История человечества. Россия

Загадки истории

Тайна имени «Русь»

Самые трудные и интересные загадки истории порой скрываются не в малоизученных областях науки, не за семью печатями, а в самых, казалось бы, обыкновенных именах и понятиях. Слово «Русь», несмотря на свою древность, понятно любому человеку, говорящему на украинском или русском языке. Оно вызывает устойчивые ассоциации с далеким прошлым: Киевской Русью, первыми князьями, становлением славянской государственности и культуры. Тем не менее, на протяжении столетий историки и филологи не прекращают спор: откуда же пошла «Русь» и что означало это слово до того, как стало названием огромной территории и живущего на ней народа…

Слово «Русь» можно встретить в составе множества составных топонимов. Конечно, самой известной является Киевская Русь – колыбель восточнославянской цивилизации. После монголо-татарского нашествия, когда Киевская Русь оказалась раздроблена на отдельные княжества, многие восточнославянские земли сохранили в своем названии слово «Русь». Так появились Московская, Суздальская, Владимирская и даже Литовская Русь. А вот названия Белая, Черная и Красная (Червонная) Русь имеют иное происхождение. Дело в том, что в средние века направления север-юг и запад-восток имели свои «цветовые» аналоги. Малая Русь и Великая Русь произошли от греческих названий Μικρά Ρωσία – Микра Росиа и Μακρά Ρωσία – Макра Росиа (по аналогии с терминами «Малая Греция» и «Великая Греция»). Эти названия использовались в церковно-административной практике Византии с начала XIV века. Греки под «Малой Россией» понимали метрополию – Южную Русь (т. е. Украину), а под «Великой Россией» – в широком смысле все русские земли.

Дальнейшая история корня «рос» («рус») не менее занимательна. На рубеже XV–XVI веков в официальных документах получило распространение слово «Россия», близкое к греческому варианту. Это привело к тому, что словосочетания «Малая Россия», «Великая Россия», «Белая Россия» вскоре образовали новые слова: Великороссия, Малороссия и Белороссия (позже – Белоруссия). Когда к территории страны стали присоединяться новые земли, возникли названия Новороссия (южная часть современной Украины и южная часть европейской части современной России) и менее распространенное Желтороссия (Маньчжурия, позднее – северная и восточная часть современного Казахстана и степные территории восточного Поволжья, южного Урала и южной Сибири). Но все эти названия – лишь отголоски древнего слова, этимология которого до конца не выяснена.

Гипотез существует великое множество, и согласуются друг с другом они только в одном: «русь» – это этническое имя, именование народа. Но вот что интересно: не самоназвание, а имя, данное соседями. Дело в том, что слово «русь» некогда имело собирательное значение, то есть обозначало совокупность людей, воспринимаемых как единое целое (в современном русском языке такое значение присуще словам молодежь, студенчество и т. п.). В древности собирательные этнонимы в форме женского рода встречались нередко: меря, чудь, корела, мордва. Как правило, относились они к народам-соседям, носителям иной культуры и, как правило, иного языка. Это и заставляет задуматься: возможно, русь (русины, русичи) – это вовсе не славяне?

Ответ на этот вопрос получить несложно, достаточно проанализировать тексты летописей и отыскать самое раннее упоминание о таинственной «руси». Наиболее подробный перечень древних племен содержится в «Повести временных лет». Несмотря на то что эта летопись неоднократно редактировалась по распоряжению князей, едва ли изменения касались сведений о племенах, живших на территории Киевской Руси. В частности, в тексте, относящемся к 898 году, говорится, что все славяне общались между собой на одном языке: и угры, и чехи, и моравы, и (обратите внимание) поляне, которые в IX веке назывались «русь». Немного ниже находим уточнение: «А словенский язык и русский одно есть».

Итак, русичи – все же славяне. Упоминания о Руси в летописях XII–XIII веков позволяют даже довольно точно определить их изначальное место проживания: Киевщина, Черниговщина и Переяславщина. Дело в том, что древние летописцы очень четко проводили границу между Русью и другими землями. Судите сами: Юрий Долгорукий выступил с войском из Ростово-Суздальской земли «в Русь», то есть в Киев. После убийства Андрея Боголюбского владимирские бояре говорили: «князь наш убиен, а детей у него нету, сынок его в Новгороде, а братья его в Руси». В летописной статье 1135 года говорится: «иде в Русь архиепископ Нифонт». В 1142 году новгородское посольство было задержано «в Руси» (в Киеве), пока оно не дало согласия на вокняжение в Новгороде князя Святослава. Таких разграничений между Русью и соседними княжествами можно найти очень много. Проанализировав их, ученые нанесли на карту границы территории, которую называли «Русью» в XII веке: земли между Десной на севере, Сеймом и Сулой на востоке, Росью и Тясменем на юге, Горынью на западе. Кстати, именно в пределах этой территории сохранилось самое большое количество топонимов и гидронимов (названий водных объектов) с корнем «рос» или «рус»: Рось, Россава, Роставица, Ростовец.

Итак, место обитания древних русов мы уже знаем. Но загадка этимологии самого слова все еще не раскрыта. За многие десятилетия изучения этого вопроса возникло бесчисленное количество гипотез. Слову «Русь» приписывали древнеславянские, готские, шведские и даже иранские корни, пытались проанализировать структуру, сопоставить с аналогичными названиями в других языках.

Древнейшей формой самоназвания россиян было, вероятнее всего, «рос», удостоверенное и Псевдо-Захарием Ритором в VІ веке, и топонимикой, и византийскими авторами. Изменение «о» на «у» могло произойти позже, в VІІІ—ІX веках, когда в Надднепрянщине появилось много выходцев из северных славянских племен, для которых более характерно «у» – «рус». «Русская Правда» в ее древнейшей части носит название «Правда Росская». Интересно, что арабские и персидские авторы всегда употребляли форму «рус», а греки и византийцы – «рос». О народе «Рос» знали в VI столетии в Сирии. Князя этого мощного союза племен одаривал византийский цесарь. Россов считали «народом богатырей», они пользовались всеобщим уважением.

Долгое время самой распространенной гипотезой происхождения слова «Русь» считалась версия, что название «Русь» происходит от имени правого притока Днепра – реки Рось. Именно там, по мнению историков и лингвистов прошлого, находилась прародина племени, основавшего впоследствии мощную державу. Этой точки зрения придерживался, в частности, академик АН СССР М. Тихомиров: «Среди восточных славян в VІІІ—ІX вв. стало выделяться племя, обитавшее по среднему течению Днепра, в области полян, в древней культурной области, где когда-то была распространена трипольская культура… Трудно сомневаться в том, что основная масса полян жила к югу от реки Рось и по течению этой реки и ее притока Россавы. Здесь, при впадении Роси в Днепр, находился летописный город Родня, остатки которого видят в Княжьей горе, богатой на археологические находки…Возможно, первоначальное название Роси распространилось на все среднее течение Днепра, а корень Рос, возможно, уже содержится в геродотовом названии Днепра – Борисфен». Того же мнения придерживался и историк Б. Рыбаков, писавший: «…древности V–VII вв., обнаруженные по реке Рось, несколько севернее ее (до Киева) и южнее ее (до начала луговой степи), следует связать с конкретным славянским племенем – русами, или росами».

У этой гипотезы немало недостатков. Данные археологов вступают в противоречия с позицией исследователей языка. Филолог Г. Хабургаев отмечает, что попытки связать Русь с названием реки Рось лингвистически несостоятельны: «Для славянских диалектов рассматриваемого времени чередования о/у и даже ъ/у невероятны (учитывая, что термин «русь» появляется около IX столетия!); а сам этноним в славянской среде известен только с «у» в корне. И вообще, этот термин на Киевщине не обнаруживает никаких ономастических соответствий, и его появление здесь явно было связано с необходимостью общего наименования для нового территориально-политического объединения, которое непосредственно не соотносилось ни с одним из прежних племенных объединений, а потому не могло использовать ни одно из прежних местных наименований». Но наиболее сокрушительным ударом по рассматриваемой гипотезе стали исследования историка В. Кучкина, убедительно доказавшего, что бассейн реки Рось вошел в состав Русской земли (в узком понимании этого слова) лишь во времена Ярослава Мудрого. До того времени граница проходила севернее. Выяснился и еще один факт: южной границей территории обитания полян служил водораздел между притоками Днепра – Ирпенью и Росью. Бассейн Роси имел смешанное население, славянские и тюркские народы издавна жили здесь бок о бок, а значит, прародиной русов это место считаться никак не могло.

Более аргументированной кажется версия, выдвинутая писателем Владимиром Чивилихиным. По его мнению, изначально Рось (Русь) была именем нарицательным. Это слово обозначало не какую-то определенную речку, а реку вообще. Реки играли огромную роль в жизни восточных славян: это была и дорога, и естественная защита, и источник воды. Река снабжала окрестные племена рыбой и птицей, была гарантом и источником жизни. Не случайно восточные славяне обожествляли реки (первое свидетельство об этом зафиксировано у византийского летописца Прокопия в VI веке н. э.). Нестор-летописец тоже писал, что в языческую эпоху славяне, помимо богов, почитали также и реки, озера и источники. Дополнительное подтверждение этой версии можно обнаружить в работах словацкого лингвиста и этнографа Павла Шафранека: «В праславянском языке река называлась «руса» (rusa). Это коренное славянское слово, как общее существительное имя, уже осталось в употреблении только у одних русских в слове «русло», обозначающем ложбину, русло реки, глубь, вир; но как имя собственное рек, городов и селений, более или менее близ них лежащих, употребляется почти у всех славян». Кстати, от того же корня образовано слово «русалка». В словаре

В. Даля зафиксировано множество диалектных слов, производных от корня «рус» и указывающих на его прямое отношение к рекам: руслень – приполок за бортом, за который крепятся ванты; руслина – быстрина, стрежень; руст – «вода идет рустом», т. е. идет потоком, струей; собственное имя Рус – «сказочное чудовище днепровских порогов»; мужское имя Руслан. Все это наводит на мысль, что слово «Русь» первоначально означало «люди реки», «речной народ». Кстати, название по месту преимущественного обитания встречается в мире довольно часто. Например, приморские чукчи называли себя «ан калын» – «морские жители». Точно так же бедуины – «жители пустынь», селькупы – «люди тайги», индейцы племени сенека имели самоназвание нунда-вэ-оэно – «великий народ холмов».

Карта земель Древней Руси

Несколько другое толкование дается в работе профессора Ф. Кнауэра «О происхождении имени народа Русь». Русь, по его мнению, не просто река, а Волга. В древнеиндийской «Ригведе» она упоминается под именем «Раса» – «Великая матерь», в «Авесте», священной книге зороастрийцев, – как «Ранха». Позднейшие персидские источники упоминают о реке Раха, отделяющей Европу от Азии. При помощи филологического анализа Кнауэр доказывает этимологичское тождество этих названий с древним именем Волги – «Ра», которое обрело впоследствии такие формы, как «Рос» у греков и арабов, и Рось, Русь, Роса, Руса – у славян.

Большинство других версий выводит наименование «Русь» из иностранных источников. Они склоняются к тому, что «Русь» не является самоназванием. А это означает, что нужно искать соответствия этому корню в языках других народов. Некоторые ученые полагают, что в II–III веках н. э. на территории между балтами, славянами и германцами жили какие-то руты (руги), которых еще Тацит называл «Reudignii» – «корчеватели леса». Другие считают, что слово «Русь» получилось путем перестановки букв из общеевропейского «urs» – «медведь» или (уже безо всякой перестановки) от латинского «rus» – «деревня».

Но, пожалуй, самой популярной из «иностранных» версий долгое время оставалась предложенная еще известнейшим теоретиком русского языка историком А. Шахматовым. Ученый был уверен, что «форма Русь… так же относится к Ruotsi, как древнерусское Сумь… к финскому Suomi. Мне кажется, что элементарные методологические понятия не позволяют отделить современное финское RuotsI от имени Русь». Иными словами, корень «рус» имеет финно-угорское происхождение. Но если это так, почему в финно-угорской языковой среде невозможно найти сколько-нибудь убедительной этимологии этого слова? К тому же среди финно-угров слово «ruotsi» употреблялось по от ношению к нескольким разным этносам: шведам, норвежцам, россиянам и, наконец, самим финнам. Путаница? Скорее всего, дело в другом. Первоначально словом «русь» в Восточной Европе обозначали викингов; на этом сходятся все арабские историки. А греки, употреблявшие слово «russi», имели в виду тех, кого мы называем норманнами. Неудивительно, что сторонники «норманской теории» увидели в этих данных лишнее подтверждение того, что Русь была фактически создана варягами, приглашенными на царство слаборазвитыми славянскими племенами. По их мнению, слово «русь» происходит от корня со значением «гребля», «плавание на гребных судах». Производным от него термином называли себя скандинавы, бороздившие Восточную Балтику и вступавшие в военные конфликты и торговые контакты с местным финноязычным населением, которое называло их «руотси». Позже это слово было заимствовано восточными славянами и трансформировалось в «русь». С тех пор как варяжские князья обосновались в Киеве, оно распространилось на подвластную им территорию – «Русь», «Русская земля» – и ее население – «русские люди». По другой версии, слово «Русь» (или близкое по звучанию) было боевым кличем скандинавской дружины первых Рюриковичей. Постепенно оно закрепилось за самой дружиной, а затем – и за территорией, которую она контролировала. В доказательство своей правоты сторонники этой гипотезы приводят все ту же «Повесть временных лет». А точнее – отрывок, где Нестор пишет, что по просьбе различных племен в славянских землях в 862 году появились варяжские князья. «Те варяги назывались русью», – уточняет летописец. Однако приведенная цитата едва ли может считаться убедительным доказательством. Во-первых, варяги назвались «русью» только после прибытия в киевские земли. А это вполне может означать, что они поступили на службу к местному князю и приняли название народа, среди которого им предстояло жить. Во-вторых, археологам не удалось обнаружить следов сильного влияния варяжской культуры на тех русских землях, которые считаются «Малой Русью», исторической прародиной руссов. А предположение, что от народа, основавшего древнерусское государство, местные племена переняли только имя, кажется слишком смелым. Есть и еще одно возражение. Последняя версия, несмотря на авторитет ее создателей, совершенно не учитывает один факт. А именно – законы языка. Филологам прекрасно известны случаи, когда одно и то же слово в разных языках имеет различное значение. Вполне вероятно, что варяжское слово не имело прямого отношения к слову «Русь», образовавшемуся по законам общеславянского языка.

Часть ученых во главе с Л. Гумилевым считала, что племя русов, о котором шла речь выше, не являлось славянским, более того, отношения между русами и славянами в IX веке были откровенно враждебными. По сообщениям арабо-персидских источников, «русы нападали на славян, подъезжали к ним на кораблях, высаживались, забирали их в плен… и продавали». Однако в дальнейшем славяне и русы, проживавшие на общей территории и заключавшие между собой браки, взаимно ассимилировались. С этого времени русами стали называть уже не племя, а целый народ. Обычаи и язык они сохранили славянские.

Гораздо более обоснованной и логичной, на наш взгляд, выглядит гипотеза, изложенная академиком О. Трубачевым. Он полагал, что этноним «Русь» происходит от древнейшей индоарийской основы ruksa / ru(s)sa – «светлый, белый». Топонимы, образованные на этой основе, с глубокой древности распространялись в Северном Причерноморье, в местах расселения индоарийского населения. Не противоречит этой гипотезе версия о том, что слова «Русь» и «русский» восходят к слову «русый» – «светловолосый». Недаром все в том же словаре Даля записана пословица: «Русский народ есть русый народ». Встречается там, правда, и прямое толкование слова «Русь» – мир, белый свет. А словосочетание «на руси» имеет дополнительное значение – «на виду».

История – будь то история народа или история его языка – не может считаться точной наукой. В ней есть место самым разным интерпретациям и домыслам. Поэтому единого мнения о происхождении слова «Русь», вероятно, не сложится никогда. Разве что будет изобретена машина времени и ученым удастся опросить очевидцев тех времен, когда наши далекие предки впервые назвали свою землю Русью…

Почему монголы не взяли Новгород

Согласно общеизвестной концепции истории Руси, татаро-монгольское нашествие и последовавшее за ним иго стало для страны тяжелым ударом, который обусловил ее отставание в развитии от стран Западной Европы. Впрочем, скоро исполнится сто лет с тех пор, как некоторые историки начали оспаривать этот постулат. Одни полагают, что удар был не так уж силен, другие, что никакого ига, собственно, вообще не существовало, третьи, что монгольское присутствие, наоборот, стало даже положительным фактором. Наконец, четвертые придерживаются мнения, что под монголами в данном случае вообще следует понимать… самих русичей! Таким образом, главная загадка истории средневековой Руси связана с очень длительным периодом – с XIII по XV век.

Возможно, путь к разгадке лежит через понимание того, что случилось с одним из русских городов во время нашествия кочевников с Востока. Речь идет о богатейшем и величественном Новгороде – городе, который по не вполне понятным до сих пор причинам монголы не взяли, в котором не были посажены татарские наместники, городе, в котором правили два русских князя, чьи отношения с монголами рассматриваются в историографии, как минимум, неоднозначно – Ярослав Всеволодович и его сын Александр Ярославич, по прозвищу Невский. Как Новгороду удалось избежать участи многих других центров Руси? Не стали ли монголы для него могущественными и полезными союзниками, а не оккупантами? Насколько далеко зашли правители города в дружбе с ханами? Не помогли ли татары делу объединения и укрепления раздробленной Северо-Восточной Руси, делу, которым занимались потомки Александра Невского, создавшие в результате новое могущественное государство – Московию?

* * *

Вскоре после смерти в 1054 году великого князя киевского Ярослава Мудрого Русь вступила в полосу междоусобных войн. Их вели друг с другом русские князья, находившиеся между собой в той или иной степени родства. Причиной войн было то, что в руках каждого из них находились полученные в управление крупные города, обширные территории, которые в условиях существовавшего упора на натуральное хозяйство были в состоянии обеспечивать сами себя всем необходимым. Немаловажным было и то, что на Руси существовало правило передачи власти не от отца к старшему сыну, а от брата к брату. Естественно, между дядьями и племянниками возникали разногласия, приводившие подчас к кровопролитию. Впрочем, феодальная раздробленность не была уникальным русским явлением. В той или иной степени ее переживали и все государства Западной Европы.

Распад Руси на отдельные, независимые друг от друга княжества был временно приостановлен выдающимся правителем Владимиром Мономахом – внуком Ярослава Мудрого, который занял великокняжеский стол в Киеве в 1113 году. Более или менее крепко держал в своих руках государственную власть и его сын, Мстислав Великий. Смерть последнего в 1132 году привела к продолжению центробежных процессов на Руси.

Киев начал переходить из рук в руки. За великокняжеский стол упорно боролись, смещая друг друга, представители черниговской династии и потомки Мономаха. Не менее ожесточенная борьба велась между Рюриковичами и в южном Переяславском княжестве, и в западных землях – Волынском и Галицком княжествах. К участию в борьбе привлекались и иноземные войска – поляки, венгры, половцы. В этих условиях все большую силу набирали князья городов Севера. Ростов, Суздаль, Муром, Рязань, Владимир-на-Клязьме не имели столь большого значения в глазах многочисленных потомков Рюрика и, соответственно, могли развиваться более стабильно, иметь более прочную власть. То же произошло в свое время и в Смоленске, который на долгие годы оказался в руках внука Мономаха Ростислава Мстиславича и его потомков – Ростиславичей. В Суздальской же земле обосновались потомки шестого сына Владимира Мономаха – Юрия. Этот князь сделал очень многое для укрепления своего княжества и расширения его границ. Он также вел активную политику и на юге, за что получил прозвище Долгорукий. В Суздальском княжестве строились новые города, развивалась система централизованного управления, более прочного, чем на юге. Процесс этот продолжился при правивших после смерти Юрия его сыновьях – Андрее Боголюбском и Всеволоде Большое Гнездо. Главным центром княжества стал Владимир-на-Клязьме.

Всеволод пришел к власти после смерти своего брата Андрея. Он разгромил в феодальной войне других претендентов на Владимирский престол, подавил оппозицию ростовских бояр и установил свою власть на долгие 38 лет – с 1174-го по 1212 год. Всеволод, без сомнения, был самым сильным и авторитетным князем Руси на рубеже XII–XIII веков. Свое прозвище он получил за многодетность, но ни один из сыновей и не думал посягать на власть отца при его жизни. Под непосредственным влиянием Всеволода находились Муромское и Рязанское княжества, южный Переяславль (северный находился во Владимиро-Суздальском княжестве). В определенный момент право его дома на княжение признали и свободолюбивые новгородцы. Новгородские территории Торжок и Волок Ламский находились под совместным контролем Новгорода и Суздальской земли.

С владимирским князем советовались, просили его поддержки смоленские и черниговские (а как следствие – и киевские) князья, галицкие и волынские правители. Всеволод совершал успешные походы против волжских булгар, при нем строились новые города, развивалась культура Северо-Восточной Руси. В это же самое время Киев – «мать городов русских» – продолжал переходить из рук в руки. Особенно в начале XIII века усердствовали представители смоленской и черниговской династий. Штурмы следовали один за другим, население столицы сокращалось, ни один киевский князь не мог и подумать о том, чтобы заняться восстановлением влияния Киева на всю русскую землю.

Феодальные усобицы оказали свое влияние и на историю Новгорода. Можно сказать, что именно они стали причиной развития тут республиканских традиций, корни которых уходили в далекое прошлое и были связаны с уникальным географическим положением города, богатством местных бояр и купцов.

Новгородская земля, охватывавшая северо-запад Руси, была единственным русским регионом, который не был княжеством в полном смысле этого слова. Новгород расположен к северу от озера Ильмень на берегах реки Волхов. Новгородские земли простирались на севере до Финского залива, Невы, южных берегов Ладожского озера и реки Свирь. Восточным соседом новгородцев была Суздальская земля, южными соседями – Смоленское и Полоцкое княжества. Западная граница пролегала вдоль вдоль реки Нарова (Нарва) на юге через центр Чудского озера. Управление всей этой территорией централизованно осуществлялось из Новгорода, только на западе город Псков и значительная по размерам территория, зависевшая от него, имели самоуправление, пусть и под строгим надзором Новгорода, откуда в Псков назначался посадник, имевший исполнительную власть. В целом, Новгород Великий со своими обширными территориями стал единственным из древних городов, избежавшим упадка и дробления в XI–XII столетиях.

Исконным населением Новгородской земли были финно-угорские племена. В VI веке сюда пришли немногочисленные племена славян-кривичей, а в VIII столетии в процессе славянского заселения Восточно-Европейской равнины – племя словен.

Экономическая жизнь и политическое взаимодействие племен оказались связанными с Балтийско-Волжским торговым путем, проходившим по Волхову, Ильменю и Мете. Борьба с господствовавшими в международной торговле скандинавскими купцами-воинами способствовала ускорению процесса формирования государственных отношений. К середине IX века у истоков Волхова сформировался центр политического общения племен, живших на многочисленных реках, впадающих в озеро Ильмень, сложилась система их военного взаимодействия. Сбор и выплата варягам дани заложили основу государственного налогообложения. В 862 году для исполнения судебных и правоохранительных функций вождями племен был приглашен скандинавский князь с дружиной. Он стал основателем княжеской династии Рюриковичей, более семи с половиной веков управлявшей всеми русскими землями.

В начале X столетия новгородские племена словен и кривичей вместе с князем Игорем и скандинавскими дружинами начали поход на юг для обеспечения равноправной торговли с Византией. Были завоеваны Смоленск и Киев, на границе Дикого поля был заложен опорный пункт для дальнейшего движения на Константинополь. Походы одного из военачальников Рюрика – Олега, и опекаемого им долгое время сына варяжского вождя – Игоря, позволили достигнуть поставленной цели: проложить торговый путь «из варяг в греки». Следствием этих событий стало объединение восточнославянских племен и формирование древнерусского государства со столицей в Киеве.

Через Новгород проходили торговые пути, ведущие с севера, от Балтики (по Неве, Ладожскому озеру и Волхову), на юг, к Черному морю (по Ловати и волоком до Днепра), и пути с востока на запад, соединявшие Новгород с Волгой (по Полу и озеру Селигер, а также по Мете и волоком до реки Тверды). Расположенный на пересечении торговых путей Новгород был крупнейшим центром торговли. Источником богатства города была не только торговля, но и его обширные северные колонии. Они простирались на севере до Арктики и на востоке до Урала (районы Печоры и Югры). В богатом центральном районе, известном как Заволочье («за волоком», то есть на землях, расположенных в бассейне Северной Двины к северо-востоку от волока, соединявшего озера Белое и Кубенское), власть Новгорода твердо установилась уже в XII веке: правители в этот район назначались центральной властью. Отдаленные районы (Пермь, Югра, Печора и Кольский полуостров) находились под властью Новгорода только в том смысле, что регулярно платили дань.

Игорь Древний, его жена Ольга и их сын, прославленный воитель Святослав Игоревич, перенесли центр государства из Новгорода на юг. Так северный город стал вторым по значению центром Киевской Руси. В 970 году новгородцы обратились к Святославу с требованием дать им князя, угрожая в противном случае найти его в другой земле. Компромиссом стало направление в Новгород сына Святослава Владимира и его наложницы. После смерти отца Владимир был изгнан из Новгорода, но в 980 году он вернулся со скандинавским отрядом и завоевал город. Отсюда он направился на борьбу за Киев. Как мы знаем, Владимиру удалось занять великокняжеский престол, но и Новгород он оставил в своем подчинении, закрепив его положение как части государства. Здесь Владимир поставил править своего сына – Ярослава Мудрого, для которого это княжение, как и для его отца, стало трамплином в борьбе за власть над всей Киевской Русью.

Ярослав был, несомненно, выдающимся государственным деятелем, что отразилось и на развитии Новгорода, где долгие годы находилась его резиденция. При Ярославе в городе был построен знаменитый Софийский собор – центр государственной, церковной и культурной жизни княжества, символ Новгорода. В середине XII века новгородский церковный владыка получил сан архиепископа. При Ярославе Мудром возобновило деятельность Новгородское государственное вече, бояре – аристократия города (в большинстве своем потомки родоплеменных вождей) – получили особые права и налоговые льготы. Вероятно, именно в Новгороде была создана древнейшая редакция первого русского свода законов – «Русской правды».

Административно Новгород был разделен на две половины. На западном берегу Волхова располагалась так называемая Соборная (Софийская) сторона, состоявшая из детинца (кремля) и трех концов (округов): Неревского, Загородского и Людина (последние два известны как Прусская улица). Над всей этой стороной возвышался собор Св. Софии. На восточном берегу реки находилась Торговая сторона, состоявшая из двух концов: Плотницкого и Славенского. Каждый из пяти концов отвечал за управление пятью волостями – «пятинами», на которые была поделена центральная часть Новгородской земли.

Ярослав Мудрый основал свою резиденцию на Торговой стороне, и именно здесь в дальнейшем находились резиденции князей. Крепостные сооружения были воздвигнуты на Софийской стороне. Они опоясали владычный двор и Софийский собор. В 1116 году к епископской половине детинца была пристроена княжеская половина.

Пушнина, получаемая в виде дани из Северного Поморья и Приуралья и продаваемая на западных рынках, приносила большой доход боярам, снаряжавшим военно-промысловые экспедиции. В Новгороде было много искусных ремесленников: плотников, кузнецов, ткачей, гончаров, кожевников, оружейников. Главными предметами заморской торговли были, кроме пушнины, мед и воск. Новгородские купцы вели оживленную торговлю с прибалтийскими странами. На острове Готланд, в шведской Сиггуне и эстонской Линданисе (Таллинне) возникли поселения новгородцев. Купцы с Готланда уже в середине XII века основали в Новгороде Готский торговый двор. Другой торговый двор – Немецкий – построили купцы Ганзейского союза. С Запада на Русь везли сукна, вино, металлы.

Во времена феодальной раздробленности могущественным новгородским боярам удалось изменить политический строй в городе, вырваться из-под власти Рюриковичей. Важным этапом в формировании республиканских традиций стало обретение новгородской аристократией самоуправления. Киевские князья сажали в Новгороде посадников – старших сыновей, но с 1117 года было объявлено о новгородской «вольности в князьях» – то есть теоретической возможности самим выбирать себе князя из дома Рюрика. Впрочем, киевские великие князья все равно старались навязать горожанам своих правителей. Наследник Мономаха Мстислав княжил в Новгороде с двенадцати лет. Отозвав сына в Киев, Мономах решил передать Новгород несовершеннолетнему внуку Всеволоду. Новгородские бояре и население энергично протестовали против нарушения традиций. Тогда Мономах вызвал в Киев новгородских бояр и одних заточил в тюрьму, а других привел к присяге и отпустил домой. Однако в 1136 году новгородцы вместе с псковичами и ладожанами на вече изгнали князя Всеволода Мстиславича. В дальнейшем к Новгороду было привлечено внимание многих русских князей, стремившихся занять великокняжеский стол и на пути к нему получить поддержку северного центра. Каждый претендент старался завести своих сторонников в городе. Формировались партии, ожесточенно враждовавшие между собой. Широкое развитие получило народное вече с участием всех жителей города, вечевые собрания в городских концах. Новгородцы сами избирали себе посадников и тысяцких (руководителя военной организации города и начальника налоговой службы). От князя же ожидали прежде всего обеспечения обороны города, организации военных экспедиций.

Разрушить республиканскую традицию попытался великий владимирский князь Андрей Боголюбский. В 1169 году он объединил дружины южнорусских князей и бросил их на уничтожение Новгорода. Город не имел профессиональной армии, укреплений и не успел собрать ополчение. Силы нападавших и защитников города были неравны. Тем не менее, армия Боголюбского не смогла добиться успеха. Большего в отношении непокорного северо-западного города достиг Всеволод Большое Гнездо. С 1182 года он держал на новгородском столе свояка Ярослава Владимировича. Попытки новгородцев выйти из-под подчинения владимирского князя были пресечены. В 1199 году Всеволод даже смог заменить Ярослава Владимировича на своего трехлетнего сына. Всеволод продолжал властно вмешиваться в новгородские дела, судил и казнил бояр. Но в конце концов жителям города удалось изгнать его сына и пригласить на княжение представителя другого дома – Мстислава Удалого.

План древнего Новгорода. С иконы XVI в.

С начала XIII века власть в Новгороде все больше ускользала от князя и концентрировалась в руках выборных должностных лиц из среды боярства. Развитие вечевых порядков сопровождалось потрясениями, справиться с которыми князья уже не могли. Проведя несколько лет в Новгороде, князь Мстислав, согласно новгородской версии, «поиде по своей воли». Не желая возобновления прежней зависимости от Владимира, Новгород призвал князя Ярослава из Переяславского княжества, младшего из трех братьев Всеволодовичей. Действия Ярослава усугубили ожесточение и раскол, царившие в Новгороде. Он начал с того, что добился от вече решения об аресте новгородского тысяцкого и разграблении его двора. Начавшиеся в городе беспорядки заставили сплотиться противников суздальской партии, и в результате Ярослав Всеволодович был вынужден бежать в Торжок, граничивший с Владимиро-Суздальским княжеством. Там он арестовал прибывших к нему послов из Новгорода. Затем Ярослав приказал ограбить и взять под стражу многочисленных новгородских купцов, находившихся в Торжке, и перекрыть поставки продовольствия в Новгород.

События получили свое развитие в виде кровавого сражения на Липице, причины которого были не только в разногласиях между Ярославом Всеволодовичем и новгородцами, но и в розни между сыновьями Всеволода Большое Гнездо. Без сомнения, эта рознь, как и другие усобицы, стала одной из причин того, что русичи не смогли организовать достойный отпор монголам.

* * *

Итак, в 1212 году умер Всеволод Большое Гнездо. Следующее десятилетие, предшествовавшее первому вторжению татар на Русь, стало свидетелем жестоких внутренних войн в Суздальской земле между многочисленными сыновьями Всеволода и полного изменения соотношения сил на юге.

В Новгороде правил представитель Ростиславичей Мстислав Удалой. Летом 1212 года он организовал крупный поход против черниговских Ольговичей. Поход начался в Новгороде. Мстислав Мстиславич, утвердивший теперь свою власть на северо-западе, выступил с новгородским войском в Смоленск, где к нему присоединились другие Ростиславичи. Этим войскам удалось выбить из Киева правившего там черниговского князя Всеволода Черного. Ростиславичи стали наиболее влиятельными правителями на Руси. Это было сделать тем проще, что потомки Всеволода Большое Гнездо продолжали выяснять отношения между собой.

Поначалу Всеволод определил судьбу двух своих старших сыновей так: после его смерти Константин должен был княжить во Владимире, а Юрий получал Ростов. Но Константин, который к этому времени уже прочно обосновался в Ростове, вынашивал другие планы: хотел после смерти отца править и Ростовом, и Владимиром. Он отказался прибыть во Владимир по приглашению Всеволода. Тогда последний пересмотрел свое решение и пожаловал Владимир своему второму сыну, Юрию, даровал ему великое княжество и старейшинство в роду. Третий сын, Ярослав, получил третий по важности район Суздальской земли – Северный Переяславль.

Когда отец умер, Юрий и Ярослав, заключив двусторонний договор, направленный против Константина, выступили на Ростов. Юрий начал переговоры, предложив обменять Владимир на Ростов. Константин наотрез отказался, потребовав Владимир для себя, Ростов для своего сына и предложив Юрию удовлетвориться Суздалем.

В 1216 году разразилась настоящая война, осложненная участием внешних сил: на стороне Константина были Ростиславичи и новгородцы, а Юрию и Ярославу помогали дружины из Мурома и жители половецкого порубежья, которых называли бродниками. Начало войне положили события в Новгороде – бегство Ярослава Всеволодовича в Торжок, захват им купцов и перекрытия продовольственного потока. В войну с ним вступил вернувшийся в Новгород Мстислав Удалой. Его целью было выбить Ярослава из Торжка. Поначалу соперники ограничивались стычками на границах Новгородского, Смоленского княжеств и Суздальской земли. Но мало-помалу разрозненные отряды каждой из сторон объединялись, их численность возрастала благодаря прибывающему пополнению: Ярослав соединился с превосходящими силами своего брата Юрия, а Мстислав не только призвал на помощь своих родичей (брата Владимира, в то время княжившего в Пскове, двоюродного брата Владимира Рюриковича из Смоленска и Всеволода, сына киевского князя Мстислава Романовича), но и сообщил Константину о положении дел на западных границах Суздальской земли.

В конце концов два враждующих войска сошлись лицом к лицу на реке Липице в районе Юрьева Польского. Перед началом битвы Юрий и Ярослав, уверенные в победе, договорились между собой о будущем разделе Руси. По этому соглашению Юрий получил бы Владимирскую и Ростовскую земли, Ярослав – Новгород, их младший брат Святослав – Смоленск. Киев должен был отойти черниговским князьям, а Галицкая земля – поделена между Юрием и Ярославом.

Но осуществить эти планы не удалось. Решающая битва состоялась 21 апреля 1216 года и закончилась полной победой Константина и его союзников. Юрий и Ярослав вынуждены были бежать. Первый был смещен с владимирского престола, сослан в отдаленный удел, затем перемещен в Суздаль, где и правил до смерти Константина, которая наступила в феврале 1218 года. Второй затаился в своем Северном Переяславле. Ему удалось откупиться от победителей богатыми подарками, а также пришлось расстаться с женой – дочерью Мстислава Удалого.

Второе княжение Юрия во Владимире выдалось более успешным, если не считать того, как оно закончилось. В 1221 году ему удалось поставить князем в Новгороде своего сына. Когда последний бежал, на новгородский престол снова взошел Ярослав Всеволодович. Ему тут же пришлось вступить в войну за Новгород с Михаилом Черниговским. Борьба продолжалась девять лет, князей поддерживали разные боярские группировки, в роли посадников, тысяцких и архиепископов успели побывать сторонники разных партий. Порой они находились на своих постах одновременно, то примиряясь, то вновь организуя беспорядки в городе. Тот факт, что посадники, настроенные против «действующего» князя, удерживали за собой должность, свидетельствует о том, что князья не могли захватить полную власть над городом, подчинить себе вече и боярство. Последнее было особенно заинтересовано в развитии торговли с Западом через Балтийское море, а потому рьяно отстаивало необходимость отпора немецким рыцарям и шведам, пытавшимся захватить выходы к морю. Лишь в 1233 году Ярослав окончательно одолел своего противника Михаила, но стать абсолютным, полновластным правителем Новгорода ему так и не удалось.

Ярослав Всеволодович был одним из самых энергичных правителей на Руси. В 1210–1234 годах он участвовал в походах на половцев, на Рязань, Чернигов, Емьскую землю, Колывань (Таллинн) и Юрьев в Чудской земле, бился с литовцами. В 1212–1236 годах он владел Переславлем-Залесским, четырежды ему предоставляли стол в Новгороде и один раз в Киеве. Летописи неоднозначно трактуют его деятельность. Тем более, что многие из них составлялись в домах противников Ярослава – например его брата Константина. Новгородцы уважали, боялись и не очень любили властного князя, ростовские летописцы описывали его как отъявленного негодяя, не жаловали и черниговские. Тем не менее, ему удалось добиться своего, преодолев все препятствия. В конце концов он подчинил себе Новгород, а следующим этапом стало получение в 1238 году великокняжеского престола во Владимире. Обстоятельства этого получения вызывают особые споры. Дело в том, что на престол Ярослава Всеволодовича привели не кто иные, как монголы – злейшие враги русичей, ненавистные оккупанты. Сначала они расправились с братом Ярослава, Юрием, а затем выдали ярлык покорившемуся им князю.

Верным последователем политики Ярослава стал и его сын Александр – один из наиболее прославленных героев в отечественной истории. Александр был сыном Ярослава и Феодосии, дочери Мстислава Удалого. Он родился в 1220 году, а первое упоминание о нем относится к 1228 году, когда Ярослав, правивший в то время в Новгороде, вступил в очередной конфликт с горожанами и вынужден был уехать в родовой удел в Переславле, оставив двух своих малолетних сыновей – Федора и Александра – на попечении доверенных бояр в Новгороде. Когда Федор умер, Александру как старшему сыну Ярослава в 1236 году было дано новгородское княжение. (Ярослав в это время брал Киев.) Молодой князь зарекомендовал себя как жесткий правитель и энергичный военачальник. Под его руководством строились новые укрепленные пункты в Новгородской земле, он старался подчинить себе местную аристократию. Во время монгольского нашествия на Северо-Восточную Русь именно Александр находился на новгородском престоле.

* * *

Вторжение в земли северных русских княжеств в конце 30-х годов XIII века было не первым появлением монгольских полчищ на Руси. Первое же состоялось в 1223 году, но южнее. Тогда русские вообще не знали о том, что за новый народ появился на восточных границах государства и чего от него ждать. И неудивительно – ведь монголы за поразительно короткий срок преодолели огромные расстояния, отделявшие их историческую родину от Руси.

Монголы изначально проживали в Забайкалье, на территории современной Монголии, и в южной Сибири. Это был кочевой языческий народ, жизнь которого основывалась на первобытно-родовых, патриархальных порядках, а хозяйство – на разведении лошадей. Ведущими племенами были татары, монголы, меркиты, кераиты и найманы. Они дробились на многочисленные семьи, каждая из которых вела достаточно самостоятельный образ жизни, кочуя в степи. Раздробленность монгольских племен поддерживало и находившееся по соседству китайское государство, правители которого вмешивались в междоусобную борьбу, выбирая то одного, то другого вождя в качестве любимца и назначая его своим представителем. Одной из семей Монголии был клан монгола Езукая Багадура. После его смерти могущество семьи было временно утеряно. Положение изменил его талантливый и амбициозный сын Темучин. Выбрав сильного покровителя, он вернул клану богатство и авторитет среди соплеменников. Затем Темучин выступил и против покровителя. К 1206 году, после ряда кровопролитных войн, ему удалось объединить под своей властью большинство монгольских племен. На большом совете – курултае, проходившем в верховьях реки Онон в 1206 году, Темучин был избран всеобщим правителем, получив новое имя – Чингисхан, что значит «Великий хан» (другие варианты перевода – «Хан – истинный властитель» и «Океан-хан»). Новый хозяин Монголии отказался платить дань китайцам, подчинил себе племена Тибета, уйгуров и народы южной Сибири. К 1211 году монголы завоевали землю бурятов, якутов, киргизов и обложили их данью. В том же году Чингисхан приступил к завоеванию Северного Китая.

Успехи, которых добились монголы, основывались на созданной под мудрым и жестким руководством Чингисхана централизованной системе государственного управления и блестящей военной организации. По сути дела, все мужчины соответствующего возраста вошли в состав монгольской армии. Она была основана на десятичной системе. Десятки, тысячи и тумены (десятки тысяч) монгольской армии представляли собой спаянные строгой дисциплиной и круговой ответственностью боевые единицы. Начальники пользовались беспрекословным авторитетом. Монгольские воины были прекрасными наездниками, искусными лучниками, состав их снаряжения был унифицирован. Огромное поголовье лошадей обеспечивало скорость передвижения, маневренность и натиск армии. В самом войске применялись драконовские меры по отношению к провинившимся, жестокость проявляли монголы и по отношению к врагу, сметая не только армию противника, но и его города. Наступая так называемой «облавой», монголы рассеивали свои отряды, охватывая огромные территории. Снабжение войска обеспечивалось захватом территории противника. Покоренное население пополняло армию, ядром которой оставались сами монголы, занимавшие командные посты и составлявшие многочисленную гвардию хана. Принципом Чингисхана было не оканчивать войну, пока армия врага полностью не разгромлена. Он был максималистом и в геополитическом отношении, передав свои амбиции преемникам.

Уступая большинству противников в уровне цивилизации, монголы превосходили их в энергичности, сплоченности, фанатизме. Они быстро перенимали основные достижения покоренных народов, ставили себе на службу их государственных чиновников, культурных деятелей, ремесленников. Первый великий хан создал продуманную систему управления, судебную систему, почтовую службу.

В истории человечества это была, пожалуй, самая грандиозная по размаху попытка завоевания мирового господства. Соратники Чингисхана открыто говорили: «У нас всюду враг – от заката солнца до восхода его!» Обращаясь к непокорным, монголы от имени своего великого хана заявляли: «Да ведают эмиры, вельможи и подданные, что всю поверхность земли от места выхода солнца до места захода солнца Господь Всемогущий отдал нам. Каждый, кто подчинится нам, пощадит себя, своих жен, детей и близких, а каждый, кто не подчинится и выступит с противодействием и сопротивлением, погибнет с женами, детьми, родичами и близкими ему!»

Северный Китай был окончательно покорен монголами лишь в 1234 году, зато Корея подчинилась еще в 1218-м. На западе армия Чингисхана уже в 1219 году приступила к завоеванию Средней Азии. Правитель могущественного Хорезмского государства шах Мухаммед не смог организовать сопротивление врагу, и к 1221 году Средняя Азия была полностью захвачена монголами. Двое военачальников Чингиса – Джебэ и Субедэй – во главе трех туменов пошли еще дальше – в Закавказье. Под ударами их отрядов пали Азербайджан и Грузия, затем монголы вышли на просторы Дешт-и-Кыпчака – половецких степей, на западной границе которых находились южнорусские княжества.

Для начала монголы расправились с народом аланов, половцы же отступили на запад. Ханы, кочевавшие к западу от Днепра под руководством Котяна, поспешили приехать к Мстиславу Удалому, зятю Котяна, правившему тогда в Галицкой земле. Половцы заявили Мстиславу: «Нашу землю сегодня захватили татары, а ваша завтра взята будет».

Мстислав отнесся к этому предупреждению со всей серьезностью. Всем русским князьям были посланы приглашения на съезд в Киеве. Новых степных воителей русская летопись назвала татарами: «В год 6732 (1223). Из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами… Один Бог знает, кто они и откуда пришли, о них хорошо известно премудрым людям, которые разбираются в книгах».

На совет в столице собрались Мстислав Романович Киевский, Мстислав Мстиславович Галицкий, Мстислав Святославович Черниговский и Козельский и некоторые другие князья. Владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович и его брат Ярослав отказались приехать, ограничившись тем, что выслали в помощь ростовских князей. Но войска последних прибыли в Поднепровье слишком поздно. Князья, собравшиеся на совет, отвергли мирное предложение татаро-монгольских воевод, направленное на раскол половецко-русского союза, и решили выступить против врага.

Не ожидая сбора всех сил, русские дружины выступили в поход и на семнадцатый его день сосредоточились в низовьях Днепра, на правом берегу возле Олешья. Тут к войску присоединились половцы. Монгольские послы были убиты. Надо сказать, что для монголов это было одним из тягчайших преступлений, виновники которого непременно должны были быть наказаны.

В русском войске собрались киевские, галицкие, смоленские, волынские и другие полки. Армия была довольно значительной, но она состояла из отдельных отрядов князей, каждый из которых искал личной доблести на поле боя. Решения принимались на советах князей, зачастую довольно скандальных и шумных. Главными соперниками были Мстислав Удалой и Мстислав Киевский.

В то время как объединенные русские силы находились на правом берегу Днепра у устья реки Хортица, на противоположном берегу показались разведывательные отряды неприятеля. Князь Даниил Волынский переправился на другой берег и атаковал монголов. Те обратились в бегство. Мстислав Галицкий с тысячью всадников организовал преследование и окончательно разбил отряд против ника. Такая победа воодушевила русское войско, и союзники двинулись на восток, в степи. По словам мусульманского историка монгольских завоеваний Ибн ал-Асира (1160–1234), «…и возгорелось в урусах и кипчаках желание разбить татар: они думали, что те отступили, из страха и по слабости не желая сражаться с ними, и потому стремительно преследовали татар. Татары все отступали, а те гнались по следам». Через девять дней русско-половецкие войска были на реке Калке (теперь р. Калец).

Мстислав Киевский предлагал выжидательную тактику и был против того, чтобы переправляться через реку. Его войска обосновались на правом берегу и приступили к укреплению своей позиции. Его галицкий тезка, напротив, организовал переправу вместе с половцами и прочими войсками. 31 мая 1223 года он расположил свои силы на левом берегу Калки. В сторону монголов был направлен небольшой отряд, возглавляемый Даниилом Волынским и Яруном Половецким.

Этот отряд вскоре нарвался на монгольские части. Через несколько часов упорного боя половцы дрогнули и побежали. Они расстроили ряды русских и увлекли их за собой. События развивались стремительно. Монголы ворвались в расположение главных русских сил на плечах бегущего отряда. Люди Субедэя психологически были готовы лучше русских, столкнувшихся с невиданным ранее воинством. Кроме того, татары были значительно лучше организованы.

Несмотря на упорное сопротивление, дружины Мстислава Галицкого были уничтожены. На поле боя навсегда осталось шесть князей. Из простых воинов в живых вернулся лишь каждый десятый. В течение следующих трех дней монголы атаковали укрепившиеся войска киевского князя. Затем они предложили переговоры, в ходе которых пообещали пропустить русских без боя. Как только Мстислав вывел армию из-за укрепления, его дружины были атакованы. Десять тысяч киевлян погибли.

Битва на реке Калка для русских стала настоящей катастрофой. Военная мощь государства (а вернее, ряда его княжеств) была серьезно подорвана. Однако монголы не были готовы продолжать затянувшийся поход. Перед ними стояла задача укрепления своей власти в завоеванных странах. Они ушли, и долгое время русские ничего не слышали о недавних победителях. По дороге домой на волжских переправах монголы были перехвачены булгарами, уничтожившими большое количество непрошеных гостей.

Раздоры между русскими князьями в период между нашествиями монголов и даже во время оных не прекратились. Так, Киев в 1235–1240 годах переходил из рук в руки не менее семи раз. Вызывает удивление тот факт, что, уже имея представление о восточных воинственных кочевниках, получая о них сведения от соседней мордвы и булгар, владимирский князь Юрий фактически не предпринял никаких действий по обороне княжества, укреплению границ и городов. Возможно, он имел сведения о том, что монголы, будучи непобедимыми в открытом сражении, не умеют брать города, в их армии отсутствуют стенобитные, осадные орудия. Если так, то князь жестоко просчитался. У китайцев монголы переняли умение осаждать и штурмовать твердыни, и теперь перед ними не было преград.

Некоторые исследователи, опираясь на древнерусские источники, полагают, что не только продолжение усобиц или «преступная халатность» привели к катастрофе. Сама природа не давала Руси окрепнуть, ибо бедствие следовало за бедствием. В летописи сказано: «Не отмыли мы еще кровь после битвы на Калке, и снова народились люди после великого мора по всей земле, кроме Киева. А киевляне полегли костьми на Калке с великим князем Мстиславом Романовичем, и с другими десятью князьями, и с семьюдесятью двумя богатырями; новгородцы же частью умерли голодной смертью, а живые разошлись по чужим землям; также и Смоленск, и все другие города постигла такая же смерть, и вскоре опустели они. От битвы на Калке до землетрясения прошло немного времени – восемь лет, и тогда случился голод, а от землетрясения до нашествия Батыя прошло восемь лет. Поэтому не разбогатела наша земля, но, напротив, еще более обезлюдела».

Чингисхан умер в 1227 году. Перед смертью он выделил каждому из своих сыновей от первой жены часть державы в качестве улуса. Самый младший сын Толуй получил ядро владений – центральную и западную часть Монголии. Чагатаю досталась территория бывшего царства Кара-Кидань с центром в бассейне реки Или. Джунгария, включая район верхнего Иртыша, стала владением третьего сына – Угэдэя. Наконец, недавно завоеванный регион к северу от Аральского моря (современный Казахстан) был отдан старшему сыну – Джучи. Автоматически ему и его потомкам отходили западные земли, которые еще только предстояло покорить. Но Джучи умер раньше отца, и его улус перешел к внуку Чингисхана Бату (в отечественной историографии его принято называть Батыем). Великим ханом был избран Угэдэй.

Монголы не забыли ни о неподчинившихся им половцах, ни о расправе, учиненной над их послами русскими. Но только после взятия тангутской столицы Чжунси (1227) и крепостей Кайфын и Цый-чжоу у них появилась возможность продолжить военные действия на западе. Курултай монгольских нойонов (представителей крупной аристократии), собравшийся в 1235 году на берегу Онона, в районе современного Нерчинска, решил довести борьбу с половцами до конца. Начался Великий западный поход.

Главнокомандующим походом был Бату – правитель улуса Джучи (название этой части монгольского государства сохранилось и после смерти Джучи). При нем кем-то вроде начальника штаба состоял уже сталкивавшийся с русскими Субедэй. Отдельными формированиями командовали царевичи-«чингизиды» – сыновья Угэдэя Гуюк и Кадан, сын и внук Чагатая – Байдар и Бури, сын Толуя – Мункэ. Угэдэй приказал правителям всех улусов помочь Бату войсками, таким образом, западная экспедиция стала общемонгольским делом.

Войску предстояло пройти всю Монголию и через проходы в горах выйти в казахские степи. Их тоже нужно было пересечь и дойти до Арала. Затем путь лежал через плато Устюрт к Волге. Поход начался в 1235 году, а осенью 1236 года монголы вышли к Волге. Субедэй настоял на том, чтобы вторжение в русские земли состоялось именно зимой. В отличие от французов или немцев, побежденных «генералом Морозом» соответственно в 1812 и 1941 годах, монголы были хорошо готовы к зиме. В их родных местах зима была достаточно сурова, в походе использовались лошади, хорошо переносившие холод, умевшие находить пищу под толстым слоем снега, сами воины имели теплую одежду. Главным же преимуществом зимнего похода для монголов историки считают то, что по льду можно было переходить многочисленные речные преграды в Северо-Восточной Руси.

В литературе можно встретить указание на то, что монгольская армия вторжения насчитывала до 120–140 тысяч человек. Так, историк В. Каргалов в своей книге «Монголо-татарское нашествие на Русь» пишет: «Эта цифра подтверждается следующими соображениями. Обычно в походах ханы – потомки Чингисхана – командовали «туменом», то есть отрядом в 10 тысяч всадников. В походе Батыя на Русь, по свидетельствам восточных историков, принимали участие 12–14 ханов-чингизидов, которые могли вести за собой 12–14 туменов (то есть 120–140 тысяч человек)». Такая численность монголо-татарской армии вполне достаточна для объяснения военных успехов завоевателей. Но есть и исследования, которые показывают, что это число сильно завышено. Их авторы полагают, что, по всей видимости, на любой стадии похода в войске Батухана вряд ли состояло более 30–50 тысяч человек. Остальные либо находились в контингентах его родственников в других странах, либо обеспечивали растянувшиеся на несколько тысяч километров коммуникации. Представить себе массу в 120 тысяч воинов тем сложнее, что на каждого из них в армии приходилось 3–4 лошади (включая вьючных, запасных и т. д.). Перевести через пустынные степи табун величиной в полмиллиона голов было вряд ли возможно.

Первыми нападению монголов подверглись волжские булгары, которые в 1223 году разгромили отряд Субедэя и Джебэ. Город Булгар был взят и разрушен. Одновременно были покорены другие народы Поволжья – буртасы и башкиры. После форсирования Волги монгольское войско разделилось. Основные силы, которыми руководил Мункэ, приступили к преследованию половцев хана Котяна, оттеснив их к границам Венгрии. Другая часть армии во главе с самим Бату подошла к границам Рязанского княжества. В некоторых летописях есть указания на то, что отряды Мункэ успели вернуться к Бату еще по ходу завоевания последним Владимирского княжества. Более того, что под Торжком стояли их объединенные силы.

По мнению Льва Гумилева, монголы не собирались воевать с рязанцами, которые не участвовали в свое время в битве на Калке, им не за что было мстить. Возможно, немедленная и безоговорочная капитуляция рязанцев и спасла бы их, как могла спасти и киевлян, черниговцев и других. Однако история монгольских походов не позволяет нам заявлять это с уверенностью. Монголам точно так же не за что было мстить аланам и бурятам, жителям Хорезма и Ургенча, Багдада и Торжка. Однако все эти народы и города подверглись их атаке. Так или иначе, но рязанцы не оставили нам шансов проверить выдвинутую версию. Парламентерам, которых Бату послал в Рязань с требованием передать в его распоряжение пищу и лошадей, местные князья ответили: «Убьете нас – все будет ваше». Собственно, монгольские послы были задержаны еще в Воронеже, не будучи допущенными в большие города княжества. В ставку Бату рязанский князь отправил своего сына с богатыми дарами, которые, впрочем, не удовлетворили хана.

Рязанские князья обратились за помощью во Владимир и Чернигов, но нигде не нашли поддержки: соседи не успели собрать и прислать вспомогательные силы. А возможно, сказалась старая вражда всех со всеми на Руси. Владимиро-суздальские князья не хотели помогать представителям черниговской династии Ольговичей, которые издревле сидели на рязанском престоле. Кроме того, вероятно, они рассчитывали на то, что монголы не решатся двинуться дальше на север, прикрытый лесами. Не исключено, что думали они и о будущем Рязани, которая, окажись разгромленной, стала бы легкой добычей. Черниговские князья тоже не помогли. Может, помнили о том, что рязанцы не пришли на Калку, может, не желали протягивать руку городу, со времен Всеволода Большое Гнездо входившему в сферу влияния Владимира. А вероятнее всего, не проявили должной политической прозорливости, не поняли, чем грозят действия поодиночке в это трагическое время, не видели возможности собрать достаточно сил, будучи утомлены постоянными стычками последних лет за Киев и внутренней усобицей в самом Черниговском княжестве. Рязанцам пришлось рассчитывать на собственные силы и отряды «подручных князей» – Пронского, Муромского и Коломенского.

Два войска сошлись неподалеку от Рязани. Монголы быстро обратили противника в бегство, многие рязанцы были окружены и убиты. С небольшим отрядом рязанский князь Юрий Игоревич прорвался через кольцо врагов и ушел в Рязань организовывать оборону. Столица его княжества стояла на высоком правом берегу Оки, ниже устья реки Пронь. Город был хорошо укреплен. Все городское население взялось за оружие. Осада Рязани началась 16 декабря 1237 года. Татаро-монголы окружили город. Его стены круглосуточно обстреливались из камнеметальных машин. Меткие монгольские лучники беспрерывно пускали стрелы. 21 декабря монголы начали решительный штурм Рязани. Оборону города удалось прорвать сразу в нескольких местах. На улицах завязались тяжелые бои. В результате все воины и большинство жителей Рязани были уничтожены. Юрий Игоревич и вся его семья погибли. Рязань была разграблена и более никогда не возводилась на старом месте. На этом борьба монголов с рязанцами не закончилась. Когда завоеватели уже ушли из Рязани, сравнительно небольшой отряд, собранный боярином Евпатием Коловратом, нагнал их и ударил в тыл. Бату пришлось остановиться и развернуть фронт. Практически весь русский отряд был уничтожен.

От Рязани монголы двинулись по льду Оки к Коломне, расположенной поблизости от Владимирского княжества и прикрывавшей удобные подходы к Владимиру по рекам Москва и Клязьма. Юрий Всеволодович не решился лично возглавить выступление против гостей с Востока. Он ограничился тем, что направил к Коломне на соединение с одним из рязанских князей Романом Ингваревичем старшего сына Всеволода вместе с воеводой боярином Еремеем Глебовичем. Переяславские полки Ярослава Всеволодовича опять не тронулись с места, хотя в некоторых летописных источниках есть указания на то, что при Коломне сражались какие-то новгородские отряды. В начале 1238 года (вероятно, 7–9 января) владимирско-рязанская рать под Коломной преградила монголам путь. Монголы, возможно, специально дожидались здесь владимирских полков и не спешили штурмовать Коломну, чтобы разбить противника в чистом поле, а не дать возможность отойти при виде развалин взятого города. В упорном сражении русское войско было почти целиком истреблено, в самом начале сражения погиб руководивший авангардом воевода Еремей. Погиб и сын Чингисхана Кулькан. Это позволяет предполагать, что русские в какой-то момент вклинились глубоко в монгольский строй, ведь начальники туменов и царевичи находились, как правило, в тылу. Источники отмечают особую отвагу, проявленную обозленными гибелью своей земли рязанцами во главе с Романом Игоревичем. Он прорвался к стенам Коломны, но был убит, когда монголы приступили к ее штурму. После битвы Всеволоду Юрьевичу с небольшой дружиной удалось отойти.

От Коломны монголы двинулись к небольшому городку Москва, который оборонял Владимир, младший сын Юрия Всеволодовича. Город не стал сдаваться захватчикам, но на пятый день штурма пал. Москва была разрушена, а Владимир взят в плен.

Теперь Бату двинул свою армию на столичный Владимир-на-Клязьме. Многое указывает на то, что Юрий Всеволодович был в растерянности и испугался врага. Он оставил во Владимире семью, а сам подался на север к берегам Мологи и остановился на месте впадения в нее маленькой речки Сить. С ним были племянники – Василько, Всеволод и Владимир. Столица же даже не была обеспечена достаточным гарнизоном. Ее оборону возглавили сыновья князя – Всеволод и Мстислав. Впрочем, возможно, Юрий потому и оставил Владимир, что войска у него еще не было – его предстояло собрать. Увести же с собой сыновей означало оставить город без авторитетного военного руководства. Не исключено также, что Юрий Всеволодович поступил согласно законам своей государственной морали, принеся в жертву детей.

Татары приступили к осаде Владимира 3 или 4 февраля 1238 года. Владимир был окружен высокими деревянными стенами и мощными каменными башнями. С трех сторон его прикрывали реки: с юга – Клязьма, с севера и востока – Лыбедь. Над западной стеной города высились Золотые ворота – самое мощное оборонительное сооружение древнего Владимира. За внешним обводом укреплений находились внутренние стены и валы Среднего, или Мономахова, города. И наконец, в середине столицы располагался каменный кремль – детинец. Таким образом, монголам необходимо было прорвать три оборонительные линии, чтобы достигнуть центра города – Княжеского двора и Успенского собора. Рассчитывая выманить русских из крепости, они подвели к Золотым воротам попавшего к ним в плен Владимира Юрьевича.

С. Соловьев в своей «Истории России» так описывает взятие Владимира (безусловно, пересказывая русские летописи): «3 февраля толпы татарские, бесчисленные, как саранча, подступили к Владимиру и, подъехавши к Золотым воротам с пленником своим князем Владимиром московским, стали спрашивать у жителей: «Великий князь Юрий в городе ли?» Владимирцы вместо ответа пустили в них стрелы, татары отплатили им тем же, потом закричали: «Не стреляйте!» – и, когда стрельба прекратилась, подвели поближе к воротам и показали им Владимира, спрашивая: «Узнаете ли вашего княжича?» Братья, бояре и весь народ заплакали, увидавши Владимира, бледного, исхудалого. Возбужденные этим видом, князья Всеволод и Мстислав хотели было немедленно выехать из Золотых ворот и биться с татарами, но были удержаны воеводою Ослядюковичем».

Таким образом, вероятно, ввиду малочисленности гарнизона воевода отклонил предложение о вылазке. 6 февраля монголы «почаша наряжати лесы и порокы ставиша до вечера». На другой день они ворвались в центральную часть города и подожгли ее. Княжеская семья, бояре и посадские люди укрылись в Успенском соборе. Сдаться на милость победителю они категорически отказались и были заживо сожжены. Сам город Владимир подвергся полному разорению. Та же участь постигла Суздаль.

После взятия Владимира монгольская армия опять разделилась для облавного обхода русских городов и поиска великого князя Юрия Всеволодовича: «И оттоле разсыпашася татарове по всей земли той». Войско двинулось в трех направлениях: на север, к Ростову и Ярославлю, для преследования великого князя отправился сильный корпус Бурундая; на восток, к Средней Волге (на Городец) по льду Клязьмы был направлен второй отряд; а на северо-запад через Переяславль-Залесский, Юрьев, Дмитров, Волок Ламский и Тверь к пограничному пункту Новгородской земли – Торжку шли тумены самого Бату и других чингизидов.

Юрий со своим войском был найден на Сити отрядом тысяцкого Бурундая. Вот как рассказывает об этом летопись: «На исходе февраля месяца пришла весть к великому князю Юрию, находящемуся на реке Сити: «Владимир взят, и все, что там было, захвачено, перебиты все люди, и епископ, и княгиня твоя, и сноха, а Батый идет к тебе». И был князь Юрий в великом горе, думая не о себе, но о разорении церкви и гибели христиан. И послал он на разведку Дорожа с тремя тысячами воинов узнать о татарах. Он же вскоре прибежал назад и сказал: «Господин, князь, обошли нас татары». Тогда князь Юрий с братом Святославом и со своими племянниками Васильком, и Всеволодом, и Владимиром, исполчив полки, пошли навстречу татарам, и каждый расставил полки, но ничего не смогли сделать. Татары пришли к ним на Сить, и была жестокая битва, и победили русских князей. Здесь был убит великий князь Юрий Всеволодович, внук Юрия Долгорукого, сына Владимира Мономаха, и убиты были многие воины его».

Итак, 4 марта на Сити русские были наголову разбиты, а князь погиб. До сих пор обстоятельства его смерти не выяснены. Многие историки полагают, что он погиб не на поле брани, а принял смерть от мечей своих же подданных, разгневанных его неумелым руководством и попыткой бежать. Армия Ярослава, брата Юрия, опять находилась где-то вне пределов досягаемости. Историки утверждают, что к концу 1220-х годов между братьями вообще произошло серьезное ухудшение отношений. В 1229 году имело место нечто вроде заговора против Юрия Всеволодовича, который и возглавлял Ярослав. Тогда дело до бунта не дошло, а теперь Ярослав просто «не успел» прийти на помощь старшему брату.

Еще до битвы на Сити, 22 февраля, другой монгольский отряд осадил город Торжок – восточный форпост Новгородской земли, важный торговый пункт Великого Новгорода. Казалось бы, Ярослав Всеволодович и его сын, княживший в то время в Новгороде, должны были организовать сопротивление. Однако нам неизвестно, где именно находился Ярослав в это время. Есть версии, что в Киеве, Переяславле-Южном или (что, на наш взгляд, более вероятно) в Новгороде, рядом с сыном. Не было в Торжке и Александра Ярославича. Не прислали князья и своих дружин. Обороной города занималось вооруженное посадское население во главе с «Иванко посадником Новоторожским, Якимом Влунковичем, Глебом Борисовичем, Михайло Моисеевичем». Удивительно, но им удалось на две недели задержать здесь врага.

Храм Св. Софии в Новгороде. Гравюра XIX в.

Лишь 5 марта монголы смогли взять город. Отсюда они могли двинуться на Новгород. Но монголы вновь разделились. Небольшой отряд конницы двинулся к Новгороду Селигерским путем. Но дойдя до города Игнач-крест, расположенного в 100 верстах (чуть более чем в 100 километрах) от Новгорода, они повернули назад. Вот здесь-то и возникает вопрос – а почему, собственно? Точного ответа на него не знает никто. Русские летописцы ссылаются на Промысел Божий: «Новгород же сохранил Бог, и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и молитвы святых правоверных архиепископов и благоверных князей, и преподобных монахов иерейского собора». Эта теория не нуждается в комментариях и анализе. Мы попробуем разобраться в основных научных версиях.

Самая популярная из них говорит, что Батый решил развернуть войска, поскольку скоро должна была начаться весна, половодье рек и озер, распутица. Путешествовавшим и сражавшимся на конях татарам было не с руки переправляться через реки и месить грязь по бездорожью. Если добавить к этому то, что путь к северному Новгороду лежал через леса и болота, получаем действительно не самую благо приятную для монголов картину. Еще одна причина, на которую указывают историки, – сырой воздух Северной Руси. В войске монголов могли начаться болезни, косившие их ряды.

Это выглядело бы достаточно правдоподобно, если бы не одно но. До возникновения проблемы глобального потепления в XIII веке было еще довольно далеко. В самом начале марта весенней распутицы в тех широтах можно было еще не опасаться, а лед на реках был достаточно крепок. Напомним, что знаменитое Ледовое побоище на Чудском озере состоялось через четыре года 5 апреля. Может быть, в том году весна наступила рано? Летописи не дают ответа на этот вопрос. Но исследования В. Чивилихина показали, что в XIII веке в Северном полушарии наблюдалось повсеместное похолодание, которое климатологи именуют «малым ледниковым периодом». О какой же распутице может идти речь? Впрочем, исключить эту гипотезу вовсе все равно нельзя. Монголы могли понимать, что могут застрять в Новгородской земле и до лета.

Перейдем к другой версии. Она касается проблем с численностью войска, которым в тот момент обладали монголы. Итак, на Русь было направлено войско численностью до 50 тысяч человек. Половина его под командованием Мункэ некоторое время действовала на юге против половцев. Половина – около 25 тысяч – пошла на города Северо-Восточной Руси вместе с Бату. Пока монголы дошли до Новгородской земли, они успели сразиться с русскими неподалеку от Рязани, штурмовать этот город, сразиться с другим войском под Коломной, штурмовать Москву и Владимир, сразиться на Сити, взять укрепленный Переяславль-Залесский, Юрьев-Польский, Дмитров, Галич-Мерьский, Тверь, выдержать двухнедельную битву за Торжок… По пути монгольские отряды перешли к тактике облавы, рассеяв свои отряды по обширной территории. Возникает вопрос: а сколько же монголов могло участвовать в походе на Новгород? Ведь когда одни из них брали Торжок, другие продолжали действовать во Владимирском княжестве – сражение на Сити произошло накануне сражения за Торжок, а ставка хана, вероятнее всего, находилась до середины марта под Переяславлем-Залесским. Армия Бату была вынуждена делиться на отряды, чтобы прокормить себя и, главное, лошадей. Напомним, что у монголов «война кормила себя сама». Более того, не может быть, чтобы во всех этих сражениях численность войска не уменьшилась. Даже учитывая то, что русские были подготовлены хуже и для каждой отдельной битвы не могли создать численного превосходства, они не могли не «проредить» ряды противника. Какое число воинов в отряде, дошедшем до Игнач-креста, мы получаем? Пятнадцать или пять тысяч воинов? Возможно, этот отряд лишь преследовал некоторых бежавших защитников Торжка. В Ермолинской летописи есть важное уточнение на этот счет – «вси люди изсекоша, а за прочими людми погнашеся от Торжка».

Теперь вспомним, что новгородская армия, в основной своей массе, вообще не участвовала ни в одной из крупных битв в соседнем Владимирском княжестве. Даже в обороне Торжка она не принимала участия. Очень возможно, что не обороняли свой город и переяславские полки Ярослава Всеволодовича. Дружины Ярослава и Александра не были потрепаны в боях и, вероятно, сохраняли полную боеготовность. Добавим к этому ополчение, которое мог выставить многолюдный Новгород. Напомним, что через четыре года это ополчение сыграло важнейшую роль в победе над профессиональной, одной из лучших армий того времени – рыцарями Ливонского ордена – на Чудском озере. Новгород был прекрасно укреплен. Его оборонительные сооружения не пострадали от каких-либо штурмов в ходе предыдущих, богатых событиями лет. Ведь фактически ни один князь не взял город в ходе военной операции. Они сменяли друг друга в связи с приглашениями самих новгородцев благодаря поддержке, которую находили среди местного боярства. И вот на этот-то мощный центр надо было идти уставшей и малочисленной монгольской армии.

Нам представляется вполне вероятным, что монголы понимали: поход на Новгород может стать далеко не столь успешным и закончиться гибелью отряда. Никакая самая распрекрасная армия не может бесконечно сражаться за укрепленные города с крупными и свежими соединениями противника. Не настолько велико было военное превосходство искусных монгольских кавалеристов, чтобы вступить ранней весной 1238 года в противоборство с новгородскими вооруженными силами. Даже победа могла стать пирровой. Мог Бату опасаться и удара с тыла. Ведь монголы просто не имели возможности посетить по пути к Новгороду княжества и города, лежащие южнее. Евпатий Коловрат из разграбленной Рязани с отрядом из тысячи семисот человек наделал немало шума. А что мог сделать какой-нибудь полоцкий князь со всем местным ополчением своего региона?

Политика и ратное дело – это искусство возможного. Прагматичный Бату верно оценил ситуацию. Игра не стоила свеч и была слишком рискованной. Гораздо выгоднее было побряцать оружием на границах Новгородской земли, показать силу и в дальнейшем включить город в орбиту своего влияния, собирая регулярную дань и подчинив себе местных правителей. Не стоило давать новгородцам опыт успешного сражения с «непобедимыми и ужасными» монголами. Как говорится, во всем надо знать меру. Точно так же полтора столетия спустя поступил знаменитый полководец Тамерлан, отказавшийся от похода на Владимир.

Отметим еще один момент. Могущество Новгорода основывалось прежде всего на его внешней торговле. Таким образом, разгром города по примеру Рязани мог привести к тому, что монголы лишились бы на будущее источника денежных и других материальных поступлений из Новгорода. А ханы не были расположены убивать курицу, которая несет золотые яйца. После походов в Среднюю Азию значительное влияние на их политику начали оказывать мусульманские купцы. В скором времени они получили возможность контролировать всю торговлю русской земли, право собирать налоги. Возможно, мнение этих купцов сыграло не последнюю роль в том, как развивались отношения ханов с новгородцами.

Еще одна гипотеза отсылает нас все к тем же событиям 1223 года и монгольской мести за убийство послов. Новгородцы не имели ни малейшего отношения к битве на Калке. Есть мнение, что по этой же причине не был взят и Смоленск – татары обошли его стороной. Впрочем, некоторые источники утверждают, что смоленские полки встретили монголов на подступах к городу и отбросили их. Если это так – наше мнение подтверждается: завоеватели уже не обладали достаточной силой, чтобы сражаться за большие города. Да и если не так, и смоляне вообще не встретились в бою с монголами, это не разрушает версии о низкой боеспособности кочевников, а лишь показывает, что они и сами осознавали ее недостаточность. Следует обратить внимание и на то, что Смоленск, как и Новгород, был крупным торговым центром, не пострадал в эпоху феодальных усобиц и мог выставить для обороны большую дружину.

Монгольские отряды повернули на юг и постепенно сосредоточились у небольшого городка Козельска, принадлежавшего черниговским князьям. Город был осажден в начале апреля. Показательно то, что жителям маленького Козельска удалось продержаться два месяца (!). Не это ли лучшее подтверждение того, что монгольская кампания к весне 1238 года исчерпала себя, что им требовалась передышка и обновление? Сама идея непременно взять Козельск, возможно, действительно возникла в результате желания отомстить черниговской династии за участие в битве на Калке. Имело место и определенное упрямство. Приступить к осаде небольшого городка и не взять его было бы позором для прославленных монгольских военачальников. Когда город все же пал, Бату, назвавший Козельск «Злым городом», в ярости приказал сровнять его с землей, что и было исполнено.

Козельск стал последним эпизодом зимне-весенней экспедиции монголов. Они отошли на восток. В следующем году монголы разгромили Муром и Гороховец, разбили войска мордвы и вновь ушли в степи. Но осенью они с новыми силами ринулись в глубь русских земель. На этот раз – южных. Нашествие монголов носило теперь более систематический характер, чем в Северо-Восточной Руси. Первой жертвой их нападения стал Переяславль-Южный, который до этого взять никому не удавалось. Следующий удар татаро-монголов был направлен на Чернигов. 18 октября 1239 года пал и этот древний город. Затем кочевники опустошили земли по рекам Десна и Сейм; разрушили Путивль, Глухов и другие города.

Осенью 1240 года, форсировав Днепр, татаро-монголы преодолели сопротивление загадочного народа «черные клобуки», защищавшего укрепленную линию по реке Рось. В конце ноября завоеватели подошли к Киеву. Бату послал на разведку передовой отряд во главе с Мункэ. Вот как описывает эти события Ипатьевская летопись: «Пришел Батый и остановился у городка Песочного, и, увидев Киев, был поражен его красотой и величиной; отправил он послов к князю Михаилу Всеволодовичу Черниговскому, желая его обмануть. Но князь Михаил послов убил, а сам убежал из Киева вслед за сыном в Венгерскую землю; а в Киеве взошел на престол Ростислав Михайлович, внук Давыда Смоленского. Но Даниил Романович, внук Мстислава Изяславича, выступил против Ростислава и взял его в плен; а Киев поручил оборонять против безбожных татар своему посаднику Дмитрию».

Таким образом, к концу 1240 года Киевом официально владел сильнейший русский князь Даниил Романович Галицкий. Фактически же «матерью городов русских» управлял его воевода – Дмитрий Ейкович. Героическая оборона Киева началась 11 декабря (по другим данным – чуть раньше). Со стороны, где лес примыкал к городским воротам, татары начали обстрел из стенобитных орудий. В результате стены рухнули, и татаро-монголы ворвались в город после девятидневной осады.

За ночь киевляне построили новую стену вокруг Десятинной церкви. Противник прорвал и эту оборону. Многие жители укрылись в самой церкви. Монголы не стали штурмовать храм, а просто разрушили его таранами. Обвалившиеся стены погребли под собой всех, кто искал в церкви убежища. В городе шел грабеж и разрушение. В живых оставлялись только те, кого имело смысл уводить в плен, в том числе ремесленники с их семьями. Через некоторое время западные путешественники, проезжавшие в ставку хана через Киев, были поражены картиной запустения в некогда цветущем городе.

После взятия Киева татаро-монголы двинулись дальше на запад. Они вторглись в Галицко-Волынские земли. Армия царевичей-чингизидов двумя потоками устремилась в Польшу (двое из них – Гуюк и Бури – вскоре рассорились с ханом и уехали в Монголию, где, кстати, получили строгий выговор от отцов за неповиновение командующему западным походом), а сам Батый направился в Венгрию. Через Венгрию, Тис и Дунай монгольские войска дошли до Адриатического моря. Дальше на запад монголы не пошли. Возможно, причиной тому было сопротивление, которое оказали им немецкие и чешские рыцари. Но был и другой, непосредственный повод для того, чтобы Бату закончил поход. Он получил известие о смерти великого хана Угэдэя. Предстоял курултай, на котором должен был определиться будущий правитель огромной империей. Среди претендентов были и личные соперники Батыя. Полководец поспешил на восток. На курултае все равно был избран нелюбивший его Гуюк. В 1243 году Бату обосновался в основанном им городе Сарай на Нижней Волге. Сарай стал столицей его улуса – государства, которое у нас принято называть Золотой Ордой. Это название не совсем корректно, впервые оно упоминается в русских летописях лишь в XVI веке, когда с зависимостью от монголов было давно покончено. Вероятно, правильнее было бы называть державу Бату и его преемников Белой Ордой. Из Сарая Батый приступил к управлению обширными территориями, которые покорили его войска. Значительную часть ее составляли северные и южные русские княжества. На Руси началась эпоха татаро-монгольского ига.

* * *

Возвратившись от изложения гипотез, касающихся избежавшего нападения Новгорода, к рассказу о монгольских завоеваниях, мы намеренно оставили в стороне еще один блок версий. Дело в том, что их анализ требует особо тщательного рассмотрения и подробного описания событий, последовавших за установлением монгольской власти на Руси.

В своих работах историки не перестают обсуждать возможность того, что новгородцы избежали нападения не только и не столько из-за трезвой оценки монголами всех за и против атаки город. Предприимчивые жители города могли по собственной инициативе вступить в переговоры с Бату. История знает множество примеров того, как богатые города откупались от завоевателей, избегая таким образом разгрома. Новгороду было чем откупиться. Бояре и купцы могли предложить монголам немало золота, серебра, мехов. Собственно, достоверно известно, что именно подарки помогли договориться с захватчиками жителям другого купеческого города, контролировавшего волжский торговый путь, – Углича. Возможно, успешные действия монголов во Владимирском княжестве и разгром ими Торжка заставили новгородских бояр срочно выступить с предложением выслать неис товым восточным воинам кое-что из сокровищ Новгорода. Никакие воинственные князья не могли помешать аристократам исполнить свой план, ведь новгородцы привыкли в экстренных случаях решать свои проблемы, не обращая внимания на мнение князей. Но были ли против сами князья? Вот что волнует умы исследователей. Судя по дальнейшим действиям Ярослава Всеволодовича и Александра Ярославича, они не только не возражали, но и могли возглавить процесс переговоров с монголами.

В 1243 году Батый, вернувшись из западного похода на Волгу, вызвал к себе князя Ярослава Всеволодовича. Тот еще в 1238 году, когда монголы покинули территорию Северо-Восточной Руси, поспешил взять власть в «осиротевших» местных княжествах в свои руки, принять меры к укреплению органов государственного управления, возрождению разоренного хозяйства и восстановлению военных сил. По приходу во Владимир он «поча ряды рядити» и «судити людем». Стоит отметить, что когда во время второго нашествия монголов в 1239–1240 годах князь черниговской династии Михаил Всеволодович покинул Киев и бежал в Венгрию, оставив семью в Каменце, его княгиню со всем имевшимся тут богатством захватили вовсе не монголы, а пришедшие с севера войска Ярослава Всеволодовича, на тот момент князя владимирского.

В 1243 году именно Ярослав принял из рук хана «ярлык» на великое княжение. Говорит ли это о том, что Бату был знаком с Ярославом и благоволил ему еще до окончания западного похода? Возможно. Хотя не исключено, что Батый просто отдал великое княжение старшему из рода владимирских князей. Это было тем более логично, что больших претензий к Ярославу он не имел – они не встречались на поле боя. Ярлык был формальным признанием зависимости Руси от улуса Джучи – Белой или, как принято говорить у нас, Золотой Орды. Но одновременно он подтверждал притязания на власть Ярослава Всеволодовича. Таким образом, приход монголов на Русь дал Ярославу возможность стать верховным правителем, его карьера самым непосредственным образом была связана с политикой Сарая. Влияние великого князя владимирского еще более усилилось после того, как вызванный в ставку хана в 1245 году черниговский князь Михаил Всеволодович был умерщвлен, а Даниил вынужденно отказался от Киевского княжества, признал право монголов брать с него дань и купил такой ценой мир для своего княжества. Такого ярлыка, как Ярослав, он не получил.

Ханская ставка. Гравюра XIX в.

Некоторые историки, не обращая внимания на моральный аспект «дружбы» Ярослава с убийцей своего брата Юрия, называют его поездку в Сарай «серьезным дипломатическим успехом». Действительно, для Северо-Восточной Руси установление вместо прямого правления монголов власти князя из рода Рюриковичей было положительным моментом. Следует отметить, что несколько последующих лет на этой территории не было никаких монгольских чиновников, не создавалась и система сбора дани. Историки отмечают удивительную скорость, с которой был отстроен ряд городов Северо-Восточной Руси, пострадавших от монгольского нашествия.

Пока Ярослав Всеволодович общался с Батыем, его сын Константин отправился в столицу Монгольской империи Каракорум. Он возвратился к отцу «с честью» в 1245 году. Однако, по всей видимости, Константин привез Ярославу жесткий приказ прибыть в Каракорум лично. В то время там происходила серьезная борьба за великоханский престол. В этой борьбе победителем оказался сын Угэдэя Гуюк – личный враг Батыя. Это делало положение последнего довольно шатким. Возможно, поэтому он и стремился установить нормальные отношения с русскими князьями. Но в этом случае союзники правителя улуса Джучи становились противниками Каракорума. Это, вероятно, определило участь Ярослава Всеволодовича. Подчинившись приказу центрального правительства монгольской державы, он прибыл в Каракорум в 1246 году, где присутствовал при пышной церемонии коронации Гуюка. Уже собравшись в обратный путь, Ярослав Всеволодович умер при загадочных обстоятельствах. Есть версия, что он был отравлен матерью Гуюка – коварной Туракиной. По крайней мере, это подтверждают записки папского посла Плано Карпини, который утверждал, что перед смертью Ярослав странно посинел. Так Бату потерял своего союзника. Историк

А. Свечин в своем исследовании биографии Ярослава намекает на то, что вероятным его отравителем мог стать и сам Плано Карпини. Причина – возможные переговоры монголов с великим князем об организации совместного похода на запад.

Летописи дают сведения о том, что причиной смерти Ярослава Всеволодовича была «крамола» его соотечественников, а именно некоего Федора Яруновича, который оклеветал великого князя. Но трудно предположить, чтоб Ярунович действовал здесь по личной инициативе; гораздо вероятнее, что он выполнял заказ родственников князя. Как тут не вспомнить принцип римского права «Ищи, кому выгодно». Выгодно было тому, кто занял великокняжеский престол после смерти Ярослава, или тому, кто на него претендовал…

По русской традиции стол Ярослава занял его брат Святослав Всеволодович. Но Святославу нужно было подтвердить свои притязания монгольским ярлыком, что ему, впрочем, удалось сделать в Сарае. Между тем на этот ярлык мог рассчитывать и сын Ярослава Александр, продолжавший править Новгородом. В среде простого народа и русской аристократии этот князь давно пользовался большим авторитетом. В первую очередь, благодаря своим военным успехам на поприще обороны Новгорода от шведской и немецкой экспансии. На этих событиях стоит остановиться подробнее.

Идея крестовых походов, направленных вроде бы против мусульман, захвативших Гроб Господень, прекрасно подошла для практически любых завоеваний, которые вели западноевропейские феодалы, любых мероприятий, в которых видела свою выгоду папская курия. Так крестовые походы начались и в Европе. Они были направлены как против еретиков, вроде альбигойцев, так и против язычников

Восточной Европы. Немцев интересовали восточноприбалтийские земли. В христианизации этих территорий был заинтересован и Рим. Немецко-рыцарская агрессия в Прибалтике началась еще в конце XII века. В 1200 году в устье Двины высадился с немецкими крестоносцами каноник Альберт. Разбив отряды ливов, немцы построили здесь свою крепость – Ригу. По опыту азиатских крестовых походов в 1202 году в Прибалтике Альбертом был учрежден орден меченосцев, содержавший постоянное рыцарское войско. В 1208 году меченосцы полностью покорили ливов, а через двадцать лет – эстов.

Эти захваты создавали более чем реальную угрозу землям и торговле Новгорода. В 1224 году рыцари захватили Юрьев (современный Тарту). Это выводило их на подступы к Пскову и Новгороду. Через десять лет русским удалось освободить захваченный немцами пригород Пскова Изборск и разбить рыцарей под Юрьевым. В 30-е годы меченосцы вынуждены были объединиться с Тевтонским орденом и стали его филиалом – Ливонским орденом. Это усилило военную мощь рыцарства.

Тевтонский орден был основан германскими крестоносцами в Палестине в 1128 году. По призыву Папы в 30-х годах XIII столетия тевтонцы начали наступление против пруссов. В 1234 году Тевтонский орден получил от Папы Римского права на владение всей Прусской и Кульмской землей за обязательство платить дань лично Папе, который таким образом стал сюзереном ордена. Орден исправно платил дань, но власть Папы над ним оставалась номинальной. Понтифик объявил крестовый поход против пруссов (они были полностью покорены в 1283 году). Орден обладал хорошей военной организацией, в которой преодолевалась феодальная анархия. Во главе ордена стоял магистр, которому подчинялись комтуры, управлявшие областями и городами. Комтуру подчинялись рыцари. Вся эта организация была спаяна военной дисциплиной на религиозной основе.

К началу 40-х годов XIII века тевтонцы прочно укрепились в землях Помезании, Погезании, Вармии и по побережью Западной Пруссии. Они также владели землями и замками в Словении, Германии, Чехии, Австрии, Румынии и Греции. В руках немцев были устья рек Висла, Двина и Неман, а следователь но – значительная часть всей балтийской торговли находилась под их контролем.

Однако рыцари встречали ожесточенное сопротивление со стороны русских и литовцев. Последние объединились и укрепили свое государство под руководством князя Миндовга. 22 сентября 1236 года в битве при Сауле (Шауляе) литовцы наголову разбили меченосцев. Успеху боя способствовал своевременный переход на литовскую сторону земгальских войск. При Сауле погиб магистр меченосцев Фолквин Винтерштаттен и вообще орден понес значительные потери. Немцы были отброшены западнее Двины, потеряв почти все, что приобрели за последние 30 лет. Это поражение послужило поводом к объединению двух организаций. К Папе в Рим с соответствующей просьбой отправилась делегация меченосцев. В результате длительных переговоров при деятельном участии папской курии в 1237 году и было достигнуто соглашение об унии ордена меченосцев и Тевтонского ордена.

Рыцари имели тяжелое вооружение – копья и мечи – и, как правило, сражались в глубоком строю, по форме напоминавшим трапецию, верхнее основание которой было обращено к противнику. Такой боевой порядок назывался «клином», или «свиньей». Клин врезался в центр боевого порядка противника, прорывал фронт и разобщал его силы. В голове его располагались наиболее сильные воины. Пехота строилась в центре боевого порядка и прикрывалась спереди и сзади конными рыцарями.

Папская курия участвовала в подготовке наступления на Русь не только с запада, но и с севера, поддерживая экспансионистские устремления шведских феодалов. Шведский король Эрик Картавый решил выступить против Новгородской Руси. Целью похода был захват Невы и Ладоги, а в случае полной удачи – Новгорода и всей его земли. Захватом Невы и Ладоги можно было решить сразу две задачи: отрезать финские земли от Руси (за эти территории шла давняя напряженная борьба) и, отобрав у Новгорода единственный выход к Балтийскому морю, поставить под шведский контроль всю внешнюю торговлю Новгородской республики. Надо заметить, что и немцы, и шведы в отношении русских земель были куда более претенциозны, чем монголы. Если последние могли ограничиться сбором дани, нерегулярными набегами, утверждениями и смещениями русских князей, то западные феодалы рассчитывали присоединить захваченные территории к своим землям и установить полный административный контроль над новыми регионами. И немцы, и шведы, и Рим вынашивали планы католизации приобретенных территорий. Монголы же вели сравнительно мягкую религиозную политику. Во время их нашествия и впоследствии церковные сановники и их владения не подвергались нападениям, их права соблюдались, в том числе и в отношении налоговых льгот. Обращать русских в новую веру монголы тоже не собирались. Для новгородцев оборона региона от западноевропейского воинства была вопросом жизни и смерти. Для бояр и вече критерием «полезности» того или иного князя были его действия по борьбе со шведами и немцами, укреплению крепостей на границах с владениями шведского короля и рыцарских орденов. Сами традиции новгородской политики, вечные экономические интересы этого торгового города подталкивали князей к тому, чтобы обращать особое внимание вовсе не на восточные дела.

Вряд ли стоит сомневаться в том, что выступление шведских феодалов было согласовано с действиями ливонских рыцарей, которые в 1240 году предприняли наступление на Изборск и Псков, причем, вопреки традиции, не зимой, а летом. В то же время готовились и шведы. Для похода на Русь король выделил значительное войско под предводительством ярла (князя) Ульфа Фаси и своего зятя Биргера.

Новгородские бояре не раз призывали для организации военного отпора врагам князя Ярослава Всеволодовича, а затем и его сына Александра. Так, в 1239 году Александр предпринимал меры по охране Финского залива и Невы, стратегически важных для новгородцев. Поэтому он оказался готов к произошедшему годом позже вторжению шведов. По распоряжению Александра новгородцы соорудили укрепления на реке Шелони, вдоль которой проходил путь в Новгород с запада. Кстати, в том же 1239 году силами дружин Ярослава из Смоленска был изгнан обосновавшийся там литовский князь – представитель еще одной набиравшей силу нации, геополитические устремления которой угрожали русским с запада. Брак, заключенный в том же году Александром Ярославичем с полоцкой княжной, имел большое политическое значение, по скольку подчеркивал готовность западнорусских земель оказывать совместное противодействие литовцам.

Одним июльским днем 1240 года дозорный отряд Александра, державший стражу по обоим берегам Финского залива, заметил приближающуюся шведскую флотилию. Князь был срочно поставлен об этом в известность. Шведы прошли по Неве до устья Ижоры и здесь решили сделать остановку. Часть судов вошла в устье Ижоры, а основной флот причалил к берегу Невы.

Ярл Биргер был уверен в конечном успехе. Северо-Восточная Русь переживала последствия монгольского удара, ждать помощи Александру было неоткуда (тем более что он, как и его отец, ничем не помогли восточным соседям, когда те столкнулись с армией Бату). Биргер послал Александру Ярославичу вызывающее письмо, в котором сообщал, что он уже здесь и идет воевать Новгородскую землю. Еще до получения этого послания новгородский князь начал спешные приготовления к военным действиям. Только внезапность и изобретательность могли помочь ему в решении возникшей проблемы. Возглавив собственную дружину и часть новгородского ополчения, не дожидаясь полного сбора войска, князь выступил по направлению к Ижоре. К утру 15 июля новгородцы были уже на берегу реки.

Александр разработал свой план, учитывающий, что значительная часть шведского войска находится на судах. Конная дружина князя должна была ударить вдоль Ижоры в центр расположения шведских войск. Одновременно пешие воины под руководством некоего новгородца Миши должны были наступать вдоль Невы и по мере продвижения уничтожать мостки, соединявшие корабли с сушей, отрезая рыцарям, опрокинутым неожиданным ударом русской конницы, путь к отступлению и лишая возможности получить помощь с кораблей. В случае успеха численное преимущество должно было оказаться на стороне русских, главная часть неприятельской армии была бы зажата в угол, образуемый реками, а соединившиеся пехота и конница Александра сбросили бы врага в воду. Сражение состоялось точно по описанному плану. Шведы были полностью разбиты. После событий 1240 года князь Александр и получил свое знаменитое прозвище Невский.

Теперь новгородцам следовало обратиться против немецких рыцарей. Пронемецкая группировка, одержавшая верх в Пскове, открыла перед рыцарями ворота города, который до этого выдержал 26 осад. Положение для Новгорода складывалось опасное. Александр возложил на боярство крупные расходы по подготовке к войне и постарался после победы на Неве упрочить свою власть в Новгородской республике. Боярство оказалось сильнее и зимой 1240 года отстранило его от власти. А немецкая экспансия тем временем продолжалась. В 1241 году была обложена данью Новгородская земля води[1], затем взято Копорье. Крестоносцы хотели захватить побережье Невы и Карелию. В это время в Новгороде вспыхнуло народное движение за союз с Владимиро-Суздальским княжеством и организацию отпора немцам, которые были уже в 40 верстах от Новгорода. Бояре были вынуждены просить Александра Невского вернуться. На сей раз он получил чрезвычайные полномочия.

С войском, состоявшим из новгородцев, ладожан, ижорян и карел, князь выбил неприятеля из Копорья, затем освободил землю води. Ярослав Всеволодович направил на помощь сыну заново сформированные после татарского нашествия владимирские полки. Александр взял Псков, после чего двинулся в земли эстов.

Немецкая армия сосредоточилась в районе Юрьева. Орден собрал значительные силы – здесь были немецкие рыцари, местное население, войско шведского короля. Когда русское войско находилось на западном берегу Чудского озера, здесь, в районе селения Мосте, дозорный отряд во главе с Домашем Твердиславичем разведал расположение основной массы немецких войск, завязал с ними бой, но был разбит. Разведка выяснила, что противник послал незначительные силы на Изборск, а основная часть вражеской армии двинулась к Псковскому озеру.

Стремясь предупредить это движение вражеской армии, Александр приказал отступить на лед Чудского озера. Ливонцы, поняв, что русские не дадут им совершить обходной маневр, пошли прямо на их войско и также ступили на лед озера. Русский князь расположил свою рать под крутым восточным берегом, севернее урочища Узмень у острова Вороний камень, против устья реки Желча.

Две армии встретились в субботу, 5 апреля 1242 года. В распоряжении князя было 15 тысяч воинов, у ливонцев – 12 тысяч. Александр Невский, зная о тактике немцев, ослабил «чело» и укрепил «крыла́» своего боевого порядка. Его личная дружина укрылась за одним из флангов. Значительную часть войска Невского составляло пешее народное ополчение.

Немцы традиционно наступали клином. На первом этапе боя они расправились с передовым полком русских, а затем прорвали и «чело» боевого новгородского порядка. Когда через некоторое время они рассеяли «чело» и уперлись в крутой обрывистый берег озера, им надо было развернуться, что глубокому строю на льду было сделать не просто. В это время с флангов ударили сильные крылья Александра, а окружение крестоносцев завершила его личная дружина.

Бой был удивительно упорным, вся окрестность была оглашена криками, треском и лязгом оружия. Но судьба рыцарей была предрешена. Новгородцы стаскивали их с лошадей копьями со специальными крюками, вспарывали животы их коней ножами-«засапожниками». Скучившись на узком пространстве, искусные воины ливонцы ничего не могли предпринять. Пользуются широкой популярностью рассказы о том, как под тяжелыми рыцарями треснул лед, но, надо сказать, что полностью вооруженный русский витязь весил не меньше. Другое дело, что немцы были лишены возможности свободно передвигаться и теснились на небольшой площади. Вообще сложность и опасность ведения боя с помощью конницы на льду в начале апреля приводит некоторых историков к выводу, что общий ход битвы был в летописях искажен. Они полагают, что ни один здравомыслящий военачальник не вывел бы драться на лед бряцающую железом и сидящую на лошадях армию. Возможно, бой начался на суше, и в ходе него русские сбросили противника на лед Чудского озера.

Тех крестоносцев, которым удалось вырваться, русские яростно преследовали до Суболичского берега. В ходе Ледового побоища было убито около 400 крестоносцев, немало пало и эстов, привлеченных ими в свою армию.

Знаменитое побоище и победа в нем войск Александра имели исключительно важное значение для всей русской истории. Продвижение Ливонского ордена на русские земли было остановлено, местное население не было обращено в католичество, сохранился выход к Балтийскому морю.

Удар, нанесенный ордену на Чудском озере, отозвался по всей Прибалтике. Тридцатитысячное литовское войско развернуло против немцев широкомасштабные военные действия. В том же 1242 году вспыхнуло мощное прусское восстание. Ливонские рыцари прислали в Новгород послов, которые сообщили, что орден отказывается от претензий на землю водь, Псков, Лугу и просит произвести обмен пленными, что и было сделано. Слова, сказанные послам Александром: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет», стали девизом многих поколений полководцев.

Таким образом, Александром Невским была решена главная задача, которую ставили перед ним жители Новгорода – защита города и его территорий от притязаний западных рыцарей. В этом деле князь проявлял решительность, неукротимую энергию, а новгородцы, не задумываясь, жертвовали жизнями, чтобы сохранить независимость своего города. Восточная же политика Александра Ярославича отличалась кардинальным образом. Он признал власть монголов, пошел с ними на сотрудничество и вообще стал одним из наиболее надежных союзников татар и желанных гостей в ставке хана в Сарае.

В течение четырех с лишним лет (с 1243-го по 1247 год) прославленному русскому полководцу удавалось воздерживаться от поездок в Орду, что делали многие русские князья, включая его собственного отца. Но когда Ярослав был убит, а стол во Владимире занял дядя Александра Святослав, он все же отправился в Сарай. В то же время, еще до этой поездки, послы Александра появлялись в ставке хана с большими дарами и просьбой отпустить пленных русских на родину.

Прибыв в Сарай, Александр был радушно принят Бату. Причина этого до конца не понятна. То ли хан был восхищен военными успехами и умом князя, то ли это благоволение Александр получил по наследству от отца. Наконец, не стоит исключать того, что князь был давно знаком с ханом и установил с ним хорошие отношения задолго до 1247 года. Впрочем, получить в Сарае ярлык на великое княжение Александр Ярославич не мог. Каракорум, где правил недруг Батыя Гуюк, не собирался отдавать хану Белой Орды право на утверждение русских князей. Поэтому новгородский князь получил строгий приказ прибыть в столицу монгольской державы. Не ждала ли его та же судьба, что и его отца? Об этом мы никогда не узнаем. Александр осмотрительно находился в Сарае до осени 1248 года, а когда он отправился дальше на восток, Гуюк был уже мертв. Он скоропостижно скончался летом в окрестностях Самарканда. А власть в Каракоруме захватила семья младшего сына Чингисхана Толуя. Регентшей стала вдова Толуя Огул-Каймиш, а в 1251 году великим ханом стал Мункэ – и та и другой поддерживали самые дружеские отношения с Батыем. Поэтому и его верные русские союзники не подверглись гонениям.

Руководствуясь, вероятно, своим пониманием иерархии русских князей, правительство в Каракоруме отдало Александру Невскому ярлык на великое киевское княжение и «владение всей Русской землей». А его младший брат Андрей получил ярлык на великое княжение Владимирское, а следовательно, и право на правление Северо-Восточной Русью. На самом деле, стол в Киеве в то время уже давно не представлял особой ценности для князя. В ходе кровопролитных событий первой половины XIII века и, в частности, опустошительного нашествия монголов древняя столица превратилась в небольшой, захудалый городок. Центр политической жизни окончательно переместился на северо-восток. Тем более, что здесь и монгольское присутствие ощущалось в меньшей степени. Глава Русской православной церкви митрополит Кирилл, протеже Даниила Романовича Галицкого, после посещения патриаршего двора в Никее подался не в Киев, а во Владимир, и в дальнейшем тесно сотрудничал с Александром Ярославичем. Покидая приходившие в запустение и испытывавшие постоянные набеги то половцев, то татар южные земли, русские переселялись на север.

Все преимущества Северо-Восточной Руси прекрасно понимал и Александр Невский. Как старший брат он был недоволен получением номинального владычества, в то время как Андрей получал фактическое. Александр отправился не в Киев, а в Новгород. Историк Татищев сообщает, что впоследствии новгородцы просто не отпустили князя в Киев, поскольку боялись потерять надежного защитника от притязаний татар.

Александр Невский у великого хана. Худ. В. Верещагин

Андрей же столкнулся с неповиновением дяди Святослава, который был возмущен тем, что при раздаче ярлыков он был обойден монгольскими правителями из Каракорума. В 1250 году Святослав вместе с сыном поехал в Сарай для восстановления попранных прав. Бату уже получил от Каракорума право на будущее выдавать ярлыки самостоятельно, без утверждения центральным правительством. Но претензии Святослава он не поддержал. В фаворе у него были дети Ярослава Всеволодовича – особенно его старший сын.

В 1252 году Александр Невский одним из первых русских князей ступил на путь осуществления новой политики в отношениях с монголами и в отношении русских земель. В этой политике главную роль играла дипломатия, использование монголов для получения власти над Русью, для победы над соперниками внутри своей страны. В этой борьбе родственные связи играли второстепенную роль. В дальнейшем, сочетая интриги, искусство переговоров с ханами, использование их военных сил и собственных дружин, представители династии Александра сумели стать во главе процесса объединения русских земель, создать централизованное государство. Перебравшиеся в Москву потомки Александра Невского сделали этот город общерусским государственным центром, а в конечном итоге и сбросили татаро-монгольское иго.

По всей видимости, события в 1252 году развивались следующим образом. Зимой или ранней весной Александр Ярославич выехал в Сарай с жалобой на брата, которая содержала два основных пункта: 1) будучи младшим, Андрей несправедливо получил ярлык на управление отцовским владимирским доменом; 2) он не полностью платит хану «выходы». Несправедливость монголов, вероятно, волновала слабо. А вот непорядок с выплатами их не устраивал. Были у Бату и другие причины наказать Андрея Ярославича. Дело в том, что тот начал переговоры с поляками, шведами, ливонцами, братом Ярославом, князем тверским и переяславским, могущественным галицко-волынским князем Даниилом Романовичем. Речь шла об образовании союза, который мог быть направлен в первую очередь против татаро-монголов. Даниил Романович был одним из выдающихся государственных деятелей своего времени. Объединив под своей властью обширные территории на юго-западе Руси, он сделал свое княжество наследником государственных и культурных традиций Киевской Руси. Даниил Галицкий участвовал в битве на Калке, вмешивался в дела соседних западных государств, давал отпор литовцам. Он вынужден был подчиниться монголам, ездил в Сарай, но по возвращении развил бурную деятельность по подготовке военного сопротивления захватчикам. В этом он искал поддержки Папы Римского, вынашивал планы образования всеевропейской христианской коалиции, которая выступила бы против монголов. От понтифика Даниил получил корону. Дело, впрочем, закончилось тем, что монгольский военачальник Бурундай вторгся на территорию Галицко-Волынского княжества, заставил Даниила отказаться от своих планов и срыть крепостные укрепления всех крупнейших городов.

Андрей Ярославич, ведший переговоры с Даниилом, также был наказан. В 1252 году на его княжество обрушилась монгольская рать под предводительством царевича Неврюя. Его действия не ограничились разгромом Переяславля, где находился Андрей, а охватили обширную территорию, откуда в Орду было уведено множество пленных и скота. Летописец передает слова, якобы сказанные младшим братом Александра, когда он узнал о приближении Неврюевой рати: «Что это, Господи! Покуда нам между собою ссориться и наводить друг на друга татар; лучше мне бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им!» Впрочем, он все же собрал войска и попытался сразиться с татарами, но был разбит и бежал в Новгород, где был принят довольно холодно. Вскоре Андрей покинул и этот город и направился в Швецию, где его приняли гораздо более радушно. Вероятно, скандинавские политики рассчитывали использовать младшего Ярославича в качестве своего став ленника на русском престоле. Но этим надеждам не суждено было сбыться.

Великокняжеский стол во Владимире был предоставлен Александру, который, само собой, никак не поддержал брата с военной точки зрения, поскольку сам, похоже, был инициатором экспедиции Неврюевой рати. Кстати, эта экспедиция нанесла Руси ущерб, возможно, не меньший, чем поход Батыя в конце 30-х годов XIII века.

В результате разгрома несостоявшихся заговорщиков пришлось бежать из своего княжества и Ярославу Ярославичу (брату Александра). В дальнейшем он сделал попытку поднять против великокняжеской власти Новгородскую и Псковскую республики. Есть сведения, что уже в 1252 году Новгород был враждебен великому князю Александру, который покинул его не по своей воле, а бежал. В 1253 году Ярослав был принят на княжеский стол в Псков, в 1255 году его пригласило к себе в качестве князя и новгородское боярство. Сын Александра при этом был изгнан из города. Самому Александру пришлось с оружием в руках принуждать новгородских и псковских бояр следовать новому политическому курсу. Он занял Торжок и двинулся на Новгород с полками из владимирского княжества и новоторжским ополчением. Бояре провладимирской группировки взяли власть в свои руки и впустили князя в город. На княжеский стол возвратился сын Александра Василий. В руках Александра Невского опять оказалась вся Северо-Восточная и Северо-Западная Русь – то есть влияние князя было не меньшим, а то и большим, чем у его деда – Всеволода Большое Гнездо.

В 1256 году Бату умер. Ханом Белой Орды стал его сын Сартак. Известно, что он симпатизировал христианам и даже, возможно, сам был крещен. В свое время Батый сообщил русским князьям, что все русские дела своего улуса он передает в руки сына. Не исключено, что именно Сартак больше, чем его отец, общался с Александром Ярославичем, именно он посылал на Русь Неврюеву рать. Некоторые источники сообщают, что в 1252 году Александр не только подружился с царевичем, но и побратался с ним. Впрочем, долго править Сартаку не пришлось. Он умер в том же 1256 году, по всей видимости, был отравлен родным дядей Берке, ставшим правителем улуса Джучи. Берке был мусульманином и стремился исламизировать своих соплеменников. На русских, впрочем, это не распространялось. Здесь продолжала соблюдаться та же политика веротерпимости.

После получения ярлыка на великое княжение во Владимире и до 1257 года Александр Невский практически не общался с монголами, спокойно занимаясь своими делами. Но затем монголы решили предпринять перепись населения русских земель с целью установления правильной системы налогообложения. До этого она, по всей видимости, носила достаточно беспорядочный характер. Плано Карпини говорит, что во время пребывания его в России ханы прислали сюда баскаком[2] одного сарацина, который у каждого отца семейства, имевшего трех сыновей, брал одного, захватил всех неженатых мужчин и женщин, не имевших законных мужей, также всех нищих, остальных же перечислил, по обычаю татарскому, и обложил данью: каждый человек мужского пола, какого бы возраста и состояния ни был, обязан был платить по меху медвежью, бобровому, соболиному, хорьковому и лисьему; кто не мог заплатить, того отводили в рабство. Такой «беспредел» вряд ли устраивал и князей, и, конечно, жителей.

Великий князь не противился, а всячески содействовал новому плану монголов. Перепись входила в условия договора, заключенного им в 1257 году в ставке хана. Встречным условием была, вероятно, помощь монголов в борьбе против литовцев и немцев. Там же в ставке Александр сам добился прощения для Андрея Ярославича, который вернулся из Швеции и полностью подчинился старшему брату.

Иначе относились к переписи подданные Александра. Когда в Новгород прибыли монгольские «численники», вспыхнуло восстание, помогавший князю посадник был убит. Во главе бунта находился сын великого князя Василий Александрович. Александру пришлось срочно вывести монголов из Новгорода, прикрывая их собственной дружиной. С вожаками смуты Александр Ярославич поступил жестоко: им «вынимали очи», объясняя это тем, что глаза человеку все равно не нужны, если он не видит, что вокруг делается. Действительно, попытка убийства татарских послов могла закончиться для Новгорода трагически и была примером политической близорукости. Меры же, принятые князем, сгладили ситуацию. Своего сына с новгородского стола Александр Невский сместил.

В 1259 году в Новгород прибыло посольство «с Низу» (то есть из Владимирско-Суздальских земель) во главе с неким Михайлой Пинещиничем – очень вероятно, человеком князя Александра. «Если не согласитесь на перепись, – говорил он новгородцам, – то уже полки татарские в Низовой земле». Городским купцам этот довод показался убедительным. «Численники» опять попытались приступить к своей работе, но снова началось восстание. Александр использовал для его подавления военную силу, но результатом стало то, что новгородцы получили право самостоятельно определять размер дани, который следует платить Орде. Вероятнее всего, назначенные монголами в Новгородской земле для сбора налогов десятники и тысяцкие не были предводителями военных отрядов, да и вообще были русскими по национальности. Монгольский баскак находился только в столичном Владимире. Но даже после этого татары не прислали на Русь карательных войск. скорее всего, это было результатом дипломатической деятельности Александра. Хан придерживался прагматичной политики, сформулированной еще советником первых монгольских великих ханов Елюй-Чуцаем, который убедил правительство, что поголовное истребление местного населения покоренных земель менее выгодно государству, чем сбор дани.

В 1261 году Александр смог договориться с Берке об учреждении в Сарае подворья православного епископа. Это был большой дипломатический успех, который открывал путь к дальнейшему сотрудничеству монголов с русскими, слиянию в одно государство. К тому же он давал русским, находившимся в столице улуса, возможность поддерживать связь с родиной.

Для понимания характера отношений великого князя с Ордой историки тщательно анализируют события 1262 года на Руси. В этом году здесь состоялось массовое антимонгольское выступление, роль Александра в котором не выяснена. К тому моменту большое влияние на экономику и социальное положение населения Руси оказывали откупщики, которым монгольское правительство предоставило право собирать некоторые налоги. Многие из них были мусульманскими купцами. Они последовательно подчиняли себе всю торговлю русских городов. Собирателям налогов монголы позволяли забирать неплательщиков и заставлять их работать в счет неуплаченных налогов или даже продавать их в рабство. В Ярославле главным сборщиком налогов был некто Изосима, русский, обращенный в ислам. Давление на налогоплательщиков возросло с прибытием от «татарского царя» главного сборщика, которого Суздальская летопись характеризует как «мерзкого мусульманина».

В 1262 году творимое откупщиками насилие привело к взрыву возмущения населения сразу в нескольких русских городах: Ростове, Владимире, Суздале, Переяславле, Ярославле. В каждом из главных городов Суздальской земли созвали вече, и решение восстать против монголов было принято единогласно. Многих доверенных лиц монголов и сборщиков налогов, включая и Изосиму, убили во время последовавших за этим бунтов. Текст Устюжского летописного свода содержит прямое указание на некую грамоту, исходившую от самого князя и призвавшую жителей к восстанию: «И приде на Устюг грамота от великаго князя Александра Ярославича, что татар бити». Это позволяет некоторым исследователям утверждать, что Александр Невский лично возглавил антимонгольскую борьбу русского народа. Другие же утверждают, что он инициировал или, по крайней мере, не противился восстанию, поскольку сборщики налогов были посланы великим ханом Хубилаем из Каракорума, а не Берке из Сарая. Последний же мог быть даже доволен тем, как круто обошлись русские с людьми Хубилая, с которым у Берке были непростые отношения. Хозяин улуса Джучи имел все основания не желать присутствия на Руси представителей центрального правительства, рассчитывая на относительно самостоятельное управление своей территорией.

Впрочем, ряд фактов опровергают гипотезу о том, что Александр пошел на такой рискованный шаг, как антитатарский мятеж под своим личным руководством. Там, где власть была непосредственно в его руках, никаких серьезных беспорядков не произошло. Главный баскак оставался во Владимире по крайней мере до 1269 года, волнения имели место во владениях ростовских князей и были на правлены исключительно против мусульманских купцов, бравших сбор дани на откуп и жестоко притеснявших православное население. Ни о каких столкновениях собственно с татарами летописи не упоминают. Вызывает сомнение и тот факт, что главный сборщик налогов прибыл из Каракорума. Более вероятно, что большинство сборщиков были выходцами из Хорезма, а следовательно, подданными Берке.

Вскоре после бунта Александр поспешил в Сарай, чтобы «умолить хана простить народ» Суздальской земли. Была у этой поездки еще одна цель – убедить Берке не брать в свою армию русских воинов. Дело в том, что хан Белой Орды вступил в противостояние с находившимся в Иране ханом Хулагу. Берке начал обширную мобилизацию и при этом потребовал от великого князя владимирского прислать в действующую армию русские полки. Александр стал готовиться к поездке в Орду, «дабы отмолить люди от бед». Одновременно он послал своего брата Ярослава с сыном Дмитрием и «все полки своя с ними» на осаду города Юрьева. Такой ход позволял формально оправдаться перед ханом занятостью войск. Вероятно, поездка была достаточно успешной, но по дороге домой князь заболел и умер в Городце на Волге 14 ноября 1263 года. Митрополит Кирилл был во Владимире, когда узнал о смерти Александра. Народу он объявил об этом так: «Дети мои милые! Знайте, что зашло солнце земли Русской!», и все люди, как говорит летописец, завопили в ответ: «Уже погибаем!»

Итак, всю свою жизнь Александр Невский посвятил трем главным целям: нормализации отношений с монголами, борьбе с экспансией западных феодалов и объединению земель Северо-Восточной Руси под своей властью. Во всех этих начинаниях ему сопутствовал успех. Монголы подтверждали его права на управление Русью, реже, чем могли бы, вмешивались в дела русских княжеств, шли навстречу в отношении налогообложения, не устраивали гонений на православную церковь. Однако не следует полагать, что монголы попросту оставили Русь в покое. За вторую половину XIII века они не менее пятнадцати раз вторгались в Северо-Восточную Русь; четыре раза разрушали Переяславль-Залесский; Муром, Суздаль и Рязань, и так лежавшую в руинах, опустошали три раза; Владимир-на-Клязьме – дважды. Правда, многие из этих набегов состоялись уже после смерти Александра Ярославича. Отсутствие на владимирском столе равной ему фигуры сказалось и на единстве русских земель. Если Александру удалось дать пример объединения этих территорий, то после его смерти Северная Русь, не без участия монголов, начала быстро дробиться на сравнительно мелкие княжества и уделы.

С запада шведам и немцам был дан отпор. В 1240 и 1242 годах Александр одержал блестящие победы над их войсками, укрепив положение Новгорода и сохранив статус-кво. В 1253 году, после набега немцев на Псков, князь заключил с ними мир, подтверждавший соглашение 1242 года, а в 1254 году он заключил мирный договор с Норвегией. Далее, в 1262 году были подписаны договор с Литвой и договор о мире и торговле с Ливонским орденом, Любеком и Готландом. Когда в 1248 году Папа направил Александру письмо, обещая за признание власти Рима помощь ливонцев против татар, князь ответил достаточно резко, что с христианскими принципами знаком и без Папы, а в помощи не нуждается. Его подчинение монголам стало между тем одним из препятствий для крестоносцев. Вступать в борьбу с могущественными ханами они опасались. Показательный случай произошел в 1268 году. Через шесть лет после смерти Александра новгородцы пошли на принадлежавшую датчанам крепость Раковор (современный город Раквере недалеко от Таллинна). По дороге на новгородские полки напали немцы, и произошла Раковорская битва. Новгородцы одолели союзные войска немцев и датчан. Те призвали большое количество воинов и рыцарей из Западной Европы для того, чтобы, перейдя реку Нарову, захватить Новгород. Но тут в город, согласно договору с Ордой, явился татарский отряд в 500 всадников. Немцы, даже не зная точно размеров этого отряда, тотчас же «замиришася по всей воле новгородской, зело бо бояхуся имени татарского». Новгород и Псков уцелели.

Немудрено, что в Новгородских летописях выпады против монгольских ханов фактически отсутствуют. Город не испытал всех ужасов татарского нашествия и признал власть Орды. Ханы в летописях именуются цесарями. Новгород выплачивал львиную долю всей дани, которую собирали татары с русских земель.

Остается открытым вопрос, когда именно Ярослав Всеволодович и Александр Ярославич вступили в тесные отношения с монголами. Тогда, когда князь Ярослав впервые отправился в Сарай. Или раньше? Не проводили ли они переговоров с татарами во время их нашествия 1238 года, не отвели ли тогда угрозу от Новгорода? Вся дальнейшая история показывает, что такие действия были бы вполне в русле их политики. Даже если они и не вели соответствующих переговоров, а рать Батыя отступилась от Новгорода по другим объективным причинам, пассивность переяславского и новгородского князей сослужила им хорошую службу. И не только им, но и Новгороду, и, возможно, всей Северо-Восточной Руси, у которой в тяжелые времена нашлись правители, верно определившие стратегические цели своей политики, реально смотревшие на вещи. Учитывая это, канонизация Александра Невского собором русской церкви в 1547 году представляется оправданной. Что же касается Новгорода, то его бурное развитие в XIII–XIV веках во многом было обусловлено той политикой, которую вел св. Александр, его военными и дипломатическими успехами.

Не стоит забывать, что политический курс, которого придерживался Александр Невский, привел к еще одному результату, значение которого сам князь вряд ли мог умалить. Речь идет о возвышении его рода. Дальнейшая история показывает, что династия, основателем которой был Александр Ярославич, получила все возможные преимущества. Так, после смерти Александра ярлыки на великое княжение Владимирское доставались его братьям. С 1263-го по 1272-й год ярлыком владел Ярослав Ярославич, с 1272-го по 1276-й – Василий Ярославич. После, с 1276-го по 1294 год, великим князем владимирским считался Дмитрий Александрович Переяславский, а с 1294 года по 1304-й – Андрей Александрович Городецкий. Братья не ладили между собой, часто отправляли жалобы в Орду друг на друга, что имело порой трагические последствия. Страшная «Дюденева рать» в 1293 году, по размерам превзошедшая Батыеву, имела поводом для вторжения на Русь как раз свару недостойных сыновей Александра Невского – Дмитрия и Андрея. Сумевший завоевать большее расположение Орды Андрей Александрович (цена этого расположения – очередные «кровопускания» Руси и увеличение дани) на десятилетие закрепил за собой ханский ярлык на великое княжение. По его смерти в 1304 году великим князем владимирским по воле хана стал племянник Александра Невского тверской князь Михаил Ярославич. «Великий стол» достался князю Михаилу далеко не просто. Ему пришлось выдержать нелегкую борьбу с московским князем Юрием Даниловичем (внуком Александра), также искавшим в Орде великого княжения. Это была первая попытка московского князя достичь первенствующего положения среди русских князей. В дальнейшем на московском престоле утвердились потомки Александра Невского.

* * *

Целое направление в отечественной историографии посвящено тому, чтобы объяснить, что влияние монгольского погрома на исторические судьбы русского народа не следует преувеличивать. Почти половина территории Руси, включая Новгородскую землю, Полоцкое, Турово-Пинское и отчасти Смоленское княжества, избежала татарщины. Поход Батыя многими чертами напоминал позднейшие татарские набеги. Монголы прошли Суздальскую землю за три месяца. Некоторые небольшие города и сельские поселения были сметены с лица земли. Но подавляющая часть суздальского населения обитала в крохотных деревнях, затерявшихся среди лесов и болот. Зимние облавы монголов не затронули и не могли затронуть основную массу сельского населения. Деревне татары причинили ущерб, сопоставимый с ущербом от внутренних войн и усобиц, продолжавшихся десятилетиями. Контроль за установлением государственной власти со стороны монголов привел к усилению власти великого князя, впоследствии же необходимость борьбы с монголами сделала его фигурой еще более значимой. Приведем цитату из книги одного российского тюрколога: «Кочевая цивилизация представляла собой отработанную веками наиболее рациональную для того уровня производительных сил форму освоения человеком внутренних регионов Азии. Это была жизнеспособная, отнюдь не примитивная система общественной организации, способная гибко реагировать как на изменение природных условий, так и на внешнюю опасность». Это лишь один положительный отзыв об Орде, который подводит нас к проблеме, обсуждавшейся весь XX век. Нынешние споры воскрешают, казалось бы, забытые дискуссии еще 1920-х годов, эпохи рождения теории «евразийства», пережившей в России уже 1990-х годов свое второе рождение. Евразийцы настаивают на том, что для России соединение западного и восточного элементов в культуре, политике, психологии – не только явление реально существующее, но и полезное для ее развития, сохранения самобытности, особого места на геополитической карте мира. Среди тех, кто занимался проблемами евразийства, и ученые, бежавшие из Советской России, и Лев Гумилев с его книгой «Древняя Русь и Великая степь», и публицист В. Кожинов. Учитывая сказанное евразийцами о кочевниках, можно предположить, что их приход на Русь был едва ли не благом для местного населения и истории страны. Вспомним строки Блока: «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, – с раскосыми и жадными глазами», и Владимира Соловьева: «Панмонголизм! Хоть имя дико, / Но мне ласкает слух оно».

По мнению американского историка Ч. Гальперина, евразийство выпало из «теологии Владимира Соловьева, успехов ориенталистики, поэзии символистов с ее метафорой “русский-азиатский”, православной экзальтацией». Также Гальперин увидел в евразийстве отзвуки «европейского отчаяния», вызванного ужасами войны, влияние «Заката Европы» О. Шпенглера. Евразийство играло и свою идеологическую роль, ведь оно говорило разноименным народам Российской империи, а потом и СССР: главное не то, что вы – русские, татары, малороссы, казахи, армяне; главное то, что все вы – дети Евразии, это единое геополитическое и этнокультурное пространство замкнуто в государственных пределах, охватывающих шестую часть земли, это величайшее ваше достояние и долг народов Евразии перед своей тысячелетней историей – это державное наследие сохранить. Можно согласиться, что само изучение в советских или нынешних российских школах монгольского нашествия только с точки зрения его трагедии для русского народа выглядело бы (или выглядит) несколько странно, поскольку ту же историю учат и нынешние потомки тех самых «жестоких воинов Чингисхана».

Впрочем, невозможно отрицать все бедствия, которые пали на голову русского народа с приходом монголов. Массовое разграбление и уничтожение собственности и людей на Руси во время монгольского нашествия 1237–1240 годов было ошеломляющим ударом, который оглушил народ и нарушил нормальное течение экономической и политической жизни. Трудно точно оценить потери русских, но, вне всяких сомнений, они были колоссальны, и, если мы включим в это число огромные толпы мужчин и женщин, уведенных монголами в рабство, они вряд ли составят меньше 10 процентов от общей численности населения. Война изменила лицо старого боярства. Княжеские дружины понесли катастрофические потери. Знать варяжского происхождения исчезла почти целиком. Последующие набеги тоже не приносили Руси ничего, кроме горя и разрушений. Конечно, была унижена и национальная гордость русского народа.

Больше всего в катастрофе пострадали города. Такие старые центры русской цивилизации, как Киев, Чернигов, Переяславль, Рязань, Суздаль и несколько более молодой Владимир, а также некоторые другие города были полностью разрушены, а первые три из перечисленных потеряли свое былое значение на несколько столетий. Только немногие важные города в Западной и Северной Руси, такие как Смоленск, Новгород, Псков и Галич, избежали разорения в это время. Монгольская политика забирать искусных мастеров и квалифицированных ремесленников на службу к хану накладывала новое бремя даже на те города, которые не постигло физическое разрушение в первый период завоевания.

Рассредоточение русских мастеров-ремесленников в монгольском мире не могло не прервать развития производственных традиций. Так, с закрытием в Киеве в 1240 году мастерских по изготовлению эмалей и убийством или пленением их мастеров исчезло и русское искусство перегородчатой эмали, достигшее в Киевской Руси очень высокого уровня. Техника чернения тоже вышла из употребления после монгольского нашествия и снова стала популярной только в XVI веке. Также нет свидетельств о производстве в конце XIII–XIV веках на Руси глазурованной полихромной керамики. Производство стеклянных браслетов, как и стеклянных, сердоликовых и бронзовых бус, а также некоторых других украшений тоже было полностью прекращено. Казалось бы, перечисленные потери выглядят незначительно – перестали делать бусы… Однако они являются свидетельствами того, что культурная жизнь Руси пошла на спад. Еще более показательным фактом является то, что в первое столетие монгольского владычества каменных зданий было возведено значительно меньше, чем за предыдущий век, а качество работ заметно ухудшилось. Даже в Новгороде около полувека продолжалась промышленная депрессия.

Исчезновение городских ремесел в первый век монгольского господства проделало на время серьезную брешь в удовлетворении потребительского спроса. Сельские жители вынуждены были зависеть от того, что они могли изготовить дома. Князья, бояре и монастыри не имели альтернативы развитию ремесел в собственных имениях. Основой национальной экономики на многие века стало сельское хозяйство, которое меньше пострадало от монгольского нашествия и развитие которого бравшие дань завоеватели всячески поощряли. Естественно, в связи с упадком ремесленного производства пришла в упадок и внутренняя торговля. Города были неспособны удовлетворить потребности деревень. Внешнюю же торговлю монополизировала корпорация мусульманских купцов.

Таким образом, монгольское нашествие, на наш взгляд, все же не было большой удачей для Руси и ее жителей. Но не стоит спешить и объявлять сотрудничество с завоевателями «бессовестным коллаборационизмом». Ярослав и Александр, преследуя и свои личные, амбициозные цели благодаря прагматизму и взвешенной политике смогли уменьшить вред, нанесенный монголами, защитить территорию от не менее опасных врагов с запада, заложить основы для будущей централизации власти, объединения русских земель, спасли от уничтожения многие тысячи своих подданных. В том числе горожан крупнейшего экономического и политического русского центра – Великого Новгорода.

«Царский сын» Гришка Отрепьев

Немало было самозванцев в Европе, однако Лжедмитрий был единственным, которому удалось не только взять власть, но и почти год удерживать ее.

За стенами московского Кремля наверняка хранится больше тайн, чем в Мадридском дворе, да и других монарших дворах Европы вместе взятых. Одной из таких тайн является загадка Лжедмитрия I. Кто он на самом деле? Принц или нищий? Монарх или монах? Дважды воскресший? Дважды убитый? Вопросов много. Ответов нет – одни предположения и версии.

Появление Лжедмитрия I не случайно. Не было бы его – появился бы кто-то другой. К этому вели как внутреннее положение в Руси, так и международная обстановка конца XVI – начала XVII века. С гибелью последнего сына Ивана Грозного прервалась династия Рюриковичей и началась борьба за власть. Бояре стремились устроить свою жизнь по-польски: с многочисленными олигархическими свободами и выборными царями. В это же время Речь Посполитая хотела расширить свою территорию за счет русских земель и, кроме того, после принятия в 1596 году Брестской унии усилилась экспансия Ватикана на Восток. На фоне всего этого появление человека, способного удовлетворить эти чаяния, было вполне закономерным.

15 мая 1591 года в г. Угличе произошло событие, имевшее довольно пагубное последствие для дальнейшего развития Руси. В этот день погиб младший сын Ивана IV Дмитрий, единокровный брат царя Федора Иоанновича. Брак Ивана Грозного и Марии Нагой, седьмой по счету, церковь не признавала законным, как и их сына. Поэтому малютку Дмитрия после смерти Грозного вместе с матерью и дядей отправили удельным князем в Углич. Здесь они жили под присмотром дьяка Михаила Битяговского. 15 мая Дмитрий умер от ножевого ранения в горло, которое он получил во время игры ножом с «потешными ребятами» на внутреннем дворе Угличского дворца. Сразу же появилась версия о насильственной смерти. Обезумевшая от горя мать кричала, что ее сына зарезали, а дядя царицы Марии, Михаил Нагой, прямо назвал убийц: сына и племянника Битяговского. Поползли слухи, что эта смерть нужна была Борису Годунову, желавшему воцариться после царя Федора, что он сначала посылал яд Дмитрию, а когда мальчика уберегли от отравы, приказал его зарезать. Подстрекаемая Нагими толпа разгромила приказную избу, убила Битяговского, его сына и еще более десяти чело век. Дом дьяка был разграблен. Через четыре дня в Углич из Москвы прибыла следственная комиссия во главе с Василием Шуйским. В результате ее работы появилась другая, официальная версия произошедшего: страдающий эпилепсией Дмитрий во время приступа случайно нанес себе смертельное ранение. Нагих обвинили в подстрекательстве, угличан – в убийствах и грабеже. Виновных сослали в различные места, Марию Нагую постригли в монахини, Дмитрия погребли не в Москве, где хоронили лиц царской семьи, а в Угличском соборе. Царь Федор не приехал на похороны брата, могила вскоре затерялась и была с трудом обнаружена в 1606 году.

По прошествии времени Василий Шуйский не раз менял свои показания, но только когда он сам стал царем, да и при Романовых версия о насильственной смерти Дмитрия получила официальное признание. В народе же распространилась легенда о добром царевиче, что вызывало многочисленные толки. Однако пока в Москве сидел законный царь, династический вопрос мало кого занимал. Только после смерти царя Федора Иоанновича, когда пресеклась династия, имя Дмитрия вновь появилось на устах. Слухи о спасении истинного Дмитрия – «доброго царя» – получили в народе широкое распространение. Это явилось фоном тех политических страстей, которые разыгрались в ходе борьбы за обладание троном. В этой борьбе победил Борис Годунов, проиграли Романовы и их сторонники, подвергшиеся жестокой опале. Это явилось прологом Смутного времени. Процветало доносительство на бояр, и их имущество конфисковывалось. Этим, пожалуй, можно объяснить то, что многие из них впоследствии признали Самозванца настоящим Дмитрием. В то же время усилилось закрепощение крестьян, и те бежали в огромном количестве, зачастую занимаясь разбоем. В стране накапливался горючий материал. И, как часто случается перед великими и страшными потрясениями, начались «знамения», предвещавшие нечто страшное. Чего ожидали, то и случилось. В результате неурожаев 1601–1603 годов разразился голод, унесший до трети населения страны. Начались бунты. Повсеместно ползли слухи о том, что именно Борис приказал убить сына Ивана Грозного – Дмитрия. Справиться с ситуацией Борис Годунов не сумел, а 13 октября 1604 г. в пределы Московского государства вступил Лжедмитрий I.

Кто же он такой? Откуда взялся? Ответы на эти вопросы лежат в плоскости версий. Есть среди них даже такая: Лжедмитрия специально подготовили к его роли в среде враждебных Годунову московских бояр. При Годунове Посольский приказ изложил в своих грамотах историю самозванца следующим образом. Указывалось, что в действительности его имя Юрий Отрепьев, что он из дворян Галицких и вел довольно беспутную жизнь. Сам царь Борис утверждал, что Отрепьев с детства жил в Москве в холопах у бояр Романовых и князя Бориса Черкасского, а с крушением Романовых принял постриг под именем Григория, очутившись, в конечном счете, в московском Чудовом монастыре. Здесь он начал хвастаться, что будет царем. Узнав об этом, Борис приказал сослать его в дальний Кириллов монастырь, но Григорий, вовремя предупрежденный, успел бежать и вместе с монахом Варлаамом очутился в Киеве, в Печерском монастыре. Свой вклад в составление образа Отрепьева внесла и церковь. Патриарх Иов сообщил пастве, что Григорий заворовался, живя у Романовых, и постригся в монахи, спасаясь от смертной казни. Только в царствование Василия Шуйского, а особенно Романовых, Отрепьева перестали изображать беспутным негодяем, увязывая его судьбу с судьбой семейства Романовых, обвиненных в заговоре против царя Бориса.

Вернемся в Киев. В Печерском монастыре, как и в Чудовом, Отрепьев настаивал, что он – царский сын, и игумен через три недели выставил его за дверь. Так же поступил и князь Константин Острожский, у которого Григорий попытался найти прибежище. Приют для себя до 1603 года он нашел в Гоще, центре арианства – направления в христианстве, считавшегося и католиками и православными еретическим. Там он снял с себя монашескую одежду, стал отправлять арианские обряды и учиться в арианской школе. Отсюда он ездил в Запорожье, где был с честью принят в отряде запорожского старшины Герасима Евангелика, а впоследствии казачий отряд во главе с арианином Яном Бучинским шел в авангарде армии Лжедмитрия I. Однако переход в арианство нанес ущерб его репутации. Православная церковь заклеймила его как еретика. Тогда он стал искать покровительства у ревностного сторон ника православия, одного из богатейших магнатов, князя Адама Вишневецкого, которому, прикинувшись умирающим, открыл свое «царское» происхождение: мол, в детстве, зная о происках Годунова, его подменили на похожего мальчика, которого и зарезали. Уже во время вторжения царь Борис попытался добиться правды у матери Дмитрия: жив ее сын или нет? Но та ответила: «Не знаю!»

Тем временем у Вишневецкого стали появляться русские люди, признававшие в самозванце мнимо убитого царевича. Поскольку у князя были территориальные притязания к Годунову, воскресший «царевич» оказался весьма кстати. Это давало ему возможность оказывать давление на русское правительство. В тот период «царевич» завязал близкие отношения с Сандомирским воеводой Юрием Мнишеком, в дочь которого, Марину, был влюблен. Мнишек пообещал выдать за него Марину, но только после того, как тот воцарится в Москве, а заодно передаст ему во владение Новгород и Псков. Он же помог будущему зятю набрать небольшое войско из польских авантюристов, к которым присоединилось 200 запорожских казаков и небольшой отряд донских.

Признал Лжедмитрия и король Сигизмунд, стремившийся расширить территорию Речи Посполитой за счет русских земель. За обещание ему Смоленска и Северской земли, а также введение в Московском государстве католицизма он, правда неофициально, разрешил всем желающим помогать «царевичу». Помощь обещал и Папа Римский.

С начала похода в Москве Лжедмитрия объявили Григорием Отрепьевым и предали анафеме. Но москвичи не поверили: многие видели Отрепьева и знали, что ему около 40 лет, в то время как царевичу было не больше 24. Повсеместно в стране стало разворачиваться народное восстание. Репрессии не помогали. Борис утратил контроль над ситуацией. Удача сопутствовала Лжедмитрию I, даже несмотря на поражения от правительственных войск.

13 апреля 1605 года внезапно скончался Борис Годунов. Есть мнение, что он был отравлен. У его сына Федора, пришедшего к власти, не было сил, чтобы ее удержать. Против него созрел заговор во главе с рязанским дворянином Прокопием Ляпуновым. 7 мая на сторону самозванца перешла армия, возглавляемая П. Ф. Басмановым, а находившийся в Москве В. И. Шуйский вдруг начал свидетельствовать, что истинного царевича спасли от убийства. Тогда многие бояре поехали из Москвы в Тулу навстречу новому царю и присягнули ему. Затем подосланными людьми во главе с князьями Голицыным и Мосальским были задушены Федор Годунов и его мать. Только после этого 20 июня 1605 года Лжедмитрий I вошел в Москву. Туда же привезли Марию Нагую, которая признала в нем своего сына Дмитрия. Вскоре он был помазан на престол, став, таким образом, законным царем. Однако теперь В. И. Шуйский начал распространять слухи о самозванстве нового царя, за что был приговорен к смерти, а затем прощен Лжедмитрием. Однако это было началом боярского заговора.

Для нового царя настало время платить по счетам тем, кто помог ему занять престол. Всех репрессированных при Годунове вернули из ссылки, возвратили им имущество. Особое внимание было оказано роду Романовых. Затем начались очень толковые реформы. Объявлялась свобода торговли, промыслов и ремесел, свобода передвижения. Всем служилым людям вдвое увеличили жалованье, ужесточилось наказание для судей за взятки. Патриарх и архиереи получили постоянные места в Боярской думе. Облегчалось положение крестьян. Началось ускоренное производство оружия, и появилась идея покорения Крыма. Но в отношении территориальных уступок Сигизмунду III и даже Мнишеку, а также о переходе в католицизм царь как-то сразу забыл. Многие тогда отмечали, что он совершенно не жесток, временами даже слишком добр. А гуманисты на русском престоле не выживали никогда. И заговор созрел. Князья Шуйские и Голицыны сообщили Сигизмунду III о намерении свергнуть самозванца и посадить на его место сына короля Владислава. Но положение самого короля было довольно шатким. Оппозиция была намерена предложить корону Речи Посполитой… Лжедмитрию, ставшему для короля опасным соперником. Теперь интересы русских бояр и Сигизмунда в отношении Лжедмитрия I совпали.

8 мая 1606 г. состоялась свадьба Лжедмитрия и Марины Мнишек, с которой прибыли польские войска во главе с ее отцом. Поляки позволили себе разные бесчинства, и этим воспользовались заговорщики, которые в ночь с 16 на 17 мая ударили в набат. Народу объявили, что поляки бьют царя, и, пока разбирались с поляками, заговорщики ворвались в Кремль. Царь попытался спастись, но, спрыгнув из окна второго этажа, сломал ногу, попал в руки людей Шуйского и был убит. По одним данным, его тело сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в ту сторону, откуда Лжедмитрий I пришел в Москву. По другим – его труп уже после избрания Василия Шуйского царем привязали к лошади, выволокли в поле и закопали у дороги. Но после того как в народе пошли слухи о том, что над могилой стало появляться голубое свечение, труп был выкопан и сожжен. Вскоре, однако, распространились слухи о новом чудесном спасении Дмитрия, а затем появился и сам «спасенный». Но это уже другая история.

История дома Романовых: 37 лет заговоров

Дворцы, балы, маскарады, охоты, пудреные парики, роскошные наряды, изысканные манеры… На этом фоне бурные дворцовые интриги русского «галантного века» представляются захватывающим спектаклем, хотя в действительности они явились следствием серьезных социально-политических процессов, происходивших в российском обществе. История России второй четверти XVIII века характеризовалась острой борьбой дворянских группировок за власть, приводившей к частым сменам царствующих особ на престоле, перестановкам в ближайшем их окружении. Легенда гласит: «Отдать все…» – только и успел написать перед смертью Петр I. И началась в России лихорадочная череда заговоров, смена правителей – время после смерти Петра I называют «эпохой дворцовых переворотов». Шесть царствований на протяжении 37 лет. На русском престоле побывали вдова Петра Великого Екатерина I (1725–1727), его внук Петр II (1727–1730), его племянница герцогиня Курляндская Анна Иоанновна (1730–1740) и внук ее сестры младенец Иван Антонович (1740–1741) – «железная маска» русского престола, и дочь Петра Елизавета Петровна (1741–1761), и преемник Елизаветы Петровны, внук шведского короля Карла XII по отцовской линии и внук Петра I по материнской линии герцог Голштинский Петр III (1761–1762). Замыкает этот перечень жена последнего – великая императрица Екатерина II (1762–1796). И практически каждый из названных правителей приходил на престол в результате заговоров и дворцовых переворотов.

Все эти годы процветало искусство придворных интриг, блаженствовали временщики, наживались огромные состояния, день и ночь работала Тайная канцелярия, в чьих застенках томились государственные преступники и хранились страшные государственные тайны. И в то же время Россия заставила считаться с собой другие государства.

Так что же за роковые тайны скрывает эта неспокойная эпоха и что говорит историческая наука о дворцовых переворотах? Какими событиями была наполнена эпоха дворцовых переворотов?

Что за таинственная история произошла с завещанием Петра Великого? Может быть, оно все же существовало? Почему тогда его воля не была оглашена, и кому это было выгодно? Законно ли последующие Романовы занимали российский трон?

Итак, как говорят люди науки, договоримся о терминах.

Что такое «дворцовый переворот»

Само определение «эпоха дворцовых переворотов» принадлежит известнейшему русскому историку В. О. Ключевскому. Его же перу принадлежит самое известное определение дворцового переворота по-российски: «это захват политической власти в России XVIII столетия, имеющий причиной отсутствие четких правил наследования престола, сопровождающийся борьбой придворных группировок и совершающийся, как правило, при содействии гвардейских полков». Впрочем, и до сегодняшнего дня единого научного определения дворцового переворота нет, причем отсутствуют и четкие временные границы этого явления. Так,

В. О. Ключевский датирует эпоху дворцовых переворотов 1725–1762 годами. Однако на сегодняшний день существует и другая точка зрения – 1725–1801 годы. (Дело в том, что В. О. Ключевский не мог в публичной лекции, читавшейся в середине 80-х годов XIX века, упоминать о перевороте 1 марта 1801 года – свержении Павла Первого, это было категорически запрещено.)

Дворцовый переворот подразумевает свержение существующего правящего монарха и воцарение на троне нового или смену династии. Но главным является сохранение монархического строя: дворцовый переворот имеет целью смену персоны на троне, но сам трон должен быть незыблемым. Поэтому мятежи с целью смены строя, созыва парламента или принятия конституции дворцовыми переворотами не являются. Дворцовые перевороты представляли собой борьбу различных группировок дворянства за власть, а не смену формы правления. Повторяем, перевороты сводились к перемене лиц на престоле и перетряскам в правящих верхах. Существует мнение, что и восстание декабристов 1825 года было также в своем роде дворцовым переворотом, однако это суждение большинство ученых считают спорным и необоснованным.

Почему же стала возможной такая череда заговоров? Понятно, что династические интриги и заговоры около трона придумал не Петр I или его наследники, и в допетровские времена политическая история России знала неспокойные времена. Например, в период малолетства Ивана IV происходила борьба боярских кланов за влияние на малолетнего царя, закончившаяся в 1538 году победой бояр Бельских над Шуйскими. Во времена смуты, когда гвардии еще не было, известен заговор с целью переворота против Василия Шуйского. В 1609 году заговорщики (их число доходило до 300 человек) во главе с Григорием Сунбуловым, князем Романом Гагариным и Тимофеем Грязным обратились к боярам с требованием свергнуть Василия Шуйского. Но бояре просто разбежались по домам ждать конца переворота. Только князь Василий Голицын явился на площадь. Заговорщики бросились за патриархом Гермогеном в Успенский собор и потребовали, чтобы тот шел на Лобное место. Однако заговорщики не нашли поддержки и у него. С криками и руганью бросились они во дворец, но Шуйский не испугался, вышел к ним и спросил: «Зачем вы, клятвопреступники, ворвались ко мне с такой наглостью? Если хотите убить меня, то я готов, но свести меня с престола без бояр и всей земли вы не можете». Заговорщики, потерпев неудачу, бежали в Тушино, к самозванцу.

Известны дворцовые перевороты, связанные со стрелецкими бунтами времен Софьи Алексеевны, которой помогали начальники стрелецких приказов Хованский и Шакловитов. Но в этих мятежах не было, так сказать, системы, они были спонтанными. У дворцовых же переворотов послепетровского времени были общие предпосылки. И этими предпосылками, по мнению большинства историков, стали:

1) указ Петра I от 1722 года о наследии престола;

2) большое количество прямых и косвенных наследников дома Романовых;

3) противоречия между самодержавной властью, правящей верхушкой и господствующим сословием.

Виновником нестабильности верховной власти в XVIII веке в России оказался именно Петр I, который в 1722 году издал «Устав о наследии престола». Этот нормативно-правовой акт закреплял за самодержцем право назначать себе преемника по своему усмотрению. Таким образом, круг возможных претендентов на престол расширялся. В. О. Ключевский связывал наступление политической нестабильности после смерти Петра І именно с «самовластьем» последнего, решившегося поломать традиционный порядок престолонаследия (когда престол переходил по прямой мужской нисходящей линии). «Редко самовластие наказывало себя так жестоко, как в лице Петра этим законом от 5 февраля», – заключал Ключевский. Однако Петр I не успел назначить наследника: престол оказался отданным «на волю случая и стал его игрушкой». Отныне не закон определял, кому сидеть на престоле, а гвардия, ставшая в тот период «господствующей силой».

Многие историки оценивали 1720–1750 годы как время ослабления русского абсолютизма. В литературе много говорили о «ничтожности» преемников Петра I. Например, по словам Н. П. Ерошкина, автора учебника по истории государственных учреждений дореволюционной России, «преемниками Петра I оказались слабовольные и малообразованные люди, проявлявшие подчас больше заботы о личных удовольствиях, чем о делах государства». «Дело Петра эти люди не имели ни сил, ни охоты ни продолжать, ни разрушить; они могли его только портить, – писал об этом времени историк В. О. Ключевский. – После смерти Петра государственные связи, юридические и нравственные, одна за другой разрываются, после этого разрушения меркнет сама идея государства, оставляя по себе пустое слово в правительственных актах. Самодержавнейшая в мире империя, очутившаяся без установленной династии, лишь с кое-какими безместными остатками вымирающего царского дома; наследственный престол без законного престолонаследия; государство, замкнувшееся во дворце со случайными и быстро менявшимися хозяевами; сбродный по составу, родовитый или высокочиновный правящий класс, но сам совершенно бесправный и ежеминутно тасуемый. Придворная интрига, гвардейское выступление и полицейский сыск – все содержание политической жизни страны».

Тайна завещания Петра I и переворот в пользу Екатерины Алексеевны

Воцарение Екатерины открыло собой драматическую и еще до конца не понятую историками эпоху дворцовых переворотов середины XVIII века.

Екатерина І сама была довольно загадочной личностью. Так кто же она, первая российская императрица, женщина, которую любил великий Петр? Родилась она католичкой 5 апреля 1684 года (хотя эта дата ставится многими историками под сомнение) и до принятия православия, по одним данным, ее звали Марта, по другим – Елена, фамилия, которую называют некоторые источники, – Сковрощанко или Скавронская, в то время как другие – Рабе. Происхождение Екатерины тоже точно не известно. Предположительно, она не принадлежала к знатному роду и была дочерью прибалтийского крестьянина – «дочь литвина Самуила Сковрощанко и жены его, именуемой в разных известиях различно». Впрочем, национальность ее четко установить трудно, по разным версиям, она – литовка, шведка, полька… украинка. Родители Марты умерли от чумы в 1684 году, и дядя отдал девочку в дом лютеранского пастора Глюка (известного своим переводом Библии на латышский язык) в Мариенбурге (в настоящее время это город Алуксне в Латвии). Марта была в доме скорее служанкой, грамоте ее не учили, хотя по версии, изложенной в словаре Брокгауза и Ефрона, мать Марты, овдовев, отдала дочь в услужение в семью пастора Глюка, где ее будто бы учили грамоте и рукоделиям. Семейное положение Марты до встречи с Петром І было тоже весьма неопределенным: она была то ли вдовой, то ли неразведенной женой шведского солдата…

Екатерина I

Захвачена в плен русскими в 1702 году, когда была служанкой пастора Глюка. Пленницу взял поначалу в прачки «Шереметьев благородный», потом ее у него выпросил «счастья баловень безродный», то бишь Меншиков, а у того ее отобрал Петр, и в 1703 году она стала его фавориткой.

При крещении в православие Марта получила имя Екатерины Алексеевны. И все бы хорошо, если бы не одно «но»: ее крестный отец – сын Петра царевич Алексей (1690–1718), который был младше Марты на 6 лет (позже был казнен Петром) и стал крестным отцом собственной мачехи. Поэтому в глазах православных россиян ситуация с женитьбой царя выглядела крайне неестественно. Получалось, что Петр женился на своей внучке (отчество Екатерины – Алексеевна – дано по крестному отцу), а Екатерина стала мачехой своего отца (пусть даже и крестного).

Но как бы там ни было, в ноябре 1707 года она была тайно обвенчана с Петром в петербургской Троицкой церкви. В феврале 1708 года родила царю дочь Анну (впоследствии герцогиня Голштинская), а в декабре 1709 года – Елизавету (впоследствии ставшую императрицей и самодержицей российской). У Петра и Екатерины было много детей, но большинство из них умерли в младенчестве. В своей книге «Династия Романовых. Загадки, версии, проблемы» Фаина Гримберг приводит перечень царственных отпрысков: Екатерина (1707–1708), Анна (1708–1728), Елизавета (1709–1761), Мария (1713–1713), Маргарита (1714–1715), Петр (1715–1719), Павел (1717–1717), Наталья (1718–1725). Маленький Петр Петрович считался официальным наследным принцем, законным преемником великого отца на троне, но его ранняя смерть нарушила прямую передачу короны от отца к сыну и явилась одним из побудительных мотивов знаменитого указа о престолонаследии.

6 марта 1711 года было «всенародно объявлено всем о государыне царице Екатерине Алексеевне, что она есть истинная и законная государыня». 19 февраля 1712 года Петр I торжественно еще раз обвенчался с Екатериной в петербургской Исаакиевской церкви, и их дочери получили официальный статус цесаревен. А 7 мая 1724 года Петр короновал свою любимую жену. В главном храме России – Успенском соборе Московского Кремля – состоялась церемония коронования супруги первого русского императора. Французский посол

Ж.-Ж. Кампредон сообщал в Париж: «Весьма и особенно примечательно то, что над царицей совершен был, против обыкновения, обряд помазания так, что этим она признана правительницей и государыней после смерти царя, своего супруга». Примечательно, что все русские царицы (кроме Марины Мнишек) титуловались царицами по мужу. А Петр короновал Екатерину как самостоятельную императрицу, лично возложив на нее корону. Перед коронацией Екатерины происходит знаменательное событие – издание в 1722 году знаменитого указа Петра о престолонаследии, где он из-за смерти сына Петра и измены царевича Алексея отменяет устоявшийся порядок наследования – от отца к сыну – и устанавливает новый – отныне все решает воля монарха: кого посчитает нужным, того и назначит.

Как уже говорилось, в силу своего низкого происхождения Екатерина I была неграмотной и неспособной управлять великой империей. Одна ко императрицу любили за веселый и ласковый характер, за доброту и заступничество. Так она не раз спасала светлейшего князя Меншикова от страшного гнева Петра. Она поддерживала все начинания своего супруга, всегда была ему опорой и верным другом, любила готовить для него кушанья, чинила одежду. Муж был смыслом ее жизни. Только она и была способна успокоить разгневанного, разбушевавшегося Петра, что случалось довольно часто. Между супругами царило исключительное взаимопонимание и гармония. Если бы не «Монсова история», омрачившая (да еще как!) последние дни императора…

Девятого ноября 1924 года последовал неожиданный арест тридцатилетнего Виллима Монса, брата бывшей фаворитки царя Анны Монс – Монсихи, как ее называли недоброжелатели, молодого и щеголеватого камергера Екатерины. «Это арестование тем более поразило всех своею неожиданностью, что он еще накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с императором, не подозревал и тени какой-нибудь немилости».

Вот как описывает «Монсову историю» в своей «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьев: «Коронация Екатерины совершилась в Москве с великим торжеством 7 мая 1724 года. Но через полгода Екатерина испытала страшную неприятность: был схвачен и казнен любимец и правитель ее Вотчинной канцелярии камергер Монс, брат известной Анны Монс. Вышний суд 14 ноября 1724 года приговорил Монса к смерти за следующие вины:

1) Взял у царевны Прасковьи Ивановны село Оршу с деревнями в ведение Вотчинной канцелярии императрицы и оброк брал себе. 2) Для отказу той деревни посылал бывшего прокурора воронежского надворного суда Кутузова и потом его же отправил в вотчины нижегородские императрицы для розыску, не требуя его из Сената. 3) Взял с крестьянина села Тонинского Соленикова 400 рублей за то, что сделал его стремянным конюхом в деревне ее величества, а оный Солеников не крестьянин, а посадский человек. Вместе с Монсом попались сестра его, Матрена Балк, которую били кнутом и сослали в Тобольск; секретарь Монса Столетов, который после кнута сослан в Рогервик в каторжную работу на 10 лет; известный шут камер-лакей Иван Балакирев, которого били батогами и сослали в Рогервик на три года. Балакиреву читали такой приговор: “Понеже ты, отбывая от службы и от инженерного учения, принял на себя шутовство и чрез то Вилимом Монсом добился ко двору его императорского величества, и в ту бытность при дворе во взятках служил Вилиму Монсу и Егору Столетову”».

Описание очень детальное, сухое и сдержанное. Из него выходит, что был казнен некий придворный взяточник Монс. Причем вина этого Монса явно не заслуживает смертной казни, довольно и тюрьмы. Да и никого из подельников Монса не казнили. Но у Соловьева есть одно слово, которое намекает на действительную причину казни Монса, – любимец жены Петра. Но если заменить слово «любимец» словом «любовник», становится понятна причина казни. Об этом можно узнать в других исторических свидетельствах, а они гласят, что Петр I незадолго до кончины заподозрил в неверности свою жену Екатерину, в которой до этого души не чаял и которой намеревался в случае своей смерти передать престол. Когда Петр собрал достаточные, на его взгляд, улики о неверности жены, он приказал казнить Монса. А чтобы не выставлять себя в смешном и унизительном положении «рогоносца» перед иностранными дворами и собственными подданными, вменил в вину Монсу экономические преступления, которые при желании нетрудно было отыскать почти у каждого чиновника тех времен (да и не только тех).

Имя Екатерины в связи с арестом, следствием и казнью, естественно, не упоминалось – жена Цезаря вне подозрений! Она сохраняла спокойствие и невозмутимость, но попыталась, правда, как делала довольно часто, ходатайствовать перед Петром за арестованного. Император в припадке гнева разбил зеркало, очень красивое и дорогое, бросив многозначительную фразу: «Вот прекраснейшее украшение моего дворца. Хочу и уничтожу его!» Екатерина сдержанно, как всегда в таких случаях, ответила: «Разве от этого твой дворец стал лучше?» Однако намек, более чем прозрачный, поняла, зная крутой нрав супруга. Беспрекословно поехала с ним, по его приказанию, поглядеть на отрубленную голову своего фаворита. Инцидент был исчерпан, но доверие к Екатерине у Петра было подорвано. И, скорее всего, от планов передать престол императрице Петр отказался.

События, связанные с казнью Монса и утратой Екатериной доверия Петра, произошли всего за два месяца до смерти царя. В бумагах Монса нашли также факты, компрометирующие ближайших соратников Петра. В Петербурге ждали новых казней. Назывались имена Меншикова (которого Петр отдалил от себя и снял с поста руководителя военного ведомства), царского кабинет-секретаря Макарова и других сподвижников. Говорили, что Петр собирается поступить с Екатериной так же, как английский король Генрих VIII с Анной Болейн. Царедворец Андрей Остерман потом называл своей заслугой то, что он уговорил Петра не рубить голову супруге. Аргумент был таков: после этого ни один порядочный европейский принц не возьмет замуж дочерей Екатерины. Но и при таком – самом удачном – исходе уделом Екатерины в ближайшее время оставался монастырь с тюремными условиями заключения. Здесь показателен пример первой супруги Петра – Евдокии Лопухиной. Когда царь начал «от живой жены» роман с Анной Монс, Евдокия устроила сцену ревности и отлучила его от ложа. Петру только этого и надо было – он быстренько развелся с царицей и заточил ее в монастырь. Так что после того как факт ее измены стал очевидным, Екатерина, зная вспыльчивый нрав Петра, должна была понимать, что ее ожидало.

Когда неверность Екатерины уже не вызывала сомнений, взгляд императора должен был неизбежно обратиться в сторону внука – Петра Алексеевича как единственно возможного наследника престола, хотя Петр І и издал знаменитый указ о престолонаследии (после казни в 1718 году мятежного наследника престола Алексея), который начинается так: «Понеже всем ведомо есть, какою авессаломскою злостию надмен был сын наш Алексей…» Таким образом, исходя из этой самой «авессаломской злости» своего сына, Петр фактически отменил права на престол не только сына Алексея, но и своего внука Петра и по этому указу имел право сам назначать своего наследника. Отменялся старый, освященный традицией порядок передачи царской власти от отца к старшему сыну, а в случае смерти старшего сына – к внуку (если отсутствовал внук, престол переходил к младшему сыну и т. д.). Теперь престол мог достаться Петру Алексеевичу только в том случае, если он сумеет понравиться своему деду.

И хотя в глазах всей страны он был единственным легитимным наследником, в церквях царскую фамилию поминали так: «Благочестивейшего государя нашего Петра Великого, императора и самодержца Всероссийского, благочестивейшую великую государыню нашу императрицу Екатерину Алексеевну. И благоверные государыни цесаревны. Благоверную царицу и великую княгиню Параскеву Феодоровну. И благоверного великого князя Петра Алексеевича. И благоверные царевны великия княжны», то есть Петр стоял ниже своих теток-царевен.

Но времена идут, царский гнев утихает, тем более что история измены Алексея давняя, а у императора появился повод, чтобы гневаться на нового изменника, точнее изменницу. Екатерину после того, что случилось, своей наследницей он назначить не мог. Во-первых, Петр был очень ревнив и не прощал измен. Во-вторых, в соответствии с традиционными монархическими представлениями измена жены монарха приравнивалась к государственной измене. В-третьих, в бумагах Монса нашли много документов, которые вскрывали огромные злоупотребления царицы и ее приближенных, то есть запахло не только амурной, но и прямой государственной изменой.

Дочери Анне престол передать Петр не мог потому, что она была обручена с голштинским герцогом, и к тому же Анна официально отказалась от права на российский трон. Другую дочь – Елизавету – Петр воспринимал как особу легкомысленную и к правлению не готовую. К тому же ее планировали выдать замуж за короля Франции Людовика XV, да и не могла младшая дочь стать в шестнадцать лет императрицей, обойдя свою мать и старшую сестру. Это сильно осложнило бы ей правление, и реальную власть захватил бы все тот же Меншиков, которого Петр от власти «отодвинул». Да к тому же обе дочери считались в глазах народа незаконнорожденными (официальное венчание родителей произошло уже после их рождения) и немками, а потому и не имели священного права на трон. И самое главное – они были очень близки к Екатерине, и измена матери резко уронила и их престиж в глазах отца.

Итак, оставался единственный претендент. Тот самый, который через несколько лет станет Петром II. В его пользу говорило несколько моментов. Во-первых, десятилетний мальчик еще ничего не сделал, чтобы заслужить неприязнь деда. Да, он был сыном изменника Алексея, но рана, нанесенная Алексеем Петру Великому, уже успела зарубцеваться, к тому же Петр-внук не знал ни отца, ни матери, он рос сиротой, и в этом теперь было его преимущество перед цесаревнами. Во-вторых, Петр-младший вырос в новой России, его с детства окружали сподвижники деда, и тот мог видеть во внуке продолжателя своего дела, и продолжателя уж точно ничем не худшего, чем Екатерина и принцессы. В-третьих, вся Россия считала мальчика естественным и законным наследником престола.

Современники указывают, что Петр Великий все время колебался в отношении внука и время от времени выказывал ему сильное расположение. Естественно, в 1724 году колебания должны были закончиться, и Петр, вероятно, остановился на кандидатуре внука как наследника.

Но Петр-внук жил отдельно от деда, у него было свое окружение, поэтому люди из окружения Петра Великого могли опасаться, что с приходом к власти Петра II и возвращением к активной деятельности первой жены Петра Великого – Евдокии – они потеряют свое влияние. А некоторые из них (участники убийства царевича Алексея – отца наследника и сына Евдокии) опасались даже жизни лишиться. Поэтому противников наследования Петра II в окружении Петра I было более чем достаточно.

28 января (8 февраля) 1725 года первый российский император скончался, не оставив четких указаний о судьбе престола. За стенами кабинета, где он умирал, давно царили смятение и тревога: отсутствие завещания Петра создавало драматическую ситуацию, судьба императорского престола должна была решиться в столкновении придворных «партий» – группировок знати, высшего чиновничества и генералов.

Президент Тайного совета и министр герцога Карла Фридриха Гольштейн-Готторпского (1700–1739) – мужа дочери Петра I Анны (и фактически основателя династии, которая правила Россией до 1917 года) – граф Г. Ф. Бассевич (лицо крайне заинтересованное в возведении на освободившийся русский престол тещи герцога Екатерины или жены герцога Анны) оставил записки, в которых указывал, что рука Петра I закостенела, когда он хотел написать имя своего преемника, а голос онемел, когда он хотел сказать это имя своей дочери Анне Петровне, жене упомянутого герцога. Записки Бассевича служили одним из главных источников рассуждений о смерти Петра Великого для историков.

Эпохальный труд по истории России создал Сергей Михайлович Соловьев, как до него Карамзин. Но Карамзин закончил свою «Историю государства Российского» описанием событий начала ХVII века. Поэтому первоисточники по истории XVII–XVIII веков (куда полностью вписывается жизнь Петра Великого) поднял именно Соловьев в своей 29-томной «Истории России с древнейших времен». И все последующие историки занимались в основном тем, что другими словами переписывали историю Соловьева, кое-что уточняя и дополняя. Правда, Соловьев жил и работал в стране, которую возглавляли люди, считавшиеся потомками Петра I и Екатерины I, и, естественно, не мог открыто описывать все нелицеприятные моменты, всю изнанку взаимоотношений коронованной четы, но часто между строк можно прочитать то, что историк желал смягчить «политкорректности ради».

Вот как о последних днях жизни Петра Великого писал Соловьев в своей «Истории»: «К неприятностям от Монсовой истории присоединились неприятности от неисправимого Меншикова, у которого Петр принужден был отнять президентство в Военной коллегии; президентом ее был назначен князь Репнин. Макаров и члены Вышнего суда были также обвинены во взятках. Все это действовало на здоровье Петра. Он доживал только 53-й год своей жизни. Несмотря на частые припадки болезни и на то, что уже давно сам себя называл стариком, император мог надеяться жить еще долго и иметь возможность распорядиться великим наследством согласно с интересами государства. Но дни его уже были сочтены; никакая натура не могла долго выдерживать такой деятельности. Когда в марте 1723 года Петр приехал в Петербург по возвращении из Персии, то его нашли гораздо здоровее, чем как он был перед походом. Летом 1724 года он сильно занемог, но во второй половине сентября начал, видимо, поправляться, гулял по временам в своих садах, плавал по Неве. 22 сентября у него сделался сильный припадок, говорят, он пришел от него в такое раздражение, что прибил медиков, браня их ослами; потом опять оправился; 29 сентября присутствовал при спуске фрегата, хотя сказал голландскому резиденту Вильду, что все чувствует себя немного слабым. Несмотря на то, в начале октября он отправился осматривать Ладожский канал, вопреки советам своего медика Блюментроста, потом поехал на Олонецкие железные заводы, выковал там собственными руками полосу железа весом в три пуда, оттуда отправился в Старую Руссу для осмотра солеварень, в первых числах ноября поехал водою в Петербург, но тут, у местечка Лахты, увидав, что плывший из Кронштадта бот с солдатами сел на мель, не утерпел, сам поехал к нему и помогал стаскивать судно с мели и спасать людей, причем стоял по пояс в воде. Припадки немедленно возобновились; Петр приехал в Петербург больной и не мог уже оправиться; дело Монса также не могло содействовать выздоровлению. Петр уже мало занимался делами, хотя и показывался публично по обыкновению. 17 января 1725 года болезнь усилилась; Петр велел близ спальни своей поставить подвижную церковь и 22 числа исповедался и приобщился; силы начали оставлять больного, он уже не кричал, как прежде, от жестокой боли, но только стонал.

26 числа ему стало еще хуже; освобождены были от каторги все преступники, невиновные против первых двух пунктов и в смертоубийствах; в тот же день над больным совершено елеосвящение. На другой день, 27 числа, прощены все те, которые были осуждены на смерть или на каторгу по военным артикулам, исключая виновных против первых двух пунктов, смертоубийц и уличенных в неоднократном разбое; также прощены те дворяне, которые не явились к смотру в назначенные сроки. В этот же день, в исходе второго часа, Петр потребовал бумаги, начал было писать, но перо выпало из рук его, из написанного могли разобрать только слова «отдайте все…», потом велел позвать дочь Анну Петровну, чтоб она написала под его диктовку, но когда она подошла к нему, то он не мог сказать ни слова. На другой день, 28 января, в начале шестого часа пополуночи, Петра Великого не стало. Екатерина находилась при нем почти безотлучно; она закрыла ему глаза».

Основным источником версии Соловьева были уже упомянутые «Записки» Бассевича. Но ведь Бассевич был лицом, крайне заинтересованным в воцарении Екатерины I, и поэтому к его показаниям нужно относиться очень осторожно. Таким образом возникает вопрос – почему такой проницательный историк, как Соловьев, принял на веру столь сомнительные показания голштинского министра?

Чтобы понять причину доверия Соловьева к версии графа Бассевича, необходимо сказать несколько слов о самом историке. Сергей Михайлович Соловьев родился в семье священника и только исключительно благодаря своему таланту и трудолюбию достиг очень высоких государственных должностей. Соловьев стал доктором наук в 27 лет, в 30 – ординарным профессором, в 51 год – ректором Московского государственного университета, в 52 года – академиком. Был также деканом исторического факультета, директором Оружейной палаты. Соловьев преподавал студентам, выступал с публичными лекциями, занимался общественной деятельностью, внимательно следил за всеми новинками в области литературы, истории, историографии, политологии, географии… Он написал множество исторических работ, в числе которых колоссальная 29-томная «История России с древнейших времен». Разумеется, такую карьеру в царской России мог сделать не просто талантливый и трудолюбивый человек. Здесь требовалась еще и определенная лояльность к властям. А Россию во времена Соловьева возглавляли потомки Екатерины I и ее дочери Анны Петровны: Александр I, Николай I, Александр II и так далее. Причем, трон потомкам Анны передала ее сестра (другая дочь Екатерины I) Елизавета Петровна. То есть Россией во времена, когда Соловьев писал свой труд, правили потомки людей, которые в 1725 году отчаянно боролись с внуком Петра Великого – Петром II. И хотя Петр II позже ненадолго занял престол, ему не удалось на нем закрепить свое потомство, так как умер он в неполные 15 лет.

Конечно, такой ученый, как Соловьев, не стал бы фальсифицировать историю в угоду царям, но он был осторожен (говоря о Монсе, он называл его не любовником, а любимцем прапра…бабки царей Екатерины I, то есть вроде бы и правду сказал, и «верхи» не обидел). Иными словами, Соловьев был во время своей работы так же свободен, как любой советский историк, пишущий историю КПСС. Кроме того, существовала такая вещь, как цензура, и если бы Соловьев был неугоден властям, то не печатали бы каждый год по тому его «Истории». Поэтому в историю с легкой руки историка Соловьева вошла такая удобная и литературная версия о слабеющей руке и немеющем языке Петра. Она стала официальной и хрестоматийной и кочует теперь по всем учебникам. А ведь возможно, что окружение умирающего Петра I сфальсифицировало его последнюю волю, не допустив передачи престола законному наследнику Петру Алексеевичу.

Чье имя могло быть поставлено после слов «Отдайте все…»? Тот же граф Бассевич пишет, что, кроме слов «отдайте все…», были и другие, но их не смогли разобрать. Безусловно, не «смогли разобрать» имя «Петр Алексеевич», будь там имя Екатерины или Анны, герцогини Голштинской, разобрали бы без труда, и не пришлось бы им тогда прибегать к столь экстраординарным мерам, как государственный переворот.

Екатерина находилась при Петре безотлучно и закрыла ему глаза после смерти. Продиктовать Екатерине Петр ничего не мог при всем желании – есть все основания полагать, что писать она толком так и не научилась. Но если бы его последняя воля была выражена в пользу Екатерины, не потребовалось бы чертить слабеющей рукой ее имя или звать Анну. Указ бы написали, подписали и огласили без промедления. Есть, конечно, небольшая вероятность того, что Петр все же решил передать трон Анне, но ее имя тоже не нужно было скрывать. Правление Анны ничем плохим Екатерине и Меншикову не грозило. Екатерина в любом случае оставалась бы вдовствующей императрицей, а Меншиков, имея под рукой гвардию, стал бы реально править от имени обеих государынь. Но, скорее всего, Петр не стал бы передавать престол жене чужеземного герцога, ведь отречься Анну он заставил, когда уже знал о деле Монса. С чего бы это он вдруг передумал? А вот внука своего Петра Алексеевича от престола отдалил, когда еще не знал о «Монсовой истории», то есть надеялся на Екатерину как на достойную преемницу.

Но почему же тогда не было изготовлено фальшивое завещание Петра в пользу Екатерины? Вряд ли в окружении Меншикова не было ни одного умельца подделывать почерк или заинтересованные лица были отягощены высокоморальными принципами. Но в тех условиях, когда все знали о разрыве императора с женой, такой бумаге никто бы не поверил, могли бы обвинить в подлоге – да и не нужна была такая бумага после того, как царь официально короновал Екатерину как императрицу. Главное – не допустить появления указа другого рода. Царская власть имела такой характер, что самодержец мог одним росчерком пера отменить все законы империи, в том числе и свои прошлые указы. А имя Петра Алексеевича противоречило воле самой многочисленной, влиятельной и, что важно, ближайшей Петру I группировки.

Различные исторические источники смутно намекают на наличие какого-то таинственного документа, они говорят, что Петр писал что-то, а что – не ясно. К тому же, по сей день жива легенда о неком сокрытом завещании Петра. Таким документом мог быть только акт о передаче власти Петру II. Любой иной сокрытию не подлежал.

Итак, если остановиться на том, что завещание Петра I было не написано или уничтожено, то есть так или иначе – не оглашено, то претендентов на трон после смерти Петра I оставалось трое: Екатерина Алексеевна, ее младшая дочь Елизавета Петровна и внук Петра I, сын царевича Алексея, 10-летний Петр Алексеевич. Старшая дочь Петра Анна в 1724 году под присягой отказалась от русского престола за себя и свое потомство. Но по иронии судьбы именно ее потомки и занимали русский престол до самого конца в 1917 году. Акт отречения нужен был Петру I для того, чтобы иноземный герцог не стал править Россией. Петр понимал, что герцогу Россия нужна лишь для решения проблем своей маленькой Голштинии. Но, несмотря на этот акт, была попытка передать российский престол Анне и герцогу после смерти Екатерины I[3].

Решить, кто займет место на престоле, должно было ближайшее окружение императора, высшее чиновничество и высшие военные чины.

Права великого князя Петра Алексеевича, внука Петра I, сына царевича Алексея (будущего Петра II) отстаивали представители родовой аристократии (в первую очередь, князья Голицыны и Долгоруковы), считавшие его единственно законным наследником, рожденным от достойного царской крови брака. Народное большинство также было за единственного мужского представителя династии (только раскольники не признавали его потомком царя, так как он родился от брака с иностранкой).

Однако «новая» служивая знать, «птенцы гнезда Петрова» во главе с самым влиятельным лицом петровской эпохи А. Д. Меншиковым и вступившим в союз с Меншиковым дипломатом и сподвижником Петра I Андреем Ивановичем Остерманом, желала воцарения Екатерины. За нее были граф Толстой, генерал-прокурор Ягужинский, канцлер граф Головкин и многие другие, они не могли надеяться на сохранение полученной от Петра I власти при Петре Алексеевиче. К тому же на их стороне выступала гвардия, которая была предана до обожания императору; эту привязанность она переносила и на императрицу Екатерину.

И в противовес альянсу Меншикова – Остермана в России существовала еще одна группировка, которая сплотилась вокруг герцога Голштинского, мужа старшей цесаревны Анны Петровны. Герцог Голштинский также пытался повлиять на исход событий, хотя по брачному контракту 1724 года эта чета лишалась права наследования российского престола. Однако даже то, что герцог был введен в состав Верховного тайного совета, не помогло ему сколько-нибудь повлиять на события (он не говорил по-русски и вообще имел весьма слабое представление о жизни в России).

В конце концов именно Екатерина I стала российской императрицей. Ключевский суммирует сведения первоисточников: «28 января 1725 года, когда преобразователь умирал, не оставив последней воли, собрались члены Сената, чтобы обсудить вопрос о преемнике. Правительственный класс разделился: старая знать, во главе которой стояли князья Голицыны, Репнин, высказывалась за малолетнего внука преобразователя – Петра II. Новые неродовитые дельцы, ближайшие сотрудники преобразователя, члены комиссии, осудившей на смерть отца этого наследника, царевича Алексея, с князем Меншиковым во главе, стояли за императрицу-вдову.

Пока сенаторы совещались во дворце по вопросу о престолонаследии, в углу залы совещаний как-то появились офицеры гвардии, неизвестно кем сюда призванные. Они не принимали прямого участия в прениях сенаторов, но, подобно хору в античной драме, с резкой откровенностью высказывали о них свое суждение, грозя разбить головы старым боярам, которые будут противиться воцарению Екатерины. Вдруг под окнами дворца раздался барабанный бой. Оказалось, что там стояли два гвардейских полка под ружьем, призванные своими командирами – князем Меншиковым и Бутурлиным. Президент Военной коллегии (военный министр) фельдмаршал князь Репнин с сердцем спросил: «Кто смел без моего ведома привести полки? Разве я не фельдмаршал?» Бутурлин возразил, что полки призвал он по воле императрицы, которой все подданные обязаны повиноваться, «не исключая и тебя», – добавил он».

Это появление гвардии и решило вопрос в пользу императрицы, благодаря «силовой» поддержке удалось убедить всех противников Екатерины отдать ей свой голос. Сенат «единодушно» возвел ее на престол, назвав «всепресветлейшей, державнейшей великой государыней-императрицей Екатериной Алексеевной, самодержицей Всероссийской», и в оправдание объявив об истолкованной Сенатом воле покойного государя. Народ был очень удивлен восшествием женщины на престол впервые в российской истории, однако волнений не было.

28 января (8 февраля) 1725 года Екатерина I взошла на престол Российской империи благодаря поддержке гвардии и вельмож, возвысившихся при Петре. В России началась эпоха правления императриц – до конца XVIII века правили, за исключением нескольких лет, женщины.

После смерти Петра I Екатерина царствовала всего два года. Придя к власти, Екатерина I изо всех сил стремилась показать, что ее правление будет гуманным (были освобождены многие опальные сановники и преступники) и что все останется, как и при Петре. Действительно, сохранялись все принятые при Петре традиции и праздники.

Фактическую же власть в царствование Екатерины сосредоточил князь и фельдмаршал Меншиков, а также Верховный тайный совет. Екатерина же была полностью удовлетворена ролью первой хозяйки Царского Села, полагаясь в вопросах управления государством на своих советников. Ее интересовали лишь дела флота – любовь Петра к морю коснулась и ее. Весной 1725 года был спущен на воду большой новый корабль, заложенный еще Петром. Он назывался «NolI me tangere» – «Не тронь меня». Спуски кораблей с Адмиралтейской верфи, расположенной на берегу Невы в центре города, были любимым делом Петра. Обычно он сам руководил всей ответственной и очень символичной церемонией спуска новых кораблей.

Короткое царствование Екатерины I славно в истории России открытием Российской Академии наук. Петр, задумавший это дело, не успел его закончить – целый год ушел на переписку с заграницей, ведь в России не было тогда ни одного профессионального ученого. Их всех пришлось приглашать из Германии, Франции и других стран. Императрица приняла первых академиков и благосклонно выслушала речь на латыни профессора Якоба Германа. Он приветствовал императрицу как продолжательницу великого просветительского дела Петра.

В целом в царствование Екатерины I никаких коренных перемен в государстве не произошло. Не было ни шагов вперед, ни возврата к прошлому. Это была очаровательная женщина, но слабая правительница, которая жила, по словам В. О. Ключевского, «благополучно и даже весело, мало занималась делами, распустила управление». Императрица проводила время в развлечениях, устраивала балы, празднества и пиры. Вельможи хотели управлять при женщине и теперь действительно добились своего. Некоторым недальновидным людям из окружения Екатерины показалось, что теперь они могут не особенно церемониться и с самой государыней, чья мягкость и беспечность разительно отличались от стиля правления Петра. Таким неосмотрительным оказался крупнейший церковный деятель архиепископ Феодосий, позволивший себе публично и весьма неодобрительно высказаться о персоне Екатерины и заведенных при ее дворе порядках. Строптивое поведение церковного иерарха было воспринято как бунт. Так же скоро, как и при

Петре, было организовано следствие и суд, который приговорил Феодосия к смерти. Екатерина, впрочем, продемонстрировала свое великодушие: заменила Феодосию смертную казнь заточением в монастырской тюрьме.

Женщина, сидевшая на троне, показала всем, что и в слабых женских руках самодержавная власть в России остается непререкаемой и никому не будет позволено пренебречь ею. В этом состояло поразительное своеобразие всего российского XVIII века – слабость и даже недееспособность правителя (правительницы) еще не означала слабости режима, всей структуры власти самодержавия.

Чтобы сохранить силу режима, была нужна некая структура, эту силу осуществляющая. Вступление на престол Екатерины I вызвало необходимость такого учреждения, которое могло бы разъяснять положение дел императрице и руководить деятельностью правительства, к чему Екатерина не чувствовала себя способной. Таким учреждением стал Верховный тайный совет. Он был учрежден в 1726 году по предложению П. А.Толстого и стал высшим учреждением в государстве. Совет получил право назначать высших чиновников, ведать финансами, Совету подчинялись Военная, Адмиралтейская коллегии, коллегия Иностранных дел и даже Сенат, который стал именоваться Высоким (а не Правительствующим). Сенат сначала был принижен до такой степени, что решено было посылать ему указы не только из Cовета, но даже из прежде равного ему Святейшего синода. Влияние Сената резко упало.

Членами Верховного тайного совета были назначены генерал-фельдмаршал светлейший князь Меншиков, генерал-адмирал граф Апраксин, государственный канцлер граф Головкин, граф Толстой, князь Голицын и барон Остерман. Через месяц в число членов Совета включен был и зять императрицы, герцог Голштинский, на радение которого, как официально заявлено императрицей, «мы вполне положиться можем». Таким образом, Верховный тайный совет первоначально был составлен почти исключительно из «птенцов гнезда Петрова». Но уже при Екатерине I один из них, граф Толстой, был вытеснен Меншиковым, а при Петре II и сам Меншиков очутился в ссылке, граф Апраксин умер, герцог Голштинский давно перестал бывать в Совете, и из первоначальных членов Совета остались трое – Голицын, Головкин и Остерман. Но все это будет позже, а пока вернемся во времена Екатерины.

Совет имел широкие полномочия, ограничивающие царскую власть, он стал свидетельством «монархической беспомощности» Екатерины I. Признавая за Советом роль реального правительства страны, следует подчеркнуть, что он формально состоял при особе императрицы, она была Председателем Совета. Сами «верховники» признавали, что Совет является императорским, поскольку Екатерина в нем «президентство управляет», а их долг – «токмо Ея величества ко облегчению» служить. Но, конечно, ее власть над сановниками распространялась ровно настолько, насколько это позволяли сами царедворцы. «Верховники» сообща решали все важные дела, а Екатерина только подписывала присылаемые ими бумаги.

Верховный тайный совет был чисто «абсолютистским органом» и вел свою родословную от негласных советов Петра I, именно у Петра родилась мысль о создании небольшого по составу, более гибкого, чем Сенат, постоянного органа. Его создание отвечало задаче сосредоточения власти в руках абсолютного монарха. Ту же цель преследовала при Екатерине перестройка работы коллегий (сокращение штатов, тенденция к единоначалию), местного государственного аппарата. Указом от 15 марта 1727 года предписывалось «как надворные суды, так и всех лишних управителей и канцелярии и их конторы, камериров и земских комиссаров и прочих тому подобных вовсе оставить, а положить всю расправу и суд по-прежнему на губернаторов и воевод». Екатерина I распорядилась вывести армейские полки «с вечных квартир» и расселить их подгородними слободами. Мера эта, несомненно, облегчала положение крестьян, поскольку содержание полков ложилось, по словам Ключевского, «тяжелым и обидным бременем» на деревню; постоянно «у солдат с мужиками» случались «несогласия».

Но истинным правителем государства был даже не Верховный тайный совет и не Екатерина, а князь Меншиков, всегда имевший почти неограниченное влияние на императрицу. Его и Екатерину связывала давняя дружба; по мнению многих историков, они просто нуждались в помощи друг друга, чтобы противостоять своим врагам. С первых же дней царствования Екатерины именно Меншиков стал главным человеком в правительстве и фактическим правителем России. Он сыграл решающую роль при вступлении Екатерины на престол и теперь хотел получить все сполна: власть, почет, деньги, титулы и чины. Смерть Петра освободила Меншикова от вечного страха наказания за многочисленные проступки. Теперь он был свободен! И тотчас же в нем пышным цветом расцвели те черты характера, которые он, хотя и тщетно, скрывал при жизни быстрого на расправу Петра: жадность, безмерное честолюбие, дерзкая уверенность в своем праве подавлять других людей.

Это только увеличивало и без того немалое число его врагов. Против него выступали древнейшие знатные роды Голицыных, Долгоруковых, Шереметевых, Апраксиных, которые считали светлейшего князя зарвавшимся выскочкой. Сопротивление Меншикову пытался оказать Павел Ягужинский – первый человек в Сенате. В его руки попадало немало документов, позволявших делать выводы о неблаговидных деяниях Меншикова, и Ягужинский спешил изобличить его. Но Меншикова поддерживали солдаты, могущественная гвардия, и это давало ему преимущество. Пока на троне была Екатерина I, Меншиков мог быть спокоен, но он понимал, что царствование первой российской императрицы шло к закату и борьба за власть в придворных группировках разгоралась все сильнее. Вопрос о престолонаследии снова встал во всей остроте. Некогда Екатерину удалось легко возвести на престол вследствие малолетства Петра Алексеевича, однако в русском обществе присутствовали настроения в пользу взрослевшего Петра, прямого наследника династии Романовых по мужской линии. Императрица, встревоженная подметными письмами, направленными против указа Петра I от 1722 года (по которому царствующий государь имел право назначать себе любого преемника), обратилась за помощью к своим советникам.

Вице-канцлер Остерман предлагал для примирения интересов родовитой и новой служивой знати женить великого князя Петра Алексеевича на цесаревне Елизавете Петровне, дочери Екатерины. Во избежание возможного в будущем развода Остерман предлагал при заключении брака строже определить порядок престолонаследия. Несмотря на то что противниками этого брака были Меншиков и сама церковь (не допускавшая брака тетки с племянником), он вполне мог бы осуществиться. Под влиянием Остермана Петр влюбился в свою прекрасную тетку, и от нее зависело направить это весьма горячее чувство к цели, указанной честолюбию будущей императрицы тонким немецким политиком. Но в 17 лет это честолюбие еще недостаточно окрепло. Елизавета в жизни Петра II имела гораздо большее значение, чем он в ее. Петр был еще ребенком – ему шел тринадцатый год, и в глазах гораздо более зрелой Елизаветы он едва ли мог казаться привлекательным. Тем не менее в 1727 году дружба их была очень тесной. Не обольщая своего племянника, Елизавета оторвала его от серьезных занятий и учебников. Будучи бесстрашной наездницей и неутомимой охотницей, она увлекала его с собой на далекие прогулки верхом и на охоту. Но первую любовь она познала не с ним. В том же 1727 году она серьезно увлеклась Александром Бутурлиным. Свидания с императором стали после этого нерегулярными, и вскоре их пути разошлись.

Екатерина, желая назначить наследницей дочь Елизавету (по другим источникам – Анну), не решилась принять проект Остермана и продолжала настаивать на своем праве назначить себе преемника, надеясь, что со временем вопрос разрешится.

Партия во главе с Толстым, более всего содействовавшая возведению на престол Екатерины, могла надеяться, что Екатерина проживет еще долго и обстоятельства могут измениться в их пользу. Остерман грозил восстаниями народа за Петра как единственного законного наследника; ему могли отвечать, что войско на стороне Екатерины, что оно будет и на стороне ее дочерей. Екатерина, со своей стороны, старалась вниманием завоевать привязанность гвардии.

Тем временем главный сторонник Екатерины Меншиков был очень озабочен будущностью. Что будет с ним, если после смерти Екатерины на престол вступит великий князь Петр, дорогу которому к престолу в 1725 году преградил именно он, Меншиков? Оценив перспективу царевича Петра Алексеевича стать российским императором, Меншиков начал опекать следующего претендента на императорскую корону. Князю стало ясно, что не нужно бороться с судьбой – пусть Петр II сядет на престол деда. Но нужно сделать так, чтобы он попал туда при содействии Меншикова, будучи уже его зятем или, по крайней мере, женихом одной из его дочерей. У князя Меншикова было две дочери, Александра и Мария. Младшая, Мария, была помолвлена с польским аристократом Петром Сапегой, юношей изящным и красивым. Но императрица Екатерина как-то высмотрела в толпе придворных миловидного Сапегу и благосклонно ему кивнула. Этого было достаточно, чтобы Меншиков вступил в торг: в обмен на свободу помолвленного с Марией Сапеги он просил дать дочери замену – разрешить помолвить ее с двенадцатилетним великим князем Петром. Именно о таком гешефте и писал осведомленный датский посланник Вестфален: «Государыня прямо отняла Сапегу у князя и сделала его своим фаворитом. Это дало Меншикову право заговорить с государыней о другой приличной паре для своей дочери – с молодым царевичем. Царица была во многом обязана Меншикову – он был старым другом ее сердца. Это он представил ее – простую служанку – Петру, затем немало содействовал решению государя признать ее супругой». Екатерина не могла отказать «старому другу»!

Хитрый план Меншикова очень не понравился ветеранам переворота 28 января 1725 года. Светлейший князь, добиваясь брака своей дочери с Петром, которого он одновременно делал и наследником престола, бросал на произвол судьбы тех, кто в 1725 году помог ему возвести на престол Екатерину. Особенно обеспокоился П. А. Толстой. В руках начальника Тайной канцелярии были многие невидимые нити власти, и вот одна из них задергалась и натянулась – Толстой почувствовал опасность: приход к власти Петра II означал бы конец для него, виновного в смерти отца будущего монарха (Толстой был напрямую причастен к гибели царевича Алексея). Тревожились за свое будущее и прочие сановники – генерал Иван Бутурлин, приведший в ночь смерти Петра ко дворцу гвардейцев, генерал-полицмейстер Антон Девиер и другие. Они ясно видели, что Меншиков перебегает во враждебный им лагерь сторонников великого князя Петра и тем самым предает их. Толстой и дочери Екатерины, Анна и Елизавета, умоляли императрицу не слушать Меншикова и оформить завещание в пользу Елизаветы, но императрица, увлеченная Сапегой, была непреклонна. Да и сам Меншиков не сидел сложа руки. Он действовал, и притом очень решительно. Как-то в разговоре с Кампредоном о Толстом он был откровенен: «Петр Андреевич Толстой во всех отношениях человек очень ловкий, во всяком случае, имея дело с ним, не мешает держать добрый камень в кармане, чтобы разбить ему зубы, если бы он вздумал кусаться».

И вот настал час, когда Меншиков достал свой камень – доклад императрице о раскрытом заговоре. Толстой, Девиер, Бутурлин и другие недовольные его поступками были арестованы, их обвинили в подготовке мятежа против императрицы. Меншиков отчаянно спешил: «заговорщики» были допрошены 26 апреля 1727 года, а уже 6 мая Меншиков доложил Екатерине об успешном раскрытии «заговора». Меншикову удалось воспользоваться болезнью императрицы, и она, по его требованию, подписала 6 мая 1727 года, за несколько часов до своей кончины, обвинительный указ против врагов Меншикова. И в тот же день граф Толстой и другие высокопоставленные враги Меншикова были отправлены в ссылку.

Меншиков торжествовал победу. Но тогда, в мае 1727 года, он не знал, что это была пиррова победа, что судьба Толстого вскоре станет его, Меншикова, судьбой, и оба они умрут в один год – 1729-й: Толстой в каземате Соловецкого монастыря, Меншиков – в глухом сибирском городке Березове.

Завещание Екатерины I, по свидетельству историков, было публично подписано за императрицу ее старшей дочерью Анной. Однако В. А. Нащокин в своих «Записках» указывает: «…а о принятии всероссийского престола подписанною духовную ее величество собственною рукою утвердить изволила вселюбезнейшему внуку, государю великому князю, о чем 7 дня мая от его императорского величества выданным манифестом в народ опубликовано». Трон был передан двенадцатилетнему царевичу Петру Алексеевичу, вошедшему в историю под именем императора Петра II. Этого назначения требовали члены Верховного тайного совета, Синода, президенты коллегий, гвардейцы.

Последующие статьи относились к опеке над несовершеннолетним императором; определяли власть Верховного совета, порядок наследования престола в случае кончины Петра Алексеевича.

Согласно завещанию, в случае бездетной кончины Петра его преемницей становилась Анна Петровна и ее потомки (десценденты), затем ее младшая сестра Елизавета Петровна и ее потомки и лишь затем родная сестра Петра II Наталья Алексеевна. При этом те претенденты на престол, которые были бы не православного вероисповедания или уже царствовали за рубежом, из порядка наследования исключались. Именно на завещание Екатерины I 14 лет спустя ссылалась Елизавета Петровна в манифесте, излагавшем ее права на престол после дворцового переворота 1741 года. Позже императрица Анна Иоанновна приказала канцлеру Головкину сжечь духовную Екатерины I, что тот и исполнил, тем не менее сохранив копию завещания.

Шестого мая 1727 года в девять часов вечера Екатерина умерла. Правление Екатерины I – волшебная сказка о лифляндской золушке – закончилось.

Политические перестановки в эпоху Петра ІІ

Итак, после смерти Екатерины I в 1727 году снова возник вопрос о передаче власти. На этот раз, согласно Тестаменту Екатерины I, был объявлен императором именно сын Алексея – Петр II. Кстати, следует отметить, что в июле 1727 года (то есть спустя полтора месяца после смерти Екатерины) Указом Верховного тайного совета был изъят «Устав о наследии престола». При Петре II состав Верховного тайного совета поменялся: из первоначальных членов Совета остались трое – Голицын, Головкин и Остерман, зато были включены братья Долгорукие (князья Василий Лукич, Иван Алексеевич, Василий Владимирович и Алексей Григорьевич). Под влиянием Долгоруких состав Cовета изменился: власть в нем перешла в руки княжеских фамилий Долгоруких и Голицыных.

Анна Петровна и руководимая ею голштинская группировка сделали неудачную попытку устроить заговор против Меншикова – Остермана, а в конечном счете – против воцарения малолетнего Петра. (Кстати, в этом заговоре приняли участие не только голштинские немцы, но и русские вельможи, в частности генерал Бутурлин.) Но переворот не удался.

А. И. Остерман, сделавшись воспитателем и наставником юного царя, старался выполнять свою работу самым добросовестным образом. Однако, несмотря на все свои старания, опытный дипломат и придворный хитрец так и не сумел оказать должного влияния на мальчика-самодержца. Хотя составленная Остерманом программа обучения включала историю, географию, математику, иностранные языки, танцы, военное дело, Закон Божий, дело воспитания шло плохо. Домашние занятия в 1723–1727 годах были нерегулярны. Возведенный на престол после смерти Екатерины I Петр II не интересовался ничем, кроме охоты и удовольствий, не соответствовавших его возрасту и подорвавших его здоровье. склонности к государственным делам Петр II не проявлял, зато страстно увлекался охотой, собаками, кутежами. По словам одного историка, в это время главным государственным учреждением была псарня.

Петр II демонстративно объявил себя противником преобразований Петра I и ликвидировал созданные его дедом учреждения. Молодой государь не мог ему простить смерти отца, царевича Алексея, и опалы бабки, постриженной в монахини царицы Евдокии, которая в это время была переведена из Ладожского монастыря в московский Новодевичий монастырь. Император очень почтительно к ней относился. Евдокия даже имела планы стать регентшей при несовершеннолетнем императоре, но ей это не удалось. Вся полнота власти перешла к Верховному тайному совету. Иностранные послы писали, что «все в России в страшном беспорядке». Верховный тайный совет собирался редко, а Петр II всецело отдавался развлечениям и не заботился о делах государственных.

Долгое время человеком, который мог влиять на царя, считалась его старшая сестра Наталья Алексеевна. Четырнадцатилетняя девочка (она родилась в 1714 году) была умна, серьезна и воспитанна. Испанский посланник герцог де Лириа, как и многие другие, был буквально влюблен в великую княжну. Он писал: «Наталья не красавица… но что значит красота, когда сердце совершенно», ее «ум, рассудительность и благородство, наконец, все качества ее души выше всякой похвалы». Умная девочка своими советами и выговорами несколько сдерживала буйного братца, и при дворе полагали, что влияние Натальи будет расти. Но в 1728 году у нее началась скоротечная чахотка, и 22 ноября того же года великая княжна угасла.

Разумеется, личное, неформальное общение с государем давало Остерману поистине безграничные возможности – так исподволь готовилось свержение всесильного Меншикова. У Меншикова, казалось, были незыблемые позиции, он поддерживал и опекал Петра II. Фортуна благосклонно улыбалась, придворные раболепствовали перед ним, дела шли хорошо. Император Петр II в присутствии двора и генералитета попросил у светлейшего руки его дочери Марии. Меншиков благосклонно согласился, тем более что накануне Верховный тайный совет подписал постановление, одобряющее этот брак. И тотчас же началась церемония обручения. Все шло, как Меншиков задумал еще при Екатерине I: еще шаг – и вот он, трон Романовых! Многочисленные гости были смущены и шокированы – до совершеннолетия царя оставалось еще несколько лет, зачем же так спешить с обручением. «Никто не думал, – писали иностранные дипломаты, – чтобы это могло так скоро случиться!» Жених и невеста послушно стояли перед амвоном домовой церкви Меншикова. Ей исполнилось пятнадцать, а ему – одиннадцать лет. Эта разница в четыре года, вероятно, казалась им огромной, но оба они были, в сущности, игрушками, которыми играли взрослые. Они не знали, что не пройдет и четырех месяцев, как они расстанутся навсегда, но умрут почти одновременно. Мария зачахнет в Березове, пережив светлейшего всего на полтора месяца, умрет сразу после Рождества – 26 декабря 1729 года, в день своего восемнадцатилетия. Не пройдет и месяца, как на другом конце России умрет и ее бывший жених… Этот майский день обручения был последним триумфом светлейшего князя Меншикова.

Но пока он продолжал принимать дары, казалось бы, благосклонной к нему Фортуны: в начале 1727 года Меншиков был объявлен рейхсмаршалом, удостоен чина полного адмирала, а позднее в том же году – и звания генералиссимуса. Но, недооценив своих недоброжелателей, скрытых и явных врагов, Меншиков не смог сохранить своего влияния. Он не хотел довольствоваться своей и без того громадной, властью, чем, в конечном итоге, восстановил против себя весь политический и придворный бомонд.

Настал звездный час Долгоруких: для усиления своего влияния они всячески старались забавами и увеселениями отвлечь императора от занятий дела ми. Особенно Петр II сблизился с Алексеем Григорьевичем Долгоруким и его сыном Иваном Алексеевичем, который был всего на шесть лет старше царя.

При этом Меншиков по воле злого рока совершает недопустимую для властителя, держащего в руках судьбы других людей, ошибку. Летом 1727 года с ним произошло несчастье – он надолго заболел. Болезнь оказалась опасной: кровохарканье, судороги, лихорадка. Меншиков даже написал два завещания – имущественное и политическое. В последнем он призывал императора учиться, быть верному акту обручения. Но Петр лишь пару раз посетил больного, и вскоре визиты прекратились. Какой смысл был сидеть у постели больного, в сущности, умирающего старика. К тому же Меншиков слишком мало считался с желаниями и капризами довольно строптивого мальчишки, он чересчур обременял того своей властью, полностью контролировал все действия юного императора.

Петр II

В это-то время неверная Фортуна и покинула светлейшего. Болезнью князя не замедлили воспользоваться его недавние соратники, а теперь враги, недовольные чрезвычайным усилением власти Меншикова, в первую очередь Остерман и князья Долгорукие, люди бесцветные и беспринципные, стоявшие на страже лишь собственных интересов. Их влияние на царя было чрезвычайно велико. При посредстве Ивана Долгорукого, отличавшегося, по отзывам современников, бесшабашностью и распутным образом жизни, Петр много времени проводил в разного рода пирушках, за картами, в обществе девиц легкого поведения, рано пристрастился к алкоголю. За пять недель болезни князя они смогли склонить Петра на свою сторону. Под влиянием

А. И. Остермана и князей Долгоруких Петр, давно тяготившийся опекой Меншикова, объявил о расторжении помолвки с его дочерью. 8 сентября Меншикову объявляют предписание Верховного тайного совета о домашнем аресте, а затем и указ императора о лишении его чинов и наград и ссылке. «Полудержавный властелин», по существу, регент государства, был арестован, лишен богатств и званий и сослан в Березов. Созданный им в 1726 году Верховный тайный совет оказался в руках Долгоруких и Голицыных.

Долгорукие также обошли всесильного Меншикова и в делах сватовства взбалмошного юнца в короне: Петр II сделал предложение княжне Екатерине Долгорукой, старшей дочери Алексея Григорьевича Долгорукого. 30 ноября 1728 года произошло обручение Петра II с новой невестой. Петр II огласил указ, по которому все Долгоруковы получали высшие должности при императоре, а свадьба назначалась на 19 января 1730 года. Известно из источников, что брак этот не был по сердцу княжне Долгорукой, она любила другого человека. Но ни отец, ни брат, ни другие родственники о желаниях Екатерины не спрашивали – слишком крупную дичь удалось с ее помощью увлечь в брачные тенета, до дня свадьбы оставалось меньше двух недель.

Следует отметить, что А. И. Остерман играл далеко не главную роль в свержении «полудержавного властелина»: он лишь содействовал клану Долгоруких. Когда это семейство, благодаря дружбе Ивана Долгорукого с малолетним царем, стало быстро на бирать силу при дворе и в политике, а Меншиков, открыто помыкавший Петром, наоборот, стал терять свою былую власть, Остерман «поставил» на Долгоруких: иноземец в России (пусть и увенчанный славой искусного дипломата) может вершить свою политику лишь в тесном союзе с русскими олигархами.

Но все-таки треугольник Петр II – Остерман– Долгорукие не так однозначен, как кажется на первый взгляд. Существует ряд гипотез, по-другому расставляющих акценты в этой интриге. Долгорукие, желая полной власти над императором, хотели отправить в политическое небытие не только Меншикова, которого Петр не жаловал, но и Елизавету, которую император жаловал, и даже очень, еще с тех пор, как Остерман предложил вариант династического брака между ними. Возможно, между ними и не было любовного романа (все-таки разница в возрасте накладывает отпечаток на отношения), но они были очень дружны, и это факт. А по воле Долгоруких Елизавете уже полгода отказывали в праве присутствовать на охотах и балах, а также получать денежное содержание, достойное ее высокого положения.

Остерман пытался отстаивать интересы дочери Петра Великого. Подавленное состояние духа императора, которого мучила совесть за судьбу Елизаветы, после его тайной встречи с Остерманом только усугубилось. Предчувствуя неизбежные перемены с возвышением хитрых, деспотичных Долгоруких, вице-канцлер приехал на Рождество в Москву, надеясь отговорить Петра от бракосочетания. Император слушал, только иногда задавая вопросы о конкретных фактах взяточничества и казнокрадства новых родственников. Можно лишь гадать, что он имел в виду, сказав на прощание Остерману: «Я скоро найду средство порвать мои цепи».

6 января 1730 года, несмотря на сильный мороз, император неожиданно появился на параде московских полков и принимал его с фельдмаршалом Минихом и Остерманом. Возвращался он в толпе придворных невесты Екатерины Долгорукой, следуя за ее санями. Что замышлял коронованный подросток, обманутый в лучших чувствах опытными интриганами Долгорукими, почему не сел в карету Екатерины – остается загадкой.

Дома у Петра начался жар. Врачи обнаружили у него черную оспу и стали ждать кризиса, рассчитывая, что молодой организм справится с болезнью.

Иностранные дипломаты уже вовсю толковали о том, что будет, если случится несчастье. Указывали на четырех возможных наследников престола: цесаревну Елизавету Петровну, бабушку императора Петра II – Евдокию Федоровну Лопухину (монахиню Елену), малолетнего герцога Голштинии Карла Петра Ульриха – сына Анны Петровны, по линии матери внука Петра I – в будущем Петра III и невесту императора – княжну Екатерину Долгорукую. Говорили даже, что князь Алексей Григорьевич Долгорукий хочет обвенчать на смертном одре умирающего императора Петра II со своей дочерью.

В час ночи 19 января 1730 года Петр II пришел в себя. Саксонский посланник Лефорт сообщал в Дрезден, что последними словами царя было: «Заложите лошадей. Я поеду к сестре Наталии». Этот приказ уже не могли исполнить. Вскоре император умер.

Императора не стало за несколько часов до свадьбы.

Особенно горевали Долгорукие – корона империи выпала из их рук в последний момент. В последние часы жизни императора они попытались спасти положение, сочинив фальшивое завещание Петра в пользу невесты – Екатерины Долгорукой, а князь Иван тут же подделал под ним подпись своего царственного друга, ведь он в свое время развлекал Петра ІІ копированием его почерка. Но фокус не удался, подделка раскрылась. Саксонский дипломат И. Лефорт писал в письме, что Иван Долгорукий, стоявший у дверей покоев, где скончался император, выхватил шпагу и закричал: «Да здравствует императрица Екатерина Вторая Алексеевна!», после чего был немедленно арестован.

Его сестра, та самая Екатерина, прощаясь с покойным женихом, вдруг вскочила с безумным взором и, подняв руку, на которой сверкал его именной перстень, объявила: «Петр Алексеевич только что нарек меня императрицей!» Она была посажена под домашний арест, а позднее отправлена в пожизненную ссылку, т. е. повторила путь своей предшественницы, первой невесты юного императора княжны Марии Меншиковой. Уже в сентябре 1730 года Екатерина, сосланная со всем семейством Долгоруких, оказалась в Богом забытом Березове, что неподалеку от нынешнего Сургута, в том самом доме, на той же самой лавке, где до нее умерли Меншиков и его дочь. Страшная судьба для восемнадцатилетней светской красавицы, невесты государя! Потянулись бесконечные долгие годы ссылки, полярной зимы. Но и это не было концом страданий. После громкого дела Долгоруких, когда многие из близких родственников Екатерины были казнены в 1739 году на грязном поле под Новгородом, княжну отвезли в Томск, указ предписывал: постричь в монахини «по обыкновению девку Катерину», так теперь называлась бывшая «государыня-невеста благоверная княжна Екатерина Алексеевна» – и не спускать с нее глаз. Легенды гласят, что Екатерина держалась в монастыре гордо и высокомерно, категорически отказывалась снимать кольцо, подаренное императором при обручении. Освобождение пришло только в 1742 году, когда новая императрица Елизавета сжалилась над Долгорукими. Екатерина вернулась в Петербург, ей шел уже тридцатый год. В 1745 году она вышла замуж за графа А. Р. Брюса. Но молодые не прожили вместе даже медового месяца. Екатерина поехала в Новгород на могилы близких, по дороге простудилась и умерла. Легенда гласит, что перед самой смертью, собрав последние силы, графиня Брюс начала бросать в камин все свои наряды: если не довелось носить ей, пусть же не достанутся никому!

Каким же на самом деле был мальчик-император? Вздорным ничтожеством с ограниченным умом и низменными устремлениями? Или все это было просто издержками переходного возраста, отсутствием систематического воспитания и генами неистового деда?

К 1729 году личность императора многим казалась вполне устоявшейся и малоприятной. В его характере были заметны фамильные черты – он был жесток, властен и своеволен. «Царь, – писал саксонский дипломат И. Лефорт, – похож на своего деда в том отношении, что он стоит на своем, не терпит возражений и делает, что хочет». О жестоком сердце и весьма посредственном уме великого князя еще в 1725 году сообщал прусский посланник

A. Mapдефельд. К мнению коллег присоединяется и англичанин К. Рондо, который отмечает в характере царя признаки «темперамента желчного и жестокого». «Никто не смеет ни говорить ему ни о чем, ни советовать», – писал испанский посол герцог де Лириа. Все окружающие замечали необычайно быстрое, просто стремительное взросление Петра. Жена английского резидента леди Рондо писала в декабре 1729 года: «Он очень высокий и крупный для своего возраста, ведь ему только что исполнилось пятнадцать… Черты лица его хороши, но взгляд тяжел, и, хотя император юн и красив, в нем нет ничего привлекательного или приятного». Особенно внимательно за взрослением Петра наблюдали австрийские дипломаты: по матери, принцессе Шарлотте Софии, он приходился племянником австрийскому императору. Австрийские посланники не могли сообщить в Вену ничего утешительного: император не получает образования, часы учения не определены точно, развлечения берут верх, «государь все более и более привыкает к своенравию».

Как некий обобщающий итог плохого и хорошего в царе можно привести мнение герцога де Лириа: «…хотя и трудновато сказать что-либо о будущем характере государя, но можно было догадываться, что если бы он прожил дольше, то был бы вспыльчив, решителен и, может быть, жесток. В отличие от одного известного царя, он не терпел вина, то есть не любил пить более надлежащего, в отличие от другого – не стучал сапогом, однако, как все цари, не забывал своего высокого сана. Быстро понимал все, но был осмотрителен, любил народ свой и мало уважал другие. Словом, – полагает дипломат, – мог быть со временем великим государем, если бы… поправить недостаток воспитания».

Также де Лириа говорил, что пытался наставить государя на путь истинный: «Я приводил ему в пример короля французского Людовика XV, который, будучи еще ребенком, присутствовал в своем совете, дабы научиться искусству царствовать, также пример нашей покойной королевы Савойской, которая, сделавшись правительницей Испании в 14 лет, имела терпение присутствовать в каждом собрании совета». Но поучения испанского дипломата постигла судьба всех добрых советов.

Скорее всего Петр был живым, сообразительным и, по-видимому, не лишенным способностей, но в то же время упрямым и своенравным отроком, нравом напоминавшим своего великого деда. Но, несмотря на некоторое сходство, царь, в отличие от Петра I, не желал и не любил учиться. По причине же своего юного возраста он не мог должным образом заниматься государственными делами, почти не появлялся в Верховном тайном совете. Это привело вскоре к расстройству всей системы управления, поскольку чиновники, опасаясь немотивированных поступков Петра, не решались брать на себя ответственность за важные решения. Заброшенным оказался российский флот – любимое детище Петра Великого, к которому юный государь не проявлял никакого интереса.

Говорить о самостоятельной деятельности Петра II, умершего на шестнадцатом году своей жизни, нельзя; он постоянно находился под тем или иным влиянием, являлся орудием в руках какой-либо из многочисленных дворцовых партий того времени. Царствование Петра II было номинальным, он был лишь символической тенью императорской власти. Верховный тайный совет самостоятельно осуществлял все функции высшего государственного управления.

За время короткого царствования Петра II было, однако, издано несколько указов: в том числе указ от 4 мая 1727 года о переносе важных дел из Кабинета прямо в Верховный тайный совет, указы о более правильном сборе подушной подати и об упразднении Главного магистрата; указ 16 июня 1727 года о переносе малороссийских дел из Сената в Коллегию иностранных дел. Вексельный устав 1729-го; указ 29 сентября 1729 года о запрещении духовенству носить мирскую одежду.

Но что самое важное для династии (и России), со смертью Петра II прервался род Романовых по мужской линии, он не оставил потомков. Перед «верховниками» (так называли членов Верховного тайного совета) вновь возникла проблема престолонаследия.

Анна Иоанновна и ее «кондиции»

После внезапной смерти Петра II вновь встал вопрос о наследовании престола. Сенаторы, собравшиеся в ночь смерти Петра II, осмеяли липовые «завещания» Долгоруких и в конце концов склонились к мысли, что «род Петра Великого пресекся» и следует вернуться к ветви его старшего брата Ивана Алексеевича. Это традиционно соперничавшее с Долгорукими семейство Голицыных выдвинуло в наследницы жившую в Митаве Анну Ивановну (или как принято в исторической литературе – Иоанновну), вдовствующую герцогиню Курляндскую, племянницу Петра I (дочь сводного брата Петра I, его официального соправителя в начале царствования царя Ивана и царицы Прасковьи Салтыковой).

То, что четвертая дочь Ивана Алексеевича стала императрицей, в известной мере случайность. В октябре 1710 года семнадцатилетнюю Анну выдали замуж за герцога Фридриха Вильгельма Курляндского. В январе 1711 года герцог умер. Овдовев, Анна Иоанновна вернулась в Петербург, но в 1717 году Петр I выслал ее обратно в столицу Курляндии Митаву. Здесь в почти полном одиночестве и нищете провела она целых 13 лет.

Предложение Голицына возвести на престол дочь Ивана было ничем не справедливее предложений в пользу Елизаветы Петровны. И та и другая – «сосуды скудельные», и в том и в другом роду мужчин не осталось. Медики сказали бы, что от «скорбного» Ивана и яблочко могло недалеко упасть. Но медиков в Совет не позвали. Вообще-то, князь Голицын так рьяно агитировал за Анну потому, что ему был глубоко противен брак Петра и «простолюдинки» Екатерины Скавронской, и потомков ее он на дух не переносил.

Наиболее же вероятным кажется, что после безвременной кончины императора Петра II Верховный совет во главе с князем Долгоруким просто искал наиболее слабого правителя, чтобы никому не отдавать свою власть. Выбор пал на мало кому известную Анну. Смерть императора дала «верховникам» шанс осуществить давнюю мечту: поставить самодержца под контроль аристократии не только фактически (как при Петре II), но и юридически. Принимая решение в пользу Анны, сенаторы хотели еще больше «укрепиться». Они написали «кондиции, чтоб не быть самодержавствию». Ценой короны Анны Иоанновны было ограничение ее власти в пользу Верховного тайного совета.

«Кондиций» этих было восемь. Они фактически делали монархию конституционной и ограниченной. Анна должна была:

1) «ни с кем войны не всчинать»;

2) «миру не заключать»;

3) «верных наших подданных никакими податьми не отягощать»;

4) все кадровые перемещения оставить в исключительной компетенции Верховного совета;

5) конфискаций без суда не проводить;

6) вотчины и деревни не раздавать;

7) в придворные чины никого не производить;

8) государственный бюджет не транжирить.

В общем, Анна приглашалась на роль венценосной куклы с обязательством «буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской».

Однако большинству дворян (да и представителям иных слоев населения) такая затея «верховников» пришлась не по душе. Они считали «Кондиции» попыткой установить в России режим, при котором вся полнота власти будет принадлежать двум фамилиям – Голицыным и Долгоруким.

В Москву на торжества по случаю предполагавшейся свадьбы Петра II съехалось много дворян из разных мест России. Как ни пытались «верховники» скрыть свой план ограничения царской власти, об этом стало известно широким слоям дворянства, которое уже так много получило от этой власти и надеялось получить еще больше. В среде дворянства и духовенства развернулось широкое оппозиционное движение. «Кондиции» ограничивали самодержавие, но не в интересах дворянства, а в пользу его аристократической верхушки, заседавшей в Верховном тайном совете. Настроения рядового дворянства хорошо передавались в одной из записок, ходившей по рукам: «Боже, сохрани, чтобы не сделалось вместо одного самодержавного государя десяти самовластных и сильных фамилий!»

Анна Иоанновна, прибыв в Москву, разобралась в настроениях дворянства («вместо одного толпу государей сочинили»). На большом приеме у императрицы 25 февраля 1730 года оппозиционеры прямо обратились к Анне с просьбой «принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели, а присланные… от Верховного совета… пункты уничтожить». Сильная дворянская оппозиция «верховникам» была налицо.

Анна Иоанновна

Членов Верховного совета вызвали к императрице. Там они увидели, что вокруг трона столпилось 800 человек, и все выступают за самодержавие. «Как, разве кондиции мне в Митаву не всенародно посылали?» – наивно вопрошала Анна. «Нет, матушка! – ревела гвардия, валясь на колени, – это твои враги подстроили кондиционирование, дозволь, мы принесем тебе их головы?» Изобразив притворное возмущение тем, что кондиции «верховников» не были одобрены дворянством, императрица публично надорвала документ и бросила на пол. И объявила о намерении править самодержавно. Гвардия выразила свое полное одобрение сохранению самодержавной царской власти. Во Всесвятское к новой императрице промаршировал Преображенский полк, Анна сразу его построила, приняла чин полковницы и капитана кавалергардов, сама поднесла всем офицерам по чарке водки, чокнулась с каждым, выпила, крякнула, занюхала мундирным сукном, ухнула хрусталем об пол. «Вот таких императриц нам нужно», – одобрили гвардейцы.

Это самоназначение Анны было грубым нарушением «кондиций». «Верховники», желая замять неловкую ситуацию, сделали вид, что этого не заметили, и понесли Анне свою награду – Андреевскую ленту. Анна сделала смущенное лицо: «Ах, я и забыла ее надеть!» Это означало буквально следующее: что вы тут, холопы, суетитесь, мне это принадлежит по праву, а не по вашему дару!

15 февраля Анна въехала в Москву и направилась в Кремль принимать присягу. Долгорукие еще пытались подсунуть ей текст с «кондициями», но гвардия грозно стояла начеку. Поэтому присягнули по старинке «самодержавной императрице». Манифестом от 28 февраля объявлялось о «восприятии» ею «самодержавства». После того как Анна Иоанновна публично разорвала «кондиции», клан Долгоруких был подвергнут репрессиям.

Десятилетнее царствование Анны Иоанновны обычно определяют понятием «бироновщина» (от имени ее фаворита курляндского немца Эрнеста Иоганна Бирона), ибо Бирон, человек корыстолюбивый и бездарный, олицетворял собою все темные стороны правителей тогдашнего времени: безудержный произвол, бессовестное казнокрадство, бессмысленную жестокость. В это время в Россию нагрянуло множество немецких дворян из Курляндии и в стране установилось полнейшее засилье иностранцев. Царица во всем полагалась на своего любимца.

Об умственных способностях фаворита царицы метко отозвался современник: Бирон говорит о лошадях и с лошадьми, как человек, а с людьми и о людях, как лошадь. Пристрастие временщика (в прошлом конюха: Бирон – сын придворного служителя, был «человек добрый для смотрения и покупки лошадей и собак») к лошадям было беспредельным. Впрочем, и Анна Иоанновна питала слабость к охоте, собакам и верховой езде, не уступая в этом мужчинам.

Отзывы современников о ней разноречивы. Вообще непростая личность Анны Иоанновны характеризуется часто диаметрально противоположно. С одной стороны, Анна Иоанновна обладала тяжелым характером, была капризна, отличалась злопамятностью и мстительностью. С другой – Анна Иоанновна сама активно участвовала в управлении государством. Историками отмечается присущие ей «ясность взгляда и верность суждения, постоянное искание правды», «методический склад ума, любовь к порядку».

Петербургский двор времен Анны Иоанновны представлял собой впечатляющую смесь старомосковских порядков с элементами новой европейской культуры, привнесенными в Россию петровскими нововведениями. Судя по сохранившейся переписке, Анна Иоанновна представляла собой классический тип барыни-помещицы, вознесенной на самый верх. О причудах императрицы ходило много слухов.

Не имея ярких способностей и склонности к государственной деятельности, императрица проводила время в праздных придворных развлечениях среди шутов, лилипутов, блаженных, гадалок, старух-приживалок. Она, например, не могла заснуть без того, чтобы не выслушать сказку о разбойниках. Митавский двор был раздут неимоверно (а с переездом в Петербург вырос еще больше). Даже в крупных германских королевствах не было такого номенклатурного набора обер-гофмейстерин, ландратов и прочих нахтшпигельтрегеров. Двор любил веселье, потехи, праздники. Анна велела к своим шлафенмахерам добавить двух-трех 40-летних девок, чтоб болтали без умолку, попросила найти в провинции сплетниц из бедных деревенских дворян. По ее приказаниям отыскивали повсюду «говорливых баб», умевших придумывать и рассказывать страшные истории. Она любила выступать в роли свахи, обожала охоту, истребляя каждый год по несколько сот загнанных для нее животных. На правах шутов при ней состояли князья. Двух благородных, Волконского и Голицына, Анна сама определила в шуты, вернула из ссылки Бестужева, арапа Абрашку Ганнибала велела назначить майором в Тобольск, чтобы привыкал к северному климату и передал потомству любовь к снегам и санным прогулкам. скандально-печальную известность получила устроенная ею в феврале 1740 года свадьба шута князя М. Голицына-Квасника с калмычкой А. Бужениновой в специально выстроенном по приказу царицы Ледяном доме.

Вместе с тем при дворе были популярны итальянская опера и балет. По приказанию Анны Иоанновны был построен театр на 1000 мест, а в 1737-м открыта первая в России балетная школа.

Всем известно, что Анна Иоанновна вместе с Бироном нагоняла страху доносами, казнями, пытками, ссылками и зверскими сумасбродными увеселениями. Один из историков пишет: «Лихие ветры качали великую страну, забирали тысячи жизней, возводили и низвергали веселых фаворитов». Всюду свирепствовала тайная полиция, один за другим следовали смертные приговоры. В короткий срок Канцелярия тайных розыскных дел набрала чрезвычайную силу и вскоре сделалась своеобразным символом эпохи. Анна постоянно боялась заговоров, угрожавших ее правлению, поэтому злоупотребления этого ведомства были огромны. Двусмысленного слова или превратно понятого жеста часто было достаточно для того, чтобы угодить в застенок, а то и вовсе бесследно исчезнуть. Всех сосланных при Анне в Сибирь насчитывалось свыше 20 тысяч человек; из них «более 5 тысяч было таких, о которых нельзя было сыскать никакого следа, так как зачастую ссылали без всякой записи в надлежащем месте и с переменой имен ссыльных, не сообщая о том даже Тайной канцелярии. Казненных считали до 1000 человек, не включая сюда умерших при следствии и казненных тайно, которых было немало».

Тем не менее, в царствование Анны наблюдается дальнейшее усиление относительной самостоятельности абсолютистской власти. Этому способствовали преобразования системы государственного управления. Начались они под знаком возврата к заветам Петра I: 4 марта 1730 года последовал манифест об упразднении Верховного тайного совета и восстановлении Правительствующего сената «на таком основании и в такой силе, как при Петре Великом был».

Однако вскоре был создан небольшой по составу совет при императрице, получивший в указе от 18 октября 1731 года название Кабинета министров. В него вошли А. И. Остерман, граф Г. И. Головкин и князь А. М. Черкасский; после смерти Головкина его последовательно заменяли П. И. Ягужинский, А. П. Волынский и А. П. Бестужев-Рюмин. По сути дела, Кабинет явился прямым преемником Верховного тайного совета.

Была продолжена линия на подчинение церкви государству и превращение священнослужителей в послушный самодержавию специфический род чиновничества. Так, 15 апреля 1738 года из ведомства

Синода была изъята Коллегия экономии, которая передавалась Сенату. Вместе с ней туда же передавались существовавшие при Синоде приказы Дворцовый и Казенный. По сути, Синод стал бюрократическим учреждением, которое могло содержаться жалованьем из государственной казны.

Итак, Верховный тайный совет упразднили, Сенат заработал снова, Синод тоже оживили, а через год исполнилась мечта покойного Петра Великого – был учрежден Кадетский корпус. И даже по Москве установили через 20 сажен стеклянные фонари на конопляном масле! Получалось, что легкомысленная племянница восстанавливает порядки дядюшки, забытые его женой и внуком. Анна Иоанновна и ее курляндцы внешне правили и воевали, как Петр Великий, и с аналогичными результатами. Возможно, дело было в «немецком», европейском влиянии на российский обиход. Ибо Миних был продолжением Гордона и Лефорта, придворные «машкарады» – развитием потешных ассамблей.

В общем, внутренняя и внешняя политика России времен Анны Иоанновны в целом была направлена на продолжение линии Петра I. Царствование Анны Иоанновны отмечено подъемом российской промышленности, прежде всего металлургической, вышедшей на первое место в мире по производству чугуна. Со второй половины 1730-х годов началась постепенная передача казенных предприятий в частные руки, что было закреплено Берг-регламентом (1739), стимулировавшим частное предпринимательство.

Так что портрет «необразованной, ленивой, вздорной, мстительной и крайне расточительной царицы, предпочитавшей проводить время в бесконечных увеселениях», возможно, не совсем правдив. Точнее, быть может, она была и мстительна, и вздорна, и малообразованна, и где-то ленива, и действительно расточительна, но эти характеристики далеко не исчерпывают сложный характер императрицы Анны Иоанновны.

Так же как до сих пор сохраняются противоречивые мнения по поводу государственной деятельности Анны Иоанновны, так же разноречивы и оценки деятельности ее фаворита Бирона. Все злоупотребления власти при них патриотические представители российского общества позже стали связывать с так называемым «засильем немцев при русском дворе», назвав это явление бироновщиной. Но архивные материалы и исследования историков не подтверждают той роли Бирона и курляндских придворных в расхищениях казны, казнях и репрессиях, какую ему приписали позднее литераторы в XIX веке.

Одни историки говорят о том, что именно во времена правления Анны Иоанновны «немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка», и что засилье немцев на высших государственных должностях возмущало русское дворянство. Другие сходятся во мнении, что иностранцы «посыпались» еще задолго до царствования Анны и их количество никогда не было устрашающим для русского народа. С незапамятных времен иностранные специалисты приезжали работать в Россию, и особенно широко двери страны открыл для них Петр Великий. Не будем забывать, что многие приказы Анны Иоанновны были направлены не на защиту интересов иностранцев, а, напротив, защищали русских. Так, например, именно при Анне было устранено болезненное для русских офицеров различие в жалованье: они стали получать столько же, сколько иностранцы, а не в два раза меньше, как было при Петре I.

Таким образом, бироновщина не ставила иностранцев в какие-то особые сказочные условия. Внутреннее положение страны в это время в литературе тоже характеризуется как весьма драматичное: «Народное, а с ним и государственное хозяйство, – писал Ключевский, – расстраивалось. Торговля упала». Однако данные многих других историков, в особенности современных, доказывают обратное, а именно: что представления об упадке торговли ни на чем не основаны. Внешняя политика России в царствование Анны не претерпела существенных перемен по сравнению с Петровской эпохи и не была отступлением от принципов царя-преобразователя.

Русских дворян беспокоило не «засилье иноземцев», а усиление при Анне Иоанновне бесконтрольной власти и иноземных, и русских «сильных персон», олигархические притязания части знати. В центре борьбы, которая шла внутри дворянского сословия, стоял, следовательно, не национальный, а политический вопрос. В правление Анны Иоанновны дворянство почувствовало силу – ему было возвращено право распоряжения вотчинами, которое разрешало делить свои имения между всеми детьми. Отныне все имения признавались полной собственностью своих владельцев.

Сбор подушной подати с крепостных был передан их владельцам. Помещик теперь был обязан наблюдать за поведением своих крепостных. Кроме того, правительство обязало помещиков кормить своих крестьян в неурожайные годы. Таким образом, можно заключить, что в целом абсолютистское государство проводило продворянскую политику – дворянство являлось его социальной опорой.

Время правления Анны Иоанновны было временем жестокой борьбы возле трона. В борьбе участвовали ее всесильный фаворит Бирон, фельдмаршал Б. Х. Миних, все тот же Остерман, бывший при Анне Иоанновне фактическим руководителем русской внешней политики, и новое лицо – Артемий Петрович Волынский. 1738 год стал годом возвышения князя Волынского. До тех пор он, обычный царедворец средней руки, имел не самые важные должности. И вот, благодаря поддержке Бирона, он попал в кабинет-министры. Сам Волынский считал, что обязан должностью своей родословной: род его происходил от князя Дмитрия Михайловича Волынского-Боброка, женатого на родной сестре великого князя Дмитрия Донского. Но Бирон при назначении Волынского в Кабинет руководствовался не его родословной, а его способностями. Когда иноземные послы спрашивали герцога, почему он именно на Волынском остановил свой выбор, то Бирон отвечал: «Волынский – это одна из лучших русских голов». На наш взгляд, в личности Волынского соединились все хорошие и дурные стороны его времени. Жизнь при царском дворе то возносила его светлую голову высоко, то роняла низко – до тех пор, пока не вознесла окончательно – на шест у места казни.

Но пока Волынский делил власть с Бироном, Остерманом и Минихом, Волынский начал с того, что расширил Кабинет министров частным созывом «генеральных собраний», на которые приглашались сенаторы, президенты коллегий и другие сановники, и сосредоточил в своих руках все дела Кабинета: через год после его назначения в кабинет-министры он стал единственным докладчиком у императрицы по делам Кабинета. Он попытался влиять на управление страной, и тут-то министры не захотели видеть в нем равного себе, если не больше. На него начали собирать компромат. В скором времени выяснилось, что претендует он не просто на место у кормушки, но и на «хозяйское место».

Еще в 1731 году во время пребывания в Москве Волынский сблизился с несколькими образованными людьми: морским офицером Ф. И. Самойловым, придворным архитектором П. М. Еропкиным и горными инженерами А. Ф. Хрущевым и В. Н. Татищевым. Друзья Волынского собирались у него в доме на Мойке. В дружеских беседах высказывались мечты о будущем, разные соображения и планы об улучшении государственных порядков, обсуждались (а частенько и осуждались) разные государственные мероприятия – действия правительственных лиц и самой императрицы. В этих разговорах давалась резкая характеристика правителей-немцев, в особенности Бирона и Остермана, изливалась желчь на родовитых русских людей, исполнявших роли шутов при дворе Анны Иоанновны. Волынский много рассуждал о браке Анны Леопольдовны и о наследовании престола после ее смерти.

Уже в 1730 году Анна Иоанновна озаботилась вопросом о наследнике. Анна не имела детей, по крайней мере законнорожденных, и смерть ее могла открыть дорогу к власти либо цесаревне Елизавете Петровне, либо «чертушке» – так звали при дворе племянника цесаревны, двухлетнего голштинского принца Карла Петера Ульриха, сына умершей в 1728 году старшей дочери Петра Великого Анны Петровны. Этого Анна Иоанновна ни при каких обстоятельствах допустить не могла. Сама же императрица, давно состоявшая в связи со своим фаворитом Бироном, замуж идти не хотела. Все свои надежды она возложила на свою племянницу – Елизавету Екатерину Христину Мекленбургскую. Получив при крещении имя Анны Леопольдовны, она была объявлена преемницей императрицы. Вернее, наследником был объявлен будущий ребенок Анны Леопольдовны. Указом от 17 декабря 1731 года самодержица восстановила в силе петровский «Устав о наследии» 1722 года. А затем население России принесло присягу на верность еще не родившемуся ребенку царской племянницы. Бирон хотел обвенчать с Анной Леопольдовной своего сына Петра, но это ему не удалось. В числе лиц, тайно, но деятельно работавших против этого замысла Бирона, был Волынский.

В 1732 году в Россию прибыл принц Антон Ульрих Брауншвейг-Беверн-Блакенбург-Люненбургский, отпрыск одной из самых древних монарших фамилий Европы – Вельфов. Он приехал в Россию

под предлогом поступления на русскую службу, но главной его миссией было стать супругом Анны Леопольдовны. В 1739 году состоялась его помолвка и свадьба с Анной Леопольдовной.

Однако вернемся к князю Волынскому. В подражание античным и средневековым теоретикам он написал «Генеральный проект о поправлении внутренних государственных дел» – обширный политический трактат, заключающий в себе исторический обзор русского государства, его политического и экономического положения в первой половине XVIII века и средства для «поправления внутренних государственных дел».

Сборища у Волынского не могли укрыться от зоркого глаза Остермана, не терпевшего Волынского. Остерман напустил на Волынского его недруга, князя А. Б. Куракина, который стал всюду преследовать Волынского, распускать про него порочащие сплетни, а В. К. Тредиаковскому поручил сочинить на Волынского пасквильные «песенки» и «басенки». Императрица и Бирон предупредили Волынского, что Куракин «врал» на него при дворе, советуя ему быть поосторожнее. Кроме князя Куракина, «вредил» Волынскому и другой русский – адмирал флота граф Головин, сердитый на него за беспорядки по адмиралтейству. Волынский подал императрице свое «доношение», в котором оправдывался от возводимых на него обвинений и едко указывал на лицемерие при дворе, вытекающее из всей политики Российского государства. Императрица заметила ему с неудовольствием, что он в своем доношении делает ей наставление, как управлять государством, как будто считает ее малолетней.

По Петербургу стала распространяться молва о каких-то ночных сборищах у Волынского, пошли толки о каких-то проектах возмутительного содержания, поползли слухи о том, что Артемий Петрович недолго останется кабинет-министром. Главному его противнику Остерману удалось вызвать против Волынского неудовольствие императрицы, хотя последнему как председателю «машкерадной комиссии» удалось устройством шуточной свадьбы князя Голицына с калмычкой Бужениновой (которая описана Лажечниковым в «Ледяном доме») на время вернуть себе расположение Анны Иоанновны. Но доведенное до ее сведения дело об избиении Тредиаковского и слухи о бунтовских речах Волынского окончательно решили его участь. Остерман и Бирон представили императрице свои донесения и требовали суда над Волынским, однако императрица на это не согласилась.

Вскоре после Ледяного дома в Петербурге последовали торжества по случаю заключения Белградского мира, прекращавшего русско-турецкую войну. Волынский был награжден щедрее многих других царедворцев: он получил 20 тысяч рублей. И снова зависть, интриги. Князь Куракин стал действовать самостоятельно – он утверждал, что Волынский оскорбил лично Бирона. Бирона окончательно восстановили против Волынского. Участь кабинет-министра была решена. На Страстной неделе, в первых числах апреля, Волынскому было запрещено являться ко двору. Волынский, недоумевая, в чем причина нечаянной опалы, поспешил к Бирону, но не был принят.

Про Волынского стали складываться целые легенды – наряду со слухами о «бунтовской книге», написанной Волынским в наставление государыне, одни рассказывали об обширном заговоре, другие приписывали Волынскому замысел государственного переворота с целью самого себя провозгласить русским государем.

12 апреля 1740 года Волынский был подвергнут домашнему аресту, и началось известное «дело» Волынского. На первых допросах Волынский вел себя храбро, но после замечания комиссии, чтобы он «постороннего не плодил», Волынский стал не только сдержаннее, но окончательно пал духом. При дальнейших допросах Волынского (с 18 апреля уже в Тайной канцелярии) его называли клятвопреступником, приписывая ему намерение совершить переворот в государстве. Под пытками Хрущев, Еропкин и Самойлов, которых тоже вскоре арестовали, говорили о желании Волынского самому занять российский престол после кончины Анны Иоанновны. Но Волынский и под ударами кнута отвергал это обвинение и всячески старался выгородить Елизавету Петровну, во имя которой будто бы, по новым обвинениям, он хотел произвести переворот. Не сознался Волынский в изменнических намерениях и после второй пытки. Тогда, по приказу императрицы, дальнейшее разыскание было прекращено и 19 июня назначено для суда над Волынским и его «конфидентами» генеральное собрание, которое постановило: 1) Волынского, «яко начинателя всего того злого дела, живого посадить на кол, вырезав у него предварительно язык»; 2) его «конфидентов» – четвертовать и затем отсечь им головы; 3) имения конфисковать и 4) двух дочерей Волынского и сына сослать в вечную ссылку.

23 июня этот приговор был представлен императрице, и последняя смягчила его, приказав отрубить головы Волынскому, Еропкину и Хрущеву, а остальных «конфидентов» после наказания сослать, что и было исполнено 27 июня 1740 года. Таким образом, Волынский был казнен по обвинению в государственной измене и попытке совершения дворцового переворота.

Казнь А. П. Волынского, опытного и умного царедворца, сплотившего вокруг себя недовольных «немецким произволом», вызвала особое негодование в гвардейской среде и резкое изменение отношения этой среды к императрице, которую так жаловала гвардия при ее вступлении в самодержавные права.

В августе 1740 года у Анны Леопольдовны и герцога Брауншвейгского Антона Ульриха родился долгожданный наследник – сын Иоанн Антонович. Таким образом была устранена угроза со стороны возможных претендентов – Елизаветы Петровны и Карла Петера Ульриха Голштинского (будущего Петра III).

5 октября 1740 года императрице Анне Иоанновне сделалось дурно за обедом. Она слегла, а вскоре приказала позвать Остермана и Бирона. В их присутствии она подписала бумаги – о наследовании после нее Иоанна Антоновича – Иоанна VI[4] и о регентстве Бирона. В России начиналась новая сложная интрига с престолонаследием.

Регентство Бирона и переворот Миниха

Императором провозгласили новорожденного брауншвейгского принца Ивана Антоновича, которому предписывалось по мере взросления крепко держаться «регламентов, уставов и прочих определений» Петра Великого. В сенатской типографии напечатали указ о регентстве Бирона. Иван Антонович, не умея ходить и говорить, на другой день после смерти двоюродной бабки уже прислал в Сенат и Синод указ, чтобы немцев не трогали, уважали, Бирона именовали «его высочеством, регентом Российской империи, герцогом Курляндским, Лифляндским и Семигальским». И Бирон стал править страной. Но даже иностранцы, вновь приехавшие в Россию, не могли не заметить, что россияне отнюдь не ликовали. Все ожидали волнений.

Краткий период регентства Эрнеста Иоганна Бирона в исторических трудах освещен и оценен вполне однозначно. Бирон недолго оставался у власти, его регентство, которое стало возможно при деятельной поддержке все тех же Миниха, Остермана и Черкасского, продолжалось не долее трех недель. Это говорит исключительно о неспособности Бирона к самостоятельному управлению государством, о его неумении (вернее – нежелании) консолидироваться с теми, кто мог быть ему полезен. Даже получив право на регентство, Бирон продолжает бороться с Минихом. В стране зрело недовольство регентом.

В высших дворянских кругах началось движение против Бирона. За кулисами решался вопрос: кому быть вместо ненавистного временщика регентом при малолетнем Иоанне. Одни склонились в пользу его матери Анны Леопольдовны, другие – в пользу его отца Антона, третьи вспомнили наконец о Елизавете Петровне – дочери Петра I.

Легко понять, с каким чувством воспринял Бирон сопротивление его регентству. Герцоги Брауншвейгские были его врагами, так как Анна Леопольдовна ранее отказалась выйти замуж за сына Бирона – Петра. Армия поддерживала Анну и ее мужа. Произошла ссора Бирона с Антоном Ульрихом и Анной. Был схвачен и допрошен адъютант Антона Ульриха Петр Граматин. Бирон стал выживать из России семейство Брауншвейгских. В конце октября он пригласил на чрезвычайное собрание кабинет-министров, сенаторов, генералитет. На этом собрании Бирон потребовал от Антона Ульриха рассказать о действиях против законного правителя. Антон Ульрих во всем признался, сообщив, что он задумал совершить переворот и стать регентом. С «назиданием» выступил А. И. Ушаков, а затем сам Бирон.

Б. К. Миних тоже не любил Брауншвейгский дом, поэтому фельдмаршал сочинил бумагу от имени того же Антона Ульриха с отказом от всех воинских чинов. Герцог подписал и это прошение. Его «добровольную просьбу» удовлетворили. Людей неблагонадежных, действовавших против Бирона в пользу принца Антона или принцессы Анны, из столицы удалили. Появились также доносы на приверженцев цесаревны Елизаветы Петровны. Первым пострадал капрал Хлопов, на которого донес капрал Гольмштрем. За Елизавету Петровну пострадал также матрос Максим Толстой, которого сослали в Оренбург. Стало известно, что Бирон заигрывает с возможной претенденткой на трон – Елизаветой, ведет с ней какие-то переговоры и якобы желает женить на ней старшего сына. Поползли слухи о том, что регент намеревается удалить от дел кабинет-министра Остермана, фельдмаршала Б. К. Миниха и других влиятельных сановников.

Опасаясь этого, вчерашние союзники регента наносят превентивный удар: 8 ноября 1740 года произошел очередной дворцовый переворот, «душой» заговора был генерал-фельдмаршал Б. К. Миних и гвардия, ненавидевшая Бирона. Крайне честолюбивый Миних, поддерживая в свое время Бирона, рассчитывал на одно из первых мест в государстве, но ни новых постов, ни ожидавшегося звания генералиссимуса он не получил.

Кстати, считается, что именно фельдмаршал Б. К. Миних произвел самый красивый, «классический» дворцовый переворот. Адъютант Г. Х. Манштейн подробно описывает арест Бирона и его семьи в своих «Записках о России». Как ни удивительно, немцы совершили переворот против немца же. Кроме немцев, разумеется, пострадали и русские приверженцы регента. Например, А. П. Бестужев-Рюмин – впоследствии известный политик Елизаветинской эпохи. Был опубликован и манифест от имени младенца-императора, из которого следовало, что бывший регент попирал законные права его, императора, родителей и вообще имел дерзость всякие «…противные поступки чинить». Таким образом, дворцовый переворот получил официальное обоснование! Историки всегда однозначно оценивали этот переворот. Вот как пишет С. М. Соловьев: «Россия была подарена безнравственному и бездарному иноземцу как цена позорной связи! Этого переносить было нельзя».

Бирон был арестован менее чем через месяц после смерти Анны Иоанновны. Хотя Миних и сверг Бирона, но не мог провозгласить себя регентом, поэтому отдал свою «добычу» матери императора с тем, чтобы в качестве первого министра управлять Россией. Для этого были все основания: у Анны не было никаких способностей к управлению. И все-таки регентшей, несмотря на это, объявляется Анна Леопольдовна. У власти оставаться ей суждено было не более года, и от власти ее тоже отстранили испытанным методом.

«Спящая красавица» Анна Леопольдовна

Анна Леопольдовна, до крещения в православие Елизавета Екатерина Христина (1718–1746), была, как уже говорилось, дочерью герцога Мекленбург-Шверинского Карла Леопольда и Екатерины, дочери царя Ивана V. В 1722 году она вместе с матерью приехала в Россию, чтобы избежать жестокости отца; жила при царице Прасковье Федоровне то в Москве, то в Санкт-Петербурге, то в окрестностях столиц. С 1730-го воспитывалась при дворе императрицы Анны Иоанновны. Воспитательницей принцессы была назначена француженка, вдова генерала Адеркаса; в православии ее наставлял Феофан Прокопович. В 1733 году Анна Леопольдовна приняла православие.

Для того чтобы приискать ей подходящего жениха, на запад отправили генерал-адъютанта Левенвольде, который предложил двух кандидатов: маркграфа Бранденбургского Карла и принца Антона Ульриха Брауншвейг-Беверн-Люненбургского. Брак с первым повел бы к сближению с Пруссией, брак со вторым, племянником императора Карла VI, – с Австрией. 28 января 1733 года Антон Ульрих прибыл в Санкт-Петербург. Но с браком не торопились: холодность, проявляемая Анной Леопольдовной к жениху, была слишком очевидна, и свадьбу отложили до совершеннолетия невесты. Равнодушие Анны Леопольдовны к жениху поддерживалось и усиливалось увлечением Анны Леопольдовны саксонским посланником графом К. М. Линаром. По просьбе императрицы Линар был отозван из Санкт-Петербурга, и в 1739 году Анна Леопольдовна была выдана замуж за принца Брауншвейг-Беверн-Люненбургского Антона Ульриха. 12 августа 1740 года у нее родился сын, названный при крещении в честь прадеда Иваном и объявленный манифестом 5 октября 1740 года наследником престола.

Принцесса Анна не производила выгодного впечатления на окружающих. «Она не обладает ни красотой, ни грацией, – писала жена английского резидента леди Рондо в 1735 году, – а ее ум еще не проявил никаких блестящих качеств. Она очень серьезна, немногословна и никогда не смеется; мне это представляется весьма неестественным в такой молодой девушке, и я думаю, за ее серьезностью скорее кроется глупость, нежели рассудительность».

Иного мнения об Анне был Миних. Он писал, что ее считали холодной, надменной и якобы всех презирающей. На самом же деле ее душа была нежной и сострадательной, великодушной и незлобивой, а холодность была лишь защитой от «грубейшего ласкательства», так распространенного при дворе ее тетки. Так или иначе, некоторая нелюдимость, угрюмость и неприветливость принцессы бросались в глаза всем.