Игра мистера Рипли

22

Анализ костного мозга, сделанный врачом в воскресенье днем, оказался плохим, поэтому Джонатана решили оставить на ночь и подвергнуть процедуре под названием Vincainestine, что означало полную замену крови. Джонатану это уже делали.

Симона пришла навестить его вскоре после семи вечера. Джонатану уже говорили, что она звонила. Но тот, кто разговаривал с ней, не сообщил, что его оставляют на ночь, и Симона была удивлена.

– Так значит… завтра, – произнесла она, и, казалось, не могла найти других слов.

Голову Джонатана подпирали подушки. Пижаму Тома заменили на свободный халат. Обе руки были под капельницами. Джонатан чувствовал, что они с Симоной ужасно отдалились друг от друга. Или это ему кажется?

– Завтра утром, я думаю. Не беспокойся, не надо за мной приезжать, я возьму такси. Как прошел день? Как твои родственники?

Симона пропустила вопросы мимо ушей.

– Ко мне сегодня заходил твой друг Рипли.

– Вот как?

– Все, что он говорит, – сплошная ложь, даже не знаешь, можно ли хоть чему-то верить. Скорее всего, ничему.

Симона обернулась, но они были не одни. В палате стояло много кроватей, заняты были не все, однако по обе стороны от Джонатана лежали больные, и к одному из них пришел посетитель.

Они не могли свободно разговаривать.

– Джордж расстроится, что ты не вернешься сегодня, – сказала Симона.

После этого она ушла.

Джонатан отправился домой на следующее утро, в понедельник. Он пришел около десяти утра, Симона была дома. Она гладила вещи Джорджа.

– Ты хорошо себя чувствуешь?.. Завтракал?.. Хочешь кофе? Или чаю?

Джонатан чувствовал себя гораздо лучше, как обыкновенно бывает после этой процедуры, пока, подумал он, болезнь опять не даст о себе знать и снова не испортит кровь. Единственное, чего ему хотелось, это принять ванну. Он принял ванну, потом сменил одежду – надел бежевые вельветовые брюки, два свитера, потому что утро выдалось холодное или, возможно, он мерз больше обычного. На Симоне было шерстяное платье с короткими рукавами. На кухонном столе, как всегда, лежала утренняя газета, «Фигаро», первой страницей наружу, но судя по измятости, Симона ее уже просмотрела.

Джонатан взял газету, и, поскольку Симона не поднимала головы от вещей, которые гладила, ушел в гостиную. Внизу, на второй странице, он нашел заметку в две колонки:

В МАШИНЕ СОЖЖЕНЫ ДВА ТРУПА

Речь шла о том, что произошло 14 мая в Шомоне. Фермер по имени Рене Го, пятидесяти пяти лет, рано утром в воскресенье нашел еще дымившийся «ситроен» и тотчас известил полицию. В несгоревших документах, найденных при покойниках, значилось, что одного из них звали Анджело Липпари, тридцати трех лет, подрядчик, а другого – Филиппо Туроли, тридцати одного года, торговец, оба из Милана. Липпари умер от черепно-мозговой травмы, Туроли – от неизвестных причин, хотя, возможно, когда машину подожгли, он был без сознания или мертв. Пока никаких улик не обнаружено, полиция проводит расследование.

Джонатан надеялся, что удавка полностью сгорела, а Липпо так обгорел, что следы того, что он был задушен, уничтожены.

В дверях появилась Симона со стопкой выглаженной одежды.

– Ну и как? Я это тоже читала. Про двух итальянцев.

– Да-да.

– И ты помог мсье Рипли это сделать. Это и называется «убрать за собой»?

Джонатан ничего не ответил. Он вздохнул, опустился на роскошно поскрипывавший «честерфилд», но сел прямо, чтобы Симона не подумала, будто он уходит от ответа потому, что слаб.

– Что-то ведь нужно было с ними делать.

– А ты обязательно должен был помочь, – сказала она. – Джон, пока здесь нет Джорджа, думаю, нам надо об этом поговорить.

Она положила вещи на невысокий книжный шкаф, стоявший возле дверей, и присела на краешек стула.

– Ты не говоришь мне правду, как и мсье Рипли. Интересно, чем еще ты ему обязан и что еще для него сделаешь?

В последних словах прозвучали истеричные нотки.

– Ничем.

Уж в этом-то Джонатан был уверен. А если Том попросит его о чем-нибудь еще, он просто-напросто откажется. В данную минуту это казалось Джонатану совсем несложным делом. Но за Симону ему надо держаться любой ценой. Она для него значит больше, чем Том Рипли, больше всего, что Том мог бы ему предложить.

– Это выше моего понимания. Ты ведь знал, что делаешь… прошлой ночью? Ты помог убить этих людей, разве не так?

Голос у нее упал и задрожал.

– Нужно было защищаться… потому что раньше кое-что произошло.

– Ах да. Мсье Рипли мне это объяснил. Ты случайно оказался в поезде, на котором ехал и он, так? И ты… помог ему… убить двух человек?

– Мафия, – ответил Джонатан. Интересно, что ей рассказал Том?

– Ты… обыкновенный пассажир, помогаешь убийце? Ты хочешь, чтобы я в это поверила, Джон?

Джонатан молчал, пытаясь думать и одновременно чувствуя себя несчастным. В ответ он мог бы сказать «нет». «Похоже, ты не понимаешь, что эти люди – мафиози, – хотелось еще раз сказать Джонатану. – Они напали на Тома Рипли». Еще одна ложь. Во всяком случае о том, что было в поезде. Джонатан сжал губы и откинулся на широком диване.

– Я и не жду, что ты в это поверишь. Я хочу сказать лишь две вещи, и больше ничего говорить не буду. Те, кого мы убили, – преступники и убийцы. Это ты должна признать.

– Ты случайно в свободное время не служишь тайным полицейским агентом? Почему тебе за это платят, Джон? Ты… убийца!

Она стиснула руки и поднялась.

– Я тебя не понимаю. Никогда не знала тебя таким.

– Ну же, Симона, – пробормотал Джонатан, тоже поднимаясь.

– Ты мне не нравишься, я не могу тебя любить.

Джонатан заморгал. Она сказала это по-английски.

Потом продолжила по-французски:

– Ты чего-то недоговариваешь. Но я и знать не хочу, чего. Понимаешь? Ты каким-то ужасным образом связан с Рипли, с этой одиозной личностью – но вот каким? – прибавила она с горьким сарказмом. – Очевидно, это нечто настолько отвратительное, что ты не хочешь мне сказать, да я и знать не хочу. Ты, скорее всего, прикрыл еще какое-то его преступление, и тебе за это платят, вот почему ты в его власти. Что же, очень хорошо, но я не хочу…

– Я не в его власти! Ты еще убедишься в этом!

– Я уже во всем убедилась!

Захватив с собой выглаженную одежду, она отправилась наверх.

Когда пришло время обеда, Симона заявила, что не голодна. Джонатан сварил себе яйцо. Затем отправился в свой магазин. Он не снял с двери табличку «Feme», потому что официально по понедельникам не работал. С полудня субботы ничего не изменилось. Он видел, что Симона сюда не заходила. Неожиданно Джонатан вспомнил об итальянском револьвере. Раньше он лежал в ящике, а теперь был у Тома Рипли. Джонатан собрал раму, вырезал для нее стекло, но когда дело дошло до того, чтобы забивать гвозди, приуныл. Как поступить с Симоной? А что, если выложить ей все начистоту? Джонатан, впрочем, знал, что, убив человека, он нарушил главную христианскую заповедь. Не говоря уже о том, что Симона сочла бы сделанное ему первое предложение «фантастическим» и «отвратительным» одновременно. Любопытно, что мафия состоит из одних католиков и на человеческую жизнь им наплевать. Но он, муж Симоны, не должен быть таким. Ему не следовало лишать человека жизни. И если он скажет ей, что с его стороны это было «ошибкой», что он сожалеет об этом, – значит, все, ситуация безвыходная. Прежде всего, он не очень-то верил в то, что это ошибка, так стоит ли лгать еще раз? Джонатан снова решительно взялся за работу, склеил раму, вбил гвозди и аккуратно заклеил ее с обратной стороны коричневой бумагой. Потом приколол бумажку с фамилией заказчика к веревке, за которую крепится картина. После этого просмотрел, какие еще имеются заказы, и поработал еще с одной картиной, для которой, как и для других, не нужно было делать паспарту. Он работал до шести часов вечера. Затем купил хлеба и вина, а также ветчины в charcuterie, чтобы им хватило на троих, если Симона не ходила в магазин.

– Я ужасно боюсь, что полиция в любой момент постучится в дверь и спросит тебя, – сказала Симона.

Накрывая на стол, Джонатан какое-то время молчал.

– Этого не будет. Зачем им это?

– Такого не бывает, чтобы не осталось улик. Найдут мсье Рипли, и он расскажет о тебе.

Джонатан был уверен, что она целый день ничего не ела. В холодильнике он нашел остатки пюре и стал сам готовить ужин. Из своей комнаты пришел Джордж.

– Что с тобой сделали в больнице, папа?

– У меня теперь совсем новая кровь, – с улыбкой ответил Джонатан, сгибая и разгибая руки. – Подумай только. Вся кровь новая – литров, наверное, восемь.

– А сколько это? – Джордж так же развел руки.

– В восемь раз больше этой бутылки, – ответил Джонатан. – На это ушла вся ночь.

Как Джонатан ни пытался, ему не удавалось ни развеять мрачное настроение Симоны, ни разговорить ее. Она неохотно ела и ничего ему не отвечала. Джордж не мог понять, в чем дело. После нескольких неудачных попыток Джонатан тоже погрузился в мрачное настроение и за кофе молчал, не в силах даже поболтать с Джорджем.

Интересно, подумал Джонатан, успела ли она переговорить со своим братом Жераром. Он отправил Джорджа в гостиную, чтобы тот посмотрел новый телевизор, который привезли несколько дней назад. Передачи – было лишь два канала – в это время вряд ли могли вызвать интерес у ребенка, но Джонатан надеялся, что Джордж на какое-то время оставит их одних.

– Ты случайно не разговаривала с Жераром? – спросил Джонатан, не в силах больше откладывать этот вопрос.

– Конечно нет. Неужели ты думаешь, что я могу ему об этом рассказать?

Она курила, что бывало редко. Симона взглянула на дверь, ведущую в холл, чтобы убедиться, что Джордж не возвращается.

– Джон… мне кажется, нам бы лучше расстаться.

Какой-то французский политик говорил по телевизору о профсоюзах.

Джонатан снова опустился в кресло.

– Дорогая, я понимаю… для тебя это удар. Давай подождем несколько дней. Я уверен, что сумею сделать так, чтобы ты все поняла. Правда.

Джонатан говорил с искренним убеждением, и тем не менее он понимал, что и сам не верит тому, что говорит. Ему казалось, что он держится за Симону, как другие инстинктивно держатся за жизнь.

– Да, конечно, ты так думаешь. Но я-то себя знаю. Ты ведь понимаешь – я не какая-нибудь там эмоциональная девчонка.

Она смотрела ему прямо в глаза – взгляд решительный и отрешенный, и совсем не злой.

– Меня больше совершенно не интересуют твои деньги, совсем не интересуют. Я сама со всем справлюсь… мы с Джорджем.

– О боже, Симона… Джордж… я буду обеспечивать Джорджа!

Джонатан не верил своим ушам. Он поднялся и довольно грубо притянул к себе Симону, сидевшую на стуле. Из ее чашки выплеснулось на блюдце немного кофе. Джонатан обнял ее и хотел поцеловать, но она отстранилась.

– Non![130]

Она потушила сигарету и стала прибираться на столе.

– Мне жаль это говорить, но я и спать с тобой в одной постели не буду.

– Ну да, я так и думал.

А завтра пойдешь в церковь и помолишься за мою душу, подумал Джонатан.

– Симона, пусть пройдет немного времени. Не говори сейчас лишнего.

– Я не изменюсь. Спроси у мсье Рипли. Уж он-то знает.

Вернулся Джордж. Телевизор был забыт, и он непонимающе уставился на обоих.

Джонатан коснулся пальцами головы Джорджа и направился в прихожую. Он хотел было подняться в спальню, но теперь это уже не их спальня, и потом – что ему там наверху делать? Телевизор продолжал жужжать. Джонатан послонялся по прихожей, потом взял плащ и шарф и вышел из дома. Он дошел до улицы Франс, повернул налево и зашел в кафе-бар на углу. Ему захотелось позвонить Тому Рипли. Номер телефона Тома он помнил.

– Алло? – ответил Том.

– Это Джонатан.

– Ну, как вы?.. Я звонил в больницу, слышал, что вас оставили на ночь. Вы уже вышли?

– Да, утром. Я… – тяжело дыша, проговорил Джонатан.

– Что случилось?

– Мы не могли бы увидеться на несколько минут? Если сочтете это безопасным. Я… думаю, что я мог бы взять такси. Да-да, возьму такси.

– Где вы находитесь?

– Бар на углу… новый, рядом с «Черным орлом».

– Я могу за вами заехать? Нет?

Том подумал, что у Джонатана, наверное, неприятности с Симоной.

– Я подойду к памятнику. Хочется немного пройтись. Там и увидимся.

Джонатану стало легче. Конечно, ненадолго, выяснение отношений с Симоной лишь откладывается, но сейчас это не имело значения. Он почувствовал себя как человек, которого подвергали пыткам и вдруг дали передышку, и он был благодарен за несколько минут облегчения.

Джонатан закурил сигарету и медленно побрел по улице. У Тома наверняка уйдет почти пятнадцать минут, чтобы добраться до места. Джонатан зашел в кафе «Спорт», сразу за гостиницей «Черный орел», и заказал пива. Он пытался вообще ни о чем не думать. Потом одна мысль всплыла сама собой: Симона передумает. Поразмыслив над этим, он испугался, что ничего подобного не случится. Теперь он один. Джонатан знал, что он один, что даже Джорджа у него почти отняли, Симона ведь наверняка оставит его себе. Джонатан подумал, что до конца он ничего еще так и не осознал. На это уйдет несколько дней. Сначала человека охватывают чувства, потом приходят мысли. Правда, не всегда так.

Из лесной темноты выехало несколько машин и среди них – темный «рено» Тома. Джонатан узнал его в свете фонарей вокруг обелиска, иначе называемого памятником. Сейчас чуть больше восьми. Джонатан стоял на углу, на левой стороне дороги, по правую руку от Тома. Тому нужно будет сделать полный круг, чтобы снова попасть на дорогу к дому – если они поедут к Тому. Джонатан предпочел бы вместо бара отправиться к нему. Том остановился и открыл дверцу.

– Добрый вечер! – сказал Том.

– Добрый вечер! – ответил Джонатан, захлопнув дверцу, и Том тронулся с места. – Мы можем поехать к вам? Мне сегодня не по душе переполненные бары.

– Конечно.

– У меня был скверный вечер. Да, боюсь, и день тоже.

– Я так и подумал. Симона?

– Похоже, с ней все кончено. Но разве я могу ее винить?

Джонатан чувствовал себя неловко. Он полез было за сигаретой, но даже и это показалось ему ненужным, поэтому курить он не стал.

– Я сделал все возможное, – сказал Том. Он старался ехать как можно быстрее, не привлекая при этом внимания полицейских на мотоциклах, которые прятались здесь в лесу на краю дороги.

– Деньги… трупы, о господи! Что касается денег, я сказал, что на меня поставили немцы.

Джонатану вдруг все это показалось нелепым – деньги, пари. Деньги все-таки такая конкретная вещь, такая осязаемая, такая нужная, и все же не настолько осязаемая и не столь значимая, как два мертвеца, которых видела Симона. Том ехал довольно быстро. Джонатану было все равно – врежутся они в дерево или улетят в кювет.

– Проще говоря, – продолжал Джонатан, – все дело в трупах. Для нее имеет большое значение, что я помогал… или убивал. Не думаю, что она изменит свое мнение.

«Ибо какая польза человеку?..»[131] Джонатан готов был рассмеяться. Мир он не завоевал, однако и душу не потерял. В существование души Джонатан в общем-то не верил. Для него важно было самоуважение. Но он не самоуважение потерял, а Симону. Симона, однако, олицетворяла собою нравственность, а разве нравственность не сродни самоуважению?

Том не думал, что Симона изменится по отношению к Джонатану, но промолчал. Возможно, он еще раз поговорит с ней, однако что можно ей сказать? Слова утешения, слова надежды, примирения, а ведь он знал, что никакого примирения не будет. Но разве женщин можно понять? Иногда кажется, будто у них более сильная нравственная позиция, чем у мужчин, а иногда – особенно, когда они закрывают глаза на явное надувательство и свинство, – Тому казалось, что женщины более изворотливы, более способны на двоедушие, чем мужчины. К сожалению, Симона являла собою образец несгибаемой нравственности. Джонатан, кажется, говорил, что она и в церковь ходит? Между тем мыслями Тома постепенно завладел Ривз Мино. Ривз нервничал, и Том не совсем понимал, почему. Неожиданно они оказались на повороте в Вильперс. Том медленно повел машину по спокойным, тихим улицам.

Вот и Бель-Омбр за высокими тополями, над дверью горит свет – все нормально.

Том только что приготовил кофе. Джонатан сказал, что выпьет вместе с ним чашку. Том лишь слегка подогрел кофейник и вместе с бутылкой бренди поставил на столик.

– Возвращаясь к нашим проблемам, – сказал Том, – Ривз хочет приехать во Францию. Я звонил ему сегодня из Санса. Он в Асконе. Живет в гостинице под названием «Три медведя».

– Я помню, – сказал Джонатан.

– Он вообразил, будто за ним следят, и не кто-нибудь, а прохожие на улицах. Я пытался ему сказать – наши враги на подобное времени не тратят. Уж он-то должен это знать. Я старался отговорить его даже от поездки в Париж. И тем более сюда, ко мне домой. Я бы не назвал Бель-Омбр самым безопасным местом на свете, а вы? Естественно, я даже не намекал на то, что произошло в субботу вечером, хотя это, возможно, и расхолодило бы Ривза. Я хочу сказать, что мы, по крайней мере, избавились от двух итальянцев, которые видели нас в поезде. Сколько продлится мир и покой, я не знаю.

Том подался вперед и, опершись о колени, всмотрелся в молчаливые окна.

– Ривз ничего не знает о том, что произошло в субботу ночью. Во всяком случае, он ничего на это счет не говорил. Может, даже и не догадается, если прочитает что-то в газетах. Я полагаю, вы видели сегодняшние газеты?

– Да, – ответил Джонатан.

– Улик никаких. И по радио сегодня вечером ничего не сообщали, а по телевизору кое-что сказали. Улик нет.

Том улыбнулся и потянулся к своим маленьким сигарам. Он протянул коробку Джонатану, но тот покачал головой.

– Соседи вопросов не задают, а это тоже хорошие новости. Я сегодня купил хлеб, потом пошел в лавку мясника – пешком, не торопясь, просто чтобы посмотреть, что к чему. А примерно в половине восьмого явился Говард Клег, один из моих соседей, и принес мне большой пластиковый мешок с конским навозом. Время от времени он покупает у одного знакомого фермера кролика, у него же берет и навоз. – Том выпустил облачко дыма и довольно хохотнул. – Это Говард останавливался на машине за воротами в субботу вечером, помните? Он решил, что у нас с Элоизой гости, а это не лучший момент для доставки конского навоза.

Том пытался заполнить время разговором, надеясь, что Джонатан немного расслабится.

– Я сказал ему, что Элоиза уехала на несколько дней, а я развлекал друзей из Парижа, потому и машина с парижскими номерами стояла возле дома. Думаю, он воспринял это как нужно.

Часы на камине чисто и звонко пробили девять.

– Вернемся, однако, к Ривзу, – продолжал Том. – Я хотел написать ему, сказать, что у меня есть основания думать, что ситуация улучшилась, но меня остановили две вещи. Во-первых, Ривз может выехать из Асконы в любой час, а во-вторых, для него ситуация не улучшилась, если он по-прежнему нужен итальяшкам. Сейчас он скрывается под именем Ральф Платт, но они знают и его настоящее имя, и как он выглядит. Если мафия и дальше будет его преследовать, то Ривзу не останется ничего, кроме Бразилии. Но даже в Бразилии… – Том улыбнулся, на этот раз невесело.

– Он что, ко всему этому не привык? – спросил Джонатан.

– Ко всему этому? Нет. Думаю, мало кто привыкает к мафии и доживает до того дня, когда можно о ней рассказать. Уцелеть можно, но комфортно чувствовать себя все равно не будешь.

Ривз сам привлек к себе их внимание, думал Джонатан. Заодно и его втянул. Нет, он оказался вовлеченным по собственной воле, он позволил себя убедить – за деньги. Даже если Том с самого начала затеял эту смертельную игру, именно он попытался помочь ему взять все деньги. Джонатану вспомнились те несколько минут в поезде между Мюнхеном и Страсбургом.

– Мне жаль, что с Симоной так вышло, – сказал Том.

Длинная сгорбленная фигура Джонатана, склонившаяся над чашкой кофе, была похожа на статую, символизирующую неудачу.

– Что она собирается предпринять?

– М-м, – Джонатан пожал плечами. – Говорит, надо расстаться. Джорджа, конечно, забирает себе. У нее есть брат в Немуре. Не знаю, что она ему скажет и что скажет своим родным. Она совершенно шокирована. И потом, ей стыдно.

– Я понимаю.

Так, значит, и Элоизе стыдно, подумал Том. Но ведь Элоиза более склонна к двоедушию. Она знала, что он замешан в убийстве, в преступлении, – но было ли это преступлением? Если взять только то, что случилось в последнее время, – история с Дерваттом, а теперь эта проклятая мафия. Том на минуту отбросил моральную сторону вопроса и тотчас поймал себя на том, что стряхивает пепел с колена. Как Джонатан справится один? Без Симоны он совсем упадет духом. Может, попробовать еще раз поговорить с Симоной, подумал Том. Но при воспоминании о вчерашней встрече у него опустились руки. Ему очень не хотелось затевать с ней новый разговор.

– Все кончено, – сказал Джонатан.

Том начал было что-то говорить, но Джонатан перебил его.

– У меня все кончено с Симоной… или у нее со мной. И потом, эта старая история – сколько я еще проживу? Стоит ли тянуть лямку? Так что, Том… – Джонатан поднялся. – Если я могу чем-то служить, я в вашем распоряжении, даже на самоубийство пойду, если понадобится.

Том улыбнулся.

– Бренди?

– Да, немного. Спасибо. Том налил бренди.

– Последние несколько минут я пытался объяснить, почему мне кажется – мне кажется, – что самое страшное позади. Это я про итальяшек. Разумеется, опасность возникнет снова, если они поймают Ривза и станут его пытать. Он может рассказать про нас обоих.

Джонатан уже думал об этом. Для него это попросту не имело значения, а для Тома, конечно же, было важно. Том хотел остаться в живых.

– Могу я чем-нибудь быть полезен? В качестве приманки, например? Как жертва? – Джонатан рассмеялся.

– Мне не нужны никакие приманки, – ответил Том.

– Разве вы как-то не говорили, что мафия может возжелать крови в качестве возмездия?

Том определенно думал об этом, но не был уверен, что говорил на эту тему.

– Если мы ничего не предпримем, они могут схватить Ривза и покончить с ним, – сказал Том. – Это называется «пустить все на самотек». Эту идею – убить мафиози – я, да и вы тоже, в голову Ривза не вкладывали.

Хладнокровная позиция Тома озадачила Джонатана. Он снова сел.

– А как насчет Фрица? Есть какие-то новости? Я хорошо помню Фрица.

Джонатан улыбнулся, будто вспомнил безмятежные дни, когда Фриц явился в гамбургскую квартиру Ривза, с кепкой в руке, с дружеской улыбкой на лице, тогда он принес маленький, но очень эффективный пистолет.

Тому пришлось с минуту подумать, чтобы вспомнить, кто такой Фриц: доверенный слуга, гамбургский таксист, выполнявший разного рода поручения.

– Нет, никаких новостей. Будем надеяться, что Фриц вернулся в деревню к своим родственникам, как говорил Ривз. Надеюсь, он там и останется. А может, они с ним разделались.

Том поднялся.

– Джонатан, вы должны сегодня же вернуться домой, и будь что будет.

– Я знаю.

Все же Том помог – ему стало легче. Том был реалистом, даже относительно Симоны.

– Смешно, но проблема для меня теперь заключается не в мафии, а в Симоне.

Том знал, что это так.

– Я поеду с вами, если хотите. Попробую еще раз с ней поговорить.

Джонатан снова пожал плечами. Он поднялся и стоял, переминаясь с ноги на ногу. Он бросил взгляд на висевшую над камином картину Дерватта под названием «Мужчина в кресле» и вспомнил квартиру Ривза, там тоже над камином висела картина Дерватта, возможно, уже не существующая.

– Думаю, что бы ни случилось, устроюсь сегодня на ночь на «честерфилде», – сказал Джонатан.

Том хотел было включить радио, чтобы послушать новости. Но в это время вряд ли что-то можно услышать, даже из Италии.

– Вы сами-то как думаете? Симона ведь запросто может указать мне на дверь. Как вы думаете, вам не будет хуже, если я буду с вами?

– Хуже уже некуда. Хорошо. Да, я хочу, чтобы вы поехали со мной. Но что мы скажем?

Том засунул руки в карманы своих старых серых фланелевых брюк. В правом кармане он нащупал маленький итальянский револьвер, который был у Джонатана в поезде. С субботней ночи Том спал, держа его под подушкой. Да, что сказать? Обычно Том полагался на вдохновение, но с Симоной он, кажется, исчерпал все доводы. Каким еще боком он может повернуть проблему так, чтобы та ослепила ее глаза, ее мозг, и Симона увидела бы вещи в другом свете?

– Единственное, что можно сделать, – задумчиво произнес Том, – это попытаться убедить ее, что теперь нет никакой опасности. Согласен – сделать это трудно. Это все равно что перешагивать через трупы. Но вы и сами знаете – проблема заключается главным образом в том, что она чересчур тревожится.

– А что – опасности никакой нет? – спросил Джонатан. – Разве мы можем быть в этом уверены, а? Думаю, все дело в Ривзе.