Игра мистера Рипли

21

Джонатан открыл глаза. Ему показалось, что он слышит, как играют на клавесине. Так и есть. Ему это не приснилось. Да он, в общем, и не спал. Музыка доносилась снизу. Музыкант сбивался, и все начиналось сначала. Сарабанда, кажется. Джонатан с трудом поднял руку и взглянул на часы: 8.38. Что-то сейчас делает Симона? Что она думает?

Джонатан чувствовал изнеможение. Он уткнулся в подушку, стараясь забыться. Перед тем как лечь, он принял горячий душ, по настоянию Тома надел пижаму. Том дал ему новую зубную щетку и сказал: «Поспите хоть пару часов. Еще очень рано». Это было около семи утра. А теперь надо подниматься. Надо как-то успокоить Симону, поговорить с ней. Но Джонатан лежал неподвижно, прислушиваясь к звукам клавесина.

Теперь Том подбирал что-то на басах, и мелодия звучала правильно. Это были самые низкие ноты, которые можно было взять на клавесине. Как сказал Том, тотчас становишься цивилизованным человеком. Джонатан заставил себя подняться и вылез из-под бледно-голубых простыней и синего шерстяного одеяла. Пошатываясь, но стараясь держаться прямо, он с усилием направился к двери, босиком спустился по лестнице.

Перед Томом стояла нотная тетрадь, он читал с листа. Теперь зазвучали верхние ноты. Солнечный луч пробивался сквозь слегка раздвинутые занавески на окнах и падал на левое плечо Тома, освещая золотой узор на его черном халате.

– Том?

Том тотчас обернулся и поднялся.

– Да?

При виде встревоженного лица Тома Джонатану стало плохо. В следующую минуту он лежал на желтом диване. Том вытирал ему лицо мокрым посудным полотенцем.

– Чаю? Или бренди?.. Есть у вас при себе какие-то таблетки?

Джонатан чувствовал себя ужасно, это ощущение было ему знакомо, и единственное, что могло помочь, – это переливание крови. Ему не так давно его делали. Беда в том, что сейчас он чувствовал себя хуже, чем обычно. Может, потому что не спал всю ночь?

– Что? – переспросил Том.

– Думаю, мне лучше поехать в больницу.

– Поедем вместе, – сказал Том. Он вышел и вернулся с бокалом.

– Это бренди с водой, если захотите. Оставайтесь здесь. Я на минутку.

Джонатан закрыл глаза. На лбу у него лежало мокрое полотенце, конец которого прикрывал одну щеку. Ему было холодно, и он чувствовал себя таким обессиленным, что не мог даже пошевелиться. Казалось, прошла всего минута, когда вернулся Том. Он переоделся и принес Джонатану его одежду.

– Кстати, если вы наденете ботинки и мое пальто, то вам не нужно будет переодеваться, – сказал Том.

Джонатан последовал его совету. Они снова сели в «рено» и направились в Фонтенбло. Одежда Джонатана, аккуратно свернутая, лежала между ними. Когда они подъехали к больнице, Том спросил, знает ли Джонатан точно, куда им ехать, чтобы переливание сделали немедленно.

– Мне нужно переговорить с Симоной, – сказал Джонатан.

– Мы обязательно это сделаем, вернее вы. На этот счет не беспокойтесь.

– Вы не могли бы съездить за ней? – спросил Джонатан.

– Хорошо, – пообещал Том.

До этого момента он не тревожился насчет Джонатана. Симона терпеть его не может, но ведь она поедет повидать своего мужа – с Томом или сама по себе.

– У вас дома все еще нет телефона? – Нет.

В больнице Том подошел к регистраторше. Она поздоровалась с Джонатаном так, будто знала его. Том держал Джонатана за руку. Передав его на попечение лечащему врачу, Том сказал:

– Я сделаю так, что Симона приедет, Джонатан. Не волнуйтесь.

У регистраторши он спросил:

– Как вы думаете, переливание поможет?

Она дружелюбно кивнула, и Том больше вопросов не задавал, так и не поняв, знает ли она сама, о чем говорит. Лучше бы он поинтересовался у врача. Том сел в машину и поехал на улицу Сен-Мерри. Ему удалось найти место для парковки в нескольких ярдах от дома. Выйдя из машины, он направился к каменным ступеням с черными перилами. Он не спал всю ночь, неплохо было бы побриться, но зато у него есть известие для мадам Треванни, которое может показаться ей интересным. Он позвонил в звонок.

Дверь никто не открывал. Том снова позвонил и огляделся, нет ли где Симоны. Сегодня воскресенье, без десяти десять, не рыночный день в Фонтенбло, но она вполне могла выйти за покупками или отправиться с Джорджем в церковь.

Том медленно спустился по ступеням, и, сойдя на тротуар, увидел Симону, двигавшуюся в его сторону. Рядом с ней шел Джордж. Симона несла корзинку для продуктов.

– Bonjour, мадам, – вежливо произнес Том, не обращая внимания на ее очевидную враждебность, и продолжал: – Я всего лишь хотел передать вам известие о вашем муже. Bonjour, Джордж.

– Мне от вас ничего не нужно, – сказала Симона, – я хочу знать только одно – где мой муж?

Джордж настороженно и выжидающе смотрел на Тома. Глаза и брови у него были отцовские.

– С ним, я думаю, все в порядке, мадам, но он… – Тому не хотелось говорить это на улице. – В настоящий момент он в больнице. Думаю, предстоит переливание крови.

Вид у Симоны был такой, что она вот-вот выйдет из себя, – как будто Том в этом виноват.

– Пожалуйста, могу я поговорить с вами у вас в доме, мадам? Так будет гораздо легче.

Немного поколебавшись, Симона согласилась. Наверное, из любопытства, подумал Том. Она открыла дверь ключом, достав его из кармана пальто. Том заметил, что пальто не новое.

– Что с ним? – спросила она, когда они очутились в небольшом холле.

Том вздохнул и заговорил спокойным тоном.

– Мы вынуждены были ехать всю ночь. Думаю, он просто устал. Но… я подумал, что вас нужно известить. Я только что отвез его в больницу. Ходить он может. Я уверен, он вне опасности.

– Папа! Хочу видеть папу! – произнес Джордж довольно нетерпеливо, будто папа требовался ему со вчерашнего вечера.

Симона поставила корзинку.

– Что вы сделали с моим мужем? Он теперь не такой, как раньше – он стал другим, с тех пор как познакомился с вами, мсье! Если вы снова встретитесь с ним, я… я вас…

По-видимому, только присутствие сына удерживало ее от того, чтобы сказать, что она убьет его, – так решил Том.

– Как он оказался в вашей власти? – спросила она с горечью, стараясь взять себя в руки.

– Он не в моей власти, и ничего подобного никогда не было. Ну а теперь, я думаю, дело сделано, – ответил Том. – Объяснить что-либо сейчас невозможно.

– Какое дело? – спросила Симона.

И прежде чем Том успел открыть рот, продолжала:

– Вы, мсье, мошенник, и вы портите других людей! В какой шантаж вы его втянули? И зачем?

Шантаж – это так далеко от того, что произошло на самом деле, что Том стал запинаться, когда заговорил:

– Мадам, никто не берет у Джонатана деньги. У него вообще никто ничего не отнимает. Совсем наоборот. И он не сделал ничего такого, чтобы кто-то получил над ним власть.

Том говорил с искренним убеждением, ему только так и следовало говорить, потому что Симона являла собою образец добродетельной и честной жены, ее красивые глаза сверкали, и, сдвинув брови, она взирала на него с величием Ники Самофракийской[123].

– Мы просто ночью убрали за собой, – нехотя признался Том.

По-французски он мог бы выразиться и красноречивее, но этот дар неожиданно покинул его.

Его слова звучали оскорбительно для стоявшей перед ним добродетельной супруги.

– Убрали что? – Она наклонилась, чтобы взять корзинку. – Мсье, я буду вам признательна, если вы покинете этот дом. Благодарю вас за сведения о местонахождении моего мужа.

Том кивнул.

– Я бы с радостью отвез вас и Джорджа в больницу, если пожелаете. Моя машина рядом.

– Merci, non[124].

Она стояла вполоборота к нему посреди прихожей и ждала, когда он уйдет.

– Пойдем, Джордж.

Том открыл дверь и вышел. Он сел в машину, подумал, не съездить ли в больницу, чтобы узнать, как там Джонатан, ведь Симона доберется туда на такси или пешком не раньше, чем через десять минут. Но он решил, что лучше будет позвонить из дома, и поехал домой. Приехав, он передумал звонить. Симона, наверное, уже в больнице. Кажется, Джонатан говорил, что переливание займет несколько часов. Том надеялся, что это не кризис, не начало конца.

Он включил для поднятия настроения радиостанцию «Франс Мюзик», раздвинул пошире портьеры, чтобы в комнату проникли солнечные лучи, и прибрался на кухне. Налив стакан молока, поднялся наверх, снова надел пижаму и лег в постель. Побриться можно будет и потом.

Том надеялся, что Джонатан все уладит с Си-моной. Но проблема оставалась та же: как на них вышла мафия и нет ли связи между мафией и двумя немецкими врачами?

Эта неразрешимая проблема начала убаюкивать Тома. А Ривз? Что с Ривзом в Асконе? Ох уж этот Ривз. Где-то в глубине души Том испытывал к нему симпатию. Время от времени Ривз совершал необдуманные, безумные поступки, но у него все-таки есть сердце.

Симона сидела возле кровати, на которой под капельницей лежал Джонатан. Как обычно, он старался не смотреть на банку с кровью. Вид у Симоны был суровый. Она переговорила с сестрой, отойдя подальше, чтобы Джонатан их не слышал. Джонатан полагал, что теперь его состояние не внушает серьезных опасений (даже если Симона и слышала что-то), иначе она была бы с ним полюбезнее и больше бы за него волновалась. Джонатан полулежал, обложенный подушками, прикрытый до пояса белым одеялом, чтобы не было холодно.

– Ты в его пижаме? – с удивлением произнесла Симона.

– Дорогая, мне ведь нужно было что-то надеть, чтобы лечь спать. Когда мы вернулись, было около шести…

Джонатан умолк. Им овладела безысходность, он устал. Симона сказала, что Том заходил к ним домой и сообщил, где он находится. Реакцией Симоны на это был гнев. Джонатан никогда не видел ее такой суровой. Она ненавидела Тома так, как если бы тот был Ландрю или Свенгали[125].

– А где Джордж? – спросил Джонатан.

– Я позвонила Жерару. Они с Ивонн зайдут к нам в половине одиннадцатого. Джордж им откроет.

Они дождутся Симону, подумал Джонатан, потом все вместе поедут в Немур на воскресный обед.

– Меня здесь продержат часов до трех, – заметил Джонатан. – Еще будут брать анализы.

Он знал, что ей это известно. Возможно, возьмут еще один анализ костного мозга, на что уйдет десять-пятнадцать минут, но есть еще и анализ мочи, и пальпирование селезенки. Джонатан чувствовал себя все еще плохо, а главное, не знал, чего ожидать. Суровость Симоны еще больше его обескураживала.

– Не могу понять, не могу, – сказала Симона. – Джон, почему ты встречаешься с этим чудовищем?

Не такое уж Том и чудовище. Но как ей объяснить? Джонатан попытался сделать это еще раз.

– Понимаешь, прошлой ночью… эти люди – они убийцы. У них были пистолеты, удавки. Тu comprends[126], удавки?! Они явились к Тому в дом.

– А ты-то зачем там был?

Что толку теперь говорить о картинах, которые Том будто бы хотел вставить в рамы. Он не собирался помогать Тому убивать людей, избавляться от трупов, он только хотел помочь ему вставить картины в рамы. А что за услугу Том Рипли оказал, чтобы Джонатан так ему помогал? Джонатан закрыл глаза, собираясь с силами, пытаясь что-нибудь придумать.

– Мадам… – это прозвучал голос сестры. Джонатан слышал, как сестра говорила Симоне, чтобы та не утомляла мужа.

– Обещаю, Симона, я все тебе объясню. Симона уже поднялась.

– Думаю, ты не сможешь объяснить. Скорее всего, ты побоишься. Этот человек заманил тебя в ловушку, но почему? Из-за денег. Он платит тебе. Но за что? Ты хочешь, чтобы я и тебя считала преступником? Как это чудовище?

Сестра ушла. Она не слышала их разговора. Джонатан, прикрыв глаза, смотрел на Симону. В эту минуту он, в своем отчаянии, не мог ей возражать. Он был сломлен. Возможно, когда-нибудь он и докажет ей, что на свете существует не только черное и белое, как она считает. Но сейчас Джонатан испытывал страх, предвестие неудачи, смерти.

А Симона между тем уходила, высказав все, что думает, и оставив за собой последнее слово. В дверях она остановилась и послала ему воздушный поцелуй, но сделала это машинально – так, не задумываясь, преклоняют колена в церкви в нужный момент. Она ушла. Начинавшийся день грозил обернуться дурным сном. В больнице могут принять решение оставить его на ночь. Джонатан закрыл глаза и помотал головой из стороны в сторону.

К часу дня с анализами было почти покончено.

– Вы испытали какое-то напряжение, не так ли, мсье? – спросил его молодой врач. – Переутомились? – Он вдруг рассмеялся. – Переезжаете? Или слишком много работали в саду?

Джонатан вежливо улыбнулся. Он чувствовал себя немного лучше. Неожиданно он рассмеялся, но не над тем, что сказал врач. А что, если утренний упадок сил – начало конца. Джонатан был доволен собой, потому что справился с ним, не теряя головы. Может, он так же будет вести себя и в тот день, когда все случится в последний раз. Для заключительной процедуры – пальпирования селезенки – он направился по коридору в другой кабинет.

– Мсье Треванни? С вами хотят поговорить по телефону, – остановила его сестра. – Раз уж вы рядом…

Она показала ему на стоявший на столе телефонный аппарат со снятой трубкой. Джонатан был уверен, что звонит Том.

– Алло?

– Привет, Джонатан. Это Том. Как дела?.. Должно быть, неплохо, если вы уже ходите… Вот и отлично.

Судя по голосу, Том и вправду был доволен.

– Симона была у меня. Спасибо, – сказал Джонатан. – Но она…

Хотя они и разговаривали по-английски, Джонатан с трудом подбирал слова.

– Я понимаю, вам пришлось нелегко. Фраза банальная, а между тем Том почувствовал в голосе Джонатана тревогу.

– Сегодня утром я сделал все от себя зависящее, но хотите… я попробую еще раз с ней поговорить?

Джонатан облизнул губы.

– Не знаю. Дело, конечно, не в том, что она… Он хотел сказать «угрожала», например, забрать Джорджа и оставить его.

– Не знаю, что вы можете сделать. Она настолько…

Том понял.

– Может, попробовать? Хорошо, я так и сделаю. Не унывайте, Джонатан! Вы сегодня поедете домой?

– Не уверен. Но возможно, поеду. Кстати, Симона обедает сегодня с родными в Немуре.

Том обещал до пяти часов вечера не пытаться с ней встретиться. Если Джонатан к тому времени будет дома, то это даже к лучшему.

Тому казалось несколько неудобным, что у Симоны нет телефона. С другой стороны, будь у нее телефон, она, вероятно, ответила бы решительным «нет» на его предложение зайти к ней. Поскольку в его саду еще ничего приличного не выросло, он купил цветы возле замка в Фонтенбло – неестественно желтые георгины. Том позвонил в дверь дома Треванни в 17.20.

Послышались шаги, потом голос Симоны:

– Quiest-ce?[127]

– Том Рипли. Пауза.

Затем Симона открыла дверь. У нее было каменное лицо.

– Добрый день… bonjour, encore[128], – произнес Том. – Я бы хотел поговорить с вами, мадам. Это займет несколько минут. Джонатан вернулся?

– Он будет дома в семь. Ему опять делают переливание крови, – ответила Симона.

– Вот как?

Том смело вошел в дом, не зная, как к этому отнесется Симона.

– Я купил это для вашего дома, мадам.

Он с улыбкой преподнес цветы.

– Bonjour, Джордж.

Том протянул руку, и ребенок ухватился за нее, глядя на него снизу вверх и улыбаясь. Том собирался купить Джорджу конфеты, но боялся переусердствовать.

– Что вам угодно? – спросила Симона.

За цветы она наградила Тома холодным «merci».

– Мне хотелось бы вам все объяснить. Я должен объяснить, что произошло минувшей ночью. Вот почему я здесь, мадам.

– То есть вы… вы способны что-то объяснить? В ответ на ее издевку он приветливо и широко улыбнулся.

– Насколько можно объяснить то, что касается мафии. Да, конечно! Да! Если подумать, я мог бы дать им отступного – мне так кажется. Что им еще нужно, кроме денег? Однако в этом случае я не настолько уверен, поскольку они были очень злы на меня.

Симона слушала с интересом. И вместе с тем ее антипатия к Тому не уменьшилась. Она отступила от него на шаг.

– Мы не можем пройти… скажем, в гостиную? Симона пошла первой, Джордж последовал за ними, не сводя с Тома глаз. Симона указала Тому на диван. Том сел на «честерфилд», слегка похлопал по черной коже и хотел было похвалить его Симоне, но вовремя остановился.

– Да, очень злы, – продолжал Том. – Я… видите ли, вышло так… я случайно оказался с вашим мужем в одном поезде, когда он возвращался из Мюнхена. Вы ведь помните.

– Да.

– Мюнхен! – воскликнул Джордж. По его лицу было видно, что он ожидает услышать интересную историю.

Том улыбнулся ему.

– Да, Мюнхен. Alors[129], в этом поезде… не стану скрывать от вас, мадам, что ради собственных интересов я иногда беру закон в свои руки – точно так же, как это делает мафия. Разница в том, что я не шантажирую честных людей, мне не нужны деньги от тех, кто не нуждается в защите, если только мне самому не угрожают.

Это звучало очень туманно. Том был уверен, что Джордж его не понимает, хотя и смотрит на него во все глаза.

– К чему вы клоните? – спросила Симона.

– К тому, что в поезде я убил одного из этих животных и чуть не убил второго – я его вытолкнул из поезда, – а Джонатан был рядом и все видел. Понимаете…

Том лишь на секунду испугался выражения ужаса на лице Симоны, когда она опасливо взглянула на Джорджа. Тот жадно слушал рассказ и, наверное, думал, что «животные» и в самом деле звери, – а может, Том все это выдумывал.

– Понимаете, у меня было время объяснить ситуацию Джонатану. Мы стояли на площадке мчавшегося поезда. Джонатан только подстраховал меня, вот и все. Но я ему благодарен. Он помог. И я надеюсь, вы понимаете, мадам Треванни, что дело того стоило. Вспомните, как французская полиция борется в Марселе с мафией, с торговцами наркотиками. Ведь с мафией борются все! То есть пытаются бороться.

Но от мафиози можно ожидать возмездия, и вы это знаете. Вот именно это и произошло прошлой ночью. Я…

Надо ли ему сказать, что он обратился к Джонатану за помощью?

– Это исключительно моя вина, что Джонатан оказался у меня в доме, потому что это я попросил его помочь мне еще раз.

У Симоны был озадаченный вид, в то же время она смотрела на Тома с большим подозрением.

– За деньги, разумеется.

Том ожидал этого и спокойно возразил.

– Нет. Нет, мадам.

Вопрос чести, хотел было сказать Том, но это абсолютно ничего не значило, даже для него. Дружба – но понравится ли это Симоне?

– Со стороны Джонатана это было любезностью, но не только. Он проявил смелость. Вам не следует его упрекать.

Симона медленно покачала головой, не веря ему.

– Мой муж – не полицейский агент, мсье. Почему бы вам не сказать мне правду?

– Но это правда, – просто сказал Том, разведя руками.

Симона напряженно сидела в кресле и перебирала пальцами.

– Совсем недавно, – начала она, – мой муж получил довольно большую сумму. Вы будете утверждать, что это не имеет к вам никакого отношения?

Том откинулся на диване и скрестил ноги. На нем были его самые старые, почти сношенные высокие армейские ботинки.

– Ах да. Он что-то мне рассказывал, – ответил Том с улыбкой. – Немецкие врачи заключили пари, а деньги достанутся Джонатану. Разве не так? Я думал, он говорил вам об этом. Симона слушала, но ждала продолжения.

– Кроме того, Джонатан сказал мне, что ему выдали бонус, или что-то вроде премии. Ведь, в конце концов, они проводят на нем эксперимент.

– Он мне сказал еще, что… препараты совершенно безопасны, так за что же ему платят? – Она покачала головой и усмехнулась. – Нет, мсье.

Том молчал. На его лице было написано разочарование – именно то, что он и хотел изобразить.

– Есть более странные вещи, мадам. Просто я говорю вам, что рассказал мне Джонатан. У меня нет повода думать иначе.

Больше говорить было не о чем. Симона беспокойно заерзала в кресле, потом поднялась. У нее было миловидное лицо, чистые, красивые глаза, очертание губ то мягкое, то суровое, в зависимости от душевного состояния. Сейчас в уголках рта затаилась суровость. Она вежливо улыбнулась.

– А что вам известно о смерти мсье Готье? Хоть что-то вы знаете? Как я понимаю, вы часто делали покупки у него в магазине?

Том уже был на ногах. По крайней мере на эти вопросы он может ответить с чистой совестью.

– Я знаю только, что его сбила машина, мадам, а водитель скрылся.

– Это все, что вы знаете? – голос у Симоны дрогнул, когда она задавала этот вопрос.

– Это был несчастный случай.

Лучше бы этот разговор шел не по-французски, подумал Том. Он чувствовал, что теряет способность ясно выражать свои мысли.

– Этот несчастный случай не имеет ко мне никакого отношения. Если вы думаете, что я… что я в этом каким-то образом замешан, мадам… тогда, может, скажете, с какой целью? Право, мадам…

Том бросил взгляд на Джорджа, который потянулся к игрушке, лежавшей на полу. Смерть Готье – это что-то из греческой трагедии. Впрочем, нет, в греческих трагедиях все имеет свою причину.

Она горько усмехнулась.

– Я полагаю, Джонатан вам больше не понадобится?

– Если мне и нужна будет помощь, то к нему я не обращусь, – любезно ответил Том. – Как бы…

– Мне всегда казалось, – прервала она его, – что за помощью обращаются в полицию. Вы не согласны? Или вы уже состоите в тайной полиции? Не в американской ли?

Том понял, что ее сарказм имеет очень глубокие корни. Ему с ней не совладать. Том едва заметно улыбнулся, хотя и чувствовал себя слегка уязвленным. Ему в жизни доводилось слышать вещи и похуже, но жаль, что не удалось убедить Симону. А так хотелось!

– Нет, в тайной полиции не состою. Время от времени я попадаю в разного рода переделки, как, полагаю, вы уже знаете.

– Да, это я знаю.

– Переделки? Что такое переделки? – спросил Джордж, переводя взгляд с Тома на мать. Он поднялся и теперь стоял совсем близко.

Том употребил французское слово «petrins», которое вспомнил не сразу.

– Веди себя тихо, Джордж, – сказала ему мать.

– Но вы должны признать, что принимать вызов мафии – не такое уж плохое дело.

На чьей вы стороне? – хотел было спросить Том, но это означало еще больше вывести ее из себя.

– Вы, мистер Рипли, чрезвычайно зловещая фигура. Это все, что я знаю. Я была бы весьма признательна, если бы вы оставили нас в покое.

Цветы Тома лежали на столике в прихожей. Она так и не поставила их в воду.

– Как сейчас Джонатан? – спросил Том, когда они вышли в холл. – Надеюсь, лучше.

Том даже не решился высказать надежду, что Джонатан придет сегодня домой, чтобы Симона не подумала, будто он собирается снова его использовать.

– Думаю, с ним все в порядке… ему лучше. Прощайте, мсье Рипли.

– До свидания и спасибо вам, – сказал Том. – Аи revoir, Джордж.

Том погладил мальчика по голове, Джордж улыбнулся.

Том направился к своей машине. Готье! Знакомое лицо, лицо соседа, теперь его не увидишь. Тома задело, что Симона решила, будто он имеет к его гибели какое-то отношение, будто он это устроил, хотя Джонатан и говорил ему несколько дней назад, что Симона так считает. Боже мой, это же пятно! Что ж, он действительно опозорился. Хуже того – убил человека, и не одного. Это так. Дикки Гринлифа. Вот это было пятно, самое настоящее преступление. Юношеская горячность. Чепуха! Жадность, зависть, чувство обиды, но во всем виноват Дикки. И, разумеется, смерть Дикки – вернее, его убийство – она-то и заставила Тома убить этого негодяя, американца Фредди Майлза. Все это в далеком прошлом. Но он это сделал, да, он. Власти и его подозревали, но доказать ничего не смогли. Вся эта история растеклась в общественном сознании, как чернила на промокашке. Тому было стыдно. Юношеский порыв, ужасная ошибка. Если подумать, роковая ошибка, просто потом ему удивительно повезло. Он сумел выкрутиться. И, разумеется, последующие убийства – Мёрчисона, например, – он совершал определенно не только ради себя, но и ради других.

Симона, как и любая другая женщина на ее месте, была шокирована, увидев два трупа на полу, когда прошлым вечером явилась в Бель-Омбр. Но разве он не защищал ее мужа так же, как себя? Если бы мафия схватила его и стала пытать, разве не назвал бы он фамилию и адрес Джонатана Треванни?

Все это заставило его вспомнить Ривза Мино. Как он там поживает? Том подумал, что надо бы ему позвонить. Он вдруг поймал себя на том, что недоуменно смотрит на дверцу машины. Дверца даже не закрыта, и ключ зажигания оставлен, как это за Томом обыкновенно водится.