Иона Шекет в мире духов

РАЗГОВОР С ПРИЗРАКОМ

Мне довелось получить вторую степень по оккультным наукам. Без ложной скромности хочу сообщить, что я единственный, получивший вожделенный диплом среди более чем ста слушателей университета оккультизма, работавшего в свое время на планете Карбикорн. Признаюсь честно, мне удалось пройти все испытания только потому, что у меня был опыт работы в зман-патруле, да и вообще я много раз бывал в прошлом как нашей планеты, так и многих других, о которых пока не успел рассказать.

Собственно говоря, даже история моего поступления в университет Карбикорна заслуживает внимания. Как вы понимаете, я всю жизнь был далек от оккультизма. В детстве мне довелось увидеть привидение, но даже тогда я был здравомыслящим ребенком, и потому, вместо того, чтобы убежать с воплем ужаса, схватил призрака за руку и ощутил теплоту его тела. Конечно же, привидением нарядился мой двоюродный брат, который был в то время старше меня на четыре года. С той поры в привидения, призраки, астрологию, переселение душ и прочую чепуху я не верил и верить не собирался. Что до моего кузена, то сейчас он моложе меня на целых десять лет, и виной тому, конечно, моя работа в зман-патруле — бывали случаи, когда я проживал день в прошлом, а по возвращении узнавал, что вернулся через год или полтора после отправления. Всякое бывало, не в этом дело.

Итак, закончив службу в зман-патруле, я собрался, как это делают многие израильтяне, немного попутешествовать прежде чем выбрать себе новую сферу деятельности. Я ткнул пальцем в звездный атлас и обнаружил, что билет мне предстоит заказывать на планету Билькес, что в системе зеленой звезды Альбирео-2. Естественно, я связался со своим турагентом и получил на домашниый компьютер полную энциклопедию Билькеса, чтобы подготовиться к путешествию. Каково было мое изумление, когда первый же файл сообщил: «Билькес — планета оккультная. Основное занятие местных жителей — вызывание духов. Если вы хотите поговорить с давно умершим прадедом или недавно почившей бабушкой, или с духом короля Карла I, или даже с самой принцессой Дианой, то вы не прогадаете, посетив один из Домов Призыва на планете Билькес».

— Ха-ха! — сказал я. — Нужно поехать на этот Билькес хотя бы для того, чтобы вывести на чистую воду местных шарлатанов, сосущих деньги из заезжих простаков вроде меня.

В то время я еще не умел управляться с межзвездным транспортом, иначе непременно арендовал бы звездолет и не стал связываться с «Эль-Алем». Эта лучшая компания Соединенных Штатов Израиля доставила меня на Билькес через Апромодус и Кашпу, и это, как вы понимаете, все равно, что лететь из Тель-Авива в Каир через Париж и Москву.

Прилетев в космопорт Билькеса, я обнаружил, что не могу покинуть таможню, не купив заблаговременно билеты в десять произвольно выбранных Домов Призыва. Сочтя это произволом, я гордо отказался и заявил, что лучше вернусь на Землю.

— Но, уважаемый господин Шекет, — недоуменно сказал таможенник. — Вы ведь все равно посетите не меньше десяти Домов Призыва, ибо иначе для чего вы прилетели на нашу планету? Почему же тогда не купить билеты прямо здесь, позволив таким образом и мне, бедному служащему, сделать свой небольшой бизнес?

Неподдельная грусть, звучавшая в голосе таможенника, заставила меня изменить мнение, и я приобрел у бедняги книжечку с билетами — как потом оказалось, по втрое завышенным ценам. Верь после этого государственным служащим!

Таможенник был прав в одном: я действительно прибыл на Билькес, чтобы посетить Дом Призыва и убедиться, что духу Карла I не о чем говорить ни со мной, ни с кем бы то ни было.

ГДП — Главный Дом Призыва — располагался на центральной площади Билькепары, столицы Билькеса. Я предъявил билет и вошел в темный зал, посреди которого стоял огромный круглый стол, освещенный разноцветными прожекторами. Повинуясь голосу, который шел из невидимых в темноте динамиков, я сел в кресло возле стола и приготовился выводить местных шарлатанов на чистую воду.

Я думал, что придется вращать тарелочку или делать какие-нибудь пассы, или произносить заклинание, но все оказалось проще и прозаичнее. Кто-то сел в кресло рядом со мной, и глубокий голос сказал:

— Послушай, Иона, почему ты не вернул мне десять шекелей? Я всегда думал, что ты честный человек…

Я едва не подскочил: в соседнем кресле сидел, глядя на меня исподлобья, Осип Маркиш, мой школьный приятель, погибший много лет назад. Ему не повезло: переходя улицу Алленби в Тель-Авиве, он угодил под трак совершавшего вынужденную посадку стратоплана.

— Э-э… — сказал я и протянул руку, чтобы пощупать этого невесть откуда взявшегося призрака. — Должен сказать, что для мертвеца ты неплохо выглядишь.

Более банальную фразу трудно было придумать, и Осип поморщился. Между тем моя рука легко прошла сквозь его грудную клетку, и я ощутил пальцами кожу обивки. «Голограмма», — решил я и поискал глазами проектор. Не найдя ничего похожего ни в столешнице, ни в спинках ближайших кресел, я сложил руки на груди и заявил:

— Послушай, Осип, если ты начнешь уверять, что действительно явился с того света, я тебе все равно не поверю.

— А как насчет долга? — продолжал настырный Осип.

— Пожалуйста, — я пожал плечами, — но как я тебе отдам злосчастные десять шекелей, если ты, как я уже убедился, не обладаешь материальным телом?

— Глупости, — рассердился Осип. — Мы, призраки, не менее материальны, чем вы, живущие. Все зависит от точки отсчета, и уж ты бы мог об этом догадаться.

— Да? — пробормотал я. По сути, это был вызов моей интуиции и мыслительным способностям. — Не хочешь ли ты сказать, что, уходя в мир иной, человек просто перемещается в другую систему координат?

— Глупости, — повторил Осип. — Никакого иного мира не существует. Просто, когда умирает тело, происходит смещение физической оболочки на один квант времени в прошлое или будущее. Только один квант — одну стомиллионную долю секунды! Но этого достаточно, чтобы то, что вы называете душой, перестало существовать для настоящего. Для нас, кстати, тоже существует лишь настоящее — наше настоящее, отделенное от вашего одним-единственным квантом времени.

— Так-так, — сказал я, соображая, насколько сказанное Осипом может соответствовать принципам квантовой физики. — Я мог бы тебе поверить, дорогой мой, но в мире есть столько способов создания полноценных иллюзий, что…

— А если я скажу тебе, — прервал меня Осип, — что в ту пятницу, когда мы были на вечеринке у Златы, ты не только одолжил у меня десять шекелей, но еще и сказал такую фразу: «Ося, я тебе верну деньги первого числа, и это так же верно, как то, что я женюсь на Катрин»?

Да, господа, этой фразой он меня сразил наповал. Никто, кроме Осипа, не слышал в тот вечер того, что было сказано на кухне Златыной квартиры. Идея жениться на Катрин пришла мне в голову в десять вечера, я успел сказать об этом Осипу, а в половине одиннадцатого жениться передумал после того, как застал свою невесту в объятиях какого-то незнакомого мне студента.

— М-м… — сказал я, чтобы выиграть время. — А что, я и с призраком Карла Первого могу поговорить, как с тобой?

— Иона, — сухо проговорил Осип, — я думал, что у тебя богатая фантазия. С беднягой Карлом хочет говорить каждый третий посетитель. Он давно уже сам не появляется на людях, а посылает одну из своих роботизированных копий.

— Да? — я смутился. Могу стерпеть любое обвинение, но только не в отсутствии воображения! — А как насчет Аврелиуса, римского патриция, с которым я был дружен, когда служил в зман-патруле и посещал Рим чуть ли не каждую неделю?

— Это пожалуйста, — кивнул Осип и пропал, будто где-то поблизости прокричал петух. На его месте тут же возникла мощная фигура Аврелиуса Секунда, и мой давний знакомец начал с того, что попытался испепелить меня взглядом.

— Иона! — вскричал он. — Почему ты не отдал Осипу десять шекелей? Так честные люди не поступают!

— Вот тебе десять шекелей, — разозлился я, — и погляжу, что ты с ними станешь делать!

Я положил серебрянный кружок на стол, будучи уверенным, что призрак не сможет взять монету своими нематериальными пальцами.

Не тут-то было! Патриций спокойно протянул руку, и монета исчезла в его огромном кулаке. Я с удивлением смотрел на опустевшую поверхность стола.

— Как это получается? — вырвалось у меня. — Если ты призрак, то…

— Шекет, — с презрением сказал Аврелиус, — Осип уже объяснил тебе, что наш мир не менее материален, чем твой, просто мы живем на квант времени в будущем или прошлом.

— Какой квант? — вскричал я. — Разница во времени между тобой и Осипом — две тысячи лет!

— Да, была в твоем мире, — холодно отпарировал Аврелиус. — А в нашем мы живем в едином временном поле, и я могу пригласить короля Людовика Четырнадцатого к себе на ужин, чтобы высказать все, что думаю о французском абсолютизме.

— Ничего не понимаю, — пробормотал я и встал из-за стола. — Извини, Аврелиус, я должен подумать. Осознать… э-э… случившееся.

— Слабак, — брезгливо изрек патриций и исчез, будто его сдуло ветром.

— Господин желает выпить за счет заведения? — подошел ко мне распорядитель Дома Призыва.

— Господин желает выйти вон, — сказал я и выкатился на улицу под вопль какого-то заблудшего призрака.

Следующие сутки я потратил, чтобы просканировать каждый из семидесяти Домов Призыва на Билькесе с помощью привезенной с собой совершенной аппаратуры. Чего я ждал? Голографических проекторов? Мыслеуловителей? Гипноизлучателей? Черта-дьявола? Ничего этого не было и в помине.

«Допустим, — подумал я, — Осип прав, и в кванте времени от нашего мира существует другой, или, как мы говорим, „тот свет“, где продолжают жить то ли души умерших, то ли их бренные тела, переместившиеся после смерти на стомиллионную долю секунды в прошлое. Допустим. Но ведь я, работая в зман-патруле, уходил в прошлое не на какую-то долю секунды, а на многие годы! Как разрешить это противоречие?»

Я размышлял над этой проблемой всю ночь и весь следующий день, а вечером опять отправился в Дом Призыва, попросил Осипа явиться и задал ему прямой и провокационный вопрос.

— Это элементарно, Иона, — сказал мне Осип, как Холмс Ватсону, — но понять это ты сможешь только тогда, когда изучишь оккультный курс квантового времени. Ты знаешь, что на Карбикорне есть университет, где готовят оккультистов, способных перемещаться именно на один квант времени — не больше и не меньше? Вот там ты и получишь ответ на свой вопрос.

— Тогда до встречи, — бросил я и в ту же ночь вылетел с Билькеса на Карбикорн, чтобы стать слушателем единственного во Вселенной университета оккультизма.

КАК Я БЫЛ СТУДЕНТОМ

Оккультный университет на Карбикорне — еще то заведение. Попал я туда исключительно благодаря своей неуемной энергии и жажде нового. Один из абитуриентов, прилетевший на Карбикорн одновременно со мной и вылетевший с планеты (в буквальном смысле!) после первого отборочного тура, с досадой сказал, когда мы прощались у трапа звездолета:

— Все это шарлатанство, поверьте мне, Шекет, и если вы будете в этом участвовать, вас перестанут уважать во всей Галактике.

Беднягу можно было понять: он спокойно спал в своей постели, когда ровно в полночь из-под матраса вылезла черная рука без тела, схватила моего соседа-абитуриента за горло и начала душить самым натуральным образом. Естественно, человек испугался, отодрал от своей шеи цепкие пальцы и бросил руку в открытое окно, где она и исчезла с воплем отчаянного ужаса — как потом оказалось, этот призрак с планеты Убрикат не выносил свежего ночного воздуха и мог существовать только в спертой атмосфере при отключенных кондиционерах. Моего соседа отчислили как не сумевшего совладать со своими эмоциями, а я дал себе в ту же ночь слово не шевелиться даже если ко мне на постель присядет граф Дракула собственной персоной.

Обошлось однако без вампиров, приемная комиссия придумала мне иное испытание. Ночи, кстати, после случая с моим соседом я проводил в обществе приятной девы с планеты Биинам, и потому никакие потусторонние силы не могли отвлечь мое внимание от пышного женского тела, масса которого в моменты страсти достигала полутонны.

Но однажды после особенно бурной ночи я вылез на подоконник подышать утренним воздухом, насыщенным парами ртути и висмута (в дверь я выйти не мог, потому что одна из пяти ног моей приятельницы загораживала проход). Неожиданно прямо передо мной материализовался в воздухе тщедушный гражданин неопределенного возраста, по виду явно житель Земли. Гражданин был, мягко говоря, не одет, и потому я не смог по покрою его костюма определить сразу, из какой эпохи он явился. Понятное дело, я мысленно вздрогнул, но заставил себя не пошевелить ни единым мускулом.

— Ну? — сказал я через минуту, поскольку призрак и не думал первым начинать знакомство. — Долго будем в молчанку играть?

— Иона Шекет, — сказал мужчина писклявым голосом, полностью соответствовашим его фигуре, — предсказываю тебе, что жизнь твоя в ближайшие дни будет…

Что я должен был сделать в сложившихся обстоятельствах? Понятно, что появление незванного пророка было провокацией экзаменационной комиссии. Судите сами. Если бы он предсказал мне провал на экзамене, я бы из кожи вон вылез, чтобы получить высший балл. Если бы он предсказал мне победу, я наверняка перестал бы занимать свой ум упражнениями (уж я-то знаю свою натуру!), и тогда непременно провалил бы любой экзамен. В обоих случаях пророчество не могло бы сбыться. И экзаменаторы, ясное дело, хотели видеть, как я выпутаюсь из этой противоречивой ситуации.

Я сделал ровно то же, что делал всегда, когда мне докучали незваные гости: сказал «Сегодня меня нет дома», сполз с подоконника, закрыл обе рамы и позвонил портье.

— Господин хороший, — сказал я ему, — у вас там на уровне десятого этажа висит неопознанный летающий объект. Либо я собью господина Адольфа Гитлера ракетоиглой, либо вы его уберете сами, поскольку этот объект мешает мне заниматься любовью.

Призрак за окном покачал головой, сплюнул с досады и, естественно, исчез. К сведению каждого, кому доведется сталкнуться с НЛО в любой части Вселенной: эти объекты не терпят, когда их опознают и называют по имени. Тогда они исчезают хотя бы для того, чтобы сохранить собственное достоинство, ибо что может быть для неопознанного объекта хуже, чем процесс опознавания? А господина за окном я узнал с первого взгляда, поскольку его физиономия была изображена на первой странице моего учебника по ксенофобии — я изучал этот предмет, когда учился на курсах зман-патрульных.

Не успел я позавтракать (моя дама предложила мне лучшую свою филейную часть, и я не посмел отказаться, поскольку, как мне было известно, на Биинаме жители обожают есть друг друга, и отказ полакомиться нежным телом собеседника считается оскорблением), так вот, не успел я позавтракать, как пневмопочта выплюнула мне прямо в тарелку письмо из приемной комиссии Оккультного университета. Послание было кратким и сообщало, что я принят в число студентов с правом вызывать любого призрака в любое время суток, но без права заниматься астрологической и пророческой практикой, поскольку именно эти дисциплины будут мне преподаны на первом курсе.

Кстати, вы знаете, почему студентам дозволено вызывать призраков, но не дозволено строить гороскопы? Очень просто: призраки по натуре народ очень желчный, их кредо — на вопросы отвечать, но давать ответы столь многовариантные, что извлечь из них необходимую информацию может только тот, кто предварительно прослушал курсы астрологии и пророчества. Так что все нормально — призрака слушай, но сам не плошай.

Так началась моя учеба в Оккультном университете на планете Карбикорн. На первом курсе, как я уже сказал, мы изучали астрологию и пророчества. Преподавали нам лучшие учителя, являвшиеся на лекции из потустороннего измерения, а точнее говоря: из того самого мира, что смещен относительно нашего на один-единственный квант времени.

Курс астрологии вел господин Тихо де Браге — не сам он, конечно, ибо сам Тихо жил и умер в шестнадцатом веке. Мы имели дело с призраком, душой великого астролога, личностью желчной настолько, что даже собственное имя этот господин произносил с величайшим презрением. Много времени спустя я использовал свои старые знакомства в зман-патруле и отправился в 1597 год, чтобы поглядеть на первоисточник и сравнить живого еще Тихо с его запомнившейся мне астральной оболочкой. Ничего общего, кроме обрюзгшей фигуры! Великий Тихо принял меня в своей обсерватории, угостил датским пивом и рассказал историю своих астрологических изысканий, которые он при жизни держал в секрете, ибо не желал, чтобы коллеги-астрономы подняли его на смех. А призак этого милого человека не раз доводил меня до белого каления, заставляя строить натальные карты людей, никогда не существовавших в природе.

Что до курса пророчеств, то я рассчитывал на Нострадамуса — кто бы еще мог лучше преподать нам эту дисциплину? Нострадамус однако не пожелал унизиться до чтения лекций салагам вроде меня — мэтр работал только с дипломниками и аспирантами. А первокурсникам о создании пророчеств рассказывала некая Ванга, жившая в Болгарии в двадцатом веке. При жизни это была слепая женщина, прозревавшая будущее мысленным взором. А вот призрак Ванги оказался зорким как десяток Аргусов, и списывать на ее экзаменах было так же невозможно, как летать со сверхсветовой скоростью.

Ванга являлась в аудиторию точно в предсказанное время, зорким взглядом находила объект для отработки своей теории пророчеств и говорила зычным голосом, от звуков которого у студентов мелко дрожали все кости:

— Дорогой студент, представьте, что к вам пришла на прием женщина сорока семи лет, шаги тяжелые, дыхание несвежее, выговор деревенский, а тексты, ею произносимые, не отличаются стилистическими красотами. Что вы сделаете прежде всего?

— Сообщу ей ее прошлое, чтобы вызвать доверие, — бормотал студент.

— Правильно, — кивала Ванга. — Но откуда вам известно прошлое этой женщины, она же пришла к вам впервые?

— Структурный анализ текстов! — вопил студент, вспоминая вчерашнее занятие. — Достаточно послушать несколько предложений, и мысленный анализ позволяет однозначно сказать, что данный человек делал в прошлом, начиная с того времени, когда он научился говорить.

— Верно, — соглашалась Ванга. — Сейчас я произнесу несколько фраз, а вы сообщите, кто перед вами.

И она начинала говорить такие глупости, что было ясно: единственная ее цель — сбить бедного студента с толка. Когда таким студентом оказывался я, то поступал я очень просто: засыпал на месте и позволял своему подсознанию болтать все, что ему могло заблагорассудиться. Как потом оказалось, это было самое правильное, ибо подсознание движется в будущее, опережая настоящее на один-единственный квант времени, и потому черпает информацию из того самого астрального мира, в котором пребывали все призраки всех времен и народов.

Но сложнее всего для меня лично был курс астрологии внесолнечных планет. Это ж надо: у каждой планеты свой зодиак и свои зодиакальные знаки, и каждый знак вовсе не соответствует земному, да и аборигены этих планет имеют мало общего с хомо сапиенсами. С меня семь потов сходило, прежде чем я набрасывал хотя бы в первом приближении, к примеру, натальную карту Чиануреги, моей давней знакомой с планеты Буаккар. Пятьдесят зодиакальных знаков, два солнца, четыре луны, семьдесят три планеты! Но зато и внутренний мир у жителей Буаккара не в пример богаче внутреннего мира простого жителя Земли, а уж судьба выделывает с буаккарцами такие коленца, что жизнь Аттилы по сравнению с жизнью моей знакомой Чиануреги выглядит пресной, как вода реки Волга по сравнению с водой Мертвого моря…

Как-то, посмотрев на расположение семидесяти планет, я ужаснулся и поспешил сказать Чиануреге с трепетом в голосе:

— Дорогая, я ничего не могу поделать. У меня получается, что через два месяца тебя изрежут на куски, а потом сошьют обратно, но один кусок оставят…

Я представил себе это варварство, и слезы навернулись на мои глаза. Но что я мог сделать, если планеты стояли на небе Буаккары именно таким образом?

— Ох, Шекет, — радостно засмеялась Чианурега. — Как я рада твоему предсказанию! Ведь гороскоп говорит, что мне предстоит стать матерью!

Должно быть, у меня был ошарашенный вид, потому что Чианурега прервала смех и серьезно сказала:

— Именно так, Иона, мы размножаемся. Женщину режут на куски, а потом выбирают лучший и выращивают из него младенца. Ах, как я рада…

С того случая я зарекся предсказывать судьбу своим инопланетным знакомым. Но я умею это делать, и мое умение здорово помогло мне впоследствии, когда я, закончив Оккультный университет, отправился в путешествие по галактическим городам и весям. К тому же, я умел теперь и призраков вызывать, и будущее предсказывать, и даже укрощать вампиров и оборотней, но мы, выпускники Оккультного университета на Карбикорне, дали после окончания учебы присягу, поклявшись никогда в жизни не заниматься тем, чему нас обучили наши великие преподаватели.

Вы можете представить ситуацию, когда выпускник физического факультета дает клятву не заниматься физикой, а выпускник факультета журналистики клянется никогда не писать статей в газеты? Между тем все бывшие студенты Оккультного университета получали дипломы лишь после того, как обещали, не забывая ни слова из пройденного, не применять своих знаний в жизни.

Я тоже принес эту своеобразную клятву, но не раз изменял ей, когда того требовали обстоятельства. По-моему, на это наши наставники и рассчитывали.

ДУША МИРА

Когда я еще был студентом Оккультного университета на Камбикорне, декан Буаль-Буль-аш-бурабаль (уроженец Аройо Три) как-то вошел в аудиторию, где наша группа занималась препарированием лабораторной души, и сказал, морщась:

— Господа, почему бы вам не заняться делом?

Мы готовы были заняться чем угодно, лишь бы не слышать воплей, которые издавала подопытная душа, когда мы извлекали из нее тайные желания и нездоровые инстинкты. Мы прекрасно знали, что лабораторные души — всего лишь муляжи, и следовательно, стоны их тоже плод компьютерного творчества, но все равно слушать это было неприятно, и потому мы с удовольствием бросили наполовину препарированную душу в центрифугу Мильтона, смешивавшую желания и страсти.

— А в чем дело? — ворчливо поинтересовался Бинугар, студент-второгодник, отлынивавший от занятий всегда, когда представлялась возможность. На его родной планете (она располагалась где-то за галактикой М106) труд вообще считался занятием постыдным, поскольку физическую работу делали растения, душой не обладавшие.

Декан скосил все свои семнадцать глаз в мою сторону и сказал:

— Сейчас Деррик будет стратифицировать, и вам предлагается помочь, если выделенные сущности начнут разбегаться.

Деррик был профессором факультета духовного зарождения, и когда он занимался стратификацией, посмотреть на это сбегались студенты всех курсов и даже абитуриенты, вообще не понимавшие, что происходит. Стратификация — сообщаю для тех, кто не знает, — это разделение сущностей в момент смерти тела-носителя. Допустим, вы прожили десять жизней, и нынешняя является вашей одиннадцатой инкарнацией. Все эти десять бывших сущностей мирно уживаются в вашем подсознании, изредка давая о себе знать разными, чаще всего глупыми, советами. Но в тот момент, когда ваше тело перестанет функционировать (умрет — выражаясь по-обывательски), сущности вынуждены его покинуть, и делают это не одновременно, а по очереди. Сначала выходит в астрал душа номер один, ваша самая первая инкарнация, потом душа номер два… И так далее, пока вы сами — точнее, ваша нынешняя сущность — не покинет уже холодеющее тело. Преподаватели заставляли нас вылавливать души-инкарнации в тот момент, когда они покидали тело, и помещать их в астральный холодильник, чтобы потом препарировать и таким образом обучать студентов. Что-то вроде анатомического театра, только духовного и, значит, куда более сложного.

Подбегая к аудитории, где профессор Деррик собирался производить сеанс стратификации, я воображал, что нынешнее действо не будет ничем отличаться от прочих. То, что я увидел, однако, опровергло мои предположения. На столе лежал не покойник, а вполне живая и даже молодая и красивая женщина, а профессор уже начал объяснения:

— Эта дама, — говорил он, — родилась на Бурберге Шестом, как вы сами можете судить по ее двум головам и ластам, которыми заканчиваются ноги. Она беременна и должна была бы родить здорового ребенка через одиннадцать лет, поскольку таков на Бурберге отпущенный природой срок. Но госпожа… мм… короче говоря, она не желает рожать и обратилась к медикам с просьбой об аборте. Казалось бы, что тут интересного? Ничего. Но! Госпожа… мм… короче говоря, она не хочет, чтобы душа ее нерожденного ребенка вернулась в астрал.

В аудитории возник шум, студенты принялись обсуждать странное пожелание госпожи… мм…

— Поэтому, — продолжал профессор, — мы приняли решение произвести стратификацию души не в момент смерти физической оболочки, а в момент извлечения из нее нерожденного плода. Кстати, кто ответит мне на простой вопрос: когда у зародыша появляется душа?

Вопрос был, честно говоря, на засыпку. Что значит — когда? Появление души — процесс постепенный. Сначала в тело вселяется его первая инкарнация, затем — вторая, третья… Когда вселяется последняя, нынешняя, младенец рождается и издает первый крик.

Я так и сказал.

— Студент Иона Шекет, — покачал головой профессор. — Вы неправы! Какой литературой вы пользовались? Огайном Вислоцким? Это устаревший учебник! Современные исследования показывают, что душа во всех ее инкарнациях вселяется в зародыш еще тогда, когда он находится в материнской утробе. Человеческий зародыш обзаводится душой после шестнадцатой недели своего физического существования. Понятно, Шекет? Садитесь и никогда не говорите того, в чем не уверены!

Он повернулся к аудитории, а аудитория повернулась в мою сторону и ехидно наблюдала мое смущение.

— Внимание! — призвал профессор. — Сейчас начнется операция по извлечению зародыша, от которого госпожа… мм… короче говоря, не пропустите-ка сущностей, господа!

Легко сказать! Поймать душу, которая покидает тело в момент смерти, легко — только руку протяни. А как поймать душу еще не родившегося существа? Душу, которая еще и не жила на свете? Душу, настолько нежную и прозрачную, что увидеть ее даже в духовном пространстве почти невозможно?

Многие студенты даже и пытаться не стали — откинулись на спинки кресел и наблюдали за действиями их более смелых товарищей. Естественно, я оказался в числе последних.

Должен сказать, что вся эта процедура интересовала меня сначала исключительно с одной целью: произвести впечатление на профессора и получить по его предмету хорошую оценку. Знал ли я, чем закончится неожиданный экзамен?..

Когда началась операция, я сидел за экраном инкарнаций и следил за отделением душ. Оказалось, что нерожденное еще существо, которое и на человека-то пока не было похоже, успело прожить не много, не мало — семнадцать жизней. Шестнадцать я отделил и выпустил в астрал без каких бы то ни было проблем.

Дошли наконец до последней инкарнации, от появления которой я не ждал ничего интересного. Действительно, чего можно ожидать от новорожденной души, еще не познавшей даже света, не говоря о прочих жизненных радостях? Табула раса, чистый лист — говорить не о чем.

Все оказалось иначе.

Душа нерожденного младенца была невидима даже для приборов, способных материализовать даже душу микроба, если бы таковая существовала. Увидеть я ничего не мог, но слышно все было прекрасно, и я услышал:

— Шекет, пожалуйста, поскорее переключите меня на главный компьютер этой звездной системы.

— Э… — сказал я, опешив. — Вы знаете мое имя?

— Не теряйте времени, — несколько раздраженно произнесла невидимая душа. — Не так много капель в вечности, как вам кажется.

Фраза была слишком высокопарной, но и не лишенной логики. С другой стороны, о каком компьютере шла речь? И зачем компьютер нерожденной душе, ничего не познавшей в мире?

— Я жду, — в голосе отчетливо звучало нетерпение.

— Э… — повторил я. — В системе Камбикорна нет главного компьютера, тут все автономно, потому что…

— Я понял, — сказала душа. — Тогда переключите меня на основной терминал университета, дальше я сам разберусь.

— Э… — мое заикание мне уже и самому не нравилось. — Зачем вам? Хотелось бы поговорить, знаете ли… Никогда не беседовал с нерожденными душами. Мне почему-то казалось — собственно, так написано в учебниках, — что душа возникает в момент рождения и развивается, постепенно познавая окружающий мир.

— Чушь какая, — с отвращением заявила душа. — Все происходит как раз наоборот. Развитие идет от полного знания, да будет вам известно! И я не хочу это знание потерять, вот почему мне срочно нужен компьютер, причем самый мощный и с максимальной памятью. Лучше всего — сеть. Побыстрее! Разговаривая с вами, я тераю время и чувствую, как исчезают знания, они уже не бесконечны…

— Погодите, не так быстро, — пробормотал я. — Вы хотите сказать, что, рождаясь, душа знает о мире все?

— Безусловно!

— Абсолютно все? — уточнил я.

— Именно абсолютно! И именно все! Вселенная бесконечна, и знание о ней бесконечно тоже. Вообще говоря, знание о Вселенной совпадает с самой Вселенной, поскольку информация об объекте равнозначна самому объекту, если учесть, что…

— Допустим, — прервал я. — Но ведь младенцы ничего о мире не знают! Они только сучат ножками и вопят во все горло, их нужно учить смотреть, ходить, говорить…

— А душа их тем временем теряет все, что имела в момент рождения, — прервал меня голос. — И когда эти ваши младенцы начинают наконец разговаривать, то души их уже действительно понятия не имеют о том, что такое дважды два и чем синий цвет отличается от зеленого! Так вы мне нашли компьютер?

— Сейчас, — сказал я, набирая на клавиатуре моего экзаменационного билетера (больше у меня под рукой просто ничего не было!) коды хоть каких-то устройств: ведь студентам во время экзаменов не разрешалось пользоваться даже калькуляторами, как же я мог помочь бедной душе, боявшейся потерять себя в чуждом для нее мире?

— О! — воскликнул голос. — Я уже забыл, что… И это забыл тоже… Но я еще помню, что карбент оридона сурфидирует с руюрусом…

— А чего-то более полезного для рода человеческого вы не помните? — спросил я, продолжая безуспешные попытки выйти на контакт с университетским компьютером. Ответом было: «Шекет, если будете продолжать ваши попытки списать, то экзамен принят не будет».

— Я уже не помню, что такое карбент оридона, — трагическим шепотом произнесла душа. — Карбент… как его…

Я сделал еще одну попытку пробиться, и тут на мою ладонь легла рука профессора Деррика — я узнал ее по семи большим пальцам и одному хватательному отростку.

— Шекет, — возмущенно сказал Деррик, — это уже переходит все границы! Вы не знаете правил? И вообще — списывать дурно.

— Я не намерен списывать, профессор! Я хочу спасти душу, точнее, ее бесконечные знания!

— Придумайте отговорку оригинальнее, — презрительно сказал Деррик. — Вы свободны, пересдавать будете через месяц.

— Но…

— Можете идти, Шекет! — повысил голос профессор.

И мне пришлось покинуть помещение под ехидными взглядами других студентов. Конечно, они же ничего не знали о моем разговоре с неродившейся душой! Душой, которая владела бесконечным знанием и забыла все в тот момент, когда севший на мое место студент загнал ее в инкубатор.

Я брел по университетскому двору, и мне было так горько, хоть плачь. Не жаль было экзамена, я думал о том, что мог узнать о Вселенной все! Где конец и где начало, что такое жизнь и что такое счастье, почему взрываются звезды и для сего создана Вселенная. Я мог узнать…

И не узнал ничего.

СУРОВАЯ ЖИЗНЬ ДУХА

Я уже рассказывал о том, как мне довелось учиться в Оккультном университете на планете Карбикорн. Признаюсь: рассказал я далеко обо всем, что мне в те славные годы довелось увидеть, услышать и пережить. Главной причиной моего молчания является, как всегда (надеюсь, вы это понимаете), скромность, которая не позволяет мне выпячивать лучшие качества моей личности.

Самый мой большой подвиг пришелся на время, когда я заканчивал Оккультный университет по факультету астрологии и получил наконец тему дипломной работы. Честно говоря, я был разочарован. На шестой год обучения я уже умел вызывать духов, сражаться с драконами в ментальном и астральном пространствах и, естественно, читать мысли существ, никогда в мыслительной деятельности не заподозренных. Я мнил себя большим специалистом, и потому можете представить себе мое состояние, когда, взяв в руки компьютерную карточку, я прочитал такой текст: «Студент Иона Шекет (Соединенные Штаты Израиля, Земля). Тема исследования — натальная карта г-на Хенриха Федермана, 13 марта 1971 года, город Кельн, ФРГ, Земля».

Пустое, как вы понимаете, занятие — составление гороскопа для человека, жившего аж сто лет назад! Мне просто не доверяли! Зачем иначе господа преподаватели потребовали, чтобы я исследовал жизнь человека, о которой им и без меня было известно все от рождения до смерти? Я мог ошибиться в интерпретации движения Харона или какого-нибудь другого астероида. Я мог написать, к примеру: «В юности Федерман не любил собак, это следует из того, что Уран вошел в знак Стрельца, а Солнце перешло в…» И так далее. А на самом деле Федерман мог не любить кошек, и мне было бы немедленно на это указано! Согласитесь, что составлять гороскопы для еще не осуществившихся событий и интереснее, и как-то спокойнее.

Я мог, конечно, пойти в деканат качать права, но предпочел не делать этого. «Нет, — подумал я. — Лучше я сделаю то, что от меня требуют, и утру всем носы точностью моего анализа жизни господина Федермана!»

Так я и поступил: вызвал на экран компьютера карты земного неба второй половины ХХ века и засел за их изучение с таким рвением, будто сам никогда прежде не видел ни Скорпиона, ни Девы, ни даже простого солнечного затмения.

Мой подопечный Хенрих Федерман не понравился мне с первого взгляда. Он родился под Скорпионом, и над его колыбелью стоял Марс. Наверняка он в детстве разбивал носы всем своим приятелям, а в юности пытался соблазнить всех девушек земли Рейн-Вестфалия. Работа увлекла меня, и я обнаружил, что у господина Федермана не было ни жен, ни детей, и вообще, как ни странно, этот человек, насколько я мог понять, совершенно не интересовался сексом — даже как зритель. А в старости…

Дойдя до этого момента, я, честно говоря, приуныл. У меня получалось, что господин Федерман не мог состариться. Ну, то есть — вообще. Ни старости, ни смерти я в его натальной карте не увидел. Их просто не было!

Ясно, что я сделал что-то не так. Пришлось вернуться к началу и повторить анализ, начиная со дня рождения. Вот тогда-то я и обнаружил, что зимой 1991 года означенный Хенрих Федерман уничтожил государство Израиль. В одиночку, но зато весьма успешно. Дело в том, что Юпитер в это время стоял так, что Нептун Израиля входил в соединение с… Простите, я увлекся, все время забываю, что имею дело с неспециалистами.

Короче говоря, я понял, что влип. Два этих факта — победа над Израилем и отсутствие старости — могли ввергнуть в уныние любого астролога, даже самого Нострадамуса. А у меня, ко всему прочему, оставалось всего десять дней до сдачи дипломной работы. Я понимал, конечно, что где-то допустил неточность. Где-то в детстве этого треклятого Хенриха. Что-то у него там стояло в неположенном месте — может, Венера затмилась, а может, я проморгал поворот Юпитера на реверс…

Все это было поправимо, нужно было лишь начать расчет сначала и быть более внимательным. Что я и сделал, когда до сдачи работы оставалось всего сорок восемь часов.

Вы когда-нибудь учились в университете? Когда-нибудь попадали в цейтнот: экзамен на носу, а у вас еще ничего не готово? Тогда вы меня поймете. И я решился… Нет, не на обман, упаси Боже. Просто, как бы это поизящнее выразиться… На небольшой контрольный эксперимент. Я подумал: «Как было бы хорошо, если бы я мог сравнить составленный мной гороскоп с реальной жизнью Хенриха Федермана, ведь о ней наверняка есть какие-нибудь сведения в Информсистеме». Только одним глазом взглянуть, чтобы понять — где именно я ошибся, где провел неправильную линию в натальной карте этого человека…

Нужно было проделать все таким образом, чтобы преподаватели (а они наверняка следили за мной из астрала, знаю я эту публику!) не обратили внимания на мой, мягко говоря, не очень корректный поступок. Не стану описывать, как мне это удалось. Честно говоря, когда я покинул Информсистему, то был так огорошен, что уже и не помнил, как я туда, собственно, попал. Понимаете, какая штука… Файл господина Хенриха Федермана утверждал совершенно определенно, что родился этот господин 23 августа 1937 года, а 13 марта 1971 года было днем его смерти! И похоронили Федермана на кладбище города Кельна, ФРГ, Земля.

Я составлял гороскоп для мертвеца по дате его смерти!

Вообще-то у меня было два выхода. Первый: пойти в деканат и заявить, что мне были даны неверные вводные для дипломной работы. Второй выход: за оставшееся время попытаться составить верный гороскоп — по истинной дате рождения господина Федермана.

Я промучился ночь и из двух вариантов выхода выбрал третий, совершив тем самым открытие в области астрологии, которое коренным образом изменило представление об этой науке и навеки вписало мое имя в анналы… Впрочем, я обещал быть скромным, поэтому возвращаюсь к повествованию.

Я подумал так. Разве после смерти личность человека погибает окончательно и бесповоротно? Нет, я ведь сам изучал на третьем курсе Оккультного университета курс по теории реинкарнаций. А на пятом — курс посмертных жизней в астральных и ментальных мирах. Но если личность продолжает жить после смерти тела, всего лишь переходя из одной фазы в другую, то почему судьбу этой личности в ее новой ипостаси не проследить, зная момент перехода в иной мир? Разве не те же звезды и астрологические знаки влияют на судьбу личности в астрале?

Конечно, это было смелое умозаключение, достойное… Простите, я опять увлекся. Теперь, кстати, я понял, почему звезды не предсказывали бедняге Хенриху Федерману ни старости, ни смерти. Как он мог постареть? Дух не стареет! И умереть он не мог тоже, ибо с 13 марта 1971 года существовал именно в мире мертвых!

Но вот зима 1991 года меня озадачила. Помните? По гороскопу получалось, что Хенрих Федерман уничтожил государство Израиль. Я думал, что это ошибка, но теперь, когда я понимал, что речь идет о духе, а не о физической личности… Мало ли какими возможностями обладал дух Федермана?

Что, в конце концов, важнее — подготовка к экзамену или спасение отечества? Надеюсь, вы не думаете, что я затруднился с выбором?

Но что я мог сделать в сложившихся обстоятельствах?

Федерман умер именно тогда, когда умер, и здесь я был не в силах изменить ничего. Однако зря я, что ли, шесть лет просиживал штаны на лекциях по всем мыслимым оккультным наукам? Мой острый, хотя и скромный ум немедленно нашел выход, и в тот же вечер (до сдачи дипломной работы оставалось всего тридцать шесть часов!) я собрал друзей на спиритический сеанс. Нас было четверо, причем только я представлял в этой компании Землю. Фиуум был с планеты Ареаадаа, Хором — с Экилоки, а наш медиум, имя которого невозможно было произнести без шпаргалки, прибыл с планеты, название которой даже со шпаргалкой произнести сумел бы лишь неисправный автомат по продаже газированной воды.

Мы сели, тарелочка завертелась, и медиум сказал деловито:

— Кого вызываем?

— Хенриха Федермана, умершего 13 марта 1971 года в городе Кельне на планете Земля.

Не прошло и пяти минут, как утробным голосом, похожим на завывание ветра в фановой трубе звездолета, наш медиум сказал:

— Ну, я Федерман. Какого черта вы меня беспокоите? Задавайте вопрос, я спешу.

— У меня не вопрос, а требование, — заявил я, и мне показалось, что дух Федермана издал звук, похожий на гневное восклицание.

— Я требую, — продолжал я, — чтобы ты не вмешивался в судьбу Израиля зимой 1991 года.

— Ха! — нагло заявил дух этого антисемита. — Плевать я хотел на твое требование. Что ты мне сделаешь?

— Сейчас — ничего, — вынужден был признать я. — Но ведь я не вечно буду коптить небо. Придет время, я тоже умру, и мы с тобой встретимся. И уж тогда я тебе…

Должно быть, вид мой был в этот момент достаточно красноречив, и дух Федермана призадумался, поняв, что я действительно когда-нибудь доставлю ему немало пренеприятных тысячелетий. Он, правда, попытался хорохориться, утверждая, что не может отменить уже совершенного, но я-то, уже изучивший все мыслимые оккультные науки, прекрасно знал, что ментальному телу ничего не стоит переместиться во времени куда угодно!

— Ну хорошо, — утробно вздохнул дух Федермана. — Я сделаю это, чтоб ты был здоров и подольше не появлялся в нашем мире!

— Проверю! — угрожающе сказал я. — Завтра вечером устрою сеанс, вызову тебя опять и…

— Не нужно! — поспешно заявил дух. — Мое слово твердо.

Он собрался было уже покинуть нашу компанию, когда я задал последний вопрос:

— Скажи-ка, а что, собственно, ты натворил в девяносто первом?

— Э… Направил несколько ракет Саддама Хусейна прямо на здание израильского кнессета, когда там шло заседание правительства. Трудновато пришлось, но я смог…

В голосе его звучало торжество!

— Ясно, — сказал я. — Теперь тебе придется сделать так, чтобы эти ракеты упали куда попало. Скажем, в пустыню Негев — вполне приличное место для любой уважающей себя ракеты. Понял?

Дух промолчал, а медиум раскрыл глаза и спросил на своем варварском наречии:

— Ну что, получилось?

Я вспомнил, что ракеты, запущенные Саддамом Хусейном во время Войны в заливе, действительно не причинили Израилю вредя, и сказал:

— Получилось, получилось, ты молодец! Теперь бы еще успеть работу закончить, — добавил я и распрощался с приятелями.

Работу я закончил в срок, правда, пришлось изменить название. Тот текст, что я представил на защиту, назывался: «Открытие способа составления натальных карт для духов по дате смерти их физического тела».

Кстати, вы знаете, что Оккультный университет я закончил с отличием? А составление гороскопов для покойников стало одной из важных областей современной астрологии. Сначала в этой области не было ни одного специалиста, кроме меня, и можете себе представить, сколько заказов я получал в то время!

НЛО — К ВАШИМ УСЛУГАМ

— Вы когда-нибудь видели НЛО? — обратился ко мне абориген с Карпана-5/у, присевший рядом на скамейку в саду духовных иллюзий. Дело происходило на территории Оккультного университета на Камбикорне незадолго до защиты моей дипломной работы. Я был поглощен мыслями о предстоявшей экзаменационной экзекуции и потому не сразу понял обращенный ко мне вопрос, да и самого спрашивавшего обнаружил лишь после того, как вопрос был задан вторично.

Мой незванный собеседник — я узнал в нем жителя планеты Карпан-5/а — примостился на краешке скамьи. Двумя присосками он держался за металлический прут, создававший энергетическое поле в форме удобного сидения, а остальные восемь щупалец пытались уцепиться за свисавшие к земле провода. Размером карпанец не превышал мышонка, а цветовая мимикрия сделала его и вовсе незаметным на фоне утренней зелени.

Карпанец учился на первом курсе, и его, как всякого неофита, интересовали вопросы достаточно элементарные и, по большей части, к оккультным наукам не имевшие отношения.

— Видел, — отозвался я, продолжая размышлять над тем, как обмануть бдительность профессора Уагрумондеса и пронести на экзамен по мировым религиям полное издание Энциклопедии Жиклера.

— А не скажете ли вы мне, — продолжал нудить карпанец, — что представляет собой этот феномен, о котором так часто говорят выходцы с планеты Земля?

Пришлось отвлечься от мыслей о зловредном профессоре и переключить внимание на вопрос карпанца.

— НЛО, — сказал я, — это неопознанный летающий объект, что ясно из названия. Явление, которое вы видите, слышите и, может быть, даже осязаете, но которому не в состоянии найти внятного материалистического объяснения. Не все неопознанные объекты, кстати, являются летающими. Летать они стали во второй половине прошлого, двадцатого, века, а до того речь чаще заходила об объектах ходячих — их называли призраками, если вам известно, что это означает.

— Я, между прочим, тоже учусь в Оккультном университете, — обиженным голосом произнес карпанец, и я вынужден был принести ему свои извинения — я ведь не имел намерения его обидеть.

Помахав двумя присосками в знак того, что принимает мои извинения, карпанец продолжил:

— А сейчас? Что представляют собой эти ваши НЛО сейчас? И почему они меняются со временем?

— Сейчас? — задумался я. — Если хотите, расскажу о том, чему сам был свидетелем. Это было, когда я приехал в Париж — город на Земле, во Французском Штате — лет десять назад. Я летел в такси и неожиданно увидел перед собой блестевший на солнце многогранник, похожий на звездолет типа «Глория». По рассказам очевидцев такого рода событий я знал, что сейчас последует: у моей машины заглохнет двигатель, а сам я неожиданно окажусь где-то нибудь в Южной Африке.

— И что вы сделали? — с интересом спросил карпанец.

— Катапультировался! — воскликнул я. — Мое такси взмыло вверх, НЛО растаял, будто его и не было, а я продолжил путь пешком.

— НЛО растаял… — повторил карпанец и неожиданно задал вопрос, повергший меня в изумление, поскольку мысль эта никогда не приходила мне в голову. — Послушайте, почему НЛО наблюдаются только на Земле? Почему никто никогда не видел неопознанных летающих объектов ни на Марсе, ни на Бамарее, ни у нас на Карпане-5/а — нигде?

— Черт возьми! — только и смог произнести я.

А ведь действительно! За годы моих звездных странствий я посетил сотни, если не тысячи, планет, астероидов, комет, звездных осколков и даже черных дыр. Чего я только не повидал за это время — о своих приключениях я ведь рассказал пока только сотую, а то и тысячную часть. Но нигде, ни на одной планете я не сталкивался с таким феноменом, как НЛО!

— Черт возьми! — повторил я. — Вы правы… э-э… Извините, не знаю вашего имени.

— Я, — сказал карпанец. — Меня зовут Я. Разве может быть другое имя?

— Не знаю, — смутился я. — У вас всех так зовут?

— Всех!

— Как же вы обращаетесь друг к другу?

— Ты, конечно, как еще?

— Ко всем — ты?

— Конечно, — нетерпеливо отозвался карпанец.

— Как же вы тогда отличаете один другого, если все — я да ты?

— Но это очевидно! — воскликнул Я. — У каждого Я свой оттенок. Я — это Я, вы слышите, как произносится? Любой другой карпанец…

— К сожалению, я не имею чести быть жителем Карпана-5/а, — быстро сказал я, не желая вдаваться в пустую дискуссию, отвлекаясь от основной темы. — Так вот, осле ваших слов я действительно вспомнил, что нигде в Галактике, кроме как на Земле, НЛО не наблюдаются! Это поразительно!

— Рад, что вы это поняли, — с чувством глубокого удовлетворения заявил Я. — Но вы не ответили на мой вопрос: что представляют собой НЛО в настоящее время?

— Сейчас они похожи на кристаллы разных размеров и форм. Многие наблюдатели отмечают, что в центре кристалла видно что-то этакое… Каждый видит по-своему, но, в принципе, это похоже на чье-то лицо.

— Так-так, — задумчиво проговорил карпанец. — Чем же, скажите на милость, отличается Земля от прочих миров Галактики?

— Хм… — я действительно был озадачен. — Ну… Разум. Нет, разум — вовсе не отличительная деталь. Кислородная атмосфера? Моря? Вулканы? Общество?

— Нет, — отрезал карпанец. — Все это есть в тысячах других миров. Должно быть нечто… — и он странным образом щелкнул щупальцами, издав звук, напоминавший звон треснувшего колокола. — Вот что я скажу: поняв, в чем уникальность Земли, вы поймете, откуда у вас берутся НЛО.

Я молчал. Я — Иона Шекет! — не мог ответить своему оппоненту.

— Вы могли бы взять меня с собой на Землю? — неожиданно спросил Я. — Очень хочется самому увидеть это уникальное явление.

— Так оно вам и явится, — пробормотал я. В отличие от карпанца, мне была прекрасно известна коварная привычка НЛО являться нежданно и всегда не тем, кто этого ждет.

Но Я продолжал настаивать, и неделю спустя, когда в университете начались каникулы, мы прибыли в космопорт Бен-Гуриона. Вы ж понимаете, ждать появления НЛО можно где угодно, вот мы и поселились в космопортовской гостинице. Каникулы продолжались десять дней, и все это время Я исправно нес вахту — сидел на крыше отеля и смотрел в небо, где было множество летающих объектов, но все, к сожалению, опознанные.

А я отправился в библиотеку Иерусалимского университета — самое больше в Галактике собрание документов на голографических носителях — и попробовал ответить хотя бы сам себе на заданный карпанцем вопрос: чем уникальна наша планета?

Двуногие разумные существа? Активная духовная жизнь? Войны, которыми была богата наша история? Религия? Философия? Все это и многое другое можно найти и на других планетах — я и сам не раз встречал в своих странствиях такое, что и не снилось нашим мудрецам…

Кроме одного. Да, пожалуй.

Мысль показалась мне слишком уж простой, но, повернув ее так и этак, я, к собственному удивлению, понял, что она верна. Почему она никому не приходила в голову? Впрочем, мне ли не знать, что самые простые объяснения часто оказываются и самыми трудно достижимыми?

Я вернулся в отель и застал беднягу карпанца мрачно присосавшимся двумя щупальцами на перилах балкона. Остальные щупальца безжизненно свисали, что свидетельствовало о том, что мой спутник потерял всякую надежду обнаружить НЛО.

— Сейчас, — сказал я, — это мы запросто.

Я уселся в плетеное кресло и закрыл глаза. Мысли мои блуждали, я дал им полную свободу, и подсознательные фантазии играли друг с другом, создавая конструкции…

— Вот он! — раздался ликующий вопль карпанца. По-моему, он свалился с балкона от возбуждения, поскольку вопль стих где-то внизу. Открывать глаза, чтобы убедиться в этом, я не стал. Мне было хорошо наедине с собственными мыслями. Я представлял, как создавалась Вселенная, и как формировались планеты, и как зарождалась жизнь на Земле. Можно было, конечно, думать о чем-нибудь попроще, но я хотел показать карпанцу все, на что способны наши родные НЛО.

Из состояния транса меня вывел все тот же Я.

— Шекет! — кричал карпанец. — Вы все пропустили!

— Что пропустил? — спросил я, открывая глаза и позевывая.

— НЛО! Я видел НЛО! Он висел над космодромом — огромный кристалл и в его центре будто лицо человека… Знаете, оно показалось мне знакомым…

— Еще бы, — пробормотал я.

— Это было ваше лицо, Шекет, — осуждающе сказал Я. — Вы хотели надо мной посмеяться?

— Нет, конечно, — возразил я. — Напротив, если бы не мои усилия, НЛО не появился бы до нашего отлета.

— Вы хотите сказать…

— Я понял, чем отличается Земля от прочих миров. Видите ли, господин Вы, люди обладают избыточной фантазией, вот и все.

— Все могут фантазировать, — возразил карпанец. — Могу и Я.

— Речь идет об избыточной фантазии. У людей ее слишком много. То, что необходимо для эволюции вида, используется сознанием, а лишнее должно ведь как-то сбрасываться, Вы не находите?

— Сбрасываться… Конечно, фантазия не должна и не может быть лишней!

— Значит, Вы со мной согласны? Так вот, лишняя фантазия приобретает видимость реальных объектов, а потом рассеивается. Именно поэтому в прошлом люди видели призраков и демонов — сбрасывалась именно эта, совершенно не нужная для эволюции часть деятельности мозга. Потом люди стали видеть пришельцев — тоже естественно, ведь в прошлом веке человечество должно было развиваться, не надеясь на помощь извне, это была лишняя работа фантазии. А в наши дни людям совершенно не нужно копаться в собственном подсознании — это отвлекает, мы должны Галактику осваивать, а не психоанализом увлекаться. Я понятно излагаю?

— Понятно, — карпанец был ошарашен моим объяснением, я видел это по его поведению — он взмахивал щупальцами и готов был вообще отбросить их подальше, чтобы не мешали. — Лишняя фантазия, подумать только! Лишняя! Все расы Галактики страдают от недостатка воображения, а у вас его слишком много! Ну почему вы такие? — неожиданно возмутился Я. — Почему лишнюю фантазию вы обращаете в никому не нужные НЛО, вместо того, чтобы поделиться с братьями по разуму?

— С Вами, например, — уточнил я.

— Хотя бы!

— Хотите, чтобы на Карпане-5/а тоже появились неопознанные летающие объекты?

— Нет! Но я всегда страдал от недостатка воображения!

— Придется страдать и дальше, — сообщил я. — К сожалению, человек не может пойти против своей природы. А если захотите поглядеть на излишки нашей фантазии, всегда милости просим на Землю!

Карпанец не ответил — он переживал за свою расу. Бедняга так и молчал до нашего возвращения на Камбикорн, а там я не раз заставал его за странным занятием — он висел на одном присоске и мучительно размахивал в воздухе остальными щупальцами. Должно быть, развивал фантазию. Впрочем, НЛО в небе Камбикорна так и не появились, а ректорат Оккультного университете отнесся к усилиям Я весьма отрицательно.

ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА ПОЭТА

У меня нет коммерческих способностей. В наши дни, конечно, это не так важно, как в прошлом веке, но все равно — не обладая творческой жилкой в области коммерции, лучше не открывать своего дела, не идти в генеральные директоры больших концернов и не покупать товаров широкого потребления у уличных торговцев. С последним я всегда справлялся без проблем, поскольку очень редко ходил по улицам пешком — вы же знаете, какой сейчас ритм жизни, да, к тому же, большую часть времени, в том числе и свободного, я проводил либо в межзвездных странствиях, либо мотаясь взад-вперед по времени. Что касается генеральных директоров, то этой должности мне никто не предлагал, а однажды, когда я в какой-то компании высказал чисто гипотетическую желание возглавить некий концерн по производству корма для марсианских друфаев, то поднялся такой гомерический хохот, что я никогда больше не заговаривал ни о чем подобном.

А вот хозяином собственного дела мне довелось побывать. Последствия оказались ужасными для меня, но я счастлив хотя бы тем, что они не стали катастрофой для человечества — а могло ведь случиться именно так, и что бы я сказал Творцу, представ пред ним на Страшном суде?

Когда я закончил Оккультный университет на Карбикорне, то считал себя единственным во Вселенной специалистом по составлению гороскопов для умерших представителей человечества. Опыт с господином Федерманом меня буквально окрылил, а когда на защите моей докторской диссертации все члены Ученого совета единогласно проголосовали «за», то я воспарил в горние выси и парил там до тех пор, пока злая судьба в лице…

Господи, что я несу? Прошу меня простить, но, когда я вспоминаю господина Закариаса, то немедленно впадаю в экстаз и начинаю говорить либо ямбом, либо хореем, либо и вовсе амфибрахием, который никогда не мог отличить от анапеста.

Итак, я открыл свой офис в помещении Оккультной академии (Карбикорн, зона Призраков, улица Астрологии, дом 12, первый подземный этаж) и дал во все телекоммуникаторы объявление следующего содержания: «Подающий надежды выпускник Оккультного университета (красный диплом) производит все виды астрологических работ для людей, желающих узнать о судьбе умерших родственников или знакомых. Предсказание посмертной судьбы. Новые инкарнации. Перемена участи. Полная гарантия. Соблюдение секретности».

Первым ко мне пришел на прием мальчишка-карбикорнец, пробегавший по улице и решивший, что иной мир — это третья планета в системе Жвал Скорпиона, куда он собирался съездить на каникулы. Я потратил битый час, чтобы объяснить клиенту разницу между иным миром в бытовом и оккультном понимании. Парнишка ушел разочарованный и не заплатил мне ни шекеля, утверждая, что в жизни не пользовался израильской валютой, предпочитая натуральный обмен.

Вторым ко мне заявился сам гениальный поэт Виктор Закариас. Не говорите мне, что вам не известно это имя! Вы легко можете найти его в файле Мировой поэтической энциклопедии между именами Задонского Ю.С. и Заходера Б. Л. Там сказано: «Закариас Виктор Мария Бакара — род. 2054, член Союза поэтов Соединенных Штатов Израиля, урож. Греческой провинции. Опубликовал две электронные книги стихов „Буря в навозе“ и „Вся глубина кошмара“. Количество зарегистрированных читателей — 17. Количество проданных экземпляров на дисках — 0».

Ясно, что поэтом Закариас был гениальным, ибо только гениев могут так не понимать современники. Но я-то ничего этого не знал и потому, когда Виктор Мария Бакара появился в моем кабинете, был несколько ошарашен. Нет, не внешним видом — во время работы в Зман-патруле я привык к любым внешним проявлениям разумных существ, — но напором и натиском. Если бы господин Закариас родился во врема Гейне, он несомненно примкнул бы к течению «штурм унд дранг» — хотя бы в силу своего бунтарского характера.

— Я! — воскликнул он, бросившись в кресло так, будто собирался в нем поселиться. — Поэт! Я! Мои произведения! О! Вы их не читали! Они опережают время!

— Да? — вежливо сказал я, желая все-таки понять, чего хочет посетитель. — Если они опережают время, то вы пришли не по адресу. Рядом есть часовщик, он вам все, что нужно, переставит, и время пойдет ровно так, как оно…

— Тупица! — с сожалением констатировал посетитель. — Стихи! Вы понимаете? Речь идет о стихах! Равных которым нет в…

— Только не нужно читать вслух, — быстро сказал я. — Я совершенно не воспринимаю на слух какие бы то ни было тексты.

— Одну строфу! — понизив тон, заявил поэт. — И вы поймете! С кем имеете дело!

Он действительно ограничился одной строфой. Состояла эта строфа, однако, из трехсот пятидесяти шести строк, так что мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы не заснуть и не удариться лбом о стол. Запомнилось мне только нечто вроде «затхлой сути плюмажных фениксов» и «инкунабул раздетые букли». Сильно, конечно, но не в моем вкусе.

Я так и сказал посетителю, чем вызвал новый прилив энтузиазма.

— Я! — воскликнул он. — Виктор Мария Бакара Закариас! Гений! Мои стихи! Пробьют дыру в Вечности!

Я представил себе дыру в том, чего еще не достигло человечество, и понял, что пора переходить к финансовым проблемам.

— Уважаемый господин Закариас, — объявил я внушительным голосом, — если вам нужен посмертный гороскоп вашего родственника, то это будет стоить сто тридцать два шекеля включая налог, и ни агорой меньше!

— У меня нет родственников, — заявило это дитя инкубатора. — Посмертный гороскоп нужен мне самому. Я желаю знать, каких высот достигнет моя посмертная слава!

— Но, господин Закариас, — сказал я с недоумением. — Для составления гороскопа посмертной жизни клиента мне нужно знать точное время его смерти. К счастью, вы живы и даже молоды. Как же я могу…

— Вы не поняли! — с пафосом воскликнул Закариас. — Я желаю, чтобы! Моя посмертная слава! Достигла границ Вселенной!

— Да-да, и пробила брешь в Вечности, — согласился я.

— Вот именно! Поскольку натальная посмертная карта зависит от времени смерти, скажите мне, уважаемый Шекет, когда я должен умереть, чтобы слава моя оказалась максимальной, всемирной, вселенской, безграничной и вечной!

Я наконец понял мысль поэта и несколько опешил.

— Но э.. — пробормотал я. — Надеюсь, вы не собираетесь…

— Собираюсь! — твердо сказал Закариас. — Вы составляете для меня оптимальный вариант посмертной судьбы, и я покончу с собой в тот день, который вы мне укажете! Гонорар…

— Вот именно, — заторопился я, — вы не забыли о ста тридцати двух…

— Миллион! — воскликнул поэт. — Я составлю завещание, и вы получите миллион из моих будущих гонораров!

— Очень мило с вашей стороны, — с кислым видом поблагодарил я. — Хотелось бы, однако, получить наличными при вашей жизни.

— Все вы меркатильны и ничего не смыслите в Вечности, — махнул рукой поэт и показал мне кончик двухсотшекелевой купюры.

— Замечательно, — сказал я, тяжело вздохнув, и пододвинул к Закариасу пульт компьютера. — Пожалуйста, внесите свои данные: дату рождения, место, чем болели в детстве… там есть опросник. Вы ж понимаете, что вашу посмертную судьбу я могу выяснить, только зная дату смерти, а дату эту… печальную… я могу оценить, зная вашу прижизненную натальную карту. И лишь потом смогу сказать, насколько нужно сместить дату смерти, чтобы вам была обеспечена вечная слава. Это обойдется вам в двойную сумму гонорара, поскольку составлять две натальные карты…

— К делу! — воскликнул Закариас и быстро застучал по клавишам. Мне показалось, что он пишет свою биографию в стихах, но я ошибся — поэт с жутким количеством грамматических ошибок перечислял женщин, которые вдохновляли его в творчестве.

Когда этот гений, распевая во все горло песню собственного сочинения (текст Закариаса, музыка вождя племени Акуга-муга), покинул мой офис, я призадумался. В принципе, работа, конечно, была — пара пустяков. А кто потом будет отвечать, если Закариас действительно покончит жизнь самоубийством в указанное мной время? Я буду отвечать? Может, меня посадят? Правда, нет такого закона, чтобы сажали за составление гороскопов. Но это будет мне малым утешением в следственном изоляторе на Плутоне!

Не придя ни к какому выводу, я с тяжелым сердцем приступил к работе. Сделаю дело, решил я, а там видно будет.

Через час, рассматривая натальную карту и ее модификации согласно программе вечной славы господина поэта, я почувствовал, что камень, лежавший на моей душе, взмывает в воздух и улетает вдаль, будто наполненный легким газом. Я облегченно вздохнул и стал думать о том, как мне все-таки слупить с Закариаса двойной гонорар.

Поэт явился в назначенное время, горланя все ту же песню — то ли она была такой длинной, что он только сейчас дошел до последнего куплета, то ли это вообще была единственная песня, текст которой Закариас знал наизусть. Он сел и бросил на меня взгляд папы римского, предлагающего монаху поцеловать конец его туфли.

— Вот что, уважаемый господин Виктор Мария Бакара Закариас, — начал я, — обе ваши карты составлены. Вам действительно уготована всемирная и вечная слава…

— Я же говорил! — воскликнул поэт. — Только тупые критики и эта алчущая пустых развлечений толпа…

— Минутку! — я поднял руку, призывая Закариаса к терпению. — Повторяю, вас ждет слава, и я определил, когда именно вы должны умереть, чтобы звезды и планеты повели вашу душу по этому пути.

— Говорите! — потребовал поэт. — Ради славы гений готов на смерть!

— Пожалуйста, — вздохнул я. — Эта дата: восьмое апреля две тысячи пятьдесят четвертого года, семь двадцать утра по мировому времени.

— Восьмое апреля, — принялся записывать Закариас, и тут до него дошло.

— Эй! — вскричал он. — Что вы несете, уважаемый? Это ведь время моего рождения!

— Да, — печально согласился я. — Весь мир был бы вам благодарен, если бы вы умерли в тот момент, как явились на свет. Неужели вас не могла удушить пуповина?

— Но я не успел бы стать поэтом! Не написал бы гениальных стихов! Не…

— Должно быть, именно этого хотело от вас благодарное человечество, — кивнул я.

— Но я не могу вернуться в… — растерянно произнес Закариас.

— Да, это исключено. Поэтому, — я пожал плечами, — вам остается жить до того момента, когда злая смерть…

— Когда это произойдет? — деловито спросил Закариас.

— К сожалению, — сообщил я, — наш профессиональный долг запрещает называть клиентам дату смерти. Это грозит потерей лицензии.

— Но вы обещали! Мы договаривались!

— Мы договаривались, — парировал я, — что я сообщу вам дату не вашей реальной смерти, а желаемой, верно? Я вам ее назвал. Есть претензии?

— Конечно! Эта дата меня не устраивает!

— Обратитель в астрологический арбитраж, — холодно сказал я. — Но прежде заплатите мне двойной гонорар, иначе арбитры не примут вашего искового заявления.

Господин поэт закатил глаза, изобразил вечную муку, быстро понял, что на меня эти трюки не действуют, и бросил ломать комедию.

— Значит, мне никогда не быть знаменитым? — с горечью спросил он. — Ни до смерти, ни после?

— Истинно так, — согласился я. — Почему бы вам не переквалифицироваться? Могу дать вам адрес специалиста, который определит, какая профессия наиболее соответствует…

— Я поэт! — гордо сообщил Закариас, поднимаясь во весь рост. — Я гений! Народ! В веках! Будет! Помнить!

С этими словами он покинул мой офис, так и не заплатив ни шекеля. Думаю, на Высшем суде ему придется за это ответить.

ВОПЛОЩЕНИЕ ДУХА

Сам я ни за что на свете не стал бы связываться с этой проблемой, но ведь клиент всегда прав, и отказываться было не в моих интересах. К тому же, это был мой второй клиент после печальной памяти Федермана, и я опасался, что других у меня не будет вообще.

Над дверью моего нового офиса болталась в холодных струях кондиционера голограмма: «Иона Шекет. Посмертные натальные карты. Жизнь после жизни. Полная гарантия. Секретность гарантируется». Я сидел за столом и клевал носом, мне было скучно, и я жалел о славных днях службы в Зман-патруле, когда головой вперед нырял в колодцы времени и лихо расправлялся с загадками и парадоксами истории. Похоже, что мне начинали сниться сны — во всяком случае, мне показалось, что в кабинет заглянул седой мужчина с очень знакомой внешностью и сказал, ткнув в меня пальцем:

— Шекет, если к вам обратятся мои потомки, не давайте им информации. Я хочу спокойно жить на том свете и выбрать новую инкарнацию по собственному желанию. Понятно вам?

— Понятно, — пробормотал я и немедленно проснулся от громкого стука в дверь.

Видение исчезло, я так и не успел вспомнить, на кого же был похож старик, явившийся мне во сне.

— Войдите! — сказал я, приняв вертикальное положение и придвинув ближе полиэкран компьютера.

В кабинет вошла — вернее ворвалась — дама, которой на вид можно было дать лет двести, а по скорости и бодрости движений — не больше семи. Говорила она так быстро, что я понимал каждое третье слово, а связать мог каждое пятое предложение.

— Я, — сказала посетительница, наотрез отказавшись сесть в кресло, — я потомок… Который был… Несомненно, знаете… Хочу иметь… Вызвать инкарнацию по… Вы мне, конечно, поможете, я заплачу по прейскуранту, если цена будет разумной.

Последнюю фразу я понял вполне отчетливо, поскольку речь шла об оплате моего труда.

— Сначала, — потребовал я. — И постарайтесь отделять одно слово от другого промежутком не менее пяти секунд.

Посетительница так и сделала, в результате миновал час, прежде чем я наконец понял, кто она такая и чего хочет. В переводе с ее личного иврита на нормальный сказано было следующее:

— Мое имя Фрида Кункель, и я являюсь прямым потомком великого человека Давида Бен-Гуриона, первого премьер-министра государства Израиль. Надеюсь, что мне не нужно напоминать вам точную дату смерти этой уникальной личности. Следовательно, у вас нет оснований отказывать мне в составлении посмертной натальной карты Бен-Гуриона по цене, соответствующей прейскуранту. Я желаю знать, что говорят звезды и планеты о пребывании Бен-Гуриона в раю и о том, когда можно ожидать появления на Земле его следующей инкарнации. Кроме того, я хочу знать, нет ли возможности сделать так, чтобы эта инкарнация оказалась такой, какой я захочу.

Здесь я прервал госпожу Фриду Кункель, резонно заявив, что не в моей власти менять расположение планет и, тем более, звезд, и следовательно я никак не могу повлиять на гипотетическую дату рождения следующей инкарнации великого Бен-Гуриона.

— Но какой она будет, где и когда — вы можете мне сказать? — воскликнула Фрида, и я даже понял почти все сказанные ею слова.

— М-м… Безусловно. Если акцедент Плутона будет соответствовать…

— Избавьте меня от ваших техницизмов! — отмахнулась госпожа Кункель. — Когда мне прийти за результатом?

Вообще говоря, моя программа, за составление которой я получил в Оккультном университете Карбикорна диплом с отличием, могла выдать результат расчета в течение семи минут. Но говорить об этом показалось мне несолидным, и я, сведя брови к переносице, важно проговорил:

— Трудная задача. Но я польщен… Если подумать… Расчет покажет…

Должно быть, я заразился от посетительницы расползанием слов!

— Жду вас ровно через неделю в это же время, — наконец разродился я.

— До встречи! — воскликнула Фрида Кункель, вылетая из моего кабинета со скоростью фотона, излученного с первого квантового уровня.

Для того, чтобы прийти в себя, мне понадобилось несколько минут. Тогда-то я вспомнил свой недавний сон и узнал старика, являвшегося мне, чтобы предупредить об опасности. Конечно, это был сам Бен-Гурион — я мог бы узнать его и сразу!

Скажу честно: в явление духов с того света я не верю. Возможно, это было предчувствием, хотя в предчувствия я не верю тоже. Кстати, я не верю и в астрологию, тем более — посмертную, хотя посвятил несколько лет ее изучению и даже сделал в этой области важное открытие. Однако я знаю физиков, которые исследуют кварки и лептоны, тоже ни на грош не веря в то, что эти частицы существуют на свете. Это совершенно не влияет на результат их исследований, да так и должно быть в нашем объективном мире. В посмертную астрологию я не верю, но это не мешает мне составлять для клиентов натальные карты судеб их умерших родственников.

Итак, Давид Бен-Гурион предупредил меня, чтобы я не принимал заказа от его родственницы. Но я уже принял! Значит, нужно было свести к минимуму нежелательные результаты. Однако у меня пока не было никаких результатов!

Нужно было сначала сделать хоть что-то, и я сделал. Как я уже упоминал, для составления полной натальной посмертной карты по дате смерти клиента нужно семь минут. Так что через семь минут я знал, что: а) дух Давида Бен-Гуриона как личности великой и уникальной в течение сорока семи лет после смерти читал лекции по еврейской истории для духов Линкольна, Черчилля и Торквемады; б) после этого дух первого премьер-министра Израиля совершил путешествие между астральными отражениями галактик Андромеды и Большого Пса, где общался с духами еврейских мудрецов, еще не получивших нового воплощения; в) в прошлом году дух Бен-Гуриона нечаянно столкнулся в астрале с духом императора Тита, результатом чего стало смешение духовных сущностей, и понадобилось немало времени, чтобы дух премьер-министра вновь осознал себя как единую и неделимую сущность; г) в настоящее время дух полностью готов к принятию новой инкарнации и ожидает лишь соответствующего расположения светил, чтобы заново родиться в нашем мире — разумеется, под другим именем и, возможно, даже не в человеческой ипостаси.

Оставалось самое сложное — выяснить, кем же явится опять в мир бывший премьер-министр. Хорошо, если ему вновь предстоит стать политиком и прославить Соединенные Штаты Израиля до самого края видимой Вселенной. А если нет?

Признаюсь, что к последнему этапу расчета я приступил с трепетом, которого сам не ожидал от такого грубого и не признающего авторитетов человека, как Иона Шекет. Итак, в момент будущего рождения личности, перенявшей духовную суть Бен-Гуриона Плутон окажется в противостоянии, Марс — в соединении, Венера войдет в знак Овна, а Меркурий…

И чьей же личности будут соответствовать все эти линии и окружности на натальной карте? Я дал компьютеру последнюю команду, вывел результат на полиэкран и…

Боже ты мой! — мысленно воскликнул я. И было отчего прийти в смущение: в следующей своей инкарнации Давид Бен-Гурион должен был стать марсианской кошкой Долли, которую через месяц должна была родить марсианская кошка Деэи, принадлежащая никому иному, как госпоже Фриде Кункель, прапраправнучке великого человека.

Недаром старик велел мне не связываться с этой женщиной! Почему я не принял всерьез его требования?

А что, собственно, страшного? — попытался я оправдаться сам перед собой. Фрида будет знать, что котенок Долли — это новое воплощение ее предка. Значит, она будет холить и лелеять кошечку, носить ее на руках…

Вот именно! И весь гигантский ментальный заряд, который принесет в мир новый Бен-Гурион, окажется потерян для человечества.

Я-то знал удивительную способность марсианских кошек к внушению мыслей и образов! И если душа такой кошки будет содержать всю глубину сознания такой великой личности, как Бен-Гурион…

Но я знал еще одно: чтобы марсианская кошка активно общалась со своим хозяином, передавая ему гениальные мысли, необходимо гнать ее взашей — на холод, в ночь, к опасностям и приключениям. Держать марсианскую кошку в тепле и неге, ласкать ее и лелеять — значит навсегда разрушить ее индивидуальность и лишить ментальной силы.

Если сказать Фриде Кункель правду об ее великом предке, она — это уж точно! — будет сдувать с Долли каждую пылинку и вычесывать шерсть восемь раз в день. Если я скажу ей, что Долли нужно дважды в неделю выбрасывать из окна с пятого этажа, а раз в месяц выдерживать по часу в морозильной камере, госпожа Кункель сочтет меня живодером и решит, что я издеваюсь над памятью великого человека. Не говоря о том, что не заплатит мне за работу ни шекеля. Знаю я этих женщин! Особенно старых дев. И уж совсем особенно — любительниц домашних животных.

Что я мог сделать в сложившихся обстоятельствах? На то, чтобы принять решение, у меня оставалась почти неделя, и я провел это время в постели, сказавшись больным. Я спал и ждал, что дух Бен-Гуриона явится ко мне опять и просветит относительно своей будущей участи. Но снились мне почему-то одни вампиры и кундакийские псевдотигры. Пришлось принимать решение самому, и когда Фрида Кункель в назначенное время ворвалась в мой кабинет, едва не сорвав дверь с петель, я сказал, стараясь не выдавать волнения:

— Госпожа Кункель, дух вашего великого предка обрел долгую потустороннюю жизнь! Поскольку в момент его смерти Уран вошел в знак Девы, а Юпитер начал возвратное движение по…

— Короче! — вскричала клиентка. — Когда и кем явится в мир…

— Через полторы тысячи лет, — поспешно сказал я, отвернувшись, чтобы госпожа Кункель не видела моего смущения. — И в новой инкарнации он будет премьер-министром Галактического Союза Еврейских планет.

— Ах! — сказала Фрида и на мгновение даже застыла на месте. — Значит, нам с Давидом не свидеться на этом свете!

Боюсь, что вам и на том не свидеться, — хотел сказать я, но, естественно, прикусил язык.

Для того, чтобы выписать чек, Фриде пришлось простоять на месте целых двадцать секунд, и это так измотало бедную женщину, что, бросившись к выходу, она сломала мое единственное кресло, сделанное из твердейшего вируданского саксаула.

— Фрида! — крикнул я вслед. — Когда ваша кошка Дэзи принесет потомство, продайте мне котенка по имени Долли!

— Берите в подарок! — услышал я откуда-то из-за двери.

Так вот и получилось, что месяц спустя я стал обладателем красивой марсианской кошечки. Первое, что я сделал — это выпорол ее ремнем, а потом бросил в кипящую ванну. Запаса мыслительной энергии, которым наградило меня это существо, хватило мне на неделю раздумий и размышлений. Поистине, господа, теперь я точно знаю, что великие люди рождались только в прошлом. А теперь разве что — великие кошки.

Многие мои знакомые удивляются моим гениальным мыслям. А я не раскрываю тайну — в конце концов, Долли досталась мне по праву. Может, я еще стану премьер-министром Соединенных Штатов Израиля. Точнее сказать — мы станем. Почему нет?

ВОЗВРАЩЕНИЕ ВЕЛИКИХ

Мне всегда нравились антисемиты. С ними просто, не то, что, скажем, с радетелями духа Афабиноросеса — есть такая секта на планете Бузак, у них такая сложная система провозглашенной ненависти, что сам черт ногу сломит, пытаясь разобраться, кого же «радетели» ненавидят в данный исторический момент. Вчера они призывали все несчастья на головы аругальцев с Пирума, а сегодня числят их среди друзей, а все беды призывают на головы минурцев с того же Пирума или с далекой Гладии. Кстати, у минурцев и голов-то нет, они вполне обходятся спинным мозгом и ничего — процветают.

Вернусь однако к антисемитам. Когда в 2062 году были провозглашены Соединенные Штаты Израиля со столицей в Иерусалиме, недобитые антисемиты всех стран просто онемели. США, видите ли, пришли в упадок, Россия так и вовсе забыла о былом величии, и даже Объединенная Европа не смогла противопоставить евреям никаких новых лозунгов. Если кто помнит, в СШИ вошли, кроме самого Израиля с Палестиной, еще такие штаты, как Иордания, Сирия, Египет, Ливан, Греция, Турция и… м-м… не помню, у меня всегда с названиями трудности, но вы, конечно, можете посмотреть в атласы и убедиться в том, что СШИ насчитывают нынче двадцать штатов, причем в одном из них на момент присоединения не было ни одного еврея. Я имею в виду Сирийский штат, вошедший в состав Соединенных Штатов Израиля после того, как в 2063 году кнессет аннексировал Дамаскскую провинцию при вялом противодействии Совета безопасности.

Могли с этим смириться антисемиты, рассеянные по всему миру? Ясно, что не могли. В 2065 году, если вы не забыли курс истории, в Кампале собрался Всемирный антисионистский конгресс (назвать себя открыто антисемитами эти господа так и не решились!) и постановил создать на территории бывшей Уганды новое государство Антисион, идеологией которого стала борьба с Соединенными Штатами Израиля. Принят был закон, согласно которому любой, кто в момент прибытия в космопорт Кампалы подписывал декларацию о непризнании права СШИ на существование, тут же получал в Антисионе все права гражданства и пособие на год вперед.

Пособие, надо сказать, чисто символическое; полученных денег как раз хватило, чтобы приобрести там же, в космопортовском магазине, подержанную ракетную установку с двумя «Хусейнами» в заначке и сертификат на разовое использование. Новоприбывшие антисемиты, будучи в эйфории от того, что попали наконец к своим, естественно, сразу и запускали купленные по случаю ракеты в направлении Тель-Авива или Хайфы, а иные даже Иерусалимом не пренебрегали. Если ракеты не разваливались от старости сразу после старта, их сбивали «Хецы» на подлете к Египетскому штату, но это никак не влияло на энтузиазм антисемитов Кампалы.

Помнится, будучи полевым агентом зман-патруля, я как-то обратился к начальству с предложением отправить в 2065 год диверсионную группу и прижать к ногтю всю это компанию до провозглашения Антисиона, однако моя идея была признана непродуктивной. Аргумент был таким: лечить нужно не симптомы, а болезнь. Антисион, по мнению начальства, был именно симптомом. Ну и ладно, им виднее.

Но сейчас, когда в моем доме поселился чудесный марсианский котенок по имени Долли, который был новым воплощением самого Давида Бен-Гуриона, я мог, пожалуй, предпринять самостоятельную попытку решить проблему антисемитов раз и навсегда. Одна голова хорошо, а две лучше, особенно если вторая — это голова еврейского политического гения.

Правда, первый премьер-министр Израиля проблемы антисемитизма при своей прошлой жизни так и не решил, но тогда ведь было другое время — середина прошлого века.

Однажды вечером, пригрев марсианскую кошечку Долли на своих коленях, я сосредоточился и подумал примерно так:

«Что делать, — подумал я, — чтобы навсегда уничтожить бациллу антисемитизма во Вселенной? Скажи, Давид, если ты воспринял и понял мою мысль!»

Я не сомневался, что личность Бен-Гуриона, воплотившаяся в марсианской кошечке, подскажет решение проблемы: ведь этот великий человек наверняка думал о ней там, где он пребывал более столетия после своей предыдущей смерти.

Ответ не замедлил себя ждать.

«Послушай, Шекет, — прозвучала в моем мозгу чужая мысль, — ты в своем ли уме?»

«Пока да, — подумал я. — Вот когда помру в свое время, а потом воплощусь, как ты, в чьем-то теле, то и ум мой будет принадлежать не мне, а кому-то другому».

«Не понимаю, — продолжала звучать не принадлежавшая мне мысль, — как вы, евреи двадцать первого века, сумев объединить под знаменем сионизма двадцать два государства, в том числе и арабских, не смогли воспротивиться созданию антисемитского государства Антисион? Как допустили вы, чтобы все антисемиты планеты сбежали от вас в Уганду? Зачем вам антисемиты, от которых нет никакой пользы?»

«Пользы? — удивился я и от неожиданности погладил Долли против шерсти, отчего кошечка выгнулась дугой и цапнула меня за палец. — Какая может быть польза от антисемитов?»

«Когда они не переходят разумных границ, — гласил ответ, — то огромная. Разве не антисемиты всегда подстегивали прогресс еврейской нации?»

«Хм…» — подумал я.

«Не хм, а именно так, — твердо подумала марсианская кошечка. — И теперь, когда антисемиты добровольно отправились в изгнание, евреи стали неотличимы от французов и русских».

«И что же делать?» — нетерпеливо подумал я.

«Ничего», — был ответ.

Вот и надейся после этого на великого человека!

«Не верю, что нет выхода. — мысленно воскликнул я. — Не верю, чтобы ваш, уважаемый Бен-Гурион, мощный ум…»

«Только без лести, — прервала меня быстрая мысль. — Терпеть ее не могу! Выход, пожалуй, есть. Как по-вашему, дорогой Шекет, сколько сейчас в мире новых воплощений бывших еврейских мудрецов и героев? Будучи на том свете, я, скажу честно, подобной статистикой не занимался, были дела поинтереснее. Но точно знаю, к примеру, что Элиезер… э-э… Я имею в виду Бен-Иегуду… Так вот, лет сорок назад он был воплощен в очередной раз, но я понятия не имею — в чьем теле. Кажется, что и досточтимый Маймонид тоже проходит сейчас очередную инкарнацию — но я же не следил за тем, кто отправлялся в мир и кто возвращался! Послушайте, Шекет, не могли бы вы взять на себя этот труд? Если нас сейчас много в этом мире…»

Действительно! Если бы мне удалось выявить все новые инкарнации еврейских гениев прошлого… Собрать их в одном месте… И объяснить задачу.

А что? Это была разрешимая проблема. Я знал, когда умерли все наши цадики и мудрецы — хотя бы с точностью до дня. И значит, я знал, какие звезды и планеты определяли их судьбу в том мире, куда и мне предстоит отправиться. Моя программа могла, как уже бывало, определить дату нового воплощения. И если эта дата придется на наш, двадцать первый век…

Я бросился к компьютеру и через полчаса передо мной был длиннейший список великих евреев всех времен с датами их рождения и ухода в иной мир. Еще через час в программу были внесены необходимые изменения, и я, волнуясь, как девушка перед первым свиданием, дал команду начать вычисления.

Имен было очень много, и я успел выспаться, пока компьютер переваривал информацию. Наконец на стереоэкране появились первые сведения, и, признаюсь честно, я покрылся холодным потом.

Великий Элиезер Бен-Иегуда действительно воплотился сорок лет назад, и душа его пребывала сейчас в теле московского бомжа, проживающего на Курском ракетном вокзале и достающего всех прочих нищих своими проповедями о необходимости соблюдения чистоты великого и могучего. Он никогда не договаривал фразу до конца, и никто не мог сказать с уверенностью, подразумевал ли бомж именно русский язык, а не какой-то иной.

Великий Маймонид воплотился триста двадцать лет назад и доживал последние дни в этом мире в виде древней секвойи, возвышающейся на берегу озера Чад, можно сказать — в самом логове антисемитов. О чем думал этот мыслитель, размахивая ветвями над головами людей, желавших еврейскому народу всяческих несчастий?

Великий Владимир (Зеэв) Жаботинский воплотился всего лишь три месяца назад и был сейчас младенцем мужского пола, но это был младенец-слон, принадлежащий крестьянину-индусу в штате Пенджаб.

И так далее — семьдесят два великих еврея прошлого жили заново воплощенными в этом мире, но только двадцать из них возвратились в мужской ипостаси, причем ни один не был в новой жизни евреем. Еще семнадцать обрели женские тела, многие вышли замуж и вовсе не помышляли о том, чтобы помогать еврейскому народу избавиться от антисемитского племени. Остальные тридцать пять заново воплощенных… Секвойя и слон — это еще ничего. А кролик в Новой Зеландии? А воробей, живущий на карнизе небоскреба в Нью-Йорке? Впрочем, даже это оказалось не самым худшим. Один из наших великих умов — не стану называть его прошлого имени, дабы вы не подумали ничего плохого об этом замечательном человеке — воплощен был в теле змеептицы на планете Антураб в системе Бетельгейзе.

Было совершенно невозможно собрать всю эту славную компанию в одном месте, чтобы обсудить наконец проблему антисемитизма и совместными усилиями справиться с ней навеки.

«Послушай, — подумал я, обращаясь к марсианской кошечке Долли, — тебе наверняка легче договориться с африканской секвойей, вы же дружны с великим Маймонидом?»

«Нет, — был ответ. — Он был уже воплощен в новой инкарнации, когда я отошел в иной мир».

«Так что же делать?» — мысленно воскликнул я.

«Очень просто, Шекет, — промурлыкала кошечка мыслями Бен-Гуриона. — Нужно заключить с Антисионом соглашение и снабжать антисемитов информацией обо всем, что происходит в Соединенных Штатах Израиля. И оружием снабжать тоже».

«Зачем?» — спросил я, мысленно нахмурившись.

«Чтобы они атаковали Тель-Авив, а мы в ответ находили способ отбить атаку. Чтобы они обвиняли наших парламентариев в глупости, а мы в ответ находили способ делать наши законы все более совершенными. Если уж антисемиты собрались в одном месте, их не уничтожать нужно, а лелеять и пестовать — пусть работают во благо еврейского народа. Они будут обвинять нас во всех грехах, и благодаря этому мы не сможем остановиться в своем развитии».

«Хм… — подумал я. — Но ведь и они тоже будут развиваться, а нам это надо?»

«Надо, — твердо подумал Бен-Гурион. — Вот и Маймонид со мной согласен. И Жаботинский. И…»

«Ты можешь вступить с ними в контакт?» — удивился я.

«Конечно, Шекет. Для этого не нужно собирать всех в твоем салоне! Не забывай о нашей духовной сущности!»

«Тогда спроси у них, что делать с Антисионом, чтобы от него была польза, а не один лишь вред!»

«Сам спроси!» — отрезал Бен-Гурион и попытался оцарапать мою руку своими длинными марсианскими когтями.

ДУША ЛЮБВИ

После того, как я открыл свое астрологическое бюро «Иной мир», ко мне потянулись не только люди, желавшие узнать, как живется на том свете их почившим родственникам, но и всякие шарлатаны, которых оказалось больше, чем нормальных, готовых платить собственные деньги, клиентов. Особенно досаждали спиритуалисты. Помню, явился ко мне тщедушный старичок и, брызжа слюной так, что мне потом пришлось вытирать следы со стен, начал на меня кричать одновременно на четырех живых и двух мертвых языках. Как вы можете догадаться, из этой речи я понял только отдельные слова, выкрикнутые на иврите, русском, английском, фарси, древнегреческом и латыни. Общий же смысл, как мне потом объяснил мой киберпереводчик, сводился к тому, что я, Иона Шекет, с отличием закончивший Оккультный университет на Карбикорне, являюсь шарлатаном высшей пробы, и он, Арик Векслер, будет жаловаться на мое невежество в профсоюз астрологов Третьего Галактического рукава.

— В чем дело? — только и успевал вставлять я в промежутках между воплями.

Дело, оказывается, было вот в чем. Племянница означенного Арика Векслера по имени Дина (классная, между прочим, девица, я ее сразу вспомнил) побывала у меня в прошлом месяце и заказала посмертный гороскоп для своей матери, умершей (благословенна ее память) двадцать два года назад от странной болезни под названием «безответная любовь». На Земле, кстати, от этой болезни давно уже не умирают — считается, что она даже не опасна для здоровья и приводит разве что к моральным кризисам личности. Но мать Дины умудрилась родиться на Япете, спутнике Сатурна, а там — вот дурная планета! — к смертельному исходу может привести не только безответная любовь, но даже выговор, объявленный начальством за слишком громкий разговор на рабочем месте. Естественно, что уроженцы Япета обладают поистине рыбьим характером: в ситуации, когда землянин (ваш покорный слуга, к примеру) рвет на себе волосы от отчаяния, коренной житель Япета лишь пожимает плечами и вяло замечает:

— Да… Нехорошо, батенька…

Так вот, мать Дины, сестра моего клиента, Арика Векслера, влюбилась в командира звездолета, совершившего посадку в космопорту Япета. Не думая о последствиях, она отбыла со своим возлюбленным на Землю, а там этот негодник бросил ее с новорожденной дочерью Диной — точно так же полтораста лет назад американский моряк Пинкертон оставил на произвол судьбы свою любимую жену Чио-Чио-сан. Мать Дины, будучи уроженкой Япета, не вынесла измены и умерла, а Дину воспитал мой клиент Арик Векслер.

Я прекрасно помнил бедную Дину. Впрочем, почему бедную? Это была цветущая девушка в самом расцвете обаяния своих двадцати трех лет. На ее счастье, родилась она не на Япете, а на Земле — более того, в веселом городе Париже, — и потому смерть от нелепых болезней вроде огорчения по поводу прыщика на носу ей не грозила. А хотела Дина знать, каково живется в ином мире ее матери. Поскольку время смерти несчастной женщины было известно с точностью до минуты, мне не составило труда выполнить заказ, и я, помню, вручил Дине запечатанную кодом дискету со словами:

— Вашей маме, Дина, там хорошо. Она добилась больших успехов в астральном бизнесе, а следующая ее инкарнация произойдет лет через двести.

Вполне удовлетворенная, Дина заплатила положенную сумму вознаграждения, и ушла восвояси, а вместо нее месяц спустя явился дядя Арик, который, как я уже упоминал, умел говорить только на шести языках одновременно, а толком — ни на одном.

Все-таки, призвав на помощь словари и собственное терпение, мне удалось выяснить следующее. Оказывается, Арик Векслер, будучи по натуре человеком крайне недоверчивым, не мог поверить моему гороскопу — ему непременно нужно было иметь независимое подтверждение. Но ведь я был и до сих пор являюсь единственным в Галактике специалистом по посмертным натальным картам! Кто мог подтвердить мое компетентное мнение? Никто, кроме меня самого. И потому Арик поступил, как он решил, весьма мудро, обратившись к медиуму по имени Иван Федоровна Кураева. Об этом человеке, чей пол для всех клиентов оставался загадкой, я слышал давно — по-моему, это был (была) шарлатан (шарлатанка), каких мало. Духов с того света Иван Федровна вызывал (вызывала), не отходя, как говорится, от кассы, куда прятал (прятала) полученные за сеанс немалые деньги.

Вызвав дух матери Дины, Иван Федоровна спросил (спросила):

— Как тебе живется, родная? Стала ли ты уже астральным бизнесменом?

И дух якобы ответил со смертной печалью в голосе:

— Хреново мне тут. Какой бизнес? Души мужчин совсем меня одолели. Все любят и любят, а я — ну никак, своего Бусика забыть не могу. Когда же он помрет наконец, чтобы мы с его душой могли здесь встретиться?

Бусиком, как вы понимаете, она называла того астролетчика — на самом-то деле имя у него было куда более звучное: Буссенар.

Присутствоваший на сеансе Арик Векслер немедленно пришел в раж, начал кричать, что этот профан, этот Шекет, этот вампир надул его, как баллон с газом, составил неправильный посмертный гороскоп его любимой сестры… Ну, и так далее. И он, дескать, требует сатисфакции.

Что я мог сделать, чтобы спасти свою репутацию? Сам-то я в ней нисколько не сомневался, но мои клиенты могли подумать, что моя теория посмертной астрологии — такое же шарлатанство, как и вызывание духов Ивана Федоровны!

После того, как, оплевав мне все стены, Арик Векслер покинул мой кабинет, мне пришлось задумчиво почесать в затылке.

В отличие от клиента, я-то знал (в Оккультном университете этому был посвящен специальный курс, который вело привидение по имени Артут Конан-Дойль), что на самом деле вызывать духов с того света не может никто — духи либо являются сами, когда их выталкивает на поверхность нашего мира кориолисова сила вращения потусторонней Вселенной, либо приходят в своей следующей инкарнации, но тогда, конечно, воспринимаются не как выходцы с того света, а как нормальные новорожденные младенцы, не способные рассказать ничего о своей былой жизни.

Другой на моем месте наверняка повесил бы нос, упал бы духом или впал в депрессию. Но я, Иона Шекет, не мог позволить себе поражение от какого-то слюнявого старика, которого угораздило родиться на Земле, а не на Япете!

Вечером, обдумывая сложившуюся ситуацию, я сидел в кресле перед стереовизором, а на коленях у меня мурлыкала марсианская кошечка Долли, в которой жила несгибаемая инкарнация Давида Бен-Гуриона.

«Послушай, — подумал я. — Ты ведь недавно возродился для новой жизни, верно?»

«Да уж год», — промурлыкала Долли мыслями Давида.

«Значит, — продолжал думать я, — ты мог знать на том свете душу женщины по имени Янна Векслер? Она умерла от неразделенной любви двадцать два года назад».

«Янна Векслер… — задумалась Долли. — Такая вся романтическая, одна любовь на уме, причем почему-то не к своим, не к душах умерших, а к вульгарному материальному существу, которое даже не собирается пока присоединяться к своей умершей половине»…

«Вот именно!» — мысленно воскликнул я.

«Нет, не знаю», — с сожалением констатировал Бен-Гурион.

«Но ты же сам только что»…

«Шекет, — мысль бывшего премьера была холодна, как лед, — мы, души, знали все обо всех, поскольку мир един. Но лично с душой Янны я знаком не был».

— Понятно, — пробормотал я вслух, на что марсианская кошечка отреагировала подергиванием хвоста.

«Но она действительно стала в том мире большим специалистов в области бизнеса?» — я опять перешел на мысленный диалог.

«Конечно, — был ответ, — эта Янна, которая до сих пор любит своего вульгарно-материального звездолетчика, занимается мелкой спекуляцией: покупает и перепродает идеи. У душ ведь всегда полно всяких идей, в том числе и таких, какие помогли бы Янне приблизить день встречи с возлюбленным. Янна такие идеи покупает, но быстро убеждается в их глупости и продает какой-нибудь рассеянной душе по цене втрое ниже номинала».

«Какие идеи, — насторожился я, — могут приблизить соединение душ Янны и его любимого звездолетчика?»

«Как какие? Ментальная атака, например. Или воссоздание новой инкарнации, целью жизни которой будет убийство этого астронавта, будь он неладен»…

«Ну и нравы там у вас», — подумал я.

«У них, — поправила меня Долли мыслями Бен-Гуриона. — Я-то сейчас опять здесь, пусть и в теле этой замечательной кошечки».

— Да, конечно, — пробормотал я. В голове моей уже созрел план действий.

На следующий день я послал моему клиенту Арику Векслеру видеограмму с предложением явиться для обсуждения вопроса, представляющего взаимный интерес. Но обязательно с племянницей, — добавил я.

Они явились в тот же день, а с ними адвокат — этакий напыщенный пижон, не имевший никакого представления не только об астрологии иных миров, но даже о том, чем натальная карта отличается от медицинской.

Я начал, не дав Арику Векслеру открыть рот — мне не улыбалась перспектива опять протирать стены:

— Госпожа Дина, — заявил я. — Ваша мать Янна действительно стала большим бизнесменом на том свете. Но и дядя ваш тоже прав: ей плохо без своего любимого звездолетчика… как его, кстати, зовут?

— Натан Колкер его зовут, вот как! — раскрыл рот Арик Векслер, и я со вздохом проследил направление полета плевка.

Натан Колкер, надо же! Капитан космического корвета «Стремительный», ас торгового флота, неплохой малый, но с причудами. Жаль беднягу, но дело есть дело.

— Замечательно, — сказал я. — Вот противоречие: согласно натальной карте, Янна будет вести свой потусторонний бизнес вплоть до нового земного воплощения. Но счастлива она будет лишь тогда, когда сумеет поразить с того света своего Натана — довести его до смерти, чтобы душа бедняги воспарила и воссоединилась… Вы меня понимаете?

Они меня понимали.

— Янна занимается криминальным бизнесом? — спросил адвокат. Это, кажется, было единственное, что он понял из моей речи.

— Именно, — кивнул я. — Так что вы предпочитаете: помочь Колкеру отправиться на тот свет или оставить бедную Янну страдать, но зато успешно делать свои дела?

Арик и Дина переглянулись, но решение принял за них адвокат.

— Мои клиенты, — важно заявил он, — не могут быть связаны с убийством. Даже мысленно, — добавил он, подумав.

Арик Векслер вздохнул, погладил племянницу по голове и сказал, сглотнув слюну и на этот раз оставив чистыми мои стены:

— Ты ведь не станешь убивать Натана, детка?

Детка, по-моему, была готова на все, чтобы мама ее на том свете стала счастливой. Дина посмотрела на меня (я покачал головой), на адвоката (он надул щеки и напустил на себя вид богини правосудия), на дядю Арика (тот замотал головой с такой силой, что я подумал — она сейчас отвалится) и сказала, вздохнув:

— Не стану.

Мы облегченно вздохнули, но Арик Векслер оставил за собой последнее слово, заявив на прощание:

— И все-таки, Шекет, вы такой же шарлатан, как эта… этот… ну, в общем, Иван Федоровна. Ни агоры от меня не получите!

— На это я и не надеюсь, — сухо отозвался я.

Когда за клиентами уже закрывалась дверь, я не удержался и крикнул вслед:

— Я еще составлю вашу посмертную натальную карту, уважаемый Арик! Я еще посмотрю, как вы там будете брызгать астральной слюной на души усопших!

— Ничего, встретимся! — восклкнул Арик Векслер уже из-за двери, и я не понял, встречу в каком из миров он имел в виду.

ЗВЕЗДЫ — ГОРЯЧИЕ ИГРУШКИ

Занявшись как-то предсказанием посмертной судьбы в собственной фирме «Жизнь после смерти», я рассчитывал поправить свое пошатнувшееся финансовое положение и совсем не представлял, насколько хлопотным окажется мое новое поле деятельности. Думал: чистая работа — компьютер, программа, звезды, судьбы, и уж, тем более, какие подвохи могли мне устроить люди, уже покинувшие бренный мир? У меня вылетело из головы, что за информацией ко мне обращаться будут люди вполне еще живые, а не бесплотные призраки. А живой человек — это проблема, как сказал в прошлом веке какой-то классик грузинско-русского происхождения.

Помню как сейчас дело Осипа Кугеля. Уверен, что вам знакомо это имя. Как же, известный астроном, академик, профессор семи университетов, один из которых расположен то ли в туманности Андромеды, то ли и вовсе в галактике М51 — жутком скоплении, куда я однажды пытался проникнуть на своем звездолете, но был отброшен такой интенсивной мыслительной волной, что впоследствии огибал эту галактику по дуге большого межгалактического круга.

Так вот, господин Кугель явился ко мне, во-первых, без предварительной записи, во-вторых, когда я был не в духе, а в третьих, — с видом человека, делающего собеседнику одолжение своим присутствием.

— Шекет? — спросил он, высокомерно подняв брови, хотя фамилия была большими буквами написана на двери офиса.

— Ну, — буркнул я, давая понять, что не намерен отвечать на риторические вопросы.

— Вот моя визитная карточка, — объявил посетитель и бросил мне на стол лазерный буклет размером с роман графа Толстого «Война и мир» издания 1977 года. Только снобы или мрачные мизантропы, по моему мнению, заказывали себе такие визитки, размещая в кристалле все сведения о себе, включая анализ крови, полученный в роддоме.

— Осип Кугель, — прочитал я на оболочке и отодвинул кристалл, даже не пытаясь разобраться в содержимом. — Слушаю вас, господин Кугель. Чья посмертная судьба вас интересует? Мамы? Папы? Любимого пуделя?

— Что вы себе позволяете, Шекет? — покраснев, закричал посетитель. — Неужели вы думаете, что у меня, академика семи академий, есть время возиться с какими-то собаками? И не трогайте моих родителей, они еще, к сожалению, живы и даже здоровы!

— Ну вот что, — заявил я, выйдя наконец из себя, — излагайте ваше дело или мне придется предсказывать вашу посмертную судьбу!

Должно быть, глаза мои метали молнии, потому что академик неожиданно присмирел и продолжил довольно мирно:

— Э… господин Шекет… я, видите ли, всю жизнь занимаюсь звездами.

— Я тоже. Что дальше?

— Я не верю ни в какую астрологию, тем более посмертную, — сообщил господин Кугель. — И потому ничья посмертная судьба меня не интересует.

— Тогда за каким дьяволом вы ко мне явились? — спросил я очень вежливым тоном.

— Я всю жизнь занимаюсь звездами…

— Это я уже слышал. Дальше.

— …И меня интересует, что представляют собой звезды в мире, который вы именуете тем светом и который, по моему глубокому убеждению, вообще не существует в природе.

— Какая вам разница, что они собой представляют, — удивился я, — если вы не верите в само существование потустороннего мира?

— Шекет, — возмутился академик, — я считал вас умным человеком! Если тот свет существует, то какая разница, верю я в него или нет? Я слышал, что звезды влияют на судьбы даже тех людей, кто решительно не верит ни в какие предсказания.

— И правильно слышали, — хмыкнул я, неожиданно придя в прекрасное расположение духа.

— Если на том свете нет материи, а один лишь дух, — продолжал академик, — то как там могут существовать плазменные шары с температурой на поверхности от трех тысяч до трех миллионов градусов? А если там нет звезд… Это невозможно!

И вот тут-то я его наконец понял. Бедняга попросту боялся, оказавшись на том свете, лишиться средств к существованию — ведь ничем, кроме исследования звезд, он заниматься не умел. А менять титул академика по звездам на статус потустороннего бомжа ему не просто не хотелось — он этого боялся больше, чем самой смерти!

Впрочем, от того, что я понял истинные страхи клиента, мне еще не стало ясно, каким образом решить поставленную задачу. Однако академик ждал ответа, и я, наморщив лоб, сказал:

— Это будет стоить вам вдвое дороже стандартного прогноза. Нужно учесть сложность проблемы, которая…

— Вот моя кредитная карточка, — объявил Кугель, — разрешаю вам пользоваться ею как своей собственной до окончания наших отношений.

Сказал бы сразу! На таких условиях я готов был продлить наши непростые отношения хоть до самой тепловой смерти Вселенной. Однако у академика были иные представления о сроках. Вставая, он сказал:

— Приду через неделю.

Едва за клиентом закрылась дверь, я вложил его кредитную карточку в прорезь компьютера, предвкушая многообразие покупок, которые позволят мне хотя бы в течение недели вспоминать о господине Кугеле без раздражения. Компьютер вздохнул и голосом, полным презрения, заявил:

— Необеспеченный кредит. Пользование запрещено.

После чего добавил совсем уж неприличным тоном:

— Верни долги, подлец!

И на такого клиента я должен был тратить свою мыслительную энергию!

Выбросив кредитку в утилизатор, я все-таки задумался: действительно, как там со звездами? Вообще говоря, задача была не так трудна, как я сначала себе вообразил. Ведь в нашем мире жили миллионы людей, уже прошедших стадию инкарнации. Кто-то из них был на том свете ангелом, кто-то — карточным шулером, но кто-то наверняка занимался астрономией. Проблема в том, что эти люди, обретя новую жизнь, начисто забыли все, что с ними происходило прежде. Как узнать, кто из людей был на том свете астрономом и исследовал тамошние звезды?

Неожиданно мне пришла в голову простая и потому гениальная идея. Черт возьми, а я-то сам? Я-то кем был на том свете — между прошлой моей жизнью и нынешней? Почему я, отвечая на дурацкие вопросы клиентов, ни разу не поинтересовался собстенной судьбой? Где мое прославленное любопытство? Любовь к звездам и путешествиям я впитал с молоком матери (точнее — с молочным порошком фирмы «Тнува»)! Не может быть, чтобы, находясь в астрале, я занимался чем-то иным, а не межзвездными полетами!

В тот же вечер я позвонил известному на Камбикорне медиуму Ставридасу и спросил, сможет ли коллега в порядке личного одолжения принять меня вне очереди и пробудить во мне воспоминания о прошлой инкарнации и межинкарнационном существовании?

— Да вы и так все помните, Шекет, — добродушно заявил Ставридас, глядя на меня со стереоэкрана. — В четыре тридцать утра, если вы в это время спите, в вас как раз пробуждаются прежние воспоминания, и в течение трех с половиной минут вы видите сон о жизни в астрале. Но вы этот сон — точнее, это воспоминание — забываете мгновенно, едва только продираете глаза.

— Никогда не помню снов, — согласился я. — Что же делать?

— Поставьте будильник на четыре тридцать две, — посоветовал медиум. — Вы же знаете: если сон резко прерывается, есть шанс его запомнить.

Шанс! Я хотел точного знания, но пришлось довольствоваться тем, что предложил Ставридас. Поставив будильник на нужное время, я лег спать, и, естественно, бессонница не позволила мне даже сомкнуть глаз. Проклиная собственную нервную систему, я на следующую ночь принял снотворное и заснул сном тяжелым, как штанга тяжеловеса. В четыре тридцать две зазвенел будильник, я мгновенно продрал глаза, проклиная чертов прибор, оборвавший столь приятное…

Приятное — что?

Я действительно видел себя в самом прекрасном месте Вселенной, какое мог себе представить! Я был там не человеком — более того, человеческий дух представлялся мне чем-то малозначащим и никому не интересным.

В том мире я был звездой. Я парил в пространстве, у которого не было привычных измерений — ни длины, ни ширины, ни, тем более, высоты, — их роль играли три других координаты: совесть, дружба и любовь. И в этом, единственно возможном в ментальном мире пространстве, я был огромен. Моя любовь простиралась до поверхности соседней звезды, а дружба выглядела подобно солнечному протуберанцу, устремленному к другим светилам, не менее меня желавшим мирового единения. Я уж не говорю о координате совести — она вообще казалась мне бесконечной, и потому я ощущал ответственность за каждую мысль во Вселенной, подуманную, высказанную, осуществленную и неосуществимую.

Мне было печально и радостно, как любой другой звезде. Это было замечательное воспоминание, но мне нужен был ответ на конкретный вопрос, и я решительно обратил мысленный взор внутрь себя, спрашивая: что я есть? Плазменный шар с температурой на поверхности три миллиона градусов? Конечно, нет! Я вообще не был ни шаром, ни кубом, ни даже математической точкой. О себе я мог лишь сказать, что я — был.

И я понял еще, почему звезды влияют на судьбы. Это же естественно — если они, звезды, существуют в измерениях совести, любви и дружбы. И еще я понял, что не скажу этого своему клиенту, академику Кугелю. Звезд, которых он не может описать уравнениями, для него не существует в природе. Упомяни я о звезде в измерении совести, он плюнет мне в глаз.

Но как же правда? Я обязан, будучи профессионалом, говорить клиентам не то, что они желают услышать, а то, что есть на самом деле. Кроме одного случая — если полученная мной информация смертельно опасна для спрашивающего. Астролог, даже альтернативный, не может нанести клиенту вред!

Когда академик, бряцая своими дипломами, ворвался в мой кабинет несколько дней спустя, я напустил на себя важный вид и заявил, не глядя Кугелю в глаза:

— На том свете, уважаемый, звезды такие же, как на этом. Плазменные шары с температурой поверхности от трех тысяч до трех миллионов. И на другой ответ вы не можете рассчитывать, потому что ваша кредитка не стоит даже пластика, из которого она изготовлена.

— Другого ответа я и не ждал, Шекет! — воскликнул академик Кугель. — Мир един, и это абсолютно естественно! Спасибо, можете оставить себе мою кредитную карточку и пользоваться ею до конца дней, все равно на том свете она вам не понадобится.

— На этом тоже, — сообщил я. — Мне пришлось выбросить ее в утилизатор, чтобы не платить ваши долги.

— Вот как? — холодно произнес академик. — Я всегда утверждал, что все астрологи шарлатаны, и вы это доказали своим поведением.

После чего господин Кугель удалился, унося с собой уверенность в том, что звезды и на том свете такие же, как в нашем мире — горячие игрушки, к которым невозможно прикоснуться. Так же, как невозможно прикоснуться к чужой совести, чужой дружбе и чужой любви. Впрочем, эта последняя мысль академика не беспокоила — ведь он не верил даже в то, что изучал сам.

ВОПЛОЩЕНИЕ РИМЛЯН

Вообще говоря, я дал слово никогда не рассказывать о своем знакомстве с Алексом Букмайкером. Однако неделю назад этот человек трагически погиб (его звездолет «Мориа» был поглощен черной дырой в недрах галактики М51), и я счел себя свободным от прежних обязательств. Пусть мне сначала объяснят, что означает слово «никогда». Если имеется в виду вечность, то данное мной слово изначально было бессмысленным, поскольку человек не вечен, и я при всем желании не смог бы сдержать обещания. Если же имелся в виду срок, равный человеческой жизни, то нужно было уточнить — чьей именно. Моей или господина Букмайкера? Поскольку это обстоятельство не было оговорено, то я вправе считать, что речь шла о жизни моего клиента, которая, как я уже упоминал, трагически оборвалась на прошлой неделе.

Однажды ранним утром, когда я, включив на двери голографический транспарант «Заходи, и ты узнаешь все!», сидел за столом и изучал последний выпуск «Астрологического бюллетеня», в кабинет бочком вошел некий господин, плоский, как рыба камбала, и — вот странное совпадение! — тоже с одним глазом, расположенным, как мне сначала показалось, где-то в районе левого уха.

— Простите великодушно, — сказал клиент. — Если вы действительно Иона Шекет, и если вы действительно умеете прогнозировать потустороннее существование астральных сущностей, и если действительно обладаете дипломом Оккультного…

— Действительно, — прервал я посетителя, поскольку мне показалось, что он никогда не закончит фразу (слово «никогда» в данном контексте, прошу заметить, употребляется исключительно в бытовом смысле и не претендует на философскую обобщенность). — Что вам угодно, уважаемый…

— Алекс Букмайкер, — быстро произнес посетитель, — профессор этнографии и проективной истории Эдинбургского университета.

— Проективная история, — задумчиво сказал я. — Что это за наука такая?

— Если вы действительно служили в зман-патруле и если вы действительно… — завел снова свою песню господин Букмайкер, и мне опять пришлось прервать посетителя, потребовав или выкладывать свою просьбу или убираться ко всем чертям.

— Да, конечно, — поджав губы, пробормотал Букмайкер. — На прошлой неделе, видите ли, я докладывал Галактическому обществу этнологов свою гипотезу об исчезновении народа хибру, проживавшего на планете Авдан.

— Хибру? — насторожился я. — Евреи, что ли?

— Тамошние, — кивнул клиент. — Получив в свое время Тору, они так и не сумели распорядиться этим даром. Точнее, они решили, что это был именно дар, то есть подарок, а с подарками можно поступать как заблагорассудится. Поставить на полку, например, или изорвать в клочья, или молиться… Хибру на Авдане решили, что скрижали слишком тяжелы, чтобы таскаться с ними по тамошним пустыням, и оставили их в какой-то пещере, которую буквально в ту же ночь засыпало песчаной бурей. А племя хибру в полном составе погибло месяц спустя во время катастрофического землетрясения. Некоторые мои коллеги склонны расценивать этот факт как гнев Всевышнего — действительно, ты даришь кому-то величайшую ценность мироздания, а они бросают ее в пути, потому что, видите ли, им тяжело ее таскать! Я бы тоже… Впрочем, не в этом дело.

— А в чем? — вежливо спросил я.

— Нам неизвестна в точности дата гибели этого злосчастного племени! — воскликнул господин Букмайкер. — И если вы действительно являетесь астрологом, способным по расположению планет в момент смерти…

— Действительно! — рявкнул я, выйдя из себя. — Но какое имеют ко мне отношение какие-то хибру с какого-то Авдана?

— Я думал, вы действительно… — удивленно сказал профессор. — А вы, оказывается, на самом деле…

Хорошо, что я настолько умен, что в состоянии самостоятельно догадаться, чего хочет от меня клиент, иначе мы до сих пор бродили бы вокруг да около!

— Итак, — сказал я, — вы желаете, чтобы я рассчитал посмертную судьбу целого народа?

— А о чем я вам толкую вот уже полчаса? — поднял брови господин Букмайкер.

И это наша интеллектуальная элита! Во-первых, с начала нашей беседы прошло всего одиннадцать минут, а во-вторых, с чего он взял, что мы вообще о чем бы то ни было толковали? Однако задача, о сути которой мне пришлось догадываться, была на самом деле очень любопытной!

— Поскольку речь идет об астрологических знаках другой планеты, — заявил я, — это будет стоить вам двойного гонорара.

— Согласен, — быстро сказал клиент. — Все равно плачу не я, а университет, а если быть совсем точным, то платит фонд Шапиро, который финансирует мои исследования.

— Деньги вперед, — потребовал я, поскольку прекрасно знал возможности благотворительных фондов, давно растративших деньги на поддержку слаборазвитых народов на окраинных галактических планетах.

И только после того, как гонорар оказался на моем личном счете в банке «Галактика», я сказал:

— Подите вон и не мешайте. Приходите завтра в это же время.

— Только прошу вас, Шекет, — округлив глаза, сказал господин Букмайкер, — ни при каких обстоятельствах, никому и главное — никогда не рассказывайте о моем заказе и вообще об инкарнации народов!

— Хорошо, — не задумываясь согласился я. — Никому и главное — никогда.

Теперь вы понимаете, при каких обстоятельствах я дал слово, которое сейчас нарушил — или все-таки не нарушил, как вы полагаете?

Когда Букмайкер покинул кабинет, протиснувшись боком в полузакрытую дверь, я принялся за работу, но, конечно, вовсе не посмертная судьба каких-то хибру с Авдана интересовала меня. На Земле ведь тоже было немало народов, достигших высокого уровня эволюции, а потом исчезнувших с лица планеты. Я не говорю об атлантах, с которыми я как-то имел дело в бытность зман-патрульным. Я имею в виду древних греков, римлян, вавилонян, персов, да мало ли кого еще!

Вы можете мне сказать, что гибель этих народов (кроме атлантов, конечно, сгинувших в течение буквально одних суток) растягивалась на столетия, и потому невозможно определить звезды и планеты, которые реально влияли в том мире на судьбы погибших. Я тоже сначала так думал, но быстро понял свою ошибку. Видите ли, согласно новейшим астрологическим изысканиям, судьбы народов определяются самыми дальними планетами — Плутоном, например, и Прозерпиной, а также Аргусом, открытым в 2029 году. Аргус находится так далеко от Солнца, что период его обращения составляет семь тысяч лет. Ясно, что эта планета не способна влиять на судьбы отдельных людей. Иное дело, когда речь идет о народах!

И я приступил. Меня интересовали древние римляне, чья гибель растянулась во времени на пять веков. Что говорили по этому поводу астрологические таблицы? Плутон перешел за пять столетий из знака Овна в знак Льва, и это означало смену свободолюбивого характера на… Нет, я не стану раскрывать вам секреты моей методики! И не потому, что обещал Букмайкеру молчать как рыба — я вообще не раскрываю «ноу хау», даже любимым читателям, которые и между строк способны отыскать разгадку чужих секретов.

Что касается Аргуса, то он все пять веков находился в третьей части знака Рыб, из чего следовало…

Знаете, что из всего этого следовало, если еще привлечь сведения о расположении неподвижных звезд от Бетельгейзе до Арктура?

В астральном мире древние римляне не прижились. Они оказались слишком гордыми, слишком грубыми и очень уж неинтеллигентными. Там, понимаете ли, души занимаются научными изысканиями и прочим индивидуальным предпринимательством, и нате вам: вваливается в астрал орава душ с намерением навести порядок, устроить передел мира, провозгласить то ли республику, то ли монархию, то ли вообще духовную тиранию! Свободолюбивые души, естественно, ополчились против новоприбывших и начали интриговать, желая как можно быстрее устроить бывшим гражданам Великой Римской империи новую инкарнацию — иными словами, возжелали сплавить римлян назад, в наш мир.

Это желание я высчитал по расположению звезды Канопус, которая… Нет, не дождетесь, секретов своего ремесла я выдавать не собираюсь! Слушайте дальше.

Древние римляне, конечно, верили в Юпитера и прочую божественную мелюзгу, не делавшую погоды даже на Капитолии, не говоря уж о том мире, где бессильны безумный скандинавец Один и не менее сумасшедший Молох. Короче говоря, обращение к Юпитеру и Юноне римлянам не помогло. Дух Юлия Цезаря попытался было возглавить движение римлян, не желавших возвращаться на Землю, но тут настал срок его личной реинкарнации, и он бросил соотечественников на произвол Нерона, воплотившись в теле русской проститутки, работавшей в конце ХХ века в одном из тель-авивских массажных кабинетов. Девица, конечно, преуспела (еще бы, при таких организаторских способностях!), но дух Нерона благополучно развалил движение, чего от него, собственно, и ждали.

А тут как раз Нептун перешел в знак Скорпиона, и настало для древних римлян время новой инкарнации. Для души человеческой это процесс достаточно быстрый, хотя и болезненный — она рождается в новом теле, вот и все. А народы? Реинкарнация народов занимает промежуток времени от тридцати лет до трех веков — так, во всяком случае, получилось в моих вычислениях. И к тому же, оказавшись в новом «народном теле», если можно так выразиться, бывшие древние римляне растеряли почти все свои положительные качества — да так ведь обычно и бывает во время перехода: бывший гений в области физики обычно становится в следующей инкарнации тупым пастухом, и винить в этом следует лишь случайности в расположении планет.

Вот и получилось у меня, что в новой инкарнации древние римляне заявили о себе как о «свободном палестинском народе», и евреи, жившие в прошлом веке, долго пытались доказать миру, что не было такого народа и быть не могло. Да, не было. И не было бы, если бы не потусторонние интриги Юлия Цезаря. И если бы Нептун остался в знаке Весов. И если бы…

— Ну что? — нетерпеливо спросил профессор Букмайкер, явившись ко мне на следующее утро. — Что там с нашими хибру?

— С хибру? — пробормотал я. — Эх, если бы они поняли, что Нерон воплотился в…

— О чем вы, Шекет? — воскликнул профессор. — На Авдане не было никакого Нерона!

— Простите, — сказал я, вспомнив, что даже не приступал к исследованию судьбы некоего племени на далекой планете. — Видите ли, вы взяли с меня слово, что я никогда и никому не скажу об этом задании. Но ведь я должен был объяснить задачу компьютеру, а он вам такого слова не давал, верно? И я не счел возможным… Ибо слово прежде всего, а дело — на втором месте.

— Вы правы, — задумчиво произнес Букмайкер. — Компьютерную программу можно взломать, и тогда все узнают о моем открытии. Вы правы, Шекет. Беру свое задание обратно. Но требую, чтобы ваше обещание осталось в силе. Никогда и никому!

— Никогда и никому! — кивнул я.

Разумеется, я лукавил. Мой компьютер, видите ли, — вовсе не то существо, от которого я мог бы скрыть что бы то ни было, поскольку это всего лишь кибернетическая часть моей собственной личности. И потому, едва за удрученным профессором закрылась дверь, я продолжил исследования посмертной судьбы и новых инкарнаций исчезнувших народов.

ПРОФЕССОР НАКРЫЛСЯ

Самые странные события происходили со мной в дни работы на благо альтернативной астрологии. До сих пор не могу забыть, например, бывшего профессора этнографии Шарля Быдло (ударение, пожалуйста, на последнем слоге, а то профессор обижается и способен причинить телесные повреждения). Будучи человеком отменной вежливости, он сообщил о своем визите заблаговременно и явился точно в назначенный час.

Господин профессор оказался видным мужчиной, один из родителей которого был, судя по всему, представителем племени грызмов с планеты Бучатлан. Я понял это по отростку третьей руки, торчавшему из спины, — для этого в пиджаке было сделано соответствующее отверстие.

— Уважаемый господин Шекет, чтоб вы так были здоровы, — сказал господин Быдло, — Могу ли я рассчитывать на полную, а не частичную конфиденциальность?

— Может ли конфиденциальность быть частичной? — усомнился я. — Это, знаете ли, как мед у Винни-Пуха, — либо он есть, либо его нет вообще.

— Полная конфиденциальность, — пояснил клиент, — это когда о сути задания знает только один человек, а именно — он сам.

— Гм… — сказал я. — Но если я не буду посвящен в условие задачи, то как смогу выполнить свои обязанности альтернативного астролога?

— Очень просто, господин Шекет, — улыбнулся Шарль Быдло. — Вы можете обучить меня программе работы на вашем замечательном компьютере, и я самостоятельно…

— Убедительно прошу меня простить, — бестактно прервал я клиента, — но мой компьютер общается только со мной.

С досады профессор хлопнул себя третьей рукой по затылку, не рассчитал удара и едва не повалился лицом на стол.

— Придется ограничиться частичной конфиденциальностью, хотя это противоречит моим принципам, — пробормотал он, приняв вертикальное положение, в то время как третья рука проявляла признаки самостоятельности и все норовила ущипнуть господина Быдло за правое ухо.

— Итак, — сказал профессор, приняв наконец окончательное решение, — моя проблема заключается в том, что в прошлой жизни я был племенем гуразмов на планете Бучатлан.

— Целым племенем? — уточнил я заинтересованно.

— Именно, — кивнул господин Быдло. — Надеюсь, вам известно, что этнография оперирует племенным сознанием как личностной категорией, которая имеет самостоятельную жизненную историю?

— Разумеется, — подтвердил я. — Да будет вам известно, уважаемый профессор, что астрологи давно уже составляют натальные карты племен, народов, стран и цивилизаций.

— В прошлой жизни, — повторил профессор, — я был племенем гуразмов на планете Бучатлан.

— Да, — кивнул я, — это вы уже сказали.

— И вы еще не поняли сути проблемы? — возмутился клиент. — Я полагал, что вы осведомлены хотя бы на примитивном уровне об истории народов, будущность которых беретесь предсказывать!

Ну что было ответить на столь откровенное хамство? Отказаться от выгодного контракта? Мое финансовое положение было не настолько хорошим, чтобы я мог позволить себе подобный поступок.

— Видите ли, уважаемый профессор, — сказал я, сдерживая раздражение, — я являюсь специалистом в области альтернативной астрологии, а не сравнительной интерпланетной этнографии. Я ведь, прошу прощения, не спрашиваю вас, почему вам не известна разница между компаундным соединением планет и затмением знакового индекса.

— Простите, господин Шекет, — пробормотал Шарль Быдло, — я очень взволнован… Итак, в прошлом воплощении я был племенем гуразмов. Отец мой — землянин, уроженец островов Зеленого Мыса, а мать — простая женщина из племени грызмов…

— Я так и думал, — пробормотал я, выразительно глядя на третью руку профессора, продолжавшую свои безуспешные попытки добраться до правого уха.

— До последнего времени, — продолжал клиент, — это обстоятельство не причиняло мне неудобств, поскольку я понятия не имел, кем был в прошлом своем воплощении. Но не далее как неделю назад я посетил известного спирита Норберта Гундосиса, и он сообщил мне эту прискорбную информацию. С того времени я потерял покой и, боюсь, скоро потеряю жизнь.

— Не очень понимаю сути ваших опасений, — сказал я.

— Видите ли, — провозгласил профессор Быдло, — племена грызмов и гуразмов вели на протяжении двух веков беспощадную войну друг с другом. И дело кончилось тем, что сто семнадцать лет назад в решающем бою грызмы, к которым принадлежала моя мать, подчистую вырезали племя гуразмов, включая маленьких детей и племенных животных пубру. И естественно, воплотившись в моем теле, племя гуразмов решило отомстить. Кому? Ясное дело — мне, как потомку их смертельных врагов!

— Хм… — сказал я. — Не сообщите ли вы мне для начала дату того сражения, в котором гуразмы потерпели столь трагическое поражение?

— Конечно! Восьмое число третьего месяца первого полугодия девятого цикла одиннадцатого оборота по календарю Северного полушария Бучатлана.

— Не так быстро, пожалуйста, — попросил я, внося данные в компьютер. — Подождите минуту, сейчас мы узнаем, точны ли сведения, сообщенные вам уважаемым спиритом.

В ожидании ответа профессор застыл подобно статуе Шивы — даже третья его рука безжизненно повисла. Наконец компьютер заявил трагическим голосом:

— Племя гуразмов провело в астральном мире семьдесят семь земных лет и было заново воплощено в теле некоего Шарля Быдло, родившегося от отца-землянина и матери-грызмайки. Составить карту данного индивидуума?

— Это будет стоить вам двойного гонорара, — предупредил я клиента и, получив согласие, сказал компьютеру: — Валяй, действуй.

Ответ был получен семь минут спустя.

— Присутствует ли в помещении клиент? — задал компьютер неожиданный вопрос.

— Присутствует, — ответил я, — и настаивает на полной конфиденциальности сведений.

— В таком случае, — заявил компьютер, — пусть выйдет, и я полностью конфиденциально сообщу результат лично вам, господин астролог.

— Как выйти? — опешил Шарль Быдло. — Скорее уж вам, Шекет, лучше покинуть помещение, чтобы не знать того, что сообщит компьютер.

— Вы же настаивали на полной конфиденциальности, — парировал я. — Так вот, с точки зрения моей программы, это означает, что результат не должен знать никто, кроме компьютера и меня. Клиент — лишний.

— Я протестую! — воскликнул профессор, будто находился в зале суда, и я, вообразив себя судьей, ответил, как и положено в таких случаях:

— Протест отклоняется.

Вежливость не позволила клиенту ответить мне увесистой оплеухой, хотя желание поступить именно таким образом было написано на его лице. Пыхтя от ненависти к самому себе (понятно, что это была ненависть гуразмов к грызмам, но профессору от этого было не легче), господин Быдло покинул кабинет, и я плотно закрыл за ним дверь, предложив подождать в коридоре.

— Господин Быдло, — сказал компьютер, делая ударение, естественно, на первом слоге фамилии, — покончит с собой восьмого мая две тысячи семьдесят третьего года.

Я посмотрел на календарь, встроенный в переднюю панель компьютера и показывавший даты согласно ста тридцати системам отсчета, принятым на девяноста семи планетах Галактики. Брови мои поползли вверх, и я воскликнул:

— Но это же сегодня!

— Именно, — согласился компьютер, и я даже расслышал в его голосе нотки сожаления. — Прежнее воплощение клиента покончит с материнской сутью его нынешнего воплощения в тот момент, когда вы сообщите господину Быдло результат наших исследований.

Я, конечно, был благодарен компьютеру за это «мы» — он, видите ли, решил взять на себя часть ответственности! Но пойти на такую жертву я не мог и принял ответственность за решение на себя.

— Войдите! — крикнул я, и клиент протиснулся в дверь с быстротой лани, убегающей от тигра.

— Видите ли, — сказал я, — напрасно вы в самом начале потребовали полной конфиденциальности. Сведения, сообщенные компьютером, идут по категории приватности информации с индексом два. Это означает, что знать результат имеют права только два индивидуума. В данном случае — мой компьютер и я, поскольку сведения мне уже сообщены. Вы — третий и, следовательно, лишний. Прошу извинить…

Рот господина Быдло раскрылся, а в это время третья рука добралась наконец до правого уха профессора и ущипнула его с такой силой, что бедняга подпрыгнул. Это позволило ему прийти в себя, и клиент завопил, отбросив всю свою показную интеллигентность:

— Вы злобный неуч! Вам просто нечего сказать! Я не заплачу вам ни шекеля!

— Можете заплатить в марсианских дюнах, я не против, — вставил я.

— Ни в дюнах, ни в лирах, ни в рублях, ни даже в серых пупырках! — бесновался Быдло, полностью оправдывая свою фамилию. — Неужели мне придется всю жизнь терпеть в себе этих проклятых гуразмов?

— Всю жизнь, — твердо пообещал я, не сказав бедняге, что жизнь его сократилась до размеров предсмертного вздоха. Я был уверен, что он умрет от того, что третья рука проткнет ему среднее ухо, как только Быдло покинет мой кабинет.

Я вписал сумму не полученного гонорара в графу «убытки» и постарался забыть об этом печальном инциденте, но неделю спустя, выведя на стереостену программу новостей, неожиданно обнаружил следующую, потрясшую меня информацию:

«Профессор этнографии Шарль Быдло сделал открытие мирового значения в этноистории планеты Бучатлан. Ему удалось доказать, что племя гуразмов, погибшее чуть больше ста лет назад, на самом деле не погибло, а воплотилось в личность господина Быдло. Профессор объявил себя наследником земель племени и вылетел на Бучатлан, чтобы вступить в права собственника».

— Значит, он не покончил с собой! — не удержался я от восклицания и продолжил, обращаясь к компьютеру:

— Послушай, остолоп, твой прогноз не сбылся! Ты ошибся в составлении посмертной карты гуразмов?

— Вовсе нет, — обиженно заявил компьютер. — Это ты ошибся в интерпретации. Я же сказал: господин Быдло покончит с собой.

— Но он жив и здоров, в отличие от тебя!

— Ничего подобного! — возразил компьютер. — Ты невнимательно слушал сообщение. Сказано же: «племя гуразмов воплотилось в личности Быдло». Быдло больше не существует как личность! Он объявил себя погибшим племенем и отправился отбирать у грызмов свои земли.

— Один против целого народа? — усомнился я.

— Может, рассчитаем натальную карту и посмотрим, чем это кончится? — предложил компьютер.

— Вот еще! Я и так потерял на этом деле весь гонорар.

— В таком случае, — сказал компьютер, — давайте закончим расчет посмертной судьбы планеты Фаэтон.

ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА ПЛАНЕТЫ

Характер у меня непоседливый. Лучше всего я чувствовал себя, ныряя головой вперед в колодец времени, или глядя в запотевший иллюминатор звездолета на невидимое глазу излучение черной дыры. Но разве мы всегда делаем в жизни то, что больше всего нравится?

Я, к примеру, знал одного марсианина, который обожал тушить пожары и спасать людей из огня. Но, вы ж понимаете, где он мог напастись пожаров, чтобы получать удовольствие хотя бы раз в месяц? Ему пришлось организовывать пожары самому, и, когда его арестовали, он никак не мог понять, почему обществу не нравится его хобби: ведь он, черт побери, спасал из огня всех, даже кошек, которых он, надо сказать, терпеть не мог.

Я говорю это к тому, что работа альтернативного астролога, конечно, очень интересна, но как мне надоело сидеть на одном месте! Поэтому можете представить мою радость, когда один из клиентов после обмена дежурными любезностями заявил:

— Иона, я надеюсь на вашу скромность.

— Скромность моя общеизвестна, — подтвердил я. — О ней знают даже в галактике М300, где я так и не позволил синтезировать из межзвездного газа мой портрет размером с шаровое звездное скопление. «Вполне достаточно и одной звездной системы», — сказал я.

— Я… м-м… не это имел в виду, — смутился посетитель. — Я хотел сказать: надеюсь, что вы умеете хранить тайны.

— Безусловно! — воскликнул я. — Для хранения тайн у меня есть специальный сейф. Иногда я, правда, сам забываю шифр и приходится вызывать программиста, он подбирает код, и тайны при этом рассеиваются в пространстве, но это ведь уже от меня не зависит, вы согласны?

— Гм… — с некоторым сомнением произнес клиент. — Собственно, у меня нет иного выхода…

— Конечно, — признал я, — выход из этой комнаты только один. Он же — вход, как вы, видимо, уже заметили.

— Короче говоря, Шекет, — решился наконец клиент выдать страшную тайну, — я хочу, чтобы вы полетели со мной на Варгу Подкорки и составили посмертную карту для моей бабушки Инты Воксель.

— О! — воскликнул я. — Замечательное предложение! Вы позволите, я сам поведу звездолет? Честно говоря, я не доверяю это делать никому, всегда пилотирую только сам.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился клиент. — Кстати, мое имя Шарт Воксель.

Мне вовсе не казалось, что это было сказано кстати, но придираться к словам я не стал. В конце концов, если бабушка была Воксель, то и внуку пристало иметь такую же фамилию.

— Не пойму одного, — признался я, когда двухместный звездолет «Пигалица», принадлежавший Вокселю, вышел в сверхсветовой режим. — Для чего нужно лететь на Варгу Подкорки, если составить любую натальную карту — обычную или посмертную — можно и не выходя из кабинета.

— Видите ли, Шекет, — смутился Воксель, — я подозреваю, что мои враги изменили расположение зодиакальных знаков на небе Варги. Из-за этого изменилась посмертная судьба моей бабушки. Я просто не мог сообщить вам всех данных — я не знаю, как располагались планеты в момент смерти незабвенной…

И господин Воксель начал подозрительно хлюпать носом.

— Вы что-то путаете, — холодно сказал я. — Изменить расположение знаков невозможно. Это вам не астероид, орбиту которого можно подправить с помощью маршевых двигателей.

— Я тоже так думал, — кивнул клиент. — Но откуда тогда взялся на небе Варги астрологический знак Коровы? Когда бабушка умерла, Верк находился в знаке Лисы. А сейчас мне говорят о какое-то Корове! Это ведь кардинально меняет судьбу моей бабушки на том свете!

— Д-да, — вынужден был согласиться я и дал команду на торможение, поскольку мы уже всплывали в районе Варги.

Планетка оказалась так себе — что-то среднее между Марсом и Юноной, а снабжение вообще оставляло желать лучшего: я не нашел в портовом буфете даже своих любимых засахаренных антилопьих ушек. Оставив звездолет на стоянке (платил, конечно, клиент), мы сразу отправились в общий компьютерный зал, и я, не теряя времени, принялся изучать расположение небесных светил на небе Варги.

И вы знаете, клиент оказался прав! Это был первый случай в моей практике и думаю — первый случай во всей астрологической науке. Да мая позапрошлого года на небе Варги насчитывалось семь астрологических знаков. Но сейчас — я видел это своими глазами! — знаков было восемь, и один из них, расположившийся между Костром и Лисой, был именно Коровой и ничем иным — уж своей-то астрологической интуиции я верил больше, что кому бы то ни было.

— Послушайте, — обратился я к Вокселю, — что сделала ваша бабушка при жизни, если ее враги пошли на такой беспрецедентный шаг, как подмена посмертной судьбы?

— Она была воспитательницей, — грустно сказал Воксель.

— Всего-то? — удивился я. — В детском саду или школе?

— Нет, — покачал головой Воксель, — она была воспитательницей планеты.

— Не понял, — совершенно искренне сказал я.

— На Варге нет правительств и парламентов, — объяснил клиент. — Здесь считают, что каждый человек по сути своей ребенок и остается таковым до смерти. На Земле тоже есть родители, для которых дети даже в шестьдесят лет…

— Знаю, — прервал я, вспомнив собственную мать, приходившую вытирать мне нос даже тогда, когда я уже работал в Зман— патруле и ловил инопланетных агентов в сумеречной зоне Атлантиды.

— Поэтому, — продолжал Воксель, — с Земли на Варгу присылают воспитательницу, которая и занимается воспитанием населения. Иногда даже с помощью не запрещенных здесь телесных наказаний.

— Что же, лично спускает с провинившегося штаны и лупит по… э-э…?

— Нет, конечно, для этого есть механические лупители, но сколько розог, кому, когда и за что — решала бабушка.

— Тогда понятно, почему эти взрослые дети пошли на изменение астрологических символов, только бы не дать вашей бабушке спокойно жить на том свете! — воскликнул я.

— Да, — кивнул Воксель. — Шекет, я хочу знать: что происходит сейчас с моей дорогой бабушкой? Она там не очень страдает? Ведь корова на Варге — животное, никем не любимое. А молоко — самый нелюбимый продукт питания. И если уж местные астрологи решили ввести именно этот знак, то могу себе представить чувства, которые ими владели!

— Вот к чему приводит позднее взросление, — назидательно сказал я. — Хорошо, Воксель, оставьте меня в покое, я попробую разобраться в том, что же произошло с госпожой Интой.

Клиент удалился, и я наконец занялся делом. Во-первых, выяснил, какой была бы судьба госпожи Инты Воксель, если бы система зодиакальных знаков не была изменена. Оказалось, что в этом случае дух дорогой бабушки стал бы на том свете большим начальником. Потом — в новой инкарнации — бабушка Воксель явилась бы в мир мужчиной и руководила бы то ли крупной фирмой, то ли вообще целым государством.

Но астрологи ввели новый зодиакальный знак ровно в тот момент, когда госпожа Воксель отходила в иной мир. И если рассчитывать посмертную судьбу по расположению планет относительно знака Коровы, то получалось, что на том свете дух зловредной воспитательницы должен терпеть муки в виде молочных рек, в которых ей предстояло купаться аж до следующей инкарнации! И явится в наш мир госпожа Воксель в теле коровы. Действительно, астрологи Варги постарались на славу.

И что я мог сделать?

Даже если бы мне удалось изменить систему астрологических символов и убрать Корову с небосклона, свое черное дело она уже сделала, и бабушкиной судьбы я бы этим не изменил. Конечно, я подам на астрологов Варги жалобу в профессиональный этический совет — самоуправство в нашей профессии не поощряется, — и наказание будет суровым, в этом мой клиент мог быть уверен.

Но его интересовала судьба бабушки, а не наказание виновных!

Я думал долго и не нашел выхода. Но и терять гонорар мне не хотелось! И тогда я сделал то, что потом стало темой обсуждения на дисциплинарном совете Астрологический лиги. Я вернулся на «Пигалицу», где мой клиент спал, свернувшись калачиком в кресле второго пилота, поднял звездолет в пространство и тщательно обследовал район космоса в направлении на знак Коровы. Что-то здесь должно было быть, и я нашел — что именно! В темной туманности располагалась уже готовая взорваться Сверхновая. Достаточно было добавить немного гелия, не больше трех миллиардов тонн, сущая чепуха по звездным меркам. И я это сделал, благо гелия в туманности хватило бы на десяток вспышек.

Мы вернулись на Варгу, я совершил ювелирную посадку, и лишь тогда Воксель изволил продрать глаза. Он посмотрел на меня мутным взглядом и спросил:

— Шекет, вы уже разобрались в проблеме?

— Момент, — сказал я и отправился в местное отделение Астрологической лиги.

— Господа, — спросил я, разложив на столе зодиакальную карту, — что это за знак?

— Корова, — уверенно заявил главный астролог, и я смерил его уничтожающим взглядом, как человека, уличенного в полной профнепригодности.

— Корова с тремя рогами? — ехидно спросил я.

— Почему с тремя? — удивился астролог. — С двумя, как и положено этому гнусному животному, производящему молоко. Вот взгляните…

Он ткнул пальцем в небо, и я увидел, как у него отвалилась челюсть. Зажженная мной Сверхновая сияла в голове коровы третьим рогом.

— Прошу вас, — вежливо сказал я и подал главному астрологу отвалившуюся челюсть, которую он от растерянности сунул не в рот, а в карман.

— Ваше определение знака Коровы было методически неверным, — продолжал я. — Если говорить о введении нового знака, то это должен быть либо Дракон, либо, на худой конец, Трехглаз Буркинский. Но Дракон методически правильнее, потому что…

И я прочитал бедняге лекцию по нетрадиционной астрологии, доведя его до состояния отупения. Затем я собственноручно зачеркнул на карте название «Корова», начертал «Дракон» и отправился на «Пигалицу» докладывать клиенту о выполнении задания.

— Успокойтесь, — сказал я ему. — Согласно новой натальной карте ваша бабушка на том свете обучает сейчас души игре на флейте. А в очередной инкарнации она будет одной из самых красивых женщин на планете Варга Подкорки. И уж тогда сумеет отомстить обидчикам! Если, конечно, — добавил я, подумав, — она вспомнит, кем была в прошлой жизни.

— Как вам это удалось, Шекет? — зачарованно прошептал господин Воксель. — Я слышал о ваших талантах, но то, что вы сделали для моей бабушки, превосходит все ожидания!

— Ах, оставьте, — смущенно сказал я. — Если вы действительно в восторге от моей работы, можете утроить положенный гонорар.

— Благодарность, Шекет, — заявил клиент, — должна быть искренней, а деньги все портят.

Я вынужден был с ним согласиться, хотя не всегда деньги свидетельствуют о материальном достатке.

Я И МОЙ АСТЕРОИД

— Почему бы нам не рассчитать натальную карту планеты Фаэтон? — как-то спросил меня компьютер, и это предложение показалось мне не только здравым, но даже полезным для моих астрологических изысканий.

— Давай, — сказал я, чем навлек на свою голову неисчислимые беды.

К слову сказать, планеты Фаэтон сейчас нет — вместо нее на орбитах между Марсом и Юпитером болтается огромное количество больших и малых камней. А нет сейчас планеты Фаэтон по той простой причине, что в полдень по мировому времени 21 августа 872177335 года до Новой эры тамошние аборигены решили провести эпохальный опыт по обнаружению заряда черной дыры НД4586. Когда я служил в Зман-патруле, то сам наблюдал как-то за фаэтонцами, готовившими свой грандиозный опыт. Хорошие были существа, приятные на цвет — такие голубенькие, похожие на молодых крыс с тремя хвостами. Очень мирная планета, никаких войн, зато неуемная научная любознательность. Она их и сгубила. Планета взорвалась в тот момент, когда Главный ученый Фаэтона некий Бурумукар Преподобный надавил носом на кнопку включения прибора, название которого я не запомнил по причине его полной непроизносимости.

Ах! — и планеты не стало.

В первом приближении я мог и сам сказать, что должно было случиться с погибшим Фаэтоном в потустороннем мире. Ведь планета взорвалась, когда Марс находился в соединении с Юпитером, а оба были в противостоянии по отношению к Солнцу, в то время как Луна переходила из Водолея в…

Короче говоря, по моим предположениям, Фаэтон ждала блестящая посмертная судьба — я полагал, что в том мире дух этой планеты должен был проявить признаки гениальности.

Пребывая в прекрасном расположении, я пропустил момент, когда расчет закончился, и пришел в себя только после того, как ощутил неприятный запах — обычно именно таким способом мой компьютер привлекал к себе внимание.

— Ну! — сказал я, зажав нос пальцами. — Чем порадуешь? И перестань вонять, ради Бога!

И тут я услышал такое…

— Бывшая планета Фаэтон, — произнес компьютер гнусавым голосом, — распалась во время взрыва на восемнадцать миллиардов семьсот тридцать два миллиона сто пятнадцать тысяч и девятьсот девяносто девять обломков. Поскольку в свое время Фаэтон играл очень важную роль в натальных картах людей…

— О чем ты говоришь? — воскликнул я и замахал руками, отгоняя запах. — Каких людей? В то время по Земле бегали динозавры!

— Это не имеет значения, — философски заметил компьютер. — Астрология — наука объективная, и для нее неважно, существует ли в природе объект, за судьбу которого ответственна та или иная планета…

— Допустим, — неуверенно произнес я. — Продолжай.

— Так вот, я и говорю, что Фаэтон был важной планетой для составления натальных карт. В потустороннем мире он выполнял аналогичные обязанности. Фаэтон дожидался новой инкарнации, а в нашем мире оставались его обломки в количестве восемнадцать миллиардов…

— Да-да, — поспешно сказал я, — число это я запомнил, можешь не повторять.

— Но вы не подумали о том, что жителей на Земле сейчас восемнадцать миллиар…

— Черт побери! — вскричал я, поскольку до меня только в тот момент дошел трагизм положения, в котором оказалось человечество.

Действительно, пока число обломков Фаэтона превышало число людей, за судьбу которых они отвечали, жизнь землян зависела от расположения астероидов на их орбитах лишь вероятностным образом. Как говорится, астрология предупреждала, но не настаивала, и каждый человек имел свободу выбора, которой и пользовался обычно с вредом для себя. Но в тот момент, когда число людей сравняется с число астероидов, астрология перестанет быть наукой о вероятных событиях! У каждого человека окажется «свой» астероид, который и будет определять судьбу совершенно однозначным образом. И если завтра, скажем, астероид 4554288 столкнется с астероидом 7885653, то два человека, за чью жизнь эти камни ответственны, погибнут в дорожной аварии или ином трагическом происшествии!

— Когда? — хриплым голосом спросил я.

— Что когда? — удивился компьютер.

— Когда число людей на Земле сравняется с числом астероидов?

— Э-э… Я не имею точных данных на сегодняшний день о приросте населения и величине смертности…

— Приблизительно! Хотя бы с точностью до года!

— Почему года? — обиделся компьютер. — Могу и с точностью до суток. Но вот час предсказать я бы не смог, потому что…

— Так когда же, черт побери? — вскричал я.

— Семнадцатого июля две тысячи восемьдесят третьего года, — был ответ.

Я мгновенно произвел в уме несложный расчет, и волосы на моей голове встали дыбом. Трое суток! Именно столько времени оставалось в запасе у человечества до того момента, когда люди полностью потеряют свободу воли и вынуждены будут жить только так, как определит расположение 18 миллиардов астероидов! И где-то среди этих камней болтался в небе астероид номер какой-то, который следовало бы назвать именем Ионы Шекета. Моим именем! И я буду привязан к этому камню, как раб к веслу на галере, и вынужден буду делать только то, что определит мне расположение моего астероида на фоне зодиакальных знаков и прочих планет.

Трое суток! Будь у человечества в запасе хотя бы год, можно было бы отправить в пояс астероидов экспедицию, размельчить с помощью лазерных пушек эти проклятые камни в песок и пыль и таким образом изменить нашу общую судьбу. Но — три дня! За такой срок я даже не успею убедить правительство Соединенных Штатов Израиля в своей правоте. Наш премьер Изя Барский наверняка скажет, что я гоню волну, лидер оппозиции Ося Каплер заявит, что я, как обычно, фантазирую, а члены кнессета начнут обсуждение, которое продлится ровно столько времени, сколько смогут выдержать парламентарии без еды и питья…

Я просто обязан был придумать выход и спасти человечество от грозившей ему участи.

— А что, — спросил я у компьютера, — если я сейчас отправлюсь в пояс астероидов и уничтожу столько этих чертовых камней, сколько смогу?

— Не успеете, — возразил компьютер. — Отсюда до Солнечной системы пять суток полета.

Черт! Я был настолько выведен из себя, что даже забыл о том, что мой офис «Альтернативная астрология» находится на планете Карбикорн, а вовсе не в Тель-Авиве!

Все пропало. Ничего не успеть. Жизнь кончена. Начинается рабство. Люди — рабы астероидов. До конца жизни делать не то, что хочешь, а то, что предсказано. Кошмар. Ужас.

Надеюсь, вы поняли, в каком я находился состоянии?

Только овладевшей мной паникой я и могу объяснить, что не нашел выхода в тот же момент. Будучи полностью деморализован, я прогнал из премной двух потенциальных клиентов, повесил на дверь табличку «Закрыто по случаю стихийного бедствия» и поднялся на своей авиетке в воздух. Мысль была одна: распорядиться собственной судьбой, пока у меня еще есть такая возможность. Сегодня я могу хотя бы с собой покончить, если захочу, а через три дня даже для этого мне придется спрашивать разрешения у астероида, который я никогда не видел и не увижу.

Погода была отвратительная, под стать моему настроению: с юга дул ураганный ветер, и мою авиетку понесло в верхние слои атмосферы, в черное небо, к звездам, которые…

Нет, я не буду продолжать свою мысль. Не хочу, чтобы читатель решил, что Иона Шекет потерял остатки самообладания. Конечно же, это была минутная психологическая слабость. Я справился с ней усилием воли и заявил компьютеру:

— Вот что, дружок. Мы не можем изменить число астероидов. Величину прироста народонаселения Земли мы тоже изменить не в силах. Так?

— Так, — с удовольствием подтвердил компьютер. Ему, конечно, было все равно, что случится с человечеством, этот негодяй радовался точности своего расчета!

— В таком случае, — осторожно сказал я, стараясь не прогнать возникшую в голове идею, — есть только один выход: изменить посмертную судьбу самой планеты Фаэтон. Ибо в тот момент, когда она вернется в мир в своей новой инкарнации, влияние астероидов на судьбы людей исчезнет, я правильно понимаю?

— Правильно, — подтвердил компьютер. — Фаэтон в его новой инкарнации будет сам определять возможные судьбы людей, как он это делал в те времена, когда человечества на Земле еще не существовало.

— Замечательно! — воодушевился я. — Что нужно сделать, чтобы новая инкарнация Фаэтона началась не далее, как сегодня?

— Что-что, — пробормотал компьютер и на несколько минут замолк, производя расчеты. Я между тем постарался вытащить авиетку из урагана, для чего пришлось включить все форсажные двигатели, включая психотропные. Когда мы опустились наконец на посадочное поле, компьютер неожиданно подал голос:

— Нужно, — сказал он, — чтобы в астральном пространстве планета Сатурн вошла в знак Девы. А для этого достаточно подумать о Луне, находящейся в Водолее. А для этого, в свою очередь, нужно представить себе, как Юпитер входит в знак Овна…

— Конкретно! — воскликнул я.

— Конкретно, — заявил компьютер, — ты должен уничтожить Ватуну, восьмой спутник Камбикорна. Тогда его астрологическое влияние на седьмой ментальный…

— Хватит! — прервал я. — Действуем!

Действие — это то, что я люблю. Тем более, что Ватуну — всего лишь безжизненная глыба, там нет даже обычного маяка, и потому звездные транспортники обходят орбиту этого спутника стороной. Исчезни он — никто не заметит.

И я уничтожил Ватуну — попросту сжег его лазерной пушкой своего «Бутона». Вы знаете — никто этого действительно не заметил! Что был спутник, что его не стало…

А я вернулся в свой офис с гордым осознанием исполненного долга. Я спас человечество!

Клиенты, которых я прогнал пару часов назад, оказывается, вернулись и терпеливо ждали меня в приемной.

— Сейчас я приму всех! — сообщил я и, опустившись в любимое кресло, задал компьютеру последний вопрос:

— А какой планетой окажется Фаэтон в его новой инкарнации?

Честно говоря, меня это не очень волновало. Новых планет в Солнечной системе возникнуть не могло, значит, Фаэтон явится в мир где-нибудь в удаленной галактике, так пусть он там и остается.

— Почему ты решил, что в новой инкарнации Фаэтон будет планетой, как и прежде? — с интересом спросил компьютер, и я понял, что беды наши еще не закончились.

— А кем же, в таком случае? — настороженно спросил я.

— Человеком он будет, человеком! — сказал компьютер. — И поскольку в прежней жизни он был планетой, то и в нынешней инкарнации он будет определять судьбы людей.

Только этого недоставало! В мир пришел новый диктатор! В наш демократический мир, давно забывший о том, что значит тирания!

— Имя! — потребовал я.

И компьютер назвал мне имя.

ПЕШКОМ К ЗВЕЗДАМ

Я нисколько не жалел о том, что получил от руководства Института безумных изобретений письмо о моем несоответствии занимаемой должности. Могли бы написать короче: «Вы уволены, Шекет!» В конце концов, я действительно превысил свои полномочия, когда убил разумное существо — господина Соль-Си-До-Фа.

Как бы то ни было, я покинул ставший уже привычным кабинет на Церере и в задумчивости подвесил свой звездолет на стационарной юпитерианской орбите, чтобы немного подумать о собственном будущем и решить, куда лучше всего направить свою неуемную энергию.

Я бы с удовольствием вернулся в Зман-патруль, но меня не взяли бы — слишком стар. С неменьшим удовольствием я отправился бы в новое межзвездное путешествие, но было так трудно выбрать себе достойную цель, что я даже не стал тратить на это мысленных усилий. Подумав, я направил свою колымагу в сторону планеты Камбикорн, где располагался известный в Галактике Оккультный университет, диплом об окончании которого уже двадцатый год пылился в моем компьютере в самой почетной директории.

— Кого я вижу! — воскликнул ректор университета Миасс Евскарит, когда я распахнул дверь его кабинета. — Хотите продолжить образование, Шекет? У нас есть несколько новых курсов. Например, душевное общение с призраками великих покойников…

— Благодарю, — сказал я. — Я бы хотел продолжить свои исследования. Есть идеи, я ведь работал в последние годы в Институте безумных изобретений…

— О! — воскликнул Миасс Евскарит. — И какие же идеи бродят в вашей замечательной голове?

— Я убедился в том, что живущие ныне изобретатели не способны придумать новинку, которая была бы гениальна до безумия. И мне не остается ничего иного, как обратиться к изобретателям, уже покинувшим мир.

— Ну-ка, ну-ка, — с интересом произнес ректор и подпер обе свои головы пятью своими руками.

— Я говорю об извлечении прошлых инкарнаций, — сообщил я.

— Ну-ка, ну-ка, — повторил Миасс Евскарит, не сразу поняв гениальность моего предложения.

— Помнится, — сказал я, — в бытность студентом я делал курсовую работу по определению собственных инкарнаций. Я знаю, например, что прожил восемнадцать жизней, в одной из которых был женой священнослужителя в иерусалимском Храме, в другой — охотником в вымершем африканском племени Уххухуту, и так далее. Так вот, моя восьмая инкарнация — придворный механик Его императорского величества Аммариха Восьмого с половиной, монарха с планеты Диркун. Звали меня тогда Иабурком, и я изобрел для сюзерена много замечательных приспособлений, прославивших его имя. Я уверен, что эта моя инкарнация была бы очень полезна…

— Понятно, — прервал меня Евскарит. — Кто же мешает вам войти в контакт с этой вашей инкарнацией и поговорить с ней о печальной судьбе изобретателей? Ведь, если я не ошибаюсь, в той инкарнации вы были умерщвлены растворением в кислоте, поскольку осмелились возражать императору, когда тот…

— Не нужно вспоминать о неприятном! — воскликнул я. — Нет, я не хочу говорить с Иабурком. Я хочу, чтобы Иабурк жил сейчас и здесь. Я уверен, что он сможет изобрести такое…

— К сожалению, — сухо произнес ректор, — вы должны знать, Шекет, что прошлое невозвратимо. Иабурк жил и умер, и с этим ничего не поделаешь.

— Категорически не согласен! — воскликнул я. — Думаю, что мне удастся извлечь личность Иабурка…

— Личность — может быть, — нехотя согласился Евскарит. — А где вы возьмете для него тело? Личность без тела вряд ли будет способна изобретать — вы же знаете, что призраки лишь стонут о покинутом ими мире!

— Мне не нужен призрак Иабурка, — отмахнулся я. — Я намерен воссоздать себя в восьмой инкарнации.

С этими словами я покинул кабинет ректора и отправился в знакомую лабораторию, где я провел когда-то пять лет, ставя эксперименты по общению с душами великих покойников. Я включил распознаватель сутей, отыскал в себе затаившуюся инкарнацию и произвел обмен личностями прежде, чем Миасс Евскарит догадался отключить энергию в здании университета.

Я встал с ложа, потянулся и подумал, что Его величество Аммарих Восьмой с половиной будет недоволен, если я к завтраку не изобрету чего-нибудь, способного развлечь монарха хотя бы до обеда. Обстановка показалась мне незнакомой, и я сразу понял, что все это проделки Ионы Шекета, которым мне предстояло стать в моей восемнадцатой инкарнации.

Ну и ладно. Аммарих Восьмой с половиной — вовсе не тот хозяин, расставшись с которым я стал бы лить слезы.

Я обошел помещение и понял, что здесь все нуждается в усовершенствовании. Стол, например. Почему у него неподвижные ножки? Или стены — разве не лучше было бы обойтись без них? Не говоря уж о студентах, стоявших вокруг меня и глазевших, будто впервые видели живого изобретателя. Студентам следовало бы укоротить лбы, это пошло бы на пользу их умственному развитию — ясно ведь, что большой лоб приводит к значительному испарению мыслей и, как следствие, к слабоумию!

Открылась дверь, и вбежал ректор университета Миасс Евскарит.

— Шекет! — воскликнул он. — Зачем вы это сделали?

— Мое имя Иабурк, — с достоинством сказал я. — И мне нужны, во-первых, семь моих единоутробных жен, а во-вторых, пещера, в которой я мог бы заняться изобретательством.

— Единоутробных жен? — растерялся ректор.

— Да-да, — нетерпеливо сказал я. — Одной из них можете стать вы сами, ведь даже Аммарих Восьмой с половиной не отказывался от этого, когда был в хорошем настроении!

— Но я… — пролепетал Евскарит, и я не стал его слушать. Я взял его и еще шестерых студентов (кажется, среди них были две девушки, что, конечно, не играло никакой роли), исполнил свой супружеский долг и стал наконец готов к процессу изобретательства.

— Уф-ф, — сказал ректор, отпав от меня, — никогда не думал, что процесс размножения на вашей планете, Иабурк, происходит таким образом.

— Да вы вообще не способны думать, — сообщил я и покинул помещение, оставив ректора и студентов прикладывать холодные полотенца к лбам, покрытым синяками от моих супружеских действий.

Пещеру я нашел неподалеку от главного корпуса. Вообще-то это был ангар для субпространственных одноместных кораблей, но на какое-то время помещение можно было назвать пещерой — дело ведь не в названии, а в сути.

Я сел посреди пещеры и начал изобретать.

Сначала я изобрел способ перемещения между звездами без помощи звездолетов. Способ был древним как мир, и я удивлялся, почему моя восемнадцатая инкарнация, этот Иона Шекет, не додумался сам. Почему по земле он ходит пешком, а от звезды к звезде перемещается в громоздком и шумном аппарате? Ноги нужно разминать, вот что! Или они здесь даже не знают, что в ногах только правды нет, а энергии, необходимой для звездных прогулок, вполне достаточно? Ведь в пятках находятся приемник и излучатель космического биополя!

Я активизировал эти узлы в собственном организме и немедленно поднялся в воздух, вызвав изумление у рабочих, находившихся в пещере. С воплями ужаса они разбежались, а я попробовал сделать несколько шагов, болтая в воздухе ногами. Трудновато, конечно, но можно привыкнуть. У себя на Диркуне я обычно пользовался реактивными клапанами в своих нижних присосках, но здесь я такой возможности был, конечно, лишен.

С некоторым трудом я вылетел в широко раскрытую дверь пещеры и, увидев простор неба, пришел в экстаз — замечательное состояние, без которого не совершишь межзвездного перелета.

— Я вернусь! — сообщил я ректору, махавшему мне всеми пятью верхними конечностями, и ринулся вверх, отталкиваясь от воздуха пятками.

Вот что значит — оказаться в будущей инкарнации, не позаботившись узнать о ней больше, чем записано в наследственной программе. Откуда ж мне было знать, что этот тип, Иона Шекет, может жить только в атмосфере, да еще и кислородной? Едва я поднялся на высоту десяти километров, как почувствовал, что сейчас умру — здесь нечем было дышать.

Я опустился до уровня облаков и улегся на одно из них, чтобы подумать — нужно было изобрести что-нибудь, что позволило бы Шекету жить в вакууме. Как-то я уже изобретал для Аммариха Восьмого с половиной биомешок для вдыхания пустоты и даже получил благодарность — три удара плетью по каждой конечности. Можно было бы немного видоизменить процесс обмена и поверхностного натяжения…

Сделать это оказалось чуть сложнее, чем заставить пятки излучать поглощаемую ими энергию космоса. Но я справился — иначе я перестал бы себя уважать! — и, отдохнув на облаке, ринулся вверх, сразу оказавшись на орбите, где ожидали разрешения на посадку десятки звездолетов, прибывших на Камбикорн. Я видел, какая поднялась паника. Как же, человек за бортом! Да еще и ногами дрыгает, и морда синяя, а глаза излучают свет в невидимом ультрафиолетовом диапазоне…

Я помахал капитанам звездолетов рукой и начал погружение в атмосферу, решив, что для первого испытания сделал вполне достаточно. В конце концов, тело не мое, а Шекета, и я вовсе не был уверен, что, придя в себя, моя восемнадцатая инкарнация останется так уж довольна сделанными мной изменениями.

Я опустился на площадку перед ангаром-пещерой и бодро сказал подбежавшему ко мне ректору Миассу Евскариту:

— Скучно. Передайте Шекету, что я возвращаюсь к своему монарху Аммариху Восьмому с половиной. Пусть дальше сам разбирается.

После этого я закрыл глаза и тут же открыл их опять.

— Что? — сказал я, увидев с каким беспокойством смотрит на меня Миасс Евскарит. — Надеюсь, Иабурк не сделал с моим телом ничего предосудительного?

— Смотрите сами, Шекет, — пробормотал ректор и протянул мне небольшое зеркало.

М-да… Женщины меня любить не будут. Лицо приобрело синеватый оттенок, плечи раздались вширь. Я опустил взгляд и понял, что еще смущало Евскарита — я не стоял на земле, а висел над ней на высоте примерно двадцати сантиметров.

— Замечательно! — воскликнул я. — Вы ведь не станете отрицать, что моя восьмая инкарнация — замечательный изобретатель! Немедленно подам заявку: «Способ межзвездных путешествий с помощью излучения поглощенной космической биоэнергии».

Я представил себе, каким будет лицо у эксперта в Институте безумных изобретений, занявшего мое место и получающего сейчас мою зарплату. Именно к нему, своему преемнику, я собирался явиться — пешком! — чтобы подать заявку на изобретение. И пусть скажет, что оно не безумно!

Я попрощался с ректором и взмыл в воздух.

Я, КОТОРЫЙ БУДУ

Терять легче, чем приобретать. Мысль достаточно банальна и потому справедлива. Я убедился в этом на собственной, извините, шкуре, когда вознамерился отправиться пешком на астероид Церера, чтобы подать заявку на безумное изобретение нового способа космических путешествий.

Сначала все было нормально — я передвигался в безвоздушном пространстве, для видимости переставляя ноги, хотя вполне мог этого не делать. Пока я боролся с этим непривычным ощущением, позади осталась Луна, а потом я пролетел (или лучше сказать — прошел?) мимо какого-то безымянного астероида, и вот тогда-то мне начало казаться, что в моем организме происходят необратимые процессы весьма неприятного свойства.

Хорошо, что мимо пролетал «Нетаниягу» — лайнер компании Эль-Аль, совершавший рейс с Венеры в космопорт Бен-Гурион. Я постучал в иллюминатор смотровой рубки, и после минутного замешательства меня впустили на борт. И вовремя! Как только в шлюзовой камере появился воздух, я понял, что от моих предыдущих инкарнаций остались только воспоминания, а способность путешествовать пешком между планетами и звездами исчезла, как утренний туман.

— Шекет, — взволнованно сказал мне капитан «Нетаниягу» Моше Фридман, с которым мы как-то виделись на презентации новой модели звездолета, — Шекет, как вы меня напугали! Вы можете жить в пространстве?!

— Мог, — мрачно ответил я. — Меня обучил этому Иабурк, моя восьмая инкарнация, если хотите знать. Но этот негодяй оставил меня на произвол судьбы, и вот результат — я потерял свои приобретенные способности. Если бы не вы, капитан, я бы задохнулся, а потом лопнул бы от внутреннего давления…

— Куда вы направлялись, когда с вами приключилось это несчастье? — поинтересовался капитан Фридман.

— На Цереру, в патентный отдел Института безумных изобретений. Хотел подать заявку. Но теперь…

— Понимаю, — участливо сказал Фридман. — Я могу высадить вас на Луне, и вы продолжите полет в пояс астероидов на одном из лайнеров Эль-Аля. Думаю, компания с удовольствием оплатит вам билет.

— Нет, — твердо заявил я. — Что мне делать на Церере, если я ничего, оказывается, не изобрел? Летим на Землю, у меня возникла идея…

Идея была, на мой взгляд, замечательной, но осуществить ее я мог только на Камбикорне, планете, где располагался Оккультный институт. Поэтому, приземлившись на «Нетаниягу», я немедленно пересел на «Вилку» компании Марс-презент и без приключений добрался до знакомого мне космопорта Камбикорна.

— Шекет! — воскликнул ректор Оккультного института Миасс Евскарит, когда я переступил порог его кабинета. — Рад видеть вас в прежнем облике и полном здравии!

— А я не рад, — отрезал я. — Этот негодяй Иабурк, моя восьмая инкарнация, поступил со мной отвратительно, я едва не погиб. В результате я едва не перешел в следующую инкарнацию, о которой не имею ни малейшего представления!

— Понимаю вашу мысль, — протянул Миасс Евскарит. — Вы хотите попробовать вновь извлечь личность Иабурка и…

— Ни за что! — воскликнул я. — Слышать больше не желаю о своих прошлых инкарнациях. Это были неразвитые существа с вредными инстинктами.

— Недавно у вас было иное мнение, — пробормотал Миасс Евскарит.

— Творческий человек, — гордо сказал я, — меняет мнения каждый раз, когда меняются обстоятельства. Этим он отличается от личности нетворческой, способной прожить с одним-единственным убеждением всю жизнь!

— Конечно-конечно, — торопливо сказал ректор. — Тогда, уважаемый Шекет, чем вызвано ваше новое посещение?

— Я намерен познакомиться не с прошлыми своими инкарнациями, а с будущими!

— Но это невозможно, — растерянно сказал Миасс Евскарит. — Даже оккультные методы не способны извлечь из будущего ничего материального — вспомните пророков, прорицателей, ясновидцев… Вы хотите прозреть свои будущие сущности?

— Я хочу найти среди них изобретателя и войти с ним в контакт!

— Но это невозможно, — повторил ректор, и я понял, что напрасно это пятилапое создание было избрано Советом попечителей на высокую должность.

Не говоря больше ни слова, я повернулся и отправился в знакомую лабораторию, где в меня не так давно вселялась личность моей восьмой инкарнации — изобретателя Иабурка. Я заперся изнутри, не обращая внимания на вопли Миасса Евскарита, топтавшегося в коридоре, и приступил к выполнению задуманного.

Конечно, я не мог знать о моих инкарнациях, которые возникнут в будущем. Чтобы получить эту информацию, я должен был оказаться сам в будущем, еще более отдаленном. Именно этим я и собирался заняться. В конце концов, разве в мире, где живут души разумных существ после своей смерти, время имеет большое значение? Я ведь мог составить собственный натальный посмертный гороскоп и узнать, кем стану в будущей жизни. Я сотни раз проделывал подобное для своих клиентов, когда был хозяином фирмы «Душа». Зная, кем и когда мне предстоит воплотиться, я мог составить для моей будущей инкарнации обычную астрологическую карту, выяснить момент смерти, а потом составить посмертный гороскоп и узнать, каким станет мое очередное воплощение… В общем, понятно? Это называется методом последовательных приближений, ничего сложного, я вообще не понимал, почему прежде эта гениально простая мысль не приходила мне в голову. Поистине, даже самые талантливые люди бывают временами слепы, как новорожденные котята!

Миасс Евскарит продолжал колотить в дверь, но я не обращал внимания и закончил работу. Список получился внушительным, и я читал его с ощущением даже некоторой робости.

Вы представляете, моя следующая инкарнация должна была быть королевой бубаек на планете Амтлион! Честно говоря, я не знал, кто такие бубайки и где этот Амтлион расположен. Но сам факт — мне предстояло стать не кем-нибудь, а королевой, — наполнял меня гордостью. Я уж не говорю о том, что, прожив жизнь в облике королевы бубаек, я должен был воплотиться затем в великом, хотя и совершенно неразумном, обитателе солнечных недр, поглощающем плазму так же легко, как простой человек выпивает стакан крепкого чая. Солнечный обитатель, дай ему Бог здоровья, должен будет, судя по натальной карте, прожить аж три миллиона лет, можете себе представить! Он бы жил еще, но на Солнце произошла (или лучше сказать — произойдет) сильная магнитная буря, и от моей двадцатой инкарнации не останется даже нескольких целых электронов…

А вот потом мне предстояло явиться в мир… Это было то, что я искал! Великий изобретатель Грумпркос. Он (или, если хотите, не он, а я!) будет жить на планете, которая сейчас еще находилась в стадии формирования, и потому галактические ее координаты я не смог бы указать при всем желании.

— Привет! — сказал я своей будущей инкарнации, для изобретателя это было нечто вроде возгласа, пришедшего изнутри его сознания.

— Привет! — сказал он сам себе с некоторым недоумением, но, будучи личностью гениальной, немедленно понял, что происходит, и обратился ко мне на чистом галактическом наречии:

— О, Шекет! — сказал он (или, если быть точным, сказал себе я — из двадцать первой инкарнации в восемнадцатую). — Мне всегда хотелось поболтать с кем-нибудь из прежних воплощений, да все времени не находилось. Как живешь в своем двадцать первом веке?

— Замечательно, — сказал я, — но не будем о частностях. Я связался с тобой, потому что ты способен сделать нужное мне изобретение.

— Конечно, способен, — самодовольно согласился Грумпрокс. — Что ты хотел бы получить?

— Я хочу путешествовать в космосе без звездолетов, челноков и прочей механики с электроникой. Пешком, понимаешь? Это безумное изобретение я хочу запатентовать и…

— Понятно, — прервал меня Грумпрокс. — Конечно, я научу тебя, как жить и передвигаться в космосе. Но никаких патентов, имей в виду!

— Почему? — удивился я.

— Как же! Это ведь новейшие технологии, генетика на уровне атомов, открытие тридцать восьмого века! Если ты его запатентуешь, произойдет срыв исторического процесса, мир начнет развиваться по иной линии, все твои будущие инкарнации изменятся, я не возникну, ты не сможешь со мной связаться, я не смогу дать тебе…

— Понятно! — воскликнул я. — Значит, получить информацию из будущего так же невозможно, как отправиться в прошлое и убить свою бабушку?

— Конечно, — раздраженно сказала моя двадцать вторая инкарнация. — Мог бы и сам догадаться. Будь здоров.

И Грумпрокс исчез из моего сознания прежде, чем я успел задать ему еще один вопрос.

Но я не собирался сдаваться! В конце концов, у меня должны быть и другие инкарнации — двадцать пятая, тридцатая, сотая… Может, с ними окажется легче сговориться?

Миасс Евскарит продолжал нудно колотить в дверь, я пожелал ему успеха и вернулся к своим изысканиям. С инкарнацией номер двадцать три я общаться не стал — это был (будет!) огромный разумный паук на планете Аввзуроп, между нами не возникло не только симпатии, но даже понимания того, что мы — одна суть, только перемещенная во времени.

Двадцать четвертая инкарнация… Пожалуй, это было (будет! Когда я научусь правильно пользоваться временами глаголов?) лучшее, на что я мог рассчитывать! В двадцать четвертом воплощении я стану красавицей Модоной, которая будет жить между астероидами Юнона и Паллада в самом что ни на есть открытом космосе. Я стану женщиной, для которой полет между звездами — то же, что для меня — купание в бассейне. Я стану богиней, которая…

— О Модона! — сказал я, уверенный в том, что теперь научусь наконец плавать в космосе так же, как в Ярконе или Средиземном море.

— Пошел вон! — мрачно сказала красавица и пнула своим сознанием мое с такой силой, что я едва не провалился в собственную десятую инкарнацию — в век то ли четырнадцатый, то ли вообще десятый.

— Но… — пролепетал я.

— Когда вы наконец от меня отстанете? — кричала Модона. — Лезут и лезут! То вторая инкарнация, то пятая, теперь вот восемнадцатая! Житья нет! Если я красивая женщина, так ко мне можно приставать с непристойными предложениями?

— Но я… Совсем не… Я только хотел…

— Все вы только хотели! Пошел вон!

И все. Я очнулся на полу в лаборатории и увидел склонившегося надо мной ректора Миасса Евскарита. Он сломал-таки дверь, вот уж действительно — упорство, достойное лучшего применения.

— Ну что? — спросил он с беспокойством. — Получилось?

— Получилось, — мрачно сказал я. — Никогда бы не подумал, что буду способен сам с собой разговаривать в таком тоне…

— В каком?

Я промолчал, попрощался с Миассом Евскаритом, помахав ему рукой, и отбыл с Камбикорна первым же экспрессом. Не пешком, к сожалению, а в каюте первого класса.

ИХ БЫЛО ДВОЕ

Не так уж долго я был владельцем и единственным сотрудником астрологической фирмы «Ваша судьба после смерти», но время это запомнится мне надолго. Наверняка до конца жизни, а скорее всего — и после. И дело даже не в том, что мне довелось составлять посмертные натальные карты для людей, лично мне не очень, мягко говоря, симпатичных. Проблема в том, что я брал на себя ответственность за судьбы будущих поколений!

Приходит ко мне, например, господин Икс, называет время смерти любимого дедушки и просит рассказать, как помогают светила почившему в бозе родственнику на том свете. Я провожу анализ (Сатурн был в Козероге, Юпитер в Деве, а Солнце так вообще в точке весеннего равноденствия) и говорю: «Уважаемый господин Икс, ваш дед, светлая ему память, стал звездным вампиром в альтернативном мире, а в следующем воплощении ему предстоит трудиться на ниве народного образования в галактие Андромеды». Что делает господин Икс, для которого честь семьи важнее предсказаний какого-то астролога? Он отправляется к медиуму, вызывает дух дорогого дедушки и прописывает тому по первое число, отчего бедный дух, поняв, насколько его новое занятие противоречит законам морали, бросает свое ремесло, меняет судьбу вопреки собственной натальной карте и в результате является в следующем воплощении не через триста лет, как положено, а буквально на следующий день после злополучного сеанса спиритизма, и не в образе русской девочки, как было предсказано моим компьютером, а в виде медведя-гризли, единственной целью которого в этом мире становится обнаружение родственника и наказание его вместе с медиумом тем единственным способом, на который способны медведи. Результат — три трупа, один из которых принадлежит, естественно, бедному медведю, так и не понявшему какого черта он гонялся по всему городу за двумя бедолагами, не сделавшими ему (они так считали!) ничего плохого…

Вернувшись же в астральный мир, дух медведя (он же — дух дедушки господина Икс) занимается привычным для него делом — звездным вампиризмом.

Я не шучу, описанный случай действительно имел место в моей практике. Поэтому я старался тщательно отбирать клиентов, но тем не менее проколы все же происходили, и однажды мне пришлось спасаться бегством, причем я едва успел на борт улетавшего на Фомальгаут звездолета.

Дело было так.

Я сидел в офисе и смотрел сводку новостей. На Бинксе пригопы взорвали главную поминальню рукомахии. На Корпунаремесе местные гринульцы изгнали из метрополии большого фиргана и посадили на его место тучную бринту из стада. При желании все это можно было даже понять, поскольку сопровождалось стереофильмами, оставлявшими, правда, желать лучшего из-за помех, возникавших на трансгалактических линиях передач. Но настроение у меня было плохим — ни одного клиента за два месяца! — и я не мог уловить разницы между пригопами и гринульцами, что при моей квалификации, согласитесь, абсолютно непростительно.

В таком состоянии меня и застало некое существо, которое с большой натяжкой можно было причислить к виду хомо сапиенс. Росту в нем было всего метр восемьдесят, а фигурой оно походило на абстрактную статую Ельцина, российского президента конца прошлого века.

— Шекет? — спросило существо.

— Ну, Шекет, — невежливо ответил я. — Что нужно?

После такого приема ему бы уйти, не попрощавшись, но существо, видимо, не умело различать оттенки чужих настроений.

— Хочу, — сказало существо, — иметь посмертную натальную карту моего дорогого сыночка Ленечки.

«Бедный Ленечка! — мелькнула у меня мысль. — Ребенок, наверное, умер в младенчестве, вот мать так и убивается. Вся скрючилась, бедная».

— Когда же почил ваш… э-э… Ленечка? — осторожно спросил я, стараясь быть предельно тактичным.

— Да вы что, Шекет? — возмутилось существо, похожее на женщину не больше, чем я — на «Мисс Вселенная-2078». — Ленечка мой еще не родился. Мне еще почти два месяца носить его во чреве!

Пожалуй, она была права. Приглядевшись, действительно можно было, имея воображение, понять, что женщина, сидевшая передо мной, беременна и, может, даже на восьмом месяце.

— Тогда вы не по адресу, — заявил я, не желая отбивать хлеб у коллег. — Вам нужно будет обратиться к конвенциональному астрологу, причем после того, как ваш сын родится, поскольку для составления натальной карты необходимо знать точное время и…

— Шекет, — прервало меня существо, — я знаю, куда пришла. Видите ли, я сама немного медиум. И мне было видение, в котором я узнала изверга еврейского народа Адольфа Гитлера. Видение сказало, что собирается к воплощению в новой инкарнации и что придет в этот мир… о Господи… в образе сына моего Ленечки. Видение сказало еще, чтобы я берегла себя и не подвергала Ленечку испытаниям во чреве моем.

— Каким испытаниям? — насторожился я.

— Ну… Я, понимаете ли, дня не могу прожить без марсианской травки бубурей.

Бубурей! Эту гадость я попробовал только один раз, и мне было достаточно на все последующие жизни. Накурившись бубурея, можно увидеть не только дух Гитлера, но даже его лично в материальном теле. Когда-нибудь я расскажу об этом своем эксперименте, поскольку уверен, что читателю никогда не приходилось не только курить бубурей, но даже держать в руках этот невесомый бесцветный порошок.

— Так чего же вы от меня хотите? — спросил я, хотя понял, конечно, к чему клонит посетительница.

— Я не хочу носить в себе новое воплощение этого негодяя! — взвизгнула клиентка. — Вы должны, вы просто обязаны сказать мне, Шекет, кем был на самом деле мой будущий сын в своей прошлой жизни и как складывалось его существование между прошлым воплощением и нынешним!

С теоретической точки зрения задача, вообще говоря, была не из легких, но — очень интересная. Сатурн в тот день стоял, конечно, не в Весах, а в Козероге, но, в принципе, можно было…

— Хорошо, — сказал я. — Когда, по прогнозам врачей, вы должны разрешиться от бремени? Это, конечно, не точное время, но в первом приближении можно попытаться. Потом, когда вы родите вашего Ленечку, мы скоректируем результат, и я смогу точно сказать вам, какая личность придет в мир в воплощении вашего сына.

— Восьмого октября, — быстро сказала клиентка и, прежде чем я успел записать число, протянула мне чек на всю сумму гонорара. Видимо, она думала, что это увеличит потенциальные возможности моего компьютера.

Когда клиентка покидала кабинет, я понял, почему ее фигура показалась мне странной: женщина нацепила на себя переходное кольцо от шлюза космического челнока типа «Огурец», — видимо, какой-то умник посоветовал ей это народное средство, чтобы уберечь живот от косых взглядов завистниц.

Весь вечер я работал, не разгибая спины, вводя данные и перепроверяя результаты. Для контроля я подошел к проблеме с другой стороны: списал из энциклопедии точное время, когда Гитлер покончил жизнь самоубийством в своем бункере, и рассчитал для этого кровопийцы посмертную натальную карту. Потом сопоставил результат с тем, что получил для будущего сыночка моей клиентки (она так меня поразила, что я даже не спросил ее имени!), и вторично за этот долгий день испытал состояние шока.

У меня получилось, что, во-первых, клиентке предстояло родить двойню, во-вторых, что одним из младенцев действительно будет воплощение Гитлера, и, в-третьих (вот ведь воля рока!), второй младенец, о котором клиентка даже не упомянула, должен был стать новым воплощением никого иного, как Аттилы!

Почему эта женщина не пришла ко мне полгода назад? Я предложил бы ей сделать аборт и был бы счастлив, что спас человечество от новой напасти. А что можно было сделать сейчас?

Женщина явилась на следующий день и бухнулась в кресло: переходник от «Огурца» сам по себе большая тяжесть, а тут еще двойня…

— Ну что, Шекет? — спросила она нетерпеливо.

— Почему, — прервал ее я, — вы не сказали, что носите под сердцем два плода, а не один? Скрывать от астролога истину не…

— Как два? — возмутилась клиентка. — Один! Вот справка от врача!

Все было верно, но ведь и я не мог ошибиться! Если расчет показал два воплощения, значит — два.

И только тогда я понял, что все это могло означать. Гитлер и Аттила — две родственные души. На том свете они вполне могли найти друг друга, воссоединиться и в едином порыве решить начать новую жизнь в одном теле. Вы можете представить себе человеческое существо, в котором воплотились вместе души Гитлера и Аттилы?

Я — не мог.

Решение нужно было принимать незамедлительно: либо вернуть чек и заявить, что задача не имеет решения, либо сказать клиентке правду, от которой она могла лишиться рассудка, либо…

Я вспомнил о службе в зман-патруле и о том, как действовал, когда мне нужно было за долю секунды обезвредить агента иной цивилизации.

Я подошел к клиентке и потянул вверх переходное кольцо «Огурца». У бедной женщины перехватило дыхание, руки ее заколотили по воздуху, а кольцо между тем начало сжиматься согласно заложенной в нем стыковочной программе.

Спасителям человечества обычно ставят памятники после смерти, а при жизни их либо побивают камнями, либо подвергают длительным срокам тюремного заключения. Мне не нравилось ни то, ни другое. Поэтому, когда клиентка начала задыхаться, я схватил свой компьютер и бросился вон, на ходу набирая номер космопорта и заказывая билет на первый же рейс в любую сторону — лишь бы за пределы Солнечной системы. Через полчаса должен был стартовать к Фомальгауту «Эпигон», и я едва успел к закрытию люков.

За жизнь клиентки я не волновался — на улице наверняка услышали ее вопли и вызвали скорую с полицией. А вот Ленечке пришлось нелегко. Преждевременные роды — неприятная штука. Но согласитесь, разве у меня был другой выход?

Души Гитлера и Аттилы, поджидавшие своего срока для воплощения, остались в дураках, в тело новорожденного вселился некто, для явления которого пришел срок именно в этот момент, а человечество так и не узнало, от какой участи я его спас своим благородным, но уголовно наказуемым поступком.

Если для счастья людей нужно поступиться моралью, то… впрочем, это каждый решает для себя сам.

Лет десять спустя, когда я и думать забыл об этом происшествии, прервавшем мою карьеру неконвенционального астролога, на одной из планет системы Бинтураса меня застиг факс-буклет от некоей Лиоры Штеренмуттер.

«Шекет! — было сказано большими ментальными буквами. — Вы сделали мне очень больно, но я вас люблю. Мой Ленечка — самое нежное существо во Вселенной. Спасибо вам!»

Так я узнал, что мою последнюю клиентку звали Лиорой.

Но самое интересное: в тот же вечер я вытащил из подсознания компьютера старый файл и выяснил, кто же на самом деле воплотился в теле нежного и любимого Ленечки.

Вы не поверите — Лиора Штеренмуттер собственной персоной! Почему ей действительно не любить своего Ленечку как самое себя?

Остался, правда, без ответа вопрос: как могла Лиора пережить новое воплощение, да еще в теле своего сына, когда сама она еще далеко не закончила земной путь?

НАЗАД, В БУДУЩЕЕ

Я не любитель философии. Зачем нужно рассуждать о предмете, если можно подойти и потрогать искомый предмет своими руками? В прежние века, когда почти весь мир был для человека недосягаем, ему приходилось принимать позу мыслителя и рассуждениями постигать истину, которую он не мог постичь более простым способом. Но в наше-то время, когда, как говорится, космические корабли бороздят просторы Вселенной…

Правда, иногда без философии не обойтись и нашему брату-исследователю. Когда я получил письмо от бывшей клиентки Лиоры Штеренмуттер, философиеские размышления овладели мной, будто посетитель дома терпимости — падшей женщиной. Я пытался понять, каким образом новая инкарнация Лиоры могла явиться в мир в образе ее собственного сына Ленечки? Ведь ежу ясно: если ты помер, то обязан, хочешь-не хочешь, просуществовать какое-то время в астральном теле и только потом, спустя годы и даже века, получаешь возможность вернуться в этот мир, воплотившись в новорожденном существе и в большинстве случаев напрочь забыв о своей прежней жизни. Так? Так. Тогда скажите мне, каким образом рожденный Лиорой сын Ленечка мог стать новым воплощением самой Лиоры?

Передо мной была загадка, и я пытался решить ее философическими рассуждениями, поскольку не рассчитывал на помощь любимого компьютера, настолько выведенного из себя проблемой инкарнации госпожи Лиоры, что в течение уже трех часов безумная машина изображала из себя огромный, висевший в воздухе комнаты вопросительный знак.

Может, я ошибся в выкладках? В момент рождения пресловутого Ленечки Венера стояла на границе Девы и Льва, а Сатурн только что вошел в знак Скорпиона, при том что Луна… Нет, все правильно.

Должен сказать, что сидеть в философической позе долгое время очень затруднительно: по всем членам начинают бегать мурашки, хочется выпрямиться и прийти хоть к какому-нибудь выводу. Я так и сделал, потакая потребностям организма. Вывод, к которому я пришел, заключался в следующем: тот мир, куда мы уходим после смерти, по-видимому, мало отличается от этого, куда мы приходим, побывав в том мире. И если здесь существует зман-патруль, вмешивающийся в ход истории, то и там может существовать подобная организация. Почему бы духу Лиоры Штеренмуттер не стать в том мире зман-патрульным и не отправиться в прошлое, чтобы исправить какие-то неполадки в тамошней истории? Почему бы наконец этому злосчастному духу не оказаться во времени раньше, чем был рожден Лиорой ее сын Ленечка? И вот поступает сигнал к новому воплощению, а дух, видите ли, при исполнении, задание еще не выполнено, вернуться в свое время он не может. Приходится срочно воплощаться. Неприятно, когда тебя отрывают от выполнения боевого задания, но что делать — приказ есть приказ, и бедной Лиоре ничего не остается как воплотиться и стать по иронии судьбы собственным же ребенком, причем (вот злая судьбы, ничего не скажешь!) — мужского пола.

Сложная конструкция, согласен, но кто же приходит к простым выводам с помощью философических размышлений?

И вот тогда, решив эту проблему, я задал себе вопрос вопросов: а кто, собственно говоря, дает духу приказ немедленно воплотиться?

Вы понимаете, надеюсь, что никакие философические размышления не помогли бы мне получить ответ на этот прямой и нелицеприятный вопрос. Я пробовал обратиться к своему астрологическому компьютеру, но он все еще изображал из себя тихопомешанного и сообщил мне, что не намерен возвращаться к работе до решения проблемы собственного компьютерного воплощения в следующей жизни.

И что мне оставалось делать?

Поскольку астрология мне помочь не могла, я, подумав, направился к самому известному в системе Бинтураса прорицателю и прямо спросил, помнит ли он себя в прошлом своем воплощении.

— Конечно, — пожал плечами прорицатель и бросил на меня взгляд массой килограммов сто, от которого я едва увернулся. — В прошлой жизни я был великим полководцем Харамара.

Я не стал выражать сомнения, хотя мне уже приходилось встречать на этой планете трех аборигенов, утверждавших, что в прошлых жизнях находились в теле бравого Харамара, объединившего три века назад разрозненные племена на планете Баргинам.

— Допустим, — сказал я. — А между этой жизнью и прошлой? Что вы скажете об этом промежутке вашего существования?

Прорицатель бросил на меня взгляд полегче, килограммов десять, я и уворачиваться не стал, вытерпел удар и продолжил как ни в чем не бывало:

— Действительно, вы можете предсказать каждому, что его ждет через неделю. А слабо самого себя вспомнить?

— Не слабо, Шекет, — буркнул прорицатель, закрыв глаза — понял, должно быть, что, бросая на меня гневные взгляды, он не добьется моего отступления. — Нет, не слабо. Там я был духом, как и вы, Шекет. Вы ведь тоже не первую жизнь живете, я полагаю? Может, мой дух даже встречался с вашим там, где мы оба отдыхали от скуки этого мира.

Я вовсе не считал, что в этом мире так уж скучно, но и сейчас не стал возражать, не желая обидеть прорицателя, начавшего уже входить в транс — во всяком случае, он не только закрыл глаза, но и захрапел.

— Скажите же, дорогой прорицатель, — сказал я медленно, понизив голос, — кто приказал вашему духу воплотиться именно в вашем нынешнем теле? Почему ваш дух в какой-то момент вернулся в мир? Ведь не сам он принял такое дурацкое решение?

— Не сам принял… — повторил прорицатель замогильным голосом; должно быть, вещал он уже не из нашего мира, а из того, где был духом.

— А кто же… — начал я нетерпеливо, но прорицатель прервал меня.

— Иди ко мне, Шекет, — сказал он, — иди ко мне, и ты поймешь…

Куда это он меня приглашал? Сесть с ним рядом? Я и так придвинулся к нему больше, чем позволяли приличия. Погрузиться, как и он, в транс? Я не собирался этого делать, поскольку был специалистом совсем в другой области. Но прорицатель монотонно повторял одно и то же: «Иди ко мне, иди ко мне», и тогда я положил ладонь на его холодный и влажный лоб.

Это было ошибкой. Меня будто подняло над полом, вывернуло наизнанку и зашвырнуло в длинный черный туннель. Я увидел свет в его конце и полетел вперед, воображая себя реактивным самолетом, лишенным рулей управления. Вылетев на свежий воздух, я оказался в белом облаке, на котором возлежал знакомый прорицатель, а рядом…

Рядом, поджав ноги, сидел я сам, Иона Шекет, собственной персоной.

— Здрасьте, — выдавил я, тупо таращась на копию.

— Привет, — сказал Иона Шекет-второй, смерив меня скептическим взглядом.

— Ты как там оказался? — возмущенно заявил я. — Я еще вроде не умер, а когда умру, обойдусь без собственной копии.

— Послушай, — раздраженно сказал двойник, — ты чем там занимаешься, а? Посмертной астрологией? Зман-партулированием? Межзвездными путешествиями? Умный вроде человек, а не понимаешь, что если в твоем мире время течет в одну сторону, то здесь, в мире духов, оно вынужденно течь в обратном направлении. Только это и позволяет Вселенной существовать в стабильном состоянии, поскольку полное время, как ты понимаешь, равно нулю и никак не меняется, что бы ни происходило в мире.

— Вот как, — пробормотал я, начиная прозревать истину. — Значит, этот, — я показал на развалившегося на облаке прорицателя, — нагло врет, утверждая, что в прежнем воплощении был полководцем Харамара?

— Врет, — заявил мой дубль и пинком ноги сбросил прорицателя с облака обратно в черный туннель. — В прошлой своей жизни он будет… Нет, не скажу, не имею права. Факт тот, что в нынешнюю свою жизнь он явился из будущего воплощения, а не из прошлого, и ты тоже, и все прочие. Иначе и быть не может, ты сам поймешь, если задумаешься о природе времени.

— Почему же я не помню о том, кем был… э-э… в будущем? — промямлил я.

— Как ты можешь помнить об этом, болван ты этакий? — возмутился Шекет-второй. — Как ты можешь помнить будущее, если оно еще не случилось?

— Но если мое прежнее воплощение жило… будет жить… э-э… в будущем, а не в прошлом…

— Именно поэтому, — назидательно сказал двойник, — никто из людей не помнит и не может помнить своего прежнего воплощения. Это все равно, что помнить завтрашний дождь.

— Ага, — с сомнением сказал я. — Но ведь в моей квартире живет марсианская кошечка по имени Долли, которая помнит, что в прошлой жизни была никем иным, как премьер-министром Бен-Гурионом. Значит, дух кошечки пришел из прошлого, а не из будушего. Кто же прав?

— Я! — безапелляционно заявил Шекет-второй. — Видишь ли, уважаемый, Вселенная гораздо сложнее, чем представляется твоему тупому воображению. Есть, к примеру, материальные миры, где время сдвинуто на несколько столетий, а события протекают чуть иначе, чем в твоем мире, который тебе так мил. Там тоже есть свой Бен-Гурион и свой Израиль, и свой…

— Знаю, — нетерпеливо сказал я, — мы называем эти миры альтернативными или параллельными.

— А называй их хоть перпендикулярными! — возмутился дубль. — В твоем мире никак не может воплотиться дух именно того Бен-Гуриона, который был премьер-министром Израиля при основании государства!

— Чей же тогда…

— Бен-Гуриона, конечно, но из параллельной Вселенной, как ты ее называешь. Той, например, в которой Давид Бен-Гурион был не премьер-министром, а президентом, причем не первым, а вторым.

— Значит, если мне кажется, что в прежнем воплощении я был рабыней-наложницей у царя Соломона, то…

— То эта рабыня еще даже не родилась в том мире, где ей предстоит жить!

— Ну хорошо, — смирился я с неизбежным. — Но ты хоть можешь мне сказать, когда я отправлюсь в… ну, когда ты там… в общем…

— Да спроси прямо: когда я, Иона Шекет, отправлюсь в лучший мир? — воскликнул мой будущий дух. — И я тебе не отвечу, поскольку понятия об этом не имею: ведь это пока не только твое, но и мое будущее!

Должно быть, вид у меня был совершенно ошалелый, потому что Шекет смерил меня презрительным взглядом и удалился прочь, прыгая по облакам, как по подушкам. Облака заколыхались, я провалился в воздушную яму, которая оказалась ничем иным, как все тем же черным туннелем, и я вернулся в собственное тело смертельно утомленный пребыванием в мире духов.

— Ну что, Шекет, — спросил у меня прорицатель, успевший уже выйти из транса, — удалось вам узнать ответ на поставленный вопрос?

— Удалось, — вздохнул я. — Во всяком случае, теперь мне известно, что нечего надеяться на помощь духов. Они о нашем мире знают ровно столько же, сколько мы знаем о том, что произойдет на Земле лет через двести.

Заплатив прорицателю по счету, я вернулся на Землю, дав себе слово никогда больше не заниматься посмертной астрологией.