Исповедь Плейбоя - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Айя Субботина

Глава первая: Снежная королева

В основу романа легла исповедь реального «Плейбоя»

Все имена и названия изменены.

В целях художественной выразительности в историю добавлены вымышленные факты.

Глава первая: Снежная королева

— Это тебе, - Юра подталкивает через стол маленькую бархатную коробочку.

В «Полнолунии» играет оркестр, я пригубила шампанское и почему-то отпечаток помады на хрустале волнует меня больше, чем содержимое квадратного гробика. Ничего не могу с собой поделать - с десяти лет, когда отец подарил мне первый бриллиантовый кулон, все эти «обертки» для украшений похожи на тару для усопших. И даже в ушах появляется траурный марш, который почему-то сменяется маршем империи из «Звездных войн».

Мотаю головой.

Я не сплю уже тридцать девять часов и готова бодрствовать еще столько же, но, в отличие от моего тела, мой мозг уже начинает сдавать.

Юра ждет еще несколько минут, в перерывах между энергичным вбиванием слов в телефон бросает на меня заинтересованный взгляды. Потом сдается, открывает подарок самостоятельно и достает кольцо. Размер бриллианта до пошлости большой. Я смотрю на сверкающий камень и готова поклясться, что на каждой из множества граней пульсирующими сигналами маяков горит неприлично огромная сумма.

Так надо. Розановы к Шаповаловым. Деньги к деньгам.

— Хочешь меня утопить? – спрашиваю я, пока Юра надевает кольцо мне на безымянный палец.

Он явно не чувствует шутку.

— Я с таким булыжником точно пойду на дно, - расшифровываю неудачную шутку. Юра хмурится, но только потому, что кольцо мне явно велико. Одно неосторожное движение, взмах кистью – и какая-то другая девушка найдет свое сокровище. – Мне нравится.

— Врешь же, - и не думает обижаться мой жених. – Завтра отвезу тебя к ювелиру - поправит и будет, как влитое.

Еще до того, как мы выйдем из ресторана, он забудет об этом душевном порыве, а я не буду напоминать, не буду ничего переделывать и стану феей-крестной для незнакомки, которая найдет в луже три в одном: роскошное платье, дорогую свадьбу и сказочное романтическое путешествие. И еще останется на всякие мелочи.

— Мы завтра ужинаем с родителями, - на всякий случай напоминаю о том, что запланировали еще неделю назад. Юра, ожидаемо, забыл: смотрит такими глазами, как будто собирался отлетать на Марс, и мое вмешательство спутало все планы. – Нет, на этот раз – вдвоем.

Он обреченно кивает и тут же снова что-то строчит в телефон.

— Может быть, уже пригласишь ее за стол? – предлагаю я. Придушенная таблетками злость на секунду расправляет крылья, но я собственными руками приколачиваю их обратно к земле.

— Эвелина, хватит, мы же договаривались.

— Мы много, о чем договаривались. – «Например, о том, что ты будешь меня уважать».

Юра, наконец, понимает, что я в дурном настроении. Кладет телефон на стол с видом человека, заранее начихавшего на деловые переговоры, откидывается на спинку стула и делает широкий жест, предлагая мне озвучить все претензии.

Его любовница сидит где-то поблизости. Я не знаю, как она выглядит, как ее зовут и чем она занимается. Но наверняка это очередная стандартная красотка: третий размер груди, пухлые губы, длинные ноги, сумочка-подделка от «Диор» и искусственные ресницы. По призванию – хищница, по уровню интеллекта – инфузория туфелька. Юра находит их, снимает, красиво вертит недельку-другую, а потом отпускает на свободу с выходным пособием в виде какой-то побрякушки от «Пандоры».

О том, что родители нас сведут, мы знали еще в универе. Как в той присказке? «У вас товар, у нас купец, у вас красотка, у нас молодец». Мы не существуем отдельно от своих семей, мы просто продукт сексуальной жизни двух кланов и обязаны следовать непреложным законам.

Я встаю из-за стола, осматриваю зал. Столиков немного, но в вечер субботы все они заняты. Отсекаю несколько пожилых пар, несколько парочек, которые выглядят слишком влюбленными. За столом у окна явно ожесточенная баталия о бизнесе. А вот там, чуть левее, сидит дуэт из двух девушек. Усмехаюсь и иду к ним. Брюнетка еще пытается делать вид, что не замечает меня, но блондинка пялится во все глаза. Еще бы, наверняка впервые в жизни видит живого альбиноса. А вот с ее соседкой мы уже сталкивались. Три дня назад в цветочном салоне, где мы с мамой и тетей Лизой выбирали цветы для оформления свадьбы. Позже Юра забрал нас оттуда. За минуту успел найти новую жертву.

Господи, это даже не смешно.

— Ты просто носок, - говорю без вступления, и девица возмущенно вскидывает голову. Все, как я и предполагала, только вместо дорогих ресниц из норки у нее какое-то неаккуратно налепленное китайское барахло. Не могу удержаться и медленно, смакуя ее унижение и оторопь, отрываю одну, чтобы брезгливо бросить в ее коктейль. – Шаповалов не штопает носки. Он их надевает, носит – и выбрасывает в ведро. У носков нет имен. А ты даже не «Дизель».

Иду к выходу и обещаю себе, что хотя бы сегодня ночью попытаюсь – действительно попытаюсь! – уснуть.

Глава вторая: Плейбой

Инна звонит рано утром, нет еще и семи. На автомате нажимаю «ответить», бубню в трубку сонное приветствие, но глаза еще закрыты.

— Ты дома? – сразу переходит к делу Инна.

— Угу.

Вот каждый раз с ней так: приезжает ко мне, чтобы потрахаться, знает, что для нее я всегда безотказен и доступен, но все равно устраивает показательную ломку. Любит, чтобы я уговаривал, хоть прекрасно знает, что к себе домой я привожу только элиту. Тех, у кого на меня, сука, безлимитный абонемент.

— Никуда не уходи. Я буду через пару часов.

Мычу «хорошо» в ответ, радуясь, что у меня есть хотя бы еще сто двадцать минут, чтобы просто поваляться в постели.

Обычно я так рано не встаю: мой «рабочий день» заканчивается ближе к утру. Как раз сейчас должен бы ложиться. Но вчера я честно бездельничал, и расслаблялся в приятном одиночестве под пиво и футбол – обычное мужское времяпрепровождение. Тем более игра вышла, как по заказу: игроки рвали друг друга за мяч, и интрига сохранилась до самого свистка.

Откладываю телефон в сторону и еще с минуту лежу с закрытыми глазами, потом все же заставляю себя завести будильник на восемь. Отрубаюсь, кажется, еще раньше, чем доношу телефон до тумбочки.

Противное пиликанье раздражает и въедается в сонный мозг примерно, как работающий за стеной перфоратор. Точно уже восемь? Вроде только уснул.

Время на телефоне: 8:10. Я уже пропустил первый звонок. Хорошо, что умная техника знает повадки лентяев и названивает повторно, как надоедливая любовница.

Теперь точно надо вставать. Не могу позволить себе встретить Инну с сонной мятой рожей и запахом изо рта. А потому первым делом ныряю под душ – холодный, бодрящий, чтобы аж яйца в горох превратились. Я красивый засранец с хорошим тренированным телом и почти полным отсутствием волос на теле. Ни намека на пивное пузо, ни обглоданных ногтей, ни дырявых носков. Те, кто готовы платить за время со мной приличные деньги, хотят видеть рядом с собой породистого самца, готового не только поулыбаться идеальной улыбкой и поддержать беседу, но и способного оттрахать до состояния «я больше не могу кончать, да и вообще охрипла». Приходится полировать фасад, чтобы притягивать женское внимание и желание. А уж дальше дело техники и опыта.

Как раз успеваю проветрить квартиру и привести в порядок кровать – у меня просторная светлая студия в одной из новостроек. Куплена на заработанные деньги. Ничего экстраординарного, но тут поработал дизайнер - и когда мои денежные мешки на ножках заваливаются в гости, им приятно чувствовать себя в комфортной обстановке. Ни одна женщина уровня Инны и ее неразлейвода-подружки Лизы не придут в хрущевку или в барыжник, где вся мебель стоит дешевле, чем их недельные траты на маникюр.

Когда решу завязать со своим занятием – будет жаль съезжать, но это решенный вопрос, логическое завершение карьеры дорогой бляди, которой я и являюсь, только с восемнадцати сантиметровым членом и без силикона в губищах, сиськах и жопе. По той же причине и чисто из практических соображений не завожу дружбу с соседями по дому. Просто киваю, если сталкиваемся на лестничной клетке. Интересно, что они думают о парне, который сваливает куда-то ночью, а возвращается под утро? Наверное, что я хирург или парамедик, и работаю по ночам. В этом отношении мужчинам проще, потому что для моралистов идущая с ночного дежурства молоденькая медсестричка – почти наверняка блядь, а шляющийся до утра молодой мужик – сто процентов пахарь и «я у мамы гордость».

Обычно Инна не перезванивает после предупреждения о своем визите – сразу набирает номер квартиры в домофоне. Но сегодня делает исключение.

— Можешь спуститься? Мне тут кое с чем помочь надо. – Голос в трубке явно восторженный. Последний раз я слышал эти же нотки… ммм… когда они с подруженькой решили устроить мне тройничок.

Я морщусь, потому что те воспоминания не удалось утопить даже в бутылке водки. Лихорадочно пытаюсь придумать пути отступления на случай, если не ошибся. Можно сказать, что простыл или что подозреваю ветрянку.

Блядь, Руслан. Они же ВИП, этих баб трахать нужно без всяких «нет» - красиво или не очень, смотря как им приспичит.

— Ты где? – Сую ноги в кроссовки.

— Внизу. На стоянке.

— Две минуты.

Колесо что ли пробила?

Набрасываю толстовку – октябрь еще радует теплом, но утром уже по-осеннему холодно. Быстрым шагом, почти бегом, спускаюсь по лестнице – второй этаж, лифт ни к чему.

На улице ветрено, да еще и мелкая изморось сеет. На ходу застегиваю молнию на толстовке. Хотел встретить дорогую гостью с голым торсом – она прется гладить меня, словно статую Давида в музее – но, видимо, придется отложить. Реальные болячки ни к чему. Да и не люблю я валяться с соплями, до кислой отрыжки накаченный горячими лимонными чаями.

Инна машет рукой, стоя возле огромного черного «Рендж-Ровера». Зачем ей этот вездеход? Последнее время ездила на своем «мерине» и радовалась, что наконец-то нашла машину мечты.

Глава третья: Плейбой

В чем прелесть подобных отношений – я почти всегда знаю, чего хочет клиентка… ладно, пусть будет партнерша. Впрочем, иногда встречаются «звезды» из разряда «барышня легли и просят», которые считают, что, если они заплатили за услуги ебаря, так можно лежать и в потолок плевать, а уж мужик пусть хоть на голове стоит, а барышню до оргазма доведет. У меня такая клиентка была только раз, и по итогу все закончилось благополучно, в том смысле, что оргазм достигнут был – и даже дважды, но уж сколько раз в процессе мне хотелось просто встать, вернуть ей все с процентами, послать на хуй и свалить…

Мы идем ко мне в квартиру. Со стороны наверняка кажемся счастливой парочкой, застигнутой погодой врасплох. И это правильно – женщина со мной должна чувствовать себя желанной и особенной. Никому не хочется знать, что ее трахают на отвали, из-под палки, иногда буквально заставляя себя улыбаться или отпускать комплименты разной степени откровенности.

К этому надо привыкнуть.

Наверное.

Я не могу до сих пор.

— Я бы выпила, - подмигивает Инна и скрывается в ванной.

Она предпочитает итальянские вина. Само собой, у меня в запасах есть подходящая бутылка: Le Stanze del Poliziano. Открываю и разливаю по бокалам – несколько минут на то, чтобы вино подышало. Инны все еще нет. Что ж, оно и к лучшему. Да, обычно я следую желаниям клиенток, но иногда делаю так, как нужно мне. Благо, за время работы научился практически безошибочно угадывать состояние клиентки, когда ее слова – вовсе не то, к чему следует прислушиваться.

Дверь в ванную даже не захлопнута – полуприкрыта. Толкаю ее ногой. Инна в душевой кабинке, запрокинула голову к льющемуся потоку воды. Замечает меня и встает, уперев руки в бока. Она нисколько не стесняется своей наготы – все еще уверена в собственной неотразимости.

Показываю бокалами, чтобы открыла дверцу. Инна повинуется, принимает вино, делает глоток.

— Да, как раз то, что нужно. Знаешь, как угодить мамочке.

Едва сдерживаю кислую мину на лице.

Это ее «мамочка» практически вгоняет меня в ступор. Ненавижу этот ее фетиш. Но Инна хочет только так, всегда одно и то же. И к этому тоже невозможно привыкнуть.

Иногда, как сейчас, нужно просто выключать мозг. Пройти через потайную дверь в башке в ту темную коморку, где есть рубильники от всех чувств, отыскать нужный и вырубить недрогнувшей рукой. Главное, что у меня – ВИП. А за тот подарок под моими окнами, чего уж там, она может просить все, и я должен драть Инну, даже если меня тошнит от ее обвисшей груди. Хоть с грудью у Инны более-менее порядок.

Проблема в том, что это ее «мамочка» для меня – как удар ремнем по роже, от которого никогда, даже если готовлюсь, не получается прикрыться. Потому что у нее такой же цвет волос и примерно такое же сложение, и она точно так же упивается тем, что ее, уже немолодую и потрепанную, ебет красивый кобелина.

— Иди к мамочке, - еще один хлесткий удар, и я нервно сглатываю.

Мне нужно десять секунд, чтобы отыскать тот чертов рубильник.

Инна протягивает бокал, забираю его и отставляю на край раковины. Знаю, что она ждет, поэтому перешагиваю порог душевой кабинки, забираюсь к ней, как есть – в джинсах и футболке. Она явно довольна, но ей нужна игра, чтобы настроиться на нужный лад. Сейчас удивленно скорчит губы, сделает вид, что хотела что-то традиционное, миссионерское, то, что я называю «офисный перепихон». На самом деле она хочет именно это: жесткий трах в душе, иначе бы не полезла в воду со свежей укладкой.

Я разворачиваю ее к себе задницей, толкаю на стекло и запускаю руку между ног. Инна охает и подается ко мне задом, елозит, когда я глубоко проникаю в нее пальцами. Никаких долгих прелюдий, никаких нежностей. Она сама помогает мне стащить джинсы, сама наклоняется поудобнее, чтобы я мог войти на всю длину. Вода из душа хлещет нам на головы, отвлекает, разбрызгивается за пределы кабинки.

Вопреки расхожему мнению, думать о другой бабе, чтобы со вкусом отыметь ту, что сейчас перед тобой, – полная херня. Трахаешь клиентку – будь добр думать только о ней. Те, кто к сорока годам сколотил собственные финансовые империи - ушлые и хваткие, и чувствует подлог, иначе никогда не вскарабкались бы так высоко. Ну и некоторым еще тупо прикольно, когда их жарят, глядя глаза в глаза, а попробуй думать о Саше Грей, когда перед тобой вот такая вот Инна.

Поэтому, либо член стоит и работает без всяких сантиментов, либо вали из профессии, где никому нафиг не нужен твой богатый внутренний мир.

Инна терпеть не может презервативы – использует противозачаточные. А меня, как собачонку к ветеринару, раз в месяц записывает к своему знакомому врачу. Он точно не сделает липовую справку, да мне бы и в голову такое не пришло. В агентстве у нас обязательные медицинские комиссии, как, блядь, у олимпийцев, но Инна любит все делать по-своему.

Я трахаю свою ВИП со знанием дела, подстраиваясь под ее дыхание и стоны.

Это моя работа, и я делаю ее хорошо.

Потом, кутаясь в теплый халат, она отдыхает на диване, а я все же берусь готовить завтрак. Голодный как зверь. Футболка и джинсы остались в ванной, на мне только боксеры – Инне нравится наблюдать за тем, как я двигаюсь. Краем глаза ловлю, как она изредка запускает руку себе между ног.

Глава четвертая: Снежная королева

За трое суток я все-таки поспала. Если это так можно назвать. Там полчаса, тут пять минут. В общей сложности часа четыре. Меня давно не берет ни мантра, ни йога, не помогает музыка и прочие шарлатанские методы расслабиться и отправиться к Морфею. Я могу часами лежать в постели, глазеть в потолок и насиловать свой мозг, считая овец, чтобы сомкнуть глаза минут на тридцать. Но это если очень повезет, потому что, как правило, мой сон длится четверть часа от силы.

У меня – инсомния. По-простому – бессонница. Но кому же понравится болеть какой-то простой и скучной бессонницей? Зато так много людей удивленно открывают рты, когда в ответ на происхождение кругов под глазами я отвечаю: «У меня просто хроническая инсомния». Некоторые думают, что это заразно и непроизвольно начинают сторониться, другим хватает ума хотя бы погуглить.

Это началось, когда мне было шестнадцать. Просто так, без причины, без патологий. У меня не было никакого стресса, я ни обо что не билась головой. Просто готовилась к вступительным экзаменам и в какой-то момент осознала, что пошли уже третьи сутки, как я штудирую учебники без потребности сделать перерыв на сон.

И с каждым днем становилось все хуже, пока не дошло до того, что я начала выпадать из реальности. Тело бодрствовало, мозг выключался. Когда меня в пижаме и домашних тапках поймали, бредущую от ворот нашего дома в сторону шоссе, отец сказал, что нужно лечить. Кажется, меня показали всем специалистам на свете, сделали все существующие тесты. Мать даже возила к шептухе в таежную глубинку, но ничего не помогало. Ничего, кроме двух баночек с таблетками, которые восемь лет были моими верными помощницами и постоянными спутницами.

Но последние две недели и они начали работать вхолостую.

— Эвелина, солнышко, - чувствую теплую сухую руку матери поверх своей ладони на столе. – Все хорошо?

Я моргаю, осматриваюсь и вдруг ловлю себя на том, что опять сижу в «Полнолунии» за тем же столом. Первая мысль пугает своей пронзительностью: неужели снова «выпала»? Мысли вязко перетекают одна в другую, как разноцветные пузыри в масляном светильнике. Один психиатр научил меня, что в таких случаях самое первое и важное – найти якорь, какую-то делать, которая подскажет, что этот день отличается от того, на который похож. Или что это в самом деле один и тот же день. Звучит странно, но для человека, который восемь лет путает день и ночь, это вопрос жизни и смерти. Пока я понимаю, что контролирую реальность, она не сбросит меня с поезда. А как только заблужусь в календаре – мои мозги спекутся, словно тесто в оставленной без присмотра вафельнице.

Мне срочно нужен якорь. Что-нибудь, что не повторяет вчерашний день. Слава богу, сейчас все просто: Юра в другом костюме и на этот раз при галстуке. И вино красное, а не белое. Пытаюсь взять бокал, но пальцы промахиваются, потому что зрение до сих пор четко не сфокусировано. Бокал переворачивается, алая лужа растекутся по белоснежной скатерти, раскрашивая вышитые вручную цветы.

— Все хорошо! – излишне громко говорит Юра.

У матери такое обеспокоенное лицо, что мне в который раз противно от себя самой. Все же можно свести к ерунде, стоит открыть рот и выдать дежурную ложь. Сказать, что я чертовски устала на репетиции, что у меня новые пуанты и они адски натерли ноги. Господи, да что угодно, в конце концов, покраснеть и сослаться на то, что у нас с Юрой медовый месяц начался на две недели раньше свадьбы.

Но я не умею врать.

Поэтому просто смотрю на нее, и мы без слов понимаем друг друга. Мама опускает ладонь мне на колено, легонько сжимает и пытается быть сильной, как она думает, за нас двоих.

Появляются официанты, администратор. Нас вежливо просят пересесть за другой стол.

— Эвелина, какого хрена? – Пока наши родители рассаживаются на новом месте, Юра берет меня за локоть и подтягивает к себе, как будто для поцелуя. – Зачем этот спектакль?

Я ничего не говорю, пытаюсь освободиться от его хватки, но его пальцы только крепче сжимаются.

— Хочешь, чтобы отец опять сделал мне выволочку, что я не интересуюсь здоровьем собственной невесты?

— А ты интересуешься? Правда?

— Обязательно быть такой сукой? – Он смотрит на меня сверху вниз.

Высокий, стройный, в костюме на заказ. С глазами цвета дикого пляжа: темно-зелеными с мутной синевой, в которые мне всегда хотелось нырнуть. Мы вместе уже три года, один из которых пытаемся жить под одной крышей, но я до сих пор каждый раз попадаюсь на этот взгляд.

Любимый Юра. Чей угодно, только не мой.

Его предложение руки и сердца прозвучало примерно, как: «Эвелина, ты же понимаешь, что нас все равно поженят, давай сделаем родителям приятно».

Позже я узнала, что его отец на радостях ввел Юру в совет директоров и сделал его доверенным лицом своего фонда.

Не знаю почему, но я до сих пор не могу отделаться от ощущения, что мой любимый мужчина поимел меня «на сухо» без прелюдии.

— Эвелина, я тысячу раз предлагал тебе съездить на курорт или на какое-нибудь СПА, - пытаясь погасить злость, заводит шарманку Юра. – Я говорил, что устрою любого врача на любом конце света, отрою любые лекарства. Я, блядь, просто не знаю, как еще тобой интересоваться, чтобы ты перестала каждый раз делать вид, что жить со мной в одном доме – худшая пытка из всех, что придумало человечество.

Глава пятая: Плейбой

— Ну и чего ты ее не снял? – говорит Сашка, глядя вслед уходящей красотке, которую я только что матами послал к ее ненаглядному.

Он – мой «коллега», но изредка подрабатывает барменом, потому что в агентстве его услугами пользуются не особо часто. Сашка – заднеприводный. У него есть «жена» - парень, с которым он живет уже примерно три месяца, и у них типа_любовь. Но при этом у них никаких проблем с тем, что Сашка кормит семью, время от времени давая трахать свою жопу другим мужикам. Я не судья и не Мистер нравственность, но, глядя на эту сладкую парочку, хочется выразиться словами медвежьей мудрости: «Это неправильные пчелы, и они делают неправильный мед».

— Потому что у нее на лбу написано: «Люблю своего мужика», - отвечаю я, опрокидывая в себя еще рюмку текилы. Слизываю соль с кожи между большим и указательным пальцем и бросаю взгляд на телефон.

Сегодня вечер субботы. Юля уже должна быть дома. И обычно она звонит мне около восьми. Если я свободен – приезжает и иногда остается до утра. Но уже половина десятого, а от нее нет даже сообщения. Именно сегодня, когда моя рыжая Юлька нужна мне, как снотворное, ее просто нет. И некому заглушить проклятое «Иди к мамочке» в моей голове.

Сашка молча наполняет стопку еще раз, укладывает ладонь на стойку и ведет ею в мою сторону. Приоткрывает и говорит:

— Тебе это явно нужно, чувак.

Синяя капсула. Он щелчком подталкивает ее поближе. Зажимаю подарок пальцами, рассматриваю и вдруг соображаю, что уже два часа накачиваюсь текилой практически на голодный желудок, и меня ни капли не проняло.

— Я не торчок, ты же знаешь.

— А я тебе и не предлагаю дурь.

Сашка почти обижается. Он вроде и не слащавый, но вот смотришь на его ужимки, на то, как рожу корчит или глазами стреляет, и сразу понятно – стопроцентный пидор. Но в принципе он единственный, с кем я могу разговаривать, когда у меня начинается депра.

— И всякое дерьмо я тоже не глотаю.

— Это, - он кивает на пилюлю в моих пальцах, - краски. Хорошие дорогие краски. Выпиваешь – и через полчаса жизнь прекрасна и удивительна. У тебя профессиональное выгорание, Руслан. Всех иногда кроет и всем иногда нужен парк аттракционов.

Профессиональное выгорание? Он серьезно сказал эту хуету?

Я все-таки немного пьян, потому что собственный вязкий смех раздается в ушах с секундной задержкой. И вслед за ним на экране возникает имя: Рыжая.

— Юлька, ты где? – Я почти не разбираю ее слов, потому что они тонут в грохоте музыки на заднем фоне.

— У подружки День рождения, - кричит она. И уже не мне, а кому-то в сторону: - Да, буду, еще, то же самое!

— Ты бухаешь там что ли?

— Я провожу время с подругами.

Рядом с ней басит мужской голос, и я практически впечатываюсь ухом в трубку, чтобы разобрать хоть пару слов. Но это бесполезно, конечно же.

— Руслан, я перезвоню. Не скучай, красавчик.

Она отключается раньше, чем я успеваю сказать, что уже тысячу раз просил не называть меня «красавчиком». Зато у меня есть повод перезвонить, но Юля не отвечает. А я никогда не набираю один и тот же номер два раза подряд.

Тяжело сказать, что мы с Юлькой такое. У химеры из секса без обязательств, односторонней любви, старой дружбы и агонизирующего кучу лет развода нет и не может быть точного названия. Мы познакомились на третьем курсе. Она меня сразу сожгла. Одним взглядом посадила на поводок. Я тогда полгода вообще, как чумной ходил – света белого из-за своей Юльки не видел. Сделал предложение, она согласилась. Мы поженились. Полгода жили душа в душу на съемной квартире. А потом она как-то за ужином сказала, что наш брак ее обременяет, не дает развиваться. Что, мол, она как птица, которую не отпускают в теплые края. Сказала буднично, жуя приготовленный мною ужин. У нас не было детей, мы не успели нажить никакое совместное имущество - и через месяц развелись.

И начался лютый пиздец. Потому что Юльку поперли с подработки, она осталась без денег и никуда не могла съехать с квартиры, которую со своих скудных доходов оплачивал все-таки я. Мы были в разводе, но регулярно сталкивались в универе и возвращались в одну квартиру, ужинали за тем же старым пошарпанным столом, ели из тех же щербатых тарелок, а потом трахались на том же скрипучем продавленном диване. И примерно через пару месяцев такой жизни Юлька сказала, что теперь ей нормально.

Кладу синюю пилюлю на язык и запиваю текилой.

— Может, такси? – интересуется Сашка, когда видит, как я похлопываю себя по карманам в поисках ключей.

Поздно – я уже нашел. Он что-то кричит вслед, но мне по фигу. Раз уж Инна до сих пор ебет мои мозги, то я хотя бы попытаюсь выветрить ее из себя, выжав максимум из своего «подарка».

Врубаю музыку погромче, завожу и минуту просто выстукиваю ритм любимой песни большими пальцами по рулю. Я не пьяный, хоть концентрация алкоголя в моей крови точно тянет на залет с ГАИ. Но принципиально все равно. Главное, без приключений добраться туда, где можно дать по газам.

Глава шестая: Снежная королева

Есть только одна причина, почему девушка вроде меня без приглашения садиться в машину к незнакомцу.

Я бесконечно одинока и еще более бесконечно мертва.

Я как будто тело на холодной стали: едва дышу, едва чувствую свои конечности и не могу говорить, но по-глупому надеюсь, что хоть кто-то сжалится и всадит мне в вену пару кубиков адреналина.

Грудь мужчины тяжело поднимается и опускается, крохотная насечка на кончике дула то и дело «забирает» тонкий свитер. Мои руки совсем не дрожат, в голове предельно пусто, как будто Юра выпотрошил меня окончательно, вскрыл своим безразличием и перешагнул через все, что из меня вывалилось: гордость, нежность, потребность просто хотя бы немного, самую маленькую капельку, быть необходимой.

Ладонь незнакомца у меня между бедер: крепкая, немного шершавая, наглая. Я пытаюсь сжать колени, но он стискивает бедро еще сильнее. Мы словно играем в «переупрямь меня», и впервые в жизни глубоко во мне что-то громко лопается, хрустит, как сломанные кости и, наверное, болит примерно так же.

Машина окончательно останавливается, лишь чудом не влетев в кювет. Музыка пытается перекричать шум дождя. В салоне слишком громко пахнет цитрусами и перцем. Голова кружится, кровь поднимается вверх по венам и гейзером стреляет в щеки.

Пистолет вываливается из моих ослабевших пальцев, и я инстинктивно шарю ладонью по дверце, чтобы до упора опустит стекло. Вместе с косыми струями в ноздри врезается запах дождя, озона и мокрой зелени.

— Раздвинь ноги, - слышу его немного вязкий голос.

Мне просто нужен адреналин. Два-три кубика ударом шприца в застывшую сердечную мышцу. И триста вольт сразу после.

Приподнимаю бедра, нервно тяну платье вверх до самой талии и широко развожу колени. Его пальцы у меня на белье: один точный, как работа снайпера, нажим – и моя голова беспомощно свешивается через открытое окно. Дождь бет по губам, размазывает слезы.

Я как будто под гильотиной: одно неверное движение – и стекло отсечет мою несчастную голову и, может быть, тогда я, наконец, высплюсь.

— Еще сильнее, - прошу в ответ на игру его пальцев по влажному шелку, но ему явно не нужны подсказки.

Подушечку пальца сменяет ноготь: царапает совсем немного, но этого достаточно, чтобы мое тело взмолилось о разрядке.

Почти хочется, чтобы незнакомец отодвинул белье, смахнул то немногое, что осталось от стыда, но я взрываюсь быстрее, чем успеваю озвучить это иррациональное желание.

Быстро, тяжело, как будто со всего размаху приземлилась на высоковольтную линию. Удовольствие режет меня, как бумагу, без остановки шинкует на тонкие полоски. Напряжение накатывает – и отступает, оставляя терпкую усталость насыщения.

Я прикрываю глаза и с опаской вслушиваюсь в частые удары собственного сердца.

Значит, все-таки живая.

Я медленно расслабляюсь. Это не то чувство, которое накатывает после хорошего секса с любимым человеком или хотя бы хорошим любовником. Это темная плотная ткань, брошенная на костерок боли. Он не погаснет сразу, он еще какое-то время будет агонизировать, пытаться выжить, разгореться на последних глотках кислород, но все равно умрет.

Я поздно пришла в танцевальную студию, и меня взяли только потому, что капризная дочка Розанова в четырнадцать лет решила, что хочет стать балериной. И мне было стыдно рядом с шестилетками, поэтому меня, тоже не без папиного участия, поставили к моим одногодкам. Они смотрели на мои неуклюжие попытки повторять сложные упражнения и смеялись в кулаки, потому что смеяться с лицо не посмел бы никто. Помню, как на одном из занятий я решила показать всем, что и белые лабораторный крысы чего-то да стоят. Не помню, что это было – неудачное па, поворот? Я вывихнула лодыжку. Боль была адская, и я никак не могла расслабиться, не могла думать ни о чем, кроме острой пульсации в костях, которая меня убивала. У меня не было сил даже плакать: я просто скулила и просила сделать что-то, чтобы боль ушла. Мать настояла - и мне сделали укол каких-то быстродействующих обезболивающих. И боль притупилась, из острого кактуса превратилась в плюшевое сердечко-подушку. Это была временная мера, не укол коктейля фармакологической промышленности, а чистый самообман. Когда через несколько часов действие укола прекратилось, я в полной мере осознала, что такое едкая боль, сторицей отбирающая свое. В двойном размере, с процентами.

Впервые с тех пор я позволила себе эту слабость еще раз. Сделала укол самообмана, набросила розовый плед на осколки собственного сердца. Завтра, когда все вернется на круги своя, я соберу из них слово «Безразличие».

— Будешь? – Мужчина протягивает мне прикуренную сигарету.

Искушение попробовать велико, но для одного вечера, пожалуй, все же хватит саморазрушений.

Отрицательно мотаю головой и, не стесняясь, не пряча взгляд, рассматриваю своего «водителя». Он красивый: не аристократическая красота, выписанная умелой рукой мастера резкими взмахами резака, как у Юры, а типовая красота с журнальной обложки. Нужный тон загара, правильная полнота губ, ровный без изъянов нос. Выгоревшие до золота волосы, темные только у корней. Намек на тень щетины по контуру правильного, немного тяжелого изгиба челюсти. Он все время немного щурится, как будто плохо видит, и именно из-за этого прищура тяжело угадать цвет его глаз. Кажется, светло-карие, с карамельной дымкой.

Глава седьмая: Плейбой

Она подвозит меня до дома и, не спрашивая разрешения, первой входит в подъезд.

— Останешься на ночь? – интересуюсь я, приглашающим жестом открывая для нее дверь.

Молча переступает порог, выскальзывает из туфель и сразу, как кошка, находит нужный ориентир. Идет через всю студию, на ходу стаскивая платье с тонких плеч. Наваливаюсь спиной на дверь, делаю глоток все еще обжигающе горячего крепкое кофе, который Снежная королева купила в том же супермаркете, что и свои чулки.

У нее красивая фигура, но мяса на костях явно маловато. Телесный кружевной комплект из тех, что не просто дорого, а очень дорого. В этой херне я неплохо разбираюсь, потому что Инна иногда любит таскать меня на шоппинг, наслаждаясь тем, как девчонки-консультанты пускают слюни на ее песика. Вот только на Инне все дорогие носовые платки смотрятся примерно так же, как на корове – седло. А Снежная королева будет хороша и в трусах за сто рублей с раскладки на рынке.

Делаю еще глоток, морщусь, потому что спек язык, и с любопытством иду за своей гостьей. Она уже в душе: цепляет края трусиков большими пальцами, немного приспускает и ведет бедрами. Ткань стекает по белоснежной коже, обнажая тугую высокую задницу.

— Поможешь? – Смотрит на меня через плечо, сбрасывая бретели бюстгальтера.

Отводит волосы со спины – и я просто столбенею.

У нее татуировка – почти на всю спину. Чернильная цепочка стекает с ключиц по позвоночнику, и нанизанные на нее два ловца снов застыли в совершенно фантастической динамике. Я подвигаюсь ближе, словно, блядь, загипнотизированный, и ловлю себя на том, что дую на эти перья на коже, в надежде увидеть их полет и мягкий перестук бусин на кожаных шнурках. Пальцы сами тянутся расстегнуть крючки, и последний клочок одежды на ней падает вниз. Слежу за его быстрым полетом – и натыкаюсь на еще одного ловца, на этот раз – на внешней стороне лодыжки. Рисунок меньше, нежно-розовый, какой-то совершенно девичий, на полном контрасте с тем, что растекся по узкой спине.

Пальцем повторяю линию чернил, обвожу контур сначала одного, потом другого круга, спускаюсь до копчика – и Снежная королева ныряет в душевую кабинку. Волосы намокают сразу: она откидывает их назад и подставляет лицо под струи.

«— Хочешь, твоим буду?

— Не хочу».

На хер.

Понятия не имею, сколько она торчит в душе, но я успеваю выхлестать обе чашки кофе, которые сварил и для нее, и для себя. В голове проясняется, и я даю себе клятвенное обещание больше никогда и ничего не брать из Сашкиных пидорских рук. Уже сейчас виски начинают пульсировать отголосками будущей боли. Как гроза: на горизонте уже режут молнии, но грома еще не слышно. На всякий случай закидываюсь двумя таблетками обезболивающих.

— Тебе нужен кот, - слышу голос в спину.

Снежная королева взбивает руками влажные после душа волосы. Уже одета и обута.

— Мне никто не нужен.

Она пожимает плечами, берет ключи от моего «Ровера».

— Я возьму. Утром водитель пригонит под окна.

Честно – мне вообще плевать. Днем радовался тачке, как ребенок, а сейчас как будто выжгло все. Хоть это проклятое «мамочка» перестало звенеть в ушах. Теперь там звуки вот этой сучки: сдавленный стон от оргазма, вибрация тонкого тела под моими пальцами.

Есть две правды, обе из которых я без сожаления собственными руками сбрасываю в пропасть на острые камни.

Я хочу трахнуть эту девчонку. Хочу поставить ее раком и просто выебать так, чтобы она своими криками раз и навсегда заглушила все дерьмовые «мамочки», «котики», «зайки».

И второе – хочу увидеть, как она улыбается.

Шальная мысль взять хотя бы номер телефона толкает меня к двери, которую Снежная королева оставила открытой. Но я стопорюсь, потому что замечаю пару сотенных долларовых купюр на стойке для обуви.

Меня просто рвет. В клочья. До состояния полного дна, которое я только что со свистом пробил и продолжаю падать дальше.

Сминаю деньги в кулаке, выхожу на балкон. Девчонка как раз собирается сесть в мой «Ровер». Привлекаю ее внимание свистом, жду, пока задерет голову, и бросаю скомканную в плотный шарик подачку.

Снежная королева уезжает, не сказав ни слова.

Я усаживаюсь на балконе, расслабленно вытягиваю ноги и выкуриваю еще пару сигарет.

Ненавижу вот такие судьбоносные встречи, и уже проклинаю себя за то, что не вышвырнул ее за первым же поворотом. Это все синяя пилюля - и теперь, когда действие «красок» потихоньку рассеивается, я вдруг остро осознаю, что сегодня на той мокрой и скользкой как лед трассе я чуть было не угробил свою жизнь. Просто так, ни за что, потому что позволил себе непростительную слабину, забыл, что я такое и где мое место. Одна расфуфыренная гонористая Цацка – не повод думать, что я могу стать кем-то другим. Для меня у Судьбы выписан персональный неразменный волчий билет. И мне не откупиться от него парой выброшенных в окно банкнот.

Глава восьмая: Плейбой

Два месяца спустя, сентябрь

— Ты встречаешься и с ней тоже?!

Истерические нотки в голосе Дианы режут слух, и я брезгливо морщусь.

Терпеть не могу припадки не очень красивых и не очень свежих женщин «немного за сорок». Особенно тех, кто почти ничего не добился в жизни, даже если они каждый день вставали с мыслью, что строят блестящую карьеру и находятся в полушаге от успеха. К сорока годам каждая вторая, оглядываясь назад, «внезапно» понимает, что у нее ничего нет: ни мужа, ни детей, ни статуса. А любимая работа, на которую угроблена вся молодость и лучшие годы зрелости, в любой момент может дать под зад ногой. И в офисе или школе, или в банке ничего не изменится, если один исполнительный винтик заменят другим, только более новым и усовершенствованным. В сухом остатке у таких как Ди и ее подружка Кристина - только отсутствие личной жизни и разбитые в хлам нервы. Но и среднему классу нужна сказка. Как говорит наша Рабовладелица: именно пролетариату больше всего хочется зрелищ. Поэтому Дианы, Кристины, Тани и Мани платят за любовь таким, как я – непременно красивым, умным, обаятельным, с полным комплектом тренированной мускулатуры и в трусах от «КК». Они платят за красивую фальшивку, за пузырек с самообманом, а потом, когда пить больше нечего, винят стекляшку за то, что принимали не по рецепту.

Вот поэтому я не люблю «долгоиграющих» клиенток. За редким исключением рано или поздно все придумывают любовь, и каждая считает, что именно ей суждено стать камнем, о которые разобьется корабль моей беспутной жизни. Заблуждение – самый сильный яд.

— Прекрати, пожалуйста, - спокойно говорю я, нащупывая телефон в кармане брюк.

— Ты же… - Диана цепляется себе в волосы, смотрит на меня лихорадочным безумным взглядом. – Как ты мог - и с ней… и со мной. С нами обеими.

— Ничего личного, Ди, просто работа.

Четыре месяца назад Диана заказала меня на офисный корпоратив и, как это часто бывает, имела неосторожность проболтаться о моей профессии своей закадычной подружке, которая положила на меня глаза через секунду после того, как я ей улыбнулся. От откровенных заигрываний ее в тот вечер удержало только то, что я уже был куплен. Не знаю, какими правда и неправдами Кристина выпытала у Дианы мои данные, только на следующий день я уже драл ее у стены и хорошо отыгрывал роль доминантной скотины. У всех женщин свои причуды. Ди любит, чтобы с ней сюсюкались, как с маленькой целкой, Кристина любит делать жесткий горловой минет, и когда я называю ее «моей блядью». Если эти Синие чулки когда-нибудь найдут себе обычных любовников или мужей, обе будут фальшиво стонать в постели, изображая добропорядочных матрон. И будут пытаться кончить, представляя меня вместо пыхтящих сверху Пивных животов.

Диана непонимающе хлопает глазами, зачем-то перечисляет все разы, когда я приезжал к ней, и все разы, когда ее лучшая подружка была занята по воскресеньям. Я даю минуту выговориться, но все-таки достаю телефон.

— Все, хватит, - хладнокровно обрываю ее замешанный на экспрессии поток эмоций.

Грубость неприемлема, а безразличие – в самый раз.

— Ты уходишь? К ней?! – орет Диана, когда я переступаю через порог.

Даже не поворачиваю голову, набираю номер Алены и сухо говорю:

— Больше никаких встреч с Дианой. Никогда. Я для нее недоступен. И Кристину тоже вычеркни. Обе задолбали.

— Отдаешь «кормушки»? - посмеивается циничная зараза Алена.

— Избавляюсь от «влюбляшек».

— О, сочувствую, - хмыкает она. Это что угодно, но точно не сочувствие. – Кто-то правда верит, что вы, ребята, можете влюбляться?

— Ну не все же знают, что мы бездушные продажные ублюдки в масках очаровательных Принцев.

— Когда-нибудь я накоплю денег и куплю тебя на всю ночь, - говорит она с театральным придыханием. – И отомщу за всех Диан и Кристин.

— Прости, Колобок, больше никакого среднего класса. Официально перехожу в Высшую лигу.

— Какой же ты все-таки урод.

Да, вот такой вот я урод. Но красивый и дорогой.

Диана выбегает вслед за мной на улицу, догоняет у самой машины и неистово бьет кулаками по спине. Лариса настаивает, чтобы все, а не только девочки, приезжали на «заказы» в сопровождении охранника. На случай, если клиент окажется буйным, поднимет на девочку руку или откажется платить. Но если с девочками все понятно, то большинство парней отказываются от такой защиты. По понятной причине.

Я перехватываю Диану за запястья и встряхиваю. Она не сразу, но успокаивается и начинает бормотать слова прощения, как будто это я – оскорбленная невинность. Мне на хрен не сдались ее извинения, и ее слезы тоже. Поэтому я делаю то же, что и всегда – просто отталкиваю ее обратно на тротуар и возвращаюсь к машине. Зачем-то смотрю в зеркало заднего вида и проклинаю все на свете, потому что во мне нет ни капли жалости или сочувствия к той женщине, которая медленно оседает на колени в засыпанную листьями лужу.

Глава девятая: Снежная королева

— Улыбнись, Ви, - шепчет мне на ухо Юра, когда мы выходим в круг для танца новобрачных. – Мать уже дважды спрашивала, какая кошка между нами пробежала, и из-за чего у тебя лицо как на поминках.

— У тебя помада на рубашке, - говорю бесцветным голосом. – Застегни пиджак, когда вернемся за стол.

Отпечаток цвета фуксии прямо у меня перед носом. У меня в жизни не было такой вульгарщины, да и ростом эта «незнакомка» явно немного выше.

— Подумают, что твоя. – Ему это кажется смешным.

Наверняка мой муж даже не помнит, что у меня был легкий сливочный блеск, который он «съел» собственными губами еще до того, как мы вышли из ЗАГСа.

Деньги к деньгам, капитал к капиталу, Розановы к Шаповаловым.

Танец заканчивается, мы с Юрой срываем гром аплодисментов, от которых у меня звенит в ушах. Зачем-то ищу в толпе Руслана, но его нигде нет. И моей тети тоже. Мама приобнимает меня за плечи, целует в щеку и трепетно говорит, какая я у нее все-таки красавица и как она мной гордится.

— Тетя Лиза уже уехала? – спрашиваю я.

— Час назад. Просила извиниться перед тобой, а я как всегда забыла.

Юра усаживает меня за стол. Праздник продолжается, и я развлекаю себя гаданием по лицам. Где-то здесь, среди множества гостей, сидит та, которую мой Юра уже успел поиметь в туалете. Вероятно, как раз перед тем, как тамада предупредила, что скоро наш первый танец. Он тогда «отошел» минут на пятнадцать.

На самом деле, среди гостей не так уж много молодых девушек. У меня только одна подруга, да и та сидит по правую руку от меня и точно не отлучалась ни на минуту. У Тони плохое зрении, и ее очки с толстыми стеклами – явно не то, что вдохновило бы моего гурмана на сексуальные подвиги на собственной свадьбе.

Нет, мой Юра даже на раз выбрал бы красавицу. Отыскал бы среди засилья блюд самый пикантный соус.

Она сидит за третьим столом: жуткое платье с глубоким декольте, розовая сумка-клатч, розовые туфли и помада именно того самого тона. Я даже не знаю, кто она. Скорее всего, чья-то дочка, попавшая в пригласительный за компанию. Нетрудно догадаться, что мой Юра в ней нашел, точнее, чего не нашел – стыда и совести. И именно поэтому она сейчас сидит в трех метрах от меня, пьет шампанское на моей свадьбе, качает ногой и совершенно беззастенчиво улыбается мне в глаза.

— Мне нужно…

Я слишком резко встаю из-за стола. Юра поднимается следом, идет за мной, допытываясь, что произошло. Меня тошнит, поэтому сказать правду совсем не сложно. Говорю, что мне нужно побыть одной - и я буду благодарна, если он вернется за стол, чтобы наши гости не чувствовали себя обеленными вниманием молодоженов. Не зря же они несли свои дорогие подарки и пухлые конверты.

Юра гладит меня по голове, бормочет невнятные извинения и говорит, что он просто свинья, и что ждет не дождется, когда мы, наконец, останемся одни.

Он уходит, а я сбегаю с собственной свадьбы.

Это совсем несложно, потому что здесь кругом парк и затеряться между деревьев не составляет труда. Территория огорожена, есть лишь один вход и один выход, но охране и в голову не приходит останавливать невесту.

Отхожу подальше, подбираю юбки и просто голосую. А рядом плетется ободранный и грязный черно-белый кот. Первая же попутка, за рулем которой скромный старичок лет шестидесяти, подбирает нас с котом и увозит подальше от человека, которого я люблю и ненавижу одновременно.

Я хотела его бросить.

Мы впервые поругались до хрипоты.

Помирились.

Занялись сексом.

Я простила и поверила.

Дура. Не потому что простила, а потому что люблю и бегу не от него, а от собственной слабости.

Славный старичок даже не спрашивает, куда я в таком наряде – просто подвозит, куда прошу, и зачем-то говорит, что через час будет тем же ходом обратно, так что, если нужно – карета в моем распоряжении.

Мне ничего не нужно. Только кнопка домофона с номером «18», которую я вдавливаю до упора. Мужской голос спрашивает, кто там, и я отвечаю:

— Снежная королева.

Руслан впускает меня, я поднимаюсь по лестнице, совершенно точно зная, что плачу. Он уже открыл дверь и ждет меня на пороге в одних домашних штанах и с мокрыми после душа волосами. Даже непонятно, что удивляет его больше: сумасшедшая альбиноска в испачканном свадебном платье или полуживой зверь у нее в руках.

— Тебе правда нужен кот, - почти шепотом говорю я.

И Руслан за руку втягивает меня внутрь.

У него в квартире пахнет кофе. Крепким дорогим кофе с нотками горчинки. Именно так, как я люблю. Но Руслан не мог ждать меня, и очень может быть, что сейчас он не один. Понятия не имею о тонкостях отношений за деньги и не хочу начинать разговор с вопросов, а не сидит ли у него на кухне моя тетя Лиза. Или, быть может, она ждет его в постели?

Глава десятая: Руслан

Я опускаю обе ладони ей на талию и толчком, как юлу, разворачиваю к себе спиной.

— Держись за дверной косяк, - говорю довольно жестко, потому что меня, пусть совсем немного, но все же раздражает ее отказ.

Наверняка я просто недостаточно «чистенький» для бриллиантовой девочки с Рублевки, но она слишком хорошо воспитана, чтобы сказать об этом в лоб. Хоть это и странно, потому что во всем остальном она даже слишком прямолинейна.

Эвелина послушно поворачивается, и я делаю то, о чем думал на свадьбе, после свадьбы и едва она переступила порог: расстегиваю верхнюю из густого ряда пуговиц. Дорожка из пузырьков перламутра стекает до самого копчика, потребуется минут двадцать, чтобы расстегнуть их все. Мысли кружатся вокруг потребности просто разорвать тонкую ткань на две половины и насладиться контуром чернил на алебастровой коже. Но я наслаждаюсь самоистязанием: хлещу себя плеткой за непотребные мысли, словно монах в одной келье с блудницей. Пуговица за пуговицей, пока из ткани постепенно не показывается основание тонкой шеи.

Снежная королева смотрит на меня в пол-оборота. Несколько прядей выпали из ее прически, и один платиновый локон змеей вьется вдоль уха.

Я завожусь. Так внезапно, что быстро становлюсь под таким углом, чтобы даже случайно к ней не прикоснуться. В одно движение рву платье и без особых церемоний стягиваю ткань к ее талии. Эвелина даже не шевелится, отдает контроль в мои руки, хоть вряд ли понимает, насколько сильно я хочу забить на ее доверчивость и холодность, и трахнуть прямо здесь. Всего то нужно покрепче взять ее за бедра и потянуть на себя, чтобы похотливо прогнулась в спине.

Но вместо этого тяну платье еще ниже, освобождаю ее бедра и длинные ноги. Скатываю испачканные чулки.

Она прислоняется лбом к стене, и наступает очередь прически: вытаскиваю чертову кучу шпилек, когда, наконец, освобожденные из плена волосы падают на спину.

Эвелина поворачивается ко мне лицом, заводит руки за спину. Скребет ногтями по дереву, как будто злится, но лицо холодное, отрешенное. Разве что, если очень постараться, на самом дне прозрачно-голубого взгляда можно отыскать каплю любопытства.

На ней тонкая, почти прозрачная грация с лаконичной вышивкой. Под тканью хорошо видны светло-розовые соски, и я даже не тружусь скрыть улыбку, когда под одним только моим взглядом они твердеют и натягивают ткань. У Снежной королевы наверняка неполный третий: красивая форма, маленькие ореолы. Готов спорить, она любит, когда ее соски жестко втягивают в рот. Я бы мог сделать так, что она кончит только от моих губ вокруг этих недозрелых вишен, но ей это определенно не нужно.

— Ты знаешь, где душ. – Делаю шаг в сторону кухни, куда только что поплелся немытый котяра. – Голодная? Могу приготовить что-нибудь.

Это чистое самоубийство, потому что на часах половина одиннадцатого, я устал, как собака, и планировал поспать хотя бы до десяти, чтобы к одиннадцати успеть в спортзал. Но теперь у меня появилась четвероногая причина встать максимум в восемь. Кота нужно показать ветеринару и купить ему что-то на первое время, пока не придумаю, к кому его определить. С моим образом жизни животному вряд ли будет комфортно сидеть в одиночестве большую часть суток.

— У тебя есть арахисовое масло? – спрашивает Эвелина. – Кранч[1]? Хотя подойдет и просто паста.

— Есть, - зачем-то скалюсь я. Первый на моей памяти человек, который любит арахисовое масло. И это еще одна монета в копилку ее странностей: Снежная королева точно не похожа на женщину, которая ложками трескает губительные для фигуры сладости.

— Я бы съела пару тостов.

Пока она плещется в душе, я поджариваю треугольники ржаных гренок и завожу будильник на семь тридцать утра.

— Тебе повезло, что я спортсмен, - говорю коту, ставя перед ним два блюдца: одно с молоком и одно с куриной грудкой. Дважды просить не нужно: он с урчанием набрасывается на угощение.

Кот порядком потрепанный, но лишая на нем как будто нет. И то хорошо.

Когда вода перестает журчать, я с интересом слежу за тем, как Эвелина в одном полотенце идем прямо к моему шкафу, открывает и задумчиво ведет пальцем по стройному ряду рубашек на плечиках. Выбирает черную, мою любимую, и наряжается с таким достоинством, словно в таком виде можно и нужно встречать даже королеву.

Потом идет ко мне и с какой-то кошачьей грацией, подтягиваясь на руках, усаживается задницей прямо на кухонную стойку, где я как раз усердно намазываю тосты. Не могу удержаться: подношу к ее губам уголок ржаного треугольника, но тут же забираю, когда она пытается взять его руками. Снежная королева быстро соображает, чего я от нее хочу. Приоткрывает рот и откусывает небольшой кусочек.

— Хочу тебя выебать, - озвучиваю единственную трезвую мысль в голове.

Не морщится, не сводит переносицу гармошкой. Ноль чертовых эмоций на лице, как будто ей плевать. Бросаю нож на мраморную столешницу и, пока вокруг нас звенят отголоски металлического эха, спрашиваю:

— Зачем пришла?

Я готов услышать что угодно, даже чушь пополам с ложью, но ее ответ убийственно честный и прямой:

Глава одиннадцатая: Снежная королева

— Ты ненормальная! Ты хоть понимаешь, что я думал, когда тебя не нашли?!

Юра орет так громко, что выбивает даже те мысли, которые накрепко застряли в моей голове, словно старые гвозди.

Когда Руслан уснул, я вызвала такси и уехала домой. Во мне теплилась странная надежда, что, хотя бы в компании незнакомого парня и в чужой квартире, где мне вдруг оказалось так уютно, ловцы снов, наконец, начнут работать, но чуда не произошло. Мой мозг все так же требует сна, но тело хочет бодрствовать и только бодрствовать, ему плевать, что я на грани помешательства.

— Эвелина, что с тобой происходит? – Я сижу на краешке дивана, и Юра падает передо мной на колени. У него красные воспаленные глаза и он сжимает губы, как делает только если очень волнуется. – Ты сбегаешь с нашей свадьбы, словно девочка пятнадцати лет, только через три часа даешь знать, что с тобой все в порядке, и возвращаешься в… - он довольно грубо рвет манжету, - … чужой рубашке. Мужской рубашке, Ви. Почему ты не написала мне? Почему написала своей матери?

— Потому что она моя мать, - напоминаю я.

Это ведь очевидно: все девочки, когда у них разлад на личном фронте, идут с этим к самому близкому человеку – к своей матери. Правда, я так и не смогла сказать матери, что у меня проблемы с Юрой. Я вообще ничего не сказала. Вероятно, сделала свой первый шаг на пути к постижению искусства лжи.

— Если все дело в помаде…

— Если?

Я с трудом гашу смешок, но Юра все равно его чувствует, потому что очень резко меняет стратегию поведения, из раскаявшегося грешника превращаясь в прокурора. Встает, отходит в другой угол комнаты и с деловым видом начинает зачитывать «приговор»:

— Эвелина, мы деловые партнеры, а не влюбленные школьники.

— Да, - соглашаюсь я без тени заминки, и это еще больше его распаляет.

— Я живу так, как хочу жить! – Он тычет себя пальце в грудь, словно разговаривает с глухой, и я могу не понять, кто из нас в двоих хочет жить без тормозов. – Мне двадцать шесть лет, и если бы не желание наших родителей, я бы не женился до тридцати пяти точно! Потому что я богат и, блядь, могу иметь любую бабу, и не собираюсь сидеть на привязи, словно кастрированный пудель!

— Было бы очень хорошо, если бы все то же самое ты сказал в тот раз, когда пообещал мне не трахать все, что шевелится, - отвечаю я.

Пытаюсь встать, но он рвется навстречу, рукой толкает на кровать и придавливает собой сверху. Не знаю, когда он успел переодеться, но под свадебным костюмом у него другая рубашка, естественно, без следов преступления цвета фуксии. Карие глаза смотрят так горячо, что пробирает дрожь, и пальцы на ногах подворачиваются, словно у маленькой девочки, впервые взявшей в руки Барби.

Я не знаю, за что его люблю, потому что любить его не за что. За красоту ведь не любят. Или любят? Тогда бы я влюбилась в того, другого, у которого взгляд цвета ржавчины с молоком. Сравнение – лучше не придумаешь.

— Я не трахаю все, что шевелится, Ви, только то, что хочу.

— Очень отрадно услышать это в нашу первую брачную ночь.

— Ты сама не скучала, да? Кто он? Тот сморчок с твоих танцев? У его есть член? Правда есть?

— У меня не танцы, у меня – балетная школа.

Я пытаюсь вырваться, но он заводит запястья мне за голову, коленями раздвигает мои ноги и прижимается губами к шее.

У нас с ним всегда был хороший секс. Я не знаю, идеальный ли, но он знает, что и как со мной делать, чтобы я взлетала точно так, как об этом пишут в книгах. В моей реальности есть мужчина, которого я должна бы ненавидеть и чьими поцелуями обязана брезговать, но так бывает только в конфетных историях с глянцевыми обертками. На деле же для хорошего секса нужен только подходящий партнер, и даже тот факт, что пару часов назад он имел в туалете розовую киску, не мешает телу желать его глубоко между ног.

— Ви, блядь, давай просто жить, а? – Юра тянется к пуговицам на рубашке Руслана. – Как друзья и как партнеры. Трахаться нам классно, не ври, что это вдруг стало тебя обременять.

Он успевает расстегнуть все пуговицы до того, как в моей голове формируется четкий ответ, а потому Юра просто распахивает черный шелк и широко разводит мои ноги. А когда его язык ведет меня к оргазму, я вдруг понимаю, что сейчас, прямо сейчас, мне не нужна его любовь. Достаточно только языка и физиологии.

Мы улетаем в свадебное путешествие на следующее утро.

Моя кожа не любит солнце, но когда в отдых «все включено», то для таких, как я, подготовлены все удобства, даже навес размером три на три метра, под которым я валяюсь в лежаке в компании книги. Мы на нашем личном кусочек рая, и здесь нет ни единой живой души.

К концу первой недели я по памяти набираю номер Руслана, который, пока он спал, нашла в его телефоне.

«Как кот?» - пишу всего два коротких слова.

Юра выходит из воды, с блаженством падает на песок и рисует руками и ногами ангела. Все идеально, пока рядом не на кого охотиться, и я прекрасно это понимаю. Горькая пилюля, но я ее проглотила и, кажется, начала понемногу выздоравливать.

Глава двенадцатая: Плейбой

Мать любит нагрянуть без предупреждения: утром звонит, что через пару часов будет на вокзале и просит ее забрать. Утром, в шесть тридцать, а я лег спать около пяти, уставший и выжатый, как лимон, потому что прошлую ночь провел с двумя подружками. Уж не знаю, чего они обдолбились, но после такого марафона мне обычно нужно минимум пару дней передышки.

После полутора часов сна встаю с ощущением работающего в башке молотильного станка. И не помогает даже чашка крепкого кофе, хотя после него я уже более-менее в состоянии держать глаза открытыми. По дороге на вокзал звоню своей знакомой и прошу организовать мне хорошую квартиру на пару суток, куда бы было не стыдно привести мать. Заранее знаю, что мать обидится, почему не хочу на это время приютить ее у себя, но на этот случай у меня есть железная отговорка про единственную кровать и «личную жизнь», которой она может помешать.

После того, как я начал пересылать ей значительные суммы, она пару раз порывалась спросить, откуда у меня доходы, так что пришлось наврать с три короба о своей карьере фитнес-тренера и о том, что меня заметила модный дизайнер - и теперь я иногда снимаюсь для промо-материалов ее коллекций мужской одежды. Если бы мать жила чуть поближе к столице и хоть немного интересовалась жизнью за пределами ее мира заслуженной учительницы, мне бы не удалось так просто обвести ее вокруг пальца. Но до тех пор, пока легенда работает, я буду прятаться за нее, как за ширму. Потому что, если мать когда-то узнает, что славный ребенок, которому она привила любовь к Лермонтову и Пикулю, трахается за деньги, я автоматически стану самым большим разочарованием ее жизни.

Марина, мой знакомый риелтор, предлагает заскочить за ней по дороге, чтобы она смогла показать мне квартиру и отдать ключи. Хорошая девчонка, бывшая эскортница, а теперь – мать-одиночка, которая пытается завязать с прошлым и впахивает, как проклятая, чтобы поддерживать хотя бы наполовину прежний уровень жизни. Я оставляю ей хорошие чаевые «за срочность и работу с клиентами» и ни фига не сопротивляюсь, когда она тащит меня на диван. Времени на нормального мужика и нормальные отношения у нее нет, как и комплексов.

— Ты не собираешься завязывать? – спрашивает Марина, когда через несколько минут мы быстро приводим одежду в порядок.

Пожимаю плечами. Я много чего собираюсь, но стараюсь жить по принципу, что богу лучше не рассказывать о своих планах.

Уже на улице она ни с того ни с сего вдруг говорит:

— Слышал про Костю? – Когда понимает, что я не в курсе, о ком речь, называет знакомое прозвище: - Костя-Одуванчик.

— Что с ним?

— Похоронили на прошлой неделе.

Просто киваю, мысленно стараясь стряхнуть с себя эту грязь, но она плотно облепляет меня с каждой секундой, забивается в поры, как сохнущая на болванке глина, и точно так же стягивает противным ощущением безысходности.

Костя не зря был «Одуванчиком», я его и знал-то только под этим прозвищем. Этакий сладкий прилизанный мальчик для дам за пятьдесят, которым нужен не ебарь, а просто подружка с членом в штанах, которую, если водки будет много, можно и трахнуть под хорошую закуску. Одуванчик быстро взлетел, пользовался большим спросом, а потом его что-то закоротило: начал глотать всякую дрянь, нюхать и «сел» на иглу. Быстро, как колобок, скатился вниз. А в нашем деле никто не любит нариков, потому что нарики рано или поздно превращаются в говно.

Когда я видел Одуванчика в последний раз – с полгода назад – он уже не мог жить без дозы, и от симпатичного парня с пухлыми девичьими губами не осталось даже призрака.

Вот на хуя мне было знать, что теперь он лежит под могильным холмиком? И какого меня это жучит, словно мы были не разлей воду друзьями?

Я притормаживаю на светофоре и цепляюсь взглядом за афишу с рекламой нового мультика. Премьера уже завтра. Тянусь за телефоном и почему-то злюсь, что прошлое сообщение от Снежной королевы было в субботу, а сегодня уже среда - и от нее нет ни буквы. Видимо, медовый месяц удался.

На свадьбе я случайно застукал ее мужа, когда он жарил в туалете какую-то кобылу.

Почему-то даже не возникло мысли рассказать об этом Эвелине. Зато возникли мысли расквасить мудаку рожу, потому что, даже если у богатых свои причуды и «свободные отношения», трахать левую бабу на собственной свадьбе – это просто пиздец.

«Когда ты возвращаешься?» - пишу Эвелине уже на следующем светофоре, хоть вроде как пообещал себе, что просто забью и не буду ничего ждать.

Она не отвечает ни через пять минут, ни через десять. Даже когда иду встречать мать с автобуса, на всякий случай проверяя телефон, Снежная королева не присылает ни строчки. Обещаю себе, что просто заблокирую ее номер. Мне, прожженному цинику, нужно было давно зарубить на носу, что никакой дружбы между проституткой и бриллиантовым сокровищем априори не может быть.

Но в последнее время жизнь любит щелкать меня по носу, потому что через минуту, когда замечаю с кем приехала моя мать, рука сама тянется к телефону. Но это сообщение я пишу только в своей голове, чтобы сразу спрятать в папку «Никогда не будет отправлено».

«Мне нужны твои ловцы снов, Снежная королева, потому что мой кошмар ожил».

Глава тринадцатая: Плейбой

Сначала я отвожу их в съемную квартиру. По пути в пол уха вслушиваюсь в разговор на заднем сиденье и узнаю, что Таня собирается остановиться в гостинице, хоть моя мать всеми силами уговаривает ее пожить с ней, раз уж я снял отдельное жилье. Я даже не встреваю, но мог бы сказать, что квартира, пусть и большая, но всего с одной комнатой, и там всего одна кровать, и мне бы не хотелось, чтобы моя мать, привыкшая жить одна, чувствовала себя неуютно. На самом деле я бы и сказал, потому что не представляю, как бы пережил «свидания» с Таней до самых выходных. Но в этом нет необходимости, потому что тетка и сама не горит желанием поддаваться на уговоры матери.

— Да и вообще номер уже давно оплачен на две недели вперед, - говорит она, глядя на меня в зеркало заднего вида.

Ну и как, блядь, это понимать? Она всерьез думает, что как только мать уедет, у нас начнутся бурные повторы прошлого?

Я просто приказываю себе заткнуться и, что бы ни случилось, не реагировать на провокации.

Квартира матери нравится, но она все время причитает - как это, должно быть, дорого, а в наше тяжелое время лучше не разбрасываться деньгами направо и налево. Эта «жадность» в ней навечно, потому что она знает, каково это: смотреть в глаза больному пневмонией сыну и не находить слов, чтобы признаться – денег на хорошие антибиотики у нее нет.

— Ма, а поехали по магазинам. – Я обнимаю ее и сгораю от стыда, потому что начал забывать, какая она у меня маленькая.

Мать пытается сопротивляться, но совсем недолго.

Часов до трех дня я вожу их по магазинам. По-хорошему, хотел бы водить только мать, но Таня не захотела остаться в гостинице и тоже приклеилась к нам. Приходится купить подарок и ей, чтобы только избавиться от укоризненного взгляда матери. Я сдергиваю с вешалки нашейный платок, бросаю его продавщице и даже не тружусь взять пакет: просто киваю тетке, чтобы забирала и проваливала. Но она только еще больше нахваливает меня матери - и пытка продолжается.

Потом я везу их в небольшой уютный ресторан, сам делаю заказ. Мать, дай ей волю, и тут попытается взять, что попроще и меньше стоит.

После ужина сперва отвожу домой Таню и молча терплю, когда мать вынуждает оставить тетке номер телефона. «На всякий случай, - говорить она, - вдруг, когда я уеду, Тане будет нужна помощь. Не к чужим же людям ходить».

— У тебя правда все хорошо? – с тревогой спрашивать мать, когда я завожу ее в съемную квартиру и обещаю завтра сводить в музей. – Неспокойно как-то на душе…

Я знаю, о чем она. Правду говорят, что материнское сердце не провести.

— Ма, у меня все в порядке. Я не связался с бандитами и не похищаю людей на органы. Это же столица, здесь любой может заработать, если есть голова на плечах. – Целую ее в щеку, и она со счастливой улыбкой поглаживает мой новенький подарок – золотой кулон в форме дубового листа на тонкой витой цепочке.

По дороге домой раз двадцать смотрю на телефон в держателе. Уже почти десять, но от Эвелины ни слова. Возможно, пока я медленно ползу в потоке машин в сторону своей одинокой берлоги, она стонет и бьется под своим мужем. И эта мысль отрезвляет, словно крепкий ментоловый леденец.

Эвелина не звонит и не пишет ни в этот день, ни на следующий, ни даже в субботу после восьми, хоть в это время уже должна быть на родной земле. Днем я отвез мать на вокзал с малой частью всех подарков, потому что иначе для них бы пришлось нанимать отдельный прицеп. Остальное оттарабанил в службу доставки.

Около девяти раздается звонок в домофон, и я почти уверен, что это – Снежная королева. Кроме нее никто не вламывается ко мне без предварительного звонка, потому что все в курсе, чем я зарабатываю на жизнь и ради чего живу в хоромах, слишком больших для одного холостяка.

Но это не Эвелина. Это – Юлька. Впускаю ее и не без интереса смотрю на два бумажных пакета, которые она тащит под подмышками, как медведь, а потом с облегчением валит на кухонный стол.

— По какому случаю? – Киваю на бутылку вина. Судя по этикетке – редкое дешевое пойло, но у меня в баре есть напиток поприличнее. Если, конечно, повод того стоит.

Юлька смотрит с укоризной и нарочито громко выкладывает кучу полуфабрикатов.

Ее день рождения был три месяца назад, и свой «маленький подарочек» она получила. И он сейчас у нее в ушах.

— Годовщина нашей свадьбы, - говорит Юлька, отчаявшись услышать от меня хоть слово. – Я подумала, раз уж ты свободен, и я свободна, то нужно отпраздновать это событие.

— Развод тоже праздновать будем?

— Рус, твою мать, прекрати вести себя, как козел!

Телефон напоминает о себе вибрацией, но это снова не Эвелина. Мать прислала сообщение, что уже подъезжает к дому и у нее все хорошо. Пишу ей в ответ, чтобы все равно написала, когда переступит порог.

Суббота – наше с Юлькой время. Она пришла бухать и трахаться. Ок, значит будем бухать и трахаться.

Готовить Юлька не умеет, поэтому и принесла всякую дрянь в духе «просто добавь воды». Я смотрю на все эти перемороженные полуфабрикаты и почему-то вспоминаю нашу «молодость», когда пачка слипшихся пельменей была поводом устроить праздник желудка. И что-то медленно отступает, как прибой, размазывая нечеткий узор на песке. И на какой-то миг, если не вдаваться в детали, кажется, что время дало резкий скачок назад, и мы снова в нашей съемной комнатушке, и она снова переварила вермишель, а ее котлеты на вкус, как пересоленная резина.

Глава четырнадцатая: Снежная королева

Юра держит упаковку с таблетками и смотрит на меня с немым вопросом.

— Это то, о чем я думаю? – спрашивает он.

— Я отвечу на твой вопрос, как только ты озвучишь свои догадки, - говорю я, глядя на Юру в зеркальном отражении. – Не умею читать мысли и не в настроении строить гипотезы.

Мы вернулись из медового месяца две недели назад, и я первым делом пошла к своему гинекологу, чтобы сделать укол противозачаточных. А таблетки просто на автомате выложила в ящик к другим медикаментам. Юра неудачно побрился и, видимо, нашел их, когда рылся в поисках бинта или ватных дисков. Подсохший след крови до сих пор у него на щеке.

— Это противозачаточные? – произносит он и подходит ближе, чтобы демонстративно шлепнуть наполовину пустую упаковку на мой туалетный столик.

— Да, но я больше их не принимаю. Сделала укол. Так надежнее.

Юра еще с минуту смотрит на меня, а потом зло хватает рукой по воздуху и матерится свозь зубы.

— Ты же понимаешь, что нас не просто так сунули, как кроликов, в одну клетку, Ви?

— Я не хочу детей. Точка.

— Думаешь, я хочу?!

— Тогда о чем спор?

На самом деле, у моей фразы есть продолжение, но оно не для этого случая и не для сегодняшнего вечера. Полная фраза звучит вот так: «Я не хочу детей от тебя». Я люблю его – все еще люблю – но где-то там, на тропических островах, я зарыла глубоко в песок бутылку, наполненную моими обидами, злостью и болью. И привезла только полный чемодан вещей, сувениров и чувство умиротворения пополам с принятием. Если ситуацию невозможно изменить, нужно измениться самому. Не мои слова, но тот, кто их сказал, точно много чего смыслил в жизни.

— Отец хочет внуков, мать уже плешь проела, а ты решила стать чайлдфри даже не посоветовавшись со мной. Что у тебя в голове. Ви?

— Мне двадцать четыре года, Юра, и в моей голове глубокое желание самой за себя решать в вещах, которые напрямую касаются моей матки.

Мы до сих пор разговариваем через зеркало, потому что через сорок минут оба должны быть на юбилее его отца, и я как раз заканчиваю подкрашивать губы.

— У тебя есть другой мужик – в этом все дело? – Юра прищуривается. – Руслан, да?

Я и не надеялась, что он забудет, но была уверена, что не станет попрекать меня хотя бы из страха получить тем же и по тому же месту.

Там, на острове, в нашей постели был другой.

В ней был Руслан. Я поняла это не в тот раз, когда прятала ладонью лицо Юры, воображая, что этот небритый подборок принадлежит другому мужчине. И не в те разы, когда закрывала глаза и чувствовала запах апельсинов и свежего морского бриза. Все случилось в ночь перед отлетом: Юра захотел прощальный секс на пляже, я оседлала его сверху и в шаге от оргазма, осознанно глядя ему в лицо, вдруг выдохнула: «Руслан…»

И примерно тогда же поняла, что очень глупо с моей стороны так безголово нырять в человека, которого совсем не знаю. Глупо и безрассудно.

— У нас свободные отношения, помнишь? – Мне доставляет удовольствие видеть раздражение от его чувства полной беспомощности перед ситуацией.

Я не настолько наивна, чтобы всерьез верить, будто за две недели вынужденного заточения Юра превратится в примерного семьянина и любящего мужа, потому что им движет вовсе не ревность или чувство собственника. Он просто боится оказаться на вторых ролях. А еще боится, что я могу уйти, а вместе со мной уйдет и перспектива выслужиться перед отцом, у которого очень консервативные взгляды на жизнь. В особенности на брак и ответственность.

— Мои отношения хотя бы не мешают мне думать головой! - как кола в бутылке вспенивается Юра.

— Я не собираюсь ничего с тобой обсуждать. А если твоему отцу станет интересно состояние и регулярность моих месячных, я с удовольствием расскажу все в деталях. Не переживай, скажу, что ты старался изо всех сил.

— Какая же ты сука, Ви, - трясет головой он.

Последняя реплика совсем меня не трогает.

Я собрана и спокойна, как никогда в жизни.

Но эти стены все равно слишком шаткие и обваливаются как по мановению волшебной палочки, когда мы приезжаем на юбилей, и в толпе гостей я замечаю знакомые выгоревшие волосы. Потому что моя семья приглашена в полном составе, а значит, Руслан здесь с Лизой.

Первая мысль, бьющая наотмашь прямо по сердцу – надо подойти и поздороваться. Просто показать, что я тоже здесь - в большом зале выставочного салона «Бентли», который отец Юры снял для проведения торжественного мероприятия. Возможно, обменяться парой слов. Но меня, словно телеграфный столб, глубоко вкопали в землю и залили бетоном сомнения и непонимания. Зачем? Мы просто чужие люди, которые по разным глупым причинам провели вместе несколько часов. У нас нет общих тем для разговоров, у нас нет ничего, что обычно связывает людей хотя бы для короткой «ниочемной» беседы, когда они случайно сталкиваются на тротуаре и переходить на другую сторону уже поздно.

Глава пятнадцатая: Плейбой

Я знал, что мы столкнемся. Лиза сказала, что собирается на юбилей к свекру своей племянницы, и все сложилось как дважды два. Она в общем не настаивала, чтобы ее сопровождал именно я, но как-то так широкими мазками дала понять, что на такие мероприятия женщине ее статуса приходить в одиночестве просто нельзя. А если она через две недели после выхода «в свет» со мной заявится с другим парнем, то разговоров не избежать.

Если бы я хотел отказаться – Лиза вряд ли настаивала бы на своем.

Но я согласился. Потому что рассчитывал увидеть Снежную королеву. Просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и не пишет она только потому, что у нее под платьем уже видно живот или что-то в этом духе.

Идиотское было решение. Жаль, что дошло это только потом, когда я чуть было не сгреб ее в охапку на мокром крыльце. Наверное, так бы и сделал, но вовремя отрезвел, охренев от собственной тупости. Беременной Эвелина точно не выглядела, а значит, не было никакой объективной причины не написать мне хотя бы прямой посыл валить из ее жизни известным маршрутом. Но, в общем, она сделала это же, но без слов.

В мире бриллиантовых девочек парни-проститутки – низшая ступень эволюции.

Отвожу Лизу к ней домой, трахаю в прихожей, желаю спокойной ночи и сваливаю.

Гоню к себе на такой бешенной скорости, что только чудом не вмазываюсь в столб. Какая-то часть меня хочет, чтобы, когда я выйду из машины, Эвелина стояла под козырьком подъезда и ждала меня с обещанием в своих охуенных холодных глазах. Обещанием просто посмотреть со мной долбаные мультики.

Но ее, конечно же, нет, и я даже не тружусь включить свет, когда переступаю порог. Не разуваюсь, не раздеваюсь, как есть падаю животом на кровать. Есть одно универсальное средство от херовых дней – сон. Во сне мы проживаем жизнь на быстрой перемотке, закрываем и открываем глаза, позволяя жизни сделать «монтаж» и вычеркнуть из суток тройку-другую говенных часов.

Телефон разрывается уже полчаса минимум, но я только с третьей попытки нахожу его во внутреннем кармане пиджака. Заодно стряхиваю с себя верхнюю часть одежды, одновременно пятками стаскивая туфли.

Она подписана в моем телефоне как «Ничейная Кошка» и именно это имя горит на экране, когда я отклоняю вызов. Уже профессиональная привычка не подписывать своих женщин их реальными именами. У меня даже Юлька подписана как «Рыжая».

Эвелина перезванивает, и я снова сбрасываю, но на этот раз все-таки отписываюсь: «Пиздуй к мужу под крыло, Ничейная кошка». Хорошо, что она не клиентка и мне не нужно корчить даже номинальную вежливость и беспристрастие.

«Ты придурок», - пишет она в ответ.

«Одно раза мало? Еще раз послать тебя что ли?» - молнией отвечаю я.

Она долго молчит. Минут десять – не меньше. В тишине пустой квартиры слышно только громкое урчание кота, который медленно идет вверх по постели и укладывается рядом с моей ладонью. Дает знать, что хочет внимания, и я чешу его за ухом, разглаживая пальцами уже гладкую и чистую шерсть. Возможно, когда-нибудь и меня будет кто-то, к кому можно просто молча прийти за порцией искренней ласки. Возможно, нет.

«Мне нужен друг», - пишет Эвелина через полчаса.

«Нет», - не раздумывая, отвечаю я. Какой из меня друг. Какие между нами вообще мосты?

«Завтра в 18.30 забери меня из балетной школы. И купи билеты в кино», - вместе с адресом приходит ее следующее сообщение.

«Ок», - отправляю я.

И лезу в гугл, чтобы посмотреть киноафишы на эту неделю.

Следующее утро у меня все в мыле. На утренней тренировке впахиваю, как проклятый. Бывают такие дни, когда хочется начихать на программу и просто порвать жилы до зубного скрежета, выжать максимум, наплевав на последствия. В раздевалке минут десять тупо сижу на скамейке, потому что мышцы орут благим матом и завтра скажут свое «спасибо».

После тренировки еду в кинотеатр и заранее беру билеты. Из разнообразия между полнометражным мультфильмом про принцессу, комедийной мелодрамой, блокбастером про супергероев и хоррором, выбираю ужастик. У нас с Эвелиной не свидание и не посиделки двух друганов, поэтому нет необходимости создавать романтический флер. И дружеский тоже. Хотя в глубине души мне тупо хочется еще раз повторить тот вечер, но не в людном зале, а у меня на диване.

До четырех вечера у меня – заказ. Ничего такого, просто женщина немного за сорок, владелица элитного салона красоты хочет сыграть на нервах бывшего, который, как и я, намного младше. В этот раз сразу оговорено, что никакие «дополнительные» услуги не требуются. Поэтому просто отыгрываю заказную роль: подъезжаю в указанное время и место с букетом цветом, распахнутыми объятиями и полным комплектом любви и обожания на лице. Начало какого-то солидного банкета, где клиентка водит меня среди гостей, нарочно выбирая те точки маршрута, которые все время на виду. Водит, как племенного жеребца: останавливается поговорить с теми и этими, сама за меня рассказывает, что я занимаюсь нефтяным бизнесом, и начинает сыпать подробностями нашего выдуманного романтического знакомства. Я же тем временем давно вычислил ее бывшего в зале, и мы обмениваемся почти понимающими взглядами. Потому что рыбак рыбака видит издалека, а я таких ребят вычисляю на раз-два. Потому что обычно они в меру брутальные, но явно покладистые, пухлогубые и выхолощенные, как сапоги перед смотром на плацу. Это – приживалы. Находят падкую на всякий бред одинокую бабу, заворачивают ее в лапшу, как котлету – в тесто, и некоторое время клещом сосут из нее деньги и возможности. А как только жертва начинает намекать на постоянные отношения в законном браке, а то и детишек, цепляются за пустяшный повод, чтобы свалить на пике трагедии.

Глава шестнадцатая: Плейбой

Все-таки успеваю заехать домой – благо, недалеко – принять душ и сменить костюм на джинсы, толстовку и полупальто. Беру зонт, потому что снова моросит и затянуло как будто до самого утра.

Но всю дорогу до балетной школы думаю о том, что еду на встречу к замужней женщине. У которой, по моим подсчетам, только-только истек срок годности медового месяца. Еду без цветов, не при параде и нарочно не сменив простыни на своей кровати, хоть в принципе делал это два дня назад - и с тех пор там не было других баб.

Где-то во всей этой мутной жиже захлебнулась логика и растворился здравый смысл.

Студия, где занимается Эвелина, хитро спрятана в уютном переулке. Панорамные окна выходят на внешнюю сторону - и залитый светом зал весь как на ладони. Я приехал минут на пятнадцать раньше, потому что свезло проскочить пару перекрестков и не застрять в пробке. Поэтому сейчас можно спокойно закурить и насладиться видом.

В зале всего шесть человек, и одна из них – дама преклонных лет, явно главная среди своих подопечных. Она высекает слова так громко, что даже Чайковский не может ее перекричать. И девушки синхронно делают какие-то па.

Я ни черта не смыслю в балете и предпочитаю зрелище хорошего поединка из смешанных единоборств. Но взгляд все равно намертво цепляется в Эвелину, потому что сейчас она еще более нереальная, чем я о ней думал.

Ей идет белое трико и контрастно-черный спортивный купальник с длинными рукавами, пуанты, поверх которых натянуты толстые пушистые гетры. Только я бы распустил ей волосы. Так сильно этого хочу, что чешутся ладони, и приходится сделать глубокую затяжку, чтобы избавиться от покалывания в кончиках пальцев.

Эвелина забрасывает ногу, потом делает поворот, потом откидывается назад, только чудом не ломая позвоночник. И снова поворот, изящный взмах руки. Неуловимое движение – и она уже стоит на кончиках пальцев. Тонкая дымная фигурка, на которую страшно даже дышать. Что-то такое, будто выпавшее из другой реальности.

Не знаю, откуда берется все это романтическое дерьмо, и почему меня от него не тошнит. Только на мгновение в голове проносится мысль, что я еще могу сбежать и спаси нас обоих. Не уйти, а именно сбежать, даже если это как-то совсем уж позорно звучит.

Эвелина перестает кружиться, устало опускается на пятки и наклоняется, чтобы отдышаться. Узкие плечи тяжело и часто поднимаются, опадая, как мне кажется, с беззвучным стоном. Но через пару секунд Снежная королева распрямляется – и смотрит прямо на меня. На миг в прозрачно-голубом взгляде сквозит удивление, и я дополняю эту чудесную специю, показываю два билета в кино. Думал, хотя бы улыбнется, но она просто стоит и смотрит, и даже не шевелится.

«Распусти их», - одними губам говорю я, на всякий случай помогая себе жестами.

Эвелина аккуратно вытаскивает пару шпилек, снимает резинку и встряхивает руками чистую платину волос.

Белое и черное. Определенно ее цвета.

Я просто хочу ее трахнуть. Как и в прошлые разы, когда эта потребность была за пределами границ самоконтроля и понимания.

Эвелина продолжает заниматься, а я, прячась под зонтом, много и медленно курю.

Она выходит не в шесть тридцать, а в семь, но мы все равно никуда не опоздаем. Я иду ей навстречу, чтобы прикрыть зонтом, и веду к машине. Снежная королева не хочет садиться в салон, просит постоять под дождем хоть пару минут.

— Вот, - достает из сумки внушительных размеров коробку, перевязанную простой лентой. – Это тебе.

— Открой, руки заняты.

Она как будто даже рада, потому что забрасывает вещи на заднее сиденье и через мгновение подносит к моему лицу ту самую ракушку с фотографии.

— Думал, она будет меньше, - говорю просто чтобы не стоять истуканом.

Эвелина становится на носочки, крепко сжимает в кулаке толстовку у меня на груди и подносит ракушку к моему уху.

Слишком, блядь, близко. Не ракушка, а вот эта дымная абсентовая фея. Не выдерживает мой прямой откровенный взгляд глаза в глаза, прячется за серебром ресниц, но все-таки подается навстречу. Тягучая и почти прозрачная, как липовый мед, который хочется слизать кончиком языка. И, хоть я не верю в эту чушь, внутри раковины громко шелестит прибой, и каждая волна выбрасывает на берег осколки того немногого, что осталось от слова «дружба с бриллиантовой девочкой».

Я правда старался.

И я правда ее боюсь, потому что Эвелина – безупречный шифр Энигмы, и как бы я не старался, мне ни за что ее не разгадать и не взломать даже за миллиард лет.

— Поехали, Снежная королева, - тороплю я, отстраняясь. – Неприлично приходить на фильмы ужасов, когда уже пустили первую кровь и развесили кишки на оленьих рогах.

— Фильм ужасов? – Она морщит нос.

— Настроение хуевое, а ты в следующий раз конкретизируй, на что именно хотела сходить.

Фраза зависает в воздухе зудящим роем мошкары. Я сказал: «В следующий раз»? Похоже на то.

— Тогда нужно брать сладкий попкорн, - заключает Эвелина - и я понятия не имею, где тут связь.

Глава семнадцатая: Снежная королева

Октябрь радует теплыми туманными днями, как будто готовится встречать зиму и кутает город в толстый серый плед.

«Восемь дней без «Руслана», - пишу утром в своей записной книжке в телефоне, пока стою в вечерней пробке.

Я не просто так беру его имя в кавычки.

«Руслан» - это мое снотворное. Та самая заветная таблетка, которая отправляет меня к Морфею в считанные минуты. Это случилось всего раз, но я внутренним чутьем понимаю, что могу принять ее еще раз - и эффект будет тот же. Когда вся жизнь состоит из бесконечных попыток ловить сон рваным сачком, невольно начинаешь различать места его обитания.

Я сбежала от Руслана в тот раз, когда позволила его образу оказаться в моей постели.

Я сбежала от Руслана, когда поняла, какой слабой становлюсь рядом с ним.

И вот уже восемь дней не очень успешно пытаюсь бегать от желания ему позвонить или написать, или приехать. Четыре дня назад я написала ему двадцать семь сообщений, ни одно из которых так и не отправила. Два дня назад я нарочно каталась в районе его дома. Не знаю, зачем. Вчера я пошла на тот же фильм в надежде поймать сон, но чуда не случилось.

«Или плечо удобное…» - донимает его немного насмешливый голос, пока я выруливаю на дорогу к дому родителей. И даже если на всю катушку врубить музыку, он все равно в моей голове, как заевшая пластинка.

Я обещала маме помочь с подготовкой благотворительной выставки, так что до восьми мы просто занимаемся списком приглашенных и обсуждаем, кого из местных творческих личностей можно пригласить в пару к молодому фотографу, которого мать собирается сделать гвоздем мероприятия. Все деньги, которые будут выручены с продажи его фотографий, пойдут на покупку медицинского оборудования.

— Лиза сказала, что ты очень ее обидела, - осторожно, когда мы уже собираем разложенные на столе записи, говорит мать.

Даже странно, что разговор об этом всплыл только сейчас.

— Что-то случилось, солнышко?

— Давай сделаем вид, что ты ни о чем меня не спрашивала, - грубее, чем собиралась, предлагаю я. Потому что это – моя мама, и потому что я не умею врать и не смогу сказать неправду даже под страхом разоблачения.

— Эвелина, ты обидела мою сестру, и если Лиза говорит, что повода не было, то я не вижу причин ей не верить. Или она мне врет и между вами что-то все-таки произошло?

— Между нами произошел другой мужчина, - говорю я. Сразу, одним махом, как удар скальпеля по агонии соблазнительной лжи. Чтобы не мучилась.

Мама смотрит на меня с непониманием.

— Какой мужчина, солнышко?

«Который делает меня слабой, с которым мне хорошо молчать и которого Лиза выкуривает, как сигарету», - мысленно отвечаю я.

— Мама, не надо… - Голос трескается, как один из четырех столпов, на которых держится Пизанская башня моего самообладания. Кренится все ниже и ниже, и я вместе с ней, чтобы упасть в теплые материнские объятия. – Не спрашивай, пожалуйста…

Она просто обнимает меня, ласкового гладит по голове и шепчет, что иногда сердцу нельзя приказать, и иногда маленькие девочки принимают за любовь блестки в лаке для ногтей.

Странно, что слово «любовь» впервые звучит именно от нее, но я знаю, что теперь за моей спиной появился еще один Цербер, от которого не сбежать.

Я еду к нему в эту ночь. Не признаваться в чувствах, которых не знаю и не понимаю, а потому что даже у бега по замкнутому кругу есть конечная точка, обрыв, в который рано или поздно придется упасть, стоит лишь не вовремя нажать на тормоза. В сырую и холодную субботнюю ночь, выключив телефон для всего остального мира, пропуская красные светофоры. Сбрасываю листву, как осеннее дерево в ветреную погоду, абсолютно беспомощная перед эмоциями, которых не понимаю и боюсь.

На часах почти полночь.

Звоню в домофон, но никто не открывает. Еще раз – и опять без ответа.

Еще и еще, но динамик домофона шепчет беззвучным едким голосом у меня в голове: «Ничейная кошка никому не нужна».

Холодно. Не телу – душе.

Сажусь на порог, плотнее кутаясь в пальто, прячу нос в толстый меховой воротник.

В эту ночь мне никуда больше не хочется идти. Ни к кому на всем белом свете. Эта ночь делится на часы, как горькая таблетка, и каждый я глотаю вместо лекарства от бессмысленной надежды. А она все живет и живет, и даже когда закапываю ее в глубокую могилу - расцветает на свежем холмике арахисовым кустом.

Но в эту ночь дверь для меня так и не открывается.

Пока дворники сгребают с лобового стекла опавшие листья, я пишу в своей записной книжке: «Девять дней без «Руслана». Зачеркиваю и изменяю на: «Совсем без «Руслана».

Перед глазами все плывет и зубы стучат, словно заводная челюсть из магазина дурацких приколов. Не знаю, как добираюсь до нашей с Юрой квартиры. Просто не знаю и все, как не знаю, почему вокруг меня люди в белых халатах, и кто-то из них говорит, что с температурой сорок я только чудом никуда не врезалась.

Глава восемнадцатая: Плейбой

Глава восемнадцатая: Плейбой

Я давно удалил ее номер из телефона, просто потому, что с детства привык избавляться от всего, что мне не нужно и может стать балластом.

Я давно перестал думать о том, чтобы отдать Кота в другие руки.

Я уже не храню на верхней полке холодильника арахисовое масло и не покупаю ржаные треугольники для гренок. И мультики тоже не смотрю.

Но у меня в шкафу до сих пор висит ее испачканное свадебное платье. Вот на хер оно мне – не знаю, но выбросить так и не смог. Помню, что хотел отдать, когда Эвелина придет в следующий раз, но она не пришла. Перед поездкой пообещал себе, что по возвращении выброшу и эту тряпку, и ракушку. Просто чтобы рука не тянулась к отголоскам нормальной жизни.

Я здесь с парой приятелей. Не «по работе», просто был повод поехать за компанию. Могу позволить себе выходные, особенно когда понимаю, что предохранители вот-вот перегорят. У всех мужиков в моей профессии со временем вырабатывается чуйка на закидоны собственной психики. Что-то вроде собачьего чутья перед землетрясением.

Мы медленно идем друг к другу, как в долбаном романтическом фильме. В свое время мне пришлось пересмотреть целую кучу этого дерьма, чтобы быть в курсе женских потребностей и иногда использовать особенно удачные фишки. Если бы обо мне и Эвелине снимали фильм, эта сцена была б достойна финала. Что-то в духе: «И встретились два одиночества…» Зрителям бы не показали наш последний диалог, а отъезжающая камера спрятала бы нас за ветками деревьев. Концовка «догадайся сам».

Скорее всего, я не так далек от истины.

О чем нам говорить? Вообще не о чем. Если бы она не смотрела прямо на меня, я бы, скорее всего, просто по-тихому свалил, чтобы не чувствовать идиотскую неловкость. То, что у меня без проблем работает с другими женщинами, с Эвелиной похоже на попытку решить сложное уравнение с помощью молотка и разводного ключа.

— Я пришла к тебе! Просидела до утра на пороге твоего дома, а ты даже не открыл! – выпаливает мне в лицо Эвелина. – Ты придурок!

Я бы, пожалуй, послал ее, потому что начинать разговор с претензий как-то уж слишком. Но у нее такие глаза, что мне хочется быть умнее и старше и списать эту придурь на ее постоянные фокусы. Не в первый же раз.

— Наверное, меня не было дома, - говорю в ответ. – Наверное, я был занят. Наверное, я просто с кем-то трахался. Что такое, Кошка? Некому было почесать за ухом, и ты вспомнила обо мне?

Она поджимает губы и ведет плечами, как будто стряхивает с себя плащ ненужных мыслей.

— Ты с кем здесь? - спрашивает немного спокойнее.

Так и знал, что она уйдет от прямого вопроса.

— Просто с друзьями, отдыхаю. Через пару дней домой.

Не хочу задавать аналогичный вопрос, потому что ответ известен заранее: с вероятностью в девяносто девять процентов Снежная королева здесь с мужем. Возможно, он околачивается где-то поблизости и свалится на нас прямо сейчас.

На ум приходит крамольная мысль, что не хочу видеть их вместе, но я быстро выбрасываю ее в утиль. Мне, в общем, почти по фигу.

— У мужа работа… - немного рассеянно говорит Эвелина.

Вот какого хуя?

Я же не спрашивал.

Мне не по фигу, что она здесь в качестве прилежной декабристки: пошла за своим благоверным и зачем-то говорит об этом мне.

— Ждешь его? – Конечно, она ждет его. Стояла бы здесь, на ветру, чтобы просто смотреть на отражение города в реке?

— Не жду. - Честно, открыто, прямо прозрачным серебром мне в душу. – Ты где остановился?

— Там, куда тебя не отвезу, - легко угадываю ход ее мыслей.

Есть две почти очевидных вещи. Я допускаю, что мог промахнуться, но шансы невелики.

Вещь первая: Эвелина меня хочет. Это всегда легко разгадать по взгляду, по тому, как женщина смотрит на мои губы или даже по безуспешным попыткам не улыбаться. Снежная королева не улыбается и не сжирает взглядом мой рот. Она просто смотрит глаза в глаза, и там, в блюдцах зрачков, желание трахаться со мной просто выплескивается через край.

И вещь вторая: она не хочет со мной секса.

Парадокс: хочет меня, но не даст и пальцем себя тронуть.

Есть еще третья вещь, но она проста, очевидна и не требует доказательств, потому что принадлежит мне.

Я еще сильнее, чем раньше, хочу ее выебать. Вот так, грубо, без нежностей, до красных следов от моих пальцев на этой безупречной коже, до ее сорванного от криков голоса. До полного опустошения в ней. До отпечатков наших потных тел на простынях.

Но морально я больше не готов услышать от нее очередное «нет».

Так что…

— Хорошего тебе отдыха, Ничейная кошка. – Очень мастерски изображаю дружелюбие. – И с наступающими.

Щелчком отправляю сигарету за край моста, прохожу мимо и…

Глава девятнадцатая: Плейбой

Глава девятнадцатая: Плейбой

Я брожу по городу до глубокой ночи: просто слоняюсь без дела, почти не глядя по сторонам, хоть промерз уже до самых костей. Амстердам, в котором мне было почти классно предыдущие два дня, превращается в безжизненные каменные джунгли, где я не то хищник, не то жертва. Пару раз наталкиваюсь на откровенные взгляды девчонок, которые курят около ночных клубов, пару раз так же на меня косятся «мальчики» известной ориентации.

Пресно. Пусто. Глухо.

Даже хочется послать в жопу принципы и пойти в пресловутый легальный наркоманский бар, чтобы утопить серость в конопляном дыму.

Но я возвращаюсь в гостиницу и просто заваливаюсь спать.

А на следующий день просыпаюсь с мыслью о том, что хочу ее увидеть. Хочу повести еще в какой-то дурацкий музей или на рынок тюльпанов, или просто бродить по белому от снега городу и смотреть, как снежинки липнут к ее ресницам.

Что бы я делал, если бы хотел увидеть человека, чей номер так тупо просрал?

Есть только одна теория, но проверить ее можно лишь на практике.

В то же время, на том же мосту, Эвелина ждет меня в белой лохматой шубке, джинсах, удобных высоких сапогах. И, блядь, у нее варежки. Простые бело-красные варежки с вышитыми оленями в шарфах. Не знаю, сколько она тут стоит, но явно пришла намного раньше меня, потому что дрожит и не может улыбнуться закоченевшими губами.

Хочу ее поцеловать, а потом трахнуть, а потом еще раз поцеловать, и еще раз, и еще, и еще, пока не пойму, что пресытился.

И даже протягиваю руку, чтобы поймать ее щеку в свою ладонь и отрезать нам обоим пути к отступлению, но случайно цепляю рукавом капюшон - и мех сползает на сторону, обнажая порез на «яблочке» щеки. Больше похоже на царапину, но какой-то уж слишком длинный и ровный, как будто нарочно вспороли кожу стеклом. Эвелина не сразу понимает, почему я хмурюсь, так что успеваю рассмотреть еще пару мелких царапин ниже: на виске, около носа и над верхней губой.

— Что это за хуйня? – спрашиваю я и вместо поглаживания щеки жестко сжимаю ее подбородок большим и указательным пальцами.

Эвелина дергает головой, хочет освободиться, но я перехватываю ее руку за секунду до того, как кулак должен бы ударить мне в плечо.

— Поцеловалась с газонокосилкой? – «подсказываю» с черной иронией.

Она стекленеет. Просто вдруг подбирается, словно эпизод с падением стакана отматывают в обратную сторону, и вода стекает обратно вопреки всем законам физики. И хоть тряси Эвелину, хоть ори, хоть убей – не проронит ни звука.

На синяк это не похоже: я же бывший спортсмен и по роже получал часто, так что в состоянии отличить последствия удара от того, что вижу перед глазами.

— Руслан, мне больно.

Снова без эмоций, снова глядя через меня, как через пустое место.

Разжимаю руки и даю ей немного пространства, чтобы не чувствовала себя кроликом в силках. Через несколько минут Кошка приходит в себя, но все равно отворачивается, как только взгляд становится осмысленным.

— Только не пизди мне про несчастный случай, - на всякий случай предупреждаю ее реплику, когда Эвелина вздыхает с явным намерением заговорить. – Муж погладил Кошку против шерсти?

Она швыряет в меня злой взгляд.

Значит, угадал.

— Я не хочу от него детей, - не оборачиваясь, говорит Эвелина. Хорошо, что не пытается врать, а то бы я просто послал ее и свалил, на этот раз с концами. – А он хочет. И у нас разногласия на почве совместного продолжения человеческой популяции. – Эвелина грустно смеется над собственной метафорой. Стряхивает с головы капюшон, теперь добровольно подставляя лицо под мой пытливый взгляд. Есть еще пара порезов около уха, и все они только с одной стороны. – Он выпил. Вспылил. Бросил стакан. Стекло имеет свойство биться, а осколки – резать. Вот такое закулисье жизни Кошелька и Банковского счета.

Чувствую себя слепым котенком-мутантом, у которого глаза прорезались только на двадцать седьмом году жизни. Потому что смотрю в лицо Кошки и не вижу там ни жалости к себе, ни потуг заставить меня жалеть ее. Там только скупое принятие ситуации пополам с явным намерением сопротивляться. Возможно, вчера между ней и ее придурком произошло что-то тяжелое, но вряд ли она проронила хоть одну слезу и вряд ли хочет, чтобы я тянулся к ней с ненужными соплями и поглаживаниями по головке. Она просто рассказала все, что мне нужно знать, и все, что можно было рассказать, не позволяя моему любопытству сунуться дальше порога. Если бы я не был так ошарашен увиденным, то чувствовал бы себя любопытным Карлом, которого очень технично щелкнули по носу.

Но я просто в ступоре.

Руки сами тянутся за новой сигаретой, пока Эвелина снова отворачивается к воде и как будто совсем не чувствует резких порывов ветра, которые треплют ее платиновые волосы. Если немного дофантазировать, то сейчас она почему-то больше всего похожа на Медузу с серпентарием на голове, и я только что получил свою дозу превращающего в камень взгляда.

— Что собираешься с этим делать? – решаюсь спросить, только когда от сигареты остается куцый окурок.

Глава двадцатая: Снежная королева

Глава двадцатая: Снежная королева

Под бой курантов Юра вручает мне продолговатую коробочку с золотым оттиском известного ювелирного бренда.

— Надеюсь, понравится, - подталкивает меня открыть и, в конце концов, делает это сам.

Широкая лента бриллиантового браслета красиво смотрится на черном бархате подушки. Настолько безупречно, что даже брать не хочется. Но Юра успевает и тут: сам надевает этот наручник на мое запястье и пытливо ждет всплеска радости.

— Очень красивый, спасибо. – Целую его в губы. – Запомнил, да?

— Чтобы ты не думала, что я ничего не замечаю, - говорит он с толикой укоризны.

Неделю назад, когда мы ходили по магазинам в поисках подарков под елку всем нашим родственникам и друзьям, Юра пару раз нервно поинтересовался, чтобы я хотела получить в подарок. Было видно, что у него нет ни малейшего представления о том, чем меня можно порадовать, и я просто облегчила ему задачу, как бы невзначай притормозив около витрины ювелирного.

Мой подарок такой же официально-выхолощенный: запонки с лаконичными камнями, то, что нужно для его многочисленной коллекции. Даже не уверена, нет ли у него похожих или даже точно таких же, потому что давно перестала обращать внимание на мелочи и детали.

Мы не устраиваем пышное торжество, потому что мать Юры совсем плоха - и ее отпустили из больницы только на сутки.

У моей свекрови третья стадия рака. Болезнь задала такой темп, что этот Новый год, скорее всего, станет последним в ее жизни. И она решила успеть все. Разве что не полететь на Марс. А внук стоит номером один в ее списке обязательных предсмертных дел.

Поэтому все семейство Шаповаловых решило, что я просто обязана родить ребенка, чтобы потешить умирающую. А я, как последняя бездушная тварь, не могу найти ни единого оправдания, почему должна принести себя в жертву на алтаре чужой жизни.

Зато у Юры дела резко пошли на лад: его отец всецело посвятил себя заботе о жене, и мой муж жестко и агрессивно перетягивает на себя одеяло. Весь ушел в бизнес, и в этом есть одно несомненное преимущество: он так увлечен работой и миром больших денег, что перестал таскаться по клубам и больше не является домой в вонючем облаке духов из категории «мидл маркет». С его рубашек исчезла губная помада, Юра больше не сидит, уткнувшись носом в телефон – теперь он по нему разговаривает с людьми из большого бизнеса. Но при этом он устраивает мне феерический секс, даже если поздно возвращается домой или утром перед тем, как уйти.

Мы трансформируемся в среднестатистическую благополучную семью, чей корабль густо зарос морскими звездами, мхом и кораллами. И с каждым днем мы все больше окаменеваем друг в друге, намертво врастая в плоть и кости. Еще немного – и больше ни один шторм не разрушит галеон нашей семейной жизни, которым Юра правит уверенной рукой.

Только мне уже все равно.

— Через неделю едем кататься на лыжах, - воодушевленно рассказывает он, когда мы выходим на улицу, чтобы полюбоваться богатыми праздничными фейерверками.

После заснеженного Амстердама родина уже третью неделю балует аномальным теплом и даже в новогоднюю ночь не расщедрилась на щепотку снега, зато густо поливает мелким дождем праздничную иллюминацию и главную елку страны.

— Кто-то важный? – спрашиваю я, когда Юра обнимает меня сзади и недвусмысленно прижимается губами к моей шее.

— Один несговорчивый вредный старый баран, - дает он исчерпывающую характеристику.

С этим человеком мой муж собирается ехать в горы, чтобы прощупать почву в неформальной обстановке, а я должна его сопровождать. Это не обсуждается, хоть мне в принципе неважно, где быть через неделю: здесь, там или за горизонтом событий.

— Ви, давай хоть кота заведем, а? – вдруг предлагает Юра, поцелуями прокалывая дорожку с шеи на ключицу.

Я вздрагиваю и энергично мотаю головой. Только не кота. Кого угодно, но не кота.

— Не хочешь кота – можно собаку, - не собирается сдаваться муж.

С тех пор, как он взял в свои руки штурвала семейного бизнеса, в его поведении появились замашки авторитарного лидера, и то, что он не может взять силой, Юра готов брать агрессивной настойчивостью. Через десять лет станет мегалодоном среди финансовых акул.

Поэтому, если только я не хочу получить в подарок пуделя или таксу, лучший вариант - «воодушевиться» его затеей и прямо утром начать поиски щенка. Породистого, родовитого, чтобы Юре было не стыдно прихвастнуть «обновкой».

Так в нашем доме появляется ленивый и добродушный трехмесячный щенок английского мастифа по кличке Барт и, как ни странно, я мгновенно к нему привязываюсь, хоть с детства не люблю собак.

В январе у меня задержка, и анализы подтверждают, что я – беременна. Юра пританцовывает от счастья и совершает ошибку, от которой я его предостерегала: говорит об этом родителям.

В марте у меня болезненный выкидыш, после которого я две недели валяюсь в больнице, наслаждаясь тишиной в лекарственных грезах.

В апреле мой первый полноценный юбилей – мне двадцать пять. Юра устраивает пир на весь мир, потому что даже слышать не хочет о скромных семейных посиделках.

Глава двадцать первая: Снежная королева

Глава двадцать первая: Снежная королева

Я толкаю дверь, чтобы спрятаться от него.

Несколько раз дергаю ручку, и каждый раз она со щелчком опускается до упора, но дверь по-прежнему плотно закрыта. Как будто сама судьба нарочно играет против меня и ломает даже те вещи, которые просты в устройстве и работают без промашек и поломок. Как то ружье в финальной сцене пьесы, которое не может не выстрелить, но все равно дает осечку.

Я знаю, что он рядом: шаги почти не слышно, но я чувствую жжение в венах от того, что жадно глотаю ртом накалившийся между нами воздух.

Сколько не было «нас»? Четыре месяца.

И я все равно не смогла потерять.

Руслан просто стоит сзади. Достаточно близко, чтобы я чувствовала, как он тонкой струйкой выдыхает воздух мне в затылок, как будто одного выстрела было мало и обязательно нужно сделать контрольный. Краем глаза вижу, что он держит руки в карманах брюк, и с облегчением перевожу дух.

— С кем ты здесь? Лиза замужем. – Разве с такого нужно начинать разговор? Господа, а почему бы и нет?

— Забыла, кто я? - не щадит он. – С той, кто заплатила.

Зачем-то киваю и снова до упора опускаю ручку двери. И снова ничего.

— Магнитный ключ, - подсказывает Руслан, и я только теперь замечаю характерную поверхность сканера. – С днем рождения, Кошка.

Я почти верю, что сейчас он подарит мне что-нибудь, но вместо этого чувствую прикосновение пальцев к шее: почти невесомое, почти эфемерное, как отголосок приятного сна, в котором у меня есть Амстердам в снегу, мужчина в белом шарфе и прикосновение костяшек его пальцев к моей замерзшей обветренной щеке.

Руслан тянет за цепочку: она впивается в кожу на горле и приходится чуть наклониться назад. Голова сама находит удобное место у него на плече возле самой шеи.

— Красивое платье, - говорит Руслан, наклоняясь губами к моему плечу. – Совсем тебе не идет.

— Ты придурок, - выдыхаю я, кожей чувствуя его ухмылку.

Я просто иду: высоко-высоко в гору, за облака, на последнем вздохе карабкаюсь по крутой лестнице прочь из своей ровной серой реальности без штормов и бурь. Дохожу почти до самого пика, до отметки, куда можно вонзить флаг покорителя Вершины – и без сожаления, без страховки падаю вниз.

Мне нужен этот мужчина, нужно глотнуть его жизнь. Даже если в острой потребности нет ни логики, ни здравого смысла.

— Повторяешься, Кошка. – Он так и не поцеловал мое плечо, но каждый звук из его горла проникает в меня невидимыми чернилами. – Придумала бы что-то получше.

— Зачем ты пришел?

— Хотел тебя увидеть.

— Четыре месяца… Придурок. Какой же ты придурок…

— Когда приедешь? – Он накручивает цепочку на палец, и золото сдавливает шею удавкой, убивая все потуги к сопротивлению.

— Не приеду.

— Серьезно?

— Достань свою чертову руку из кармана и обними меня.

— Не хочу испортить твое гениальное платье, - смешок мне под кожу, и плечо сводит боль потребности почувствовать укус.

— Одно ты уже испортил. – Плотнее, всей спиной к нему, растекаюсь по твердой груди, наощупь, как слепая, нахожу запястье его спрятанной в кармане руки, цепляюсь пальцами в ремешок часов.

— Тогда ты была на моей территории, Кошка, - напоминает Руслан. – Хочешь щеголять перед гостями затраханная и голая?

— Звучит как обещание, - сквозь искусанные губы выстанываю больную фантазию всех последних месяцев.

— Как ты заебала шпарить высоким штилем, Кошка.

Мы оба слышим шаги, оба синхронно поворачиваем головы друг к другу.

Украдкой, мазками губами по губам. До грохота взорванного в груди сердца.

Я пришла к финишу своей серой жизни.

Я не хочу назад.

— Спаси свою Ничейную, - прошу я, потому что мне нужно новое сердце взамен умершего.

Руслан делает шаг назад – и в коридоре появляется Юра.

По случаю праздника Юра принарядился в стильный черный костюм и светло-голубую рубашку, и сейчас он кажется мне просто случайным прохожим, который потревожил неосторожную парочку в самый пикантный момент. Во всяком случае, его совершенно спокойное выражение лица соответствует неторопливой походке и рассеянной улыбке, как будто он в последний момент узнал лица парочки и еще не решил, как поступить.

Руслан, наоборот, без пиджака, в одной рубашке, которая туго натянута на его мышцы и могла бы даже показаться меньше нужного размера, если бы не сидела, как влитая. Наверное, пиджак остался в зале? Рядом с той девушкой – или женщиной? – которая его заказала?

Я думаю совершенно не о том. Эти мысли – запретная территория, или все опять сведется к взаимным упрекам.

Глава двадцать вторая: Плейбой

Глава двадцать вторая: Плейбой

Есть множество вещей, которые я буду носить с собой до самой смерти и унесу в могилу безмолвными секретами, потому что о некоторых вещах не стоит говорить вслух.

Например, о том, что я не искал встречи со Снежной королевой. И что не знал, на какое торжество меня заказывают. Обычно в заявке не пишут: «Сопровождение на день рождения Ничейной кошки» или «Повод увидеть Снежную королеву». Как правило, там просто общие фразы и пожелания, чтобы все прошло идеально. Моя спутница на этот вечер сразу указала, что ей не нужны интимные услуги, и в кои-то веки это – не женщина средних лет из большого бизнеса, а миловидная девушка лет двадцати пяти. Рядом со мной она держалась натянуто до тех пор, пока не поняла, что на симпатичном хорошо одетом парне в дорогих часах не висит табло во всю рожу «Элитная проститутка». Потом я краем уха услышал, как пара ее подруг восторженно шептались на мой счет, и деваха перестала зажиматься. В конце концов, когда она стала косить в мою сторону осмелевшим после пары бокалов шампанского взглядом, я понял, что клиентка захочет продолжение вечера.

Еще я никогда не скажу Кошке, что видел ее в зале минимум дважды и знал, что это она – Виновница торжества. Это ей тяжело разглядеть одну рожу в толпе, а как не заметить ее – белую и морозную, в черном платье с какими-то идиотскими кружевными рукавами?

Я никогда не скажу ей, что не собирался подходить. Хотел просто наблюдать со стороны, чтобы убедиться: у нас все прошло. Хоть в принципе проходить было нечему. У меня есть куча баб, которых я трахал за деньги или просто так, но это не означает, что они зацепились за мою жизнь крюком для ловли акул. Они прошли транзитом и не остались даже отголосками. Если увижу в толпе – ни за что не узнаю.

Но последние четыре месяца…

Есть такой сериал про упавший на необитаемый остров самолет. Названия не помню, но шороху наделал много, хоть мне совсем не зашел. Но там был герой, кажется, рок-музыкант и конченный наркоша, который окучивал беременную девушку. В итоге он раздобыл где-то пустую банку из-под арахисового масла, подарил этой девушке и «учил» ее макать палец в несуществующую еду, облизывать его и наслаждаться вкусом из воспоминаний.

Эвелина стала тем же для меня: вкусом, который я пытался отыскать в каждой из сотни женщины, которые прошли через меня за это время. Я раз за разом выковыривал пальцем несуществующее масло, растирал его языком по нёбу и пытался убедить себя, что нет абсолютно никакой разницы.

Разница была. Я понял это, когда увидел Эвелину в коридоре. Просто вышел покурить и был уверен, что она где-то среди гостей. Наверное, если бы знал, что будет дальше, привинтил бы свою жопу к стулу.

Но она была там: в дурацком платье, с волосами, которые с трудом держались в феерической прическе, в туфлях на высоких каблуках, в чулках цвета горького шоколада.

Она была там и пыталась от меня убежать. Я взял и пошел за ней, как тупая акула, вместе с куском мяса заглотившая крюк. Эвелина держала меня за жабры и вытаскивала из привычной среды обитания, вместе с кислородом лишая заодно и силы воли ей сопротивляться.

Есть еще одна вещь, которую я никогда ей не скажу.

Но она не обо мне и не о ней.

Она о вот этом дорогом уроде, с которым мы трижды за последнее время сталкивались в агентстве, когда он приходил туда снимать элитных девочек. Обычно сразу двух. Только днем, потому что вечером у него жена. Кристина – одна из них – как-то порядочно выпила после того, как нарвалась на очередного любителя «жесткого секса», и у нее развязался язык. Так я узнал, что «Шаповалов» просто молоток - у него вообще всегда стоит, и он еще смеется, что его хватает ночью на жену.

Поэтому, когда мы сейчас смотрим друг на друга, то прекрасно понимаем, кто он, а кто я. И все вроде бы понятно и прозрачно, кроме того факта, что мое имя ему знакомо не просто как имя «Руслан». Как будто он уже слышал обо мне. От Эвелины? Но это абсурд, потому что даже если бы она хотела ему рассказать о том нашем приключении и что сбежала ко мне с собственной свадьбы, разве стала бы называть имя?

— Ви, слушай, это даже не смешно, - с явной издевкой говорит этот Неутомимый член.

И вот еще одна вещь, о которой я тоже буду молчать до самой могилы.

Мне не нравится, что он называет ее «Ви». Как будто собачонку свистком. Даже если это их милая семейная нежность, меня корежит просто от того, как небрежно он сокращает Кошкино имя до двух поганых букв.

— Юра, по-моему, лучше вернуться к твоим гостям, - предлагает Эвелина.

— К твоим гостям, Ви, - исправляет он, и я мысленно ржу в полный голос.

Ты такой тупой, что даже не понял, о чем она.

— Нет, Юра, именно к твоим гостям! – выпаливает она так хлестко и громко, что барабанные перепонки молят о пощаде. – Это твой праздник, твое торжество больших денег, и там, - тычет пальцем в сторону зала, откуда раздается ор ведущей в микрофон, - твои гости. Не мои. Мне все это не нужно!

— Отлично, Ви! – Неутомимый вскидывает руки. – Просто супер! Хорошая девочка решила устроить бунт. Ладно, солнышко, давай поговорим о подарках. Хочешь, - он брезгливо кивает в мою сторону, - подарю тебе вот это? Ну, раз уж ты в курсе, что он такое, то зачем стесняться? Захотелось погулять, маленькая? Давай сниму тебе мальчика на ночь.

Глава двадцать третья: Снежная королева

Глава двадцать третья: Снежная королева

Я прихожу в себя в больнице и не сразу понимаю, почему мир вокруг - черно-белый.

Голова немного болит, и от резких движений челюсть сводит судорогой, как будто мой череп насадили на ржавую спицу и медленно, с противным скрипом проворачивают вдоль своей оси.

Во мне не торчит капельница, и я не привязана по рукам и ногам, но все равно почему-то чувствую себя пленницей. Возможно потому, что в узкой полоске света под дверью явно видны тени от двух ног. Похоже, там охранник.

Нужно вспомнить, почему я здесь, но мысли путаются и скачут испуганными кузнечиками. Ловить их голыми руками не получается, поэтому я нахожу кнопку на боку кровати и до упора зажимаю ее пальцем.

Через минуту в палату влетает медсестра, и пока дверь за ней медленно закрывается, я вижу по ту сторону одного из охранников Юры. Взглядом коршуна он следит за тем, как девушка подходит ко мне и спрашивает, чем может быть полезна.

— Что случилось? – спрашиваю ее, едва ворочая языком. Тяну руку в сторону столика, где стоит минералка, и тут же получаю полстакана. Девушка немного приподнимает кровать так, чтобы я полулежала, и отходит. – Что со мной случилось? Почему я здесь?

А ведь я все помню, просто… все в тумане. Молочно-белом и плотном, через который не пробраться даже с фонарем в руке.

Медсестра секунду колеблется и выдает явно заранее приготовленную ложь:

— Вы потеряли сознание, Эвелина Викторовна. Когда падали – ударились головой. Небольшое сотрясение, ничего страшного. Мы понаблюдаем вас пару дней и выпишем.

— Хорошо вызубрила, - с иронией хвалю я.

Она даже не пытается отнекиваться, просто топчется на месте и взглядом выпрашивает разрешение уйти. Поэтому, когда в палату заходит Юра и кивком приказывает ей убраться, пулей вылетает за дверь.

У него отек на всю нижнюю часть лица, и он прижимает ко рту платок, как будто боится заразить меня смертельным вирусом.

Нужно вспомнить. Нужно заставить свой больной мозг вспомнить, почему я здесь.

— Как ты, Ви? – Муж присаживается на край кровати.

— Что с тобой? – переспрашиваю, кривясь от противных шепелявых звуков его голоса. Раньше он так не говорил.

— Появился повод навестить своего стоматолога, - небрежно бросает он.

Протягивает ладонь, чтобы пригладить мои волосы… и я судорожно жмурюсь, закрываю глаза, как будто жду не ласку, а удар.

Внутри все сжимается, реальность кувырком катится с горки, по пути вышибая искры воспоминаний, в которых есть я, Руслан, мерзкие слова человека, с которым я каждую ночь делила постель. И есть его толчок, после которого я теряюсь и впервые за восемь лет бессонницы не испытываю радости от забвения в тишине.

Юра понимает, что разыгрывать комедию бесполезно, кивает, но не торопится встать с постели.

— Уберись от меня, - цежу сквозь зубы, но он даже не шевелится. – Я хочу поговорить с родителями.

— Представь себе – они тоже хотят с тобой поговорить, - ничуть не испуган он.

Дурной знак. Очень-очень дурной знак. Он ведь знает, что с ним сделает мой отец, когда правда о причинах моего обморока всплывет наружу, и должен осознавать последствия не только для нашего брака, но и для дружбы кланами в том числе.

Нашего брака уже нет. Как нет и союза, ради которого нас свели, как породистых щенков.

Я не собираюсь давать второй шанс. Я не девочка из подворотни, которую можно задобрить подарками.

Ухмылку Юры не в силах скрыть даже платок, и что-то мне подсказывает – муж не собирается ничего мне дарить, и ему не нужен компромисс.

— Если ты собираешься и меня так же запугивать, как ту несчастную медсестру, то можешь даже не начинать, - на всякий случай, чтобы избавить себя от бессмысленного разговора, предупреждаю я.

— Не собираюсь. – Юра пожимает плечами. Потом смотрит на меня со знакомой понимающей улыбкой, но почему-то в этот раз у меня от нее мурашки по коже. – Ви, давай кое-что проясним прежде, чем ты начнешь устраивать истерики и пытаться уйти, громко хлопнув дверью.

— Я ничего не хочу слышать до тех пор, пока не поговорю с родителями.

— Но тебе придется.

Он предугадывает мой следующий шаг, хоть это и не сложно: я до сих пор слишком медлительная, и Юре ничего не стоит перехватить мою руку до того, как я снова нажимаю на кнопку вызова персонала. Муж с силой впечатывает ее в матрас и, как наручником, удерживает свободной ладонью.

Понимаю, что должна быть сильной, но именно сейчас просто не могу избавиться от страха, который беспощадно кусает за коленные суставы и заставляет ноги тереться друг об друга с противным жжением.

— Ты выслушаешь меня, Ви, а потом зови хоть родителей, хоть черта лысого.

Все, что я могу – закрыть глаза и не видеть хотя бы его лицо.

Глава двадцать четвертая: Снежная королева

Глава двадцать четвертая: Снежная королева

Юра старательно изображает заботливого мужа ровно двадцать минут, которые его мать, словно полоумная, поливает меня слезами радости и говорит, что мне нужно быть осторожнее и следить за своим здоровьем, а не падать в голодные обмороки от салатов из одних капустных листьев.

Вот, значит, какую «сказочку» он всем рассказал. И как идеально в нее вписалась моя беременность. Просто лучше не придумать, и не подкопаться. Но почему-то мне кажется, что у истории есть продолжение. Потому что… Потому что там был Руслан. И потому что теперь Юра похож на жертву бандитского налета. Интересно, что он рассказал о потерянных зубах?

Господи, Руслан.

Я стону, роняю голову на подушку, потому что виски сдавливает неимоверно адская боль, и потому что именно сейчас думать и анализировать слишком трудно. Как будто все, что есть внутри меня, бросают в огромный блендер и перемешивают до состояния кашицы без комочков, а теперь тонкой струйкой через кондитерский мешок вталкивают обратно. Мне не за что ухватиться внутри себя, ведь во мне не осталось ничего целого, даже маленького хряща в мизинце. Пытаюсь поднять руку – и не могу. И что-то давит на грудь невидимым столпом, как тупая шпилька весом в тонну.

У меня уже было что-то похожее, когда вдруг осознала, что не могу спать. Тогда мне казалось, что если бы я узнала о смертельном диагнозе, шансов прожить до старости и не свихнуться и то было бы больше. Моя психотерапевт сказала, то это называется «паническая атака», и побороть ее можно только, научившись контролировать собственный страх, перестав бояться того, что делает меня слабой.

Это всегда помогало. Но сейчас я намеренно не хочу отгораживаться от того, что превращает мои нервы в разлаженные струны. Не хочу отгораживаться от страха за Руслана. Возможно, пусть это миллион раз глупо, но мне удастся сделать этот страх не врагом, а союзником.

То, что нас не убивает, делает нас сильнее.

Пока не знаю, какой у Юры план, я должна ему подыгрывать. Не стоит ходить с удавкой вокруг дикой собаки, потому что она все равно укусит в ответ. Но если спрятать удавку за спину и предложить сахарную кость – псина будет думать, что слишком страшна, и никто не рискнет посягнуть на ее свободу.

— Не может быть и речи о том, чтобы Эвелина сразу вернулась домой, - к счастью, угадывает мои мысли мама. Свекровь хмурится, пытается доказать, что с «ее Юрочкой» я буду окружена любовь и заботой, но она до сих пор плохо знает мою мать, чтобы иметь представление о ее упрямстве. Проще уговорить «лежачего полицейского» подвинуться, чем Анастасию Розанову передумать.

А еще мне кажется, что мама что-то подозревает, потому что в ее глазах, обычно ласковых и добродушных, сейчас слишком много холода.

Только понимание того, что упрямство ничего не решит, а угрожать Розановой - вообще дурацкая идея, не дает Юре переиграть все в свою пользу. Мне же остается настойчиво претворяться бедной больной девочкой, которая просто обязана побыть под крылом у родителей для восстановления душевного состояния.

— Ты же не уйдешь? – Я выразительно заглядываю в глаза матери, когда она начинает рыться в сумочке в поисках ключей от машины. Надеюсь, она поймет мою молчаливую просьбу не оставлять меня с этими людьми даже на минуту.

— Конечно, солнышко. – Она чмокает меня в лоб, и я не могу не почувствовать, как ее ладонь слишком выразительно сжимает мои пальцы.

Когда через два часа за нами приезжает водитель, и мама помогает мне сесть на заднее сиденье, я шепчу ей, чтобы отказалась от помощи Юры любой ценой. Но она делает еще лучше: просто захлопывает дверцу перед самым его носом, и вышколенный водитель резко стартует после ее хлесткого: «Поехали!»

Это выглядит, как похищение, и Шаповаловым очень не понравится наш финт под названием «Кавказская пленница».

— Мама, мне нужно… Сегодня. Немедленно. Я не хочу… - Больно. Как будто я не живая женщина, а кукла Барби с пластмассовым животом.

Мама прижимает меня к своему плечу, гладит по голове, совсем как в детстве, и говорит, что когда-нибудь в моей жизни появится мужчина с глазами цвета глаз моих будущих детей.

Она сама отвозит меня к хорошему врачу.

Мне делают пару уколов, после которых мир уже не кажется таким мрачным.

Вся процедура – на пятнадцать минут. И пара часов под присмотром опытного персонала. Перед тем, как нас отпустить, врач говорит, что с большой долей вероятности я бы все равно не выносила этого ребенка, потому что, хоть прошлый выкидыш был самопроизвольным и без хирургического вмешательства, новая беременность все равно наступила слишком рано.

Возможно, Юра просто подменил мне таблетки. Это классифицируется как одна из форм домашнего насилия.

— Я хочу его убить, - говорю немного ватным после уколов голосом, пока мама ведет меня по дорожке к дому. – Хочу растоптать всех Шаповаловых.

— Мы с папой очень тебя любим, Эви. Прости, солнышко. – Она плачет, и мы просто садимся на порог, воя, как две дуры, попеременно прося друг у друга прощения за старые и новые обиды.