Истребление хищников

Глава 1

23 июня 1992 года.

Окрестности Индиан-Спрингс, Невада.

Очнувшись, Айра Левитт был неприятно удивлен. Его почти двухметровое тело лежало на сырой земле, голова раскалывалась от боли, левая рука была, скорее всего, сломана.

Так и есть — он не мог даже пошевелить пальцами. Проклятая работа!

Почти полная луна над головой будто посмеивалась над ним. Айра продолжал лежать, вспоминая... Сначала из-за угла дома шагнул человек, затем короткая вспышка от выстрела метнулась к его голове. Последнее, что Айра помнил, было то, что он инстинктивно вскинул руку, чтобы защитить голову. Дальше в памяти был провал.

Айра неуклюже поднял свое большое грузное тело и сел. Потом расстегнул рубашку и осторожно засунул за пазуху раненую руку. «Не сегодня, Джозефина... ты видишь, у меня раскалывается голова». Мысль о ней, к его удивлению, вызвала улыбку. Но осознание того, что вооруженный человек прячется где-то неподалеку, вернуло его к действительности. К несчастью, мелодия «Марсельезы» продолжала крутиться в его мозгу. Голова гудела как у хватившего лишку пьяницы. «Надо вставать и выбираться отсюда. Я становлюсь слишком стар для этой дерьмовой работы». Качаясь, он встал на колени и попытался на ощупь отыскать свое оружие и фонарик. Надежды найти их было маловато. Его беспокойство усилилось.

Айра Левитт, полицейский с двадцативосьмилетним стажем оперативной работы, встал, качаясь, и, осторожно выбирая дорогу, направился туда, где он оставил офицеров Бэйкона и Годдина из полицейского управления Индиан-Спрингс. Они доставили его сюда каких-нибудь полчаса назад, если верить его электронным часам «Таймекс». С одной стороны, Айра надеялся, что Бэйкон и Годдин выстояли в этой схватке, с другой — очень сомневался, живы ли они вообще. Да, живы, слава богу, но по их виду не скажешь, что счастливы. Оба сидели по пояс голые, прислонившись к дереву. Их форменные рубашки были скручены в жгуты, которыми они перетянули раны на ногах. У каждого было забинтовано правое бедро. Лунный свет отражался от стволов их револьверов.

— Не волнуйтесь, ребята, — сказал Айра, приближаясь. — Это я, Левитт.

— Левитт! И где, черт возьми, тебя носило?

Айра не мог вспомнить, кто из этих разгневанных офицеров Бэйкон, а кто Годдин. Он познакомился с ними сегодня днем, а сейчас голова его с трудом соображала. В голове звенело, и временами снова всплывала фраза из «Марсельезы»: «Вперед, сыны отчизны милой...»

— Меня сбили, — устало ответил Айра. У него было предчувствие, что вся эта заваруха закончится тем, что все свалят на него. — Что здесь случилось?

— Бэйкон и я ждали тебя там, где ты нас оставил. Мы услышали выстрел и отправились тебе на помощь. Пришли сюда. Слышим: кто-то к нам приближается. Мы спрятались. Парень, что шел от дома, кто это был, не знаю, позвал нас по именам. Нам показалось, что он стонал. Мы думали, что это ты, вышли из кустов, и бамс... нас ослепил яркий свет фонаря. А затем каждый из нас получил пулю в ногу.

Айра наклонился к офицерам, чтобы посмотреть на раны при бледном свете луны.

— Значит, он знал ваши имена?

Отвечая, Годдин даже не попытался скрыть внезапную неприязнь к Айре, которую тот почувствовал с первых минут знакомства.

— Да. Как это ты догадался?

Местные легавые. Застарелая вражда и ненависть никогда не угаснут.

— Полегче, мальчики, я на вашей стороне, — сказал Айра с горькой улыбкой. — Оставляю ваш последний вопрос без ответа и без комментария. Давайте посмотрим правде в глаза: ни один из нас не в состоянии выйти на дорогу и решить это по-мужски. О'кей? И знаешь, Годдин, никому не позволяй говорить тебе, что ты не мужик.

Левитт вдруг почему-то ссутулился (от внезапного ощущения своего возраста и стычки с Годдином), повернулся к Бэйкону и быстро осмотрел его рану на ноге. Довольно странное ранение. Тут можно говорить о медали за меткую стрельбу. Обоих полицейских пули поразили как раз в центре бедра ближе к внешнему краю, сделав их, с одной стороны, не способными к преследованию, с другой — причинив минимальный ущерб их здоровью.

Красиво сделано. Чисто, качественно и эффектно. Даже изящно. По пятнам крови на промокших рубашках, которыми были перевязаны раненые ноги полицейских, Айра смог заключить, что пули прошли навылет. И слава Богу. По крайней мере, баллистическая экспертиза не сможет точно доказать, что стреляли из служебного револьвера Айры. Да это и не важно в конце концов. Айра знал правду, и ему предстоит с ней жить. Он посмотрел в сердитые глаза Бэйкона и спросил:

— Я надеюсь, вы уже вызвали подкрепление?

Взгляд Бэйкона стал еще более выразительным.

— Хотелось бы узнать, как, по-твоему, мы могли это сделать? Этот гад, который усадил нас тут, угнал нашу бронемашину!

— Он что?... — Айре было трудно сохранить спокойствие на лице. «Наглый ублюдок снова сделал это», — подумал он.

— Украл проклятую патрульную машину. Ты оглох, что ли? После того как подстрелил нас, он бросился к машине. Мы несколько раз наугад выстрелили в него в темноте, но промахнулись. Через мгновение слышим — мотор завелся и машина уехала. С тех пор вот и сидим тут, соображая, что, твою мать, нам делать дальше.

Айра поднялся и посмотрел назад, в том направлении, откуда только что пришел.

— Я пойду в дом и позвоню; пусть пришлют помощь. Одолжите одну из ваших пушек и фонарик.

Офицер Годдин неохотно протянул ему эти две вещи, не сказав ни слова. Айра принял их так же безмолвно. Сделав несколько шагов, он повернулся и через плечо спросил:

— А когда стрелявший шел сквозь кусты, не показалось ли вам что-либо... необычным?

Айра находился слишком далеко, чтобы увидеть, как озарилось лицо Бэйкона, но он догадался об этом, услышав:

— Да, точно! Нам показалось, будто он хромал, словно тянул за собой одну ногу. Скажи, ты попал в него?

— Не уверен. Возможно. Сидите тихонько.

Я скоро вернусь.

Айра осторожно выбирал дорогу к дому Кифера, освещая себе путь фонариком и засунув револьвер за пояс. На его губах появилось нечто вроде улыбки. Сейчас он смутно, вспомнил, что разрядил свой пистолет в тот самый момент, когда ему выстрелили в голову и в руку.

Дойдя до неосвещенного фермерского дома, он вернулся к тому углу, где тогда его ждала засада. Здесь он быстро включил фонарик, просто чтобы убедиться в том, что и так уже знал. Нутром чуял, что его собственный пистолет и фонарик исчезли.

— Будь все проклято! Вот влип!

Нутро. Еврейское слово. Оно хорошо помогает в такой работе. Кишки, внутренний инстинкт, интуиция — все это очень хорошо. И ко всему этому внутренний голос — самый точный: нутро никогда не подводит.

К счастью, фонарик осветил кое-что, значительно поднявшее настроение Айры. Кровь. Пятно крови на траве. Это не его кровь. Бэйкон и Годдин сюда не дошли, значит, оставалось лишь одно: его ответный выстрел, очевидно, достиг цели. Айре все-таки удалось идти по пятам человека, за которым он проделал весь этот долгий путь из Вашингтона, и зацепить его. Преследуемая им жертва исчезла, но не безнаказанно. И хотя Айре снова не повезло в его неустанном преследовании Дэвида Вандемарка, на этот раз, по крайней мере, жертве осталось кое-что на память. Не большое утешение, но лучше это, чем ничего.

Айра выключил фонарик, неуклюже засунул его в карман штанов и вытащил револьвер из-за пояса. В действительности он не думал, что револьвер ему потребуется, но он не был похож на героев Джона Уэйна, которые неоправданно рисковали. Что касалось Айры, то ему рисковать совсем нельзя, ибо это верный путь не дожить до пенсии. И кроме того, он и так уже допустил ошибку сегодня ночью.

Входить в дом без оружия было бы просто глупо. В конце концов, это дом маньяка, серийного убийцы. Иначе зачем бы Дэвид Вандемарк пришел сюда?

Левитт обнаружил, что передняя дверь открыта, и осторожно вошел внутрь, в слабо освещенную луной прихожую. Он остановился, не шевелясь, затаив дыхание, и прислушался. Было тихо.

Только слабый однообразный звук достигал его обостренного слуха — капает... Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кроме этого звука, не было никаких других, в доме было спокойно... Тихо, как в гробнице. Айра тут же пожалел об этой неосторожной мысли. Она еще больше усилила мучительное чувство страха. С пистолетом наготове он шаг за шагом беззвучно двигался через холл, приближаясь к тому месту, откуда доносился звук капель. Кап. Кап. Кап.

Айра осторожно заглянул в комнату, расположенную в конце холла. Лунный свет, проникающий сквозь окна, помог Айре разглядеть, что перед ним кухня, но невозможно было разобрать детали. Тускло блестел слабо освещенный луной выключатель на дальней стене, возле другой двери.

Звук падающих капель стал более четким. Айра предположил, что это, возможно, просто вода из старого протекающего крана. Однако этот звук сильно действовал на его натянутые как струна нервы. Кап. Кап. Кап. Странно, но было непохоже, что это капает вода в фарфоровую раковину.

Он пересек комнату, ступая удивительно легко для человека его роста. Его глаза отметили белизну кухонной раковины справа от него. Он остановился там на мгновение, еще раз прислушиваясь. Ничего, кроме звука падающих капель, не доносилось до него. Кап. Кап. Кап.

Он был потрясен, внезапно осознав, что раздражающее его капание исходило вовсе не от раковины. Оно доносилось из темного дальнего угла комнаты. Айра попытался напрячь зрение. От этого усилия он снова почувствовал сильную боль в голове. Наконец Айра пришел к выводу, что единственный способ выяснить, что издает такой звук, — это включить свет в кухне или фонарик. Он понимал, что у него только одна здоровая рука, и если ею включать свет, то нужно сначала положить пистолет. А это было опасно. Несмотря на то, что кухонный выключатель находился всего лишь в нескольких сантиметрах от того места, где стоял Айра.

Кап. Кап. Кап.

Айра закрыл глаза, согнул колени и, касаясь спиной стены, скользил по ней влево до тех пор, пока выключатель не уперся ему в плечо. Выпрямляясь, он услышал, как выключатель щелкнул. Зажегся свет. Он почувствовал это еще сквозь опущенные веки. Открыв глаза, Айра быстро прикрыл их снова от ослепительного света и от представшего перед ним ужаса.

Кап. Кап. Кап. Кап. Кап.

Кровь обильно падала каплями с кухонного стола на черную полиэтиленовую пленку размером с простыню, которая покрывала пол кухни. Айра оцепенел от первобытной жестокости открывшейся перед ним картины. На несколько секунд он замер от ужаса и почувствовал, что его желудок восстал. Но Айра просто вовремя отвел глаза и тыльной стороной ладони закрыл себе рот.

Держись. Не здесь. О боже, он не мог выносить это: смотреть на только что совершенное убийство. Это был один из тех многих случаев, когда он спрашивал себя: «Зачем?». Зачем он выбрал эту проклятую работу? О боже... Это было самым ужасным из всего, что он когда-либо видел!

Айра снова медленно повернул голову к этому кошмарному зрелищу. Обнаженный мальчик-подросток лежал поперек стола, невидящими глазами уставившись в потолок. Вернее, на столе лежало то, что осталось от мальчика.

Кап. Кап. Кап. Кап. Кап.

Монотонность звука совпадала с биением собственного сердца Айры, которое колотилось в его ушах неистовым перезвоном «Хора Анвила». Он потер голову рукояткой пистолета, чтобы прогнать этот звон. Ему стало легче от прикосновения прохладного металла к правому виску. Комната была тесной, чересчур тесной, и везде этот жуткий запах. Распиленные конечности подростка были грязными. Два больших ведра из нержавеющей стали стояли на полу. В одно были небрежно засунуты кровавые кости, с которых свисали клочья мускулов. Другое почти доверху наполнено тем, что можно назвать мясом для отбивных котлет.

Айра смотрел на эту зловеще-жестокую картину, еще не совсем осознавая ужас происходящего. Но затем он заметил мясорубку промышленного размера, прикрученную к кухонному столу. Она вдруг отключила все эмоциональные тормоза Айры. Словно с глаз сняли повязку.

— Боже мой... боже мой...

Агент ФБР почувствовал внезапно, что у него кружится голова и он куда-то уплывает. Чтобы удержать равновесие, он оперся на что-то, похожее на холодильник, но затем заметил холодильник в другом конце комнаты. А это, черт возьми, что же это? До Айры наконец-то дошло, что он опирается на морозильник, в котором нормальные люди хранят мясо для бифштексов и вырезку.

Пересилив себя, Айра с мрачной осторожностью открыл дверцу морозильника и посмотрел внутрь на аккуратно упакованные свертки, затем так же тихо, с мрачным видом, закрыл его.

— Ты, вонючий сумасшедший ублюдок. Все эти молодые жизни...

Айра взглянул снова на бледного, разделанного мясником мальчика. Огромная слеза, доказывающая, что он отчаянно боролся, печально и безмолвно сбегала со щеки на подбородок.

Когда Айра вытирал ее, взгляд его упал на пол, и он увидел кровавые следы, ведущие прочь от кухонного стола. Айра увидел, что он уже наступал на эти следы и размазал их, когда входил.

— Сукин сын, — сказал он тихо. — Я надеюсь, что ты еще здесь.

И он пошел из кухни туда, куда вели эти следы.

А вели они в жилую комнату, где Айра обнаружил человека, сидящего на полу и опиравшегося на каминную решетку. На его колене лежало ружье, а в середине лба виднелось маленькое отверстие от пули. Тоненькая струйка крови сползала по его лицу, смешиваясь с кровью мальчика, которой он закапал свою белую рубашку и фартук мясника. Над камином он увидел крючок, с которого было снято ружье. Дэвид Вандемарк, совершенно очевидно, дал своей последней жертве шанс на свободу перед тем, как убить. Эта «честность» стала отличительной чертой Дэвида. Айра повернулся, посмотрел, куда выстрелило ружье, и на стене увидел отколотую штукатурку. Айра снова стал размышлять о том, к чему он возвращался уже бессчетное количество раз. Был ли Дэвид Вандемарк гангстером, играющим в «русскую рулетку» с сильным желанием убивать, или это чрезмерно обостренное чувство честной игры? Или смерть вызывала в нем нервную дрожь, которая усиливала его удовольствие от мести?

Айра посмотрел на труп без всякой жалости или скорби. Это, должно быть, Элмор Кифер, хозяин дома. Тайная деятельность Кифера привела Дэвида Вандемарка и Айру в этот заброшенный угол Невады сегодня вечером. Подростки, как мальчики, так и девочки, пропадали в этих местах в течение последних восемнадцати месяцев. Полиция штата пришла к выводу, что эти дети, возможно, исчезали во время пеших походов из одного штата в другой. Пока это были только предположения.

Левитт знал, что эта тайна привлечет Дэвида. Поэтому он прибыл в Индиан-Спрингс неделю назад, надеясь устроить западню. А сегодня, до всех этих событий, ему удалось поговорить с рабочим на автозаправке, который вспомнил, что человек, отдаленно напоминающий Вандемарка, спрашивал Элмора Кифера. Это и привело Айру сюда, к фермерскому дому. К сожалению, Вандемарк опередил его.

Айра Левитт — отзывчивый, сострадательный, чувствительный человек — был рад, что все произошло так, а не иначе. С другой стороны, Айра Левитт, офицер органов правопорядка, поклявшийся соблюдать закон, просто кипел от негодования, что его обошли, и ему не удалось сцапать свою жертву. Снова.

Он выслеживал Дэвида Вандемарка на протяжении последних семнадцати лет. Это была взаимосвязь, основанная на любви и ненависти, с человеком, с которым он никогда не встречался лоб в лоб до сегодняшнего вечера. Айра встряхнул головой и посмотрел на поврежденную руку.

— Все-таки что же произойдет, когда мы в конце концов встретимся? Я позволил ему сломать мне руку. Ну просто смак.

Айра нашел телефон в спальне и вызвал скорую помощь и полицию. Затем он устало вышел на крыльцо и сел на ступеньки, ожидая прибытия полиции. Прохладный ночной ветерок приятно освежал его после зловония той ужасной комнаты. Айра глубоко вздохнул, наполняя легкие чистым вечерним воздухом. Он все еще ощущал запах мертвечины.

На этот раз Айра был так близок к цели. Унизительно возвращаться в Вашингтон с пустыми руками, но придется отчитываться об очередном провале дела Вандемарка. Он покачал головой, удивляясь, что Дэвид Вандемарк сумел опять переиграть его.

Глава 2

14 июля 1992 года.

Санибель, Флорида.

Женский ум был открытой книгой для Роджера Корделла, по крайней мере такое имя он выбрал себе сейчас. К именам Роджер относился так же, как к машинам: когда они переставали быть полезными, приходило время их сменить. Он краем глаза взглянул на женщину, чтобы получше рассмотреть ее. Привлекательная, рыжеволосая, лет двадцати пяти, красивая фигура. На уме один секс. Роджер усмехнулся. «Словно машет красным флажком перед быком», — подумал он.

Он стоял в очереди перед кассой у прилавка мини-маркета. Она за журнальной стойкой листала номер журнала «Космополитэн», ее глаза соскальзывали со страниц журнала и останавливались на нем. Она оценивала его: рост около 180 см, золотистые светлые волосы, загар желтовато-коричневого цвета, как на портретах Ван Дейка, сильные скулы, хорошо сложен, не слишком мускулист, но выглядит сильным, жилистым, подтянутым. Ей хотелось бы увидеть его глаза, но мешали эти проклятые зеркальные очки.

Роджер повернулся и пристально посмотрел на женщину, указательным пальцем сдвинув очки вниз вдоль своего орлиного носа и предоставив ей возможность рассмотреть его стальные, отливающие голубизной, глаза. Он пользовался очками в своей работе довольно регулярно и привык к тому впечатлению, которое они производили на людей. Ее реакция была мгновенной: она вспыхнула, отвернулась, положила на место журнал и торопливо вышла из магазина. Роджер забавлялся страхом, который он вселил в нее. Замужние женщины не должны болтаться по продуктовым магазинам, думая о том, как бы подцепить одинокого мужчину. Хороший способ нарваться на что-нибудь убийственное.

Он вернул очки в прежнее положение. Девушка-контролер начала «прозванивать» его покупки. Нет причины пугать хорошенькую, маленькую крашеную блондинку-кассиршу. Она довольно долго подсчитывала итоговую сумму счета, с трудом преодолевая скуку. Когда она наконец-то закончила, Роджер заплатил за продукты и напитки, подхватил две сумки с продуктами и шагнул в теплый, сырой, удушливый воздух Флориды.

Если бы обожательница Роджера задержалась, она могла бы добавить еще и прихрамывание к перечислению всех его статистических данных. Роджер заметно оберегал свою левую ногу, когда шел по задымленной автостоянке к своему «датсуну». Соглашение об аренде автомобиля было выписано на имя Грегори Парсонза, еще одно из его многочисленных случайных имен. Роджер-Грегори подождал несколько минут снаружи, пока кондиционер хоть как-то смог охладить духовку, в которую беспощадное солнце превратило его автомобиль. Он зажег сигарету и мечтательно уставился на маленький пруд, находящийся рядом с автостоянкой. Плакат в середине пруда рекомендовал не кормить крокодилов. Он усмехнулся, как делал всегда при виде этого знака. Флорида. Что за таинственные, роковые места!

Десять минут спустя, проверив и убедившись, что машина закрыта, он вышел с территории автостоянки возле мотеля «Снук», который был его домом в течение последних трех недель. Хромая, Роджер подошел к номеру 1А, который располагался на первом этаже, с видом на океан. Он был рад, что решил приехать сюда, в Санибель, чтобы выздороветь. Ему не пришло бы в голову лучшее место во всем мире, где можно было залечить пулевые ранения.

Чувствуя себя в безопасности в этой комнате, Роджер осторожно стащил свои широкие спортивные брюки, снял повязки с левого бедра и осмотрел поврежденные места. Рана уже затянулась и больше не сочилась. Какое облегчение! Он довольно много ходил сегодня, утрясая разные дела, и опасался, что напряжение могло быть сильнее, чем нога пока что сможет выдержать.

В конце концов, он восстанавливал силы вот уже три недели, а пуля все еще находилась в ноге. Роджер сел, откинувшись на спинку кресла, зажег еще одну сигарету и снова задумался, наверное уже в тысячный раз, о том, что эта чертова пуля может остаться в его теле навсегда. Он знал, что сам не сможет вытащить ее, а доктор Липстон, который был личным врачом Роджера последние восемь лет, тот самый, что за очень хорошие деньги закрывал глаза на происхождение таких ранений, умер этой весной от запоя. Это отрезало Роджеру практически все пути к профессиональному лечению во всех тех многочисленных случаях гнойных ран, которые он получал на своей работе.

Пожалуй, ему иногда не хватало этого старого забулдыги. Не так-то легко найти врача со спокойным отношением к ранениям очевидно уголовного происхождения.

Роджер попытался отыскать такого человека, когда он впервые приехал во Флориду со своей «федеральной» пулей тридцать восьмого калибра, горящей у него в ноге. Короткие поиски оказались бесплодными, и в итоге ему пришлось лечиться подручными средствами. Годы научили его многое делать самостоятельно.

Очевидно, его усилия увенчались успехом. При помощи того, что ему удалось достать в местной аптеке, он смог остановить кровотечение, не получив гангрены и избежав ампутации ноги. Он слышал, что некоторые люди живут с пулями в теле, которые нельзя извлечь по разным причинам. Роджер свыкся с этой мыслью. Такого рода особые случаи не были внове для него.

Перевязав ногу, Роджер натянул рабочие брюки из грубой хлопчатобумажной ткани, достал банку пива из холодильника и пошел на пляж «работать» над своим загаром. Он уже «поджарил» себя до темного бронзового оттенка в течение последних нескольких недель, но ему хотелось стать еще темнее. Роджер уже подумывал о своей следующей работе, и было похоже, что ему придется выдавать себя за испанца, чтобы ее выполнить.

Полная дама и молодая парочка с маленьким мальчиком уже отдыхали на пляже, когда Роджер приковылял на песчаный простор. Он развалился в шезлонге и сделал глоток пива из банки, чувствуя восхитительную легкость. Роджер подумал, как было бы хорошо провести здесь остаток жизни: ничего не делать, а только наслаждаться солнцем и пляжем на побережье залива. Но так никогда не будет. Роджер знал это.

Мышца на щеке задергалась, как только действительность вторглась в его мечту. У него был особый, данный богом талант и предназначение. Легкая жизнь не для него. Даже карты говорили об этом. Он научился с этим жить и приспособился ко множеству маленьких и больших проблем, которые вторгались в его жизнь. Хотя иногда Роджер и сам удивлялся собственной способности приспосабливаться. Он прошел долгий путь со времени своей далекой юности в Уоррене, штат Мичиган.

Роджер заметил женщину, идущую по пляжу. Золотисто-коричневая от загара, длинноногая, с белокурыми волосами, она была поглощена мыслями о кареглазом мужчине, которого встретила на этой неделе. Она медленно исчезла из виду и из его сознания: он тут же забыл о ней.

Жизненная позиция Роджера в том и заключалась. Это был ключ к успеху. Именно такое отношение к жизни завело его так далеко. Весь фокус состоял в том, чтобы не воспринимать жизнь слишком серьезно. Судьба произвольно дает тебе только то, что считает нужным, думал он, поэтому незачем тратить много времени на раздумья. Но о работе Роджер любил поразмышлять. Работа была единственным аспектом в его жизни, над которым он сохранял некоторый контроль. Лучший способ существования, считал он, — наслаждаться всем хорошим в жизни и смеяться над плохим. А главное, надеяться, что и то, и другое скоро пройдет. Но аромат жизни состоит в том, чтобы не примкнуть слишком сильно только к хорошему или только к плохому, потому что в жизни все так эфемерно.

Дэвид Вандемарк не мог примириться с этим простым фактом. Боль и потери разбили человека. Вот поэтому Дэвид умер, и вот почему Роджер сейчас вселился в его тело. Бедный Дэвид. Он просто не мог жить со знанием того, что вся жизнь была дурной шуткой и смеяться надо было над ним.

Роджер сидел, вглядываясь в синеву горизонта. Самодовольная усмешка уверенного в себе человека играла на его лице. Да, единственный путь пробиться — это научиться оценивать черный юмор жизни.

Госпожа Эмма Адлер, полнотелая вдова из Ньюарка, повернулась, сидя в своем пляжном кресле, и уставилась на Роджера. Ей показалось, что этот пьяный дурак смеется над ее фигурой.

Глава 3

Федеральное Бюро Расследований.

Здание отдела юстиции, Вашингтон.

«Это не может быть правильным. Это почти подвал!» — думала Вида Джонсон, выходя из лифта. Но это было именно то место, куда ее направил человек из прихожей. Перед ней был длинный, тускло освещенный коридор. Трубы отопления и водопровода тянулись вдоль всего потолка. Она почувствовала, что нервы ее непроизвольно напряглись, словно узлом завязываясь в животе. Совершенно очевидно, что все это было значительно хуже, чем она предполагала. Она ожидала, что только ее спорный вопрос будет ужасным. Но это не шло ни в какое сравнение.

Вида осмотрелась, совершенно ошеломленная и растерявшаяся в таком окружении. Ее голубое летнее платье стало цвета «электрик» от казенно-серого цвета стен, и выглядела она сногсшибательно красивой в холодном свете простых лампочек коридора, немного хрупкой, но в какой-то мере властной. Интересный парадокс. Но тут не было никого, кто бы мог оценить этот эффект по достоинству. Агент ФБР Вида Джонсон стояла одна, совершенно одинокая черная женщина, расправляющая плечи перед очень враждебным миром.

Стрелка на стене указывала, что справа от нее находится морг. Ее проинструктировали, что ей следует идти в другую сторону, к залу. Это, по крайней мере, казалось хорошей приметой. Вида миновала дверь с табличкой «Кочегарка» и несколько других, без всяких обозначений. Тут коридор делал крутой поворот вправо, и она тоже повернула. Впереди в тупике, примерно в ста футах от нее, находилась открытая дверь и легкий голубой дымок лениво кружился, выходя из нее. Вида осторожно приблизилась.

Когда она заглянула внутрь, то не увидела ничего, кроме его спины. Маленькая тесная комната была темной, лампа тускло освещала только письменный стол. Он сгорбился над столом, голова его была окутана густым синим дымом. Вида, авторитетно кашлянув, спросила:

— Агент Левитт? — как ей показалось, значительно тише, чем она мысленно репетировала накануне.

«Гора» повернула голову к двери, выпрямилась, стала подниматься со своего сиденья и поднималась до тех пор, пока, казалось, не заполнила всю эту тесную прокуренную комнату. Вида нервно отступила от двери. Боже, она не могла припомнить случая, чтобы когда-нибудь видела такого огромного белого человека. Его выход в освещенный коридор ничуть не уменьшил это впечатление. Вида попыталась изменить свой оценивающий взгляд, насколько это было возможно при данных обстоятельствах.

Этот Левитт был почти двухметрового роста, если не больше, и весил, пожалуй, 100 килограммов. Вида прикинула, что ему около пятидесяти. На его голове она увидела черные, седеющие и редеющие волосы. У него были непослушные усы, как у моржа, и изо рта торчала толстая, отвратительно вонючая дешевая сигара. Из-под гипсовой повязки на левой руке агента Левитта торчали только кончики пальцев. Его глаза — живые, настороженные — смотрели остро и проницательно. Внешне он выглядел очень ободряюще. Лишь на первый взгляд он показался Виде опасным человеком. Это впечатление бесследно исчезло, когда великан, сверкнув ослепительной улыбкой, сказал:

— Вы, должно быть, агент Джонсон. Добро пожаловать в Сибирь!

Не говоря больше ни слова, он бросил сигару на пол, наступил на нее своим огромным ботинком, повернулся к столу и начал разгонять дым, размахивая папкой с бумагами.

— Извините за дым. Придется бросить курить, раз вы на этой территории.

Вида почувствовала, что начинает сердиться.

— Вы имеете в виду, что это мой офис? — требовательно спросила она. Великан уныло усмехнулся на ее замечание, покачал головой исказал:

— Боюсь, что нет, это наш офис.

Вида заглянула в темную нишу. Большой письменный стол внутри почти полностью заполнил собой комнату, которая, видимо, была комнатой дворника или сторожа когда-то. То незначительное пространство, которое оставалось, было заполнено металлическими полками с многочисленными папками и книгами. Там стоял единственный стул, на который агент Айра Левитт великодушно пригласил ее сесть. Вида решила, что, возможно, это неплохая идея. Нелепость ситуации могла сразить ее в любой момент. И тогда уж лучше сидеть, чтобы не упасть.

Айра снова втиснулся в комнату, сумев пробраться в угол и усесться на край стола, сочувственно глядя на нее сверху.

— Не совсем то, что вы ожидали, не так ли?

— Даже ничего приблизительного, сэр.

Вида наблюдала с тихим негодованием, как гигант устраивался поудобнее.

Методом проб и ошибок ему удалось выбрать правильное положение, опершись на одну из книжных полок. Наконец он скрестил руки и сказал:

— Давайте сразу начнем. О'кей? Я знаю все о вашей предыдущей работе в Бюро. Я не слишком радуюсь вашему назначению ко мне, но не по тем причинам, по которым вы думаете.

Агент Джонсон потерла лоб, она была уверена в том, что последует дальше. Айра взял папку со стола и пролистал ее.

— Они прислали мне ваше личное дело. Я прочитал все о ваших неприятностях с Ричардом Давенпортом, по крайней мере — официальную версию. Но мне не нравится информация из одного источника, поэтому я позвонил в Балтимор и навел справки сам.

Вида удивленно посмотрела на него. Он продолжал, не давая ей вставить ни словечка:

— Похоже, Давенпорт нападал на вас все последние полгода, пытаясь поставить в неловкое положение. Он не был так уж хитер. Кажется, все в конторе знали, что происходит.

— Жаль, что никто из тех бесхарактерных чудаков не имел мужества встать на мою сторону и поддержать меня на дисциплинарном слушании.

Айра кивнул:

— Вы знали, в какой степени Давенпорт связан с политикой. Черт возьми, они не собирались подставлять свою шею из-за едва знакомого им человека. Вы остались совсем одна в целом Балтиморе, и все с этим согласились. Поэтому, когда у вас начались неприятности с Давенпортом, вам не к кому было обратиться за помощью. Я знаю, вам пришлось нацепить на себя магнитофон, чтобы получить доказательства для повторного разбирательства. Это было прекрасно сделано!

Вида удивилась, заметив, что Айра улыбается, смотря на нее сверху вниз.

— У меня не было выбора. Этот негодяй Давенпорт в конце вышел и решительно заявил, что мне придется либо спать с ним, либо он даст такую плохую оценку моей деятельности за квартал, которую никто из агентов еще никогда не получал. Поэтому я наняла адвоката. Он снял копию с рапортов Давенпорта своему начальству.

Айра бросил папку обратно на стол и продолжил разговор:

— Это привело к тому, что Давенпорт получил выговор с записью в послужной список и был переведен в штат Юта. По странному совпадению, две недели спустя вас информировали, что вы тоже переведены, заверив всеми возможными способами, что это не имеет ничего общего с делом Давенпорта. Я прав?

Вида на секунду прикусила губу, затем решила, что ничего не теряет, если откроет свои карты.

— Я нисколько не верила этому. Они заявили, что штатное расписание было урезано, а так как я была самым молодым сотрудником... Каждый говорил мне, какой замечательный город Вашингтон, как я его полюблю и что я буду там в центре всех событий. Как вы думаете, я полюблю его, агент Левитт?

— Я в этом сомневаюсь. Сюда ссылают неугодных.

— Потому и вы здесь?

Лицо Айры болезненно исказилось, он кисло улыбнулся.

Она почувствовала, что вопрос был неудачен и пожалела, что задала его.

— Вы догадливы. Я здесь потому, что по взбучкам от начальства я — чемпион. Видите ли, в 1978 году мы в своей конторе отмечали Рождество, на котором мой начальник крепко набрался и замахнулся на меня. Ну, а я сам был под градусом и, думаю, слегка перегнул палку. Я сломал ему челюсть. К счастью, там было полно свидетелей, поэтому на дисциплинарном разбирательстве меня особо не «полоскали». Месяц спустя меня перевели сюда, и с тех пор вот здесь я и нахожусь. А как вы думаете, кто был тогда моим начальником?

— Понятия не имею.

— Его звали Ричард Давенпорт. Я рассказываю вам эту историю по двум причинам и вовсе не собираюсь вызвать ваше сочувствие. Но все-таки будет лучше, если вы кое-что поймете сразу. Во-первых, месяцев через шесть Давенпорта, вероятно, снова переведут в Балтимор и все его грехи будут забыты. А вы, с другой стороны, никогда не дождетесь отмены своего назначения, если Давенпорт будет в агентстве. У него большие связи. Вы перешли дорогу не простому смертному, а одному из влиятельнейших людей. И ваш поступок он никогда не забудет.

Вторая причина, почему я все это вам рассказываю, состоит в том, чтобы вы не истолковали неправильно мое сопротивление вашему назначению сюда ко мне. Поверьте, это вовсе не из-за того, что проклятый Давенпорт послал вас сюда. Понимаете, я ознакомился с записями в вашем послужном списке. Почти вся ваша работа в Бюро проходила за письменным столом. У вас нет опыта оперативной работы. А я тут занимаюсь трудным расследованием, пытаюсь найти и выследить серийного убийцу. Видите — сижу с подбитым крылом? Это все из-за него. Ценю, что вы очень тактично обошли это молчанием.

Сдерживая негодование, она спокойно смотрела на великана, а потом неожиданно сказала:

— Если вы дальше прочтете эти заметки, то узнаете из них, что у меня есть разряд по меткой стрельбе из автоматического оружия 38 калибра и я обладаю отличной физической подготовкой. Я бегаю три мили каждое утро до завтрака и имею черный пояс в каратэ. За последние два года работы в Бюро я несколько раз обращалась к руководству с просьбой перевести меня на оперативную работу. И каждый раз мои рапорты отклонялись моим шефом Давенпортом. Это правда, что я не занималась оперативной работой, и никогда у меня такой возможности не будет, если подобные козни против меня будут продолжаться.

Айра стал вылезать из-за стола, смущенно глядя на Виду. Наконец, протиснувшись к двери, он небрежно бросил через плечо:

— Ну, может быть, мы и сработаемся. Давайте прогуляемся. Я стараюсь проводить здесь как можно меньше времени. О, даже не пытайтесь закрывать дверь, она была сломана еще до того, как я пришел сюда. В любом случае красть здесь абсолютно нечего.

Айра и Вида быстро преодолели несколько ступенек боковой лестницы и вышли на улицу через пожарный ход на первом этаже. Некоторое время они шли молча, думая каждый о своем. Первой заговорила Вида:

— А этот серийный убийца, делом которого вы занимаетесь... Почему им интересуется Бюро?

— Видите ли, убийства происходили в разных штатах, поэтому Бюро и решило вмешаться. Официально мы с вами приписаны к Главному Криминальному Управлению. Расследование этих преступлений не получило никакой огласки, так как Бюро считает это непонятное дело слишком мрачным. Оно в любое время может рикошетом ударить по своим, приведя их в замешательство. Да и с политической точки зрения все выглядит не так уж оптимистично. Какой-либо провал в сети нашего «старика» может привести к большому количеству «ходоков», которые будут все выпытывать и «вынюхивать». Между нами говоря, Бюро никогда не хотело ввязываться в этот процесс. Они вляпались в это дело, не имея полной картины. Теперь это их головная боль. Если расследование идет слишком вяло, они все сваливают на меня. В общем-то, я думаю, у них есть на это право. Я занимаюсь этим делом с самого начала.

— Удивительно. Сколько же длится этот открытый процесс?

— В следующем месяце исполнится восемнадцать лет.

Вида удивленно посмотрела на своего нового напарника:

— А кого он убил?

— Восемнадцать самых разных людей.

— Он убил восемнадцать человек, а все это дело должны расхлебывать мы с вами?

— Черт возьми, вас вообще не взяли бы, если бы на меня в очередной раз не «наехало» начальство в прошлом месяце. Бюро старается не оставлять безнаказанными случаи нападения на своих агентов, даже если они не являются любимчиками. Особенно если разыскиваемые преступники избивают агентов до потери сознания.

— Но, казалось бы, для дела такого масштаба следует создать координационный центр где-нибудь наверху, чтобы поймать этого убийцу, который действует то в одном, то в другом штате. А что все-таки это за история?

— Знаете, мне предстоит многое вам объяснить, — сказал Айра, задумчиво глядя вдаль. — Скажите, вы любите мексиканскую кухню?

— Думаю, что да.

— Тогда я предлагаю: давайте пообедаем где-нибудь. А за обедом я расскажу вам сагу о Дэвиде Вандемарке... самом загадочном убийце, которого я когда-либо имел несчастье выслеживать.

Глава 4

То же самое время...

Санибель, Флорида.

В 415-м гостиничном номере отеля «Ройял-Палмз» за покерным столом сидели шестеро мужчин. Четыре «ягненка» и два «волка». Не совсем те люди, которых Роджер Корделл имел в виду первоначально, но он был уверен, что вроде бы контролирует ситуацию. Нацепив розовые тонированные очки, он пристально изучал происходящее за столом.

Слева от Роджера сидел Питер Мидлер. Роджер уже встречался с ним на пляже на этой неделе. Питер всегда лежал на одеяле, раскладывая свой бесконечный пасьянс. Выглядел он одиноким и явно несчастным, в то время как его жена и дети просто сияли от счастья. Поскольку Роджер уже давно присматривал себе перспективную работенку, он вступил с ним в разговор сразу, как только узнал, что господин Мидлер — представитель администрации страховой компании из Чикаго и что у него есть тайная страсть — покер с большими ставками. Роджер с легкостью пригласил его на следующую игру.

Время было подходящее: у Роджера оставались последние 500 долларов, а опыт ему подсказывал, что самый легкий путь пополнения запасов — покер. Ему всегда везло, и он пользовался любой возможностью извлечь выгоду из этой игры.

Рядом с Питом Мидлером играл Сол Перлман, разведенный биржевой маклер из Нью-Йорка. Солли считал, что лучше всего провести свой отпуск можно только где-нибудь подальше от Уолл-Стрит, забившись как в нору в гостиничный номер где-нибудь во Флориде недельки на две, засев за карты. Этим он и собирался заняться сейчас — всерьез и надолго.

Прямо напротив Роджера сидел Арт Бенедикт, огромный чернокожий с хорошо заметной лысиной. Мистер Бенедикт был самым богатым из всех четырех «ягнят». Он был владельцем целой сети продовольственных магазинов в Милуоки. Но за столом он никогда об этом не говорил. Он предпочитал, чтобы остальные считали его просто загнанным маленьким бизнесменом, пытающимся отдохнуть от хлопотной работы. Арт пришел сюда, чтобы скоротать несколько часов в ожидании позднего ночного авиарейса, с которым должна была прибыть его семья из Чикаго. Ему хотелось их встретить.

«Не могу дождаться, поскорее бы увидеть их, — думал Арт. — Я по ним так соскучился. Особенно по моей Люсиль».

Слева от Арта находился Майк Клермонт, владелец дилерского представительства автомобильной компании «Датсун» в Питсбурге.

Он приехал во Флориду чтобы познакомиться и покутить с богатыми людьми, а также стряхнуть с себя чувство постоянной ответственности и расслабиться перед тем, как ехать домой. Но до сих пор ему это не удавалось, и весь отпуск шел насмарку. Все эти блистательные частные вечеринки на борту непристойно больших яхт проходили без него. Его просто избегали. Роджера очень забавляло его непомерно раздутое самомнение, не говоря уже о его довольно тенденциозном восприятии действительности.

Четыре «овцы» здесь для того, чтобы их остригли. Каждый из них пришел бы в ужас, если бы ему рассказали, как много Роджер знает о них. К счастью, он решил оставить их в покое. Больше всего Роджера интересовал человек, сидящий от него справа — еще один «волк». Оливкового цвета кожа, живые проницательные глаза — он выдавал себя за владельца гостиницы в Мехико и предпочитал называться Домиником Санчесом.

Однако Роджер знал, что все это ложь. Фамилия Доминика на самом деле была Торрес, родился он в городе Богота, в Колумбии. Доминик действительно владел гостиницей, правда в Коста-Рике, куда из Мексики он перевез целую армию проституток. Но не это было его основной деятельностью. Главным источником его доходов являлся кокаин. Роджер также знал, что туша, сидящая в маленькой кухоньке, потягивающая пиво, вовсе не двоюродный брат Доминика Исидро, а безобидный, ничем полезным не занимающийся балбес.

«Пусть себе сидит на кухне и читает газету. Он нас не побеспокоит», — подумал Роджер. Крупные дельцы наркобизнеса, занимающиеся контрабандой наркотиков, такие, как Доминик, никуда не ходят без телохранителей.

Совершенно неожиданно это спокойное маленькое «руно» превратилось во что-то совершенно другое, чего никак не ожидал Роджер. Он проклял себя за то, что не просчитал такую ситуацию и не взял с собой оружие, тем более что его небольшой арсенал хранился в багажнике взятой напрокат машины. Ну не станешь же сидеть с ней рядом на стоянке, жарясь на солнце! В любом случае, откуда ему знать, кого предстоит убить после полудня? Он этого конкретно не планировал. Способность Роджера читать чужие мысли, словно проникая в чужой мозг, мгновенно меняла ход его собственных мыслей. Только одного взгляда на Доминика было достаточно, чтобы убедиться, что ему придется убить этого человека еще до окончания сегодняшней игры. Другого выхода нет.

Чтобы извлечь выгоду из покера, Роджер всегда придерживался пяти правил.

Правило первое. Никогда не выигрывай больше, чем ты сам смог бы проиграть. С обидами все будет в порядке. Роджер просто никогда не хотел полностью погубить чью-либо жизнь, обогащаясь сам.

Правило второе. Если карты тебе идут, бери только третьим (по возможности), обычно после того, как совокупность ставок достигнет более чем приличного уровня. Если будешь забирать банк каждый раз, то это может показаться слишком подозрительным.

Правило третье. Пусть игра продолжается как можно дольше, в этом случае каждый уходит из-за стола усталым, чувствуя, что игроки отдали все.

Правило четвертое. Никогда не задевай самолюбие другого игрока, опустошая его карманы. Позволь проигравшему уйти с достоинством.

Правило пятое. Распределяй потери между игроками за столом как можно более равномерно. Никогда не делай кого-нибудь одного главным «вкладчиком».

Выполнение этих правил позволило Роджеру выиграть более ста раз в играх с крупными ставками, и ни разу ему не пришлось защищать себя от разъяренного и обиженного проигравшегося партнера.

Но он никогда не играл в карты с таким человеком, как Доминик Торрес, поэтому правила «четыре» и «пять» сразу вылетели в трубу.

Роджер стал работать на колумбийца.

Гостиница «Ройял-Палмз» — это одна из самых роскошных туристических ловушек: 400 долларов в сутки, сплошное стекло и хром, в спальнях — от стены до стены зеркала. Показной Лас-Вегас. Не стоит даже упоминать, что все игравшие, кроме самого Роджера, остановились здесь.

Корделл сделал так, что все участники игры, кроме Доминика, оставались в равном положении. Это было нетрудно сделать, так как Роджер играл фактически один за пятерых, обладая особым даром. Не нужно было даже метить карты.

Через час после начала игры Доминик Санчес-Торрес проиграл 12 тысяч долларов, а получил всего пару сотен. По этому поводу другие игроки, включая Роджера, стали говорить колумбийцу, что это просто день такой неудачный, и ему не везет в картах. Конечно же, Роджер не мог удержаться, чтобы не добавить, что такой спорт, как покер, возможно, непривычен для латиноамериканского темперамента. Это прозвучало как вызов на дуэль. Однако Доминик твердо отказался покинуть игорный стол. Тридцать минут спустя Доминик «пролетел» уже на 18 тысяч долларов. Торговец наркотиками продолжал вытаскивать деньги из своего большого кошелька на поясе, доставая все новые и новые пачки сотенных купюр. На протяжении всего этого времени Роджер его обыгрывал. Несносный молодой американец продолжал уверять Доминика, что рано или поздно он «завяжет» с этой игрой. От внимания Доминика не ускользнуло, что большая часть его денег ушла к сеньору Корделлу, программисту из Детройта. Когда Роджер стал обладателем состояния более чем в 23 тысячи долларов, выигранных у Доминика, он решил, что пора «закругляться». Он попросил у Доминика золотую зажигалку, чтобы зажечь сигарету, и теперь сидел за столом, рассматривая ее. Никто и не догадывался, что он был погружен в сеанс психотелеметрии. Он словно считывал с зажигалки целые тома из жизни ее владельца. В конце концов доведенный до белого каления Доминик выхватил зажигалку из рук Роджера и требовательно осведомился:

— Так мы собираемся играть?

Роджеру пришла очередь сдавать. Питер Мидлер протянул ему колоду. Тасуя карты, Роджер широко улыбнулся и встретился взглядом с Домиником. Это наглое испытание воли произвело желаемое действие на взведенные до предела нервы колумбийца.

— Что уставился, козел? — сказал Доминик грубо. — Что тебе надо?

Роджер резко сменил выражение лица и со скучающим видом произнес:

— Ничего, я просто сидел здесь и думал, какая погода в Боготе бывает в это время года.

Роджер не смог бы получить более удовлетворяющую его реакцию, даже если бы пролил горячий кофе на колено Доминика. Торговец наркотиками выпрямился, уставился на него и процедил:

— Откуда я знаю?

Лицо Роджера озарилось улыбкой.

— Я не спрашивал, Дом, а просто размышлял вслух. Такое впечатление, что вас этот разговор немного беспокоит.

— Вовсе не беспокоит. Я думал, вы задаете мне вопрос, вот и все.

Роджер кивнул, объявляя, что раздавать будет по семь карт, раздав уже по три. Сол Перлман отбился королем, показал десятку и опустил ставку до ста долларов. Роджер поднял ее до двухсот долларов, когда пришла его очередь. Раздавая по четвертой карте, Роджер взглянул на Доминика и сказал:

— Все. Дошло. Сейчас я вспомнил, где я раньше видел вашего двоюродного брата Исидро. Он был профессиональным борцом в Мехико, не так ли? Я там жил несколько лет назад. Исидро сломал кому-то спину и за это был дисквалифицирован, не правда ли?

Толстяк, сидевший на кухне, беспокойно заерзал, и его интерес к газете внезапно исчез. Доминик бросил предупреждающий взгляд в его сторону и слегка качнул головой, затем снова обратился к Роджеру.

На подчеркнуто правильном английском Доминик сказал:

— Вы совершенно правы, господин Корделл. Видимо, у вас хорошая память на лица. С Исидро произошло ужасное несчастье. Такие вещи случаются в профессиональном спорте. Вот поэтому я пригласил его работать у меня. Он больше не может продолжать свою профессиональную карьеру.

Лицо Роджера изобразило вежливое понимание. Тем временем он поднял ставку Перлмана с двухсот долларов до четырехсот.

— Конечно, это очень мило с вашей стороны взять своего двоюродного брата в ваш импортный бизнес, когда фортуна от него отвернулась. Глаза Доминика широко раскрылись. Его двоюродный брат Исидро молча поднялся со стула. Никто, кроме Роджера, этого не заметил. Доминик наклонился к Роджеру и поправил:

— Гостиничный бизнес.

— О, конечно! Я ошибся.

Роджер сдал каждому игроку по пятой карте. Сол, показывая двух королей, снова вступил в игру со ставкой в 500 долларов.

— Чувствую, что эта рука счастливая! — заметил Пит Мидлер.

Роджер удвоил ставку. Доминик внимательно следил за всем происходящим, затем оценил сумму. Майк Клермонт и Арт Бенедикт с отвращением бросили карты.

— Слишком круто!

Сол решил еще поиграть, пребывая в убеждении, что ему удастся сходить парой и продолжить тремя королями.

Сдавая по шестой карте оставшимся игрокам, Роджер спокойно осведомился:

— Скажите, Доминик, слышали ли вы когда-нибудь о другом Доминике, парне по фамилии Торрес?

Санчес-Торрес не шевельнул ни единым мускулом. Он сидел как статуя, молчаливо глядя на свои карты. Десять секунд спустя, целых десять секунд, во время которых словно остановилось время, он уронил карту на стол и сказал:

— Нет, а почему вы спрашиваете?

Сол поставил на кон еще 500 долларов, прежде чем тот смог ответить. Роджер немного подождал и поднял ставку до 1000 долларов. Затем снова заговорил с Домиником.

— Вы очень похожи на Торреса. Он торговец напитками из Боготы.

Доминик без слов выставил свою тысячу долларов. Сол Перлман резко отдернул руку, не издав ни единого звука. «Овцы» внезапно осознали, что среди них находятся «волки». Все взгляды устремились на Доминика и Роджера. Исидро тихо встал позади Сола Перлмана. На этот раз все это заметили. «Стадо» занервничало, почувствовав зловещее присутствие Исидро.

Корделл улыбнулся Доминику и вежливо спросил:

— Повысить или понизить ставку?

— Понизить.

Роджер кинул последнюю карту Доминику, затем взял одну себе. Последовало молчание. Оба смотрели на карты. Молчание нарушил колумбиец. Голос его звучал очень тихо:

— Вы не тот, за кого себя выдаете, господин Корделл, — сказал он с уверенностью. — Я очень сомневаюсь, что вы — программист. Кто вы такой на самом деле?

— Не из компетентных органов, если это так вас волнует. Я работаю сам на себя, не на Дядю Сэма. И ни к какой партии не принадлежу.

— А тогда чего вы хотите от меня, сеньор Корделл?

— Для начала я бы хотел посмотреть ваши карты.

— Это, сеньор Корделл, будет вам стоить...

Доминик щелкнул картами, которые теперь уже стоили три тысячи долларов, и бросил их на середину стола. Роджер сделал то же самое. Колумбиец медленно и несколько театрально перевернул одну за другой две своих карты, и все увидели на них четыре хитро улыбающихся «дамских» лица.

Затем его правая рука сползла со стола на колено. Сам он при этом продолжал улыбаться. Роджер знал, что Доминик пытается достать пистолет, прикрепленный к лодыжке. Казалось, он забыл об опасности. Тем временем Исидро сменил позицию и теперь стоял прямо за перепуганным до смерти Питером Мидлером.

Настала очередь Роджера показывать карты. Он стал медленно переворачивать их. Лицо его вдруг вспыхнуло и залилось краской, словно он готовился встретиться с чем-либо неприятным.

Доминик кашлянул. В глубине мыслей Роджера прозвучал чистый четкий голос — голос смерти: «Я выполнил твое первое желание, мой друг. Может, ты еще что-нибудь от меня хочешь?». Вслух он сказал:

— Я хочу задать вам вопрос.

— Тогда, может, мы оставим этих джентльменов доигрывать и пойдем поговорить куда-нибудь в другое место?

— Нет, мне и здесь подходит. Ничего, что они услышат наш разговор.

Доминик окинул холодным взглядом комнату и пожал плечами:

— Очень хорошо. Задавайте свой вопрос, сеньор, но я не могу гарантировать, что мой ответ вам понравится.

— Теперь это вряд ли важно, — сказал Роджер и наклонился ближе к Доминику. Колумбиец сделал то же самое, надеясь, что сможет незаметно вытащить свой пистолет. Их лица находились лишь в нескольких сантиметрах друг от друга, когда Роджер сказал:

— Я знаю, первые два были просто бизнесменами. Пара торговцев-конкурентов пыталась вторгнуться на вашу территорию. Потом были двое полицейских... Они должны были умереть, потому что стали стоить вам немалых денег, нарушая ход поставок вашего товара. Эти четыре смерти мне понятны. Но зачем ты убил Сандру Круз таким способом?

Роджер замолчал, окинув взглядом сидевших за столом. Все замерли. Даже великан Исидро словно примерз к полу, слушая слова Роджера. Абсолютно очевидно, что все это прозвучало потрясающей новостью для борца-тяжеловеса. Поэтому Роджер решил усилить произведенное впечатление.

— Сандра была девятнадцатилетней девушкой, проживающей в Боготе, когда Доминик впервые с ней повстречался. Она была бедной и не такой уж грамотной, поэтому Доминик произвел на нее огромное впечатление своими большими машинами, шикарной одеждой и домом. Через неделю она уже жила с ним. Через полгода она вычислила, что Доминик вовсе не владелец коммерческого банка, как он утверждал. К несчастью, Сандра слишком начиталась сентиментальных романов. Ты знаешь, о чем я говорю. Она считала, что хорошая женщина должна спасать своего мужчину, если она умом или сердцем осознала это. Сандра умоляла Доминика оставить опасную игру с наркотиками и заняться каким-нибудь честным бизнесом. В ответ он запер ее в комнате и посадил на иглу. Он считал, что сможет удержать ее в своих руках. Какое-то время так и было. Затем девушка узнала, что он убил двух полицейских и испугалась этих привидений.

Роджер снова повернулся к Доминику и с улыбкой посмотрел в его одеревеневшее лицо. Оно напоминало ничего не выражающую маску.

— Тебе пришлось переправить ее на яхту и увезти из Майами до того, как она оказалась за бортом этой яхты, когда ты якобы повез ее назад в Колумбию. Но на этот раз все было по-другому, не так ли? На этот раз ты убивал для забавы. Это был просто пустяк. Ты поручил своим головорезам привязать якорь к ее ногам. Она была еще в сознании, когда ты приказал им выбросить ее за борт. Ты все еще получаешь большое удовольствие от того выражения на ее лице, когда она ударилась о воду, не так ли?

Роджер позволил Доминику вытащить пистолет из-под стола и в ту же секунду ударил кулаком в горло колумбийца. Он почувствовал, как что-то хрустнуло от его удара. Доминик захлебнулся, потерял дыхание и уронил свой пистолет на стол.

Исидро еще не понял, что его хозяин уже мертв. Роджер крутанулся навстречу приближающемуся гиганту. Когда Исидро бросился на него, Корделл поймал в борцовский захват его прямую левую руку, в то же время другой рукой остановил кулак Исидро с надетым на пальцы кастетом и вывернул его. Здоровяк свалился лицом вниз на обтянутый зеленым сукном стол, который опрокинулся прямо на умирающего Доминика. Роджер уже успел выхватить пистолет и был готов к продолжению схватки.

Исидро, из разбитого носа которого текла кровь, в мгновение ока вскочил на ноги. Он кинулся к Роджеру, словно рассвирепевший бык. Его огромные руки, казалось, готовы были разорвать Роджера на куски. Роджер выстрелил. Пуля попала в коленную чашечку Исидро.

Исидро Форталеза, некогда известный под именем Эл Омбрэ Монтана, повалился, застонал и схватился за разбитое колено.

Тем временем у Доминика, лежащего на полу рядом с Исидро, начались судороги. Его страдающий от недостатка кислорода мозг посылал беспорядочные сигналы остальным частям тела. Роджер подумал, что это похоже на танец, страшный танец смерти, и он отвернулся. Взгляд его упал на вазу, стоявшую неподалеку на полке. Она служила банком в игре. Подойдя ближе, он вытряхнул ее содержимое на пол. Прикинув свой выигрыш, он поднял с пола деньги, отсчитал нужную сумму и положил ее в карман. К тому времени Доминик уже больше не дергался.

Завороженные смертельными муками хищника, словно оглохнув и разом онемев, «овцы» наблюдали за кончиной Доминика без отвращения.

Исидро, оправившись от боли, перекатился в сторону, молча глядя на человека, который навеки сделал его хромым. Пытаясь запомнить каждую черту его лица, он надеялся, хотя бы и в отдаленном будущем, убить его. Роджер ответил ему таким же пристальным взглядом и покачал головой:

— Догадываюсь, что у тебя был тяжелый день, Исидро. И безработный, и хромой — и все за один день. Похоже, тебе придется искать себе новое дело. Желаю удачи!

Исидро плюнул в его сторону и смачно выругался на своем языке.

Роджер одобрительно кивнул в ответ на бессмысленную браваду раненого и продолжил:

— Может, мне предложить тебе работу программиста? Я знаю, что эта профессия не имеет большого будущего, но, исходя из того, что я здесь вижу, ничего другого тебе не остается.

Человек, который прежде был Дэвидом Вандемарком, повернулся и осторожно вышел из гостиницы. Никто не пытался его остановить. Пробираясь к своей машине на стоянке, он печально вздохнул: похоже, каникулы кончились. Пришло время сказать: «Прощай, солнечный Санибель».

Глава 5

Час спустя.

Ресторан «Мексико-Линдо», Вашингтон.

Они сидели за столом небольшого застекленного кафе, в которое можно войти прямо с улицы. Эта «забегаловка» была настоящей находкой — здесь можно было надежно укрыться от зноя и духоты вашингтонского летнего дня. Вида выбрала домашний салат, Айра же заказал чуть не четверть меню.

Подобострастное, почти королевское, обхождение, с которым к ним отнеслись здесь прямо у порога, начинало приобретать смысл. Айра Левитт явно был одним из самых уважаемых клиентов в этом заведении.

Дородный агент ФБР откладывал разговор с Видой до этого момента. Он заявил, что не может говорить о Дэвиде Вандемарке на пустой желудок. И хотя Вида не очень-то купилась на это, она начинала понимать с пугающей ясностью, что у ее нового партнера имеются собственные подходы к делу и что ей придется просто к ним привыкать. По пути в ресторан Айра завел разговор на личные темы. Он угадал, что у Виды не было мужчины, что она посещала юридическую школу по вечерам, и дома у нее трое младших братьев и мать, живущие в маленькой квартирке.

В свою очередь он добровольно выложил ей, что разведен уже около десяти лет, и кое-что по мелочам. Однако у Виды сложилось впечатление, что Айра не такой уж открытый в том, что касается его личной жизни. У него ее просто не было. Вида встречала и других агентов, жизнь которых всецело зависела от работы в Бюро. В случае с Айрой все выглядело вдвойне трагично, стоит только вспомнить его кабинет в подвальном помещении здания ФБР. Мысленно воспроизведя в памяти эту картину, Вида содрогнулась.

К тому времени, как официант вернулся с ее содовой водой и бутылкой пива «Дос-Эквус» для Айры, терпение Виды лопнуло.

Она сделала ему еще одну последнюю уступку: разрешила быстро глотнуть пива.

— Ну, расскажите мне о Вандемарке, — сказала она заинтересованно, подстрекая его начать разговор. Айра отметил ее нетерпение с чувством нежности и удовольствия, снова глотнул пива и сказал просто:

— Он был юристом в Мичигане.

Это вызвало как раз ту реакцию, которую Айра ожидал. Вида сидела, широко раскрыв глаза от удивления. Он получил возможность потянуть пивка из стакана до того, как Вида, придя в себя, сказала:

— Вы меня дурачите, ведь так?

— Ничуть.

— Серийный убийца, который когда-то был юристом?

— И отличным парнем, как мне удалось узнать. Руководство юридической фирмы было первым, у кого я брал интервью, когда начал наводить справки о Вандемарке. Целых три года он работал в конторе «Брэдхерст, Вайс и Лоув» в Блумфилд-Хилз. И даже в такой престижной фирме ему удалось создать репутацию человека, отлично справляющегося со своими обязанностями и, более того, любящего свое дело. Каждый считал, что еще до окончания следующего года он станет одним из руководителей фирмы. Отчаянный парень. Женился на дочери Лоува. Человек на пути к заслуженному успеху в своем деле. Вида покачала головой. Такое сочетание крайностей в одном человеке казалось слишком непонятным и даже роковым. Первый в ее практике матерый преступник оказался адвокатом. Это ж надо! Ей показалось, что сегодняшний день ее доконает.

— А что это была за юридическая контора? — спросила она и слегка потерла висок, ощутив первый признак головной боли, которая, наверняка, теперь не отпустит ее до конца дня.

— В большинстве случаев эта фирма занималась вопросами общегражданского законодательства, по моим сведениям. Это было в 1975 году. В то время строился «Центр Возрождения» на берегу реки Детройт. Некоторые здания в округе убирали. Большинство клиентов фирмы были детройтскими агентами по продаже недвижимости. Фирма помогала им в продаже материальных ценностей и недвижимости в прилегающих к этому центру местах.

— Понимаю. Процветающий юрист, быстро делающий себе карьеру.

Айра почесал подбородок, задумавшись над ее словами.

— Думаю, вы правы. У Вандемарка был острый ум, который помогал ему быстро решать все юридические проблемы. Он заработал много денег для своей фирмы и был их любимцем, таким белокурым мальчиком. Но наряду с этим он отказывался идти на компромисс со своими довольно высокими морально-этическими принципами. По-видимому, не раз он возвращался к своим клиентам и убеждал их внести дополнительно некоторую сумму наличными, чтобы помочь переселить тех бедных людей, которых фирма помогла выселить по суду. В это время в Детройте проходило много таких процессов. Это было лучшее время для дельцов, занимающихся продажей недвижимости. Они вынуждали владельцев маленьких семейных магазинчиков бросать свой бизнес и переезжать в другие места. И Вандемарк тоже участвовал в этом темном деле, но он был все же немного гуманнее, чем остальные.

Он также многое делал бесплатно, помогая людям, которые не могли нанять себе приличного адвоката. Похоже, что боссы зажимали его именно по этой причине. Он имел обыкновение щадить побежденную сторону. А они считали, что еще пару лет фирме надо поработать без оглядки на интересы людей, терпящих убытки. Это являлось полной противоположностью его взглядам. Конечно, так никому и не удалось выяснить, кто из них был прав.

— А что же произошло?

— Несчастный случай. А затем — убийство. Но я забегаю вперед. Пожалуй, надо сначала напичкать вас всякой побочной информацией, а уже потом рассказать суть.

До того как Айра смог продолжить свой рассказ, официант вернулся и поставил две порции начоса перед ним. Айра бросил несколько восхищенных реплик по поводу принесенного блюда, одобрительно кивнул сияющему официанту и с аппетитом принялся за еду. После чего продолжил свою мысль:

— Знаете, я думаю, что, если бы Вандемарк не дал поймать себя на удочку «американской мечты», он стал бы юристом, исповедующим гражданские свободы. Но у него была жена, ребенок и купленный в рассрочку дом где-то в пригороде.

— Ну, а как насчет его семейной жизни?

— Дайте мне дорассказать. Это была такая семья, которую согласился бы нарисовать сам Норман Рокуэлл. Кристина Вандемарк была лучезарная красавица с льняными волосами. Она вернулась к земле, несмотря на красоту, высокое социальное положение и богатство семьи, работала учительницей и планировала вернуться на работу, как только подрастет дочь. Дэвид Вандемарк просто обожал ее. Она отвечала ему взаимностью. Малышку они назвали Дженифер. Ей было только три года, когда это случилось.

Айра замолчал. Голос его дрогнул, когда он через секунду продолжил:

— Такая маленькая, хорошенькая. Копия матери. Я видел фотографии. Поразительное сходство.

Вида удивленно взглянула на Айру. Та нежность, с которой он говорил об этих людях, позволила ей предположить, что он говорил о тех, кого действительно хорошо знал.

— Вы никогда не встречали ни мать, ни ребенка?

Айра молча пил пиво, а затем, не поднимая глаз, сказал:

— Пока они были живы, не видел.

Другой вопрос застыл у Виды на губах. Айра продолжил свое повествование:

— Все трое жили в трехкомнатном доме в Уоррене, штат Мичиган, в очень спокойном пригородном районе. Около дома большой двор, недалеко на этой же улице — школа. Они собирались переехать в дом побольше, когда Дэвид получит повышение по службе.

Айра задумчиво посмотрел в окно. Вида глянула, куда он смотрит, и заметила молодую супружескую пару, идущую по улице с двумя светловолосыми малышами. Айра продолжал наблюдать за ними, пока они не исчезли из виду, затем сказал:

— Сначала я думал, что ключ к разгадке тайны, почему Дэвид стал совершать убийства, возможно, кроется где-то в семейной жизни. Но в этой версии я зашел в тупик. Вандемарки были образцовой парой — любящей и здоровой. У них вся жизнь была впереди. Или это, возможно, только так казалось. Счастливее, чем на самом деле, они быть не могли.

— А как они жили до супружества? — спросила Вида.

— Он встретил свою будущую жену в колледже, ждал, пока сам сдаст последний экзамен, только потом женился. Все в точности, как я ожидал. Единственное, что было необычным в его прошлом, так это то, что его воспитывала тетка. Говорили, что его родители погибли в автомобильной катастрофе недалеко от Огайо. Однако позже я узнал, что это была «утка». Но я снова забегаю вперед.

Официант еще раз перебил рассказ Айры. На этот раз прибыл салат для Виды и «рог изобилия» из мексиканских яств для Айры. Такого большого количества овощей, риса, поджаренных бобов и всякой прочей снеди хватило бы для проголодавшегося мамонта, подумала Вида. Хмуро взглянув на свой салат, она сказала:

— И что же нарушило такое блаженное наслаждение жизнью, которое испытывал Вандемарк?

Айра положил еду в рот и пробормотал:

— Несчастный случай. Из отчетов я узнал, что это было ужасно. Два человека скончались в результате этого происшествия.

— Жена Вандемарка и его ребенок?

Айра смотрел куда-то в пространство, словно вспоминая нечто случившееся с ним самим.

— Нет. Один из этих людей занимался недвижимостью. Его звали Джозеф Скарпелли. Другой — заключал контракты. Я забыл, его звали не то Маллэни, не то Мейлоун. Какое-то ирландское имя. В деле записано. Но это не важно...

— Осмелюсь сказать, это было устроено для него. Казалось, что Айра этого не расслышал.

— Дорожно-транспортное происшествие, — подсказала Вида.

Агент Левитт моргнул и резко вернулся к действительности, несколько удивившись, увидев, что Вида все еще здесь.

— Я так не говорил. Нет, нет. Это не транспортное происшествие. Это произошло в лифте. Несчастный случай. Обрушился лифт. Его чуть не убило. Возможно, следовало убить. Для всех было бы лучше...

Глава 6

Станция Амтрэк, Майами.

Перед тем как бросить автомобиль возле ближайшего офиса по прокату машин, Роджер Корделл открыл замок на одном из чемоданов. Внутри лежали документы, которые подтверждали, что этот бородатый блондин в действительности является Уиллардом Макдональдом, уроженцем Бостона, контролером на воздушном транспорте. Документы на имя Роджера Корделла были бесцеремонно засунуты в коричневый бумажный пакет и выброшены в мусорный ящик возле магазина «7 — 11».

Уиллард чувствовал себя неважно оттого, что ему пришлось оставить свои разноцветные гавайские рубашки в мотеле «Снук» вместе с маленьким изящным «вальтером» тридцать восьмого калибра, который был спрятан между матрасами дополнительной кровати в его комнате. Он не стал тратить время на возвращение в мотель. Неважно, был Торрес торговцем наркотиками или нет, но его убийство должно заставить власти плотно перекрыть все дороги, ведущие с острова Санибель. У него не было ни малейшего желания пересекать такие кордоны, поэтому он рванул прочь по главной магистрали сразу после убийства и ехал, не нарушая правил. В течение трех часов он пересек штат по Сорок первой автомагистрали США, называемой «Аллигатор-Элли», которая привела его в Майами.

Он прибыл в город перед самым заходом солнца. У него было достаточно времени, чтобы вернуть взятый напрокат автомобиль до своего отъезда вечерним поездом, идущим на север. Люди называли этот поезд «красный глаз», потому что он прибывал в Нью-Йорк на следующий день в 7:39 утра и, конечно, не всем удавалось выспаться в нем. Для Уилларда авиалинии больше не существовали. Теперь он не смог бы пройти ни один пункт металлоконтроля — любой детектор моментально бы зазвенел. Пуля в ноге становилась для него огромной проблемой.

Уиллард вздохнул с облегчением, когда узнал, что есть билеты в спальный вагон.

Он побаивался, что придется всю ночь сидеть на неудобных двухместных сиденьях пассажирского вагона. Это было бы ужасно для его больной ноги.

Заметив, что Уиллард хромает, носильщик предложил поднести его чемоданы. Господин Макдональд отклонил это предложение, заявив, что доктор приказал ему тренировать эту проклятую ногу и что это был единственный способ добиться улучшения. И кроме того, чемоданы не такие уж тяжелые, как кажется.

Это была ложь. Носильщик наверняка заработал бы себе грыжу, если бы взялся нести сумки Уилларда. В них находились два автомата «смит и вессон» тридцать восьмого калибра, шестнадцатизарядная «беретта» девятого калибра и «узи» с таким количеством боеприпасов, что можно было отразить атаку батальона морской пехоты; набор для бритья и две смены белья. Так Уиллард понимал путешествие налегке. Это была вторая причина, по которой он никогда бы не прошел на борт самолета.

Уиллард дружелюбно улыбнулся доброхоту-носильщику, стиснув зубы поднял сумки и направился к платформе на посадку. Боль в ноге терзала его. Он прошел через автостоянку на станцию. Чтобы дойти до поезда, ему пришлось три раза отдыхать. Добродушный, хорошо сложенный молодой моряк, едущий домой в увольнение, помог Уилларду занести одну из сумок в поезд, правда, за плату. Ему хотелось узнать, что там такое тяжелое внутри чемодана. Камни?

Уиллард мгновенно стал рассказывать, как он пообещал всем друзьям из Крэб-Эпл-Коув, что в Нью-Гэмпшире, по бутылке флоридского песка по возвращении из отпуска. Он успел упомянуть имена и рассказать истории о троих своих чрезвычайно скучных друзьях, когда увалень, извинившись, сказал, что у него неотложный зов природы, и помчался в туалет.

Уиллард нашел свое купе без особых затруднений, положил багаж и сел на край уже застеленной постели.

Дождаться гудка отправления было почти невозможно. Но Уиллард решил, что лучше не спать и быть начеку до тех пор, пока поезд не тронется.

Глядя в окно, он позволил своим мыслям вернуться к тому моменту, когда впервые вошел в четыреста пятнадцатый номер гостиницы «Ройял-Палмз» и когда положил глаз на Доминика. Все случилось так быстро, что ему просто некогда было все обдумать. А сейчас он был в безопасности и в полном одиночестве, а это его очень устраивало. Отдельное купе стало для него настоящим убежищем.

Вполне нормально вытащить из глубины сознания все то, что вызывало у него раздражение, и переосмыслить случившееся. Это как вытащить из ботинка камешек после пяти часов ходьбы. Достать его, рассмотреть и выбросить. От этого станет легче.

Было что-то такое в этом Доминике Санчесе-Торресе, что напоминало Уилларду-Роджеру-Дэвиду кого-то. Но новоявленный господин Макдональд не мог вспомнить, кого именно.

Он убедил себя не торопить события. Имя всплывет в памяти само по себе в нужный момент. Просто смотри в окно и расслабься. Наблюдай, как торопятся пробегающие мимо люди.

Поезд резко дернулся и медленно пошел, набирая скорость. До него это дошло не сразу. Уиллард невольно улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям. Конечно. Он вспомнил. Была еще одна такая дрянь вроде Доминика. У них обоих были темные волосы и темные дела. И они оба, вероятно, заслуживают смерти. Боже, неужели это было семнадцать лет назад?

Когда мысли Уилларда вернулись назад, в 1975 год, в совсем другой мир, в уютный маленький домик в пригороде Уоррена, штат Мичиган, его губы прошептали имя — «Джозеф Скарпелли».

Глава 7

21 мая 1975 года.

Уоррен, штат Мичиган.

Уютно устроившись в постели, Дэвид Вандемарк дремал. Поспать, сколько хотелось, было роскошью в последнее время, поэтому он получал полное удовольствие от сегодняшнего утра, то просыпаясь, то снова погружаясь в сон.

Ему не хотелось совсем просыпаться, но счастливый голосок его дочери Дженифер доносился сквозь открытое окно верхней спальни. Судя по воинственным возгласам и гиканью, она качалась на качелях, которые он установил месяц назад. Качели приводили ее в полный восторг, но безумные забавы Дженифер на них уже не раз нарушали утренний сон. Он повернулся на другой бок, открыл один глаз и увидел, что часы показывали 10:47 утра. Ему удалось вздремнуть больше десяти часов. Этого, конечно, достаточно, но Дэвид чувствовал, что мог бы вот так валяться и дремать бесконечно. Он в последнее время слишком много работал.

Он остался в постели, глядя в потолок и думая о работе. Так было всегда в последнее время. Любая умная мысль, пришедшая ему утром, всегда была о работе. Дэвиду это не нравилось. Это являлось верным признаком того, что он становится «трудоголиком». Таких людей перестает интересовать окружающая жизнь. Работа, работа и только работа.

Чувствуя раздражение к самому себе, Дэвид резко встал и направился в ванную комнату, остановившись у большого, во весь рост, зеркала, что висело на двери. Он не был уверен, что ему нравится отражение, которое смотрело на него. В его светло-каштановых волосах еще не было седины, они были густы, он еще не сутулился и не набрал лишнего веса. Но двадцатишестилетний высокий мужчина, которого он каждое утро видел в зеркале, был не таким, каким помнил Дэвид. Под глазами — мешки. Такого еще не бывало. Это что-то новенькое. А мышцы на животе, ранее четко просматривающиеся, теперь слегка обвисли. Он еще не стал толстым, но тело уже утратило упругость. Дэвид улыбнулся своему отражению в зеркале. Да, в конце концов совсем неважно, что он начинает терять форму. Для гимнастики у него никогда времени не будет, это он знал четко. Прошло уже полгода с тех пор, как он в последний раз был в спортзале. Возможно, его членство в атлетическом клубе уже аннулировано. Работа поглощала его полностью. Больше практически не оставалось времени ни на что.

Это не было бы так плохо, если бы, по крайней мере, он занимался тем, что ему нравится. Но прошла целая вечность с тех пор, когда его работа представляла собой что-нибудь интересное. Он только и знал, что занимался писаниной, составлял и проверял контракты, работал с теми, кто заключал контракты от имени фирмы, начиная забывать, как выглядит зал суда изнутри. Дэвид изнывал по какой-нибудь выходке, нападению, по которым ему поручили бы защиту в суде. На убийство надеяться не приходилось.

«Если бы да кабы...» — подумал он, становясь под душ. Разве мог он знать, что это был последний день его жизни?

Закончив одеваться, Дэвид зашел на кухню, где увидел Кристину. Здесь его ждал утренний поцелуй и чашка кофе. Он уловил слабый аромат ее духов. Эта свежесть наполнила его воспоминаниями о том, как они ночью занимались любовью. Он сел и улыбнулся, глядя, как она направляется к холодильнику. Не поворачиваясь, она сказала:

— Что будешь есть на завтрак? У меня есть канадская ветчина...

— Отлично. И поджарь пару яиц. Ой, смотри, кофе убежит.

— С кофе все в порядке. Я уже стала думать, что ты никогда не встанешь, Дэйв.

Он улыбнулся: она вызывала в нем страсть.

— Забавно, вчера ночью ты говорила мне что-то другое.

— Ты плохой мальчик, Дэвид.

Крис, пританцовывая, подошла к нему, держа в руке ветчину, поцеловала в шею и шлепнула его сзади. Дэвид быстро развернулся к ней на крутящейся табуретке, но жена уже сбежала от него к плите.

Разбив над сковородкой два яйца, она сказала:

— Я думаю, за прошлую ночь тебя стоит записать в Книгу рекордов Гиннеса. Я боялась, что мы разбудим Дженни.

— Она уже достаточно взрослая, чтобы знать, какие странные и замечательные вещи мама и папа делают друг с другом за закрытой дверью своей спальни. Нам тогда не придется откладывать объяснение, по крайней мере, лет на пятнадцать.

— Прелестная маленькая фантазерка. Мне было двенадцать, когда я узнала об этом. Дженифер, похоже, узнает все еще до того, как выйдет из детского возраста.

— Возможно, ты права. Кошмар, правда?

— Ты хочешь напустить на меня меланхолию с утра пораньше?

Дэвид заверил ее в обратном. Затем они оба замолчали. Это было легкое, непринужденное молчание, без тени неудовольствия.

Кристина занялась завтраком, а Дэвид попытался соединить куски разорванной утренней газеты «Детройт Фри Пресс». При этом он осуждающе покачал головой. За четыре года супружества он так и не отучил Кристину от привычки разрывать газету на страницы, удобные ей для чтения, когда она вяжет на кухне. Он перестал жаловаться на это уже давно. Как только он говорил ей об этом, Крис каждый раз обещала исправиться, но на следующий день снова бралась за старое. Победы так никто и не одержал. Поэтому Дэвид узнавал дневные новости из разбросанных повсюду клочков газеты.

Выяснив, что «Тигры» продули вчерашнюю игру несмотря на дополнительное время, Дэвид выглянул в окно и увидел Дженифер и ее подружку из соседнего дома. Как зовут эту малышку? Кати? Карен? Он не был уверен. Ну да ладно... Дети бросили качели и теперь с удовольствием возились в песочнице. Вчера прошел дождь, и обе девочки так вывалялись в липком песке, что стали похожи на прянички. «Стоит ли сообщить об этом Кристине? Ведь эта милая забава тут же прекратится. Правда, придется все отстирывать, но все же можно подождать», — подумал Дэвид. Ему так нравилось находиться рядом с Кристиной, что он не мог вот так сразу отослать ее с карательной миссией.

Бросив беглый взгляд на все, что его окружало, Дэвид решил, что долгие часы работы стоили того. Просто сказать, что он всем этим доволен, было мало. У него была прекрасная жена-блондинка, которую он не только не обманывал, но даже мысли такой не допускал, и очаровательная дочурка — поразительная смесь всех лучших черт и его, и Кристины. Ну, за исключением тех случаев, когда она плохо вела себя, конечно. Но, к счастью, такое случалось все реже, потому что она взрослела на глазах, ей было уже три года.

Они еще долго жили бы счастливо в этом удобном трехкомнатном домике, если бы Кристина, да и он сам, не стремились иметь жилище попросторнее. Они мечтали, что когда-нибудь переберутся в дом поближе к работе. Но придется подождать, пока его не повысят в должности.

Тогда он сможет позволить себе дорогой дом в Блумфилд-Хилз. Может быть, тогда он сможет вернуться к настоящей юридической практике...

Ну а пока что приходится платить по счетам. Кристина поставила перед ним завтрак и села рядом за кухонную стойку с чашкой кофе в руке.

— Мы идем к Ранстромам сегодня вечером? — спросила она.

— Конечно. Я с удовольствием пойду в гости. К пяти я закончу красить гараж и вымоюсь.

— О боже, я чуть не забыла!

Дэвид посмотрел на жену, догадываясь, о чем она вспомнила, но явно не желая ничего слышать об этом.

— Мне звонили, пока я спал? Ведь так?

Прежде чем ответить, Крис закусила нижнюю губу и посмотрела на Дэвида полным нежного сочувствия взглядом.

— Звонил папа и сказал, что господин Малдун встретит тебя на заводе на Касс-авеню в час дня.

— О Господи! Этот проклятый Малдун избегал моих звонков всю неделю, а сейчас хочет, чтобы я занимался этим делом в свой выходной! Извини, парень, так не пойдет. Он может подождать до понедельника.

— Я так папе и сказала, но, оказывается, Малдун летит в Чикаго в понедельник. В банке хотят посмотреть смету господина Малдуна на восстановительные работы до того, как они выделят ссуду господину Скарпелли. Если ты сегодня не позаботишься об этом, то соглашение окажется под угрозой.

Жениться на дочери босса — это равносильно шпаге с двумя острыми краями. Дэвиду повезло в том смысле, что жена не относилась к его работе как к сопернице. Ее отец, Артур Лоув из компании «Брэдхерст, Вайс и Лоув», внушил своей дочери, что принадлежащая им юридическая фирма является необходимой частью жизни их семьи. Кристина и ее брат Том усвоили это без особых затруднений. Каждый устроился в жизни по-своему. Том сам стал юристом, а Кристина вышла замуж за подающего большие надежды младшего компаньона фирмы. Их это ничуть не беспокоило, это было у них в крови.

Единственной загвоздкой являлось то, что Дэвид не видел в своей жене союзника, если хотел увильнуть от работы. Не потому, что она, допустим, не позвонила бы, подтверждая, что якобы он заболел, такое ей просто даже в голову не пришло бы. Она не понимала подобных вещей. Фирма была семейным бизнесом, и Дэвиду, конечно, повезло. С одной стороны — брак был по взаимной любви, а с другой — он не связывал его по рукам и ногам в профессиональном плане. Его никогда не заставляли делать то, что вызывало в нем протест. Брэдхерст, Вайс и Лоув прекрасно умели ладить с ним. Кто-нибудь из компаньонов фирмы мог проявить непорядочность, но они никогда не допускали того, чтобы на фирму легла хотя бы легкая тень. Никогда не требовалось и отсиживать на работе положенные часы. Обычно все делалось разумно.

Это как раз и было то, чего Дэвид желал больше всего. Ему всегда хотелось, чтобы Кристина относилась с пониманием к его рабочему времени. Все жены, как правило, ревнуют своих мужей к любовницам на работе. Но Кристина являлась полной противоположностью подобному типу замужних женщин, и это немного раздражало.

«Тебе надоела идеальная жена? — подумал он. — Смотри, сглазишь!»

Дэвид глубоко вздохнул, принимая судьбу такой, какая она есть. У него просто идеальная, восхитительная жизнь. Казалось, что кто-то трижды благословил ее, и ему просто нужно учиться так жить.

Он взъерошил жене волосы и сказал:

— Господин Скарпелли тоже собирается туда приехать?

— Не знаю. Я не подумала, что следовало об этом спросить.

Дэвид довольно хмыкнул, затем все свое внимание сосредоточил на завтраке, жадно накинувшись на яичницу. По крайней мере, жена хоть не была всезнающей.

Движение на дороге 1-75 оказалось не таким интенсивным, как обычно, и Дэвид Вандемарк ехал с нормальной скоростью. Направлялся он в Детройт. Его автомобиль «Олдс-88» бежал несколько неровно, и про себя Дэвид отметил, что неплохо бы на следующей неделе отдать его в мастерскую немного подрегулировать. Жизнь Вандемарка была связана с автомобилями, можно сказать, с пеленок. Он был прирожденным водителем и сейчас с наслаждением мчал по шоссе в своем огромном восьмицилиндровом автомобиле. Нефтяное эмбарго было отложено еще на четыре года. Переход на японские малолитражки — предвестники краха человеческих ожиданий и надежд в будущем — не имел ничего общего с его мировосприятием.

Подкатывая на Касс-авеню, Дэвид заметил господина Джозефа Скарпелли, ожидающего его. С ним был Горас Малдун. Скарпелли — маленький тщедушный человек, не склонный выражать какие-либо эмоции. Дэвид всегда чувствовал себя несколько неловко в его обществе. Холодные, просто безжизненные глаза Скарпелли никогда ничего не выражали. Время от времени возникали слухи, что он связан со всякой мразью, но Дэвид сам ничего точно не знал об этом итальянском бизнесмене в Детройте. Но в силу определенных причин он верил этим сплетням о Скарпелли. За те два года, пока этот итальянец был клиентом фирмы, он сумел прокрутить пять-шесть дел с холодной расчетливостью и безжалостностью змеи, пожирающей загнанную в угол мышь. Все, что касалось этого человека, настораживало Дэвида.

Пусть все идет как идет. Никто в юридической школе не говорил о том, что клиентов нужно выбирать. Бизнес есть бизнес, и тут самое главное — как все устроить. Именно это и являлось частью его работы, и Дэвид не сомневался, что сможет свести контакты со Скарпелли до минимума.

Он не мог не заметить, что Малдун появился здесь, чтобы обменяться мнениями со Скарпелли. Обычно развязный и несносный человек, Малдун, кажется, старался вести себя как можно лучше в присутствии змеиноглазого. С итальянцем он говорил доверительно, склоняясь к нему, так как сам был намного выше и плотнее его. Вонючей, вечно торчащей изо рта сигары Малдуна сегодня не было видно. Это определенно было знаком большого уважения.

В течение всего следующего часа Малдун с важным видом водил своих компаньонов по пустынному заводу. Их шаги гулким эхом отдавались где-то в глубинах заброшенного здания. Было насквозь видно, что Малдун со своей командой собираются здесь делать, ну а Дэвид и Скарпелли были впервые внутри этого здания. Дэвид удивился, каким неприглядным оно оказалось изнутри. Оттого, что дождь затекал внутрь здания, большая часть пола на верхнем этаже прогнила, а семь нижних этажей выглядели ничуть не лучше. Из файлов, которые он бегло просмотрел на компьютере сегодня утром, Дэвид узнал, что у Скарпелли имелся другой подрядчик, который уже приходил осматривать эту собственность, но на него были возложены невыполнимые обязательства. Дэвид начал сомневаться в возможностях и этого подрядчика. Здание находилось в ужасном состоянии.

Малдун эхом вторил Дэвиду, выражавшему большую озабоченность по поводу реальности этого проекта, когда они ходили по заводу, но вместе с тем заверял господина Скарпелли в том, что не было еще такого дела, с которым бы он не справился. Одно было плохо — денег на восстановление предприятия требовалось значительно больше, чем предполагалось раньше. Скарпелли пожимал плечами. Новость эта его отнюдь не шокировала. Он лишь жестом указал на контору Малдуна, находившуюся на первом этаже, как бы приглашая всех отдохнуть и обсудить подробности дела.

Ожидая подхода очень старого грузового лифта, который, казалось, пробирался на восьмой этаж из глубины веков, Дэвид осматривал помещение, пытаясь представить себе вид новых офисов издательского центра еще не родившегося журнала. Этот этаж как раз и предполагалось переоборудовать под издательство. Дэвид уже видел подобные превращения, но все же каждый раз восхищался способностью таких людей, как Малдун, преображать старые сырые помещения в современные и вполне приличные центры бизнеса.

Он снова вернулся к действительности, когда услышал вопрос Скарпелли:

— А как обстоят дела с лифтами? Инженер уже побывал здесь?

Малдун одобрительно ответил:

— Нет еще, господин Скарпелли. Эти «институтские мальчики» всегда находят уважительную причину для того, чтобы не выполнять работу вовремя. Этот шутник утверждает, что занят другим подрядом, который отнимает у него больше времени, чем он думал.

— Это задержит начало работ здесь?

— Боюсь, что да, господин Скарпелли. Кое-какое оборудование, которое я собираюсь завезти сюда, довольно громоздкое. Не уверен, что эти старые развалюхи смогут поднять его. Надо сначала проверить лифты. Им, наверное, уже сто лет в обед.

По звукам, доносившимся из шахты лифта, Дэвид предположил, что, скорее всего, лифты давно никто не смазывал. Он уже собирался предложить всем спуститься в контору по лестнице, но в последний момент передумал. По известным причинам Дэвид не мог допустить проявления слабости или страха, особенно в глазах Скарпелли. Он молча проклинал итальянца за то, что тот заставляет его быть мужественным. Множество людей чувствуют себя не в своей тарелке в лифтах. И нечего тут стесняться. Но тем не менее он отбросил все эти уважительные причины.

В конце концов, он не раз пользовался лифтами, которые скрипели даже похуже этого. И ни один из них ни разу не сломался. Кроме того, Малдун, возможно, уже проверял грузоподъемность лифта. «Да не такие уж мы и тяжелые: втроем весим не более двухсот килограммов», — успокоил он себя.

Конечно, это логическое сопоставление фактов ничуть не успокоило нервы Дэвида. Лифт наконец прибыл. Малдун открыл внешние деревянные двери, а затем, распахнув внутренние двери грузовой кабины лифта, шагнул внутрь без тени сомнения. Скарпелли тут же последовал его примеру, и они оба повернулись к Дэвиду, вопросительно глядя на него. Вандемарк хотел придумать, что выронил что-то, пока они ходили по заводу, и сказать, что присоединится к ним в конторе внизу, как только найдет оставленную вещь. Но он колебался слишком долго, и Малдун по его глазам понял, что молодой юрист нервничает.

— Пошли, мальчик, лифт не кусается. Я уже гонял тут вверх-вниз всю неделю. Все нормально, — сказал он, словно бросив перчатку, как это делали, вызывая соперника на дуэль. Он ждал ответа Дэвида, стоя у пульта управления.

Дэвид заметил со смешанным чувством смущения и облегчения, что на пульте стояла кнопка управления от более современных лифтов. Это был положительный знак и неопровержимое доказательство того, что на этих лифтах кто-то работал за последние пятьдесят лет. Дэвид ступил в кабину с какой-то горестной улыбкой, маскировавшей его раздражение, словно он почувствовал запах смерти. Будь проклят этот Малдун. Это он выставил его в таком неприглядном свете перед клиентом.

Малдун, смакуя смущение Вандемарка, захлопнул двери лифта и нажал на кнопку первого этажа. Невидимые механизмы лифта с шумом стали спускать кабину вниз. Не успели пассажиры спуститься на один этаж, как кабину затрясло.

Лифт стал дергаться то вверх, то вниз. Затем звук лопнувшей гигантской струны сменил жуткий скрежет, донесшийся сверху, Дэвид встревоженно отступил к задней стенке кабины, чувствуя полнейшую беспомощность. Сейчас не время обвинять друг друга.

Малдун стоял в оцепенении, глядя куда-то вверх на невидимые провода, шестерни и мотор. Скарпелли с неожиданным проворством кинулся к панели управления лифтом, оттолкнув Малдуна.

— Подвинься, жирный дурак! — закричал он и ударил кулаком по кнопке экстренной остановки. Лифт немедленно прекратил дергаться, и кабина наполнилась звуком аварийной сирены. Малдун потерял равновесие и упал возле двери. Он пытался встать на ноги, желая восстановить утраченное достоинство.

— Черт побери, мистер Скарпелли, я как раз собирался это сделать. Мне не надо было...

Скарпелли не обратил никакого внимания на увещевания толстяка. Они с Дэвидом вслушивались в непрекращающийся зловещий скрежет металла, который доносился откуда-то сверху сквозь продолжающийся вой сирены. Какое-то шестое чувство подсказывало им, что сейчас произойдет, и они оба плотно прижались к стенам кабины. Малдун все еще пытался убедить Скарпелли в том, что он контролирует ситуацию, когда первая секция подъемника лифта пробила потолок кабины.

В лифт вломилось что-то похожее на опорную стойку, хотя Дэвид не был в этом уверен. Ему больше так и не удалось рассмотреть ее. Стойка проломила крышу и похоронила себя в Малдуне. Она пронзила насквозь его правую грудную мышцу, проникла в грудную клетку и наконец остановилась, частично выехав наружу. Малдун стоял на своем прежнем месте, уставившись на Скарпелли и Дэвида, пытаясь что-то сказать.

Кровь из него била фонтаном. Его губы шевелились, но ничему членораздельному уже не суждено было сорваться с них. Скарпелли и Дэвид с ужасом наблюдали за этим потоком слов умирающего человека, даже не пытаясь понять, что тот хотел сказать. Дэвид ощутил непреодолимое желание освободиться от сегодняшнего завтрака, которое, однако, быстро прошло. Не было времени, ибо через считанные секунды после падения крепежной стойки в кабину рухнула остальная часть сломавшегося механизма. Каждый мускул Дэвида мгновенно напрягся, сопротивляясь смерти, если, конечно, она уже пришла.

Грязь и пыль, скопившаяся за пятьдесят лет, обрушилась вниз ослепляющим облаком, затрудняющим дыхание, вслед за упавшим механизмом. Но, словно в подтверждение теории вероятности, ни один из десятков осколков от сломавшегося механизма, градом сыпавшихся в образовавшийся проход, не попали ни в Скарпелли, ни в Вандемарка. Удивительно, но оба остались целы и невредимы.

Через несколько мгновений Дэвид уже мог видеть, что происходит вокруг. Скарпелли оказался удачливее. Коротышка-итальянец все еще тер глаза, совершенно не подозревая о зрелище, которое предстало перед Дэвидом. Молодой юрист в мгновение ока понял всю трагичность возникшей ситуации.

В потолке и полу кабины зияли огромные дыры. Два толстых троса, опережая друг друга, стремительно скользили вниз сквозь эти отверстия. Малдуна нигде не было видно. Лишь кровь, разбрызганная по кабине, являлась немым свидетельством его недавнего присутствия здесь.

Внезапно они услышали, будто что-то чиркнуло сзади лифта, за той стенкой, к которой прижимался Дэвид. Что это было?

Нет! Только не это! Неужели противовес?!

Противовес с размаху ударился в то, что осталось наверху от подъемного механизма лифта и словно во что-то влип. Дэвид услышал резкий звук лопнувших тросов где-то сверху и метнулся в угол кабины. Скарпелли все еще тер глаза, когда толстые тросы, внезапно освободившись от противовеса, устремились вниз сквозь то, что осталось от пола лифта. Затем Джозеф Скарпелли увидел, как трос отрубил его вытянутую правую руку и продолжил свое разрушительное падение. Широко раскрытыми глазами итальянский бизнесмен уставился на окровавленный обрубок руки, удивляясь, почему он не испытывает боли. Внезапный приступ головокружения свалил его с ног. Потеряв равновесие, он упал прямо в дыру в полу. После чего молча пролетел семь этажей в смертоносную бездну.

Дэвиду был слышен глухой звук полета Скарпелли в вечность. Он не мог припомнить какой-нибудь другой звук, который бы поразил его так сильно. Ни звук падающего подъемника, ни Малдун или провода... Он забился в угол кабины, словно хотел распластаться по стенкам, вжаться в них. Усилия его оправдались. Он все еще был жив. Но сколько это может продолжаться?

Как можно спокойнее он осмотрел все, что его окружало. Ничего хорошего ждать не приходилось. То, что осталось от пола, сильно накренилось по направлению к зияющей в центре дыре. Стенки кабины во многих местах расслоились, и огромные куски их держались лишь по углам.

Тоненький лучик дневного света пробивался сквозь дыру в потолке. Все вокруг было забрызгано кровью. Если в лифте и осталось такое место, где было менее опасно, все равно перебраться туда из-за скользкого пола очень трудно.

Дэвид решил, что единственное, что ему остается, — это сидеть тихо и ждать помощи. После того как рухнул подъемник, вой сирены прекратился, но, наверняка, кто-нибудь на улице все-таки слышал ее и весь этот ужасный грохот. Вообще-то, кто-нибудь мог бы прийти, чтобы поинтересоваться, что случилось, и прислать помощь. Но была суббота... Да и не так много людей прогуливается по улицам возле этого заброшенного здания в выходной. Дэвид внезапно понял, что обречен провести здесь всю ночь.

Кристина в конце концов позвонит отцу и сообщит, что Дэвид не вернулся домой. Господин Лоув пришлет сюда кого-нибудь посмотреть, здесь ли он и не случилось ли чего. Рано или поздно они приедут за ним. Все, что ему остается, — это сохранять спокойствие и равновесие. Он как-нибудь переживет этот кошмар.

Так он там и сидел в тусклом свете дня, размышляя о том, что могли думать Скарпелли и Малдун перед смертью. У него не было ни малейшего сомнения в том, что оба мертвы. Были ли у них перед смертью какие-то вспышки обостренного сознания или озарения? Или они как-то пытались скрыть свой страх и панику перед смертью, зная, что Дэвид является свидетелем их кончины? Вандемарку было ясно, что никогда не узнает ответа. Мертвецы уже ничего не расскажут.

Неожиданный треск, опять донесшийся сверху, насторожил Дэвида. Он так испугался, что едва не выпустил из рук поручни, в которые вцепился во время этого смертельно опасного дождя из падающих механизмов и железа. Треск также сопровождался каким-то скрежетом и грохотом. Господи, неужели там еще что-то осталось, что может упасть?...

Дэвид понимал, что не сможет просто так вот сидеть и ждать, ждать, возможно, даже долгие часы, того, что еще может произойти. Он осторожно придвинулся к переднему краю кабины, мертвой хваткой вцепившись в поручень. Приблизившись к стене, он заглянул в дыру в потолке.

Так и есть. Противовес. Он все еще ненадежно висит на месте рухнувшего подъемника, поддерживаемый оставшимися опорными балками, выдранными из задней стены. Сколько эта штука может весить? По меньшей мере полтонны, может быть, даже больше. Если она упадет, то разнесет вдребезги заднюю часть лифта. Говорить «если» было бы неправильно — совершенно очевидно, что долго он не провисит. Дэвид передвинулся к передней части лифта, ближе к пульту управления, от которого теперь совершенно нет пользы.

Или он еще мог пригодиться?

Над пультом находилась маленькая прямоугольная дверца. Может быть, за ней телефон? Дэвид осторожно придвинулся к ней и, ломая ногти, наконец открыл ее. Телефон, вероятно, все равно бы не работал, даже если бы трубка и была, но она отсутствовала. Дэвид присел, изможденный и вынужденный подчиниться судьбе. Похоже, ему придется пройти все круги ада. Он снова сидел и ждал, когда кто-нибудь придет и спасет его. Только теперь он размышлял, смогут ли спасатели прийти вовремя. Немного подумав, Дэвид пришел к выводу, что до сих пор тормоза безопасности лифта вели себя просто прекрасно. Сработают ли они нормально, когда противовес ударится о кабину? В этом он сомневался. Дэвид решил, что если его не спасут раньше, чем обрушится противовес, он умрет. Все очень просто.

Он закрыл глаза и попытался вспомнить какую-нибудь молитву, которую знал в детстве. Его родители никогда не были слишком религиозны, да и тетушка Руфь, к которой он потом переехал жить, тоже. Фактически ему удалось заучить только несколько молитв — от другой его тети, которая приезжала навестить его, когда ему было пять или шесть лет. Он мог прочитать наизусть только пять разных стихов, обращенных к Господу. Тетя Ширли любила, когда в конце ее двухнедельного визита он мог читать молитвы. Но все ее огромные усилия оказались напрасны. Сейчас, когда он действительно нуждался в слове Божьем, ничего не шло на ум.

Скрежет металла возобновился. Это действовало Дэвиду на нервы. И как он ни старался не обращать внимания на эти роковые звуки, это ему не удавалось.

Он заставил себя расслабиться, надеясь забыться. Мысли сразу же перенесли его к жене и дочери.

Что Крис и Дженни будут делать, если ему не удастся выбраться отсюда? Выйдет ли Кристина снова замуж? Будет ли Дженни называть нового отца «папочкой»?

Глупо думать об этом. Дэвид Вандемарк был все еще жив и упорно стремился сохранить свою жизнь. Он пока не знал, как это сделать, но не терял надежды выкарабкаться из этой ситуации. И неважно, что все эти неприятности слишком затянулись. Разве не восхищался он всего лишь несколько часов назад тем, как прекрасна жизнь? Восхитительная жизнь не обязательно приводит к такому дрянному концу.

Мысли Дэвида были прерваны ужасающим звуком ломающегося металла. Все. Это конец. Он зажмурился и весь сжался в комок. Дэвид лишь смутно представлял, что именно происходило, когда противовес, пробив кабину лифта, увлек ее за собой вниз. Все, что он чувствовал — это страх падения. Страх. Словно какое-то бешеное, только что вырвавшееся на свободу существо вселилось в него. Его глаза широко открылись, и вырвался нечеловеческий крик ужаса. Казалось, что этот предсмертный крик будет длиться вечно... Наполняя душу ужасом и эхом отдаваясь в шахте лифта, сверху надвигался звук летящей огромной гири. Казалось, что мозг Дэвида вот-вот лопнет, как стекло, от неистовой силы этого завывания. Его мир взорвался и превратился во всепоглощающую боль. Дух, стоны которого предвещают смерть, затих. Воцарились тьма и безмолвие.

Глава 8

14 июля 1989 года.

Мемориал-парк, Вашингтон.

— Вандемарк, конечно, выжил, но это была изрядная переделка, имевшая неожиданный поворот через некоторое время.

Айра замолчал. Они с Видой проходили мимо Мемориала и наблюдали за прогуливающимися неподалеку туристами.

— Они фактически потеряли его на операционном столе. Его сердце остановилось. Правда, им удалось запустить его снова. Заставили тикать его мотор.

Вида взглянула на своего нового напарника, наполовину слушая его, наполовину думая о нем.

— Вы сказали, всем было бы лучше, если бы его не стало...

— Да, иногда я так думаю. Если бы Вандемарк сыграл в ящик, может быть тогда ни вы, ни я не занимались бы такой неблагодарной работой. А жертвы Вандемарка были бы все еще живы. Вот что я имел в виду.

Айра повернулся к Виде:

— Черт возьми, мы бы этого не хотели! От этих слов у Виды отвисла челюсть.

— Вы что же, хотите сказать, что Вандемарк всем сделал большую услугу, убив, как вы сказали, восемнадцать человек?

— Насколько мне известно, это так. В некотором смысле те убийства обществу были только на пользу. Именно на пользу. Но позвольте мне рассказывать дальше, о'кей?

— Я надеюсь, вы не обиделись, что я вас перебила, но то, как вы все это излагаете, начинает меня доставать. Вы уже битый час пичкаете меня подробностями этого дела, а я до сих пор даже не знаю, кого же Вандемарк убил.

— Именно поэтому я и хочу, чтобы вы как можно точнее поняли, что это за птица, за которой мы гоняемся. Вы должны знать, с кем имеете дело, до того как начнете выслеживать его.

Вида покачала головой и, улыбнувшись, подняла обе руки:

— Хорошо, сдаюсь. Вы — начальник. Расскажите мне о том, что с Вандемарком было в больнице.

Айра неуклюже опустился на скамейку, не сводя глаз с вьетнамского Мемориала. Вида села рядом с ним, время от времени поглядывая на странно улыбающегося великана, с которым она сейчас работала. Ей казалось, что рядом с этим огромным человеком она выглядит просто гномом и с каждой секундой становится все меньше и меньше. Совсем как Алиса в Стране Чудес. А он, казалось, воплотил в одном лице всех этих забавных сказочных существ.

— Знаете, Вида, Вандемарк когда-то служил в Национальной Гвардии. Он никогда не летал во Вьетнам, но Дядя Сэм все-таки потратил на него кучу денег, обучая обращению с огнестрельным оружием. А сейчас правительство платит, чтобы отловить его как раз за то, что он использует эти самые навыки.

— Так что же в больнице, Айра?

— Да-да. Так вот, Дэвид пробыл после операции без сознания две недели. У него был разбит череп во время того несчастного случая. А еще он в двух местах сломал ногу и пару ребер. Но врачи больше всего тревожились по поводу травмы черепа. Вандемарка лечил доктор Филипп Крейгмор, первоклассный нейрохирург. Он выполнил сложнейшую операцию, в результате которой череп освободился от жидкости, скопившейся после удара. Доктор наблюдал за Вандемарком, пока тот был в коматозном состоянии, и даже пытался помочь, когда он пришел в сознание. Правда, последнее у него не очень получалось. Предполагаю, что Вандемарку тогда не было ни до чего дела, он еле-еле выкарабкался.

Вида придвинулась ближе, заинтересовавшись рассказом коллеги.

— У него после катастрофы оказался поврежден мозг?

— Именно это сначала Крейгмор и предполагал. Когда его пациент пришел в себя, то был совершенно дезориентирован: не разговаривал и, казалось, не понимал происходящего. Придя в сознание, Вандемарк первые двое суток прятался под простыней и плакал. Все думали, что он страдает от того, что ничего не слышит и ничего не может сказать. Врачи решили, что в мозгу у него что-то нарушилось и что, возможно, он больше никогда не сможет слышать и говорить. Крейгмор говорил мне, что некоторые люди с подобными черепно-мозговыми травмами остались на всю жизнь инвалидами. О Дэвиде думали то же самое.

— Но это было не так?

— Нет. Два дня спустя Дэвид Вандемарк снова начал говорить и понимать людей. Его речь была немного бессвязной, как у пьяного. Он пропускал слова или глотал окончания. Но в остальном все было нормально. Врачи пытались выяснить, что же беспокоило его так сильно в первые два дня, но это им так и не удалось. Вандемарк говорил, что ничего не помнит о первых 48 часах после своего пробуждения. Это казалось странным.

— Но как Вандемарк чувствовал себя потом?

— Тоже довольно странно. По словам доктора Крейгмора, Дэвиду предстояло провести в больнице довольно долгое время. Но, к удивлению врачей, он очень быстро пошел на поправку. Никто в больнице никогда не видел пациента, выздоравливающего так быстро от таких тяжелых травм. Вандемарка не интересовали осмотры врачей или их предписания. Единственное, чего он хотел больше всего, — это побыстрее выбраться из больницы. Ничто не могло заставить его и дальше оставаться в больнице.

— И что, этот несчастный случай превратил его в супермена?

— Именно этого вопроса я и ожидал! Он и в самом деле стал другим. Одна из причин, почему его не хотели выписывать из больницы, заключалась в том, что он изменился. Пока Вандемарк находился в бессознательном состоянии, с ним произошло нечто совершенно необычное. Это стало очевидно, когда Крейгмор разрешил тестю Дэвида Артуру Лоуву сообщить ему плохие новости о его семье. То, как Дэвид отреагировал на эту трагедию, обескуражило всех. Когда ему как можно мягче сообщили, что его жену и ребенка убили, пока он находился без сознания, он и глазом не моргнул. Никаких слез, никакой истерики. Он просто сказал, что уже знал об этом, и тут же принялся упрашивать Крейгмора выписать его из больницы.

— Может, кто-нибудь из персонала сообщил ему об этом до прихода мистера Лоува?

— Крейгмор тоже так подумал. Он пришел в ярость и провел безвылазно всю следующую неделю в больнице, пытаясь выяснить, кто же мог проявить подобную инквизиторскую жестокость. Но никто не проболтался. Я потом сам допрашивал многих из персонала. Лично мне показалось, что никто мне не солгал. Все выглядели очень естественно.

— Ну а как, вы думаете, он все-таки узнал об этом?

— Не имею представления. Это были только цветочки. Ягодки появились потом. Очень много странного произошло позже. Чем больше я узнавал о Дэвиде Вандемарке за последние семнадцать лет его жизни, тем меньше, кажется, понимал что-нибудь.

— И что, его все-таки выпустили из больницы?

— Да, его отпустили под присмотр Артура Лоува, но это не долго длилось. Два дня спустя, когда мистер Лоув был на работе, его жена ушла в продовольственный магазин. Вернувшись, она нашла гостевую комнату пустой. На кровати лежала записка, в которой сообщалось, что Дэвид уехал: вызвал машину и уехал, пока ее не было. Когда Лоув приехал к Дэвиду домой в тот же вечер, он застал своего зятя за интересным занятием — тот сидел за столом и чистил автоматический пистолет тридцать восьмого калибра. Это сильно обеспокоило Лоува. Он подумал, что Дэвида занимают мысли о самоубийстве. Но прежде чем он высказал свои опасения, зять стал убеждать его в том, что оружие ему нужно только для самозащиты.

После аварии это стало новой гранью личности Дэвида, которая всех очень обеспокоила. Я допросил буквально десятки людей, которые в ту пору общались с ним, и они постоянно отмечали, что у Дэвида появилась какая-то раздражающая всех привычка отвечать на вопросы до того, как они задавались. Словно он заранее знал то, что люди собирались спросить. Странно, не так ли?

— Да, странно. Похоже на телепатию.

— Это одна из версий.

Вида откинулась на спинку скамейки, переваривая эту странную информацию. Айра покопался в кармане, достал сигару, зажег ее и принялся выпускать синий дымок в воздух.

— Дэвид превратился в затворника. Отошел от всех своих старых друзей. Казалось, он никого не хотел видеть, очень мало говорил. А когда делал это, его комментарии были язвительными или просто странными. Скоро даже Артур Лоув перестал приходить к нему. Вандемарк бросил фирму в конце концов и стал жить исключительно на свои сбережения. Люди пытались заставить Дэвида взглянуть на его образ жизни со стороны и попробовать изменить его, но он заявлял, что жить как все — это попусту тратить драгоценное время.

Вида наклонилась вперед, рассеянно разглядывая военный мемориал.

— Я все еще не имею ни малейшего представления о том, куда вы клоните, рассказывая все это. Я на секунду предположила, что вы подводите меня к тому, что Вандемарк сам убил свою семью.

— Это абсурд. У него для этого не было никаких причин. Вандемарк очень любил их. Я думаю, именно их смерть подкосила его.

— Но ведь их убили, не так ли? Кто же это сделал тогда?

— Это был один сумасшедший ублюдок, за которым я тогда гонялся. К тому времени он уже убил четырех женщин в округе. Крепкий орешек. Четыре убийства, и никаких вещественных доказательств. Поэтому детройтская полиция окрестила его «Мистер Чистюля».

Глава 9

28 мая 1975 года.

Саутфилд, Мичиган.

Грег Хьюит, осторожно заезжая на стоянку задним ходом, поставил свой старый, побитый «фольксваген» прямо перед трейлером. Он возвращался из супермаркета, где запасся едой на пару дней, шестью упаковками пива и свежим номером газеты «Детройт ньюс».

Выйдя из машины, Грег оглядел пустынные дороги саутфилдского трейлерного парка, который он называл своим домом. Он ненавидел это место. Здесь обычно никто не прогуливался по улицам, даже в такой теплый августовский день, как этот. Все сидели внутри своих оснащенных кондиционерами трейлеров, спасаясь таким образом от зноя и навязчивого общества случайных прохожих. Грег скучал по Мемфису, пригороду Теннесси, где он вырос. Там в Оуквилле всегда кто-нибудь сидел на крыльце, с кем можно было обмолвиться словечком перед тем как идти домой.

Здесь — совсем другая картина. Эти янки запираются в своих металлических коробках, словно за ними кто-то гонится. Впрочем, может быть, так оно и есть.

Именно потому, что здесь было легко спрятаться, Грег Хьюит и выбрал эту небольшую стоянку трейлеров. Он жил здесь уже около года, но не знал ни одного своего соседа по имени. Для всех он был Хьюит из домика номер 7 по Форд-роуд. Все эти проклятые улицы были названы по именам автомобилей.

Три года назад Грегори Уолтен (так его звали на самом деле) скрылся, оставив после себя недобрую память. Он влип в неприятности в Оуквилле, и ему теперь приходилось менять имя, когда он куда-то переезжал. Раз в год он совершал «это». Но ни разу не услышал лая собак или звук тяжелых шагов, преследующих его, хотя и знал, что его разыскивают.

Позже он все-таки нарушил ультимативный запрет — обещание, которое дал самому себе, и стал повторять «это» всякий раз, когда «голод» вынуждал его. Он понимал, что его когда-нибудь поймают, но его это уже больше не волновало. Грег чувствовал себя по-настоящему довольным только тогда, когда в него снова вселялся этот «голод». Он уже давно перестал бороться с ним.

Однажды, находясь в своем трейлере, разложив запасы продуктов, он уселся в позу лотоса и стал читать газету. На первой странице не оказалось ничего интересного. Грегу в принципе было наплевать, что делалось на белом свете. Но на этот раз он взял газету, чтобы узнать о событиях в Детройте, поскольку подумывал о переезде туда. Лучше быть в курсе происходящих вокруг тебя событий, если не хочешь, чтобы тебя поймали.

Грег бегло просмотрел местные новости. Его позабавила статья про мэра Янга. Хьюит удивился, узнав, что в Детройте цветной мэр. Кое-какой смысл в этом был, так как в городе проживало больше негров, чем в каком-либо другом месте, где он жил. Именно поэтому он и приехал сюда, скрывшись как можно дальше от своего прежнего места работы. Здесь, конечно, жить было довольно паршиво, но все-таки соседями были белые, которые не слишком докучали друг другу.

Он продолжал просматривать газету, не находя там ничего интересного, пока не дошел до десятой страницы. На ней оказалась фотография женщины, которая сразу поразила его. Снимок находился как раз напротив статьи о несчастном случае в одном из лифтов Детройта. Внизу был изображен какой-то парень и еще один человек, идущий по автостоянке. Старый черт обнял ее. Снимок разозлил Грега. Этот гад выглядел достаточно дряхлым для того, чтобы оказаться ее отцом.

Когда он прочел статью и подписи под снимками, он выяснил, что этот старик и в самом деле был ее отцом. А парень на нижней фотографии — ее муж, юрист. Он остался в живых после аварии в лифте и сейчас лежал в больнице «Бьюмонт».

Грег Хьюит молча разглядывал нечеткое фото Кристины Вандемарк, которую вели по больничной автостоянке. Было что-то сексуальное в ее печальном и беспомощном облике. Ему нравилось, как блестели ее волосы в лучах утреннего солнца. Она блондинка? Возможно. Грегу нравились блондинки. Он всегда предпочитал их.

В статье говорилось, что Вандемарки жили в Уоррене, но точный адрес не указывался. Грег встал и пошел за телефонной книгой, торчавшей в журнальной стойке. Затем сел на кушетку и стал искать номер Дэвида Вандемарка. А вот и он! Грег боялся, что телефона юриста может в телефонной книге не оказаться. Может быть, он еще не такой уж и преуспевающий юрист.

Кристина Вандемарк. Имя ему очень понравилось. Было в нем что-то особенное, когда он произносил его вслух. Пока ее муж в больнице, она совсем одна дома и очень напугана, ее нужно успокоить. А Грег умел хорошо успокаивать...

Прошла уже пара месяцев, как он выпустил из-под контроля свой «голод». Грег внимательно просматривал газеты. Там пока что ничего не упоминалось о том, что могло бы иметь отношение к его маленьким шалостям. Каждый раз, удовлетворив своей «голод», Грег обычно уезжал куда-нибудь подальше.

Однажды он докатил аж до самого Огайо. Грег взял за правило не делать такие дела в одном и том же округе дважды. И поэтому до сих пор чувствовал себя в полной безопасности. В конце концов, нет нужды исчезать до тех пор, пока местная полиция не обнаружит содеянное. В Мичигане он был очень осторожен. Осторожен в выборе партнерш и осторожен в успокоении их.

Грег соскочил с кушетки и направился в ванную комнату, сохраняя то восхитительное чувство, которое появилось внутри его изрядно поношенных джинсов. По пути он включил радио. Звуки песни Хендрикса «Вдоль сторожевой башни» заполнили комнату. Он разделся перед дверью в ванную комнату, скинув одежду на ковер. Затем, схватив флакон с кремом для бритья, принялся трясти его в такт музыке.

Забравшись в ванну, начал медленно намыливаться, наслаждаясь воздействием ментолового крема на кожу. Музыка начинала творить чудеса, и Грег стал подпевать с закрытым ртом, открыв лезвие бритвы. Он заставил себя не подпрыгивать в такт хендриксовским аккордам, ему не хотелось порезаться, особенно сейчас, когда он готовился к «визиту». Помедленней и полегче! Нужна чистая работа. Он начал с левой ноги и повел лезвие от ступни вверх.

Глава 10

29 мая 1975 года.

Уоррен, Мичиган.

С молодости Айра не переносил осмотров мест убийства. За шесть лет работы в ФБР он осматривал место преступления, где было совершено убийство, только дважды. И оба эти случая приводили его в состояние физического недомогания и огромного душевного переживания.

Фотографии и другие вещественные доказательства совершенного злодеяния не шли ни в какое сравнение с действительностью, поэтому с ними он мог работать довольно спокойно. Но посещать дома или другие помещения и смотреть на ту жестокость, которую одно человеческое существо может причинить другому, было выше его сил. Как-то так получалось, что на его долю выпадало значительно больше убийств, чем остальных преступлений. Может быть потому, что он доказал свое умение отлично проводить расследования. Отвращение к убийствам, видимо, подстегивало его, давая особую энергию, помогавшую разгадке этих тайных деяний.

Обычно он находил какой-нибудь предлог, чтобы задержаться, и как правило приезжал к месту преступления, когда тела уже были убраны, а кровь высохла.

В тот день Айре явно не везло. Он просматривал некоторые дела в Детройтском управлении полиции, когда поступил этот звонок. «Мистер Чистюля» появился снова. На этот раз где-то в пригороде, а точнее, в Уоррене. Брайан Круз, детройтский следователь по особо важным делам, которому поручили дело «Чистюли», предложил Айре выехать на место преступления. Адрес он уже знал. Айре, захваченному врасплох, не удалось быстро придумать причины для отказа.

Он опомнился, уже сидя в машине, направляющейся к месту последнего злодеяния «Чистюли».

Айре настолько хотелось избежать осмотра места преступления, что он скорее согласился бы перенести приступ аппендицита или резкой головной боли, чем появиться там. Работа «Чистюли» внушала отвращение, даже несмотря на то, что он потом кое-что «исправлял». На черно-белые фотографии того, что этот ублюдок оставлял после себя, даже смотреть было невозможно.

Айра поблагодарил небеса за то, что сегодня не обедал и что Круз не пожелал до прибытия на место сообщить какие-либо подробности. Почти всю дорогу детройтский следователь болтал о своей недавней поездке в штат Юта. Это помогло Айре отвлечься от мыслей о том, что его ждет впереди.

Он почувствовал большое облегчение, когда увидел двух полицейских, несущих носилки с телом к машине скорой помощи, когда они подъехали.

Круз был вне себя от ярости.

— Черт побери, они должны были дождаться нашего приезда!

Айра тем временем смотрел на тихую пригородную улочку с красивыми, ухоженными лужайками и бесконечными рядами аккуратных кирпичных домиков. Было трудно поверить, что убийство могло произойти в таком приятном местечке. Но шесть лет на работе криминалиста приучили его к мысли, что даже очень хороших и совершенно невинных людей время от времени убивают. Хотя каждый раз, когда Айра расследовал подобное дело, у него все-таки оставались сомнения.

Брайан все еще продолжал чертыхаться по поводу того, что их не подождали. Левитт попытался выступить в роли миротворца.

— Послушайте, им не передали вашу просьбу вовремя. Да и похоже, тогда нам самим пришлось бы разгребать тут все это вместо этих ребят.

— Я все-таки хотел бы иметь представление о том, что тут происходило. Давай все проверим.

Айра послушно последовал за детективом в дом. Последние полчаса он уже испытывал тошноту. Слава Богу, ему не придется смотреть на останки изуродованной маньяком бедной женщины. Ее уже вынесли. Ну, а осмотр дома можно было бы перенести на потом.

Возле самого входа ему пришлось уступить дорогу человеку в форме, который осторожно нес мешок с телом жертвы к машине скорой помощи.

— Боже мой, нет... не может быть... ребенок.

Левитта снова затошнило. Он стал искать особые таблетки, которые всегда носил с собой. Айра остановился и принялся шарить по карманам. Его взгляд неожиданно упал на портрет, висевший на стене гостиной. Это был снимок проживавшей здесь семьи. Трое. Муж, жена и маленькая девочка, сидящая на коленях у мужчины. У женщины и ребенка были светлые золотистые волосы. Мужчина — светлый шатен. Все трое улыбались.

К этому времени Айра уже сунул в рот таблетку. Круз разговаривал с одним из дежурных офицеров и махнул Левитту, предлагая спускаться к нему вниз по лестнице.

Три из четырех других убийств «Чистюли» были совершены в подвальных помещениях домов, где проживали жертвы. Четвертая женщина была найдена убитой в роще на границе штата.

Пол в подвале был выложен плиткой, стены обшиты декоративными панелями «под дерево», а потолок украшало звуконепроницаемое покрытие. Это подвальное помещение было оборудовано под игровую комнату. На полу валялись игрушки, кто-то вывалил их из деревянного сундучка прямо через край. Неподалеку стоял изрядно потертый диван, возможно когда-то стоявший в жилой комнате у бывших владельцев дома. С другой стороны комнаты находилась стиральная машина и автомат для сушки белья, а рядом — стол для сортировки белья и умывальник.

Садовый шланг был присоединен к крану умывальника. Большая часть шланга, аккуратно сложенная, лежала на мокром полу.

Это было дело рук «Мистера Чистюли». Нигде ни пятнышка крови, все аккуратно смыто струей воды. Дэвид заметил, что лента, которой обычно обозначают положение убитого на полу, оказалась бесполезной, она не липла к мокрому полу. Кучка этой ленты лежала на столе. Кто-то уже обозначил положение тел убитых специальным маркером.

Уорренская полиция запросила на помощь судебную бригаду из Детройта. Детройтцы все еще работали, поэтому Круз и Левитт остались у лестницы, наблюдая за коллегами. Один из полицейских фотографировал, другой — искал сухие места в комнате, где можно было снять отпечатки пальцев, третий стоял на четвереньках у водостока в центре комнаты.

Сняв решетку, он соскабливал грязь с края водостока перочинным ножом и помещал ее в специальный пакет.

Четвертый — высокий и начинающий лысеть человек — подошел к Левитту. Круз представил их друг другу.

— Айра Левитт, ФБР. А это Джордж Шустер. Что ты нашел, Джордж? Это дело рук «Чистюли»?

— Кого же еще? Кто еще из маньяков «прибирает» за собой? Конечно же это он.

Айра про себя решил, что будет лучше, если вопросы будет задавать Круз. Его самого по-прежнему мутило. Здесь было прохладнее, чем на улице, но воздух подвального помещения действовал на него угнетающе. Детройтский полицейский осмотрелся и спросил:

— Все по-прежнему? Ничего нового?

— Только маленькая девочка. Насколько нам известно, он впервые убил ребенка.

— Ее тоже изнасиловал?

— Нет, просто ударил по голове каким-то тупым предметом, возможно пистолетом. Он способен на разные гадости, но он не педофил. Девочку он просто убил. Она не интересовала его в сексуальном смысле. Возможно, просто попалась ему под руку. Вот и все.

— Как ты думаешь, как тут все это происходило?

— Примерно так же, как и первые три раза. Никаких следов насильственного вторжения. Или его впустила женщина, или он сам вошел через незакрытую дверь, возможно переднюю. Похоже, что на дверной ручке никаких следов не осталось.

Оказавшись внутри дома, «Чистюля» загнал их в подвальное помещение. Я предполагаю, что именно там он достал нож и резиновые перчатки.

У женщины на голове довольно большая опухоль. Она была еще жива некоторое время после удара, несмотря на то, что шишка на голове довольно крупная.

Затем «Чистюля», видимо, облил ее, чтобы не оставить никаких следов, и ударил пистолетом ребенка. Потом подождал, пока она придет в себя, чтобы позабавиться с ней. Изнасиловал ее, а затем всю ее изрезал. Многочисленные резаные раны вокруг груди, затем на ягодицах и в вагинальной области. Это одна из причуд «Чистюли». Эти ублюдки любят резать и вокруг рта.

— Затем он прибрал за собой, как всегда?

— Именно. Принес садовый шланг со двора. На траве все еще видны следы. Вымыл все в подвале и весело зашагал своей дорогой. Ему нужно было одеться, чтобы выйти. Мы ищем кого-нибудь из соседей, кто бы мог его видеть по пути сюда или обратно.

Кислое выражение сошло с лица Круза.

— Не надейтесь на какие-нибудь результаты. Я начинаю думать, что этот парень — невидимка. Никто ни разу не видел его. Он убил уже шестерых, а у нас нет ни малейшего представления о том, как он выглядит.

— Потому что этот сукин сын знает кое-что о вещественных доказательствах. Он не оставляет даже царапины в качестве улики, и мы никак не можем узнать, как он выглядит. Он даже использует презерватив, когда насилует свои жертвы. Слышали когда-нибудь о таком? А ведь по сперме можно было бы определить тип крови.

Айра взял себя в руки и спросил:

— А откуда вы знаете, что он обыгрывает нас «всухую»?

Джордж посмотрел на Айру:

— Вы новичок в этом деле?

— Да. Только вчера приступил к работе. Пришел, когда «Чистюля» перевез ту женщину за границу штата, в Огайо. Тогда дело приобрело федеральную огласку. Похищение людей и насильственный перевоз. Вы знаете.

— О'кей, когда вы получите доступ к делу миссис Джейн Райс, женщины, которую он убил в Хемтремке, вы узнаете, что мы нашли обертку от презерватива, оставленную на месте преступления. Но никаких отпечатков. Не нашлась и использованная резинка. Должно быть, взял с собой. Эти типы иногда любят показывать полицейским, какие они умные. Именно это в конце концов и помогает поймать их.

Круз подошел туда, где был очерчен больший из трупов, наклонился и уставился на то место, где раньше лежало тело.

— Он выскоблил все из-под ее ногтей?

— Специалист по маникюру не сделал бы это лучше. Этот парень не кусается, нет и отпечатков зубов. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь сможем идентифицировать его по отпечаткам зубов или по ножу. Ни единого волоска не оставляет.

Я готов поспорить, что этот подонок бреет каждый сантиметр своего тела перед нападением на кого-нибудь. Только так я могу объяснить полное отсутствие каких-либо вещественных доказательств.

— Как вы думаете, откуда он так хорошо осведомлен о вещественных доказательствах? — поинтересовался Левитт.

— А кто его знает. Может быть, книг начитался. Может, он полицейский или был им. Я молю Бога, что это не так. Существует еще масса источников, откуда все это можно узнать. Но я не думаю, что идя по этому следу, вы до чего-нибудь докопаетесь.

Круз встал и снова вернулся к Айре и второму коллеге.

— Попробуй угадай, где найдешь, где потеряешь. Помните зверские убийства проституток в городе? Поначалу нам казалось, что он выбирает свои жертвы наугад. Но оказалось, что все они ходили в одну и ту же парикмахерскую делать прически. Мы не сразу догадались, с какой стороны подступиться к этому делу, и пытались найти какой-то общий подход. Наконец одна парикмахерша вызвала нас и рассказала, что все они когда-то были ее клиентками. Ее муж и оказался убийцей. Он не хотел, чтобы его жена хоть как-то была связана с падшими женщинами.

— Да, думаю, тут трудно что-либо сказать.

Джордж повернулся и направился к фотографу дать какие-то указания. Круз пошел к лестнице.

— Пошли. Больше тут делать нечего. Пойдем обедать. Заключение патологоанатома и протокол осмотра места происшествия будут готовы только часа через три.

Айра Левитт был еще не готов думать о еде в такой обстановке, но был рад выбраться отсюда. Слава Богу, что здесь уже нет трупов или крови, но место все еще хранило мрачный дух преступления. Здесь не было ничего такого, что могло бы издавать запах, но Айра чувствовал смерть всеми порами своей кожи. В воздухе витало что-то неуловимое, что напоминало о случившейся трагедии. Ему хотелось как можно скорее выбраться отсюда. Тошнота по-прежнему не давала ему покоя.

Когда они поднялись в дом, Круз остановился на кухне, чтобы поговорить с полицейским в форме офицера. Левитт направился к парадной двери дома и на секунду остановился, прежде чем выйти в прихожую. Он снова взглянул на семейную фотографию. Улыбающаяся женщина смотрела на него. «Изнасиловал, затем изрезал. Многочисленные увечья вокруг грудей и в вагинальной области», — вспомнились ему слова местных полицейских.

Он почувствовал, что его вот-вот вырвет. Айра выскочил через парадную дверь, торопливо скользнул за угол, чтобы его никто не видел, и облегчился в водосточную канаву.

К тому времени как Круз вышел из дома, он уже привел себя в порядок. Когда они выехали, направляясь в хорошо известный Крузу китайский ресторан, Айра поклялся никогда больше не заниматься расследованием убийств.

Все! Хватит!

Он уйдет из Бюро, если его заставят расследовать убийство.

Глава 11

15 июля 1992 года.

Поезд-экспресс «Серебряная звезда», где-то в Джорджии.

Его разбудил крик. Он лежал, затаив дыхание, прислушиваясь к тишине. Затем кто-то стал стучать в дверь купе, спрашивая, все ли с ним в порядке. Уиллард Макдональд вскочил с кровати и открыл дверь. В купе с трудом втиснулся толстяк-кондуктор:

— С вами все в порядке? Я слышал крик, будто кого-то убивают.

Уиллард сел на кровати и потряс головой:

— Со мной все в порядке. Просто приснился какой-то кошмар, вот и все. Сожалею, если побеспокоил кого-нибудь.

Кондуктор всматривался в лицо Уилларда, прикидывая, уж не принимает ли этот человек с безумными глазами наркотики или еще что-нибудь?

Уиллард, не желая привлекать к себе чье-либо внимание, тут же сочинил историю, чтобы объяснить свое странное поведение и убедить кондуктора в своей безобидности. С явным сожалением и даже легким намеком на смущение он сказал:

— Я прохожу химиотерапию. От нее мне иногда снятся кошмары. Извините меня. Я не хотел причинять кому-нибудь беспокойство.

Это успокоило кондуктора. Он заверил Уилларда, что тот никому не причинил никакого беспокойства.

— Ладно, забудьте... Обращайтесь ко мне без всякого стеснения, если вам что-нибудь понадобится.

Толстяк тихо закрыл дверь за собой, чувствуя себя виноватым в том, что заподозрил этого бедолагу в употреблении наркотиков.

Как только Уиллард остался один, он вытащил сигареты из кармана своей спортивной куртки, которая висела на двери. Он не мог не заметить, как сильно тряслись у него руки, когда он прикуривал. Будь прокляты эти сны! К черту эти голоса! Каждый раз все одно и то же. Он думал, что давно уж выбросил это все из головы. Ведь прошло целых семнадцать лет!

Уиллард сел, оперся спиной о стенку купе и стал смотреть на мерцающие огни проплывающих мимо деревенских коттеджей, потом попытался расслабиться, слушая грохот колес несущегося в неизвестность поезда. Легкий дымок просачивался между его пальцами, медленными спиралями направляясь к потолку. Дэвид Вандемарк снова мысленно вернулся к тому времени, когда он лежал без сознания в больнице «Бьюмонт».

Голоса из всепоглощающей тьмы. Слова из пустоты. Будто множество людей говорят одновременно, и все эти звуки сливаются в один неразборчивый шум, который, усиливаясь, превращается в грохот. Это вавилонское столпотворение приводило его в ужас.

Похоже, придется терпеть целую вечность, чтобы этот хаос отступил и из всех голосов остался только один. Остальные голоса постепенно отступают куда-то в темноту. Затем до сознания доходит, что ты слышал вовсе не голоса, а что-то другое.

Оставшийся голос превращается в неясный гул. Ты прислушиваешься, пытаясь понять. Но понять ничего невозможно.

Словно что-то качается возле тебя на мягких волнах. Это можно терпеть, даже если ты не понимаешь, что это. Просветление в мозгу приходит медленно.

Это определенно что-то новое, непонятное. Единственный голос говорит без слов. Впрочем, даже не совсем так. Кажется, что сразу несколько слов смешалось в одно непонятное послание. Но кроме всего прочего, появляются зримые образы, звуковые и осязательные ощущения.

Это не может быть реальностью. Наверное, это сон. Да, конечно, сон! Как же иначе? Но и на сон это не похоже.

Если это сон, то единственный надежный способ покончить с ним — проснуться. Идея неплохая, но как ее выполнить?! Как выбраться из этого странного состояния, из этой пугающей бесконечной фантазии?! Ты ведь не хочешь оставаться здесь? Тогда просыпайся! Давай! Просыпайся! Ты можешь это сделать! Ты можешь...

Боль!!!

Боль вонзает в тебя свой раскаленный нож! Ты должен выбраться отсюда! Назад! Беги!

Ну вот, все хорошо. Можно расслабиться. Все прошло. Боль ушла, снова уползла обратно в пустоту. Ты спасен.

Но разве можно чувствовать боль во сне? По крайней мере, такого никогда раньше не было. Тогда что же это? Агония была настоящей. Твои ребра и нога невыносимо болели. А голова... Словно она была расколота, и внутри ее зажегся огонь. Никогда раньше ты не чувствовал такой невыносимой боли. Бездонная, нескончаемая и всеобъемлющая, как сама Вселенная.

И все-таки это не сон.

Тогда что же? Ты что, просто лежишь здесь и хочешь узнать, что это?

Нет, так тебе не удастся что-нибудь понять. Если ты еще не сошел с ума, то скоро сойдешь, если ничего не будешь делать. Тебе нужно узнать, что все-таки тут происходит. Ты обязан узнать! Но ведь ты не хочешь, чтобы боль снова вернулась? Похоже, что это неизбежно. Как еще выяснить, спишь ты или нет? А если не спишь, то как можно быть уверенным в том, что твое теперешнее состояние не будет длиться вечно?

Как тебе нравится подобная перспектива?

Кто это сказал, что предпочел бы вечную боль, лишь бы жить? Похоже, пришла пора делать выбор... Но должен же существовать какой-то способ обойти эту боль... И возможность определить, спишь ты или нет.

Время!

Вот в чем ответ! Когда ты спишь, время не играет никакой роли. Время идет незаметно, когда человек спит.

Считай медленно до шестидесяти. Считай четко, не сбиваясь и не торопясь. Сконцентрируй все свое внимание на отсчете. Не отвлекайся, считай. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60.

Ты смог! А сейчас сделай то же самое снова. И еще раз.

Посчитай десять раз.

Десять минут! Десять минут... Это не сон. Ты не спишь. Десять минут! Разве ты не помнишь, что читал о «быстром» сне, который длится девяносто секунд, самое большое — две минуты. Ты не спишь. Это точно.

Тогда что же ты делаешь, если не спишь? Видимо, ты в каком-то другом измерении сознания, хотя не можешь полностью прийти в себя. Но ты все понимаешь. Ты словно находишься в каком-то глубоком трансе. Как это может быть? Как случилось, что ты оказался в таком состоянии?

Может, ты не совсем спишь, а может, не совсем еще проснулся? Проснуться — вот единственный способ разгадать тайну.

Но боль...

Тебе придется встретиться с ней снова. Найди в себе силы вытерпеть ее. Ты должен это сделать. Выбирай: боль — или целая вечность в преддверии ада.

Что же делать?

Боль на этот раз не такая сильная. Это точно, что она сбегает сверху вниз, ударяет тебя по бокам, довольно крепко кусает за зад, и ты даже пальцем не можешь пошевелить. Но в конце концов боль отступает. Она снижает напряжение до почти сносного уровня. А потом возвращается память.

Ты вспомнил тот несчастный случай. Ты все еще лежишь на дне шахты лифта. Нет, тебя наверняка уже спасли.

Попробуй пошевелиться. Ты сразу узнаешь, что под тобой: кровать или искореженный металл. Может быть, тебе удастся проникнуть сквозь эту черную вуаль, которая, как облако, заслонила твой взор, но ты можешь чувствовать. Ты можешь... ты... ты...

Нет, ты ничего не можешь, ни видеть, ни двигаться, ни чувствовать!

Паника!

Ты парализован! Не можешь шевельнуть пальцем. Не можешь поднять веки. Тело словно замкнуто в клетке. Оно абсолютно ничего не чувствует.

Помнишь книжку, которую когда-то читал в колледже? «Джонни взял винтовку»[2]. О боже! Она была про солдата первой мировой войны, которому полностью изуродовало лицо. Изувеченный парень проводит остаток своей жизни в ужасающих галлюцинациях. Может, это станет также и твоей судьбой? Нет. Я отказываюсь верить в это. Это не для меня.

С тех пор медицинская наука шагнула далеко вперед. Эти проклятые медики могут держать тебя в таком состоянии еще лет пятьдесят или шестьдесят. И ты будешь лежать, заключенный в оболочку собственного тела, балансируя между жизнью и смертью.

Ты спрячешься в страхе и ненависти. Крик не сорвется с твоих губ, но отзовется гулким эхом снова и снова в черной пустоте нескольких тысячелетий.

Такая возможность грозит и тебе. Но мы, человеческие существа, исключительно живучи и можем приспосабливаться к жизни в самых трудных условиях. Особенно если нет другого выбора. В конце концов, тебе вряд ли удастся покончить жизнь самоубийством, если ты не можешь пальцем шевельнуть. Как набросить веревку на шею?

Истерика пройдет. Ты будешь лежать один в пустоте, беспомощный и одинокий.

Но не долго. Голоса возвращаются. Слава богу! По крайней мере, одиночеству приходит конец. Совершенно невозможно сказать, сколько времени потребуется, чтобы сосредоточиться на одном голосе. Они обычно приходят не одни, наводняют тебя хаотическими посланиями, после чего наступает сенсорная перегрузка. Но мало-помалу ты медленно учишься справляться с этим. Ты учишь себя защищаться от нежелательных посланий. Ты усилием воли заставляешь их стихнуть. Ты теперь знаешь, что можешь быть окружен дюжиной голосов, но ты уже в состоянии слушать только один голос. С него ты берешь отсчет, и тогда остальные голоса угасают в твоем сознании.

До сих пор какая-то часть твоего мозга все-таки работала, ведь у тебя были зрительные и другие ощущения, соответствующие голосам, хоть тебе и кажется, что это галлюцинации. Но ведь это не так! Время подтверждает их реальность. Голоса на самом деле существуют, как и многое другое, что ты ощущаешь. Для этого имеется очень хорошее объяснение. Шерлок Холмс однажды сказал доктору Уотсону, что после того как исключишь все невозможное, оставшееся, каким бы невероятным оно ни было, и есть правда.

Так оно и есть. Дэвид Вандемарк, твоя правда — это телепатия. Ты читаешь мысли!

Именно так ты узнал о своих ранениях. Твой дух парит высоко. Из мыслей посещающих тебя докторов и медсестер ты узнаешь, что нет оснований верить в то, что ты парализован, ты просто находишься в коме и пробыл без сознания две недели. С тобой все в порядке. Превосходное дыхание, нормальный пульс. Все ожидают, что сознание может вернуться к тебе в любой момент.

Единственное проявление страха, который ты читаешь в их мыслях — это тот безумный демон, который называется повреждением мозга. Тебе бы хотелось поговорить с этими врачами и сестрами, сказать им, что твой мозг прекрасно работает. И серое вещество в порядке. Вот все остальное не действует, это верно.

Ты также получаешь более точное ощущение времени, понимаешь, что пришел следующий день и что восстанавливается мост над пропастью, отделявшей тело от мозга. Ты начинаешь ощущать хрустящие простыни и мягкий матрац. Медленно возвращается контроль над собой. Полдня уходит на то, чтобы шевельнуть пальцем ноги или руки. Это трудно. Требуется очень сильная концентрация внимания. Когда появляются голоса, они слишком выбивают тебя из колеи, чтобы ты мог продемонстрировать свои успехи. Поэтому заинтересованные голоса ни разу не заподозрили, что ты начинаешь быстро поправляться, хотя и продолжаешь находиться в коматозном состоянии. Только ты один знаешь, что темнота постепенно рассеивается.

Пришел следующий день. Медсестра пришла проверить состояние твоего здоровья. Она считывает показания приборов, а ты «считываешь» их из ее мозга, перехватываешь пугающие тебя мысли, которые переплетаются в ее мозгу.

Сегодня медсестра начала день с радиосообщения. Она перестает чистить зубы, чтобы послушать, что говорит диктор. Она не верит своим собственным ушам. Ужасно. Бедняга...

Во время завтрака в больничном кафетерии медсестра читает о том же самом на третьей странице газеты «Детройт Фри Пресс». Здесь фотографии Кристины, Дженифер и его самого. Медсестра удивляется тому, каким жестоким может быть мир.

В больничных покоях медсестра разговаривает со своими коллегами. Если этот Вандемарк когда-нибудь проснется, как он воспримет новость о том, что у него больше нет семьи? Как жаль его.

Новости вернули Дэвиду сознание. Медсестра заметила одинокую слезинку, катящуюся по его щеке. Щеки его были мокрыми от слез, когда он снова пришел в себя. Комната переполнена врачами и медсестрами. Неожиданно все эти люди начинают возбужденно говорить. Вандемарку слышны не только их голоса, он еще и понимает, о чем они думают.

— Чудеса! Да! Чудеса! После более чем двух недель комы к Дэвиду Вандемарку вернулось сознание!

В комнату сбегаются все, кто заинтересован в его выздоровлении. Но их присутствие и переполнявшие их эмоции чуть не «утопили» его снова, заставив позабыть все, чему он научился, чтобы контролировать свои телепатические способности. Голоса гремят раскатами грома у него в голове, заглушая в нем все. Все, кроме боли.

— Крис! Дженни! Нет! О Боже! Прекратите! Это невыносимо!

Дэвид Вандемарк предпринял невероятные усилия, чтобы снова вернуться к действительности, и все для того лишь, чтобы узнать, что вся его жизнь разрушена каким-то безумным извергом-мясником.

Медперсонал продолжал взволнованно болтать не умолкая, но Дэвид был еще не настолько здоров, чтобы выдержать этот натиск. Он натянул на голову простыню, закрыв свое пепельно-серое, залитое слезами лицо, и заплакал. Медсестра тут же выгнала всех из комнаты и побежала за сильнодействующим успокоительным. Возвратившись, она подумала снова: «Бедняжка... Как жаль его».

Дэвид даже не заметил, что все ушли. Он уже провалился в забытье. Ушло, безвозвратно пропало все, что он любил. Все, что осталось, являло собой успокаивающую пустоту. Он торопился, спешил к ней, надеясь, что она положит конец боли и страданиям. И это произошло. Дэвида Вандемарка больше не стало.

Уиллард Макдональд вспомнил про свою сигарету, когда она уже вся истлела и начала обжигать ему пальцы. Он затянулся в последний раз и погасил ее о маленькую металлическую пепельницу, укрепленную на стенке купе. Он поднялся на ноги и стал одеваться, думая об умершем Дэвиде. Вандемарк, несмотря на весь свой интеллект, был недостаточно силен, чтобы выдержать свое странное новое существование. Поэтому он и выбрал смерть. В буквальном смысле выбрал.

Но Мать-Природа не терпит пустоты и потратила немало времени и усилий, чтобы снова вернуть Дэвида Вандемарка к жизни. У нее, очевидно, имелись веские причины для этого, иначе все ее старания были бы напрасны. Поэтому, когда Дэвид решил уйти в небытие, добрая матушка-природа спасла этот обломок потерпевших крушение эмоций и оживила его. Ее план состоял в том, чтобы сделать из этого кусочка единое целое. И это ей прекрасно удалось. По крайней мере, так все представлялось Уилларду. С этой мыслью он вышел из спального вагона.

Уиллард расстроился, обнаружив, что вагон-ресторан закрыт на ночь, и вынужден был утолить голод двумя безвкусными бутербродами с сыром, приготовленными в микроволновой печи, и имбирным пивом из закусочной. Он нашел пару пустых сидений в одном из пассажирских вагонов и устроился там.

Жуя безвкусную железнодорожную пищу, которая совсем не была похожа на еду, он снова мысленно вернулся к моменту своего возвращения к жизни, к своему воскрешению. Это были просто ошеломляющие воспоминания. Он сам толком не мог разобраться в том, что произошло. Это оказалось чем-то вроде смены караула. Уиллард был не вполне уверен, когда именно в течение тех двух хаотичных дней он принял жизнь от Дэвида. Все, что он помнил, это слезы, душераздирающие эмоции и то, как он прятался под простынями. Были ли это последние моменты жизни Дэвида или его собственные «родовые травмы»? Разве кто может сказать?

Все очень обрадовались его внезапному выздоровлению. Они, конечно, не могли этого просто так оставить. Им всем хотелось подробно рассказать ему все, что случилось с ним. Это было мучительно, так как он уже знал о происхождении своих ранений, но решил, что потешит доктора, разрешив ему объяснить все снова. Оказалось, что это довольно скучно, — выслушивать подобную речь. Трудно молча слушать рассказ о том, что ты уже узнал после быстрого проникновения в мысли людей. Ужасная скука — знать, что человек собирается сказать, и потом еще ждать, пока он откроет рот и скажет это. Потребуется много времени, чтобы привыкнуть к телепатии, волшебным даром которой он теперь обладал.

Персонал больницы не мог понять его страстного желания выписаться из больницы как можно скорее. Истина заключалась в том, что он боялся оставаться в больнице. Ведь все может раскрыться, и ему не оплатят расходы за лечение, если выяснится, что произошла трансплантация личности.

Зная не так уж много о возможностях современной медицины, новый Дэвид Вандемарк боялся того, что какой-нибудь из новых современных приборов покажет, что из мозга Дэвида Вандемарка теперь исходят новые сигналы, заменившие его старые мозговые волны. Если об этом узнают, то объяснения такому явлению не окажется.

«Вот так, доктор. Старому жильцу не понравилась ваша работа, которую вы проделали с его головой, поэтому он и раскололся на части. Я проходил мимо, подыскивая местечко, где бы остановиться, и мне понравилось то, что вы сделали, поэтому...»

Конечно, весь персонал считал, что он слегка «тронулся» и что стал ужасно груб, когда принялся настаивать на том, чтобы его побыстрее выписали из больницы. У них ведь имелись самые разные виды физиотерапии, самое сложное диагностическое оборудование. «Еще раз благодарю, но, впрочем, не стоит...» Однако их это не отпугивало.

Персонал больницы был совершенно ошеломлен, когда их главный козырь не дал ожидаемого результата. Слезливый рассказ Артура Лоува о смерти Кристины и Дженифер стал уже устаревшей информацией. Никто не догадывался, что Дэвид уже все знал. Их удивило, что он довольно бесстрастно отнесся к рассказу тестя. А с чего ему убиваться по этому поводу? Конечно, у него сохранились воспоминания Дэвида Вандемарка, но Крис и Дженни принадлежали к другой жизни. Прошлое существование его уже не трогало. Конечно, он сожалел, что жены и дочери больше нет. Но переживал он по этому поводу не больше, чем если бы умер его любимый телегерой. Лично его это больше не трогало. Потеря Крис и Дженни убила Дэвида Вандемарка, но тот, кто сейчас живет вместо него, не позволит этому повториться с ним.

Мысль о телевидении напомнила Уилларду о той дребедени, которой он насмотрелся в больнице, ожидая выписки.

Он знал, что ему следует задуматься о том, как жить дальше. Возвращение к скучному образу жизни Дэвида Вандемарка не привлекало его, но, с другой стороны, панорама представившихся ему возможностей казалась просто необъятной. Этот неожиданно проявившийся дар телепатии только затруднял его решение. Если он сосредоточится на телепатии, то чего ему не следует делать? Ведь теперь он может очень многое. Казалось, нет ничего такого, чего бы он не смог достичь. А это его пугало.

Лучше немного подождать и собраться с силами перед каким-нибудь решительным действием. Как любила говорить Скарлетт: «Завтра. Да, я подумаю об этом завтра». Послеобеденные телесериалы настолько пресытили его, что он переключился на какой-то местный канал, где проповедовал Джимми Своггерт. Сначала он задержался на этом канале потому, что его забавляла напыщенность проповедника. Но даже когда новизна восприятия закончилась, он не выключил эту программу. Довольно странно, но до него постепенно начал доходить смысл этих слов.

Как только программа Своггерта закончилась, Дэвид переключал каналы до тех пор, пока не наткнулся на другую религиозную программу. Чудеса кабельного телевидения! В течение следующих двух дней он слушал все телевизионные проповеди, какие только было можно отыскать. Медсестры и врачи, которые заходили в его палату, воспринимали это как добрый знак. Бедный Дэвид Вандемарк, думали они, получает успокоение от монотонных слов телевизионной Библии. У них не было ни малейшего представления о том, насколько в действительности они оказались правы.

Уилларду пришлось признать, что телепроповедники настраивали его на добро. Оурел Роберте, ныне попавшие в немилость Джим и Тэмми Бейкер, Джерри Фоуэлл, проповедник Шуллер — все они говорили с ним от имени Господа. Они разбудили в нем что-то такое, о чем Дэвид Вандемарк никогда не подозревал. Это было Богоявление, новое начало. Семена, попавшие на благодатную почву, прорастают. Эта вновь зародившаяся духовность росла в нем, как сорная трава по обочинам пустынной дороги.

Проповедники говорили об основополагающих вещах. О добре и зле. Политические догмы, которые они примешивали к своим религиозным посланиям, волновали его. Ему стала понятна его дальнейшая дорога в жизни. Не будет больше долгих часов раздирающих душу самокопаний, ложных начинаний, сомнений или беспокойств. Телевидение и священнослужители указали ему верный путь, открыли глаза на правду. Однако в глубине души он оставил для себя крошечный заповедный островок, свободный от влияния проповедников. Эти носители Слова Божия слишком сильно склоняли его к Новому завету. А Всемогущий, которому он теперь начинал смотреть прямо в глаза, был более мстительным Богом. Он и должен таким быть. Зачем тогда он и Мать-Природа создали заново и улучшили Дэвида Вандемарка?

Что касается Уилларда, то в течение последних семнадцати лет он делал работу Господа. Это было нелегкой работой, но, несомненно, приносило удовлетворение.

Уиллард поднялся со своего сиденья, опустил в мусорницу остатки недоеденного второго бутерброда и вернулся в свой спальный вагон.

По пути он нашел на полу около одного из туалетов позолоченный портсигар. Уиллард поднял его и сосредоточил на нем свое внимание. Медленный поток впечатлений хлынул на него. Уиллард заглянул в соседний вагон, увидел парня, которого искал, и, проходя мимо, не говоря ни слова опустил портсигар на колени удивленного пассажира.

Уиллард усмехнулся, чувствуя смущение этого человека, когда остановился на другом конце вагона. По правде говоря, эти скромные телепатические забавы были одной из самых приятных наград за данный ему Богом дар.

Впервые он обнаружил талант «считывания» психических «отпечатков» с предметов, принадлежащих тому или иному человеку, когда лежал, закованный в гипс, в больнице. Техник достал ножницы из заднего кармана и положил их на стол рядом с Дэвидом. Поглощенный наблюдением за тем, как ему накладывают гипс, Дэвид незаметно для себя коснулся ножниц. Это было похоже на электрошок. Он был не готов к этому.

Через несколько минут, собрав все свое мужество, он снова прикоснулся к ним. На этот раз все было по-другому. Техника звали Джоном Тикстоном. Он был канадцем, работавшим в Штатах нелегально. Он приехал в Америку для учебы в колледже и решил остаться здесь. У Джона была подружка по имени Джилл Нэльсон, работавшая официанткой. А он крутил любовь с одной из лучших подруг Джилл.

Следы на предметах не были такими четкими и мощными, как прямая телепатическая связь с живым существом. Но «воспоминания» о жизни человека, которому принадлежала вещь, были более детальными и полными. Спустя некоторое время Дэвид понял, почему так происходит. Мозг человека не всегда работает в том направлении, которое нужно ему для считывания информации. Следы же памяти не имеют направленного потока мыслей, который обычно скрывает основные факты большим количеством «мысленной болтовни». Дальше Дэвид узнал, что этот фокус проходит только с теми предметами, которые находились с человеком длительное время или были с ним во время сильного эмоционального напряжения. При нормальных условиях жизни основная информация о человеке накапливается на неодушевленном предмете длительное время. Психометрия, то есть способность считывать информацию с неодушевленных предметов, стала сопровождать его всегда. Это позволило Дэвиду обнаружить местонахождение «Чистюли» и многих других подобных ему маньяков. Это была весьма нужная способность.

Благополучно вернувшись в свое купе и закрыв на защелку дверь, Уиллард достал из чемодана автомат «узи» и принялся чистить и смазывать его. При этом он вспомнил, как выслеживал Грега Хьюита, то есть «Чистюлю». Так, оказалось, Хьюит стал первым «клиентом» заново рожденного Дэвида Вандемарка. Этот путь ему указала смерть Кристины и Дженифер.

После выхода из больницы полиция подвергла его допросу. Из их мыслей он узнал, что детективы мечтают поймать «Чистюлю». У них не было подходящих версий, и они опасались, что убийца вскоре опять «всплывет», оставит их с шестью нераскрытыми убийствами и снова одурачит.

Тем лучше. Дэвид уже решил, что лично займется поисками убийцы своей жены и ребенка. Он испытывал удовольствие от того, что полиция не в состоянии соперничать с ним.

Как Дэвид и ожидал, подвальное помещение его собственного дома в этом деле ему не помогло. Оно уже было наполнено биотоками целой армии полицейских следователей, которые десятками ходили тут после убийства. Дэвиду нужно было иметь свежие следы убийства и первым побывать на месте преступления.

Поэтому он в тот же вечер купил переносную полицейскую рацию. В течение последних нескольких недель он практически день и ночь подряд записывал все полицейские телефонные переговоры. При этом он в довольно резкой форме отказался от помощи желавших ему добра друзей. Он все еще мог пользоваться именем Дэвида Вандемарка, но не видел никакого смысла в дружбе с его старыми занудливыми приятелями. Кроме того, трудно поддерживать с кем-либо близкие отношения, если ты можешь проследить каждую мысль и то впечатление, которое производишь на своего друга. Дэвид быстро привык к тому, что жизнь телепата, возможно, будет полна одиночества.

Наконец, в воскресенье вечером, поступил долгожданный звонок. Один человек в Хантингтон-Вудз пришел домой и в подвале обнаружил свою жену, миссис Эдит Бродски, убитой. Дэвид немедленно сел в свой «олдсмобиль» и направился по адресу, услышанному им по радио. Нелегко управлять машиной с гипсом на ноге, но он все-таки смог. К счастью, в его автомобиле имелось ручное управление.

Прибыв на место происшествия, он припарковал автомобиль в конце улицы и, хромая, вернулся к дому, где смешался с толпой местных жителей. Даже с шестью килограммами гипса на ноге ему это отлично удалось.

Дэвиду потребовалось не много времени, чтобы понять, что полиция собирается вынести тело и опечатать дом до следующего дня. Оказалось, что следственная бригада приедет сюда только завтра. Он поблагодарил Бога за скромные муниципальные бюджеты маленьких провинциальных городов. Если бы убийство случилось в Детройте, то полицейские оставались бы на месте преступления до тех пор, пока не собрали бы каждый клочок вещественных доказательств, тем самым уничтожив всякие психические следы.

Дэвид посидел в местной забегаловке «Бургер-Кинг» до наступления темноты. Через два часа, запив три большие отбивные котлеты огромным количеством кока-колы, он направился к месту преступления. Перед домом стояла полицейская машина без опознавательных знаков. В ней сидел изнывающий от скуки офицер в форме. Еще не оперившийся охотник за убийцами объехал квартал и припарковался.

Дом, в котором произошло убийство, был шестым от угла улицы. Дэвид отсчитал шесть домов от начала квартала и, хромая, осторожно вошел во двор позади дома. Никто не остановил его; он слышал звук работающего внутри дома телевизора.

Перелезть через забор, отделяющий передний двор от заднего, было нелегко. Дэвид внезапно понял, почему он никогда не видел детективного фильма, в котором у главного героя был бы гипс на ноге. Двигаться с загипсованной ногой чрезвычайно трудно. Дэвид понимал, что шум, который он произвел, перелезая через полутораметровый забор, состоящий из соединенных между собой цепей, обязательно привлечет внимание полицейского, и он придет сюда, чтобы узнать, что здесь происходит. Однако ничего подобного не случилось. И когда Дэвид подобрался ближе к дому, он слышал, как радио в полицейской машине громко сообщало подробности футбольного матча с участием «Тигров».

Обычная железка, которую Дэвид прихватил с собой, помогла ему очень легко, почти бесшумно открыть полузастекленные двери. Правда, ему пришлось осторожно двигаться в темноте. Свет обязательно выдал бы его присутствие тут дежурному полицейскому, который наблюдал за домом.

Подвал не имел ничего общего с подвальным помещением его собственного дома. Дэвид ощущал грубый цементный пол под ногами. Пахло плесенью, моющими средствами, соляркой. Тусклый свет от соседнего дома пробивался сквозь два пыльных подвальных окошечка. Один из этих слабых потоков света падал на ту часть пола, на которой клейкой лентой было обозначено положение тела убитой. Дэвид почувствовал, как дрожь пробежала по всему телу. Виной тому была не сырость подвала. В воздухе присутствовало что-то иное, совсем не похожее на влажность. Дэвид знал, что никто другой, если только он не телепат, не смог бы почувствовать это испарение. Это был запах ужаса и смерти. Дэвид улавливал его, чувствовал, как тот проникает сквозь поры кожи.

Он еле сдерживался, чтобы не броситься прочь из дома. Но он не мог этого допустить. Дэвид сжал зубы и осторожно шагнул к месту, обозначенному лентой.

Ему пришлось неудобно сесть на пол, отведя травмированную ногу под углом почти в сорок пять градусов, чтобы прикоснуться к тому месту, где лежало тело. Он вытянул руку и задержал ее над шероховатой цементной поверхностью пола. Дэвид боялся дотронуться до него. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, а затем, распрямив ладонь, крепко прижал ее к полу.

Удар оказался таким сильным, что достиг желудка. Его рука резко отскочила от пола, а изо рта вырвался негромкий крик. Одно короткое прикосновение сказало ему так много, что это можно было бы описать в нескольких томах. Сквозь его испуганный мозг стремительно бежали последние секунды жизни Эдит Бродски. Ее боль, страх, унижение, непонимание, печаль и смерть теперь стали ощущениями Дэвида. Теперь он вечно будет делить их с ней. В безмолвной темноте подвала Дэвид пообещал миссис Бродски, что гнусный убийца понесет наказание за содеянное.

Но после первого прикосновения Дэвид ничего не смог узнать о преступнике. Он быстро водил рукой по полу, ища какой-нибудь другой психологический след, и был уверен, что найдет его и расшифрует. Но он узнавал все больше и больше о самой Эдит Бродски. Словно документальный фильм, ее жизнь прокручивалась перед его невидящими глазами. Первый поцелуй, школа, брак с Аланом, разлука с родителями, рождение ребенка. В глазах Дэвида стояли слезы. Но вдруг он почувствовал что-то. Ближе, ближе. Чуть правее. Стоп. Дрожь. Еще вперед. Он продолжал искать.

Сопереживание ужаса миссис Бродски буквально перевернуло Дэвида. Контакт с «Чистюлей» был совсем другим делом. Как только он прикоснулся к месту, где Грег Хьюит встал, на колени, насилуя жертву, Дэвид почувствовал, что падает, тонет, летит в искаженную эмоциональную пустоту «Чистюли». Дэвид содрогнулся от ярости и побледнел. Он вдруг понял, что находится в присутствии самой смерти и что это зло становится неотъемлемой частью его души. Это было первым из многих подобных контактов, которые Дэвид испытал на себе за долгие годы охоты на человекообразных чудовищ.

До сих пор он не имел ни малейшего представления о том, насколько низко может пасть человек в своем разврате и при этом в обычной жизни выглядеть как нормальное существо. Ему даже не снилось, что такие вот мерзавцы могут ходить среди людей и выдавать себя за человека.

Его пронзил ужас. Дэвид всегда считал, что большинство людей похожи на него самого. Окружающие придерживались общей морали, что позволяло миру не обрушиваться в бездну. Он понимал, что существует много вариаций в спектре морали, и что — о да! — есть и сумасшедшие, которых нельзя считать людьми, но их всегда можно узнать. Их умопомешательство сразу выделяет их из толпы, извращенное восприятие действительности никогда не позволяет им походить на нормальных людей.

Но то, что Дэвид чувствовал сейчас, находилось за пределами его понимания. Он испытывал на себе присутствие какого-то существа, которое никогда не будет понято большинством людей. Это существо пробивает себе дорогу в жизни за счет обмана. Оно притворяется дружелюбным, притворяется, что ощущает любовь, счастье, печаль и целый спектр других эмоций. Но там, где у него должна быть душа, — ужасная пустота. Такая аномалия не может существовать. Бог не должен позволять такому чудовищу ходить по земле! Этого просто не должно быть!

С воплем в душе он убрал руку с пола и сел, тяжело дыша. Его глаза сверкали огнем нового понимания жизни. Дэвид заглянул в пламя Ада и увидел правду. Чудовище было реальным. Как он заблуждался, даже не подозревая о существовании таких подонков! Но теперь Дэвид понял, что «Чистюля» не единственный изверг рода человеческого, существуют и другие такие монстры.

Когда Дэвид пришел в себя, он с трудом встал на ноги и тихо покинул дом. У него было всё, ради чего он сюда приходил: имя — Грег Хьюит, его адрес и история жизни. Так началась карьера карающей десницы господней. Это была его первая победа.

Уиллард Макдональд сел на кровати, глядя в окно и выпуская при этом на свободу свои воспоминания. Это было начало. В ту далекую ночь он переступил черту. Конечно, его часто одолевало искушение сообщить о Хьюите в полицию, но он знал, что ему никогда не поверят. И ему действительно не поверили. Это стало его работой — доводить дело до конца. Все изменилось.

Да, в тот раз он навсегда освободился от сомнений. Он перестал быть одним из многих, одним из стада. Он шагнул за пределы хорошо охраняемых границ, которые общество воздвигло для тех, кто хочет играть не рискуя. Больше не будет гарантированных завтрашних дней, не будет никаких смутных иллюзий. Когда Дэвид прикоснулся к сущности Грега Хьюита, он безвозвратно изменил свою жизнь. Реальность, то есть ложь, — раскрыта. Успокоительная зона ложной безопасности, которая сопровождает большинство из нас всю жизнь, больше не для него. Теперь он знал, что хищники бродят среди нас, и больше нельзя предаваться спокойствию.

Но за это он получил компенсацию. Жизнь под личиной Уилларда, которую он сейчас вел, стала жизнью дегустатора более тонкой, более изысканной пищи. Когда живешь на самом краю, все ощущения становятся в тысячу раз острее. Ничто не воспринимается как должное, когда живешь только в быстротекущем настоящем и каждый день может стать последним. Поэтому заполняйте все двадцать четыре часа в сутки только самым лучшим и самым запоминающимся. Всякий жизненный опыт должен быть опробован, сохранен в памяти и испит до последней капли.

Уиллард не испытывал никаких сожалений. Он выбрал себе дорогу сам и получал удовольствие от каждого своего шага по ней. У него теперь был дар и божественная цель. Что еще нужно человеку?

Он смотрел на незаправленную вагонную постель. Смятые простыни напоминали Уилларду о том, что ему предстояло изменить в своей жизни. Временами, когда Уиллард сильно перегружал себя, они приходили. Казалось, они по какой-то причине донимали его в мае сильнее, чем в остальные месяцы. Они наваливались на него во сне, и всегда потрясали его до глубины души, оставляя его взмокшим от пота и дрожащим всем телом. И каждый раз он пытался вызвать их снова. Сны. Эти проклятые незапоминающиеся сны!

Он знал, что они всегда одинаковы, несмотря на то, что никогда не запоминались. Сны всегда наполняли его страхом и яростью. Они всегда опустошали и удивляли его, а кончались каждый раз одинаково. Он просыпался от собственного истошного крика, зовя Крис и Дженни. Да будут прокляты эти сны!

Но как бы то ни было, Уиллард считал, что жизнь прекрасна и удивительна.

Глава 12

15 июля 1992 года.

Квинс, Нью-Йорк.

Что-то нарушило сон Лауры Менгуэлли, но она не могла понять, что именно. Возможно, это был какой-то звук, который она услышала сквозь дрему. Но он был довольно необычен, поскольку проник в ее сознание и заставил проснуться. Встревожившись, она продолжала лежать в постели и уже начала подумывать о том, что звук, возможно, ей просто приснился, а сон не запомнился. Квартира на первом этаже на Девяносто седьмой улице в Элмхерсте, в которой она жила с семьей, была тихой и спокойной. Лаура взглянула на светящийся циферблат будильника, который показывал 3:18 ночи. Все тихо и спокойно, собственно, так и должно быть. Ее родители и младший брат легли спать несколько часов назад.

Лаура лежала, пытаясь успокоить дыхание, надеясь, что это позволит ей заснуть снова. В конце концов бояться совсем нечего. Надо спать. В расписании на завтра первым пунктом у Лауры стояла контрольная по математике. Экзамен будет довольно трудный, и поэтому не мешает выспаться.

Мысль о школе внезапно объяснила ей, почему она так встревожилась. Всему виной Билли Шерман. Вчера, во время обеденного перерыва, этот болтун стал распространяться по поводу убийств, подробно описанных недавно в газетах, о семье Эль Диарио под заголовком «Убийства латиноамериканских семей».

Лаура поежилась при воспоминании об этом. Шерман взахлеб, с ликованием расписывал подробности того, в каком состоянии обнаружили семью, насколько тела были изуродованы и окровавлены. Эль Диарио были уже четвертой за последние два месяца семьей, умерщвленной самым зверским образом. Кто-то глубокой ночью проникал в их дома, убивал и расчленял свои жертвы. Соседи ничего не слышали. В живых после таких жутких нападений не оставалось никого, и никто не мог дать полиции хоть какие-то направления поиска — кого искать и почему единственной общей нитью, связывающей эти жертвы, были их испанские фамилии.

Билл Шерман получал истинное удовольствие от всего этого. Он поддразнивал Лауру, говоря, что этот головорез доберется и до ее семьи, и советовал им срочно сменить фамилию на какую-нибудь другую, типа Смит или Джонс.

— Эй, Лаура, как будет по-испански «злой дух?»

«Какая же он все-таки дрянь», — подумала Лаура.

Раздосадованная на себя за то, что не дала отпор этому негодяю, девушка закрыла глаза, пытаясь заставить себя задремать снова. Но ничего не получалось. Вот беда, проницательный ум всегда склонен к активному воображению. Она вздохнула и уставилась в потолок. Может, стакан молока поможет?

Лаура бесшумно встала и пробралась на кухню. Яркие лучи света хлынули из холодильника и ослепили ее, поэтому она решила попить молока в темноте и захлопнула дверцу. От света потом будет еще труднее снова заснуть. Проклятый Билли Шерман. Единственная причина, по которой она вообще связалась с этим нахалом, это его приятель Серджио Фунаро. Он был новичком в школе, перевелся из старших классов какой-то католической школы Бруклина. На душе у Лауры потеплело при мысли о Серджио. Она вспомнила, как встретилась с ним взглядом на днях. Это было уже не в первый раз, когда она ловила его на том, что он на нее поглядывает. Пожалуй, это очень мило. Лауре нравилось, как он на нее смотрит. Серджио был старше ее на год. Неважно, что старше, это только плюс. Лаура улыбнулась, думая об этом.

Дверь открылась и закрылась настолько бесшумно, что Лаура почти ничего не услышала. Звук доносился снизу, из зала, а также со стороны одной из спален. Она терпеливо ждала, пытаясь понять, кто еще сегодня мучается бессонницей. Но никто так и не пришел к ней на кухню. Несколько секунд спустя девушка снова услышала, как открылась и закрылась другая дверь. На этот раз дверь немного скрипнула. Поэтому она решила, что это комната Хосе. Возможно, ее брат возвращался после запоздалого ночного свидания.

Хосе. Лаура беспокоилась о своем брате. Юноша вел себя странно. Он был на два года младше и находился в том возрасте, когда смена настроения может обозначать одно из двух: вхождение в пору половой зрелости или наркотики. Лаура молилась, чтобы это было не последнее. Что касалось самой Лауры, то она считала наркотики разновидностью медленного самоубийства. В прошлом году она потеряла свою подругу. Кровоизлияние в мозг, случившееся во время курения. Умерла в возрасте шестнадцати лет.

— Господи! Пожалуйста, пусть у Хосе это будет начало половой зрелости, только бы не наркотики! А все остальное пройдет.

Лаура вспомнила себя в тот период, когда она почувствовала, что становится взрослой женщиной. Некоторое время это сводило ее с ума. Слава Богу, что она уже прошла через это. В достаточно зрелом возрасте, в свои семнадцать, Лаура чувствовала с полной уверенностью, что худшее уже позади.

А что же Хосе? Что это — развивающаяся сексуальность или наркотики? Лаура была уверена в том, что больше половины детей в школе имени Рузвельта «поджаривали» свои мозги кокаином, крэком или марихуаной. Она думала, что у Хосе хватает здравого смысла, чтобы избежать этой ловушки. Лаура надеялась на то, что ее собственный пример помог ему сказать «нет» наркотикам, но никогда нельзя быть уверенным в этом на все сто. Она улыбнулась и, медленно покачав головой, сказала себе:

— Лаура, ты говоришь совсем как в рекламе, направленной против употребления наркотиков.

Затем она снова услышала шум, доносившийся с задней стороны дома. Но на этот раз он был не похож на открывание двери. Это был стон или крик. Может быть, кому-то снится плохой сон? До того как она смогла что-либо понять, дверь в комнате Хосе скрипнула снова, а затем наступила мертвая тишина.

Оставив недопитый стакан молока, Лаура подошла к двери и взглянула вниз, в коридор прихожей, ведущий к трем спальням. Ее глаза уже привыкли к темноте, и вполне можно было рассмотреть, есть ли там кто-нибудь. Но в холле никого не было. Двери в комнату Хосе и ее собственную оставались приоткрытыми. Лаура попыталась вспомнить, закрывала ли она дверь в свою комнату, когда выходила, но так и не смогла.

Она спустилась вниз к двери в комнату брата и заглянула внутрь. Хосе там не оказалось. На улице свет горел, но расположение окна в комнате оставляло большую часть кровати в тени.

— Хосе, — прошептала Лаура. Ответа не последовало.

— Хосе! — на этот раз немного громче позвала она. Опять ничего. Он, наверное, вышел.

Забыв про молоко, Лаура шагнула к своей комнате, решив, что надо ложиться спать. Ее босая нога наступила на что-то мокрое и липкое. В тусклом свете ночника это было похоже на чернила. Внезапно она поняла, что это кровь.

— О, Пресвятая дева!

Резко вздохнув, она прошептала:

— Хосе!

Выключатель находился в конце холла. Лаура, спотыкаясь, бросилась к нему, внезапно почувствовав ужас и неуверенно держась на ногах. Она щелкнула выключателем и вдруг ослепла от двух лампочек у себя над головой. Секунду спустя ее глаза привыкли к свету, и она увидела на полу то, чего так испугалась. Кровь. Капли и пятна крови на полу и стенах.

— Хосе?

Лаура с трудом заставила себя войти в комнату брата, пугаясь того, что, возможно, увидит внутри. Единственное, что было доступно ее взору, это задняя спинка кровати Хосе. Она еще шире распахнула дверь. Свет из прихожей упал на кровать. Только когда дверь открылась еще шире, Лаура смогла рассмотреть лицо брата. Его глаза были широко раскрыты... но ничего не видели! Его рот был тоже открыт. Тоненькая струйка крови сбегала от уголка рта по щеке и скрывалась в волосах. Но кровь была не только тут.

Простыни на кровати возле его подбородка пропитались ею насквозь. Кровь! Везде кровь!

— О Боже мой! О Боже! Нет! Папа!

Лаура резко развернулась в конец холла и бросилась к комнате родителей. Она распахнула дверь, крича: «Папа! Мама! Хосе поранил себя! Он... Он...»

Глаза отца были широко раскрыты и смотрели прямо на нее. Мать вообще не шелохнулась, глаза ее были закрыты, словно она продолжала мирно спать. Сон ее будет длиться вечно. Простыни с красивым орнаментом тоже были измазаны полосками крови. Лаура стояла, глядя на родителей, ее челюсть двигалась, но говорить девушка не могла. Она почувствовала, как слезы заструились по ее щекам.

Затем свет сзади погас. Какая-то часть ее существа умоляла бежать. Но тело отказывалось повиноваться, словно замороженное.

Тогда кричи, черт побери!

Звук приглушенных шагов приближался к ней.

Кто-то схватил ее за волосы, оттянув голову назад. Лаура почувствовала, как что-то резнуло ее по горлу, а затем ощутила влагу под подбородком и на скулах.

К этому моменту она наконец набралась смелости кричать, но было слишком поздно. Все, что у нее получилось, — это жалкий булькающий хрип. Она схватилась за шею, почувствовала липкую сырость, затем длинный разрез. Земля уходила у нее из-под ног. Она почувствовала, что падает. Лаура успела ощутить, как ее тело ударилось об пол. Больше она уже ничего не чувствовала. Никогда.

Его электронные часы показывали 5:47. Чарльз Кемден смотрел из окна лимузина на людей, все еще время от времени появляющихся на Таймс-сквер. Он удивлялся тому, что они были здесь в такое время ночи. Или следует сказать — утра? Солнце начало подниматься из-за небоскребов с левой стороны.

Лимузин повернул направо на Сорок вторую улицу и плавно заскользил мимо все еще открытых ночных кинотеатров, пока не достиг дальней западной стороны Манхэттена, затем повернул в сторону выезда из города и покатил дальше. Наконец он подъехал к остановке перед товарным складом, который находился на пирсе, глубоко вдающемся в реку. Кемден смотрел на старомодное каменное здание. Каждый проезжающий мимо наверняка удивится, почему эту древность не убрали еще десятки лет назад.

Это было замечательное прикрытие. Оно прекрасно вписывалось в окружающее пространство. Оно, как и весь этот район, ожидало перестройки по «западному проекту», который, впрочем, может никогда не осуществиться.

Это впечатление сохранилось, даже когда Кемден вошел в контору товарного склада. Небритый, курящий сигару увалень наблюдал за ним своими маленькими поросячьими глазками из-за отделенной цепочкой перегородки, приветствуя Кемдена лишь кивком головы. Пришелец обвел взглядом стены с шелушащейся краской и замусоренный пол. Да, это то, что нужно.

Любой прохожий с улицы не пожелает проходить дальше. Здесь было отвратительно.

Скрытая видеокамера зафиксировала изображение Кемдена и ввела в компьютерный банк данных, где его идентифицировали и отнесли к определенной категории. Затем компьютер признал пришельца за своего, и за дверью прозвучал сигнал. Кемден толкнул дверь и вошел внутрь. Неуклюжий толстяк за перегородкой снова включил охранную сигнализацию, щелкнув по кнопке безопасности своим автоматом «узи», который затем спрятал на обычное место, в пустой выдвижной ящик шкафчика с буквой "У".

Кемден проверил, как он выглядит в полный рост, посмотревшись в зеркало, висевшее прямо за дверью. Он знал, что в действительности это было особое зеркало. Служило оно совсем для другой цели: сквозь него на входящего смотрел вооруженный охранник. Кемден расправил куртку, поправил галстук и провел рукой по своим густым седеющим волосам. В свои пятьдесят девять Чарльз Кемден оставался таким же щепетильным в отношении своей внешности, как и тридцать лет назад. Он выглядел как высокопоставленный чиновник: в его осанке и манерах чувствовалась сила. Ничто не смогло уменьшить былой огонь в его глазах. Власть была неотъемлемой частью его натуры. Серые глаза Кемдена блеснули чувством удовлетворения. Увиденным в зеркале он остался доволен. Он подмигнул своему отражению и пошел дальше.

Кемден прошел по свежеокрашенному коридору к своему офису. Открыв дубовую дверь, вошел внутрь и увидел, что в прихожей на диване сидят двое мужчин. Повинуясь его легкому кивку, они последовали за ним.

Оба человека молчали, пока Кемден не сел за большой письменный стол из красного дерева и не сказал: «Ну».

Тот, что повыше, стройный, темноволосый, стриженный под «ежик» и в очках, сказал:

— Только что звонили Хенсон и Мак-Гуайр. Операция прошла без каких-либо осложнений, сэр.

Кемден повернулся на вертящемся стуле и уставился на огромный пейзаж Гейнсборо, висящий на стене позади его письменного стола.

— А что показала телеметрия и биологическая обратная связь?

Второй человек, более плотного телосложения, рыжеволосый, с пышными усами, нервно прокашлявшись, сказал:

— Все точно так, как и ожидалось, сэр. Хотите, чтобы я направил подробное описание?

Все еще разглядывая пейзаж, Кемден довольно безразличным тоном произнес:

— Нет, в этом нет необходимости. Коротко расскажите о самом интересном.

Рыжий выглядел озадаченным этой просьбой. Он посмотрел на своего товарища в ожидании поддержки или совета, но не найдя ни того ни другого, пожал плечами и принялся зачитывать вслух цифровые коды и временные соотношения из стопки бумаг, которую держал в руке.

Кемден слушал его, может быть, секунды три. Цифры, произнесенные скрипучим голосом, постепенно исчезли из его сознания, и хотя он по-прежнему продолжал смотреть на картину на стене, она для него тоже исчезла. Вместо нее перед его взором предстали тела Германа и Марии Менгуэлли и их детей Хосе и Лауры. На лице Кемдена появилась улыбка. Он улыбался до тех пор, пока рыжеволосый человек не закончил и не спросил, не нужно ли чего-нибудь еще.

Глава 13

В 8:56 утра того же дня.

Кафе «Денни», Вашингтон.

Вида пила уже вторую чашку кофе, в который раз нетерпеливо поглядывая на часы. Она должна была встретиться с Айрой за завтраком еще 45 минут назад. Очевидно, пунктуальность не относилась к числу достоинств ее нового партнера. Но Вида не собиралась упрекать его за это. Айра, возможно, был первым человеком в агентстве, который не относился к ней как к ветреной девчонке или как к объекту сексуальных вожделений. Это извиняло его многочисленные грешки.

Кроме того, Вида сама еле встала сегодня утром. Соблазн выключить будильник и закинуть его куда-нибудь часиков этак на шесть-восемь был просто непреодолимым. Вида читала папки по делу Дэвида Вандемарка почти до половины третьего ночи. Очень интересный материал. Фактически, всему этому было трудно поверить. Немного раньше, вечером, ей позвонила из Балтимора мать.

Вида удивлялась, что в ее отношениях с матерью было нечто такое, что делало их просто невыносимыми. Мама хотела, как лучше. Это было на самом деле так, и Вида действительно верила, что главной целью звонка было желание убедиться в том, что малышка миссис Джонсон хорошо устроилась. Но на пятой минуте разговора, когда Вида уже хотела было расслабиться, милая мамочка напомнила дочери о том, что ей приходится делать, чтобы у Виды было все хорошо.

Отец Виды, Малькольм Джонсон, был адвокатом, самым преуспевающим чернокожим адвокатом Балтимора. По крайней мере, все так считали. Несколько крупнейших городских корпораций являлись его клиентами. Но все это было показухой. В действительности же у него не было никаких крупных партнеров, которые могли бы поддержать его в трудную минуту, а всего лишь целая армия мелких ассоциированных членов. И в возрасте пятидесяти двух лет гипертония настолько истончила стенки его сердца, что они стали похожи на папиросную бумагу и произошел неизбежный сердечный приступ. Карточный домик Малькольма Джонсона рассыпался. Как выяснилось, отец разорился на акциях одного сомнительного предприятия за шесть месяцев до смерти. Он никогда ничего не рассказывал домашним, считая, что все-таки сможет компенсировать свои потери за полтора года упорной работы. Но этому не суждено было случиться. Однажды утром секретарша нашла его сидящим за письменным столом, но уже бездыханным.

Страховки хватило на оплату закладной за дом и плату за последний семестр учебы Виды в колледже. Мать получила работу секретаря в суде. Этих денег было достаточно, чтобы прокормить и одеть семью, но не хватало для оплаты учебы Виды в юридическом колледже.

К счастью или к несчастью — все зависит от того, как смотреть на это, — в колледже проводился набор на службу в ФБР как раз в ту неделю, когда Вида узнала об истинном финансовом положении семьи. В те времена это казалось большим счастьем. Вида получила возможность работать в юридической системе. Конечно, может, не совсем там, где ей хотелось, но в то время это ее удовлетворяло. А в Бюро получили именно то, что искали: темнокожую женщину, чтобы сбалансировать по политическим соображениям и под давлением общественности расовые пропорции в штате сотрудников.

Никто в семье об этом не говорил, но все понимали, что если Виде удалось вытянуть счастливый билет, она и будет теперь обеспечивать обучение своих братьев в колледже. Так обычно и бывает в семьях. Вида это поняла и согласилась с этим. Единственная загвоздка заключалась в том, что дорогая мамочка с ее добрыми намерениями никогда не упускала возможности напомнить дочери, как вся семья зависит от нее. К этому Вида всегда относилась с тяжелым сердцем. По словам матери, трое пацанов, конечно, возьмутся за наркотики и станут гангстерами, если Вида не станет работать и упустит их шанс на лучшее будущее. После такого разговора в нее всегда вселялось беспокойство и неуловимое неудовольствие.

Беспокойные мысли Виды были прерваны, когда мясистая рука хлопнула ее по плечу. От неожиданности она чуть не обмерла.

— Оставайтесь на месте, леди. Вид может быть ужасен, но намерения добрые, — сказал Айра, опускаясь на табурет у барной стойки рядом с ней.

Вид был и в самом деле ужасный: Айра был небрит, глаза налиты кровью. Вида смотрела на своего товарища больше чем просто с заботой.

— Что с вами случилось?

Подзывая официантку, чтобы заказать чашечку кофе, Айра сказал:

— Наскочил на пару старых друзей по дороге из офиса вчера поздно вечером. Вместе работали по делу об убийстве четыре года назад. Мы втроем отправились в бар, стали рассказывать друг другу военные истории и не заметили, как досидели до двух часов ночи и, естественно, наклюкались. Извините, что опоздал.

— Да ладно. Надеюсь, хорошо провели время. Похоже, сегодня расплачиваетесь за вчерашнее. Скажите, вы работали с этими парнями по делу Вандемарка?

— Нет, это было дело об убийстве в Кентукки. В Бюро меня довольно часто перебрасывали на другую работу. Говорят, что у меня в самом деле есть талант выслеживать убийц. Меня вызывают на особо трудные дела. И каждый раз возвращают на дело Вандемарка перед самыми арестами, то есть когда расследование подходит к концу.

— Это скверно пахнет.

— Нет, на самом-то деле работа затягивает. Я забываю обо всем. У вас была возможность прочитать дело Вандемарка вчера вечером?

Официантка принесла Айре кофе и датскую булочку. Вида смотрела, как он набросился на еду, будто ест последний раз в жизни.

— От начала и до конца. Это удивительное дело. Там есть такое, что в это просто трудно поверить, — она скорчила гримасу: — Скажите, вы не собираетесь подкрепиться чем-нибудь более существенным? Почему бы не попробовать что-нибудь с меньшим содержанием протеина?

— Не будьте еврейской мамой, Вида. Я здоров как бык, меня об лед не расшибешь. Но вы правы в том, что кое-что в деле Вандемарка просто нереально. Например, вспомните, как Вандемарк сам пришел к нам и заявил, что знает, кто такой «Чистюля». Впрочем, не хочу снова возвращаться к этому...

— Ну, я не собиралась воспитывать вас...

— Хорошо, детка. С годами я научился не обращать внимания на смущение.

Вида отпила кофе, надеясь, что Айра продолжит разговор. Когда же тот даже не показал вида, что хочет продолжить, Вида сказала:

— Ну хорошо. Я хочу вот о чем спросить. Та часть дела, где кажется абсолютно ясным, что...

Айра уставился в чашку, грустно размышляя.

— Абсолютно ясно потому, что в то время мы все считали Вандемарка чокнутым. Думали, что его разбитый череп стал пустой коробкой. Пойдем. Я расскажу вам об этом по дороге в контору.

Официантка принесла Айре чек и еще одну чашку кофе, очевидно, это было в привычках Айры.

Когда они вышли на улицу, Левитт выглядел так, словно не хотел опять пускаться в эти разговоры, и поэтому Вида решила, что будет лучше, если она отпросится с работы сегодня утром, пока ее новый шеф и напарник снова не придет в состояние, позволяющее и далее копаться в болезненных воспоминаниях.

Продолжая думать о Вандемарке, Айра ответил:

— Конечно, отдохните до обеда. Сегодня ничего не предвидится по этому делу. Я хочу сверить некоторые детали с информацией в компьютере, в который введены данные по более крупным делам. После этого мы отправимся в путешествие.

— Правда? Куда же?

— В одно место, где происходит очень много убийств. Пока я не знаю точно, где это. Объясню после обеда. Встретимся у Вьетнамского мемориала в полвторого.

— Хорошо.

Некоторое время они шли молча. Вида знала, Айра все еще обдумывает, как рассказать о Детройте 1975 года. Они завернули за угол. В поле зрения появилось здание ФБР. Айра прокашлялся.

— Этот детройтский следователь, Брайан Круз, действительно допрашивал Вандемарка. Тот прочитал в газетах, что Круз возглавлял дело о расследовании убийств, совершенных «Чистюлей». Материал, связывающий семь убийств, опубликовали в «Детройт Фри Пресс» как раз за день до этого. Сначала Круз думал, что Вандемарк просто заинтересованное лицо, муж убитой, обвинивший Грега Хьюита, фабричного рабочего, живущего в Саутфилде, в убийстве его жены, ребенка и еще пятерых человек. Но потом Вандемарк стал рассказывать такие вещи об убийстве Эдит Бродски, которые он никак не мог знать.

Тогда Круз взял его под стражу. Он решил, что Вандемарк выписался из больницы и повторил убийство один к одному. Но эта версия долго не просуществовала. Некоторые из соседей Вандемарка видели его в собственном дворе в момент убийства Бродски. Кроме того, у Вандемарка был почти шестикилограммовый гипс на ноге. Даже такая женщина, как Эдит Бродски, справилась бы с ним.

Но Круз не хотел отпускать Вандемарка до тех пор, пока не выяснит, откуда юристу известно так много подробностей об этом преступлении, и угрожал ему судом. Сначала Вандемарк клюнул на это, но позже стал утверждать, что видел все это во сне. Конечно, это привело к заключению, что Вандемарк душевнобольной, и его в конце концов выпустили. Круза все-таки сильно интересовало, как Вандемарк раздобыл эту информацию, но потом он решил, что кто-то пожалел Вандемарка и сообщил ему подробности чуть раньше. Поэтому никто и не преследовал Хьюита, пока не стало слишком поздно.

Ожидая, пока на светофоре загорится зеленый свет, Вида обдумывала услышанное.

— Как вы думаете, откуда Вандемарк узнал, что Хьюит и есть тот самый «Чистюля»?

— Кто его знает? Может, он нашел какую-то улику, которую полиция пропустила. Может быть, ему снились — да и сейчас снятся — какие-нибудь особенные сны. Он обставил меня по количеству раскрытых убийств, совершенных серийными убийцами. У него лучше получается охота на этих гадов, чем у всех вместе взятых сотрудников нашего «обожаемого» Бюро! Когда мы неделю спустя прочесали жилье Хьюита, то нашли самые разные доказательства, которые нам были нужны для того, чтобы убедиться, что он и был «Чистюлей». Но, как вы понимаете, к тому времени это уже не имело никакого смысла.

Глава 14

17 июля 1975 года.

Саутфилд, Мичиган.

Грег Хьюит смотрел на улицу сквозь узкую полоску между неплотно прикрытыми занавесками. Ему не нравилось то, что он увидел. Подкатил черный фургон и пристроился перед его трейлером. Остановившись рядом с машиной Хьюита, он загородил ему выезд. К этому времени Хьюит уже упаковывал вещи, собираясь переехать в более безопасное место. Газеты слишком много сообщали об убийствах «Чистюли». Пора сматываться и сказать последнее «прощай» автогородку. Прибытие фургона не сулило ничего хорошего. Грег вытащил специальный полицейский пистолет тридцать восьмого калибра из выдвижного ящика стола, стоявшего в дальнем конце трейлера, не спуская ни на секунду глаз с подъехавшего фургона. Из него никто до сих пор не вышел.

«Дерьмо! Возможно, ждут подкрепления», — подумал Грег. Так поступали когда-то в Оуквилле, когда он работал в полицейском участке.

Чувство страха постепенно нарастало. Дверь фургона неожиданно открылась, и из него вышел человек. Грег Хьюит почувствовал облегчение. Водитель фургона, как оказалось, был один и совсем не похож на полицейского. Слишком хорошо одет... Прекрасная спортивная куртка и дорогие мокасины. Полицейские не носят мокасин. Они сваливаются во время погони.

Человек держал в руках коричневую папку из кожезаменителя. Он осматривался по сторонам, словно не был уверен в том, куда же ему идти. В конце концов он посмотрел на трейлер Хьюита и секунду спустя хромая направился к нему. У Грега отлегло от сердца: ну не будут же они посылать хромого полицейского. Грег, конечно, не знал, что этот человек всего лишь два часа назад снял со своей ноги почти шесть килограммов гипса. Хьюит подумал, что этот парень, пожалуй, попытается всучить ему какую-нибудь страховку или что-нибудь в этом роде. Он с превеликим удовольствием выставит хромого отсюда, прежде чем еще кто-нибудь покажется здесь. Наконец раздался стук в дверь. Грег положил оружие на полку над телевизором и накрыл сверху журналом. Парень не похож на подонка, но зачем же рисковать? Что-то все-таки беспокоило Грега, где-то он видел этого парня раньше. Хьюит открыл дверь. Да, точно, есть в нем что-то знакомое.

— Послушай, что бы ты там ни продавал, мне ничего не надо.

Незнакомец улыбнулся Грегу и сказал:

— А я ничего и не продаю. Я пришел сюда отдать вам кое-что.

С тех пор как Хьюит приехал сюда, он выставил за дверь уже не одного торгаша и поэтому сейчас, изобразив скептическую мину на лице, он стал закрывать дверь.

— Я не могу позволить себе это. Пока.

— Я не торговец, я — юрист.

— Юрист?

Хьюит приоткрыл дверь снова. Человек все еще стоял на прежнем месте. Выглядел он так, будто ему известно что-то такое, о чем Грег даже не догадывается. Хьюит снова занервничал и выглянул через плечо незнакомца на улицу. Нет, полицейские машины не подкатили. Улица была пуста. Может, и в самом деле этот парень — юрист. Может, это какое-нибудь наследство? Но в этих краях друг о друге никто ничего не знал. Может быть, предстоит какая-нибудь выплата за трейлер? А может, это какие-нибудь хорошие новости?

Решив, что ломать над этим голову — просто попусту тратить время, Грег в конце концов сказал:

— Что это все значит? У меня нет времени заниматься всякой дребеденью.

Юрист протянул ему коричневую папку и сказал:

— Если у вас нет времени, возможно, будет лучше, если я просто отдам вам вот это и вы сами сможете перечитать все в свободное время.

Открывая дверь защитной перегородки, Хьюит спросил:

— Что это за фигня? И не пытайтесь что-нибудь всучить мне.

— Загляните внутрь, и все поймете.

Грег взял папку у незнакомца, открыл ее и глянул туда. И удивился, увидев внутри только одну страничку. Он был поражен еще больше, когда прочитал, что там написано. Затем, словно остолбенев, прочитал еще раз и поднял глаза на незнакомца, который к тому времени уже держал в руке автомат тридцать восьмого калибра.

Хьюит снова взглянул на папку, пытаясь все понять. Затем прочитал напечатанные слова еще раз: «Меня зовут Дэвид Вандемарк. Вы убили мою жену и ребенка. Я хотел, чтобы вы узнали, кто я такой, прежде чем убью вас».

Хьюит встряхнул головой. Так вот где он видел этого парня раньше — в газете. В ту же секунду он запустил папкой в голову нежданного гостя и бросился за своим оружием. Его рука уже почти схватила его, когда первая пуля пробила ему грудь. Грег отступил на пару шагов назад, но удержал в руке пистолет. Он уже начинал поднимать его, когда вторая пуля свалила его на пол.

Хьюит барахтался на полу как жук, которого перевернули на спину, и чувствовал, что жизнь покидает его. Он поднял голову и увидел на своей рубашке два увеличивающихся ярко-алых пятна. Он понял, что ему пришел конец. Кровь заполняла его легкие, затрудняя дыхание. Посмотрев на дверь, он увидел, как незнакомец спокойно прячет свое оружие под спортивную куртку. Он был абсолютно хладнокровен. Ни тени смущения, ни спешки. Все очень профессионально.

Хьюит уронил голову на пол. Устремив взгляд на звукоизоляционные плитки в потолке, он вдруг начал безудержно смеяться.

Дэвид стоял снаружи, слыша пронзительное, похожее на девчоночье, хихиканье. Надрывный кашель время от времени заглушал этот звук. Ему показалось, что между раскатами хохота и приступами кашля он услышал слово «мама». Но был не вполне уверен в этом. Наконец все звуки прекратились. Тишина стала леденящей.

Вандемарк порылся в карманах куртки и вытащил пачку визитных карточек и другие документы. Затем подбросил все это к двери трейлера.

Прощай, Дэвид.

У него в бумажнике уже был новый комплект документов. Адвокат Дэвид Вандемарк умер. Да здравствует Чарльз Куинн, страховой агент.

Он стащил водительские права, кредитные карточки и другие удостоверяющие личность документы у своего бывшего клиента, которого Дэвид Вандемарк когда-то защищал в суде. Разве не должны старые друзья помогать друг другу?

Две прошедшие недели прошли как в лихорадке. С тех пор как он понял, что полиция не собирается ничего предпринимать в отношении Хьюита, Дэвид занялся продажей дома, который уступил покупателю очень дешево, ликвидировал свои банковские счета и обналичил все свои сбережения. Взамен проданному «олдсмобилю» был куплен «форд-эконолайн», который Дэвид загрузил всем необходимым, что могло ему потребоваться в его новой жизни. А нужно ему было не слишком много. Кое-какое оружие и немного одежды.

Дэвид Вандемарк, ныне Чарльз Куинн, направлялся к своему фургону, внимательно вглядываясь в улицы автогородка. Не вышел ли кто-нибудь посмотреть, по какому поводу стрельба? Нет, никто не вышел. Здесь никому не было дела до того, что Грег Хьюит только что издал последний вздох. Всем было наплевать на то, что господина «Чистюлю» только что угостили десертом из автомата тридцать восьмого калибра. Пусть они лучше прочитают об этом завтра в газетах.

Чарльз Куинн взобрался на водительское сиденье и громко рассмеялся над своими мыслями. Над теми мыслями, которые еще несколько мгновений назад принадлежали другому человеку.

— Что ж, сэр. Пора сматываться и сказать «прощай» этому славному местечку.

Глава 15

25 июля 1992 года.

Уиллоу, Нью-Йорк.

Он был дома. С Пенн-Стейшн до автовокзала, расположенного на Сорок второй улице, он добрался на такси, затем на автобусе доехал до Вудстока. А потом несколько раз «голосовал» на дороге. Добравшись до своей лесной хижины, он в спокойной обстановке сбросил с себя личину Уилларда Макдональда и превратился в человека, к которому привыкли все местные — в Вика Таннера, актера. Он обнаружил, что маска театрального актера как нельзя кстати объясняет его длительные отъезды из Уиллоу и причину того, что каждый раз он возвращается домой с другим цветом волос. Большинство людей в этой местности считали его неповторимость лишь еще одним особым свойством актерской натуры. Никто из местных ни разу не бывал в доме старого Батлера с тех пор, как его купил Вик Таннер. Они бы удивились переменам, происшедшим в этой старой деревянной хижине, затерявшейся в лесной глуши.

Вик бросил чемоданы на койку, стоявшую в дальнем углу его однокомнатной хижины, и осмотрелся по сторонам. Здесь ничего не изменилось и привычный порядок не был нарушен.

Он нашел невидимые постороннему глазу волоски на своих местах, там, где они фиксировали положение всех восьми выдвижных ящиков шкафа. Того же назначения волоски находились между кнопками перевода строки на компьютере, там, куда он их специально положил. Никто здесь явно не появлялся и не совал нос в чужие дела. Святость его внутреннего мира осталась нетронутой.

Он направился в маленькую кухоньку, открыл холодильник, выбросил в мусорницу пакет молока, купленный еще в прошлом месяце, и достал холодное как лед шампанское. Вик вернулся к чемоданам и открыл их. Отпивая игристое вино, он положил на место свою «тяжелую коллекцию», которую брал с собой в путешествие, повесил ее на скрытый от постороннего глаза оружейный крючок и бросил в стирку грязное белье. Закончив распаковывать вещи, Вик уселся на обшарпанный стул возле окна, потягивая из бокала вино и держа в руках папку. Минут десять он сидел, глядя в окно, наслаждаясь видом леса и успокаивая себя тем, что наконец-то он в безопасности. Эта комната была единственным местом на Земле, где он мог расслабиться. Не надо никого высматривать, не надо готовиться к решительным действиям. Родные стены. Дом.

Наконец Вик открыл папку, лежавшую у него на коленях. В ней находилось несколько десятков вырезок из нью-йоркских газет, которые он сделал во время своего отдыха во Флориде. Последние несколько недель он провел там, восстанавливая силы. Но это не значило, что он не мог планировать свою следующую поездку, пока выздоравливал. Сейчас Вик чувствовал себя в форме для того, чтобы вступить в игру с уже выбранным новым противником. Он отобрал одну из статей и посмотрел на ее заголовок: «Убийца латиноамериканских семей совершает новое кровавое преступление».

Вик нашел газету «Нью-Йорк пост». Ничего нового не появилось в журналистике. Старомодные «дубовые» заголовки типа «Обезглавленное тело найдено в летнем баре». Правда, они были особенно тщательны в подборе сенсационных преступлений, это как раз то, что надо Вику. Большое подспорье в его работе.

Когда он просматривал газетные вырезки, ему вдруг пришло на ум, что, считая Доминика Санчеса, убийца латиноамериканских семей будет у него двадцатым. Сын Сэма стал бы двадцать первым, если бы его охота оказалась удачной. Но этого не произошло. Вик не любил думать об этом поражении. Полиция опередила его с Дэвидом Берковичем. Это было его единственным провалом.

Вик подумал о девятнадцати убитых им чудовищах, настоящих драконах. Каждый из них был уникален сам по себе.

В их числе был Грег Хьюит, он же «Чистюля». Две пули достали его через открытую дверь. Убийство Хьюита стало его крещением. Он надеялся, что Кристина и Дженифер теперь спят спокойнее после этой казни.

Вторую охоту он устроил на Джеффа Фолкнера, убийцу-насильника из Калифорнии. За три года Фолкнер удушил восьмерых женщин, чьи тела привязывал к придорожным фонарным столбам. Ни местная полиция, ни полиция штата никак не увязывала эти убийства между собой. Вик первым обнаружил это. Он выследил убийцу, всю дорогу проговорил с ним до самого его дома и всадил две пули в это омерзительное животное.

Третий случай произошел в Вайоминге. На Восьмидесятой магистрали бесследно исчезали люди. Вик чувствовал, что кто-то на протяжении ста восьми миль пустынной дороги между Грин-Ривер и Салинас убивал людей, бросая на обочине их ограбленные машины.

Затем некий Эрнест Хайнеман попытался сделать его своей двадцать третьей жертвой. Но Хайнеману эта ошибка дорого стоила. Взмокший от пота охотник на хищников всадил ему пулю в голову и оставил на дороге с запиской, приколотой к его рубашке, рассказывающей, где похоронены двадцать две жертвы Хайнемана. Довольно странно, но местная полиция восприняла это как личное оскорбление и принялась ловить его по всему штату. Нет ничего хуже оскорбленного проигравшего.

Номером четвертым стал педераст из Чикаго по имени Джей Парсонз. Вик задушил Парсонза голыми руками.

Потом был Норм Боллард, фермер из Небраски, который любил подстерегать неосторожных путешественников, случайно оказавшихся рядом с его домом. Дом его стоял на отшибе. Он топил машины несчастных в ближайшей трясине и делал украшения для своего дома из останков своих жертв. Охота на этого маньяка заняла почти четыре месяца. Убийца успел воткнуть нож Вику в левое плечо прежде, чем тот разнес Болларду лицо из своего «магнума».

В Бостоне Вик также раскрыл целый ряд убийств, которые полиция до сего времени считала делом рук разных преступников: восемь убийств (жертвы погибали от смертельных ударов ножом из-за угла на улицах города) за четыре года. Кошельки каждой жертвы отсутствовали, поэтому мотивом преступлений сочли ограбление.

Когда Вик просматривал старые газеты, он сделал следующее открытие: в Бостоне каждое такое убийство случалось каждые шесть месяцев. Еще одно его открытие заключалось в том, что все жертвы окончили одну и ту же школу Томаса Дьюи, выпуска 1967 года. Эта отрывочная информация вывела Вика на Сильвестра Гудена. Когда он в конце концов загнал убийцу в угол, Гуден объяснил, что все его восемь жертв запугивали его и безжалостно мучили на протяжении всего периода обучения. Вик не купился на эту беззастенчивую ложь и перерезал Гудену горло, оставив после себя короткую записку, разъяснявшую полиции истинную картину дела и засунутую Сильвестру между зубов.

Седьмым и восьмым были братья Дин и Тодд Хельферы. Полиция штата Нью-Джерси знала, что эти подонки обвинялись в ограблениях и убийствах девяти владельцев маленьких магазинчиков в Ньюарке, но никак не могла доказать это. Вик «прочитал» мысли этих подонков и выступил сразу в трех ролях: судьи, присяжного и палача. К несчастью, Тодд Хельфер успел всадить пулю в ногу Вика за секунду до того, как он разнес их обоих на части из своего дробовика. Именно тогда он впервые воспользовался услугами ныне покойного доктора Липстона.

Житель Сан-Франциско Карл Поттер любил смешивать детский аспирин с крысиным ядом и снова ставить эти бутылочки на полки аптеки. Вику удалось проникнуть в местное управление ФБР и «считать» необходимую ему информацию с одной из отравленных бутылок еще до того, как все существующие отпечатки были уничтожены тяжелыми на руку следователями в поисках более весомых улик. Вик привязал Поттера к стулу и силой скормил ему коробочку его собственного яда.

Эйб Форрестер, Дэн Бэйкер и Джексон Кинг считали себя колдунами. Они похищали детей и приносили их в жертву дьяволу. Но перед этим они сдирали с них живьем кожу. У Вика ушло два изнурительных месяца на их поиски и лишь несколько блистательных логических догадок помогли ему «расколоть» их и заставить искать спасения в Скалистых горах. Тела двадцати семи мальчиков и девочек, все не старше десяти лет, были позднее найдены в той же местности. Форрестера и Кинга нашли там же, оба были убиты из дробовика.

Тело Бэйкера обнаружили примерно в миле от них — оно было обезображено до неузнаваемости. Вик вышел из этого поединка живым, получив не менее шести ножевых ранений. Дэн Бэйкер не желал расставаться с жизнью без борьбы.

Уилма Дейтон, она же Старр Уиндом, была единственной женщиной, которую Вику пришлось казнить. При воспоминании о ней во рту у него каждый раз оставался отвратительный привкус. Уилма имела скверную привычку заводить знакомства с мужчинами в барах отеля и подниматься с ними в их апартаменты, где подмешивала им в напитки психотропные препараты. В то время как мужчины буквально бросались на стену, Уилма хладнокровно чистила их кошельки. Трое из ее жертв умерли от разрыва сердца, один мужчина выпрыгнул из окна двадцать седьмого этажа гостиницы. Другой бежал впереди грузовика, крича, что за ним гонятся змеи. Вик тихонько прокрался Уилме за спину, когда она была занята приготовлением специального коктейля для него и сделал ей аккуратную маленькую дырочку в затылке из своей «беретты» двадцать второго калибра.

Лэнс О'Делл был добродушный, отзывчивый молодой человек, только что окончивший колледж. Окружающие считали, что впереди у него большое будущее, и думали, что этот мальчик далеко пойдет. До сегодняшнего дня большинству его старых друзей все еще с трудом верится, что за четыре года «старина» Лэнс изнасиловал и убил двадцать четыре женщины в пяти разных штатах. О'Делл был таким же ублюдком, как и Санчес. Вик сидел в баре, когда туда вошел Лэнс, раскрасневшийся после недавнего убийства, лучащийся гордостью за свои гнусные «достижения». Вик вышел вслед за ним из бара, ткнул «пушку» ему под ребра и приказал отвезти его на место последнего убийства. Сначала Лэнс притворился, что не понимает, о чем говорит его похититель, но все переменилось после того, как Вик описал Лэнсу во всех подробностях его недавнее преступление. Они вернулись туда, где Лэнс похоронил свою последнюю жертву. Вик вынудил своего пленника написать подробное признание, а затем забил его до смерти о ствол дерева. Жестокость этой казни иногда вызывала у Вика сильное беспокойство. Возможно, он слишком много времени потратил на О'Делла.

Пятнадцатым номером был 14-летний Даниэль Сеймор из Лос-Анджелеса, который любил стоять на верхнем путепроводе и сбрасывать вниз шлакоблоки на проходящие внизу машины. Он обычно старался попасть в форточку на крыше автомобиля. Восемь человек погибли от метательных снарядов юного Дэнни. Полиция пыталась замолчать эти происшествия, но Вик случайно узнал об этом, считав информацию с мозга одного из полицейских, который как-то в выходной день сидел в ресторане. Позже Вик получил дополнительную информацию на месте преступления от толстого куска отскочившего и рассыпавшегося вдребезги шлакоблока. Он посетил Дэнни дома однажды ночью, когда родителей мальчика не было дома. Даниэль пытался играючи воткнуть большой нож для разделки мяса в Вика. Тот отобрал его и резанул им Дэнни по горлу. Вик объяснил свои действия в короткой записке, которая заканчивалась извинениями за грязь, которую он оставил в доме после себя.

До сих пор все шло как по маслу. Потом все изменилось. Может быть, из-за того, что казнь садиста-подростка — совсем иное дело, нежели убийство взрослого изверга. А может, Вик просто начал уставать, так как занимался такой «работой» вот уже десять лет. Но что-то внутри Вика заставило его изменить правила игры. Все стало слишком легко. С этого момента Вик решил воздвигать перед самим собой больше препятствий. Затем он устроил охоту на Трэвиса Стейси, сбежавшего из приюта, прятавшегося в глуши лесов штата Вермонт и кочевавшего с места на место. Трэвис промышлял тем, что ему удавалось украсть у туристов, отдыхавших в глуши лесов в палатках или дачных домиках. Прежде чем заняться воровством, он этих туристов убивал. Вик решил, что тут и раздумывать нечего: парень заслуживает смерти. И неважно, что он убил тринадцать человек спящими и мог убить самого Вика. Он даже не вытащил оружие, пока не сказал Трэвису, что собирается его казнить. Вик позволил этому маньяку взять в руки дробовик, и лишь когда тот уже собирался выстрелить, отскочил в сторону и всадил в него две пули.

Джейсон Кларк стон, проживавший в горах Северной Дакоты, убил в Нью-Хардеке целую семью. Он ворвался в дом и расстрелял всех разом, даже детей. Кларкстону показалось, что отец семейства обманул его в сделке по продаже земли. Полиции штата не удалось выйти на след убийцы. Вик решил рискнуть, взяв с собой только пистолет тридцать восьмого калибра. Ровно три недели ушло на то, чтобы найти Кларкстона. Джейсон Кларкстон целых два дня не подпускал к себе своего преследователя, поскольку находился в более выгодном положении — из его охотничьего ружья можно стрелять с большего расстояния.

И наконец, на двадцать третий день охоты, Вик подкрался к бдительному горному скитальцу сзади, прошептал ему на ухо «до свидания» и разнес ему вдребезги череп.

Честная спортивная игра, не так ли? Честность, граничащая... с безумством? Возможно!

Вик устранял свое неравное положение с противником за счет себя самого еще более искусно, нежели в тот раз, когда он охотился за Элмором Кифером, людоедом из Невады, который своим уникальным способом решал проблему дороговизны мяса. У Вика была только одна пуля в пистолете, когда он стоял перед ружьем Кифера. Вот почему ему пришлось позаимствовать пистолет агента ФБР Левитта, чтобы встретиться лицом к лицу с двумя офицерами полиции, стоявшими между ним и свободой.

У него не было вообще никакого оружия, когда он вышел на Санчеса и его натренированную гориллу.

Вик выпил последний глоток вина и, весь погрузившись в мысли, задумчиво смотрел вдаль из окна своей хижины. Как ему все-таки удалось осилить Санчеса? Что же ему следует сделать в Нью-Йорке, чтобы одержать победу и на этот раз? Насколько близко он сможет подойти к смерти, чтобы не угодить в плен к этой безжалостной владычице тьмы?

Глава 16

15 июля 1992 года.

Мемориал-парк, Вашингтон.

Вида читала документы, которые доставала из папки, лежавшей у нее на коленях. Айра тихо сидел на скамейке рядом с ней. Наконец Вида тряхнула головой и, вспыхнув от охватившего ее негодования, обратилась к своему улыбающемуся и курящему сигару партнеру:

— Почему эта папка не попала ко мне вчера вместе с другими документами, которые вы послали?

Айра с наслаждением выпускал колечки дыма в воздух, обдумывая ответ.

— Проливает совсем другой свет на Вандемарка, не так ли? Я попридержал эту информацию, потому что, проработав три года по делу Вандемарка, увяз в нем. Я хотел дать вам немного времени, чтобы понять суть той работы, которую я возложил на вас.

— Вы сказали, что увязли в этом?

— Да. Я зашел в тупик, выслеживая Вандемарка. Я надеялся, что мне придет в голову какая-нибудь более толковая идея о его прошлом, и это поможет мне лучше понять человека, на которого я охочусь. Поэтому я съездил в Стронгвилл, штат Огайо, где родился Дэвид Вандемарк. В этом городе, как я считал, погибли в автокатастрофе его родители. Можете себе представить, как я удивился, когда узнал, что мистер и миссис Дуэйн Вандемарк ни в какой аварии не погибали. В свидетельстве о смерти говорилось, что они оба умерли от огнестрельных ран. В местном полицейском управлении я узнал всю историю. Шеф полиции очень хорошо помнил это дело. Он был в полиции новичком, когда это случилось.

По-видимому, Дуэйн Вандемарк стал сильно пить, когда в 1952 году потерпел финансовый крах. А шесть месяцев спустя он погиб: устроил драку с женой, выхватил ружье и выстрелил ей прямо в сердце, а потом угостил и себя свинцом, прямо на глазах своего трехлетнего сына Дэвида. Позже врачи утверждали, что у Дэвида не осталось воспоминаний об этих убийствах. Они решили, что будет лучше сочинить историю об автомобильной катастрофе. Тогда, в 1952 году, еще мало знали о памяти на уровне подсознания.

Они немного посидели молча. Вида смотрела на документы в папке, Айра — на военный мемориал. Потом Вида заговорила. Ее голос стал спокойным и тихим, словно легкий ветерок в ветвях деревьев:

— Бедный ребенок. Как ему не повезло! Не удивительно, что он все это сделал. Сначала я подумала, что в жизни у него все было прекрасно. Он имел все, о чем только можно было мечтать, но в действительности у него одна трагедия шла за другой. Я тут читала в отчетах, что тетю, которая его воспитывала в подростковом возрасте, убил какой-то громила в Детройте.

— Да, Вандемарк дальше сам пробивал себе дорогу в жизни, учился на юриста. Отличный парень, в самом деле. Ужасно, что он взял и свихнулся.

— Да... Очень печально.

— Однако это не мешает нам утверждать, что он убийца. И наша работа по-прежнему заключается в том, чтобы поймать его. Вы согласны со мной?

Вида взглянула на Айру и увидела, что он внимательно наблюдает за ней. Напряжение было написано на его обычно спокойном лице. До нее вдруг дошло, почему он не дал ей вчера эту папку.

— Не беспокойтесь, Айра, я не позволю своим личным чувствам мешать делу. Печальная это история или нет, я прекрасно понимаю, что Вандемарка нужно остановить.

Айра согласно кивнул, вздохнул с облегчением и снова взглянул на военный мемориал. Через несколько секунд он сказал:

— Вы знаете, имя моего сына написано на этой стене. Если бы он пережил эту бессмыслицу во Вьетнаме, то был бы того же возраста, что и Вандемарк. В самых разных отношениях они напоминают мне друг друга. Вот почему иногда это дело становится для меня таким трудным.

— Я не знала, извините. Очень жаль.

— Мой мальчик, Алан, умер больше двадцати лет назад. Что теперь извиняться. Я выплакал все свои слезы по нему. Единственное, чего мне хочется, — это взять Вандемарка живым, если, конечно, удастся. Я уже достаточно насмотрелся на то, сколько молодых умирает в наше время. Дэвид Вандемарк живет по своим собственным понятиям чести, хоть и искаженным. Он делает то, что кажется ему правильным. Я верю в это.

— Да, видимо, это так.

— Но это ничего не меняет. Мы поймаем его, если сможем, и поймаем живым, если он, конечно, нам позволит. Но вам следует понять, что, возможно, придется убить этого человека. Вы еще неопытны в подобных делах... Вы только что пообещали во всем помогать мне и не отходить от меня ни на шаг. Спасибо вам. Но не забывайте, это опасно, мы оба можем погибнуть.

Вида понимающе кивнула. Айра повторил ее жест и выпустил новую порцию колечек дыма в воздух.

— А как же мы проведем остаток сегодняшнего дня, босс?

Айра повернулся и одарил своего нового напарника лучезарной улыбкой.

— Сегодня после полудня мы начнем собирать чемоданы. Возможно, неделю проведем в дороге. Я уже заказал два авиабилета в «Балтимор Интернейшнл» на рейс в 7:10.

— Все это как-то неожиданно. Что-нибудь случилось?

— Пока ничего. Но мне кажется, я понял, где следует ждать Вандемарка на этот раз.

— И где же?

— Вы были когда-нибудь в Нью-Йорке?...