Игра в миражи

1

Когда позывные экстренного выпуска новостей пропикали во второй раз, многие из тех, кто в эту минуту находился рядом с телевизором, невольно повернули головы в сторону мерцающего экрана и, прежде чем диктор произнес первую фразу, узнали в нем самого Мучачо Вьехо — Старого Мальчика, как его называли даже газетчики. Его ровный, чуть хрипловатый голос, который мог показаться даже бесстрастным, если бы не доверительные интонации, сквозившие в нем, был знаком каждому. Он почти никогда не бывал взволнованным, даже если рассказывал о финальном матче по футболу, перестрелке двух враждующих банд или очередном государственном перевороте, и подчеркнутой будничностью давно приучил своих слушателей к мысли, что пока он, Мучачо Вьехо, в доме, им бояться нечего.

— Сегодня на рассвете трое неизвестных ворвались в штаб-квартиру объединенных профсоюзов строителей, расстреляв в упор охранников. Нападавшие, хорошо ориентировавшиеся в расположении апартаментов, проникли в комнаты отдыха, где смертельно ранили дежурного референта, а председателя объединенных профсоюзов строителей Даниеля Кемпеса буквально изрешетили пулями еще в постели. Преступники тут же, не обращая внимания на вой сирены, стали вскрывать бронированный сейф с секретными документами и деньгами на текущие расходы. В этот момент их и настиг наряд полиции. Посла короткой перестрелки один из нападавших был убит, двое взяты живыми. Со стороны полиции потерь нет. Мы пока воздержимся от комментариев, поскольку не располагаем известиями с места происшествия. Первые подробности станут известны к вечеру, — закончил Мучачо Бьехо.

Новость означала, что непрочное общественное согласие разлетелось в щепки, что теперь, словно пожар в прериях, вспыхнет кампания взаимных обвинений и клеветы и средства информации так запутают общественное мнение, что в той смуте нельзя будет найти правых и виноватых; что Национальный демократический центр — временный союз прогрессивных и либеральных партий и профсоюзов, который с таким трудом образовался как раз накануне парламентских выборов, или расколется на враждующие группировки, или — в обоих случаях это будет зависеть от того, чьими руками был устранен Кемпес, наиболее вероятный претендент на пост министра труда и занятости — еще более сплотится и станет монолитным, но тогда неминуемо столкнется с другим монолитом — союзом капитала и военщины; и от этого столкновения может сдетонировать еще более мощный взрыв и в конечном итоге привести к дестабилизации политического положения, за которой со стопроцентной вероятностью рисовалась еще более невеселая перспектива — перевороты «по-крупному», заговоры, анархия, диктатура, комендантский час, бесследные исчезновения, голод и прочее, и прочее…

Новость не попала на полосы утренних газет, но до сиесты появились экстренные выпуски не только наиболее влиятельных ежедневных изданий, но и самых мелких газетенок, форматом и внешним видом напоминавших скорее большие листовки. К удивлению многих, почти все газеты сохраняли сдержанный и осторожный тон. Правда, один бульварный листок заикнулся было о «руке Москвы», но в данной ситуации это было такой очевидной глупостью, которую неудобно и замечать. Если бы не относительное единодушие в оценке событий политическими противниками, которые не воспользовались случаем, чтобы сыграть на обострении ситуации, поймать рыбку в мутной волне, можно было подумать, что правительство намеренно пошло на отвлекающий маневр, желая на какое-то время успокоить общественное мнение — наиболее опасную силу в момент вспышки. А газеты пестрели заголовками: «Новый Аль Капоне?», «Сумасшедшие террористы: действительные или мнимые?», «Председатель профсоюза строителей — случайная жертва», «Последнее слово — за экспертами-психиатрами», «Безумцами-преступниками должны заниматься душевнобольные полицейские» — и еще что-то в подобном духе. И разумеется, фотография на фотографии. Как оказалось, главарь преступной троицы на первом же допросе с гордостью объявил, будто он — Аль Капоне, и продолжал стоять на своем, его сообщник тоже признал в нем Аль Капоке. Сам подручный назвался Вельветом, а третий сообщник — Шнурок, как известно, погиб в перестрелке. В ответ на все остальные вопросы бандиты начинали нести такую же галиматью, после которой следователям трудно было сохранить хладнокровие.

Государственный референт по делам безопасности: Господа! Прежде всего мне бы хотелось отметить очень высокое гражданское сознание нашего народа. В такое непростое время, накануне всеобщих национальных выборов, в сложнейшей ситуации, когда от рук неизвестных террористов гибнет один из претендентов на министерский пост, люди проявляют настоящее терпение и понимание. С чувством высокой ответственности за каждый свой шаг повели себя политические партии и оппозиционные группировки. Отдельные незначительные эксцессы, спровоцированные несознательными элементами, были оперативно локализованы силами полиции и — хочу подчеркнуть! — случайными гражданами, находившимися рядом. И правительство, на мой взгляд, повело себя безупречно — вы понимаете, что я отмечаю только объективные факты, а не занимаюсь предвыборной агитацией. Неожиданные выводы следствия только подтвердили правильность занятой правительством позиции. Однако не буду забегать вперед. Более подробно обо всем расскажут специалисты. Разрешите представить вам участников нашей пресс-конференции: генеральный прокурор республики Аурентино Бота, шеф столичной полиции сеньор Бастос, главный врач-психиатр страны доктор Орансио. И наши гости — профессор Ирвин Бакст (Соединенные Штаты Америки), психиатр-криминалист Игнасио Омбре (Куба), ведущий невропатолог Бразилии академик Каузио Мешта. (Аплодисменты.) И ваш покорный слуга… Вначале, видимо, сеньор Бастос обрисует нам общую картину преступления. Прошу, сеньор Бастос.

Шеф полиции: Следствие, как всегда, начинается с того, что устанавливаются личность преступника и мотив преступления. Здесь нас подстерегала первая неожиданность. Главарь объявил себя известным гангстером Аль Капоне, действовавшим более полувека тому назад, хотя ему самому на вид едва за сорок. Его сообщник по кличке Вельвет тоже называл его Аль Капоне. Нам пришлось применить наиболее эффективные методы дознания, которые все же не дали результатов.

Вопрос: Извините, а не получилось ли, что своими «методами» вы довели их до сумасшествия?

Шеф полиции: В этой ситуации мы были вынуждены пригласить наших психиатров, которые достаточно быстро установили, что оба преступника — душевнобольные люди. Положение исключительное — с одной стороны, мы имеем дело с террористическим актом, обладающим внешними признаками политического убийства, с другой — совершившие его преступники не в своем уме. Учитывая, что такой оборот дела мог вызвать кривотолки и подозрения, будто правительство, желая удержать от качки государственный корабль, таким способом подбрасывает общественному мнению «жареную утку», мы вынуждены были пойти на значительные для нашего ведомства затраты и пригласить из других стран известных специалистов — лиц, не связанных с нами и не зависящих от нас, даже, может быть, исповедующих другие социально-политические убеждения и принадлежащих к разным психологическим школам. Проведя тщательное исследование психики преступников, они полностью согласились в главном: преступники Аль Капоне и Вельвет — душевнобольные люди, и их террористический акт не может рассматриваться как сознательная политическая диверсия.

Вопрос: Почему? История знает случаи, когда сумасшедшие покушались на государственных деятелей. Или по собственным убеждениям, или из-за гипертрофированного желания прославиться…

Шеф полиции: Согласен. Мы изучили имеющиеся аналоги. Но давайте к этому вопросу вернемся немного погодя. А сейчас уясним себе мотивы преступления, хотя сочетание слов «сумасшедшие» и «мотивы» звучит несколько странно, однако… Я, господа журналисты, с вашего позволения и от вашего имени хочу задать вопрос нашим глубокоуважаемым гостям-экспертам. Скажите, пожалуйста (поворачивается к экспертам), может ли душевнобольной находиться под влиянием некоего идефикса длительное время?

Бакст: Сколько угодно.

Шеф полиции: А может ли подобная идея проявляться у нескольких больных одновременно, более того, может ли она объединить их на некоторое время в союз?

Омбре: Случается и таксе. Как часто — зависит от обстоятельств. Даже если не принимать во внимание массовый психоз — там несколько иная механика, — на ваш вопрос можно дать положительный ответ: да, в принципе душевнобольные могут объединяться ненадолго какой-то идеей.

Шеф полиции: И тот мир, который существует в пределах этой идеи, конечно, для них реален, а их рассказы о нем можно считать правдивыми?

Эксперты: Да. Можно (соглашаются все).

Шеф полиции: Так вот. Для Аль Капоне и его сообщников такой идеей, судя по избранным ролям, стала идея ограбление какого-нибудь учреждения. Им случайно оказалась штаб-квартира профсоюза строителей. Видите ли, бандитам понравилось здание, и они решили, что там, внутри, много денег. О Кемпесе они не имели ни малейшего представления. А вот о сейфе знали, хотя в нем хранились деньги только на текущие расходы. Служащие штаб-квартиры по фотографии опознали Шнурка — двумя днями раньше тот ходил по коридорам, заглядывая в каждую дверь с таким, знаете, таинственным видом, и все время прикладывал к губам палец: мол, знаю, но молчу. Так он и узнал расположение кабинетов.

Вопрос: А разве душевнобольные могут вот так… принимать все во внимание?

Мешта: Очень часто душевнобольные, находясь во власти своих представлений и того или иного идефикса, действуют более последовательно, чем действовали бы мы с вами, спланировав эту или подобную ей акцию.

Вопрос: Где они, кстати, взяли оружие?

(Смех в зале, реплики: «А где у нас нельзя взять оружие?»)

Шеф полиции: Прошу без намеков. Я не хуже вас знаю наши социальные проблемы. Автоматические пистолеты, изъятие у грабителей, — устаревшей конструкции, никаких данных о них мы узнать не смогли. Конечно, мы пытались выведать, откуда бандиты прибыли и где взяли оружие. Мы задавали и прямые, и наводящие вопросы; да и наши психиатры потрудились на славу, даже прибегали к гипнозу — безрезультатно. Аль Капоне при этом довольно улыбался и заявлял; «Верные люди». Ни одного имени, даже намека. Главарь будет играть избранную им роль Аль Капоне до конца своих дней. Точнее, схему роли. Для примера: может быть, во время допроса перед глазами у него и возникал образ того, из чьих рук он получил оружие или, что более вероятно, купил в каком-нибудь притоне. Но «знает» он другое — и притом намного уверенней: он — Аль Капоне, и «честь» гангстера не позволяет ему называть ни имен, ни примет.

Прокурор: Если бы даже он назвал какие-то имена или приметы, ни один суд не примет их во внимание, потому что сведения получены от людей, не контролирующих своих действий. Они не отвечают перед законом.

Вопрос: Здесь возникает одно противоречие. Ранее говорилось, что в пределах определенного идефикса душевнобольные могут действовать более последовательно, чем люди здоровые. А новый Аль Капоне и этот Вельвет вдруг полностью позабыли все то, что предшествовало нападению. Одними ссылками на гангстерский кодекс чести тут не обойтись.

Бакст: Аль Капоне знает, что он Аль Капоне — и все. И что ему надлежит грабить. Я более чем уверен, что он и в богадельне будет крушить тумбочки или столы, принимая их за сейфы. А спустя час забудет об этом. И станет забывать то, что он уже что-то забыл, извините за трюизм.

Вопрос: А если допустить, что кто-то дал им такой препарат, чтобы они, скажем, свою идею реализовали четко, а дальше все забыли?

Орансио: Молодой человек, существуй в природе инъекции, о которых говорите вы, другими словами, если бы появилась возможность коррекции нервных процессов, сколько бы мы сумели вернуть к сознательной жизни ласковых семьянинов, добрых католиков и верных патриотов. К сожалению… Кроме того, в крови преступников не обнаружено никаких посторонних веществ, известно только, что Шнурок и Вельвет пили пиво, а Аль Капоне — снотворное, но незначительную дозу.

Шеф полиции: Последнее, что помнит Аль Капоне, — гостиница «Эксельсиор», расположенная поблизости от штаб-квартиры профсоюза строителей. Его показания подтвердили слуги и портье. В гостинице преступники появились вчера поздно вечером, сняли трехместный номер, записавшись под вымышленными именами, поужинали в номере, а утром ушли. Где они были раньше, они не помнят.

Вопрос: По определенным соображениям я, сеньор Бакст, обращаюсь именно к вам. Как вы считаете, имеет ли право на жизнь такая гипотеза: определенные «кто-то», как здесь их окрестили, натаскали, как делают с собаками, троих душевнобольных на ограбление штаб-квартиры, зная, что там часто остается ночевать Кемпес, особенно накануне выборов. Цель — спровоцировать беспорядки. Ну а получилось то, что получилось. Какой спрос с душевнобольных?

Бакст: Так недолго договориться до того, будто сумасшедших к Кемпесу подослало мое родное ЦРУ, мафия, оппозиция — да кто угодно. Можно, можно сделать все, но уж в этом разбирайтесь сами. В мире есть тысячи людей, здоровых физически, но страдающих тяжелым психозом — манией величия. Два наиболее распространенных типа — Наполеон и Иисус Христос. Мало того, что больные мнят себя ими, они еще хотят и действовать согласно избранной роли. Это несколько неудобно для окружающих, верно? Зато когда сыграть роль не представляется возможным, заболевание еще больше обостряется, что нередко приводит к трагическим последствиям. Поэтому в специальных учреждениях устраиваются своеобразные «театры», где такой Наполеон и Христос могут «разрядиться». Им подыгрывают статисты, создается нужный антураж… Хотя дорого и хлопотно, но временами помогает: под тяжестью славы и грандиозных свершений «великие мира сего» устают и, оставив роль вершителей судеб, вспоминают свое настоящее имя и тихо доживают век в семьях или даже работают. Но как говорил еще великий Ньютон — я имею в виду настоящего, а не одного из легиона самозванцев, — действие равно противодействию. Подыгрывая сумасшедшим в «театре», болезнь можно затормозить, а можно и обострить. И тогда Наполеон не удовлетворится тем, что играет в Ватерлоо, ему подавай настоящее!..

Орансио: К сожалению, психиатров в республике можно пересчитать по пальцам. Ни в государственных, ни в частных клиниках названные методы не практикуются: они слишком дороги, а мы слишком бедны.

Голос из зала: Вот почему сумасшедшие бродят у нас по улицам!

Вопрос: А что, если эту троицу забросили из-за рубежа или они перешли границу тайно?

Прокурор: Я не мистер Бакст и поэтому отвечу по-своему; а что, если их нам подбросили марсиане? Если это их роботы? Вариантов может быть сколько угодно! А факты говорят совсем о другом: у нас — и это видно невооруженным глазом — нет никаких оснований думать иначе, чем есть на самом деле. Что бы ни случилось с Кемпесом — угоди он в автокатастрофу, поскользнись и неудачно упади, перенеси инфаркт, — детали происшествия значения не имеют, но наша психология такова, что мы все равно подозревали бы убийство. Еще бы; человек активно участвует в политической борьбе! Считайте, что произошло что-то вроде автокатастрофы. И потом, почему именно Кемпес? Есть более крупные фигуры.

Голос из зала: А какая разница? Порох есть, была бы искра…