Искусственная Вселенная

Эндо Биндер ^{(под псевдонимом John Coleridge)} Искусственная Вселенная

^{© Eando Binder — «Artificial Universe», 1941}

Невидимый пучок поперечно поляризованных волн, никогда ранее не известных человеку, вырвался из восьмиугольного катода трубки. В шести футах от него мишень в виде медной пластины, покрытая коллоидным селеном, начала призрачно фосфоресцировать, ощутив сверхмощные разряды молнии. Катод загорелся ярче, и на пластине мишени появилось его перевёрнутое отображение.

Затем мишень внезапно исчезла! А вместе с ней и большая часть трехфутовой деревянной подставки, на которой она стояла.

Два человека в замешательстве уставились друг на друга.

— Вероятно, она испарилась, — пробормотал Питер Грант, хотя и знал, что этого не может быть.

Он отказывался признавать действительность, хотя это не выглядело как обычное разрушение. Как будто мишень и подставка переместились в другое измерение.

Но профессор Джеймс Аркрайт выбежал из-за асбестового экрана со странным выражением надежды на лице. Действовал он крайне необычно — осторожно приблизился к низкому выступу подставки, вытянув вперёд одну руку, словно лунатик. Затем он внезапно остановился и начал ощупывать подставку, как сумасшедший.

— Есть многое на свете… — начал Питер Грант и тут же задохнулся.

Руки профессора описывали очертания идеальной сферы!

— Твёрдое, как скала! — ликующе провозгласил учёный. — Вот, попробуйте сами!

Он взял руку своего ассистента и прижал её к той же невидимой поверхности, что исследовал сам.

Грант отдёрнул руку, как будто его ужалили, поражённый тем, что нащупал твёрдый, гладкий предмет, такой же невидимый, как и воздух окружающий его. Затем, устыдившись своего поступка, он снова вытянул пальцы и медленно провёл ими по фрагменту большой сферы, имеющей невидимую поверхность.

— Это странно… — пробормотал он, вздрогнув. — Что-то твёрдое и невидимое, состоящее из ничего!

И с этого момента Питер Грант стал инстинктивно бояться и питать отвращение к шарам.

— Он находится примерно в центре того места, где была расположена пластина-мишень, — проговорил учёный и ощупал её нижнюю часть. — И покоится на обрубке подставки, выглядящем так, как будто его срезали так же чисто и просто, как сыр, разрезанный циркулярной пилой.

— Но где же пластина-мишень и остальная часть подставки?

— Внутри, — коротко ответил профессор.

— Тогда почему мы их не видим? Мы видим лишь воздух внутри.

Пожилой учёный покачал головой.

— Нет, не видим, Грант, это феномен из феноменов. Мы не видим ничего из того, что находится внутри сферы. Мы смотрим вокруг неё. То есть падающие на неё световые лучи просто обтекают её, как линии тока обтекают изогнутую поверхность, и сходятся под тем же углом, миновав 180 градусов дуги.

— Но световые лучи не делают такого рода вещи, Аркрайт!

— Обычно нет. Но они это делают, когда сталкиваются с чем-то, что не может ни поглотить, ни отразить, ни пропустить их сквозь себя. Вы что, не понимаете, что это?

Глаза учёного горели, как раскалённые угли.

— Это стопроцентный колебательный стазис. Шар или область пространства, в которой полностью аннулируются все колебания. Лабораторная Вселенная!

Теперь, когда они её получили, Грант с трудом мог в это поверить, хотя они трудились пять лет, чтобы добиться этого результата. Теория сразу же превратилась в экспериментально доказанный факт. Их формулы показали, что поперечно поляризованные волны, ударяясь о сенсибилизированную селеновую поверхность, создают вокруг неё оболочку, лишённую колебаний. Оболочку тонкую, но совершенно непроницаемую.

Грант снова с удивлением прикоснулся к шару. Затем он с силой постучал по нему костяшками пальцев. Единственным звуком, который он услышал, был звук удара мягких тканей. Он занёс кулак, чтобы нанести более сильный удар, но остановился. Он повернулся и схватил учёного за руку.

— Аркрайт, это невозможно! Если оболочка непроницаема для излучения, как лучи из трубки могут достичь цели? Оболочка должна мгновенно разрушаться, как только отключается источник питания?

— Это происходит много раз в секунду, Грант. Но каждый раз, как образуется оболочка и отсекает лучи трубки, оболочка автоматически вновь исчезает. Лучи трубки снова попадают в цель, и снова образуется оболочка, и так миллионы раз в секунду. Для наших не воспринимающих такую скорость органов чувств оболочка существует постоянно.

Он огляделся.

— А теперь давайте проведём настоящие испытания.

Он поднял тяжёлый стальной прут, занёс его над головой и с силой опустил на невидимую поверхность. Прут резко остановился и издал не больше звука, чем если бы ударился о мокрую тряпку, висящую в воздухе. Профессор предпринял ещё две попытки, размахивая железным прутом с такой силой, что мог бы снести всё, что находилось в комнате. Половицы под подставкой протестующе заскрипели, указывая на то, что вся сила его ударов пришлась на них.

— В конечном счёте, — сказал профессор, вытирая лоб, — материя тоже имеет свои колебания. Ничто колеблющееся не может преодолеть эту оболочку колебательного стазиса. И абсолютно всё в известной нам Вселенной имеет свою частоту колебаний.

— Следовательно, ничто не может преодолеть её?

Учёный внезапно шагнул к своему столу и вернулся, держа автоматический пистолет в вытянутой руке.

— Вот, — он протянул его Гранту, — Я всегда боялся этих штуковин. Я действительно не знаю, зачем держу его при себе. Выстрелите по шару.

Грант уставился на безобразный предмет в своей руке.

— Это может быть опасно, — запротестовал он, — если пуля срикошетирует. Кроме того, люди могут услышать шум и вызвать полицию.

— Чепуха! — фыркнул учёный. — Находящиеся вокруг люди слышали так много звуков взрывов, доносящихся из этой лаборатории, что не повернули бы головы, даже если бы мы уронили на пол банку с нитроглицерином. Пули не имеют стальной оболочки, поэтому они не будут рикошетировать, разве что под большим углом. Однако для защиты мы можем воспользоваться асбестовым экраном.

Они встали за высоким экраном, и Грант одним глазом выглянул из-за него. Хотя сам он не был знатоком оружия, он крепко сжал холодную твёрдую рукоятку и прицелился, насколько мог судить, в центр шара. Затем нажал на спусковой крючок.

Шум выстрелов был подобен грохоту обрушившегося здания. Вылетело пять пуль, прежде чем Грант понял, что должен перестать жать на спусковой крючок. Он с содроганием посмотрел на оружие. Как, наверное, легко из него убивать!

Профессор Аркрайт суетливым кроликом метнулся из-за экрана. Раздался торжествующий крик, и он указал на пол рядом с подставкой, на которой находился невидимый шар. Три широких сплюснутых диска из горячего дымящегося свинца лежали там, где они упали после того, как ударились о шар. Две другие пули, очевидно, попали в цель под острым углом и куда-то отрикошетировали.

— Вы видите? — воскликнул профессор, похлопывая по шару почти с нежностью. — Это абсолютно непроницаемый барьер. Внутри него, должно быть, действительно странный мир — без света, тепла, звука, полностью изолированный от остальной Вселенной. Пространство, где ничего не известно о нормальных законах. Иная Вселенная!

— Признаюсь, я не совсем понимаю это! — Грант медленно покачал головой. — Нечто, созданное из ничего и останавливающее пули! Почему его не сбило с подставки? Он, должно быть, лёгкий, как мыльный пузырь, но стоит как скала.

— Инерция — один из естественных законов, — ответил пожилой учёный. — Но шар не подчиняется обычным законам. Любое давление, оказываемое на него снаружи, не передаётся внутрь, поэтому он не движется.

— Я бы хотел попробовать запустить в него пушечным ядром, — проворчал Грант.

— И всё же он лёгкий, как пёрышко, или ещё легче, потому что ничего не весит. Знаете, это похоже на мысль. Мысль неосязаема, она ничего не весит, но существует каким-то непостижимым образом.

— Но мысль не может останавливать пули.

— Кто-нибудь когда-нибудь осознанно возводил стену из мыслей? — резко спросил профессор. — Грант, в перспективе наука может столкнуться с такими вещами…

Он направился к переключателю управления грохочущим циклотроном, питавшим трубку.

— Как бы там ни было, мы наткнулись на нечто столь же важное для науки, как первое электромагнитное поле Фарадея или первое открытие мадам Кюри естественной трансмутации радия. Фарадей использовал внутреннее пространство своего поля для получения электричества. Резерфорд и другие учёные использовали лучи радия для исследования субатомных полей. Это наше поле, этот бесколебательный стазис…

Он щёлкнул выключателем огромной машины, подававшей энергию. Катод трубки потускнел, и её удивительное излучение прекратилось. Они принялись наблюдать за пространством, где ранее находилась селеновая мишень. Постепенно там что-то проявилось. Фосфоресцирующая дымка сгустилась и превратилась в мишень, установленную на плоской вершине деревянной подставки. Внезапно свечение исчезло, и всё пришло в норму.

Грант протянул руку, ожидая снова почувствовать тот странный барьер, но там ничего не было. Он осторожно коснулся пластины-мишени; она была неожиданно холодной. Но одного прикосновения было достаточно, чтобы сломанная подставка рассыпалась, и её верхняя часть отвалилась, сломавшись как раз в том месте, где проходила оболочка стазиса. Разрез был чистым и гладким, как при ударе острым топором.

— Веществу, находящемуся внутри оболочки, не причинено никакого вреда, — заметил профессор Аркрайт невпопад. — Грант, — продолжил он, — как вы думаете, что мог бы обнаружить человек внутри этой оболочки?

— Ну, конечно, ничего. Ни света, ни звука, ни тепла, ничего из внешнего мира. Это было бы похоже на могилу. Никакие внешние раздражители не проникали бы внутрь — ничего.

— Вы говорите, ничего, — задумчиво произнёс профессор Аркрайт. — Ничего нормального — так было бы правильнее. Мы могли бы часами строить догадки относительно пространства внутри барьера, не приходя ни к каким выводам. Разумеется, мы не можем исследовать эту область с помощью приборов снаружи, поэтому мы поместим их внутрь и сформируем оболочку вокруг них. В качестве подставки мы используем один из наших высоких табуретов.

Через несколько минут они установили мишень на высокий табурет. Рядом с ней лежали термометр, барометр, электроскоп, камертон с записывающим устройством и, наконец, фотографическая пластинка, защищённая красным целлулоидным экраном.

Циклотрон был снова включён, и они снова стали свидетелями захватывающего дух исчезновения всего, что находилось в пределах заколдованной области. Они проводили тесты один за другим.

Сначала по двойнику находящегося внутри камертона несколько раз сильно ударили стальным молотком. Его чистый, похожий на звон колокольчика звук в течение долгих минут будоражил невидимую сферу.

Потом к шару поднесли обычный электрический нагреватель и включили его на полную мощность на десять минут. На другой стороне шара, вне зоны прямого действия инфракрасных лучей, профессор в качестве эксперимента поместил свечу. Воск размягчился, как будто между ними не было преграды. Свеча неуклюже изогнулась и в конце концов превратилась в бесформенную массу, роняющую на пол капли расплавленного воска.

Аркрайт многозначительно улыбнулся своему ассистенту, затем жестом велел подкатить портативную рентгеновскую трубку. Её мощный луч был направлен на шар. Экран флюороскопа, расположенный за глобусом, вспыхнул призрачным светом.

Наконец, помаргивая, зажглась ртутно-дуговая лампа, и её яркий свет осветил пространство, казавшееся абсолютно пустым. Её лучи, не теряя резкости, осветили стену за сферой фиолетово-белым сиянием.

— Отлично! — воскликнул Аркрайт, подбегая к выключателю и останавливая циклотрон.

Они снова стали свидетелями удивительно замедленного появления материи внутри алмазно-прочной оболочки стазисного поля. Когда приборы обрели полную вещественность, два учёных с интересом осмотрели их. Чёрная свеча звукозаписывающего устройства камертона осталась нетронутой.

— Звуковые волны не проникли внутрь корпуса, — резюмировал Аркрайт. — Обычно два камертона входят в резонанс на расстоянии десяти футов.

Два тонких золотых листа электроскопа плотно прилегали друг к другу.

— Рентгеновские лучи не произвели ни единого иона внутри барьера!

Показания термометра не изменились ни на долю градуса.

— Инфракрасные лучи обогревателя не проникли внутрь забарьерного пространства. Они просто обтекали его точно также, как это делают лучи света, сходились с другой стороны и расплавили свечу.

Быстро проявленная фотографическая пластинка оказалась прозрачной.

— Ультрафиолетовые лучи ртутной дуги не проникли внутрь ни в малейшей степени.

— Но разве они не должны были это сделать? — поинтересовался Грант. — Если оболочка разрушается и восстанавливается много раз в секунду, почему лучи света, тепла и рентгеновские лучи не прошли сквозь неё во время фазы выключения? Каким бы быстрым ни был цикл, электромагнитные лучи со скоростью 186 000 миль в секунду должны проходить сквозь барьер!

Аркрайт с усмешкой поднял палец.

— Грант, вы забыли одну вещь. Электромагнитные лучи сами по себе прерывисты. Квантовые формулы Планка доказывают это. Когда вы делите квант пополам, вы не получаете половину кванта. Вы не получаете ничего! Цикл этой оболочки достаточно быстр, чтобы разделить все кванты на части и, следовательно, погасить их.

В его голосе зазвучал триумф. В сложившихся обстоятельствах это было вполне естественно, хотя у Гранта настрой профессора вызвал улыбку.

— Ничто не проходит через эту оболочку колебательного стазиса!

— Думаю, вы правы, — признался Грант.

— Ничего, кроме, возможно…

— Чего? — спросил Грант, когда учёный вдруг замолчал. Затем его взгляд остановился на пятом приборе, побывавшим внутри барьера. — Кстати, Аркрайт, для чего там был барометр?

Профессор слегка отвлёкся от вдумчивых размышлений.

— Вы, наверное, заметили, — тихо сказал он, — что показания прибора ничуть не изменились.

— Это означает, что давление воздуха внутри барьера не изменилось. Но…

— Это означает, — прервал его пожилой учёный, — что внутри оболочки имеется пространство, содержащее воздух, пригодный для дыхания.

Грант задохнулся.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что собираюсь провести несколько минут внутри сферы! Я собираюсь стать первым человеком, посетившим другую Вселенную, полностью отрезанную от нашей Вселенной! Не будет ни звука, ни света, ни тепла, ни излучений, ни малейшего намёка на существование внешнего мира. Это, Грант, будет великолепный опыт!

— Я думаю, это просто безумие! — горячо запротестовал Грант. — И я думаю, что вы совершенно безумны, если допускаете такую мысль. Мы не знаем, что может произойти — возможно, в этом неведомом мире вас ждёт мгновенная смерть!

— Чушь собачья! — фыркнул профессор, ничуть не смутившись. — В частности, я хочу провести несколько экспериментов по телепатии между нами, разделёнными стазисной оболочкой. После того, как я окажусь внутри, вы возьмёте колоду экстрасенсорных карточек и выберете десять. Я выступлю в качестве реципиента и постараюсь перехватывать ваши образы, запоминая их, чтобы потом проверить. Мы всегда были хорошей телепатической командой, когда я был реципиентом, так что, если барьер не помешает, мы должны получить некий результат.

Грант нервно сжал руки.

— Аркрайт, в последний раз прошу, откажитесь от этой идеи. Это просто безумие…

— Грант, конечно же, учёный не должен действовать по наитию. Но сейчас у меня есть некая догадка, и я собираюсь воспользоваться ею во что бы то ни стало.

— Но циклотрон — он сильно гудел, когда мы запускали его в последний раз. Вы знаете, что он нуждается в ремонте уже неделю. Я…

— Хватит об этом! — резко оборвал его профессор. — Я всё ещё ваш работодатель. Как я сказал, так и будет! — Лицо его ассистента пошло краснымим пятнами, и голос Аркрайта тут же смягчился. — Извините меня, Грант. Мне не следовало быть столь категоричным. Но, поймите, я полон решимости довести дело до конца.

Грант беспомощно кивнул. Затем его глаза загорелись. Не говоря ни слова, он бросился в жилые помещения и вернулся с Линдой, домашней кошкой. Он посадил её на табурет рядом с пластиной-мишенью и погладил её мягкую шёрстку. Кошка замурлыкала и с довольным видом улеглась.

— Линда станет нашим подопытным кроликом, да? — ухмыльнулся профессор.

— Я настаиваю на этом, — твёрдо сказал Грант. — Зачем рисковать своей жизнью понапрасну? Если Линда выйдет из шара невредимой, мы будем знать, что вы окажетесь там в относительной безопасности.

Кошка не проявляла никакой обеспокоенности вплоть до того момента, пока не исчезла из виду, скрывшись за таинственной стеной стазиса. Пятнадцать минут спустя, когда ток циклотрона был отключён, кошка снова появился в футе от пола. Она приземлилась на лапы, явно озадаченная, но в остальном целая и невредимая. Потом села и принялась беззаботно вылизывать свою шёрстку.

— Вот и ты, — воскликнул Аркрайт. — Внутри этой стазис-оболочки так же безопасно, как и в кровати.

Грант уклончиво хмыкнул и помог профессору приготовиться к последнему эксперименту. После тщательных расчётов они наклонили трубку проектора так, чтобы катодный луч поднимался вверх под небольшим углом. Теперь он был направлен на пластину-мишень, установленную на коленях учёного, сидящего на стуле. Передняя часть его тела была защищена от возможных ожогов плотной асбестовой бумагой. Если согнуть ноги и наклонить голову, то до всех краёв мишени оставалось расстояние около фута.

— Всё готово! — с нетерпением воскликнул профессор.

Грант попытался придумать, что бы сказать такого ободряющего, но почувствовал ком в горле.

— Будьте осторожны! — наконец хрипло выдавил он из себя.

Именно в этот момент он понял, как сильно он ценит старого учёного. Их отношения были практически отношениями отца и сына.

— Не переживайте так сильно, пока я буду внутри барьера, — строго сказал Аркрайт. — Помните, что я могу в любой момент разрушить его, выведя мишень из фокуса. До свидания, Грант. Дайте мне полные пятнадцать минут — без обмана!

Грант крепче сжал рукоятку выключателя, бросил последний взгляд на профессора и замкнул контакты. Циклотрон разогнался до высоких оборотов и через несколько секунд трубка проектора ярко засветилась. Грант держал руку на выключателе и наблюдал, как скорчившееся за мишенью тело Аркрайта окутывает привычная мерцающая дымка. Затем внезапно он исчез, и Грант снова занервничал.

В соответствии с их планом, Грант подождал целую минуту, а затем провёл эксперимент с телепатией. Он взял первые десять карт из перетасованной экстрасенсорной колоды, по очереди концентрируясь на каждой. Во время их предыдущих совместных опытов профессору удавалось правильно назвать пять из десяти.

Закончив эксперимент, Грант взглянул на часы. Осталось десять минут! Затем закурил сигарету, сделал три затяжки и бросил её на пол. Он осторожно повернул голову, когда глубокий, ровный гул циклотрона, казалось, изменился. Игра воображения или нет? Могучая машина действительно нуждалась в ремонте и…

Он побежал посмотреть на циферблаты контрольных приборов. Что-то было не так! Повышенное напряжение указывало на то, что регулятор вышел из строя, позволяя электромагнитам вращаться без всякого контроля.

Побледнев, Грант потянулся к выключателю, и как только он это сделал, вой машины перешёл порог слышимости. Из аккумуляторов вырвался опустошающий поток энергии. Трубка проектора вспыхнула, как фонарь, и выпустила невероятно мощный луч на мишень внутри стазис-оболочки. Затем она внезапно погасла, из её недр раздался лёгкий звонкий хлопок.

Больше ничего не произошло, и Грант нажал на выключатель, вознеся благодарственную молитву за то, что взрыва удалось избежать.

Пульсация циклотрона стала затихать и, наконец, прекратилась совсем. Грант повернулся, чтобы помочь профессору подняться со стула. На этом придётся прервать эксперименты — до тех пор, пока не будет изготовлена новая трубка. Грант резко остановился, чувствуя, как по спине у него бегут мурашки. Учёный так и не материализовался!

С бешено колотящимся сердцем Грант, застыв в одной позе, простоял около минуты, выжидая и надеясь. Но то пустое место, где должны были находиться табурет, мишень и профессор, по-прежнему оставалось пустым. Он подошёл к невидимому шару и ощупал его. Он пытался осознать тот факт, что профессор находится в пределах досягаемости его рук, хотя и не мог видеть ни единого атома его тела.

Что же произошло? Грант попытался осмыслить всё это странное развитие событий. Последние показания мощности циклотрона составили около пятнадцати миллионов электрон-вольт. Неужели этот чудовищно мощный выброс энергии каким-то образом уничтожил мишень? Но тогда почему оболочка не исчезла, как это было в предыдущие разы, когда поляризованный луч больше не попадал на сенсибилизированный селен?

До этого момента Грант старался не паниковать. Он не мог до конца поверить в то, что только что произошла ужасная катастрофа. Он каждую секунду ожидал, что стазис-барьер исчезнет, как и положено, и профессор Аркрайт выберется наружу.

Но теперь в его голову пришла мысль, что сфера не собирается растворяться. Произошло нечто непостижимое и непредсказуемое, когда через установку прошла чрезвычайно мощная энергия. В результате стазис-барьер окончательно затвердел! А внутри оказался живой человек, отрезанный от обычной Вселенной, как будто погребённый в глубоком космосе!

Грант сжал в кулак дрожащую руку и резко постучал костяшками пальцев по невидимой оболочке.

— Аркрайт! — задыхаясь, позвал он профессора. — Аркрайт, с вами всё в порядке? Ради бога, ответьте мне!

Он поднял над головой два кулака и принялся бешено колотить по алмазно-твёрдой оболочке, крича изо всех сил. Когда на его руках появились синяки, он принялся пинать шар ботинками, пока кожа на них не лопнула. Не было никаких намёков на то, что заточённый в сфере учёный что-то слышит или может услышать.

Обессиленный, с помутившимся рассудком, Грант спустя некоторое время опустился на пол рядом с шаром. Он горько проклинал себя вслух. Почему он был настолько глуп, что позволил профессору осуществить его безумный план? И всё это время он знал, что циклотрон остро нуждается в капитальном ремонте и ему нельзя доверить стабильное обеспечение надёжного заряда!

Но все эти самообвинения были быстро вытеснены внезапной мыслью о том, что всё это означает. Профессор Аркрайт оказался заключён в непроницаемую оболочку без пищи и воды, и воздуха ему хватило бы на то, чтобы питать лёгкие в течение часа или около того. По истечении этого короткого время он должен был умереть! Стазис-оболочка стала бы его могилой! О более совершенной гробнице нельзя было и помыслить — ни света, ни тепла, ни звука, абсолютно непроницаемая!

Его гробница!

— Нет! Нет! — закричал Грант, вскакивая на ноги так резко, словно его вздёрнули вверх на верёвке. — Я должен вытащить его! Я должен!

В слепой ярости он атаковал шар всем, что попадалось ему под руку. Он бил по нему стульями, треногами, тяжёлыми щипцами. Когда он снова в изнеможении опустился на пол рядом с невидимой сферой, то обратил внимание на то, что стрелки часов неумолимо движутся. Прошёл уже почти час с тех пор, как учёный оказался заперт внутри сферы.

Грант закрыл глаза руками и попытался изгнать из головы образ Аркрайта, хватающего ртом воздух и умирающего внутри этого проклятого шара, в нескольких дюймах от своего ассистента. Но он знал, что этот образ был не полным. Ведь если психическое состояние Гранта было столь ужасным, то какие же душевные муки должен был испытывать профессор? Не могло быть ничего ужаснее, чем оказаться похороненным заживо, и именно такая участь была уготована Аркрайту.

— Я сейчас сойду с ума! — простонал Грант, держась за голову и раскачиваясь всем телом.

Потом резко вскинул голову.

— Я, должно быть, уже сошёл с ума! — сказал он себе почти спокойно. — Кажется, я слышу голос — голос Аркрайта!

Он замолчал и прислушался. Это сбивало с толку и казалось невероятным, но голос, казалось, что-то пытался сообщить ему. Ни словами, ни образами, ни каким-либо другим обычным способом. Казалось, это был мысленный голос… телепатия!

Грант почти перестал дышать.

Прежде чем поверить в то, что мысль может проникнуть сквозь барьер, Грант вспомнил, как Аркрайт высказал предположение, что мысль способна проникать через стазис-оболочку. Грант предельно сосредоточился, стараясь уловить сообщение. Оно не было произнесено вслух, но разум Гранта бессознательно облёк мысль в слова.

— Грант, я надеюсь, вы меня слышите, — произнёс телепатический «голос». — Я улавливаю ваше ментальное излучение с того самого момента, как стазис-сфера окружила меня, отрезав от остальной Вселенной. Мысль, и только она, смогла проникнуть сквозь стазис-оболочку. Следовательно, мысль не имеет колебательной природы. Она непостижимым образом передаётся по эфиру. Вот и всё.

Я знаю практически обо всём, что произошло, Грант, потому что читаю ваши мысли так же легко, как открытую книгу. Каким-то образом полная изоляция, в которой я нахожусь, настолько обострила возможности моего разума, что теперь он может воспринимать мысленные сообщения без всяких усилий. Не только ваши, но и всего мира или всей Вселенной! За последний час я настроился или услышал — называйте это как хотите — ментальные излучения разумов, находящихся на другом конце света. А также телепатические послания странного существа, находящегося где-то в космосе. Но сейчас это к делу не относится.

Мысленно я считывал показания циклотрона, в то время когда он вышел из строя и напряжение достигло пятнадцати миллионов электрон-вольт. В результате, Грант, стазис-оболочка стала настолько прочной, что создала перманентное искривление эфира. Вот почему она не растворилась, и вот почему она больше никогда не растворится!

Грант застонал и вздрогнул.

— Ваши бессвязные мысли доходят до меня, — продолжал телепатический голос, — вместе с болью по поводу моей судьбы. Поначалу меня всё произошедшее тоже немало шокировало, но я решил принять свою судьбу так стоически, как только смогу. Не вините себя, Грант. Мне осталось жить совсем немного. Мои лёгкие уже жаждут свежего кислорода в этом ужасном гробу. Я проведу свои последние минуты, прислушиваясь к мыслям учёных всего мира. Таким образом, я умру так, как пожелаю…

Мысленное послание изнутри шара внезапно оборвалось. Питер Грант продолжал сидеть рядом с невидимой могилой, в которой находилось медленно умирающее тело профессора Аркрайта. Ошеломлённый, едва ли понимая, была это галлюцинация или нет, Грант наблюдал, как быстро бегут секунды, отсчитывая последние минуты жизни погребённого в сфере учёного.

Удивительно, но Грант утратил страх сойти с ума в течение следующего часа. Почему-то «услышанные» им слова стали для него и утешительными, и спасительными. Но внезапно его пронзил всё тот же ужасный страх, потому что он снова услышал голос профессора Аркрайта!

Как такое могло случиться? Ведь прошло два часа!

— Грант! Грант! — казалось, это взывал его внутренний голос. — Боже, сжалься надо мной, ведь я не умер! Моё тело просто впало в коматозное состояние, а разум остался активен, как всегда. Я не могу умереть!

Жизненные силы имеют колебательную природу. А никакие колебания не могут проникнуть сквозь барьер. Понимаете? Моя жизненная сущность не может покинуть сферу! Я обречён жить вечно! Целую вечность я буду заключён в этой тесной Вселенной — без надежды на смерть!

Питер Грант сдавленно рассмеялся. Затем он потерял сознание и его разум перестал что-либо осознавать.

Но разум профессора Аркрайта…

© Перевод: Андрей Березуцкий (Stirliz77)