Иероглифический цыпленок

Столь ненормальным был мой друг,

что сумерек не выносил,

усматривая оскорбленье

в малейшем прибавленьи тени,

в критическом настрое дня.

Хотя мой бедный друг владел

большим количеством земель,

он в сумрачный сезон стремился

пожить в одной из снежных стран

или под пальмами Суматры —

но разве можно убежать

от неизбежного заката?

Снотворный шум зелёных чащ,

экстравагантные напитки,

купания в шипучем пиве,

советы медиков и чтенье

фармацевтических журналов,

любовный акт при первых звёздах —

ничто ему не помогало:

почти переставало биться

или шумело, как мотор,

его измученное сердце

при сумеречном воскрешеньи

фатально меркнущего дня.

Поистине печальной жизнью

жил мой изверившийся друг.

С К. Б. мы повели беднягу

в один парижский ресторан,

чтобы отвлечь его под вечер

от приближения потёмок.

Но другу нашему примнился

какой-то дерзкий иероглиф

в цыплёнке, поданном на стол.

И тут же, выйдя из себя,

он этот вредный фри-ероглиф

надел на голову седую

улыбчивого метрдотеля.

Пока над башнями Парижа

свет сумерек распространялся,

как призрачный небесный веер,

подливка замутила взор

ополоумевшего метра.

Настала ночь, и день настал,

а наш безумный друг остался

таким, как был. Свинцовым мраком

его накрыло забытье.

Об этом мне К. Б. напомнил

в письме — я сохранил его.