Игрушки для императоров. Лестница в небо

Глава 6. И драконы не всесильны

Десять метров. Двадцать. Подъём — металлическая лесенка. Ничего, осилим, это не сложно. Раз-два, раз-два, ножками, ножками, перебираем. Тридцать метров. Пока хорошо.

БУМ!!!

Только я подумал, что всё идет нормально, как тут же получил тяжёлым мешком в бочину. Спас меня доспех, иначе бы от такого удара не выжил.

Я прошел по трассе метров тридцать, там почти сразу начиналась наклонная горизонтальная лесенка, поднимавшаяся на высоту метра два. Нет, она поднималась выше, до трёхметровой отметки, но добежал я только до двух. Мешок появился откуда-то сбоку, выскочил из специальной ниши, в которой его не было видно. Только успел обернуться, и бамц! Лечу вниз спиной вперёд.

— Шимановский, поднимайся! — раздался в ушах весёлый голос Катарины, когда я приподнялся, приходя в себя. Доспех спас и тут, но всё равно ощущение не из приятных. — Видишь, рядом с полосой снизу идёт дорожка с зелёной линией?

Я обернулся. Линия проходила в двух шагах от меня.

— Это зона безопасности, проходит вдоль всей трассы. Возвращайся по ней назад, жду.

— А если не по ней? — прокряхтел я, поднимаясь.

— На первой — ничего страшного. А вот на других дорожках можешь и не дойти.

М-да, полный отпад!

Кажется, ничего не сломал, но тело болело знатно. Еле ковыляя, вышел наружу. Хотелось провалиться сквозь землю. Это был первый, ПЕРВЫЙ, мать его, снаряд на моём пути! И наверняка не самый сложный. Но я отвлёкся, взбегал по перекладинам, стараясь удержать равновесие, не успел оглянуться, и… Результат налицо.

— Вижу, понял, — усмехнулась она, решив не добивать меня. — Ещё раз готов?

— Так точно, — похоронным голосом отрапортовал я.

— Вторая попытка, пошёл! — щелчок секундомера.

— Хуанито, ты что, придурок? — Я вновь выходил по зеленой дорожке на свет. — Ты ЗНАЛ, где находится этот мешок! Ты ЖДАЛ его! Я не меняла конфигурацию трассы! Как можно так лопухнуться?

Хотелось удавиться от стыда. Я дважды наступил на одни и те же грабли. Она права, это позор.

Да, знал о мешке. Видел его. Уклониться не смог, ноги стояли не на ровной земле, на перекладинах металлической лестницы. Я отчаянно пытался держать равновесие, но нога поехала, и….

И я оседлал лестницу. Если бы не скафандр, остался бы после такого трюка без потомства. А потом ещё и шандарахнулся с двухметровой высоты, на закуску, чуть не сломав шею.

— Я не смог избежать встречи с ним, — виновато опустил я голову.

Она обречённо вздохнула, дескать, как же ты надоел.

— Хуанито, мешок летит три секунды. Это его расчётное время, заложенное в программу трассы. Чтобы его обнаружить… Ну, допустим, с твоим уровнем подготовки — секунда. Ещё секунда — принять решение, как реагировать. И третья секунда — выполнение этого решения. На самом деле достаточно полторы секунды, три это роскошь с поправкой на то, что ты — новичок. Что сложного?

— Непонятно, какое принимать решение. Как уйти от этого мешка?

Новый вздох.

— Да, придурок.

Я не возражал.

— Пойми, ты должен прочувствовать трассу, она твоя, вся, без остатка. Ты свободен на ней, абсолютно свободен! Делай всё, что тебе угодно, главное — дойти до цели! Это не школа, ты не на сдаче стандартных тестов, которые знаешь, как сдавать. Прелесть трассы в экстриме, работе на пределе, в неожиданных решениях. Она максимально приближена к боевым условиям. Ты когда-нибудь был в боевых условиях? Я имею в виду общефилософский аспект понятия?

Я вспомнил фонтан и отморозков Толстого. Чем не боевые?

— Да, был

— Вот и хорошо. Тогда представь, что ты снова в бою. На тебя надвигается угроза и тебе надо от неё уйти. Выжить. Твои действия?

— Да ты зубами землю грызть будешь, Шимановский! — заорала вдруг она. — Выше головы прыгнешь! На голую трёхметровую стену залезешь без единого выступа! Ты сделаешь всё, что от тебя зависит, даже не отдавая себе отчет в действиях! Так в чём проблема сейчас?

Я втянул голову в плечи. Как всё сложно.

— Не знаю. Наверное, непривычно.

— Ну, так привыкай, Хуанито, привыкай. Эти полосы не случайно называются полосами смерти, тебе ещё повезло, что дорожка первая. На пятой, например, мешок сломал бы тебе кости. А при падении там можно вывихнуть или сломать ногу.

Пауза.

— Работай, Шимановский, думай. Думать — тоже работа.

Я махнул головой — понял.

— Ну, вот и хорошо, выяснили. На старт. Пошёл!

Третья попытка. Вот оно, оказывается, в чём секрет дорожек — предел. Их можно пройти только на пределе, забыв о стандартах.

«Я бог. Я бог этой дорожки! Мне можно здесь всё. ВСЁ»!!! — аутотренинг включился автоматически. Десять метров. Двадцать. Лесенка. Ноги перебирают металлические перекладины. Вот оно, то место. Пуууф! Фиг тебе, Хуанито! Нет мешка!

Я чуть было не рассмеялся и не свалился, нога вновь поехала, но быстро выровнялся.

«Собрался, Шимановский! Собрался! Не спеши сильно, на большой скорости эту трассу не пройти»!

Я себя услышал и притормозил, и только поэтому успел почувствовать следующую ловушку.

Крррряяк! Часть лесенки треснула и обвалилась под моей ногой, повиснув на одной из несущих балок. В последний момент я все же схватился за перекладину, следующую за проваленной, повиснув на одной руке.

«Mierda, хреново»!

Скольких сил стоило подтянуться — не буду описывать. Если бы не доспех, я бы залез назад быстро, но то-то и оно, приходилось не только подтягиваться, но и преодолевать сопротивление доспеха. А ещё он был шире моего тела и всячески своим размером мешал.

Есть, вылез. Две секунды, отдышаться, и вперёд. Секундомер Катарины не дремлет.

Поднялся. Сделал ещё пару шагов…

И вновь был сбит мешком, просто и незамысловато. Теперь я смотрел себе под ноги, а он, гад, прилетел сбоку. Противоположного от того, где прятался в прошлый раз.

А с трёхметровой высоты падать больнее, чем с двухметровой!

Когда я, ахая и охая, прихрамывая, вышел назад по зелёной полосе, весь «тренерский штаб» был в сборе. И «Первая», и «Вторая», и Катарина улыбались, душа веселый смех. И я их понимал.

— Хуанито, — взяла за всех слово «Вторая», — твоя ошибка в том, что ты теоретик. А мы, — она окинула рукой вокруг, — все мы здесь практики. Ты привык, надо бежать, ты бежишь, надо лезть, лезешь, и не обращаешь больше внимания ни на что. А в реальной жизни, в реальном бою, опасность может нагрянуть откуда угодно, с любой стороны. И если ты её не успеешь оценить и среагировать — станешь трупом. Понимаешь, к чему я?

Я понимал. Экстремалы хреновы! Угораздило же меня связаться именно с корпусом?

Но с другой стороны, где на планете ещё есть такая школа? Да, сурово. Зато действенно.

— А нам не нужны трупы, — закончила сеньора. — Мы лучше порекомендуем не брать тебя, если ты не способен оценивать угрозу, и будем точно уверены, что тебя не убьют в первой же операции.

Я снял шлем, вдыхая полной грудью.

— Сеньора, я способен оценивать угрозу. У меня нет практики, но у меня получится. Дайте ещё шансы. Не один, не два — я не знаю сколько, но я смогу!

Они усмехнулись, все втроем, довольно. Цель достигнута. «Вторая» лаконично указала мне на провал дорожки и секундомер в руке.

— Прошу.

Вот так здесь берут на «слабо». Легко и не мудрствуя.

Теперь появился первый мешок. Я упал на лесенку, чуть не сверзшись вниз, но пропустил его перед собой. Затем, не вставая, рывком проскочил мимо, хватаясь обеими руками за балки, чтобы не упасть при приземлении. Встать, подъём! Труба зовёт! Та же самая деталь опоры хрустнула, я вновь повис, но на сей раз двумя руками, сгруппировавшись, потому быстро вполз назад и продолжил движение. Второй мешок не полетел. Видно, его полет отменили с пульта — для элемента неожиданности.

«Господи, я прошел всего три преграды, за три попытки, а вымотался, как не знаю кто. И эта дорожка — первая???», — поразила меня мысль на бегу.

Мешки до конца лестницы летали дважды. Оба раза я увернулся и оба раза чудом. Шёл медленно, постоянно зыркая по сторонам и глядя под ноги, только потому успевал реагировать. Плевать на время, пока моя задача — тупо дойти.

Дальше шла стена. Разбега не было, пришлось перелезать так. Вроде простая преграда, ничего особенного, но после того, как я перекинул тело…

…Вновь оказался внизу, упав с высоты лицом вниз. За стеной зиял обрыв шириной метра два. Его надо было перепрыгивать, что не трудно, если есть разбег. Но с разбегом как раз была напряжёнка.

Сеньорины тренеры уже не улыбались. Беседовали о чём-то своем, абстрактном, равнодушно косясь на меня, словно мы вообще в разных измерениях. Лишь «Вторая» знаком показала, не вставая с места, что включает секундомер.

Так моё обучение поставили на поток. Щелчок секундомера — Шимановский бежит. Преодолевает две-три преграды, падает, возвращается по зелёной дорожке и тут же, не отвлекаясь, новый щелчок секундомера. Автоматика!

Я всё же преодолел первую полосу. Раза с тысячного. Дважды дорожку тасовали, давая мне несколько минут отдыха. Изменение конфигурации трассы — одна из функций программы. Система автоматически конструирует её из модулей в произвольном порядке генератором случайных чисел. Иными словами, все мои препятствия — отдельные модули, и, в соответствии с заложенными данными об уровне сложности, программа самостоятельно творит полосу. Поэтому ни испытуемые, ни тренеры не знают, что там есть на каком этапе.

Классная штуковина. И, должно быть, невероятно дорогая. Я слышал про них, их не так много на всю страну. У олимпийского комитета есть несколько, пара-тройка в армии, в лагерях подготовки новобранцев, да в спецвойсках для тренировки бойцов высокого класса. У спецназа дорожки сложнее, чем у новобранцев. Ещё у спецслужб должны быть, как же без них. Их-то кадры обязаны иметь лучшую подготовку, самую лучшую! Но тот факт, что дорожка у корпуса не одна, что их пятнадцать, не выходил у меня из головы. Я просто физически не мог осознать, сколько стоит эта махина в подвале дворца. По словам Катарины, протяженность некоторых тоннелей достигает нескольких километров…

Нет, лучше об этом не думать.

Естественно, в пять минут на дорожке я не уложился. И даже в десять не уложился. Четверть часа, не меньше. При норме в три с половиной минуты. Норме для ИХ новобранцев. Мне осталось только вздыхать и тащить своё разбитое тело в каптёрку, сдавать скафандр.

Я был не просто в синяках, а одним большим сплошным синяком, расползшимся по всей поверхности тела. Сколько раз за сегодня падал с высоты? Сколько раз меня огревали тяжёлым, килограмм на сто, предметом? Сколько приходилось прыгать, приземляясь то на пузо, то вообще на шлем? Не счесть. Как завтра встану и, более того, продолжу тренировки, не имею ни малейшего понятия.

Смог. Через силу и боль, стиснув зубы. Все меньше и меньше нравилась идея идти в корпус, я проклял день, когда принял то решение. Они — жестокие стервы, убийцы. Единственным критерием, по которому судят — эффективность. Выполнил(а) задание — молодец. Не выполнил(а) — неуд. С последствиями. Если выживешь. Шаг влево, шаг вправо — удар в лицо со всей силы. Чтобы не расслаблялись, салажьё! Сорвёшься, сделаешь что-то не так — adios. Навсегда adios, навечно. Прав был Хуан Карлос, древняя Спарта отдыхает.

Но пока я не дошёл до той кондиции, когда хочется всё бросить, развернуться и уйти. Это для меня стало делом принципа. Выдержу ли? Сдюжу? Я уйду, если не понравится, до приезда королевы время есть. Немного, но ещё осталось. А до того момента оторвусь по полной программе. Тем более, ходят слухи, что Её величество задержится, что-то там, на Земле, идёт не так, какая-то фигня в большой политике. То ли на нас напасть хотят, то ли наоборот, мы на кого-то, но каждый день сети пестрят заявлениями разных земных лидеров по поводу такой нехорошей Венеры, с брызгом слюней и сотрясанием конечностей в воздухе. Что ж, хотят повоевать — пусть попробуют, мы с удовольствием будем ждать их в гости. Чаю с плюшками, ракетами и излучателями у нас на всех припасено.

Не о том я. Её величеству сейчас не до меня, а значит, будет намного больше времени на раздумья.

Я занимался всю свою жизнь, лет с десяти. Если не тем, так другим, но постоянно держал себя в форме. А в последней школе единоборств вообще превзошёл собственные ожидания. Пришлось попотеть, очень сильно, на износ работать, но шестое место на первенстве планеты среди юниоров два года назад и четвертое год назад — это много.

На соревнованиях было нереально трудно. Я бился с такими кабанами… Убийцами! Спецы, их готовят лет с шести, готовят побеждать. Такие далеко пойдут, в олимпийскую сборную попадут сто процентов. И среди них чудом затесавшийся хилячок-любитель Шимановский.

Но держался любитель достойно, не посрамил честь школы и свою собственную. И хотя места не призовые, я ими горжусь.

Теперь корпус. Я не знал, что способен на подобное. Происходящее сейчас — выше моего понимания. Да, им нужен мой предел, но мне он тоже нужен, я тоже хочу его познать. А потому буду заниматься, даже если твердо решу не ходить в эту обитель амазонок.

Второй раз я прошёл первую дорожку всего лишь с третьей попытки. А затем, после одного единственного падения (коим не всегда является падение с высоты, так как большая часть полосы проходит всё же по земле), прошёл её подряд раза четыре.

Секрет оказался прост до неприличия. Его можно обозвать двумя словами — «боевой транс». Неграмотно, но зато точно отражает собственные ощущения. Тело впадает в состояние, когда всё видит и чувствует, но реагирует скорее на интуиции, чем в результате мысленной деятельности. Такое возникает, например, в бою с серьезным соперником, как на чемпионате тогда, или в схватке с отморозками. Его можно назвать аффектом, только контролируемым. К нему тяжело привыкнуть, в смысле привыкнуть вгонять себя в него, первые попытки пройти трассу нахрапом это ясно показали, но с каждым успешным разом становится всё легче и легче.

С этого момента я сильно зауважал корпус. Да, звери они натуральные, но чтобы использовать на тренировках микроаффекты?

Это не армейский уровень. И уж никак не обычных телохранителей, защитников важных персон. Наверное, уровень спецподразделений, тех самых, элитных, засекреченных. По понятным причинам я имею о них весьма смутное представление, но в народе об оных чего только не говорят.

…Хотя корпус и есть спецподразделение?

Когда я с победным видом вышел пятый раз не по зеленой дорожке, а, как белый человек, через люк (трассы делают кольцо, возвращаешься ты через тот же самый гермозатвор), Катарина махнула рукой — пререрыв — и повела обедать. Я победил.

А после обеда мною занялась Норма.

Когда я говорил, что они звери, я шутил. Они так, добрые и милые пушистые зверушки, зайчики и кошечки, по сравнению с этой конкретной представительницей слабого пола. Норма, если захочет, отправит в Валгаллу любого представителя пола сильного, не взирая на бойцовский опыт и такие условности, как наличие оружия. Ходячая машина смерти, для неё нет ничего невозможного. Сегодня она отчего-то взялась за меня всерьёз, заставляя пожалеть о решении узнать-таки этот долбанный предел. Порхала вокруг, как бабочка, заставляя открываться, совершать ошибки, а затем на собственном опыте понимать, в каком месте допустил их. Своеобразный метод, надо сказать. И действенный, если отбросить формальность, что с каждым осознанием неправоты я получал чувствительный тычок, который в некоторых уличных драках сошел бы за боевой.

Но я понимал, чего она хочет. Она повторяла один и тот же финт пять, десять раз, заставляя вновь и вновь пропускать, пока, наконец, не доходило, где делаю не так и что именно. И всё это в полном молчании.

Я изучил пять или шесть приёмов, изучил настолько, что в любой схватке до конца жизни не забуду их и не допущу прежних ошибок. Элементарно и просто, но всё имеет цену — через час я выбился из сил и с тяжелым вздохом опустился на ковёр. И пусть меня хоть режут, не встану. Рожа распухла от постоянных ударов, про тело вообще молчу, оно превратилось в сплошной синяк в самом начале, и ещё ни разу не возвращалось в норму, синие разводы лишь обновлялись, день за днём.

Норма усмехнулась, снимая перчатки.

— Рада, что ты всё понимаешь. У тебя хорошая база, для классики великолепно.

— Угу. Только эта классика не помогает. Будь она трижды великолепная, меня берут числом.

Она деловито кивнула.

— Да, слышала. У тебя проблемы в школе.

Я устало вздохнул. Все здесь всё знают.

— Можете что-нибудь посоветовать? Как быть? Вот их стоит передо мной десяток человек. — Я знаком обозначил противников.

Она покровительственно улыбнулась.

— Для начала не позволяй им окружить себя, атаковать со спины. Если не получилось — не позволяй атаковать одновременно.

— Как?

— Показать?

Я кивнул.

Она вновь надела перчатки и пошла в другой конец зала, где занималась группа юных созданий лет по шестнадцать. Несмотря на юность, их глаза излучали сталь. И кровь, которую уже успели пролить. Девочки смотрели на меня снисходительно, свысока, улыбались, дескать, какой интересный, но глупый мальчик. Каждая из них была старше меня на бесконечность, и я до сих пор не мог к этому привыкнуть.

Впрочем, несмотря на свой опыт и Полигон позади, здесь все, беспрекословно слушались офицеров. И через пару минут передо мной разыгралось самое настоящее представление, в котором группа из шести девочек пыталась атаковать инструктора со всех сторон. Я смотрел на эту картину с открытым ртом и поражался, как всё просто и одновременно сложно. Удары у Нормы были знакомые, но вот тактика…

Она порхала, танцевала, словно занималась не единоборствами, а балетом. Девочки — не дуры, атаковали слажено, способные на гораздо большее, чем я или банда Толстого, но Норма ни разу не дала им совершить задуманное. Те постоянно откатывались в разные стороны, кряхтя и пыхтя, поднимались и вновь атаковали.

Я смотрел во все глаза, поскольку на самом деле драться группой — тоже сложно. Это не стадная тактика стражей трущоб «завалить, а там запинаем», здесь банда головорезов обречена изначально. Для ЭТОГО боя требуется именно умение нападать в группе, с чётким распределением ролей и выверенным временем нападения, чтобы не мешать друг другу. Девочки владели этим и очень старались, но их атака вновь натыкалась на инструктора, которая была одновременно всюду, навязывала им свой бой, диктовала свои правила, хотя их шестеро, и за их плечами немалый опыт.

— Аааатпад! — прокомментировал я, когда представление закончилось. — Я тоже так хочу. Как такого добиться?

На что получил лишь покровительственный взгляд.

— Посиди, отдохни. Меня вызывают.

И загадочно улыбаясь, ушла.

Естественно, знамо как. Годами обучения, сотнями часов непрерывного тренинга. Который возможен только в случае, если меня примут, и я останусь. Что большой вопрос.

Неладное почувствовал сразу. В тени под навесом сидело несколько фигур в темном, на которых не обращал внимания, не до того было. Но на выходе Норма перекинулась с ними парой слов, и как только её спина исчезла, фигуры поднялись и вышли на свет. Направились ко мне.

Пятеро. Одетые в свободную одежду темно-серых оттенков, смотрелись почти чёрными на всеобщем приевшемся белом фоне. И от них веяло угрозой, причём не такой, что исходила от Нормы, Катарины или даже тех шести девочек. Гораздо более серьёзной. Эти шли по мою душу, как банда Кампоса в «родной» школе — прослеживалось нечто общее в их взглядах и хищной походке.

Я поднялся, пытаясь расслабиться и взять себя в руки. Сердце прыгало в груди и упрямо твердило, что хочет оставаться в боевой готовности. Я с ним соглашался, но с другой стороны, не будут они нападать на меня ЗДЕСЬ? В святая святых своей цитадели, где полно офицеров и тренеров, кто бы они ни были по статусу? Я ведь под патронажем самой Катарины, а она здесь если не человек номер два, то уж точно номер три.

Девочки стали вокруг меня полукругом, в расслабленных позах, от которых просто разило опасностью. Малейшее мое движение, малейшая угроза, и каждая из них взорвется ураганом, смерчем, сминая всё на своем пути, прямо из этой расслабленной позы.

— Маску сними! — приказала чёрненькая. Именно приказала, таким тоном только повелевают.

Я величественно обернулся в сторону давешних девчонок и вновь повернулся к ней.

— Не могу.

Они намек поняли, усмехнулись. Черненькая сделала еле заметный жест рукой, крайняя слева развернулась и направилась к тренирующемуся взводу, который при их появлении в зале забросил занятия и во все глаза следил за развязкой.

— Так, мелюзга, перерыв!

Девчонки попытались протестовать, но были грубо и нецензурно перебиты.

— Брысь отсюда я сказала! Потом продолжите.

И всё. Шестерка покорно направилась к выходу, невербально выражая недовольство. Дальше этого их нежелание подчиняться не выплеснулось. Вот это у них тут неуставщина! Девчонки прошли Полигон, но для чёрненькой сотоварищи даже это ничего не значит.

«Сотоварищи» боковым зрением проводили уходящих девчонок, затем чёрненькая вновь бросила:

— Маску снимай! Теперь можно.

— Почему? — Я решил включить дурака. Пусть мне, неумному, на пальцах объяснят. Я тут человек посторонний…

— Мы — хранители. У нас высший допуск. Нам всё можно.

— А Катарина об этом знает? — я нагло усмехнулся. — Или Мишель?

Я вспомнил Норму, что-то говорящую им перед выходом. Получается, она специально подстроила их появление? И потому вышла — не мешать? Видимо, так.

— Естественно, — фыркнула чёрненькая. — Иначе бы нас сюда не пустили.

Я не поверил, но проверить её слова не мог. Как и противопоставить что-либо. Ну, не прятаться же мне за юбку начальства, в самом деле? Нападут, чтобы сорвать маску? Они могут.

— Да он это! — воскликнула та, которая указывала мне дорогу к Восточным воротам, тогда, у фонтана, ещё в прошлой жизни, когда я случайно встретился с её высочеством. — Его голос!

Я мило-премило ей улыбнулся.

— Спасибо за помощь, сеньорита. Вы тогда несказанно мне помогли.

Та никак не отреагировала. Зато чёрненькая рассмеялась.

— Ладно, герой, снимай маску, надоел уже.

Я почувствовал, как атмосфера разряжается. Настроение девочек с показно боевого перемещалось к весёлому, они узнали, что хотели. Стоять дальше в маске бессмысленно, и я снял её.

— И что теперь? Бить будете?

— За что ж тебя бить? — Чёрненькая пожала плечами. — Ты ж вроде нам ничего не сделал?

— Тогда к чему цирк? — я обвёл их всех рукой.

— Уточнить хотели. Что это ты. А то сразу как услышали — не поверили. Заодно проверим, чего ты стоишь…

Ой, не понравились мне её слова. Да и выражение лиц остальной четвёрки — тоже.

— А Норма знает? Насчет «проверим»?

Чёрненькая показно вздохнула.

— Малыш, это тренировка. Развлечение. Ещё мы не спрашивали у Нормы, тренироваться нам или нет!

Тут я всё понял. Да, они пришли сюда не просто так. И они знали, кто я такой. Откуда? Хороший вопрос. Но учитывая, что они — личная охрана ее высочества инфанты, да ещё увиденную только что неуставщину, можно смело сказать, эти девочки имеют высокий статус. И высокий уровень доступа к информации. А ещё им многое, очень многое позволено. Например, оприходовать кандидата в новички, каким-то хреном не понравившегося им ранее. Использовал я их, когда искал вход во дворец? Или полная солидарность с её высочеством, на дух не переносящей республиканцев? Фиг знает.

Они надели перчатки, в изобилии лежащие возле каждого татами, покрутили суставами, взяли меня в полное кольцо.

— Как там тебя, Хуанито? — презрительно усмехнулась чёрненькая, чем ещё больше напомнила мне Толстого. — Нападай!

Четверо держали меня в круге, радиусом метра три, сама она вошла внутрь, примеряясь, как будет вести бой. Я тоже примерялся, не особо рассчитывая на победу, и даже на то, что получится хоть кого-то реально достать. Но попытаться стоило.

«Все, Шимановский, никаких тормозов. Ты и она, и без ограничений. Они будут нападать по одной, менять друг друга, выматывать, издеваться, и пока твоя задача — держаться. Как можно дольше держаться, не поддаваясь на провокации. И ждать, ловить момент — они тоже люди и тоже ошибаются. А уж потом бей так… Ну, ты умный парень, знаешь, как бить подонков, окруживших тебя и пытающихся издеваться, пусть они и в юбках»!

Она напала первая, мои примерочные вялые выпады ударами назвать нельзя. Нападала неспешно, вразвалочку, прощупывая, но я и так поразился её скорости.

Я ушёл, разорвав дистанцию, мягко заблокировав один из ударов. Она попыталась снова, вдогонку, но я снова ушёл. На такой скорости в жесткой конфронтации у меня шансов нет. Пока нет.

Она танцевала вокруг меня, пытаясь прощупать, но наученный горьким опытом общения с Нормой, я не позволял себе атак, в успехе которых сомневался, и старался экономить силы. И вдруг понял, что я — тупой олень.

Задурить мне мозги, позволить чувствовать себя хозяином положения и расслабиться — это оказалась её тактика, а не моё достижение. Когда я уже приноровился уходить от атак, она вдруг совершила рывок, жёсткий и неожиданный, и моя левая щека залилась краской. Боковой с ноги, который я позорно проморгал.

Она тут же отступила, лицо её осветила победная улыбка. Насмешка, ехидная, унизительная. Впрочем, она сюда за этим и пришла — унижать.

— Потанцуем, el niño? — потешалась она, играя на публику. В данном случае своих усмехающихся товарок. — Сеньоры и сеньориты, белый танец! Мальчикам отказ запрещён!

И снова атака. На этот раз я был готов и почти отбил её, получив лишь касательный по скуле. Отступил. Вздохнул. Да, я слабее, противопоставить ничего не могу.

Эта мразь тоже отошла на пару шагов и откровенно скалилась. А что она мразь я убеждался с каждой секундой. В уголках её глаз плясали демоны надменности. Она играла в кошки-мышки, полностью доминируя над «мышкой», и агония «мышки», желание выжить, доставляли ей несказанное удовольствие.

Нет, убивать меня не будут. Даже для таких крутых девочек это чересчур. И калекой делать — тоже. В отличие от Толстого. Её удары были мягкими и плавными, она только обозначала их. Унижение, они пришли сюда ради него. Указать зарвавшемуся мальчику его место. Что он — никто.

Атака, ещё и ещё. У нас сложился некий подвижный паритет, она особо не усердствовала, я в основном защищался, и было время рассмотреть её внимательнее, выражение лица, глаз, губ. Мелочи подчас говорят о человеке гораздо больше, чем можно узнать за часы слепого общения.

Надменность. Мысль зацепилась за это слово, и я вдруг сделал новое открытие. Ведь именно так, как сейчас на меня, они смотрят на всех людей вокруг! И на площади у фонтана, и даже в галерее! Тогда я не обратил внимания, мысли были заняты другим, но теперь, видя этот взгляд, понимаю, что он означает. «Мы — элита, белая кость, вассалы королевы. Мы способны на всё, лишены таких условностей, как понятие ценности человеческой жизни, и главное, неподсудны для вашей правоохранительной системы. Мы выше вас! Мы — другие! А все, кто не с нами, быдло»!

И я, представитель оного быдла, вдруг решил, что имею право оказаться среди них.

Они пришли не потому, что я мальчик, а потому, что не вписываюсь в ИХ нормы. Не прошёл того, что прошли они и прочее, прочее. Я — изгой, и если до сих пор этого не понял, они объяснят мне на пальцах. Точнее, на кулаках.

Я молча проглотил ком. Не выстою против них, даже против одной, не говоря о пяти. Хотя и должен, нет, ОБЯЗАН поставить их на место. Теперь это моя ноша, мой крест, мой смысл жизни. Я не могу позволить какой-то корпусной дряни жить с осознанием всемогущества.

Когда-то я шёл на бессмысленный явно провальный бой, убивать Толстого ни на что не надеясь. Потому что не мог иначе. Déjà vu. Ситуация повторяется. Я снова должен. Убить? Ну, или попытаться это сделать. Или сделать ещё что-то зверски плохое, но сбить спесь с этих сучек.

У меня два преимущества. О первом они знают, хотя плюют на него, считая несущественным: они не могут бить меня в полную силу, не могут убивать. О втором преимуществе им неизвестно, а потому это реальный шанс добиться цели.

…Призвать дракона.

Я атаковал быстро и стремительно. Ещё и ещё, не давая опомниться. Решение принято, цель поставлена, больше не надо экономить силы. Я бил, получал и бил, закипал. Тигр, спящий внутри, понял, что теперь его выход. Да, я откроюсь, укажу сеньорам из корпуса на свой главный недостаток, если, конечно, выживу. Я сгорю в огне этого пекла. Но я ДОЛЖЕН это сделать! ДОЛЖЕН её достать!

Моя атака оказалась слишком стремительной, чёрненькая не ожидала такого, и вот уже передо мной другое лицо, деланно сосредоточенное. Хотя нет, не деланно. Меня оттеснили от своей, пропустившей удар, перестали считать мышкой, а это достижение. Что ж, девочки, белый танец — так белый танец. Сами пригласили.

Они менялись постоянно, не давая мне по-человечески закипеть. Гоняли, выматывали, и я ничего не мог поделать. Пока не мог. Они не только защищались, но и атаковали, правда, всерьез меня не воспринимали — удары были мягкими, будто нежные шлепки по попке младенца. Девочки издевались, как и планировали, просто теперь делали это без покровительственной улыбки на лице. Можно ведь доводить не только слабого, с сильным гораздо интереснее!

Раз, раз! Мимо моего виска пролетел ботинок. Бум. Кажется, достал. Точно, смена противника. Они меняются каждый раз, как я кого-нибудь достану, даже если просто зацеплю. Таковы правила игры. И я вдруг понял, что делать. Чёрненькая! Надо дождаться её.

Эта сука здесь за главную. Комвзвода. Это она разговаривала со мной за всех и приказала выгнать малолеток, вот и получит своё, как главная. Только бы у меня получилось, только бы всё вышло!

Атака, ещё атака, смена противника. Хуанито, побереги силы! Понадобятся! Да, Норма хорошо сделала, показав тебе представление, предоставив несколько дополнительных минут отдыха перед схваткой с этими. Но силы уже на исходе, у дракона может просто не получиться.

Атака, еще атака, блок, уход. Смена противника. Ага, коза, вот и ты.

Я вспомнил всё. Толстого, его унижения. То, что мне пришлось кровью доказывать своё право на имеющееся у меня по закону от рождения. Устроенную им дедовщину, его порядки и «право сильного». Она — тот же «Толстый», только местного разлива. Где-то скована уставом, где-то неписанные правила не дают развернуться, но их обоих объединяет презрение к тем, кого считают ниже. Если меня сюда возьмут, эти шмары устроят мне новую школу имени генерала Хуареса. От чего ушёл к тому и пришёл.

Я — титуляр. Везде и во всём. Всегда. И чтобы выжить, мне нужно постоянно доказывать обратное. Это СИСТЕМА, от неё никуда не деться.

…А я не хочу что-то кому-то доказывать! Надоело!

Дракон проснулся. Ррёв этой зверушки мог обрушить стены подземелья базы корпуса, очень жаль, что его слышал лишь я один. Моя верная проклятая и благословенная спутница, вышла на сцену, тушите свет. Пускай меня убьют, искалечат, вышвырнут, я эту чёрную суку достану. Потому что я не могу, как все.

И я достал её. Не я, дракон. Несколько обманных движений, затем удар.

Есть, попал.

Она испугалась. Следующий её удар был нанесен в полную силу. Я обозревал действо как бы со стороны, как зритель, но видел и замечал всё. Еще и ещё удар — эта ловкая сучка двигалась с неимоверной грацией, но теперь её плюс стал минусом, мне плевать на её легкость и скорость. У меня козырь, которого нет, и не будет у ангелочков. Сила. Даже блоки их подвижны и динамичны: они физически не могут принять полноценный мужской удар, выпад настоящего дракона. И теперь чёрная может лупцевать меня со страшной скоростью до посинения, пусть хоть зайдётся в танце, несущий смерть кулак всё равно найдет цель, пройдя её блоки, как нож сквозь масло.

Стоящая справа от неё напарница пошла на выручку. Атака, мой присест и контратака в ответ. Она отступила, но я кинулся не на неё, как последние несколько минут белого танца. Я кинулся в сторону, догонять ошеломлённую черненькую.

Та встретила, оклемалась быстро, и скорее удивилась, чем была обескуражена. Но теперь с ней сражался не Хуан Шимановский, мальчик-латинос со странной фамилией, неумный и выпендрёжный юноша Против неё стоял дракон, свирепый и злой, не чувствующий боли.

Она защищалась, действовала на немыслимой скорости. Удар в лицо — я пошатнулся. Сильный удар! Но дракона он не остановит. Только смерть, полная физическая — единственное оружие против него.

И снова она пропустила. Дракон издал утробный рёв, кидаясь добивать поверженную жертву…

…Но на его пути встала знакомая белая фигура, отбившая атаку.

Дракон почувствовал в этой каменно спокойной белой фигуре угрозу куда большую, чем от всех пятерых чёрных вместе взятых. Чёрные выражали эмоции — злость, азарт и даже страх. Белая же была — абсолютное равнодушие. Ей было плевать на свирепого-свирепого дракона, будто его не существовало. И это спровоцировало того на атаку, как быка провоцирует красная тряпка. Смять, сокрушить, уничтожить! Пока всемогущ, ни одна белая сволочь не может противостоять ему, непобедимому!..

Норма нанесла всего несколько ударов. Но очень сильных. Последнее, что я помнил, впадая в беспамятство, её удовлетворенное лицо.

Затем мне было плохо, очень плохо. Так всегда после приступа, но этот приступ превзошел все остальные вместе взятые. Тело дёргалось в судорожных спазмах, изо рта текла противная слюна пополам с кровью от разбитой губы. Тело изнутри пронзали сотни тысяч игл, некие неведомые силы безбожно крутили его, будто выжимали бельё, выполосканное в тазу. Это было очень больно!

Я орал во весь голос. Они навалились на меня, все пятеро, со всех сторон, фиксируя, прижимая к земле руки и ноги, не давая мне биться в припадке. В руках Нормы промелькнула белая металлическая сумочка с красным крестом, затем я почувствовал укол…

…И провалился в благословенную тишину.

— …более двухсот лет назад. Что-то они не учли, не доделали, вот и получилось то, что получилось. А мы этим пользуемся и ходим по проторенной ими дорожке, спотыкаемся об их камни. Это ещё хорошая реакция, бывает гораздо хуже. Гиперактивность, вспыльчивость без тормозов, шиза… Много чего. Я в зондер-команде кого только не повидала.

Затем послышались ещё голоса, наперебой что-то спрашивающие, ответы на них, и как итог разговора, реплика:

— Евгеника до добра не доведёт, девочки. Люди уже двести лет говорят об этом, но не слышат сами себя. Зато теперь мы можем вживую увидеть действие их экспериментов, через поколения, во всей красе. Такие дела, девчонки!

Грустный смешок. Другой голос:

— И что, неужели за это время нельзя было всё исправить? Чтобы не было побочных реакций?

— Девочки, во-первых, исправлять что-то дорого. Не у каждого найдутся средства, подправить генотип у потомства, это слишком дорогостоящая операция, а моды среди нас, сами понимаете, не входят в число богатейших людей. Продукты экспериментов, не для того их создавали, чтобы они жили в богатстве и достатке. Но это первый аспект, а есть ещё главный. На что исправлять?

Молчание.

— Понимаете, в жизни всё сбалансировано, всё, что нас окружает, и чего мы касаемся. Есть жизнь, есть смерть, есть красота, есть религия. Наука, знания, физическое развитие, любовь. Всё это находится в движении, чего-то человек захватывает больше, чего-то меньше, но любой фактор не переступает черту, когда его становится слишком много или слишком мало.

То же самое с человеческим телом. Это огромный мир, девчонки! И в нём тысячи, миллионы своих факторов, которые определяют, как развивается этот мир. Они также не постоянны, в движении. У каждого человека свой индивидуальный набор. Кто-то ловкий, кто-то сильный, кто-то умный, кто-то вяжет крючком. Но если ты сильный, вряд ли станешь ловким. Если в уме умножаешь трехзначные числа или разбираешься в нейрохирургии, вряд ли станешь хорошим шахтёром или монтажником куполов. И наоборот. Понимаете меня?

Пауза.

— Но если вдруг захочешь усилить одну какую-то способность, усилить просто так, не компенсируя, ничего не получится. Создашь умного — он будет слабым. Сильный — тугодумом. А если и сильным, и умным, значит, он будет блевать кровью по пятницам, потому, что нельзя быть сильным и умным просто так.

И Хуанито ещё повезло, он всего лишь слетает с катушек в припадке ярости. Я же говорю, мы таких зачищали, не дайте Древние!

— И всё-таки, неужели за двести лет учёные так и не нашли способа исправить генетические ошибки? — не унимался голос.

— Лив, я тебе только что объяснила.

— Это твоя логика, общечеловеческая. Собственное мнение, основанное на философии. А есть современная наука. И она чего только не может!

Смех.

— Если бы могла, Лив, он бы здесь сейчас не валялся. Всему есть цена. У модов она вот такая. И чем больше их создатели вмешивались в природу, тем большие проблемы у каждого из них. Природу не обманешь, девочки, какими бы технологиями ученые ни обладали. Боги установили равновесие, и хоть в лепёшку расшибись, иначе не получится. А если это мои теоретические домыслы, опровергни их, Оливия! Фактами! Когда у них что получалось?

Вновь молчание.

Я воспользовался моментом и попробовал пошевелиться. Застонал.

— О, очнулся! Помогайте.

Меня перевернули. Затем Норма мою тушку долго осматривала, ощупывала. Проверила пульс, давление, затем повелительным жестом кивнула девчонкам:

— Всё, он в порядке, можете идти. Дальше справлюсь, спасибо.

Пятерка моих бывших противниц, выражая неохоту, впрочем, полностью игнорируемую, поднялась, и, кидая недовольные взгляды, ретировалась.

— Ты специально это устроила, да? — спросил я, когда они ушли, привстав на локте. Она кивнула. — Зачем?

— Надо было проверить то, что написано в твоём личном деле. Насчет генетически обусловленных приступов немотивированной ярости. Кстати, они не правы, ярость очень даже мотивирована.

Норма довольно оскалилась. Я открыл рот от изумления.

— Это есть в моём досье?

— Да. В том, что передал сюда департамент. Там много про тебя интересного.

Я подобрался, чувствуя, что боль из мышц уходит.

— Что же именно? — Голова ещё не отошла от бессознательного, и потому информация о моём досье воспринималась как бы со стороны, без должного акцента. Норма пожала плечами.

— Да в общем, захватывающего дух мало. В основном обычная статистика. Только это и заслуживает отдельного внимания. Результаты тестов, психологические, физические, выводы, комментарии.

Я задумался.

— Получается, ДБ меня пасёт? Ведёт мое дело? Раз там всё это есть?

Норма кивнула.

— И давно?

— Всю среднюю школу.

Вот теперь я обалдел. Ничего себе!

— И получается, я мод, да?

Эта мысль стала слишком шокирующей, чтобы отнестись к ней так же спокойно. Но укол ещё действовал, потому сердце не выскочило из груди, а я не принялся бегать из угла в угол, пытаясь подавить волнение.

— На что меня модифицировали?

Норма привычным жестом пожала плечами.

— Откуда я знаю?

— А досье?

— В досье не написано. Только результат побочного действия модификации. Так что это только к твоим родителям.

Я чуть не взорвался. Вновь спас укол, не дав гневу выплеснуться. Сел, почувствовал, как руки мелко задрожали.

— Да не нервничай ты так! — Норма присела рядом, положив руку на плечо. Я почувствовал в этом жесте тепло и заботу, и мне захотелось всё-всё рассказать ей, в общем-то чужому человеку. Свою безрадостную историю жизни. Точнее, её самое начало. — Что случилось-то?

И я рассказал, срывающимся от волнения голосом.

— Mierda, мне восемнадцать лет, Норма! Я уже достаточно взрослый и всё в жизни понимаю! Почему она так со мной? Что она может рассказать такого об отце, что мне лучше не знать? Когда я был маленький — да. Чувствительная детская психика. А сейчас? Я уже своих детей завести могу, а она!..

Кажется, из глаз покатились слезы обиды. Хорошо, что зал пуст, и никто меня не видит.

Норма приобняла за плечи заботливым материнским жестом.

— Она точно не мод?

Я отрицательно замотал головой.

— Я даже не похож на неё. Типа, копировальным аппаратом поработала.

— Это бывает.

Мы натужно засмеялись, напряжение начало спадать.

— Я тоже не знаю, кто мой отец, Хуанито. Веришь? — Норма подсела ещё ближе, устанавливая дистанцию очень доверительной беседы. Я не был против, наоборот, сам только что изливал душу.

— Моя мать — нелегалка из Техаса. Приехала заработать денег. Родила здесь меня. Догадайся от кого?

Я хмыкнул. Да уж! Много попыток для этого не нужно.

— Срок пребывания её на планете закончился, но она рискнула, осталась, и попалась. Её хотели выслать, но на руках у неё была маленькая я, в грузовоз нас не посадили, пожалели. Затем дело затянулось, и пока его рассматривали разные инстанции, социальные службы, инспекции, её благополучно прирезал на работе клиент. Псих какой-то попался. Вот так бывает, Хуанито.

Тело прошила ледяная дрожь. «Прирезал». Сказать подобное так спокойно?

— И теперь уже не спросишь: «Мам, а от какого козла ты меня родила?», — продолжила она, повысив голос. — «Что мне вообще в жизни ждать от себя и своих генов?». А ты говоришь, скрывает…

Я сглотнул. Вот как бывает. Действительно, разнылся, понимаешь.

— «Норма», потому что из Техаса? — поразился я собственной догадке.

Инструктор скривилась, но кивнула.

— Да. Хотя Техас уже двести лет в составе Империи, нас всё равно, упорно считают гринго. Ты же знаешь, какое прозвище дают североамериканским проституткам?

Я знал. Это ни для кого не секрет. Настоящих имён у жриц богини покровительницы планеты называть не принято, их заменяют прозвища, причём до одурения однотипные. Если перед тобой китаянка, это стопудово какая-нибудь Джин, Аи или Лиин-Лин, если русская — Снежана, Анжела или Наташа, а если гринго — то Норма или Барбара. Исключения крайне редки.

— Вот и меня окрестили. В детском доме и окрестили. За то, что дочь проститутки-нелегалки гринго.

Я задумался. И по-новому оценил её. Оказывается, не такая она и железная, непробиваемая. Да, крутая, но внутри — обычный человек. И у нас с ней столько общего!

— А почему тебя не депортировали? — я почувствовал, что прихожу в себя.

У неё сработало успокоить меня, отвлечь и задуматься. Рассказав при этом всего одну маленькую историю. Вспоминая подобные закидоны Катарины, можно сделать вывод, что все инструкторы в корпусе психологи. Ну, как минимум обладают базовыми прикладными навыками. А это говорит об уровне.

— Маленькую девочку? — Она рассмеялась. — Хуанито, Венера конечно крайне жестка к иностранцам, но не до такой степени, чтобы вышвырнуть с планеты девочку-сироту, оставшуюся без родни. Мать погибла, отец неизвестен, прочие родственники, с которыми связались на Земле, от меня открестились. Куда меня девать было?

— Хорошо ты научилась драться там, в приюте? — осенило меня вдруг, когда я сопоставил разрозненные факты.

Норма кивнула с некой гордостью, достоинством.

— Пришлось. Ваши детки очень не любят чужих. У нас всем доставалось, особенно марсианам. Да и меня не жаловали, с моим характером. А здесь, позже, стала мастером рукопашной, и когда контракт подходил к концу, мне предложили перейти в тренеры. Вот и вся история. Не длинная, но по своему поучительная. — Она улыбнулась. — Так что не хули мать, Хуан. Не говорит — и ладно. Она ведь человек, может, ей это неприятно. А если бы ты был нужен отцу, он бы связался с тобой, поверь. Значит, не нужен.

— Значит, не нужен… — повторил я вслед за ней, вспоминая таинственных «родственников». М-да, тут есть о чём подумать.

— Она у тебя есть, ты можешь её обнять и сказать, как сильно любишь. Остальное не важно.

— Спасибо Нор… Прости, а как тебя на самом деле?

— Августа. Но можешь Норма, это приклеилось, не отдерёшь. Привыкла. — Она снова улыбнулась. — Главное не имя, а какой смысл в него вкладывать. Те, кто вкладывают плохой смысл, долго не живут. — В её улыбке проступил некий оскал, и я понял, это не метафора. — А все остальные могут звать меня как угодно.

— Спасибо. Я пойду?

Я попытался подняться. Она помогла.

— Пойдём. Скажу твоей наставнице, что на сегодня всё, ты больше ничего не сможешь.

— А девчонки как здесь оказались? — вспомнил я ещё один интересовавший меня вопрос, более второстепенный по сравнению с некоторыми открытиями.

Норма-Августа усмехнулась.

— Они вчера пришли. Посмотреть. Слухи, что мы берём мальчика, облетели корпус в первый же день. Тут все в интриге, если бы не мы, за тобой бы постоянно табун любопытствующих ходил. — Она в голос рассмеялась. — Даже маску решили тебе выдать. На всякий случай. А когда тебя погнали на полосы смерти… Они не удержались.

— А они и, правда, крутые? Им всё позволено?

— Ну, не всё, но многое. А что нельзя, я разрешила. Посмотреть на тебя.

— Но при этом решила их использовать, чтобы пробудить во мне ярость, — уточнил я, — о которой сказано в досье.

Она кивнула.

— У меня бы не получилось. Я могу убить тебя, избивая, но ты воспримешь это как должное. Потому что я — инструктор. Нужны были свежие сторонние силы, желательно, чтобы они тебя при этом унижали. Тогда есть шансы. Как видишь, сработало. Кстати, маску пока всё же надень.

Она протянула кусок черной тряпочки, забытый мною на татами. Я кивнул и последовал совету. Или приказу?

— Как мне жить с этим? Не с тем, что мод, а с яростью? Я не могу контролировать её. Она может прийти, может не прийти.

Моя инструктор рассмеялась.

— Это твоя ошибка, «прийти — не прийти». Я хотела, чтобы ты сам понял это, но, да ладно, объясню. Ты знаешь, кто такие берсерки?

Я кивнул.

— Воины древней Скандинавии. Впадали в боевой транс.

— Правильно. Только транс их был неконтролируем. Они могли бить как чужих, так и своих. Единственное, что у них хорошо получалось, вызывать его. Теперь ты. Твоя проблема в том, что ты пытаешься победить, вызвав ярость, как это делали викинги. Это неправильно, Хуанито. Ярость не должна быть горячей, неудержимой, неконтролируемой. Она должна быть холодной, расчётливой.

— Я даю себе установку перед приступом. И потом ей следую.

Она рассмеялась.

— И что? Ну, следуешь, но в процессе себя не контролируешь? Так?

— Так.

— А надо.

Пауза.

— Надо обозначить ярость, утонуть в ней, но при этом ею управлять. Концепция холодной ярости, слышал?

Я отрицательно замотал головой.

— Это возможно. Исследования подтверждают. И я подтверждаю. У нас была такая девочка, с приступами. Её так и не взяли в итоге, но кое-что у неё получалось. Полигон, во всяком случае, она прошла.

— Она контролировала свою ярость?

— Да. Не до конца, конечно. Но её силу, приход, уход. Научишься и ты. Должен научиться, если хочешь жить дальше полноценной жизнью.

Я попробовал выдавить из себя что-нибудь, но лишь нечленораздельно замычал.

— Но я…

— Захочешь жить — научишься! — отрезала она. Дальнейшие вопросы стали бессмысленны.

— А… Меня возьмут с этим?.. — Я замялся. — Это ведь… Ну… Нельзя быть телохранителем королевы с таким диагнозом.

Норма вновь рассмеялась.

— Это оружие, Хуанито. Твое секретное оружие. Которого нет ни у кого из нас. Ты — находка, открытие. Весь вопрос в контроле. Если не научишься, как та девочка — не будешь нужен. Но попробовать поработать с тобой стоит. Во всяком случае, доложусь я именно так. А остальное, — она вздохнула и пожала плечами, — извини, остальное на тебе. Как сделаешь, так и будет.

Она подтолкнула меня в плечо, и мы пошли дальше.

— И бога ради, Хуанито, относись к этому, как к оружию! Если не умеешь им пользоваться — не пользуйся. Кроме случаев, когда тебе угрожает действительно смертельная опасность. Хорошо?

Я глубоко вздохнул.

— Постараюсь.