История об игроках и играх

Глава 1. Звук волшебного горна

Сказки мои любимые не читаешь мне на ночь, и я топаю на крышу…

Земфира

Лилиане, шебе, и S.

Звук волшебного рога

— Солнечные лучи окрашивали верхушки реликтовых сосен в медовый цвет. Воздух приятно пах раскаленной смолой, свежей травой и миндальными орехами с земляникой. Мы неподвижно стояли на опушке, слушая тишину. Хотя о какой тишине может идти речь, если мы могли наслаждаться диалогом птиц, вмещающим в себя и симфонический оркестр, и оперу, и даже легкомысленную эстраду? «Динь-динь-динь», — стрекотали синички-подружки. «Тра-та-та», — ворчливо отвечала им старая сорока с мохнатой сосновой ветки. Что это такое?! — маленький воинственный Кузьма побагровел от злости отчего смотрелся комичнее обычного.

Мы все знали о его привычке подкладывать несколько экземпляров устава ФБД за трибуну, у которой он выступал, иначе мы бы не смогли увидеть ничего, кроме макушки домового и кончиков его ушей с длинными кисточками, как у рыси.

— Протокол осмотра места преступления, — тихо ответил Петя, наш криминалист.

Планерка переходила из стадии «шоу» в стадию «скандал». Я незаметно оглядела всю группу. Юстас прятала покрасневшие щеки за ладонями: она всегда волновалась, когда отчитывали кого-то из нас, поскольку до сезона отпусков и непонятных рокировок среди сотрудников Кузьма был только ее начальником, следовательно, раньше виновата во всех бедах была только она.

— Наставник, как вам это нравится? — Кузьма перевел взгляд на Мефистофеля.

— Стиль немного хромает, — пожал плечами юноша, — но в целом весьма недурно. Тем более, мне неизвестно, как Петр планировал повести свое повествование дальше.

В светло-голубых глазах Мефистофеля не было и тени улыбки, только бесконечное желание работать на благо Федерального Бюро Добра. Кузьма поджал губы и продолжил читать.

— Фея Юстас, повязав на голову косынку, так удивительно подчеркивающую бутылочную зелень ее глаз, наклонилась над телом. Казалось, что в эту секунду замерло все: и птицы, и звери, и травы… Даже быстрый июльский ветерок перестал играться с кудряшками очаровательных леди…

Домовой выразительно замолчал, ожидая от нас комментариев.

— Назвать фею и младшую фею не очаровательными леди было бы фактической ошибкой и верхом невежества, — заметил Мефистофель.

— Прежде всего, они — сотрудники ФБД, — твердо сказал Кузьма.

— Я прекрасно понимаю, — напарник голосом выделил местоимение, — но поймите и Вы: Петр молод, поэт душой. Под его форменным кителем бьется горячее сердце, готовое отдать за Добро все…

Я пнула Мефистофеля под столом. Поняв, что увлекся, мужчина невнятно оборвал фразу и приготовился слушать дальше. На щеках Юстас вновь появились красные пятна: на этот раз девушка была довольна двойным комплиментом.

— С алых губ феи сорвался возглас удивления…

Помнила я этот возглас. Раньше мне казалось, что хрупкая дочка главного начальника нашего отделения ФБД знать таких слов не должна. Возможно, потому что я сама раньше их не слышала, а если бы и слышала, мне бы в голову не пришло сочетать их подобным образом. Сам Барков мог бы позавидовать фантазии разведчицы.

— Я почувствовал, как мое сердцебиение усилилось, вероятно, мои зрачки сужались и расширялись, все мы помним, это один из признаков выброса адреналина… Героически заслонив леди Ю своим телом, я склонился над потерпевшим. Мне никогда не доводилось видеть подобного ранее. В ту секунду я искренне жалел, что вырос атеистом и не имел права молиться кому-либо. Тысячи предсказаний скорого конца света, инопланетных пришельцев и мутантов в моей голове…

— Пытается нагнетать, — шепнул мне Мефистофель. — Безуспешно.

— Ты слишком строг, — укорила я. — Кузьма читает без выражения.

Домовой кашлянул, напоминая о своем присутствии. Мы поняли намек и замолчали.

— Кожа несчастного была покрыта руническими письменами, а сам он, невероятно бледный, лежал на траве, раскинув руки в стороны. Почему потерпевшему не помог алый колдовской медальон, висящий на цепочке? Мы почувствовали, как липкий холодный ужас скользнул вдоль наших позвоночников, даже на лице отважного наставника появилась гримаса отчаяния…

— Я думаю, достаточно, — прервал Кузьму Мефистофель, не желая слушать про свое выражение лица. — Если Петр пообещает нам, что будет работать над стилем и слогом, то инцидент можно считать исчерпанным.

Я бросила быстрый взгляд в сторону домового — тот гневно шевелил ушами, отчего кисточки на их кончиках колыхались. Была у Кузьмы такая забавная привычка, которая до сих пор вызывала у меня умиление.

— В качестве наказания, — напарник тоже заметил ярость легендарного разведчика. — Петр будет отрабатывать дополнительные часы в библиотеке при НИИ ФБД, в отделе редких книг и рукописей, текстологи жаловались на отсутствие лишних рук на период отпусков. Заодно уделит внимание стилю.

Его голос звучал настолько ровно и уважительно, что не оставалось никаких сомнений: он издевался. И вся группа это прекрасно понимала, включая Кузьму, но даже он не мог ничего изменить. Формально наказание было вынесено, оспаривать его — привлекать лишнее внимание руководства к нам всем, а мы и без того не обделены оным. Тем более — о чудеса нашей великой структуры! — Мефистофель занимал более высокую должность, хотя звание имел на три или четыре ранга ниже.

Кузьма медленно выдохнул и прикрыл глаза. Мы терпеливо ждали. Честно говоря, мне даже было неловко перед домовым. Я бы сама не захотела работать с нами.

— Почему к протоколу осмотра места происшествия не приложили акт вскрытия? — делая длинные паузы между словами, спросил Кузьма.

— Это невозможно, — развел руки в стороны Петя.

— Немедленно принести мне акт вскрытия! — взревел Кузьма.

— Это невозможно, — повторила за Петей я. — Потерпевший жив. Более того, он абсолютно здоров, если не считать, что находится в коме.

Уши Кузьмы побелели, дернулись в последний раз и обвисли. На миг в его глазах даже блеснул азарт.

— Софья, будьте добры, доложите подробнее, — велел домовой.

Я встала, как в школе, рядом со своим стулом и изредка заглядывая в блокнот, начала докладывать:

— Пострадавший №z770i был доставлен в наше отделение в 23:16, около десяти часов назад. За это время мы сделали вывод, что вернуть несчастного к жизни не в наших силах. Более того, в 7:23 мы провели эксперимент, показавший, что объект №z770i является неуязвимым.

— В каком смысле? — перебил Кузьма.

— В огне не горит да в воде не тонет, — ответил за меня Петя.

Кузьма недовольно поджал губы. Криминалист не реабилитировался в его глазах, а жаль: Пете, как пони в цирке, нужны обязательные похвала и поощрение, он без этого работать не может.

— При воздействии на кожу объекта скальпелем, пламенем паяльной лампы и азотом не выявлено признаков деформации — пояснила я.

Домовой хмыкнул. Я села на свое место.

Напротив меня Юстас пыталась зевать с закрытым ртом. Она, как и мы, не спала всю ночь, хотя Мефистофель трижды отправлял ее домой. Мы не нуждались в помощи разведчицы, она осталась лишь из командного духа: варила кофе на голубом пламени спиртовки, пыталась кормить нас бутербродами и помогала оформлять записи.

— Что думаете предпринять? — спросил Кузьма более благодушно.

— Подать рапорт и отказаться от дела, — Мефистофель посмотрел домовому в глаза.

Сегодня мой хороший приятель хотя бы не качался на стуле, что уже несказанно меня радовало. И даже догадался убавить плеер — из лежащего на его груди наушника мне почти не был слышен блюз. Пожалуй, он мог бы нравиться гораздо большему количеству людей, если бы не был настолько переполнен пижонством.

— Какого черта?! — снова взревел Кузьма.

— Я специалист по снам, — спокойно ответил Мефистофель, не отводя взгляда. — В крайнем случае, механик. Расследования — не мой профиль. Есть сотрудники других специальностей для подобной работы. Есть следственный отдел, есть аналитический отдел, есть отдел по борьбе с преступлениями. Зачем мне отбирать их хлеб?

— Во-первых, все сотрудники ФБД должны уметь работать с разными проблемами, — голос домового звучал также спокойно, только уши немного дрожали, выдавая его истинное настроение. — Во-вторых, вы не в праве выбирать себе те дела, которые вам подходят, когда бюро практически опустело… А в-третьих, жертва спит! Вероятно, даже видит сны…

— Не видит, мы это выяснили первым делом, — отрезал напарник.

— Будете проверять каждый день, вдруг однажды ему что-то да приснится, — приказал Кузьма. — Поскольку по остальным пунктам возражений нет, жду всю группу вечером на мозговой штурм. Можете поспать часов пять-шесть…

Мефистофель криво усмехнулся. Готова была поспорить, в тот момент он особенно остро не переваривал бюро и его нелепую структуру.

***

Когда я пришла домой, папа уже ушел на службу. Мама последние недели практически жила в лаборатории, потому я даже не надеялась ее застать; мамин режим летом всегда казался мне диким. Даже отпускник Сережа куда-то собирался.

Я застала его перед зеркалом в прихожей, отмахивающимся от верной барабашки. Несмотря на то, что барабашке платилось жалование как домработнице, она отчего-то исполняла обязанности Сережиной няни и общего шеф-повара. Все остальные члены семьи ею игнорировалось, а наши попытки указать на возраст брата встречались продолжительным бурчанием и обидами. Сегодня барабашка прыгала рядом с Сережей, держа в лапе огромный бутерброд с вяленым мясом, помидорами и сыром.

Оба одарили меня невнимательным взглядом и тотчас вернулись каждый к своему занятию: Сережа расправлял воротник рубашки, а барабашка пыталась подложить ему в карман сухой паек.

— Плохо выглядишь, — заметил брат, пропуская меня в квартиру.

— Зато ты замечательно, — откликнулась из кухни я.

Кофе был сварен незадолго до моего прихода. Каким-то образом барабашка всегда знала время возвращения каждого из членов нашей семьи, даже когда мы сами не догадывались, в котором часу получится оказаться дома. Я взяла кружку и вышла в прихожую.

— Там есть нормальная человеческая еда, — недовольно сказал Сережа.

— Не хочу тебя расстраивать, но большинство людей питаются именно так, как я сейчас, — миролюбиво заметила я. — Тем более, человек — тварь живучая, для него нормально есть все, от чего не наступает мгновенная смерть.

— Скорее, человек больше испугается мучительной смерти, чем мгновенной — на секунду задумался Сережа.

Барабашка выразительно вздохнула и ушла на кухню, постукивая когтистыми лапами по линолеуму. Она почувствовала, что с моим возвращением игнорировать ее стало гораздо проще.

— И тебе не стыдно? — спросила я, когда за нашей домработницей закрылась дверь.

— Ни капли, — брат обаятельно улыбнулся мне в зеркало. — Мне кажется, что первородные существа обладают более тонкой интуицией. В нашем случае барабашка выбрала меня объектом своей заботы, зная о моем внутреннем стержне. Никто кроме меня не смог бы сопротивляться ей. И все члены нашей семьи превратились бы в ленивых закормленных хомячков…

Отчасти я была согласна с братом. Только у него хватало наглости перешагивать через бегущую к нему навстречу барабашку, держащую на вытянутых руках поднос с обедом.

— Не знаю, приду ли на ужин, — брат растрепал мне волосы. — В городе проездом мой друг, мы не виделись несколько лет.

О приезде своего давнего товарища Сережа твердил уже месяц. Меня такая теплота даже удивляла, не проходило и дня, чтобы он не вспомнил загадочного Яшку и что-нибудь, что связывало его с таинственным обладателем редкого имени. Из его сбивчивых воспоминаний я поняла, что Яков много читал и советовал моему брату книги, интересовался историей города и практически все время проводил на улице, когда ему доводилось здесь оказаться.

Брат улыбнулся. Мне нравилась его чуть задумчивая отстраненная улыбка. Я почувствовала, как он вспоминает какие-то счастливые моменты, которые ему довелось пережить с тем человеком, которого он сегодня встретит.

Закрыв за братом дверь, я проскользнула в домашнюю лабораторию. Мама никогда не подписывала свои эликсиры, потому перепутать здесь что-либо было легче легкого. На столике стояла вереница пузатых бутылочек всех цветов радуги. На специальных подставках были закреплены несколько десятков пробирок с жидкостью, порошками, какими-то вязкими веществами и бурлящими газами. Стараясь не паниковать, я взяла пробирку с зеленой светящейся жидкостью.

Если я не перепутала, то буду спать без снов и смогу восстановиться за краткий временной промежуток. Если же ошиблась, как минимум, смогу испытать яркие ощущения. К примеру, в прошлый раз Сережка покрылся чешуей…

***

Кузьма был недоволен еще сильнее, поскольку буквально пару часов назад ремонтная бригада захватила его кабинет под предлогом покраски стен, выставив бурчащего домового в коридор. Более того, рабочие отказывались говорить, когда Кузьма сможет вернуться обратно. Несмотря на богатое прошлое в разведке, домовой плохо переносил смену обстановки, а отсутствие возможности пробиться к книжным шкафам и любимому креслу практически лишали его возможности быстро соображать.

Мы долго не могли найти свободный кабинет, поскольку ремонт в здании федерального бюро шел полным ходом. Наше начальство решило воспользоваться сезоном массовых отпусков и подлатать старенькое здание: где-то перестилали полы, где-то красили стены, где-то белили потолки.

Обаятельной улыбкой и непродолжительной беседой Юстас смогла раздобыть ключи от комнаты переговоров, пообещав за всю нашу группу вести себя хорошо и ничего не ломать. Вахтерша после каждого слова разведчицы раздувалась от гордости все сильнее. Видимо, в таком состоянии быть в постоянном напряжении получалось плохо, потому она расслабилась и получила удовольствие, отдавая нам ключи. Я даже позавидовала разведчице: есть что-то притягательное в умении заставлять людей испытывать счастье, когда они поступают так, как угодно тебе.

— Сергей дома? — Мефистофель пришел в кабинет позже всех, в распахнутом белом халате с нашитыми на правый нагрудный карман кометами.

Похоже, домой напарник не уходил, а проторчал в лаборатории, копаясь в природе снов объекта.

— Сегодня он бродит по городу, — ответила я. — К нему Яшка приехал.

Мефистофель ухмыльнулся на одну сторону. Видимо, он тоже был знаком с Яковом, поскольку больше вопросов задавать не стал. Помятый и растрепанный, он был невероятно обаятельным и милым. Это было следствие вселенской несправедливости, поскольку ни одна девушка не будет обладать хотя бы половиной той бездны обаяния, которая есть у не сомкнувших глаз мужчин.

— Петр, почему ты не указал, что тело, найденное в парке, было доставлено туда уже обездвиженным? — тихо спросил Кузьма, дернув ушами.

Юстас чуть заметно сощурилось. У нее была привычка щуриться, когда приходилось быстро соображать или вспоминать. Девушка нарисовала в блокноте несколько символов и непонятных закорючек и снова откинулась на спинку стула.

Из всех нас только Юстас догадалась прийти на собрание с блокнотом. Мы с Мефистофелем о таком незначительном предмете даже не подумали. Ему было простительно, он в лаборатории сидел вторые сутки, а мне… Я почувствовала, как начала краснеть.

— Вы меня не стали слушать, — спокойно ответил Петя, — а перебивать Вас я не посчитал нужным.

Похоже, Петя сильно обиделся, причем, не только на Кузьму. Я вспомнила, как он не поздоровался со мной, когда я вошла в комнату переговоров. Подал ли он руку Мефистофелю? Я честно попыталась нашарить этот эпизод в памяти, но уверенной быть не могла. Воображение легко дорисовывало за меня и отказ от рукопожатия, и дружелюбно протянутую ладонь.

Юстас пришла раньше всех, Петя — за ней. Как обменялись приветствиями ребята, я не видела, но не думаю, что Петя начнет злиться на разведчицу. Многие сотрудники ФБД знали о его нежном отношении к девушке.

— Перед тобой не стояла задача думать, — напомнил Кузьма. — Перед тобой стояла задача докладывать.

Его ответ мне не понравился. Слишком легко домовой вышел из себя и спровоцировал обиду криминалиста еще раз. Петя производил впечатление гордого обиженного мальчика, перед которым нужно было всего лишь извиниться, назвать умницей и непризнанным гением, после чего Петечка обязательно раскрыл бы все карты. После публичной порки он точно ничего не скажет, даже если в запасе у него много удивительных историй, которые могут ограничиваться не только сменой места преступления.

— Постойте, получается, что объект прибыл в парк уже после того, как погрузился в сон? — спросил Мефистофель.

— Получается. Либо его сперва парализовали, а потом, в парке, он заснул. Но это слишком сложно, — задумался Кузьма. — Его не волокли по траве, а на месте не было ни следов борьбы, ни падения. Я выезжал на место и могу предположить, что он прилетел на поляну уже будучи в коме, после чего аккуратно приземлился.

— Вернее, его приземлили. Самостоятельно проделать такие фокусы, находясь в спячке, невозможно, — Юстас добавила в блокнот еще парочку закорючек. — А что там с магическим фоном?

Кузьма торжественно улыбнулся. Домового порадовало, что его ученица задает правильные вопросы в той же последовательности, которой придерживался он сам, когда прибыл на предполагаемое место преступления.

— Фон нестабильный, по моим подсчетам z770i прилетел со второго этажа филармонии, это в двухстах метрах от парка.

— Что объект мог забыть в филармонии? — Мефистофель скептически посмотрел на домового, на фоне красных воспаленных век его глаза казались еще более бесцветными.

— Это ты никуда не ходишь, — укорил молодого мужчину Кузьма. — А город, между тем, живет культурной жизнью и развивается. То у нас цирк гастролирует, то оперный театр…

— Цирк в филармонии — это сильно, — усмехнулся напарник. — Впрочем, учитывая размер нашего городка, каждое второе выступление какого-либо коллектива там — чистой воды цирк.

Кузьма насупился и задергал ушами. Я видела, как он старательно поджимал губы, чтобы не наговорить ничего лишнего.

— Я видел афишу филармонии, — нарочито медленно сказал Кузьма, — она расписана буквально на каждый вечер, однако цирк я в расписании не заметил, но поскольку Вы настаиваете, я собираюсь послать туда одного клоуна…

— Лучше нас с Юстас, — бестактно перебила я. — А клоуна отправьте спать, он после нескольких часов сна способен превратиться в джокера в вашей колоде и генерировать гениальные идеи.

Мне не нравилось, как звучал мой голос: звонко, чисто и радостно. Такими голосами обычно разговаривают отличницы в старых фильмах о пионерах. В жизни же его обычно используют предатели и карьеристы. Однако, на разведчика он почему-то возымел свое действие. Немного поколебавшись для вида, Кузьма махнул рукой в сторону Мефистофеля (тот, в свою очередь, отвесил мне шутовской поклон) и разрешил нам сходить в филармонию.