Ирландские танцы

Глава 20 Гражданство для мышки-норушки ​

— А вы уверены, мсье Марро, что эта картина художников Барбизонской школы? — неуверенно поинтересовался я. Про эту школу я знал только, что она была, и что ее представители писали пейзажи.

На самом-то деле, картина представляла собой жалкое зрелище — натянутый на новый подрамник холст, почерневший от времени, со сгибами, с облупившейся краской и пятнами, из-за чего вообще было сложно понять — пейзаж это, натюрморт или вообще портрет Наполеона. Как мне сказала мышка-норушка, коллекционная ценность такого полотна ноль. А уж в Лувре такая «картина» не нужна и с доплатой.

— С картинами, мсье Кустов, а особенно с теми, что пребывают в столь плачевном состоянии, всегда так, — наставительно произнес министр внутренних дел. — Загрязнения, дефекты и утраты, это бывает. Но если этим полотном займутся реставраторы, то через два, а может и три года, мы увидим, что это действительно работа… Руссо или Депре. В крайнем случае, кого-то из их последователей.

Марро рассуждал как заправский искусствовед, который еще и подрабатывает оценщиком краденого. Спорить не стану. Мария за этот холст целых пятьдесят или сто франков заплатила, жалко, если добро пропадет. А вдруг и на самом деле кто-то из старой школы? Если картину в ближайшее время мыши не съедят, то лет через сто-двести лет, с помощью каких-нибудь спектроскопов, это определят.

— Наверняка реставрационные работы будут стоить немалых денег, — осторожно подпихнул я министру тугой конвертик, который мсье Марро благосклонно прикрыл газеткой, а потом спихнул в выдвинутый ящик стола. — Госпожа Семеновская просила передать на благое дело.

— Прошение и ходатайство при вас? — спросил министр.

— Разумеется, — выложил я на стол прошение мадмуазель Семеновской о предоставление ей гражданства Франции, копию ее свидетельства о рождении, квитанции об уплате налогов, а также ходатайство-характеристика, подписанное кавалером ордена Почетного легиона, который уверял, что мадмуазель характеризуется самым наилучшим образом, поэтому она заслуживает права стать гражданкой Франции. Такое ходатайство, как мне говорили, стоит дорого и кавалеры ими не разбрасываются. Так я и не собираюсь разбрасываться.

— Министр культуры тоже замолвит словечко и присовокупит к нему свидетельство о том, что мадмуазель Семеновская передала в дар Франции бесценное полотно.

— Да, это очень хорошо, что будет еще и ходатайство министра культуры, — кивнул я, вытаскивая еще один конвертик, но тоньше. — И да, еще раз хочу отметить, что реставрационные работы стоят недешево.

Второй конвертик полетел вслед за первым.

— По понедельникам президент подписывает указы о предоставлении гражданства Франции за особые заслуги. В списке, как правило, человек пять-шесть, иногда и вообще никого. Некогда был установлен лимит на такие вещи, он строго соблюдается. Но не сомневаюсь, что мсье Мильеран оценит благородный жест вашей соотечественницы.

— Благодарю вас, мсье Марран.

Министра было за что благодарить. Если бы мышке-норушке ждать французского гражданства обычным образом, то можно прождать очень долго, лет пять, а то и десять. А если пойти «проторенным» путем, то ждать поменьше, а вот платить побольше. Наверное, даже с сто тысяч франков не уложишься. Сейчас же нам все это дело обошлось лишь в двадцать пять тысяч франков — двадцать министру внутренних дел и пять — министру культуры. Не такие и великие деньги для министров, но и не маленькие, но и дел-то всего ничего, а курочка по зернышку клюет, а сыта бывает. А данном случае министр вообще ни на что не рассчитывал, тут, ему еще и подарок. Но пусть будет. Не исключено, что министр внутренних дел мне еще пригодится.

Можно сказать, что мсье Марро сам предложил дать Семенцовой гражданство и указал методику получения. Правда, взамен я не стал поднимать шум из-за грубого отношения ко мне французских полицейских.

Надевать наручники на потерпевшего не принято. Более того — адвокаты, вцепившись в полицейских, начнут их терзать, а уж какой шум поднимут газеты!

Но здесь, среди трупов и непонятности, наручники на меня все-таки надели и отвезли в участок, где принялись допрашивать. Разумеется, к полицейском машине я шел не спеша, пытаясь рассмотреть лица убитых и раненых. Отчего-то ждал, что увижу среди них Яшку Блюмкина, но не нашел.

Вначале отнеслись грубовато, даже пытались кричать, но когда в участке появился инспектор, наоравший на подчиненных, «браслеты» с меня быстренько сняли и принялись извиняться. Кто-то из парней в форме даже сбегал за кофе. Потом в участок нагрянул сам комиссар полиции, который начал орать на инспектора. Откуда-то появилось вино, но никого не смутило, что потерпевший не пьет, а комиссар с инспектором начали пить сами. А вскоре зазвонил телефон, к трубке пригласили комиссара и тот, выслушав нечто неприятное, сообщил, что сюда едет сам министр…

Я только поразился, как быстро оповестили министра. С другой стороны — событие-то не рядовое. Стрельба в самом центре Парижа случается не часто. Это вам не разборки между враждующими группами русских эмигрантов, где-нибудь на окраине, когда наутро находят трупы.

И здесь, как с гибелью Кожевникова. И нам лишний шум не нужен, и им тоже. А то, что я побыл часок в наручниках, это и хорошо. Нет, в наручниках сидеть неприятно, даже след остался. Зато в данном случае оказались неправы французские полицейские, а ваш покорный слуга выступил в роли пострадавшего дважды. Первый раз, когда на меня напали, а так не должно быть в столице европейского государства, а во второй раз, когда по отношению к потерпевшему применили наручники — почти физическое насилие. Теперь я горделиво молчал, изображая оскорбленную невинность, а полиция испытывает чувство вины.

— Мсье Кустов, я могу что-то сделать лично для вас? — поинтересовался министр.

Думал я не особо долго. У меня уже и так была мысль явиться к министру, а тут, пофартило. Надо быть дураком, чтобы не воспользоваться моментом.

— Моя знакомая содержит в Париже антикварный салон. Она эмигрантка, из хорошей семьи. Мечтает стать француженкой.

— А я видел вашу супругу, очень милая дама, — улыбнулся министр. — Но у всех мужчин имеются хорошие знакомые. И даже не просто хорошие, а хорошенькие.

Ну да, хорошенькие… Так ведь, кому что нравится.

— Увы, я не знаю, как мне выполнить просьбу моей приятельницы… — вздохнул я.

— Если ваша знакомая содержит антикварный салон, то у нее может оказаться нечто такое, что представляет ценность для Франции.

Я призадумался. Что там может представлять интерес? Гравюры, сделанные на листах, вырванных из старинных книг? «Клюква», заложенная каким-нибудь прапорщиком? Или пара ветхих холстов, купленных по дурости?

— Ваша приятельница не является экспертом, поэтому она может передать нечто такое, что на самом-то деле и не является ценностью. Но она же этого не знает? — хитренько посмотрел на меня министр. — Оценивается не только сам дар, но и искренность добровольного дарителя. Разумеется, не всех, но иногда бывают исключения.

Что ж, понял, не дурак. Был бы дурак, не понял. С одной стороны — светиться знакомством с Семенцовой не стоило бы, а с другой — все равно уже засветился. Но наше знакомство с ней — не преступление, а помощь, которую оказывает торгпред своей соотечественнице вполне нормально и укладывается в норму мужского поведения. Зато французское гражданство Марии Николаевне пригодится.

— А еще, мсье Марро, если вам не трудно — прикажите вашим людям, чтобы вызвали мне такси, — попросил я. Представляю, какой у меня сейчас вид — рваные штаны, грязный пиджак, накинутый на окровавленную нательную рубашку.

— Куда вы хотите ехать? — поинтересовался министр. — Позвольте, я сам отвезу вас в дом графа.

— Нет, туда не надо! — замахал я руками. Не хватало, чтобы Наталья увидела меня в таком виде. — Лучше в торгпредство. Тут и ехать-то всего ничего.

И вот, ветхий холст, изображавший картину, привезен в здание МВД. Не сомневаюсь, что судьба «картины» окажется плачевной. Передадут в какой-нибудь музей, а там только пожмут плечами и забросят холст в подсобное помещение (отказаться от подарка министра нельзя), а скоро просто спишут за ветхостью.

— Как здоровье вашего коллеги? — спросил министр.

— Врачи творят чудеса, — похвалил я французских докторов из госпиталя Сен-Леруа, что сделали операцию моему водителю. — Пулю вытащили, парень молодой. Надеюсь, недельки через две выпишут.

— Да, война нас многому научила, — важно кивнул Марро. Пристально посмотрев на меня, полюбопытствовал: — А ваши хирурги смогли бы спасти вашего раненого?

Давать своих медиков в обиду я не стану. Вон, меня в свое время акушерка «затампонировала», а хирург из уездной больницы и пулю достал, и заштопал. Другой вопрос, что врачей у нас не хватает, а еще и с медикаментами проблема. Ответил так:

— У нас война длилась дольше, поэтому, наши врачи умеют не меньше, чем французские.

— Мсье министр, а что там с задержанными? — поинтересовался я.

— Вы с вашим водителем очень хорошо стреляете, — похвалил нас Марро. — Но к сожалению, для нас, для полиции, меткая стрельба — очень плохо. В автомобиле два трупа и один тяжелораненый, его сейчас бесполезно допрашивать. И вы двух убили сразу, один умер позже, не доехав до госпиталя, а еще один дает показания. Но…

Понятно, что в интересах следствия мне пока ничего не скажут. А уж просить, чтобы мне дали возможность поговорить с раненым — я даже и заикаться не буду. Это только у Агаты Кристи английский инспектор вместе с частным сыщиком приезжают во Францию, и комиссар полиции запускает их в свой кабинет, предоставляет все материалы дела, а потом разрешает вести расследование.

Другое дело, что кроме тех полицейских, что «сверху», имеются еще и простые трудяги, которые понимают, что никаких важных тайн они иностранцам не раскроют, а сотня франков карман не жмет. Так что, мне было известно, что нападавшие принадлежат к русским эмигрантам, все бывшие офицеры, недавно служившие у барона Врангеля. Личности их известны, установлен даже один адрес. Автомобиль был угнан, а все остальное покрыто мраком.

И что мы имеем? Какую пищу для размышления? Разве что, операция была продумана грамотно и могла бы закончиться вполне успешно, если бы мы с поручиком не испортили блестящий план. Узнать номер телефона торгпредства — не проблема, а о существовании склада тоже хорошо известно. Авто, выполнявшее роль «загонщика» гонит нас прямо на «номера». И организатор акции сведущ в человеческой психологии: если за тобой гонятся — надо бежать. Вот что мне не понравилось — так это мое собственное поведение. Получается, что меня так легко просчитать? Позвонили со склада, что-то сказали и начальник, срывается с места и бежит прямо под пули. И почему же так получилось?

Скорее всего, что я слишком расслабился. Последний раз меня пытались убить… Хм… А ведь уже и не помню. Кажется, это было давно, еще до Кронштадтского мятежа. И неудачный налет на торгпредство тоже был давненько. Нет, определенно зажрался. И повезло, что взял с собой браунинг, а у Лоботрясова отыскался наган.

У меня имелись вопросы. Первый и самый важный. Если беляки из команды Врангеля принялись буйствовать в Париже, значит, им позволили покинуть Турцию. Связаны ли врангелевцы с КРО? Понимаю, что в моей реальности они были связаны и организация стала называться РОВС. А вот как здесь дела обстоят?

Кто отдал приказ о моем устранении? Какой в этом практический смысл? Переговоры не сорвут, а на место убитого торгпреда явится новый.

Месть? Тоже как-то несерьезно. Если бы одиночка, то еще можно бы в это поверить, но организованная группа? Гильотину во Франции никто не отменял, дураков нет, подставлять свою шею.

Кажется, самому Врангелю я ничего плохого не сделал. Или все-таки сделал? Нет, барону немного (ладно, очень много) напакостил товарищ Аксенов, а вот причем здесь Кустов? Так на кого же было покушение — на Аксенова или на Кустова?

Ежели на Кустова, то как-нибудь да переживу. А вот если на Аксенова, то это плохо. Стало быть, не секрет, что под скромным обликом простого советского торговца скрывается матерый чекист. Вот здесь и такой фактор, как месть, свою роль сыграет. Помню, мой коллега Келлер, еще в Крыму, обозвал меня «серым» кардиналом ВЧК. Польстил, разумеется, но среди белогвардейцев могут так и считать.

Если исходить из самого худшего, то откуда «утечка»? В такие вещи, что меня кто-то увидел, опознал, я не верю. Эх, нет у меня здесь ни одного оперативника, которому я мог бы поручить расследование.

Разумеется, мсье Марро станет держать дело на контроле, полиция будет рыть землю и искать истину, но не хотелось бы, чтобы всплыла настоящая должность новоиспеченного кавалера Почетного легиона. И, желательно, чтобы первым истинную причину покушения я узнал чуточку раньше, нежели министр. Трудное это дело, но в госпитале, где лежат раненые белогвардейцы, имеется персонал. В коридоре, правда, дежурит полицейский, но смотрит не слишком бдительно. И медсестры с медбратьями могут что-то узнать, да и санитарки. Этим уже занимается Светлана Николаевна. Эх, что бы я без нее делал!

Полицию «подогрею», особенно инспектора, что ведет это дело. Самое интересное, что человек получит деньги за свою работу. Что тут плохого?

Книгочеев, разумеется, тоже сделает все, что сможет, но у него и другие задачи есть.

Сердечно попрощавшись с Марро, еще разок посмотрев на «шедевр», оставленный министру и мысленно еще разок ужаснувшись, пошел на выход.

— Такси? — подскочил ко мне мой охранник. Осмотревшись, добавил вполголоса: — Я репортеров в торгпредство отправил. Сказал, что вы там через час будете.

Я ведь уже обзаводился телохранителем, потом это дело как-то само-собой затихло, да и людей у меня маловато, чтобы использовать их для охраны собственной тушки, а еще — если захотят меня убить, так что стоит прихлопнуть еще и моего охранника? Но после покушения, о котором я доложил в Москву, последовал твердый приказ — обзавестись охраной. Вот, обзавелся. Точнее — мои «легионеры» подыскали мне своего сослуживца Елисея Коновалова,который воевал в Русском Легионе чести, был ранен, пролежал почти год в госпитале, поэтому не попал ни к Врангелю, ни в РККА, а после выздоровления, как и другие русские солдаты, застрявшие во Франции, оказался никому не нужен. Служил официантом, работал грузчиком, а потом целый год подвизался в охране какого-то американского дельца, приехавшего во Франции. Но свои дела американец закончил, а охрану брать с собой в Штаты не пожелал. Что ж, имеет опыт телохранителя — очень хорошо.

А парень за дело взялся рьяно. По открытой местности всегда шел первым, закрывая меня от возможных «обидчиков», а в толпе, наоборот, старался прикрыть мне спину, не разрешал заходить в помещение, пока он его не проверит. И уже не первый раз просил, чтобы я нанял еще одного человека. Мол, одному ему очень трудно за мной присматривать. Понимаю, но пусть и он меня поймет правильно — не очень-то я верю в охранительные службы. Пример тому — убийства и президентов, и всяких банкиров. А если бы я сам готовил бы на себя покушение — так ухайдакал бы торгпреда, как миленького. Плохо, что у меня нет какого-то расписания передвижений, но можно действовать так: установить дежурство возле особняка графа Комаровского. Там пара деревьев, есть где укрыться, неподалеку кафе, откуда все видно, а торгпред навещает супругу хотя бы раз в два дня. Отследить, а утречком встретить. Вот и все. Но нынче его главная задача — отбиваться от репортеров. Как же они достали!

Из министерства внутренних дел я поехал в госпиталь. Надо же навестить Лоботрясова, а заодно, хотя бы краешком глаза посмотреть — как там мои несостоявшиеся убийцы? Забавно, но и поручик, и нападавшие лежат в одном отделении, даже в одном коридоре. Ладно, что не в одной палате.

По дороге заскочили в лавку, закупили передачу для раненого — бутылку красного вина и фруктов. Пусть поправляется, витамины кушает, а заодно восстанавливает количество жидкости в организме. Конечно, кровь и сама восстановится, но здесь считается, что красное вино помогает.

В больницу меня впустили, вернее — там вообще оказался свободный вход. И ни вахтера, ни какого-нибудь санитара, отвечающего за пропускной режим, нет.

На втором этаже, около одной из палат сидел и грустил ажан.

— Елисей, с полицейским общий язык найдешь? — поинтересовался я.

— А кто его знает, Олег Васильевич, может и найду. А может и нет, — пожал плечами Коновалов.

— Тогда просто иди знакомится, а я пока раненого навещу, — приказал я.

Телохранитель немного поколебался, но решив, что шефу в госпитале опасность не грозит, пошел знакомится с полицейским.

В палате, где лежал раненный Лоботрясов, пребывало еще человек семь. И запах был такой… Своеобразный, больничный. Терпеть не могу этого запаха.

А вот и мой раненый. Лежит, бедолага, весь бледный, забинтованный, зато на тумбочке у него уже стоит бутылка вина, стоит глубокая миска, заполненная румяными яблоками и спелыми апельсинами. Видимо, кто-то уже навещал парня, а ход мыслей у этого человека совпал с моим. Вино и фрукты для поправления здоровья.

— Здравствуйте, дорогой вы мой человек, — поприветствовал я раненого, усаживаясь на табурет, стоявший перед кроватью. Чтобы поставить свою передачку, пришлось потеснить уже имеющиеся припасы.

— Олег Васильевич, здравствуйте, — отозвался Лоботрясов. — Спасибо, что навестили… А еще, можно вам кое-что сказать? Не очень приятное, правда.

— Говорите, не стесняйтесь, — предложил я, слегка удивившись. Понимаю, что парень не особо доволен. Хотел устроиться на хорошую работу, а вместо этого попал под пулю. Но тут уж моей вины нет. Специфика службы, скажем так.

— Гад ты, товарищ Кустов. А еще — гад и сволочь.

Ну ни хрена себе! Что ж, сильно обижаться на экс-поручика не стану, спишу на его ранение.

— Гад, да еще и сволочь, — хмыкнул я. — Что ж, коли вы так считаете, то после выздоровления и выписки из госпиталя, я вас на службе держать не стану. Получите выходное пособие, компенсацию за ранение и, до свидания. Если собираетесь вернуться в Россию, справку от торгпредства я вам выпишу. Этой справки с моей подписью хватит до Латвии, а там явитесь в наше посольство, вам выпишут новый документ. Через границу переберетесь, вот вам и родина.

Решив, что разговор окончен, я встал.

— Олег Васильевич, подождите, — ухватил меня раненый за полу пиджака. — А почему вы меня увольняете?

— А что с вами прикажете делать? — удивился я. — Вы сами высказали о своем начальнике, то, что вы думаете. А какой же начальник станет такое терпеть? Понимаю, что вы недовольны, вас ранили, но вы знали, куда устраиваетесь на работу. Так что, лучше отцепитесь от моего пиджака — у меня больше одежды не осталось.

— Олег Васильевич, вы меня не поняли. Вы гад и сволочь в другом значении. Не как начальник — начальник вы неплохой, и как человек вы мне нравитесь.

— Владимир, ты толком поясни, — перешел я на ты. — Либо я неплохой человек, либо сволочь. Меня и сволочью называли, и гадом, и неплохим человеком. Но всегда по отдельности. А чтобы все сразу, так еще меня ни разу не было.

— Ладно, товарищ начальник, как на духу. Меня Машенька Семеновская навещала, — мрачно сказал раненый.

— А, так это она вам передачку и принесла!

Что-то никак не подумал, что мадмуазель Семенцова- Семеновская озаботится о здоровье своего поклонника.

— Она и принесла. Принесла, а еще и поцеловала. Сказала — мол, ты молодец!

— Ну вот, Мария тебе передачку принесла, похвалила, поцеловала, а я гад и сволочь? — продолжал недоумевать я.

— Поцеловала, а потом сказала — мол, спасибо, что ты самого лучшего человека в мире спас.