Игроки из «Гран-Кафе»

1

Это началось зимой. С наступлением вечера Мегрэ не знал, чем заняться. Целый месяц он развлекался, крутя ручки своего радиоприемника, оставляя его только на полчаса, чтобы пролистать три газеты.

Затем он покидал столовую, ставшую его постоянным местом обитания, и отправлялся с небольшой инспекцией на кухню.

— Все еще возишься? — спрашивал он у своей жены. — Еще не закончила?

Так он слонялся, не понимая, как это женщины могут целый день торчать на кухне, пока госпожа Мегрэ однажды не заявила:

— Ты не знаешь, куда себя деть. Почему бы тебе не пойти поиграть в карты в «Гран-Кафе»?

Мегрэ долго противился, несколько недель, кажется даже месяцев. Конечно, он уже познакомился со всеми в Мён-сюр-Луар, в котором поселился, уйдя на покой. Он не стыдился, что получал пенсию, копался в саду и что-то мастерил в летнем домике на берегу реки. Ему случалось заходить в «Гран-Кафе» возле моста, самое современное заведение Мена, и выпивать там бокал пива или, при случае, аперитив с водой.

И все-таки это было для него своего рода поражением — день, когда, поддавшись настояниям госпожи Мегрэ, он наконец уселся за стол с расчерченной скатертью, где играли в манилью, и спросил, словно новичок:

— На что играем?

— На выпивку, как обычно… Но уж вам-то не придется слишком часто вынимать свой кошелек…

Он решил сыграть один раз, на пробу. Но на другой день за ним прислали мальчишку передать, что его ждут.

Понемногу он усвоил специфический жаргон своих партнеров, вошел в их тесный кружок и стал, в сущности, одним из «этих из „Гран-Кафе“», которым Анжель приносила выпивку не спрашивая; и он так же, как и остальные, когда выигрывал, восклицал:

— Ну что, Анжель!.. Опять ни одной «кругляшки»?.. Ты их ешь, что ли?

Это стало привычкой, и было уже непонятно, нравится ему это или нет. Зимой, когда дороги покрывались грязью, Мегрэ, чтобы дойти до моста, охотно надевал покрытые лаком сабо, а во время сбора винограда и весь последующий месяц им подавали молодое белое вино прямо в маленьких бутылках.

В декабре и январе, а иногда и в феврале тянули грог или подогретое вино, весной — анисовый аперитив, который летом сменялся местными прохладными винами.

— Тридцать шесть…

— Если ты говоришь — тридцать шесть, то у тебя все сорок… Я говорю — мизер…

— Сорок один…

— На что?

Трое остальных игроков были с ним на «ты», называя по имени или чаще по его профессии.

— Под тебя, мясник!

Мясник приходил сюда прямо в рабочей одежде, иногда даже в запачканном кровью фартуке. Он проигрывал чаще, чем другие, бранился, потому что делал ошибки, но платил без разговоров; он был счастлив уже тем, что находился здесь, в этом храме, в этом обществе, составлявшем сливки Мёнсюр-Луар, где, как ему казалось, его охотно принимали.

Иногда за ним приходил сынишка, потому что в его лавку, расположенную как раз напротив «Гран-Кафе», из которого даже виднелись ее окрашенные в красный цвет решетки, заходил какой-нибудь клиент; тогда он передавал одному из сидящих за столом свои карты, чем остальные обычно пользовались, чтобы приписать ему очки или сыграть с ним какую-нибудь иную шутку.

— Тебе, Ситроен!..

Так называли владельца гаража, игравшего серьезно и всегда выигрывавшего, но беспощадного к ошибкам партнеров.

Третьим из тех, кого можно было назвать завсегдатаем, считался Мегрэ; все называли его комиссаром и не отваживались на слишком грубые шуточки.

Четвертый же игрок менялся. Когда не было мэра, исполнявшего также обязанности ветеринара, и если случайно не заглядывал кузнец, звали Урбена, хозяина «Гран-Кафе».

Без пяти минут пять все уже знали, что мясник стоит на пороге своей лавки, ожидая только сигнала. Примерно тогда же приходил Мегрэ, посасывая свою трубку и глубоко засунув руки в карманы.

Напротив «Гран-Кафе» было другое кафе, «Коммерс», поменьше и потемнее, — второсортное заведение, о котором и говорить не стоило.

— Найди-ка своего отца, малыш… Передай ему, что его ждут…

И сынишка кузнеца, владельца гаража или ветеринара мгновенно бросал своих товарищей и мчался к дверям своего дома, крича:

— Папа!.. Тебя ждут «эти из „Гран-Кафе“»…

— Уже иду…

Говорили и о политике, но только по окончании игры, если удавалось побыстрее закончить партию, а если выигрывал мясник, его называли «фашист».

О женщинах почти не говорили, потому что их здесь было всего две. Одна из них, жена хозяина, госпожа Урбен, бледная и унылая, как гриб-поганка, всегда беспокоилась о собственном кишечнике, пила кучу таблеток и рассказывала всем и каждому о своих болезнях, что не добавляло ей привлекательности.

Еще была Анжель, служанка лет двадцати.

— Лакомый кусочек, — заявил как-то Мегрэ владелец гаража. — Но Урбен за ней присматривает…

— А! Вы хотите сказать, что он…

— Тс-с!..

Было ли это правдой? Или нет? Мегрэ не обращал на нее внимания и не доверял мнению владельца гаража, считая, что Анжель — просто симпатичная девчушка с нервной походкой и тревожным взглядом. А остальные наверняка мечтали о том, что скрывалось за ее корсажем.

Во время игры в кафе заходили люди, выпивали стаканчик, усаживались ненадолго позади игроков, качали головой, одобряя или не одобряя сдачу карт, но разумеется, их мнение ничего не значило.

«Этими из „Гран-Кафе“» были четыре игрока в манилью, и именно для них в четыре тридцать вытирали стол и каждые две недели покупали новую колоду с золотыми уголками, потому что Мегрэ однажды заметил, что карты липкие.

И кто бы мог подумать, что здесь, в этом кружке, воплощающем все самое мирное во французской провинции, Мегрэ окажется вовлеченным в драматические события и впервые в жизни ему придется наблюдать случившееся не со стороны, как следователю-профессионалу, а принять в нем самое непосредственное участие.

И представьте себе, каково было ему, бывшему комиссару уголовной полиции, когда по всему городу разнеслась ужасная новость:

— Один из «этих из «Гран-Кафе»" — убийца!..

Это случилось в апреле, когда играть садились до захода солнца, и на улице было еще светло, а заканчивали в сумерках.

Было начало месяца. Мясник как раз накануне отправился в Вандею и вернулся в тот же день. Раз в месяц он ездил куда-то под Люсон. Он как-то объяснял, — но Мегрэ не особо интересовался этими мясницкими секретами, — что арендовал в Вандее заболоченные луга и откармливал там купленных по дешевке тощих коров…

Он вышел из своего грузовичка, так как ездил всегда только на нем, одетый, как и в каждую свою поездку, в охотничью куртку, гетры из коричневой кожи и вельветовые бриджи, на которые при случае ничто не мешало ему набросить свою рабочую блузу.

Это потом пытались вспоминать мельчайшие детали случившегося, а в тот момент об этом не думали — любовались прекрасным вечером и закатом над берегами Луары.

Мегрэ запомнилось, что он тогда подумал: «Странно, почему он не зашел к себе?..»

А ведь мясная лавка была расположена настолько близко от «Гран-Кафе», что из его окон можно было рассмотреть ее мраморные прилавки, но мясник не зашел туда даже на минутку.

В это время Анжель как раз подавала всем аперитив, только кузнец круглый год пил «Виттель-фрез».

Сегодня здесь был мэр-ветеринар, маленький, бородатый, усатый, чертовски подвижный, недовольный, когда он проигрывал, и оживлявшийся, когда разговор касался женщин. Он единственный громко приставал к Анжель с непристойностями, и, в подтверждение слов кузнеца, Мегрэ заметил, что в такие моменты если Урбен, как и положено хозяину кафе, ничего не говорил, то тем не менее мрачнел.

После недолгих разговоров приступили к игре.

— Сдавайте! — сказал мэр-ветеринар Урбену.

— Ни за что! Лучше вы! — ответил хозяин «Гран-Кафе».

В глубине кафе работал радиоприемник, на который никто не обращал внимания, поскольку он был частью общей атмосферы. Наследник Урбена, в возрасте двух лет, ползал на четвереньках возле плиты, а госпожа Урбен, более, чем обычно, страдавшая от запора, вышивала подушку для своей гостиной, куда никто никогда не заглядывал.

— Тридцать шесть…

— Тридцать семь…

— Пятьдесят шесть…

Заходящее солнце заглядывало в окна и освещало рыжие волосы, ореолом окружавшие лицо мэра-ветеринара, и Мегрэ подумал, что из этого маленького человека мог бы получиться неплохой фавн.

«Если бы он был врачом, жену бы я ему не доверил…» — подумал он между прочим.

Появился мясник, молчаливый и, без сомнения, уставший от своей поездки, так как утром шел дождь. Кроме того, он был сильно озабочен и не долго это скрывал.

— Надо бы мне повидать нотариуса… — заявил он, сев за стол.

— Сегодня вечером? — быстро ответил кузнец; кожа его была покрыта черными точками. — Думаешь, он тебя дождется?

— Я звонил ему домой… Это уже договорено… Не люблю хранить большие суммы дома…

— Очень умно! Хотя вы и играли семерку червей вместо второго козыря треф, я сбросил мою манилью бубен и влип… Анжель!..

Девушка подошла. Никто, кроме кузнеца, не обратил на нее внимания.

— Принеси мне кусочек льда, слышишь?

Урбен сидел, по своему обыкновению, прямо за Мегрэ, и так как он видел его карты, то сам себе постоянно неодобрительно покачивал головой.

— Эй, не подсказывай…

— Что вы, господин мэр…

Однако слышали ли они слова мясника? Понемногу, по мере того, как перед игроками накапливались жетоны (как обычно, надо было попросить еще кругляшек!), смеркалось, затем зажгли лампы, и улица за окнами превратилась в черную дыру, в которой сиял единственный фонарь — лампа над мясной лавкой.

— Чего ты хочешь от нотариуса? Ты, случаем, не хочешь купить дом в Жюле?

— Как? Ты хочешь его купить?

— Не я… Но я знаю кое-кого…

Мегрэ, который был поглощен игрой, как всегда, не интересовался посторонними разговорами. Он надеялся получить мизер, который привлекал его гораздо больше.

— Ты знаешь, что бельгиец хочет там сделать?

— Мне рассказали… Кинотеатр!..

— Господа, играем, — возмутился кузнец, который объявил сорок шесть.

— Мизер на столе! — рискнул наконец Мегрэ. Ему это удалось. Впервые с тех пор, как он пришел сюда.

— Запишите мне пять… — сказал он остальным.

— Ты и правда покупаешь? — настаивал ветеринар.

— Да нет, — смущенно вздохнул мясник.

— Он должен был бы мне об этом сказать… Я обещал бельгийцу, что никто не повысит цену… Кинотеатр выгоден всем…

Игра возобновилась. Мегрэ заметил, как вошли аптекарь и доктор, которые приходили поиграть в бильярд во второй зал, но никогда не задерживались возле игроков в манилью.

— Двадцать шесть!

— Если вы пропускаете, я пас…

Они открыли свои карты. Анжель снова принесла выпивку, у них был ритуал выпивать в середине каждой игры. Почему в тот момент, когда она наклонилась над столом, комиссар посмотрел на Урбена? И почему ему показалось, что хозяин кафе выглядел мрачным, словно человек, узнавший об измене возлюбленной?

«Черт возьми! — подумал он. — Вчера у Анжель был выходной, она еще ездила в Орлеан. Если он и правда ее любовник, то наверняка ревнует к этим ее еженедельным прогулкам…»

Снова сдали карты! Времени подумать не оставалось.

А потом он выпил свой анисовый аперитив и принялся выкуривать трубки одну за одной.

Госпожа Мегрэ была замечательной женщиной, она не нуждалась ни в ком, чтобы быть счастливой, и могла провести весь день на кухне или кладовой наедине со своими думами. Но думала ли она?

Довольно! Он не хотел быть злым. Однако бывали дни, когда атмосфера «Гран-Кафе» казалась особенно мрачной и он чувствовал себя здесь как цепной пес. Неужели он покинул набережную Орфевр, чтобы играть с этими славными увальнями? Ему давали только пять минут передышки, а если он опаздывал, ненавистный мальчишка с визгливым голосом — сын ветеринара, рыжий, как и его отец, — уже кричал у калитки сада:

— Вас ждут «эти из „Гран-Кафе“»!..

Довольно! Хватит этих карт! Никогда в жизни! Сыграть бы только мизер…

— Что там? — спросил Урбен у позвавшей его жены.

И он пошел к ней. Они о чем-то тихо говорили. Мегрэ подумал, что бедный Урбен женился на очень неприятной женщине, а его связь с Анжель, если она существовала, тоже была, похоже, не слишком-то веселой.

Что ж, это жизнь! Если присмотреться повнимательней, повсюду, в маленьких городках на Луаре, Шере или Роне, жизнь течет одинаково, разница только в мелочах.

На юге Мегрэ играл бы в шары, а в Лилле — в кегли…

— Ты проиграл!.. — сказал мэр, вставая и вытирая усы, всегда влажные, как усы спаниеля.

Что же касается порядка окончания игры… Мясник и Мегрэ были двумя проигравшими. Бывший комиссар подошел к стойке, где расплатился и дал Анжель франк на чай… Другие давали только десять су, но для проигравшего была своя такса, ничего не поделаешь…

Тем не менее была одна важная деталь… Мясник, чтобы заплатить, сначала вытащил свое портмоне и, показывая всем, какое оно набитое, настолько, что из него торчали тысячефранковые банкноты, забормотал:

— Видите, мне нужно к нотариусу…

Доктор и аптекарь, оба молодые, один блондин, другой брюнет, как всегда, играли в бильярд, а вечером вместе со своими женами садились за бридж.

— Доброй ночи, комиссар!

— Всем до свидания!..

И это все?

Сунув руки в карманы, Мегрэ зашагал по темной улице. В бакалейной лавке еще горел свет, но лампы в витрине уже погасили. Он должен был дойти до третьего газового фонаря, а затем повернуть направо. Он уже почти достиг цели, как его обогнала машина мясника и остановилась, поджидая.

Это было необычно. Бывший комиссар подумал, что мясник хочет что-то ему сказать.

— Как вы думаете, могу я зайти к нотариусу домой, если контора уже закрыта?

— Ну… Если он вас знает…

— Что ж!.. До свидания…

Потом Мегрэ должен был бы это вспомнить. Кузов грузовичка был окрашен под камуфляж. Машина скрылась в ночи, светя задними огнями. А Мегрэ повернул направо, как обычно, привычным жестом толкнул дверь и принюхался, как он делал это каждый вечер, к запахам на кухне.

Пахло кроликом, редким лакомством в эту пору: один фермер из Клери устроил накануне охоту на кроликов, опустошавших его поля.

— Ты выиграл?

— Проиграл.

— По-моему, ты слишком часто проигрываешь, чаще, чем следовало бы. Тебе не кажется, что остальные мошенничают?

Честная госпожа Мегрэ подозревала даже этих из «Гран-Кафе»!

— Да нет… Это стоит мне всего четыре франка пятьдесят каждый вечер…

— Ну, если это тебя развлекает…

На самом деле он не развлекался, но не мог ей этого объяснить. Это стало страстью, необходимостью, в общем, потребностью, которая возникала у него в определенный час и от которой он испытывал примерно такое же чувство стыда, как наркоман или неизлечимый пьяница.

— О чем говорили?

— Ни о чем… Когда играешь, почти не разговариваешь…

— А знаешь, что мне сказали?

— Откуда я могу знать?

— Что Анжель, маленькая служанка из кафе, была беременна и что она уже избавилась от ребенка…

— Я ничего не заметил…

— Конечно! У нее же было не больше трех месяцев… Она рассказала служанке из аптеки, которая…

После кролика и торта с миндальным кремом (фирменного блюда госпожи Мегрэ) он устроился в своем кресле возле камина, в котором сидел на протяжении трех последних лет даже летом, когда камин не горел, и взялся за чтение местных и столичных газет.

Внезапно, как гром среди ясного неба, на улице послышались голоса и раздался стук дверного молотка.

— Комиссар… Скорее!.. Комиссар!..

Стучал кузнец, который пил только «Виттель-фрез», но сегодня вечером выглядел пьяным. За ним толпились люди, которых Мегрэ знал только в лицо, а между ними сновали дети.

— Мясника убили!

— Что?

— Пойдемте скорее… Мэр звонит в жандармерию… Его грузовик нашли у обочины с лопнувшей шиной… А сам мясник получил пулю в грудь…

— Но где?.. Где это произошло?

— На выезде из Мена… Через несколько минут после того, как он уехал из кафе… Продавец угля, проезжавший мимо на своем грузовике, заметил у обочины машину с зажженными фарами… Он привез мясника к себе…

— Я так и думал!

Иными словами, до всего уже успели дотронуться. Но, несмотря на то, что Мегрэ уже готов был рассердиться, внезапно все в нем возмутилось.

— Это меня не касается… Вы сказали, что предупредили жандармерию?..

— Вы что, ничего не помните?

— А что я должен помнить?

— Вспомните, что он нам рассказывал сегодня вечером, что у него было в кармане… Начнут говорить… Захотят…

Проклятие! Начнут искать среди завсегдатаев «Гран-Кафе»! А их не так уж много!

— Когда вы его видели в последний раз? — спросил кузнец.

— Недалеко от перекрестка… Он остановился на мгновение…

— Вы с ним говорили?

— Он со мной говорил…

— А!..

Нет! Только не это! Хватит и того, что преступление произошло непосредственно в окружении Мегрэ, но не стоило начинать с подозрений!

— Хорошо бы вам пойти… У нас все кувырком… Его жена считает, что это какая-то ловушка…

— Как — ловушка?

— Она не объясняет…

Мегрэ поискал свою шляпу и, так как не нашел старую фетровую, которую предпочитал носить в деревне, надел свой котелок, что выглядело в некотором роде символически.

— Я скоро вернусь! — пообещал он жене, как делал это и раньше, когда уезжал на расследование, продолжавшееся иногда целую неделю.

Она поняла его по-своему и посоветовала:

— Не забудь свой ключ…

— Это не работа… Я вернусь…

Глупо, конечно, было идти по улицам вместе с кузнецом во главе толпы из двух десятков любопытных, не считая детворы, среди которой наиболее осведомленные мальчишки восклицали:

— Это старик из полиции… Сейчас он будет расследовать… Вот увидишь!..

На главной улице, между мясной лавкой и «Гран-Кафе», собралась толпа.

— Смотрите! Вон приехали жандармы…

Их приехало трое, на двух мотоциклах, один из которых был с коляской, и, чувствуя себя уверенно в своей униформе, они въехали прямо в середину толпы.