История об игроках и играх

1_2

Мы остановились перед серым зданием филармонии, вероятно, претендовавшим на красоту. Я честно попыталась воспользоваться искусствоведческим образованием и определить стиль, но не смогла подобрать ничего из своего довольно хилого багажа воспоминаний. Может быть, это был соцреализм?

Перед нами стояло двухэтажное здание знаменитого цвета мокрого асфальта, спроектированное в форме параллелепипеда. Его не украшали ни большие одинаковые окна, ни массивные квадратные колонны, ни огромные тяжелые двери. Время не смогло помочь зданию приобрести благородную красоту, скорее наоборот, оно разрушило утопичную четкость, покосив ступеньки на лестнице и покрыв ржавчиной трубы. Филармония выглядела вполне уныло. Единственное, что вносило некую живость, — статуя дедушки — мирового лидера, известного в прошлом и практически забытого в настоящем, оставленная здесь как дань истории. Памятник блестел бронзовой макушкой и тянулся к небу в открытом жесте стремления к светлому будущему.

— Тоскливо для храма искусства, — подвела итог я.

— Смотря для какого искусства, — живо откликнулась Юстас. — Мне кажется, что для классической музыки региональных исполнителей это самая подходящая оболочка. Доводилось бывать.

Я с любопытством посмотрела на разведчицу. Раньше, пока нас не объединили в одну группу, мы практически не общались, даже здоровались не всегда. Потому я толком ничего о ней не знала, да и не принято было разговаривать среди сотрудников ФБД о прошлом…

— Нет, не по заданию, — скромно улыбнулась девушка. — Из праздного любопытства.

Мы остановились перед огромным фанерным щитом, на котором кто-то написал расписание выступлений на все вечера. Я находилась в благоприятном расположении духа, потому предположила, будто бы щит оформлял ярый поклонник Андре Массона: те же яркие цвета и сюрреалистичные фигуры на заднем плане. Юстас же высказалась более радикально, назвав оформителя дальтоником и наркоманом.

— Если верить датам, наш объект заинтересовался оперой «Путешествие Нильса с дикими гусями», ради которой приехал зарубежный дирижер. Странный выбор для взрослого мужчины, — заметила разведчица.

— Может быть, это одна из самых шикарных опер, — предположила я, фотографируя щит по просьбе Кузьмы.

— Если бы эта была шикарная опера, мы бы о ней что-нибудь слышали, — не согласилась девушка.

— Мы не ценители, — напомнила я. — Тем более, я что-то смутно припоминаю… Кажется, мальчик напакостил гному, после чего уменьшился и путешествовал по Швеции…

— Ты пересказываешь мне сюжет мультфильма — поджала губы Юстас.

Я попыталась вспомнить что-нибудь еще, но у меня не вышло. Мне стало стыдно.

— И заграничный дирижер тут не причем, он еще два вечера работает. В «Травиате» и «Женитьбе Фигаро», — прочитала девушка.

— О, вы тоже нашли это забавным? — раздался за нашей спиной хорошо поставленный женский голос.

За нашими спинами остановилась женщина лет пятидесяти и, прищурившись, переводила взгляд с фотоаппарата в моих руках на щит. На лице незнакомки была ироничная усмешка, выдававшая сложный характер ее обладательницы.

— Чудно подошли к вопросу оформления, — согласно улыбнулась я в ответ.

Ухмылка пропала с лица незнакомки, уступив место гримасе легкого разочарования. Она перевела взгляд на Юстас, ожидая, что та включится в диалог, сказав именно то, что дама хотела услышать, но разведчица молчала.

— Если бы вы были чуть более образованы, то Вас могло бы позабавить, что дирижировать оперой о Нильсе приглашен человек из Гаммельна, — в улыбке женщины появилось еще больше ядовитой иронии. — Но, увы…

Она легко перекинула конец шарфа на спину и пошла по направлению к темно-серой коробке филармонии. Звук ее каблуков дробил время, точно хронометр. Я же вновь чувствовала вину за свое невежество.

***

Вопреки моим ожиданиям, в лаборатории я наткнулась на Мефистофеля. Мужчина качался на стуле, уткнувшись взглядом в одну точку. Перед ним на столе лежали чертежи и бумаги, исписанные длинными формулами. Он так сильно щурился, что его глаз практически не было видно — только красные веки и белесые мохры ресниц.

— Ты не хочешь пойти спать? — поинтересовалась я, ставя перед напарником кружку с кофе.

Он не удостоил меня устным ответом, лишь отрицательно помотал головой из стороны в сторону. И не поблагодарил. Впрочем, я и не ожидала благодарности.

Без спроса я взяла бумаги с его стола. Мефистофель не остановил меня, что уже могло считаться жестом одобрения и дружелюбия.

— Что это? — спросила я, всматриваясь в его символы и сокращения.

Мне не часто доводилось видеть его почерк. Если мы трудились вместе в лаборатории, напарник вешал всю писанину на меня, поскольку делал практически всю основную работу самостоятельно. Я находила его решение справедливым и не возражала, испытывая тайную любовь ко всему, что связано с канцелярией. Его буквы были ровными, с правильным наклоном, но очень мелкие и немного неказистые.

— Это экран, он позволит мне исследовать эмоциональный фон объекта, — пояснил Мефистофель. — Специальные материалы изолируют жертву от нашего мира, мне важно, чтобы не происходило смешения… Если его эмоции будут меняться, даже незначительно, это будет косвенно указывать на его способность видеть сны, а через них можно будет пробиться в его мозг…

Мефистофель встал со стула и прошел в дальний отсек лаборатории. Я последовала за ним. Он долго возился с электронным замком. Мне стоило больших усилий удержать себя в руках и не отобрать у него карточку-ключ. Едва я сделала шаг в темный закуток, как комнатка осветилась холодным голубоватым светом.

С недавних пор лаборатории оборудовали специальными светильниками, включающимися только в тот момент, когда срабатывал датчик движения. Помню, как ворчали сотрудники, поскольку все ученые вынуждены были подпрыгивать во время исследовательской работы, что доставляло дополнительные неудобства.

В центре комнаты, под круглым синим светильником на длинных цепях висел хрустальный гроб. Объект лежал внутри, на заботливо подложенном Мефистофелем теплом пледе. Я изучала клеточки на одеяльце и отчего-то не могла сдержать нервного смешка.

— Насколько я помню, это не твоя идея, — пробормотала я.

— Тем не менее, она удачна, — отмахнулся Мефистофель.

Он подошел к гробу, посмотрел на счетчики, удовлетворенно хмыкнул и за руку вывел меня из комнатки. Мужчина долго рассказывал мне об уникальной способности хрусталя к изоляции, о необходимом покое и специальном освещении, но я не могла сконцентрироваться на его речи. Раньше мне не приходило в голову, что на меня может оказать такое отупляющее действие всего лишь вид гроба, явно не настоящего и не имеющего никакого отношения к мрачному ритуалу похорон.

— Почему ты выбрал такую форму? — перебила напарника я, когда мы вернулись к нашему столу, где остывал кофе.

— Она наиболее анатомична, — пожал плечами мужчина. — Позволяет мне экономить материалы и наши пространственные ресурсы… Да и не подумал я…

Я махнула на него рукой и сделала хороший глоток кофе. Мефистофель сел в кресло и прикрыл глаза. Мы оба молчали. Из лежащих на его груди наушников звучал блюз, кажется, пела шикарная Нина Симон. По дыханию напарника я поняла, что он погружается в дрему.

Мне всегда нравилось наблюдать, как меняются лица у людей, когда они засыпают.

Лицо Мефистофеля и без того не отличавшееся красотой, потеряло свою прелесть: исчезли обаятельные ямочки на щеках, хитрый прищур… Раньше мне не доводилось видеть его без улыбки. То он широко ухмылялся, то хитро и несколько высокомерно усмехался, то пускал в уголки рта задумчивую полуулыбку. В расслабленном состоянии кончики его рта смотрели вниз, оттого лицо специалиста по снам выглядело жестким и несчастным одновременно.

Я могла бы просидеть рядом с Мефистофелем еще долго, пытаясь лучше узнать его и попытаться понять, но почувствовала вибрацию мобильного телефона. Испытывая легкую досаду, я неслышно выскользнула из лаборатории, прикрыв за собой дверь. Прислонившись к косяку, я нажала на зеленую кнопку ответа и поднесла аппарат к уху.

— Привет, у тебя Мефистофеля рядом не наблюдается, — быстро, словно куда-то опаздывая, проговорила трубка голосом Сережи.

— Наблюдается, — ответила я. — Только он спит.

— На работе? — не без восторга удивился брат.

— На работе, — подтвердила я. — Вторые сутки здесь торчим. Как время появляется, так и спим. У тебя что-то срочное?

Этот простой вопрос заставил Сергея задуматься. Он молчал секунд десять и только потом, извинившись, отключился. Расценивая его поступок как указатель второстепенности вопроса, я также бесшумно просочилась в лабораторию.

Мефистофель уже проснулся. Его халат висел на спинке стула, а сам специалист по снам кидал в сумку некоторые реактивы, пробирки и коробку с карандашами. Не поднимая головы от своих бутылочек и скляночек, он ровным голосом произнес:

— Собирайся, у нас еще один человек погружен в сон. У тебя не больше трех минут