Искатель, 1999 №7

Приключилось это со мной на заре перестройки. Работал я тогда на военном заводе, транспортировщиком. Работа — не бей лежачего! Поставил детали на тележку и вези себе с песнями в другой цех! Там разгрузил — и обратно с порожней тележкой идешь в ус не дуешь, посвистываешь! И так целый день. В обед заберешься, бывало, в «пианино» — это так корпуса для подводных лодок прозвали, потому что по внешнему виду больно они на фортепиано смахивали. У нас в цехе их много всегда стояло — страна вооружалась. Так вот, заберешься, бывало, в самый дальний, в тот, что у печки для просушки деталей, и весь обед прокимаришь. А то и больше. Пока кто-нибудь из рабочих не позавидует да пинком не разбудит!

Получал я за «не бей лежачего» сто сорок рублей в месяц. Деньги небольшие, но нам с матерью хватало. А было мне тогда уже двадцать шесть, и мать пилила каждый божий день: «Все люди, как люди! Один ты у меня непутевый! Не учишься! Не женишься! Так и будешь всю жизнь тележку катать!»

И вот тут-то оно и случилось.

Качу это я раз тележку, а она вдруг — стоп! И не едет! Что за черт, думаю?

— Бензин кончился! — бросил кто-то, проходя мимо.

Полез я посмотреть, что там за препятствие на ровном месте? И обомлел! Под колесом кошелек лежит! Я его — хоп в карман и дальше еду, а сам в душе чувствую, что не пустой!

Отвез я детали и бегом в раздевалку. Там, убедившись, что никого рядом нет, осторожно так открываю, с волшебными словами: «Трах-тиби-дох-тох-тох!» В кошельке денег сто двадцать рублей, талоны на водку и «корешок» (будь он проклят!»). Выдавали такие «корешки-раскладки», с твоим месячным заработком. В них указывалась фамилия, номер цеха, сколько дней человек отработал, сколько был на бюллетне, сколько получил в аванс и сколько получит еще. Если бы не этот «корешок», совесть моя была бы чиста!

Я извлек его, как пулю из пострадавшего тела. Успел только прочесть: «Смирнов В. П., цех 35». А потом разорвал и выбросил в урну.

— Ма, я на улице кошелек нашел! — радостно сообщил я своей старушке.

Она всплеснула руками и опять за свое:

— Ну, в кого ты такой непутевый? Ты бы лучше жену себе нашел!

А когда она узнала, что в кошельке деньги и талоны на водку, то еще пуще осерчала:

— Твой отец никогда не брал чужих денег! Он однажды нашел восемьдесят рублей, без кошелька, и отнес их в милицию. «Найдите хозяина, товарищи!» — попросил он милиционеров.

Никогда не думал, что мой папаша был такой дурак!

Я не понес кошелек в милицию. Я поступил по-умному, хоть и была у меня заветная мечта — съездить в Москву, пообедать в Макдональдсе…

На всю сумму я купил сигарет у приятеля-фарцовщика. С табаком тогда в стране было куда хуже, чем с подводными лодками. А приятель мой доставал самые-самые. То есть болгарские. Не забыли еще «Стюардессу», «Опал», «Ту-134»? Сам я не курю и другим не советую!

Отнес я, значит, сигареты знакомой своей, киоскерше, а она тут же две цены за них, прямо из кассы, выдала!

Понравилось мне такое дело. И через месяц я уже распрощался с заводом. А через год купил двухкомнатную квартиру. А еще через год женился! К обоюдной радости моей мамы и жены Катюшки! Нет, я, конечно, тоже был рад, но не так, как мама!

Сигареты вскоре «кончились», и я перешел на «тряпки». Стал челночить в Москву. Сбылась мечта придурка — отведал чизбургер! И не нашел в нем прелести. Сам не ведаешь, где найдешь, где потеряешь.

Нашел я прелесть в другом месте. Не на Бронной и не на Арбате, а в самых обычных Лужниках. В такой, знаете ли, быстротечной бесконечности (или наоборот?). Нинка, продававшая мне шмотье, до перестройки учительствовала в начальных классах. А потом, как и все мы, перестроилась и пристроилась. Не баба была — феномен! Днем торговала и материлась, как и полагается торгашке. Вечером подавала мне чай с обхождениями, как и полагается учительнице. А ночью вытворяла такое! Что-то среднее между торгашкой и учительницей, как и полагается бабе!

Больше я не тратился на гостиницы — ехал прямиком к Нинке.

Но вскоре все рухнуло.

Прибежал ко мне как-то старый школьный друган Серега, и ну языком молотить! «Вкладывай, — говорит, — деньги в медь! Голимый верняк!»

Оказывается, он с друганами своими покупает в Верхней Пышме медь и продает ее литовцам. Выступает посредником, потому что тем, как иностранцам, на медеплавильном комбинате кукиш с маслом показывают. Литовцы за медь выкладывают две цены. Везут ее к себе в Каунас и тоже за две цены продают немцам. А те, в свою очередь, французам.

— Что же это, Серега, французы самые крайние получаются?

— Не лезь, — говорит, — в международные отношения!

А мне все-таки жаль их! Тогда наш город был еще закрыт для Западной Европы, и поэтому каждый мог дурить французов!

Я, кажется, отвлекся… Литовцы пригнали три грузовика, а денег у Серегиных друганов на такое количество меди не хватило. Поэтому и брали они в долю людей со стороны.

Дело оказалось мне выгодным. По тысяче баксов с брата и трах-тиб-дох — тысяча превращается в две!

Сложилось нас десять человек. Деньги отдали некоему Вовчику, которого я в глаза не видел. Серега пояснил, что Вовчик приходится родственником директору комбината и поэтому дело не прогорит.

Но дело прогорело. Вовчик исчез вместе с нашими денежками, не поставив в известность ни друганов, ни литовцев, ни даже собственную жену! Она, дура наивная, даже объявление в газету дала. А там уж, как в детских стишках: «Ищут пожарники, ищет милиция»…

Тогда и начались мои неудачи.

«Тряпки» кончились, пошло «золото». Полетел в Москву за товаром. Сорок тысяч баксов в кармане. Моих, правда, только десять, остальные — приятелей-компаньонов.

И вздумалось мне из Домодедова до Нинки на такси прокатиться. Не то чтобы я по ней соскучился сильно, а заела меня мысль: сколько ж можно по метро мотаться? Или я не заработал на московское такси?

Но заработать на московское такси всей жизни не хватит!

— Сейчас попутчиков найду, и поедем, — обещает таксист и подводит меня к дедушке старенькому, на протезе. Вот, мол, первый попутчик.

Дедушка нервничает, возмущается. Он, видите ли, к сыну из Самары прилетел и не намерен так долго ждать! Попутно рассказывает, что сын в Москве торгует «фольксвагенами». И осторожно так интересуется:

— Вы тоже по коммерческой части?

— Угу, — киваю я в ответ.

Минут пять еще ждем, развлекаясь рассказом о дедушкиной молодости.

— Едем! — сообщает таксист и подводит к нам парня моего примерно возраста.

— Откуда вы? — спрашивает любопытный старичок. Все ему надо знать!

Парень — шахтер из Донецка. Дедушка проникается жалостью к Украине. И мы наконец садимся. Но тут прибегает еще один таксист и говорит нашему:

— Возьми у меня восточного человека! Совсем замерз! — Дело зимой было.

И присоседив «восточного человека», тронулись в путь.

«Восточный человек» делится с нами радостью — у него родилась внучка, и он везет ей подарки. А шахтер тоже делится радостью — у них в городе открылось казино, он вчера выиграл.

— Во что играл, дорогой? — интересуется «восточный человек».

— В «королевский покер».

— Что за игра? Покажи!

— Карт нет, — разводит руками шахтер.

— У меня есть! Как в дороге без карт? — «Восточный человек» открывает дипломат и достает колоду.

Шахтер раздает всем по две карты и две кладет в прикуп. Объясняет, что самая большая карта в этой игре — король. Прикуп может взять только человек, сидящий по левую руку от сдающего. И тот, кто берет прикуп, как бы пользуется привилегией, получает дополнительные пол-очка.

Я отношусь к происходящему с иронией. Мне выпали король и туз. Ставки, разумеется, самые мизерные. Я торгуюсь до последнего, и все, в конце концов, пасуют. Мне выдают мой выигрыш и горячо поздравляют. Все относятся к игре, как к забаве. Дедушка все никак не может «въехать» в правила игры и постоянно переспрашивает. Шахтер предлагает сыграть еще раз, чтобы дедушка, наконец, «въехал».

На этот раз моя очередь раздавать, и я раздаю себе двух королей, а дедушка, недовольный своей картой, скидывает и забирает прикуп. И все время справляется у шахтера, так ли он поступает? Тупее игрока трудно себе представить!

Шахтер и «восточный человек» пасуют, а дедуля попался упрямый.

Тут уж полетели денежки!

— Господа! Господа! — кричит возбужденный шахтер. — Кто срывает банк — платит таксисту!

Пачки долларов ложатся на газетку, выданную таксистом. У меня два короля, и я не сдамся! А дедушка сыплет долларами, как из рога изобилия! Я выложил все. И мы раскрыли карты.

У дедушки из Самары тоже два короля… Но он брал прикуп!..

Машина останавливается.

Дедушка хватает газету, с пачками долларов, желает присутствующим: «Будьте здоровы!» и растворяется в воздухе…

Нинка не знает, что со мной делать. Зачем я ей такой? Звонит подругам, советуется.

— Позвоню еще одной, богатенькой, — успокаивает меня и со значением добавляет: — Она работает в инвестиционном фонде «Пышма-инвест».

— Как? — срываюсь с места. — Повтори!

На следующее утро я — прямиком к председателю «Пышма-инвест». Смотрю — рожа знакомая! На заводе нашем электрокарщиком работал. Он тоже меня сразу узнал. Я — к нему в ножки! Выручай, мол, земляк! И все про карты, как есть, рассказываю. Он мне сочувствует. Говорит, что пять лет назад примерно в такой же, отчаянной ситуации находился, когда на заводе кошелек потерял со всей зарплатой. Да плюс к тому с талонами на водку. Как тогда выжил, сам не понимает!

Так-так, думаю, Смирнов В. П., значит? И тут как даст мне в голову это «В.П.»! И в особенности «В»! Бывают в жизни озарения!

— А не Вовчиком ли тебя кличут, паря?

— Вовчик — я, Вовчик! — Понял все, и еще смеется, падла! — Прости брат, но у меня тогда другого выхода не было. Литовцы привели за собой «хвост». Пришлось драпать!

Получается, что фонд «Пышма-инвест» создан на наши с друганами народные денежки!

Короче, выдал он мне на тысячу баксов, вложенных когда-то в медь, пакет акций своего грабительского фонда и пообещал, как только я вернусь домой, акции эти вырастут в два раза, и тогда я получу обещанные Серегой две тысячи! А если опять вложу в его акции — то дом в Париже!

Зачем мне дом в Париже, если французов постоянно дурят?

И вот я возвращаюсь домой и узнаю, что фонда «Пышма-инвест» уже не существует, так как его председатель, Смирнов В. П., опять драпанул! Испугался, что наведу сотоварищей по меди.

С компаньонами я расплатился квартирой. Катька вернулась к родителям. А я… я — к маме. Работаю теперь грузчиком в магазине. Получаю двести тысяч, и нам со старушкой не хватает.

— Какой ты у меня непутевый! — уже без надежды в голосе констатирует мама.

А у меня еще есть мечта! Найти кошелек и уехать к Нинке! Она меня ждет. Я знаю. Хоть и сказала на вокзале: «Прощай»…