ИСКАТЕЛЬ 2014
Выпуск № 5


Николай Буянов
ПРИЗОВОЙ УРОВЕНЬ

Бутырская тюрьма, блок А. Осень 1937 г.

Осень можно узнать по шелесту дождя за окном.

Прочие сезонные признаки, как то: пожелтевшая листва под порывами ветра, лужи на асфальте, зонтики над головами прохожих, мокрые бока трамваев, грузовиков и легковушек — все, что обычным гражданам кажется обыденным, здесь совершенно скрыто от глаз. И в этом сквозит намеренная, прямо-таки садистская жестокость.

Меня привез сюда «черный ворон» в ночь с 1 на 2 октября — прямо со служебной квартиры в Дегтярном переулке. Там по соседству со мной жили многие спортивные знаменитости: Петя Азанчевский, чемпион страны по боксу, Федя Жамков, ответственный секретарь Центрального совета «Динамо», старший инструктор НКВД по физической подготовке Вася Ларионов… Я очень боялся, что их могут взять — просто из-за того, что они водили со мной дружбу: заходили в гости попить чайку, обменяться новостями и побренчать на гитаре (тут Василию не было конкурентов: под его аккомпанемент мы хором пели «Каховку», а под занавес, когда все было съедено и выпито, — всенародно любимый «Шумел камыш», после которого соседи начинали стучать в стенку шваброй, требуя, чтобы мы наконец угомонились). Не знаю, сбылись ли мои опасения. Хочется думать, что нет: ни на одном допросе следователь не упоминал их фамилий…

Я до сих пор не знаю, кто написал на меня донос. Кто-то из моих учеников? Что ж, я был строг с ними, а кое-кто считал меня излишне требовательным — и к ним, и к себе. Мои бывшие хозяева из ОГПУ? Я в те времена работал на нашу Токийскую разведывательную сеть, и от нас требовали, чтобы мы пили сакэ с чиновниками госдепартамента и подкладывали под них завербованных проституток, а потом шантажировали фотоснимками, сделанными скрытой камерой. Я же доказывал, что японцы — истинные патриоты своей страны и императора, они скорее донесут в полицию на чужака, чем согласятся сливать иностранной разведке государственные секреты. Или, если компромат окажется вовсе непереносимым, вскроют себе живот специальным мечом вакидзаси — в самурайских семьях эта процедура с раннего детства изучается наряду с боевыми искусствами, светским этикетом и тонкостями чайной церемонии.

Виктор.

Виктор Спиридонов, вот кого я подозревал в первую очередь. Он считал меня выскочкой без роду и племени, который обманом пролез в высшие слои спортивной номенклатуры. Я же считал его просто опасным. Он происходил из военной семьи и сам был офицером в царской армии. То, что после победы Октября он перешел на сторону большевиков, не прибавило мне веры в него. Предавший однажды (ведь присягал же он царю-батюшке!) предаст снова.

Что он мог написать? Гражданин Ощепков Василий Сергеевич, бывший преподаватель ЦДКА (Центрального дома Красной Армии), культивировал среди курсантов чуждую советскому человеку борьбу дзюдо и намеренно обучал будущих бойцов и командиров непригодным в реальной схватке приемам, хвастливо заявляя при этом, будто обучался в университете Кодокан города Токио и имеет мастерскую степень Второго уровня — единственный среди не-японцев, однако предъявить соответствующий документ официальным сотрудникам Спорткомитета отказался…

Документ у меня попросту украли. Он хранился в шкатулке красного дерева — эта шкатулка была одной из двух по-настоящему ценных вещей в квартире с точки зрения денег. Вор не польстился на нее, только вытащил свиток. Вторую вещь он тоже не тронул: японский кинжал сай, похожий на маленький трезубец с длинными загнутыми усиками. Его мне подарил один мастер-оружейник из Сацумы — после того, как я спас его брата от уличных бандитов.

Кинжал изъяли у меня при обыске — впрочем, я не прятал его особо: всего-то и понадобилось, что подойти к письменному столу, подергать запертый ящик и попросить (пока еще вежливо!) ключ. Майор НКВД (я даже ощутил нешуточную гордость за оказанную честь) осторожно, держа за кончик лезвия и навершие рукоятки, извлек кинжал из ящика и продемонстрировал сначала встревоженным понятым, потом мне.

— Это ваш нож?

— Кинжал, — поправляю я. — Да, эта вещь принадлежит мне.

— Граждане понятые, обратите внимание: на клинке, ближе к рукояти, клеймо в виде двух иероглифов, — он шагнул ко мне и задушевно проговорил: — Ну, и зачем тебе эта игрушка? Террористический акт замыслил против руководителей партии? А что означают эти закорючки? Пароль к твоему резиденту? Отвечай, гнида!

Я промолчал. Все происходящее казалось мне дурным сном, ауж при чем здесь террористический акт… Иероглифы же на самом деле означали слово «нежность». В Японии воин не может считаться воином, если он не способен сложить хокку — поэтическое четверостишье — или останется равнодушным при виде опадающего цветка сакуры. К тому же одним из основных упражнений с кинжалом сай является начертание этих иероглифов в воздухе, на песке и поверхности воды. Говорят, в старину мастера умели выполнить это движение с такой скоростью, что водная поверхность на долю секунды сохраняла написанное…

ЧАСТЬ I «ТРИ БОГАТЫРЯ»


11 июня, воскресенье, 21.30


Бар располагался в самом начале улицы Ново-Араратской, местного аналога московского Арбата. Здесь, в тени от моложавой дырчатой листвы и благодатном тепле, еще не переросшем в одуряющую духоту, с утра до поздней ночи фланировал праздный народ всевозможных возрастов: тинейджеры на роликовых досках и новомодных лилипутских велосипедах для цирковых трюков, молодые мамаши с колясками, влюбленные парочки в обнимку или под ручку, стайки бизнесменов средней руки и офис-секретарш (две последние категории выделялись среди пестрой канареечной толпы строгим черно-белым дресс-кодом).

Кит и Вано зашли в «Три богатыря» где-то в половине десятого: перед этим они успели глотнуть баночного «Туборга» в стеклянной кафешке на Фонтанной площади (поющий фонтан славился среди горожан как излюбленное место купания и иных ратных подвигов молодых людей в день ВДВ) и пострелять из пейнтбольных ружей в палаточном тире — тут Вано, отслуживший срочную под Ереваном, дал фору не нюхавшему портянок Киту, у которого прямо перед призывом внезапно обнаружилось документально подтвержденное плоскостопие.

— Прицел сбит, — авторитетно проговорил Вано, — а то бы я тебя всухую сделал.

Он покачнулся и, чтобы не упасть, ухватился за друга.

— Э, брат, — Кит укоризненно покачал головой. — Как тебя развезло-то с двух пивасиков.

— Это меня развезло?!

— Ладно, не бузи. Осторожно, не вдарься, тут дверь низкая.

Дверь и вправду оказалась низкой — особенно для Вано с его баскетбольными метром девяносто. Собственно, и Кит отставал от приятеля всего на пять сантиметров — на татами это давало преимущество в обзоре и действиях на дальней дистанции, но не слишком хорошо отражалось на скорости. Голубоглазый блондин Кит, словно сошедший с плаката времен Третьего рейха, и черноглазый и черноволосый Вано — оба коротко, по-спортивному стриженные, с буграми хорошо очерченных мышц, в искусственно состаренных джинсах и модных кроссовках, они вызывали мысль о разгуле рэкета начала девяностых. Оба молотили по макиваре в спортивном клубе «Рэй», что располагался на углу улиц Летчика Байдукова и Коннозаводской. И, надо сказать, преуспели в своем рвении: Кит к своим двадцати трем годам имел коричневый пояс, двадцатипятилетний Вано дослужился до черного, чем вызывал у друга острую, почти женскую зависть.

Интерьер бара был выдержан в стиле «изба воеводы»: бревенчатые стены, закопченные балки перекрытия, с которых свисали неплохие имитации масляных светильников, и дубовые столы, отполированные локтями до такой степени, что казались привнесенными сюда прямо из Киевской Руси. Прислуживали посетителям рослые девахи в русских сарафанах и кокошниках. Сама картина, известная в народе как «Три богатыря», висела на дальней от входа стене и принадлежала кисти местного художника — одного из тех, что выставляют свои творения на площади перед фонтаном. Копия была настолько удачная, что вполне могла сойти за оригинал, стоило лишь искусственно состарить полотно, подержав его в холодильнике, а затем снова занеся в тепло. Правда, тогда хозяева бара заимели бы нешуточные проблемы с налоговыми органами…

Приятели подошли к барной стойке. Заправлял там круглый и добродушный бармен — при густой «православной» бороде и длинных волосах, перехваченных на челе сыромятным ремешком. Облачен он был в рубаху с вышивкой и поясом из веревки. Вокруг левого глаза густой синевой отливал неслабый фингал.

— Стильно, — оценил Кит, пристраиваясь на высокий табурет. — С печенегами, поди, сцепился?

— С ними, — спокойно отозвался бармен.

Вано мельком взглянул на содранные костяшки пальцев бородача.

— Ты, смотрю, тоже в долгу не остался.

— А то, — степенно хмыкнул бородач. — Чем горло желаете промочить, добры молодцы?

— А вискариком, пожалуй, — сказал Кит. — Вискарик в твоих хоромах водится? Али токмо квас с медовухой?

— Обижаете, — хозяин, не оборачиваясь, безошибочно взял с полки позади себя плоскую бутылочку и плеснул в два стакана. — Боксеры?

— Каратисты, — поправил Вано.

— Уважаю. Сам когда-то баловался… Только, ребята, душевно прошу: пейте, гуляйте, только не безобразьте. Мне проблемы ни к чему.

— Обижаешь, воевода, — Кит довольно хохотнул, хлопнул бармена по плечу и оглядел зал.

Посетителей было немного. Под потолком плавал густой сигаретный дым, какие-то парни лениво резались в бильярд, мужик лет пятидесяти, потрепанного вида, дремал за столиком у стены, и две девушки лет семнадцати с упоением играли в дартс.

Играть обе не умели. Стрелки регулярно летели мимо мишени, и каждый неудачный бросок вызывал у девушек взрыв хохота. Одеты они были так, словно только что вышли из зала для аэробики: обе в ярко-полосатых гетрах, одна в черном облегающем трико, другая в светло-голубом. Только вместо чешек на ногах были туфли на шпильках. Обе, наклоняясь за упавшими стрелками, демонстрировали совсем не плохие попки: Кит и Вано молчаливо решили, что весь этот спектакль разыгрывается специально для них.

— А Дэн все-таки урод, — изрек Вано ни к селу ни к городу. — Видел, какой мне на последнем дубле реально в печень засадил? А договаривались в полный контакт не работать…

— Может, случайно? — спросил Кит.

— Ага, случайно. У него чуть рожа не треснула от удовольствия. Ну ничего, он у меня тоже землю носом пропахал — будьте-нате.

— Ты поосторожнее, — хмуро посоветовал Кит. — А то, сам знаешь… Захочет он на тебе отоспаться — отоспится по полной, не сомневайся. Между прочим, вон та, рыженькая, вроде ничего.

— А?

— Которая в голубом трико. Да и вторая не подкачала… Может, подойдем, познакомимся?

— Разбежались они с нами знакомиться.

— А мы скажем, что начинающие актеры.

— Так они и поверили.

— Как хочешь. Лично я ночь в одиночестве коротать не собираюсь.

Кит легко снялся с табурета, подошел сзади к девушке в голубом — та как раз делала замах — и придержал ее за локоток.

— Не так, — сказал он. — Нужно поднести руку к виску, а потом распрямить, будто показываешь пальцем на цель.

Девица обернулась: на кукольном личике не отразилось ни испуга, ни удивления.

— Вы специалист?

— Он чемпион мира, — встрял Вано. — А вообще мы начинающие актеры.

Девушки переглянулись и прыснули.

— Ага, — изрекла брюнетка — та, что в черном трико. — И вы хотите пригласить нас на кастинг. На главную роль в фильме «Чапаев-2. Перезагрузка».

— А кто такой Чапаев? — широко улыбнулся Кит.

Рыженькая наморщила лобик.

— Вроде герой какой-то. То ли Гражданской войны, то ли с Наполеоном.

— Нет, — отмела черненькая эту идею. — У него, кажется, была жена, Анка-пулеметчица. А при Наполеоне пулеметов еще не изобрели, это я точно знаю. А вы и правда киношники?

— Правда. Только мы снимались не в фильме.

— А где?

— В рекламном ролике. Да вон он как раз идет, — Кит кивнул на укрепленный на стене телевизор.

Экран показывал изумрудно-зеленую лужайку. На заднем плане маячили контуры некоего строения в китайском (или японском) стиле: то ли храм, то ли дворец, то ли пагода. На переднем двое парней в черных костюмах ниндзя активно наскакивали на третьего, в белом кимоно. Тот не менее активно защищался. Гортанные выкрики, искусственно усиленные звуки ударов, головокружительные пируэты — вот белый ушел от замаха, провел круговую подсечку, и один из противников рухнул оземь. Почти тут же белый, взвившись в высоком прыжке, вмазал пяткой по скуле второму. Тот отлетел, приземлился на спину и остался лежать, картинно разбросав руки.

— Это вы, что ли? — недоверчиво спросила черненькая.

— Мы, — горделиво подтвердил Кит. — Тот, что повыше, — Вано, а справа я.

— А откуда нам знать, что вы не врете? Вы же в масках.

— Девочки, — укоризненно проговорил Кит. — А фигуры, телосложение? И потом, стали бы мы заливать, что снимаемся в рекламе. Уж минимум в телесериале.

Аргумент подействовал. Черненькая, как обладающая более высоким ай кью, поинтересовалась:

— А чего это он один мочит вас двоих?

— Это же постановочный бой, — объяснил Кит. — Роли заранее расписаны, как в кино.

— В жизни я бы этого козла и в одиночку уделал, — мрачно заверил Вано. И красноречиво показал бармену пустой бокал.

Тем временем боец в белом кимоно, расправившись с соперниками, резво взбежал по храмовым ступеням к сияющему трону, на котором восседала луноликая дева в золотистых ниспадающих одеждах и с высоким сооружением на макушке.

— Красивая, — с чисто женской ревностью заметила рыженькая. — Это кто, китайская принцесса?

— Ага. Зовут Айлун Магометжанова, ее наш режиссер на вокзале отловил, она там шаурмой торговала без лицензии.

— Как тебе удалось одержать столь блистательную победу, о воин? — с очаровательной улыбкой спросила принцесса.

— Мне помог препарат «Кальций-супералмаз», — исчерпывающе объяснил «о воин». — Благодаря ему мои кости, зубы и ногти приобрели твердость стального клинка!

— При чем здесь ногти и зубы? — удивилась брюнетка. — Он же вас не кусал. И не царапал.


Из бара вышли вчетвером: Кит уцепил за талию рыженькую в голубом трико (она отзывалась на экзотическое имя Гаппи), Вано водрузил лапищу на плечо брюнетки (брюнетка при знакомстве отрекомендовалась Лорой).

— Классно, — восхитился Кит. Ему было весело от выпитого вискарика и двух мартини. — Девчонки, предлагаю продолжить знакомство. Можно рвануть ко мне на дачу. Предки в городе, на ночь глядя не сунутся. Что скажете?

— А где дача?

— Недалеко, в Сметанкино. Нужно только тачку поймать… — Кит вытащил из заднего кармана портмоне, раскрыл и озадаченно прикусил губу. — Черт, я все бабки в баре просадил. Вано, у тебя как с наличностью?

— Глухо, — по-прежнему мрачно отозвался Вано. — Я, видишь ли, на тебя рассчитывал.

— Мальчики, — протянула брюнетка, — вы нас разочаровываете. Как вы без денег собрались за дамами ухаживать?

— Ну, деньги, положим, не проблема, — заявил Кит. — Экспроприируем у эксп… эксп… про-при-аторов.

— В смысле? — озадачилась Гаппи.

А Вано понятливо уточнил:

— Хочешь обшмонать кого-нибудь?

— Ой, — непритворно испугались обе девушки. — Ребята, не надо. Мы лучше домой пойдем.

— Ну уж нет, — решительно сказал Кит. — Гусары среди ночи дам не бросают. Да не ссыте, девки, мы только культурно попросим. Ну взгляните на нас, — он напряг мышцы, как культурист. — Кто нам откажет?

Он заглянул в темную подворотню: там, как раз напротив арки, осторожно отворилась дверь подъезда, выпустив наружу некую робкую фигуру.

— О, а вот и спонсор. Вано, видишь ботаника?

…Ботаник выглядел как типичный ботаник. Худенький, даже субтильный, года на три-четыре младше Кита, в клетчатой рубашечке, дешевых джинсиках (это многоопытный Кит определил без ошибки), при очочках в роговой оправе и со студенческой папкой. Приятели прижали его к стене дома и нехорошо осклабились.

— Куда спешим? — поинтересовался Кит.

— Никуда, — ботаник испуганно икнул. — Ребята, вам чего? Я же ничего такого не сделал…

— Что значит «ничего»? — возразил Вано. — Родился на свет — это уже первая ошибка. Деньги есть?

— Какие деньги?

— Российские рубли, мать их. А также доллары и евро. Ну, нам долго ждать?

— Ребята, у меня только триста рублей, честное слово.

— Мобилу давай, — не растерялся Кит. — Мобилу-то носишь, надеюсь?

— Ношу, — жалко улыбнулся ботаник. — Дешевая, правда, всего тысячи на три потянет… Только не бейте, ладно? Я и так все отдам…

Он неловко полез в карман, вынул мобильный телефон и протянул своим мучителям.

— Умничка, — издевательски проговорил Кит. И оглянулся, услышав какой-то посторонний звук. — А это еще откуда?..


Алешу Суркова, корреспондента еженедельника «Доброе утро», ответственного за криминальную колонку (должность в редакции весьма почетная и приближенная к олимпу — то бишь к кабинету главной редакторши Ангелины Ивановны), телефонный звонок вынул из сна в 00.25 по Москве. Алеше снилась солнечная Флорида — не потому, что приходилось бывать, а потому, что накануне днем они с женой Наташей забрели, гуляя по парку, в некое туристическое агентство. Забрели просто так, без всякой конкретной цели, но молодой сотрудник, сидевший за столиком с рекламными проспектами, так красочно и образно расписал отдых в Калузе («морской прибой, маленькие ресторанчики с рыбной кухней, яхты под безоблачным голубым небом и — только представьте! — огороженные пляжи, на которых федеральным законом женщинам разрешено загорать без лифчиков!»), что Наташа тихонько вздохнула. И посмотрела на супруга снизу вверх — так, гак умела смотреть только она… Ну, еще Кот в сапогах из культового мультфильма «Шрек».

— На будущий год, — пообещал Алеша. — В это лето Ангелина все равно отпуск не даст. Да и денег надо подкопить.

Солнечная Флорида с ее пальмами и нудистскими пляжами смотрелась во сне едва ли не живописнее, чем была в реале. И Алеша всерьез огорчился, услышав пиликанье телефона на прикроватной тумбочке. Потом кольнула тревога: а ну как с папой что-то случилось? Все-таки возраст, и сердце…

Вариант два: Наташу срочно вызывают на работу в клинику. Сложный пациент или нечто в этом роде.

Вариант три он не успел обдумать: в трубке послышался знакомый голос майора Оленина.

Они познакомились несколько лет назад, когда майор Оленин был еще капитаном и руководил расследованием убийства сельской учительницы. Алеша, волею судьбы оказавшийся подле места происшествия, неожиданно для себя помог органам вычислить убийцу. С тех пор Оленин стал считать Алешу чем-то вроде личного талисмана и, когда случалось нечто неординарное, звонил и коротко бросал в трубку: «Приезжай».

Благодаря этим «приезжай» Алеша и получил во владение криминальную колонку: он неизменно оказывался на месте происшествия оперативнее своих собратьев-конкурентов по перу и получал свежие новости, что называется, из первых рук. Однако у этой медали присутствовала и обратная сторона: Сергей Сергеевич, в силу своей профессии не признававший смены времени суток (а также наличия в календаре выходных и праздничных дат), как-то очень быстро и ненавязчиво распространил это правило и на своего добровольного помощника.

Поэтому его голос по телефону был собран, деловит и лишен и намека на сон. Алеша выслушал сообщение, прикрыл ладонью рот, чтобы не разбудить жену, и спросил: «Где?» Потом сказал: «Угу» — и осторожно вернул трубку на рычаг.

Наташа не спала. Она смотрела на него, приподнявшись на подушке и подперев ладонью розовую ото сна щеку. Тяжелые, медового цвета волосы свесились вниз, и Алеша вдруг вспомнил, как поразили его эти волосы в их первую с Наташей встречу. Тогда тоже стояло лето: июль, жара и пригородная электричка, густо пропахшая колбасой и самогоном. Напротив тогда еще молодого корреспондента сидела незнакомая девушка со светлой косой и темными (вот удивительно-то!) глазами и бровями. Алеша сначала заподозрил качественную краску — но нет, и волосы, и брови были натуральными, хотя он выяснил это гораздо позже. А тогда…

Тогда электричка затормозила («Станция Знаменское, стоянка две минуты»), девушка легко поднялась с места, и Алеша вдруг по-настоящему, до колик в желудке, испугался, что она сейчас уйдет. Насовсем. И они никогда-никогда больше не встретятся. Этот страх оказался настолько сильным, что положил на обе лопатки природную Алешину застенчивость: никогда он не был особенно ловок по части знакомства с противоположным полом, а вот поди ж ты…

— Сергей Сергеевич? — утвердительно спросила она.

Алеша кивнул. Присел на краешек кровати и ласково провел рукой по Наташиным волосам.

— Просил приехать. Что-то срочное, и может получиться неплохой материал. Не сердись, малыш.

Она прильнула к нему, потерлась щекой и доверительно сообщила:

— Мне иногда хочется его пристрелить.

— Не надо, — попросил Алеша. — Мы же благодаря ему и познакомились, вспомни.

Она вздохнула.

— Только это и останавливает.

Уже прыгая на одной ноге и пытаясь попасть в штанину, он шутливо спросил:

— Слушай, а ты меня не ревнуешь?

— Ревную, — серьезно ответила она. И добавила, помолчав: — Ты там поосторожнее, хорошо?

— Да ну, — смутился он. — Я же буду с Олениным. Что может случиться?


Понедельник, 00.45. Улица Ново-Араратская

Полицейские всего мира похожи друг на друга под дождем. Плащ-накидка поверх формы, ботинки на толстой подошве и включенный фонарик — если действие происходит в темное время суток. Струйки воды, ниспадающие с надвинутого капюшона. Капли воды на кончиках усов. Майор Оленин всегда кривился, когда его, согласно велению времени, называли полицейским. В их отделе какой-то остряк прикрепил к стене отпечатанный на принтере плакат:

«Главная задача российской полиции состоит в расследовании преступлений, совершенных российской милицией».

Смерть до чего смешно.

— Предварительно что-то можешь сказать? — спросил он у эксперта.

Эксперт, которого все в отделе звали Бармалеем (неизвестно, как прилепилось к нему это погоняло: он был тощ, как зубочистка, абсолютно лыс и с громадной казацкой серьгой в левом ухе), приподнялся с корточек, придерживая рукой зонтик, и задумчиво изрек:

— Что тебе сказать, Сергеич. Самоубийство или несчастный случай я процентов на девяносто могу исключить.

— Очень смешно.

— Да уж, — эксперт кашлянул. — А если серьезно: двух здоровых молодых лбов кто-то забил до смерти.

— Кто? — вырвалось у Алеши.

Он торопливо подошел, почти подбежал сзади и вытянул шею, пытаясь рассмотреть что-то поверх голов столпившихся в подворотне людей.

Сергей Сергеевич не глядя сунул ему ладонь для рукопожатия. Бармалей, который тоже давно считал Алешу своим, не удивившись, коротко кивнул в знак приветствия.

— Кто — не знаю, это уже по вашей части. Но определенно убийцы не выглядели дистрофиками. И вряд ли их было меньше четырех-пяти человек.

— Что, есть следы? — быстро спросил майор.

Бармалей укоризненно посмотрел на начальство.

— Ну какие тебе следы в такой дождь? — он снова присел на корточки рядом с двумя трупами: один лежал ничком на мокром асфальте, второй сидел, привалившись спиной к стене дома, шагах в пяти от двери в подъезд. — У номера первого закрытый перелом шейных позвонков — проще говоря, свернута шея. Номер второй: перелом лучезапястного сустава правой руки, перелом ключицы, удар в основание носа — очень грамотный, между прочим, удар, нанесен снизу вверх, строго вдоль носового хряща. И хрящ, как копье, пробил мозг. Это, собственно, и явилось причиной смерти.

Майор Оленин задумчиво потер подбородок:

— И поскольку большинство ударов были нанесены спереди…

— …то как минимум двое в этот момент держали «терпилу» за руки, — закончил мысль Бармалей. — Кстати, обрати внимание на костяшки пальцев и ребра ладоней у обоих.

Оленин послушно наклонился и посветил фонариком. Алеша заглянул ему через плечо и пробормотал:

— Они каратисты.

Сергей Сергеевич с подозрением посмотрел на собеседника:

— Ты-то откуда знаешь?

— Я брал у них интервью неделю назад.

Теперь на него оглянулись все: майор Оленин, эксперт Бармалей, пожилой седоволосый оперативник по фамилии Силин (Алеша был знаком с ним по прошлым расследованиям), полный одышливый дознаватель, с которым Алеша еще не успел познакомиться, и даже топтавшийся без дела проводник служебно-розыскной собаки.

— Что ты у них брал? — осторожно переспросил Оленин.

— Интервью, — «сыщик» кивнул на убитых. — Они снимались в рекламном ролике.


Прошлый вторник, где-то днем. Район Дальнее Лаврино, парковая зона

Автором сценария и режиссером ролика был давний Алешин приятель Митя Горлин. Еще недавно они являлись коллегами: когда Алеша пошел на повышение, Митя принял у него рубрику «Голос читателя». Должность ответственного за «Голос» была собачьей: несчастному корреспонденту приходилось мотаться «с лейкой и блокнотом» по необъятной области из конца в конец, куда поведет непредсказуемый читательский эпистолярий. В девяноста случаях из ста читатели газеты жаловались на:

— аномально жаркую погоду;

— аномально холодную погоду;

— отвратительную работу коммунальных служб;

— отвратительную работу общественного транспорта;

— коррупцию среди чиновников разного уровня;

— грабительские цены в магазинах и на оптовых базах;

— происки представителей спецслужб и инопланетных цивилизаций.

Однако хуже всего было править безграмотные письма из народа перед тем, как публиковать их в газете. Тут Митина душа, с малолетства взлелеянная на Лермонтове, Достоевском и обоих Толстых, начинала протестовать с такой силой, что приходилось бежать к прикормленной врачихе за больничным. Алеша предложил приятелю выход: составлять из присылаемых писем нечто вроде рубрики «Нарочно не придумаешь». Митя взялся за дело с энтузиазмом, заведя специальную общую тетрадь и озаглавив ее «Маразмарий». В будущем он собирался опубликовать ее в независимом издательстве. А возможно, и выпустить отдельной книгой.

Потом настала эпоха увлечения сетевым маркетингом, и Митя уволился из редакции по собственному желанию. Еще через некоторое время его творческая мысль обрела другое направление: он закончил режиссерские курсы, взял в аренду студию с видеоаппаратурой и занялся съемками рекламы. И настолько преуспел, что через полгода нанял целую команду из оператора, звукорежиссера, ассистента и мастера по свету. Сценарии роликов он сочинял сам и согласовывал их с заказчиками. Последним заказчиком была некая фармацевтическая фирма, поставляющая на рынок серию биодобавок — в частности, препарат «Кальций-супералмаз». Митя Горлин напряг фантазию и выдал на-гора грандиозный проект с декорацией, имитирующей восточный храм, луноликой принцессой и тремя спортсменами-каратистами. А едва отыскав натуру, позвонил Алеше и предложил: «Хочешь — заезжай, поболтаем. Заодно посмотришь, как кино снимают: будет что внукам рассказать на старости лет». Алеша внутренне улыбнулся: приятель в своем амплуа. Снимает двухминутную рекламу, а впечатление — будто «Клеопатру» с покойной Элизабет Тейлор в главной роли.

«Натура» представляла собой зеленую лужайку в загородной зоне, именуемой Дальним Лаврино. Посреди лужайки стояла невысокая, в пять ступенек, лестница с перилами, издалека казавшаяся каменной («сыщик» приблизился, потрогал ее — «камень» оказался серым строительным пенопластом). Лестница вела к укрепленному помосту, на котором стояло обтянутое красным бархатом кресло с высоченной спинкой. Позади кресла неуверенно тянулась вверх фанерная пагода.

Мити на площадке еще не было. Алеша прошелся взад-вперед, оглядывая окрестности. Пожилая гримерша накладывала макияж юной деве с азиатской внешностью, одетой в золотистое ниспадающее платье с широкими рукавами. Алеша переглянулся с ней — девушка очаровательно смутилась и прикрыла рукавом подбородок, олицетворяя японский иероглиф Синдзи «Застенчивость». Техник в синем комбинезоне разматывал по траве какие-то толстенные кабели, трое мускулистых молодых парней — двое в черных костюмах киношных ниндзя, третий в белоснежном кимоно с черным поясом — лениво разминались возле вагончика на колесах, похожего на строительный.

Вот белый подозвал одного из ниндзя. Тот подошел, встал по стойке смирно. Белый достал откуда-то яблоко и водрузил ассистенту на голову. Постоял пару секунд, внутренне сконцентрировался и вдруг с места, без разбега, взвился в воздух. Его нога мелькнула размытой дугой, и яблоко будто взорвалось, разлетевшись в мелкие клочки. На площадке зааплодировали. Алеша заметил, что громче и активнее всех хлопала девушка-азиатка.

— Подумаешь, — хмуро проговорил он, охваченный непонятной ревностью.

— Что? — спросил непонятно как очутившийся рядом мужичок — в кепке, кургузом пиджаке и мятых штанах цветахаки. Мельком взглянув на него, Алеша подумал, что собеседник однажды попал под грузовик или автобус. Щеку его пересекал давний шрам, деливший лицо на две несимметричные половинки; одна нога была заметно короче другой; левая рука, скорее всего вследствие множественного перелома, срослась неправильно и плохо сгибалась. В этой руке он держал объемистый пластиковый мешок, в правой — заостренную палку. Заметив в траве смятую сигаретную пачку, он ткнул в нее острым концом, поднял и стряхнул в мешок. Алеша кивнул в сторону «ниндзей» и сказал с деланной небрежностью:

— Неплохо ребята работают. Они кто — артисты, каскадеры?

— Спортсмены, — спокойно отозвался собеседник. — Пригласили на время съемок. А вы, простите, кто?

— Корреспондент из газеты. А вы, значит, тут за уборщика?

— Вроде того, — мужчина сунул в рот сигарету, похлопал по карманам и выудил довольно дорогую зажигалку. — Мне-то никакой разницы, что мести, а здесь все ж таки кино. Творческие люди. Хотя мусорят не хуже портовых грузчиков.

— Как интересно вы выражаетесь.

— Как?

— Интеллигентно. Можно подумать, что вы из бывших университетских профессоров.

Мужчина мимолетно улыбнулся.

— Не то чтобы точно угадали, но где-то рядом, — он посмотрел через Алешино плечо. — О, начальство пожаловало. Как говорится в анекдоте, кончай перекур, начинай приседания.

К вагончику подкатил двухдверный джип. Лихо развернулся, едва не протаранив лесенку бампером, затормозил, и из-за руля молодцевато выпрыгнул Митя Горлин собственной персоной — в просторной гавайской рубашке, обрезанных джинсах и провокационно-голубой панаме на макушке.

— Ага, прибыл? — он энергично тряхнул Алешу за руку. — Молодец. А я, понимаешь, задержался на переговорах с заказчиком. Смету уточнял… Фаттеич, притащи быстренько кресло. Не видишь, ко мне пресса пожаловала.

Фаттеич — тот мужчина, с которым Алеша только что разговаривал, — молча поставил мешок на землю и ушел — надо думать, выполнять распоряжение. Алеше стало неловко.

— Зачем ты? — укорил он Митю. — У человека нога. Я и сам бы принес, не развалился.

— Ладно тебе, — приятель махнул рукой. — Должен же он как-то зарплату отрабатывать… Ты как, уже со всеми познакомился? Нет? Ладно, давай я тебе представлю наших артистов. Вон тот, в белом, между прочим, чемпион Поволжья.

Чемпион — тот, что давеча сбивал ногой яблоко, — отзывался на прозвище Дэн.

— Вообще-то Денис Сандалов, — он коротко стиснул корреспонденту ладонь (тот поморщился). — Спортивный клуб «Рэй».

— А ваши товарищи…

— Это Иван Рухадзе, — представил он одного из ниндзя — черноволосого и высокого, как баскетболист. Тот хмуро отвернулся, сунув руки в карманы.

— Никита Потапов, — кивнул второй, чуть пониже ростом и посветлее мастью.

Алеша вытащил из кармана диктофон.

— Ребята, для начала: как вы попали на съемки?

Денис белозубо улыбнулся.

— Ну, как… Отработали в клубе тренировку. Подошел мужик — оказалось, наш режиссер Дмитрий Владимирович. Говорит: не хотите сняться в рекламном ролике? Нужно изобразить перед камерой показательный бой. А нам что, трудно? И деньги не лишние, и любопытно себя по телевизору увидеть.

Алеша понимающе кивнул.

— Теперь вы, наверно, рассматриваете эти съемки как трамплин в большое кино?

Собеседник озадаченно нахмурился.

— Какой трамплин? Мы прыжками не занимаемся.

— Я имею в виду, думаете ли вы о карьере актера?

— Не, — покачал Денис головой. — Меня чисто спортивная карьера интересует. Выиграю чемпионат России, потом чемпионат мира…

— А потом?

— Потом перейду на тренерскую работу. Растить молодые кадры.

— Чемпионат мира, — фыркнул в сторону Иван Рухадзе. — Размечтался.

— Внимание съемочной группе, — раздался усиленный громкоговорителем Митин голос. — Готовность десять минут!

— Все, братан, — Денис хлопнул корреспондента по плечу. — Потом добазарим. Работать пора.


— Вот так и существуем, — вздохнул Митя, подпустив в голос нотку благородной усталости. День медленно, как ленивая разъевшаяся черепаха, подползал к вечеру, друзья развалились в креслах-шезлонгах, потягивая пиво из жестянок («у меня в машине переносной холодильник — клевая вещь, теща подарила на прошлый день рождения»). — Девять дублей сняли, а все не то. Настоящего драйва нет, хорошей аппаратуры нет, да и актеры… Дерутся мастерски, а текст Денис произносит, как деревянный мальчик Буратино.

— Ну он же не профессиональный актер, — возразил Алеша. — И текста у него всего восемь слов.

— Оно конечно, — Митя сделал большой глоток. — Снимаем-то не «Войну и мир». Где тут развернуться по-настоящему…

— Ничего. Все великие начинали с малого.

Митя мгновенно приосанился.

— Да, ты прав. Вот поднакоплю денег, найду хороший сценарий, подберу актерский состав, профессиональную съемочную группу, а не этих дилетантов… Я еще всем покажу!

— Не сомневаюсь, — серьезно кивнул Алеша.

— Э, что это там происходит? — вдруг спросил Митя, выбираясь из кресла.

Алеша посмотрел в указанном направлении, но ничего не увидел. Расслышал только испуганный женский крик где-то за вагончиком.

Денис Сандалов, будущий чемпион мира, с трудом поднимался с земли. И держался ладонью за скулу, на которой расплывался багровый кровоподтек.

Дениса поддерживала за плечо китайская принцесса — ни дать ни взять мужественная санитарка на поле боя.

— Это еще что? — грозно вопросил Митя. — Кто это сделал, черт возьми?!

— Никто, — с приглушенной яростью буркнул Денис. — Сам упал. Вон о тот колышек споткнулся…

— О какой, в жопу, колышек?! — по-бабьи взвизгнул Митя. — Ты рехнулся, парень? Нам снимать еще минимум три дубля, а какой из тебя, на хрен, артист с такой блямбой?!

— Не смейте на него кричать… — всхлипнула принцесса. — Денис не виноват, это все он…

— Заткнись! — Денис сжал кулаки — казалось, он готов был заставить спутницу замолчать любым способом, включая физический. Дойди дело до подобного — принцессе пришлось бы туго.

Алеша тем временем медленно прошелся вдоль стенки вагончика, разглядывая примятую траву.

— А колышка никакого нет, — сообщил он.

— Слушай, ты… Я упал. Споткнулся и упал. Рассадил скулу вот об эту лестницу, понятно тебе? — процедил Денис сквозь зубы и повернулся к Мите: — Снимем мы твой дубль, не гоношись. Я гримерше скажу, она меня подрихтует. А к камере повернусь другим боком.

Алеша пожал плечами. Поднял глаза — и увидел вдалеке, шагах в тридцати, своего недавнего знакомого, которого Митя назвал Фаттеичем. Тот стоял, руки в карманах, чуть склонив голову набок, и смотрел куда-то перед собой. Спокойно и равнодушно, как смотрят в окно.


Понедельник, 01.30. Бар «Три богатыря»

Девушек было числом две. Черненькая в черном и рыженькая в небесно-голубом — обе до головокружения соблазнительные и в данный момент изрядно перепуганные. Обе живо поглощали безалкогольный коктейль, который принес бармен, декорированный «православной» бородой. Майор бдительно попробовал напиток, не обнаружил в нем спиртосодержащих ингредиентов и поставил перед свидетельницами.

— Они сказали, что снимаются в кино, — проговорила рыженькая.

— В рекламе, — поправила черненькая.

— Стоп, девочки, — строго сказал Оленин. — Давайте по порядку. Фамилия, имя, отчество. Сначала вы, — он ткнул ручкой в шатенку.

— Гаппи.

— По паспорту.

— Глафира Юрьевна Мельник. Глафирой называться как-то не айс, вот и придумала себе погоняло…

— Ясно. Ваше?

— Лодочкина Лариса Николаевна, — отрекомендовалась брюнетка. — Товарищ полицейский, нас, что, в чем-то подозревают?

— Пока не знаю. С потерпевшими познакомились здесь, в баре?

— Ну да. Мы в дартс играли, а эти подвалили… Нет, они ничего, не приставали, рук не распускали без команды… Потом говорят: давайте продолжим знакомство. Только нужно такси вызвать.

— Куда ехать собирались?

— Мы не помним, — подруги переглянулись. — Вроде в Сметанкино. А денег не оказалось. Они хотели… Но мы были против! Мы их отговаривали, честное слово! А они сказали: мол, мы только одолжим, культурно, без мордобоя…

— Подождите, — майор нахмурился. — Они собирались ограбить кого-то?

— Да нет же, — заторопились обе. — Только попросить. Типа в долг.

— Вот именно, что «типа», — хмыкнул Оленин. — Рассказывайте дальше. Только не врать!

— Ну, мы вышли вчетвером. Дошли до арки, Кит говорит: подождите, девчонки, мы знакомого встретили.

— Он сказал: спонсора. В смысле, того, у кого можно денег одолжить.

— Как выглядел этот «спонсор»?

— Не знаем. Там, под аркой, фонарь не горит, темно. Мы ждали, правда, Лар?

— Ага, — сказала брюнетка. — Минут десять. Или пятнадцать. Потом обиделись — думали, они от нас культурно срулили. Решили заглянуть — не караулить же их до утра, как дурам. Зашли в подворотню. А там…

Два мертвых тела в темноте, под дождем. Впрочем, нет, дождь начался позже, когда приехала оперативно-следственная бригада. Свернутая шея. Перелом кисти, ключицы, и носовая перегородка, воткнутая в мозг, как копье. Все это предполагало недюжинный шум, выкрики, звуки ударов — не может быть, чтобы двое здоровенных парней дали убить себя просто так. Даже с поправкой на количество выпитого.

Если только…

— А вы, милые дамы, не подмешали ли им что-нибудь в напиток?

Обе расширили глаза в благородном негодовании.

— Вы что?! Мы не из таких… У нас и в мыслях не было!

— Ну, это вскрытие покажет, — успокоил их Оленин. — Если у потерпевших в крови обнаружится клофелин или иная дрянь, пойдете как соучастницы.

Теперь девиц, кажется, проняло по-настоящему, поскольку они вцепились в майора мертвой хваткой.

— Какие соучастницы? — заверещали они в два голоса. — Спросите у бармена, мы же сидели у него перед носом! Кабы мы им в стаканы что-нибудь подсыпали, он бы сразу усек!

— А у бармена, кстати, фингал под глазом, — вполголоса заметил Алеша. — И на костяшках пальцев, по-моему, ссадины…

— Разберемся, — буркнул Оленин. — В общем, так, девочки. Сейчас с нашим сотрудником проедете в отделение, дадите письменные показания. И не дай вам бог попытаться «слинять» по дороге.

Девочки понурились.

— А предкам что скажем?

— А что бы вы сказали, если бы наутро из Сметанкино заявились?

Брюнетка вздохнула.

— Ладно. Мы же не сявки, понимаем…

— Там машина стояла, — вдруг подала голос Гаппи.

— Где? — не понял Оленин.

— Мы под арку вошли во двор, смотрим: ребята мертвые. А слева еще одна арка и выход на соседнюю улицу…

— Ясно. А что за машина? Марка, цвет?

— Мы не видели, — виновато сказала Глафира.

— Только слышали, как мотор пофыркивает, — добавила Лариса.


Понедельник, 01.55

— Похоже, не врут, — негромко заметил Алеша, когда обеих свидетельниц увезли давать показания.

— По крайней мере, насчет машины, — вставил Бармалей. — За углом, где улица Афанасия Никитина, недалеко от табачного киоска, масляное пятно на асфальте. Дождь, правда, почти все смыл, но пробы взять удалось. Там стояла машина, почти наверняка иномарка.

— Бармен вспомнил компанию, которая шары гоняла, — сказал Силин и кивнул в сторону бильярдного стола. — Человека четыре, а может, пять. Ушли минут через десять после Потапова и Рухадзе. Расплатились аккуратно.

— Выпивки много заказывали? — спросил Сергей Сергеевич.

— В меру. Уж никак не столько, чтобы из адеквата выпасть.

— Значит, вполне могли догнать наших фигурантов, войти в подворотню через другую арку, устроить потасовку…

— А мотив? Я справлялся у бармена: «терпилы» пришли отдельно, в контакт ни с кем, кроме двух девиц, не вступали…

— Может, как раз девиц и не поделили, — Оленин закурил, выпустил в потолок струйку дыма… — Меня смущает другое. Ни Потапов, ни Рухадзе хлюпиками не выглядели. Спортивные, накачанные ребята. Я бы на месте их противников обязательно вооружился. Ножом, кастетом, арматурой какой-нибудь…

— Не было там никакого оружия, — авторитетно сказал Бармалей. — Подробный отчет я пришлю завтра после обеда, но и сейчас могу сказать: ребят убили голыми руками. Никаких колотых и резаных ран, никаких следов тяжелых предметов.

— Скажите, как благородно, — хмыкнул Силин. — Прямо рыцарский турнир.

— Ну, не такой уж рыцарский. Если принять во внимание, что противников было больше и напали они неожиданно.

— Откуда ты взял, что неожиданно? — с подозрением поинтересовался Оленин.

— На обоих трупах футболки с короткими рукавами. Я осмотрел их предплечья: они чистые, ни царапин, ни ссадин. А должны были остаться, если бы парни от кого-то защищались.

— И что из этого следует?

— А то, что они не успели защититься. Или не смогли по какой-то причине.

— Может, их все-таки опоили?

Бармалей красноречиво пожал плечами: все вопросы после вскрытия, друзья мои, только после вскрытия…

— А что, если это он? — спросил Алеша. — Ну, тот, кого они собирались ограбить?

Сергей Сергеевич с сомнением поджал губы.

— Девицы показали: их спутники заглянули в подворотню. Никита Потапов — тот, у кого волосы посветлее, — сказал: «А вот и спонсор». В единственном числе, понимаешь?

— Ага, — оживился Бармалей. — Тогда этот парень должен быть размером со шкаф.

— Не обязательно со шкаф, — запальчиво возразил Алеша. — Я читал: у Брюса Ли был рост всего метр шестьдесят.

— У Брюса Ли железное алиби, — пробормотал Оленин, размышляя о чем-то своем. — Он вроде умер лет сорок назад. Однако ты прав в другом: этого «спонсора» необходимо установить в первую очередь.

— Товарищ майор, — негромко окликнул Оленина молодой парень-оперативник.

— Что?

— Вот, — он выложил на стол полиэтиленовый пакет, в котором лежало нечто маленькое, продолговатое, темно-красной расцветки.

Брови майора шевельнулись: сначала сдвинулись, потом удивленно поднялись.

— Телефон?

— Лежал под козырьком, у самой стены. Даже не вымок…

— Черт, — от души выругался Бармалей. — Какже мы его пропустили… Ты его не хватал?

— Как сказать… — оперативник виновато кашлянул. — Я его попробовал включить. Он включился.

— Значит, отпечатки тю-тю, — разочарованно протянул эксперт.

— Стоп, — резко сказал Оленин. — Включился, говоришь?

Он осторожно, будто неизвлекаемую мину, взял пакет и еще более осторожно, сквозь полиэтилен, нажал на кнопку.

— А моделька-то дешевая, — пробормотал он сквозь зубы. — Молодые теперь такие не носят, не круто — разве что своим старикам покупают, чтобы те на улице не потерялись… А ты в порядке, — он уважительно взглянул на оперативника. — Мы в этой подворотне полчаса на четвереньках ползали, атакую улику прошляпили. Так, журнал входящих… Последний вызов с неопределенного номера, длительность две секунды… А вот предпоследний — от какой-то Светы. Звонила в 23.10…

Некоторое время — может, три минуты, может, пять — все сосредоточенно молчали. Алеша открыл рот, чтобы подать какую-нибудь реплику, но Силин строго двинул бровями: тихо, Чапай думать будет.

— Любопытно, чей он, — проговорил майор. — Одного из «терпил» или тех, кто им шею свернул?

Он переглянулся с Бармалеем. Тот помедлил, усмехнулся и положил на край столешницы два пальца — средний и указательный, пародируя знаменитый фильм. Силин с секундным опозданием сделал то же.

Оленин нажал кнопку вызова.

На противоположном конце отозвались сразу, несмотря на глубокую ночь.

— Алло, — голос принадлежал девушке. Явно встревоженной, даже напуганной. Алеше отчетливо представилось, как она сидит на диване, бледная от переживаний, с распущенными волосами, в тускло-оранжевом свете торшера в углу комнаты, и сжимает в ладонях чашку с остывшим кофе.

Почему волосы непременно длинные и распущенные, а не, к примеру, короткие и закрученные на термобигуди, «сыщик» и сам не мог себе объяснить.

— Алло, — сказал Оленин.

— Яша? Где ты, почему так поздно?..

— Я говорю со Светланой?

— Да… А вы кто?

— Майор Оленин Сергей Сергеевич, Управление внутренних дел.

Пауза на том конце — девушка лихорадочно собиралась с мыслями. И готовилась, надо думать, к самому плохому: вряд ли майор полиции станет звонить среди ночи, чтобы сообщить, что абонент выиграл тур на Мальдивы в моментальной лотерее.

— Что с Яшей?

— Не знаю. Скорее всего, ничего страшного. Яша — это муж?

— Друг. Близкий…

— Близкий друг, понятно, — Оленин ободряюще улыбнулся, словно собеседница могла видеть его на расстоянии. — А фамилия у него есть?

— Савостиков Яков Семенович… Откуда у вас его мобильник?

— Гм… Дело в том, что мы нашли его, то есть телефон, на улице Ново-Араратской: видимо, ваш друг случайно обронил его. Скажите, что он мог делать в этом районе?

— На Ново-Араратской? — девушка секунду подумала. — Там есть компьютерный клуб, «Братство колец». Онлайн-игры и все такое…

— Яков часто там заседает?

— Два-три раза в неделю, когда я работаю во вторую смену… Да скажите наконец, что случилось?

Оленин вздохнул.

— Светлана, нам нужно поговорить. Я понимаю, время позднее…

— Перестаньте. Я все равно не сплю.

— Хорошо. Говорите адрес. И заодно продиктуйте адрес вашего друга.

— Я живу на Тополиной, 12. А Яша — на Революционера Бабушкина. Но его дома нет, я раз двадцать звонила…

— Не переживайте, — сказал Оленин. — Ждите, мы скоро подъедем.

Он поднялся со стула. И голос его стал жестким.

— Так. Силин, пошли кого-нибудь из своих в компьютерный клуб. Сам бери группу — и в адрес к Савостикову.

Группу? — удивился Силин.

— Мало ли что, — серьезно сказал майор и повернулся к Алеше: — Твоя Наташа меня не убьет за то, что я тебя на всю ночь умыкнул?

— Мы ей потом торт купим, — ответил Алеша. — «Птичье молоко».

— Ну и ладушки. Тогда поехали со Светой знакомиться.


Ехать по ночному городу было совсем не то, что по дневному. Водитель, явно наслаждаясь отсутствием пробок, «притопил» ногой акселератор, в окнах замелькали красно-желто-зеленые огни реклам, вызывая странную ассоциацию с новогодним праздником посреди лета. Алеша скосил глаза на Оленина — тот сидел, откинувшись на спинку, и рассеянно вертел в пальцах незажженную сигарету.

— Почему они не воспользовались оружием? — вдруг спросил он, ни к кому не обращаясь. — Даже если не запаслись заранее, почему не прихватили в баре парочку бутылок? Нет ничего удобнее бутылки, если собираешься проломить кому-то голову… И эти две телки, Лариса с Глафирой, ждали своих приятелей десять минут — десять, понимаешь? И ни один посторонний звук их не насторожил, а ведь когда тебе ломают кисть или ключицу, принято орать благим матом, — и добавил после паузы: — Это была не драка. Это было четко спланированное убийство — убийство со смыслом. Как говорят в спорте, демонстрация явного преимущества. И это, как ни странно, сужает круг поисков.

— Клубы карате, бокса, ушу, самбо, дзюдо, — понятливо кивнул «сыщик».

— Задание понятно.

Сергей Сергеевич с неудовольствием посмотрел на собеседника, будто тот ляпнул какую-нибудь бестактность.

— Вообще-то давать тебе задания я не имею права — ни морального, ни правового.

— А кто дает-то? — искренне удивился Алеша. — Наш губернатор на старости лет озаботился оздоровлением населения — вон сколько Дворцов спорта понастроил. Наша газета просто обязана быть на острие темы.

— Наострив, говоришь? — хмыкнул Оленин. — Ладно. Вон она, Тополиная, 12. Вылезай, приехали.


Открыли моментально — так же, как незадолго до этого отозвались на телефонный звонок. Волосы у девушки оказались не длинные и не короткие — примерно до плеч, темные и слегка растрепанные, точно их обладательница несколько раз за ночь ложилась, пытаясь заснуть, но тут же вскакивала и запускала в них пальцы, снедаемая приступами беспокойства. Но даже при таком «художественном беспорядке» волосы ухитрялись выгодно подчеркивать изящный овал лица, высокие скулы и карие, широко расставленные глаза. Глаза горной лани, настороженной посторонним звуком вроде клацания затвора винтовки. На девушке была спортивная майка без рукавов (Алеша на мгновение залюбовался ее руками — хорошей лепки, с развитой, но отнюдь не мужеподобной мускулатурой) и голубые «пумовские» брючки. «Красивая, — подумал «сыщик» с извечным мужским цинизмом. — И о красоте своей знает, но относится к ней спокойно: с ней родилась, с ней и живет».

— Это вы звонили? — спросила она. — Вы майор Лосев?

— Оленин, — поправил Оленин. — Что же вы, милое дитя, не спрашиваете: кто там? Вдруг грабители?

— Грабители скажут, что полицейские, — отозвалась девушка, развернулась и прошла в комнату.

Алеша двинулся следом, огляделся с порога и немо присвистнул: сколько куб-ков-то! Кубки — золотые, серебряные, хрустальные — торжественно, точно солдаты в почетном карауле, застыли в серванте за чешским стеклом, на полках вдоль стены и даже на телевизоре со старомодным «толстым» корпусом. На стене висели грамоты вперемежку с застекленными фото. «Сыщик» подошел, присмотрелся повнимательнее: вот хозяйка квартиры на пьедестале, со счастливой улыбкой и медалью на красно-сине-белой ленточке. Вот она же — в борцовской курточке с красным поясом — пожимает руку коротко стриженной сопернице, вон она же на татами, проводит умопомрачительно красивый бросок то ли через бедро, толи через плечо — скудных Алешиных познаний не хватило, чтобы сказать точнее.

— Класс, — уважительно сказал он. — Теперь понятно, почему вы открываете дверь, не спрашивая. Это дзюдо, да?

— Самбо, — поправила Светлана. — Дядя Слава однажды привел в секцию. Сначала занималась так, чтобы поразвлечься. Потом втянулась. Прошлой весной даже призеркой первенства России стала.

— А тренируетесь, случайно, не в клубе «Рэй»? — нейтральным тоном поинтересовался Оленин.

— Нет, — протянула она. — Там каратисты и кикбоксеры. Мы занимаемся в ДЮСШ. Послушайте, вы скажете, наконец, что случилось? Где Яша?

— Не знаю. Посмотрите, Светлана, это его телефон?

— Его, — подтвердила она, едва взглянув. — Я подарила на 23 февраля.

— Мы нашли этот телефон на месте драки, в подворотне, рядом с баром «Три богатыря». Кто там на кого нападал, пока неизвестно — к тому времени, когда приехала опергруппа, участники разбежались.

О двух трупах, найденных во дворе, под аркой, майор целомудренно умолчал.

— Господи, — девушка опустилась на диван. — Яша, он же такой непутевый…

— Что, часто попадает во всякие переделки? Подраться любит?

— Да что вы, — отмахнулась Светлана. — Он и не дрался никогда в жизни. Даже в школе я его всегда защищала. Меня так и звали: Светка-самбо.

— Вот как, — подал голос Алеша. — Ая думал, он тоже того…

Он изобразил нечто, отдаленно напоминающее боксерский апперкот.

— Нет, — повторила девушка. И улыбнулась ласковой, немного снисходительной улыбкой, словно рассказывала о младшем братишке-вундеркинде. — Яшка к спорту вообще никак. Он больше по компьютерам. Вон какое чудо мне собрал, — она кивнула на письменный стол, где стояло нехилое электронное чудо в сером матовом корпусе. — Купил буквально за копейки, какие-то детали переставил, что-то там нарастил — теперь работает лучше фир…

Оленин резко прижал палец к губам. В полутемном коридоре, в замке входной двери, тихонько, даже как-то по-воровски, прошуршал ключ.

— Яша, — вскинулась девушка.

— Тихо, — одними губами произнес майор. С поразительной для его телосложения грацией скользнул в прихожую и прижался к стене, сбоку от двери. Алеша растерянно приподнялся — Оленин коротко двинул бровями: сядь на место.

Замок щелкнул. Ночной гость появился в прихожей, вытянул шею по направлению к гостиной и осторожно спросил:

— Свет, ты спишь?

А потом сказал: «ой», когда тяжелая ладонь Оленина легла ему на плечо.

— Без глупостей, — предупредил майор. — Медленно, плавно, шагом марш в комнату.


Осень 1937 г. Бутырская тюрьма, кабинет для допросов.

Имя-отчество следователя вызывает у меня невольную улыбку: Порфирий Петрович. Не помню, как описывал своего героя Достоевский, но одно было наверняка: тот был незлой, но въедливый и своим коньком считал судебную психологию, на этой почве они и сошлись с Родионом Раскольниковым. Мой Порфирий Петрович имеет внешность канцелярского работника в преддверии долгожданной пенсии: чуть снисходительный взгляд, пухлые щеки, пальцы в чернильных пятнах теребят «вечное перо» — классический «добрый следователь». Что ж, если так — загонять мне иголки под ногти станет не он. И, возможно, не сегодня: мало кто называл меня трусом, но эта мысль меня успокаивает.

— Присаживайтесь, Василий Сергеевич. Как оно на новом месте? Кормят вовремя? Жалоб нет?

— Благодарю, — глухо отзываюсь я. В комнате накурено, и я с трудом сдерживаю кашель. — Скажите наконец, в чем меня обвиняют? Я честный партиец, много лет преподавал в ЦДКА и инфизкульте, за меня многие могут поручиться…

— К вашей деятельности в ЦДКА мы еще вернемся. А сейчас давайте-ка пройдемся по вашей биографии.

— Причем здесь моя биография?

— Вы ведь родились на Сахалине? В семье каторжанина, если не ошибаюсь?

— Каторжанки. Мой отец был из вольнопоселенцев.

— Угу, — следователь двигает к себе папку из землисто-серого картона. — Оказывается, ваша матушка совершила побег — в рывок ушла, как выражаются в уголовной среде. Правда, неудачно: была поймана, бита плетьми, получила новый срок… Скончалась в девятьсот пятом, практически одновременно с мужем, оставив вас сиротой. Сколько же вам было лет?

— Десять или одиннадцать. Точнее не скажу.

Удивительно, но лица родителей оказались напрочь стерты из моей памяти. Вспоминалось лишь старое, в заплатках, мамино платье с засаленным передником, ее худые жилистые руки и грубые боты, из которых она не вылезала с апреля по ноябрь.

Отец ассоциировался у меня со столярной мастерской: длинные желтые доски и солнечные зайчики на них, рубанок, звонкая двуручная пила и свежие стружки, застрявшие в отцовских волосах: он смешно тряс головой, стараясь избавиться от них… Вот эти стружки да мамины полуразвалившиеся боты, в которых она ходила на болота за клюквой, — оказалось единственным, что сохранила память.

— Какие отношения вас связывали с Николаем Докучаевым?

— С кем?

— С архиепископом Николаем Японским.

— Ах, да. Просто я знал его как отца Николая — по фамилии его называли редко. Если бы не он, я бы, наверно, и не выжил: умер с голоду. Аотец Николай подобрал меня, отвел к себе — он тогда руководил Токийской духовной семинарией…

— Вы бывали у него дома?

— Да, он частенько приглашал к себе и меня, и других семинаристов. Угощал яблоками, пирогами, рыбой — мы же вечно голодные ходили…

По утрам и вечерам к Владыке приходили посетители. Отец Николай усаживал их напротив себя и говорил: «Ну что, давайте горшки бить». Горшками он называл жизненные тяготы и требовал подробного рассказа о них, сам не вставляя почти ничего — не переспрашивая и не давая советов. Только собеседник через некоторое время — вот чудо-то! — вдруг светлел лицом, и на губах его появлялась неуверенная улыбка: его «горшки» один за другим разбивались вдребезги…

— Тогда вы и пристрастились к дзюдо?

— Можно и так сказать.

Хотя именно пристрастился к этой борьбе я много позже, а сначала — просто бегал на занятия вместе с другими воспитанниками: зимой в гимнастический зал, летом — на задний двор, где мы мутузили друг друга под присмотром мастера Итимадзу. Однажды я понял истинную ценность наших занятий…

Ночью во двор семинарии ввалилась толпа молодчиков, вооруженных чем попало. Некоторые несли смоляные факелы — с явным намерением устроить пожар. Мы высыпали на улицу — растерянные, полуодетые, испуганные. Меня схватил за рукав Киндзо, мой сосед по комнате.

— Кто эти люди? — растерянно спросил я. — Что им нужно?

Таиро-Доси-Кай, — проговорил он, отчаянно старясь не дрожать. — Так они себя называют. Ненавидят всех христиан — и русских, и японских. Особенно русских.

— За что?

— Не знаю, — честно ответил Киндзо. — Так уж повелось.

К нападавшим вышел отец Николай. Длинная ряса приглушенно шелестела, и казалось, что Владыка не идет, а плывет над землей. Вот он остановился, поднял руку и заговорил. Не помню, о чем была его речь, только молодчики, слушавшие ее, мало-помалу утратили боевой пыл. Иные, будто устыдясь, отступили назад к воротам. Наверняка дело бы закончилось миром, но тут кто-то из задних рядов швырнул во Владыку камень. Булыжник рассек отцу Николаю кожу на виске. Владыка упал, и будто рухнула последняя преграда, освобождая грязный поток. Толпа бандитов ринулась на нас. Меня сбили с ног и наверняка затоптали бы — выручили уроки дзюдо. Мне удалось откатиться в сторону и подняться.

Вокруг ревел и перекатывался по земле страшный окровавленный клубок, в котором трудно было угадать что-либо человеческое. Я попятился — и едва не споткнулся о Киндзо. Тот сидел на корточках и держался руками за голову. Меж его пальцев густо текла кровь.

— Киндзо, — нерешительно позвал я. Взял его за руку, потянул — и Киндзо без звука завалился набок. Правого глаза у него не было: вместо него пол-лица занимала жуткая рваная рана, казавшаяся черной в рыжих всполохах…

Я выпрямился. И встретил одного из нападавших — простейшим приемом, броском через бедро. И добил его еще в полете — ребром ладони в горло, на тренировках этот удар нам проводить строго запрещалось, а тут — откуда что взялось. Потом я стоял над скрючившимся на земле другом. Стоял — и не давал врагам приблизиться…

Мы победили. Наступил момент, когда бандиты дрогнули. Отступили к воротам, а потом и вовсе кинулись наутек. И только тогда с улицы раздались свистки полицейских. Наверняка они не торопились нарочно: ждали, пока молодчики намнут нам бока и подожгут семинарию.

Киндзо пролежал в больнице полных два месяца, но глаз так и не удалось спасти. Врач надел моему другу глухую черную повязку — в ней тот стал похож на адмирала Нельсона, которого я видел в книжке у отца Николая. Я навещал друга каждый день. Однажды он спросил меня:

— Скажи, я хороший христианин?

— Конечно, — уверенно ответил я. — Отец Николай часто ставит тебя другим в пример…

— Так вот знай: если бы те, из «Таиро-Доси-Кай», снова пришли… Я бы дрался. И не раздумывал особо.

— Но ведь ты же японец, — заметил я. — Неужели ты дрался бы против своих?

— Они мне не свои, — жестко сказал Киндзо. Посмотрел на меня, и его единственный здоровый глаз сверкнул вдруг лукавой искоркой. — А ведь ты спас мне жизнь. И значит, ты у меня в долгу.

Я уже не раз слышал эту восточную мудрость, поэтому не удивился. В самом деле: раз я спас кого-то от смерти или бесчестия, то я за него в ответе — иначе и спасать не стоило.

— И что я должен сделать?

— Я решил просить отца Николая, чтобы он направил меня в университет Кодокан. И хочу, чтобы ты поступил туда вместе со мной.

Некоторое время я молчал, понятия не имея, что ответить. Этот университет был основан самим отцом-родоначальником дзюдо великим Дзигиро Кано, и попасть туда мечтали многие отпрыски знатных самурайских родов. Многие хотели бы, да немногие могли. Ибо туда принимали не просто достойных, а самых достойных. И ни связи, ни деньги роли тут не играли. И уж вовсе неслыханным было, чтобы на обучение попал хотя бы один иностранец. Или калека, слепой на один глаз.

— Слушай, ты не сердись, — нерешительно начал я, — но, понимаешь ли, нас вряд ли примут…

И тут увидел лицо Киндзо, изможденное долгой болезнью. Глаза его блестели, губы были плотно сжаты, и от всего облика веяло такой волей и верой, что я смущенно отвел взгляд. И пробормотал:

— Нет, ну я же только о себе. Ты другое дело…


Нас приняли.

Наверно, я никогда не узнаю, скольких трудов стоило Киндзо уговорить Владыку дать нам рекомендательные письма к руководителю Кодокана. И почему нас — только нас двоих из всех семинаристов — допустили до вступительных экзаменов.

Предметов, по которым нас испытывали, было великое множество — начиная с истории Японии и буддистских коанов и заканчивая самым главным экзаменом в зале для занятий боевыми искусствами. Зал был воистину огромен и величественен. Мы скромно заняли свои местау кромки татами. Сбоку расположились старшие ученики. Мы, каждый из абитуриентов, должны были бороться с ними по очереди, без перерыва. Понятно, победы от нас никто не ждал, но победить и не требовалось: нужно было только продержаться до конца.

Я продержался. Не знаю, каким образом: я атаковал — и тут же оказывался на полу, меня швыряли безжалостно и довольно болезненно. Я глотал слезы и повторял про себя только одно: подниматься.

А потом прозвучал гонг. Каким же волшебным звуком он мне показался…

Киндзо, наблюдавший за экзаменом (свои схватки он провел раньше и тоже выстоял до конца), утверждал, будто я сильно шатался, уходя с татами, и вид у меня был такой, что краше в гроб кладут. Что ж, пусть так.

Когда Старший Наставник произнес мое имя, я не смог подняться на ноги. Я совершенно не чувствовал их. Увидев это, он сам подошел ко мне. И повязал мое кимоно белоснежным ученическим поясом. Пройдет долгих пять лет, прежде чем я сменю этот пояс на черный. Уеду с Востока и осяду в Москве, где у меня самого появятся ученики и последователи, — я не хочу, не хочу, НЕ ХОЧУ думать, что кто-то из них украл мой диплом из квартиры в Дегтярном переулке. Когда мысль об этом становится особенно назойливой, я упруго падаю и принимаюсь делать то, что делаю обычно, когда надоедает наматывать километры по камере: отжимаюсь от пола. Сначала на ладонях, потом на кулаках, потом на выпрямленных пальцах, убирая их по одному.

И вновь словно оказываюсь в стенах университета Кодокан, в зале для борьбы. Там пахнет древесным лаком, слышны громкие хлопки по татами, стройные многоголосые выкрики и стук бьющихся друг о друга деревянных мечей боккэнов — самые неповторимые звуки в мире.

Как же мне не хватает теперь их, этих звуков…


…Странная это была книга — то ли дневник, то ли исповедь в ночь перед расстрелом, то ли отчаянный вызов всему миру — уже не в ночь, а в последнюю минуту, перед стеной, испещренной пулевыми выбоинами… И написана была странным языком. Открыв ее впервые, он почти тут же захлопнул: муть какая-то. Записки обдолбанного наркома, никакой связи не только между предложениями, а и между буквами. «Завтра сдам в библиотеку и попрошу другую», — решил он, ворочаясь на шконке[1], на верхнем ярусе, и страдая от духоты.

Через некоторое время, однако, снова потянуло открыть. Он лениво перелистнул несколько страниц…. И его вдруг словно накрыло камнепадом в горах: слова цеплялись одно за другое, сталкивая вниз соседние, вынося мозг, как выражается современная молодежь там, на воле. В «хате» подобные выражения были запрещены: здесь, к его удивлению, многое, на первый взгляд безобидное, находилось под запретом. К примеру, нельзя было сказать человеку: «Я хочу спросить», потому что слово «спросить» означало «спросить за какой-то проступок», на что человек должен был не просто ответить, а ответить по понятиям. Поэтому и сокамерник — здоровенный блатарь по кличке Лось, не отрываясь от игры в бур, обратился к нему правильно:

— Слышь, Инок, я вот интересуюсь: ты эту книжку наизусть учишь, или как?

«А и правда», — подумал он, вдруг сообразив, что в очередной раз, едва добравшись до конца, начал читать книгу с первой страницы. Страница была сильно потрепана и заклеена скотчем, под которым покоилась фамилия автора: то ли Иванов, то ли Ивин или Ивлин, не разобрать. Ясно было только, что он использовал записки самого Василия Ощепкова как основу, и уж вовсе загадкой оставался вопрос, как такую книгу ухитрилась пропустить цензура (он посмотрел год: 1980-й, самый разгар застоя, издательство «Учпедгиз»).

Учить книгу наизусть он не собирался: он и так уже знал ее до последней запятой.

— Про кого хоть там? — подал голос другой игрок, из блатных, с погонялом Сверло — вертлявый и костлявый, в вытянутой до коленей полосатой майке и с наколотой на предплечье киской сумными человеческими глазами. Киска тоже имела свое понятное в этой среде значение: КОТ — «коренной обитатель тюрьмы».

— Про одного человека, — сказал тот, кого звали Инок. — Знаменитого борца.

— Чемпиона, значит? — понимающе уточнил Сверло. — Знавал я одного чемпиона. Тоже вроде по какой-то борьбе. Сидел в общей хате с мужиками, но очень уж хотел в люди[2] выбиться. Чтобы себя показать, начал беспредельничать среди своих. Те раз ему объяснили — по-хорошему, на словах, второй… Не понимает, — Сверло вздохнул. — Несчастье с ним случилось неделю назад. Работал на циркулярке, в мастерской, да, видать, уснул. Оперся о станок — ему обе клешни выше локтей и отрезало. Эх, грехи наши…

Мужчина на нарах прикрыл глаза. Неделю назад он получил из дома письмо. Жена сообщала, что подала на развод. И, кактолько получит его (поскольку муж находится в местах лишения свободы, она имеет право развестись без его согласия — так ей объяснил юрист), тут же продает квартиру (он в ней уже не прописан), уезжает и забирает с собой их дочку, годовалую Маринку. В Маринке тот, кого звали Инок, души не чаял.

О том случае в столярке он слышал от других сидельцев — те шептались меж собой в строю на вечерней перекличке. Услышал и подумал: а чем не вариант? Ждать до конца срока, чтобы вернуться… куда? И к кому? Или решить все разом, в один миг, затянув петлю у себя на шее…

Ночью он неслышно скатал простыню в тугой жгут и подергал, проверяя на прочность. Должна выдержать. Он и на воле не отличался дородностью, здесь же сбросил еще несколько килограммов — сказалось нервное напряжение и из рук вон скверная кормежка. Менять своего решения он не собирался — его первый Наставник, «черный пояс» и руководитель одной из школ (еще тогдашних, основан-ныхдо запрета восточных боевых искусств на территории СССР), говорил: самурай сомневается, принимая решение. Приняв решение, он перестает сомневаться.

После того, первого, у него было много наставников — каждый учил его на свой лад, чувствуя в нем не просто благодарного ученика, а фаната, готового за новые знания продать душу. А один, помнится, похлопал его по плечу и сказал:

— А ты, дружок, стал классным зверенышем. Только старайся держать себя …в русле, хорошо? Иначе можешь крепко поломать жизнь.

Инок — в то время младший сержант Топорков — познакомился с ним во время службы в армии, в маленькой южной республике, отмеченной не на каждой карте. Тотчеловекбыл в чине капитана — не десантного, не спецназовского и даже не пехотного: обычный служака из хозяйственной части, командир над кухней и продовольственным складом. Инок сперва не воспринял его всерьез — только потом, когда, прослышав, что капитан чем-то там владеет, предложил ему поединок в легкий контакт, просто так, развлечения ради. И проиграл схватку, что называется, вчистую. После чего, отряхнувшись от пыли, в которой только что лежал, уткнувшись носом, потребовал объяснений.

То, чем владел капитан, трудно было назвать борьбой или рукопашным боем. Скорее, это была изощренная техника убийства — всем, что попадется под руку, начиная с саперной лопатки и заканчивая рулоном туалетной бумаги. А то и просто с помощью незаметного касания кончиком пальца нужной точки. Инок сегодняшний, лежа без сна на нарах, подумал: что бы сказал его учитель, если бы узнал, что его слова оказались пророческими.

Жизнь я себе сломал — это точно.

А потом он почувствовал на себе чей-то взгляд. И удивился: «хата» спала, он различал храп соседей и под собой, и напротив. К тому же взгляд был… нет, не незнакомый, а какой-то нездешний. Инок открыл глаза. Возле стола стоял мужчина — средних лет, бритый наголо, одетый в футболку и широкие брюки, какие носили где-то в тридцатых, лет шестьдесят назад. Глаза мужчины были серые и внимательные. Инок поежился под их прицелом (впрочем, взгляд был вовсе не угрожающим — наоборот, спокойный и даже немного печальный) и спросил одними губами:

— Кто вы?


Наше время. Понедельник, 02.40, Улица Тополиная

— Это не он, — сказал Алеша, едва взглянув на вошедшего.

— В смысле? — не понял Сергей Сергеевич.

— Не он убил тех двоих.

— А, — Оленин прошел вслед за полуночным гостем в комнату и несильно подтолкнул его к дивану. Тот плюхнулся на пятую точку и метнулся взглядом от майора к Алеше и обратно. Будто в разгар празднования годовщины созданной им финансовой пирамиды к нему вломилась налоговая полиция.

— Савостиков Яков Семенович? — спросил майор.

— Ну, — проговорил гость.

Рубашечка в полоску, безликие синие джинсы с унизительным лейблом «made in Kostroma» на заднем кармане, аккуратная челочка, аккуратные очочки в роговой оправе, аккуратная папочка — сейчас, впрочем, в грязных пятнах, будто ее некоторое время возили по мокрой земле.

— Я ничего не знаю, — торопливо сказал ботаник. — Вы вообще кто? По какому праву…

— Майор Оленин, Управление внутренних дел, — Сергей Сергеевич раскрыл удостоверение и сунул очкарику под нос. — Яков, скажите, где вы были вчера с десяти до половины двенадцатого?

— Утра или вечера?

— Вечера. Конкретно — два часа назад?

Мальчишка вопросительно взглянул на подругу.

— Они правда из полиции, — сказала Светлана. — Они нашли твой телефон в какой-то подворотне. Позвонили и приехали.

— А… когда нашли?

— Вот что, друг, — задушевно проговорил Оленин. — Давай условимся: я задаю вопросы — ты на них отвечаешь. Для начала расскажи, как ты очутился возле дома 36 по улице Ново-Араратской.

Этот вроде бы невинный вопрос вызвал у парня замешательство. Он помолчал, прижал очки к переносице, как это часто делают близорукие люди, и выдал неожиданное:

— А у вас есть программа защиты свидетелей?

— Чего? — не понял Сергей Сергеевич.

— Мне нужна защита, — ботаник мужественно задрал подбородок. — Мне и Светке. Она, конечно, самбистка, но все равно — против лома нет приема. Если защиты не будет, я и слова не скажу, хоть режьте.

Сергей Сергеевич на минуту задумался. Потом сказал, постаравшись, чтобы его слова прозвучали максимально убедительно:

— Программа, конечно, есть. Однако, чтобы ее задействовать, необходимо доказать, что ты и в самом деле ценный свидетель. Программа-то денег стоит: охрана, видеонаблюдение, транспорт… Так что все зависит от тебя. Итак, как ты оказался на этой улице?

— Заходил к приятелю, диск отдать.

— Как зовут приятеля?

— Друид.

— Как? — искренне удивился майор.

— Это, наверно, его ник в сети, — сообразил Алеша. — А на самом деле?

— Илья Котелков. Мы с ним иногда в «Коммандос» режемся в онлайне. То я за спецназ, он — за бен Ладена, то наоборот.

— Иди ты! — живо восхитился Алеша. — До какого уровня дошли?

— До четырнадцатого.

— Блин, а я на восьмом застрял…

Яков кривовато улыбнулся.

— Поди, никак не можешь с крыши на вертолете улететь?

— А ты откуда знаешь?

— Там многие застревают. Вертолет-то сперва надо заправить, там возле стены слева баки с горючкой…

— Ребята, стоп, — Оленин предостерегающе поднял руку. — Сначала о деле. Значит, Илья Котелков по кличке Друид. Долго ты у него гостил?

— Примерно до половины одиннадцатого. Потом домой засобирался. Выхожу из подъезда — а тут двое… Здоровенные, как гориллы. Говорят: гони деньги. А у меня всего триста рублей. Тогда, мол, давай мобильный телефон.

— Отдал? — хмуро спросил Алеша, почувствовав вдруг глухую неприязнь к собеседнику.

— Ну отдал, и что? — ответил он с некоторым вызовом. — Меня однажды какие-то отморозки подловили на улице. Тоже хотели ограбить, а я, дурак, сопротивляться начал. Они мне сломали челюсть, руку и два ребра. А дело было осенью — я, пока валялся на земле, еще и почки застудил…

— Ты все правильно сделал, — мягко сказал Оленин. — Ни один мобильник не стоит здоровья. Ты был один против двоих, и они занимались в спортивном клубе — жаль только, мозгов им это не прибавило. Расскажи, что случилось дальше.

Яша замер. И осторожно проговорил, не глядя на собеседника:

— Нет, не могу. Они мне запретили…

— Кто? Те, кто на тебя напал? Их можешь не бояться, они мертвы.

— Как мертвы?!

— Так. У одного сломана шея. Второму нанесли удар в смертельную точку.

Мальчишка нагнулся вперед и обхватил голову руками.

— Значит, они их все-таки убили.

Кто «они»? — с нажимом спросил Оленин.

— Не знаю, — Яша внятно икнул. — Но они велели мне молчать.


Светлана сварила кофе. Рецепт был совершенно особенный, Алеше такого пробовать не доводилось: тягучий, в самую меру крепкий, чуть-чуть горьковатый и рождающий мысль о какой-то экзотической стране — не набившем оскомину Тибете и не Индии, которую российские туристы давно превратили в проходной двор, а о чем-то более экзотическом. Уганде, Лаосе или Камбодже времен красных кхмеров.

— Непонятно, откуда они появились, — недоуменно сказал Яша, глядя перед собой. — Вроде как из воздуха. Те двое только что стояли надо мной, и вдруг — бах-бах, шлеп-шлеп, кто-то заорал как резаный… Я, чтобы в меня не попали, прижался к стене, присел на корточки, голову руками закрыл… Поэтому почти ничего не видел — только ноги.

— Значит, описать своих спасителей не можешь? — вздохнул Оленин. — Ну, хотя бы сколько их было?

— Трое, четверо… Не знаю. Потом чувствую: меня кто-то трогает за плечо. Оказывается, один из них. И стоит нарочно сбоку, чтобы я, значит, его не разглядел. Спрашивает: «Ты не ранен? Идти можешь?» — «Могу». — «Тогда ноги в руки — и чеши отсюда. А что тут произошло — забудь. Иначе найдем», — Яша просяще посмотрел на Оленина. — Вы только не упоминайте моей фамилии в протоколе. Иначе…

— Что?

Они ведь и правда найдут.

— Ладно, — вздохнул Сергей Сергеевич. — И все-таки: как они выглядели? Вспомни хоть что-нибудь, сейчас любая деталь важна.

Яша подумал:

— Ну, как… В черных масках. Только не таких, в которых ОМОН ходит: у тех две дырки для глаз, одна для носа, одна для рта. А у этих было вот так, — Яков закрыл одной ладонью лоб, другой — нижнюю часть лица. — Как у ниадзя в кино. Но мне ведь могло почудиться, понимаете? Там темно было… И обувь у них была странная.

— Что значит странная?

— Мягкая, вроде тапочек. А омоновцы ходят в высоких ботинках со шнуровкой.

— Стало быть, черная одежда, маски, мягкая обувь… — кивнул Оленин. — А оружие при них было? Что там нынче ниндзя носят: мечи, нунчаки, боевые серпы на цепочке?

— Нет, — с сомнением протянул Яков. — Серпов точно не было. Я бы заметил.

«Жаль, — явственно читалось в глазах майора. — С серпами и нунчаками история получилась бы куда авантажнее».

— И куда они потом делись? Исчезли в клубах разноцветного дыма?

— Почему в клубах? Через арку ушли. Не ту, которая выходит на Ново-Араратскую, а другую. По-моему, их машина ждала.

— Какая машина?

— Я ее не видел. Только слышал, как мотор завелся.

Примерно то же говорили и две зайки-побегайки Гаппи и Лора, вспомнилось Алеше. Никто из троих саму машину не засек: скорее всего, та очень грамотно была спрятана за углом и стояла под парами. «Сыщик» сочувственно взглянул на Оленина: работы предстоит непочатый край.

«И не говори, — отозвались печальные глаза майора. — Хорошо хоть преступники были одеты «ниндзями», а не хоббитами, иначе надо мной потешалось бы все управление».

— А сам ты что делал после того, как они ушли?

— Тоже ушел. Правда, не сразу: голова гудела и ноги тряслись. Потом кое-как встал, подобрал папку, брюки отряхнул…

— На улице никого не встретил? Двух девушек, например?

— Каких девушек?

— В спецовках, — все больше раздражаясь, пояснил майор. — На асфальтоукладчике.

Мальчишка растерялся окончательно.

— Не было там никакого укладчика.

Майор ногой двинул к себе стул и уселся на него верхом, напротив собеседника.

— А может, не будем ваньку валять? Хочешь, я расскажу, как было на самом деле? Ты со своими дружками (думаю, вас было человек семь-восемь) вышли от вашего приятеля Друида. В подворотне столкнулись с потерпевшими Потаповым и Рухадзе. Что-то не поделили, слово за слово… Конечно, они были парни крепкие, но — только что вышли из бара, там крепко приняли, вот реакция и притупилась. Вы их избили, потом сообразили, что оба мертвы, испугались и прыснули кто куда. А перед этим быстренько сочинили сказку в духе кинокомпании «Гонконг Пикчерз»…

Алеша беспокойно заерзал на стуле. Версия Оленина была не то чтобы сметана на живую нитку — она вообще состояла из сваленных в кучу разрозненных лоскутков материи. Вряд ли из них можно было смастрячить даже лоскутное одеяло — не говоря уж о чем-нибудь более сложном: пиджаке, брюках или свадебном платье. Сам Оленин понимал это не хуже, и раздражение его росло в геометрической прогрессии.

— Ничего я не сочинял, — Яша досадливо отвернулся. — И у Друида кроме меня никого не было, можете проверить, он подтвердит… Да и потом, если бы я мог разделываться с такими типами… Я бы только этим и занимался: нарочно гулял по темным улицам и ждал, когда ко мне начнут приставать. А потом валил бы их насмерть. Чтобы другие такие же дебилы сто раз подумали, прежде чем лезть на тех, кто кажется слабее…

Сказано это было с чувством, как о самом сокровенном, — Сергей Сергеевич посмотрел на собеседника повнимательнее, Светлана же нервно пригладила волосы и торопливо сказала:

— Вы его не слушайте, товарищ майор. Он со зла такого наговорит…

— Ага, — Яша скривился, будто прожевал лимон без сахара. — Тебе-то повезло, тебя дядя отдал в самбо, а на меня маменька с папенькой надевали бархатную бабочку — и то на скрипку, то на сольфеджио, то на английский… А на хрена, спрашивается, мужчине сольфеджио?! — он вздохнул. — Я после того случая, когда меня какие-то отморозки покалечили, выписался из больницы и пришел в секцию. Тренер на меня едва посмотрел. Покачал головой: иди, мол, домой, парень. Но это давно было, когда пацаны на всякие боксы-карате толпами валили. Теперь дело другое: плати деньги, и всему научат. А что, я заплачу, сколько скажут. И пусть попробуют отказать.

Сергей Сергеевич задумчиво пожевал губами.

— Что ж, возможно, ты и прав… Скажи, где ты был, начиная с того момента, как на тебя напали? Два часа прошло как-никак.

Яков нервно передернул плечами.

— Ну что… Сел в маршрутку, какая подвернулась (даже на номер не посмотрел). Доехал до конечной, пересел на другую… Я боялся, что за мной следят, понимаете? Потом прятался в каком-то подъезде. Ну а идти куда-то надо. Домой не решился: если начнут искать, то в первую очередь там. Вот и пришел к Светке. Вдруг не прогонит…

Судя по решительному Светиному лицу, она не только не прогнала бы любимого — явись сюда хоть целая вооруженная банда, она бы прикрыла его своим телом, точно маленький отважный самурай. И Алеша, подумав об этом, вдруг ощутил укол самой настоящей и абсолютно необоснованной ревности.

— Ладно, — вздохнул Сергей Сергеевич и поднялся со стула. — Время позднее… точнее, раннее. Отдохни, успокойся, а завтра к девяти утра придешь вот по этому адресу, — он протянул парню визитку. — Дашь письменные показания, и попробуем составить фоторобот твоих «ниндзей», хотя они и в масках… Хоть это-то сделать не побоишься?

Яша поморщился.

— Да дело не в боязни. Просто… Они ведь за меня заступились. А я им отвечу такой черной неблагодарностью.

— Хотели бы они за тебя заступиться, — серьезно отозвался Оленин, — они твоим обидчикам надавали бы по рогам и сволокли в отделение. Нет, парень, ты их не интересовал, у них были какие-то свои счеты. Ты просто оказался не в том месте и не в то время. Кстати, не для протокола: откуда ты знаешь, какие маски носит ОМОН?

— Из компьютерных игр, — устало отозвался Яков. Помолчал и добавил: — Я вспомнил кое-что. У того, главного, кто со мной говорил, была нашивка на рукаве.

— Какая нашивка? — мгновенно подобрался майор.

— Белая. Похожая на крест.

— Православный?

— Нет, другой, — с сомнением сказал Яша. — Вытянутый и без косой перекладины. А может, и не крест, а меч?


Понедельник, 10.30 утра, Редакция еженедельника «Наш город»

Ангелина Ивановна, главный редактор и грозная Алешина шефиня (впрочем, тот побаивался ее, скорее отдавая дань традиции, чем на самом деле), пребывала нынче в благодушном настроении и даже не устроила нагоняй своему подчиненному за полуторачасовое опоздание на работу.

Причиной благодушия явилось то, что после утомительного многодневного сражения с компьютерной клавиатурой она сумела-таки освоить электронную почту. И теперь на радостях забрасывала все редакционные терминалы игривыми мессиджами, к месту и не к месту вставляя смайлики между словами. И Алешу на свой ковер она вызвала не как обычно, по селектору, а «отстучав» послание ему на комп: «Милый , зайди на минутку, дело есть».

«Иду», — лаконично отозвался Алеша, с трудом удержавшись, чтобы не присовокупить раскрытые для поцелуя губы. В несколько шагов пересек комнату и толкнул застекленную дверь в редакторский кабинет. Приготовился к долгим извинениям за опоздание, но Ангелина Ивановна только махнула рукой: ладно, молчи, и так все знаю.

— Откуда? — удивился «сыщик».

— Твой подельник Оленин звонил. Сказал, что вы были на трупе всю ночь и чтобы я тебя не отчитывала.

— На двух трупах, — уточнил Алеша. — Информацию пока дать не могу… да и нет никакой информации. Разве что оба погибших снимались в рекламном ролике у Мити Горлина.

— Да ладно? И как поживает наш Феллини?

— Потолстел сильно. Снял очередной шедевр под названием «Пейте Кальций-супералмаз». Замахивается на новую нетленку — что-то типа «Крылья большого тампакса».

— Женатик, — с непередаваемой интонацией хмыкнула шефиня. — Тампаксы не бывают с крыльями — с крыльями бывают прокладки… А убили не тех ли двоих, у кого ты брал интервью?

— Да, — подтвердил Алеша. — Рухадзе и Потапов, оба воспитанники клуба «Рэй». Вообще, если вдуматься, убийцы оставили два следа. Первый — костюмы ниндзя…

— Костюмы ниндзя? — очки главной редакторши алчно блеснули. — Это такие черные, с масками, как в кино?

— Ангелина Ивановна, — предостерегающе сказал Алеша.

— Да поняла я, поняла. Без разрешения их святейшества Оленина — ни строчки в печать. А второй след?

— Второй — это тот факт, что двух здоровенных бугаев положили голыми руками и в считанные секунды.

— Откуда это известно?

— Из осмотров трупов. К тому же есть свидетель. Точнее, потерпевший: Рухадзе с Потаповым отобрали у него мобильник и триста рублей.

— Гм… А может, он их и…

— Да ну, — отмахнулся «сыщик». — Видел я этого свидетеля. Типичнейший «ботаник», которого мама с папой заставляли петь в хоре и учить сольфеджио. Представляете, после того, какего ограбили, он два часа мотался по городу. Домой идти боялся: вдруг найдут, а к любимой девушке — в самый раз. Рыцарь хренов…

— Что-то ты его недолюбливаешь, — проницательно заметила Ангелина Ивановна.

— Да что она в нем нашла?!

— Кто?

— Светлана. Его девушка.

— Красивая?

«Сыщик» на секунду задумался.

— Есть в ней что-то. Этакая Багира, специалист по боевым искусствам. Уж ее-то без боя точно никто бы не взял.

Ангелина Ивановна улыбнулась неизвестно чему.

— Что ж, сильные мужчины часто влюбляются в слабых женщин… Или в женщин, которые умеют притвориться слабыми в нужный момент. Сильные женщины иногда влюбляются в слабых мужчин — те пробуждают в них материнские инстинкты… Кстати, я на месте Оленина проверила бы алиби этой Светочки.

— Думаю, именно этим он и занят в данный момент, — Алеша исподлобья посмотрел на собеседницу. — А вы что, полагаете, они были вдвоем — Светлана и Яша Савостиков? Потапов с Рухадзе увидели припозднившуюся парочку, решили покуражиться, а Света превысила пределы необходимой обороны… Нет, не складывается. Не могла она — даже при ее подготовке — за несколько секунд справиться с двумя здоровыми лбами. Тем более что те тоже не вчера в карате пришли.

— Следовательно, именно этим и предстоит заняться, — продублировала Ангелина Ивановна вердикт майора Оленина. — Искать тех, кто способен на это: справиться с двумя лбами за несколько секунд. Поэтому вот вам, Алексей Павлович, редакционное задание. Нужна статья — большая, на разворот, о клубах спортивных единоборств, которые действуют в нашем городе. Особый упор сделайте на оздоровление молодежи, воспитании ее в духе патриотизма, подготовке к службе в армии… ну и далее по списку. В помощь можешь взять Евушку Ижинскую — она давно мечтала поработать бок о бок со светилом отечественной журналистики.

— С каким светилом? — наивно спросил «сыщик».

— С тобой, — вздохнула Ангелина Ивановна. — С кем же еще.

Евушка Ижинская — фантастически хрупкая, с томными глазами кокаинистки со стажем — была ответственной за рубрику «Голос читателя». Рубрику она приняла из рук безвременно ушедшего в телерекламу Мити Горлина и ужасно комплексовала по этому поводу. Ибо «Голос читателя» среди сотрудников издательства пользовался самой дурной репутацией. Митя Горлин спасался тем, что по совету Алеши составлял из читательских писем коллекцию забавных фраз, записывая их в общую тетрадь, а затем зачитывал на корпоративных вечеринках. Ева продвинулась на этом поприще еще дальше. Она не собирала забавные выражения — она их придумывала. Коллекционировали их уже другие люди: журналисты, редакторы, верстальщики и корректоры, выискивая перлы в Евушкиных материалах, гак выискивают жемчуг в морских раковинах. Вот и сейчас, проходя мимо, Алеша увидел, как она, старательно высунув язык, отстукивает на клавиатуре очередной шедевр:

«Люба не дождалась своего Андрея из армии всего на один день. Собственно, она не дождалась бы его и раньше, просто сегодняшний день оказался особенным…»

— Куда собрался? — ревниво поинтересовалась Ева, мгновенно оторвавшись от компьютера.

— Главная озадачила, — с деланым равнодушием отозвался Алеша. — Срочно понадобился материал о спортивных клубах. Оздоровление еще не спившейся молодежи и так далее.

— Я с тобой.

— Нет, — твердо сказал Алеша.

— Я Ангелине пожалуюсь, — пригрозила девушка. — Хотя, между прочим, могла бы составить тебе протекцию. Мой новый парень…

— Тот, что чебуреки на углу продает? Или который таксист?

— Который продавал чебуреки, оказался подлецом, — веско сказала Ева. — Женился на дочке хозяина автомойки, потом обоих посадили за неуплату налогов. А таксисту я сама дала от ворот поворот, слишком уж руки распускал… Я говорю о новом парне. Зовут Ромой, заведует каким-то зубодробильным клубом единоборств…

— Вот как? — спросил «сыщик» без особого интереса. — И где же в наше время учат зубы дробить?

— Гм… Какое-то забавное название. То ли «Зеленый змей», то ли «Зеленая игуана»…

— «Зеленая игуана» — это стрип-бар на Театральной, — вздохнул Алеша и доверительно положил руку на плечо девушки. — Давай договоримся: сбором информации я займусь сам, это всего лишь полдела. Ты мне понадобишься для ее оценки и анализа. Так что буду иметь тебя в виду.

— Поклянись, — с хмельной настойчивостью сказала Евушка.

— Чтоб я сдох, — серьезно отозвался Алеша. — Иди, начерти пока пару формул.

Наташина племянница Ксюша — прелестное длинноногое существо четырнадцати с половиной лет, — прибыв из Знаменки на шопинг, накануне вечером продемонстрировала Наташе и Алексею свои дневные покупки. Гвоздем программы стало ярко-оранжевое бикини, которое сама Ксюша скромно определила как «топлес»: две соединенные меж собой полоски ткани шириной не более трех сантиметров каждая. Слегка обалдевший журналист осторожно поинтересовался, не вызовет ли столь откровенный наряд неодобрение среди односельчан, на что свояченица хмыкнула с некоторым превосходством:

— Отстали вы от жизни, дядя Леша. Видели бы вы то бикини, которое я не купила…

Кроме упомянутого «топлеса» Ксения продемонстрировала еще одно полезное приобретение: роскошного цветного скорпиона, вытатуированного на левой щиколотке. Скорпион выглядел настолько реалистично, что хотелось стряхнуть его на пол и придавить чем-нибудь тяжелым.

— Это Вадька Прыщ мне наколол, — гордо объявила Ксения. — У него тату-салон на Мейерхольда, рядом с аптекой. Представляете, он сидел!

— В смысле?

— В прямом, — девушка в восторге закатила глаза. — В настоящей тюрьме, с настоящими зэками. Там и научился татуировки делать. А еще он делает искусственные шрамы (сейчас самый писк моды) и режет языки.

— Это как? — не понял Алеша.

— Вдоль. Язык получается раздвоенным, как у змеи. Семьсот баксов за процедурку, между прочим. Я бы половину нашей школы отправила к нему. В принудительном порядке.

«Сыщик» очнулся от дум и критически посмотрел на лист бумаги, который держал в руке. Это был список спортивных залов, где изучались боевые искусства различных направлений — от бокса (кто сказал, что настоящий, классный боксер не способен свернуть противнику шею?) до экзотической бразильской капоэйры.

Слово «капоэйра» Алеше было незнакомо. И, как истинное дитя своего века, он решил проблему просто: придя домой накануне, включил компьютер, набрал соответствующий термин в поисковой строке и через минуту узнал, что это бразильское боевое искусство, сочетающее в себе элементы танца и акробатики под национальную музыку. И основу ее составляют хитрые удары ногами, наносимые из различных, порой совершенно немыслимых позиций.

Погуляв по Всемирной паутине еще некоторое время, Алеша выудил и адрес единственной в городе секции: Третий проезд Ломоносова, 6, напротив супермаркета «Север». Доехал, нашел вывеску над полуподвальчиком, спустился по ступеням в спортзал и с разрешения тренеров — молодой супружеской пары — понаблюдал за занятиями.

Зал был оформлен с южноамериканским колоритом: стены в ярко-оранжевых разводах, среди которых мелькали остролистые пальмы и синие пятна оазисов, жесткие травяные циновки на полу и средних размеров полукруглый барабан в углу на треноге — с его помощью женщина-инструктор задавала темп тренировки. Занимающихся — ребят и девушек — было всего человек двадцать. Все отрабатывали один и тот же элемент: отводили обе руки в сторону и делали круговой мах ногой, после чего резко нагибались и хлопали ладонью по ковру. Алеша с «высоты» своих познаний в области единоборств (в основном ограниченных двухлетними занятиями боксом в университетской секции) попытался определить эффективность увиденной техники в реальном бою. «На троечку, — подумал он, — чтобы этак попасть ногой по настоящей цели, придется попахать несколько лет без выходных и праздников. Бокс или карате куда проще и практичнее».

— В общем, вы правы, — легко согласился тренер по имени Виталий Григорьев, когда «сыщик» изложил ему свои выводы. — В сложных видах — айкидо, капоэйре, тайцзи — прием до реального применения отрабатывается несколько лет. Хотя в исполнении истинного мастера любое движение — уже само по себе оружие. К тому же у капоэйры есть одно важное преимущество.

— Да? — спросил Алеша, заинтересовавшись. — И какое же?

— Неожиданность. Марина! — окликнул Виталий супругу.

Та оторвалась от барабана, подошла упругой походочкой — худощавая, гибкая, как тростинка, с длинной шеей и длинными ногами бегуньи на спринтерские дистанции.

— Занимались чем-нибудь? — спросил Виталий у «сыщика».

— Боксом.

— Отлично. Марина сейчас попытается вас ударить, а вы попробуйте защититься.

— Идет, — Алешу охватил азарт.

«Бить будет явно ногой и явно в голову, — решил он, приняв боксерскую стойку. — Ну а я сделаю нырок и проведу пару апперкотов — правда, давненько не тренировался, но не зря же имею второй юношеский разряд…»

Марина подняла бедро. Алеша с готовностью пригнулся, пропуская удар над собой, а когда выпрямился — соперницы в поле зрения не было. То есть она была, но совсем не там, где ожидалось, — сбоку и внизу, у самой земли, а ее напряженная ступня невесомо коснулась Алешиного паха. Замерла на мгновение, обозначив свое присутствие, и убралась.

Кабесада, — Виталий рассмеялся, увидев растерянное лицо собеседника. — Если не знаешь эту атаку, отразить ее невозможно. Но и качественно провести довольно трудно.

Алеша задумался. Виталий стоял рядом, склонив голову набок, и, очевидно, ожидал дальнейших вопросов корреспондента из газеты. У него была хорошая улыбка — открытая и чуть простоватая, без намека на фальшь.

— Можно дилетантский вопрос? — произнес «сыщик».

— Конечно.

— Вы могли бы справиться с человеком, имеющим черный пояс по карате?

— Не знаю. Черный пояс — понятие растяжимое. Мне вообще кажется, вы имеете в виду что-то очень конкретное. Только спросить не решаетесь… Вы ведь не журналист, да?

Алеша собрался возмутиться, даже сунул руку в нагрудный карман за журналистским удостоверением, но вдруг передумал. Уселся на банкетку, мельком посмотрел на занимающихся — те отрабатывали уже другую связку: вставали на четвереньки и били ногой назад и вверх, слегка прогибаясь в спине. Подумал: «Сергей Сергеевич мне голову оторвет. И любой суд с радостью оправдает его, прямо в зале отпустив из-под стражи».

— Вчера вечером в городе были убиты двое молодых людей. Оба спортсмены, воспитанники клуба карате. Один имел черный пояс. Убили их голыми руками, быстро и практически бесшумно. Парни даже защититься не успели.

Виталий помолчал, переваривая услышанное.

— Да, вы точно не из газеты. Скорее всего, вы ищете тех, кто мог бы убить голыми руками двух подготовленных бойцов, я прав? А за что их? Есть какие-то предположения?

— Пока никаких. Незадолго перед смертью они… гм… повздорили с одним прохожим…

— Так это прохожий их мочканул?

— Нет. Он просто случайный человек, далекий от спорта. Утверждает, что в самый критический момент вдруг налетели какие-то народные мстители, положили насмерть его обидчиков и скрылись. Описать их не может, поскольку спасители были в масках.

— Нуда, а еще в плащах и со шпагами. И звали их Зорро.

— Скорее, черепашки-ниндзя, — со вздохом сказал Алеша. — По крайней мере, по описанию. Звучит нелепо, согласен, но это единственное, что мы имеем.

Виталий задумчиво потер подбородок.

— Знаете, я бы на вашем месте поплотнее поработал с этим… прохожим. Пригласите спортсменов или каскадеров — пусть попробуют разыграть перед ним драку еще раз. Если он не разглядел лиц преступников, то, возможно, сумеет описать манеру боя, характерные движения?.. По этим деталям можно определить школу.

«Любопытная идея», — подумал «сыщик». Правда, и на это надежды никакой: с началом потасовки Яша Савостиков с перепугу сел на корточки и закрыл голову руками. Только и запомнил, что мягкую обувь на ногах у нападавших, какая уж тут «манера»…

— А что касается капоэйры… — Виталий запнулся. — Поймите, она не воспитывает в людях агрессию. Это скорее танец, хореография, чем боевое единоборство. Убийц надо искать среди представителей других видов. Там, где агрессия необходима, без нее никакого результата не достигнешь…


Вторник, 11 утра. Управление внутренних дел

Седовласый кряжистый оперативник по фамилии Силин курил сигареты «Davidoff» в бледно-голубой пачке — он утверждал, что те представляют собой промежуточное звено эволюции между кожным пластырем для желающих приобщиться к здоровому образу жизни и сигаретами «Беломорканал».

Ближе к первому, чем ко второму.

Майор Оленин, сколько Алеша его помнил, не признавал ничего, кроме царя-батюшки «Петра Первого». И Силин, и майор восседали на подоконнике и дружно дымили в открытую форточку. Некурящие Алеша и Бармалей, поминутно покашливая и щуря глаза, флегматично разглядывали отпечатанный на принтере фоторобот.

Подозреваемый на рисунке был без лица: лоб и подбородок вместе с губами закрывала черная повязка. Глаза принадлежали, пожалуй что, европейцу: круглые, но не навыкате, чуть сужающиеся к вискам, расставленные не узко и не широко, — устанавливать личность по таким приметам было все равно что разыскивать в городе подержанную маршрутную «газельку» желтого цвета с неопознанными номерами.

— А, собственно, чего вы ждали? — пожал плечами Бармалей. — Ваш Савостиков честно предупредил: его спасители были в масках. Спортивные, но не культуристы, то есть без выступающих мышц. Хотя… возможно, мышцы скрыла одежда. Опять же, темное время суток, то се…

— Более бестолкового свидетеля в жизни не встречал, — буркнул Алеша, продолжая испытывать к мало, в общем-то, знакомому парню необъяснимую антипатию. — На его глазах убили двух человек, пусть и… гм… малосимпатичных, а он…

— Может, и вправду попробовать воспроизвести сцену драки? — задумчиво проговорил Бармалей, вольготно откинувшись на спинку стула.

— Попробуем, конечно, — без энтузиазма отозвался Оленин. С видимым сожалением выбросил в форточку окурок, подошел к столу и посмотрел на рисунок, сделанный со слов Якова, — не тот, на котором маячило загадочное «лицо без лица», а на другой, изображавший эмблему на рукаве одного из «ниндзей». — А ведь точно не крест. Скорее, меч. Кое-что полезное Савостиков все же запомнил.

— Я вас умоляю, — поморщился «сыщик». — Он же геймер, компьютерный игрок, у него в мозгах реал с виртуалом давно перепутались.

— Ты о чем?

— Вот об этом, — Алеша ткнул пальцем в изображение нашивки. — В прошлом году по телевизору шел фильм — мой батя, помнится, от него фанател, ни одной серии не пропускал… Деталей не помню, а общий смысл таков: несколько крутых ребят обиделись на то, что многие преступники запросто избегают наказания по закону. И решили наказывать их сами. Свою организацию так и назвали: «Меч». И шевроны на рукавах у них были один к одному. Так что Яшенька, скорее всего, элементарно насмотрелся канал ОРТ и насвистел нам в уши.

— Какой смысл ему врать? — спросил майор.

— Мало ли. Решил выпендриться перед невестой, цену себе набить. Ему же неудобно, что она его от хулиганов защищает. Или… — Алеша вдруг запнулся.

— Или он ее прикрывает? — тихо закончил Оленин. — Ты это хотел сказать?

— Алиби у нее нет, — заметил Силин со своего места на подоконнике. — По ее словам, после смены в кондитерском цехе отправилась домой, приготовила ужин и стала ждать своего приятеля. Из квартиры никуда не отлучалась, однако подтвердить это никто не может, — оперативник досадливо крякнул. — Хоть бы пиццу домой заказала. Или соль попросила у соседки. На худой конец, нижнюю квартиру залила…

— Вы что, всерьез считаете, будто Светлана справилась бы с двумя тренированными мужиками? — возмутился «сыщик». — Да, она самбистка, призерка какого-то там первенства, но уж никак не Зена — Королева воинов. В ней веса всего ничего.

— Как ты ее рьяно защищаешь, — покачал головой Силин. — Никак присушила дивчина добра молодца?

Алеша досадливо отвернулся:

— У меня жена есть.

— Жена женой… — флегматично заметил Бармалей. — Между прочим, по поводу нашивки: может, мальчишка и не наврал. Не один же он глядит телевизор. Кто-то мог также насмотреться сериалов и захотеть поиграть в реале.

— Типа как мы в детстве играли в Тимура и его команду? — понимающе спросил Силин. Помолчал и добавил: — Есть еще одна мысль, но уж больно того… завиральная.

Он быстро переглянулся с Олениным. Тот поморщился и изрек:

— Да ну. Вилами на воде.

— Извините, а я в вашем диспуте не участвую? — сварливо поинтересовался Алеша.

Сергей Сергеевич вздохнул.

— Понимаешь, этот фильм был снят на основе реальных событий. Конечно, режиссер со сценаристом много чего присочинили, но в общем и целом… Дело происходило несколько лет назад, и не у нас в городе. «Мечей» этих было человек десять. Во главе, по непроверенным данным, стоял толи майор, толи подполковник спецназа. В группу входили несколько его бывших подчиненных: снайперы, водители, подрывники — в общем, парни не промах. Плюс девушка — медсестра хирургического отделения. Плюс женщина-судья — надо полагать, сколько раз наблюдала, как разных подонков выпускают из-под стражи в зале суда только потому, что адвокаты попались чересчур ловкие… — Сергей Сергеевич сделал паузу. — Боевая была команда. Среди мирного населения нашлось немало ее сторонников.

— И чем все закончилось? — спросил Алеша.

— Закончилось банально. «Мечи» собрали компромат на одну милицейскую «шишку». Тот каким-то образом пронюхал, испугался, провел войсковую операцию, а своим бойцам отдал приказ: ввиду особой опасности противника открывать огонь без предупреждения. В общем, не столько принимал меры к задержанию, сколько убирал свидетелей.

Алеша откашлялся.

— Что, неужели всех?..

— Почти. Сведения опять же недостоверные, но вроде двоим удалось уйти: главарю и медсестричке. Где они теперь, под какими именами, с какой внешностью — один Бог ведает. Главарь всегда появлялся в маске, а медсестра в боевых акциях не участвовала, ее делом была медицина…

Некоторое время Алеша молчал, переваривая информацию. Потом недоверчиво спросил:

— Получается, их выживший предводитель и медсестра вполне могли перебраться к нам в город и набрать новую команду?

— Сомневаюсь, — отозвался майор. — Понимаешь, масштаб слишком разный. «Мечи» выносили приговоры главам крупных бандитских группировок, коррумпированным чиновникам, торговцам оружием и наркотой… А тут — банальное уличное ограбление.

— Это если верить вашему мальчишке, — все также флегматично вставил реплику Бармалей.

— А какая у нас альтернатива? — возразил Оленин. — Кто завалил «тер-пил»? Светочка-самбо? Или Яшин приятель Друид?

— Беседовал я с этим Друидом, — сообщил Силин. — Двадцать лет оболтусу. Глаза красные, сам бледный, руки — карандашом перешибешь… Спрашиваю: ты, сынок, хоть раз в жизни в футбол играл? А он: а как же! И за «Реал», и за «Каталонию», и за «Манчестер Юнайтед»… Я поначалу не врубился, а потом сообразил: это он компьютерный футбол имеет в виду.

— А вдруг Рухадзе и Потапов были как-то связаны с «мечами», — встрепенулся Алеша. — Я мог бы…

— Стоп, — решительно перебил его Оленин. — У тебя, журналист, задача прежняя: клубы, секции, федерации боевых искусств. Кстати, особая признательность за информацию по капоэйре: я о такой фигне и не слышал… Как я понял, уровень их бойцов невысок, но руководителей — Виталия и Марину — я бы взял на заметку.

— Служу России, — без энтузиазма отозвался «сыщик». Поднялся из-за стола и шагнул к двери, поняв, что разговор окончен. — А все-таки… Неужели о предводителе «мечей» вообще ничего не известно? Может, у него были какие-нибудь особые приметы? Шрамы, татуировки, родинки?

— Зачем тебе? — хмуро спросил Сергей Сергеевич.

— Просто так, ради интереса.

— Его тяжело ранили в ногу при попытке задержания, — ответил Силин за майора. — И вроде бы даже раздробили коленную чашечку. Если это так, то он должен остаться хромым на всю жизнь.


Вторник, 18.30. Спортивный клуб «Рэй»

Улица Летчика Байдукова круто спускалась вниз от площади Энгельса, которой еще со времен победы над августовским путчем безуспешно пытались вернуть историческое название Архиерейской. Клуб «Рэй» располагался по левой стороне улицы и походил скорее не на клуб единоборств, а на банк средней руки, супермаркет или преуспевающее агентство недвижимости. Никаких стилизаций под японскую пагоду, полотнище иероглифами и деревянных божков а-ля Северный Шаолинь — только стекло, бетон, широкая лестница, дверь на фотоэлементах (вот откуда мысль о супермаркете) и охраняемая стоянка, забитая недешевыми иномарками. Ученики, посещающие клуб, вряд ли были стеснены в средствах.

Группа молодых людей — в спортивных костюмах и со спортивными сумками — обогнала Алешу и упруго взбежала вверх по ступенькам. Алеша взглянул на часы: половина седьмого, скоро начало вечерней тренировки. Он уже входил в холл, когда сзади на него налетели. «Сыщик» обернулся: позади него в нелепой позе застыл молодой парень — примерно лет восемнадцати, розовощекий и конопатый, со свисающей на лоб рыжей челкой. На полу перед ним лежала опрокинутая сумка, и часть вещей из нее вывалилась наружу.

— О, черт, — сказал парень и присел на корточки. — По ходу термос протек. Прямо на форму…

— Извини, — хмуро проговорил Алеша.

— Да ладно, — отмахнулся собеседник. — Сам виноват. Я, когда куда-то тороплюсь, вечно на что-нибудь налетаю.

— Со мной та же история, — вздохнул «сыщик», опустился рядом и принялся помогать собирать вещи.

Парень с любопытством взглянул из-под челки.

— Я тебя раньше тут не видел. Новенький? Записываться пришел? Тогда тебе к Большому Папе.

— К кому?

— К Юрию Георгиевичу Зарубину, — юноша мотнул головой в сторону дверей из вестибюля в спортзал. — Вообще-то он только со старшими учениками работает, а новичков распределяет по другим группам. Да, мы же еще не познакомились, — он протянул твердую ладонь. — Андрей Калинкин, прошу любить и жаловать.

— Алексей, — «сыщик» ответил на рукопожатие. — Ты-то, наверно, уже давно тренируешься?

— Полгода, — признался Андрей. — Пока только до желтого пояса дослужился.

Вещи наконец были собраны и возвращены в сумку. Алеша с Андреем прошли через вестибюль к дверям спортзала — и увидели на стене две большие фотографии в траурных рамках. Под фотографиями, на низком журнальном столике, скромно лежали четыре бордовые гвоздики. «А что? — подумал «сыщик».

— Достойно, по-мужски и со вкусом — без дурацкой цветочной оранжереи и парочки дежурных венков «От родного коллектива: любим, помним, скорбим…»

— Наши, — с непонятной интонацией произнес Андрей, перехватив взгляд спутника. — Третьего дня сцепились с кем-то то ли в баре, то ли на дискотеке. Их и мочканули. Кто, за что — неизвестно. Может, из-за девчонок. Знаешь, как бывает: познакомились, угостились, потанцевали — а девочки оказались уже занятыми…

— А что полиция? — спросил Алеша.

Андрей пожал плечами:

— Потолкались, кое с кем переговорили: кто в каких отношениях находился с покойными, когда виделись в последний раз, не было ли угроз, не завидовал ли им кто-нибудь… Чушь собачья. Если хочешь знать мое мнение… — он вдруг оборвал себя на полуслове и стремительно обернулся: — Здравствуйте, Юрий Георгиевич!

Оглянулся и Алеша. Подошедшему сзади мужчине было, пожалуй, чуть за сорок пять — хотя, возможно, и больше, регулярные занятия спортом скрадывают возраст. Атлетическая фигура, подчеркнутая фирменным спортивным костюмом, мужественное лицо техасского рейнджера и начинающие элегантно седеть волосы — тайная мечта домохозяек, разведенных учительниц начальных классов и молоденьких девушек, которым обрыдли прыщавые тупоголовые сверстники. Вот ты, оказывается, какой, Большой Папа…

— Почему не в раздевалке? — вместо приветствия спросил он. — Тренировка через пять минут, а он разгуливает.

— Да вот, — Андрей торопливо подхватил сумку и кивнул на Алешу. — Новичок, записываться пришел.

— Разберемся, — Большой Папа без энтузиазма взглянул на «сыщика».

— Сколько лет?

— Двадцать шесть.

— Поздновато спохватился. В твои годы собственных учеников иметь пора. А чего к нам решил? Хулиганы на улице обидели? Так купил бы травматик или газовый баллончик — и проще, и дешевле. Тебе, кстати, наши расценки известны?

— Да я, собственно, по другому поводу, — сказал Алеша и вытащил из кармана журналистское удостоверение.

— Вот оно что, — Большой Папа повертел в руках документ и вернул законному владельцу. — И о чем конкретно собрались писать, молодой человек? Что-то мне подсказывает, что не о наших спортивных достижениях, — он кивнул на траурные портреты. — Сенсаций ищете?

— Провожу журналистское расследование, — мягко поправил «сыщик».

— Тем более, что с обоими я был знаком. Брал у них интервью, когда они снимались в рекламном ролике. С ними был еще один их товарищ, Денис Сандалов…

— Денис сейчас проводит тренировку с новичками, — рассеянно сказал Юрий Георгиевич. Подошел к журнальному столику и без нужды поправил траурный букет. — Да… Отличные были парни. И талантливые спортсмены: Иван в этом году сдал экзамены на черный пояс, Никиту я готовил на первенство… У кого рука поднялась? Эх, хотел бы я посмотреть в глаза тем уродам. А лучше — остаться с ними наедине, минут на десять…

— Следствие считает, что убийц было как минимум четверо, — заметил Алеша, на что Большой Папа презрительно фыркнул.

— Четверо?! Да четверку Потапов с Рухадзе раскатали бы в полминуты. Нет, человек семь-восемь — это уж отдай и не греши. И напали те, скорее всего, неожиданно, из-за угла. А перед этим опоили чем-нибудь: я слышал, мои ребята перед смертью в баре хорошо посидели, вот реакция и притупилась… Послушай, если ты в самом деле проводишь расследование — значит, работаешь в контакте с полицией? Что они говорят? Есть у них какие-то зацепки, предположения, версии?

— Да разве они со мной информацией поделятся? — отмахнулся Алеша.

— Предпочитают, наоборот, из меня ее выкачивать. Насколько я знаю, направлений поиска в основном два: первый — кто это мог сделать технически; второй — кому это было выгодно.

— Никому, — отрезал Большой Папа. — Пойми, парень: карате — это братство. Элита. Рыцарский орден. Конечно, и среди элиты иногда появляются отщепенцы, но…

— Неужели им никто не завидовал? — перебил Алеша собеседника, всерьез вознамерившегося петь долгий панегирик погибшим воспитанникам. — Никому они не переходили дорогу, ни с кем у них не возникало конфликтов?

— А у нас конфликты решаются одним способом — на татами. Как в древности, во времена Русской Правды: тебя оклеветали, обидели или, как ты выражаешься, дорогу перешли — бери меч и вызывай обидчика на поединок. И ни одна сволочь не посмеет вмешаться.

— В древности славянские старейшины — те, кому народ доверил вершить суд, — нарочно подрезали себе сухожилия на руках и ногах, — проговорил Алеша, — чтобы не возникало соблазна подменить правду силой.

— Возможно, — сухо отозвался главный тренер. — Я в истории не силен, мое дело — чемпионов растить… Это еще что такое?

Дверь спортивного зала отворилась, и оттуда, зажимая нос ладонью, вывалился недавний Алешин знакомый Андрей Калинкин. Нос у него был разбит: кровь сочилась сквозь пальцы и уже успела оросить белое кимоно — явно только сегодня любовно выстиранное и отглаженное. Сзади Андрея поддерживал Денис Сандалов — тоже в кимоно, но с черным поясом.

— Поставил его в пару с Тесемниковым, — сообщил Денис, недовольно морщась, — отрабатывать связку блок-удар… — он безжалостно тряхнул ученика за шиворот, точно провинившегося щенка. — Сколько раз повторять: блок должен быть жестче! Теперь не на кого пенять, сам виноват.

— В умывальник, — по-военному коротко распорядился Зарубин. — Холодный компресс не переносицу, идо конца тренировки посидишь на скамейке. Сам дойдешь?

— Я провожу, — вызвался Алеша.


В умывальнике Андрей наклонился над раковиной, открыл воду и сполоснул лицо. Стянул испачканную форму, грустно оглядел и пожаловался: «Снова стирать придется».

— Не переживай, — Алеша протянул приятелю полотенце. — Как тебя угораздило?

Андрей сел на скамейку, запрокинул кверху лицо, чтобы остановить кровь, и пояснил:

Кумитэ. Это… ну, оговоренный заранее поединок. Тесемников — есть у нас в группе такая свинья — обманул, нарочно ударил в обход защиты, а этого делать не полагается.

— Чего же Денису не пожаловался?

— Пожалуешься тут. У него Тесемников в любимчиках числится… — Андрей вдруг нахмурился. — А откуда ты знаешь Дениса?

— Сталкивались однажды, — туманно отозвался Алеша. — Я журналист, делал о нем материал.

Андрей разочарованно поджал губы.

— Вон что. А я думал, будем заниматься в одной группе, подружимся…

— Ну, во-первых, мы вроде уже подружились, — возразил Алексей. — А во-вторых… Скажи, какие у них были отношения — у погибших и Дениса?

— А что?

— Понимаешь, я видел всю троицу на съемочной площадке, они снимались в рекламном ролике…

— Ролик, кстати, полный отстой.

— Спасибо. Один мой друг как раз был режиссером-постановщиком… Так вот, мне поначалу показалось, что они друзья не разлей вода. А потом произошла одна вещь: Денису кто-то рассадил скулу.

— Значит, это на съемках? А мы-то все гадали, где наш сэнсэй умудрился на кулак налететь…

— Он сказал, будто споткнулся о колышек в траве. Но я уверен: его ударил один из двоих — Потапов или Рухадзе. И я думаю, их неприязнь возникла задолго до съемочной площадки. А если так, то когда и где? Только здесь, в клубе.

Андрей индифферентно пожал плечами.

— А от меня ты что хочешь?

— Помощи. Кто мог убить их голыми руками? Чисто технически? Ведь оба не хлюпики: один мастер, другой кандидат в мастера…

— Если неожиданно и из-за угла, то кто угодно, — повторил Андрей выводы главного тренера. — Лет пять назад одного поляка — чемпиона мира по кекусин-кай[3] — какая-то шпана зарезала в поезде. Тот ничего и сделать-то не успел. И убийц полиция не нашла.

— Андрей, я видел трупы, — сказал Алеша. — На Потапова и Рухадзе напали, может, и неожиданно, но спереди. Просто настолько стремительно, что они не сумели среагировать. Поэтому я и пытаюсь выяснить: кто? К примеру, мог это быть Денис Сандалов?

Он ожидал любой реакции. К примеру, что оппонент наглухо замкнется, как подпольщик, почуявший провокатора в сокамернике. Или с жаром кинется на защиту наставника. Или — попробует ударить сгоряча (на этот случай «сыщик» незаметно отодвинулся на край скамейки).

Но Андрей вдруг рассмеялся — искренне и легко, точно над удачной шуткой.

— Дэник?! Так у него второй дан по ката — ну, по бесконтактному карате. Конечно, черный пояс есть черный пояс, но так, в секунду, вырубить двоих… — он покачал головой. — Хотя ногами машет, как бабочка крыльями. Видел, как он пяткой яблоко с чужой головы снимает? Это его коронный номер.

— Видел, — пробормотал Алеша. — А что ты можешь сказать про вашего главного? Только не говори, будто и он здесь балетом занимается.

— Ну нет, — протянул Андрей. — Георгия — мужик серьезный. Четвертый дан, таких в стране наперечет. Каждый год на Окинаве стажируется, у него там персональный тренер. Он этот клуб когда-то с нуля поднимал — когда карате… ну, не то чтобы запрещали, а, скажем, смотрели косо.

Он помолчал.

— Я те времена, понятное дело, не застал, но слышал краем уха… Вроде их было трое, три мастера. С одним в девяностых какая-то лажа произошла: подпольные бои без правил, тотализатор… Кто-то его заложил, менты мужика «закрыли» на длительный срок… А второго убили через несколько лет.

— Кто убил? Менты?

— Неизвестно. Тело нашли в лесополосе. И убили его, заметь, тоже голыми руками.

Из коридора послышался неясный шум: похоже, вечерняя тренировка закончилась. Хлопнула дверь, на пороге возник Денис Сандалов собственной персоной, снисходительно взглянул на ученика и хмыкнул:

— Ну что, живой? — переместил взгляд на Алешу и удивленно присвистнул: — О, знакомые все лица… О чем на этот раз собрались писать?

— О вашем клубе, — с готовностью отозвался Алеша и обвел рукой кругом.

— Впечатляет. Организация, как говорится, на высоте.

— Папина заслуга, — с гордостью пояснил Денис. — Юрия Георгиевича я имею в виду. Между прочим, этот клуб — один из старейших в России, в период запрета именовался «Клубом прикладного самбо». Будете писать статью — попросите Зарубина показать вам фотоархив. Закачаетесь.

И улыбнулся открытой ясной улыбкой. Улыбкой, которая слабо вязалась с его интонацией, — было в ней что-то такое… «Сыщик» нахмурил лоб, стараясь поймать ускользающую мысль.

…Что-то из времен Алешиного детства — класса, кажется, третьего или четвертого. Алеша в тот день был дежурным, и его сосед по парте Слава Бескенчук с заговорщицким видом протянул ему восковую свечку. «Зачем это?» — не понял Алексей. «А ты ею доску натри», — с простодушным видом посоветовал приятель. «Для чего? — снова спросил Алеша, и догадался сам: — А, наверно, чтобы на ней писать было удобнее?» «Ясен пень, — горячо заверил его Славка. — А ты думал, зачем?»

Лишне рассказывать, чем закончилась эта история. Как Алеша с полыхающими маковым цветом ушами, под смешки всего класса, соскабливал воск с доски, а учительница Нелли Сергеевна вздыхала, опустив уголки рта скорбной подковкой: «Ох, Сурков, Сурков. Уж от тебя-то я не ожидала подобного хулиганства. Такой тихий благовоспитанный мальчик, и на тебе…»

Из клуба вышли втроем. Андрей почтительно, как и положено младшему ученику, держался в кильватере. Денис же, закинув на плечо спортивную сумку, упругой походочкой двинулся в сторону автостоянки. Подошел к новенькой, сияющей черным лаком тойоте, пиликнул сигнализацией и задумчиво изрек:

— К нам в клуб приходили из полиции. Со мной тоже беседовали: я ведь Ивана с Никитой еще зелеными новичками помню. Н-да… Одна мысль мне покоя не дает: были бы мы вместе в тот вечер — может, ребята бы и не погибли. Уж втроем мы любую банду разделали бы как бог черепаху.

Алеша понимающе кивнул головой. И осторожно поинтересовался:

— А где вы были в тот вечер? Если, конечно, не секрет.

— Да какой секрет. У девчонки одной завис в общаге, в Ручейковом переулке, — знаете, напротив кондитерской фабрики. Жуткий клоповник: непонятно, как там люди живут. Кстати, вы эту девчонку должны помнить, она в нашем ролике принцессу играла.

— Айлун? — удивился «сыщик». — Да, тесен мир. Между прочим, вы ведь находились совсем недалеко от своих друзей, и именно в тот момент, когда их убивали.

— То есть?

— Это произошло на Ново-Араратской, возле бара «Три богатыря». А Ручейковый проезд всего в двух кварталах.

— Ну, знаете ли, — возмущенно фыркнул Денис. Заглянул под передние колеса тойоты и выругался: — О, мать твою, опять масло потекло. Только две недели из сервиса. Руки бы поотрывать кое-кому… Ладно, был рад встрече. Подвезти, извините, не предлагаю.


— Пижон, — пробормотал Андрей, едва Денис сел за руль и сорвался с места, взвизгнув покрышками.

И шагнул к притулившемуся чуть дальше мотоциклу на приподнятых шипованных колесах — этакой экстремально-кроссовой приблуде с хромированным рулем, двумя выхлопными трубами и претенциозной надписью «Minsk-Superstar-110» на ярко-оранжевом боку.

— Твой? — с подобающей долей уважения спросил Алеша.

Андрей с удовольствием похлопал ладонью по узкому сиденью.

— Мой. Я его называю «мустангом». По-моему, он не против… Слушай, а давай я тебя до дома подброшу.

— Меня? — растерялся «сыщик». — На этом?!

— А что? Я на нем с пятнадцати лет, и ни один гаишник ни разу не тормознул. Да не дрейфь ты! Надевай шлем, пристраивайся сзади и держись покрепче.

Алеша, поколебавшись, выполнил приказание. Только глухо осведомился сквозь плексиглас:

— За что держаться-то?

— За меня, черт возьми.

К его вящему удивлению, Андрей вел своего «мустанга» с аккуратностью шофера роллс-ройса, вышколенного на автобанах Северной Вестфалии. Ксередине пути он позволил себе даже поглядывать по сторонам, а потом поинтересовался:

— Ты что, всегда с собой второй шлем возишь?

— Конечно, — отозвался Андрей. — Меня каждый раз кто-нибудь подвезти просит.

— Понятно. А где у твоего «мустанга» стойло? В квартиру ведь его не затащишь. А на улице жалко оставлять: вдруг угонят.

— Есть и стойло. От бати гараж достался в наследство, он там с приятелями выпивал частенько… Как он помер, мы с мамой машину продали, а гараж я упросил оставить. Теперь там мотоцикл держу. Ну, и сам иногда туда сбегаю, когда жизнь начинает доставать. У меня там знаешь как здорово все устроено!

— Покажешь как-нибудь?

— Не вопрос.

Они затормозили возле Алешиного дома. «Сыщик» неловко слез с сиденья и протянул руку новому приятелю.

— Спасибо, что подбросил.

— Не за что, — просто отозвался Андрей, отвечая на рукопожатие. И без перехода спросил: — Ты говорил, одному из тех, в подворотне, сломали запястье?

Алеша кивнул:

— Эксперт сказал: кисть резко вывернули наружу, под определенным углом. А что?

— Мы такие приемы не изучаем, на татами они все равно запрещены. Но подобная техника применяется в айкидо и джиу-джитсу. Я бы на твоем месте покопал в этом направлении.

ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА

«Трудно поверить, что это произошло в нашем городе, в тот момент, когда Президент России своим указом объявил по стране месячник высокой культуры среди населения.

Однако подобные вопиющие случаи всегда обрушиваются как снег на голову. Ибо смерть приходит неожиданно. Тем более — смерть двух молодых, здоровых, сильных парней, спортивной надежды нашего края, добрых друзей и настоящих мужчин.

Да, такими они были — Иван Рухадзе и Никита Потапов, воспитанники клуба боевых единоборств «Рэй». Сильные и добрые, ибо настоящая, истинная сила невозможна без добра. Эти два их качества отмечают все: главный тренер клуба Юрий Георгиевич Зарубин, многочисленные друзья и близкие покойных. Именно доброта, нетерпимость к разного рода проявлениям несправедливости, готовность прийти на помощь слабому и сподвигли Ивана и Никиту вступить в схватку с не установленными пока преступниками. В настоящее время следствие не располагает фактами о личности убийц и их количестве. Возможно, преступники напали на случайного прохожего или решили поглумиться над женщиной, а возможно, и готовились совершить еще более страшное злодеяние. Скорее всего, Иван и Никита случайно стали тому свидетелями. И не смогли пройти мимо.

Им не удалось задержать бандитов. Однако они сорвали их планы, дав наглядный урок мужества, стойкости и высокой гражданской позиции. Мы, простые жители нашего славного города, не сомневаемся, что убийц ждет суровое наказание. А имена героев — Ивана Рухадзе и Никиты Потапова — навечно останутся в наших сердцах.

Ева Ижинская, Дмитрий Горлин,

специально для еженедельника «Доброе утро».

— Бред, — с чувством произнес Алеша, едва удержавшись, чтобы не отшвырнуть от себя свежий выпуск родного издания — как истинный верующий отбрасывает прочь бесовскую книгу. — Ангелина Ивановна, я чего-то, извините, не догоняю: какие герои? Какое, на фиг, «в наших сердцах»?! Да им еще повезло, что их замочили, иначе парились бы сейчас на нарах за грабеж!

— Ну, ну, ну, — грозная шефиня строго (на самом деле, как почудилось Алеше, немного смущенно) постучала карандашом по столу. — Во-первых, о мертвых — сам знаешь — либо хорошо, либо ничего. Во-вторых, еще никто не доказал, что они были преступниками и грабителями — ваш с Олениным мальчишка-свидетель мог со страха нафантазировать невесть что.

— Нафантазировать?! А «бабки» с телефоном он сам отдал случайному нищему?

— В-третьих, — с нажимом продолжила Ангелина Ивановна, — у тебя фамилия Потапов… точнее, Потапова, никаких ассоциаций не вызывает?

— Фамилия как фамилия, — пожал плечами «сыщик» и тут же едва не хлопнул себя по лбу. — Шайзе… Это что, та самая? Из мэрии?

— Та самая, — подтвердила шефиня. — Депутат от Единой партии России и активистка борьбы с коррупцией. Каково, а? Все равно что лисица на страже курятника… Так вот, Никита Потапов — ее родной племянник, сын покойной сестры. Поэтому нам (и я не удивлюсь, если и твоему другу Оленину) весьма непрозрачно намекнули, что было бы неплохо, если бы ребята никого не грабили, а, наоборот, препятствовали грабежу… В таком, понимаешь, разрезе.

— Значит, на вас надавили, — с укором сказал Алеша, — а вы…

— А я, — веско сказала Ангелина Ивановна, — приняла удар на себя, как и положено руководителю. Ваше криминальное величество же вечно носит незнамо где… И не смей обижать Евушку — она, можно сказать, выполнила за тебя твою работу.

— Вскрытие покажет, — пробормотал «сыщик», выкатываясь из начальственного кабинета.

Евушка сидела перед компьютером и красила ногти. При приближении Алеши она испуганно икнула и запустила пальцы в волосы, мигом став похожей на экранную Миледи — в тот момент, когда та, разоблаченная, обнажает шею для удара топором.

— Лешенька, ты только не ругайся, — зачастила она. — Тут без тебя знаешь какой кипеж был!

— Наслышан, — буркнул «сыщик». — Потапова приходила?

Ева покаянно кивнула.

Алеша почесал затылок. Илона Потапова, депутат городской Думы, была известна широкой общественности благодаря двум обстоятельствам: ярко-красному брючному костюму, что делало ее похожей на слегка свихнувшуюся пожарную машину (не хватало лишь «синего ведерка» на высокой прическе), и знаменитой инициативе освещать по местному телевидению декларации о доходах депутатов от различных фракций. Передача огребла сногсшибательный рейтинг, оставив далеко позади «Смехопанораму» и «Кривое зеркало» вкупе с писателем-сатириком Михаилом Задорновым. Говорят, в промежутках с 19.00 до 19.45, когда шла передача, в несколько раз снижалось количество уличных преступлений: жители города и области до слез хохотали над официально заявленными депутатскими доходами, собираясь у голубых экранов…

— Любопытно, кто ей настучал, что наша газета причастна к расследованию, — задумчиво проговорил Алеша.

— Может, Митька? — предположила Евушка.

— Вряд ли. Мы с ним виделись в последний раз на съемочной площадке, — «сыщик» прикусил губу. — А вот то, что Илона объявилась вскоре после того, как я наведался в клуб, где занимался ее племянник, — это показательно… Черт, теперь Сергей Сергеевич устроит мне экзекуцию. Резиновую, на полведра, со скипидаром.

— Может, и не устроит, — загадочно возразила Ева. — Еще и благодарен останется.

— Почему это?

— Ты же сам говорил: этих двоих убили, будто показательную казнь совершили. А мы сделали из них героев. Убийцы прочитают и возмутятся: как, мол, так? Захотят дать опровержение через нашу газету. Представляешь, как рейтинги подскочат! Завяжется дискуссия, то, се… Ты станешь самым знаменитым журналистом страны, Оленин — самым знаменитым сыщиком… А с меня, наконец, снимут этот гребаный «Голос читателя»…

Алеша вздохнул. И ласково потрепал собеседницу по кудрявой головке.

— Это если они захотят дать опровержение. А вдруг они элементарно поймают вас с Митькой и повесят на городской площади — с соответствующей табличкой на груди?

На лице Евушки отразился нешуточный испуг. Она неуверенно улыбнулась и спросила:

— Но ведь вы с Олениным меня защитите, правда?

— Защитим, куда ж денемся… У тебя Интернет подключен?

— Аск! — оскорбилась девушка.

— Тогда подвинься. Мне надо найти кое-что…

«Сыщик» сел за клавиатуру, чуточку подумал и набрал: «Айкидо. Общие сведения. История создания».

Услужливая Всемирная паутина тут же сообщила, что айкидо — это японская разновидность восточных единоборств, назначение которой — подготовка к самозащите. Отличие от других боевых искусств заключается в принципе несопротивления: мастер не дает активного отпора, а мягко и спокойно заставляет атакующего отказаться от своих намерений. В процессе занятий ученики отрабатывают на специальном ковре броски и болевые приемы.


Среда, вечер. Ручейковый проезд

Общага была и правда клоповник, хуже не придумаешь. Располагалась она в глубине квартала, глядя фасадом на винно-водочный магазин, а задней стеной — на обширный пустырь, превращенный местным населением в стихийную свалку. Алеша по первости слегка промахнулся в направлении и вышел именно к пустырю, заваленному всякой всячиной, начиная с залежей таких-то старых бумаг и заканчивая лишенной внутренностей бытовой техникой. Посреди пустыря гордо, точно полководец на поле брани, торчал дощатый нужнике окошком-сердечком.

— Вы к нам? — услышал «сыщик» девичий голос из открытого окна общежития на втором этаже.

— Наверно, — отозвался он. — Я Айлун ищу.

— А я вам не подойду?

Он поднял голову: девушка, непринужденно лежавшая животом на подоконнике, и впрямь была симпатична. Круглое личико с аппетитными ямочками на щеках, чуть вздернутый носик в конопушках и озорная челка цвета спелой ржи. Приятной округлости руки подпирают подбородок— как говорится, мило, простенько и со вкусом.

— Я по делу, — с сожалением сказал Алеша, — а то бы с удовольствием. Как к вам пройти-то?

— Направо сверните, — посоветовала незнакомка. — Там тропинка и доска через канаву. Только брюки подверните, а то испачкаете.

Нашлась и тропинка, и доска — совершенно предательская с виду, но позволившая без потерь перебраться на ту сторону. «Сыщик» обогнул угол и вошел в подъезд. Возле металлической вертушки сидела усатая вахтерша и стучала вязальными спицами. Впустила, согласно традиции народных сказок, не сразу, а после долгих расспросов, препирательств и всестороннего изучения Алешиных журналистских корочек («А то знаю я вас, прощелыг: раз впустишь, дашь слабину, потом дустом не вытравишь». — «Да я на работе!..» — «И работа ваша известна, половина девок брюхатые ходят…»).

Айлун Магометжанова обитала в комнате на четвертом этаже, в самом конце длинного коридора. Фанерная дверь оказалась незапертой — Алеша постучал для приличия, сказал «Здравствуйте» и вошел.

Комната, в отличие от самого общежития, выглядела ухоженной и опрятной. И даже носила следы недавнего ремонта: свежепоклеенные обои в ситцевый цветочек, свежепобеленный потолок и свежевыкрашенные оконные рамы. Только мебель была старая — возможно, доставшаяся в наследство от прежних хозяев: обшарпанный телевизор «Рекорд», начинающий рассыхаться платяной шкаф и канцелярский письменный стол, накрытый клетчатой клеенкой. На клеенке, вытянув лапы, дремала трехцветная кошка.

Завидев вошедшего, Айлун вскочила с кресла, запахнула халатик на груди, и в ее миндалевидных глазах отразился испуг. Левая рука непроизвольно коснулась щеки, но поздно: «сыщик» успел заметить кровоподтек — не слишком свежий, уже начавший желтеть по краям, но и не давний, максимум несколько дней от роду, — видно было, что девушка пыталась заретушировать его тональной пудрой.

— Кто это вас так? — спросил Алексей.

— Никто.

— Понятное дело. В темноте налетели на косяк, — он почувствовал прилив злости. — Денис Сандалов, я угадал?

— Денис? — удивленно протянула она. — Нет, что вы. Он хороший. Хотя иногда бывает ужасно глупым. А вы кто? По-моему, я вас где-то видела.

— На съемочной площадке, — подсказал Алеша. — У Мити Горлина. Я журналист…

— Да, я вспомнила. И что вам надо?

Теперь, вблизи, она уже не походила на японскую принцессу (египетскую царицу, главную жрицу камбоджийского храма, повелительницу луж и королеву бензоколонки). И дело заключалось не во внешности: Айлун вполне могла без грима, с растрепанными волосами, облаченная в грошовые джинсы и футболку, купленную в секонд-хенде, выиграть какой-нибудь региональный конкурс красоты. Дело было во внутреннем настрое — точнее, в отсутствии такового. Будто она была после бессонной ночи. Или как если бы у нее случилась беда: умер любимый дядюшка или бросил жених (а перед этим прошелся кулаком по физиономии, гад).

— Значит, не Сандалов, — негромко повторил Алеша. — Там, на съемках, он был с двумя приятелями…

— Иваном и Никитой, я знаю.

— Вы в курсе, что их убили?

Она безучастно кивнула.

— Денис рассказывал. Какие-то бандиты, рядом с каким-то баром… Но он тут ни при чем, правда. Мы в тот вечер были вместе.

— В какой вечер?

— В воскресенье, — ответила Айлун без запинки. — Около половины десятого. Комендантша может подтвердить.

Кто бы сомневался. Теперь понятно, почему многомудрый Денис точно так же уверенно и бойко, будто отличник на экзамене, отрапортовал малознакомом журналисту, как завис у «сговорчивой» девчонки в общежитии. Хотя за язык, собственно, никто не тянул.

Он обеспечивал себе алиби.

— Он оставался здесь на ночь? Вы, конечно, можете не отвечать, но…

— Не оставался, — тихо проговорила Айлун. — Мы поссорились.

«Во как», — подумал «сыщик» и поинтересовался:

— По какому поводу?

— Я сказала ему, что жду ребенка.


…Хотя ссоры, в общем-то, и не было. Она просто сказала ему, что беременна, — сказала очень буднично, вот в этой самой комнате, сидя на этом самом диване, перед этим телевизором. Стол был накрыт — и не клетчатой клеенкой, как обычно, а тяжелой темно-зеленой скатертью с бахромой (подарок родственников из Коканда, она хранила ее в шкафу, на нижней полке, и вынимала всего три-четыре раза в год, по особо торжественным случаям). На столе стояла бутылка «Миральвы» и кое-что из закуски: фрукты в вазочке, сыр Маасдам, сервелат двух сортов, зелень и салат из спаржи. Все то, что Айлун при ее зарплате сначала продавщицы шаурмы на вокзале, а потом работницы школьного буфета позволяла себе не чаще, чем стелить на стол скатерть вместо клеенки. Денис терпеть не мог ходить в продуктовые магазины, они навевали на него скуку и зубную боль, поэтому Айлун купила все сама, попросив кавалера захватить только хлеб и сигареты. Сигареты, тонкие легкие «Вог», предназначались для нее, хотя курить в ее нынешнем положении было категорически нельзя, и она ждала, что Денис скажет ей об этом. Но он не сказал: то ли ему было наплевать, то ли он банально не поверил.

Скорее второе, чем первое.

Он подцепил с тарелки ломтик сыра, отправил его в рот и поинтересовался:

— Это он тебя подучил?

— Кто?

— Не придуривайся. И сколько же «бабок» он тебе отвалил? — Денис оглядел комнату, будто видел впервые. — Жмот поганый. Даже на новый «ящик» на хватило, только на грошовые обои. Зря ты связалась с ним, ей-богу. А хочешь, я расскажу, зачем ты ему понадобилась? Хотя нет, не буду рассказывать. Это же моя курочка, она мне золотые яйца несет. И потом, уж больно забавно видеть его рожу, когда мы сталкиваемся в коридоре. Этакая, знаешь, слащавость и испуг, будто он мне «штуку» баксов должен и не отдает. Ничего, я еще попользуюсь немножко. А потом свалю куда-нибудь к теплому морю. Поедешь со мной?

— Поеду, — еле слышно ответила она. — Только ведь ты не возьмешь.

— А ты не теряй надежды, — он довольно хохотнул и потрепал девушку по плечу. — А ему при встрече скажи: мол, переговоры ведутся, Денис думает, но решение пока не принял. И, главное, денег с него сруби побольше, доставь мне удовольствие. Ну все, покеда, — и ушел, аккуратно прикрыв дверь за собой.

Сигареты он ей так и не купил. Она подумала, что стоит, пожалуй, дойти до круглосуточного киоска через три квартала. С трудом поднялась (все тело почему-то ныло, как после целой трудовой вахты возле раковины с грязной посудой), выключила телевизор, сунула ноги в кроссовки и вышла из комнаты.

Возле угла дома ее ждали. Мужчина — высокий и плотный — шагнул ей навстречу и преградил дорогу. Он был одет в черные джинсы и темно-синюю водолазку, которую можно было принять за черную. Он всегда одевался словно ночной воин-ниндзя — возможно, специально, чтобы нагнать на нее страх. Если так — что ж, его можно было поздравить, он вполне достиг желаемого.

— Куда собралась?

— За сигаретами.

— Садись, — коротко приказал он и кивнул на машину позади себя.

Айлун безропотно села — будто была его наложницей. Или новобранцем в армии, которого отвязный «дедушка» имел право послать куда угодно: хоть на вражескую амбразуру, хоть в соседнее село за самогоном. Возвращение из села с пустым бидоном приравнивалось к государственной измене и каралось расстрелом.

Разговаривали они всегда в машине, и всегда он ехал куда-нибудь — без видимой цели, просто наматывая круги по городу. Если разговор предстоял долгий, то маршрут мог закончиться на окраине, если короткий — он высаживал ее за пару кварталов до ее родной общаги: «Назад сама доберешься, не маленькая». Иногда давал деньги на такси.

— Ты поговорила с ним? — спросил он.

— Да.

— И что? Слушай, не вынуждай тянуть из тебя клещами каждое слово.

Она коротко пересказала беседу с Денисом — опустив разве что ее окончание. Мужчина задумчиво пожевал полными губами.

— Он тебе не поверил. Почему? — он в раздражении побарабанил пальцами по рулю. — Потому что надо было предъявить доказательство. Это же элементарно, черт возьми.

— Какое доказательство? — равнодушно спросила она.

— Твоей беременности, дура.

— В следующий раз привяжу подушку на живот.

Он недобро взглянул на нее — да какой черт «недобро», в таком состоянии он вполне был способен придушить ее. Или воткнуть нож под сердце, или прибить гвоздями к распятию.

— Может, ты просто не интересуешь его как женщина? — задумчиво предположил мужчина. — Или плохо стараешься? Я тебя из дерьма вытащил — небось, надоело под вокзальными ментами корячиться? Устроил на приличную работу, свел с Денисом, сделал так, чтобы ты попала на съемки этого идиотского ролика, собрался дать денег на дорогу… А ты что? Ноги разучилась раздвигать?

Она молча отвернулась кокну, пытаясь определить, где они находятся: до вожделенного киоска с куревом езды было минут пять от силы, а они наматывали километраж уже пятнадцать. Ага, пешеходный центр — только добирались они сюда кружным путем — так молодой человек, провожая свою пассию домой, нарочно ведет ее дальней дорогой с удобными скамейками и минимумом работающих фонарей: «Радость моя, ну что ты упрямишься? Посмотри, никого вокруг нет, опасаться нечего…»

В их свидании романтики не было ни капли. Мужчине за рулем совершенно не хотелось лезть девушке под юбку — хотелось банально съездить ей по физиономии. И он тут же, буквально через минуту, осуществил свое желание — после ее невинного вопроса: «Зачем вам все это надо?».

— Что?

— Зачем вы подкладываете меня под Дениса?

Тогда он ее и ударил — тыльной стороной ладони, наотмашь. На скуле появился кровоподтек: у мужчины на безымянном пальце был перстень, вот кожу и рассадил…

— Извини, не сдержался, — он по-волчьи оскалился, нажал на тормоз и развернулся к собеседнице, принудив ее вжаться спиной в сиденье. — И запомни: будешь задавать вопросы — найдут где-нибудь в подворотне со сломанной шеей. Жалко такую красоту портить. Кстати, насчет красоты… — он открыл портмоне, пошарил там и бросил ей на колени мятую десятидолларовую купюру.

— Купи себе какой-нибудь кремушек, замажь. И вылезай, вон твои сигареты.

Она на ощупь толкнула дверцу и вышла на тротуар. Машина тут же умчалась, сверкнув габаритами. Темно (Айлун оглянулась по сторонам): вечер, а может, ночь, часов она не захватила. Знакомый киоск — грязноватая будашка на Афанасия Никитина — оказался закрыт: весь мир нынче ополчился против Айлун, ни в каком окопе, ни в каком блиндаже этот натиск не сдержишь. Она села на бордюр и сжалась в комочек, прислонившись плечом к металлической двери. Дверь была неудобная: ребристая и пахла нагретой задень масляной краской, однако давала некую призрачную иллюзию защищенности. Словно в далеком детстве, когда от всех жизненных невзгод существовало универсальное средство — крыша фанерного домика рядом с песочницей, посреди их двора. И песочницу, и домик возвел одноглазый плотник Автандил, бежавший в Коканд от войны, которая охватила однажды его родной аул. Домик простоял во дворе долго, лет пять, каждую весну его подновляли и подкрашивали — туда, несмотря на невеликие размеры, словно в варежку из сказки, набивалось иногда человек по десять детворы. В зависимости от возраста и общего кругозора там

— играли в дочки-матери;

— играли в «секу» на щелбаны;

— рассказывали друг другу страшные истории про летающие гробы, отрезанные руки и самозакрывающиеся школьные автобусы;

— курили «травку»;

— целовались;

— занимались фарцовкой.

В одну из темных августовских ночей домик (к счастью, пустой в тот момент) сгорел дотла. Грешили на самого Автандила: якобы тот, разругавшись с женой, хлебнул водки, облил собственное творение бензином из канистры и чиркнул спичкой. Так оно было или не так— осталось за кадром: наследующий день Автандил исчез. С собой он прихватил рюкзаке провизией, охотничий карабин, с которым по осени ходил на уток, и три упаковки патронов. Из этого соседи сделали вывод, что плотник подался на войну с неверными, захватившими когда-то его аул. Жена, с которой он разругался, толстая продавщица Мариам, выла на весь двор, выдирала из головы остатки волос и грозилась свернуть суженому шею, когда тот одумается и вернется.

Кажется, Айлун задремала, потому что увидела сгоревший домик целым, утопающим в белом тополином пуху, и дядю Автандила, распивающего чачу с местным участковым. А проснулась от звука шагов с противоположной стороны от киоска. Она осторожно выглянула из-за своего укрытия: так и есть, какой-то перец лет двадцати пяти, в стареньких кроссовках, видавшей виды рабочей джинсе и фирменном кепарике козырьком назад. В мускулистых руках он нес коробку — судя по размеру, из-под телевизора. Следом появился второй, помоложе и посубтильнее, с двумя клеенчатыми сумками наперевес. Оба подошли к краю тротуара и встали, не сделав ни одного знака (то есть не засвистев и не махнув рукой), но из-за угла тут же выехал неприметно-серый фургон — Айлун еще подумала, что машина, наверно, проделала далекий путь, а за углом ждала условленного времени. Оба парня подошли к фургону, открыли заднюю дверцу и быстро погрузились туда вместе с поклажей. Шофер выбросил недокуренную сигарету и неожиданно оглянулся, встретившись взглядом с Айлун. Отчего-то та испугалась: глаза у водителя показались ей недобрыми. Не сердитыми, не угрожающими, ничего подобного: просто с таким взглядом очень удобно пришпиливать бабочку — еще живую — к странице гербария. Или ловить в прицел очередного неверного — хотя кто это такие, девушка представляла себе плохо, лишь одноглазый Автандил мог бы просветить ее в этом вопросе…


— Значит, это был Зарубин, — проговорил Алеша, кивнув на ссадину на лице девушки.

Айлун зябко поежилась.

— Денис называл его папой. Я думала, и правда Зарубин его отец, а это оказалось прозвищем.

— И он хотел, чтобы вы привязали Дениса к себе, притворились беременной, увезли куда-нибудь подальше, даже денег предлагал на дорогу… Зачем? С какой целью?

— Не знаю, — она отвела глаза. — Мне показалось, он его боится.

— Денис — тренера?

— Нет, наоборот. Денис узнал про Зарубина что-то такое… — девушка запнулась, подбирая слово. — То, чем можно шантажировать. Какую-то тайну.

— Ничего, выясним, — мрачно пообещал «сыщик». — Теперь я с них с живых не слезу. С Зарубина — в первую очередь. Будет знать, как девушку по лицу бить.

Айлун посмотрела на собеседника долгим взглядом. И внезапно сделала то, чего тот не ожидал: протянула руку и легонько коснулась его щеки.

— Да, вы можете. Вы такой…

— Какой?

— Светлый. И добрый. Не сумею лучше сказать. Защитите Дениса, хорошо? Я чувствую, ему угрожает опасность. Только он, дурачок, этого понять не хочет.


Клуб айкидо назывался «Гармония» и был расположен в здании ФОКа частной гимназии на улице Пальмиро Тольятти. Они втроем — сам «сыщик», Яша Савостиков и Андрей Калинкин — сидели на низкой скамейке за кромкой борцовского ковра и наблюдали за занятиями. Всего спортсменов было около двух десятков, разного возраста и степени подготовки. Среди них было несколько явных новичков — немного неуклюжих с виду, однако над ними никто не посмеивался, даже если им не давались какие-то упражнения: наоборот, тут же находились добровольные помощники из числа старших учеников. Их, старших, можно было определить по особой плавности и законченности движений. Ну, еще по широким черным хакамам — слово, выуженное Алешей из интернетовских дебрей и означающее широкую юбку-брюки особого покроя, — это одеяние ученик получал вместе с черным поясом при присвоении ему мастерской степени.

Яша выглядел слегка виновато. И всякий раз, стоило Алеше вопросительно посмотреть на него, смущенно качал головой.

— Не знаю. Какие-то движения вроде похожи, а так… Там ведь все очень быстро произошло. Тот, который чернявый, только рот и успел открыть.

Чернявый — это Иван Рухадзе, понял «сыщик». Повыше и поплотнее своего приятеля Никиты Потапова и тяжелее на пяток килограммов — наверно, в их учебных схватках он всегда одерживал верх за счет бычьего напора и нечувствительности к боли. Свернуть такому субъекту шею достаточно проблематично, но сломать кисть, ударить в болевую точку над ключицей… Много ли силы для этого нужно?

— Немного, — подтвердил его догадку старший тренер «Гармонии» Михаил Михайлович — примерный ровесник Зарубина, с внешностью, весьма далекой от Страны восходящего солнца: уютно-полноватый, с мягкой улыбкой и при несерьезных очках в круглой проволочной оправе. Такого легко представить за бухгалтерским столом со стареньким компьютером или уплетающим украинский борщ на кухне, в окружении жены, тещи и пятерых ребятишек — все как один такие же плотненькие, уютные и улыбчивые… Впрочем, минут двадцать назад Алеша наблюдал, как Михаил Михайлович отражает атаку старших учеников — те нападали сразу втроем, в полную силу и скорость, с явным намерением «свалить и затоптать». Старший тренер же… не то чтобы защищался, а, скорее, отмахивался одной рукой, другой придерживая сползающие с носа очки. И при этом объясняя остальным тонкости техники: если я сделаю вот так, то получится это, а если эдак — то им, то есть агрессорам, станет и вовсе худо… Агрессоры же, сами состоявшиеся мастера, то отлетали прочь, будто натолкнувшись на гранитный утес, то сталкивались друг с другом, теряя наставника из вида, то запутывались в беспомощный клубок — как сами-то себе не сломали что-нибудь… Все это походило на тщательно срежиссированный балет, но Алеша, успевший усвоить кое-какие истины, знал: здесь все всерьез, по-настоящему, без поддавков…

Тренировка вскоре закончилась. Ученики покидали зал, делая в дверях короткий поклон, словно благодаря его за то, что тот разрешил им позаниматься в своих стенах.

— Немного? — переспросил Алеша. — То есть сломать противнику кисть может даже физически слабый человек?

— Слабый — вряд ли, — отозвался тренер. — Конечно, излишняя сила в айкидо скорее вредит — на тренировках мы стараемся ее исключить… Но чтобы довести технику до совершенства, серьезная физическая подготовка необходима. Хотя это только первый этап обучения. Настоящее айкидо, на более высоких ступенях, — прежде всего система духовного воспитания. По крайней мере, эту мысль я стараюсь внушить своим ученикам… А ты что скажешь? — он посмотрел на притихшего Яшу Савостикова. — Понравились занятия?

— Да, — неуверенно протянул тот. — Я бы тоже так хотел… наверное.

— Так в чем дело? Надеюсь, противопоказаний по здоровью нет?

— Противопоказаний нет, но… — Яша смутился еще сильнее. — Я как-то больше по компьютерной части. Спортом в жизни не занимался. Смеяться же начнут…

— Ну, это ты зря. Над новичками у нас смеяться не заведено, ты сам видел.

— Все равно. Я еще подумаю, ладно?

— Думай, — усмехнувшись, разрешил тренер.

И принялся аккуратно сворачивать кимоно — это, как уже знал «сыщик», был целый ритуал, столь же тщательно продуманный, как изготовление фигурок из бумаги или чайная церемония. Японцы всегда были большими мастерами по части ритуалов. Алеша однажды поинтересовался, почему так. Оказалось, что Япония — страна землетрясений, вулканов и бесконечных междоусобных конфликтов, и создавать шедевры на века здесь представлялось бессмысленным: завтра нагрянет тайфун или сам автор будущего шедевра налетит на чей-нибудь меч или стрелу — и весь труд насмарку. Поэтому японцы издревле старались видеть прекрасное в мимолетном: в падении лепестка вишни, в скольжении кисточки, выписывающей иероглиф на рисовой бумаге, в коротких и пронзительно-печальных трехстишьях, называемых хокку, — вдохновленный «сыщик», глядя на старшего тренера, мигом «изваял» одно:

После тренировки мастер складывает кимоно.

Движение сменяется покоем —

Не в этом ли состоит гармония?

Он уже собирался прочесть свой шедевр вслух, но тут Михаил Михайлович, не прерывая своего занятия, сказал:

— Вам, Алексей, я тренироваться у нас не предлагаю: насколько я понял, вы пришли с другой целью.

— То есть? — немного уязвленно спросил Алеша. — Почему вы так решили?

— Вы как-то по-особому наблюдали за моими учениками. Я бы сказал, оценивающе. Словно задачу решали, — он сделал паузу. — Вы ведь по поводу двух молодых людей, которые недавно погибли?

— Так вы в курсе? — мрачно проговорил «сыщик».

— Весь город гудит. Вряд ли вы из органов — скорее, частное лицо, да?

— Журналист. Провожу, так сказать, независимое расследование.

— Что ж, это сейчас модно. И ход мыслей понятен: я слышал, погибшие были спортсменами. Убили их голыми руками, и вы пытаетесь определить, где их противники могли пройти подготовку.

— Ну, в общем и целом… — Алеша помялся. — Судя по некоторым деталям, убийцы могли владеть приемами айкидо, джиу-джитсу или чего-то похожего.

— Вы что, подозреваете кого-то из моих учеников? — спокойно спросил Михаил Михайлович. — На моей памяти ни один из них не был замечен ни в чем криминальном. А это, знаете ли, показатель, — он запнулся и нахмурился.

— Вру. Был случай, несколько лет назад. Мой ученик Олежка Белых попал в милицию после уличной драки. Но это была совершенно другая ситуация!

— Расскажите.

— Да, в общем, рассказывать нечего. Двое супругов очень громко выясняли отношения посреди улицы. Мужчина ударил женщину, та упала. Олег случайно увидел, вступился, началась потасовка, он сломал сопернику руку. Дамочка мгновенно «включилась», завопила, что на ее мужа напал хулиган, вызвали милицию. Олега осудили на два года по сто двенадцатой статье… Могли дать и больше — с судьей повезло, он понял, что перед ним не бандит и не рецидивист.

— А сейчас Олег на свободе?

— Да, вышел через полтора года по УДО… К тренировкам не вернулся — не из-за того случая, просто занялся бизнесом, а бизнес предполагает занятость двадцать четыре часа в сутки. Пару раз он заходил ко мне в гости, мы пили чай, говорили на самые разные темы… Тюрьма его не сломала и не изменила — он остался таким же добрым, сильным… И очень, прямо по-рыцарски, благородным.

— По-рыцарски, значит… А если бы ситуация повторилась и он увидел, что кто-то снова нуждается в защите? Неужели прошел бы мимо?

Михаил Михайлович посмотрел куда-то мимо собеседника. Алеша проследил за его взглядом — и увидел на стене портрет. Какой-то благообразный дедок с морщинистой кожей и острой седой бородкой, рождающий мысль о старике Хоттабыче.

— Морихэй Уэсиба, — пояснил Михаил Михайлович. — Создатель айкидо, один из величайших мастеров боевых искусств. А вон там, под портретом, его изречение: «Истинная победа — та, которая достигается без борьбы. Поэтому настоящее бусидо никогда не сражается», — мастер мимолетно улыбнулся.

— Правда, пришел он к этой мысли уже будучи в преклонном возрасте, когда достиг всех вершин… А до этого ученики, бывало, плакали на его тренировках от непомерных нагрузок. А его зал называли «дьявольским».

Алеша уважительно присвистнул.

— И вы, что же, тренировались в этом «дьявольском»…

— Нет, не довелось. Но я проходил стажировку у его ближайшего ученика мастера Саотомэ, — старший тренер помолчал. — Там произошел один случай… Вспыхнули массовые беспорядки — вообще-то такое явление для Японии нетипично, японцы очень законопослушная нация… Но, видимо, нашелся повод. Так вот, толпа вооруженных молодчиков осадила здание местного университета. Побила окна, стала ломиться в двери — а внутри только сам Саотомэ, с десяток первокурсников и несколько женщин-служащих. Попробовали связаться с полицией, но та была связана уличными боями или блокирована в казармах, на помощь не поспевала… Тогда Саотомэ собрал тех, кто остался в здании, и вывел наружу, к воротам (там ждал автобус). Сам впереди, остальные за ним, взявшись за руки. И толпа расступилась, никого не тронув. Видно, почувствовала что-то…

Алеша недоверчиво хмыкнул: знаем, мол, какие легенды восторженные ученики сочиняют про своих учителей. И передают из уст в уста… Михаил Михайлович уловил усмешку собеседника.

— Это я не с чужих слов. Я тогда шел замыкающим. Держал за руку какую-то женщину — секретаря, судя по одежде (она, помнится, сильно дрожала и все время шептала что-то — видимо, молилась), а в голове одна мысль: лишь бы никто не заметил, что рубашка на мне мокрая насквозь. Вечер был прохладным, просто я вспотел от напряжения. Толпа ведь могла кинуться в любой момент… — он задумчиво поджал губы. — Олежка получил урок на всю жизнь. Нет, он не прошел бы мимо, но и не стал бы ввязываться в драку очертя голову. Он обязательно попытался бы сначала решить дело иным путем — и наверняка решил бы.

— Его никто ни в чем и не подозревает, — отмахнулся «сыщик». — Тем более что убийц, судя по всему, было минимум четверо.

— Вот как? И что же они не поделили с потерпевшими?

— Эти «потерпевшие» промышляли элементарным гоп-стопом.

— То есть кого-то грабили? — удивился Михаил Михайлович.

— Меня, — тихо признался Яша Савостиков. — Они хотели деньги отобрать и мобильник. А те, другие, меня защитили.

Михаил Михайлович с искренним удивлением покачал головой.

— Надо же. Прямо история про мушкетеров… А ты не сочиняешь, дружок? Ладно, не обижайся. Откуда же они взялись?

— Не заметил, — виновато сказал Яша. — Слишком быстро все произошло. А потом они исчезли. Будто в воздухе растворились.

— Значит, неожиданно напали, убили, исчезли… — старший тренер помолчал. И категорично добавил: — Это немой. Или — я плохой наставник и диплом свой получил не в Японии, а купил за двадцатку в подземном переходе.

Он неспешно сложил форму в спортивную сумку и поднялся со скамейки. Встал и Алеша, поняв, что аудиенция окончена.

— Что ж, спасибо за разговор.

— Всегда рад помочь, — тренер протянул ладонь для рукопожатия. — Знаете, есть школы, где изучается не столько техника боя, сколько способы неожиданного нападения и нейтрализации противника. Полинезийский Пенчак Силат, японское ниндзюцу, китайский Дим Мак… Я слышал, у нас в городе существует даже клуб ниндзюцу, но эти ребята скорее играют в ниндзя — как толкинисты играют в эльфов и хоббитов: шьют себе амуницию и бегают по подворотням.

Ага, удовлетворенно подумал «сыщик». Шьют амуницию и бегают по подворотням — приметы почти идеально сходятся.

Яша с Андреем меж тем пристально разглядывали стойку с учебным оружием и тихонько переговаривались, склонив друг к другу головы. Потом Яша спросил:

— Что это?

— Это боккэн, — отозвался Михаил Михайлович. — Деревянный меч для занятий айкидо, аналог самурайского меча катаны.

— И эта самая катана так же изогнута?

— Да, она имеет небольшой изгиб — в отличие от европейских мечей. А еще — закругленную гарду и одностороннюю заточку клинка. А почему ты спросил?

— Так… — Яша пожал плечами. — Интересно.

— Ну, раз интересно… — тренер слегка улыбнулся. — Ты все-таки приходи, когда надумаешь.

— Приду, — сказал Яша, не особенно, впрочем, уверенно.


— А я, кажется, знаю, почему ты отказался, — заметил Андрей Калинкин, когда они вышли из здания. Пока они наблюдали за занятиями, на город спустился вечер — густой, медовый, однако принесший если и не прохладу, то ее иллюзию. Друзья не спеша двинулись к автобусной остановке: Андрей с Яшей впереди, по-прежнему оживленно болтая о чем-то, Алеша — чуть поотстав. Он вдруг почувствовал себя слегка уязвленным: очень уж быстро, влет, эти двое сблизились, как-то ненавязчиво… нет, не исключив «сыщика» из свой компании, но будто отодвинув в сторону. Впрочем (он хмыкнул про себя), обоим лет по семнадцать-восемнадцать, я в свои двадцать шесть уже кажусь ископаемым. Странно еще, что не зовут на «вы» и не уступают место в автобусе.

— Почему? — спросил Яша.

— Ты не хочешь заниматься в группе. Это называется… как же ее… низкая социальная адаптация. Вот!

Яков усмехнулся:

— Ты прям психолог.

— Педагог, — поправил Андрей. — Я учусь в педагогическом, на начальных классах. Аты?

— В политехническом, на факультете прикладной электроники.

— Почти соседи… Слушай, а давай тренироваться вдвоем. Меня-то ты не станешь стесняться?

— Как это вдвоем?

— Так. Сейчас лето, в спортзал ходить необязательно, можем заниматься в лесу или в парке рано утром, когда никого нет. Многого не обещаю, у самого только желтый пояс… Но всему, что умею, обучу.

— Ты серьезно? — осторожно спросил Яша. — Не разводишь?

— Стану я друга разводить. Короче, завтра у входа в парк, напротив старого планетария, в семь утра. Смотри не проспи.

— Не просплю, — с тихой радостью пообещал Яков. — Специально будильник заведу… — он помялся. — Только зачем это тебе? Я даже заплатить не смогу — какие у студента деньги.

Андрей дурашливо присвистнул.

— Денег нету, говоришь? Это проблема… Придется брать с тебя натурой.

— Это как?

— Ты же учишься в политехе? Значит, сечешь в компьютерах. А я, признаться, только и могу, что в «Тетрис» резаться да в «Одноклассниках» зависать.

Яша рассмеялся.

— Намек понял. Будут тебе уроки компьютерной грамотности.

— Ура! Значит, по рукам?

— По рукам.

Андрей вскоре распрощался, раскочегарил своего «мустанга» и умчался, оставив облачко выхлопного газа. Алеша посмотрел ему вслед и поинтересовался:

— А что, Светлана не догадалась тебя каким-нибудь приемчикам обучить?

Раз уж сама призерка по самбо…

— Предлагала однажды, — рассеянно отозвался Яша. — Дагдежэто видано, чтобы девка парня мордобою учила?

Он поковырял носком ботинка асфальт и неожиданно добавил:

— Вряд ли те ниндзя были из этого клуба.

— Почему?

— Ну, если бы я здесь тренировался и решил придумать себе эмблему, то взял бы самурайский меч…

— Катану, — подсказал «сыщик».

— Нуда. С изгибом и полукруглой гардой. А у их главного на шевроне меч был другой: прямой и обоюдоострый, вроде рыцарского. Поэтому я его поначалу за крест и принял.

На ужин были оладьи, щедро политые сметаной. К ним прилагалась огромная чашка какао нежнейшего оттенка, название которому Алеша так и не смог подобрать. Хотелось проглотить все и сразу («сыщик», охваченный сыщицким азартом, уж и не помнил, когда ел последний раз) — сдерживала Наташина племянница Ксюха. Несколько дней назад она оглядела его намечающийся живот, осторожно погрузила в него большой палец и сказала: «Угумс».

— Что значит «угумс»? — поинтересовался «сыщик».

— Да так… Тетя выполняет свою программу. Она же нарочно кормит вас как на убой. Вот станете толстым и неповоротливым — тогда уж точно ее не бросите.

— Я вроде и не собираюсь, — растерялся Алексей, подумав, что сама Наташа, и без того тоненькая, как бамбуковая флейта, регулярно изводит себя мудреными кефирно-овощными диетами и по полчаса в день крутит педали велотренажера — его подарка к прошлогоднему дню свадьбы.

Свояченица смиренно опустила очи долу.

— Все мужчины так говорят. А сами только увидят юбку помоложе…

«Картина ясная», — подумал Алексей и утвердительно спросил:

— Тебе твой Вадька Прыщ изменил?

— Мне? — она высокомерно фыркнула. Но тут же вздохнула: — И что он нашел в этой Люське? Одна радость: ноги от ушей и патлы обесцвеченные. Ну, еще кольцо в пупке — да я таких колец могу себе навтыкать…

— Ты что, видела ее голой?

— Имела счастье. Зашла к Вадьке на работу, гляжу — эта фифа сидит у него на коленях в чем мать родила, а он ей татушку на пояснице рисует, — она помолчала и вдруг выдала таинственным полушепотом: — Дядя Леш, а вы можете ее соблазнить?

— То есть? — искренне не понял «сыщик».

— Не взаправду, конечно, а понарошку. Я вас познакомлю, Люська на вас западет — она на таких мужчин, как вы, всегда западает…

— Каких «таких»?

— Ну, основательных. Вы ее пригласите в кафе, на карусели покатаете в парке, я вас незаметно сфоткаю, а потом Вадьке пришлю на «мыло»: любуйся, мол.

— Это на что же ты меня толкаешь? — укоризненно спросил Алеша. — Я, между прочим, женат на твоей тетушке.

— С ней я договорюсь, — отмахнулась Ксюша. — Скажу, что это благородный поступок с вашей стороны, вы мою личную жизнь спасаете…

— Полагаешь, поверит? — с сомнением проговорил «сыщик», включаясь в игру.

— Главное, чтобы Вадька купился. А тетя поверит, она вообще легковерная…

— Это кто тут легковерный? — осведомилась Наташа, входя на кухню.

Свояченица мигом втянула голову в плечи.

— Да это я так, о своем, о девичьем… Дядя Леш, вы все-таки подумайте, — и бочком-бочком выскользнула из кухни, прихватив тарелку с оставшимися оладьями. Через пару минут она уже вовсю трещала с кем-то по скайпу: перемывала косточки неведомой Люське.

Наташа мыла посуду. Алеша, довольный, откинулся на спинку стула и поинтересовался:

— А ты правда кормишь меня так, чтобы я скорее потолстел?

— Правда, — ответила супруга без малейшей задержки. — Только ты никак не толстеешь. Бегаешь где-то с утра до вечера и утверждаешь, что по делам. А я, дурочка, верю.

— Здрасьте, — искренне сказал «сыщик». — Ну, хочешь, поговори с Олениным, он подтвердит…

— Нет, — подумав, сказала она. — Не буду.

— Почему?

— Потому что гордая, — она оставила посуду, подошла к Алеше и невесомо опустилась к нему на колени, ласково потрепав по волосам. — Как он, кстати?

— Сергей Сергеевич? Велел тебе кланяться. Обещал купить торт «Птичье молоко», когда расследование закончится… Если закончится, — уточнил Алеша мрачным тоном.

— «Птичье молоко» можно, — милостиво разрешила Наташа. — А почему ты говоришь «если»? Разве все так безнадежно?

— Да мутно как-то, — неловко, но искренне выразился Алексей. — Фактов множество, а к чему их пристегнуть — непонятно. Взять хотя бы этих «ниндзей». Ну, допустим, объявилась у нас в городе группа, которая решила бороться с бандитизмом (на официальные органы надежда слабая). Но тогда таких фактов было бы множество: здесь мальчишку от хулиганов защитили, там девушку от изнасилования, еще где-то — ларек спасли от рэкетиров… Так ведь ничего похожего, оленевские подчиненные целыми днями сводки просматривают…

— А тот парнишка, о котором ты рассказывал — Яша, кажется, — не мог просто сочинить?

«Сыщик» подумал и покачал головой.

— Мог, конечно, это самое простое объяснение. А с другой стороны, Сергей Сергеевич его разве что на «полиграфе» не проверял. Да и парень-то неглупый, студент политеха — захотел бы наврать, наврал бы более правдоподобно. И потом, он утверждает, что его спасители ушли через соседнюю арку: там их якобы ждала машина. Но тогда бы их увидела другая свидетельница, печальная восточная принцесса Айлун…

— Почему печальная?

— Потому что повздорила со своим принцем… Это отдельная история, — Алеша оглядел стол в поисках тарелки с оладьями, вспомнил, что ее забрала с собой Ксюша, и вздохнул. — Понимаешь, этому всему может быть два объяснения. Либо это невероятная цепь случайностей, либо тщательно спланированная акция. И тогда — Сергей Сергеевич прав — никого эти ниндзя не стремились защитить. Они элементарно выполняли чей-то заказ. Только почему убивали так странно — голыми руками? И почему на глазах у Яши? Проще было дождаться, пока Потапов с Рухадзе его ограбят и отпустят восвояси… Прямо какое-то малобюджетное кино, ей-богу.

Наташа потянулась гибким телом и мечтательно произнесла, глядя в потолок:

— А знаешь, если бы это и впрямь было кино, то твой Яша оказался бы никаким не студентом.

— А кем?

— Сверхсекретным агентом. И нес руководству микрочип со сверхсекретными материалами…

— Ага, описание призового уровня в третьей версии «Коммандос» — очень уж они с приятелем Друидом эту игру уважают… Нет. Уж коли его охраняли не кто-нибудь, а ниндзя — то нес он не микрочип, а древний свиток со священными письменами… Ну, или банальную партию наркотиков.

Наташа легонько поднялась, целомудренно запахнула халатик и просяще произнесла:

— Может, пойдем уже?

— Куда? — не врубился Алеша.

— В спальню. Или ты собираешься всю ночь на кухне провести?

— Ох, — спохватился он. И почувствовал, как сердце с флегматичного шага перешло на размашистую степную рысь.

Была у его супруги такая природная способность — изменять аллюр Алешиного сердца легким прикосновением влажных от росы пяток, не прибегая к стременам и уздечке. Так обращались со своими крылатыми конями симуранами древние мифические всадницы, населявшие просторы единого континента за сотни тысячелетий до того, как тот распался на привычные сегодня Евразию, Африку, Австралию с Антарктидой и обе Америки. Русь покрестится много, много позже, и падет неприступная Троя, и глобальное наводнение поглотит гордую, но самонадеянную страну Атлантиду, дерзнувшую встать вровень с богами, и молодой корреспондент Алеша Сурков сойдет с электрички в высокую, по пояс, траву возле ничем не примечательной деревни Знаменка, не подозревая даже, какие удивительные встречи, открытия и приключения ждут его впереди…

Поэтому всякий раз в моменты близости его будто волной накрывало странное чувство: что вот она перед ним, гостья иной реальности, столь далеко заблудившейся во временах и пространствах, что не оставила на Земле ни единого материального следа, только смутные догадки этнографов да бредни литераторов, подвизающихся на ниве «русского фэнтези».

Сама Наташа, к слову, не прилагала для этого ровным счетом никаких усилий: она просто была — и все. Абсолютно покорная, абсолютно страстная, нежная до умопомрачения, она вызывала у Алеши неизменный восторг каждым изгибом тела, ослепительным разворотом ключиц, повлажневшим локоном, прилепившимся к виску, — и горделивую мысль, радостно пульсирующую в голове, что вот, мол, это все ради меня, меня она выбрала среди трех с половиной миллиардов мужиков на этой чертовой планете, сказать кому — не поверят…

Наташа сегодняшняя мирно посапывала у него на плече. Алеша скосил глаза, улыбнулся, борясь с желанием тихонько дунуть в златокудрую макушку, и неожиданно понял, что сам не уснет ни за какие коврижки. Поразмыслил над причиной — и чуть не сплюнул от досады.

Сыщицкий зуд, будь он неладен. Назойливый, как крошки от печенья, — вовремя не вытряхнутые с простыни, они вполне способны свести на нет самый романтический сценарий предстоящей ночи…

Он полежал еще немного, потом с осторожностью, на какую только был способен, выскользнул из-под одеяла и прошлепал босыми ногами на кухню. Мельком посмотрел на часы: начало первого, поздновато для светского звонка… А, наплевать.

Айлун отозвалась почти сразу: то ли принимала поздних (ранних) гостей, то ли несла круглосуточную вахту возле собственной мобильной трубы…

— Добрый вечер, Айлун, — поздоровался Алеша. — Точнее, доброй ночи. Это Алексей, корреспондент из газеты, я был у вас на днях…

— Я помню, — отозвалась она с готовностью, и Алеша различил незнакомый женский голос на заднем плане.

— Принимаете гостей?

— Тетя Фатима приехала из Коканда, на выходные. Решила проведать… Ну, и посмотреть, как я устроилась.

— Понятно. Вроде как инспекционная поездка, — кивнул «сыщик», подумав, какое впечатление произведет на тетушку вид из общежитского окна на городскую свалку. — Айлун, у меня к вам неожиданный вопрос… Вы можете описать фургон, который стоял в тот вечеру табачного киоска?

— Фургон?

— Фургон или микроавтобус… В прошлую субботу — там, где вас высадил Зарубин.

— Так ведь я его почти не запомнила. Серый, а может, темно-синий. Не «газель», ее бы я узнала. Какая-то иномарка. Ехал издалека — может, из соседней области… («Кто тебе звонит, девочка моя? — Один знакомый журналист. — О боже, он не принесет нам беды? У тебя в порядке временная прописка?»)

— Почему вы так решили?

— Потому что он был весь в грязи — и номера, и даже дверцы. Но ведь в городе дождя не было…

А вот это ценное замечание, отметил про себя «сыщик». Если кто-то с таким старанием маскирует опознавательные знаки собственного автотранспорта…

— А какие-нибудь особые приметы у этой машины были? Ну, там, царапины на бампере, плюшевая обезьяна на зеркальце заднего вида…

Он почувствовал на том конце мягкую улыбку.

— Может, и была обезьяна… Но как я могла ее рассмотреть, сами подумайте! Только название фирмы.

— Вы рассмотрели название фирмы?!

— Ну да. Это единственное, что было видно с моего места. Что-то связанное со звездой…

— То есть с названием звезды? — уточнил «сыщик», в ускоренном темпе шерстя свои школьные (иных у него отродясь не водилось) познания в астрономии. — Орион? Андромеда? Кассиопея? Большая Медведица?

На том конце явно улыбнулись.

— Большая Медведица — это созвездие, а не звезда.

Он мысленно щелкнул себя по носу: так-то, друг, не для всех восточных красавиц звезда и созвездие (кольцо, звездное скопление, двойная галактика, крабовидная туманность) суть одно и то же.

На кухню, позевывая, вышла любимая свояченица, облаченная в нечто среднее между сильно растянутой футболкой и севшей в процессе стирки ночной рубашкой, ткнулась сонной мордашкой в холодильник, выудила плитку шоколада и пакет молока, узрела Алексея и удивленно шевельнула бровью:

— О, дядя Леша… Что это вы среди ночи от супружеских обязанностей отлыниваете?

— Много будешь знать — скоро состаришься. Это я не вам, — добавил он в молчащую трубку. — Ты сама почему не в постели?

— С Вадькой мирились по скайпу. У него сейчас творческий кризис: один крутой мэн заказал эксклюзивную тэту на весь организм. И велел разработать концепцию, а для Вадьки что концепция, что импотенция — в общем, полный пиз…

— А что за крутой мэн? — поспешно спросил «сыщик», прикрыв микрофон ладонью.

— Вроде хозяин какого-то клуба какой-то жутко секретной борьбы…

— «Зеленая игуана»? — пробормотал Алеша, отчего-то вспомнив полумифического приятеля Евушки Ижинской.

— Ну, в такие подробности меня не посвящали… Кстати, Вадик обещал достать на завтра билеты на Амелию Чарскую. Может, составите нам компанию?

— Амелию Чарскую? — рассеянно переспросил Алексей. — А что она делает? Надеюсь, не читает рэп?

Свояченица вытаращила глаза.

— Ну вы даете, дядя Леш. Чарская — жрица Змеиного царства, весь город афишами обклеен. Она змей дрессирует — всяких там кобр, питонов, удавов, болотных гадюк… Ну так как? Идем?

— О нет, — искренне сказал «сыщик». — Кобры и питоны еще куда ни шло, но болотные гадюки — это без меня.

— Испугались — так и скажите, — фыркнула Ксюша. — Ладно. Там, говорят, можно будет фотографироваться. Сфоткаюсь с каким-нибудь удавом — подарю снимочек.

— Сделай одолжение.

— «Сириус», — внезапно прошелестела трубка.

— Что? — не понял «сыщик».

— Надпись на фургоне была: «Сириус».

— Это точно? Вы не могли перепутать? Может, все-таки «Орион» или «Кассиопея»?

— Нет. Сириус — двойная звезда класса А1, ближайшая к нам, воспринимается как самая яркая над Северным полушарием.

— Ух ты, — восхитился Алеша. — Откуда такие познания?

— У нас был учитель астрономии, — туманно пояснила собеседница. — Кружок вел. Мы, девчонки, все за ним бегали…

— Ого, — ангельским голосочком пропела Ксюша, — какие вы интеллектуальные разговоры ведете. Глядишь, через пару ночей до адронного коллайдера доберетесь…

— Брысь, — беззлобно сказал Алексей. Поблагодарил собеседницу и рассеянно положил трубку.

Ощущение победы — пусть маленькой, локальной — исчезло, едва появившись на свет. Ну, выяснил ты, что было написано на боку несчастной фуры, — что толку? Сколько раз доказано-передоказано, что на ней убийцы никак не могли уехать с места преступления.

А с другой стороны?

Не было в том месте в тот момент никакого другого транспорта, НЕ БЫЛО!!! Если только его не накрыли специальной светопоглощающей пленкой, как американский самолет-невидимку…


Суббота, 7.30 утра

Утро встретило Алешу свежим дуновением ветерка из открытой форточки и легким равномерным жужжанием из коридора: Наташа выполняла свой обычный моцион на велотренажере. Алеша вышел из спальни, сладко потянулся, попытался обнять жену за талию, но та только мотнула головой в намокшей налобной повязке: не мешай, мол.

— Умывайся, соня, завтрак на столе.

— Завтрак подождет, — решительно заявил он. — У меня друзья занимаются физкультурой в парке. Думаю к ним присоединиться.

— Ладно, — Наташа остановила педали, приподнялась на носочки и поцеловала мужа в щеку. — Может, Ксюшу захватишь? Ей бы тоже не мешало…

— Ксюша всю ночь вела дипломатические переговоры с господином Вадиком Прыщом. Так что до обеда ее теперь не добудишься.

От дома до парка было минут десять хода: только миновать овощной рынок и пересечь «Аллею здоровья» — асфальтовую тропу, на которой во времена оные тренировались одаренные детишки из спортивного интерната. Алеша обнаружил своих друзей возле старого, не работающего уже планетария, издали похожего на обветшавшую графскую усадьбу — с рядом заколоченных полукруглых окошек, щербатой лестницей с толстенькими стойками балюстрады и круглой башенкой, где в пору Алешиного детства торчал всамделишный телескоп, в который, купив грошовый билетик, можно было рассмотреть кратеры на Луне.

Друзей оказалось не двое, а трое: в компании с Андреем и Яшей была Светочка-самбо, в данный момент с непринужденной грацией крутившая на траве головоломные кульбиты.

То, что вытворяли Яша и Андрей, трудно было назвать тренировкой: скорее это напоминало веселую возню двух щенят-подростков, вырвавшихся из-под родительской опеки. «Сыщик» помахал им рукой. Ему ответили: Света — спокойно, как равному, двое остальных — неуловимо подобравшись, будто при появлении школьного учителя.

— Привет, — сказала Светлана. — Вы молодец, что вытащили Яшу. Мне это ни разу не удавалось, только дяде Славе… А вы как, — она лукаво посмотрела на собеседника, — тоже позаниматься или чисто посмотреть?

Вообще-то именно «чисто посмотреть» «сыщик» и планировал: ему казалось, что, начни он физкультурничать, тут же появятся зрители и насмешники — народа в парке было мало, но все ж таки не безлюдно. Кто-то спешил по своим делам, кто-то — в основном пенсионеры — чинно прогуливались от скамейки до скамейки, пролетела канареечная стая девчушек на скейтах… Однако никто не обращал на друзей внимания (по крайней мере, не тыкал в них пальцем), и Алеша успокоился. Скинул олимпийку, оставшись в одной майке, попрыгал в высокой стойке, припоминая комбинации, которые разучивал в боксерской секции, и удовлетворенно обнаружил, что ничего особо и не забывалось, тело помнило все само и с радостью включилось в работу.

Андрей Калинкин меж тем с удовольствием вошел в роль наставника и вовсю покрикивал на подопечного:

— Э, нет, рука при ударе должна идти от бедра, а ты замахиваешься, будто оглоблей. И стойка ниже, что ты боишься колени согнуть? Ну-ка, еще раз!

Яша неумело выбросил вперед руку. Андрей играючи сблокировал удар — и сам, явно красуясь перед Светой, крутнулся на пятке, махнув свободной ногой через спину, по широкой дуге, целя оппоненту в подбородок. Яша еле успел отшатнуться — впрочем, «сыщик» видел, что Андрей и так остановил бы удар, не причинив партнеру вреда.

— Рэй! — коротко выдохнул он. — «Уро-маваши-гери» в верхний уровень, одна из самых сложных техник… Правда, получается пока через пень колоду, — добавил он самокритично.

— Скромничаешь, — пробормотал Яша. — А по-моему, не хуже, чем у вашего Дениса.

Он попробовал повторить движение, тут же зацепился пяткой за пятку и ухнул в траву на копчик. Потер ушибленное место и вынес вердикт:

— Нет уж, подождет твоя «уро-маваши-гери», мне бы начать с чего попроще.

Света меж тем посмотрела на часы и с сожалением подхватила сумку.

— Мне пора, скоро утренняя смена в цехе.

— Разве в субботу у вас не выходной? — спросил «сыщик».

Девушка пожала плечами.

— Мы иногда и в субботу, и в воскресенье по две смены вкалываем… — помолчала и повторила: — Спасибо за Яшу. Он очень изменился в последнее время: посмотрите, аж светится с ног до головы.

— Ну, это скорее заслуга Андрея, — заметил Алеша.

— Нет, нет, — горячо возразила Света. — Андрей само собой, но вы… Вы их объединяете. У вас вообще редкий дар: объединять людей. От вас исходит тепло… Тепло и сила. Настоящая, не показная, — она смутилась. — Только не думайте, будто я с вами заигрываю. Просто хочу сказать: Яше с вами повезло. У него никогда не было настоящих друзей, кроме дяди Славы, но он уже пожилой. А вот сверстники…

— Но ведь он ходит в какой-то компьютерный клуб — «Братство колец», кажется? Разве там у него нет приятелей?

Света пренебрежительно отмахнулась.

— Ой, видела я их… Всю ночь сидят за мониторами, сражаются то с монстрами, то с инопланетянами, а потом, когда выходят, сами похожи на этих монстров: волосы всклокочены, глаза красные, руки подрагивают, будто все еще «мышкой» управляют. А уж разговоры! Я, когда их птичий язык услышала, подумала: либо за границу попала, либо в психушку.

Алеша рассмеялся.

— Это вы еще разговоры журналистов не слышали, вот тогда бы точно решили, что крыша едет…

— Кстати, как продвигается ваше расследование? Я знаю, вы с Яшей ходите по разным клубам единоборств: пытаетесь определить стиль боя, которым владели преступники…

— Пока результатов мало, — признался Алеша. — Даже совестно перед майором Олениным: идея-то моя… Что Яша мог запомнить — затри или четыре секунды, в полутьме, в состоянии сильного испуга? Я пробовал поговорить с наставниками, но те за своих учеников горой. Капоэйра? Что вы, это только бразильский народный танец, самобытное творчество рабов на плантации. Карате? Это братство, элита, один за всех и все за одного (я понял так: если один каратист увидит, что другой грабит прохожего, — обязательно подойдет и присоединится). Айкидо? Наши воспитанники на улице не дерутся, только объясняют чисто на словах, что хулиганить нехорошо…

— Так что же делать?

— Что и раньше, — ответил Алеша. — У меня этих клубов и секций еще целый список, без работы не останусь.

Света помолчала. И спросила после паузы, не глядя на собеседника:

— А хотите, я угадаю, о чем вы сейчас подумали?

— О чем же?

— Что это вполне могла быть я.

Он промолчал, не найдя достойного ответа. Только подумал, что девушка где-то права, мелькала подобная мысль. Но он гнал ее прочь: кто-то должен быть вне подозрений.

— А что? — пожала она плечами. — Алиби у меня нет: я говорила, что сидела дома, ждала Яшу, но ведь мы вполне могли быть вдвоем в той подворотне. Я привыкла его защищать — защитила и там, а теперь он выгораживает меня как может. К тому же я мастер спорта — в восточных единоборствах это приравнивается к черному поясу…

— И вы правда можете уложить на месте двух амбалов-каратистов?

Она чуточку подумала.

— В открытом бою — вряд ли. Если только напасть неожиданно.

— Ас точки зрения… гм… повреждений на трупах? Разве в самбо изучаются подобные техники?

Света откровенно улыбнулась.

— Вы, наверно, самбо видели только по телевизору. И решили, что это такая безобидная возня двух медвежат с картины Шишкина.

Именно так «сыщик» и думал, в чем немедленно признался.

— У нас некоторых спортсменов, — сказала она, — тех, кто претендует на серьезный результат, отправляют на КБМ — «Курсы боевого мастерства». Официально они изучают там прикладной раздел: защиту от ножа, пистолета, приемы конвоирования — то, что обычно демонстрируют на концертах ко Дню милиции (если честно, большей глупости в жизни не встречала).

— А неофициально?

— Неофициально… Понимаете, если соперник на ковре слишком сильный, а выиграть у него нужно обязательно, то ты применяешь к нему какой-то запрещенный прием. Надавливаешь пальцами на глаза. Пережимаешь сонную артерию. Наносишь удар в ключицу или по барабанным перепонкам, чтобы вызвать мгновенный болевой шок. И все это нужно сделать незаметно не только для зрителей, но и для боковых судей, хотя те торчат на углу татами, в двух шагах. Вот таким штучкам на тех курсах и обучают…

— Понятно, — задумчиво сказал «сыщик». — Нет, Света, я не думаю, что вы убийца.

— Почему?

— Потому что не хочу.

— Это непрофессионально, — укорила она.

— А я в розыске и не профессионал. Я журналист из газеты.

— Эй, молодые люди, — вполне дружелюбно окликнул их кто-то.

Они обернулись. Возле парковых ворот, облокотившись о капот черной тойоты, стоял Денис Сандалов — в светлых отутюженных брюках, модных остроносых ботинках и пуловере, накинутом на плечи и с завязанными на груди рукавами. Глаза были скрыты солнцезащитными очками баксов примерно за сто пятьдесят — Алеша, однажды побывавший на горнолыжном курорте, хорошо разбирался в этом вопросе.

— А я проезжал мимо, гляжу: ба, знакомые все лица! И, как говорится, возрадовался: такое событие…

— Вы о чем? — не понял Алеша.

— Как о чем? Великий мастер карате, обладатель — страшно подумать! — аж желтого пояса Андрей Калинкин открывает в нашем городе собственную школу и набирает учеников. Правда, кое о каких мелочах забыли: чтобы вести занятия, нужно иметь лицензию и тренерский сертификат. А также получить письменное разрешение руководства клуба. Так что, боюсь, Большой Папа будет очень недоволен.

— Денис, может, не стоит горячиться? — вступился Алеша за приятеля.

— Лицензия нужна, чтобы официально открыть секцию и начать брать деньги с учеников. Я, например, сейчас немножко побоксировал с тенью[4] — это же не значит, что я кого-то обучаю технике бокса.

Денис недоуменно передвинул очки на лоб.

— А, господин журналист… Насчет бокса не знаю, незнаком… А тебе, — он ткнул Андрея пальцем в грудь, — разговор с Зарубиным все-таки предстоит. Думаю, он укажет тебе на дверь. Ну, и сделает пару звонков, чтобы тебя не приняли ни в одну другую группу. Разве что в стоклеточные шашки — тоже, говорят, спорт.

Сел в машину и уехал, коротко нажав на клаксон.

Андрей, ссутулясь, медленно подошел к своему «мустангу», сел на него и нахлобучил на голову шлем. Яша не выдержал, догнал приятеля и тронул его за рукав.

— Ты это, — неловко проговорил он. — Подожди расстраиваться. Ну, хочешь, пойдем завтра вместе к твоему Большому Папе, скажем, что ты не виноват, это я тебя упросил — просто так, ради интереса…

Андрей снова снял шлем и презрительно фыркнул:

— Ты что, думаешь, я и вправду испугался? Я и так из клуба давно хотел уйти — просто случай не подворачивался. А заниматься мы с тобой все равно будем. Так что завтра на нашем месте, в спортивной форме, в семь утра, о’кей? Света, и ты приходи, — он смущенно кашлянул. — Если хочешь, конечно.

— Приду, — не чинясь, ответила она.

Андрей вмиг повеселел. Лягнул акселератор «мустанга» и умчался, едва не привстав на переднем колесе, точно каскадер.

Вскоре ушли и Яша со Светланой. Алеша, оставшись один, медленно пошел по направлению к дому — не через парк, а кружным путем, мимо старинной позеленевшей ограды университета. Мысленно отсалютовал родному факультету журналистики — недавно отреставрированному зданию с белыми колоннами и полукруглыми окнами, слегка косящему под Царскосельский лицей, где когда-то учились Пушкин сотоварищи (и где тот читал старику Державину свою искрометную юношескую оду).

Некоторое время он предавался ностальгическим воспоминаниям, которые прервали вдруг взвизгнувшие рядом тормоза. Он оглянулся через плечо. Знакомая до тошноты тойота остановилась у тротуара, Денис Сандалов наклонился на водительском сиденье и приглашающе открыл пассажирскую дверцу.

— Алексей, садитесь, подвезу.

— Спасибо, мне рядом, — отозвался «сыщик», снова разворачиваясь к ограде.

Дверца хлопнула, послышались торопливые шаги — Денис, внятно чертыхнувшись, все-таки вынул свое высочество из-за руля.

— Да что вы, в самом деле? — проговорил он с досадой. — Серьезный человек, корреспондент, пишете на криминальные темы, а разыгрываете какого-то Усатого няня… Зачем вам эта малолетняя банда? Или… — он прищурился. — Вы подозреваете кого-то из них в причастности?..

Алеша устало вздохнул.

— Они просто мои друзья, Денис. Мне приятно с ними общаться — хотя вам, наверно, это трудно понять, у вас в клубе другие порядки… А вот что мне действительно кажется непонятным — так это отношения в вашем «бермудском треугольнике» с Зарубиным и Айлун.

— Айлун? — Денис пренебрежительно усмехнулся. — Она-то здесь при чем?

— Не знаю. Только Юрий Георгиевич страстно хочет вас обженить и сплавить подальше из города, даже подговорил бедную девушку изобразить беременность. Однако вы почему-то не поверили. Может, вы с ней и не спали, а? Оставили, так сказать, подругу в девственницах…

Алеша вдруг поймал себя на том, что намеренно хамит собеседнику, будто надеясь… черт возьми, на что-нибудь активное с его стороны. Пусть попробует ударить — ужтогда я отвечу… Так отвечу, что очки запрыгают по мостовой. Конечно, второй разряд по боксу и второй дан карате — суть вещи разные… Плевать. Поглядим, так ли ты хорош в реальном бою, как в рекламе вашего кальция.

Однако Денис не оправдал надежд. Он помолчал, покачиваясь с носка на пятку, и задумчиво произнес:

— Не там копаешь, сыщик. Хочешь, расскажу одну историю — правда, к нашей она имеет очень косвенное отношение… Словом, давно, еще в тридцатые годы прошлого века, жили-были два выдающихся мастера боевых искусств. Оба имели свои школы, своих учеников, и оба спали и видели, чтобы именно его методика была официально признанной в СССР. Ну, то есть вошла в программу инфизкульта (была у нас такая «кузница чемпионов») — подготовку красноармейцев, НКВД, милиции… Видел по телевизору старые спортивные парады? Тысячи гимнастов, атлетов, акробатов, футболистов — а своей школы борьбы не было. Представляешь, какие дивиденды получил бы ее создатель? Огромная известность, награды, звания, власть, вхожесть в высшие слои общества… Да, за такой куш стоило побороться. Они и боролись — правда, не на ковре и не на ринге.

— А где? — вырвалось у «сыщика».

— А согласно эпохе. Один написал на второго донос. Второй в ответ переманил у первого учеников, те тоже вскоре принялись строчить доносы друг на друга и на своих наставников… И заварилась каша, в которой оба и утонули. Один сгнил в тюрьме, другой… тоже, в общем, закончил не лучшим образом.

— Интересно, — оценил Алеша. — Правда непонятно, зачем вы мне это рассказали…

Денис задумчиво пожевал губами.

— А ты пошевели мозгами. История ведь повторяется. И мы ходим по кругу, как человек, который заблудился в тайге. Одна нога у всех короче другой, вот он и возвращается каждый раз к тому чапыжнику, от которого уходил час назад. И жутко удивляется при этом.


Воскресенье, вечер, Управление внутренних дел

— Перепутала что-то твоя Айлун, — сказал Оленин, по обычаю выпуская дым в форточку. — Или попросту наврала.

Сказал спокойно, без раздражения, как заметил бы, что пора полить аспарагус на сейфе. Или перевести часы на столе, они спешат на восемь минут… Однако если у аспарагуса был шанс выжить, то прикасаться к часам никто бы не посмел — ибо, как узнал позже Алеша, часы ждали своего хозяина. Не слишком дорогие, в хромированном корпусе, на широкой подставке и с декоративным маятником в виде пяти одинаковых шариков: крайний правый ударял по остальным, те в свою очередь били по крайнему левому, и все повторялось — говорят, древние китайцы видели в этом чуть ли не зашифрованную модель мироздания…

Часы Оленину два дня назад принес незнакомый Алеше подполковник. Поставил на стол и негромко сказал:

— Карагач просил, чтобы ты их пока у себя подержал, а то вдруг пропадут. Вернется — отдашь.

— Как он? — спросил Сергей Сергеевич.

— Пока состояние тяжелое. Я с ихним профессором пообщался — он заверил, что делается все возможное.

— Выкарабкается, — сухо сказал Оленин. — Эдик и не в таких передрягах…

— Я тоже так думаю, — отозвался гость. — Так что давай верить, майор.

Кто такой Карагач и что с ним случилось, Алеша у Оленина спрашивать постеснялся. Поинтересовался позже у Силина, в коридоре. Тот уселся на подоконник и пояснил:

— Эдик начинал когда-то у нас в отделе, потом стал старшим опером, получил группу… Сергеич считает его вроде как своим учеником. Несколько дней назад зашел в универмаг после работы и наткнулся на своего «крестника», тот в ювелирном цацку выбирал, хотя должен был еще годика три чалиться северо-восточнее километров на четыреста… Карагач пошел за ним, «крестник» — на черный ход, там его и подрезал. Четыре раза успел финкой пырнуть, гад. Эдик его все равно скрутил, местные охранники помогли, а сам, видишь… — Силин вздохнул. — Вот Сергеич и переживает. Скоро нашему отделу очередь стенгазету выпускать, Эдик туда обычно стихи писал. Теперь медсестрам пишет. Те млеют…

«Сыщик» зашел в кабинет в воскресенье вечером, памятуя о том, что для майора понятия «выходной» не существует как такового. И не ошибся: Оленин курил в форточку. Алеша уже собрался спросить, как здоровье ученика, но Сергей Сергеевич опередил его той самой фразой: «Перепутала что-то твоя Айлун. Или попросту наврала».

— То есть? — не понял он.

— В городе пять организаций с названием «Сириус», — пояснил Силин. — Мы их проверили под благовидными предлогами… Две из них своего транспорта не имеют, у свадебного салона только свадебные лимузины, ресторан «Сириус-пицца» закупил несколько машин «Ока» и раскрасил их под собак-далматинцев, а у компании пассажирских перевозок в хозяйстве пять междугородных автобусов — таких громадных, двухэтажных, с биотуалетами и вай-фаем. Так что либо твоя девушка ошибается, либо тот фургон был вовсе приблудный, и тогда его не отследишь.

— Зачем ей врать-то? — пробормотал «сыщик». — Ее за язык никто не тянул…

— Врут обычно в двух случаях, — сказал Силин. — Или хотят выгородить себя, или кого-то еще. Кандидатов у нас двое: Зарубин и Денис Сандалов — машины и того и другого в вечер убийства находились недалеко от того самого проходного двора.

— Денис проезжал мимо Ново-Араратской? — удивился Алеша.

— Не проезжал, — поправил его эксперт Бармалей. — Стоял. И довольно продолжительное время.

— Откуда вы… Ах да, у него же масло подтекало…

Бармалей удовлетворенно кивнул.

— Соображаешь, журналист. Верно, масляное пятно на мостовой. Причем, судя по примесям воды, образовалось оно за несколько минут до дождя.

— И Айлун незадолго до дождя сидела на бордюре возле табачного киоска, — медленно проговорил Алеша. — А потом придумала фургон с надписью, чтобы отвести подозрение от возлюбленного. А тот в свою очередь пудрил мне мозги сказочками про двух мастеров. Эх, доставить бы его сюда под конвоем да припереть как следует котенке…

— Ага, — фыркнул Бармалей. — И пустить пулю в лоб двумя очередями, чтоб неповадно было…

— Ну, не знаю, — стушевался Алеша. — Вам виднее.

— Ты говори, не молчи, — серьезно попросил Оленин. — Иногда ты ляпнешь что-то — хоть плачь, хоть смейся, — но это наводит на верную мысль.

Комплимент выглядел более чем сомнительно, поэтому Алеша пропустил его мимо ушей.

— Вот мое ощущение: Денис «сидит» на какой-то тайне, связанной с его тренером. И потихоньку его шантажирует — не деньгами, а, к примеру, вынуждает повлиять на судей, чтобы те отдали ему победу на каком-нибудь первенстве… Потапов с Рухадзе были в курсе, но молчали, — «сыщик» запнулся. — Молчали — и оба мертвы. Почему же Денис еще жив?

— Думаю, как раз поэтому, — подал голос Бармалей. — Оба держали рот на замке и воспринимались как мины замедленного действия, а Денис поступил умнее: стал разбрасывать вокруг себя этакие прозрачные намеки, словно Мальчик-с-пальчик хлебные крошки. Он и легенду про двух мастеров рассказал тебе с той же целью: чтобы ты, случись чего, хлопнул себя по лбу — вот, мол, на что он намекал…

Алеша осуждающе покачал головой.

— Не клуб, а какое-то паучье гнездо. Сергей Сергеевич, а что, если внедрить туда своего человека? Пусть бы тот пощупал все изнутри…

— Дельная мысль, — согласился Оленин. — Нужно только решить, кого внедрять. Тебя, Леш, они знают как облупленного. Мы с Силиным староваты ногами махать. Остается единственная кандидатура, — он пристально посмотрел на притихшего в углу эксперта. — Ты как, Бармалеюшка, согласен ради общего дела карате заняться?

Тот с сомнением оглядел собственные руки, напрочь лишенные мышц.

— А кальян мне дадут покурить?

— Кальян? — удивился майор. — Зачем тебе кальян?

— Для просветления. Я видел в одном фильме: там главный герой перед дракой всегда делал пару затяжек…

— Сделаешь, — добродушно обнадежил его Силин. — С твоей зарплатой да алиментами двум женам как раз на пару затяжек и хватит…

В кармане у Алеши заливисто пропел телефон.

— Да, — сказал «сыщик» в трубку виноватым тоном. — Прости, милая, задержался… В кабинете у Оленина… Нет, не вру, хочешь — спроси у него сама. Нет? Значит, все-таки веришь? — он расплылся в улыбке. — Заметано, буду через пятнадцать минут. Успею, товарищ майор меня и подбросит, — Алеша вопросительно посмотрел на хозяина кабинета. Тот развел руками: как, мол, я могу отказать столь ценному сотруднику…

Уже внизу, при выходе из здания управления, Алешу настиг второй звонок.

— Наташ, — проговорил он с ласковой досадой, — ну я же обещал, через пятнадцать ми…

— Алексей, простите, это Айлун… Я хотела извиниться: я ведь в самом деле перепутала… Точнее, неправильно запомнила.

— Что именно?

— Надпись на фургоне. Понимаете, я только сейчас увидела и сообразила…

— Подождите, — попытался остановить «сыщик» поток слов. — Где вы находитесь?

— На вокзале. Провожаю тетушку обратно в Коканд, у нее поезд в 20.10. Скажите, мы могли бы завтра встретиться? Правда, с утра мне на работу, но потом…

Короткие гудки.

— Алло, — рассердился «сыщик». Нажал кнопку, пытаясь вернуть номер последнего вызова — тщетно.

— Ты что застрял? — спросил Оленин, открывая дверцу служебной машины.

Алеша пожал плечами и бессвязно пояснил:

— Разъединили…


Связь налаживаться не хотела. Айлун огорченно подумала, что нужно было позвонить Алеше сразу, но сразу это сделать не получилось: сначала к ней привязались двое представителей какой-то фирмы в громадных, метра по два, поролоновых прикидах, изображающих упаковки с их продукцией (ей самой приходилось несколько раз гулять по перрону в чем-то подобном — рекламировать шаурму из хозяйского киоска). Затем она помогала тетушке Фатиме расположиться в купе, расставляла по местам ее вещи и облачала в халат и тапочки перед дальней дорогой. Попутно приходилось выслушивать ее упреки по поводу того, что жених Айлун так и не пожелал навестить их в общежитии и познакомиться с ближайшей (хорошо, пусть не ближайшей) родственницей невесты. Айлун пообещала, что не позднее чем в начале осени сама привезет Дениса в Коканд, дабы тот мог познакомиться со всей многочисленной родней сразу. Тогда можно будет вынести столы с угощением прямо во двор, под старые липы, на то место, где когда-то сгорел домик одноглазого Автандила («кстати, Мариам получила от него письмо — он живет в своем ауле, откуда выгнали-таки всех неверных, правда в той войне он потерял руку и второй глаз, так что Мариам уже продает комнату и вещи, чтобы ехать к мужу, — клянусь Всевышним, более счастливой женщины я в жизни не встречала…»).

Наконец девушка вышла из вагона. Тетушка еще говорила что-то сквозь толстое стекло — Айлун не разобрала слов, но на всякий случай улыбнулась и помахала рукой, когда поезд тронулся. А потом вдруг потеряла равновесие. И подумала, глядя на стремительно приближающиеся рельсы: это какой-то припозднившийся пассажир налетел на меня сзади. Глупенький, куда же теперь спешить, ведь двери вагонов заперты, на ходу не вспрыгнешь…


Осень 1937 г. Бутырская тюрьма, блок А.

— Расскажите о ваших отношениях с Виктором Спиридоновым.

Некоторое время я молчу, размышляя, как бы лучше ответить на вопрос следователя.

— Я бы не назвал их близкими — во многом наши взгляды не совпадали… Но это в основном касается чисто профессиональных аспектов. Я бывал на занятиях в «Динамо», где он преподавал, знакомился с его системой самозащиты… В ней довольно много недостатков. Я бы сказал, он слишком вольно трактует основные принципы джиу-джитсу, которое, может быть, изучал у не очень опытного наставника. Я тоже не сторонник слепого копирования — кое-что в классическом дзюдо мне кажется архаичным и ненужным. Но то, что японские мастера придают первостепенное значение подножкам и подсечкам, я считаю правильным. К тому же…

Некоторое время я объясняю достоинства и недочеты различных систем самозащиты, даже увлекаюсь и вскакиваю с места, пытаясь показать это более наглядно, но Порфирий Петрович останавливает меня мановением руки: надо помнить о своем положении подследственного. Никаких резких движений, никаких провокаций — я все еще свято верю, что причина моего ареста лежит в этих самых профессиональных разногласиях меж двумя мастерами, двумя коллегами по цеху (я даже допускаю, что сам Спиридонов не опускался до доноса на меня — возможно, постарался кто-то из «преданных учеников» — его или моих…).

Со Спиридоновым судьба впервые свела меня в Москве, в марте тридцатого года. Мы встретились в коридоре спорткомитета, и… трудно объяснить почему, но он сразу и активно мне не понравился. Нас представили друг другу, мы перебросились парой фраз и разошлись. И одновременно оглянулись: мне померещилось некоторое высокомерие в его взгляде — так, поди, он в детстве, в папочкином имении, смотрел на дворовых ребятишек. А потом, будучи штабс-капитаном, — на немытую солдатню в окопах. «Белая кость», — подумалось мне с усмешкой. В наше время, дорогой мой, это скорее недостаток, чем достоинство.

Я довольно много знал о нем, успел навести справки. Бывший кадровый офицер, воевал в Маньчжурии, после революции тачал сапоги в маленькой каморке на Фонтанке. Как военспец был приглашен к сотрудничеству с Советами, принял его и был направлен сначала на курсы допризывной подготовки, а затем — в спортобщество «Динамо», обучать работников УГРО и НКВД. Разработал собственную боевую систему — основанную на японских корнях, но довольно самобытную. И напичканную приемами, которые во времена моего детства в Алек-сандровске назвали бы подлянками. Что тоже заставило меня поморщиться: его наука предназначалась не для открытого боя и уж тем более не для борцовского ковра — скорее, для ночной диверсантской (или бандитской) вылазки. Приблизиться, незаметно ткнуть в нужное место и также незаметно уйти либо спровоцировать на атаку — и поймать на жесткий перелом кисти, или предплечья, или шейных позвонков… Подобное практиковалось и в дзюдо, но лишь когда противник отказывался сдаться, а в спортивных схватках вообще исключалось. Здесьже, если запретить все опасные для жизни приемы, оставалось только стоять столбом.

— Однако ваша неприязнь основывалась не только на этом, — замечает следователь. — Было, видимо, и кое-что более серьезное?

— Виктор Спиридонов — в прошлом деникинский офицер, — сухо говорю я. — Может ли такой человек быть до конца предан советской власти?

Порфирий Петрович с вежливым удивлением склоняет голову набок.

— А вы сами, гражданин Ощепков? Разве вы не служили у Колчака в девятнадцатом? Да еще и на неплохой должности: переводчик в Отделе военно-полевых сообщений…

— Я был рекрутирован — то есть попал на службу не по своей воле. Это во-первых. А во-вторых, я почти сразу же установил контакт с подпольем РКПб. И стал поставлять для них сведения о белогвардейцах.

— Вот как? Чем же вас не устраивали белогвардейцы?

— Хотя бы тем, что собирались продать японцам наши территории на Дальнем Востоке. А я, знаете ли, всегда был русским патриотом.

— Нуда, нуда… Из своего патриотизма вы даже пропагандировали среди белой эмиграции в Шанхае идею добровольного возвращения в Советскую Россию. И вошли в организацию, возглавляемую полковником Пильщиковым… А вам известно, что под видом таких эмигрантов к нам забрасывались боевики устраивать террористические акты в Москве и Питере?

— Мне не только известно об этом. Благодаря мне многие из этих террористов были обезврежены ОГПУ. И к Пильщикову я был внедрен по указанию советского разведуправления.

— Кто из сотрудников разведупра вас завербовал?

— Моя первая жена, — автоматически отвечаю я. — Екатерина Журавлева.

Я не знал тогда, что Катя работает на разведупр — вряд ли она была кадровой разведчицей, просто ей приказали присматривать за мной в Шанхае. И она действительно первое время присматривала за мной — надо сказать, довольно грубо и прямолинейно. К тому же ей все не нравилось. Не нравилось, что я стригусь наголо, не нравилось мое увлечение дзюдо (что за радость лупцевать друг друга, точно пьяные биндюжники?), она люто ненавидела мой родной Сахалин с его зимними буранами и коротким дождливым летом, и ее до такой степени напугал Китай, что она вскорости сбежала во Владивосток. И уже оттуда прислала мне телеграмму с требованием развода.

Я не стал противиться. Позже, в тридцать пятом, я случайно встретился с ней в Москве, в Измайловском парке. Она шла под руку с каким-то упитанным мужчиной в дорогом пальто и фетровой шляпе — я подумал, что это кто-то из партийной номенклатуры или директор крупного гастронома: все они одевались подобным образом, это был знак их касты, каты неприкасаемых…

Екатерина заметила меня, ее губы презрительно изогнулись, и она отвернулась, будто не узнав. Да… Уж не она ли приложила руку к моему аресту?


Возможно, это был и не сон. Для сна все было слишком реально, слишком неотличимо от действительности: опостылевшие нары в два «этажа», привинченный к полу стол и окно, забранное железным листом в мелкую дырочку и почти на дающее света, — почему символом тюрьмы считается решетка, совершенно непонятно. Однако сейчас все эти атрибуты как-то разом погрузились в темноту и отошли на второй план, оставив в круге света участок стола и мужчину за ним.

Тот не двинулся с места. Не пошевелил губами, но Инок будто услышал в голове голос. «Бывает, предают самые близкие, — говорил он, — и бьют те, от кого удара совсем и не ждешь. Только мне вовсе не хотелось бы, чтобы этот опыт заставил тебя свить петлю вокруг шеи».

«А что делать? — по-прежнему беззвучно, одними губами горько спросил Инок. — Что меня ждет — и здесь, и там, на воле?»

«Как что? — удивился собеседник. — Разве ты уже раздал все долги? Помог всем, кому нужна была твоя помощь? Одолел всех врагов? Я подозреваю, что их у тебя немало…»

«Ау вас?» — поинтересовался Инок.

«И у меня хватает, — признался собеседник. — А еще — я плохо думал об одном человеке. Я был уверен, что он написал на меня донос, а оказалось… Нет, мы с тобой явно прошагали еще не всю дорогу. И уходить нам рано».

Иноку вдруг стало стыдно. Скрученную в жгут простыню он бочком-бочком прикрыл от гостя и задвинул под подушку. Спрыгнул с нар и присел напротив, чувствуя снежный ком в горле. С трудом протолкнул его внутрь, откашлялся и задал вопрос, который вертелся на языке:

— Вы Ощепков?

Человек не отреагировал: понимай, мол, как хочешь. Легко поднялся из-за стола и шагнул к двери — как понял Инок, дверь для него помехой не являлась. Обернулся на полдороге и вскользь заметил: «А форму-то ты подрастерял. Пресс слабоват, и бицепсы… Залежался на шконке?»

Инок пожал плечами: «А как быть? В «хате» особо не попрыгаешь. Да и какой-нибудь ретивый вертухай прицепится, донесет куму, а тот припаяет подготовку к побегу…»

«Вот и в моей «хате» тоже, — вздохнул собеседник, — не распрыгаешься… Ладно, в следующий раз покажу тебе кое-что».

Он не обманул. Не то чтобы показал в прямом смысле — но теперь Инок каким-то образом знал, как тренировать гибкость, не слезая с нар, выносливость, работая на распилке дров, координацию, когда приходит очередь наводить в камере чистоту… Потом он прибавил к этому упражнения, которым обучал капитан в армии — специалист по бою для диверсантов. Брал бумагу с карандашом и рисовал человеческие фигуры, раскладывая их, точно механизмы, на шарниры и оси, вспоминал специальные точки, а затем мысленно, прикрыв глаза, представлял, что на него нападают, а он защищается. Или нападает сам.

Вскорости это ему пригодилось. В один из сырых ноябрьских дней Сверло вдруг окликнул его после переклички:

— Эй, Инок…

— Ну? — хмуро откликнулся тот, ежась от ветра.

— Не ходи сегодня в столярку.

— Это еще почему?

— Малява тут кое-кому пришла с воли. Заказ на тебя.

«От кого малява?» — чуть было не спросил Инок, но одернул себя: вопрос был явно глупый.

— Закоси под больного. Ляг в больничку дня на три — у меня там лепила знакомый, поинтересуется — скажи: Сверло прислал, — зэк поплотнее запахнул на себе телогрейку.

Инок прислонился к стене и подумал, что, если заказ пришел конкретный, «подогретый» серьезными деньгами или чем иным, вопрос о сегодняшнем посещении столярки теряет актуальность. Не достанут в мастерской — достанут в другом месте, хоть на параше со свернутой газеткой.

— А с чего ты меня предупредить решил? — спросил он.

Сверло флегматично пожал худыми плечами:

— Понравился ты мне. Я вот из блатных. Ты вроде первоходок, из «мужиков», а обычаи знаешь. Да и вообще смахиваешь на человека, а это нынче редкость… Короче, я сказал, а там думай, — и заковылял прочь, ссутулясь и засунув руки в карманы.

Инок усмехнулся. Самурай сомневается, принимая решение. Приняв его, он перестает сомневаться.

В больничку он так и не пошел. Отработал положенные часы в мастерской, с сигналом сирены протер станок, прикрыл его чехлом, привычно встал по стойке «смирно» перед местным надзирателем — тот подошел, потрепал по плечу и задушевно произнес:

— Молодец, Топорков. Будешь и дальше стараться — глядишь, и наработаешь на УДО…

Слова вроде бы сказал хорошие, но в голосе просквозила насмешка. И столярку он покинул подозрительно резво — будто не желая стать чему-то свидетелем.

Подозрения Инока оправдались: едва надзиратель исчез, в мастерскую вошли шестеро незнакомых зэков — плечистых, откормленных, что нечасто встретишь на зоне, уверенных в себе бычар: таких здесь держат как раз для исполнения оплаченных заказов, усмирения непокорных либо для наказания проштрафившихся. Инок не торопясь двинулся им навстречу, надеясь обойти, но передний, с кривоватым «боксерским» носом, преградил дорогу.

— Не спеши, — врастяжку произнес он. — Должок за тобой числится. Не мешало бы ответить.

— Ответить? — переспросил Инок. — Как именно? По понятиям, один на один, или по беспределу? — он оглядел остальных пятерых, расходящихся вокруг кольцом.

Их главный усмехнулся.

— Слышь, братва, какие баклан слова знает: «по понятиям»…

Тонкий свист сзади: так свистит монтировка или иной железный прут, рассекая воздух. Инок, хоть и был готов, но не успел бы защититься — его только и хватило, что втянуть голову в плечи.

Удара, однако, не последовало: некто невидимый, но вполне осязаемый сделал какое-то движение — и нападавший, выронив прут, влетел спиной вперед в ближайший станок и сполз вниз, безуспешно пытаясь вдохнуть воздуха. Остальные замешкались в растерянности, но лишь на секунду: выучка сказалась. Еще у двоих были монтировки, один явно прятал за спиной заточку, вожак же тряхнул кистью — и из рукава скользнул шипованный металлический шар на цепочке: страшное оружие в умелых руках.

Инок почувствовал прикосновение за спиной: «не волнуйся, я здесь».

«Я знаю», — сказал он вслух. Хищно улыбнулся и шагнул вперед.


Понедельник, 15.30, ж/д станция «Город-1»

День выдался что надо: теплый, но не одуряющий, наполненный целым семейством легких ветерков, нагретого асфальта и солнечных зайчиков, прыгающих по стеклянному зданию вокзала. Впору было стянуть с себя футболку, расположиться на скамейке у пригородных касс, сунуть в уши плеер (торчок Гленн Миллер с его cool-jazz-бандой пришелся бы как нельзя кстати) и подставить пузо солнышку, с раннего утра плескавшемуся в небесной голубизне.

Тем не менее начальник станции не только не отключил ночное освещение, но и врубил дополнительные огни вдоль путей — не иначе как из желания потрафить высокому полицейскому начальству.

Однако «высокое начальство» в лице майора Оленина выглядело мрачнее не придумаешь: спать в эту ночь не пришлось ни ему, ни сотрудникам из его группы.

Сам он с двумя оперативниками сидел в комнате охраны и в двадцатый, наверно, раз отсматривал записи наружных камер. Результаты были удручающими.

— Хрень какая-то, — вынес он вердикт. — Почему у вас участки съемки не стыкуются? Откуда столько мертвых зон?

— Так камер мало выделили, — охотно пояснил старший секьюрити — капитан с обвислыми казацкими усами. — Мы уж и так и этак кумекали, даже специалиста вызывали. Это вариант оптимальный, дыры получились самые узкие…

— Дыры, — Оленин непочтительно сплюнул на цементный пол. — Вопрос только: знал о них убийца или ему просто повезло… Как там тетушка?

— Еле отпоили, — хмуро отозвался Силин. — Оно и понятно: племянницу-то почти на ее глазах…

— Что-нибудь полезное рассказала?

— Почти ничего. Прибыла в пятницу дневным поездом (билет сохранился), Айлун отпросилась с работы, встретила, привезла в общежитие. Просидели за разговорами почти до утра. Уже поздно, в первом часу ночи, позвонил мужчина, Айлун объяснила, что знакомый журналист…

— Это я звонил, — глухо сообщил Алеша. Он сидел у стены, на жестком фанерном диване, и смотрел в пол. По полу медленными рывками ползла зеленая гусеница, которую остро хотелось раздавить ногой.

Блестящие рельсы в алых потеках крови. Туфелька, незнамо как отброшенная в сторону на десяток метров; чисто, будто скальпелем, отрезанная рука с изящными серебряными часиками на запястье; рыжевато-серое мозговое вещество и волосы, прилипшие к ободу колеса, — у Айлун были роскошные черные волосы, для узбечки это почти визитная карточка…

Сумочка осталась лежать на перроне — кто-то из добросовестных свидетелей подобрал ее и сдал в местное отделение. Внутри оказались ключи, косметичка, складной зонтик, зеркальце, газовый баллончик (видно, на помощь Дениса в защите от хулиганов Айлун особых надежд не возлагала), паспорт, пропуск и шестьсот рублей сотнями. Отыскался и сотовый телефон: Алеша знал, что первым делом Оленин обнюхал его на предмет входящих и исходящих вызовов.

— Дальше.

— Выспались, позавтракали (тетушка привезла из Коканда всяких вкусностей), отправились на экскурсию по городу. Зашли в универмаг, прокатились в парке на колесе обозрения, потолкались на рынке… Словом, все выходные практически не расставались.

— А…

— Ни с кем из фигурантов по нашему делу контактов не зафиксировано. Разве что с ним, — Силин недобро кивнул на Алексея. — Сергеич, а может, его в наручники, в наш подвал и допросить как следует?

— Да ну, — рассеянно отозвался майор. — Лучше вон выведи к пакгаузам и расстреляй к шутовой матери…

— Сергей Сергеевич, — тихо и безнадежно взмолился Алеша. — Как хотите, но… не могло это случиться из-за фургона. Ну как вы это себе представляете: наши ниндзя сделали свое черное дело, перебежали улицу, переоделись в цивильное, вальяжно погрузились в свой драндулет и отчалили? Я, конечно, дилетант в таких вещах, но фильмы про спецназ иногда смотрю: они, как только освободят всех заложников, тут же, не снимая масок, прыгают в вертолет — и ходу, пока никто не разглядел… Не думаю, что ниндзя — что древние, что современные — придерживаются иной тактики.

— Смотри, как поет, — флегматично заметил Силин. — Прямо сам себе адвокат.

— Присмотрелись бы лучше к Денису, — сердито проговорил «сыщик».

— Может, ему до смерти надоела беременная подружка (ладно, пусть он не знал, что она не беременная)…

— Зачем ты ей звонил? — вдруг жестко спросил майор.

— Как? — растерялся Алеша. — Свидетель же…

— Свидетель чего?! Со дня убийства Потапова и Рухадзе она покойно прожила неделю. НЕДЕЛЮ!!! А как только тебе приспичило выяснять приметы фургона, ее моментально вычислили и убрали.

— Но…

— И меня интересуют два вопроса. Первый: Айлун сказала тебе, что «только что увидела и сообразила»… Где именно? Получается, что на вокзале. Что именно: картинку на киоске, вывеску на общественном туалете, граффити на стене склада, надпись на аэростате?..

— На каком аэростате?

— Понятия не имею! — взорвался майор. И накинулся на ни в чем не повинного Силина: — А ты что раззявился? Орлам своим дал задание?

— С утра еще, — сухо отозвался тот. — Работают. Пока безрезультатно.

— …и второй вопрос. Получается, что в субботу и воскресенье тетушка с племянницей практически не разлучались, — Оленин резко развернулся к притихшему на диване «сыщику». — Откуда преступники узнали, что следствие заинтересовалось фургоном?

Некоторое время Алеша молчал, силясь вникнуть в смысл сказанного. Затем энергично, словно лошадь, замотал головой.

— Нет, Сергей Сергеевич… Клянусь, нет!

— А я думаю, да, — безжалостно ответил майор. — Иначе кого мне прикажешь подозревать? Тетушку из Коканда? — он вздохнул. — Протекло где-то, журналист. И я не удивлюсь, если от тебя. Ты вроде рассказывал, будто занимался с друзьями в парке утром субботу. Может, сболтнул кому-нибудь из них?

— Нет, — процедил «сыщик» сквозь зубы, упрямо глядя перед собой.

— Допустим. С кем ты еще встречался в эти два дня? Приятели, друзья, недруги, коллеги в редакции, семья…

— Какая редакция, — устало проговорил Алексей, — суббота же. А семья… Вы Наташу подозреваете?

— Нет, — тут же дал майор задний ход. — Наташа априори вне подозрений. Ладно, ступай домой. Извинись за меня перед супругой.

— За что?

— Как за что? Зато, что обещал доставить муженька к дверям, а сам умыкнул почти на сутки… Поспи часика два. А потом — мой тебе совет: возьми лист бумаги, ручку и распиши выходные по минутам: где и с кем встречался, кому звонил, о чем беседовал… — он сделал паузу и проникновенно добавил: — Понимаешь, Леш, не верю я в чудеса. Была утечка. Найдем ее — найдем убийцу.

Уже в дверях Оленин окликнул его:

— Не знал, говорить ли тебе… Словом, вскрытие показало: Айлун была беременна. На третьем месяце. Все, иди, работать мешаешь.


Алеша вышел из дверей на привокзальную площадь, запруженную жаждущими подработать такси, двухэтажными междугородными автобусами, толпами людей, нагруженными пакетами с логотипами фирм-производителей, чемоданами на колесиках, авоськами и рюкзаками всех марок и расцветок — не такой ли пакет с логотипом увидела Айлун за несколько минут до смерти? Не проплывало над городом никаких аэростатов, никто не клеил на столбе объявлений фривольного содержания и не расписывал граффити стены пакгаузов (зачем им с тетушкой Фатимой было переться в ту сторону?).

Это было что-то такое, что появилось — и исчезло через минуту, как та реклама на пакете, или на несвежей футболке, обтягивающей чей-то пивной живот, или на желтом боку электрокара…

В кармане пропиликал мобильник. Алеша с усилием, словно штангу на помосте, поднес его к уху и услышал раздражающе-счастливый голос Андрея Калинкина:

— Здоров, друг! Куда запропал? На работе тебя нет, дома нет, мобилу не берешь…

— Дела были… срочные, — выдавил из себя «сыщик».

— Гм… Понятно. А мы тут решили тренироваться каждое утро в парке, на нашем месте. Из клуба я все равно ушел, так что теперь мне и слова никто поперек не скажет. Ты как, присоединишься?

«Сыщик» промолчал. До него только сейчас с трудом, словно сквозь шум помех от дальних радиостанций, дошло вдруг, что они, его друзья, ни о чем не знают. Они не отскребали комья мокрых от крови волос с гладкого металлического полотна, не искали вдоль путей обрубки человеческого тела, не поднимали это все вверх на носилках, в пакетиках и мешочках, на которых спокойная рука медэксперта тут же наклеивала ярлычки с регистрационным номером, — интересно, можно ли на третьем месяце определить, мальчик родится или девочка? Или Айлун не захотела заглядывать так далеко вперед, а решила просто подождать еще полгодика, чтобы увидеть это чудо воочию, взять на руки и трепетно угадывать в маленьком сморщенном личике бабушкины ушки, папин затылок и свои собственные, чуть подтянутые к вискам глаза…

Они не знали. И этим вызывали у «сыщика» почти черную, почти смертельную зависть.

— Кстати, — вдруг перескочил Андрей с темы на тему. — Мы тут забрели в аптеку… Понимаешь, у моей сестры астма, ей нужен специальный ингалятор, называется небулайзер. Ты не в курсе, где можно купить подешевле?

— Небу… как? — не понял «сыщик».

— Небулайзер.

— Мне придется записать, так не запомню.

— Эх ты, — почему-то укорил Андрей. — С третьего раза запомнить не можешь, а кое-кто с первого запоминает, — и отключился.

Рядом с визгом затормозило канареечное такси. Из-за баранки высунулось лицо кавказской национальности и нетерпеливо осведомилось:

— Ну что, едем — не едем?

— Едем, — неожиданно для себя решил «сыщик».

— Куда? Любой конец — триста рублей.

Алеша вздохнул.

— Считай, даром.


Он не знал, когда в клубе начнутся занятия и прибудет ли сегодня знакомая машина: вряд ли ведь сэнсэй тренируется каждый день, должно же у него оставаться время на девочек, бары и темные делишки со своим боссом. Просто уселся на бордюр возле автостоянки и стал ждать. Он чувствовал себя собранным и спокойным, как тотемный воин Стивен Сигал.

Вскоре стали прибывать ученики — поодиночке и стайками, со спортивными сумками через плечо. Алеша мимоходом позавидовал их молодости и беззаботности: сам-то себе в свои двадцать шесть он казался глубоким стариком. Впрочем, наверно, как и им.

Вороная красавица тойота аккуратно заплыла на стоянку без нескольких минут шесть. Вышел Денис Сандалов, элегантно пискнул пультом сигнализации, небрежно поднял руку, приветствуя кого-то из приятелей… Алеша не спеша снялся с места, шагнул ему навстречу и нанес сильный хук в челюсть. Тут же, не сбиваясь с шага, не совсем по-боксерски пнул коленом его в пах, схватил за грудки и со всей силы впечатал спиной в переднюю дверцу.

— Ты чего? — удивленно спросил Денис, от неожиданности не делая даже попытки защититься. «Воспитал Большой Папа ученичка, нечего сказать», — подумал «сыщик» и с ледяной яростью выдохнул тому в лицо:

— Она была беременна, ясно тебе, ососок? На третьем месяце! Это установлено экспертизой!

— Экспертизой? — заторможенно переспросил Денис. — Какой еще…

— Судебно-медицинской.

На них стали оборачиваться. Кто-то показал пальцем, должно быть, поинтересовавшись у спутников: чего это, мол, нашего сэнсэя избивает какой-то чужак, а тот не ответит ему достойным аге-уке-санбон-цки или маваши гери с переходом на гедан-барай-кимэ[5]?

— Подожди. При чем тут судебно-медицинская… — Денис вдруг запнулся. — Она что, умерла? Айлун умерла?!!

— Нет, не умерла, — жестко сказал Алеша. — Ее убили. Сбросили под поезд.

Он увидел, как стремительно посерело лицо собеседника. Загар, заработанный титаническими трудами в солярии, сполз, как змеиная кожа, обнажились трещинки и оспинки, еще чуть-чуть — и сквозь эти трещинки начнет прорастать-пробиваться молодая трава…

— Убили? Когда?

— Вчера в 20.10.

— Это не я, — быстро проговорил Денис. — Послушай, я не знаю, на кого ты в самом деле работаешь: на газету, на уголовный розыск, на ФСБ… Передай своим: у меня стопроцентное алиби! Я вчера был здесь, в клубе, на тренировке, это человек двадцать могут подтвердить!

— Во сколько началась тренировка?

— В шесть тридцать. Закончилась в девять… Это легко проверить.

— Проверим, — пообещал Алеша. — И если окажется, что твое алиби имеет хоть одну трещинку… Ты у меня до суда не доживешь, каратист хренов. Усек?

— Какой еще суд? У вас ничего нет против меня, ни-че-го! Иначе ты бы не приехал к клубу, а вызвал повесткой в какой-нибудь хитрый подвал с решетками на окнах… Да убери ты руки, в конце концов! И уж по крайней мере к Альке это не имеет никакого…

— …отношения? — закончил Алеша. Смерил взглядом фигуру «оппонента» снизу вверх и презрительно покривил губу: — Ты трус, Денис.

— Что?! — встрепенулся тот.

— Ты трус, — раздельно повторил «сыщик». — Айлун любила тебя… И сейчас у тебя есть реальный шанс помочь разоблачить ее убийц. Но ведь тебе твои копеечные дела с Большим Папой куда дороже. Что он тебе обещал за молчание? Очередную липовую медальку на соревнованиях? — он с трудом отлепился от собеседника и вытер ладонь о джинсы. — Ступайте в зал, сэнсэй, ученики заждались.

И сам, развернувшись, тяжело пошел прочь.


Возле табачного киоска (не того, что на улице Афанасия Никитина, в непосредственной близости от места убийства, а его клонированного брата-близнеца) его окликнули. Две девочки-соплюшки лет по тринадцать, обе из-за худых ног похожие на страусят, в пляжных шлепанцах, сильно растянутых футболках и с кислотными рюкзачками за спиной — у одной желтый с коричневыми вставками, удругой зеленый, без вставок.

На верхнем клапане зеленого болталась плюшевая Масяня.

— Дядь, купи дамам сигарет, — попросила одна и протянула «сыщику» мятый полтинник.

— А сами что? — искренне не понял тот.

— Так паспортов нет. А без паспорта нынче ни бухалова, ни курева ни в одном приличном заведении не продадут…

— Рановато вам еще курево-то с бухаловом, — назидательно сказал «сыщик».

— Знаем, знаем, — рассмеялись они и хором проорали: «КОНЧАЙ КУРИТЬ, ВСТАВАЙ НА ЛЫ-ЖИМ!» Так купишь, нет?

— Ладно уж …дамы, — сдался Алексей. — Ждите тут.

Он подошел к киоску, мельком отметив, что поверх обычной рекламы разнообразного курева (официально запрещенной, но кого волнуют такие условности?) ныне висела цирковая афиша. На афише красовалась полногрудая женщина с длинными черными волосами, с головы до ног увешанная гирляндами жутковатых тварей — удавов, питонов, каких-то змеючек помельче калибром, но от того не менее отвратительных.

Сенсация в мире циркового искусства: Амелия Чарская — Жрица Змеиного царства — с гастролями в нашем городе. Спешите! Количество билетов ограничено!!!

— Эй, дядь, с тобой все в порядке? На солнце не перегрелся?

— Что? — спросил Алеша.

— Да ты на эту тетку пялишься уже минут десять. Западаешь, что ли, на таких? Сходи в цирк, у нее представления три раза в неделю.

— А вы сами ходили?

— Ходили, — поморщилась та, что с желтым рюкзаком.

— Полный отстой, — покривилась та, что с зеленым. — Лучше бы она рэп читала.

«А кого мне еще подозревать? Тетушку из Коканда? Нет, журналист, если и была протечка, то от тебя. Кто мог быть в курсе? Друзья, недруги, коллеги в редакции, семья?

Вы Наташу имеете в виду?

Нет, Наташа априори вне подозрений.

Слово-то какое откопал: априори…»

— Еще один человек знал, — пробормотал Алеша, обращаясь к ближайшей урне. — А я упустил его из виду, вот дурень!!!


Дом встретил его холодным молчанием. Алеше вдруг вспомнилась сцена из «Бриллиантовой руки»: молодой Никулин в роли Семена Семеновича после бурной ночи в отеле «Атлантик» шлепает утром босыми ногами на кухню и застает там своего милицейского куратора-майора за жаркой яичницы: в простецком фартуке поверх мундира и с бодрой песней на устах…

Так тебе и надо, «сыщик» недоделанный…

Жизненные реалии оказались круче комедии Гайдая: майора Оленина — в женском фартуке или без оного — на кухне не оказалось, зато на плите стояла кастрюля с супом, а на столе — записка, прислоненная к солонке:

«Милый, срочно вызвали в клинику, там сложный больной. Суп на плите, котлеты в холодильнике. Запри от Ксюш шоколад, у нее от сладкого прыщи. Люблю. Я».

«Сыщицкий» зуд пропал, будто его и не было. Алеша блаженно покачался на двух ножках табуретки. «Люблю. Я». Счастье, когда тебя любит самая красивая девушка во Вселенной. И самая умная, и самая понимающая. И практически невозможно, чтобы все эти качества совмещались в одном флаконе с пометкой: «Сделано по специальному заказу в единственном экземпляре».

Хлопнула входная дверь. Ага, на ловца и зверь бежит… Свояченица прошлепала в комнату, не заглянув на кухню. Алеша, дав секундной стрелке пробежать полный круг, зашел следом. Ксюша сидела возле компа, в своем любимом кресле на колесиках, и:

а) шарила правой рукой по клавиатуре;

б) облизывала банановое мороженое в вафельном стаканчике;

в) слегка дергала головой в такт некоему музыкальному произведению, которое слушала через громадные стереонаушники.

«Сыщик» подошел поближе и прислушался к отголоскам: Аркадий Укупник, «Восток — дело тонкое, Петруха» — по сравнению с Земфирой и иными молодежными кумирами-исполнителями почти Девятая симфония Шостаковича.

— Привет, — сказал Алеша, стянул с головы собеседницы наушники и присел рядом на стул.

— А? — растерялась та. — Ты чего, дядя Леш? Тетю на работу высвистали, у нее какой-то старикан в реанимации вот-вот кони двинет, надо бедному облегчить последние страдания… А тебе она пожрать в холодильнике оставила и маляву на столе…

— О маляве потом. Скажи мне, милое дитя, кому ты рассказала про телефонный звонок?

— Про че?

— В пятницу вечером я сидел на кухне и разговаривал по телефону. Ты этот разговор слышала. Ты ни в чем не виновата, ругать тебя никто не собирается. Просто скажи… Ты услышала слово «Сириус»… Ну?

Она непринужденно освободилась.

— Ну, Вадьке Прыщу сболтнула, а что такого? Он мне с этой эксклюзивной татуировкой весь мозг вынес: ах, какой у него важный клиент, как важно выработать какую-то там сраную концепцию… Мне надоело, говорю: вся твоя концепция — это как цветочек на чьей-то жопе нарисовать, вдоль или поперек. А тут люди о возвышенном беседуют. О звездах. О каких таких звездах? О Сириусе, темнота ты сельская. Двойная звезда класса А-1, самая яркая в Северном полушарии. Ну, у него челюсть и отпала…

— Понятно, — пробормотал «сыщик». — А не знаешь, кто у него заказчик?

— Вадька сказал, какой-то большой мастер по всяким восточным штучкам: кунг-фу, тайский массаж, философия всякая… И, кстати, его подруга работает в вашей редакции, у нее еще имя совершенно чумовое — ну, как у той девахи в Библии, которую за что-то там из рая поперли…

— Ева?

ЧАСТЬ II НЕБУЛАЙЗЕР

Вторник, 18.30. Улица 9 Января

Клуб, упомянутый свояченицей, назывался «Игуана» (в отличие от «Зеленой игуаны», которая действительно оказалась третьеразрядным стрип-баром на Театральной, где можно было без стеснения заказать себе портвейн «777» и засунуть в трусики унылой стриптизерше мятые пятьдесят рублей). Информацию о клубе и его владельце он до обидного легко получил от Евушки Ижинской, едва появился в коридоре редакции.

— Ромик-то? — удивилась та, поняв, что от нее требуется. — Ну есть такой, Ромик Лапиков, милый мальчик, открыл клуб на улице 9 Января (жуткая дыра, зато квадратный метр сдается по цене пакетика китайской лапши)… Втюхивает ученикам всякую лабуду: восточную борьбу, философию, чайную церемонию… Малость с придурью, но в постели очень даже ничего, — Евушка плотоядно облизнулась. — Делает мне тайский массаж глиняными шариками и ароматические палочки зажигает для концентрации…

— Круто, — оценил «сыщик». — Подскажи-ка точно, где находится его клуб?

— А тебе зачем?

— Ароматических палочек хочу прикупить.


Ближе к вечеру «сыщику» позвонил Андрей Калинкин, явно продемонстрировав экстрасенсорные способности, и ревниво спросил:

— Куда собрался?

— Да вот, раскопал интересных ребят… Представляешь, в ниндзя готовятся.

— А, — понимающе кивнул собеседник, — бегают по крышам и из духовых трубочек жеваной бумагой пуляют? — и добавил совсем другим тоном:

— Полагаю, с ними следует познакомиться поближе. Заодно и Яшке покажем — вдруг узнает кого-нибудь…

— А не опасно? — засомневался вдруг Алеша. — Давай майору позвоним.

— Сами справимся, — решительно сказал Андрей. — Дуй в адрес, а я — за Яшей. Только «мустанга» из стойла выкачу…


Искомая улица оказалась узкой и длиной, как пенал, и заканчивалась чем-то живо напоминающим свалку радиоактивных отходов. Справа темнела вереница старых (возможно, еще довоенных) складов, слева, едва не касаясь ее крышами, расположились в ряд ветхие двухэтажные дома, частью отданные под офисы средней руки: две нотариальные конторы, несколько сетевых компаний, торгующих псевдотибетскими биодобавками, одно дышащее на ладан турагентство и, собственно, «Игуана» под вывеской, имитирующей японскую (или не-японскую) каллиграфию. «Игуана» занимала сразу три помещения: одно, большое, под спортзал и два поменьше, надо думать, под начальственный кабинет и что-то вроде склада ненужных вещей.

— Ну, вперед, — весело сказал Андрей, — к тигру в пасть?

— Ага, — Яша сглотнул слюну. — Хорошо, что в пасть, а не в задний проход…

А «ботаник»-то меняется на глазах, с удовлетворением подумал «сыщик».

Коли уж обрел способность отпускать шуточки в такой ситуации…

Он постучал. Дверь оказалась незапертой, они вошли и очутились в некоем «предбаннике»: стены оклеены плакатами с иероглифами и постерами с изображениями Шо Косуги[6] в маскарадных костюмах и без, сбоку простой письменный стол и за ним дежурный — рослый плечистый парень в черном костюме, маске и почему-то с белым поясом на талии. Из-под маски предательски выпирали тугие румяные щеки, которых парень явно стеснялся.

— Куда? — строгим учительским тоном вопросил страж.

— Да вот, записаться хотим, — миролюбиво отозвался Алеша. — Прочитали информацию на сайте, стало любопытно… А можно познакомиться с вашим руководителем?

— Сэнсэй медитирует, — в голосе дежурного лязгнула сталь самурайского меча. — И вообще, мы новичков не набираем. У нас закрытая организация.

— Помилуйте, что значит «закрытая»? — искренне удивился «сыщик». — Если есть официальный сайт, контактный телефон, е-мейл…

«Ниндзя» медленно поднял голову. И процедил, явно подражая любимому киногерою:

— Ты что, недоумок, русского языка не понимаешь?

— Понимаю, — с готовностью сказал Алеша. — Кстати, классный костюмчик. Правда, до Нового года еще далековато… Мама помогала шить или младшая сестренка?

Дежурный степенно выбрался из-за стола. Встал напротив Алеши… и неожиданно резко, с выдохом, выбросил вперед кулак — не будь готов «сыщик» к такому повороту событий, ему пришлось бы несладко.

«Сыщик» выполнил классический боксерский нырок, одновременно доставая противника боковым в подбородок, а Андрей прямо из-под его руки влепил неудачливому «ниндзе» четкий удар пяткой в солнечное сплетение. Страж произнес непереводимое ни на один из известных языков слово «Йеъ!!!» и спиной вперед влетел в спортзал, едва не снеся дверь с петель.

В зале как раз шла тренировка: две пары отрабатывали на ковре заднюю подножку, несколько человек лазали вверх-вниз по веревочной сетке, напоминая матросов на старинном паруснике, еще несколько синхронно взмахивали деревянными мечами (Алеша вспомнил их названия: боккэн), двое с сосредоточенным видом метали металлические звездочки в фанерные мишени в дальнем конце зала. Одеты занимающиеся были разношерстно: кто в кимоно, кто в спортивный костюм, кто вовсе в боксерские трусы и майку, но непременно с черными масками на физиономиях.

Влетевший в зал дежурный взорвал это великолепие, точно проткнувший атмосферу метеорит. Он распластался на полу, но мгновенно вскочил на ноги, метнулся к стойке с оружием, выхватил оттуда бесхозный меч и замер в низкой боевой позиции. Его сотоварищи, еще не поняв, в чем дело, но интуитивно чувствуя начало некоего кипежа, последовали его примеру. И теперь на троих чужаков (Алеша с Андреем чуть впереди, плечом к плечу, Яша чуть сзади) надвигалась плотная толпа, пылающая сдержанным боевым азартом.

— Нас теперь, что, побьют? — без особого страха поинтересовался Яша, выглядывая из-за спин друзей.

— Щас, — хмыкнул Андрей. — Два самурая против Ночного клана — это даже интересно. Леха, выводи Яшку в коридор. Я беру на себя вон тех троих, а ты…

— Ты с ума сошел, — искренне сказал Алексей, поднимая руки ладонями вверх.

— Мужики, честное слово, это недоразумение. Мы просто дверью ошиблись, сейчас уйдем…

— Ага, ногами вперед, — уточнил красный как помидор пострадавший дежурный.

И с гортанным кличем ринулся в атаку.


Йамэ!!![7] — раздался вдруг резкий окрик.

Нападавший вдруг замер посреди полета, развернулся к боковой двери и отвесил короткий поклон. Тоже с секундным опозданием проделали и остальные курсанты: кто бы ни был их наставник, дисциплину на занятиях он поддерживал железную.

В зал вошел молодой мужчина — лет тридцати, среднего роста, с узкой, будто подсушенной фигурой, в черной футболке, черных спортивных брюках с завязками на щиколотках и черных мягких туфлях, совершенно скрадывающих звук шагов. Он единственный был здесь без маски: Алеша разглядел чуть широковатые скулы, небольшой твердый подбородок и очень спокойные серые глаза. В общем, ничего особенного, но у «сыщика» возникло ощущение, что с таким провожатым можно безбоязненно разгуливать где угодно: хоть по «черному» району Гарлема с логотипом на футболке «Смерть ниггерам!», хоть в игривых обтягивающих слаксах и с накрашенными губами вдоль городского фонтана второго августа с табличкой на груди: «Ненавижу ВДВ!».

Никто и близко подойти не посмеет.

Мужчина подошел к гостям и негромко произнес:

— Прошу прощения за моих учеников. Я Роман, их наставник. А вы, видимо, Алексей? — безошибочно выделил он журналиста из всей троицы.

— Да, — немного растерянно кивнул «сыщик». — А откуда вы…

— Ева звонила. Предупредила, что вы можете нагрянуть с визитом, — Роман обезоруживающе улыбнулся. — Правда, не упомянула, что этот визит может быть таким громким. Что ж, прошу в мой кабинет, там никто не помешает.

— Продолжать занятия, — бросил он через плечо, и тренировка тут же возобновилась.

Кабинет был обставлен с истинно японским минимализмом: жесткие циновки на полу, небольшие подушки вместо стульев, лакированный столик, на котором главное место занимала узкая ваза с торчащими из нее ароматическими палочками (ага, вот чем, оказывается, Ромик покорял — и покорил — «заскорузлое» сердце Евушки Ижинской), деревянный манекен в дальнем углу, испещренный непонятными следами, полки с книгами (поэзия Басе, Сунь Цзы, «Искусство войны», Шри Чинмой «Цветы медитации», несколько незнакомых книг на японском…).

— Вы читаете по-японски? — удивился Алеша.

— Нет, просто прогоняю текст через «гугловский» переводчик, — не чинясь, ответил Роман. — Чаю хотите? Особый сорт, держу специально для дорогих гостей…

Он очень легко опустился на пол со скрещенными ногами и принялся священнодействовать с маленьким заварочный чайничком — неким предметом, напоминающим веник в миниатюре, совсем уж крошечными чашечками… Алеша уселся гораздо менее грациозно — подобрав под себя одну ногу и вытянув в сторону другую. Андрей с Яшей тем временем подошли к стене и с любопытством принялись разглядывать развешанные на крючках предметы: коническую соломенную шляпу, серп на короткой рукоятке, совершенно безобидную на вид суковатую мотыгу, пару плетеных корзинок…

— Лучше было бы повесить что-нибудь из оружия, — тихонько проворчал Андрей. — Пару мечей, алебарду, какое-нибудь знамя со старинным девизом… А так — будто в музее народного быта.

Роман добродушно усмехнулся и протянул гостям чашки.

— Готово… Так с чем вы пожаловали? Евушка мне толком ничего не объяснила…

«Сыщик» изготовился произнести свой традиционный монолог: решили заняться единоборствами, но не можем выбрать направление, а выбор велик, хотим сначала разобраться и выбрать наиболее достойное… Однако передумал. Вспомнил, что ни одного из тех, кому этот монолог предназначался, он не обманул. Не обманул бы и хозяина кабинета: слишком умными и спокойными были его глаза, слишком выверенными движения, слишком притягательной скуповатая улыбка — вот о ком Светочка-самбо наверняка сказала бы: в нем чувствуется сила. Настоящая, а не показная…

Роман выслушал молча, не вставив ни единого замечания. Потом задумчиво переспросил, повернувшись к Яше Савостикову:

— Значит, в черных костюмах и масках. Действовали молча, мгновенно, откуда появились и куда потом исчезли — непонятно. Все верно?

Яша смущенно пожал плечами.

— Я знаю, в это трудно поверить, но…

— Ну почему, поверить очень даже легко, — не согласился Роман. — Просто мне их одеяние почти стопроцентно доказывает, что к истинному ниндзюцу они никакого отношения не имеют.

— Вот как? — удивился «сыщик». — Это почему же?

— Потому что большинство этих атрибутов — маски, балахоны — чистой воды голливудская выдумка. Ну не ходили так ниндзя: это все равно что Штирлица обрядить в пилотку с красной звездой и прицепить парашютный ранец на спину…

Ниндзя был в первую очередь шпионом. Мастером мимикрии: в городе он должен быть горожанином, в море рыбаком, в замке — стражником, или каменщиком, или служкой… Иначе — разоблачение и мучительная смерть, самураи ведь с ниндзя не церемонились, они для них были и не люди вовсе — скорее, человекообразные собаки…

Роман невесомо поднялся из-за столика и шагнул к стене, где, по определению Андрея, были развешаны «предметы народного быта».

— Представьте: ниндзя получает приказ убить чиновника, который каждый день проезжает в своей коляске (в сопровождении охраны, разумеется) мимо рисовых полей. Ниндзя превращается в крестьянина, — Роман нахлобучил на голову соломенную шляпу, приторочил на спину плетеную корзинку и взял в руки мотыгу. — В корзинке у него пара ячменных лепешек: скудный обед, который он прихватил из дома. От других крестьян он ничем не отличим: так же гнет спину от зари до зари, обрабатывая посевы… Но вот появляется коляска. Крестьяне кланяются: таков обычай. Ниндзя кланяется вместе со всеми, а когда выпрямляется… — Роман неожиданным коротким движением сорвал с головы шляпу и метнул ее через всю комнату в деревянный манекен — примерно так, как кидают пластмассовую тарелку на пляже. Алеша ожидал, что шляпа сомнется и упадет на пол, но та с глухим стуком вошла в древесину и осталась торчать в ней.

— Металлическая окантовка в тулье, — мимоходом пояснил хозяин кабинета. — Если атака не достигла цели, то в ход идет меч, который, кстати, вы перед собой таки не увидели, — он взялся за мотыгу, та вдруг распалась на две половинки и обернулась узким стальным клинком.

— Чиновник мертв. Чтобы уйти от охраны (та пришла в себя и жаждет мщения), ниндзя кидает ей под ноги ячменные лепешки.

— А в лепешках что? — понимающе спросил Алеша. — Гранаты Ф-1?

— Скорее, дымовые шашки, — отозвался Роман. — В дыму легче исчезнуть — это и сегодня используют и диверсанты, и террористы.

— Круто, — оценил несколько уязвленный Андрей. — Значит, на самом деле все, что висело на этой стене, — это оружие?!

— В руках ниндзя любой предмет превращался в оружие, — Роман помолчал. — Но я сейчас имею в виду другое. Древние ниндзя считали, что человек любым своим действием нарушает некую гармонию Вселенной — вроде как раскачивает маятник. И неизвестно, как тот маятник развернется и по кому ударит… Они всю жизнь готовили себя к действию — но никогда не действовали без крайней необходимости. Только если выполняли чей-то приказ, но тогда уж и ответственность перекладывалась на заказчика. И еще: их Богом была эффективность. Минимум затрат и максимум результата. Поэтому непонятно, почему твоих обидчиков, — он посмотрел на Яшу, — они убили голыми руками, если гораздо проще было выстрелить издалека. Зачем понадобились карнавальные костюмы, зачем вообще нужно было убивать на глазах у свидетеля?!

— Так что, — Яша почесал в затылке, — получается, ниндзя никогда «ниндзями» не одевались?

— Почему же не одевались… Однажды военный правитель Японии Иэясу Токугава нанял двадцать ниндзя из клана Кога для защиты своего замка. И велел им периодически появляться на стенах в балахонах и масках. Враги увидели, какой могущественный клан охраняет правителя, убоялись и не стали нападать, — Роман сделал паузу. — Может, и в вашем случае было примерно так же? Нападавшие рассчитали, что ты запомнишь их внешность и расскажешь на следствии. Ну, а потом эта информация дойдет до нужных ушей…

Алеша усмехнулся уголком рта: вот мы и вернулись к тебе, Денис Сандалов. К тебе, твоему Большому Папе по кличке Зарубин и восточной красавице Айлун — только теперь вы остались вдвоем на арене, смерть девушки раз и навсегда, жестко и безжалостно расставила все по своим местам…

— Скажите, — спросил он, — а кто-нибудь из ваших воспитанников приезжает на занятия на фургоне с надписью «Сириус»? Точнее, похожей на «Сириус»?

Честно говоря, он никак не ожидал от собеседника внятного ответа, но ответ был именно таким:

— Вы не Олега ли с Виталием имеете в виду? Есть такие, правда, фургон не их, а фирмы, где они служат (иногда они берут его для личных целей — видимо, там на это смотрят сквозь пальцы). И называется эта фирма по-другому…


Тремя часами ранее. Управление внутренних дел

— Стоп, — сказал Сергей Сергеевич, вглядываясь в монитор. — Отмотай чуть назад… Вон там, справа, что за монстры?

Силин послушно склонился над экраном.

— Промоутеры, похоже.

— Кто?

— Промоутеры. Ребята, которых какая-нибудь фирма нанимает в качестве ходячей рекламы — чтобы те одевались гамбургерами, шоколадками, сосисками и бродили по улицам. Неужто ни разу не видел?

— Видел, — с напряженной рассеянностью пробормотал Оленин. — И шоколадки, и сосиски, и сухие строительные смеси… Однажды даже ходячую бензопилу повстречал — жуть неимоверная… Что на них написано? Можно увеличить?

Бармалей чуть поколдовал с клавиатурой и мышкой.

— Увы. Тут качество — как в телевизоре марки «КВН», у моих деда с бабкой был такой лет сорок назад…

— Позвоню-ка я начальнику станции, — пробурчал под нос Силин. — Должен же он знать, кто на его территории что рекламирует…

Вызванивать железнодорожное начальство пришлось около получаса: того никак не удавалось застать на месте. Наконец повезло: абонентов соединили, Силин задал собеседнику короткий вопрос, выслушал ответ и положил трубку на рычаг. Повернулся к Оленину и осторожно спросил:

— Слушай, как ты это делаешь?

— Что?

— В прошлую пятницу фирменный магазин, торгующий товарами для животных, нанял несколько групп студентов для проведения промоакции. Двое из них в субботу и воскресенье работали как раз в районе вокзала.

— И как называется этот магазин?

— «Сайрус».


Вторник, 20.40. Улица 9 Января

— Леха, — проговорил Андрей, выглядывая в окно. — Ты, кажется, искал синий фургон с надписью на дверце? По-моему, вон он, сюда подъезжает.

Темно-синий «вольвешник» с изображением облизывающегося котенка на дверце и аппетитно-закругленными буковками «Котик Сайрус обожает «Сайрус» осторожно втиснулся в узкий проулок, хлопнул дверцами, и двое молодых людей — один плотный, с хорошо очерченными мышцами, второй повыше и посубтильнее — вышли наружу и скрылись в подъезде, где размещалась «Игуана».

— А фамилия этого Олега… — ровным голосом проговорил «сыщик».

— Белых. Хороший спортсмен, пришел из айкидо. Ко мне часто приходят ребята из других клубов — я не препятствую. У человека должен быть выбор.

Стукнула входная дверь. Двое появились на пороге кабинета, тот, что поплотнее, приветственно махнул рукой.

— Здорово, Роман. Прости, что задержались, работа проклятущая.

— Привет, — отозвался тот (видимо, с частью учеников он поддерживал более неформальные отношения, нежели с остальными). И указал на Алексея сотоварищи: — А вами тут интересуются…

«Сыщик» и гость посмотрели друг на друга. Ситуация была — нейтральнее не придумаешь: трое всего-то пришли поглазеть на клуб загадочных ниндзя, о которых снимают столько познавательных передач и художественных фильмов, еще двое заскочили туда же потренироваться после утомительного рабочего дня (фургон с мультяшным котенком на дверце вообще можно вынести за скобки как несущественное)…

Однако — словно замкнулась некая электрическая цепь. Вошедшие отступили на шаг, потом синхронно, не сговариваясь, рванулись к выходу. Андрей, как оказалось, был проворнее: выскочив в коридор раньше всех, успел преградить путь вниз на лестничную площадку. Беглецы не стали вступать в бой: развернулись и бросились вдоль длиннющего коридора, куда выходили двери всех офисов. Коридор заканчивался окошком: «второй этаж, — мелькнуло в голове «сыщика», — они наверняка натренированы прыгать с большой высоты. А мне-то гак быть?»

Наплевать, прорвемся.

— Давай вниз, — крикнул он Андрею. — На улице перехватишь… — сам метнулся в коридор вслед за беглецами.

Те достигли окна, по очереди вскочили на подоконник и ухнули наружу, но не прямо вниз, как ожидалось, а куда-то вбок. Алексей добежал до конца коридора несколькими секундами позже, высунулся и с облегчением понял, что прыгать не придется: справа, в метре от окна, висела на ржавых скобах пожарная лестница — по ней-то беглецы и спускались во двор, с фантастической быстротой перебирая перекладины.

Вот оба добрались до низа, спрыгнули… Алеша увидел, как наперерез им кинулся Андрей. И как они отшвырнули его прочь, словно тряпичную куклу. Андрей попытался туг же вскочить, но пошатнулся и опустился на бордюр, держась за затылок.

«Если с ним что-нибудь, — с заходящимся сердцем подумал «сыщик». — Если с ним хоть что-нибудь серьезное…»

Бежать назад в коридор он посчитал тратой времени, поэтому тоже вылез на подоконник, ухватился на пожарную лестницу и начал спуск — гораздо менее уверенно, чем те двое…

«Прорвемся», — повторил он сквозь зубы.

А в следующую секунду ему подумалось, что Бог все-таки есть на свете: в проулок, преграждая путь беглецам, въехал, сияя огнями на крыше, пятнистый «уазик» ОМОНа. Остановился, выпустил из чрева несколько фигур в масках, бронежилетах и с короткими автоматами, следом степенно появился майор Оленин — с открытым лицом, но в такой же «укладке» и с пистолетом наизготовку.

Беглецы заметались в замкнутом пространстве, но тут же кинулись в приоткрытую дверь строения напротив — то ли пустого склада, то ли давно заброшенной конторы — и скрылись внутри, в темноте.

Алеша спрыгнул на землю и тут же был принят в жесткие лапы бойцов в камуфляже. Оленин махнул на них рукой: свои, мол, — и развернулся к журналисту.

— Куда они побежали?

— Туда, — заорал тот, указывая на подъезд.

— Ладно, с тобой после разберемся, — он подал знак двум омоновцам, те взяли дверь на прицел, сам же майор на секунду прижался к стене, подняв ствол на уровень глаз, и канул вслед за преступниками в темноту.

Секунды растянулись в бесконечность. Алеша подумал, что умрет от старости, вглядываясь в темный дверной зев. Или сойдет с ума, или заработает инфаркт — тем более что сердце как-то подозрительно сменило ритм с маршевого на мазурочный.

Инфаркт, однако, оказался отложенным до лучших (худших) времен: в подъезде напротив загорелся свет — неровный, мерцающий, будто питался не от общегородской сети, а от спрятанного в подвале древнего дизель-генератора. Вышел Оленин, пряча оружие в наплечную кобуру, прислонился к кирпичной стенке и закурил. Алеша несмело приблизился.

— Вовремя вы, однако. Как вы тут оказались?

— А ты? — был встречный вопрос.

— Так, — «сыщик» скромно потупился. — Кое-что вычислил, кое с чем сопоставил.

— Вот ия… — сказал майор. — Только я своего друга под удар не подставлял.

Алеша почувствовал, будто его макнули лицом в кипяток.

— Какой?

— Шишка на затылке. Приложился о бордюр, когда падал… — он вдруг больно ткнул собеседника пальцем в грудь. — Тебе кто разрешил лезть поперек батьки в пекло, журналист? А если бы эти, — он кивнул на вывеску «Игуаны», — оказались теми самыми?

— Так ведь не оказались же, — огорченно отозвался Алеша. — А что с Олегом Белых и вторым? Догнали?

— Догнали, — буркнул майор без всякой радости. Вынул из кармана телефон и набрал номер. — Алло, Бармалей? Где ты сейчас? Ах, уже дома, на диване перед телевизором… Сочувствую. Собирайся по-быстрому, работенка есть. Записывай адрес…


Тусклая лампочка под потолком была забрана проволочной сеткой. Майор стоял чуть сбоку от нее, на лестничном марше, наблюдая за фотографом и экспертом: первый налаживал вспышку, второй раскладывал прямо на цементном полу чемоданчик со своими загадочными принадлежностями. Там, на полу, лежали два тела. Бармалей придирчиво ощупал шею одного и присвистнул:

— Эге, а почерк-то знакомый. Это не ты их, Сергеич?

— Я голыми руками не работаю, — хмуро отозвался тот. — Шмальнул бы из «Макарова», и вся недолга… Как, говорите, его фамилия?

Вопрос адресовывался Роману Лапикову — тот стоял поодаль, встревоженный, но старающийся казаться спокойным. Его воспитанников уже допрашивали в помещении клуба, но, как подозревал Алеша, ничего существенного к делу они добавить не могли.

— Белых, — сказал Роман.

— Давно вы знакомы?

— Около полутора лет. Ничего плохого о нем сказать не могу, — он пожал плечами. — Не имею представления, чего вдруг они побежали.

— А второй?

— Виталий Григорьев, — тихо сказал Алеша.

— Ты что, его знаешь? — спросил Оленин.

— Да. Он с женой Мариной вел занятия по капоэйре.

Майор с недоумением покачал головой.

— Дела… Стало быть, двух спецов — одного по айкидо, другого по капоэйре — уложили на месте за несколько секунд. Впрочем, ситуация знакомая. И снова никаких следов?

— На этот раз есть следочек, — возразил Силин, спускаясь откуда-то сверху и отряхивая испачканные брюки. — На крыше отпечаток ноги, у самого края. Правда, сильно смазанный — видно, человек перепрыгнул с крыши напротив. Хорошо, что крыша ржавая, — Силин продемонстрировал маленький полиэтиленовый пакетик с темно-коричневой крошкой внутри. — Если такой же отыскать на чьей-нибудь подошве… К примеру, на вашей, — он в упор посмотрел на Романа. — Позвольте-ка вашу ножку, товарищ ниндзя.

Роман без малейшего усилия поднял колено и развернул ногу стопой наружу.

— Ага, — удовлетворенно сказал оперативник. — Что-то есть. Сергеич, глянь.

— Вижу, — коротко отозвался Оленин. — Гражданин Лапиков, вы задержаны… до выяснения всех обстоятельств. Одна убедительная просьба: я знаю, что вы владеете восточной борьбой, однако попрошу глупостей не совершать.

— Я и не собираюсь, — пожал тот плечами. — След на крыше не мой, вы это установите и меня отпустите. А ржавчина тут повсюду.


— Не думаю, что это он, — задумчиво произнес «сыщик», когда Роман в сопровождении двух омоновцев вышел из подъезда. — Слишком уверенно держится.

— Преступники держатся по-разному, — возразил Оленин. — Кто-то напускает на себя браваду, кто-то, наоборот, мандражит — это не показатель… Я забежал в подъезд секунд на пять позже тех двоих. И за эти пять секунд они успели налететь на своих убийц. Или убийцу. Откуда тот мог прийти? Подъезд здесь только один. Значит, из дома напротив — точнее, с крыши.

— Тут вот еще что… — Алеша запнулся, подыскивая слова. — Очень уж резво они рванули в этот подъезд, в темноту. Или они там бывали не раз, или…

— Или их кто-то позвал, — кивнул майор. — Верно мыслишь, дружинник. Ну, что скажешь? — обратился он к Бармалею, который по-прежнему сидел на корточках возле обоих «терпил».

— Да тут все ясно, — флегматично отозвался тот. — У первого перелом левой ключицы — с тем расчетом, чтобы осколок повернулся вниз и проткнул сердце (без вскрытия, конечно, утверждать это на сто процентов сложно, но на девяносто пять — запросто). У второго… — спина эксперта вдруг напряглась. — Сергеич, он дышит. Ей-богу, дышит… «Скорую», быстро!!!


То ли в городе на этот час Президентским указом были отменены «пробки», то ли «скорая» случайно оказалась поблизости, но прибыла она не как обычно, на следующие сутки после вызова, а буквально через пятнадцать минут. Потерпевшего со всеми предосторожностями погрузили в кузов, еще пару минут одна из прибывших с «каретой» медсестер нарезала круги вокруг Андрея Калинкина, увещевая того лечь в больницу на обследование: «С головой не шутят, молодой человек, особенно в вашем возрасте. Вдруг у вас сотрясение или того хуже…» Тот сердито отбивался, встрепанный, точно петух, старающийся избежать ножа кухарки: «Да ладно вам… Да здоров я как бык! Яшка, ну хоть ты ей скажи!»

Яшу Савостикова «сыщик» незадолго перед этим обнаружил рядом с Андреем — те что-то тихонько обсуждали, сидя в оперативном «уазике». Увидев Алешу, Яша вскочил и возбужденно затараторил:

— Не, ну это вообще! Круче, чем в «Коммандос» на восьмом уровне! Вы все разбежались, меня не предупредив, я спускаюсь во двор — а на меня двое с автоматами: «Лежать, мордой в пол, руки на затылок!» Потом разобрались, поставили на ноги, даже извинились… Слушай, спроси у товарища майора, если я не нужен, то, может, домой пойду?

— До дома я тебя довезу, — непререкаемо сказал Оленин. — А ты, Андрей, не в службу, а в дружбу, забери нашего корреспондента. Пока он какой-нибудь новый подвиг не совершил…

— Леша, — вдруг тихонько сказал Яша, трогая «сыщика» за рукав. — Ты помнишь, как Роман поднимался с циновки?

Алексей пожал плечами.

— Обычно, как все.

— Не совсем… Я запомнил, потому что тот, из подворотни, с нашивкой, присел рядом со мной, спросил: живой, мол, не ранен? Тогда чеши отсюда…

— И что?

Он выпрямился очень похоже. Будто у него вовсе не было суставов, одни мышцы.

Алеша отмахнулся.

— Все ты выдумываешь.

— Разве я когда-нибудь выдумывал? — справедливо укорил его Яша. И мстительно добавил: — Вот ты, к примеру, сначала на руки оперся, будто у тебя радикулит.


— Неохота домой, — признался Андрей, осторожно надевая на голову шлем. — Мамка расспросами замучает… Давай-ка я тебе «стойло» покажу, обещал ведь…

— Давай, — согласился Алеша, усаживаясь сзади на мотоцикл. — А ты как, ничего? До места доедешь?

— Ха, — коротко отозвался водитель и повернул ручку газа.

…«Стойло», обычный типовой гараж в ряду своих собратьев, располагался почти напротив дома, где обретались Калинкина-мама и Калинкин-сын. Дом был старенький, с каменным первым этажом и деревянным вторым. И улица была старенькая, поросшая широкими, в обхват, тополями, желтоватыми березами и громадными лопухами вдоль покосившегося штакетника. Называлась улица по-домашнему уютно: Уточкин Пруд.

Андрей слезе мотоцикла, повернул ключ в замке гаражной двери и попросил Алешу: «Поверни вон ту ручку, она защелку отпирает. А я «мустанга» заведу».

Алеша взялся за металлическую загогулину, потянул вниз…

— Не так, — поправил Андрей. — Ее снизу вверх надо. Я случайно замок перевернул, когда ставил… — и, впустив посетителя, тут же закрыл дверь за собой: — Тут мошкара тучами летает: пруд рядом. Я ее терпеть не могу.

Внутри тоже было уютно: не гараж, а целая небольшая квартира или, скорее, берлога, а может, пещера, куда так здорово иногда сбегать от жизни.

Центральное место здесь занимал, конечно же, мотоцикл. И целый арсенал всевозможных аксессуаров и запчастей к нему — от новенькой шипованной резины нескольких видов и приводных цепей до гаек, гаечек, гаечных ключей и небольшого станочка для работы по металлу. Не говоря уже о емкостях под бензин, масло, «отработку» и специальные жидкости, о назначении которых Алеша и понятия не имел. Чувствовалось, что Андрей искренне любит свое железное чудище и заботится о нем. И чудище, точно живое существо, отвечает ему тем же: «сыщик» не удивился бы, если бы «мустанг» встречал своего хозяина тихим приветливым ржанием.

В углу примостилось накрытое пледом кресло-качалка («мамка хотела выбросить, а я сюда приспособил»), аккуратно застеленный диван у стены, старенький холодильник и маленький телевизор, работающий, как было известно Алеше, от автомобильного аккумулятора.

Андрей вытащил из холодильника две банки пива, одну «обезглавил» сам, другую протянул гостю.

— Ну что, с боевым крещением?

— Типун тебе, — искренне отозвался «сыщик». — А классно у тебя все устроено. Тут, наверно, все твои приятели перебывали как на экскурсии?

— Да нет, — возразил Андрей. — Ты первый. Точнее, третий: я сюда позавчера Свету с Яшкой приводил.

Он кивнул гостю на диван, сам уселся в кресло и покачался немного — лицо у него было задумчивое, будто он решался и никак не мог решиться на какой-то важный разговор.

— Странное чувство, — наконец проговорил он.

— Ты по поводу этих убийств? — уточнил Алеша.

— И по этому тоже. Но дело в другом. Вот представь: у тебя есть друг. А у него есть девушка, которая… словом, очень тебе нравится. И, по-моему, ты тоже нравишься ей. Как быть? Если встречаться с этой девушкой — предашь друга. Молча уйдешь — предашь себя.

Он замолчал. Молчал и Алеша — просто не зная, что сказать. Попробовал мысленно поставить их рядом — Яшу и Андрея. Очкастого «ботаника», привычного, как купленный в детстве плюшевый медвежонок, — и простого надежного парня с выцветшей за лето челкой и дерзкими васильковыми глазами. Парня, влюбленного в свой мотоцикл и, с недавних пор, в девушку с точеной фигуркой гимнастки и званием мастера спорта по борьбе.

Поставить рядом — может, это и означает предать?

— Боюсь, здесь я тебе не советчик, — искренне сказал Алеша.

— Я совета и не прошу, — отмахнулся Андрей. — Просто размышляю… Что ты думаешь о Романе? — вдруг сменил он тему.

— Не знаю, — честно отозвался «сыщик». — Но мне почему-то не хочется, чтобы след на крыше оказался его.

— Да не было никого на крыше, — с некоторой досадой сказал Андрей. — Там высота всего-то два этажа — думаешь, с земли никто не заметил бы?

— Могли и не заметить. Все сосредоточились на двери, понимаешь? Ну, куда дернули эти двое. Наверх никто не смотрел.

— Я смотрел, — возразил Андрей.

— Гм… На звезды, что ли?

Он усмехнулся.

— Звезды у меня в глазах прыгали, когда я затылком об асфальт приложился. Но я ведь не ослеп и сознание не потерял. Говорю тебе: никто с крыши на крышу не прыгал.

— А след?

— А след там, может, с прошлого месяца. Какой-нибудь кровельщик крышу чинил… — Андрей молча покачался в своем кресле. — Слушай, ответь честно… Для тебя и вправду важно разобраться во всем этом? Вывести на чистую воду, надеть наручники, ощутить торжество справедливости?

— Здрасьте, — искренне растерялся «сыщик». — А тебе? Тебе разве не хочется узнать, кто убил Белых и Григорьева? Бесшумно, за несколько секунд, голыми руками…

— Зачем?

— Да хотя бы затем, чтобы спасибо сказать: все-таки нашелся тот (или те), кто отомстил за твою шишку на затылке…

«И еще — за одну очень красивую девушку, которую повезли на родину в закрытом гробу… Вот любопытно, этого чертова капоэйриста Виталика они недоработали случайно или намеренно? Ох, хотелось бы мне спросить об этом — коли представится возможность…»

— Ох, — вдруг спохватился он, бросив взгляд на часы. — Побежал, пора мне. Да и тебе, наверно, тоже: мама будет волноваться.

— Мама? — рассеянно переспросил Андрей, не вылезая из качалки.

— Мама сейчас доклад потребует: что, где, когда… А мне бы одному побыть, подумать… Я ей позвоню, скажу, что останусь здесь ночевать.

— А… разве можно?

— А что? Восемнадцать мне уже исполнилось, могу ночевать где хочу.

— Везет, — искренне позавидовал «сыщик». — А я всегда и везде ко времени: и домой, и на обед, и даже в постель… В постель — особенно.

— Почему? — не понял собеседник.

Алеша хохотнул.

— Женишься — узнаешь. Ты меня не провожай, сам доберусь… Да, хотел спросить: как здоровье сестры?

— Какой сестры?

— Твоей. Ты говорил, у нее астма, ей нужен какой-то препарат со сложным названием…

— А, — Андрей наконец выбрался из кресла и обошел вокруг «мустанга» — просто так, без всякой цели. — Забудь.

— Почему?

— Просто забудь и все, о’кей?

— О’кей, — отозвался «сыщик», не подозревая, что совершает одну из самых больших ошибок в своей жизни.


Допрос (Виталий Григорьев).

Среда, 10 утра. Отделение травматологии 5-й городской больницы

«— Как вы себя чувствуете, гражданин Григорьев?

— Издеваетесь? Два ребра сломано, левая рука не двигается… Почему у меня рука не двигается? Я парализован?

— Вас ударили в специальную точку в подмышечной впадине, что вызвало временный паралич мышц. Через несколько дней двигательные функции восстановятся. Ваше счастье, что удар был не слишком сильный. Так вы в состоянии отвечать на вопросы?

— Только при одном условии: поставьте охрану у палаты. Иначе они до меня доберутся…

— Кто?

— А то не знаете. Псы того, чью «хату» мы с Олегом бомбанули неделю назад.

— Давайте-ка все по порядку. Кому из вас первому пришла в голову такая идея?

— Олегу. Он ведь сидел… Залетел по глупости: бросился защищать какую-то бабу от мужика, а мужик оказался законным мужем… Вышел через полтора года — денег нет, на работу не берут… Потом повезло: устроился водителем на доставку, в зоомагазин. Вот мы с ним и доставляли: элитный корм, разные домики, клетки, вольеры, аквариумы… Все недешевое, от лучших западных фирм — в общем, не для бедных клиентов.

— Иначе говоря, таким образом вы вычисляли богатые квартиры…

— Ну. Заходили, отдавали заказ, просили расписаться в квитанции, потом пара комплиментов хозяйке или ее доберману, ее древесному питону, ее мадагаскарскому таракану — эти чокнутые «новорусы» кого только не заводят… Олег в это время в прихожей делал слепок ключей.

— В воскресенье, 11 июня, в 21.30 ваш фургон видели на улице Афанасия Никитина, возле табачного киоска. Что вы там делали?

— Так в этом-то все и дело. Мы там присмотрели одну квартиру… Хозяйка лет тридцати, холеная, с попугаем, двумя черепахами и ручной игуаной. Я спросил, когда она собирается делать очередной заказ (зверушек-то кормить надо), — это чтобы выяснить, когда она дома, когда нет…

— Дальше.

— Дальше все по накатанной. Подъехали, тачку оставили возле киоска, вошли в квартиру, собрали, что поценнее. Олег плазменную панель прихватил — новенькую, в упаковке. А на выходе с хозяйкой чуть не столкнулись. Она нас не видела: Олег за дверью спрятался, я в комнате. Он ее сзади по затылку и саданул.

— Удобно валить все на мертвого напарника, да? Хозяйка, кстати, осталась жива.

— Да уж… Мы-то думали, она… ну, начальник отдела в банке или директриса небольшой фирмочки, а оказалось — подруга одного криминального авторитета…

— …Величко Константина Васильевича, широко известного как Костя Зубило. Поздравляю. Вляпались вы качественно.

— Да откуда ж мы знали?! Олег; гад, уверял, что наводка чистая… Мы всю неделю тряслись: думали, найдет — живыми в землю зароет. Собирались рвать из города… Однако неделя проходит — тишина. То ли у авторитета времени на нас нет, то ли лялька не слишком дорога… И вдруг — как гром среди ясного неба: звонит Ромка…

— Роман Лапиков?

— Ну да. И рассказывает, будто анекдот: мол, вашей тачкой интересуются, только название фирмы малость перепутали. Кто интересуется? Не знаю, спросите у Вадика, который татуировки делает. Мы — к Вадику. Так, по цепочке, вышли на вашего журналиста и его девку.

— Айлун Магометжанову?

— Не знаю, я с ней не знакомился.

— Само собой: чтобы столкнуть девушку под поезд, знакомиться вовсе не обязательно…

— Вы что?! Это… Это не я, клянусь!!! Это все он, Олег, он засек ее в зеркальце заднего вида, когда она выглянула из-за киоска. Он сразу тогда сказал: девку придется мочить. И журналюгу этого… А я к девчонке и близко не подходил: там по перрону двое студентов разгуливали, которых наш магазин нанял промоутерами. Неужели я бы у них на глазах…

— Разберемся. Теперь расскажите, что произошло во вторник в клубе «Игуана». Кто на вас напал?

— Понятия не имею. Мы только зашли к Роману (его не трогайте, он тут вообще не при делах), видим — у него в кабинете журналист… Ну, тот самый, из ваших. Вот нервы и не выдержали. Вылетаем во двор — там ОМОН с автоматами. Думаем: кранты, сейчас повяжут… А тут дверь в доме напротив будто приоткрывается. И зовет кто-то…

— Как зовет? Голосом?

— Нет. Вроде рукой машет. Ну, рассуждать некогда было, мы — туда. Вдруг свет, прямо в глаза. Удар. И снова тьма…

— Сколько их было? Один, несколько? Во что одеты? Хоть что-то запомнили?

— Нет. Только я вот что скажу: Олег был довольно крутым бойцом. Владел несколькими стилями ушу, айкидо изучал… Вряд ли его кто-то смог бы так уделать в одиночку… Неужели тот авторитет нас выследил и своих псов натравил? Тогда он до меня и здесь доберется… Прошу вас, поставьте охрану у палаты! Я же свидетель, вы обязаны…

— Непременно. Сам сяду возле вашей кровати и буду судно выносить…»


Показания (Роман Лапиков)

Среда, 12.00. Управление внутренних дел

«— След на крыше действительно не ваш. Пыль и ржавчина другие, и размер подошвы не соответствует… Словом, считайте, что у закона к вам претензий нет.

— Ясно. У закона нет, а у вас лично, судя по интонации, есть, верно?

— Честно? Меня раздражает ваше олимпийское спокойствие. Я бы даже сказал, высокомерие. Вы вполне могли бы помочь в розыске убийц, но делать этого не желаете.

— Бог с вами, чем же я могу помочь?

— Ну, хотя бы выскажите свое экспертное мнение. Имеются четыре жертвы нападения: три трупа и один выживший. Повреждения у всех примерно одинаковы. Соответствуют они технике ниндзюцу?

— Гм… Видите ли, ниндзя почти не изобретали своих приемов, они лишь отбирали нужные им из других школ. Тактика — неожиданное нападение из засады, молниеносный удар, исчезновение — да, вполне соответствует. Но вот идеология…

— А что идеология?

— Ниндзя не стал бы защищать кого-то или на кого-то нападать без приказа. Или если бы ему самому или членам его клана не угрожала опасность. Я уже говорил об этом вашему коллеге Алексею…

— Мы не коллеги. Он журналист из газеты.

— Неважно. Если убийство совершил ниндзя, то у него должен быть заказчик. И единственная мысль, которая напрашивается… Всех четверых объединяет то, что они не были новичками в единоборствах. Всех уложили голыми руками в течение нескольких секунд… Может, убийца (или убийцы) демонстрируют кому-то свой боевой потенциал?

— Любопытно. То есть не выполняют чей-то заказ, а пота еще ищут заказчика?

— Не знаю… На самом деле я думаю о другом.

— Поделитесь.

— Понимаете, идеологию ниндзя, его философию, саму основу его жизни составляет искусство обмана. Притворство, лицедейство, актерская игра… Актерами они действительно были непревзойденными, а в рукопашной схватке с самураями, как правило, терпели поражение.

Снова пауза.

— Однажды я увидел у себя в кабинете муху. Она пыталась вылететь наружу и каждый раз билась об оконное стекло. Я открыл рядом форточку — так муха в ту сторону даже не взглянула: продолжала стучаться башкой, пота не умерла прямо там, на подоконнике. Так поступают девять мух из десяти — это не мои слова, какой-то крутой институт в Штатах проводил исследования (делать им нечего, буржуям зажравшимся). Я подумал: а что, если вам тоже показывают то, что хотят, чтобы вы увидели? Некую иллюзию, фокус, заставляют биться об окошко…

— Красиво. А поконкретнее?

— Поконкретнее… Я же не волшебник. Я преподаю восточную борьбу, философию, чайную церемонию, даже икебану (в ней тоже скрыт свой глубокий смысл). Но вытащить вам убийцу из рукава — нет, это я не умею.

— Жаль. Тогда хотя бы подскажите, где находится та самая открытая форточка.

Роман явственно усмехнулся.

— Форточка? Как ей и положено: где-то рядом…»


Четверг, 9.30 утра. Улица Уточкин Пруд

Напротив Андреева гаража торчал из земли широченный березовый пень. Срез его, словно египетскими (или шумерскими, или древнерусскими) письменами, был испещрен круглыми следами от бутылок, пивных банок и граненых стаканов. Должно быть, именно тут пировал Калинкин-старший, когда позволяли погодные условия. А может, и дед — если жил в этом городе и на этой улице.

Алеша сидел на пне, обхватив голову руками, и старался не оглядываться — там, за его спиной, слаженно, буднично и бестолково (так казалось) работала опергруппа.

Андрея обнаружила его мама Софья Петровна, когда вышла на балкон помахать сыну рукой (тот собирался в институт на какую-то там отработку по озеленению). Андрей все никак не выводил своего «мустанга» из «стойла», мама встревожилась, спустилась вниз и заглянула в приоткрытую дверь гаража. Андрей никогда не оставлял дверь открытой: мошкара налетит, пруд рядом, сыро…

Он сидел на корточках, привалившись к заднему колесу мотоцикла и сжимая в руке гаечный ключ, — видимо, собирался подтянуть крепление. На шее в вырезе рубашки виднелся багровый кровоподтек: убийца единственным точным ударом сломал ему шейные позвонки.

— Чем его? — спросил Оленин эксперта.

— Палкой или обрезком трубы, — отозвался тот. — А возможно, просто ребром ладони. После вскрытия скажу точнее.

— Что с отпечатками пальцев?

— Чисто и внутри, и снаружи. Кстати, не обязательно их стер преступник. Вон в углу ведро с тряпкой, моющие средства, швабра… Парень тут поддерживал чистоту, как на флагманском корабле. Не то что мой оболтус…

Оленин вышел из «стойла», подошел сзади к Алексею, хотел положить ему руку на плечо, но не решился. Просто встал рядом, и даже когда кто-то из группы окликнул его по какой-то надобности, только отмахнулся.

— Почему они так? — тихо и отчаянно спросил Алеша, ни к кому не обращаясь.

— А? — не понял майор.

— Почему мертвые всегда говорят с нами загадками? Почему нельзя сказать ничего прямо, черт возьми?!

Незадолго до этого «сыщик» неловко топтался в дверях гаража — тело Андрея унесли, лишь его мотоцикл одиноко стоял посередине помещения, печально опустив рогатую башку, лишившись в единый момент хозяина и единственного друга: вряд ли когда-нибудь он подпустит к себе нового… На краешке дивана сидела Софья Петровна — худощавая, небольшого росточка, в тапочках на босу ногу и простом ситцевом халатике. С ней беседовал Силин, негромко и осторожно подбирая слова. «В котором часу Андрей вышел из дома?» — «В начале восьмого, в восемь они собирались группой возле корпуса педагогики, он проглотил яичницу с колбасой, выпил чаю, и вниз. Мне, мол, еще надо своего «мустанга» подлечить — это он свой мотоцикл так называет, «мустангом»…» — «Вы видели, какой открывал гараж?» — «Видела. Потом отвлеклась, пошла посуду помыть, а сама думаю: мотор-то не тарахтит, а уже начало девятого… Вышла на балкон, гляжу — дверь гаража приоткрыта (с балкона ее хорошо видать). Спустилась, постучала: Андрюша, говорю, ты не опоздаешь? Торопился ведь, даже чай недопил…»

— Можно? — спросил Алеша у Силина.

Тот кивнул.

— Софья Петровна, — проговорил «сыщик», — скажите, ваша дочь, сестра Андрея, пользуется ингалятором от астмы?

— У меня никогда не было дочери, — услышал он после паузы.

— Но Андрей упоминал о сестре… Может быть, о двоюродной?

— У него не было сестры, — с нажимом повторила Софья Петровна, комкая в руках носовой платочек. — Ни двоюродной, никакой. Когда муж умер, мы остались с Андрюшей вдвоем. Теперь я одна. Совсем одна… А вы кто? — вдруг спросила она у «сыщика».

— Алексей. Алеша Сурков, мы с Андреем были друзьями…

— Да, он рассказывал. Вы корреспондент, Андрюша вел вместе с вами какое-то расследование… — она вдруг в упор посмотрела на собеседника, и в глазах ее, до этого тусклых и безжизненных, неожиданно полыхнул огонь. — Во что ты его втянул?

— А? — Алексей невольно попятился.

— Во что ты втравил моего мальчика, недоумок?! Почему он умер, а ты живой?!

— Простите, — беспомощно пробормотал «сыщик», спиной вперед выкатываясь из гаража. — Простите, простите, простите…

Он едва не зацепился ногой за порожек. Вывалился на улицу, ощупью добрался до пня и сел на него, обхватив голову руками. И не сразу услышал, как сзади подошел Оленин.

— У него не было сестры, — глухо произнес Алеша. — Она никогда не болела астмой. И никогда не пользовалась небулайзером. Зачем Андрей выдумал все это? Зачем он подбросил мне эту головоломку?!

— Видимо, мертвые иначе не могут, — тихо отозвался майор. — Они обретаются в своем мире и с нашим могут общаться только так — посредством загадок, как в роуминге. А разгадывать их — это уже наша святая обязанность. Ты говори, не молчи, — попросил он. — Так легче. Иначе сердце можно надорвать.

— Ну да, — хмыкнул «сыщик». — Иногда я что-нибудь ляпну — хоть плачь, хоть смейся, но это наталкивает вас на верную мысль… Вы это имели в виду?

Сергей Сергеевич вынул сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой и присел рядом на пень, попросив Алешу: «Подвинься-ка чуток».

— Знаешь, я в розыске без малого двадцать пять лет. И успел понять одну вещь: розыск, Леш, это сложный, мощный, идеально отлаженный и смазанный механизм. Он способен перемолоть любые доморощенные хитрости хоть бандита-рецидивиста, хоть начинающего домушника — именно потому, что они доморощенные. У этого механизма только один недостаток: чтобы начать работать, ему надо за что-то зацепиться. За трещину на асфальте, выбоину в стене, сломанную веточку на дереве… — он вздохнул. — Думаешь, зачем я таскаю тебя за собой? Позволяю бывать на местах происшествий, совать нос в протоколы осмотров, акты экспертизы и прочую мутотень, хотя регулярно получаю за это выволочки от начальства?

У тебя есть талант. Божья искра, которая позволяет тебе как-то находить эти трещины, выбоины, сломанные веточки… Понимаешь меня?

Алеша подавленно молчал. Божьей искрой он себя не чувствовал — ему хотелось провалиться поглубже сквозь землю, превратиться в дерево (как вариант — в пень, на котором они сидели с майором), утонуть в уточкином пруду

«может, его в наручники, в наш подвал, и допросить как следует? Да ну. Лучше отведи к пакгаузам и расстреляй к шутовой матери…»

— Иди-ка домой. Здесь ты ничем не поможешь. Твоей Ангелине Ивановне я позвоню, объясню… Аты думай. Недаром Андрей именно тебе оставил послание (кстати, почему он на самом деле не сказал ничего открытым текстом?) — значит, верил, что ты сумеешь его понять. Я не имею права тебе приказывать, но это приказ. Давай, — он легонько подтолкнул журналиста в спину.


В ближайшей «стекляшке» Алеша затарился «полбуханкой» черного хлеба, бутылкой водки и газетой «Московский комсомолец». Доехал на автобусе до такого-то сквера, отыскал там свободную скамейку и расположился на ней, наплевав на полицейский патруль, фланирующий по сопредельной аллее. Свинтил крышку у бутылки, хлебнул прямо из горлышка, точно заправский алкаш (хотя последний раз притрагивался к спиртному аж на Восьмое марта), зажевал куском хлеба… В большинстве художественных произведений, которые он и раньше, и теперь читал запоем, после подобной сцены обычно значилась ремарка: «блаженное тепло разлилось по телу…». Он прислушался к себе: ничего даже отдаленно напоминающего. Сердце билось ровно, глаза были сухие, как у Андреевой мамы во время разговора с Силиным, голова пустая, точно заколоченная на зиму дача…

Когда сидеть стало невмоготу, он встал, побрел в никуда, снова вышел к какому-то автобусу, снова ехал, снова шел… Пару раз он слышал рядом мотоциклетное тарахтение — и заполошно озирался, охваченный идиотской мыслью, что вот сейчас подкатит живой и здоровый Андрей (предыдущие события привиделись из-за чересчур плотного ужина) и хлопнет по заднице своего «коня»: садись, мол, подвезу, шлем не забудь надеть… Однако в первый раз это оказался черный, как смоль, «Харлей», которого никак нельзя было назвать «мустангом» — скорее уж, «птеродактилем», а во второй — газонокосилка.

Управлял газонокосилкой тощий и загорелый до черноты работяга в оранжевой жилетке на голое тело и, несмотря на жаркую погоду, кирзовых сапогах. При виде Алексея он выключил аппарат, потоптался в нерешительности, потом подошел к скамейке, где тот расположился, и интеллигентно полюбопытствовал:

— Что празднуем?

«Сыщик» поднял на собеседника пустые глаза. Тот, видимо, что-то прочел в них, потому что присел рядом и утвердительно сказал:

— Нет, не празднуем. Горе какое-то, да? Девушка бросила или умер кто?

— Друг, — сухо ответил Алеша.

— Поминаешь, значит, — работяга покряхтел. — Негоже в одиночку поминать-то. Может, нальешь?

— Тары нет.

— Это не проблема, — он споро достал из кармана два сравнительно чистых пластиковых стаканчика. — Меня Михеичем кличут.

— Алексей.

— Леха, стало быть… А друга как звали?

— Андреем.

Михеич вздохнул.

— Ну что ж. За упокой души раба Божьего Андрея. Пусть земля ему пухом… Отчего помер-то?

Вот тут Алеша и почувствовал то самое «блаженное тепло». Язык вдруг развязался сам собой, и через минуту «сыщик» уже выкладывал новому знакомому всю историю от начала (двух трупов в подворотне на Ново-Араратской) до конца — сегодняшней страшной и нелепой смерти в гараже, на маленькой тенистой улочке Уточкин Пруд («Бывал я на том пруду. Караси там — во, с ладонь…» — «Так, может, вы и с Калиниными были знакомы — у них квартира в старом доме, на втором этаже…» — «Увы, не имел чести»).

— Дела, — Михеич подобрал последнюю хлебную краюшку, понюхал и положил обратно на газету. — А твой майор и вправду в тебя верит. Ты уж того… не подведи.

— «Не подведи», — горько хмыкнул Алеша. — Я всю голову сломал. При чем тут небулайзер? Почему я должен был запомнить это название с первого раза?

— Ничего не должен, — возразил Михеич. — Твой друг ясно сказал: «Кто-то запоминает…» Так, может, тебе и нужно найти того, кто это запомнил с первого раза? Аптекарь там или фармацевт — лепила какой-нибудь…

— Знакомый «лепила» у меня только один, — вздохнул Алеша. — Моя жена… О, черт, это что, темно уже? Который час?

— Да уж одиннадцатый доходит.

— Ух, задаст она мне…

— Не задаст, — успокоил его Михеич. — Коли баба умная, поймет… Э, да тебя, кажись, штормит, — заметил он, когда «сыщик» попробовал встать со скамейки, покачнулся и снова сел. — Погоди-ка.

Он выудил из кармана мобильник.

— Колян? Михеич на проводе. Слушай партийное задание: подберешь мою газонокосилку и снесешь в контору. Я не могу: тут моему другу помощь требуется, надо до дома сопроводить…

— Да я сам справлюсь, — слабо запротестовал «сыщик».

Работяга оглядел его с видом эксперта и вынес вердикт:

— Не. Самому не получится.

…По дороге Алеша, видимо, отключился — чтобы «включиться» уже на смутно знакомой лестничной клетке, перед смутно знакомой дверью.

— Михеич, а ты адрес-то как узнал? — спросил он.

— Так ты сам его повторял раз десять, — пожал тот плечами. — Ладно, пойду. Теперь уж не пропадешь.

…Целую вечность «сыщик» возился с ключами. Потом еще столько же, стоя в полутемной прихожей, освобождался от ботинок — зажигать свет он почему-то постеснялся. Потом, когда поднял голову, то вдруг увидел, что свет сочится из-за стеклянной двери на кухню. И двинулся туда, стараясь не задевать стены.

Наташа сидела за пустым столом — очень прямо, молча, сложив неживые руки на коленях. «Сыщик» неловко подошел, ожидая взрыва, и пробормотал:

— Милая, я… Тут такое дело…

— Он умер, — вдруг тихо и ровно произнесла она.

— Умер, — подтвердил Алеша. — Тебе майор позвонил, да?

— Нет. Я только что из клиники.

— Понятно, — он наморщил лоб (ничего не понятно: если она только из клиники, то откуда может знать про Андрея? Или…). — А кто умер?

— Мой пациент. Меня к нему вызывали — помнишь, я тебе оставляла записку на столе…

— Да, точно. Ксюха еще сказала, какой-то старикан…

— Почему старикан? — тихо возразила Наташа. — Двадцать восемь лет, почти твой ровесник, — она помолчала. — Мы ничего не могли сделать. Четыре проникающих ранения, большая кровопотеря, задеты жизненно важные органы… Говорят, задерживал какого-то бандита, а тот его ножом…

Алеша откашлялся.

— А фамилия пациента, случайно, не Карагач?

— Карагач, — подтвердила она без удивления. — Эдик… У медсестер выпросил бумагу и ручку, стихи им писал. Одно мне обещал посвятить. Не успел…

Алеша опустился на пол. Положил голову жене на колени и замер. Стукнула дверь на кухню, влетела Ксюха, мгновенно оценила обстановку и втянулась назад, в коридор. Как за ней закрылась дверь, «сыщик» не слышал: уснул.


Пятница. Редакция еженедельника «Доброе утро!»

Сегодня Алеша решил прийти в редакцию пораньше, вспомнив, что не показывал носа на рабочем месте уже несколько дней: этак и индивидуальный кабинет (проще говоря, стеклянную перегородку) отберут, и колонку в газете, и табличку

Алексей Сурков, спец, корр.,

ведущий отдела «КРИМИНАЛЬНАЯ ХРОНИКА».

Табличку было бы особенно жалко.

Будто в подтверждение его мыслям, навстречу, как чертик из коробочки, выскочила Ева Ижинская, постукивая то ли суставами, то ли деревянными индийскими браслетами на узких птичьих запястьях.

— Ой, Лешик, как хорошо, что ты пришел, — зачастила она, — главная вчера рвала и метала: мол, если Их криминальное величество не объявится и не представит материал, то пусть ему зарплату платит МВД. Потом, правда, позвонил твой майор, объяснил, что к чему… Вот ужас-то! А что у тебя с лицом?

— А что не так с лицом?

— Ну, помятое какое-то…

— Не выдумывай (утром он и вправду поднялся с трудом… да и вообще имел шанс не подняться, кабы не Наташины реанимационные процедуры: контрастный душ, кефир, два глотка — не больше! — холодного пива).

— А тебя дожидаются, — сказала Евушка с загадочным видом.

— Кто?

— Посетитель. Он не представился, но по виду — чистый Ален Делон, правда, слегка потасканный… Я его отвела за твой стол и кофе налила.

Алеша прошел за свою перегородку, где помещался письменный стол с компьютером и вышеупомянутой табличкой, электрический чайник и незапертый сейф с рабочими документами. «Не стырил бы чего», — с неудовольствием подумал «спец, корр.», подошел вплотную и посмотрел на гостя сверху вниз.

Перед ним, сгорбившись и глядя в пол, сидел Денис Сандалов.

— Чем обязан? — спросил «сыщик» без капли радости.

— Я узнал про Андрея, — глухо сказал собеседник, не меняя позы.

— Вот только не надо заливать, будто ты скорбишь о своем ученике, — поморщившись, сказал Алеша. — Ей-богу, морду набью прямо здесь.

Денис никак не отреагировал на оскорбление.

— Помнишь, я рассказывал тебе про двух мастеров борьбы?

— Помню. Интересная сказочка. Продолжение сочинил?

Он покачал головой.

— Это не сказочка. Только мастера были другие, и жили они чуть позже — в середине восьмидесятых. И было их поначалу не двое, а трое.

Алеша покопался в столе, выудил дешевенький цифровой диктофон и демонстративно положил перед посетителем.

— Надеюсь, возражений не последует?

Тот пожал плечами.

— В общем, как я и говорил, в единоборства они пришли разными путями. Тогда настоящие — не липовые — специалисты на всю страну были наперечет. Не каждый город их имел, ау нас сразу трое — такая удача…

В восемьдесят втором они организовали спортивную школу. Народ валом валил: еще бы, попасть туда было… ну, все равно что в привилегированный английский клуб, даже еще круче. А в мае восемьдесят четвертого вышел закон о запрете карате в СССР. Школу закрыли, приехал КГБ, как говорится, строго предупредил… Сначала действительно все утихло: ученики разбежались — кто ушел в другие виды, кто вообще оставил спорт… А еще через какое-то время на старом месте возник новый клуб — только уже несколько другого направления…

— И что же это был за клуб? — спросил Алеша, уже предполагая ответ.

— «Клетка», — ответил Денис. — Подпольные бои без правил. Специально «подогретая» публика, тотализатор с крупными ставками, бойцы перед боем подписывали контракты, что в случае увечий не будут иметь претензий к руководству… Ну, и так далее.

— А во главе предприятия была все та же троица, — утвердительно сказал «сыщик». — Одного из них звали Зарубин Юрий Георгиевич. А кто были двое остальных?


Пятница, около полудня.

Улица Ново-Араратская, бар «Три богатыря»

«Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить…» — голос талантливо раскрученной девочки Пелагеи в сочетании с густым сигаретным дымом, вкусным щелканьем друг о дружку бильярдных шаров, искусственно состаренные деревянные скамьи и толстые румяные девахи-официантки в кокошниках… Алеша усмехнулся: такое впечатление, что и не уходил отсюда с прошлого раза. Полка со всевозможным спиртным и сам воевода-бармен — в «православной» бороде, стильной рубахе, подпоясанной крученой веревкой, и кожаным ремешком на лбу…

Как ни странно, бармен тоже моментально вспомнил Алешу и дружелюбно пробасил:

— Здоров. Выпьешь что-нибудь?

— Пива, пожалуй, — сказал Алеша, усаживаясь на высокий табурет. — И соленых орешков.

— А чего покрепче? Есть фирменный коктейль «Илья Муромец сражается со Змеем». Народ хвалит.

— А змеиная кровь туда входит? — в тон ему поинтересовался журналист. — Или это в зависимости от того, кто победит? Вообще-то я на службе…

— Служба — дело серьезное, — кивнул бармен. — Меня ваши уже допрашивали несколько раз, я даже на подозрении побывал — из-за фингала под глазом, помнишь? Я-то не виноват: просто накануне ввалилась толпа пьяных ронинов[8], стала к посетителям приставать. Пришлось объяснять, где тут расположен выход.

— Понятно. Меня, собственно, интересует один посетитель. Лет за пятьдесят, рабочего вида, худощавый…

— С клюкой?

— С какой клюкой?

— Ну, с палкой, он припадал на правую ногу. Сидел вон там, за перегородкой, «Три топора» тянул, то бишь портвейн «777».

— Постой. Когда это было?

— Да как раз в тот вечер, когда двоих ребят в подворотне мочканули. Они тут сперва к каким-то соплюшкам клеились, типа учили их в дартс играть. Потом выкатились вчетвером, а следом, минут через пять, — тот хромой дедок.

— Вспомни, это очень важно: он ни с кем не общался по телефону? Может, он вышел после чьего-то звонка?

— Ну, знаешь, — протянул бармен. — Я ведь за посетителями — если они спокойные — особо не слежу. Если буйствовать начнут, тогда другое дело: я ж тут и за бармена, и за вышибалу, и за подсобного, мать его, рабочего… Он вроде бы перекинулся парой слов с парнем, который на бильярде шары гонял, но не поручусь…

— А как выглядел тот парень? Я понимаю, что тот тоже не буйствовал, посуду не бил и официанткам твоим подол не задирал, но все же…

Бармен наморщил лоб.

— Да обыкновенно выглядел. Худощавый, невысокий, в черных джинсах и темной рубашке — кажется, вельветовой, а может, джинсовой… Я еще подумал, что это наверняка спецодежда какой-то конторы или магазина.

— Почему?

— А у него на рукаве эмблема была. Белого цвета, нечто вроде вытянутого креста, только без нижней перекладины.


— Алло, Митя?

— Кого еще черт в такую рань… Это ты, что ли, акула пера?

— Какая же рань, почти два часа дня…

— Да вчера на всю ночь завис с парочкой телок, понимаешь, в одном гадюшнике…

— С парочкой телок? А Василиса не ревнует?

Митя фыркнул на том конце.

— Как можно ревновать Феллини? Или Жана Виго, или, не дай бог, Бондарчука-старшего? Это люди-солнца, они обязаны светить всем, невзирая на семейное и иное положение…

— А ты, стало быть, причисляешь себя к их компании? Что ж, тогда понятно, тогда умолкаю… Слушай, помнишь, ты приглашал меня на съемки рекламного ролика «Кальций-супералмаз»?

— Помню, а как же, — Митя подпустил в голос нотку скромности. — Вроде ничего получилось, а?

— Гениально, — горячо заверил его «сыщик». — Мои друзья все как один записали его на видео и просят, чтобы я посодействовал им получить твой автограф… У меня к тебе серьезный вопрос. У тебя на площадке крутился один тип, вроде разнорабочий, ты его еще звал Фаттеичем.

— Эк ты хватил. У меня на площадке, знаешь, сколько народу крутилось?!

— Митя, — строго сказал «сыщик», — не преувеличивай.

— Ну ладно, ладно, помню я твоего Фаттеича. А на кой он тебе? Лужайку перед имением собрался подровнять?

— Вертолетную площадку. Давай адрес и телефон. Зовут его, как я догадываюсь, Вячеславом, а вот фамилия…

— Топорков, — подсказал Митя. — Живет на Революционера Бабушкина, там же и дворником трудится.

— А к тебе он как попал?

— Натурально, по объявлению. Пришел, я посмотрел на него: нормальный мужик, трезвый, не лодырь. Правда, бывший зэк — ну так что с того?


Улица Революционера Бабушкина была застроена однотипными девяти- и двенадцатиэтажками, отличающимися друг от друга разве что цветом балконов. Пятачок между домами украшала залитая свежим асфальтом автостоянка и приткнувшаяся к ней на правах бедной родственницы детская площадка, состоявшая из хиленьких качелей, тяг-перетяг и песочницы. Алеша зашагал через двор к нужному дому, ориентируясь на аккуратную самодельную пристройку возле одного из подъездов: кто мог соорудить такой сарай, кроме непьющего дворника Вячеслава Фаттеича, дяди Славы, преданного друга семьи Светочки-самбо и ее мамы? Номер второй из «Святой Троицы», о которой долго не осмеливался рассказать Денис Сандалов — да и не рассказал бы, кабы искорка начинающегося пожара не опалила кончик хвоста…

На бортике песочницы сидела молодая мамаша и мерно хлопала ладонью по спине девчушки лет девяти, выговаривая ей при этом: «Ну что ты, Дашка, как маленькая? Теперь платье чистить… Молодой человек, вы не знаете, который час?» — обратилась она к Алеше.

— Пятнадцать минут седьмого, — автоматически отозвался он.

— Вот и я думаю: пора Дашку домой загонять, уроки учить, — кивнула мамаша. — Вас в тот дом просят не заходить.

— А? — не врубился он.

— И в ту сторону, пожалуйста, не смотрите, просто медленно поверните налево, до угла, там вас ожидают.

— Кто?

— Ваши знакомые. Дашенька, проводи дядю. Только сразу возвращайся, хорошо?

Умница Даша доверчиво сунула «сыщику» узкую ладошку и повела куда-то за угол, мимо стоянки и вожделенного подъезда с аккуратной (и даже свежевыкрашенной) пристройкой. За углом девочка молча ткнула пальчиком в неприметный микроавтобус без опознавательных знаков и удалилась, так и не сказав ни слова. Хоть бы назвалась, юная партизанка, с непонятной грустью подумал «сыщик», я бы ее шоколадкой угостил…

Дверца микроавтобуса отворилась, впустила Алешу и тут же закрылась с тюремным лязгом. Внутри журналист узрел Оленина, Силина и пару незнакомых парней перед аппаратурой — один был в наушниках, другой сидел рядом и жевал сосиску в тесте.

— Опять норовишь поперек батьки в пекло? — буркнул майор вместо приветствия.

— А где тут пекло-то? — огрызнулся «сыщик», потирая ушибленную макушку (приложился о низкий потолок). — И с какой стати вы за мной следите?

— Не за тобой, — успокоил его Оленин. — Лучше скажи, как ты вычислил этот адрес.

— Так, — мстительно отозвался Алеша. — Кое над чем поразмыслил, кое-что сопоставил…

— Пятый докладывает, — сказал вдруг парень в наушниках. — В квартире легкая активность, объект вроде куда-то собирается.

— Наблюдать, — коротко распорядился Сергей Сергеевич. — И приготовиться на всякий случай.

— Может, объясните, что происходит? — раздраженно поинтересовался «сыщик».

— Паша, — поморщился в ответ майор. — Объясни прессе…

Парень, который жевал сосиску, нехотя оторвался от своего занятия.

— Ну что? Топорков Вячеслав Фаттеевич в сводках «наружки» проходит под именем «дворник» (собственно, согласно профессии). Состоит на службе в местном ЖКХ, добросовестен, трезв, нареканий не имеет. Интересен распорядок дня… — оперативник пошелестел блокнотом. — Подъем в пять тридцать утра. Легкая пробежка до озера, дистанция пять километров («Стоп, — запротестовал «сыщик», — он же хромой!» — «Когда метлой машет — хромой, а так — попробуй за ним угонись»), Плавание, причем даже в холодную погоду. Разминка на берегу: удары по деревьям из разных положений, комплекс упражнений, которые можно интерпретировать как ката в карате (впрочем, мы засняли на видео, показали специалисту, тот утверждает, что это не карате, а какая-то незнакомая ему разновидность). Далее пробежка в обратном направлении, душ, легкий завтрак, собственно работа по очистке территории… ну, это неинтересно… Вечером — снова козеру, там он медитирует в течение приблизительно получаса, потом вешает на дерево фанерную мишень и мечет в нее различные предметы из различных положений.

— Какие предметы? — не понял «сыщик».

— Различные. Ножи, дротики, сюрикены (это такие металлические звездочки), иглы из духовой трубки, чуть ли не ножницы…

— Внимание, — негромко сказал парень в наушниках, — он выходит.


Он показался из подъезда минуты через две — таким, каким его запомнил Алеша в первую (и единственную) встречу у Мити Горлина. Вытертые брюки цвета хаки, клетчатая ковбойка, стоптанные ботинки, в руках грубый холщовый мешок — в которых дачники обычно возят садовый инвентарь. В мешке угадывался некий длинный узкий предмет — скорее всего, черенок от лопаты. Прихрамывая, Фаттеич подошел к старенькой замызганной «Ниве», поручкался со сторожем, сел на водительское сиденье, завел двигатель и медленно отъехал со двора. Секунд через тридцать следом также неспешно двинулся синий «опель» — настолько безликий, что, попади он в сводки ГИБДД, он так и значился бы, как «а/м «Опель» без особых примет».

— Не спугни, — сказал Оленин в динамик. — Держи дистанцию, на втором перекрестке обгоняй и уходи вправо, его примут.

— Понял, — прошелестело в ответ, и Алеше — пожалуй, впервые за эти две недели — стало по-настоящему страшно. Страшнее, чем осматривать трупы в подворотне, чем блевать на скамейке, глядя, как с путей поднимают куски того, что незадолго до этого было восточной красавицей Айлун Магометжановой, и спускаться по пожарной лестнице во двор, полный бойцов ОМОНа, и сидеть, скрючившись, на пеньке, отвернувшись от дверей «стойла», откуда уже вынесли тело Андрея Калинкина, но еще не вывели его железного друга-«мустанга»…

Страшно, потому что под мышкой у майора Оленина покоилась кобура с табельным «Макаровым», и у оперативника Силина, и у Паши, доедающего несчастную сосиску всухомятку, и у парня в наушниках (Алеша вскоре выяснил, что его зовут Николаем, — младший лейтенант, новенький в Оленинской группе), и наверняка у тех, в синем опеле…

Все они готовы были стрелять. Как охотники, обкладывающие зверя, — вот только азарта на их лицах «сыщик» что-то не заметил. «Нет, — подумал он, — на охотников они не похожи — скорее, на людей, которые готовы стрелять, чтобы самим не стать дичью…»

— Следует по Краснознаменной, — доложил динамик. — Скорость не превышает, на «зебрах» притормаживает, уйти не пытается… Может, сократить дистанцию, чтобы легче было?

— Не сметь, — сказал Оленин. — На Планерной уходи влево, «дворника» принимает «девятка».

— Понял.

Майор ткнул пальцем в сенсорный экран, вызывая карту города.

— Вот она, Краснознаменная, — забормотал он. — Если никуда не свернет, то попадет на проспект Героев 1812 года, дальше либо в Якорный переулок (там-то ему что делать?), либо…

— Вы так и не рассказали, как на него вышли, — проговорил «сыщик» без надежды, что ему ответят.

Сергей Сергеевич досадливо поморщился.

— Два мастера, — сказочка твоего Дениса Сандалова, — они ведь существовали на самом деле: Василий Ощепков и Виктор Спиридонов. Сын политкаторжанина — и бывший деникинский офицер, перешедший на сторону большевиков. Два непримиримых соперника, боровшихся за господство в тогдашних спортивных кругах СССР. Спиридонов, кстати, был скорее диверсантом, чем бойцом. Неожиданное нападение из-за угла, неожиданный удар, незаметный отход, использование усилий противника, как в айкидо… Ощепков стремился убрать из своей системы все, что могло нанести травму, — система Спиридонова целиком была построена из таких приемов. Эти две школы просто не могли состязаться открыто.

Так вот, Ощепков, видя, что Спиридонов откровенно уклоняется от спортивной встречи, объявил оппонента выскочкой и самозванцем, а заодно припомнил тому белогвардейское прошлое… — майор помолчал. — Спиридонов не отвечал. Просто продолжал заниматься со своими учениками как ни в чем не бывало. Говорят, на его тренировку в спортивный зал «Динамо» приходил сам Берия. Посидел, посмотрел, попросил показать несколько приемов и остался доволен. Так-то.

А вот сам Василий Ощепков вскоре попал в поле зрения НКВД — правда, по другому поводу, и этот повод оказался куда серьезнее спортивных споров… «Девятка», доложи обстановку.

Пауза в динамике.

— «Девятка», — раздраженно повторил майор. — Ты что, уснул? Где объект?

— Никак нет, не уснул, — голос в динамике показался растерянным. — Я его потерял.

Алеша увидел, как кулаки майора побелели: еще чуть-чуть — и что-нибудь дорогостоящее в этом напичканном электроникой фургоне разлетелось бы вдребезги.

— Что значит потерял? — спросил он ровным тоном. — Он что, форсаж включил, крылья расправил, шасси убрал? Я тебя спрашиваю, мать твою?!!

— Нет. Просто свернул в Якорный переулок, там глухой двор с одним въездом… Во двор он въехал, но со двора не выезжал. И «Нивы» его нигде не видно…

— Гениально, — пробормотал Сергей Сергеевич. — Чую, быть мне после этого дела уличным регулировщиком…

Двор был узким, неухоженным, испещренным граффити самого низкого пошиба и оттого напоминал воспетый в стихах и криминальных фильмах петербургский «колодец». У дверей некоторых подъездов притулился личный транспорт местных жильцов: иные машины «голышом», иные (их было меньшинство) под гофрированными «ракушками» или латаным-перелатаным брезентом. Посреди двора на веревках сушилось белье. Вокруг белья наматывал круги на велосипеде вихрастый абориген лет четырнадцати. Оленин быстрым змеиным движением поймал его за седло и остановил.

— Чего? — недовольно сказал пацан. — Велик мой, спроси у кого хочешь.

— Минуты три назад, — раздельно проговорил майор, — сюда въехала грязно-белая «Нива». Видел?

— Ниче я не видел.

Алеша подошел поближе:

— А мне сдается, велик-то не твой. Седло низковато и руль неудобно расположен. Что, отобрать отобрал, а подрегулировать не успел?

— Да он сам мне отдал! — загорячился пацан. — Проиграл в «секу», а бабок нету, вот он велик и приволок…

— Еще и азартные игры, — «сыщик» покачал головой. — Огреб ты статью, братан… Короче, хочешь домой, к мамке, — говори про «Ниву». Нет — оформляем по полной, еще и сопротивление пришьем… Ну?!

— Да никуда он не уезжал, — буркнул абориген. — Загнал лайбу вон к тому подъезду, брезент накинул — и нырк в дверь. Только если у вас с ним терки, ловить его там без толку: подъезд-то двусторонний. Ну, выход имеет на другую улицу…

Искомая «Нива» и впрямь смирненько стояла под брезентом — причем «объект» сумел так аккуратно укрыть ее и даже завязать тесемки, что создавалось впечатление, будто указанная машина обреталась здесь без движения минимум с прошлого лета. Черт…

Еще двадцать минут Оленинские ребята убили на поиск свидетелей. На двадцать пятой им повезло: старушка, продававшая на остановке жареные семечки, вспомнила «дачника» с мешком, в который было упаковано нечто длинное: лопата, а может, саженцы. Уехал он на маршрутке номер восемь, в этом бабулька тоже была уверена, как в дате получения пенсии: «у меня, милок, слух стал ни к черту, а газеты я до сих пор без очков читаю…»

— Ну, и куда он? — мрачно спросил Оленин, и сам же ответил: — На Летчика Байдукова, к клубу «Рэй», там у «восьмерки» конечная. Силин, свяжись с ними, узнай, кто у них сегодня ведет вечерние тренировки.

— Павлов, первый дан, подготовишки, — доложил тот через минуту. — Ирина Кузниченко, второй дан, подготовка группы к соревнованиям по кумитэ[9]. Денис Сандалов, новички второго года обучения…

— Дай-ка, — майор отобрал у Силина трубку. — Дежурный по клубу? Здравствуйте, майор Оленин из Управления внутренних дел. Скажите, Сандалов уже в зале? Никто посторонний на тренировку к нему не приходил? Вы уверены? А у Зарубина сегодня есть тренировка?

— Нет, — почтительно отозвались на том конце. — Но Юрий Георгиевич иногда приезжает без расписания. Проходит по группам, наблюдает за занятиями, иногда работает в своем кабинете…

— Там есть окна?

— Где?

— В кабинете, елки-палки.

— Да, два пластиковых окна, поставили в прошлом году… А почему вы интересуетесь?

Майор открыл дверцу микроавтобуса, свесил ноги наружу и взял в руки мощный цейсовский бинокль. В правом ухе у него торчал наушник-крохотуля и мини-микрофон на жестком проводочке, придавая своему хозяину донельзя воинственный вид.

— Лопата или мотыга, — пробормотал он сосредоточенно. — На длинном черенке, завернутом в тряпку…

— Полагаешь, винтарь? — недоверчиво спросил Силин. — Слишком какие-то разные методы. То четверых голыми руками, то на одного с таким арсеналом.

— Вкусы меняются, — пожал плечами Оленин. — И потом, в клуб просто так не пройдешь, будь ты хоть какой мастер…

— Вон они прибывают, — доложил Силин. — Лексус заводят на стоянку.

Лексус заплыл на асфальтовый пятачок величаво, точно океанский лайнер.

Большой Папа степенно вылез из-за руля, вкусно потянулся и подхватил светлый кейс с цифровым замком. Сам он тоже был в цивильном: тренировки сегодня не намечалось, можно было просто воеводой обойти свои владения, посидеть с комфортом в личном кабинете в компании с рюмочкой коньяка… Пиликнул пультом сигнализации и, отвечая на многочисленные «здрасьте», двинулся к лестнице.

— Паша, Коля, вплотную, — вполголоса распорядился Оленин. И сам, наконец, вышел из машины («Товарищ майор, — прошептал Алеша, — бинокль-то снимите». «Ничего, — отмахнулся Сергей Сергеевич. — С биноклем авантажнее»).

Зарубин оглянулся, узрел собеседников и чуть покривил губы.

— А, ко мне снова господа из созвездия Гончих Псов. Что на этот раз? Если по поводу Андрея Калинкина, то он официально вышел из клуба, так что никакой ответственности…

Видимо, на лице «сыщика» что-то отразилось, потому что Оленин предостерегающе коснулся его плеча и сухо произнес:

— Гражданин Зарубин, у нас есть основания предполагать, что на вас готовится покушение. Давайте пройдем в ваш кабинет, у нас есть несколько вопросов…

— Покушение? — это, казалось, нисколько не испугало Большого Папу, только развеселило. — И кто же злодеи? Снова четверо ниндзя-мутантов из канализационного люка? Ну, это несерьезно. Прессу-то еще можно понять, — он иронично взглянул на Алешу, — она кормится с дешевых сенсаций, но вот вам, господин майор, один совет…

Изрядный кус асфальта — примерно с кофейное блюдце — вдруг взлетел вверх, как по волшебству, и рассыпался на шрапнельные осколки: Алеша с майором успели отшатнуться, а вот зазевавшегося Большого сэнсэя один из осколков жестко хлестнул по лицу, оставив кровавую полосу.

— Пригнись! — рявкнул Оленин. — Паша, Коля, объект — в клуб, в кабинет, и на запор! Спортсменов из зала не выпускать, скажите, что возможен теракт… Живо!!!

— Первый, — проскрипело из наушника, — мы засекли вспышку.

— Где?

— Верхнее правое окно четырехэтажного дома, сто метров от клуба к юго-западу. Возможно, блик от оптики…

— Второй, четвертый, девятый, дом окружить, окна взять на контроль, входить по моей команде… Тебе, «дружинник», — майор свирепо взглянул на Алешу, — персональный приказ: марш в микроавтобус и носа из него не показывать! Усек?

— Так точно, — вздохнул тот, понимая, что на этот раз шеф прав: путаться под ногами у вооруженных профессионалов — только дело запороть.

В машину он, однако, не полез: встал за углом, осторожно обозревая прилегающую обстановку. Спортсменов на улице не осталось: всех загнали в клуб и поставили у дверей дежурного из старших учеников. К кирпичному дому, в окне которого минуту назад засекли вспышку, метнулись согбенные тени; одни скрючились за углами соседних строений, за припаркованными машинами, за стволами деревьев, другие по неслышимой отсюда команде проворно втянулись в подъезд.

Больше всего Алеше хотелось оказаться сейчас там, в гуще событий, — он даже подпрыгнул на месте. И внезапно почувствовал, что азарт куда-то ушел. Точнее, азарт-то остался, но вот бежать вместе со всеми и окружать дом почему-то расхотелось.

«Тактика — молниеносный удар из засады, исчезновение — вполне соответствует, но вот идеология…

Идеология ниндзя, основа его жизни — это искусство обмана, фокус, иллюзия…

Муха бьется об оконное стекло, хотя сбоку была открытая форточка. Где именно? Как ей и положено быть…

Как ей и положено…»

Ноги у «сыщика» сами собой двинулись в сторону клуба. Потом перешли на бег. Единым махом он взлетел на крыльцо и рявкнул на растерянного дежурного:

— Отдел борьбы с терроризмом! Где кабинет директора?

— За углом, — икнул тот, — вторая дверь налево. Там уж двое ваших… А в чем, собственно…

Алеша не дослушал. Преодолел поворот и, замирая сердцем, стукнул в указанную дверь. Дверь была не заперта.


Оленин остановился перед дощатой дверью на четвертом этаже и кивнул кряжистому оперу с внешностью и габаритами Николая Валуева. Тот кивнул в ответ, отодвинулся на шажочек…

Дверь разлетелась, как от взрыва гранаты. «Валуев» грамотно прянул вниз и вбок, держа пистолет на уровне глаз.

— Брось винтарь! Живо мордой в пол, руки на затылок! Стреляю без предупреждения!!!

Человеку окошка заполошно выполнил распоряжение, двое оперов тут же насели на него сверху, защелкнув на руках наручники и для острастки двинув каблуком по ребрам. Мужчина испуганно взвыл.

— Вы что, мужики? Я ж ничего такого, мне просто велели!

Оленин, брезгливо перешагнув через скованное тело, подошел к окну. На подоконнике аккуратно лежала садовая лопата с притороченным к черенку маленьким зеркальцем — должно быть, оно и давало блики.

— Ну, и на кой? — мрачно спросил он у «террориста», которого оперативники водрузили на какой-то пустой ящик.

— Мужики, чес-слово, я не приделах, — залопотал тот. — Подрулил какой-то, говорит: двести баксов заработать хочешь? А кто не хочет? Рубаху мне свою дал, велел тут сидеть, лопату энту изредка двигать… Сто баксов сразу вручил, остальные, говорит, получишь с тех, кто за тобой придет. Это с вас, выходит?

— Угу, — подтвердил майор. И кивнул на оперативника с внешностью Николая Валуева. — Вот с него и получишь.


Павел и Николай — двое оленинских оперативников — лежали на полу, у обоих из тела торчали короткие оперенные дротики, похожие на те, что используют при игре в дартс. У Паши в шее, чуть ниже воротника, у Николая — в районе солнечного сплетения.

— Вы что, — прошептал Алеша, — вы их…

— Нет, — отозвался дядя Слава, Вячеслав Фаттеевич Топорков, второй член «Святой Троицы». — Обычный усыпляющий состав. Полежат и очухаются.

В руках он держал нечто вроде тонкой цепочки — ее концы, перехлестнувшись, образовывали петлю на шее Юрия Георгиевича Зарубина. Лицо того было багровое, надутое и бессмысленное: чувствовалось, что он и испугаться-то был не в состоянии, поскольку испугаться означало подумать о чем-нибудь связном. Алеша даже невольно скосил глаза на его брюки: не промокли ли…

А еще он подумал, что Фаттеич отчего-то медлит: оборвать жизнь Зарубина, своего главного врага, он мог в течение доли секунды, коротким движением жилистых рук, — почему он не делает этого? Чего ждет? Или — кого?

— Он этого не стоит, дядя Слава, — глупо проговорил Алеша (послушает он, держи карман шире). — Я знаю, как вам было тяжело, вы были один против всех. И все равно: не стоит усугублять…

— Да уж куда дальше усугублять, — спокойно отозвался Вячеслав Фаттеевич. — Ты как тут оказался, журналист? Все побежали «снайпера» брать, а ты что же? Самый умный оказался?

— Не я. Один человек сказал: истинное боевое искусство никогда не сражается. Иллюзия; стремление показать то, что нужно, чтобы человек увидел; муха, бьющаяся о стекло, — начиная с блика от зеркальца и заканчивая маленьким зарядом под асфальтом на автостоянке. Где вы этому обучались? Денис Сандалов упомянул: вроде во время службы где-то на Востоке…

— Я этого Дениса… голыми руками порву, — просипел вдруг пришедший в себя Зарубин.

— Цыц, — коротко приказал дядя Слава, и оппонент послушно замолк.

— Вас ведь даже в тюрьме не смогли достать — любого бы достали, но не вас… Потому что только у вас был настоящий учитель, наставник, который был с вами постоянно, вставал рядом с вами, спина к спине, и ни одна сволочь не могла вас одолеть… Только это было не ницдзюцу, верно? Какой-то наш, отечественный аналог..

— И правда умный, — ровным голосом сказал Вячеслав Фаттеевич. — Почти все разгадал… Ну, где твои-то? Пора бы им быть…

Будто в подтверждение его слов, в коридоре послышался топот ног.

— Дядя Слава, — быстро заговорил Алеша. — Прошу, умоляю: сдайтесь сами. Этот, — он кивнул на Зарубина, — свое получит, не сомневайтесь. Денис дает показания, теперь им не отвертеться. Вспомните о Свете, о ее маме — они вас любят. Пожалуйста…

Дверь грохнула, и сразу несколько стволов сконцентрировались на фигуре, замершей у дальней стены, возле широкого, как аэродром, письменного стола, стеклянного стенда с кубками, грамотами, фотографиями на пьедесталах, початой бутылкой коньяка, незнамо как затесавшейся среди этого пиршества спортивных трофеев…

— Он сдается!!! — завопил Алеша, широко раскрывая руки, заслоняя собственным телом… кого? И от кого? — Он сдается, Сергей Сергеевич!!!

— Ложись! — заорал майор, едва не застонав, как от зубной боли. — Ложись, журналист, мне еще твоего трупа не хватало… А ты брось оружие. И отпусти заложника. Обещаю сохранить жизнь.

— Отпускаю, — спокойно отозвался дядя Слава. — Только условие, майор. Не мордовать и рук не крутить: во-первых, я действительно сдаюсь, а во-вторых, не получится. Попытаетесь — устрою вам напоследок Куликовскую битву, мало не покажется.

— Вообще-то я переговоров с террористами не веду, — процедил Оленин. — Ладно, черт с тобой. Наручники, извини, все равно надену. И имей в виду: здесь шесть стволов. Малейшее лишнее движение — и никаких предупредительных выстрелов. Тебя просто изрешетят на месте.

Фаттеич сделал движение — и Зарубин отлетел от него, как выпущенный из пушечного жерла. Его тут же подхватили под белы руки, сунули под нос нашатырь и выволокли в коридор. Павел неловко завозился на полу, сел, недоуменно вытащил дротик из шеи и спросил:

— Что это было-то, Сергеич?

— Не знаю, — ответил тот. — Сейчас езжай в больницу, сдашь кровь на анализ. Мало ли какая тут дрянь.


— Скажи, я трус? — спросил Алеша, лежа в постели и закинув руку за голову. Недавно они с Наташей наскребли-таки денег (не без помощи родителей и с той, и с другой стороны) и обзавелись немецким натяжным потолком со встроенными лампочками-крохотульками. Накал их можно было плавно регулировать ручкой в изголовье кровати. Единственным неудобством нового приобретения было отсутствие на нем какого-либо изъяна — вроде трещинки в старом потолке, причудливостью линий напоминавшей то ли старинную фреску, то ли схему Московского метрополитена. Иногда «сыщик» устраивал медитации, глядя на эту трещинку, — и, как ни странно, это помогало находить решение в каком-то вопросе…

— Ты? — Наташа удивленно приподнялась на локте.

— Понимаешь… — Алеша запнулся. — Я чувствовал себя… ну, едва ли не героем: еще бы, корреспондент на переднем крае криминальных, мать их, событий, вместе с опергруппой выезжаю на место происшествия, участвую в настоящих расследованиях… Наши редакционные девки млели, дуры. И вдруг сообразил, что кто-то — Силин или Оленин — всегда оказывались рядом со мной, все время меня кто-то поддерживал за локоток — чтобы я случайно не расквасил нос. А сегодня я впервые оказался с убийцей один на один. Тот человек, Топорков, мог убить меня одним движением: ножом, дротиком, просто голыми руками… И я ничего не смог бы сделать. Я уговаривал его сдаться без кровопролития, я держал его сколько мог — но я ведь чувствовал: еще секунда, и…

Наташа успокаивающе погладила его по щеке. Он отодвинулся и с горечью добавил:

— И когда убили Айлун… Я-то тебе заливал, будто помогал вытаскивать части тела с рельсов, а на самом деле сидел на скамейке и блевал в урну, все никак не мог остановиться… А потом, когда Андрея обнаружили мертвым и его мама сказала мне: «Почему мой сынок мертв, а ты еще жив?»… — Алеша сглотнул слюну, — я ведь не раскаяние испытывал, не чувство вины — а страх. Самый натуральный животный страх за свою шкуру…

Наташа помолчала. Потом доверчиво положила голову на грудь Алеши и тихонько сказала:

— После того как умер тот оперативник, Эдик Карагач, я должна была выйти к его родителям, они сидели в коридоре, напротив блока реанимации… Я должна была сказать им то, что говорят в таких случаях: простите, но ваш сын скончался, мы сделали все, что могли, примите соболезнования, тело можете забрать завтра в морге с девяти до четырнадцати, это по коридору налево, третья дверь… Я не смогла. Послала вместо себя медсестричку, совсем молоденькую, а сама сказала, что у меня схватило живот, побежала в туалет, заперлась там и полчаса сидела на унитазе. И даже не плакала: глаза кулаком зачем-то тру, а глаза сухие… — она помолчала. — Знаешь, то, как люди ведут себя в подобных ситуациях, не говорит ни об их смелости, ни о трусости.

— Вот как? — спросил Алеша. — А о чем же?

— Этом, что они все еще люди. И способны чувствовать чужую боль.

Чужая боль… Алеша прикрыл глаза — снова вспомнилась мама Андрея Софья Петровна. «Почему мой мальчик мертв, а ты жив? Почему?! Во что ты его втянул?!!»

— Все-таки зачем он выдумал сестру? Что он хотел сказать?

— Может быть, дело не в сестре? — заметила Наташа. — Что Андрей сказал тебе еще? Что она болеет астмой, что он ищет для нее специальный ингалятор…

— Небулайзер. «С третьего раза не можешь запомнить, а кое-кто запоминает с первого». Кто это мог быть? Фармацевт, врач…

— Или просто человек с хорошей моторной памятью.

— Что значит «моторной»?

— Кратковременной, — пояснила супруга. — Такой человек легко воспроизводит любое по сложности выражение или термин, но потом быстро забывает. Например, «андронный коллайдер».

«Сыщик» озадаченно нахмурился.

— Откуда ты…

— Ксюха откуда-то притащила присказку. Теперь вставляет к месту и не к месту.

Некоторое время Алеша лежал неподвижно, даже глаза не шарили по потолку, а смотрели в одну точку, будто пытаясь разглядеть под новым покрытием милую, как березка перед родимой хатой, трещинку с расходящимися лучами — ни дать ни взять пучок радиальных линий, связанных кольцевой…

— Спасибо, — прошептал он наконец.

— За что? — удивилась Наташа.


Показания (Денис Сандалов).

Суббота. Управление внутренних дел

«— Я вообще-то те времена не застал. Но слышал, конечно, какой беспредел творился везде, и в спорте в том числе. Каждый выживал как умел.

— И то, что ваши наставники привлекались к уголовной ответственности за организацию боев без правил, вас нисколько не смущало? Двое из ваших героев-сэнсэев известны: Юрий Георгиевич Зарубин и Вячеслав Фаттеевич Топорков. Кто был третий?

— Валерий Стаднюк. Мы с ним почти не общались, он преподавал в своей группе.

— Это тот, кого полтора года назад нашли мертвым в лесополосе за городом?

— Да… Пацаны болтали, будто его забили насмерть.

— Совершенно верно. Сломали горловой хрящ, ключицу и нанесли прямой проникающий удар в сердце, попутно сломав два ребра. Почерк мастера.

Пауза.

— Последний вопрос: кто убил Андрея Калинкина?

— Не знаю. Чем хотите поклянусь: я не представляю, зачем вообще кому-то было его убивать!!! Кому он мешал?!!»


Допрос (Вячеслав Фаттеевич).

Суббота. Управление внутренних дел

«— Я нашел в тюремной библиотеке книгу о Василии Ощепкове. И перечитывал ее раз пятнадцать — пока не выучил наизусть, до последней запятой. И все равно каждый раз начинал читать с начала… Природа, говорят, на детях отдыхает. Тогда было время титанов. А все мы, их ученики и последователи, — просто бледные копии. Богатыри — не мы…

— Ну, знаете, те самые «титаны» тоже не чурались маленьких человеческих слабостей: написать на соперника донос в органы, переманить учеников, оплатить разгромную статью в какой-нибудь подметной газетенке… Ваш Ощеп-ков, к примеру, настрочил столько писем в спорткомитет, где доказывал, что его соперник Виктор Спиридонов — самозванец и враг народа, что сложить их — целого шкафа окажется мало.

— Время было такое. Не нам его осуждать. Да, Ощепков никогда не доверял ему. И методы, которые Спиридонов применял, он считал недостойными и боролся против них, как мог. Боролся, пока сам не был арестован в тридцать седьмом — как член белогвардейской антисоветской организации.

Пауза.

— А знаете, он ведь ожидал своего ареста — даже готовился к нему. Он был уверен, что Спиридонов пожалуется на него Лаврентию Павловичу, обвинит в неэффективности дзюдо как боевой системы или в чем-то подобном, и приготовился отстаивать свою правоту… Вот только удар ему нанесли совсем с другой стороны…

— Вы ведь тоже знакомы с системой Спиридонова? Где вы ее изучали?

— Я служил в одном местечке… там, где, собственно, наших войск вроде и не должно было быть официально, но они были. Там я познакомился с местным капралом, его звали Йон Ли. Дрался он как черт — мой каратистский опыт против его просто не срабатывал. Я попросил его обучить меня — он ответил, что сам только скромный ученик, и пообещал отвести меня к своему наставнику. Я был уверен, что и наставник у него такой же узкоглазый, но это оказался наш капитан из какого-то хозвзвода — щуплый, мешковатый, совсем не сильный на вид: типичный тыловик в круглых очочках. Когда я увидел, что он может… Не поверите, я за ним по пятам ходил. Наряд на кухню, картошку чистить, фуру с продуктами разгружать, котлы отмывать — я первый. Надо мной даже посмеиваться начали… Знаете, что мы делали? Рисовали. Человека во всех видах: где расположены мышцы, как работают суставы, сухожилия, связки… Степени свободы, углы поворота, точки опоры — мы разбирали его, как автомат Калашникова. Потом настал черед активных точек: каждая из них отвечала за какой-то орган, каждая могла и убить, и вылечить — нужно было только знать время и меру воздействия… Позже, в тюрьме, я рисовал углем на стене человеческий контур и наносил эти самые точки, чтобы помнить…

— Давайте вернемся к вашему аресту в 87-м году. Судя по материалам дела, вы взяли всю вину на себя?»


Показания (Юрий Зарубин).

Суббота. Управление внутренних дел

«— А что ему оставалось? Знаете, такую специальность он получил в тьмутаракани, где служил? «Оператор установки наведения ракет средней дальности». Где вы видели на столбе объявление: «Требуется наводчик ракет»? А что он умел, кроме этого? Только драться. Мы к тому времени создали школу у нас в городе по образцу московской. Я получил звание «Заслуженный тренер», Валера Стаднюк сдал в Японии экзамен на третий дан… Слава Топорков был в трудном финансовом положении, и, конечно, мы взяли его в команду. Мы были тогда по-настоящему счастливы…

— Понятно. А в мае 84-го вашу школу закрыли…

— Да, вышел указ о запрете преподавания карате. Некоторое время мы перебивались случайными заработками, потом кому-то пришла в голову идея создать закрытый бойцовский клуб. Один стал вести бухгалтерию, другой занимался подбором спортсменов (в них недостатка не было), третий отвечал за общую организацию, аренду и безопасность… Ну, и чтобы информация не просочилась в официальные органы.

— Однако она просочилась…

— Да, просочилась… Набежали люди в форме, перекрыли все выходы из зала, задержали тех, кто был без документов… Нас втроем, как главных организаторов, сунули в камеру на семьдесят два часа, допрашивали, потом отпустили под подписку о невыезде.

— На суде, так видно из материалов дела, Топорков взял всю вину на себя…

— Он сам принял такое решение. Скажите, ну кому было бы легче, если бы за решеткой оказались все трое? Самому Славе это бы только повредило: вы же знаете, к преступному деянию, совершенному в составе группы, судья и отнесся бы совсем по-другому».


Допрос (Вячеслав Топорков).

Суббота. Управление внутренних дел

«— Мне адвокат все объяснил. Сначала, конечно, была обработка: приехали на какую-то квартиру, там уже стол накрыт, водка, шампанское, деликатесы — поди, даже в Кремле такие подавали не каждый день… Тосты за дружбу, за братство карате, за рыцарский орден…

— Понятно. Продолжайте.

— Дальше адвокат открывает кейс, достает бумагу, начинает объяснять, что гораздо выгоднее мне будет взять вину на себя. Судья учтет мое военное прошлое (я ведь служил, как сейчас говорят, в «горячей точке»), что это моя первая судимость… Дадут, сказал, максимум три года общего режима. А через год при условии хорошего поведения можно будет рассчитывать на УДО… Ну, и еще — Стаднюк и Зарубин пообещали мне деньги, когда я вернусь из зоны, половину суммы, вырученной с подпольного «тотализатора», — а сумма там была немаленькая.

— Насколько мне известно, деньги были конфискованы…

— Да, только я об этом не догадывался.

— В общей сложности вы отсидели вместо трех лет пять с половиной: дважды вам «накидывали» срок за драки с другими заключенными…

— Видимо, мои «друзья» — те, что остались на воле, очень не хотели, чтобы я когда-нибудь вышел… Я и выжил-то благодаря двум людям, двум учителям: тому капитану, с которым служил, и ему…

— Кому?

— Василию Ощепкову.


— …Он приходил ко мне по ночам. Невысокий, плотный, бритый наголо (подцепил какую-то болезнь во время работы в Шанхае). Иногда мы разговаривали — о дзюдо, вообще о спорте, или просто о жизни. О чем еще могут разговаривать два заключенных? Иногда он брался обучать меня специальным упражнениям — на силу, выносливость, гибкость, чтобы я и в камере мог держать форму. Он говорил, что разработал эти комплексы, пока сидел в бутырском подвале. А иногда мы просто молчали — это тоже было неплохо…

Он дважды спасал мне жизнь. В первый раз — когда я получил письмо из дома… Плохое письмо. Жена заявила, что разводится со мной и забирает дочь. Я решил, что жить дальше не стоит. Свил жгут из простыни, накинул на шею…

И вдруг увидел Василия. Он не двигал губами и вообще не делал ничего, чтобы мне воспрепятствовать, — просто стоял и смотрел, но я услышал у себя в голове голос… Можете принимать меня за сумасшедшего…

— Я вас слушаю.

— Он сказал, что сам прошел через нечто подобное: первая его жена следила за ним и строчила донесения в органы, вторая… Вторая оказалась вражеской шпионкой. А при тех обвинениях, которые против него выдвигали, шанса избежать высшей меры не было. Однако перед этим ему предстояло пройти через череду допросов с применением, как тогда формулировали, «физической силы и спецсредств». Подобной процедуре тогда подвергались многие…

— Да, главным пунктом обвинения Ощепкова как врага народа было его присутствие в штабе полковника Пильщикова, который пытался летом 28-го года устроить белогвардейский мятеж в Москве. Его планы стали известны советской контрразведке во многом благодаря Ощепкову… Ну а сам он, надо думать, просто попал под горячую руку…

— Да… Во второй раз он защитил меня, когда на меня напали шестеро в столярной мастерской — как раз за тот случай мне и надбавили срок. Не знаю, что им было надо, — они напали без предупреждения. Все вооруженные: кто стамеской, кто молотком, кто монтировкой — в общем, убить стремились всерьез.

Не знаю, как это объяснить лучше… Он будто встал со мной спина к спине. Я чувствовал это — и уже никто не мог подойти к нам близко. Мы отбились, хотя я получил два проникающих ранения. Прибежала охрана, меня тут же скрутили и бросили в карцер — на трое суток, без еды, без воды, без медицинской помощи… Не понимаю, как мне удалось выжить. А главное, почему он приходил ко мне — обычному, в общем-то, зэку, каких тысячи…»


Показания (Денис Сандалов).

Суббота. Управление внутренних дел

«— Я в этом не участвовал, честное слово. То есть сперва я согласился для вида, но потом…

— С самого начала, пожалуйста.

— Простите. В общем, когда Вячеслав Фаттеевич вышел из тюрьмы, Зарубин собрал нас у себя дома: Стаднюка, Потапова, Рухадзе и меня. Сказал, что от Славы, то есть от Топоркова, необходимо избавиться. Он надеялся, что того убьют на зоне, — не вышло. Теперь Топорков напомнит об обещанных деньгах — и если не получит их, то, дескать, сдаст всю компанию. Иван с Никитой согласились сразу — они вообще Большому Папе в рот смотрели. Они должны были, как только дядя Слава войдет, подойти сзади и придушить его полиэтиленовым пакетом. Мне Зарубин дал бейсбольную биту: нужно было ударить Топоркова по голове, но не сильно, не до смерти. Добивать договорились в лесополосе за городом: переломать ребра, коленные чашечки, голову размозжить так, чтобы стало понятно: на дядю Славу напала банда отморозков, в тех местах тогда свирепствовали какие-то бандиты, вы наверняка помните…

— Помню. Дальше.

— Ничего не получилось. Когда Топорков вошел, Зарубин ему и руку пожал, и в гостиную пригласил, но тот, видимо, что-то почувствовал… Пакет-то ему на голову надели, но потом такое началось… Мастер есть мастер, даже Большому Папе со Стаднюком было до него далеко. В какой-то момент я подумал, что он расшвыряет всех, как котят… Короче, биту я бросил, а сам ползком-ползком на угол шкафа, будто мне тоже досталось. Зарубин биту подхватил — и вперед. Сначала-то, наверно, надеялся, что самому участвовать не придется… Вчетвером они с Топорковым как-то сладили. Связали по рукам и ногам, закатали в кусок брезента и вынесли — не видел, куда. Наверно, в машину.

— В чью машину?

— Наверно, Стаднюка, Большой Папа поостерегся бы свой багажник пачкать.

— А вы что делали в это время?

— Обо мне, похоже, в суматохе забыли. Мне бы спрятаться где-нибудь, а я домой. Ну, они туда и нагрянули. Что это, говорят, ты, подонок, от коллектива отрываешься? Я испугался до полусмерти: вообразил, что они меня сейчас тоже в брезент — и за город. Ну, и сказал, что вчера, когда они дядю Славу избивали, я снимал все на мобильный телефон. И копия этой записи у одного моего друга в компьютере, так что, если что со мной, эта запись уйдет в прокуратуру.

— И они поверили? Вот так, без доказательств?

— Не знаю, как насчет «поверили», но испугались точно, хотя вида не подали. Ладно, говорят, живи пока. Как же они меня, должно быть, ненавидели… А предпринять что-то боялись.

— Боялись до такой степени, что Зарубин поддался на ваш мелкий шантаж: лишнее очко на соревнованиях, лишняя ступенька в карьерной лестнице… А потом он познакомил вас с Айлун Магометжановой в надежде, что та «окрутит» вас и увезет подальше из города…

— Хорошая была девчонка. Может, лучше было бы уехать с ней в ее Коканд, дыни выращивать…»


Допрос (Вячеслав Топорков).

Суббота. Управление внутренних дел

«— За что вы убили Андрея Калинкина?

— Какого Андрея?

— Близкого друга вашей Светланы. Или будете утверждать, что не знали такого?

— Не имел чести.

— Ладно, к этому еще вернемся. А со Светланой что вас связывало?

— Когда-то я ухаживал за ее мамой, Ольгой Алексеевной, однако она предпочла другого. Когда ее муж умер, я стал помогать ей и Свете… скажем так, на правах друга дома. С Яшей Савостиковым, Светочкиным приятелем, иногда играл в шахматы. Он увлекался компьютерными играми, но я, признаться, в современной технике ни бум-бум…

Знаете, Света с Яшей иногда казались мне людьми… нет, не из другого времени — скорее, другой формации. Вы слышали что-нибудь о наступающей эре Водолея? Мы все, большинство из нас, вышли из эры Рыб — поэтому у нас в крови, в генетической памяти заложено стремление быть первым. Растолкать соперников, расквасить чужой нос, припечатать к ковру, забить гол в чужие ворота — и радоваться, видя, что соперник горюет… Так вот, в новой эпохе всего этого не станет. Люди постепенно перейдут от идеи соперничества — к идее сотрудничества. Конечно, это будет не сразу, должно пройти минимум несколько веков…

— Интересно. А как это сочетается с тем, что Светлана — мастер спорта по самбо?

— Все дело в отношении. Света видит в борьбе красоту. Как в балетной партии, симфонии Шостаковича или картине Клода Моне. Этим мне она и импонирует.

— И то, что она обучалась на специальных курсах…

— Вы имеете в виду курсы повышения боевого мастерства? Да, Светлана изучала запрещенные приемы, но она никогда не применяла свои знания на практике. Однажды даже поссорилась с одним спортивным боссом: тому очень хотелось, чтобы девочка выиграла первенство… Однако оба знали, что соперница сильнее и единственный способ вырвать победу — это незаметно провести тот самый прием. Света отказалась и проиграла… Вы бы видели, как она гордилась своим поражением — пожалуй, посильнее, чем иные гордятся победой.

— Прекрасно. И что вы мне сейчас пытаетесь доказать? Что Светлана не могла быть причастна ко всем этим убийствам?

— А что пытаетесь вы? Получить ясные ответы на ясные вопросы и вписать их в клеточки, как в тупоголовом сканворде? Могла ли Светлана убить двоих тренированных бойцов, защищая своего Яшу? Как мог воспитанник клуба айкидо, которого наставник считал честным и нравственным человеком, столкнуть под поезд молодую девушку? Почему на месте убийства на Ново-Араратской свидетель видел четырех человек в костюмах ниндзя, а руководитель клуба этих самых ниндзя даже не попал под подозрение (подумаешь, пару часов промурыжили в комнате для допросов)? Как случилось, что Андрей Калинкин не услышал своего убийцу, даже не повернул головы в его сторону? Почему капитан, с которым я познакомился в армии, обучал меня приемам школы Спиридонова, а в тюрьме меня защищал главный его противник Василий Ощепков? И как тюремщики в Бутырке устраивали свой знаменитый фокус: заключенный был уверен, что его камера глубоко под землей, а на самом деле та была на третьем или четвертом этаже здания?

— Любопытно. Недавно вы уверяли, что не были знакомы ни с Калининым, ни с Белых, ни с Айлун Магометжановой… Выходит, врали?

— Я сказал и могу повторить: с этими людьми я никогда не был знаком. Так же, впрочем, как никогда не встречался (просто не мог встретиться) с Ощепковым. Он скончался в тюрьме осенью 37-го. Говорят, свой последний бой он принял в подвале для допросов: сталинские палачи собрались истязать его, чтобы выбить нужные показания… Он раскидал их, как щенят, и его застрелили из револьвера. Хотя это только легенда: на самом деле он тихо умер у себя в камере от грудной жабы, так тогда называли спазм сердечной мышцы…

— Вы признаете себя виновным в убийстве Ивана Рухадзе и Никиты Потапова 11 июня сего года?

— Да, признаю. Предвидя следующий вопрос: убивал я один. Хоть я и инвалид, но обладаю соответствующими навыками, готов это продемонстрировать…

— А Савостикову, значит, велели рассказать на следствии сказочку про четырех ниндзя? Теперь ему грозит статья за лжесвидетельство…

— Ни в коем случае. Яша рассказал то, что искренне считал правдой. Он видел то, что ему показали.

— Вот оно что… Не те ли это ребята, что играли в бильярд в «Трех богатырях»? Бармен видел, как вы подходили к одному из них…

— Я же сказал, что убивал один. Те люди просто в нужный момент промелькнули перед Яшей на заднем плане, чтобы создать некую картинку, иллюзию… Фокус, если хотите. Японские ниндзя и русские пластуны, у которых Виктор Спиридонов перенял свою систему, были большие мастера по этой части… Те, о которых вы говорите, в убийстве участия не принимали и со мной никак не связаны. Не думаю, что вы их найдете.

— Ну почему же. Один следок все-таки остался: нашивка на рукаве в виде меча. Ее запомнили Яша и бармен. Если уцепиться за это, можно размотать весь клубок.

— У вас есть мое признание. Какой еще клубок вы собираетесь распутывать?

— Не скажите. В этом деле полно белых пятен… Последний вопрос, перед тем, как вы отправитесь в камеру: почему вы не убили Зарубина? Ваш трюк со «снайпером» прошел на ура — пока мы «брали» его, у вас было минимум десять минут времени. Что остановило?

— Он. Василий Ощепков. Я будто почувствовал его присутствие тогда, в кабинете. И что ему не хотелось, чтобы я брал этот грех на душу. Хотя — когда я убивал Рухадзе и Потапова, он не препятствовал. Почему? Загадка. Сами же говорили: мертвые любят загадывать загадки живым.


Осень 1937 г. Бутырская тюрьма

— Расскажите о вашей второй жене, — Порфирий Петрович мельком заглядывает в картонную папку, — э-э, Марии Григорьевне Данич. Где и когда вы познакомились?

Я вдруг чувствую укол в сердце: будто длинная толстая игла прошивает насквозь. Наверно, оттого, что кто-то извне произнес ее имя — имя, для меня священное; я и раньше, когда Машу окликали подружки или знакомые на улице, ощущал, что сердце начинало стучать чаще и сильнее, даже если она шла рядом, со мной под руку. Сейчас, в комнате для допросов, оно не стучит — его пронзает боль, игла становится сначала горячей, потом раскаленной, и я чуть ссутуливаюсь, стараясь сделать это незаметно, однако следователь замечает.

— Что с вами, Василий Сергеевич? Вам плохо?

— Все в порядке. Только объясните, при чем здесь Мария? Она давно умерла, у нее был туберкулез… Почему вы спрашиваете меня о вещах, которые не имеют отношения к делу?

— Успокойтесь. Вопросы здесь задаю я, и я решаю, что имеет отношение, а что не имеет… Так где и когда вы познакомились?

— В Харбине, весной двадцать третьего.

…Она была дочерью помощника военного атташе Григория Валериановича Данича и заканчивала русскую женскую гимназию. На пороге гимназии я и увидел ее впервые. Она вышла из дверей в стайке своих подружек — небольшого росточка, но очень стройная и изящная, точно фарфоровая статуэтка. Остановилась шагах в десяти от меня и взмахнула рукой, останавливая извозчика. И я заметил, что запястье у нее едва ли не вдвое тоньше, чем мое собственное. А еще у нее были черные волосы, заплетенные в косу, — не то чтобы кудрявые, но вроде пуха, что растет в перьях лебедя, у самого тела. Проведешь по ним ладонью — и ладонь не ощутит. Разве что губы почувствуют или щека… Я стоял по другую сторону улицы, чисто по-мальчишески скрывшись за пыльным платаном и понимая, что погиб, — подойти и познакомиться у меня и мысли не возникало: кто она и кто я. Да и как подойдешь?

Случай представился неожиданно: в один из дней она останавливала пролетку и случайно обронила зонтик от солнца. Я тут же подскочил, поднял его и протянул ей с легким поклоном. Она взглянула на меня и прыснула: может, ей показались забавными мои оттопыренные уши, торчавшие из-под канотье, или то, что я вдруг густо покраснел (это, наверно, было видно даже сквозь загар). А затем так же неожиданно спросила:

— Почему вы за мной наблюдаете? Я давно заметила.

— Гм… Простите, — я покраснел еще пуще.

— Я Маша, — она протянула мне руку.

— Василий… Василий Ощепков. Очень приятно.

— И мне. Василий, вы можете мне помочь?

— В чем?

— Подвинуть у нас дома пианино. Вчера я вызывала грузчиков, но они пришли только вдвоем и не смогли осилить. Хотя, конечно, вам одному будет тем более невозможно…

— Не беспокойтесь, я справлюсь.

Я бы тогда не только пианино — дом поднял, если бы она приказала.

Я действительно справился без труда. И мы пили чай на открытой веранде, и я был представлен ее отцу и даже сыграл с ним вечером партию в шахматы (продул, и вовсе не из «политических» соображений, как можно было заподозрить, — просто он был шахматистом не мне чета).

Я был счастлив в те дни. Мы встречались с Машенькой у дверей гимназии, потом долго гуляли, если позволяла погода, я ловил извозчика и провожал ее до дома — меня очень скоро стали принимать там за своего. Всего через неделю я с замиранием сердца предложил Марии выйти за меня замуж. Она засмеялась с тихой радостью, коснулась губами моей щеки и щекочуще прошептала в ухо:

— А я думала, ты никогда смелости не наберешься…

Мы обвенчались в местной православной церкви. Григорий Валерианович подошел и обнял нас обоих.

— Машенька любит вас, Василий. И мне вы кажетесь надежным и порядочным. Если вдруг возникнут финансовые или иные затруднения — обращайтесь без церемоний.

— Благодарю, — я поклонился. — Уверяю вас, я сделаю все, чтобы ваша дочь ни в чем не нуждалась.

Еще тогда я заметил, что Мария покашливает. Однако принял это за обычную простуду — я не подозревал, что за этим кашлем скрывается страшный недуг… А едва узнал, тут же принялся добиваться от моего руководства перевода в Москву. Тамошние врачи были куда квалифицированнее местных, да и русский климат был более щадящим. И добился в конце концов — вот только спасти Машеньку так и не удалось: она угасла у меня на руках в самом конце двадцать пятого, в стылом и влажном декабре, так непохожем на московский…

— А отозвали вас в середине двадцать шестого? — уточняет Порфирий Петрович, снова заглядывая в бумаги.

— Не отозвали, — поправляю я. — Просто разрешили переехать.

— Да нет, именно что отозвали, руководство разведупра было крайне недовольно несколькими вашими последними донесениями.

— Руководство разведупра, — срываюсь я, — никак не могло понять, что давать деньги чиновникам, а потом банально шантажировать их расписками смерти подобно. А уж тем более устанавливать связь с прокоммунистически настроенными лицами: я мгновенно опалился бы. И засветил группу, которая была со мной на связи.

— Ошибаетесь, Василий Сергеевич, — по-отечески вздыхает следователь. — Истинная причина здесь в другом, совсем в другом… Кто это, а? — он выкладывает на стол фотографию.

— Вы и сами прекрасно знаете. Полковник Пильщиков, предводитель белоэмигрантской организации, куда я был внедрен.

— Отлично. А теперь посмотрите на этот снимок…

Я послушно смотрю. Тот же мужчина — дородный, осанистый, в форме с Георгиевским крестом и аксельбантом, а рядом, доверчиво положив головку ему на плечо…

— Узнаете? — Порфирий Петрович постукивает пальцем по лицу на фотографии. — Ваша любимая супруга, Мария Григорьевна, племянница полковника Пильщикова.

Боль в груди становится невыносимой: раскаленная игла и не думает остывать, она шевелится и вращается, расширяя рану, я уже ощущаю кровь во рту, хотя никакой крови нет.

— Неправда. Это не может быть правдой, — однако уголком сознания вдруг понимаю: может, вполне может. Если вспомнить, как легко мне оказалось познакомиться с предметом моего тайного обожания, как запросто я стал своим в их доме и сколь охотно Григорий Валерианович поощрял наше с Машенькой сближение… Припомнились и другие детали: как она осторожно выясняла, каких политических взглядов я придерживаюсь (я и правда несколько раз высказывался за сближение белоэмигрантского движения с Советской Россией — многие из этих эмигрантов на самом деле страдали вдали от родины, но боялись вернуться и тут же попасть в лапы НКВД)… Нет. Машенька, моя Машенька, милый мой черный лебедь…

— Между прочим, коли вернуться на минуту к Спиридонову… На его занятиях в «Динамо» побывал сам Лаврентий Павлович. И сделал вывод, что система защиты, которую там преподают, исключительно эффективна и полезна, в отличие от чуждого нам японского дзюдо, вот так-то. Но вернемся к вашей персоне. Вас отозвали в Москву, так как заподозрили, что вы работаете на ту сторону… — в голосе Порфирия Петровича лязгает железо: кажется, я был не прав насчет его роли «доброго» следователя в противовес «злому» — он вполне способен соединять в себе оба амплуа… — Вот выдержка из досье: Мария Данич работала и на службу безопасности своего дядюшки, и на японцев. Это она завербовала вас?

— Бред…

— У вас еще есть шанс, Василий Сергеевич. Назовите имя резидента в Москве, — Порфирий Петрович бросает на стол кинжал сай, отобранный у меня при обыске. — Эти иероглифы — что они означают? Пароль? Опознавательный знак?

— Это подарок… Давний.

— Ну что ж. Раз по-хорошему не получается… — он чуть откидывается на спинку стула. Его рука исчезает под столом: должно быть, чтобы нажать на кнопку.

Точно: дверь у меня за спиной отворяется. Я оборачиваюсь и вижу угрожающего вида мордоворотов: в форме, но без ремней, с закатанными по локоть рукавами и вооруженных резиновыми дубинками — такими можно забить человека до смерти, не оставив следов на теле. Числом мордоворотов шестеро. Я вдруг ощущаю, как кто-то невидимый будто встал со мной спина к спине: наверняка это тот парень, с кем я говорил в незнакомой (или, напротив, очень знакомой) тюремной камере. Кого я отговаривал от самоубийства и кому показывал упражнения, которые разработал, сидя в камере-одиночке, — а ведь мне было прекрасно известно, что я никогда не выйду оттуда, и все равно каждый день тренировался по два — два с половиной часа, из чистого упрямства. Чью спину я прикрывал, когда однажды на него напали его враги. С кем Господь соединил меня тонкой нитью — сквозь время и расстояние, для какой-то своей непостижимой надобности. Стараясь не обращать внимания на разливающуюся в груди боль, я поднимаюсь навстречу мордоворотам. Я знаю, что сейчас произойдет.

А они — нет.


Пятница, утро. Аптека «Парацельс плюс»

Продавщица за стеклянной перегородкой была пухленькая и симпатичная. Алеша же, напротив, мог напугать кого угодно — хмурым небритым лицом, запавшими глазами и особенно грубоватой хрипотцой в голосе, на которую продавщица отреагировала согласно своей профессии:

— По-моему, вы простужены. Возьмите что-нибудь от горла: у нас очень широкий выбор…

— Я не простужен, — устало возразил «сыщик». — Просто вы девятнадцатая по счету аптека, куда я сегодня захожу, — и выложил на прилавок фотографию Андрея Калинкина. Фотография была так себе: Алеша «щелкнул» приятеля на камеру в мобильнике, когда тот поднимался по ступенькам клуба «Рэй», — «щелкнул» просто так, без всякой цели. Андрей на ней стоял вполоборота, и лицо его выражало легкую досаду: «слушай, я же тебе говорил, что терпеть не могу фоткаться».

— Посмотрите внимательно. Этот парень, возможно, заходил к вам в понедельник, во второй половине дня. Он искал небулайзер, ингалятор для астматиков.

Продавщица посмотрела на «сыщика» с сожалением.

— Шутите, молодой человек? Тут даже за день столько народу проходит! И потом, я же в лица не заглядываю. Мое дело товар выдать, деньги принять, сдачу отсчитать. Между прочим, вряд ли у этого парня астма: щеки румяные, прямо так здоровьем и пышут… Вы ничего не перепутали?

— Нет, — проговорил Алеша. Забрал фотографию и медленно двинулся к двери. Ноги у него отчетливо гудели.

— Подождите, — вдруг остановила его продавщица. — Можно еще раз взглянуть?

Алексей снова вытащил снимок.

— Вот это, — женщина указала мизинчиком на изображение, — ярко-оранжевое на заднем плане — что такое?

— Мотоцикл. Андрей, парень на фотографии, мог приехать на мотоцикле.

— Точно. У него шлем был под мышкой. У них еще спор вышел, кто будет девушку домой провожать…

— С кем спор?

— Ну, не то чтобы спор… Они втроем зашли сюда: этот, со снимка, еще один — худенький, в очках, типичный студент-отличник, и девушка. Девушка, конечно, красавица: мотоциклист от нее глаз не отводил. Потом предложил: давай, мол, я тебя домой подброшу. Только той, видать, больше студентик был по сердцу (хотя я бы лично мотоциклиста предпочла). Отвечает: нет, меня Миша проводит… Или Саша. А может, Гриша.

— А не Яша?

— Точно, Яша! А мотоциклист, кстати, про небулайзер меня не спрашивал. И покупать не собирался: просто подошел к витрине, прочитал… И засмеялся: видать, название показалось забавным.


Суббота, вечер. Управление внутренних дел

— Что ж, примите мои поздравления, товарищ майор, — Зарубин с энтузиазмом потряс ладонь Оленина. — Или к вам положено обращаться «господин майор»? Я в нынешних реалиях не очень… Но как лихо вы его скрутили, а? Профессионалы, нет слов. Конечно, я могу за себя постоять: четвертый дан, в случае чего и сам бы справился… Но ведь инвалид, вдруг я переборщил бы, превысил, так сказать, необходимые меры самообороны… Так что я поступил согласно высказыванию одного великого мастера: «Истинная победа — та, которая достигается без боя».

— Морихей Уэсиба, — тихонько проговорил Алеша, с независимым видом листая журнальчик на жестком диване.

— А?

— Высказывание принадлежит Морихею Уэсибе, создателю айкидо.

Большой Папа живо развернулся к Алеше. Глаза его буквально лучились доброжелательством, а белозубая улыбка своей шириной напоминала улыбку американского сенатора, который снисходительно похваливает своих телохранителей, предотвративших очередное покушение: нет слов, парни, нет слов. Считайте, что премия в двадцать долларов у вас в кармане…

— А вам, господин журналист, отдельное спасибо. Вы вели себя как профессиональный переговорщик— ну, из тех, которые работают с террористами. Собственно, именно благодаря вам этот маньяк и сдался без сопротивления. Поздравляю, — он протянул грабку в сторону Алеши, но тот якобы невзначай передвинулся к противоположному краю дивана. — Скажу вам по секрету, мне его даже жалко.

— Уэсибу?

— Славу Топоркова. Мы ведь начинали вместе, в одной команде… — Зарубин вздохнул. — Кстати, какой срок ему теперь «светит»?

— Это решит суд, — устало отозвался Оленин. — Наверняка учтут смягчающие обстоятельства: возраст, состояние здоровья, тот факт, что сдался сам и потом сотрудничал со следствием…

— Состояние здоровья? — переспросил Большой Папа. — Вы намекаете, что его могут признать… гм… психически нездоровым? А что, это вполне возможно. Сначала служба в горячей точке, потом тюрьма, потом жена сообщила ему, что уходит и забирает дочку. Затем какие-то неизвестные бандиты покалечили и бросили в лесу умирать…

— Неизвестные бандиты, говорите?

— А у вас, что, есть другие сведения?

— Скажите, Топорков приходил к вам после того, как вышел на свободу?

Зарубин с досадой провел ладонью по лицу.

— Коли спрашиваете, значит, знаете, что приходил… Не сразу, года полтора о нем вообще не было слышно: возможно, уезжал куда-нибудь, пытался заработать… Пришел где-то в конце января: помню, мороз стоял… У меня были гости: Валера Стаднюк и трое старших учеников: Иван Рухадзе, Никита Потапов и Денис Сандалов. Сидели, пили чай, обсуждали перспективы развития клуба… Вдруг врывается Топорков — пьяный, а может, «под кайфом»… Начинает прямо с порога требовать денег..

— Тех, что вы ему обещали с подпольного «тотализатора»? — поинтересовался Алеша.

Сенаторская улыбка Зарубина стала чуть снисходительной.

— Антон, кажется…

— Алексей.

— Простите, Алексей… Я понимаю: вы, журналисты, люди творческие и с фантазией. Но давайте придерживаться фактов: деньги были конфискованы, понятно вам? Они такой же миф, как и то, что дух Василия Ощепкова являлся Славе Топоркову во время отсидки. Кстати, вот вам лишнее подтверждение его невменяемости.

— Так чем же закончилась ваша встреча? — спросил Оленин.

— Ничем хорошим. Слава полез в драку, мы пытались его урезонить, но какое там. Потапов и Рухадзе дали ему отпор — да, тогда они, возможно, несколько превысили те самые необходимые меры…

— То есть придушили полиэтиленовым пакетом, переломали ребра и ноги бейсбольной битой, отвезли в лес и бросили умирать — в надежде, что все спишут на подростковую банду…

— Браво, — Зарубин откинулся на спинку стула и похлопал в ладоши. — Просто бис! И кто же вам такое наплел? Сам Топорков? Почему же тогда он молчал столько времени? Почему не дал показания, пока лежал в больнице?

— Это рассказал не Топорков, — сказал Сергей Сергеевич. — В больнице, в экстренной хирургии, с ним действительно беседовал оперативник, но Топорков заявил, что не помнит, кто на него напал и как он вообще оказался в лесу, далеко за городом.

— Вот видите. Типичный случай амнезии после черепно-мозговой травмы…

— Но был еще один участник. Точнее, еще один свидетель — Денис Сандалов.

— Денис? — искренне удивился Большой Папа. — Этот-то придурок здесь при чем?

— Эк вы о собственном ученике… Денис рассказал, как вы, Стаднюк, Потапов и Рухадзе договорились расправиться с Топорковым. Сам он в избиении участия не принимал, но сделал видеозапись, где запечатлены вы все — вся ваша четверка. Он хотел подстраховаться: понимал, что ему тоже грозит опасность. И это, кстати, ему удалось: вы испугались и не посмели его тронуть.

— Чушь, — спокойно сказал Зарубин. — Если бы такая видеозапись существовала, вы давно бы сунули ее мне под нос. И с радостным визгом надели на меня наручники — прямо тут, в кабинете. А его показания… Это же, простите, обычные слова. Его слова — против моих. Если дело дойдет до суда (хотя я сильно сомневаюсь), кому поверят скорее? Мне, заслуженному тренеру, или какому-то сопляку? Так что вынужден вас разочаровать, господа: у вас против меня ничего нет. Ни единого факта, — от выгнул запястье и посмотрел на часы на массивном золотом браслете. — О, засиделся я, пора и честь знать. Если ко мне больше нет вопросов, господин майор, не откажите в любезности, подпишите мне пропуск, а то ведь не выпустят. Впрочем, если вопросы остались — готов на них ответить. Только сначала вызову своего адвоката.

— Вашего адвоката? Не того ли самого…

— Именно. Того самого, который объяснил Славику, что лучший для него выход — попариться на нарах в одиночку. Классный, кстати, специалист, из таких ситуаций меня вытаскивал… Ну так что, позвонить ему?

— Не трудитесь, — спокойно сказал Сергей Сергеевич. — Уликами против вас мы действительно не располагаем. Что касается свидетелей — вы правы, Сандалов в этом смысле крайне ненадежен, остальные — Рухадзе, Потапов и Стаднюк — мертвы. Так что можете отправляться домой. Пропуск вам выпишет наш сотрудник, подождите минутку…

Пропуск Зарубину выписывал Павел. Дядя Слава не обманул: состав на дротике и вправду оказался только усыпляющим. В клинике оперативнику сделали анализ крови и отпустили восвояси.


Вечер из сиреневого плавно перетек в густо-фиолетовый. Майор Оленин, стоя за углом здания управления, поплотнее запахнул на себе пиджак и философски поинтересовался:

— Скажи, мой юный друг; сейчас лето или не лето?

— Лето.

— Блин, а что же холодно-то так… И еще ответь: почему я, майор полиции, вечно иду на поводу у тебя, журналюги из «желтой» газетенки?

— Почему «желтой»? — обиделся Алеша. — Вполне приличный еженедельник: телепрограмма, кроссворды, советы дачникам… Нуда, и криминальные новости, куда же без них. А почему идете на поводу… Потому что Зарубин нам только что наглядно показал: прихватить его не на чем. Остается единственный выход: спровоцировать. Или я не прав?

— Прав, конечно, — Оленин поморщился, как от зубной боли. — Ага, выходит. Ну, и нам пора.

Большой Папа вышел из дверей с видом победителя. Подошел к припаркованному у тротуара лексусу и, прежде чем сесть за руль, показал светящимся окошкам управления вытянутый средний палец.

— Вот же гад, — пробормотал «сыщик» и обернулся, увидев сзади мигнувшие фары.

Безликая мышиного цвета «девятка» остановилась рядом и гостеприимно распахнула дверцы.

— Садитесь скорее, — сказал Силин. — Он сейчас отчалит.

— Ты ему маячок прикрепил? — спросил майор.

— А то как же. Целых три. Возьми ноутбук на заднем сиденье.

Черный лексус меж тем тронулся с места. Теперь пассажиры в «Жигулях» наблюдали его в двух ипостасях: в виде красных габаритных огней впереди и желтой светящейся точки, медленно ползущей по карте города на экране.

Некоторое — довольно продолжительное — время джип исправно пер по прямой, вдоль идеально ровного Ленинского проспекта, испещренного огнями, светящимися рекламами и неоновыми вывесками на барах, ресторанах, банках и дорогих бутиках, ныряя в тоннели и выныривая из них, — словом, водитель вел себя как обычный человек, наслаждающийся крутой недешевой тачкой и не подозревающий о слежке за собой.

— А если заподозрит? — спросил Алеша с заднего сиденья. — Как мы ему объясним?

— А мы и не следим, — беспечно отозвался майор. — Мы типа охраняем. Вот интересно, куда он направляется?

— Ставлю свое журналистское удостоверение против вашего пистолета, что не домой, — заявил Алеша.

— Удивил, — хмыкнул Оленин. — Ясно, что недомой. Я спрашиваю, куда?

— Может, к Сандалову? — высказал предположение Силин. — Трое соучастников мертвы, осталось мочкануть последнего и пошукать насчет видеозаписи…

— Да ну, — отмахнулся майор. — Какой представляет себе эту запись? Как бобину с кинопленкой, что ли?

— Денис говорил, она на одном сайте, подхитрым паролем, — проговорил Алеша. — Ой, чего это он?

Джип впереди резко вильнул, будто у него лопнуло колесо. Затем его повело в противоположную сторону — он выскочил на «встречку», заставив шарахнуться прочь какую-то глазастенькую малолитражку, но тут же выправился и снова поехал прямо, заметно увеличив скорость.

— Что там происходит, а? — нервно спросил Оленин. — Ты видишь что-нибудь?

— Ни черта, — пробормотал Силин, едва не привстав за рулем. — Этот чмошник стекла затонировал.

— У него на передних сиденьях стоят подголовники?

— В базовой комплектации — факт, стоят.

— Я не про базовую комплектацию, — раздраженно сказал майор. — Я конкретно про Зарубина. Ты влезал в его машину, пока мы беседовали…

— Не обратил внимания, — серьезно ответил Силин. — Извини, командир, лажанулся… А ты, что, полагаешь, их там двое? Но где второй мог подсесть? Зарубин нигде не останавливался…

— Он не подсаживался, — деревянными губами произнес Алеша. — Он уже был там.

— Не говори ерунды. Я тоже там был, когда ставил маячок под приборную доску. Как я мог не заметить человека в салоне?

— Он ниндзя, — сказал «сыщик». — Не такой, как те, в «Игуане», а настоящий.


30 часами ранее. Улица Уточкин Пруд

— Опять вы? — без выражения спросила женщина.

С тех пор, как Алеша увидел ее впервые, она не изменилась ни на йоту: тот же простенький ситцевый халат, косынка на голове, тапочки на босу ногу… Только глаза казались, пожалуй, посветлее прежнего, будто выцвели за неполные сутки.

— Простите, — сказал Алеша. — Я все понимаю… Но, пожалуйста, мне очень нужно осмотреть гараж Андрея.

— Зачем?

— Хочу вычислить убийцу.

— Моего Андрюшу этим не вернешь.

Алеша промолчал. Молчала и Софья Петровна — еще минута, и «сыщик» бы не выдержал, ушел восвояси. Однако она сказала:

— Пойдемте, — и сняла ключи с гвоздика.

Они спустились во двор. Стояла теплынь, по обыкновению вились комары (нуда, пруд рядом), и пенек перед «стойлом» носил следы недавнего пира: пара пустых пивных банок, жестяная тара из-под шпрот и безалаберно брошенная краюшка хлеба. Софья Петровна собрала мусор в кучу (Алеша помог) и бросила в урну у подъезда. Подошла к гаражу, сунула ключ в замочную скважину и одновременно повернула ручку, освобождая защелку. Алеша внимательно проследил за ее действиями, задумчиво почесал затылок и спросил:

— А дверь, что, всегда открывается вот так — без скрипа?

— Андрюша часто петли смазывал, — без удивления отозвалась женщина. — Он вообще был аккуратным — во всем, что касалось этого его… «стойла». И за мотоциклом ухаживал, как за живым… — она провела ладонью по вытертому кожаному сиденью. — Хотела продать — рука не поднялась. Все кажется: придет Андрюша, спросит… Что я ему скажу?

Алеша медленно вышел наружу. Дотронулся рукой до нагретой за день гаражной двери, аккуратно подергал ручку и спросил:

— Не помните, когда Андрей поставил этот замок?

— Недели две назад, — отозвалась Софья Петровна. — Потом обнаружил, что поставил вверх ногами, а переделывать не захотел: пусть, мол, так и останется, — она вытерла руки о передник. — Ну что, помогла я вам?

— Да, — сказал «сыщик».


Суббота, 23.40

Два габаритных огня впереди вдруг слились в один: лексус явно уходил в отрыв.

— Куда же он торопится? — пробормотал Оленин. — Клуб «Рэй» далеко, дом Зарубина еще дальше, Сандалов живет вообще в другой стороне… А ты что молчишь? — не с того ни с сего набросился он на Алешу. — Хоть какие-то соображения есть?

— Я думаю, — отозвался тот, напряженно вглядываясь в экран. — Сейчас впереди Фестивальная, затем Набережная… Сергей Сергеевич, он туда и стремится.

— На Набережную? — озадачился майор. — Хочет уйти на левый берег? Но там нет моста, мост километрах в пяти, южнее…

— Он не хочет уходить. Он хочет покончить разом — и с собой, и с Зарубиным. Проломить парапет — и в воду.

Сергей Сергеевич потянулся к телефону.

— Дежурный? Майор Оленин из областного управления. Преследую автомашину «Лексус» черного цвета, госномер «Анна, три четверки, Анна, Владимир», в машине особо опасный преступник— возможно, с заложником. Двигается в сторону Набережной. Передайте всем постам в прилегающих районах: принять меры к задержанию…

Трубка что-то профырчала в ответ.

— Что? — не понял Оленин.

— Я спрашиваю, преступник вооружен?

Майор чуточку подумал.

— Да, вооружен, — и добавил в сторону: — Он сам по себе оружие.

— Сергей Сергеевич, — негромко сказал Алеша, — нельзя. Он увидит патрульные машины, занервничает и убьет Зарубина раньше. Его надо перехватить. Попробовать поговорить — чем черт не шутит…

— Переговорщик, — хмыкнул Оленин. — Как его достанешь? «Жигуленок» против джипера…

Силин вдруг резко вывернул руль. «Девятка», привстав на два колеса, на полной скорости свернула с дороги в какой-то темный двор.

— Ты что?! — заорал майор. — Упустим же!

— Ты, Глеб Егорыч, у себя в кабинете командуй, — отозвался оперативник фразой из классики. — А тут я начальник… Догоним, никуда не денется.

Только теперь Алеша оценил мастерство Силина как водителя. Их машина неслась по хитросплетениям дворов-«колодцев», арочных переходов и узких проулков примерно с той же скоростью, с какой нормальный водитель едет по свободному от пробок автобану. Несколько раз «сыщик» зажмуривался в уверенности, что они с маху налетят на столб, дерево или угол дома, и каждый раз до боли прикусывал себе язык, чтобы случайно не вскрикнуть: сейчас любой посторонний звук мог помешать…

…Они вылетели на Набережную почти одновременно, с двух сторон. Мелькнули справа темные речные воды, вычурная решетка парапета, стела, посвященная покорителям космоса, скамейки, обычно засиженные молодняком и бабульками из окрестных домов… Сейчас все до одной скамейки пустовали: будто незримый режиссер обставил финальную сцену своего спектакля. Две машины неслись навстречу друг другу, как два самолета в лобовой атаке. Силин ударил по тормозам первый: «жигуленок» развернуло боком, но, едва ли не прежде, чем он остановился окончательно, Алеша толкнул дверцу и кубарем выкатился наружу.

— Ах ты… — простонал Оленин, выскакивая следом. И мигом припал на корточки за передним крылом, ловя на мушку «Макарова» лобовое стекло джипа. Со стороны водительской дверцы зеркальным отображением майора застыл Силин с пистолетом наизготовку.

— НЕ СТРЕЛЯТЬ!!! — шепотом прокричал Алеша, без надежды, что его услышат.

ЧАСТЬ III НИНДЗЯ

Суббота, 23.55. Улица Набережная

Дежавю — вот какое чувство он вдруг испытал. Не так давно он стоял посреди зарубинского кабинета, будто на ничейной полосе, которую по очереди перепахивает минометным огнем то одна, то другая сторона. «НЕ СТРЕЛЯТЬ» просил, заклинал, умолял он, защищая… кого? от кого? Одно-единственное лишнее движение, слово, просто косой взгляд — и тогда бы уже не обошлось без криков, выстрелов, бега по потолку, пулевых пробоин в стенах, трупов в черных пластиковых мешках и — крови, крови, целых ее рек, ручейков и озер…

Шансов выжить теперь, когда на него неслась черная громада лексуса, было еще меньше. Тем не менее он стоял — прижавшись спиной к парапету, зажмурившись и зачем-то раскинув руки в стороны, будто собирался взлететь. «Бедный Большой Папа, — подумалось с последней усмешкой, — не успел спастись из лап одного террориста, как сразу угодил к другому. Лучше бы еще тогда, после закрытия клуба, ушел в монастырь замаливать грехи — может, и обрел бы просветление…»

Резко взвизгнули тормоза. Глаз Алеша так и не открыл, но по запаху нагретой резины предположил, что джип остановился метрах в пяти от него. Или в трех.

Из машины никто не вышел. Но в кармане у «сыщика» ожил мобильник.

— Слушаю, — сказал Алеша.

— У меня сейчас нога на педали тормоза, — услышал он знакомый голос.

— Представляешь, что будет, если я ее отпущу?

— Нет, — признался «сыщик». — Но, думаю, моим яйцам будет неприятно. Зарубин с тобой?

— Со мной. Жив, правда, в отключке. Я его к поручню пристегнул.

— И что собираешься делать дальше? На пару — в омут с крутого бережка?

— А что, есть другие варианты? Вы же его отпустили.

— Потому что Топорков снова взял вину на себя. А Денис промолчал из трусости и мелкого расчета. Теперь оба дадут правдивые показания. Денис в редакции показывал мне видеозапись — она на самом деле существует. На ней Большой Папа, Стаднюк, Рухадзе и Потапов. Все, кто участвовал в избиении Топоркова. Теперь Зарубину не отвертеться, — Алеша помолчал. — Не пойму, как тебе удалось сладить со Стаднюком. Все-таки четвертый дан…

Собеседник усмехнулся.

— Четвертый дан — это когда ты в белом кимоно, на ковре, правила известны и боковые судьи в случае чего бой остановят. А когда твою машину на загородном шоссе тормозит замухрышка-очкарик в кепочке и с корзинкой грибов, вежливо спрашивает, как добраться до ближайшей деревни… Тогда ты уже никакой не дан — просто мишень.

— Понятно. Потапова и Рухадзе ты подловил примерно так же?

— Нуда, — безмятежно подтвердил Яша Савостиков. — Вернее, они сами подловились: я в тот вечер завис у Друида — мы в «Коммандос» резались, это такая компьютерная игра…

— Знаю.

— Смотрю на часы — поздно уже, Светка заждалась. Выхожу из подъезда — они тут как тут, мои триста рублей им, придуркам, понадобились… Я их и положил быстренько: они, поди, и понять ничего не успели.

— А сказку про четырех ниндзя зачем придумал?

— Все затем же. Если бы я сказал, что убийца был один, вы бы дядю Славу сразу вычислили: настоящий мотив убить обоих был только у него. Так мы друг друга и прикрывали: я его, он — меня…

— Это он тебя всему научил?

— Он, — подтвердил Яша. — Сперва он Светку отвел в секцию, но та борьбу воспринимала… как фигурное катание, что ли. Она видела красоту во всех этих бросках, кульбитах, подножках — ее интересовал сам процесс. Ей, кажется, даже было все равно, выиграет она схватку или проиграет. Наверно, поэтому почти всегда и выигрывала… А я… Я, когда увидел, чем дядя Слава владеет на самом деле, чуть ли не на колени перед ним встал. Мне хотелось, чтобы он сделал из меня… нет, не бойца — бойца из меня бы не вышло. Убийцу.

— Чтобы ходить по темным улицам, — вспомнил Алеша, — ждать, пока тебя захотят ограбить…

— Ага. И валить их насмерть, чтобы у других таких же недоумков отпала охота издеваться над теми, кто кажется слабее, — собеседник вздохнул.

— Тренировался, как проклятый, по несколько часов в день. Иногда по ночам — потом на лекциях засыпал безбожно…

— А тех, у «Игуаны», ты за что?

— Как за что? — удивился Яша. — Мне Андрей рассказывал, как они какую-то молодую девчонку столкнули под поезд. По большому счету, они все были подонками: и Потапов с Рухадзе, и те двое, и Стаднюк…

— То есть ты решил взять на себя роль судьи, да?

— Вот уж нет, — серьезно отозвался Яша. — Судьей, скорее, был ты, а не я. Ты спросил у девушки приметы фургона — и она погибла. Заявился в «Игуану», да еще прихватил меня с Андреем — и подписал приговор тем двоим. Так что никакой я не судья. Скорее, гильотина… Кстати, о гильотине: могу предложить еще один вариант. Я отдаю вам Зарубина, а вы меня отпускаете. В общем-то, я мог бы и так уйти, вряд ли вы бы меня остановили — хоть втроем, хоть вдесятером. Но… хотелось бы это сделать мирно, понимаешь? Навоевался я.

— Уйти? — переспросил Алеша. — И куда же ты подашься? Опять к Свете под крылышко?

— А что? Она привыкла меня защищать (представляешь, как смешно было, когда она заступалась за меня перед всяким хулиганьем!), пусть и на этот раз защитит. Спрячет где-нибудь. Потом, когда все уляжется-успокоится, добудем новые документы и уедем далеко-далеко, в теплые страны. Жизнь с чистого листа — чем плохо?

— Она не согласится, — возразил Алеша.

— Почему?

— Она тебе Андрея никогда не простит.

Трубка помолчала.

— Не простит, тут ты прав. У них же вроде любовь намечалась… А как ты понял, что Андрея — тоже я?

— Да я, собственно, только с его смертью и начал тебя подозревать, раньше метался между Зарубиным и Сандаловым… Я ведь нашел ту аптеку, куда вы заходили втроем. Андрей увидел название на упаковке, позвонил мне. Укорил: «Что же ты с третьего раза запомнить не можешь? Кто-то с первого запоминает…» А если дело было не в лекарстве, а просто в сложном названии, которое обычный человек с первого раза не воспроизведет — обязательно ошибется и переспросит? Помнишь, в прошлую субботу, в парке, возле планетария, Андрей показал один сложный прием карате: уро-маваши-гери, круговой удар ногой в верхний уровень… Ты сказал: «Ну его, твой уро-маваши-гери, мне бы что-нибудь попроще». Не переспросил, не запнулся, не ошибся… Андрей тогда, наверно, удивился, но не придал значения. Позже стал присматриваться — и обнаружил, что ты владеешь боевым искусством куда лучше его самого.

А потом я осмотрел гараж… точнее, дверь гаража. Обычно, чтобы открыть замок, ручку опускают вниз. И я сначала сделал так же: замок лязгнул, но не открылся. Оказалось, ее нужно было поворачивать наоборот, снизу вверх. Я поинтересовался у Андрея, кто из его друзей побывал в «стойле». Он ответил: «Ты первый. Точнее, третий: я еще Светлану с Яшей сюда приводил». Ты знал о секрете замка. Поэтому и сумел сделать все как надо: бесшумно войти, бесшумно убить… Андрей ведь даже головы в сторону двери не повернул.

— Его я убивать не хотел, — грустно проговорил собеседник. — Мы же с ним подружились почти по-настоящему. Черт возьми, даже если бы Светка его в конце концов предпочла — что с того? Девчонок вокруг пруд пруди — настоящих друзей мало. Что бы ему не промолчать — нет, начал приставать с расспросами: а что это за школа, кто научил, почему скрываешь?.. Потом вдруг вспомнил про Потапова с Рухадзе… — он вздохнул. — Вот и прикинь, кто ему приговор подписал. Ага, зашевелился…

— Кто?

— Зарубин. Это хорошо: жалко было бы, если бы он так и не увидел, как ко дну идет. Значит, отпустить меня ты не можешь. Тогда отойди с дороги. Я против тебя ничего не имею, не хотелось бы, чтобы и ты месте с нами… Не отнимай у меня право на последний полет.

Алеша покачал головой.

— Не могу. Я тоже не судья. И не Бог. Я, как выразился твой сосед, которого ты пристегнул к поручню, обычный журналюга из «желтой прессы». Так что решай: захочешь в реку — ухнем вместе. Я не уйду.

Некоторое время джип молчал. Наконец Яша проговорил:

— Можешь ответить на один вопрос? Только правду, как на Библии?

— Спрашивай.

— Та видеозапись, о которой ты говорил, которую тебе показывал Денис Сандалов, — она действительно существует?

— Да. Она у меня в компьютере, на жестком диске.

— Слово?

— Слово.

Дверца лексуса со стороны водителя мягко отворилась. Алеша медленно, на негнущихся ногах подошел и заглянул внутрь. Зарубин на пассажирском сиденье потихоньку приходил (но еще не пришел окончательно) в себя: губы его беззвучно шевелились, точно плавники у глубоководной рыбы, и он слабо подергивал запястьем, прикованным к поручню справа над головой. Яша Савостиков сидел на водительском месте. Его руки свободно лежали на руле — с тем расчетом, чтобы на них можно было спокойно надеть наручники.


Воскресенье, ж/д вокзал «Город-1»

До отправления электрички до Знаменки оставалось чуть больше пяти минут, а любимая свояченица и не думала появляться. Платформа потихоньку пустела: пассажиры спешили занять места поудобнее, выходившие «подымить на свежем воздухе» успели докурить сигареты до фильтра, стремившиеся затариться пивом в дорогу — затарились в ближайшей к перрону торговой точке. Двое каких-то мрачных мужиков в оранжевых спецовках, точно подземные духи, выползли из-под вагона и побрели вдоль путей, обсуждая какие-то свои профессиональные проблемы. Алеша проводил их взглядом и, поморщившись, посмотрел на часы.

— Ну и где их высочество? Если на эту электричку она опоздает, следующая только вечером.

— Не нервничай, — успокаивающе сказала Наташа. — Ксюша говорила, Вадик ее привезет на вокзал.

— Это тот Прыщ, который делает тэту на Мейерхольда? — «сыщик» осуждающе покрутил головой. — Нашла кому племянницу доверить.

И тут же увидел ее воочию.

Воистину, Ксюха обставила свое появление с истинно королевским величием. Она невесомо шла… нет, ступала по перрону — юная, прекрасная, длинноногая, облаченная в короткую джинсовую юбку и ярко-желтую блузку, дерзко завязанную узелком на животе. Из вещей она была отягощена только изящной дамской сумочкой размером с компьютерную флешку. Остальной багаж, как то: фирменный чемодан на колесиках, широченная шляпная коробка и два объемистых пакета с «городскими» покупками — по-рыцарски тащил за прекрасной дамой некий молодой человек — аккуратно (и явно недешево) постриженный, в идеально подогнанном строгом костюме с галстуком, ослепительно белой рубашке и модных остроносых ботинках, глядясь в которые можно было смело бриться опасной бритвой. Оксфорд или Кембридж, решил про себя «сыщик». В крайнем случае, Высшая экономическая школа, законченная с красным дипломом, практика в офисе крупной нефтеперерабатывающей компании с последующим открытием собственного филиала в одной из стран третьего мира — любопытно, как Ксюха сумела надыбать этакого принца в наших палестинах?

— Заждались? — безмятежно спросила та. — Мы с Вадиком недалеко от вокзала в пробку попали, стояли минут двадцать. Кстати, познакомьтесь: дядя Леша, тетя Наташа, это Вадик. Вадик, это дядя Леша, это тетя Наташа.

Тот поставил чемодан, освобождая правую руку, и пожал Алеше ладонь.

— Э-э… Вадим? — озадаченно переспросил «сыщик», по случаю жаркой погоды еще с утра облачившийся в цветную гавайскую распашонку и обрезанные до колен джинсы. — Тот, у которого тату-салон?

— Совершенно верно, — открыто улыбнулся «принц». — А еще — две художественные галереи и небольшой клубный ресторан, — он протянул Алеше визитку. — Так что, если захотите провести вечер в изысканной обстановке, милости прошу.

— Гм… Спасибо, — кашлянул Алеша, представлявший себе Вадика Прыща несколько иначе (самым скромным в этом «представлении» была сигарета с марихуаной и несвежая футболка, концептуально вывернутая швами наружу).

— Ну, ладно, долго прощаться не будем, — Ксюша чмокнула в щеку сначала Наталью, затем, чуть привстав на носочки, Алексея. — Соскучитесь — звоните, номер мобилы вы знаете. Вадик, что стоишь, помоги отнести вещи в вагон.

…Потом она высунула мордашку в приоткрытое окно и долго махала им, оставшимся на перроне. И они махали в ответ, пока мимо не проплыл последний вагон.

— Вас подвезти? — учтиво спросил Вадик. — У меня машина за углом.

— Не нужно, — отозвалась Наташа и взяла мужа под руку. — Мы пешочком.

В полуквартале от Привокзальной площади они набрели на стеклянную пирамидку кафе-мороженого. Зашли, сели за свободный столик, заказали по бокалу вина, кофе «капучино», потом Наташа, поразмыслив, добавила в заказ вазочку с десертом. Пробормотала, погрузив ложечку в лакомство: «Завтра на тренажере не полчаса, а сорок минут…»

Алеша задумчиво посмотрел в широкое окно: буйство зелени на бульваре, стайки воробьев, купающихся в пыли, солнце и единственное бледное облачко на горизонте: день обещал быть жарким. И вдруг поймал себя на том, что, пока они нервничали на пару, ожидая Ксюшу на вокзале, он хотел, чтобы та опоздала. Чтобы, взмыленная и запыхавшаяся, точно скаковая лошадь, прилетела на перрон, когда электрички бы уже и след простыл. Они бы всласть отругали несносную девчонку за безответственность («у тебя, что, часов на руке нет или цифры в школе не учила?»), но тут же помирились бы и отправились домой втроем, как раньше, и Ксюха осталась бы еще на чуть-чуть: хоть на пару дней. Или хотя бы до вечера. И дом снова наполнился бы бестолковым шумом, разбросанными где попало вещами, DVD-дисками (свояченица фана-тела от Жанны Фриске и группы «УмаТурман» и со снисходительным одобрением следила за творчеством Аркадия Укупника), пустыми пакетиками из-под чипсов с ароматом креветок и бесконечной, как сериал «Великолепный век», трескотней по скайпу. Всем, что так досаждало Алеше (и иногда не на шутку раздражало), пока родственница гостила у них. И чего он теперь лишился на целый год (у Ксюхи начиналась некая загадочная летняя практика, плавно переходящая в выпускной класс). Конечно, Знаменка — не Владивосток и не Хабаровск: всего-то и надо, что сесть на электричку и смотаться на выходные… да даже на целую неделю, взятую в счет отпуска (Ангелина Ивановна поворчит, но отпустит).

Вот только благие намерения почему-то часто так и остаются благими намерениями.

«Я буду скучать по тебе».

— Ты тоже об этом подумал? — спросила вдруг Наташа.

— О чем?

— Что пора бы нам завести свою… Ксюшу. Или Маринку, или Сережку…

— Или сразу обоих, — «сыщик» улыбнулся. — Предлагаю прямо сегодня над этой задачей и поработать всерьез… Тебя в клинику-то не вызовут? Вдруг опять какой-нибудь сложный пациент…

Супруга открыла сумочку, вынула мобильник, отключила его и вновь спрятала в сумочку.

— Пусть попробуют.

Алеша согласно кивнул и потянулся в карман за своим телефоном — сделать то же самое.

И телефон, словно почувствовав это, вдруг зазвонил.

— Меня нет, — твердо сказал «сыщик». — И не будет до завтрашнего утра.

Телефон, однако, оказался настойчив.

— Две минуты, ладно? — досадливо попросил Алеша.

Наталья тяжело вздохнула. И кивнула головой, снова занявшись десертом.

— Слушаю, Сергей Сергеевич, — сказал Алеша в трубку. — Я, признаться, и соскучиться не успел… Сегодня? Нет, на сегодня у меня другие планы… Какие-какие. Разные. Ну какая редакция, воскресенье же. А вы, что, как всегда на службе?

Некоторое время он слушал, задумчиво теребя подбородок. Потом спросил:

— Как, говорите, ее фамилия? Нарекая? Это которая Жрица Змеиного царства? Хотите пригласить на представление? Вообще-то я змей боюсь… Почему отменяется? У нее же гастроли еще неделю…

На том конце что-то коротко и энергично объяснили.

— Вон оно что… — удивленно протянул Алексей. — Ее, что, так и обнаружили — в гостиничном номере, на диване, в обнимку с пятнистым удавом? Как же ей разрешили в гостиницу — да с таким чудищем? Ах, ну да, кто может запретить самой Чарской… И свидетелей никаких? И номер изнутри заперт? Так, может, удав ее и задушил?

— Да нет, не похоже, — отозвался Оленин. — Хотя кто-то очень стремился создать такую видимость.

Алеша исподтишка посмотрел на супругу. Та меланхолично скребла ложкой по дну пустой вазочки.

— Адрес диктуйте, — сказал «сыщик».


От автора: выражаю сердечную благодарность моим наставникам и друзьям по татами: Сергею и Елене Лычагиным, В. И. Дроздову, Игорю Кучеренко, Юрию Гришину и всем, кто меня поддерживал и был рядом.

Загрузка...