Камил Бачу ИСПЫТАТЕЛЬ ПИЛЮЛЬ

Стоило ему сделать первый шаг по лестнице, которая ведет в нашу редакцию, и я тотчас безошибочно определял, что это подымается Мэнни. Он весил девяносто два килограмма и шагал грузно и уверенно, улыбаясь направо и налево, словно стараясь поделиться если не своей силой, которую считал чрезмерной для себя одного, то хотя бы своей жизнерадостностью.

Вот и на сей раз, несмотря на бесконечные звонки телефона и громкую ругань уборщицы в соседней комнате, я сразу услышал его шаги по лестнице и громовое «привет», когда он поздоровался с ребятами из нашей редакции. Осторожно приоткрыв дверь — он всегда обращался с дверьми очень осторожно, чтобы случайно не выбить их, — и едва переступив порог, Мэнни крикнул:

— Гарроу, я женился!

Его густые, сросшиеся брови весело приподнялись, на щеках обозначились две ямочки, а из-под губ блеснули белые зубы.

— Да, я женился, — повторил он. — У нее две матери и дядя. Вернее, родная мать и тетушка, ставшая для нее второй матерью, а дядюшка стал вторым отцом, потому что ее настоящий отец сейчас вроде как бы чужой дядя. В общем, Гарроу, здорово, правда?

— Ну, а она сама? — спросил я.

— Восхитительная! Она брюнетка — вернее, шатенка. Волосы пышные, волнистые, носик крошечный, и чуть что — она сразу смеется. Знаешь, мы с ней решили объехать весь мир.

— А пока вы где обитаете?

— Я снял комнату у одного отставного майора — он открыл пансионат. Мы и столуемся у него.

— А у твоей супруги есть какая-нибудь профессия?

— Она литературный критик.

— Но, Мэнни, это же не профессия. Для женщины это скорее роскошь.

— А она этим и не занимается, — успокоил меня Мэнни. — Сейчас она увлеклась коллекционированием кукол. У нее уже есть медвежонок, обезьянка, маленькая крестьяночка с металлическими глазками. Кроме того, она целыми днями переставляет мебель. Купила чехлы и краски. Каждую стену красит в другой цвет.

— А ты чем занимаешься?

— Я работаю испытателем…

— Летчиком-испытателем?

— Да нет… Я работаю в одной лаборатории испытателем пилюль.

— Что ты мелешь, Мэнни?

— Клянусь тебе, Гарроу! И знаешь, что я тебе скажу? Мне никогда не доводилось так нервничать. Даже когда я рвал цепи в дакотском цирке, или в ту ночь, когда погиб корабль, на котором я был юнгой, или когда мне пришлось быть проповедником в Техасе. И ни одна из всех профессий, которые я испробовал, не была такой поганой, как эта, а ведь я работал даже ассенизатором в Лос-Анжелосе! Да, это моя тридцатая профессия и, боюсь, не последняя. На всякий случай, чтобы создать видимость, будто должность у меня почетная, я заказал себе новые визитные карточки.

Он вытащил из кармана одну карточку и протянул ее мне. Я прочитал: «Мануэль Кэтхуз, испытатель пилюль. Шандоу, Итальянская улица, 3».

— Выходит, ты- что-то вроде научного сотрудника?

— Ну, куда там!

— Твоя лаборатория обслуживает птицеферму?

— С чего это пришло тебе в голову?

— Да я подумал, что вы кормите этими пилюлями кур.

— Вовсе нет.

— Так что же ты с ними делаешь, Мэнни? — Глотаю их.

— А что в них есть — витамины?

— Всякая всячина. Дело заключается в следующем: стоит кому-нибудь изобрести новый препарат, особенно такой, который рекламируется как чудодейственный, то первый, кто испытывает его на себе, — это я.

— Выходит, ты — подопытный кролик?

— Вот именно!

Мэнни встал, расправил плечи, ударил себя кулаком в грудь и снова уселся. Немного помолчав, он сказал:

— Нелегко в наше время содержать семью, Гарроу. Ведь кругом уйма безработных. Конечно, если бы я не женился, то вряд ли взялся бы за это дело. Уж лучше бродяжничать. Эти идиоты, чего доброго, могут и отравить меня по ошибке.

— Кто выдумал такую работу?

— Я сам. Я четыре месяца работаю в фирме «Туби энд Туби» помощником лаборанта. За это время мне уже тысячу раз объясняли, как выгодно быть двуногим подопытным кроликом, человеком с луженым желудком, железным сердцем и стальными мускулами. Человеком, готовым на любой риск. Между нами говоря, риск не так уж велик. У меня всегда под рукой противоядие.

Он вынул из кармана несколько флакончиков и показал их мне.

— Например, капли из первого пузырька я принимаю, когда мне становится плохо, и через несколько минут начинается рвота — выворачивает буквально наизнанку. Капли из второго пузырька ослабляют эффект пилюли, а капли из третьего — вовсе его уничтожают. Все отлично продумано. Ну, я и сказал себе:

«А почему бы и не рискнуть? Летчиков-испьггателей на свете много — не меньше десяти тысяч. А вот испытатель пилюль я единственный».

— Послушай, Мэнни, — сказал я. — У нас в редакции нашлось бы для тебя место, и работать тебе особенно не придется. Ты только наблюдай, а писать буду я. У тебя наметанный глаз, жизнь ты знаешь, вот и станешь чем-то вроде репортера.

— Нет, она не согласится.

— Кто «она»?

— Жена. Пойми, Гарроу, каково ей было бы, если бы я стал репортером в жалкой газетенке, после того как был пилотом? Она решила бы, что это предел падения. Не обижайся, но с тобой дело проще — ты прирожденный журналист. А теперь скажи честно: тебе самому нравится эта идея — испытание пилюль?

— Жуть!

— Значит, тебе такая работа не нравится?

— Нет, скорее пугает.

— М-да… Дело вкуса. Видишь ли, Гарроу, я, собственно, пришел попросить, чтобы ты написал об этом.

— С удовольствием. Мы начнем такую кампанию против мистера Туби старшего, что ему жарко станет!

— Нет, нет, пока не надо. Оставь его в покое. Наоборот, хвали его. Мне нужна реклама. А вот когда фабриканты пилюль во всех штатах узнают о моем существовании, тогда можешь уничтожить не только Туби старшего, но и Туби младшего. Хотя, признаюсь откровенно, не думаю, чтобы голос вашей левой газетенки мог заглушить хор всех «Таймсов», «Ивнингов» и «Уорлдов», когда они Дружно начнут славить фабрикантов пилюль. Лучше помоги мне создать прочную основу для моей новой семейной жизни.

— Не успеешь, Мэнни. Хозяева в два счета отправят тебя на тот свет.

— Ну и пусть? Зато я стану национальным героем. Шутка ли? Человек-уникум, который за один-единственный год победил чуму, чахотку, брюшной тиф, сап, чесотку…

— Ну, чесотку ты не одолеешь, сколько бы ни старался.

— Ладно, пускай. Но остаются еще ангина, оспа, сыпняк…

— А еще что?

— Да уж позабыл, что там еще.

— Не станешь же ты утверждать, что будешь принимать и пилюли от чумы?

— Буду. Они тоже включены в программу. Ты даже не представляешь себе, с какими интересными типами работает старик Туби! Если бы все эти изобретатели чудодейственных лекарств не умирали с голоду, они принесли бы человечеству огромную пользу.

Мэнни встал и похлопал меня по плечу:.

— Значит, договорились, Гарроу? Помоги мне, а я расскажу тебе про все их подлые проделки. Будь здоров. Я забегу в пятницу.

Через несколько дней после нашего разговора я сидел в редакции и писал. Вдруг послышались знакомые шаги Мэнни. Они показались мне более грузными, чем обычно, и я подумал, что бедняга, видимо, очень устаетна новой работе.

— Это я, — сказал он.

Боже мой, что за фигура! Вздутые щеки свисали, живот неимоверно вырос. Одет он был в немыслимую женскую кофту навыпуск.

— Это я, — пискляво повторил он. — Старик Туби дал мне какую-то чертовщину для желающих пополнеть, и, по-моему, эффект потрясающий. Ты не находишь?

— Да, тебя неимоверно разнесло!

— И жена говорит то же самое; она отказывается меня видеть.

— Почему?

— Ей, видишь ли, не нравятся толстые мужчины. Ну, как мне убедить ее, Гарроу, что это не прихоть, а профессиональный риск? В конце концов должен же каждый из нас хоть что-нибудь сделать для человечества!

— На сколько же ты поправился за эти три дня?

— На тридцать килограммов. Под личным наблюдением самого Туби я съел уйму всякой пищи — ел ветчину, яйца, запивал молоком. снова ел пирожные, жаркое, морковь, апельсины. И вот результат.

— И как ты себя чувствуешь?

— Признаться, тяжеловато. Сам не знаю почему. Увы, старина, я должен бежать. Шеф ждет меня у весов в лаборатории. Будь здоров.

Недели две Мэнни не появлялся. Я несколько раз звонил ему, но мне неизменно отвечали, что он работает над новым препаратом и не может подойти к телефону. Попытался я заглянуть к нему домой, на Итальянскую улицу, но никого не застал. Я начал было беспокоиться, когда однажды вечером в редакции появилась женщина. Она куталась в платок, так что лица ее не было видно. Она молча положила передо мной визитную карточку Мэнни.

— Это он вас послал? — спросил я.

— Да, — Прошептала женщина.

— Ну, как у пего дела?

— Спасибо. Работает.

— Над чем же он так упорно работает? Почему он прячется от меня? Неужели старик Туби боится, что Мэнни стащит его патенты?

— Нет, мистер Гарроу, не в этом дело. Просто бедняга Мэнни не может выйти на улицу.

— Почему же?

Женщина молчала.

— Почему? — повторил я.

Женщина молча сняла с головы платок, и я увидел Мэнни, вернее, фигуру, имевшую довольно отдаленное сходство с Мэнни и очень похожую на снежного человека. Лоб зарос волосами, брови почти закрыли глаза, а со щек и подбородка свисала длинная густая борода.

— Растет, как снежный ком, — простонал Мэнни. — У меня такое чувство, словно я — лопнувший тюфяк, из которого лезет солома. Черт побери, Гарроу, я мог бы обеспечить потребности небольшой матрасной фабрики только за счет волос с головы, даже без помощи бороды!

— Так почему же ты не принимаешь свои хваленые капли? Чего ты ждешь?взорвался я.

— Мне не разрешают, — жалобно сказал Мэнни. — За каждый лишний килограмм волос я получаю дополнительно полдоллара. На эти деньги я хочу купить жене ковер к Новому году.

— Ковра тебе не хватает? На кой черт он тебе нужен, когда у тебя на каждой щеке висит по коврику?

— Б-р-р, — содрогнулся Мэнни. — Если бы она увидела меня сейчас, то не помог бы не только ковер, но даже «Кадиллак» новейшей марки. Она все равно бросила бы меня. Ведь она убеждена, что я работаю в лаборатории техником. Понимаешь, Гарроу, техником!

Он тряхнул головой, и волосы, собранные в пучок на его макушке, буквально затопили мой письменный стол, словно горный поток. вырвавшийся из теснины.

— Что ты делаешь? — закричал я, невольно хватаясь за ножницы.

— Умоляю тебя, брось ножницы! — испугался Мэнни. — Здесь волос на добрых два доллара. Сейчас я их подберу. Бедняга Лони Гудинг, как бы он был счастлив, если бы имел такое средство! А миллионы лысых на всем белом свете, ради которых я страдаю! Дай мне, пожалуйста, побольше скрепок.

Он не без кокетства свернул брови трубочкой и закрепил их, как это делают женщины со своими прическами. Затем уложил волосы в огромный клубок и, заколов его на макушке, ловко прикрыл платком.

— Я бы еще посидел, — печально сказал Мэнни. — Но через десять минут платка уже не хватит.

Придерживая левой рукой копну волос на голове, он протянул мне правую и выбежал из комнаты.

Потом мы не виделись еще несколько недель. Как-то он позвонил мне и рассказал, что испытывает средство для загара и для приобретения нежного цвета лица. Правда, кожа уже несколько раз облупилась и стала такой тонкой, что стоит ему чихнуть, как она сразу лопается. Потом он испытывал пилюли, придающие «мягкость рукам», и в результате получил два вывиха и перелом. Старик Туби уже собирался рассчитать его, но тут на его счастье подвернулся новый препарат — «Аппетитоген». Этот препарат превзошел самые радужные надежды своего изобретателя: Мэнни, которого поместили для контроля в специальное помещение, съел за два дня девять уток, зажаренную на вертеле свинью, восемнадцать перепелок и шесть головок голландского сыру. Кроме того, он по рассеянности выпил две банки клею, который привлек его своим приятным запахом. Правда, клеи был почти съедобен, но он склеил челюсти Мэнни, так что тот не мог раскрыть рта. После долгих стараний клей удалось устранить, но тут взбешенный Мэнни объявил голодовку.

Некоторое время он испытывал адские муки голода. Дело кончилось тем, что он не выдержал и в одно мгновение проглотил дюжину бутербродов, чуть ли не вместе с тарелкой. После испытания «Аппетитогена» ему дали два дня отдыха. Все это время он сидел в маленькой закусочной и пил чай с горячими булочками. Он поминутно щупал свой живот и голову, опасаясь, как бы они не выросли. Вообще его преследовала мысль, что внутреннее равновесие его крепчайшего организма нарушено и его вид может в любое мгновение измениться самым неожиданным образом. Он все время думал об этом и в конце концов совершенно лишился обычной жизнерадостности. Он стал ипохондриком, и голос его уже не был таким звучным, как прежде. По телефону он жаловался мне на тяготы жизни, на быстротечность молодости и на бренность человеческого существования.

Когда Мэнни занялся изучением трудов древних астрологов, я понял, что он серьезно болен. Мало того, что он читал запоем почти круглые сутки, он еще требовал, чтобы я обсуждал с ним их тезисы, и совершенно не думал о новых пилюлях, которые ждали его в лаборатории фирмы «Туби энд Туби».

Кто знает, может быть, он стал бы крупным специалистом в области древней астрологии, если бы не роковые пилюли, которые определили всю его дальнейшую судьбу.

Закат его карьеры испытателя пилюль начался в тот вечер, когда он проглотил пилюлю «Тарзанола».

На торжественной процедуре присутствовали все руководители фирмы «Туби энд Туби», ученые, а также представители конкурирующих фирм.

Мэнни неторопливо проглотил пилюлю, несколько раз прошелся по лаборатории, зевнул раз-другой и наконец улегся на кушетке. Присутствующие внимательно наблюдали за действием препарата, который, по словам изобретателя, предназначался для того, чтобы «вывести из состояния апатии и инертности средние слои населения».

Через несколько минут Мэнни открыл глаза, вскочил с кушетки и одним прыжком взвился под потолок, на металлическую люстру. Уцепившись за нее, Мэнни принялся судорожно стаскивать с себя одежду. В мгновение ока он остался в одних трусиках. Попугай мистера Туби разразился самой отборной бранью, какую только знал, но Мэнни так зарычал на него, что бедная птица от страха тут же испустила дух. Напрасно глава фирмы умолял Мэнни спуститься на пол; он стал прыгать с одного шкафа на другой, а затем бросился к двери и прямиком устремился по направлению к зоопарку. Он никогда раньше не бывал в зоопарке, однако сейчас безошибочно отыскал его по запаху запертых в клетках зверей, к которым его влекла внезапно вспыхнувшая жажда крови. Следом за Мэнни бросились перепуганные лаборанты, врачи и полицейские, но он не обращал на них ни малейшего внимания.

Ворота зоопарка оказались запертыми, однако, это его не остановило — он легко взломал их и с рычанием ворвался внутрь, потрясая кулаками. Его встретил рев и визг встревоженных животных, но он с налитыми кровью глазами подбежал прямо к клетке льва и принялся трясти ее. Просунув руку сквозь решетку, он ухватил царя зверей за гриву и начал безжалостно бить его головой об пол. Когда Мэнни наконец отпустил несчастного, у льва был не менее жалкий вид, чем у его собрата на гербе Великобритании.

Расправившись со львом, Мэнни направился к клетке тигра, вырвал у него клыки и с силой вогнал их в бок носорога, испуганно следившего за этой операцией. Покончив с носорогом, Мэнни оглянулся и стал искать взглядом гориллу, но вместо нее нечаянно схватил шерифа, который не успел спрятаться, и водрузил его на спину плававшего в бассейне бегемота.

Прошло меньше времени, чем потребовалось для нашего рассказа, и туши всех львов были уже освежеваны, тигры лишились клыков, у носорогов оказались пропоротыми бока, а у пантеры, которая спаслась только чудом, от страха начались печеночные колики.

Напрасно пожарные пытались охладить пыл Мэнни, направив на него брандспойта — он продолжал спокойно сдирать шкуру с ягуара, которого протащил прямо между прутьями решетки. Закончив свою работу, он картинно обернул шкуру вокруг бедер, удовлетворенно улыбнулся и запел старинную ирландскую колыбельную песню.

Воспользовавшись этой минутой затишья, Туби старший бросил ему банан, пропитанный препаратом, прерывавшим действие «Тарзанола». Мэнни схватил банан и съел его, после чего спокойно удалился, успев по пути раздробить кулаком череп африканского буйвола, который хотел боднуть его.

— И все-таки я чувствую себя утомленным, — признался мне Мэнни через несколько дней после этого приключения. — Черт знает, чем они меня пичкают, но мне все время хочется спать. Я вроде бы и не худею, но одежда висит на мне мешком.

— А что говорит твоя жена?

— Переехала к своей матери. Таковы женщины, Гарроу! Ни один мужчина не сделал бы для нее того, что сделал я: я позволил, чтобы меня откармливали, как рождественского гуся, чтобы у меня росли волосы, как у снежного человека. Я даже убил больше зверей, чем Самсон и Геркулес, вместе взятые… И вот награда!

— Не унывай, Мэнни. Если она действительно любит тебя, то вернется. Таких, как ты, не бросают. Лучше скажи мне, как твоя новая работа в цирке?

— В первый вечер — это было позавчера — все шло хорошо. Я сломал железную решетку и порвал якорную цепь. Дирекция цирка была мною довольна. Но, увы, эффект «Тарзанола» быстро ослабевает. Наверное, из-за той чертовщины, которой они пропитали банан. Просто не знаю, чем это кончится. Ты когда-нибудь слышал об аллополиплоидах?

— О чем?

— Об аллополиплоидах… — Мэнни невозмутимо смотрел на меня своими красивыми голубыми глазами.

— А что это такое?

— Сам не знаю. Но в записке, которую последний изобретатель пилюль подал мистеру Туби, встречалось и это словечко. Кстати, какая разница между хромосомами и хромом?

— Не знаю.

— Черт возьми. Видишь ли, Гарроу, обычно я дружил со всеми безумцами, чьи пилюли мне приходилось испытывать на себе. Тот, кто предложил «Аппетитоген», сам был этакий сухонький старикашка, а изобретатель нового средства для волос был совершенно лыс. Я прекрасно понимаю этих людей, которые всю жизнь бились, чтобы избавиться от собственного уродства, и таким образом смогли открыть всякую чушь… Но эти… аллополиплоиды… В конце концов, раз они дают мне еще не испытанное средство — значит они сохраняют за мной эту работу, не так ли? И за мною сохраняются все договорные права, верно? По закону так ведь выходит?

— Так, но ведь закон — это то, что хочет мистер Туби…

— Да… Ну, ладно, посмотрим, как все это обернется…

Расстроенный Мэнни ушел. и не появлялся. в редакции почти целую неделю. Когда он снова пришел, я сначала подумал, что это его брат Сэм, моряк. Они были похожи друг на друга как две капли воды, только Сэм был вдвое ниже и худее, чем Мэнни.

— Здорово, Сэм, — сказал я. — Давно ли ты пришвартовался, старик?

— Какой еще Сэм? Это я, — резко оборвал меня Мэнни. — Тебе не кажется, что я похудел?

— М-да..- пробормотал я. — Ты вроде и ростом-то стал пониже. А не слишком ли ты переутомляешь себя, Мэнни? Брось к черту этот цирк…

— Я там уже не работаю. Занялся боксом, Силу свою я вроде бы теряю медленнее, чем вес, и, по-моему, смогу добиться кое-какого успеха в среднем весе. Ну, так вот, Гарроу, я отыскал того типа, который писал об аллополиплоидах. Он говорит, что задался целью разработать систему, которая позволит человеку жить «за счет собственных ресурсов», то есть питаться тем, что накопил его организм раньше.

— Недурно придумано, — сказал я. — Вот и попостись дня четыре и питайся «за счет собственных ресурсов». Ты вполне можешь просуществовать за счет того жира, который еще остался на твоем теле, и за счет других веществ, которые может извлечь из тебя твой же организм.

— Это мне и без него известно. Но он утверждает, будто можно прожить без пищи месяц, два и даже целый год. По его мнению, это намного удешевит жизнь рабочие будут тратить на себя меньше, а работать столько же, сколько сейчас.

— Без пищи?

— Да, только принимая пилюли. А организм будет потреблять всякий там кальций, магний, фосфор и жиры из того, что было накоплено им раньше. Умереть не умрешь, но похудеешь.

— Ну и отлично. А ты все равно ешь и тогда наверняка худеть не будешь.

— В том-то и дело, что из этого ничего не выйдет. Новый препарат отнимает у организма способность усваивать пищу до тех пор, пока не наступит биологическое равновесие. Но когда оно наступит, изобретатель не знает.

— Как же быть?

Мэнни беспомощно развел руками и опустил голову. В его густых бровях я заметил седину, а у рта залегли две глубокие складки.

— Ну, а как дела дома? Как жена, как куклы? — робко спросил я.

— О, дома все в порядке! Жена говорит, что побаивалась меня, когда я смахивал на великана. Теперь она со мной очень ласкова. Не пойму я ее, Гарроу, честное слово.

— По-моему, Мэнни, тебе надо бы раздобыть той чертовщины, которой они пропитали банан, чтобы приостановить действие «Тарзанола».

— Это идея! — воскликнул Мэнни, и глаза его заблестели, как бывало. Попробую.

И он распрощался, преисполненный самых радужных надежд. Но что-то подсказывало мне, что он откажется от принятого решения, едва выйдет на улицу. Очевидно, так оно и случилось, потому что дней через восемь он позвонил мне и пригласил меня на скачки.

— Ого, у тебя завелись деньжата для тотализатора? Снова нашлась выгодная работа?

— Не очень-то выгодная, — смущенно пробормотал он в телефонную трубку. — Я сейчас работаю жокеем. Ведь мой вес — пятьдесят три килограмма.

— Сколько?

— Пятьдесят два восемьсот, — уточнил Мэнни.

— Господи, на каком же весе ты остановишься?

— Понятия не имею. Этот мерзавец ничего не говорит. Он предложил мне испытать какие-то новые порошки, которые вызывают постоянную улыбку. Но я отказался. Хватит, не хочу больше, чтобы меня эксплуатировали, Гарроу. Я сыт по горло своей работой у Туби.

— Правильно, держись, Мэнни, — ответил я не слишком уверенно.

После этого разговора я решил, что, пожалуй, пора мне вмешаться в эту историю. Получив разрешение шефа на самое энергичное разоблачение проходимцев, о которых я ему рассказал, вечером следующего дня я уже подходил к зданию, где помещается фирма «Туби эид Туби».

— Тебе что здесь нужно? — окликнул меня какой-то мальчишка у самого входа. Захотел и себе беду нажить?

— Убирайся, постреленок, — огрызнулся я, поворачиваясь к нему спиной.

— Не сердись, Гарроу. Зачем ты меня гонишь? — печально ответил он. — У меня и так на душе скверно.

Господи, это был Мэнни. Мэнни собственной персоной! Он был одет в полосатую рубашонку и короткие штанишки, а из-под густых сросшихся бровей на меня укоризненно смотрели его голубые глаза.

— Мэвии! Что с тобой? Тебе на вид не больше двенадцати лет…

— По весу и росту — десять лет и шесть месяцев, — уточнил он. — Но до завтра я помолодею еще на шесть месяцев. А послезавтра…

Вот уже неделя, как Мэнни перебрался ко мне. Чтобы мы не мешали друг другу, я отгородил его кровать и письменный стол занавеской. А чтобы, не дай бог, кто-нибудь по неосторожности не наступил на него, я больше не принимаю гостей.

Мэнни встает довольно рано, моется в мыльнице, пьет чай и, вскарабкавшись по углу шкафа, выключает электрическую плитку. Если у него нет желания писать, я беру его с собой в редакцию, завернув в носовой платок. Если же его одолевает страсть к мемуарам, он пишет их на конфетти, которые нанизывает потом на нитку, как бусы.

Я советую ему заняться испытанием порошков «Улыбка», но Мэнни упорно отказывается. Он мечтает украсть несколько пилюль «Тарзанола» и расправиться с фирмой «Туби энд Туби» и со всей бандой изобретателей-шарлатанов. А пока он просит, чтобы я как-нибудь подсыпал его жене эту чертовщину с аллополиплоидами. Он надеется, что если она станет такой же крошечной, как и он, то вернется к нему.

Загрузка...