Интерференция/2025

Глава 1: Шум

Два тела.

Одно лежало лицом вниз в узком коридоре. Руки неестественно раскинуты, будто в последней, отчаянной попытке обнять пыльный ковёр.

Второе — у подножия лестницы, ведущей в подвал. Голова свёрнута под немыслимым углом.

Хавьер Рейес прошёл мимо них, не замедляя шага. Он двигался, перенося вес на прочные участки пола. Старые половицы под его ботинками протестовали лишь едва слышным скрипом. Он двигался с экономной грацией хищника, для которого насилие было не драмой, а инструментом.

Два охранника, два препятствия. Он не проверял их пульс. Пустая трата времени. Внутри у Хавьера всё сжалось в тугой, беззвучный узел. Он знал свою работу.

Воздух в ковровой лавке был густым. Первой в нос ударяла приторная нота яблочного табака, просачивающаяся с первого этажа, но за ней тут же проступал тяжёлый запах вековой пыли и овечьей шерсти.

Это был фасад, грубый, но эффективный. Настоящее дело происходило ниже.

Хавьер толкнул неприметную дверь в задней части склада. За ней — крутая бетонная лестница вниз. И здесь запах менялся. Пыль и табак уступали место запаху озона, сухому треску статики и гудению электричества. Он спускался в цифровое сердце этого старого, аналогового мира.

Подвал был полной противоположностью тому, что наверху. Низкий потолок, оплетённый толстыми жгутами кабелей, как внутренностями мифического зверя. Вдоль стен в три яруса стояли чёрные серверные стойки, их индикаторы монотонно мигали в полумраке. Гул кулеров был постоянным давлением на барабанные перепонки.

Посреди этого технологического хаоса за длинным столом сидел молодой парень.

Его звали Кемаль. Хавьер знал это. Знал всё, что можно было узнать за сорок восемь часов. Двадцать пять лет, гений-самоучка. Специализировался на отмывании данных. Жадный, самодовольный и слишком уверенный в своей неприкосновенности.

Кемаль вскинул голову, когда Хавьер вошёл. В его глазах мелькнул шок, сменившийся раздражением.

— Какого чёрта? Моя система… она должна была предупредить.

— Она и предупредила, — ровным голосом ответил Хавьер, закрывая за собой тяжёлую, звуконепроницаемую дверь. Щелчок замка был сухим и коротким. За ним гул серверов резко приглушился, превратившись в едва слышное низкочастотное гудение. — Пятнадцать секунд назад. Ты просто не успел.

Хавьер подошёл к столу. Он не доставал оружия. Вместо этого он положил на заляпанную поверхность фотографию. Потрёпанный снимок. На нём улыбалась молодая женщина с тёмными волосами и упрямым взглядом. Люсия. Его сестра.

— Люсия Рейес. Журналистка. Она связывалась с тобой две недели назад. Мне нужен её последний контакт. Имя. Адрес.

Кемаль фыркнул, пытаясь вернуть самообладание. Он откинулся на спинку скрипучего кресла.

— Я не разглашаю данные клиентов. Это… это основа моего бизнеса. Так что пошёл ты. У меня охрана.

— Твоя охрана взяла внеплановый отпуск. — Хавьер обошёл стол. Его движения были плавными, почти ленивыми. Он не понимает. Думает, это переговоры. Внутри у Хавьера царила пустота. Там, где у других были эмоции, у него была только цель. Люсия.

— Это последний раз, когда я прошу, — сказал он так же тихо.

— Да хоть сто раз повтори. Ответ тот же, мудак, — самоуверенность возвращалась к Кемалю. Он жил в мире цифр, где физическая угроза казалась чем-то из кино. Он совершил ошибку.

Хавьер не изменил выражения лица. Он просто протянул руку и схватил левую кисть Кемаля. Хакер дёрнулся, но хватка была железной. С хирургической точностью, без злости, Хавьер надавил большим пальцем на сустав мизинца, выворачивая его наружу.

Раздался короткий, мерзкий хруст.

Крик Кемаля был высоким и пронзительным. Он ударился о стены и умер, сменившись сдавленным всхлипом. Боль была абсолютной, всепоглощающей. Не цифровой.

— Адрес, — повторил Хавьер. Тон его голоса не изменился ничуть.

Кемаль заскулил, качая головой.

— Я… я не знаю имени! Клянусь! Контакт был анонимным!

— Тогда отследи его. Мне нужен IP, с которого ей отправили последнее сообщение. Место.

Дрожащей правой рукой, всхлипывая, Кемаль повернулся к клавиатуре. Его пальцы двигались медленно и неуклюже. На мониторах побежали строки кода. Хавьер ждал, его рука по-прежнему лежала на плече хакера, тяжёлая и неотвратимая.

Пока Кемаль работал, взгляд Хавьера зацепился за маленькую рамку на столе. Улыбающийся парень обнимал женщину и девочку с двумя смешными хвостиками. Семья. Нормальная жизнь. Мир, который он сейчас ломал голыми руками.

Пальцы на плече Кемаля на миг ослабили хватку. Зачем ты это делаешь?

Но тут же перед глазами встала Люсия. Её смех. Её последний, полный страха звонок.

Хватка снова стала железной. Цель была единственной реальностью.

— Вот… вот оно, — прохрипел Кемаль.

На центральном мониторе высветился IP-адрес и геолокация. Спальный район на азиатской стороне Стамбула. Хавьер молча сфотографировал экран.

— Теперь сотри все логи. О моём визите. И о её запросе.

Кемаль торопливо застучал по клавишам.

— Твой телефон, — приказал Хавьер.

Кемаль протянул ему смартфон. Хавьер пролистал его. Чисто. Он выключил аппарат и сунул в карман.

— Если кому-нибудь расскажешь, — Хавьер наклонился к самому уху Кемаля, — я вернусь не за пальцем. Я вернусь за тем, что в этой рамке. Понял?

Кемаль судорожно закивал.

Хавьер отпустил его и беззвучно вышел, оставив за собой сломленного человека в гудящей тишине своих серверов.

За восемь тысяч километров от Стамбула, в мире, где пахло только стерильностью и деньгами, Хелен Рихтер смотрела на лицо на экране. Это было лицо мистера Хендрикса, члена совета директоров Aethelred Consortium. Спокойное, ухоженное и абсолютно непроницаемое.

В офисе Хелен не было ничего лишнего. Как и в самой Хелен. Минималистичный, холодный, функциональный. Панорамное окно во всю стену, за которым расстилался ночной город — упорядоченный узор огней.

— …утечка подтверждена, — ровный голос Хендрикса лился из динамиков. — Актив проявил себя в Стамбуле. Это первая нитка. Если за неё потянут, распустится весь свитер. Проект «Шум» должен быть похоронен.

— Понимаю, — ответила Хелен. В её голосе была стерильная точность хирурга.

— Последний раз, когда мы столкнулись с подобным… — Хендрикс сделал паузу, и Хелен знала, что он говорит о её отце. — …была проявлена излишняя сентиментальность. Это стоило нам очень дорого. Совет директоров не потерпит повторения.

— Повторения не будет, — отрезала она. — Протокол будет активирован.

— Хорошо. Действуйте, Хелен. Решите проблему.

Экран погас.

На мгновение идеальная маска дала трещину. Хелен закрыла глаза. Рука сама поднялась, и она с силой вжала ноготь большого пальца в подушечку указательного. Острая, заземляющая боль. Но она не помогла. Пульсирующий спазм уже зарождался за правым глазом. Тихий стук, набат, который слышала только она. Скоро он перерастёт в мигрень. Её личный, персональный шум.

Она ненавидела эту слабость. Напоминание об отце, который тоже страдал от мигреней. Он называл их «платой за совесть». Хелен предпочитала считать их побочным эффектом стресса.

Она сделала глубокий вдох, заталкивая боль обратно в тёмный угол сознания. Выпрямилась. Когда она снова открыла глаза, в них был только холод стали. Она нажала кнопку на селекторе.

— Марко, — её голос снова был твёрдым.

В маленькой кухне на другом конце города Марко Веронези посмотрел на экран своего планшета. Он как раз закончил мыть посуду. На экране появилось сообщение от Хелен: «Актив 7. Стамбул. Декомиссия. Протокол 4».

Марко вздохнул. Его взгляд упал на дверцу холодильника. Там висел неумелый детский рисунок. Жёлтое солнце и кривой домик. Подпись печатными буквами: «ПАПЕ».

Он осторожно провёл по рисунку пальцем. На секунду его широкое, покрытое шрамами лицо смягчилось. Затем он отвернулся. Лицо снова стало каменным. Абсолютно преданным. Не корпорации. Ей лично.

Он уже мысленно прокладывал маршрут для своей группы. Декомиссия. Обнуление риска. Он знал, что за этим стоит.

Хелен в своём офисе уже отдавала приказы.

— Статус по группе Гамма. Время на выполнение — девяносто минут. Сопутствующий ущерб — минимизировать. Свидетели — обнулить. Вопросы?

В динамике раздался спокойный голос Марко:

— Вопросов нет. Выполняем.

Связь прервалась. Хелен осталась одна в тишине своего кабинета, наедине с огнями города и нарастающей болью.

Старый «Фиат» дребезжал каждой деталью, пока Хавьер вёл его по ночным улицам Стамбула. Он ненавидел этот город. Слишком много людей, слишком много шума. Он вёл машину на чистых инстинктах, снова и снова прокручивая в голове последние недели. Паника в голосе Люсии. Его собственное раздражение. «Люсия, я занят. Давай позже».

Позже не наступило. Она исчезла.

Вина была кислотой в желудке. Топливом. Она гнала его вперёд, сжигая всё, что осталось от человека, которым он когда-то был.

Он свернул в тихий спальный район. Одинаковые пятиэтажки, тусклые фонари. Идеальное прикрытие.

Он увидел его сразу. Тёмный фургон без номеров, отъезжающий от подъезда нужного дома. Что-то внутри, отточенное в Могадишо и Кандагаре, дёрнуло стоп-кран. Опоздал.

Бросив машину, он бегом направился к дому. Сердце колотилось о рёбра ровным, сильным ритмом. Не от страха. От предвкушения.

Дверь нужной квартиры на третьем этаже была приоткрыта. Хавьер вытащил из-за пояса «Глок» с глушителем и вошёл внутрь тенью.

Внутри царил порядок, нарушенный профессиональным обыском. Не погром, а хирургическая операция.

В центре гостиной на полу лежал мужчина лет пятидесяти. На его рубашке расплывалось несколько тёмных пятен. Его просто казнили.

Хавьер опустился на колено рядом с телом. Кто ты? И почему ты был последним, с кем говорила Люсия?

Он осматривал комнату. Что-то было не так. Обыскивая её, под кроватью он наткнулся на пыльную сумку для ноутбука. Внутри лежал знакомый аппарат его сестры. Он забрал его. Это была ещё одна нить.

Правая рука убитого была в крови. Он лежал на боку, и под ним, на светлом паркете, виднелось что-то тёмное. Хавьер осторожно приподнял плечо мертвеца.

Он перестал дышать.

Умирая, мужчина успел нарисовать пальцем в собственной крови странный символ. Он был похож на стилизованный лабиринт или кельтский узел. Это было послание.

Хавьер не понимал его смысла, но чутьё кричало, что это — ключ. Он быстро достал телефон и сфотографировал рисунок.

Тихий скрип половицы в коридоре заставил его вскинуть голову.

Он не был один.

Они вернулись.

Из дверного проёма высунулся ствол с глушителем. Хавьер откатился за диван в тот самый момент, когда пуля вонзилась в паркет там, где только что была его голова.

Короткий, глухой хлопок. Ещё один. Пули прошивали обивку дивана.

Хавьер ответил вслепую, стреляя в сторону дверного проёма. Не убить. Подавить. Заставить их спрятаться.

Он услышал приглушённый вскрик и звук падения тела. Одного зацепил. Но их было больше.

Он вскочил и рванулся к окну. Перестрелка в тесной квартире была самоубийством. Его цель — не победить. Выжить.

Ещё один выстрел чиркнул по левому боку, чуть выше пояса. Жгучая боль. Адреналин тут же приглушил её.

Морщась от боли в боку, он с разбегу ударил в раму правым плечом. Стекло разлетелось с сухим треском. Хавьер прыгнул.

Приземление на металлический козырёк подъезда было жёстким. Не останавливаясь, он спрыгнул на асфальт, перекатился и скрылся за мусорными баками. Он замер, тяжело дыша, прижимая руку к кровоточащей ране на боку.

Из подъезда вышли трое.

Они двигались со слаженностью, которую дают годы тренировок. Никакой суеты. Один прикрывал, двое вытаскивали раненого. Они не стали его искать. Словно он был не угрозой, а досадной помехой.

Они погрузили раненого в неприметный седан и спокойно уехали.

Хавьер смотрел им вслед. Прохладный ночной воздух остужал кожу. Боль в боку становилась острее, превращаясь в злой, сфокусированный огонь.

Это были не бандиты. Это были профессионалы высочайшего класса. Призраки.

И он только что попал на их радар. Он больше не был охотником. Теперь он сам стал дичью.

Шум только начинался.

Глава 2: Рекрутер

Дмитрий Воронов не любил спешки. Особенно по утрам. Спешка — удел курьеров и дилетантов. Вечная попытка наверстать упущенное суетой. Он же предпочитал начинать день с ритуала. С медленного, почти медитативного процесса, который настраивал его разум на нужный лад.

Его кабинет в одном из безликих зданий на Фрунзенской набережной был аномалией. Островком личного вкуса в океане казённой функциональности. Вместо стандартных портретов и карт мира — тёмные книжные шкафы из морёного дуба, забитые томами поэзии Серебряного века.

Вместо дешёвых репродукций с видами Кремля — одна большая, почти гипнотическая картина Ротко на стене. Два вибрирующих прямоугольника цвета запёкшейся крови и ночного неба.

Воздух в кабинете пах не пылью и бумагой, а крепким кофе и старой кожей переплётов.

Сейчас этот аромат был особенно густым. Воронов медленно, тонкой струйкой, переливал свежесваренный в медной турке кофе в маленькую фарфоровую чашку. Кофе был чёрным, вязким. Он наблюдал, как пар лениво поднимается к потолку, и только потом перевёл взгляд на женщину, стоявшую у большого настенного экрана.

Лена Орлова, его лучший психолог-аналитик, была прямой противоположностью этому кабинету. Строгая, точёная, в безупречном сером костюме, она сама казалась частью мира цифр и протоколов. Её светлые волосы были стянуты в тугой узел, на лице ни грамма косметики. Она смотрела на застывшее на экране изображение — размытый снимок стамбульской улицы после бойни.

— Операция проведена грязно, — начала она без предисловий. Голос ровный, будто она зачитывала сводку погоды. — Множество свидетелей. Стрельба в жилом квартале. Для уровня Хелен Рихтер — это показательный провал. Они оставили…

— Они оставили полотно, Леночка, — перебил её Воронов, не повышая голоса. Он сделал маленький глоток кофе, задержал его на языке, смакуя горечь. — Посмотрите на эту композицию. Кровь, битое стекло, паника… Это не провал, это плохая драматургия. Дешёвый театр.

Лена на мгновение замолчала. Её губы превратились в тонкую линию. Эти его метафоры… Неэффективно. Засоряют анализ.

— Как скажете, Дмитрий Сергеевич. Наш источник из местной полиции подтвердил: цель перед смертью успела нарисовать символ на стене. Собственной кровью. Вот.

Она нажала несколько клавиш на планшете, и изображение на экране сменилось. Крупный план серой бетонной стены. На ней, неровной линией, был начертан примитивный рисунок. Лабиринт.

— Команда Рихтер либо проигнорировала его в спешке, либо сочла бредом умирающего. Слишком были заняты зачисткой. Наши люди зафиксировали изображение через пятнадцать минут после их ухода.

Воронов поставил чашку на блюдце. Фарфор тихо звякнул. Тишина стала плотной. Он подошёл к экрану, его отражение наложилось на кровавый символ. Он смотрел не на сам рисунок, а на то, как он был сделан. На отчаяние в каждом мазке.

Рихтер, со своей корпоративной логикой, видела лишь актив, который нужно обнулить. Она не видела человека. И проиграла первый раунд, даже не зная, что партия началась.

— Лабиринт, — произнёс он задумчиво. — Лабиринт Минотавра. Кносский дворец. Нить Ариадны… Он не просто просил о помощи. Он указывал путь. Или предупреждал о чудовище в центре.

На мгновение его привычная ироничная маска спала. Он видел в этом кровавом хаосе не только тактическую возможность, но и уродливое отражение дела всей его жизни. Разведка, тонкая игра умов, вырождалась. «Эффективные менеджеры» вроде Хелен Рихтер превратили её в банальную бойню. Презрение к её методам боролось в нём с хищническим азартом.

— Они думают, что «Шум» — это просто технология, — продолжил он, обращаясь больше к себе, чем к Лене. — Протокол, который можно активировать и деактивировать. Они не понимают, что имеют дело не с кодом, а с человеческой душой. Даже сломанная, она всё равно ищет выход. Оставляет следы.

Он отошёл от экрана и вернулся к своему столу. Сделал последний глоток, осушив чашку. Ритуал был завершён.

— Цель… «актив»… он был связан с Гамбургом. Переправлял какие-то данные через порт для Aethelred, ещё до того, как его «перепрошили». Верно?

— Верно, — подтвердила Лена. — Контрабанда зашифрованных массивов. Мы предполагаем, что следующий «спящий» находится там.

— Хорошо. — Он принял решение. — Отправляйте группу «Сыча» в Гамбург. Но не для захвата. Пока что. Мы будем зрителями. Пусть Рихтер делает свою грязную работу, а мы просто подберём то, что она в своей спешке упустит.

Он снова посмотрел на репродукцию Ротко на стене. Два кровавых прямоугольника на тёмном фоне. Да, подумал он, следующий акт этой пьесы будет разыгран в холодных доках немецкого порта. И он будет дирижировать им из партера.

Запах в номере был отвратительным. Смесь затхлого табака, плесени и чего-то сладковато-тошнотворного от канализации. С улицы доносился непрерывный гул Стамбула. Хавьер ненавидел этот город. Слишком много шума.

Он стоял перед треснувшим зеркалом в тесной ванной. Свет от единственной голой лампочки был жёлтым, больным. Голый торс в одних армейских штанах. Треснувшее зеркало отражало тело, перечёркнутое шрамами. Каждый — напоминание.

Новая отметина — рваная рана на левом боку, чуть выше бедра. Пуля прошла по касательной, но содрала кожу и мясо.

Он стиснул зубы, открыл бутылку дешёвого виски и плеснул прямо на рану.

— Сука, — выдохнул он.

Боль была острой, чистой. Мышцы живота и спины окаменели. Пальцы вцепились в край раковины, вдавливаясь в потрескавшийся фаянс. Но эта боль была честной. Понятной. Она отвлекала от другой, той, что грызла изнутри.

Он оторвал от старой футболки длинный лоскут, плеснул на ткань остатки виски. Спирт не сделает тряпку стерильной, но это лучше, чем ничего. Туго, морщась, перевязал бок.

И пока он затягивал узел, реальность дрогнула. Перед глазами встал экран планшета. Последний видеозвонок.

Три недели назад. Он сидел в баре где-то в Маниле. На экране появилось лицо Люсии. Она говорила быстро, возбуждённо, её тёмные глаза лихорадочно блестели — тот самый фанатичный блеск, который он так хорошо знал. За её спиной виднелась пробковая доска, утыканная вырезками и схемами.

«…это не просто коррупция, Хави, ты понимаешь? — тараторила она. — Это что-то большее. Aethelred Consortium. Они делают что-то с людьми. Стирают их прошлое… У меня есть свидетель, он боится, но он готов говорить…»

Он слушал её вполуха. Усталость, выпитое пиво — всё это делало её слова далёким фоном. Он видел её одержимость, но не видел опасности.

«Люсия, тормози, — сказал он тогда. — Просто будь осторожнее, ладно? Не лезь на рожон».

«Ты не слушаешь! — её голос дрогнул от обиды. — Это важно! Я почти у цели…»

«Я слушаю, — соврал он. — Просто… береги себя».

Он закончил звонок, пообещав перезвонить завтра. И не перезвонил. А через неделю она исчезла. Она оставила ему доступ к своим счетам, где лежали гонорары за её последние опасные расследования. «На всякий случай, Хави», — сказала она. Этот «случай» настал.

Теперь, глядя на своё измождённое лицо в зеркале, он чувствовал не просто вину. Это была ярость. Сконцентрированная, белая ярость на самого себя. Она была его. Единственное, что у него осталось от прошлой жизни. И он променял её на ещё один вечер в вонючем баре.

Эта миссия была не спасением. Это была попытка искупить свой грёбаный эгоизм.

Он с силой упёрся рукой в стену. Штукатурка заскрипела. Тупая боль в запястье отрезвила. Хватит рефлексировать. Сейчас нужно действовать.

Он вернулся в комнату, достал второй, зашифрованный телефон и набрал единственный номер.

Звонок перенёсся за тысячи километров, в подвальную мастерскую в Неаполе. Руки, покрытые шрамами и ожогами, с хирургической точностью собирали какое-то устройство. В воздухе пахло машинным маслом и канифолью. «Аптекарь» поднял телефон, не отрывая взгляда от работы.

— Надеюсь, ты звонишь заплатить, а не просить в долг. — Голос на том конце провода звучал так, будто его владелец курил без фильтра с трёх лет. Хриплый, пропитанный сарказмом.

— Мне нужен выход из Стамбула, — сказал Хавьер коротко. — И вход в Гамбург. Тихо. По морю.

На том конце провода повисла тишина.

— Гамбург, — протянул «Аптекарь». — Хм. Ты решил поплавать с акулами, Хавьер? Чужих там не любят.

— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда. Обычно между плохим и очень плохим. Ладно. Это будет дорого. Есть судно. Старая посудина, возит контрабанду. Уходит на Гамбург завтра, в четыре утра, седьмой причал. Ищи контейнер с маркировкой «Сельхозтехника». Пароль — «Минотавр».

Хавьер замер.

— Откуда ты знаешь это слово?

— Тот, кто платит за твой билет, хотел, чтобы ты это услышал, — прохрипел «Аптекарь». — Не мой бизнес задавать вопросы, парень, мой бизнес — считать деньги. И мне также нужно снаряжение. Ствол, патроны, оптика. Что-нибудь, чтобы уравнять шансы.

— Шансы никогда не бывают равными, парень. Будет тебе твоя игрушка.

Хавьер отключился. Минотавр. Лабиринт. Кровь на стене. Значит, его ведут.

Он сел на край скрипучей кровати. Гамбург. Значит, он на верном пути. Но теперь за ним охотятся. Он больше не хищник. Он — дичь. И ему это совершенно, блядь, не нравилось.

Ситуационный центр Aethelred Consortium был похож на морг для технологий. Огромное помещение без окон, залитое холодным, синеватым светом от десятков экранов. Тишину нарушал лишь тихий гул систем охлаждения.

Хелен Рихтер стояла в центре этого холодного зала, одна. На гигантском экране перед ней в замедленном режиме проигрывалась запись с уличной камеры в Стамбуле. Вот её команда блокирует цель. Вот появляется неизвестный. Движения резкие, смертоносные. Бой. Хаос. Отход.

Её лицо было абсолютно неподвижно. Маска из слоновой кости, на которой не отражалось ничего. Но под столом её правая рука была сжата в кулак. Ноготь большого пальца с силой впивался в подушечку указательного. Острая боль помогала держать под контролем другую боль — тупую, пульсирующую, что зарождалась за глазными яблоками.

— Оракул, — её голос был тихим, но эхом разнёсся по залу. — Анализ. Идентифицировать.

Система подчинилась. На экране замелькали базы данных. Алгоритм прогонял изображение лица мужчины, выхваченное на долю секунды. Процесс занял тридцать семь секунд.

Наконец, на экране появилось досье.

РЕЙЕС, ХАВЬЕР.

СТАТУС: БЫВШИЙ БОЕЦ GEO. КРАЙНЕ ОПАСЕН.

РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ: РЕЙЕС, ЛЮСИЯ (СЕСТРА). Журналист.

Хелен медленно выдохнула. Вот оно. Угроза перестала быть сбоем в системе. Теперь у неё было имя. Лицо. И хуже всего — иррациональная, личная мотивация. Хелен ненавидела такие переменные. Её мир был построен на расчёте и контроле. Хавьер Рейес был хаосом.

Боль в висках стала острее. Шум. Она вспомнила отца. Его уволили не за провал, а за то, что он не учёл одну такую «переменную». Одного человека, ведомого местью, который разрушил всю его карьеру. Она не повторит его ошибку.

Она отвернулась от экрана и подошла к панорамному окну, за которым была лишь чёрная стена. Смотрела на своё отражение. На холодную, безупречную женщину в дорогом костюме.

Хелен активировала защищённый канал связи.

— Марко.

— Слушаю, — раздался в наушнике спокойный голос её полевого командира.

— Наша проблема в Стамбуле имеет имя. Хавьер Рейес. Система отследила его звонок. Он направляется в Гамбург.

— Задача та же? Наблюдение? — в голосе Марко не было ни тени сомнения.

Хелен сделала паузу. Её собственный пульс отдавался в ушах глухими ударами.

— Я меняю задачу, — её голос стал плоским, лишённым всякой интонации. — Он больше не сопутствующий риск. Он — цель. Прямая и единственная.

Она снова помолчала, давая словам набрать вес.

— Устранить эту «дикую карту». Любой ценой.

Она закончила вызов. Подтверждение ей было не нужно. Закрыла глаза, двумя пальцами массируя виски. Шум в её голове не утих. Наоборот, он стал громче. И теперь у этого шума было имя. Хавьер Рейес.

Глава 3: Левиафан

Холод Гамбурга вцепился в него, как только он ступил с трапа на бетонный пирс. Сухой, колючий, он проникал под одежду и впивался в рану под курткой.

Рана пульсировала. Тупо, ровно. Каждый удар отдавался в висках. Ещё одно напоминание о стамбульском провале.

Гавань спала под низким, серым небом, похожим на грязный брезент. Воздух был тяжёлым. В нём солировала едкая нота дизельного топлива, под которой угадывался хор из запахов соли и разлагающейся на пирсе рыбы. Далеко в тумане стонали портовые краны. Гигантские стальные динозавры, склонившие шеи в ожидании рассвета.

Хавьер двинулся вперёд, не оглядываясь. Он был тенью среди других теней — докеров, водителей грузовиков, куривших у кабин. Ещё одна уставшая спина. Он натянул шапку ниже, пряча лицо.

Паранойя въелась в него, стала рефлексом. Привычкой смотреть на руки, а не в лица. Годами это спасало ему жизнь. Но сейчас к этому чувству примешивалась вина. Она гнала его вперёд, заставляя игнорировать боль.

Я проглядел. Я проебал всё, Люсия.

Он нашёл нужный контейнерный терминал. Ржавые стальные коробки громоздились друг на друга, как гигантские, уродливые кубики. На одном из них, почти у самой воды, белой краской был небрежно нарисован символ — лабиринт. Тот самый, что умирающий «актив» начертал кровью на стене в Стамбуле.

Сердце сделало глухой, тяжёлый удар о рёбра. Он на верном пути.

У контейнера его ждал мужчина. Невысокий, суетливый, с бегающими глазками. Он то и дело вытирал мокрые от пота ладони о штаны и курил, делая короткие, резкие затяжки.

— Говорят, здесь водятся крысы, — бросил мужчина, не глядя на Хавьера. Голос был высоким и дребезжащим.

Хавьер остановился в паре шагов. Прохладный пар вырвался изо рта.

— Ищут Минотавра.

Мужчина, Клаус, вздрогнул. Бросил сигарету в лужу и торопливо растоптал её.

— За мной. Быстро. Он не любит ждать.

Клаус повёл его прочь от огней терминала, вглубь портовой зоны, где заканчивалась цивилизация и начиналась империя ржавчины и бетона. Каждый шаг отдавался болью в боку, но Хавьер не подавал вида. Слабость — это приглашение к атаке.

Они подошли к ржавой бочке у стены склада. Клаус нервно огляделся и постучал по крышке. Проходя мимо, он неловко толкнул Хавьера, якобы оступившись. Его рука на мгновение коснулась рюкзака.

— Там, внутри. И остальное.

Хавьер поднял крышку. Внутри, завёрнутый в промасленную тряпку, лежал пистолет и два запасных магазина. «Аптекарь» выполнял обещания. Но теперь Хавьер был в долгу.

Они подошли к огромному, приземистому бетонному сооружению, вросшему в землю. Древний бункер. Вход зиял чёрной дырой.

— Что это? — спросил Хавьер.

— База подводных лодок. «Левиафан». Построили во время Холодной войны. Теперь… теперь здесь заключают другие сделки.

Они вошли внутрь. Воздух стал ещё холоднее, пах плесенью и машинным маслом. Узкий коридор вывел их в пространство, от масштабов которого он на мгновение замер.

Это был гигантский док, выдолбленный в бетоне. Достаточно большой, чтобы вместить атомную субмарину. Сейчас он был пуст. Высоко под потолком тускло светили несколько ламп, их свет тонул во мраке. С потолка капала вода. Каждая капля билась о бетон со звуком выстрела. Эхо металось под сводами, множилось, превращая тишину в пытку.

Всё тело кричало: ловушка. Идеальная. Слишком много открытого пространства. Слишком много теней для стрелков.

Он должен был развернуться и уйти. Но образ Люсии, её испуганные глаза в их последнем видеозвонке, держал его на месте. Заставил сделать шаг вперёд.

— Он там, — прошептал Клаус, указывая на дальний конец дока, где виднелся силуэт ящика. — Ждёт.

Как только Хавьер сделал несколько шагов, Клаус рванулся в сторону, к тени коридора.

— Прости! — выкрикнул он. — Они бы убили мою дочь!

В тот же миг воздух вокруг Хавьера запел. Тихое, смертоносное фьить-фьить пуль с глушителями. Они высекали искры из бетона в сантиметрах от его ног. Профессионалы. Та же группа, что и в Стамбуле.

Хавьер не думал. Просто рухнул на пол, перекатился и вскочил за массивной бетонной колонной, толстой, как опора моста. Боли больше не было. Только колонна, пистолет в руке и тени, скользящие во мраке. Дыхание стало ровным. Это было состояние охоты. Он выхватил пистолет.

Начался бой.

Он был один против группы. Они двигались слаженно, обходя его с двух сторон. Тактика «молота и наковальни». Классика. Он прижался к шершавому бетону, пытаясь уловить их передвижение в этом акустическом аду, где каждый шорох превращался в грохот.

Он сделал два быстрых выстрела в сторону вспышки. Ответом была плотная очередь, впившаяся в колонну, осыпавшая его бетонной крошкой.

Они не торопились. Они загоняли его, как зверя. Боезапас был ограничен.

Ты труп. Ты совершил идиотскую ошибку.

Он выглянул на долю секунды. Две фигуры перебегали слева. Ещё одна — справа. Минимум трое. Он выстрелил дважды по тем, что слева. Один вскрикнул и упал, но второй тут же открыл шквальный огонь, заставляя Хавьера снова вжаться в бетон. Он чувствовал, как на лицо сыплется цементная пыль.

Ещё несколько минут такой игры, и всё будет кончено. Он стиснул зубы. Нет. Он не сдохнет здесь. Не так.

Он перевёл дыхание. Вдох. Выдох. Пульс под контролем. Он приготовился к последнему рывку. Прорваться к коридору. Шанс один из ста. Но это лучше, чем ждать смерти. Он сжал пистолет так, что побелели костяшки.

И в этот момент что-то изменилось.

Боец справа, который как раз собирался сменить позицию, вдруг беззвучно рухнул на пол. Словно у него просто выключили свет. Хавьер замер. Секундой позже то же самое произошло с бойцом слева. Он сделал шаг из-за укрытия и просто упал лицом вперёд.

Хавьер поднял голову. Высоко над ним, на металлических галереях вдоль стен дока, мелькнула тень. Снайпер.

Оставшийся боец тоже понял, что происходит. Он запаниковал. Начал беспорядочно стрелять вверх, в темноту. Это была его последняя ошибка. Ещё одна беззвучная вспышка, и он рухнул рядом с напарником.

В доке воцарилась тишина. Только капли воды продолжали свою монотонную, гулкую песню.

Из тени технического коридора вышла женщина. Она двигалась с хищной, плавной грацией. Тёмная тактическая одежда, волосы собраны в тугой узел. В руках — короткоствольный автомат. Лицо спокойное, сосредоточенное.

Она остановилась в десяти метрах от него.

— Кто ты? — спросил Хавьер, не опуская пистолета.

Женщина едва заметно усмехнулась.

— Та, что спасёт тебе жизнь. Пока что. У нас минута, пока не вернулись их друзья. За мной, если не хочешь здесь остаться.

Она развернулась и жестом указала ему на коридор, из которого появилась. Хавьер колебался секунду. Ловушка сменилась другой ловушкой. Выбор был очевиден. Он рванулся за ней.

Они бежали по узким, тёмным туннелям, пахнущим сыростью и ржавчиной. Наконец, остановились у ржавой металлической лестницы, ведущей наверх.

Хавьер схватил её за предплечье. Оно было твёрдым, как сталь.

— Кто ты, чёрт возьми? — прохрипел он.

Ева — он узнает её имя позже — выдернула руку. Движение было резким, стальным. Её глаза в полумраке блеснули.

— Я уже сказала. А теперь прекрати задавать вопросы и лезь наверх. Времени мало.

— Почему ты мне помогла? — не унимался он.

Она посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом.

— Мне нужна была эта заварушка. Пока они заняты тобой, я могла бы забрать информатора. Но ты привлёк слишком много внимания. Ты спугнул дичь.

— Мне нужна информация. О моей сестре. Люсии Рейес.

При упоминании имени что-то в её взгляде изменилось. Лёд на мгновение треснул.

— Твоя сестра наткнулась на программу «Шум». Очень глубоко. Они не оставят её в живых. Её или убьют, или… сделают одной из них.

Слова ударили Хавьера под дых.

— Есть способ её спасти?

Женщина молчала несколько долгих секунд.

— Возможно. Есть один шанс. Программист, который работал с создателем «Шума». Его зовут Ариф. Он украл часть данных и сбежал. У него может быть полный список «спящих».

— Где он? — в голосе Хавьера прозвучала отчаянная надежда.

— Далеко отсюда. Прячется там, где нет цифрового следа. Джакарта. Плавучий район «Кампунг Апунг».

Джакарта. Это было безумие. Но это был след. Единственный. Он вцепился в него.

— Я полечу туда.

— Ты один там не выживешь, — констатировала она. — Мне тоже нужен этот список. По своим причинам. Так что, похоже, на какое-то время мы партнёры.

— Я тебе не доверяю, — честно сказал Хавьер.

— И правильно делаешь, — ответила она, начиная подниматься по лестнице. — Я тебе тоже. А теперь пошевеливайся, Рейес. Нас уже ищут.

Марко Веронези сидел в неприметном чёрном «Ауди», припаркованном в полукилометре от базы. Он опустил бинокль и с силой ударил кулаком по рулю.

— Сука!

Провал. Полный, унизительный. Трое лучших бойцов лежали мёртвыми в проклятом доке. Цель, Хавьер Рейес, ушёл. И ушёл не один. Кто-то вмешался. Снайпер, работающий как призрак.

Он нажал кнопку на зашифрованном коммуникаторе.

— Говори, Марко, — голос Хелен Рихтер в наушнике был холодным, как скальпель.

— Цель ушла, — выдавил он. — С посторонней помощью. У нас трое двухсотых.

В наушнике повисло молчание. Марко представил её лицо — непроницаемую маску, за которой бушевала мигрень. Он ненавидел подводить её.

— Найди его, Марко, — наконец сказала она. Голос был тихим, но в нём звенела сталь. — Найди его. Или можешь не возвращаться.

Связь прервалась.

Марко откинулся на сиденье, закрыл глаза. В ушах звенел голос Рихтер. Он сжал кулаки, костяшки побелели. В кармане завибрировал телефон. Сообщение от жены. Он сбросил вызов, не читая. Не сейчас. Сейчас нужно было думать.

— Группа Бета, доклад, — сказал он в рацию. — Информатор. Клаус. Он вам нужен живым.

— Видим его, босс, — ответил голос. — Он ранен в ногу, пытается уползти. Лежит у западного выхода.

— Взять его. И уходим.

Но было уже поздно.

Марко снова поднял бинокль. Он увидел Клауса, который корчился на земле. К нему подъехал неприметный серый фургон без номеров. Двери распахнулись, и из него вышли двое в гражданской одежде. Они двигались без суеты, буднично и страшно.

— Босс, тут посторонние! — закричал в рации командир группы Бета. — Приказы?

Марко смотрел, затаив дыхание. Его люди, вышедшие из укрытий, направили оружие на пришельцев. Но те их словно не замечали. Один присел рядом с Клаусом и сделал ему укол в шею. Тот мгновенно обмяк. Второй забросил его тело в фургон. Всё произошло за десять секунд.

— Стрелять? Босс, приказывайте!

Марко колебался. Кто это? Их движения были слишком отточенными, слишком спокойными.

Пока он медлил, фургон захлопнул двери и плавно тронулся с места, растворяясь в утреннем тумане.

Марко опустил бинокль. Позвоночник свело ледяным спазмом. Это были не просто профессионалы. Это были волки.

Он снова нажал кнопку вызова.

— Рихтер.

— Что ещё, Марко? — в её голосе было неприкрытое раздражение.

— Информатора… только что забрали. Прямо у нас из-под носа.

В ответ — долгое, тяжёлое молчание. Оно было страшнее любого крика.

Они поднялись по ржавой лестнице и остановились у решётки вентиляционной шахты. Сквозь грязные прутья открывался вид на западный выход из дока. Отсюда, из тени, они и наблюдали за отъезжающим фургоном.

— Кто это, блядь, такие? — прошептал Хавьер, чувствуя, как его паранойя разрастается до вселенских масштабов.

Женщина молчала. Но Хавьер увидел, как её губы сжались в тонкую, белую линию, а в глазах полыхнула неприкрытая ненависть. Она знала, кто это. И это пугало его гораздо больше, чем перестрелка.

В этой игре было больше игроков, чем он мог себе представить. И он был даже не пешкой. Он был наживкой.

Глава 4: Плавучий город

Сон был роскошью. Хавьер её себе позволить не мог. Он сидел, вжавшись в узкое кресло эконом-класса, и смотрел в темноту за иллюминатором. Десять тысяч метров отделяли его от земли, но он никогда не чувствовал себя так близко к аду.

Гул двигателей «Боинга» был монотонным, убаюкивающим шумом. Должен был успокаивать. Но для Хавьера он звучал как обратный отсчёт.

Пуля в Гамбурге содрала кожу и мясо. Теперь боль в боку из острой превратилась в тупую, ноющую. Постоянную. Каждый вдох — глухой укол. Напоминание, как легко они его просчитали.

Он скосил глаза на женщину рядом. Ева. Её профиль в тусклом свете салонной лампы был неподвижен, как на посмертной маске. Она спала или делала вид, что спит. Дыхание ровное, плечи расслаблены. Слишком спокойная. Хищник в состоянии покоя.

Что-то внутри, отточенное годами в самых грязных дырах мира, сжалось в тугой узел. Эта женщина была опаснее любого оперативника в камуфляже. Она была снайпером, который спас ему жизнь. Она была единственной, у кого был след. И он не доверял ей ни на секунду.

В Гамбурге, в сыром бетонном брюхе «Левиафана», её слова были спасательным кругом. «Ариф. Программист. Сбежал с частью кода. Он в Джакарте, в месте, которого нет на картах. Кампунг Апунг». Имя и место. Достаточно, чтобы он пошёл за ней, как бык на убой.

Он закрыл глаза, но темнота не приносила покоя. В ней всплывало лицо Люсии. Её смех. Последний разговор по видеосвязи, когда он, раздражённый, отмахнулся от её рассказов про Aethelred Consortium. «Хави, это серьёзно. Они делают что-то ужасное». Он не слушал. Хотел тишины.

Теперь тишина давила. В ней не было ничего, кроме гула его собственной крови. Он готов был отдать всё, чтобы этот гул прервал её голос. Вина была топливом, которое гнало его через континенты. Жгла сильнее, чем рана в боку.

— Ты не спишь, — это был не вопрос. Голос Евы был тихим, почти шёпотом, но прорезал гул самолёта, как скальпель. Она не открывала глаз.

Хавьер молчал.

— Твоя сестра, — продолжила она тем же ровным тоном. — Ты думаешь, ты просто вытащишь её, и всё закончится.

— Я её найду, — голос был низким и жёстким. — Остальное не твоё дело.

Ева медленно повернула голову. Её тёмные, как неподвижная вода, глаза впились в него.

— Ты даже не представляешь, что ты ищешь. Думаешь, это похищение? Плен? Это хуже.

Она наклонилась ближе. От неё пахло самолётным мылом и чем-то ещё, неуловимым, стерильным. Как в больнице.

— Программа «Шум»… это не промывка мозгов, Рейес. Представь, что в твой дом врывается чужак. Он не выгоняет тебя. Он селится в твоей спальне, носит твою одежду. А тебя запирает в подвале. Ты всё слышишь. Всё видишь. Но ничего не можешь сделать. Ты кричишь, но никто не слышит, потому что чужак говорит за тебя.

Хавьер сглотнул. Во рту было сухо. Воздух в салоне будто сгустился, дышать стало труднее.

— Они не стирают человека. Они хоронят его заживо в его собственной голове. Создают паразитическую личность, которая медленно пожирает настоящую.

Каждое её слово было каплей яда. Он хотел сказать ей, чтобы она заткнулась, но не мог. Потому что это звучало как правда. Ужасная, больная, но правда.

— Зачем? — выдавил он.

— Идеальный спящий агент. Никаких двойных жизней, никакой ностальгии. Есть только новая личность и набор команд. Легенда, в которую агент верит сам. Он не играет роль. Он живёт ею. Пока не услышит кодовую фразу. И тогда… чужак из подвала выходит на свет.

Хавьер откинулся на спинку кресла. Рубашка противно прилипла к лопаткам. Он представил Люсию. Её глаза, смотрящие на него, но видящие кого-то другого. Её голос, произносящий чужие слова. Тошнота подкатила к горлу.

— Как… как это обратить?

Ева смотрела на него долго, оценивающе. Словно решала, выдержит ли он вес следующей фразы.

— В этом вся прелесть их дьявольского изобретения. Это почти необратимо. Любая попытка достучаться до настоящей личности вызывает у «паразита» защитную реакцию. Системный сбой.

Она сделала паузу.

— У каждого «актива» есть спящий протокол. Одна из команд — самоуничтожение. Если старая личность начнёт прорываться… он просто выключит систему. Остановка сердца. Аневризма. Что угодно, что будет выглядеть как несчастный случай. Ты не спасать её летишь, Рейес. Ты летишь разминировать бомбу, которая тикает у неё в голове. Одно неверное слово — и ты сам нажмёшь на детонатор.

Хавьер вцепился в подлокотники так, что побелели костяшки. Шум в голове — гул двигателей, тихие разговоры, его собственная кровь — слился в единый рёв.

— Откуда, блядь, ты всё это знаешь? — он подался вперёд, голос — едва слышный гул на фоне двигателей.

— Я знаю, потому что видела, как это работает, — её голос оставался ледяным. — Видела, что остаётся после.

— Кто ты такая?

— Тот, кто хочет, чтобы Aethelred сгорела. Как и ты. Этого…

— …недостаточно, — закончил он за неё, резко отворачиваясь к иллюминатору.

В тёмном стекле отражалось его лицо и её спокойный профиль рядом.

Десять километров до земли. Рядом — монстр, который знает слишком много. Впереди — другие монстры и сестра, которую он может убить своими же руками.

Ловушка.

Он закрыл глаза, погрузившись в тяжёлое, липкое оцепенение.

В безликом номере отеля в Гамбурге пахло остывшим кофе и кислым запахом вчерашнего страха. Марко Веронези сидел на краю кровати, спина прямая. Перед ним на белом полотенце лежали разобранные части его «Глока». Он действовал методично, без суеты. Запах оружейного масла, резкий и чистый. Это был его ритуал. Способ вернуть контроль, когда мир вокруг рассыпался.

Провал в доках был полным. Катастрофическим. Цель — Рейес — ушла. Информатор похищен. Его люди мертвы. Он ещё не докладывал Хелен все детали. Он знал, что её голос по защищённой линии будет как сталь скальпеля, но он услышит в нём трещины разочарования. Это было хуже любого выговора.

Закончив чистку, он собрал пистолет с глухим, уверенным щелчком. Убрал оружие и достал из внутреннего кармана бумажник. Из потайного отделения он извлёк старую, затёртую фотографию. На ней был он, моложе лет на десять, и девушка с короткой стрижкой и яркой, искренней улыбкой. Хелен Рихтер. До того, как её взгляд стал стальным. До того, как корпорация выковала из неё своего ликвидатора. Он помнил ту девушку. И верил, что она всё ещё там, под слоями льда. Он служил ей, а не совету директоров.

Он смотрел на фото несколько секунд. Затем аккуратно убрал его обратно. Поражение — это не конец. Это просто негативная итерация сценария, как сказала бы она. Значит, нужно менять сценарий. Он посмотрел на экран планшета. Точка маячка, который его люди установили в Гамбурге, горела ровным светом. Сигнал двигался в сторону аэропорта. Марко усмехнулся. Рейес летел прямо в ловушку.

Первое, что ударило по Хавьеру в Джакарте, был не воздух. Это была стена. Плотная, тяжёлая, влажная стена из жара, которая схватила его за горло и вышибла из лёгких остатки прохлады аэропорта. Он замер на выходе, чувствуя, как пот мгновенно выступил на лбу. Рядом так же застыла Ева.

Второе, что его ударило, был запах.

Боже, этот запах. Запах был стеной. Первой ударяла в нос приторная сладость гниющей речной воды, но за ней тут же проступал пряный, всепроникающий дым от жаровен, въедавшийся в саму одежду. К этому примешивался удушающий аромат дуриана и тонкая, металлическая нотка, как от скотобойни. Запах разложения и жизни, переплетённых так тесно, что их уже не разделить.

— Сюда, — коротко бросила Ева и нырнула в хаос.

Они взяли раздолбанное такси, которое довезло их до окраины, где асфальт заканчивался. Дальше — пешком. «Кампунг Апунг» не был районом. Это был организм. Живой, гниющий лабиринт, построенный прямо на мутной, чёрной воде. Хижины из ржавого профнастила и пластика стояли на сваях или покачивались на понтонах. Их соединяли шаткие мостки, которые скрипели и прогибались под каждым шагом.

Хавьер двинулся за Евой, чувства обострены до предела. Здесь не было камер. Не было сетей. Только тысячи глаз, следящих за ними из тёмных проёмов. Они были чужаками. Белыми. А значит — добычей. Воздух был неподвижен, насыщен испарениями и звуками. Плач ребёнка, яростный спор, визг петуха, и под всем этим — тихое хлюпанье воды.

— Ариф выбрал хорошее место, чтобы исчезнуть, — сказал Хавьер, перепрыгивая через дыру в мостках.

— Он выбрал место, где никто не будет задавать вопросов, — ответила Ева, не оборачиваясь.

На одном из узких переходов их путь преградили. Трое. Худые, жилистые, с мутными глазами. В руках у переднего было ржавое мачете. Он ухмыльнулся и что-то сказал на своём языке. Не похоже на приглашение к чаю.

Хавьер не стал ждать. Тело сработало на инстинктах. Он шагнул вперёд, сокращая дистанцию. Мужчина замахнулся. Хавьер уклонился, его левая рука перехватила запястье, а ребро правой ладони рубануло по локтевому сгибу. Крик боли. Рука обвисла, мачете упало в воду. Хавьер толкнул его в грудь.

Второй кинулся на него сбоку. Но не добежал.

Ева.

Она двигалась с пугающей, нечеловеческой скоростью. Шагнула навстречу атаке. Её рука метнулась вперёд. Хавьер не успел разглядеть, что в ней было. Но он услышал глухой, влажный звук. Мужчина замер, глаза остекленели. Он рухнул на мостки, как мешок. Третий, увидев это, развернулся и бросился бежать.

Бой закончился за пять секунд.

Хавьер посмотрел на второго нападавшего. Тот лежал без движения. Из его шеи, чуть ниже уха, торчала рукоять ножа. Точный, хирургический удар.

Он перевёл взгляд на Еву. Она стояла абсолютно спокойно. Не запыхалась. Её лицо не выражало ничего. Ни страха, ни ярости. Только ледяная, пустая оценка. Она вытащила нож, вытерла его о штаны поверженного врага и убрала.

— Идём, — сказала она.

Хавьер смотрел на неё, и его недоверие переросло в тихий, леденящий ужас. Она была не просто солдатом. Она была чем-то другим. Чем-то, что создано исключительно для убийства. И это что-то сейчас было его единственным союзником.

Ещё несколько минут гнетущего молчания. Запах гнили стал гуще. Солнце, пробиваясь сквозь ядовитую дымку, превращало воду под ногами в блестящую, маслянистую плёнку. Наконец, Ева остановилась у одной из хижин.

— Здесь.

Вокруг было тихо. Слишком тихо. Жизнь в плавучем городе замерла. Только назойливое жужжание жирных зелёных мух.

Что-то внутри взвыло. Каждая клетка тела напряглась. Засада. Он это чувствовал кожей.

Он схватил Еву за руку.

— Что-то не так, — прошептал он.

Она посмотрела на него, потом на хижину. В её глазах на мгновение промелькнуло что-то похожее на сомнение.

— У нас нет выбора, — так же тихо ответила она. — Он единственный, кто может нас вывести на Кросса.

Кросс. Имя, которое она назвала в самолёте. Создатель «Шума». Архитектор ада, в котором была заперта Люсия.

Хавьер выругался про себя. Она была права. Выбора не было.

Он отпустил её руку и достал пистолет. Проверил предохранитель.

К чёрту выбор.

Он не стал стучать. Резкий удар ногой, и хлипкая дверь слетела с петель. Он ворвался внутрь, низко пригнувшись, ствол пистолета рыскал по тёмному помещению.

Комната была маленькой и пустой. Тусклая лампочка на голом проводе раскачивалась, отбрасывая по стенам дёрганые тени.

В центре, на стуле, сидел маленький, перепуганный мужчина с огромными от ужаса глазами. Ариф.

А за его спиной, прижимая ствол пистолета к его потному затылку, стоял Марко Веронези.

Он не был удивлён. Он смотрел прямо на Хавьера. И в его глазах было бесстрастное, спокойное удовлетворение человека, который ждал.

Хавьер застыл. Пистолет в его руке показался неимоверно тяжёлым.

В голове пронеслась одна мысль. Острая, ясная и холодная, как осколок стекла.

Ловушка.

Он бросил взгляд назад. Ева застыла в дверном проёме, её лицо — непроницаемая маска. Предатель или пешка? Уже не имело значения.

Он был в пасти. И она только что захлопнулась.

Глава 5: Ложная ветка

Воздух в хижине был плотным и живым. Он пах сырым деревом, ржавым металлом и чем-то сладковато-гнилостным, что поднималось от неподвижной воды внизу.

Жар от угольной жаровни в углу делал влажность почти осязаемой. Она ложилась на кожу липкой плёнкой. Снаружи, из лабиринта плавучего города, доносился приглушённый гомон: далёкий крик торговца, ровный гул лодочного мотора, смех детей.

Но внутри этой шаткой коробки звуки тонули. Оставалось только напряжение. Густое, как сам воздух.

Хавьер стоял неподвижно. Капли пота стекали по вискам. Его мышцы были напряжены до предела, готовые к взрыву. Инстинкты, выжженные на подкорке в местах, где смерть была валютой, били тревогу.

Это. Ловушка.

Он смотрел не на оперативников в тактическом снаряжении, блокирующих единственный выход. Не на их оружие, направленное ему в грудь. Он смотрел на Марко.

Полевой командир Aethelred Consortium выглядел неуместно в этой нищете. Чистый, выбритый, в дорогом снаряжении. Он держал программиста, Арифа, за шкирку, как мешок с мусором. Ариф дрожал, его глаза метались между дулом пистолета Марко и лицом Хавьера. Взгляд человека, который уже видит, как его убивают.

Улыбка Марко не имела ничего общего с весельем. Холодная, профессиональная, как блеск хирургического скальпеля.

— Рейес, — произнёс он, и его голос, спокойный и ровный, разрезал тишину. — Мы уж думали, ты совсем растворился. Призрак Гамбурга. А ты просто… предсказуем.

Хавьер молчал. Его мозг работал на предельной скорости, просчитывая углы, дистанции, количество врагов. Четверо. Слишком много для такой тесной комнаты. Он бросил быстрый взгляд на Еву. Она стояла чуть позади него, её лицо было непроницаемой маской, но он видел, как напряглись мышцы на её шее. Она тоже была готова.

«Как ты нас нашёл?» — внутренний голос Хавьера был ледяным шёпотом. Он не доверял Еве с самого начала. Её история была слишком гладкой, её помощь — слишком своевременной. Она привела его сюда. Прямо в пасть волку.

Ярость, густая и горячая, поднялась в горле, но он загнал её обратно. Сейчас не время.

Марко, будто прочитав его мысли, кивнул в сторону рюкзака Хавьера, брошенного у стены.

— Хороший маячок. Надёжный. Немецкое качество. Мы слышали каждый твой шаг от самого порта в Гамбурге. Каждый твой вздох. А твоя спутница… просто приятный бонус. Вы, ребята, ходите парой, так что найти тебя означало найти и её.

Удар был не физическим, но Хавьера качнуло, словно от настоящего. Не Ева. Не её предательство. Его вели с самого начала. «Аптекарь»… ловушка была расставлена ещё в Неаполе. Вся эта кровавая погоня, весь этот путь через полмира — просто поводок, который держали в стерильном офисе за тысячи километров отсюда.

Его паранойя, его инстинкты — всё оказалось бесполезным. Они не просто охотились на него. Они играли с ним.

Его взгляд метнулся к Еве. На её лице промелькнуло что-то — не удивление, а тень раздражения. Словно мелкая деталь нарушила её собственный, более сложный план. Значит, она не работала на них. Но она знала, что за ним следят. И использовала это. Использовала его как таран, чтобы пробить дорогу к своей цели.

Все эти мысли пронеслись в его голове за то мгновение, пока Ариф не сделал своего последнего, рокового движения.

Программист взвизгнул. Тонкий, панический звук, полный животного ужаса. Он рванулся в сторону, одновременно выхватывая из-за пояса что-то блеснувшее — маленький нож или заточку. Это было самоубийство.

Один из оперативников у двери, действуя на опережение, среагировал первым. Короткая очередь. Сухие хлопки оглушили, разорвав воздух в тесной хижине. Пули вошли Арифу в живот. Его тело дёрнулось, глаза расширились от шока, на тонкой рубашке расплылось тёмное пятно.

И в этот момент хаос стал её стихией.

Пока все смотрели на падающего Арифа, Ева уже двигалась. Нечеловечески быстро, текуче, как хищник. Она не тратила время на прицеливание. Её нога, обутая в тяжёлый ботинок, с силой врезалась в проржавевшую ножку жаровни.

Раскалённые угли с шипением посыпались на деревянный пол. Хижину мгновенно наполнило едким, удушливым дымом.

Видимость упала до нуля.

Хавьер среагировал на мгновение позже, инстинктивно падая на пол. Крики, беспорядочная стрельба. Он ответил вслепую, целясь туда, где только что были фигуры. В дыму раздался ещё один выстрел, но не от него. Резкий, звонкий. Затем — звон бьющегося стекла и короткий, яростный крик.

Блядь. Она не целилась в них. Она выстрелила в керосиновую лампу над головой одного из оперативников. Горящая жидкость и осколки заставили его отшатнуться, открывая им секунду.

— Сюда! — её голос был резким приказом в его ухе.

Пули с треском прошивали тонкие стены хижины. В дыму и суматохе Хавьер на ощупь схватил Еву за руку и потащил за собой. Единственный выход был не наружу, а вниз. Он помнил это место. Гнилые доски, которые прогибались под ногами.

Он ударил по ним ногой. Раз. Другой. С сухим треском дерево поддалось. В лицо ударил концентрированный смрад стоячей воды. Не думая, он шагнул в темноту, увлекая Еву за собой.

Падение было коротким. Шок от погружения в мутную, неестественно тёплую воду выбил из лёгких остатки воздуха. На мгновение мир исчез, сменившись давлением, тишиной и запахом абсолютного разложения.

Они всплыли, отфыркиваясь и жадно хватая ртом воздух. Хавьер тут же затащил Еву за широкую бетонную сваю, которая держала хижину над водой. Сверху доносились приглушённые крики, ругань на английском и ещё несколько выстрелов. Потом стало тише. Они искали их. Хавьера мутило. Он сглотнул, чувствуя, как к горлу подступает кислая желчь. Запах этой воды, казалось, въелся прямо в кровь.

Хавьер прижался щекой к холодному, склизкому бетону. Сердце билось о рёбра — глухо, часто, как барабан. Он пытался восстановить дыхание, но каждый вдох был пыткой. Запах. Он был вездесущим. Это был сложный коктейль из гниющей рыбы, тины, дизельного топлива и неочищенных стоков.

Запах забивался в нос, в горло, оседал на языке кислым привкусом. Хавьера чуть не вырвало. Он сглотнул, чувствуя, как желчь поднимается к горлу. Этот запах, он знал, останется с ним надолго. Как шрам.

Он посмотрел на Еву. Она держалась на воде спокойно. Её лицо было мокрым, волосы прилипли ко лбу, но глаза оставались холодными и сосредоточенными. Она смотрела на него, и в её взгляде не было ни страха, ни раскаяния. Только оценка. Словно она взвешивала, представляет ли он всё ещё ценность.

«Сука», — подумал он. Ярость снова начала закипать, но тут он увидел движение.

В нескольких метрах от них, цепляясь за деревянную сваю, барахтался Ариф. Его тело было уже наполовину в воде, он хрипел, и с каждым вздохом из его рта вырывались кровавые пузыри. Он умирал.

Хавьер оттолкнулся от опоры и подплыл к нему, игнорируя Еву. Вся его миссия свелась к этому человеку, захлёбывающемуся кровью и грязью.

Он схватил Арифа за воротник мокрой рубашки.

— Список! — прошипел он, и его голос был похож на скрежет металла. — Где список, Ариф?!

Глаза программиста сфокусировались на нём. В них уже не было страха, только тупая боль. Он попытался что-то сказать, но изо рта вырвался лишь булькающий кашель.

— Говори, твою мать! — Хавьер встряхнул его, не обращая внимания на слабое тело. — Где он?!

— Ты… ищешь… не то… — слова были обрывками, хриплыми и едва слышными.

— Что не то?! В ком он?! — Хавьер чувствовал, как уходит время. Как уходит жизнь из этого тела.

Ариф закашлялся снова, его тело содрогнулось в конвульсии.

— Нет… списка… — прохрипел он. — Не на… бумаге… Он… в них…

Хавьер замер.

— В них? В ком?!

Взгляд Арифа стал совсем мутным. Он смотрел куда-то сквозь Хавьера.

— В… якорях… — его губы едва шевелились. — Акустических… Кросс… Только Кросс… может их… прочесть…

Его голова дёрнулась в последний раз. Тело обмякло в руках Хавьера. Он отпустил его. Мутная вода тут же скрыла обмякшее тело из виду, унося под хижину.

Тишина.

Сверху больше не доносилось ни звука.

Хавьер остался наедине с последними словами мертвеца. Нет списка. Якоря. Кросс.

Осознание ударило, как кувалдой по затылку. Стамбул. Гамбург. Все трупы, оставленные на пути. Вся эта отчаянная гонка была погоней за призраком. За ложной веткой.

Он медленно повернул голову. Ева смотрела на него. В её глазах не было удивления. Он увидел там то, что боялся увидеть больше всего: холодный, трезвый расчёт. Она не выглядела разочарованной. Она выглядела так, будто получила именно то, за чем пришла.

Он подплыл к ней. Вода между ними казалась наэлектризованной.

— Ты знала, — это был не вопрос. Это было утверждение.

— Я догадывалась, — её голос был ровным, безэмоциональным. — Я знала, что список — это приманка. Слишком просто для них. Я не знала, что именно они ищут. Теперь знаю.

— И ты привела меня сюда, чтобы он сказал это мне? — ярость в его голосе была сдавленной, низкой.

— Я привела тебя сюда, потому что знала, что команда Рихтер придёт за тобой. И знала, что они приведут меня к Арифу. А ты был хорошим тараном, чтобы пробить эту стену. Ты справился.

Блядь. Она даже не пыталась врать. Этот цинизм был хуже любого предательства. Он был просто инструментом. Одноразовым. Его одержимость, его боль по поводу сестры — всё это было для неё лишь рычагом.

Инстинкт кричал ему свернуть ей шею прямо здесь. Но слова мертвеца вцепились в его мозг. Якоря. Кросс. Она знала больше. Сейчас она была единственным ключом.

Он ненавидел её. Но она была ему нужна.

Это осознание было омерзительнее, чем запах, который их окружал.

В ситуационном центре Aethelred Consortium не было хаоса. Были холод, тишина и стерильность. Единственный звук — низкий, ровный гул серверов. Хелен Рихтер сидела перед стеной из мониторов, её спина была идеально прямой. Она была центром этой тишины, островом спокойствия посреди бури.

На главном экране дёргалось изображение с нашлемной камеры Марко. Хелен видела всё: панику, дым, стрельбу. Она видела, как Хавьер Рейес и неизвестная женщина исчезают в дыре в полу. Провал. Полный, катастрофический провал.

Её большой палец с силой вжимался в подушечку указательного под полированной поверхностью стола. Острая, заземляющая боль была единственным, что выдавало её внутреннее состояние.

«Негативная итерация», — пронеслось в её голове. Эвфемизм для слова «провал». Она ненавидела это слово. Провал — это то, что случилось с её отцом. Он проявил слабость, и система его сожрала. Она не повторит его ошибку.

И тут трансляция с камеры Марко вздрогнула. Её люди, оперативники Aethelred, начали падать. Их убирали профессионально, точными выстрелами. Другая команда. «Чистильщики». Но не её.

Хелен подалась вперёд, её глаза сузились.

Камера Марко упала вместе с ним. Перед тем как сигнал пропал, объектив на долю секунды зафиксировал лицо одного из нападавших. Молодой парень, сосредоточенный, с мёртвыми глазами и гарнитурой в ухе.

Хелен застыла.

Она знала это лицо. Её система, «Оракул», сотни раз прогоняла досье конкурентов. Антон. Позывной «Сыч». Лучший полевой техник и оперативник Дмитрия Воронова.

Русские.

Её взгляд метнулся к другому монитору, где мигала точка маячка, который привёл её команду в эту ловушку. Точные координаты. Воронов не мог оказаться там случайно. Так не бывает.

Он знал. Знал, где и когда нанести удар.

А это означало только одно.

Кто-то передал ему эти координаты. Кто-то из её команды. Кто-то, кому она доверяла.

Её мигрень, которая тупым обручем сжимала череп последние несколько часов, внезапно исчезла. Боль сменилась абсолютной, ледяной, кристальной ясностью. Мысли стали острыми, как осколки стекла.

Она смотрела на погасший экран, но видела не его. Она видела лицо Марко. Его преданность. Его слова. Его быстрый, украденный взгляд на фотографию дочери.

Слабость. Или прикрытие.

Холод, не имеющий ничего общего с температурой в помещении, начал медленно расползаться по её венам. Её враг был не только в Москве. Он был не только в грязных трущобах Джакарты.

Он был рядом. В её команде.

Хелен Рихтер медленно откинулась на спинку кресла. Её лицо было похоже на маску из слоновой кости. В её глазах больше не было боли. Только твёрдость стали и холодное, безжалостное обещание.

Она его найдёт. И она его уничтожит.

Глава 6: Эхо прошлого

Сингапур встретил их липкой влажностью и безразличием. Убежищем стала тесная пластиковая ячейка, которую здесь называли отелем.

Конденсат монотонно капал с решётки старого кондиционера. Кап… кап… кап. Ритмичный, навязчивый звук, от которого нельзя было укрыться. Каждая капля билась о поддон с точностью метронома. Отсчитывала секунды его провала.

Он сидел на краю узкой койки, жёсткой, как доска. Спина болела, рёбра ныли тупой, неотступной болью. В голове стучал собственный, рваный ритм — отголосок перестрелки в Джакарте, адреналинового пожара. Теперь от него остался только холодный пепел.

Капсула была белой и стерильной, как палата. Один иллюминатор, мутный от солёного воздуха, выходил на грузовой порт. За ним раскинулся другой мир — мир гигантских кранов, похожих на доисторических насекомых, мир гудящих кораблей и россыпи огней в маслянистой воде.

Мир движения. А здесь, в этой коробке, время застыло.

Ева стояла у иллюминатора, неподвижная, как статуя. Она не смотрела на порт. Она смотрела в никуда. Её силуэт, вырезанный на фоне ночного города, казался чужеродным, слишком острым для этого мягкого, влажного мира.

В воздухе между ними висело невысказанное: его ярость, её подозрения, её ледяное спокойствие. Он ненавидел эту тишину. Она была хуже крика.

Кап… кап… кап.

Звук царапал нервы, залезал под кожу. Хавьер подумал об «акустических якорях», о которых бормотал умирающий программист. О мелодиях, вшитых в чужое сознание. Может, и у него теперь есть свой якорь? Этот звук. Этот проклятый, монотонный стук капель.

Он заставил себя пошевелиться. Боль прострелила бок. Плевать.

Он потянулся к рюкзаку, достал защищённый ноутбук Люсии. Тяжёлый, как надгробная плита. Положил его на колени. Холодный пластик. Он включил ноутбук, и экран ожил, заливая капсулу мертвенно-синим светом.

Запрос пароля.

Он пробовал десятки раз. Даты рождения, имена, клички домашних животных, которых у них никогда не было. Всё, что приходило в голову. Всё было неправильно. Он смотрел на мигающий курсор, и кулаки сжались сами собой.

И тут, глядя на огни порта, на бесконечное движение, он вспомнил. Место, где всё было неподвижно. Маленькая, выжженная солнцем деревушка в Андалусии, где они выросли. Место, из которого он сбежал, как из тюрьмы, и о котором она всегда говорила с тихой тоской.

Он почти забыл название. Почти.

Его пальцы, разбитые и грязные, медленно набрали слово:

Alquería

Нажал Enter.

Экран моргнул. Пароль был принят.

На секунду его захлестнуло. Он взломал её защиту. Но тут же в груди кольнуло — остро, как иглой. Пароль был таким простым. Таким очевидным. Он просто забыл. Забыл то единственное, что для неё было важно.

На экране открылся рабочий стол. Несколько папок. «Счета». «Контакты». «Aethelred». И одна, без названия, просто с символом лабиринта. Тем самым, что нарисовал кровью умирающий в Стамбуле. Хавьер кликнул на неё.

И экран снова изменился. Вместо файлов он увидел таймер. Огромные красные цифры в центре экрана.

20:00

Под ними строка текста:

Протокол «Мёртвая рука» активирован. Введите вторичный ключ или все данные будут уничтожены

19:59

19:58

Сука. Умная сука. Его сестра. Она предусмотрела и это. Защита от чужаков. Защита от таких, как он. Ярость вернулась, холодная и острая. Он забарабанил пальцами по корпусу ноутбука, пытаясь сообразить. Какой, к чёрту, ключ? Что ещё он забыл?

19:47

Он начал лихорадочно открывать другие папки, пока таймер пожирал время. «Счета». Он пролистывал их. Авиабилеты в Цюрих. Чеки за аренду автомобиля. Счёт из магазина альпинистского снаряжения — ледорубы, кошки, верёвки. Что за херня?

Люсия и горы. Несовместимые понятия.

Папка «Контакты». Зашифрованные переписки. Большинство он не мог открыть. Но в одной, незащищённой, он увидел имя: Доктор Армин Кросс. И адрес. Уединённый санаторий высоко в Швейцарских Альпах. «Санктум Альпин».

15:23

Он открыл папку с лабиринтом ещё раз, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Там был один доступный файл — папка со спутниковыми снимками. Он открыл их. Десятки фотографий санатория. С разных углов, в разное время суток. С пометками. «Слабые точки периметра». «Слепые зоны камер». «Предполагаемый маршрут проникновения».

И тут картинка сложилась.

Это было не расследование. Это была подготовка к штурму.

Всё встало на свои места. Билеты. Снаряжение. Снимки. Люсия не была жертвой, которую заманили в ловушку. Она была охотником. Она сама шла туда. Она готовила свою собственную, одиночную операцию.

А он… он со своей неуклюжей, яростной «спасательной миссией» был не более чем камнем, брошенным в сложный часовой механизм. Он не спасал её. Он всё рушил.

От этого осознания перехватило дыхание. Он пришёл не вытащить её из ада. Он пришёл помешать ей сжечь этот ад дотла. Вся его праведная ярость, вся его вина, которая гнала его через полмира, — всё это оказалось эгоистичным бредом. Он думал о себе. О своём искуплении. А не о ней.

10:02

Он откинулся на стену капсулы. Пластик холодил затылок. Кап… кап… кап. Звук стал невыносимым. Он был спасателем, который топил того, кого пытался спасти. Он был захватчиком.

— Ты знала, — голос Хавьера был тихим, сдавленным. Он не смотрел на Еву, его взгляд был прикован к таймеру. 04:56.

Ева не повернулась.

— Я знала, что она ищет Кросса, — её голос был ровным, лишённым эмоций, как у диктора, зачитывающего сводку погоды. — И знала, что у неё не хватит сил дойти до конца. Она журналист. Не солдат.

— И ты решила использовать меня, — это был не вопрос. Констатация факта. Горечь во рту была такой сильной, что хотелось сплюнуть. — Как таран.

— А ты дал себя использовать, — она, наконец, повернулась. Её глаза в полумраке казались чёрными провалами. Ни сочувствия. Ни жалости. Только холодная, жестокая логика. — Потому что твоя вина громче твоего инстинкта. Ты несёшься вперёд, оставляя за собой трупы, и называешь это спасением.

Она кивнула на ноутбук.

— Этот таймер… она поставила его от таких, как ты. От тех, кто думает, что спасает, а на самом деле — мешает.

02:13

Хавьер поднял на неё тяжёлый взгляд.

— Что… тебе нужно от Кросса?

— То же, что и твоей сестре, — сказала она, и в её голосе впервые проскользнула тень чего-то похожего на эмоцию. Глубоко запрятанная ненависть. — Только я, в отличие от неё, готова сжечь всё дотла, чтобы это получить. У нас с ним… личные счёты.

Хавьер сжал кулаки. Бессилие было хуже боли. Он был в тупике. Готов был разбить ноутбук о стену.

01:09

— Дай сюда, — Ева шагнула к нему и взяла ноутбук. Хавьер не сопротивлялся. Он смотрел, как она смотрит на таймер, потом на него.

— Этот таймер — защита от грубой силы. От таких, как ты. А ключ — защита от чужих. Он должен быть твоим.

— Я всё перепробовал! — он ударил кулаком по стене капсулы. Пластик глухо отозвался.

— Нет, — её голос был ровным и острым, как скальпель. — Ты пробовал то, что связывало вас в прошлом. А она думала о будущем. О том, куда шла. Что было её целью?

Хавьер замер. Альпы. Санаторий. Кросс. Цель. Он посмотрел на экран. Его пальцы зависли над клавиатурой, а затем медленно набрали новое слово:

Sanctum

00:17

Он нажал Enter.

Красные цифры замерли. Повисели секунду в воздухе и исчезли. На экране снова появились папки. Всё было на месте. Доступ открыт.

Хавьер смотрел на Еву. Ненависть боролась с изумлением. И с неохотным, отравленным привкусом зависимости. Он был ей нужен. Эта мысль была омерзительна.

— Как? — выдавил он.

— Некоторые двери не нужно открывать ключом, — ответила она, отступая обратно к окну. — Их нужно понимать.

Спектакль окончен.

Хавьер молчал, переваривая произошедшее. Она не просто спасла данные. Она снова показала ему, кто здесь на самом деле контролирует ситуацию. Он был грубой силой. Она — умом и знанием. И сейчас они были нужны друг другу.

Он ненавидел эту мысль. Ненавидел её. Но ещё больше он ненавидел мысль о том, что без неё он не доберётся до Люсии.

— Что дальше? — спросил он, и голос прозвучал чужим.

Ева посмотрела на него через плечо.

— Дальше — Альпы. Ты поможешь мне добраться до Кросса. Я помогу тебе вытащить твою сестру.

Она сделала паузу, давая словам повиснуть в тяжёлом воздухе.

— После этого наши пути расходятся. Навсегда.

Это не был союз. Это была сделка с дьяволом. И Хавьер не был уверен, кто из них дьявол.

Он молча кивнул. Один раз. Резко.

Это было его согласие.

В тысячах километров от них, в стерильном пентхаусе, переоборудованном во временную оперативную базу, пахло озоном от работающей электроники, слабым запахом антисептика и горьким, пряным ароматом кофе, только что сваренного в турке. Запах не дома, а лаборатории.

Дмитрий Воронов стоял у панорамного окна, глядя на сверкающую паутину ночного Сингапура. Город внизу казался ему платой с микросхемами — упорядоченным, логичным, предсказуемым. Он сделал глоток из маленькой чашки.

За его спиной, в центре комнаты, шла тихая работа. Программист, которого его люди сумели выхватить почти бездыханным из-под носа у Aethelred, лежал на медицинской кушетке. Он был жив. Условно. Провода от датчиков тянулись от его висков к монитору, на котором прыгали хаотичные кривые. Рядом сидел «Сыч», молодой технический гений Воронова.

— Твои коллеги в Гамбурге сработали чисто, — бросил Воронов, не оборачиваясь. — Теперь наша очередь.

Лена Орлова сидела у изголовья. Она не повышала голос. Не угрожала. Её метод был тоньше. Она говорила тихо, почти шёпотом, её голос был монотонным, убаюкивающим. Она не ломала его сознание. Она искала в его руинах обходные тропы.

— «Шум», — говорила она, и один из графиков на мониторе вздрагивал. — Просто шум. Расскажи мне про шум.

Программист что-то бормотал, его губы едва шевелились.

— Не… не тишина… всегда шум…

— Кросс хотел тишины? — мягко подсказала Лена.

— Да… Тишина… чистый лист… Но получался… только шум. Эхо…

Воронов повернулся от окна. Эхо. Интересное слово.

— Левиафан, — произнесла Лена следующее слово.

Глаза программиста под закрытыми веками заметались. Его дыхание стало прерывистым.

— Под водой… холодно… Первый… неудачный… Эхо… она была Эхо…

— Что такое якоря? — продолжала Лена, её голос не менялся.

— Звук… У каждого свой… Ключ… Ключ к подсознанию… Только он… только Кросс может их прочесть… Он их пишет… он их читает… — программист закашлялся, изо рта пошла тонкая струйка крови.

— Где он их читает?

— Санктум… Коллекция… Он коллекционирует… самые интересные случаи… Сломанные… красивые…

Сознание угасало. Тело вздрогнуло в последний раз, и линии на мониторе выровнялись. Стали плоскими.

— Всё, Дмитрий Сергеевич. Контакт потерян, — доложил «Сыч».

Воронов кивнул, допивая свой кофе. Он подошёл к кушетке и посмотрел на мёртвое тело. Расходный материал.

Лена Орлова молча встала и отошла к панорамному окну. Она выглядела уставшей. Достала из кармана жакета телефон и белые наушники. Воронов услышал тихий, едва различимый звук — шум дождя и далёкие раскаты грома. Она закрыла глаза, её лицо на мгновение разгладилось. Она смывала с себя грязь чужого, взломанного сознания. Заменяла искусственный шум программы на естественный.

Воронов отвернулся. Он уважал её методы. И знал, какую цену она платит за эту силу.

— «Сыч», выведи на экран карту, — приказал он.

Большой экран на стене ожил, показав спутниковый снимок Европы.

— Приблизь. Швейцарские Альпы.

Изображение увеличилось, превратившись в рельефную карту заснеженных вершин. Всё это время они гонялись за призраками. Рихтер пыталась их уничтожить, он — собрать. Оба были неправы.

Он повернулся к Лене, которая всё ещё стояла у окна с закрытыми глазами.

— Он прав, — сказал Воронов, скорее себе, чем ей. Его голос звучал ровно, но в нём слышалось возбуждение первооткрывателя. — Активы — это лишь бракованные копии. Искажённые отражения. Расходный материал.

Он сделал паузу, давая мысли обрести форму.

— Нам не нужен продукт. Нам нужен создатель. И его библиотека.

Он посмотрел на «Сыча».

— Готовь группу. Полная боевая выкладка. Цель — не захват людей. Нам не нужны новые пациенты.

Его глаза холодно блеснули.

— Цель — экспроприация. Архивы, сервера, прототипы, записи. Всё, что есть в этом его «Санктуме». Полная экспроприация исходного кода.

Глава 7: Моральный компас

Холод в комнате был искусственным. Не как зимний воздух, пробирающий до костей, а как вакуум. Стерильный, выверенный, откачанный до последней молекулы тепла.

Стены из затемнённого смарт-стекла, сейчас непроницаемо-чёрные, поглощали звук. Даже собственное дыхание казалось здесь чужеродным шумом. Хелен сидела за длинным полированным столом. На нём не было ничего, кроме двух стаканов с водой и тёмного прямоугольника встроенного экрана. Она не прикасалась к воде.

В висках зарождался знакомый гул. Не боль, ещё нет. Пока что это было лишь обещание боли, низкочастотная вибрация, которая настраивала её нервы на предельную резкость. Она знала этот пролог. Он всегда предшествовал решениям, цена которых измерялась не в франках, а в ударах сердца. Чужих.

Дверь беззвучно скользнула в сторону. Вошёл Марко Веронези.

Он всегда двигался с экономной грацией хищника, даже в деловом костюме, но сегодня в его уверенной походке сквозила почти незаметная жёсткость. Словно мышцы под дорогой тканью были натянуты слишком сильно.

Он сел напротив, не дожидаясь приглашения, поставил локти на стол и сцепил пальцы. Поза готовности. Обороны.

Хелен дала тишине поработать. Секунда. Две. Пять.

Она смотрела, как Марко выдерживает паузу, его лицо — непроницаемая маска профессионала. Но она видела то, чего не зафиксировала бы ни одна камера. Лёгкое напряжение в желваках. То, как его большой палец нервно тёр сустав указательного. Он ждал удара.

– Джакарта, – сказала она наконец. Голос ровный, лишённый интонаций. Словно она зачитывала биржевую сводку. – Провал операции классифицирован как критический. Потерян ценный источник, команда понесла потери, основная цель упущена. Это не соответствует твоим стандартам эффективности, Марко.

Он кивнул. Медленно.

– Обстановка была… сложной. Хаотичной. Рейес и его спутница действовали непредсказуемо.

Ложь, подумала Хелен. Точнее, полуправда. Худший вид лжи.

Она не стала спорить. Вместо этого её палец коснулся сенсорной панели стола. Встроенный экран ожил, вспыхнув холодным синим светом. На нём не было видеозаписей или фотографий. Только абстрактная схема. Переплетение векторов, временных меток и географических координат. Аналитика «Оракула». Чистая, безжалостная математика.

– «Оракул» не анализирует хаос. Он анализирует данные, – сказала она, указывая на пульсирующую точку на схеме. – Вот здесь твоя команда вошла в хижину. Вот временная метка начала огневого контакта. Всё по протоколу. А вот это… – она провела пальцем, и на схеме появилась новая, красная линия, – это группа Воронова.

Марко наклонился вперёд, вглядываясь в экран. На его лице было выражение искреннего, профессионального интереса. Слишком искреннего.

– Они были рядом. Мы знали, что это возможно.

– Они были не просто рядом, – голос Хелен стал ещё тише, ещё твёрже. – Смотри на временные метки. Их вектор движения изменился за три минуты до того, как твоя группа была скомпрометирована. За три минуты до того, как Ариф был ранен. И они двигались не к хижине. Они двигались к точке вашей предполагаемой эвакуации. К той самой точке, которую ты запросил у меня за час до штурма. Они знали, куда вы пойдёте после провала. Как, Марко?

Он откинулся на спинку стула. Вздохнул.

– Это невозможно. Совпадение. Может, у них был свой источник… наводчик в банде, которая нас атаковала.

– Совпадения – это статистическая погрешность, которую мы учитываем. А это, – она постучала ногтем по экрану, и звук получился сухим, как треск кости, – это тактическая неэффективность. Ты был моим лучшим полевым командиром. Ты не допускаешь таких… неэффективностей. Ты видишь их за три хода вперёд.

Он молчал. Взгляд был прикован к схеме на столе, но видел он не её. Хелен дала ему ещё несколько секунд. Она знала, что сейчас в его голове идёт война. Между инстинктом самосохранения и тем, что от него осталось.

– Хелен, я… – начал он, и голос впервые дрогнул, надломился. – Я всегда был лоялен. Тебе. Не консорциуму. Тебе.

Она подняла на него глаза. Её собственный «шум» в голове, мигрень, усилился, превратившись в тупой, давящий обруч.

– Лояльность – это актив, Марко. И как любой актив, его нужно периодически аудировать.

Она выключила экран. Комната снова погрузилась в полумрак. Теперь между ними не было ничего, кроме двух метров полированного дерева и её взгляда. Она не моргала. Она просто смотрела, ожидая, когда в его защите появится первая трещина.

Это произошло не сразу. Сначала он пытался выдержать её взгляд, доказать свою правоту силой воли. Но её воля была абсолютной, закалённой страхом и предательством, которое она сама совершила много лет назад.

Первым сдался его взгляд. Всего на долю секунды он метнулся в сторону, к тёмной стеклянной стене, словно ища выход. Потом на его шее дёрнулся мускул. Один раз. Непроизвольно. И наконец, он сглотнул. В мёртвой тишине комнаты этот сухой звук был похож на щелчок взводимого курка.

В его глазах не было страха. Хелен увидела там пустоту. Выжженную землю, где когда-то была воля.

Для неё это было равносильно подписанному кровью признанию.

Она ровно выдохнула. Гул в висках немного ослаб.

– Спасибо за твой отчёт. Можешь идти. Жди дальнейших инструкций.

Марко поднялся. Не говоря ни слова, он развернулся и вышел. Дверь за ним беззвучно закрылась.

Хелен осталась одна. Она смотрела на пустой стул напротив. Марко Веронези, её самый надёжный инструмент, её моральный компас, только что был списан. Она мысленно поставила галочку в протоколе.

Декомиссия актива. Процесс запущен.

Марко вышел из комнаты совещаний, и стерильный холод конференц-зоны сменился едва уловимым запахом озона и дорогих чистящих средств. Он шёл по мягкому серому ковру, не глядя на редких сотрудников. Его лицо было каменным, плечи расправлены.

Снаружи он был всё тем же Марко Веронези, начальником службы безопасности. Но внутри что-то оборвалось, рухнуло вниз с глухим ударом.

Он знал, что это конец. Она знала. Её молчание было страшнее любого приговора.

Он не пошёл в свой кабинет. Миновав лифтовый холл, он спустился по лестнице в фойе, кивнул охраннику и вышел на улицу. Прохладный вечерний воздух ударил в лицо, но не принёс облегчения. Цюрих жил своей размеренной, богатой жизнью. По Банхофштрассе катились бесшумные трамваи, в витринах бутиков горел тёплый свет. Мир порядка и правил. Мир, который он защищал и который его сожрал.

Он свернул в боковой переулок и дошёл до подземного перехода. Здесь пахло сыростью и мочой. У стены стоял ряд общественных видеотерминалов — анонимных, почти не отслеживаемых. Он достал из кармана тонкую пластиковую карту и вставил её в щель.

Экран ожил, зашипев помехами. Марко набрал длинный номер. После нескольких гудков изображение стабилизировалось.

На экране появилось лицо девочки лет тринадцати. Бледное, с тёмными кругами под глазами. Она лежала на больничной койке, за её спиной виднелась стойка с капельницей. Но она улыбалась. Увидев его, она улыбнулась ещё шире.

В одно мгновение лицо Марко изменилось. Стальная жёсткость стекла с него, как маска, обнажив что-то болезненное, отчаянно-нежное. Он смотрел на экран, и казалось, одна эта эмоция удерживает его от того, чтобы рассыпаться на части. Он перешёл на итальянский. Голос стал мягким, хриплым.

– Ciao, tesoro. Как ты сегодня?

– Папа! – её голос был тонким, но радостным. – Врач сказал, что анализы лучше. Совсем немного. Он сказал, что новое лекарство… оно очень сильное.

– Я знаю, милая. Оно самое лучшее. Я же обещал.

– Ты скоро? – спросила она, и в её больших глазах промелькнула тень тоски.

Он заставил себя улыбнуться. Улыбка получилась кривой, натянутой.

– Очень скоро. Я почти закончил всю работу. И я привезу тебе тот самый шоколад. С орехами. Из той самой лавки у озера. Обещаю.

– Я буду ждать, папа. Ti voglio bene.

– Anch’io, amore mio. Больше всего на свете.

Он смотрел на неё ещё несколько секунд, впитывая её образ. Потом его палец дрогнул и нажал на кнопку отбоя. Экран погас.

Марко стоял, упершись лбом в холодное стекло терминала. Он не плакал. Слёзы были непозволительной роскошью. Он просто дышал. Глубоко, рвано. Каждый вдох — словно глоток битого стекла.

Воронов обещал оплатить экспериментальное лечение. Полностью. В лучшей клинике Женевы. Цена была простой. Информация. Маленькие, незначительные детали. Марко убеждал себя, что он не предавал Хелен. Он просто выбрал свою дочь. Но глядя сейчас на своё отражение в тёмном экране, он понимал, что солгал и ей, и себе. Он променял один вид лояльности на другой. И в мире Хелен Рихтер за это было только одно наказание.

Пентхаус Хелен был островом тишины и порядка высоко над огнями Цюриха. Стены были белыми, мебель — минималистичной. Никаких фотографий, никаких картин. Кроме одной комнаты.

Она была звукоизолирована. Вдоль стен стояли стеллажи из тёмного дерева, и на бархатных подставках покоились десятки старинных музыкальных шкатулок. Каждая — хрупкий шедевр механики и искусства. Это было её единственное убежище.

Хелен сидела за реставрационным столом под ярким светом бестеневой лампы. Перед ней на белой салфетке лежали разобранные детали сложного швейцарского механизма XIX века. Её движения были точными, выверенными, как у хирурга. Пальцы, которые несколько часов назад отдавали приказы на ликвидацию, сейчас с невероятной осторожностью держали пинцет с крошечной латунной шестерёнкой.

Она поднесла деталь к свету. Металл холодил кончики пальцев. Из баночки с инструментами доносился едва уловимый, чистый запах оружейного масла.

Этот запах.

Он дёрнул за ниточку в её памяти, и она провалилась в прошлое. Ей семнадцать. Кабинет её отца. Тот же запах масла. Он сидит за своим огромным столом и чистит наградной «Вальтер». Его только что отстранили. Позор, задрапированный в корпоративные эвфемизмы.

Она стоит в дверях. Он поднимает на неё глаза. В них нет гнева. Только серая, выжженная усталость.

– Я дал ему шанс, – говорит он тихо. – Я думал, его можно… перевернуть. Контролировать. Он был ценным кадром.

Он говорил о своём заместителе. О человеке, который продал информацию конкурентам. Отец поймал его. И вместо того, чтобы уничтожить, решил проявить милосердие. Он просчитался.

– Слабость — это не проявление доброты, Хелен, – сказал тогда отец, кладя пистолет на стол. – Это просто слабость. Непозволительная роскошь.

Он не выдержал позора. Через месяц его сердце остановилось.

Хелен моргнула, возвращаясь в настоящее. Гул в висках почти стих. Она смотрела на разобранный механизм. Она видела в нём не красоту, а систему. Если одна деталь сбоит, её не «контролируют». Её заменяют.

Она взяла лупу и внимательно осмотрела шестерёнку. Вот он. Едва заметный, микроскопический дефект на одном из зубцов. Он был причиной, по которой мелодия сбивалась.

Она без колебаний отложила деталь в коробочку с браком. Затем открыла ящичек с надписью «Запчасти. Швейцария. 1880-1890» и достала новую, идеальную.

Она аккуратно установила её на место. Раздался тихий, идеальный щелчок.

В этот самый момент её мигрень исчезла. Полностью. Решение было принято. Холодное, точное, как новая деталь, вставшая на место. В голове наступила абсолютная, звенящая ясность.

Ночь окончательно вступила в свои права. За панорамным окном её кабинета Цюрих превратился в россыпь бриллиантов на чёрном бархате. Хелен стояла у окна, глядя на город, но не видя его. В руке она держала служебный защищённый коммуникатор.

Она набрала номер Марко.

Он ответил после первого же гудка.

– Да.

Её голос звучал ровно, даже с ноткой замаскированного доверия.

– Марко. Новая задача. Высший приоритет. Объект – санаторий «Санктум» в Альпах. Наш анализ подтверждает, что там находится доктор Кросс.

В трубке повисла тишина. Хелен представила, как он стоит сейчас где-то в своей холостяцкой квартире, и в его голове проносится вихрь. Шок. Недоверие. И крошечный, ядовитый росток надежды.

– Принято, – сказал он наконец.

– Ты возглавишь штурмовую группу «Альфа», – продолжила Хелен. – Лучшие люди, полное оснащение. Информация по объекту будет у тебя через пять минут. Это твой шанс, Марко. Шанс реабилитироваться. Закрыть вопрос с Джакартой раз и навсегда. Не подведи меня.

– Я не подведу, – его голос окреп, в нём снова появился металл.

– Я знаю, – солгала она и отключилась.

Она положила служебный коммуникатор на стол. Затем достала из сейфа другой аппарат. Плоский, чёрный, без опознавательных знаков. Личный сателлитарный телефон, которого не было ни в одном реестре Aethelred.

Она нажала единственную кнопку на корпусе. На экране загорелась надпись: «Соединение…»

Через несколько секунд в динамике раздался чёткий женский голос. Никаких приветствий.

– Слушаю.

– Кестрел, – произнесла Хелен. – Докладываю.

«Кестрел» – пустельга. Маленький, стремительный сокол. Идеальное название для её личного, дениального актива. Командир теневой группы, чьи досье были официально помечены как «ликвидирован». Призраки, лояльные только ей.

– Группа «Альфа» под командованием Веронези является носителем вируса. Они скомпрометированы, – Хелен говорила без эмоций, её речь была сухим протоколом. – Их задача – вскрыть оборону «Санктума». Они – таран. Расходный материал.

В трубке молчали.

– Ваша задача – протокол «Выжженная Земля». После того как «Альфа» нейтрализует основную угрозу и войдёт внутрь, вы ликвидируете всех, кто останется на объекте. Охрану. Персонал. Доктора Кросса. Всех. Включая группу «Альфа».

Она сделала паузу.

– Потерь не должно быть. Свидетелей не должно быть. Должна быть только тишина. Подтверди.

В трубке раздалось короткое, лишённое всяких эмоций:

– Подтверждаю.

Хелен завершила вызов и положила телефон обратно в сейф.

Она снова подошла к окну. Город внизу всё так же сиял. Впервые за много дней она не чувствовала ни боли, ни страха. Только ледяное, всепоглощающее ощущение полного контроля.

Она не повторила ошибку отца. Она стала её противоположностью. Она стала механизмом. Безупречным. Эффективным. И абсолютно пустым.

Глава 8: Гнездо

Ветер был не просто холодным. Он был острым.

Хавьер лежал на промёрзшем склоне, вжавшись в снег, и чувствовал, как ветер режет незащищённую кожу. Он проникал под воротник тактической куртки, пробирался сквозь слои термобелья и оседал в костях ледяной пылью.

Вокруг была вакуумная тишина альпийской ночи. Такая, что собственное дыхание казалось оглушительным. Внизу, в чаше долины, светился санаторий «Санктум».

Он поднёс к глазам бинокль. Линзы мгновенно покрылись тонкой плёнкой инея, и ему пришлось протереть их замёрзшим пальцем в перчатке. Изображение стало чётким.

«Санктум» был монстром, сшитым из двух разных эпох. Старое крыло, тёмное, почти готическое, казалось вросшим в гору. Его остроконечная крыша и узкие окна-бойницы были подёрнуты снегом.

К нему, словно уродливый паразит, прирос новый корпус — стерильный прямоугольник из стекла и матового бетона. Его окна светились холодным, безжизненным синеватым светом. Это была не больница. Это была лаборатория. Или тюрьма.

— Камеры по периметру, — голос Евы справа был почти шёпотом, но в этой тишине прозвучал как выстрел. — Двенадцать штук. Тепловые датчики на подходах к новому крылу. Старое — чистое. На вид.

Хавьер не опускал бинокль.

— «На вид» — ключевое слово. Они не оставили бы такую дыру в обороне. Это приманка.

— Именно поэтому мы ей и воспользуемся, — ответила она.

Хавьер сжал зубы. Её спокойствие было неестественным. Она лежала рядом, неподвижная, как камень, и казалось, этот убийственный холод её совсем не трогал.

Он перевёл фокус на дальний конец старого крыла. Там, почти у самой земли, чернел провал — служебный вход, заваленный снегом. Путь внутрь.

Она сама сюда шла, — мысль была не новой, но здесь, перед лицом этого ледяного чудовища, она приобрела новую остроту. Люсия. Его сестра. Не солдат. А он, Хавьер, врывается сюда, ведомый яростью и виной. Он вторгается в её войну, не зная правил.

Эта мысль была как ледяной крюк, засевший под рёбрами. Он спасает её или рушит её единственный шанс?

— Готов? — спросила Ева.

Хавьер молча кивнул. Слова были лишними. Он оттолкнулся от земли, разминая затёкшие мышцы, и начал спуск. Склон был крутым, покрытым настом. Ноги то и дело проваливались.

Хавьер двигался первым. Он закрепил трос за скальный выступ, проверил карабин на поясе Евы, затем на своём. Щелчок металла по металлу прозвучал неестественно громко.

— Иди, — бросил он.

Она скользнула вниз, легко и бесшумно. Он последовал за ней. Несколько минут напряжённой работы, и они оказались у подножия стены. Рядом со служебным входом, на уровне человеческого роста, темнело подвальное окно. Рама прогнила, стекло давно выбили.

Ева заглянула внутрь.

— Темно. И тихо.

— Слишком тихо, — пробормотал Хавьер. — Не нравится мне это.

Он подсадил её. Ева легко вжалась в узкий проём и исчезла внутри. Через секунду из темноты донеслось:

— Чисто.

Он забросил внутрь рюкзак и полез следом. Последнее, что он увидел, — усыпанное ледяными звёздами небо. Потом тьма поглотила его. Здание захлопнуло пасть.

Внутри их встретил запах. Смесь вековой пыли, гниющего дерева и чего-то неуловимо-медицинского. Воздух был неподвижным и холодным. Хавьер включил налобный фонарь. Узкий луч выхватил из мрака каменные стены, покрытые плесенью.

— Подвал. Похоже, склад, — сказал он, его голос гулко отдавался от стен.

Они двинулись по узкому коридору. Тишину нарушал только хруст мусора под их ботинками. Хавьер шёл впереди, держа наготове пистолет. Каждый шорох заставлял его замирать.

Они вышли к бетонной лестнице, ведущей наверх.

— План Люсии, — прошептала Ева. — Нам нужны чертежи. Где-то здесь должен быть архив.

Хавьер кивнул и начал медленный подъём. На первом этаже их ждали длинные, гулкие коридоры. Двери палат стояли нараспашку, открывая вид на пустые комнаты с ржавыми остовами кроватей. В свете фонаря ржавые остовы кроватей отбрасывали уродливые тени. Место кишело призраками.

— Сюда, — указал Хавьер на дверь с полустёртой табличкой «Verwaltung». Администрация.

Дверь поддалась с протяжным скрипом. Внутри — разгромленный кабинет. Перевёрнутый стол, разбросанные бумаги. Но что-то было не так. Хавьер присел на корточки. Слой пыли был ровным. Слишком ровным.

Его взгляд зацепился за стену. За старым куском штукатурки виднелся электрический щиток. Инстинкт заставил его поддеть крышку ножом.

И замер.

Внутри, среди сгнивших проводов, был проложен идеально ровный, новый жгут. Чёрный, глянцевый. Оптоволокно. Он исчезал в толще стены.

— Блядь, — выдохнул Хавьер. — Ева.

Она подошла, заглянула ему через плечо. Её лицо в свете фонаря было непроницаемым.

— Я же говорила. Приманка.

— Это не просто приманка, — он провёл пальцем по гладкому кабелю. — Это ловушка. Всё это крыло — один большой сенсор. Они наблюдают. Каждый наш шаг.

Воздух в комнате будто сгустился. Стены начали давить. Они не охотники. Они — лабораторные крысы в лабиринте.

— Ищем быстрее, — бросила Ева, и её голос стал ниже и быстрее.

Они нашли архивную комнату дальше по коридору. Ряды высоких металлических шкафов уходили в темноту. Они начали методично вскрывать ящики. Большинство были пусты.

— Пусто, — сказал Хавьер, захлопывая очередной ящик с грохотом. — Либо их перенесли, либо…

Он не закончил. Ева стояла у одного из шкафов и не двигалась. Она держала в руках тонкую картонную папку.

— Ева?

Она не ответила. Хавьер подошёл ближе. Она смотрела на пожелтевший лист бумаги. Он заглянул ей через плечо. Это был детский рисунок. Неумелой рукой был нарисован дом, солнце и маленькая фигурка девочки. Вокруг девочки, словно аура, были нарисованы странные, повторяющиеся круги. Как эхо.

Что-то в её лице дрогнуло. Непроницаемое выражение, которое она носила с момента их встречи, на секунду исчезло.

Её пальцы, сжимавшие картон, побелели. Губы были плотно сжаты.

Но в её глазах… В её глазах он на секунду увидел то, что заставило его похолодеть. Не ярость убийцы. Не расчётливый холод стратега. Там была растерянность потерявшегося ребёнка. Полная, абсолютная. И очень старая.

— Ева. Что там? — спросил он тихо.

Она вздрогнула, словно очнувшись.

— Ничего, — её голос был сдавленным, чужим.

— Я вижу, что не ничего, — настаивал он. — Если это как-то связано…

— Я сказала, ничего! — рявкнула она, резко захлопывая папку и запихивая её обратно в шкаф. — Это место… оно давит. Двигаемся.

Она резко отвернулась, но Хавьер успел заметить, как дёрнулся мускул на её челюсти. Он не стал задавать вопросов. Но теперь он был уверен. Её месть родилась здесь, в этих пыльных коридорах. Это было что-то личное. И это делало её ещё более опасной.

В транспортном фургоне, несущемся по альпийскому серпантину, было темно и шумно. Команда Марко — шесть человек в чёрной форме — тихо переговаривалась, проверяя оружие.

Марко Веронези сидел в стороне, молча. Он знал, что это билет в один конец. Хелен не сказала ему этого прямо. Ей и не нужно было. Он видел это в её глазах.

Он стал риском. А риски в мире Хелен Рихтер обнуляли.

Он достал из кармана телефон. Секунду поколебался, затем разблокировал экран. Ярко вспыхнула фотография улыбающейся девочки лет десяти. Его дочь. Анна. Он смотрел на неё несколько долгих, бесконечных секунд.

Затем, методичным движением большого пальца, он нажал на иконку корзины.

«Удалить фото?»

Он нажал «Да».

Изображение исчезло.

Он открыл список контактов. Нашёл запись «Дом». Удалил. Затем стёр номер Воронова. Потом — все остальные. Когда в памяти не осталось ничего, он выключил телефон, вынул сим-карту и сломал её пополам.

Он откинулся на спинку. Теперь он был готов. Он закрыл глаза. Впереди было только гнездо. И приказ.

Тяжёлая стальная дверь, отделявшая старое крыло от нового, открылась с тихим шипением. Они шагнули в другой мир.

Контраст был шокирующим. Пыль и тлен сменились стерильной белизной. Воздух стал другим — отфильтрованным, с запахом озона и медикаментов. Под потолком горели светодиодные лампы, заливавшие коридор ровным, безжалостным синим светом.

Тишина здесь была иной. Не мёртвой, а живой, напряжённой. Тишина операционной.

— Чёрт, — прошептала Ева.

Они двинулись по коридору. Справа тянулась стена из матового стекла, за которой угадывались силуэты палат.

И тут они услышали звук.

Тихий, монотонный, почти механический. Человеческий голос. Он доносился из-за стеклянной стены одной из палат. Хавьер замедлил шаг.

Внутри, на белой кровати, сидела молодая женщина. Она раскачивалась взад-вперёд и напевала. Короткую, изломанную, диссонирующую мелодию. Несколько нот, повторяющихся снова и снова. Как будто сломанная музыкальная шкатулка.

«Акустический якорь».

Хавьер почувствовал, как напряглись мышцы шеи. Одно дело — слышать об этом. Совсем другое — видеть. Живое воплощение программы «Шум». Сломленный человек, запертый в клетке собственного разума.

Женщина вдруг перестала раскачиваться. Она медленно повернула голову. Её глаза были пустыми. Но потом её взгляд наткнулся на их фигуры.

Пустота в её глазах сменилась животным, первобытным ужасом.

Её рот открылся, но из него не вырвалось ни звука. Её пение сорвалось. Превратилось в громкий, отчаянный, атональный вой.

В тот же миг по всему зданию эхом прокатилась серия глухих, тяжёлых ЩЕЛЧКОВ.

Один. Второй. Третий.

Это был звук срабатывающих замков. Тяжёлый, механический, окончательный.

Хавьер резко обернулся. В дальнем конце коридора с потолка бесшумно опустилась толстая стальная штора. Глухой удар о пол. Он развернулся в другую сторону. Такая же штора отрезала путь вперёд.

Щёлк. Щёлк. Боковые проходы были перекрыты.

Белый свет в коридоре мигнул и сменился на тревожно-красный, пульсирующий. Гудение вентиляции прекратилось.

Хавьер и Ева стояли в узком, залитом красным светом коридоре. В полной тишине, которую нарушал только безумный вой «спящей» за стеклом.

Гнездо захлопнулось.

Глава 9: Тройной удар

Красный.

Мир сжался до этого одного цвета. Он лился из скрытых в потолке панелей, заливал стальные стены, тонул в расширенных зрачках Евы. Красный, как кровь. Красный, как сигнал тревоги. Красный, как крик.

А крик был.

Он не прекращался. Панический вой пациентки, запустившей ловушку, стал детонатором. Секунду он висел в воздухе один. А потом, словно по цепной реакции, ему ответили.

Из-за запертых дверей, из вентиляционных решёток, из глубин этого бетонного улья полился ответный, многоголосый хор. Это был не человеческий шум. Это был звук распадающихся разумов, каждый на свой лад.

Справа доносился ритмичный, сухой стук, будто кто-то выбивал костяшками пальцев сложную морзянку по металлу. Слева — тонкое, диссонирующее пение, мелодия без начала и конца, похожая на скрежет стекла по стеклу. Откуда-то сверху — низкое, горловое гудение, вибрирующее в самом солнечном сплетении.

Десятки «акустических якорей», десятки персональных адов слились в одну общую пытку. Хор безумия.

Хавьер прижал ладони к ушам, но это не помогло. Шум был не снаружи. Он лез под кожу, проникал в кости. Его инстинкты, отточенные для выживания в бою, здесь давали сбой. Там врага можно было увидеть, услышать, убить. Здесь врагом был сам воздух.

Ева стояла неподвижно. Её лицо, залитое красным, было маской. Она не закрывала уши. Она слушала. В её глазах не было страха, только напряжённая, почти хищная концентрация. Она вдыхала этот хаос, как кислород.

— Нужно двигаться! — крикнул Хавьер, его голос тонул в какофонии. — Где медицинский блок?!

Она повернула голову, её взгляд пронзил его насквозь.

— Забудь, — её голос был спокоен, но резал слух громче воя. — Это больше не спасательная операция. Это зачистка.

— Моя сестра там!

— Твоя сестра — одна из них! — отрезала Ева. — Кросс — вот цель. Единственная. Он дирижёр этого оркестра.

Хавьер шагнул к ней, его рука сжалась на её плече. Ткань куртки была холодной, под ней — стальные мышцы.

— Я иду за ней. Ты — как хочешь.

Прежде чем она успела ответить, здание содрогнулось. Глухой, мощный удар прокатился по полу, заставив завибрировать стены. Где-то далеко, у парадного входа, взрыв вырвал из стерильной стены кусок бетона и стали.

Марко Веронези опустил бинокль. Взрыв сработал штатно. Тяжёлые бронированные двери главного входа выгнулись наружу, словно картонные. Клубы дыма и бетонной пыли вырвались в морозный альпийский воздух.

— Группа «Альфа», вперёд, — его голос в рации был ровным, лишённым эмоций. — Зачистка первого уровня. Огонь на подавление. Не ввязываться в затяжные бои. Двигаться.

Его люди скользнули в пролом. Профессионалы. Лучшие. Он сам их отбирал. И теперь вёл на убой.

Он оглянулся. Лес вокруг был неподвижен. Снаружи царил покой. Снег поглощал все звуки, превращая мир в вакуум. Ни шороха, ни крика птицы.

Марко знал эту тишину. Обманчивую. Тишину перед атакой.

Где-то там, среди этих идеальных елей, сидит вторая команда. Призраки Хелен. Ждут, когда он и его ребята сделают всю грязную работу.

Внезапно в его наушнике, поверх треска радиопереговоров, раздался другой звук. Высокочастотный, режущий визг, будто кто-то пилил металл. Он шёл не со стороны главного входа. Он доносился с технической стороны здания, из зоны вентиляционных шахт.

Третья сила. Они уже здесь.

В это же самое мгновение в другом месте, в узком техническом коридоре, Антон по прозвищу «Сыч» опустил плазменный резак. Металл вокруг вырезанного круга в стене серверной светился расплавленной вишней. От него шёл густой, едкий дым.

— Чисто, — бросил он своим прикрывающим.

Два бойца из команды Воронова молча кивнули, их автоматы сканировали коридор. «Сыч» ненавидел это. Он был аналитиком, технарём. Его оружием была клавиатура, а не ствол. В одном ухе у него был крошечный наушник, из которого лилась тихая, спокойная эмбиент-музыка. Маленький островок порядка посреди этого ада.

Его пальцы, тонкие, как у пианиста, уже летели над портативным терминалом, подключаясь к вскрытой сети «Санктума». Он не слышал хора безумия. Он слышал только бинарный код.

Его задача была проста: не люди. Данные. Весь архив Кросса. Исходный код «Шума».

А внутри, в красном коридоре, перед Хавьером и Евой с тихим щелчком разблокировались внутренние двери. Ловушка стала ареной.

Хавьер не стал ждать. Он рванул вперёд, в тот коридор, который, судя по найденным схемам, вёл в медицинское крыло. Он не оглянулся на Еву. Их союз был фикцией, временным перемирием, которое только что закончилось. Сейчас каждый был за себя.

Он бежал по стерильно-белому полу, теперь залитому красным светом. Его ботинки гулко стучали, вторя какому-то далёкому, рваному ритму из хора сумасшедших. Пятьдесят метров. Сто. Коридор казался бесконечным.

И тут он услышал шипение.

Прямо перед ним, из стены с мягким пневматическим звуком выехала тяжёлая стальная панель, полностью перекрыв проход. Одновременно с этим слева открылся новый путь, которого секунду назад не было.

— Сука, — выдохнул он.

Протокол «Лабиринт». Он не просто блокировал. Он менял геометрию. Он играл с тобой. Кросс построил не крепость, а головоломку, призванную разделить, измотать и уничтожить любого, кто вторгся внутрь. Все схемы, которые они изучали, теперь были бесполезны.

Он повернул в новый проход. Ещё один коридор, точная копия предыдущего. Снова бег. За поворотом он увидел его.

На полу, спиной к стене, сидел мужчина в больничной пижаме. Он обхватил колени руками и раскачивался взад-вперёд, глухо ударяясь затылком о стену. Тук. Тук. Тук. Он был одним из источников шума. Из его горла лилась тихая, зацикленная мелодия из трёх нот, от которой сводило зубы. Его глаза были пустыми. Он смотрел сквозь Хавьера, сквозь стены, в свою личную бездну.

На мгновение Хавьер замер. В этом сломленном, пустом человеке он увидел то, во что могла превратиться Люсия. То, во что она, возможно, уже превратилась.

Вина была не чувством. Она была осколком стекла у него под рёбрами. Сейчас он провернулся, раздирая плоть.

Помочь? Как? Застрелить из милосердия? Сказать что-то?

Что ты скажешь человеку, которого больше нет?

Мужчина не реагировал. Он был заперт в своём акустическом аду. Хавьер сжал зубы так, что заскрипели пломбы. Он не спаситель. Он хищник. И его добыча — Люсия. Он отвернулся и побежал дальше, оставив мужчину наедине с его мелодией и стеной. Каждый шаг отдавался в голове ударом молота. Каждый шаг был предательством этого несчастного. И он делал их, один за другим.

Он прорывался через меняющиеся коридоры, ориентируясь на еле слышный гул медицинского оборудования. Он уже не думал. Он действовал на чистом инстинкте, превратившись в зверя, ищущего путь к своему логову.

В это же время Ева двигалась совершенно иначе. Она не пыталась решить головоломку Кросса. Она её ломала. Когда перед ней вырастала стена, она не искала обход. Она доставала из рюкзака небольшой, похожий на шайбу заряд, прилепляла его к стене, отходила на пару шагов и нажимала на детонатор. Короткий, глухой хлопок — и в панели появлялась рваная дыра, достаточная, чтобы пролезть.

Её движения были выверены, лишены суеты. Она не бежала. Она шла быстрым, ровным шагом, будто заранее зная маршрут. Лабиринт не мог её остановить, потому что она двигалась не по его правилам. Она пробивала себе путь напрямик, к верхним уровням, к лаборатории Кросса.

Добравшись до центральной лестничной клетки, она остановилась. Здесь сходились несущие конструкции всего крыла. Она достала из рюкзака четыре крупных заряда, каждый размером с кирпич. Её пальцы быстро и методично устанавливали таймеры, соединяли провода. Она не смотрела по сторонам. Она не слушала вой сирен или хор безумцев. Она была полностью поглощена своей работой.

Она не собиралась ничего захватывать. Она не пришла сюда спасать или мстить.

Она пришла, чтобы стереть это место с лица земли. Вместе со всеми, кто был внутри.

— Сектор Гамма, чисто! Приём!

— Сектор Дельта, чисто!

Голоса в рации Марко были напряжёнными, но ровными. Его люди продвигались вглубь комплекса, как хирургический инструмент. Охрана Кросса, состоящая из наёмников, была хорошо подготовлена, но их было мало, и они не ожидали такого яростного, скоординированного штурма. Они отстреливались, отступали и умирали.

Марко занял позицию в центре огромного, похожего на собор, холла. Свет лился сквозь разбитый стеклянный купол высоко вверху, смешиваясь с красным светом тревоги. В воздухе пахло порохом и озоном. Пыль от бетонной крошки оседала на его снаряжении. Он координировал три группы, загоняя оставшихся защитников в ловушку.

Всё шло по плану. По её плану.

Он знал, что это его последний бой. Понял это ещё в конференц-зале, когда увидел в глазах Хелен ледяное знание. Она знала, что он предатель. И она дала ему этот шанс не для искупления. А для утилизации. Он и его люди были тараном, который должен был проломить ворота и умереть на стенах, расчистив путь для настоящих жнецов.

Эта мысль не вызывала страха. Только глухую, тяжёлую усталость. Он сделал свой выбор в тот день, когда согласился на сделку с Вороновым. Жизнь его дочери в обмен на информацию. Он бы сделал этот выбор снова. Тысячу раз.

— Босс, у нас движение! — раздался в рации голос Рико, его заместителя. — Вентиляция! Верхние уровни!

Марко поднял автомат. Слишком поздно.

Из широких вентиляционных решёток под потолком и из скрытых панелей в стенах, о которых не было ни слова в их планах, ударил огонь. Это была не паническая стрельба охраны. Это был шквал точных, коротких очередей. Пули летели не хаотично. Они били по уязвимым местам: в шею, подмышки, в щели между бронепластинами.

Один из его бойцов рухнул без крика. Второй развернулся, пытаясь ответить, и тут же получил очередь в бок.

Засада.

Марко успел укрыться за массивной мраморной колонной. Он увидел одного из стрелков. Человек в чёрном, безликом снаряжении двигался с текучей грацией хищника. Стойка. Способ передвижения. То, как он держал оружие. Это были не наёмники. Это были призраки Хелен.

Он всё понял. Холодно. И ясно.

Хелен не стала ждать. Она ударила сразу, используя хаос боя, чтобы списать потери его команды на охрану Кросса. Чисто. Эффективно. Безжалостно.

Он высунулся из-за колонны и дал короткую очередь в сторону одной из теней. В ответ по мрамору ударил свинцовый град, высекая фонтаны каменной крошки. Одна пуля срикошетила и обожгла ему щеку.

Он прижался к колонне, но они заходили с фланга. Короткая очередь из другого коридора прошила воздух и ударила его в спину. Две пули нашли уязвимое место под бронежилетом. Удар был такой силы, что из лёгких вышибло весь воздух. Он упал на одно колено, задыхаясь. Мир качнулся. Красный свет и клубы пыли смешались в одно целое.

Ещё одна очередь. Одна пуля попала в плечо, раздробив кость. Вторая пробила бок. Жгучая, ослепляющая боль. Он рухнул на пол, захлёбываясь кровью.

Мир сузился до пятна крови на мраморном полу. Проиграл. Но даже у проигравшего есть последний ход.

Он проигнорировал разбитый тактический планшет на предплечье. Дрожащими, окровавленными пальцами он нащупал под разгрузкой плоский корпус личного коммуникатора. Единственный шанс. Он активировал его. Секунда на поиск спутника показалась вечностью.

Он открыл защищённый канал связи, тот самый, что стоил ему всего. Адресат: «Дирижёр». Пальцы не слушались, оставляя на экране кровавые мазки. Сообщение было коротким.

«Рихтер играет вдвойне. Вторая команда. Чистильщики. Убирают всех».

Он нажал «отправить».

Над ним выросла тень. Оперативник стоял над ним, дуло его автомата смотрело ему прямо в лицо. В зеркальном забрале шлема Марко увидел своё собственное отражение — окровавленное, сломленное, но не покорившееся.

Он успел увидеть, как на экране коммуникатора вспыхнуло подтверждение отправки. Он успел криво усмехнуться.

В следующую секунду грянул выстрел.

Глава 10: Пациент Зеро

Красный свет аварийных ламп пульсировал с рваным, безумным ритмом. Он заливал коридоры, превращая сталь и бетон в декорации преисподней.

Но Хавьер почти не замечал его.

Какофония из десятков «акустических якорей» слилась в единый, невыносимый вой. Ещё полчаса назад этот звук буравил мозг, теперь стал просто фоном. Шумом, который нужно было преодолеть. Как огонь. Как пули. Как стены.

Он двигался сквозь хаос, как хищник сквозь горящий лес. Каждый шаг выверен, каждое движение — экономно. Он не бежал. Он шёл быстрым, неумолимым шагом, словно сама гравитация тянула его к одной-единственной точке в этом аду.

Осколок бетона рассадил кожу на предплечье, оставляя липкую дорожку крови. Ключица, по которой приложилась Ева, отзывалась острой болью при каждом вдохе. Но всё это было далеко. Неважно.

Единственной реальностью был узкий луч его фонаря, выхватывающий из темноты и мерцающего красного света путь вперёд.

Его инстинкты, отточенные годами на бойнях, о которых не пишут в отчётах, вели его. Он уже не думал, где главный вход или серверная. Он чувствовал, где находится сердце этого проклятого места. Нервный центр. Гнездо паука.

Лаборатория Кросса.

Проход был завален обломками потолочной плиты. Хавьер, не сбавляя шага, вскарабкался на завал, осыпая вниз куски бетона. Воздух был густым от пыли и запаха горелой проводки — едкий, химический запах, который першил в горле.

Он спрыгнул с другой стороны, приземлившись на одно колено. Впереди виднелась гермодверь из матовой стали, слегка приоткрытая. Из щели пробивался стерильный белый свет, чужеродный в этом кроваво-красном мире.

Он толкнул дверь плечом. Она поддалась с тихим шипением.

Лаборатория.

Она была полной противоположностью хаосу снаружи. Огромное, круглое помещение, залитое ровным, бестеневым светом. Стены из цельных листов белого полимера, гладкого и холодного на вид. По периметру тянулись стойки с оборудованием, экраны которых сейчас показывали мечущиеся, бессмысленные строки кода.

В центре комнаты стояло кресло. Кожаные ремни, стальные дуги, десятки проводов, сходившихся к металлическому обручу над подголовником. Конструкция напоминала одновременно стоматологическое оборудование, пыточный станок и творение безумного скульптора.

У одной из консолей, спиной к двери, стоял невысокий, аккуратный человек в идеально белом халате. Он не стирал данные. Он лихорадочно архивировал их, бормоча под нос формулы и что-то о чистоте сигнала.

Доктор Кросс.

Хавьер пересёк комнату в три бесшумных шага. Его пальцы впились в плечо доктора, как тиски. Кросс вскрикнул, но не от боли, а от досады, что его прервали. Он обернулся. В его глазах не было паники. В них горел лихорадочный, одержимый огонь учёного, чей величайший эксперимент вот-вот прервут.

— Ещё один дикарь! — прошипел он, увидев Хавьера. — Вы не понимаете! Вы хотите разрушить произведение искусства! Где она?

— Где Люсия?! — голос Хавьера был низким, сдавленным рычанием. Он вжал Кросса в консоль. Стекло под его спиной жалобно треснуло.

В этот момент в проёме двери, из красного сумрака коридора, появилась ещё одна фигура. Она двигалась абсолютно бесшумно. Ева.

Её одежда была порвана и покрыта сажей. На щеке чернел глубокий порез. Но её глаза… они горели потусторонним, нечеловеческим огнём. Она не смотрела на Хавьера. Она смотрела на Кросса.

И доктор увидел её.

Его одержимость сменилась первобытным ужасом. Он забыл про Хавьера, про свои архивы. Его рот открылся в беззвучном крике. Ужас исказил его черты, обнажив под маской учёного нечто древнее, животное.

— Нет… — выдохнул он, и голос его сорвался. Он указал на Еву дрожащим пальцем. — Ты… Ты мертва. Левиафан… Там был взрыв… Все погибли.

— Я спрашиваю про сестру, ублюдок! — рявкнул Хавьер, тряхнув его так, что голова Кросса мотнулась из стороны в сторону. Но доктор его больше не слышал.

Ева сделала шаг вперёд, в стерильный белый свет. Её ботинки не издали ни звука.

— Ты оставил меня в воде, доктор, — её голос был спокоен до неестественности. В нём не было ни ярости, ни ненависти. Только ледяная констатация факта. — Но я научилась дышать.

Кросс отшатнулся от неё, упираясь в грудь Хавьера, словно наёмник с ножом у горла был меньшим из зол.

— Эхо… — прошептал он, и в этом слове было больше ужаса, чем в любом крике. — Ты — Эхо! Пациент Зеро! Но… прототип был неудачным. Нестабильным. Ты не должна была выжить! Ты… ты хочешь их всех убить! Уничтожить мою работу!

Хавьер замер. Слово ударило его, как физический удар. Эхо. То самое слово из файлов, которые расшифровал Воронов. Первый неудачный эксперимент.

Он медленно повернул голову и посмотрел на Еву. На женщину, с которой он прошёл через Гамбург и Джакарту. На женщину, которая спасла его и которая привела его в ловушку. Которая знала всё с самого начала.

— Эхо? — переспросил он, и в его голосе прозвучало нечто новое. Не просто ярость. А холодное, страшное понимание того, в какую бездну он заглянул.

Инстинкт, отточенный до остроты бритвы, кричал ему одно: сломать Кроссу шею. Прямо сейчас. Но другое чувство, более глубокое и отчаянное, удержало его. Этот дрожащий от ужаса человек в белом халате был единственным, кто мог дать ответы.

Он не мог убить его. Пока.

За одной из стен лаборатории, сделанной из толстого, армированного стекла, находилась палата наблюдения. И там, на холодном белом полу, сидела Люсия.

Хавьер увидел её, и мир сузился до этой стеклянной клетки. Она сидела, обняв колени, и смотрела в пустоту. Её длинные тёмные волосы были спутаны. Лицо — бледное, без единой эмоции.

Это была она, и не она. Оболочка. Пустой сосуд.

Вся ярость, вся боль, весь ледяной крюк вины, который месяцами сидел у него в животе, рванулся наружу. Он отшвырнул Кросса в сторону. Тот пролетел метр, ударился о соседнюю стойку с оборудованием и сполз на пол, кашляя.

Хавьер бросился к двери палаты. Заперто. Он ударил по ней плечом, потом ещё раз. Сталь и стекло даже не дрогнули. Он огляделся в поисках панели управления, но Ева уже стояла там, перекрывая ему путь.

— Ты её не заберёшь, — сказала она.

— Отойди. С дороги. — Каждое слово было камнем.

— Куда ты её потащишь? — в её голосе впервые прорезалась эмоция. Странная, искажённая, почти страдальческая. — Обратно в тот мир? В тот самый мир, который сломал её? Чтобы она до конца своих дней слышала этот шум в голове, как слышу его я?

Она сделала шаг к нему. Её глаза, казалось, стали темнее.

— Я не мщу ему, Хавьер. Я лечу их. Всех детей «Шума». Я даю им то, чего он у них отнял. Тишину. Единственное настоящее лекарство.

— Ты называешь это лекарством? — прорычал он. — Ты минируешь это здание! Ты хочешь похоронить её здесь заживо!

— Смерть — это милосердие, — отрезала она. — Поверь мне. Я знаю. Я была первой, на ком он испробовал свой яд. Он думал, что стёр меня. Но он просто запер меня в самой дальней комнате моего собственного разума. И я слышала всё. Каждый день. Каждую минуту. Я слышала, как другая женщина живёт моей жизнью, использует моё тело. Это хуже любой пытки. Я не позволю им страдать так же.

Её слова были чудовищны, но в них звучала такая глубокая, застарелая боль, что на секунду Хавьер заколебался. Он видел перед собой не монстра. Он видел жертву, которая решила стать палачом.

Но потом он снова посмотрел на Люсию. На свою сестру. И сомнения исчезли. Осталась только ярость.

— Ты не имеешь права решать за неё.

Он бросился на Еву.

Бой был коротким, жестоким и неравным. Хавьер дрался как берсерк, вкладывая в каждый удар всю свою мощь. Он хотел не просто обезвредить её, он хотел сломать, разорвать на части. Ева же дралась как хирург. Она не блокировала его удары. Она уклонялась, отводила их, используя его собственную инерцию против него. Её движения были точными, выверенными, направленными в болевые точки.

Она не была сильнее. Она была эффективнее. Она превратила его ярость в его слабость.

В отчаянии, видя непробиваемую стену её защиты, Хавьер ударил кулаком не в неё, а в стену рядом, в панель управления палатой. Раздался резкий электрический скрежет. Свет в стеклянной клетке Люсии на мгновение погас, а затем вспыхнул снова, но уже не белым, а тревожно-жёлтым.

Люсия вздрогнула. Медленно, очень медленно, она подняла голову. Её пустые глаза сфокусировались на чём-то, чего не видел Хавьер. Её губы беззвучно, почти незаметно, сформировали одно слово.

Он не мог его прочесть. Но он видел. Он видел эту крошечную искорку жизни в бездне пустоты. Она не была пустой оболочкой. Она была там. Внутри. Она боролась.

Это осознание ударило по нему сильнее любого удара Евы. Как разряд дефибриллятора в остановившееся сердце. Сила, удесятерённая не яростью, а отчаянной, пронзительной надеждой, хлынула в его мышцы.

Грохот боя и вой сирен слились в единый шум. Но сквозь него пробился новый звук. Тонкий, отчётливый, методичный писк. Он шёл от несущей колонны в центре лаборатории. Ева успела. Она заложила последний заряд.

Это был звук обратного отсчёта.

В двух километрах от санатория, в мобильном командном пункте, царила почти полная тишина. Антон, известный как «Сыч», сидел перед тремя мониторами. На них разворачивался апокалипсис в миниатюре: схемы этажей, мигающие красным, потоки данных, обрывающиеся на полуслове, изображения с камер, которые одна за другой гасли.

Лицо «Сыча» было абсолютно спокойным. Его взгляд был прикован к одной-единственной полосе загрузки на центральном мониторе. Зелёная линия медленно, мучительно ползла вправо. Над ней горели буквы:

АРХИВ «ЭХО». 99%

Рядом с клавиатурой лежал его телефон. На экране светилась фотография улыбающейся женщины, державшей на плечах маленькую девочку со смешными хвостиками. «Сыч» не смотрел на неё. Его мир сузился до зелёной полосы. Он был здесь, в этом холодном, гудящем от аппаратуры фургоне. А они были там, в тёплой квартире в Москве, и ждали, когда он вернётся.

Зелёная полоса коснулась правого края.

ЗАГРУЗКА ЗАВЕРШЕНА.

ПРОВЕРКА ЦЕЛОСТНОСТИ ФАЙЛА… УСПЕШНО.

«Сыч» нажал

Enter

— Есть, — тихо сказал он в пустоту.

Его пальцы забегали по клавиатуре с невероятной скоростью, запуская протокол полного стирания. Через девяносто секунд от их цифрового присутствия в сети «Санктума» не останется и следа. Воронов получит свой трофей. А он получит свой билет домой.

Этажом выше, в личном кабинете-обсерватории Кросса, пахло озоном и страхом. Панорамное окно с видом на заснеженные вершины было разбито вдребезги, и ледяной ветер врывался в комнату, трепля бумаги на столе.

Кросс сбежал, воспользовавшись боем в лаборатории. Далеко уйти не удалось. Оперативники из команды «Кестрел», личные призраки Хелен, загнали его сюда, как зверя на охоте. А потом исчезли, оставив его для неё.

Хелен Рихтер вошла в кабинет одна. Её безупречный деловой костюм был слегка припорошен пылью, но она держалась так, будто только что вышла из зала заседаний. Пистолет в её руке не дрожал. Он был продолжением её воли — точным, эффективным.

Кросс стоял у разбитого окна, прижатый к стене ветром и собственным ужасом. Он даже не смотрел на пистолет. Его взгляд был устремлён куда-то за её плечо, на пылающие руины его творения.

— Ошибка вашего отца… была в том, что он считал их людьми, — сказал он, его голос был странно спокоен. — А они — лишь несовершенный носитель. Глина. Которую нужно обжигать, ломать, пока не получится идеальная форма. Вы не способны на это. В вас слишком много… шума.

Хелен замерла.

Каждое его слово было не насмешкой, а выражением его собственной безумной философии. Он ставил её не перед выбором мести, а перед выбором идеологии.

И в этот момент она сделала выбор. Не эмоциональный. Логический.

— Анализ завершён, — сказала она холодно. Голос был не её. Это был голос корпорации.

Она выстрелила. Грохот ударил по ушам. Кросс дёрнулся, на его белом халате в районе груди расцвёл маленький, аккуратный красный цветок. Он посмотрел на неё с удивлением, словно не мог поверить, что эксперимент закончился именно так. Потом его колени подогнулись, и он рухнул на пол.

Это была победа. Чистая, логичная, окончательная.

В наступившей тишине, нарушаемой лишь ветром, Хелен услышала новый звук. Тонкий, настойчивый писк из лаборатории этажом ниже.

Бомбы.

Но времени не было даже на вдох. Пол под её ногами содрогнулся от мощного, глухого удара, который пошёл откуда-то из основания здания.

Потолок над её головой покрылся сетью трещин. Ударная волна, смешанная с огнём и дымом, ворвалась в кабинет и отбросила Хелен назад, в темноту.

Последнее, что она видела, — как несущие опоры этажом ниже лопнули, складываясь внутрь. Весь комплекс, это гнездо из стали и бетона, начал складываться внутрь, погребая себя под собственным весом.

Её триумф длился ровно три секунды.

Глава 11: Выжженная земля

Бетонная пыль сыпалась с потолка тяжёлыми, серыми хлопьями. Каждый новый толчок сверху заставлял туннель дрожать, будто рёбра раненого зверя. Воздух был густым, спёртым, пропитанным запахом палёной проводки и холодной земли.

Тусклые аварийные лампы отбрасывали длинные, дрожащие тени, превращая отход в рывковое движение сквозь прерывистый мрак.

Команда Воронова двигалась быстро, слаженно. Четыре тёмные фигуры в тактической экипировке. Двое оперативников шли впереди, сгибаясь под весом серебристых кейсов. Внутри хранилась душа проекта «Шум». Или то, что от неё осталось.

За ними шёл Антон, «Сыч». Его молодое лицо было бледным и сосредоточенным под слоем грязи. Он прижимал к груди планшет, словно щит.

Дмитрий Воронов замыкал группу. Он шёл неторопливо, но каждый его шаг был выверен. Автомат в руке смотрел стволом назад, в темноту. Он не оглядывался. Он слушал.

Он был спокоен. Спокойствие хирурга над вскрытой грудной клеткой. Под тонкой коркой самоконтроля клокотало нечто расплавленное.

В ухе щёлкнуло.

— Дмитрий Сергеевич, у нас проблема, — голос Сыча был напряжённым, сдавленным.

Воронов не остановился.

— Говори, Антон. — Голос прозвучал ровно, холодно. Будто он спрашивал о погоде. — Без прелюдий.

— Архивы… — Сыч запнулся. — Я провёл быструю диагностику. Они повреждены. Импульс от взрыва… он прошёл по сети. Сектора с базовыми протоколами — там просто цифровой мусор. Белый шум.

Воронов промолчал. Туннель сделал изгиб, впереди показался свет. Он чувствовал, как за его спиной напряглись оперативники. Для них это был провал.

В наушнике снова раздался щелчок. Лена Орлова. Чёткий, аналитический голос без тени эмоций. Она была в нескольких километрах отсюда, в мобильном командном пункте. Она была его периферийным зрением и выносным процессором.

— Но проект «Эхо» цел, — констатировала она. — Полностью. Вся документация по «нулевому пациенту». Каждый отчёт Кросса о процессе слома. Она здесь.

— Достаточно, — резко оборвал её Воронов. — Мы получили то, что получили. Уходим.

Он сделал знак рукой. Группа ускорилась.

В тепле командного фургона Лена Орлова откинулась на спинку кресла. Вокруг неё на экранах мелькали тактические карты, данные о пожаре, списки потерь. Она игнорировала всё это.

Её внимание было приковано к одному экрану, где был открыт файл из похищенного архива.

Отчёт о прогрессе. Пациент «Эхо». Сессия 14.

Она читала сухие, клинические строки доктора Кросса. Он описывал, как ломал волю девочки. Как использовал её детские страхи, превращая их в инструменты пытки. Как изолировал её сознание, создавая внутри тюрьму.

Лицо Лены осталось бесстрастным. Ни один мускул не дрогнул. Она смотрела на строки отчёта, как энтомолог на идеально препарированное насекомое. С холодным, почти академическим любопытством.

Она видела не сломленного ребёнка, а совершенный алгоритм.

Её губы тронула едва заметная, хищная улыбка. Воронов хотел получить оружие. Она же получила знание. А в их войне знание всегда было главным оружием.

Группа вышла из туннеля в небольшой грот. Свежий, морозный воздух ударил в лицо. Впереди, за маскировочной сетью, виднелся фургон. Миссия была завершена.

Воронов опустил автомат. Его взгляд был устремлён вверх, туда, где за скалами полыхало зарево. Санаторий горел.

Тактическая победа. Он вывел своих людей. Он захватил данные, которые в Москве представят как триумф. Его ждали новые звёзды на погоны.

Но под бронёй цинизма шевелилось ледяное чувство поражения. Горечь. Он гнался не за чертежами. Он гнался за художником. Он хотел заглянуть в глаза доктору Кроссу, понять его безумие. А получил лишь набор инструкций с вырванными страницами.

Он хотел заполучить Моцарта, а ему достались лишь ноты «Реквиема».

Он повернулся к Сычу.

— Загружайтесь. Быстро.

Часть его, эстет, восхищалась масштабом замысла. Другая, солдат, подсчитывала потери. И, как всегда, третья часть — просто уставший человек — хотела, чтобы всё это, наконец, закончилось.

Хаос обрёл ритм. Грохот рушащихся балок задавал его. Шипение огня служило перкуссией. Хавьер двигался сквозь этот ад, подчиняясь чистому, животному инстинкту. Вперёд.

Он тащил на себе Люсию. Её тело было обмякшим, мёртвым грузом. Глаза, открытые и пустые, смотрели сквозь него, сквозь огонь. Она была просто оболочкой. Драгоценной оболочкой, которую он должен был вынести.

— Оставь её!

Голос Евы, резкий и отчаянный, прорвался сквозь рёв огня. Она стояла перед ним. Лицо чёрное от сажи. В её глазах плескалось безумие. Но не ярость убийцы, а огонь пророка, которому открылась недоступная другим истина.

— Ты не спасаешь её! — крикнула она. — Ты продлеваешь её ад! Я знаю, что это такое!

Хавьер не ответил. Слова кончились. Он рванулся вперёд, пытаясь её обойти. Но Ева вцепилась в его руку.

— Дай ей покой, Хавьер! Это единственное милосердие, которое ей осталось!

— Пошла на хуй, — выдохнул он.

Он рванул Люсию на себя и со всей силы толкнул Еву плечом. Её отбросило к стене. Она ударилась и сползла на пол.

Из внутреннего кармана её куртки выпал сложенный вчетверо лист бумаги. Детский рисунок. Тот самый, из архива.

Ева посмотрела на него. И вся её ярость исчезла. На лице отразилась такая бездонная, детская боль, что Хавьер на секунду замер. И тут до него дошло. Это был её «якорь». Единственное, что связывало её с той жизнью, которую у неё украли.

Это откровение не вызвало сочувствия. Позвоночник сковало ледяным спазмом. Первобытный ужас. Он видел перед собой не врага, а зеркало.

Блядь.

Ещё один шаг. Просто ещё один шаг.

Он перешагнул через рисунок, как через любой другой обломок. Снова взвалил Люсию на плечо и побежал.

Он не оглянулся. Но слышал, как за спиной воцарилась тишина. Последнее, что он увидел краем глаза, был её силуэт в дверном проёме лаборатории. За ним уже бушевало пламя. Она стояла спокойно. И на её лице, чёрном от копоти, была тень обречённой, умиротворённой улыбки.

Она не проиграла. Она уничтожила гнездо.

Прорываясь через то, что раньше было архивным крылом, Хавьер почувствовал новый запах. Резкий, едкий и странно сладковатый. Запах горящей фотоплёнки, старой бумаги и химикатов.

Запах уничтожаемой истории. Сгорающих воспоминаний.

Этот запах намертво впечатался ему в память. Он знал это с абсолютной уверенностью.

Он вышиб плечом искорёженную дверь и вывалился наружу, в холодную ночь. Упал на колени в мокрый снег, судорожно глотая ледяной воздух. Он не отпускал Люсию, прижимая её к себе.

Он спас её. Он вытащил её из ада.

Посмотрел на её лицо. Пустые, безжизненные глаза смотрели в чёрное, усыпанное звёздами небо.

Он держал в руках оболочку. И больше ничего.

Холод.

Это было первое, что почувствовала Хелен Рихтер. Она с трудом открыла глаза. В ушах звенело.

Она лежала на боку, придавленная бетонной плитой. Сдвинулась, и острая боль пронзила левое плечо. Хелен зашипела. Медленно, сантиметр за сантиметром, она выбралась из-под обломка.

Наконец, она была свободна. Села, опираясь на правую руку. Вокруг была тишина после катастрофы. Треск догорающих руин, вой ветра и далёкие стоны выживших.

Её идеальный костюм был разорван, покрыт пылью и кровью. На виске — липкая ссадина.

А потом она поняла.

Мигрени не было.

Впервые за много недель её голова была абсолютно ясной. Пустой. Боль, её вечный «шум», исчезла.

Её разум заработал. Беспристрастно, как машина.

• Цель 1: Доктор Кросс.

• • Статус: Ликвидирован. Лично.

• • Результат: Успех.

• Цель 2: Программа «Шум».

• • Статус: Инфраструктура уничтожена. Носители информации утеряны.

• • Результат: Успех.

• Цена.

• • Команда «Дельта» (группа Марко): Списана.

• • Команда «Кестрел» (личная): Потери >80%. Неприемлемо.

• Побочный ущерб.

• • Архивы: Захвачены третьей стороной (Воронов). Провал.

• • Свидетели: Хавьер Рейес, Люсия Рейес, «Эхо». Скрылись. Провал.

Итог: Прямая угроза для Aethelred устранена. Но цена катастрофична. Это была кровавая, грязная бойня. Пиррова победа, которую придётся продать совету директоров как безупречную операцию.

Она смотрела на дело своих рук. На пылающие руины. Она сделала то, на что не решился её отец. Она не проявила слабости. Она победила.

Она ждала триумфа. Или хотя бы облегчения. Но внутри не было ничего.

Абсолютный ноль. Пустота, такая же холодная, как горный воздух вокруг. Она не чувствовала ни вины за смерть Марко, ни радости, ни страха. Ничего.

Она стала идеальным механизмом. Выжгла в себе всё лишнее: сомнения, страхи, совесть.

Она посмотрела на свои руки. Ладони в ссадинах, под ногтями — грязь и кровь. Она не узнавала их. Это были руки убийцы.

Ветер трепал её волосы. Она сунула руку в карман. Пальцы нащупали что-то маленькое и твёрдое. Крошечный латунный винтик. От музыкальной шкатулки её отца. Символ сломанного механизма, который она должна была починить.

Она смотрела на него, на эту деталь из прошлого мира. Мира, где ещё существовала слабость и милосердие.

Её пальцы разжались. Винтик беззвучно утонул в снегу.

Она стояла одна на фоне огня. Крошечная, неподвижная фигура на фоне гигантского пожара, который сама и разожгла. Война была выиграна. Но победитель остался в абсолютном, ледяном, оглушающем одиночестве.

Глава 12: Тишина

Три дня спустя.

Воздух в конференц-зале был стерильным. Холодным. Как в серверной, откуда выкачали весь кислород. Хелен Рихтер стояла посреди комнаты, одна, лицом к огромной чёрной панели, занимавшей всю стену.

На панели горели четыре тусклых прямоугольника видеосвязи. В трёх из них виднелись лишь размытые силуэты на фоне дорогих интерьеров. Четвёртый, центральный, принадлежал мистеру Хендриксу, её куратору в совете директоров Aethelred Consortium. Его лицо, резкое и костистое, было лишено всякого движения.

В давящей тишине она слышала только гул крови в ушах — низкий, ровный, как у трансформатора.

Она сделала вдох. Воздух пах озоном и полиролью. Ничего лишнего.

– Докладывайте, Хелен, — произнёс голос Хендрикса, сухой и лишённый интонаций. Звук из динамиков был таким чистым, что казалось, он стоит прямо за её спиной.

Хелен сцепила руки за спиной. Идеальная осанка, подбородок чуть приподнят. Она смотрела прямо в камеру, в невидимый глаз, который решал её судьбу.

– Операция в комплексе „Санктум“ завершена, — её голос был ровным, безжизненным. — Угроза, связанная с несанкционированным развитием проекта «Шум», полностью нейтрализована. Доктор Армин Кросс — декомиссирован.

Она сделала паузу, давая словам улечься. Никаких эмоций. Сухой отчёт.

– Потери среди личного состава находятся в рамках приемлемого риска, — продолжила она. — Утечка данных была локализована, но не предотвращена полностью. Конкурирующая структура, предположительно связанная с российскими спецслужбами, сумела завладеть частью архивов.

Она помолчала.

– Однако, по нашей оценке, без ключевых протоколов и самого создателя эти данные представляют ограниченную ценность. Они получили инструкцию, но не методологию.

Один из силуэтов на экране качнулся.

– А «дикая карта»? Рейес? — проскрипел другой голос, который Хелен не узнала.

– Хавьер Рейес скрылся с объекта вместе со своей сестрой, Люсией Рейес, — ответила Хелен без запинки. — Её состояние оценивается как нестабильное. На данный момент они не представляют прямой угрозы для интересов Консорциума. Их приоритет понижен. Основная задача выполнена.

Наступила тишина. Долгая, тяжёлая. Хелен не двигалась. Только ноготь большого пальца, скрытый за спиной, впивался в подушечку указательного. До боли. Она ждала. В этих паузах всегда решалось всё.

Наконец Хендрикс заговорил снова. В его голосе проскользнуло нечто похожее на одобрение, что было страшнее любой критики.

– Хелен, превосходно. Совет директоров… впечатлён вашей решимостью. И эффективностью.

Он выдержал паузу. Хелен знала, что последует дальше.

– Ваш отец… он бы не справился. Он бы увяз в попытках минимизировать потери. Слишком много сантиментов.

Хелен почувствовала, как в основании черепа зарождается знакомая пульсация. Лёгкий, почти незаметный спазм. Нет. Не сейчас.

– Сантименты — это неэффективный ресурс, мистер Хендрикс, — произнесла она, вкладывая в каждое слово абсолютную твёрдость.

– Именно, — голос Хендрикса почти потеплел. — Именно поэтому совет принял решение. Должность старшего вице-президента по управлению специальными рисками свободна. Она ваша. Кабинет вашего отца… теперь ваш. Считайте это официальным уведомлением. Поздравляем.

Силуэты на экране задвигались, послышались невнятные звуки одобрения.

Хелен медленно выдохнула.

– Благодарю за доверие.

– Действуйте, Хелен. У вас много работы.

Экран погас. Четыре прямоугольника света исчезли, оставив после себя лишь чёрную, глянцевую пустоту. Хелен осталась одна. Она не чувствовала триумфа. Она не чувствовала ничего. Только усталость, которая впиталась в кости, и далёкий, навязчивый гул в голове.

Она победила там, где сломался её отец. И теперь стояла в его клетке.

Она развернулась и пошла к выходу. Её шаги по толстому ковру были беззвучны. Дверь в конце коридора, та самая дверь, была сделана из тёмного, почти чёрного дерева с массивной латунной ручкой. Она помнила эту ручку с детства. Холодную и тяжёлую.

Она толкнула дверь.

Кабинет был огромным. Пахло старой кожей, деревом и пылью, которую не могла удалить ни одна уборщица — пылью времени. Панорамное окно во всю стену открывало вид на город, раскинувшийся внизу серой, дышащей массой. Мебель была тяжёлой, основательной. Стол из красного дерева, за которым её отец провёл двадцать лет своей жизни. И проиграл её.

Хелен подошла к столу. Провела кончиками пальцев по его гладкой, холодной поверхности. Здесь он принимал решения. Здесь он подписывал приказы. Здесь он выслушал свой приговор от тех же самых силуэтов на экране. И она, Хелен, сидела тогда в углу, как тень, и собирала компромат, доказывая свою лояльность.

И вот она здесь. Победитель.

Пульсация за левым глазом вернулась — острее, настойчивее. Она закрыла глаза. На периферии зрения вспыхнула крошечная точка слепящего света — аура. Предвестник. За ней всегда приходила боль. Такая, что хотелось биться головой о стену, лишь бы заглушить её другой болью.

Она ждала. Секунда. Две. Десять.

Вспышки света плясали под веками. Лёгкая тошнота подкатила к горлу. Мышцы шеи свело знакомым спазмом. Все симптомы были на месте. Весь пролог к аду.

Но сама боль не приходила.

Хелен открыла глаза. Она чувствовала мигрень. Она знала её, как старого врага. Но её не было. Было только её ожидание. Фантомная боль в нервных окончаниях, которые разучились жить без неё. Это было хуже. Гораздо хуже. Это была тишина там, где должен был быть оглушающий шум. Пустота.

Она посмотрела в огромное окно. Город жил своей жизнью, не зная о войнах, которые велись в его тени. В стекле отражалось её лицо — бледное, с тёмными кругами под глазами. Лицо уставшей женщины в пустой комнате, которая получила всё, чего хотела. И не осталось ничего, чего можно было бы желать.

В аналитической лаборатории в Москве царил упорядоченный хаос. Стены были увешаны мониторами. На них светились схемы нейронных связей, потоки кода, диаграммы — всё, что удалось выкачать из руин «Санктума». Воздух был тёплым и пах остывшим кофе и работающей электроникой.

Дмитрий Воронов стоял перед центральным монитором, заложив руки за спину. На экране висела сложная, многоуровневая схема, напоминающая корневую систему больного дерева. Это был проект «Эхо». Исходный код безумия доктора Кросса.

– Мы украли ноты, Леночка, — произнёс Воронов, не оборачиваясь. Его голос был пропитан лёгкой, почти меланхоличной иронией. — Ноты гениальной, но абсолютно безумной симфонии. А дирижёр мёртв. И мы никогда не услышим, как это должно звучать на самом деле.

Лена Орлова стояла рядом, её взгляд был прикован к экрану. Она была одета в строгий тёмный костюм.

– Нам и не нужен дирижёр, Дмитрий Сергеевич, — ответила она тихо, её голос был таким же точным и холодным, как скальпель. — У нас есть партитура. И она подробнее, чем вы думаете.

Она коснулась экрана, увеличивая один из блоков схемы.

– Смотрите. Триггер. Он основан не на семантике, не на значении слова. Он основан на фонемном диссонансе. Последовательность звуков, которая вступает в конфликт с базовым ритмом речевого центра. Он не убеждает подсознание. Он ломает его на самом примитивном уровне. На уровне звука. Это… это грубо. Но гениально в своей простоте.

Воронов хмыкнул.

– Грубо, но эффективно. Как кувалда. А я всегда предпочитал скальпель. Жаль, очень жаль…

Он отвернулся от мониторов и подошёл к окну. За стеклом медленно падал крупный, тяжёлый снег, укрывая Москву белым саваном. Он чувствовал себя обманутым. Он гнался за ключом к человеческой душе, а получил лишь техническую инструкцию по взлому. Это было всё равно что охотиться за Моной Лизой, а украсть лишь список красок, на которых она была написана. Полезно для ремесленников. Бесполезно для ценителей.

Пока он стоял спиной, Лена сделала быстрое, почти незаметное движение. Её рука скользнула к порту системного блока. В пальцах была зажата крошечная флешка, похожая на ноготь. Щелчок. Она скопировала один-единственный файл. Не всю базу данных «Эхо». Не протоколы активации. Она скопировала папку с названием «Процедуры подавления. Формирование лоскутной памяти». Заменить одно воспоминание другим, не разрушая носитель. Заткнуть дыру, пока она не поглотила всё остальное. На долю секунды её лицо утратило непроницаемость, во взгляде промелькнуло что-то застарелое, почти отчаянное.

Через три секунды флешка исчезла в кармане её пиджака. Когда Воронов обернулся, Лена снова смотрела на экран с непроницаемым видом.

Он вздохнул, глядя на падающий снег. Его начальство в Москве будет довольно. Он привёз им технологию. Оружие. Его карьере ничего не угрожало. Но для себя он проиграл.

Мы не будем создавать поэтов, — подумал он с глубоким, всепоглощающим цинизмом. — Мы будем штамповать говорящие орудия. Какая скука.

Эта война никогда не закончится. Она просто станет уродливее. Он достал из кармана шёлковый платок и начал медленно протирать идеально чистые очки. Ритуал. Единственное, что ещё имело смысл в этом мире без поэзии.

Палуба старого автомобильного парома была мокрой и серой. Всё было серым. С низкого, тяжёлого неба сыпалась ледяная морось. Вода Ла-Манша — свинцовая, тяжёлая, без единого блика. Ржавые борта парома. Даже воздух казался серым и безвкусным. Он пах солью, холодом и дизельным выхлопом.

Хавьер Рейес сидел на металлической скамье рядом с Люсией. Она была укутана в тонкое больничное одеяло, поверх которого лежала его собственная куртка. Её руки неподвижно лежали на коленях. Она смотрела прямо перед собой, на линию горизонта, где небо сливалось с водой. Её лицо было идеальной, неподвижной маской. Пустой.

Он не знал, сколько они уже так сидят. Час. Два. Время превратилось в монотонную, глухую вибрацию паромного двигателя, которая проникала сквозь подошвы ботинок, сквозь скамью, прямо в кости. Постоянный, неумолимый шум. Фон его новой реальности.

Он вывез её. Он прорвался через огонь, бетон и чужую смерть. Он вытащил её из ада. Он победил.

Но глядя на пустую оболочку, которая когда-то была его сестрой, он не чувствовал ничего, кроме свинцовой тяжести в груди. Вина, которая гнала его через полмира, никуда не делась. Она просто сменила форму. Раньше это был острый крюк. Теперь — тупой, тяжёлый камень.

Он заметил, что она дрожит. Мелкая, едва заметная дрожь. Он наклонился и поправил воротник куртки, стараясь укрыть её шею от пронизывающего ветра. Его пальцы коснулись её кожи. Холодной, как мрамор.

Он сел ровно и заставил себя заговорить. Голос получился хриплым, чужим.

– Всё закончилось, Люсия, — прохрипел он. — Слышишь? Шум… он кончился. Мы едем домой. Там будет тихо. Я обещаю.

Он говорил это ей, но на самом деле — себе. Он повторял эти слова, как мантру, отчаянно пытаясь в них поверить.

Он ждал. Ждал хоть какого-то знака. Вздоха. Движения. Чего угодно.

И он его получил.

Медленно, очень медленно, Люсия повернула к нему голову. Движение было плавным, механическим. Она посмотрела на него.

И Хавьер застыл.

Её глаза. Они больше не были пустыми. В их глубине больше не было тумана. Они были кристально ясными, сфокусированными. И в них светился холодный, пугающий, нечеловеческий интеллект. Она смотрела не на него. Она смотрела сквозь него.

Позвоночник стянуло ледяным обручем. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог.

Люсия смотрела ему прямо в глаза. Её губы шевельнулись, и она произнесла тихим, ровным, абсолютно безэмоциональным голосом:

– Протокол «Пастырь». Объект стабилен. Запрос: цвет неба?

Каждое слово — удар под дых. Воздух выбило из лёгких. Куртка соскользнула с её плеч и упала на мокрую палубу с глухим шлепком. Глухая вибрация двигателя под ногами вдруг стала оглушающей. Она заполнила собой всё.

Он смотрел в её ясные, чужие, незнакомые глаза и с ледяным, всепоглощающим ужасом понимал.

Кросс успел.

Он не спас свою сестру.

Он вывез из Альп самое совершенное оружие программы «Шум». И теперь оно сидело рядом, укрытое его курткой.

Шум не закончился.

Он просто стал персональным.