История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I

1.1.1. Государь Николай II

Последний российский Император – Николай Александрович Романов родился в день, когда Православная Церковь отмечает память Иова многострадального – 6 мая 1868 г. Он был старшим сыном наследника русского престола, будущего императора Александра III и потому с рождения воспитывался как потенциальный монарх. Неполных тринадцати лет он присутствует при последних минутах жизни своего деда – Александра II, смертельно раненного народовольцами 1 марта 1881 г. В этот же день, с воцарением своего отца на русском престоле, он становится наследником – Цесаревичем и должен в любой момент быть готовым стать русским Царем. Это внушает ему отец, говорят учителя, учит история. Он «должен» – это главное слово его жизни, этим словом определяются его мысли, поступки, слова.

Цесаревич получает хорошее образование – обучение продолжается 13 лет, из которых 8 было отдано на изучение предметов «гимназического курса» и 5 – на курс «высших наук». Ему читали лекции видные ученые: Бунге, Победоносцев, Бекетов, Обручев, Драгомиров, Кюи. Однако спрашивать у наследника прочитанный материал учителя права не имели, а сам Николай вопросы задавал крайне редко. Он блестяще изучил иностранные языки, свободно владел английским, французским и немецким, увлекался историей, но особенно много времени уделял военному делу. Наследник считал себя «военным человеком», в противоположность «штатским» всячески подчеркивая превосходство офицера перед чиновником. До вступления на престол он командовал эскадроном лейб-гусарского полка, служил два года в гвардейской конно-артиллерийской бригаде и к 1894 г. в чине полковника числился командиром батальона лейб-гвардии Преображенского полка:

Незадолго до смерти Александра III – весной 1894 г. наследник получил от него разрешение на брак с принцессой Алисой (1872–1918), дочерью Великого герцога Гессенского, которую он горячо любил и искренне уважал. От этого брака родилось пятеро детей – четыре девочки (Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия) и наследник – Цесаревич Алексей (1904 г.)

Царь был одним из самых богатых людей Империи: его ежегодный личный доход достигал 20 млн. рублей (средняя годовая зарплата рабочего составляла тогда 200 руб.); удельные владения оценивались в 100 млн. рублей. На содержание императорской фамилии из средств Государственного казначейства ассигновывалось около 11 млн. рублей, получал Царь и проценты с капиталов, хранившихся в немецких и английских банках (200 млн. рублей со времени императора Александра II хранились в Лондонском банке)[2]. В отличие от своего отца Николай II не ограничивал себя в личных расходах. Драгоценности, которые он дарил время от времени своей супруге, поражали воображение даже богатых придворных: «Его Величество нередко проявляет безмерную щедрость», – записывал в дневнике граф Ламздорф в 1895 г.

С 1889 г. Цесаревич Николай принимает участие в заседаниях Государственного Совета и Комитета министров, председательствует в различных комитетах, приобретает опыт участия в управлении государством. Но особого интереса к ремеслу государственного человека он не проявляет, выказывая только усидчивость и дисциплинированность.

Семья, в которой вырос Николай II, оказала огромное влияние на формирование его характера и привычек. Отец – Император Александр III был цельной натурой, подавлявшей сына. Император Александр относился к жизни, как к службе, стремясь до конца исполнить свой долг самодержца, оставаясь всегда и в мелочах, и в крупных делах честным, твердым и простым. Он знал пределы своих возможностей и потому стремился, прежде всего, найти толковых исполнителей, инициативных и умелых, и удачно находил их. Александр III при многих своих недостатках являлся человеком здравого смысла, хорошо разбирался в людях. До последнего вздоха Император Александр нежно любил свою супругу Императрицу Марию (в девичестве – принцесса Дагмара Датская) и хранил ей полную верность. Выросший в обстановке любви и верности родителей друг ко другу, в требовательной заботе о детях, Николай II старался воспроизвести эти отношения и в своей семье. Он до конца своей жизни почитал память отца и как мог ему подражал, но это не всегда удавалось. Характеры их были различны.

Ярко выраженной индивидуальности современники в нем не видели. Отмечали его воспитанность, его «доброе сердце». Но личность Николая II многим казалась «размытой», облик – нечетким, «ускользающим». Его считали «человеком влияний», полагали, что его индивидуальность проявляется в контрасте с индивидуальностью других, что его мысль получает завершение в отрицании чужой мысли.

К своим целям, в отличие от отца, Николай II шел обычно не напрямую, а ждал удобного момента. Он не любил спорить и что-либо доказывать. Это его качество многих вводило в заблуждение: Николай II с полуслова понимал, что от него хотят и, если мнение доказывающего совпадало с его собственным, благожелательно выслушивал его; если же нет – и говоривший не хотел понять этого – не вступал с ним в спор, но «непонятливый», часто неожиданно для себя, получал отставку и оказывался не у дел.

С самых ранних лет Николай II был очень скрытен, его внутренняя жизнь для большинства окружавших его лиц так и осталась загадкой. Воспитанный в убеждении, что народ любит своего Царя – помазанника Божия, Николай II искренне стремился преодолеть средостение между престолом и «простыми людьми», войти в более близкий контакт с подданными, в обход чиновников-бюрократов и придворного духовенства.

20 октября 1894 г. цесаревич стал Императором, а 14 ноября (через неделю после похорон отца) состоялось его бракосочетание с принцессой Алисой, в православии получившей имя Александры Федоровны.

В 1895 г. Николай II публично объявил, что не намерен что-либо менять в российской политической системе, а желает сохранить все, как было при Александре III. То есть сохранить абсолютную самодержавную монархию, в которой все подданные были лишены политических прав и свобод – свободы слова, печати, информации, собраний, митингов, политических объединений, а тем более права законодательного или законосовещательного участия в выработке национальной политики. Согласно 1-й статье «Основных Законов» (в издании 1892 г.), «Император Всероссийский есть Монарх самодержавный и неограниченный. – Повиноваться верховной Его власти, не токмо за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает».

Этот принцип не исключал проведения экономических реформ, положительные результаты которых должны были способствовать укреплению народного хозяйства и, тем самым, упрочению самодержавной власти. Изменению не подлежала политическая линия, выработанная в годы правления Императора Александра III: в патриархальных, отеческих отношениях между верховной властью и простыми людьми Царь видел действенное средство против распространения «революционных» идей социальной справедливости и равенства. К началу царствования Николая II Россия оставалась последней в Европе абсолютной монархией, все остальные европейские государи давно признали права своих граждан на соучастие в политической жизни, даровали политические свободы, созывали парламенты. Чувства и поступки русского самодержца находились в непрекращающемся конфликте с политическими реалиями времени.

Отвечая на вопрос о своей профессиональной деятельности во время Всероссийской переписи 1986–1897 гг., тридцатилетний Николай II написал своим четким почерком – «Хозяин земли русской». В своем дневнике министров и генералов он без смущения называл: «мои слуги». Кому-то это нравилось, но другие вспоминали евангельские слова Христа: «… вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» [Мф. 20:25–27] и смущались претензией молодого Царя на самодержавное хозяйствование Русской землей.

К этому следует добавить и исключительную мистическую настроенность Царя, постоянно видевшего вокруг себя дурные знамения. Начиная со свадьбы, проходившей в дни траура по отцу, злой рок, казалось, преследовал его постоянно. Во время обряда коронации (14 мая 1896 г.) с его груди упала, оторвавшись, цепь ордена св. Андрея Первозванного; буквально через несколько дней после этого произошла Ходынская катастрофа (сотни тысяч людей, пришедших для получения царских подарков, в результате халатности властей оказались запертыми на пересеченном рвами поле, где до того проводились военные занятия. В результате давки задохнулись и были раздавлены толпой 1389 человек). С нетерпением, в течение почти десяти лет ожидавшееся рождение наследника было омрачено вскоре обнаруженной у него страшной неизлечимой болезнью – гемофилией – несвертываемостью крови, которая заставляла каждое мгновение ждать страшного конца. В 1904–1905 гг. – неудачная война с Японией, затем – революция, приведшая к конституционной уступке 17 октября 1905 г., наконец – 1917 г. …

Симптомы грядущей катастрофы для Императора были столь очевидны, что однажды он сам (в разговоре с министром) сравнил себя с Иовом многострадальным. Фатализм его часто принимали за ограниченность и лицемерие, стеснительность – за ханжество и холодность. Даже преданные престолу люди считали, что сам Царь, не желая понять логику времени, губит монархию, а для него самого жизнь часто была нравственно мучительна.

Подражая отцу, император Николай II хотел передать своему сыну власть в том объеме, в котором сам ее получил, и в то же время ясно сознавал, что после 1905 г. это уже невозможно. Раздвоенность, отсутствие прочной основы простой веры и здравого смысла, которая сделала бы его жизнь такой же цельной, как и жизнь его отца, привели Николая II в трагически замкнутый круг. Смысл существования, как он сам не раз говорил и писал, сосредоточился для Императора на семье, единственном убежище мира и спокойствия. Его подчиненность жене в большей степени реакция усталого человека, чем человека слабого: «Лучше десять Распутиных, чем одна истерика Александры Федоровны», – как-то признался Николай II Столыпину.

Его жизнь напоминает жизнь многих интеллигентных «лишних людей» начала XX столетия, смысл бытия которых для них самих был тягостен и не очень понятен. Недоверие к людям, свойственное последнему Царю, по всей видимости, и проистекало от недоверия к самому себе. «Спящий Царь» (по словам св. Иоанна Кронштадтского) поэтому и был столь сдержан на эмоции.

Николай II был искренне верующим православным христианином. Его идеалом являлся Царь Алексей Михайлович (не случайно и наследника назвали Алексеем). Он был убежден, что выполнять монарший долг – его обязанность перед Богом, Которому только и дает отчет в своих действиях Его помазанник. Понимая неканоничность устройства Православной Церкви в России, Царь симпатизировал идее церковной реформы. Существуют не вполне достоверные сведения о том, что Николай II после рождения Алексея думал даже принять монашеский постриг и стать Патриархом.

Сам Царь не оставил для истории на этот счет, как и по многим другим вопросам, своего мнения. Дневник Николая II содержит больше сведений о погоде, охотничьих трофеях и встречах с родственниками и министрами, чем размышлений на политические темы, он создаёт мнение о Царе как о человеке явно «негосударственного масштаба».

Пытаясь разобраться в побудительных мотивах тех или иных действий Николая II, крупнейший деятель его царствования граф С. Ю. Витте с горечью писал в начале 1910-х гг.: «Бедный и несчастный Государь! Что он получил и что оставит? И ведь хороший и неглупый человек: но безвольный, и на этой черте его характера развились его государственные пороки как правителя, да еще такого самодержавного и неограниченного. Бог и Я».

Можно ли назвать безволием чувство обреченности, с которым жил последний Император и которое влияло на его политические решения самым существенным и в большинстве случаев отрицательным образом? Судить об этом крайне затруднительно. В любом случае это чувство не обмануло: последние месяцы его жизни после отречения от престола 2 марта 1917 г. были и морально и физически очень тяжки. Он увидел обратную сторону той «народной любви», в которой никогда не позволял себе сомневаться. Трагическая гибель в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. вместе с женой, детьми и верными слугами в подвале екатеринбургского дома Ипатьева – завершение скорбного и нравственно мучительного жизненного пути Государя Николая II.

Император был сыном прошлого и не умел жить в настоящем. «Он был рожден на ступеньках трона, но не для трона», – сказал о последнем русском самодержце принимавший его отречение и любивший его горячо монархист В. В. Шульгин. А министр иностранных дел Империи С. Д. Сазонов заметил, что государи, подобные Николаю II, «бывают обыкновенно искупительными жертвами собственной слабости и грехов своего века, и история не выносит им сурового приговора».

В ноябре 1981 г. Русская Православная Церковь Заграницей канонизировала Императора Николая II и других погибших от рук большевиков членов Императорской Фамилии в сонме новомучеников. В августе 2000 г. собор Русской Православной Церкви (Московский Патриархат) также прославил последнего русского Царя и убитых с ним его жену и детей в лике «страстотерпцев».

Дневники императора Николая II (1894–1918). В 2 т. / Отв. ред. С. В. Мироненко. М.: РОССПЭН, 2011–2013.

Переписка Николая и Александры Романовых. М.; Пг. (Л.): Гос. изд-во, 1923–1927. Т. III–V.

Николай II и великие князья. (Родственные письма к последнему царю). Л.; М.: Гос. изд-во, 1925.

С. Л. Фирсов. Николай II. Пленник самодержавия. Т. 1–2, СПб.: Вита Нова, 2009.

Э. Каррер д’Анкосс. Император Николай II. М., 2009.

1.1.2. Положение крестьянства

В 1897 г. сельские жители (так называемые «сельские обыватели», включающие кроме крестьян казаков и инородцев) составляли 86 % населения Империи (без Польши и Финляндии). Крестьяне, являясь основным сословием России, составляли 77,1 % населения страны. Манифестом 19 февраля 1861 г. крестьянам, которые до того состояли в крепостной зависимости от государства или помещиков, были обещаны «права состояния свободных сельских обывателей, как личные, так и по имуществу». Это обещание было исполнено далеко не полностью. После освобождения крестьянин остался прикрепленным к своему сельскому обществу (общине) припиской, земельным наделом и круговой порукой. Лишь с большим трудом он мог получить «увольнение» из своего общества при условии отказа от земельного надела в пользу общины. Только получение среднего образования, государственная или земская служба, вхождение в купеческую гильдию выводили из крестьянского сословия.

Крестьяне владели землей не единолично, а коллективно. Община (мiр) устанавливала правила и порядок обработки земли, периодически перераспределяла ее между своими членами. Без согласия общины нельзя было продать или заложить свой надел. Закон 8 июля 1893 г. определил, что передел общинных земель может происходить не чаще, чем раз в 12 лет, и при обязательном одобрении двумя третями общинников. Переделы земли часто приводили к несправедливостям, жестокостям внутри міра, к забвению крестьянами своих общественных обязанностей. Годы земельных переделов стали трагическими датами русской истории – 1905, 1917.

Закон 14 декабря 1893 г. запретил крестьянам без согласия міра превращать свои наделы в частную наследственную собственность, а община редко давала на это свое согласие, так как крестьян связывала круговая порука – совместная ответственность за нерадивых или несостоятельных общинников. При выходе из общины вся тяжесть налогового бремени ложилась на остальных. Существование общины позволяло выживать слабым и разорившимся хозяевам, но ограничивало личную инициативу энергичного крестьянина, препятствовало внедрению прогрессивных форм землепользования. К началу ХХ в. из 138 млн. десятин[3] крестьянских надельных земель 83 % были в общинном владении.

Освобождение крестьян в 1861 г. сделало крестьян лично свободными от помещика. Вскоре в деревне не осталось иных представителей государственной власти, кроме полиции. Однако при Александре III власть вновь ограничила свободу крестьян. Положение 12 июля 1889 г. о земских участковых начальниках ставило крестьянское самоуправление – волостные и сельские сходы – под контроль государственной власти. Министр внутренних дел назначал, по представлению губернатора, земских начальников из местных дворян. «На земского начальника возлагается попечение о хозяйственном благоустройстве и нравственном преуспеянии крестьян вверенного ему участка», – объявлялось в Положении. На разумность самих крестьян правительство не полагалось.

Теперь ни одно решение схода, ни одно избрание сходом «гласных» (т. е. избранных на должность) не вступало в силу без одобрения земского начальника. Земский начальник исполнял также и роль мирового судьи, который раньше избирался самими крестьянами. Земский начальник мог налагать на крестьян денежные штрафы, аресты и телесные наказания (отмененные только Манифестом 11 августа 1904 г.). Он же полностью контролировал деятельность волостного крестьянского суда. Крестьянская жизнь вновь оказалась во власти дворян, которых они со времен крепостного рабства считали своими врагами, присвоившими крестьянскую землю. Назначение земских начальников не вызвало улучшения ни хозяйственной, ни нравственной жизни крестьян, только усилило межсословный антагонизм.

На рубеже веков, несмотря на постоянное увеличение объемов сельскохозяйственного производства, русская деревня – почти 100 млн. человек – переживала аграрный кризис. Самым тяжелым было положение центральных губерний. Появился даже особый термин – «оскудение Центра». Рост крестьянского населения привел к тому, что в российском Центре средний земельный надел на душу мужского населения сократился с 4,8 десятины в середине 1860-х гг. до 2,8 десятины к концу века.

Как существовала обычная великорусская сельская семья к концу XIX в.? Жилищем ей служила изба площадью 6 на 9 аршин[4] и высотою не более сажени[5]. Нередко в таком помещении, значительную часть которого занимала топившаяся по-черному русская печь, обитало до пятнадцати душ. Спали в два этажа: на лавках и на печи. Полы обычно были земляные. В доме помещался мелкий скот, а в большие холода туда могли ввести и корову. Крыша, покрытая соломой, часто протекала. Вследствие сырости кирпичные и деревянные строения служили не более 15–20 лет, постепенно разрушаясь. Настоящими трагедиями становились частые пожары – в 12,5 млн. хозяйствах, насчитывавшихся в Европейской России к 1905 г., за 15 лет сгорела каждая четвертая изба. Повседневной пищей крестьянина были хлеб, молоко и картофель, растительное масло, крупы, яблоки (в южных районах – разнообразные фрукты), рыба и «дары леса» – грибы и ягоды. Мясо, масло, яйца, творог появлялись на столе только в праздники. Сбережений на черный день, как правило, не было, и любой серьезный неурожай угрожал подорвать крестьянское хозяйство.

Что делало правительство для облегчения положения деревни? Еще в 1885–1886 гг. была отменена подушная подать, ложившаяся главным образом на крестьянство (высшие сословия не платили ее никогда). Платежи крестьян в казну стали вполне терпимыми после её отмены. Не раз прощались крестьянам и недоимки по казенным платежам, которые, впрочем, быстро накапливались вновь. Так, прощенные в 1896 г. по случаю коронации недоимки к 1900 г. вновь достигли 119 млн. рублей.

В 1902–1903 гг. действовало Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Во всех губерниях Европейской России, а потом на Кавказе и в Сибири были созданы 82 губернских и 536 уездных комитетов для выяснения нужд деревни. Был собран большой статистический материал, впоследствии опубликованный в нескольких объемистых томах. Значительное большинство комитетов высказались против сохранения общины, называя её тормозом развития деревни, или, по крайней мере, за возможность свободного выхода из неё отдельных крестьян. Были приняты и некоторые практические меры: в 1903 г. упразднена круговая порука, а годом позже изданы законы, облегчающие переселения на казенные земли Сибири, и смягчен паспортный режим для крестьян, которые до того оставались приписанными к своим обществам и без особого разрешения полицейских властей не могли покидать свой уезд.

Работа Особого совещания выявила с полной очевидностью, что старая политика сохранения замкнутого в общину, необразованного и нищего крестьянства, составлявшего 5/6 населения Империи, требует полного пересмотра. Без предоставления крестьянам гражданских и хозяйственных прав, которыми с эпохи Великих Реформ обладали все иные сословия России, и экономическое и политическое будущее страны рисовалось в очень мрачных тонах. И, тем не менее, Императорский Манифест 26 февраля 1903 г. вновь подтвердил принципиальное неравноправие крестьян с другими сословиями. Для снятия правовых ограничений с крупнейшего сословия Империи понадобилась революция 1905–1906 гг. и аграрная реформа П. А. Столыпина.

А. М. Анфимов. Крестьянское хозяйство Европейской России. 1881–1904. М., 1980.

П. С. Кабытов. Русское крестьянство в начале ХХ в. Самара, 1999.

В. Г. Тюкавкин. Великорусское крестьянство и Столыпинская аграрная реформа. М., 2001.

1.1.3. Земельный вопрос

Крестьянская политика российской власти в конце XIX в. отличалась большой жесткостью. Видный ученый и предприниматель, директор Санкт-Петербургского Технологического института Иван Алексеевич Вышнеградский (1831–1895), став министром финансов Российской Империи в 1887 г., принял курс на развитие отечественной промышленности за счет крестьян. В 1887–1888 гг. были взысканы крестьянские недоимки в размере свыше 16 млн. рублей. Важнейшим источником пополнения бюджета России традиционно был экспорт хлеба за границу. Вышнеградский всячески способствовал росту экспорта. Если в 1861–1865 гг. экспортировалось в среднем по 80 млн. пудов зерновых в год, то через 20 лет – уже 301 млн. пудов. При этом цены на зерно, из-за конкуренции с дешевым американским хлебом, упали между 1861 г. и 1891 г. в два раза. Министерство финансов отказалось от дотаций хлебного экспорта и закупало у крестьян зерно по низким ценам. В результате Вышнеградский достиг сбалансированности бюджета, из которого исчез дефицит, разъедавший организм народного хозяйства в течение почти всего XIX в., однако разорил и без того нищее крестьянство.

Сильная засуха 1891–1892 гг. вызвала голод в губерниях Поволжья и Черноземного центра – хлебной житнице России. От неурожая пострадали 29 губерний и областей. Голод и сопутствовавшая ему холера, несмотря на чрезвычайные усилия власти и общественности, привели к гибели около 375 тыс. человек. Неурожайные и голодные годы периодически бывали в России и ранее, но колоссальные размеры бедствия 1891–1892 гг. значительно превзошли предыдущие кризисы и свидетельствовали о серьезных экономических причинах трагедии.

Можно ли было улучшить положение сельского жителя? В начале ХХ в. ответ на этот вопрос для значительной части радикально настроенных политиков, экономистов, представителей интеллигенции казался очевидным: необходимо принудительное отчуждение в пользу крестьян помещичьих земель. Но существовала ли на деле проблема малоземелья? Сами крестьяне и многие образованные русские люди в то время однозначно отвечали утвердительно на этот вопрос. Крестьяне ждали, что Царь даст им помещичью и свою землю даром, интеллигенты призывали крестьян брать землю силой и даже создали организацию с характерным названием «Черный передел».

В начале ХХ в. эта революционная агитация начинает восприниматься крестьянами, особенно в трудные голодные годы. Неурожай 1901 г., охвативший почти 24 млн. человек, спровоцировал подъем крестьянских волнений: число выступлений в деревне исчислялось сотнями. Часто крестьяне громят и поджигают дворянские имения, захватывают помещичьи земли и хлеб, уводят скот. Весной 1902 г. началось восстание крестьян Полтавской и Харьковской губерний, распространившееся на 165 сел и деревень с населением 150 тыс. человек. Главное требование восставших – верните нам землю, захваченную помещиками. Для усмирения восставших понадобилось более 10 тыс. солдат и казаков, присутствие командующего Киевским военным округом, двух губернаторов и министра внутренних дел В. К. Плеве.

Но в действительности земельного голода в России не было. Размер земельного обеспечения крестьянских дворов в тех самых особенно «оскудевших» центральных черноземных губерниях значительно превышал таковой в развитых европейских государствах. Количество удобной земли на душу населения составляло в европейской части России – 2,8 га, во Франции – 2 га, в Германии – 1,8 га, в Италии – 1,1 га. При этом в России крестьянам принадлежало 62 % всех удобных земель, в то время как во Франции – 55 %, в Пруссии – 12 %, в Англии крестьяне почти все были только арендаторами помещичьих земель. Россия была к началу XX в. крестьянским царством, но бедным крестьянским царством.

Дворянские владения составляли 22 % от всей площади земель. Одной десятой удобных земель владели купцы и мещане. Огромные земельные владения казны большей частью состояли из земель неудобных – тундры, гор, ледников, болот, таежных северных лесов. Возможность улучшить положение крестьянства за счет отмены помещичьей собственности на землю была иллюзией. Увеличение средней площади земли, находящейся в пользовании крестьянина, после декрета о земле 1917 г. выразилось в сравнительно небольшой прирезке – 16,3 %.

Тяжелое положение крестьянина определяли и объективные факторы: уравнительная роль сельской общины, низкие мировые цены на хлеб, высокая арендная стоимость земли, но малоземелье становилось отягчающим обстоятельством вследствие причин субъективных, из-за особенностей сельскохозяйственной культуры русского крестьянина. Один из деятелей Богородицкого уездного комитета Тульской губернии рассказывал, что местные земледельцы бросились было покупать новый технический инвентарь – сноповязалки, но вскоре убрали эти усовершенствованные орудия в сараи, за неимением работников, которые умели с ними правильно обращаться: «Махать косой с утра до вечера очень тяжело, но при этом можно не думать. Сноповязалки же требуют постоянного внимания: в зависимости от густоты, высоты, полеглости или стояния хлеба нужно то опускать, то поднимать платформу… увеличивать или уменьшать объем снопов ‹…› И если за одной сноповязалкой еще может усмотреть сам хозяин, то там, где их много, уследить за ними невозможно. А при несоблюдении указанных выше условий получается масса поломок, происходят беспрестанные остановки, работа выходит плохая и уборка обходится несоразмерно дорого». Равнодушие к плодам своего труда, выработанное полутора веками крепостного рабства, обходилось теперь очень дорого и самим крестьянам и всему народному хозяйству России.

Урожайность зерновых поднялась за сорок лет (1860–1900) с 30 пудов с десятины всего лишь до 39 пудов. Урожай на крестьянских полях только в три-четыре раза превосходил объем зерна, затрачиваемого на посев, и был в 4–5 раз ниже, чем в Европе. Чтобы произвести количество зерна, которое русский крестьянин получал на наделе в 2,6 десятины, французу было бы достаточно владеть площадью в полдесятины. Видный экономист Александр Чупров в 1907 г. в сборнике «Нужды деревни» объяснял причину низкой урожайности плодороднейших русских черноземов: «Крестьянские земли можно назвать почти целинными: они ковыряются сохой на два вершка[6] глубины. Ничтожные и нерациональные удобрения оставляют неиспользованными важнейшие составные части почвы. Плохие семена способствуют больше разведению сорных трав, чем хлеба. ‹…› Применение простейших, легко доступных агрикультурных улучшений достаточно для того, чтобы в большей части мест России, по крайней мере, удвоить сборы».

Если крепостной крестьянин удовлетворял собственные потребности продуктами своего же труда и отрабатывал барщину, то теперь, с развитием капитализма, активным включением России в международные экономические отношения, русский земледелец, по существу, должен был участвовать в международном разделении труда, а на мировом рынке побеждает тот, кто производит лучше и дешевле, обладает специальными знаниями и новейшей техникой. К этой новой роли крестьянин оказалась не готов. «Деревня слишком долго спала мертвым сном, и подвинуть ее на путь предприимчивости, вдохнуть в нее смелую хозяйственную инициативу нелегко, даже освободив ее от лишних пут и стеснений. Призыв к деятельности, да еще с оговорками и ограничениями, будет бессилен там, где нужна труба архангела…» – замечал современник.

Первобытные технические приемы, крайне нерациональное использование земли, неумение и нежелание приспособиться к новым хозяйственным условиям – все это, с увеличением численности земледельческого населения и истощением запаса доступных земель, постепенно привело деревню к масштабному аграрному кризису.

Ю. В. Готье. Очерк истории землевладения в России. М., 2003.

А. А. Кауфман. Аграрный вопрос в России. [Любое издание].

О. Г. Вронский. Крестьянская община на рубеже XIX – ХХ вв.: структура управления, поземельные отношения, правопорядок. М., 1999.

В. В. Казарезов. Крестьянский вопрос в России. Конец XIX – первая четверть XX века. Т. 1. – М.: Колос, 2000.

1.1.4. Казачество

На окраинах Империи земледелием занимались казаки – особое военное сословие, составлявшее 2,3 % населения России (ок. 3 млн). Многие годы ведут историки и этнографы споры об этническом происхождении казаков. Корни казаков тянутся и от диких кочевых племен, издавна обитавших в Диком Поле, и от беглых русских, зачастую староверов. Свободолюбие было главной отличительной чертой казаков. Казаки даже избегали жениться на крепостных, дабы их дети не унаследовали рабскую психологию. Выдержка, темперамент и боевое уменье помогли им освоить огромные территории, включая Сибирь и Аляску. Но казаки чувствовали себя россиянами и все эти земли они открывали для России. Русские цари, начиная с Петра I, старались ограничить самоуправление казаков, однако общественное устройство их жизни сохранило демократические элементы. Немногие казаки были дворянами. Основная же их часть являлась свободными сельскими обывателями.

Казаки несли сторожевую службу на границах государства, а во время серьезных войн призывались на фронт. На собственные средства они должны были приобретать строевого коня, а также полное снаряжение и обмундирование. Казачество служило за предоставленную ему Императором землю. Величина казачьего надела в начале ХХ в. колебалась от 20 до 40 десятин, что было намного больше, чем у крестьянина. Закон 1869 г. «О поземельном устройстве в казачьих войсках» предполагал отвод 30 десятин удобной земли «на каждую мужского пола душу казачьего сословия». На обширных пространствах от Дона до Амура к концу XIX в. несли службу 11 казачьих войск. Наиболее многочисленными из них были Донское, Кубанское и Оренбургское. Когда Россия присоединяла новые земли, на них часто создавали новые казачьи войска. Так, при Александре II на включенных в состав Империи Дальневосточных и Среднеазиатских окраинах были образованы Амурское (1858), Семиреченское (1867) и Уссурийское (1889) войска. Каждое казачье войско и каждый полк имели свои знамена. Войско делилось на станицы, состоявшие из одного или нескольких казачьих поселений, именуемых хуторами или поселками. Площадь владений каждой станицы составляла ее станичный юрт, а все лица войскового сословия, живущие в юрте, составляли станичное общество.

Общественное управление казачьих станиц регулировал закон 1891 г., согласно которому выбирались станичные атаманы, казначеи и судьи. Их выбирали в малых станицах станичные сборы казаков-домохозяев, а в больших – выборные от 5–10 дворов. Высшие органы военно-административного управления казачества назначались правительством. Каждое войско возглавлял наказной атаман. С 1827 г. атаманом всех казачьих войск считался наследник престола. Самой большой из казачьих областей была Область войска Донского, стоявшая вне губернской системы.

Вооруженные силы казаков состояли из служилого состава, который исполнял воинские обязанности мирного и военного времени, и войскового ополчения, создававшегося только для участия в масштабных военных действиях. Основная казачья служба продолжалась два десятилетия – с 18 до 38 лет. Существовало три разряда служилого состава: приготовительный (3 года), строевой (12 лет), запасной (5 лет). После этого казак становился отставным и мог призываться только в ополчение. Понятие воинской чести имело для казака особое значение. Случаи трусости и дезертирства среди них были большой редкостью. Из терских и кубанских казаков формировался Собственный Его Величества конвой, постоянно находившийся при Императоре.

На рубеже XIX–XX вв. у казаков появилась новая обязанность – их стали привлекать для разгона революционных митингов и демонстраций. Без пострадавших разгоны демонстраций обходилось редко, и не всем казакам такая служба была по сердцу.

А. А. Гордеев. История казаков. Ч. 1–4. М., 1992.

Л. И. Футорянский. Казачество России на рубеже веков. Оренбург, 1997.

А. Г. Сизенко. Казачество России: Казачьи войска. Знаменитые атаманы. Уклад жизни. М.: Владис, 2009.

1.1.5. Дворянство

Дворянство – высшее сословие России, к началу ХХ в. вместе с семьями составляло приблизительно 1,8 млн. человек, или 1,5 % населения. Из них 1,2 млн. имели потомственное дворянство, а прочие – личное, которое распространялось только на супругу дворянина и не передавалось по наследству. Престиж личного дворянства был невысок. Его приобретал гражданский чиновник, дослужившийся до чина титулярного советника (IX класс «Табели о рангах»), и только действительный статский советник (IV класс) становился потомственным дворянином[7].

Представители высшего сословия традиционно занимали ключевые должности в системе государственного управления, армии и флоте, на дипломатической службе: 30 % всех чиновников, 50 % офицерского корпуса и 90 % генералитета составляли в конце XIX в. потомственные дворяне. Дворянское сословие обладало особыми сословными органами – дворянскими собраниями, которые избирали предводителей дворянства, имевших большое влияние на местах. Ведущую роль играли дворяне и в земствах.

«Дворяне, первая опора Престола, принадлежат к высшему и большей частью просвещеннейшему классу жителей и, посвящая почти всю жизнь свою государственной службе, составляют и вне оной одно из надежнейших орудий правительства», – объявлял Российский закон. (Свод законов 1898 г., Том II, часть 1, ст. 416).

Дворянство Российской Империи было многонационально. Только 53 % потомственных дворян назвали в 1897 г. своим родным языком русский. 28,6 % считали себя поляками, 5,9 % – грузинами, 5,3 % – татарами, 3,4 % – литовцами, 2,4 % – немцами. Несмотря на многочисленные законодательные ограничения, российское дворянство оставалось открытым сословием. В потомственные дворяне можно было попасть как с получением высокого гражданского или военного чина, так и благодаря включению в ту или иную орденскую корпорацию Империи (награждение орденом – в просторечии). В 1875–1896 гг., таким образом, стало потомственными дворянами 40 тыс. человек.

После освобождения крестьян немногие из дворян желали трудиться над превращением своих имений в «образцовые хозяйства». Поэтому их земельные угодья быстро приходили в запустение. Земли продавали купцам, закладывали в банки, сдавали в аренду своим же бывшим крестьянам. До 1861 г. обладавшее огромными земельными богатствами, дворянство к началу XX столетия потеряло почти половину своей земли – от 100 млн. десятин осталось к 1905 г. 53 млн. В 1897–1900 гг. в руки других сословий ежегодно переходил один миллион десятин помещичьей земли.

Леворадикальные круги не без удовлетворения наблюдали за оскудением дворянского землевладения, искренне полагая, что любое ухудшение положения помещиков будет способствовать улучшению быта крестьян. Тогда как в действительности упадок крупных поместий, откуда в голодные годы крестьянин мог получить помощь и где имел побочные заработки, еще более ухудшал положение деревни.

Только небольшой части дворян (около 3 %), владеющих крупными поместьями, удалось приспособиться к новым условиям, активно используя новейшую технику, минеральные удобрения и наемный труд сельскохозяйственных рабочих. Именно такие хозяйства служили главными поставщиками зерна, в том числе и на экспорт. В них же получали развитие и новые для России сельскохозяйственные породы и культуры – сахарная свекла, разведение клевера, племенное скотоводство, коневодство, – распространявшиеся впоследствии среди передовой части крестьян.

Вместе с общим ухудшением экономического положения падало и политическое влияние дворянства, чему государственная власть старалась воспрепятствовать, определенными мерами поддерживая состоятельность господствующего сословия. В 1885 г. был учрежден Дворянский банк, снабжавший дворян деньгами на льготных условиях. Можно было получать весомые денежные ссуды под залог имения на очень значительные сроки – вплоть до 66 лет. Почти пять лет существовало учрежденное в 1897 г. Особое совещание о нуждах поместного дворянства, работа которого способствовала принятию некоторых законоположений в пользу помещиков. Так, согласно закону 1899 г. о временно-заповедных имениях, дворянам-землевладельцам было дано право на два поколения объявлять свое имение неделимым и неотчуждаемым. Закон 1901 г. разрешал дворянам покупать и арендовать на льготных условиях казенные земли в Сибири. В 1902 г., выступая перед дворянством в Курске, Николай II специально подчеркнул, что «поместное землевладение составляет исконный оплот порядка и нравственной силы России и его укрепление будет моей непрестанною заботой».

Император лично распоряжался об оказании помощи многим аристократическим фамилиям. Их громадные, порой достигавшие многих сотен тысяч и даже миллионов рублей долги казначейству списывались, часто несмотря на протесты министра финансов. В бедной России, где сотни тысяч простых людей могли умирать от голода, такие действия верховной власти вызывали осуждение и отчуждение народа от Императора и опекаемого им высшего дворянства.

Особую группу составляли дворяне, относившиеся к высшей бюрократии, которые по своему положению могли участвовать в учреждении крупных предприятий, банков и акционерных обществ и так наживать значительные капиталы. Устраивая свое финансовое благополучие с помощью буржуазии, дворянская аристократия не считала себя ровней промышленникам и торговцам и стремилась сохранить сословную обособленность. В целом же на рубеже веков государство более оказывало покровительство промышленникам и предпринимателям, нежели представителям поместного дворянства.

А. П. Корелин. Дворянство в пореформенной России, 1861–1904 гг.: Состав, численность, корпоративная организация. М., 1979.

1.1.6. Рост промышленности и городов

Небывалый промышленный подъем 1890-х гг. позволил России наряду с США, Англией, Германией и Францией войти в число крупнейших индустриальных держав мира. Одним из важнейших факторов, влиявших на экономическое развитие страны в этот период, стало строительство железных дорог. К началу 1890-х гг. Россия находилась на пятом месте в мире по длине железнодорожных путей (30 140 км) после Соединенных Штатов Америки – 259 687 км, Германии – 41 793 км, Франции – 36 348 км, Великобритании и Ирландии – 32 088 км. Непосредственно за Россией шли Австро-Венгрия – 26 501 км и Британская Индия – 25 488 км. В России в начале 1890-х гг. строились около 3 тыс. верст[8] железных дорог ежегодно. Если в 1873 г. по железной дороге перевезли 1117 млн. пудов[9] грузов, то в 1893 г. – уже 4846 млн.

Бурное железнодорожное строительство открывало для торговли и промышленности внутреннюю Россию, вовлекало ее в хозяйственный оборот, ускоряло приток в сферу предпринимательства представителей разных сословий русского общества. В 1891 г. началось строительство Великого Сибирского пути – самой протяженной в мире железной дороги (более 7 тыс. верст), связавшей Центральную Россию с ее дальневосточными окраинами. Без этой дороги невозможно было всерьез думать об освоении необъятных пространств Сибири и Дальнего Востока. Закладку ее во Владивостоке совершил Цесаревич Николай Александрович. Дорога строилась около 15 лет с рекордной скоростью укладки рельсов – 642 версты в год.

Возникновение устойчивых транспортных связей между различными районами страны самым благоприятным образом влияло на развитие промышленности. Необходимость в металле и шпалах для прокладки железнодорожных путей, горючем для паровозов стимулировала развитие металлургии, угледобывающей, нефтеперерабатывающей и деревообрабатывающей отраслей. Ускоренными темпами производились вагоны и паровозы, строились мосты. К началу ХХ в. Россия по протяженности железных дорог занимала уже второе место в мире после США. Сфера железнодорожного дела «притягивала» наиболее талантливые и образованные кадры чиновников. В течение 10 лет (1895–1905) должность министра путей сообщения занимал Михаил Иванович Хилков. Князь из рода Рюриковичей, он начал свою карьеру помощником кочегара в США и железнодорожным слесарем в Англии и постепенно прошел все ступени служебной лестницы. На железной дороге начинал свою карьеру и С. Ю. Витте.

К концу XIX в. главные доли в структуре промышленного производства занимали (на 1900 г.), во-первых, – текстильная (26,1 % стоимости всей произведенной в России продукции за год), во-вторых, – пищевая (24,9 %) промышленность. На третьем месте шла горнозаводская (21,8 %).

В стране быстро формировались новые промышленные районы, особенно на Юге России. Там выплавлялся чугун, добывались нефть, каменный уголь и железная руда. Невиданными темпами строились заводы. Так, в 1894–1900 гг. только в сфере металлургии и обработки металлов было построено 445 новых предприятий. В Николаеве и Петербурге возводились мощные кораблестроительные заводы, на которых строились боевые корабли новейших классов и самого большого размера. В последнее десятилетие XIX в. промышленное производство в стране возросло вдвое. По его объему Россия приблизилась к Франции. Россия по темпам роста устойчиво принадлежала к группе стран с наиболее быстро развивавшейся экономикой, таких как Япония, Швеция и США. По размерам добычи железной руды, выплавке чугуна и стали, объемам продукции машиностроения, потреблению хлопка в промышленности и производству сахара она занимала 4–5-е место в мире, а по добыче нефти, благодаря Бакинскому месторождению, стала в 1900 г. мировым лидером.

Демонстрацией технических достижений русской промышленности стала открывшаяся в 1896 г. в Нижнем Новгороде грандиозная «Всероссийская промышленная и художественная выставка».

Но по сравнению с западными странами Россия отставала в сфере производства на душу населения, что не могло не отразиться на потреблении и торговле. Не случайно оборот внешней торговли, составлявший 1 млрд. 286 млн. рублей, более чем в 3 раза уступал торговому обороту Германии и США, в 5 раз – Великобритании и равнялся торговому обороту маленькой Бельгии. Это свидетельствовало о том, что Россия бедна капиталами. Для развития национальной промышленности, строительства железных дорог, укрепления банковской системы страна нуждалась в средствах. Не имея их в достаточном количестве, она обращалась к займам, которые и обеспечивали до половины необходимых капиталов. Громадное число современных заводов и фабрик, донбасские шахты, судостроительные верфи строились «иностранным капиталом» и принадлежали французским, бельгийским и прочим иностранным предпринимателям. Однако с начала ХХ в. доля иностранного капитала в русской промышленности неуклонно сокращалась. Внутренний долг государства возрастал (83 % за 1900–1913), а внешний (36 % за 1900–1913) сокращался. Это означало, что государство все чаще находило деньги для займов на внутреннем рынке. Кроме того, на рубеже веков платежи по госзаймам составляли более 30 % расходной части бюджета во Франции, в Великобритании – около 20 %, и всего лишь менее 15 % – в России. Долговое бремя и займы не угрожали статусу России как великой державы.

Став в январе 1887 г. министром финансов Российской Империи, Иван Алексеевич Вышнеградский объявил своими главными целями ликвидацию бюджетного дефицита и защиту отечественной промышленности. Он собирался достичь превышения доходов над расходами в том числе и повышением железнодорожных тарифов. В результате проведенных Вышнеградским реформ начался выкуп в казну частных железных дорог, повысилась доходность государственных, сократились расходы на их содержание. В марте 1889 г. был образован департамент железнодорожных дел.

При Александре III государство все больше вмешивалось в экономическую жизнь страны. В 1891 г. был введен новый таможенный тариф, который содействовал развитию отечественной промышленности, сдерживая появление на российском рынке зарубежных товаров. В августе 1892 г., в связи с отставкой Вышнеградского, министром финансов был назначен С. Ю. Витте. Во многом он явился продолжателем политики своего предшественника и действовал, опираясь на построенный Вышнеградским фундамент финансовой стабилизации.

В начале ХХ в. значительное место в промышленной жизни страны стали занимать монополистические объединения и союзы, члены которых, договорившись между собой о количестве производимой продукции, ценах, рынках сбыта, могли устанавливать контроль над отдельными отраслями производства, извлекая максимальную прибыль. «Союз вагоностроительных заводов» объединял почти все российские предприятия по производству подвижного состава. На нефтяном рынке успешно боролся за монополию картель «Нобель-Мазут». Создавались и банковские монополистические союзы, которые располагали многочисленными филиалами в стране и за рубежом, поддерживали связи с иностранными банками. Борьба за «монополию» была тем успешнее, чем прочнее был «союз» с государственными чиновниками, министерствами, ключевыми заказчиками в госказне. Государственное вмешательство часто оборачивалось зажимом конкуренции.

Наряду с крупной промышленностью развивалось и мелкое производство. По всей стране действовали многочисленные пекарни, обувные, часовые, швейные и другие частные мастерские, которые не подлежали государственному учету. Разнообразные народные промыслы, удовлетворявшие внутренние потребности сельских и городских жителей, порой были уникальны: вологодские кружева, оренбургские пуховые платки, владимирские иконы и др. Общее число занятых кустарным производством в зимние месяцы доходило до 4 млн. человек. Подавляющим большинством кустарей были крестьяне, особенно из малоплодородной северной части России. Они же составляли основную массу тех, кто, воспользовавшись либерализацией паспортного режима, стал заниматься отхожим промыслом – т. е. уходить на много месяцев из своей деревни в поисках случайных заработков на стороне. Отхожие промыслы, давая промышленности столь ей необходимые рабочие руки, приводили одновременно к ослаблению семейных связей и общинного контроля и способствовали деградации нравственных оснований в крестьянской среде.

Подъем экономики в конце XIX в. способствовал развитию городских центров. В начале ХХ столетия в Империи было 867 городов, в которых проживало 13,2 % населения (16,5 млн. человек на 1897 г.). При этом 33 % городских жителей было сосредоточено в 20 городах, население которых превышало 100 тысяч человек. Заметно росли крупнейшие города, особенно Петербург, Москва, Варшава и Одесса.

Крупнейшие города Российской Империи к 1900 г. (в скобках население в начале XIX в.) в тысячах жителей: Санкт-Петербург 1440 (300); Москва 1175 (250); Варшава 712 (120); Одесса 404 (25); Киев 333 (70); Лодзь 314 (0,4); Рига 282 (30); Баку 202; Харьков 174; Тифлис 160; Ташкент 157; Вильна 154. Быстро развивались и промышленные центры на Юге страны. Вместе с тем значительная часть населения по-прежнему проживала в небольших городках, почти не вовлеченных в промышленное производство. Треть городов насчитывала менее 5 тыс. жителей. С другой стороны, ряд крупных фабрично-заводских поселков в центральных и южных районах России (Орехово-Зуево, Юзовка, Кривой Рог и др.) не имел городского статуса. Фактически являлись городами и большие казачьи станицы.

В 1900–1903 гг. страна пережила промышленный кризис, который затормозил темпы хозяйственного развития, но не остановил его. Последующие годы стали периодом застоя. Негативно отразились на темпах роста отечественной промышленности война с Японией и первая русская революция. Новый промышленный подъем начался во второй половине 1909 г.

Кризис самодержавия в России. 1895–1917/ Отв. ред. В. С. Дякин. Л., 1984.

Б. В. Ананьич, Р. Ш. Ганелин. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999.

История железнодорожного транспорта в России. 1836–1917. М.; СПб., 1994.

1.1.7. Государственные финансы

Развитие российской промышленности требовало устойчивой финансовой системы. С середины XIX в. основой денежного обращения в стране был кредитный (бумажный) рубль, который постепенно обесценивался. Государству никак не удавалась обеспечить равную стоимость бумажных и металлических денег одинакового достоинства, последние неизменно стоили дороже. Со времен Крымской войны был приостановлен обмен бумажных купюр на золотые и серебряные монеты, которые постепенно исчезали из обращения. Необходимо было оздоровить денежную систему страны на основе золотого стандарта, т. е. обеспечить свободный обмен бумажных денег на золото по твердому курсу. Такая реформа позволила бы сделать русский рубль полноценной расчетной единицей, что в свою очередь должно было привлечь в страну крупные иностранные капиталы, в которых остро нуждалась российская экономика.

Подготовку к введению золотого стандарта начал еще в 1880-е гг. известный ученый-экономист Николай Христианович Бунге, занимавший в 1881–1886 гг. пост министра финансов. Отдавая себе отчет, в каком состоянии находится денежная сфера, он не раз предупреждал, что очередная война может полностью расстроить российские финансы. Деятельность Бунге и его преемника на министерском посту Вышнеградского способствовала накоплению золотого запаса, который в 1890 г. превысил 500 млн. руб. Запас этой «свободной наличности» позволил С. Ю. Витте осуществить в 1896–1897 гг. денежную реформу.

Россия получила устойчивую валюту, обеспеченную золотом. Теперь Государственный банк обменивал кредитные билеты на золотую монету без ограничения, и люди часто предпочитали кредитные билеты золотым монетам из-за соображений удобства. Один новый кредитный рубль был приравнен к 66,6 копейки золотом, а прежний золотой 10-рублевый червонец – к новому 15-рублевому империалу в 12 граммов чистого золота. Момент для реформы был выбран удачно – после нескольких урожайных лет, и она, вопреки прогнозам скептиков, прошла без экономических потрясений. Напротив, Россия значительно упрочила свое внутреннее и внешнее финансовое положение, а российский рубль сохранял стабильность вплоть до Первой Мировой войны.

Проблема, однако, заключалась в том, что значительная часть русского золотого запаса держалась в зарубежных банках (в первую очередь, во Франции). Размеры хранившегося во Франции русского золота (к 1914 г. – на сумму в 431 млн. руб.) равнялись почти трети золотого запаса Французской республики. Русское золото лежало «мертвым грузом», символизируя финансовое могущество Империи, а не работало в виде инвестиций в передовые промышленные отрасли. Главная же идея Витте заключалась в том, чтобы увязать денежное обращение внутри страны и международный платежный баланс России.

Первый русский частный банк (Петербургский) появился в 1864 г., а к 1900 г. в империи существовали 42 коммерческих банка, имевших к 1904 г. 268 отделений. Государственный, Дворянский и Крестьянский поземельный банки играли выдающуюся роль в ипотечном кредитовании населения.

Министерство финансов той поры было не просто ведомством, формирующим бюджет страны. Оно вплотную занималось важнейшими вопросами промышленности и торговли, имело разветвленный управленческий аппарат и собственные учебные заведения. Личность и взгляды министра финансов во многом определяли пути развития народного хозяйства. С. Ю. Витте был сторонником протекционизма – защиты отечественного производителя. Это достигалось целой системой финансовых мер, обеспечивающих конкурентоспособность российской промышленности, в частности, высокими таможенными пошлинами. Другой характерной чертой экономической программы Витте было широкое привлечение иностранных инвестиций, как в виде непосредственных капиталовложений, так и через продажу русских ценных бумаг. И Вышнеградский и Витте считали целесообразным ввозить из-за границы не товары, а деньги, с помощью которых могла бы развиваться отечественная промышленность. Правительство не боялось брать крупные займы за рубежом, хотя это сильно увеличивало государственный долг (с 4905 млн. руб. в 1892 г. государственный долг вырос до 6679 млн. руб. в 1903 г.). Занятые средства шли исключительно на развитие производства. Поскольку модернизация промышленности требовала значительных расходов, Министерство финансов проводило жесткую налоговую политику.

Одной из серьезных мер, способствующих пополнению казны, было поэтапное введение по инициативе С. Ю. Витте с 1 января 1895 г. винной монополии. Государство получало исключительное право на продажу спирта и винно-водочной продукции (за исключением пива, браги и виноградного вина). Контроль над осуществлением реформы, которая определяла также время и место продажи горячительных напитков, возлагался на Министерство финансов. Буквально сразу после введения эта мера стала приносить казне до миллиона рублей ежедневно. В 1903 г. доход от «винной операции» составил 542 млн. руб. – более 25 % всех государственных доходов. Многих смущало, что значительная часть доходов государства – «пьяные деньги». Однако реформа не только не усилила, но даже несколько снизила распространенность пьянства в России.

В 1881 г. дефицит государственного бюджета России составлял 80 млн. руб. при 652 млн. руб. дохода. В 1903 г. профицит бюджета составил 150 млн. руб. при 2032 млн. руб дохода. Таким образом, общее состояние российской финансовой системы на рубеже веков было вполне стабильным, и это способствовало ускоренному развитию народного хозяйства.

В. Л. Степанов. Н. Х. Бунге. Судьба реформатора. М., 1998.

Русский рубль. Два века истории. XIX–XX вв. М., 1994.

1.1.8. Положение рабочих. Рабочий вопрос

Развитие промышленности в России способствовало росту рабочего населения и его концентрации в городах. «К счастью, – оптимистично заявлял в 1895 г. С. Ю. Витте, – в России не существует в отличие от Западной Европы ни рабочего класса, ни рабочего вопроса». Это было не так. Общее количество трудящихся по найму составляло к началу ХХ в. примерно 13–14 млн. человек, численность промышленных рабочих – 2,8 млн. Особого социального статуса за рабочими государство не признавало. В паспортах указывалась прежняя сословная принадлежность – крестьянин или мещанин. Не выделила рабочих в особое сословие и перепись 1897 г. Чаще всего рабочий и был крестьянином из ближайшего к фабрике селения, который в случае необходимости мог возвратиться к своему хозяйству. Следует различать немногочисленную группу квалифицированных рабочих и большинство остальных, сохранявших связь с деревней.