Мы ехали в здание ФБД гораздо медленнее и без этого утомительного воя, потому я могла сконцентрироваться на своих мыслях. В машине сидели только мы с Юстас. Кузьма, Петя и Мефистофель занимались транспортировкой нового объекта.
— О чем ты думаешь? — вдруг спросила разведчица.
Я неопределенно пожала плечами.
На самом деле, я силилась направить мысли в нужном направлении, но голова, словно издеваясь, подкидывала навязчивую песенку про ревущие небеса и отсутствие взаимопонимания между двумя лирическими героями, популярную несколько лет назад. Внутренний же голос, вместо того, чтобы подсказывать что-то дельное, с особым удовольствием выводил последнее «о тебе» так протяжно и фальшиво, что моя идеальная схема рушилась, не успевая выстроиться.
— Пытаюсь понять, что еще объединяет наших объектов, помимо красной фишки на груди и глубокого сна, — практически не соврала я после некоторого молчания.
Юстас понимающе кивнула.
Я искренне боялась, что она услышит, как мое подсознание в унисон со внутренним голосом затянуло «не вдоем», скатываясь в джазовую импровизацию.
— Я подала прошение в отдел по сбору информации на наших пациентов, — сказала разведчица. — Прямо из парка позвонила. Они обещали подготовить завтра к утру.
Я одобрительно похлопала ее по руке. Почему мне в голову не пришло поступить также? Может быть, потому что я забыла, что у нас вообще существует такой отдел?
Остаток пути мы проехали в тишине. Обсуждать дело мне не хотелось: слишком оно меня пугало. А еще я чувствовала невероятную усталость, которая накрепко блокировала мозг.
***
Я проснулась от звонка будильника. Это могло многое сообщить о сегодняшнем дне. Обычно я открываю глаза на полчаса раньше положенного времени, тянусь и в мягкой полудреме жду сигнала к подъему. Для меня утро — самое счастливое время суток. Обычно я быстро высыпаюсь, не уставая благодарить природу за возможность моего организма быстро восстанавливаться за краткие часы сна. Сегодня организм отдохнуть не успел.
Я нахмурилась и села в кровати. Звуки не раздражали, что уже не могло не радовать — если я начинаю шарахаться от любого шума, даже мелодичного, значит, приближается мигрень. Лишь немного кружилась голова и болели глаза.
— Если бы я не знал, что ты была на работе, я бы решил, что ты вчера весь вечер пила, — в комнату заглянул Сережа. — Сколько часов ты спала?
— Пять или четыре, — подсчитала я.
— Да ты у нас просто спящая красавица, — рассмеялся брат. — Не боишься, что за время твоего сна изменились нравы, ценности, мода, наконец… И люди стали совсем другими?
Я бросила в брата подушкой. Меня задели не его дружелюбные насмешки, а упоминание героини всем известной сказки, впрочем, погорячилась я зря: Сергей не мог ничего знать о нашем неожиданном расследовании.
— Я просто в ужасе, с нравами это слишком часто происходит, — мой голос звучал неприятно скрипуче.
— Весьма пессимистично, — брат вертел подушку в руках, не решаясь кинуть мне ее обратно. — Я тебе завтрак приготовил, а ты применяешь против меня метательные снаряды…
— Мне очень стыдно, — соврала я. — Если хочешь позавтракать со мной, встретимся на кухне через несколько минут.
— Спасибо за разрешение, о, королева, — паясничая, брат вышел из комнаты, оставив дверь моей комнаты открытой. — Разрешите падать ниц после утреннего кофе, когда Ваше Величество будет находиться в более приятном расположении духа?
Проигнорировав последнюю реплику Сережки, я встала в кровати и первым делом закрыла дверь в комнату, зная, что через несколько минут снова ее открою, чтобы пойти в душ. Открытые двери всегда действовали на меня как красная тряпка на быка.
— Ваше Величество будет кофе со сливочками или без? — прокричал Сережа из кухни. — Сливочки в данном случае — это жирненькое молочко, а не фиолетовенькие крупненькие ягодки с косточками. Звезды сложились таким образом, что со сливочками…
Мне стоило большого труда справиться с собой и не заглянуть на кухню перед душем. Сережа баловал нас своей готовкой не так часто. Для демонстрации его высоких кулинарных способностей должно было произойти что-то из ряда вон выходящее.
— Ты сегодня снова идешь выгуливать друга? — спросила я, усаживаясь на кухонный диванчик.
От кожи приятно пахло ромашковым мылом, а волосы едва заметно кудрявились после душа. Я начинала себе нравиться, а когда увидела аккуратную стопку блинов, мир тоже пришелся мне по себе. Пожалуй, блинам я симпатировазала больше, чем себе.
— У Яшки что-то на работе, — брат поставил передо мной чашечку с кофе. — Разве что вечером силы останутся. Кстати, блины сам пек, барабашка сегодня отдыхает…
Я округлила глаза от удивления и позавидовала неиссякаемому источнику энергии Сергея. Впрочем, когда мне удастся выспаться, я тоже смогу сделать много хорошего и полезного… Только когда это будет?
***
На крыльце здания ФБД стоял Кузьма, он явно кого-то ждал. По тому, как он сделал несколько шагов мне навстречу, было не сложно догадаться, кто же именно тот счастливчик.
Как и Юстас, разведчик равнодушно относился к форме и обычно ее игнорировал, если ему не доводилось заранее узнать о грядущей проверке вышестоящего начальства. Каналы у него были проверенные, потому в коридорах Федерального Бюро вспоминали только о двух или трех случаях, когда проверяющей комиссии удалось уличить домового в пренебрежении к мундиру. Не могу сказать, что Кузьма боялся начальства, более того, на мой взгляд, он его не уважал ни на йоту. Потому он вежливо слушал выговоры, мило улыбался и продолжал носить гражданскую одежду, находя ее более практичной.
— У меня будет для Вас задание, — Кузьма стоял напротив меня, ему пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть мой лицо. — Специально берег, думал, что именно Вы заинтересуетесь.
Я улыбнулась и приготовилась покориться. Кузьме же было мало моей молчаливой готовности слушать, он ожидал более явной радости.
— Почему именно я должна была заинтересоваться? — спросила я после некоторого молчания.
— Вы даже не спросите, что за задание? — удивился Кузьма.
— Меня больше интересует ответ на первый вопрос.
Домой рассмеялся. Я видела, что ему очень сильно понравился мой ответ, но не могла сказать, почему. Сложилось ощущение, будто бы он нашел в нем что-то такое, чего не нашла я. Какой-то иной смысл, который я даже не собиралась вкладывать.
— Вы любопытны, но рациональны, — ответил Кузьма. — Мне нравится такое сочетание. Вы будете спрашивать про задание?
— Вы же все равно расскажите, — пожала плечами я. — Невозможно отдать команду, не сообщив об этом.
— Это не команда, это вежливая просьба, — поправил меня Кузьма. — Я думаю, Вам будет полезно сходить в НИИ магии и суеверий, они у нас во втором крыле ютятся. Заодно спросите все, что посчитаете нужным о нашем деле. Если повезет, они даже ответят.
— А потом я доложу Вам. Зачем устраивать сломанный телефон? — приподняла брови я.
— Кто сказал, что Вы доложите мне? Вы просто сообщите мне то, что посчитаете нужным, — Кузьма проводил взглядом опаздывающего сотрудника. — Может быть, Вам будет по душе мудро молчать. Я не стану настаивать. Если мне будет необходимо, я пойму без слов.
— Вербуете? — усмехнулась я.
— Почему Вы все опошляете? — Кузьма развел руки в стороны в деланном жесте оскорбленной невинности. — Поощряю стремления к знаниям в различных областях.
Он мог бы показаться весьма милым и расслабленным, если бы вчера мне не довелось увидеть глаза домового во время работы: сухие, чуть прищуренные, сосредоточенные. Сильнее глаз был только его взгляд, который я хорошо запомнила. Сегодня глаза разведчика искрились благодушием и весельем, к которым добавлялась загадочная нотка тоски, однако взгляд остался прежним.
— Не возражаете, если я схожу в НИИ сейчас?
— Идите, — кивнул Кузьма. — Мне нужно дождаться других членов нашей группы.
Я кивнула на прощание и поднялась на крыльцо. Быстро нашарив пропуск в сумке, я сунула его под нос пожилому охраннику и, умудрившись ни разу не удариться ногой о вертушку, вошла в здание.
Раньше мне не приходилось бывать в НИИ Магии и суеверий, потому я подошла к висящему на стене плану эвакуации и попыталась найти пункт назначения. Специалисты по колдовству ютились в двух маленьких комнатках за библиотекой на самом верху здания, где кабинеты обычно не пользуются популярностью, поскольку там всегда холодно, а во время дождя с потолка льется вода.
Главное здание Федерального Бюро спроектировано максимально просто, хотя по городу упорно ходят слухи о неких подземельях и заброшенных бункерах, где мы пытаем людей и храним самое страшное в мире оружие. Не стану говорить, что подобные легенды — бред, но лично я никогда не видела ни одну из таких секретных комнат. С другой стороны, я честно признаюсь, мне довелось видеть не так много.
Я поднялась по лестнице на последней этаж и направилась в правый конец коридора. Сюда уже частично добрался ремонт: стены покрасили ядовито-зеленой масляной краской, а потолок покрыли толстым слоем побелки. Кое-где стояла мебель, прикрытая газетами, поверх которых лежал строительный мусор, а на дверях кабинетов за белыми разводами практически не читались надписи на табличках.
— Вы ко мне? — раздался за спиной красивый сипловатый женский голос. — Извините, я из библиотеки бегу…
— Если вы специалист по магии и суевериям, то к Вам, — я постаралась выглядеть максимально приветливо и учтиво.
Женщина быстро улыбнулась и толкнула передо мной дверь. Она двигалась легко и бесшумно. Мне стало ясно, почему я не услышала звука ее шагов до тех пор, пока она не подошла ко мне практически вплотную.
Кабинет НИИ представлял заставленное стеллажами небольшое помещение, плохо освещаемое и еще не отремонтированное. Не сдержав любопытства, я подошла к одному из застекленных шкафчиков. «Философский камень», «череп коня вещего Олега», «черная дыра, модель в миниатюре», «камень Вавилонской башни»… Я читала ярлычки, как завороженная. Самым сложным было сохранить серьезное лицо и не завопить в восторге: «Это все действительно существует!»
— Не знала, что у нас хранится такое богатство, — сдержано прокомментировала я, с трудом отрывая себя от стеллажей.
— Потому что нас начальство не жалует, — фыркнула женщина. — Здесь всего двое работников, причем, обе должны отрабатывать часы и в библиотеке… Признаться, мне библиотечное дело больше по душе.
— Почему? — удивилась я.
— Настоящая магия в текстах, она куда тоньше, сильнее. Она может подчинить, изменить, исцелить. Я думала Вам не придется объяснять такие вещи, — сотрудница НИИ строго посмотрела на меня. — Вы же искусствовед?
Я едва не чертыхнулась. Мне надоело, что меня все попрекают моим необычным для данной структуры образованием. Откровенно говоря, у меня никогда не было тяги к живописи, музыке и текстам.
В гимназии на уроках мировой художественной культуры я играла в «смешные предложения» или «морской бой». Походы в музей радовали меня только тогда, когда нас освобождали от уроков. В филармонии у меня начинается сильнейшая головная боль от вечной какофонии, которую эстеты называю классической музыкой. Помню, как однажды мама вытащила меня послушать орган, когда мы ездили в столицу по каким-то семейным делам. Я еле высидела концерт, после которого возненавидела Бетховена, творчеством которого у меня так и не получилось насладиться.
Вуз я выбирала максимально простым способом исключения. Я выписала на листочек университеты и институты нашего города (заранее решив, что студенческий общажный быт я не выдержу) и вычеркнула все, где у моего отца были связи. В тот момент я приняла решение стать искусствоведом. Зря, наверное, поскольку всегда была слишком сухой для восприятия тонкого возвышенного мира. Буквально через полтора года у отца появились связи и в моем вузе, тогда я решила всячески добиться своего исключения, в чем потерпела неудачу. Мои работы по педагогике и психологии пестрели прямыми цитатами из «Моей борьбы» Гитлера, что наши милые профессора относили к свежим взглядам. Я самозабвенно доказывала музыкальным теоретикам шедевральность современной попсовой музыки, а литературоведам — новаторство стихотворений одного известного «поэта», который не может написать ни строчки без мата, однако если убрать ненормативную лексику, становится явным его плагиат. Этикет я назвала излишней наукой и подготовила проект, в котором призывала отказаться от изучения этикета в школах и гимназиях с тем, чтобы он был доступен лишь узкой прослойке населения.
Отец смотрел на мои фокусы прикрыв глаза, не показывая своего неодобрения. Брат же окрестил мое поведение «ботаник-панк» и ждал, пока меня либо вышвырнут из вуза, либо наградят именной стипендией. Не знаю, как он смог предвидеть последний вариант развития событий, но факт остается фактом, премию я получила. За ней последовало приглашение остаться в аспирантуре, но от него я решительно отказалась.
— Скажите, кто-нибудь в ФБД не знает о моем дипломе? — грустно выдохнула я.
— Не обижайтесь, — женщина ободряюще положила мне ладонь на плечо. — Просто нам как раз помогает мальчик из вашей бригады, он рассказывал нам о Вас. Петя, если я правильно помню.
— И как он Вам? — заинтересовалась я.
— Имеет свой стиль, весьма недурно пишет. Правда, практически не читает, — женщина понизила голос до шепота. — Иногда мне кажется, что о некоторых книгах он узнал только у нас.
Я посмотрела ей в глаза. Создавалось впечатление, что на подобные места всегда объявляются кастинги, где наличие черных бездонных глаз — обязательное условие. Я не смогла определить, где заканчивается зрачок и начинается радужка, такими темными казались ее глаза… И ресницы — длинные, густые, цвета угля. Они явно были предметом зависти других женщин.
Женщина щелкнула пальцами. Из смежной комнаты прилетел поднос с двумя чашками какао и упаковкой печенья.
— Вы же сказали, что здесь нет настоящей магии, — напомнила я.
— Так ее и нет, — собеседница пожала плечами. — Это все дешевые фокусы, настоящая магия иного, более высокого уровня.
Я задумчиво протянула какую-то гласную. Я ничего не понимала и уже не хотела в чем-либо разбираться.