Интернат

Глава 1. Самый обычный день

Когда дети выходят из школы, они бегут домой, к родителям, к матери с отцом. Но есть дети, которым некуда и не к кому бежать. Они смотрят по сторонам и не находят того, кто бы их позвал, или хотя бы взглянул на них с интересом. И тогда их глаза и сердца погружаются в пучину грусти и отрешенности…

Детский дом… Что мы знаем о нём? Это – дом. Дом, в котором живут дети. Отвергнутые, никому не нужные, одинокие… и поэтому несчастные и озлобленные на весь мир…

Марина Шальнева прижала к себе плюшевого медвежонка и забралась на подоконник. Она не любила зиму. Зиму с её холодом и голыми ветками. На улице холод и в душе холод. Скорее бы всё растаяло – пришла весна, и может, ей бы стало немножко теплее…

Её глаза опять наполнились слезами, в последнее время это случалось всё чаще. Её постоянно мучил вопрос – почему она? Почему она – одинокая, несчастная, и именно её никто не любит?

– Убегу! всё равно убегу отсюда! Пусть лучше в лесу замёрзну! – подумала она и посмотрела вниз. За окном был двор – летом там всегда бегали дети, но сейчас, зимой, двор был пуст…

Люба Воронцова открыла тяжёлую дверь и зашла в здание. Она устроилась сюда воспитательницей и очень волновалась – сегодня был её первый рабочий день. Она огляделась по сторонам – на полу в ряд стояла обувь, валялись фломастеры; пахло какой-то едой, на окнах висели грязные занавески…

Она поднялась на второй этаж. В прекрасно обставленной учительской сидела завуч по воспитательной работе, она же заместитель директора Зоя Сергеевна Замогильная.

– Ну что я вам могу сказать, Любовь Васильевна… – со вздохом начала Замогильная. – Дети у нас сложные, работаем на износ, зарплата маленькая… в общем, всё как у всех, только хуже. Учителя-то хоть работают с людьми, а мы…

– Я детей люблю, – тут же ответила Люба.

– Я тоже люблю детей, – поддержала её Замогильная, – внука своего люблю.

– Расскажите мне о ваших воспитанниках, пожалуйста…

– О наших воспитанниках? – насмешливо переспросила Зоя. – Наши воспитанники не боятся ни бога и не чёрта… Да вы и сами всё о них узнаете, как только работать начнёте. Пойдем, провожу вас.

Она провела Любу по коридору и открыла одну из дверей. В грязной комнате громко играла музыка, на незаправленных кроватях сидели девочки лет четырнадцати. Они дружно спрятали дымящиеся сигареты, улыбнулись и хором сказали: – Здравствуйте, Зоя Сергеевна!

– Опять смолите? – сердито спросила Замогильная, – сколько можно? В коридоре уже дышать нечем! Девочки, а дымят… хуже мальчиков! Вы же будущие матери!

– Таким, как мы, лучше не рожать! – ответила одна из них.

– Да уж, Назарова, в твоём случае это действительно так! – окидывая девочку взглядом, согласилась Замогильная. – Да, кстати, это ваш новый воспитатель, Любовь Васильевна, – сказала Зоя Сергеевна перед тем как выйти, а Люба осталась, молча наблюдая за девочками.

– Кристюх, а его во сколько привезут? – начала разговор одна из них.

– После обеда… вроде..

– Вот он наверно приедет, пальцы загнет!

– Реально!

– Кого привезут? – спросила Люба.

– Пацана моего из СИЗО привезти должны, – объяснила Кристина.

– А за что его там держали? – поинтересовалась Люба.

– Ножичком изрезал кого-то, – ответила Кристина. – А у вас муж есть?

– Пока нет.

– А дети есть? – допытывалась девочка.

– И детей нет, – ответила Люба.

– Вы аборты делали?! – ахнула другая девочка.

Люба никогда не делала аборты, но почему-то была смущена этим вопросом.

– Я предпочитаю не обсуждать такие вещи, – твёрдо сказала она.

– А-а-а, значит делали! А чё вы себе мужика не заведёте? Завели бы себе мужика и жили бы с ним. Вроде вы не очень старая, и не такая уж страшная вроде, – сказала Кристина, – и вообще, нам поговорить надо, а вы тут уселись и уши развесили…

Люба поняла, что лучше уйти, – её новые воспитанницы совсем не были настроены общаться.

"Будет трудно, – подумала она, – ну ничего, прорвёмся…"

А девочки в это время продолжали обсуждать Антона. Вся средняя группа, за исключением двух-трёх человек, Антона откровенно презирала; за глаза его называли "шестерка" – Антон ходил за старшими как хвостик, выполнял все их приказания и "сливал " им всю информацию. Старшие дети немного издевались над ним, но в то же время не избивали, как других пацанов, за исключением, конечно, тех случаев, когда Антон был откровенно виноват. Но зато с младшей группой у Антона сложились совсем другие отношения. Так как ровесники Антона его не принимали, а старшие постоянно гнали, он гулял с мальчишками из младшей группы. Для маленьких мальчишек Антон был, конечно же, авторитетом. За своего Антошку они были готовы в огонь и в воду. Он казался им крутым, смелым и дерзким. А уж после того, как Антон получил свой первый условный срок, он вообще стал для них кумиром.

Зарабатывал Антон грабежами. Обычно они с Кристиной Назаровой ждали около какой-нибудь школы свою жертву, потом вели её до тёмного места, ну, и отнимали деньги, телефон и вообще всё, что имеет ценность. Кристинка стояла "на шухере", а Антон действовал.

Обычно ему достаточно было только вынуть ножик, и испуганные дети тут же отдавали всё сами, но однажды всё пошло не так.

Мальчик, которого они выбрали, был не из робкого десятка, и уже несколько лет занимался восточными единоборствами. Он, конечно, смог за себя постоять, и даже разбил Антону нос, после чего Антон потерял над собой контроль и несколько раз ударил мальчика ножом. Пострадавшего спасла толстая куртка, она смягчила удары, и мальчишка отделался несколькими царапинами. Через несколько дней после "поножовщины" малолетнего преступника поймали и отправили в СИЗО, до вынесения приговора.

На суде Антон понял, что дела его плохи, и разыграл целый спектакль. Долго рассказывал про своё тяжёлое детство, слёзно раскаивался, просил судью дать ему последний шанс на исправление… В итоге он отделался условным сроком, чему был несказанно рад, и отправлен "домой".

Когда машина остановилась и перестала рычать, Антон понял, что они приехали. В окно он увидел свой дом. Грязный, обшарпанный и ненавистный дом. Антон даже не знал, кого больше он ненавидит – ментов или воспиток из детдома…

Дверь машины, скрипнув, открылась. Он неторопливо спрыгнул на землю и посмотрел по сторонам.

На улицу тут же выбежали ребята – они с утра ждали его возвращения.

– Антоха приехал! Антон! Расскажи, как на зоне? – перебивая друг друга, закричали мальчишки.

К ним подошёл участковый милиционер Игорь и взял Антона за шкирку.

– Потом расскажет, – прервал он их разговор, – пошли, я тебя директору сдам под расписку.

Они поднялись на второй этаж, в кабинет директора. За его столом сидела Зоя Сергеевна, и, улыбаясь, разговаривала по телефону. Когда она увидела Антона, её улыбка исчезла без следа.

– Вот, привез! Примите и распишитесь, – сказал участковый Зое Сергеевне, подталкивая Антона к столу. Зоя внимательно оглядела Антона с ног до головы и язвительно спросила: – Ну что, Антошенька, как в тюрьме?

– Плохо, – честно ответил он, – хотя детский дом от зоны не очень-то отличается!

– Вот как… Ну, значит, ты себя там чувствовал как дома! – сказала Зоя и усмехнулась, – Марьям Исааковна, ребёнка из СИЗО привезли, проследите, чтоб он вымылся и переоделся! – крикнула она старшей воспитательнице.

Антон зашёл в группу и огляделся по сторонам. Всё казалось далёким и чужим. Никого из его друзей не было. В комнате сидели только пацаны из старшей группы.

– О, Каменский откинулся! – закричал Колян, – как на зоне?

– Отвали! – вдруг в таком же тоне, неожиданно даже для себя самого, ответил Антон.

– Чего?

– Чо слышал, – сказал он, но тут же, получив удар в нос, отлетел в угол…

– Я тебя быстро перевоспитаю, если там тебя не научили со старшими разговаривать! – зло сказал Колька. Он подошёл, поднял Антона за волосы и пнул в живот.

– Все, отстань, прости, – попросил Антон, и Колька довольно улыбнулся, щёлкнув Антона по голове.

Антон поднялся и сел на диван..

Хорошо, что хоть не видел никто – нос опять был разбит, и кровь капала на пол…

А в это самое время в актовом зале детского дома вовсю шла подготовка к Новому году. Дети репетировали стихи и песню.

Новый год,

Что вот-вот настанет,

Исполнит вмиг мечту твою,

Если снежинка не растает,

В твоей ладони не растает,

Пока часы двенадцать бьют.

Пока часы двенадцать бьют…

– Дети! Ну я же прошу вас не кричать, а петь! – умоляла учительница музыки, она уже битый час не могла добиться нужного результата. – Женя, у тебя такой голос громкий, ты всех перекрываешь! А Тане Барановой, наоборот, надо громче петь…

Когда репетиция закончилась, Марина тихонько вышла из зала и пошла в комнату. Она приподняла матрас свой кровати и достала тетрадку. Эта тетрадь была очень дорога ей. В ней были ее рисунки, стишки, вырезки из журналов и другие девчачьи секреты, а еще она сюда записывала мысли, чувства и просто события дня. Когда она уставала от издевательств детей, от замечаний воспитателей и просто от шума, то брала свою тетрадку и карандаш, уединялась в укромном уголке и изливала на бумаге то, что не могла произнести, высказать вслух…