Игра мистера Рипли

15

Заупокойная служба по Пьеру Готье состоялась в понедельник, в десять часов утра, в церкви святого Людовика, главном храме Фонтенбло. В церкви собралось много народу. Люди стояли даже на улице, рядом с двумя черными мрачными автомобилями – сверкающим катафалком и вместительным автобусом, который предназначался для родственников и знакомых, не имеющих своей машины. Готье давно потерял жену, детей у него не было. Возможно, у него был брат или сестра, а если так, то, и племянники или племянницы. Джонатан полагал, что так оно и есть. Во время службы в церкви витал дух одиночества, несмотря на то что собралось много народу.

– Вы слышали, что он потерял свой глаз на улице? – прошептал Джонатану в церкви какой-то мужчина. – Глаз выпал, когда его сбила машина.

– Вот как?

Джонатан с сочувствием покачал головой. Мужчина, обратившийся к нему, был владельцем магазина. Джонатан знал его в лицо, но не мог вспомнить, что у него за магазин. Джонатан отчетливо представил себе стеклянный глаз Готье на черном асфальте. Может, его раздавило колесо какой-нибудь машины, а может, его нашли в сточной канаве любопытные дети. Интересно, как выглядит стеклянный глаз с обратной стороны?

Свечи мерцали желтым пламенем, едва освещая мрачные серые стены. День стоял пасмурный. Священник произносил нараспев на французском приличествующие случаю фразы. Гроб с телом Готье, казавшийся коротким и высоким, стоял перед алтарем. Если у Готье и не было семьи, то уж друзей хватало. Несколько мужчин и женщин вытирали слезы. Другие что-то нашептывали друг другу на ухо, будто в своих словах находили больше утешения, нежели в речитативе священника.

Послышался тихий перезвон колоколов.

Джонатан повернул голову направо, и среди людей, сидевших на стульях в проходе, увидел профиль Тома Рипли. Тот смотрел на священника, который продолжал службу. Казалось, он внимательно наблюдает за церемонией. Его лицо чем-то выделялось среди лиц французов. Или Джонатану только так показалось? И не потому ли, что он знает Тома Рипли? Зачем тот пришел? Не собирается ли он устроить представление из своего появления? – подумал в следующую секунду Джонатан. Возможно, как считает Симона, он действительно имеет какое-то отношение к смерти Готье, может, даже подготовил его и оплатил?

Когда все поднялись и направились к выходу из церкви, Джонатан решил избежать встречи с Томом Рипли, а лучший способ для этого, по его мнению, – не пытаться намеренно это сделать, и главное, не смотреть больше в его сторону. Но на ступенях церкви Том Рипли вдруг появился рядом с Джонатаном и Симоной и приветствовал их.

– Доброе утро! – произнес Рипли по-французски. На нем был темно-синий плащ, шея обмотана черным шарфом. – Bonjour, madame. Рад вас видеть. Вы ведь, кажется, были друзьями мсье Готье?

Они вместе со всеми медленно спускались по ступеням. Толпа была такой плотной, что приходилось идти медленно, чтобы сохранить равновесие.

– Oui, – ответил Джонатан. – Он держал магазин по соседству. Очень приятный человек.

Том кивнул.

– Я не читал сегодня утренние газеты. Мне позвонил приятель из Море и все рассказал. Полиция еще не знает, кто это сделал?

– Я не слышал, – ответил Джонатан. – Просто «два парня». Ты слышала что-нибудь еще, Симона?

Симона покачала головой, покрытой темным шарфом.

– Нет. Ничего. Том кивнул.

– Думал, может, вы что-то слышали – вы ведь ближе живете.

Джонатану показалось, что Том Рипли искренне огорчен и не разыгрывает перед ними спектакль.

– Я должен купить газету. Вы поедете на кладбище? – спросил Том.

– Нет, не поедем, – ответил Джонатан. Том кивнул. Они сошли на тротуар.

– Я тоже. Мне будет не хватать Готье. Очень печально. Рад был с вами встретиться.

Рипли улыбнулся и пошел прочь.

Джонатану и Симоне надо было свернуть за церковь и выйти на улицу Паруас, которая вела к их дому. Соседи кивали им, коротко улыбались, а некоторые приветствовали: «Доброе утро». В обычное утро те же слова произносились другим тоном. Водители заводили машины, готовясь следовать за катафалком на кладбище, которое, вспомнил Джонатан, находится за больницей Фонтенбло, куда он часто ходил на переливание крови.

– Bonjour, мсье Треванни! Мадам!

Это был доктор Перье, бодрый, как всегда, и сиял он почти так же, как обычно. Пожимая Джонатану руку, он одновременно слегка поклонился Симоне.

– Как это ужасно, а?.. Нет-нет, этих парней еще не нашли. Но кто-то сказал, что номера на машине были парижские. Черный «ситроен». Это все, что известно… А как вы себя чувствуете, мсье Треванни?

Доктор Перье доверительно улыбнулся.

– Почти так же, – сказал Джонатан. – Жалоб нет.

Его порадовало, что доктор тотчас удалился, ибо он тревожился, что Симона знает – теперь он должен довольно часто видеться с доктором Перье по поводу препаратов и инъекций, а он не был у Перье с тех пор, как недели две назад отнес ему заключение доктора Шредера, которое пришло в магазин.

– Нам надо купить газету, – сказала Симона.

– Там, на углу, – произнес Джонатан.

Они купили газету в ближайшем киоске. Джонатан остановился на тротуаре, где еще толпилось довольно много людей, вышедших из церкви, и прочитал о «постыдном и позорном преступлении, совершенном молодыми хулиганами» поздно вечером в субботу на одной из улиц Фонтенбло. Симона читала через его плечо. В номере, вышедшем в конце недели, не успели написать об этом происшествии, поэтому заметка, которую они читали, оказалась первой. Кто-то видел большую темную машину, кажется, это был «ситроен», как минимум с двумя молодыми людьми, но о парижских номерах ничего не говорилось. Машина направилась в сторону Парижа и исчезла, прежде чем полицейские сумели организовать ее преследование.

– Это действительно ужасно, – сказала Симона. – Ведь во Франции не так часто скрываются после того, как сбивают человека…

Джонатан уловил в ее словах шовинистические нотки.

– Именно это и заставляет меня подозревать… – Она пожала плечами. – Разумеется, я могу ошибаться. Но нет ничего удивительного в том, что этот тип, Рипли, явился на заупокойную службу по Готье!

– Он… – заговорил было Джонатан и умолк. Он собирался сказать, что Том Рипли утром действительно выглядел расстроенным, что часто покупал принадлежности для рисования в магазине Готье, но спохватился, ведь он не должен был этого знать. – Что значит «ничего удивительного»?

Симона снова пожала плечами. Джонатан знал, что в таком настроении она может больше ничего и не сказать.

– Просто я считаю вполне возможным, что этот Рипли узнал у Готье о том, что я разговаривала с ним и спрашивала, кто первым начал распространять о тебе слухи. Я тебе говорила, что, по-моему, это Рипли, даже несмотря на то что мсье Готье об этом не заикался. И вот… эта… такая загадочная смерть Готье.

Джонатан молчал. Они были совсем близко от улицы Сен-Мерри.

– Но ведь это всего лишь слухи, дорогая. Разве стоят они того, чтобы убивать человека? Будь благоразумна.

Симона вдруг вспомнила, что нужно купить что-нибудь к обеду. Она зашла в charcuterie[86], а Джонатан остался на улице. Если посмотреть на то, что он сделал, под иным углом зрения, глазами Симоны, – убил одного человека выстрелом из револьвера и помог убить еще одного, – то ее можно понять. Самого себя Джонатан оправдывал тем, что эти два человека были преступниками и убийцами. Симона, конечно, на все это посмотрит иначе. Это ведь были живые люди. Симона кипятилась еще и оттого, что Том Рипли, может статься, нанял кого-нибудь, чтобы убить Готье, – ведь мог же он это сделать? Если бы она знала, что ее собственный муж нажимал на курок… Или все эти мысли навеяла на него заупокойная служба, на которой он только что присутствовал? Речь ведь на ней шла о святости человеческой жизни, хотя и говорилось, что на том свете еще лучше. Джонатан с иронией улыбнулся. Ох уж это слово – святость…

Симона вышла из charcuterie, с трудом удерживая несколько пакетов – сетку она с собой не захватила. Джонатан взял у нее пару свертков, и они отправились дальше.

Святость. Джонатан вернул Ривзу книгу о мафии. Если он когда-нибудь засомневается в своей правоте, ему нужно всего лишь вспомнить про убийц, о которых он читал.

И тем не менее Джонатана, поднимавшегося в дом по ступенькам вслед за Симоной, одолевали недобрые предчувствия. И все оттого, что Симона теперь так враждебно настроена по отношению к Рипли. О Пьере Готье она столько не думала, и его смерть не так уж ее расстроила. Она руководствовалась шестым чувством, замешенным на традиционной морали и защитной реакции жены. Она верила – это Рипли первым стал распространять слухи о том, что Джонатан скоро умрет, и Джонатан знал наперед – ничто не поколеблет ее убежденности, поскольку трудно найти человека, который мог бы стать источником распространения слухов, особенно теперь, когда Готье мертв и не сможет поддержать Джонатана, если бы он попытался выдумать другого человека.

Сев в машину, Том отбросил черный шарф и поехал в южном направлении в сторону Море, к своему дому. Жаль, что Симона настроена враждебно и подозревает его в причастности к смерти Готье. Том прикурил сигарету от автомобильной зажигалки. Он сидел за рулем красной «альфа-ромео», и его так и подмывало дать газу, но он благоразумно держал скорость.

Смерть Готье – несчастный случай, в этом Том был уверен. Происшествие страшное, пренеприятное, но все же – несчастный случай, если только Готье не был замешан в чем-то таком, что не было известно Тому.

Над дорогой стремглав промчалась сорока, необычайно красивая на фоне бледно-зеленой плакучей ивы. Выглянуло солнце. Том подумал, что надо бы остановиться в Море и купить что-нибудь – там всегда есть что-то такое, что требуется мадам Аннет по хозяйству или что она любит, но сегодня он не мог вспомнить ничего из того, что она просила, да и останавливаться ему не очень-то хотелось. Вчера ему позвонил из Море его постоянный поставщик рам и рассказал про Готье. Том, кажется, как-то говорил ему, что покупает краски у Готье в Фонтенбло. Том нажал на педаль газа и обошел грузовик, потом два «ситроена», шедших на большой скорости, и скоро оказался на повороте на Вильперс.

– Том, тебе звонили из другого города, – сказала Элоиза, когда он вошел в гостиную.

– Откуда?

Но Том знал, откуда. Наверное, это Ривз.

– Кажется, из Германии.

Элоиза подошла к клавесину, который занял почетное место возле застекленной двери, ведущей в сад.

Том узнал чакону[87] Баха, которую она играла, читая с листа.

– Перезвонят? – спросил он.

Элоиза повернула к нему голову, и ее светлые волосы разлетелись.

– Не знаю, cheri[88]. Я разговаривала с телефонисткой, потому что тот, кто звонил, хотел говорить только с тобой. Это снова он! – воскликнула она, услышав телефонный звонок.

Том бросился наверх в свою комнату. Телефонистка убедилась, что он и есть мсье Рипли, после чего послышался голос Ривза.

– Привет, Том. Ты можешь говорить? Ривз был спокойнее, чем в прошлый раз.

– Да. Ты в Амстердаме?

– Ага, и у меня есть кое-какие новости, которых не найдешь в газетах, но я подумал, что тебе они понравятся. Этот телохранитель умер. Тот самый, которого отвезли в Милан.

– Откуда это известно?

– От одного из моих друзей в Гамбурге. Он никогда меня не подводил.

Мафия сама распространяет такие слухи, подумал Том. Вот если бы он увидел труп, тогда бы поверил.

– Что-нибудь еще?

– Я подумал – смерть этого парня станет хорошей новостью для нашего общего друга. Ты знаешь, о ком я говорю.

– Конечно. Я понимаю, Ривз. А сам-то ты как?

– О, пока жив, – Ривз издал что-то похожее на смешок. – И еще занимаюсь пересылкой сюда своих вещей. Мне здесь нравится, и чувствую я себя здесь в большей безопасности, чем в Гамбурге. Да, кстати. Мне позвонил мой друг Фриц. Номер он узнал у Габи. Он сейчас находится вместе со своим двоюродным братом в каком-то городишке недалеко от Гамбурга. Бедный парень – его избили, выбили пару зубов. Эти свиньи хотели хоть что-то у него вытянуть… Понятно, чего они хотели, подумал Том, и ощутил сочувствие к этому незнакомому ему Фрицу – то ли шоферу Ривза, то ли курьеру.

– Фриц знал нашего друга только под одним именем – Пол, – продолжал Ривз. – К тому же Фриц описал его совершенно иначе – черные волосы, невысокого роста, полный, но я боюсь, что скорее всего они ему не поверили. Фриц вел себя очень хорошо, учитывая, как с ним обращались. Говорит, держался своей версии о внешности нашего друга до конца. По-моему, если кто и попал в передрягу, так это я.

Это действительно так, подумал Том, потому что итальянцам известно, как выглядит Ривз.

– Очень интересные новости. Но мне кажется, дружище, нам не стоит целый день об этом толковать. А что тебя на самом деле тревожит?

Слышно было, как Ривз вздохнул.

– Получение моих вещей здесь. Но деньги Габи я послал, так что она должна отправить все морем. Написал в банк и все такое. Я даже бороду отращиваю. И разумеется, у меня теперь другие имя и фамилия.

Том предполагал, что Ривз возьмет другую фамилию из одного из своих фальшивых паспортов.

– И как же тебя теперь зовут?

– Эндрью Лукас… из Вирджинии, – Ривз хохотнул. – Кстати, а ты видел нашего общего друга?

– Нет. Зачем мне это? Ну ладно, Энди, держи меня в курсе дела.

Том был уверен – Ривз позвонит, если окажется в беде и если обстоятельства позволят ему позвонить, ведь Ривз думает, что Том Рипли вытащит его из любой ситуации. Хотя бы из-за Треванни Тому нужно знать, не окажется ли Ривз в беде.

– Хорошо, Том. Да, вот еще что! Человека Ди Стефано пристрелили в Гамбурге! В субботу поздно вечером. Возможно, прочитаешь об этом в газетах, а может, и нет. Но главное – семья Дженотти его достала. А именно это нам и требовалось…

Наконец Ривз повесил трубку.

Если мафия доберется до Ривза в Амстердаме, размышлял Том, они силой выудят из него все, что им нужно. Том сомневался, что Ривз будет держаться так же хорошо, как Фриц. Интересно, подумал Том, какая из семей – Ди Стефано или Дженотти – добралась до Фрица? Фриц, вероятно, знал только о первой операции – убийстве в Гамбурге. Тогда жертвой стал всего лишь рядовой член мафии. У семейства Дженотти оснований для мести гораздо больше: они потеряли шефа и, как только что сказал Ривз, рядового члена мафии или телохранителя. Разве оба семейства не поняли, что убийства начались с Ривза и гамбургских парней из казино, и тому причиной вовсе не семейная вражда? Надо ли считать, что они ограничатся взрывом в квартире Ривза? Том чувствовал, что совершенно неспособен защитить Ривза, если тому понадобится помощь. Как было бы просто, если бы им нужен был только один человек! Но рассчитать ходы мафии невозможно.

Ривз в последнюю минуту сказал, что звонит с почты. Это, по крайней мере, безопаснее, чем звонить из гостиницы. Том подумал о первом звонке Ривза. Помнится, он тогда звонил из гостиницы под названием «Зюйдер Зее»? Точно, оттуда, подумал Том.

Снизу доносились чистые звуки клавесина – послание из другого века. Том спустился вниз. Элоиза, вероятно, захочет, чтобы он рассказал ей о заупокойной службе, хотя когда он спрашивал ее, хочет ли она пойти с ним, она ответила, что заупокойная служба наводит на нее тоску.

Джонатан стоял в гостиной и смотрел в окно. Он включил транзистор, чтобы послушать новости, которые передавали в полдень, а теперь звучала поп-музыка. Симона гуляет в саду с Джорджем, который оставался один в доме, пока они ходили на заупокойную службу. Мужской голос пел по радио: «…бежать вперед… вперед бежать…» Джонатан смотрел, как на той стороне улицы щенок восточноевропейской овчарки бежит вприпрыжку за двумя маленькими мальчиками. Джонатан относился ко всему, к любому проявлению жизни как явлению временному – это касалось не только собаки и мальчиков, а вообще всего. Его не покидало ощущение, что все умрет, рано или поздно разрушится, – будет забыто даже то, как все это выглядело. Джонатан подумал о Готье – быть может, в этот самый момент его гроб опускают в землю, – но потом стал думать о самом себе. У него нет энергии собаки, которая только что пробежала мимо. Если он когда-то и был полон сил, то это осталось в прошлом. Теперь уже слишком поздно. Джонатан чувствовал, что у него нет энергии наслаждаться жизнью, особенно теперь, когда у него появились средства. Он должен закрыть свой магазин, продать его или каким-то образом от него избавиться – какая разница, как он это сделает? Однако, подумав, он решил, что не станет проматывать деньги с Симоной, – а что останется ей и Джорджу, когда он умрет? Сорок тысяч фунтов – это не состояние. У него звенело в ушах. Джонатан сделал несколько глубоких, медленных вздохов. Он попробовал поднять раму, но у него не хватило сил. Он повернулся лицом к комнате. Ноги у него были словно ватные и почти не слушались его. Звон в ушах полностью заглушил музыку.

Джонатан пришел в себя, весь в холодном поту, на полу гостиной. Симона стояла перед ним на коленях, осторожно обтирая мокрым полотенцем его лоб и лицо.

– Дорогой, что с тобой? Как ты себя чувствуешь? Джордж, все в порядке. С папой все в порядке!

Но голос у нее был испуганный.

Джонатан снова опустил голову на ковер.

– Воды? – спросила Симона.

Джонатан отхлебнул из стакана, который она поднесла к его губам, и снова откинул голову.

– Мне кажется, я мог бы пролежать здесь весь день!

Звон в ушах заглушал его собственный голос.

– Дай-ка я поправлю.

Симона одернула его пиджак, который смялся под ним.

Из его кармана что-то выпало. Он видел, как Симона это подняла и озабоченно на него взглянула. Он лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, потому что с закрытыми было еще хуже. Минута за минутой проходили в молчании. Джонатан не волновался, зная, что еще протянет, что это не смерть, а лишь обморок. Может, сестра смерти, ибо сама смерть приходит совсем не так. Смерть, наверное, слаще и соблазнительнее, она потянет за собой, как волна, увлекающая пловца подальше от берега, мертвой хваткой вцепившись в ноги того, кто отважился заплыть слишком далеко и таинственным образом утратил способность сопротивляться. Симона ушла, силой уведя за собой Джорджа, потом вернулась с чашкой горячего чая.

– Я положила побольше сахара. Тебе станет лучше. Хочешь, я позвоню доктору Перье?

– О нет, дорогая. Спасибо.

Сделав несколько глотков, Джонатан добрался до дивана и сел.

– Джон, что это? – спросила Симона. В руке у нее была маленькая голубая книжечка – расчетная книжка швейцарского банка.

– А… это… – Джонатан покачал головой, пытаясь прийти в себя.

– Банковская расчетная книжка. Ведь так?

– В общем… да.

Сумма была шестизначная – более четырехсот тысяч, – и после нее стояла буква "ф". Он знал, что Симона заглянула в эту маленькую книжечку по простоте душевной, полагая, что там ведется запись покупок для дома, какой-то их общий счет.

– Здесь написано – «франки». Это французские франки? Откуда она у тебя? Что это, Джон?

Сумма действительно была во французских франках.

– Дорогая, это что-то вроде аванса… от немецких врачей.

– Но… – протянула Симона в замешательстве. – Это ведь французские франки, да? Но такая сумма! – Она нервно рассмеялась.

Взгляд Джонатана неожиданно потеплел.

– Я же говорил тебе, откуда эти деньги, Симона. Естественно… понимаю, сумма немалая. Я не хотел тебе сразу говорить. Я….

Симона аккуратно положила голубую книжку поверх его бумажника, лежавшего на низком столике перед диваном. Потом выдвинула стул из-под письменного стола и уселась на него верхом, держась за спинку одной рукой.

– Джон…

В дверях неожиданно появился Джордж. Симона решительно поднялась, и, подойдя к нему, повернула его за плечо.

– Голубчик, мы с папой разговариваем. Оставь-ка нас одних на минутку.

Она вернулась на свое место и тихо произнесла:

– Джон, я тебе не верю.

Джонатан почувствовал дрожь в ее голосе. Она говорила не только о сумме, пусть и значительной, но и о его тайных поездках в Германию.

– Видишь ли… ты должна мне верить, – сказал Джонатан. К нему возвращались силы. Он поднялся. – Это аванс. Они не думают, что я смогу как-то потратить эти деньги. У меня не будет на это времени. А вот ты сможешь.

Он рассмеялся, но Симоне было не до смеха.

– Деньги переведены на твое имя. Джон, ты что-то от меня скрываешь.

Она помолчала несколько секунд, ожидая, что, возможно, услышит правду, но он ничего не ответил.

Симона вышла из комнаты.

За обедом они словно отбывали повинность, почти не разговаривая друг с другом. Джонатан видел, что Джордж озадачен. Джонатан представил себе, что будет дальше, – Симона, скорее всего, в ближайшие дни не станет ни о чем спрашивать, терпеливо ожидая его объяснений. Они будут играть в молчанку, а объятий, выражений симпатии или смеха больше не будет. Надо бы придумать что-то еще, получше. Он сказал ей, что рискует умереть вследствие лечения, разве не логично, что немецкие врачи так много ему платят? На самом деле, нет. Джонатан вдруг осознал, что его жизнь не стоит той суммы, которую ему заплатили за жизнь двух мафиози.