Исчезновение Аткинсонов

Уже несколько месяцев я не видел моего друга Шерлока Холмса: напряженно работая каждый в своей сфере деятельности, мы не находили времени для визитов вежливости и прочих светских условностей. Зайдя к нему в тот вечер, я лишь по случайности застал его дома.

— Ватсон! — воскликнул Холмс, когда миссис Хадсон провела меня в комнату. — Садитесь, друг мой. Надеюсь, вы не слишком тяжело переносите нынешние холода?

Я согрел руки у огня и расположился в предложенном кресле, а затем отпустил несколько замечаний насчет того, что в последние годы зимы стали суровее. Мой друг ударился в пространные рассуждения о метеорологии, климатологии и прочем в том же духе.

Налив себе бренди, я приготовился с приятностью скоротать вечер.

Между тем мой друг приводил все новые и новые примеры неприветливого климата, с каким ему доводилось сталкиваться во время своих путешествий. Я удвоил внимание: при всей нашей дружбе достойно сожаления, что Холмс редко считает нужным посвящать меня в детали происшествий, случавшихся с ним в ходе его странствий по Востоку и относящихся к периоду, который в записках о выдающейся карьере моего друга я назвал Великой Паузой.

В тот вечер он рассказывал о них весьма туманно, однако вдруг по какому-то случаю заметил:

— Конечно, мне довелось и самому столкнуться с муссоном. Это было, когда я отправился из Тибета южнее, на Цейлон, чтобы вновь встретиться со старым приятелем…

Я наклонился вперед, тотчас ухватившись за слово «вновь».

— Вы хотите сказать, Холмс, что посещали остров и до девяносто четвертого?

Осознав свою оплошность, мой друг с наигранным безразличием отмахнулся:

— Так, одно пустяковое дельце в городе Тринкомали в восемьдесят восьмом…

— Вы там вели самое настоящее расследование? — произнес я умоляюще. — Но почему вы никогда об этом не упоминали?

— Незначительное дело, Ватсон, к тому же совершенно неинтересное. И потом, я поклялся Королевской цейлонской чайной компании соблюдать полнейшую тайну. Ну так вот, что касается природы муссонных дождей…

И мой друг быстро перешел от тринкомалийского дела к азиатским тропическим ливням.

Ближе к полуночи я откланялся и в ближайшие несколько недель, занимаясь своими обычными делами, едва ли вспоминал об этом вечернем разговоре.

Я почти забыл об этой истории, когда месяц спустя зашел к моему другу и снова застал его дома. Он провел меня к камину и уговорил пропустить рюмочку бренди.

Спустя некоторое время он небрежно махнул рукой в сторону распечатанного письма, лежащего на столе возле его кресла.

— Помните, когда вы навещали меня в прошлый раз, я упоминал о небольшом деле в цейлонском Тринкомали и о том, что Королевская чайная компания запретила мне разглашать подробности?

Заинтригованный, я выпрямился в кресле:

— Конечно помню. И что же?

— Похоже, запрет больше не действует, Ватсон, — непринужденно сообщил Холмс. — Три недели назад я получил послание от моего тамошнего друга. Он пишет, что у компании настали трудные времена и она обанкротилась. Так что больше ничто не препятствует мне поведать вам эту историю.

Он принялся набивать трубку табаком, который хранил в потрепанной туфле: он всегда держал ее в укромном уголке рядом с креслом. Вскоре нас окутал едкий сизый дым; я отхлебнул бренди и весь обратился в слух, как происходило уже не раз, когда я представлял собой аудиторию, на которой мой друг упражнялся в ораторском искусстве.

— Помните необыкновенное дело «Глории Скотт», когда моя помощь потребовалась Виктору Тревору, моему университетскому приятелю?

— Безусловно, помню, — отозвался я. Это дело принадлежит к числу тех, которые я записал во время долгой заграничной отлучки Холмса.

— На много лет я потерял всякую связь с Тревором, однако в конце концов узнал через нашего общего друга, что он отправился на Цейлон в надежде устроиться там управляющим чайной плантацией или кем-то в этом роде. Но больше я о нем ничего не слышал… Ничего — до восемьдесят восьмого года, когда я получил от своего давнего друга письмо, составленное в таких выражениях, что мне стало ясно: ему требуется мое содействие. Он почти молил, чтобы я приехал на этот далекий остров, и даже приложил билеты на пароход Ост-Индской компании, туда и обратно. Более того, он пообещал оплатить все расходы, связанные с моим пребыванием на острове. Далее он вкратце обрисовывал дело, которое уже целых три месяца озадачивало и моего друга, и его нанимателей — Цейлонскую чайную компанию.

Я счел детали этой истории достаточно интригующими, а мольбы моего друга — достаточно убедительными, чтобы совершить плавание в эти тропические широты. В то время, Ватсон, меня не особенно отягощали какие-либо иные заботы. И вот вскоре после вашей женитьбы я привел дела в порядок, собрал вещи и отплыл к далеким берегам на «Царице Востока». В пути я всецело погрузился в изучение подробностей, которые Тревор поведал мне в своей несколько торопливой депеше.

Братья Аткинсон, Брюс и Уильям, цейлонские соседи Виктора Тревора, уехали из Англии лет за десять до описываемых событий и отправились на Восток, намереваясь сколотить состояние. Все это десятилетие они работали на Королевскую цейлонскую чайную компанию в самых разных местах острова, а последние два года управляли плантацией возле Тринкомали, на которой трудились около сотни туземных рабочих. Судя по всему, братьев, отличавшихся честностью и прямодушием, полюбили и цейлонцы, и собратья-плантаторы из числа европейских переселенцев, и другие предприниматели. Мой друг Виктор Тревор нередко навещал их на плантации. По его словам, они были душой тамошнего общества. Как часто случается в этой среде, ни тот ни другой так и не женился. Оба жили работой. Врагов у них не было.

Исчезли они столь же внезапно, сколь и таинственно. Видимо, это случилось ранним утром первого февраля: бой видел накануне вечером, как они возвращаются домой, но наутро их не там не оказалось. Вопреки своему обыкновению, в шесть часов они не явились к завтраку, а в семь не пришли на традиционный обход плантации. В девять утра об их отсутствии сообщили Тринкомалийской колониальной полиции, а мой друг Тревор узнал об этом исчезновении лишь к полудню. Он отправился на плантацию, а через несколько минут туда прибыл и полицейский сержант. Вместе они обыскали дом и сочли, что все в порядке, если не считать гостиной, где они обнаружили разбитую газовую лампу и перевернутый стол. Полицейский, который вел расследование, счел эти улики подозрительными, поскольку они свидетельствовали о драке и насилии. Но Тревор отметил, что стол стоял у открытого окна и ветер колыхал тяжелую штору. Вполне возможно, что именно этим обстоятельством и объяснялся беспорядок в комнате.

Они обыскали всю плантацию и даже прилегающие к ней участки, однако так никого и не нашли. Затем они опросили помощников управляющих, а также местных рабочих, но те сообщили, что не замечали ничего подозрительного или хотя бы просто заслуживающего внимания. С того самого дня, то есть с первого февраля тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года, и до того дня, когда Тревор написал мне свое послание, о братьях Аткинсон не было ни слуху ни духу. Казалось, они в то утро вышли из дому и исчезли с лица земли.

Рассказ Тревора, конечно, отличался известной избирательностью и не позволял прийти к определенным выводам. Мне требовалось еще многое узнать о делах братьев, прежде чем я сумел бы составить мнение об этом случае. Когда «Царица Востока» пришвартовалась в Джаффне, мне уже не терпелось приступить к расследованию.

Виктор Тревор встретил меня на пристани, и мы отправились в его двуколке на юг, в Тринкомали. Прошедшие годы мало изменили моего университетского товарища. На протяжении всего пути мы рассказывали друг другу о том, чем занимались во время нашей разлуки. Мне предстояло жить собственно на плантации Аткинсонов, за которой Тревор надзирал в их отсутствие. Когда мы прибыли на место, час был уже поздний. Не успел я начать расспрашивать моего друга о подробностях дела, как он предложил отправиться на боковую, а уже утром обсудить причины, побудившие его вызвать меня сюда.

Рассвет в тех краях, Ватсон, являет собой настоящее чудо! На другое утро я поднялся рано и, выйдя на веранду, стал свидетелем быстрого превращения ночи в день. Земля окутана мраком, а в следующую минуту золотистый солнечный свет озаряет безбрежное ярко-зеленое море чайных кустов, и тени, залегшие в долинах, кажутся гуще. Мой друг уже встал, и мы позавтракали вместе с ним в столовой, за огромным дубовым столом. Нам подавали великолепную копченую селедку и яйца пашот.

— Видно, Аткинсоны любили играть в карты, — заметил я, указывая на столешницу. — В бридж, если не ошибаюсь.

— Как всегда, ваш дедуктивный метод на высоте, — отозвался Тревор. — Помните, как вы изумили моего отца при вашей первой встрече? А теперь, прошу вас, дайте объяснение.

— Нет ничего проще. Обратите внимание, в каких местах протерта полировка. Вот здесь лежали карты каждого из игроков, а две отметины меньшего размера — по обе стороны от того места в центре стола, где лежала колода: по окончании каждой партии ее поднимали.

— Замечательно.

— Далее. Три из четырех игроков — правши, а четвертый — нет. Это видно по бороздкам в том налете, которым лак покрылся от влажности: они глубже справа или слева от игрока. Вы левша, Виктор, и я делаю вывод, что вы частенько сидели тут в гостях за вистом.

— За прошедшую пару лет — дважды в неделю, Холмс, — сообщил он, покачивая головой.

— А еще я могу сделать вывод, что играли вы на деньги, пусть и совсем небольшие. Доказательство — эти царапины, здесь и тут.

При этих словах мой друг покраснел.

— Что ж, — не без гордости заявил он, — ставки лишь добавляют интереса игре, Холмс.

— Сам я не любитель азартных игр, — произнес я. — Научный анализ доказывает, что участник этой забавы никогда не выиграет и даже скорее всего в конце концов разорится, если не вмешаются случай и удача. А я никогда не верил в счастливый случай.

Мы окончили завтрак, и я попросил показать мне дом и выразил желание задать кое-какие вопросы старшему бою Аткинсонов и их экономке.

Виктор провел меня в гостиную, просторную комнату, откуда открывался великолепный вид на залитые солнцем террасные поля плантации. Над камином висел масляный портрет братьев — высокие мужчины лет тридцати пяти, с соломенными волосами, позировали с винтовками по обе стороны от поверженного тигра.

— Я ничего не трогал, здесь все как было в то утро, когда исчезли братья, — сообщил Тревор. — Обратите внимание на стол и газовую лампу.

Как он и упоминал в письме, перевернутый стол и разбитая лампа сами по себе еще ничего не значили. Ветер, колышущий штору в открытом окне, вполне мог причинить этот небольшой ущерб.

— В ночь их исчезновения двери были заперты? — спросил я.

— В этих краях такая предосторожность не в обычае, — заметил он. — Если доверяешь слугам, в ней нет никакой необходимости…

Мы прошли весь дом, комнату за комнатой, и за все это время я не обнаружил ничего необычного или примечательного. Наконец мы встали на веранде, созерцая изумрудные холмы имения.

— Скажите, Виктор, а братьям случалось уходить на прогулку или куда-то уезжать, не поставив в известность друзей и прислугу?

— Безусловно, нет. Интересы здешнего поместья они ставили превыше всего. Они вели дела чрезвычайно добросовестно и никуда бы не отправились, не сообщив кому-то из своих нанимателей. Дважды в год они плавали на неделю в Мадрас, чтобы навестить знакомых. На Рождество и полгода спустя, в конце июня.

— Значит, их февральское исчезновение никак не может означать поездку в Мадрас?

— Разумеется, нет! Мы проверили эту возможность, справившись в пароходной конторе в Тринкомали.

— А услугами какой компании братья пользовались, когда бывали в Индии?

— Компании «Мадрас лайн». В городе у них есть отделения.

— Может быть, я сам загляну к ним в ходе своих изысканий, — заметил я.

Из кухни вызвали старшего боя, и я принялся его расспрашивать. «Бой» означает «мальчик», но этот слуга оказался крошечным, высохшим, морщинистым тамилом сильно за пятьдесят. Он вежливо сообщил мне множество сведений, однако не сумел пролить свет на загадочное исчезновение своих хозяев. Я задал ему обычные в таких случаях вопросы, начиная с того, не заметил ли он той ночью чего-то необычного (нет, не заметил), и кончая тем, пользовались ли братья любовью и уважением окружающих (да, пользовались). Наконец я осведомился:

— А что, по-вашему, случилось с мастером Брюсом и мастером Уильямом?

Его глаза наполнились слезами, и он прошептал:

— Очень я боюсь за их жизнь, мистер Холмс.

— Вот как. Почему же?

Маленький тамил покачал головой.

— Их духи бродят по ночам, — сообщил он.

Я переглянулся с Тревором.

— Да? А почему вы так уверены в этом?

— Сам-то я их не видал и не слыхал, но кухонные мальчишки говорили, что по ночам их жалобные стоны доносились откуда-то с окрестных холмов. Их духи не оставят это поместье в покое, пока их врагов не предадут суду.

Несколько минут я обдумывал его слова, воображая себе всяческие темные дела под ярким солнцем этой экваториальной страны. Затем я отпустил старшего боя и повернулся к Тревору:

— Что вы об этом думаете, друг мой?

— Нечего и думать, Холмс! Чистой воды предрассудки и суеверия. На свете нет людей более подверженных таким фантазиям, чем исконные обитатели этого острова. Видимо, они просто услышали, как трубит слон, и поспешили сделать неверный вывод.

— А нельзя ли мне перемолвиться словом с экономкой?

Тревор сообщил мне, что девушка, которая служила у братьев перед тем, как они пропали, больше не работает в доме.

— Она беременна и вскоре после исчезновения братьев захворала. Уже три месяца не встает с постели. Живет она в хижине на краю поместья. На раннем сроке беременности, когда она впервые выказала признаки болезни, братья пригласили к ней врача. С тех пор он регулярно ее навещает. Если пожелаете, мы позже зайдем к ней и узнаем, есть ли ей что добавить к уже полученным вами сведениям. А теперь, может быть, я покажу вам имение, пока солнце не слишком высоко? Мне все равно надо провести утренний осмотр владений. Если вы соблаговолите ко мне присоединиться…

Мы сели в двуколку и затряслись по дороге, проложенной по красной земле поместья и покрытой глубокими рытвинами. Время от времени Тревор натягивал вожжи, заставляя лошадь остановиться, после чего слезал на землю и заводил с туземными работниками разговор, длившийся не одну минуту. За час до полудня, когда солнце припекало, словно небесная жаровня, Тревор остановил коляску у самой границы имения, спрыгнул вниз и бодрым шагом прошел через кусты, доходившие ему до колен, чтобы поговорить с работником, который склонился, осматривая почву. Тем временем я, несмотря на палящий зной, предпочел выбраться из-под полога коляски и размять ноги.

По пути я осмотрел некоторое количество чайных кустов. Я кое-что почерпнул из своих давних ботанических штудий и немного разбирался в этих растениях. В конце концов я подошел к Тревору, заинтересовавшись его непонятной для профанов беседой с работником. Они обсуждали состав и строение почвы. Улучив мгновение, я вмешался:

— А может ли это сказываться на состоянии флоры в здешних краях?

— Не знал, что вы еще и ботаник, Холмс, — заметил Тревор.

— За долгие годы благодаря чтению я кое-чего нахватался, — ответил я. — Если не ошибаюсь, эти растения поражены Elsinoe thaea — крапчатой паршой.

Управляющий кивнул:

— И не только на этом участке, Холмс. Половина кустов по всей плантации подхватили крапчатку. — Тревор указал на широкую полосу земли у границы плантации. — Восточные угодья в нынешнем сезоне не дадут урожая. Когда в феврале я принял на себя руководство, то сразу же распорядился закрыть всю эту территорию, запереть склады, где сушился собранный чай, и проследил, чтобы никто не приближался к этим полям, а не то разнесут паршу.

— Как вы думаете, Аткинсоны перед своим исчезновением уже знали об этом заболевании? — поинтересовался я.

Тревор некоторое время обдумывал мой вопрос.

— Такое возможно, Холмс. Даже вероятно. — Какое-то время он молчал и наконец спросил: — А что такое? Вы считаете, это может иметь отношение к делу?

— Об этом пока рано говорить, — заметил я. — Но это обстоятельство следует принять во внимание.

Пока мы стояли там, на склоне холма, нас успела окружить кучка любопытных работников. Они что-то залопотали по-сингальски, и Тревор, похоже, наконец рассердился и осадил их — тоже на их родном наречии. Они тут же пристыженно умолкли.

— Что они сказали? — осведомился я.

— Снова болтовня насчет потусторонних сил, — ответил Тревор. — Уверяют, будто полгода назад, сразу после того, как пропали Брюс и Уильям, они слышали завывания их духов, доносившиеся ночью с этого участка. Разумеется, полнейшая чепуха.

Распрощавшись с работниками, мы поехали на восток, в сторону города Тринкомали.

— Имение занимает больше пяти квадратных миль, — поведал мне Тревор. — На восточном краю, который граничит с городом, живут туземцы. Экономку Аткинсонов содержат в больничной хижине.

Вскоре мы приблизились к больнице, хотя столь оптимистичное наименование вряд ли подходило строению, наспех сколоченному из досок и брусьев. В сущности, это был сарай, где стояли четыре койки, лишь одна из которых оказалась занята. Врач, индиец лет восьмидесяти с лишним, провел нас к больной девушке — Анье Амала.

— Не больше двух минут, господа, — попросил он. — Бедняжка слишком слаба.

Девушка едва вышла из подросткового возраста. На ее хмуром лбу блестели капельки пота. Она наблюдала за нами с какой-то опаской, и я, садясь рядом с койкой, поспешил ее успокоить.

— Я только задам вам несколько простых вопросов, — начал я. — Это не отнимет много времени.

Затравленным взглядом она посмотрела сначала на доктора, затем на Тревора, а потом уже на меня. Кивнула, в смятении облизнула губы.

— Вы долго работали у братьев? — спросил я.

Почти неслышным шепотом она ответила:

— Я работала у Уильяма и Брюса почти два года, сэр. Они хорошо со мной обращались, они добрые хозяева. Я расстроилась очень-очень, когда они пропали.

— Работники в имении считают, что братья погибли, Анья. Что вы об этом думаете?

Она покачала головой, и от этого движения из-под ее тяжелых век по коричневым щекам потекли слезы.

— Я… я… нет, я и думать об этом не хочу!

Я похлопал ее по руке:

— Ну будет, будет. Мы сделаем все возможное, чтобы разрешить эту загадку.

Врач жестом показал, что девушке пора отдохнуть, и мы удалились, поблагодарив ее за то, что она уделила нам время.

Вернувшись в дом, мы пообедали на тенистой веранде, после чего я укрылся в своей комнате, где и проспал несколько часов, пережидая жару. Ужин в тот вечер носил официальный характер: явились несколько хозяев близлежащих плантаций с женами. Наше расследование, конечно, стало главной темой разговора, и гости выдвинули с дюжину самых невероятных и причудливых объяснений случившегося.

— Мне все совершенно ясно, — проговорила одна престарелая дама, супруга отставного плантатора. — Аткинсонам грозил неминуемый финансовый крах, вот они и решили скрыться. Сбежали, как воры, под покровом ночи, а сейчас, в эту самую минуту, должно быть, наслаждаются светской жизнью где-нибудь в Куала-Лумпуре.

— Чушь и ерунда, — отозвался кто-то. — Все суда, покидавшие остров, тогда же обыскали. Братьев ни на одном из них не оказалось.

— Но вы допускаете, что братья способны на такую хитрость? — спросил я.

Среди собравшихся воцарилось неловкое молчание. Всегда неприятно, когда подозрение падает на былых друзей, славившихся безупречной репутацией.

Вскорости разговор перешел на положение дел в колонии, и я, извинившись, удалился к себе.

На другое утро после завтрака я объявил Тревору, что желаю посетить Тринкомали, и он обеспечил меня двуколкой с возницей.

Тринкомали — маленький городок, где главную улицу украшают каменные дома в колониальном стиле, а строения попроще во множестве теснятся по окраинам. Я вышел из коляски на главной улице, которая тянется вдоль горного хребта и составляет несколько сот ярдов в длину. Первым делом я решил наведаться в управление Колониальной полиции — внушительных размеров здание, которое трудно пропустить. После нескончаемых бюрократических формальностей, на которых зиждутся подобные заведения, меня наконец провели в кабинет сержанта Мортимера, ответственного по делу Аткинсонов.

— Мистер Холмс, — произнес он, вставая из-за стола, чтобы пожать мне руку. — Я уже слышал, что вы взялись за это дело. Знайте, я буду вам очень благодарен за любой проблеск света в этой истории. Не стану скрывать, меня она сбила с толку. — Он устремил на меня пронзительный взгляд. — Позвольте спросить, как продвигается ваше расследование?

Я рассказал ему, что провел на острове чуть больше суток и пока мало что узнал.

— Но я с радостью выслушал бы ваши предположения, — добавил я. — Ходят упорные слухи, что в имении, которым управляли Аткинсоны, дела шли все хуже и хуже, вот почему, не желая испытать на себе гнев владельцев, братья бежали из страны.

Сержант задумчиво пожевал губами.

— Ну, поместье не то чтобы процветало, это-то я могу подтвердить. Хотя, честно говоря, не понимаю, зачем бы им удирать. Чтобы исключить такую возможность, я посылал своих людей во все порты, они дежурили там две недели после их исчезновения.

— В ходе своего расследования вы принимали во внимание финансовые обстоятельства?

— А как же. Я навел справки в местном банке. Они перебрали по счетам примерно тысячу фунтов. Братья… как бы это сказать… любили иногда пощекотать себе нервы и рискнуть.

— Иными словами, они играли в карты и проигрывали?

— Так говорят, — подтвердил сержант Мортимер. — Но я узнавал, не водилось ли за ними каких-то непомерных карточных долгов. Насколько мне известно, нет. Это дело ставит меня в тупик, мистер Холмс.

— А может быть, враги умыкнули братьев из дома и убили? — предположил я.

— Будь у них враги, я бы обдумал эту идею, — проговорил сержант. — Но я хорошо знал братьев, и, не считая их склонности к азартным играм, люди они были самые что ни на есть нравственные. У них в целом мире не было ни единого недруга.

Мы еще поговорили об этом деле, но больше я ничего так и не выяснил и вскоре, поблагодарив сержанта, отправился восвояси.

Я решил заглянуть в контору «Мадрас лайн», расположенную в обшитом досками здании поблизости от полицейского управления. Усталая женщина в ярко-красном сари едва подняла на меня глаза, продолжая прилежно переписывать счета и накладные. Я представился и изложил свое дело. Она весьма резко ответила на певучем английском, свойственном ее соплеменникам:

— Все книги сложены вон там. Может, посмотрите сами?

Пришлось мне взять на себя этот тяжкий труд — просматривать отметки о билетах, проданных в интересующий меня промежуток времени. Нечего и говорить, что я ничего не нашел. И тогда я сказал себе: да неужели братья стали бы заказывать билеты на свое собственное имя?

Вернувшись к неприветливой служащей, я попросил вызвать управляющего. Она подняла взгляд и улыбнулась:

— Управляющий — это я, мистер Холмс.

— В таком случае я хотел бы задать вам несколько вопросов, мадам.

За десять минут мне удалось извлечь из этого бездушного создания точные ответы. Не меньшие усилия потребовались бы для того, чтобы выжать каплю крови из камня. За свои мучения я был вознагражден следующими сведениями: братья не покупали билеты у «Мадрас лайн» с прошедшего Рождества, когда они, как обычно, неделю отдыхали в Индии.

Поблагодарив управляющую за ее относительную любезность, я вышел на улицу.

Я уже собирался вернуться с этим невеликим уловом в поджидавшую меня двуколку, когда заметил на другой стороне улицы здание с заколоченными окнами и выцветшей вывеской, предлагавшей плавания во всевозможные порты Индостана и Малайи.

Войдя в мастерскую по ремонту велосипедов, располагавшуюся по соседству, я поинтересовался, давно ли закрыта эта пароходная контора. Владелец, поразмыслив, солидно ответил, что предприятие ликвидировано полгода тому назад.

— А вы не знаете, где можно найти его тогдашнего владельца? — осведомился я.

— Сейчас он заместитель начальника почты, — услышал я в ответ и направил свои стопы в сие благородное заведение.

Там я нашел дряхлого тамила, который сознался, что пароходная контора некогда принадлежала ему. Он начал было потчевать меня перечислением своих деловых невзгод, но в конце концов мне удалось направить беседу в более насущное русло.

— Я бы наверняка запомнил, если бы кто-то из Аткинсонов купил у нас билет, — заверил он, — особенно с учетом последующих событий.

— Так я и предполагал, — пробормотал я себе под нос. — Спасибо, что уделили мне время.

— Вот еще что, — добавил он. — Помню, однажды кто-то из поместья, которым управляли Аткинсоны, заказал два билета до Калькутты. Тогда я не придал этому значения, но потом не раз думал: а вдруг это все-таки важно?

— Можете описать этого покупателя? — спросил я.

С преувеличенной печалью он покачал головой:

— Я старый человек и все хуже запоминаю лица… Помню только, что это был молодой сингалец. Я еще удивился, как это у работника с плантации хватило денег на два таких дорогих билета.

— А вы не помните, на какую дату он взял билеты? — спросил я.

— Дайте-ка подумать. — Старик потер щетинистый подбородок. — Если мне не изменяет память, примерно на середину февраля.

Середина февраля, прикинул я. Примерно спустя две недели после исчезновения братьев Аткинсон.

Поблагодарив мудрого старца, я проследовал к своей коляске в полной уверенности, что мои изыскания наконец-то стали приносить плоды.

Я вернулся в поместье, где меня ожидали и другие вести. День склонялся к вечеру, и Тревор сидел на веранде с первым за день бокалом спиртного у локтя.

— Как вы насчет вечерней рюмки, Холмс? — спросил он и тут же отправил боя за еще одним бокалом. — И как продвигается ваше расследование?

— Как нельзя лучше.

Я поведал ему о билетах, которые приобрел работник с этой самой плантации.

— Значит, дело раскрыто! — вскричал Тревор. — Братья уплыли на корабле, который шел в Калькутту!

— Не думаю, — возразил я. — Видите ли, в течение двух недель после их исчезновения люди сержанта Мортимера проверяли все суда, отплывавшие от острова.

— Тогда что же за чертовщина с ними приключилась?

Несколько минут мы просидели в молчании, а потом Тревор вспомнил, что у него тоже есть новость, которой он может со мной поделиться.

— Кстати, Холмс, вам наверняка приятно будет узнать, что Анья сегодня в полдень родила. Мать и ребенок чувствуют себя хорошо. Мне сказали — мальчик.

Я опустил рюмку и произнес:

— Хотелось бы нанести им визит.

Тревор воззрился на меня.

— Вот уж не думал, что вы так сентиментальны, Холмс! — засмеялся он.

— Уверяю вас, мой интерес — сугубо профессиональный, — ответил я. — И лучше бы нам поторопиться.

Тревор взглянул на меня с сомнением:

— Ну что ж, Холмс, если вы настаиваете…

Он кликнул боя, чтобы тот приготовил коляску, и пять минут спустя мы уже катили вниз по склону холма по направлению к больничной хижине.

Воспользовавшись случаем, я затронул довольно щекотливую тему.

— Тревор, — сказал я, когда мой друг натянул вожжи на крутом повороте, — сегодня я выяснил, что у братьев имелись долги. И более того, что они не чуждались азартных игр.

Я припомнил, как он воспринял накануне мое замечание насчет того, что братья играли в карты на деньги.

— Полагаю, вы делали не самые грошовые ставки.

Тревор окаменел. Он даже не смотрел на меня.

— Вы правы, Холмс. Мне следовало бы понять — надеяться не на что, рано или поздно вы узнаете…

— Много ли вам удалось выиграть у братьев за время ваших посиделок?

Покряхтев, Тревор наконец пробормотал:

— В общей сложности, думаю, фунтов пятьсот.

— Отлично. Это все, что я хотел выяснить. Очевидно, вы заключили между собой некое соглашение. И потом, ведь играли джентльмены.

Дальнейший путь мы проделали в неловком молчании. В конце концов мы подъехали к больнице и поспешили внутрь. Престарелый врач провел нас к койке Аньи, рядом с которой стояла колыбель с новорожденным.

Одного взгляда на ребенка оказалось довольно, чтобы подтвердить мои подозрения. Стоявший рядом со мной Тревор вскрикнул:

— Бог ты мой! Вот уж не думал, что…

Кожа спящего мальчика была немного светлее материнской, однако не это решило дело: голову ребенка покрывали светлые кудряшки.

Со своего ложа Анья смотрела на нас, и из ее огромных глаз текли слезы.

— Брюс или Уильям? — спросил я у нее.

Лишь через несколько минут она справилась со своими чувствами и заставила себя ответить.

— Молодой хозяин Уильям, — произнесла она. — Мы любили друг друга. Он обещал, что, когда родится наш ребенок, мы уедем далеко-далеко и вместе начнем новую жизнь.

Она снова разрыдалась, и я перевел взгляд на Тревора.

— Но при чем тут их местонахождение? — спросил он.

— Полагаю, очень даже при чем. — Я повернулся к девушке: — Как я понимаю, Анья, ваши романтические свидания с Уильямом происходили вне дома?

Всхлипывая, она кивнула и, помолчав, призналась:

— Мы встречались каждый второй день, в шесть, на холме Макферсона.

— Немедленно на холм Макферсона! — повернулся я к Тревору.

Анья схватила меня за руку.

— Уильям, мистер Холмс! Думаете, он…

Я опасался худшего, но конечно же не стал ей об этом говорить.

— Нам остается только надеяться и молиться, — ответил я ей без особой убежденности в голосе.

Не теряя времени, мы отъехали от больницы. Тревор с головокружительной скоростью провез нас через поместье. С каждой минутой мы все выше забирались на зеленые холмы.

— Вы могли бы и рассказать мне о ваших опасениях и подозрениях, Холмс! — воскликнул он. — Я вне себя от беспокойства.

— Я не до конца уверен, — ответил я, — но думаю, дело плохо.

Мы въехали на крутой склон, и Тревор указал на дощатую хибарку в сотне ярдов от нас, на самой вершине холма. Он принялся еще сильнее настегивать лошадь, и спустя несколько секунд мы остановились у хижины, спрыгнули на землю и вошли внутрь.

Я осмотрел крошечную гостиную, а Тревор обследовал смежную с ней спальню.

— Холмс! — вдруг крикнул он.

Поспешно зайдя в соседнюю комнату, я с изумлением увидел посреди кровати, на стеганом покрывале, торопливо нацарапанную записку. Я взял ее в руки и пробежал глазами.

— Как я и предполагал, — бросил я, передавая бумажку Тревору.

Он прочел вслух:

— Но, как вы понимаете, — добавил я, — в тот день, когда братья исчезли, Анья слегла и не смогла, как обычно, явиться на свидание.

— Бог ты мой, — простонал Тревор. — Какая трагедия! Видно, сейчас они где-то лежат с перерезанным горлом. Но что же дальше? Мне все-таки привезти выкуп?

— На мой взгляд, теперь это ни к чему, — заметил я.

— Похитители уже расправились с ними?

Не отвечая, я вышел из хижины и сел в коляску. Тревор поспешил за мной.

Наконец я сказал:

— Вчера вы упомянули, что полгода назад, вскоре после исчезновения братьев, вы заперли склады на восточной границе имения…

— Да, я так и поступил. Не понимаю, какая связь…

— Пусть ваши люди откроют каждый из них и тщательно обыщут. Время дорого.

Мы вернулись к дому, и Тревор приказал своим работникам исполнить мое пожелание. Он раздал им ключи, и мы, снова сев в коляску, отправились в восточную часть плантации.

Пятнадцать минут спустя ярдах в двухстах от нас послышался крик работника-туземца. Вместе с толпой других работников он стоял у раскрытых двойных дверей складского сарая. Все они вглядывались внутрь, во мрак. И по-видимому, все боялись переступить порог.

Мы торопливо приблизились к сараю. Отвратительное зловоние ударило мне в нос, подтвердив худшие мои опасения. Прикрывая рот и нос платками, мы осторожно вошли внутрь.

На полу лежали два тела в тропической одежде. Жара ускорила разложение, и трупы нелегко было опознать. Тревора чуть не вырвало, и он выбежал наружу.

— Клянусь, — наконец выговорил он, — клянусь, я передам в руки закона тех негодяев, которые это совершили!

— Вам незачем далеко ходить, — заметил я. — Они в сарае.

— Что?! — вскричал он.

— Тревор, друг мой, не было никаких похитителей, если не считать тех, которых хитроумно изобрели братья. История и вправду трагическая.

— Вы хотите сказать… — Не в силах больше ничего произнести, он повел рукой в ту сторону, где лежали трупы его былых друзей.

— Всю эту печальную историю они выдумали сами, Тревор, — произнес я. — Они погрязли в карточных долгах, поместье начинало приходить в упадок, вот они и решили избрать трусливый выход из положения и разработали этот гибельный план, чтобы выманить у вас пять тысяч фунтов. Разумеется, они бы никогда не возместили вам эти расходы, поскольку намеревались забрать деньги, оставить за спиной разоренное имение и собственные долги, под чужой личиной сесть на пароход, идущий в Калькутту, и на преступно добытые деньги начать новую жизнь. Но, как вы понимаете, их планы нарушило невезение: откуда им было знать, что Анья сляжет или что вы, сами того не ведая, запрете их в сарае? Он выстроен на совесть, и у бедняг не оставалось никакой надежды выбраться на волю.

— Господи помилуй! — воскликнул Тревор потрясенно. — Их крики! Эти жуткие вопли, о которых говорили рабочие…

— Именно эта подробность и возбудила во мне подозрение, — заметил я. — Ведь я человек науки и не вожу знакомство с привидениями, вампирами и прочей нечистью. А сопоставив все прочие детали этого дела — карточные долги братьев, разоряющееся имение, купленные кем-то билеты до Калькутты, непредвиденную болезнь Аньи, — я начал догадываться, какая трагедия могла здесь разыграться.

Оставив его размышлять над этими ужасными событиями, я побрел к двуколке. Тревор нагнал меня.

— Все-таки одного я не понимаю, — заявил он. — Вы сказали, что кто-то приобрел два билета до Калькутты, но Анья говорит, что Уильям пообещал ей — они вместе отправятся в Индию, чтобы начать там новую жизнь…

Я как раз забирался в коляску, но тут замер и посмотрел Тревору прямо в глаза.

— Известные нам факты позволяют предположить два возможных пути развития событий, — ответил я. — Первый: Уильям честно выполнил бы обещание, данное Анье, которую он, по его словам, любил. Как только они забрали бы выкуп, Брюс покинул бы остров каким-то иным способом, а Уильям увез бы Анью в Индию на пароходе, воспользовавшись купленными билетами…

— А второй путь?

— Второй путь таков. Уильям и Брюс вовсе не являлись джентльменами, какими вы их считали. Они приобрели билеты для себя и намеревались бросить Анью и бежать с вашими пятью тысячами.

— И какова же, по-вашему, правда? — спросил Тревор.

Я безнадежно махнул рукой:

— Мне приятнее полагать, ради спокойствия Аньи, что Уильям собирался взять ее с собой…

Тревор уставился в небо, его лицо мучительно исказилось.

— Как бы там ни было, — произнес он, — компания не допустит, чтобы правда выплыла наружу! Такой скандал вызвал бы настоящую… Пообещайте мне, Холмс, вы будете немы как рыба.

— Друг мой, — отозвался я, — заверяю вас, я никому не скажу ни слова об этом деле.

Шерлок Холмс ненадолго замолчал, чтобы вновь набить трубку.

— Вот как окончилась эта история, — произнес он. — Возможно, если бы не письмо, никто так и не узнал бы ее подробностей.

— А что Тревор сообщил компании?

Холмс склонил свой орлиный профиль.

— Я посоветовал ему уничтожить письмо с требованием выкупа и состряпать легенду, будто братья в то утро зашли осмотреть складской сарай, там их укусила змея или какая-то другая ядовитая тварь, и они погибли, даже не успев позвать на помощь. Их трупы случайно заперли в сарае, вот почему целых полгода о трагедии никто не знал.

— А что сталось с Аньей? — поинтересовался я.

— Вы неисправимый романтик, Ватсон! — Холмс улыбнулся. — Когда я снова посетил остров в девяносто четвертом, Анья работала в имении Тревора, а ее сын был вполне здоровым и крепким мальчуганом шести лет от роду. Вы поразитесь: я даже оставил некоторую сумму в особом фонде — на воспитание и образование ребенка.

Весело сверкнув глазами, он потянулся к бутылке.

— Может быть, еще бренди, Ватсон? — спросил он.