Избранные места из «Экологии лабиринта»

Скотт Линч Избранные места из «Экологии лабиринта»

^{© Scott Lynch — «Selected Scenes from the Ecologies of the Labyrinth» (2024)}

_{Перевод — Антон Лапудев}

I

А где-то наверху залитое солнцем небо, шелковисто-голубое, уходящее в вечность, и пока ещё живые пчёлы перелетают от цветка к цветку. Их тельца усыпаны жёлтыми крупинками.

II

Ботинок Акайлы Сетрис врубается в дверь чуть ниже замка.

Она развлекается так уже восемь или девять лет и знает, куда прицелиться. И посему предпочитает сшитую на заказ обувку из кожи василиска и стали; сегодня ей ещё явилась удача в виде сгнившей древесины. Сломанная дверь с грохотом проваливается внутрь, вырываясь из косяка, разбрасывая во все стороны зазубренные влажные щепки. Вскрыта ещё одна камера подземелья.

— Вперёд! — кричит Сетрис, пригнувшись за своим щитом, занеся над головою быстрый клинок.

Зловещие красные огоньки мерцают во тьме. Глазницы без плоти. Что-то шевелится, гремит, поднимается. Дюжина белеющих мертвецов. Человеческие костяки, вместилище ненасытных призраков, изголодавшиеся всеми высохшими зубами, изголодавшиеся всеми сточенными временем мослами.

Но Сетрис встречает команду скелетов не в одиночку; за ней поспешают Феликс с извергающей потоки благословенного дыма серебряной курильницей, Горандал с отцовским молотом, Морлади с заклинаниями. Кости сталкиваются с металлом и магией. Скелеты жаждут крови, но искатели приключений жаждут славы сильнее. Их энтузиазм ещё не угас, даже после седьмой заплесневелой комнаты в сих затопленных руинах. И до обеда ещё есть время.

Сетрис бьёт, крушит, ревёт. Её клинок сверкает серебром. Сокрушительный удар полностью отделяет голову скелета от позвоночника. Череп кружится, языки пламени в глазницах рисуют красные розы на стенах и потолке, когда он, кувыркаясь в воздухе, вылетает за дверь…

III

Маллиону Галдарссону и раньше доводилось перебирать кости. Конечно, эти кости мертвы, однако встречаются и не совсем мёртвые. Чаще, чем ему хотелось бы. Останки, откуда только что выбили оживляющую магию, ещё не совсем упокоились. Он шлёпает по цепляющимся за него пальцам, отталкивает жёлто-белую руку от своей лодыжки, будто угрюмого, ссохшегося котёнка. Ноги, рёбра, кисти, ключицы, снова ноги, позвоночник, череп — секундное волнение, но нет, без проблем. В глазницах нет света, зубы не кусаются. И пломб из драгоценных металлов тоже нет.

Маллион вздыхает. Нынешняя заварушка выходит не очень прибыльной. Позади него сестра Арна и его приятель Тайло Угрюмый сидят на корточках над раздробленными костями, отмахиваются и бормочут что-то защитное, складывая всяческие интересные предметы, в мешочки и плетёные корзины, висящие на них, подобно украшениям на праздничных деревьях.

Где-то впереди безумцы упиваются своим походом, наслаждаясь кровавой сечей с очередной жутью. Её останки Маллион со своей малой командой сборщиков будут разбирать примерно минут через двадцать. У безумцев, по крайней мере у тех, кто добился успеха, нет желания разгребать мусор в своём походе. Время потребнее для боя. Как только ловушки будут обезврежены, а монстры повержены, местные жители, такие как Маллион, Арна и Тайло, прокрадутся за ними, чтобы отсортировать, подсчитать и забрать все жалкие, грязные огрызки, годные к продаже или повторному применению.

Ожерелья с драгоценными камнями? Золотые слитки? Разумеется, нет. Безумцам всегда удаётся улучить минутку и прихватить всякое такое. Сборщикам достаются погнутые и ржавые монеты неблагородных металлов, пыльное оружие, наполовину сгнившее в древних схронах, жёлто-жёлчная плесень и светящиеся грибы, что могут заинтересовать алхимиков (а могут и не заинтересовать). Скреби стены, перетряхивай мусор, тычь в щели деревянными щепками, чихай в облаках пыли, как правило, никого потом не убивающей (кузен Халвар был самым сильным в их компании и стоил трёх Тайло, а когда он вычихал остатки лёгких через нос, было похоже, что он весь в томатном соусе) — такова работа сборщиков. И самое ужасное, что, даже с учётом пыли, темноты и внезапной смерти кузена, доход здесь значительно выше, чем вкалывать там, наверху, в поле или на мельницах.

За свою карьеру Маллион вырывал клыки у гигантских пауков, счищал дымящуюся кожуру с плотоядных слизняков и вытряхивал крошечные сокровища из такого количества обдристанной гоблинской одежды, что хватило бы на целый батальон этих маленьких ублюдков. Каждый год, когда наступают тёплые месяцы, безумцы упорно обходят все храмы, лабиринты и руины, кои только могут найти, зарываясь в уже известные или вновь открытые места, одержимые нашествием кошмарных созданий. Иногда безумцы не возвращаются из своих «походов», а иногда с ними пропадают и команды сборщиков. По мнению Маллиона, это глупо. Все эти тёмные и населённые призраками места следует выжечь по-настоящему и изгнать нечисть навсегда. Но возле всякого подземелья вы встречаете толпы безумцев с их безграничным энтузиазмом, и эти сумасшедшие нанимают сборщиков, посещают таверны, конюшни и кузни, а в сельской местности деньги нужны всегда. У Маллиона двое детей и престарелая мать, и многие сказали бы, что ему ещё повезло.

Откладывая бесполезный череп в сторону, Маллион с удивлением ощущает внезапный холодок камней под своей рукой. С любопытством и опаской пробует липкий участок кончиком пальца. О да, отчётливое ощущение холода. Неприятное обстоятельство, да. Не для таких, как он. Он поднимается на скрипучие колени и делает шаг назад…

IV

Нужно быть предельно осторожным с заклинаниями для путешествий во времени.

Ты думаешь, что всё знаешь до того, как всё испортишь, но нет.

Совсем нет, как узнаёшь потом.

Антар-Каладон, Повелитель Кровоточащих Самоцветов, Верховный Чародей, Осквернитель и Избавитель Фракса, мог быть и поаккуратнее в своём заклинании. Небесные тела вращаются вокруг своих осей и перемещаются не только во времени, но и в пространстве. Существуют поправочные коэффициенты, но Антар-Каладон позволяет себе немного расслабится (действительно, лёгкая небрежность зачастую оттеняет гениальность). И вместо торжественного появления под ярким светом Луны в выбранный для задуманного ритуала год, он материализовался посреди каменной стены на глубине примерно трёхсот футов, в одном из ответвлений небольшого комплекса подземелий, построенного им двадцать или тридцать веков назад.

В биографии большинства волшебников эта запись стала бы последней, но Антар-Каладон, никем не проклятый шут, давно сменил усталое хлюпанье бренного тела на холодную, элегантную минерализацию. Для существа из бессмертного камня акт телепортации в толщу собственного зодчества, хотя и вызвал разочарование, но не стал неразрешимой проблемой.

Шевелиться он не мог, но и не был полностью неподвижен — в то время как о сложном колдовстве не могло быть и речи, Антар-Каладон смог произнести простое заклинание телепортации примерно в пятьсот тысяч раз медленнее обычной скорости, причём голос звучал так тихо, что полностью терялся в звуках оседающей земли. Каждые несколько лет он завершает фразу и телепортируется на несколько футов вверх, неизменно встраиваясь в новый участок стены или пола, но после стольких лет и стольких заклинаний он точно близок к успеху. Возможно, скоро произойдёт освободительное перемещение, и уж тогда…

Что-то задевает его сознание. Ощущение жизни и движения, отделённое от его вытянутых пальцев всего несколькими дюймами камня. Ощущение исчезает, что неудивительно. Его бессмертная форма отрицает жизнь. Ни один человек с бьющимся сердцем не сможет долго выносить его близость. И всё же это возбуждает. Дюймы! Дюймы отделяют от существа наверху! О, пусть на этот раз всё свершится. Прямо сейчас!

V

Корзина опускается и Ирмегард размышляет, что там, внизу, не будут довольны содержимым. Они никогда не бывают довольны, чёртовы психи.

Ирмегард ворчит и думает о чём-то нелицеприятном, пока травит верёвку через блок, установленный прямо над разбитым световым люком, ведущим в проклятый лабиринт под холмом, известным как Курган Кэла (или, иногда, Могила Кэла, хотя Ирмегард никогда не встречала никого, кто знал бы этого Кэла или вообще понимал, какого чёрта его тут закопали). Сорока футами ниже, в круге света, падающего из отверстия, стоит один из безумцев и машет ей рукой, будто корзина, спускаемая по верёвке, может попасть куда ещё, как не прямо в руки психу.

Мягкие летние лепёшки, печёночно-овсяные колбаски, запечённый батат, фаршированный стручками чёрного перца, пирог с корицей и сладкое вино соломенного цвета — вот вклад Ирмегард в опускающееся послание, и это всё, что она может предложить для полуденной доставки. Маллион, Тайло и подруга двоюродной сестры её тётки, Арна, могут шастать в темноте, вслед за безумцами, но когда Ирмегард приносит приготовленный обед, то спускает его по верёвке, сама оставаясь на дневном свете. Мысль, что в один прекрасный день она может услышать последние затихающие крики тех, внизу, одновременно пугает и в какой-то мере интригует — ворчуны больше всего на свете любят, когда их предсказания сбываются (и вообще, у двоюродной сестры тётки Ирмегард подруг хватает).

— Эй! Эй, там, наверху! — ожидавший безумец подхватил корзину и начал в ней рыться.

Ирмегард всматривается вниз. Думает, что фигура внизу может быть колдуньей, хотя и не помнит женщину в красных одеждах. Вздрогнув, понимает, что одежда пропитана свежей кровью. Искательницу приключений, похоже, это совершенно не беспокоит.

— Чего? — отзывается Ирмегард.

— Тут должно быть вино!

— Так оно там есть! — Ирмегард массирует виски. Последнее, что ей нужно, — это чтобы психи забирали свои монеты, объявив о недовложении, ведь она прекрасно знает, что всего несколько минут назад запихнула в корзину прохладный глиняный кувшин с выпивкой. Ирмегард может фантазировать о каком-нибудь невообразимом ужасе, разворачивающемся внизу, но правда горька: ей, как и всем, нужны деньги. — Если бы бутылка выпала из корзины, то наверняка бухнулась тебе прямо под нос, так что она точно там! Посмотри ещё раз!

VI

Как сладок успех! Тени сегодня добры! Удача заставляет сердце биться сильнее!

Сокровище тяжёлое. О, оно тяжёлое. Но у большого успеха и вес большой!

По крайней мере, так Глатфрап себя успокаивает. У него не так много опыта по достижению успеха. Как и у всех из народа Драгоценных глаз: они загнаны в ловушку между большими существами, приходящими с дневного света, чтобы крушить, убивать и грабить, и ещё более страшными тварями, скрывающимися внизу.

Народ Драгоценных глаз маленький, их немного, и они прячутся, чтобы остаться в живых.

Но они быстры.

Сегодня Глатфрап вышел из тени, когда большие существа опустили корзину с едой из слишком яркого мира наверху. Сегодня Глатфрап был быстр!

Теперь он катит приз по тропинке, ведущей к народу Драгоценных глаз: кувшин вина, размером почти с него. Глатфрап слышит, как оно плещется, и хотел бы попробовать его, поделиться им, но имеется более насущная потребность.

Он отнесёт вино в холодное место, место силы, где люди Драгоценных глаз боятся задерживаться. Глатфрап разольёт вино там в качестве подношения.

Народ Драгоценных глаз мал. Их немного. У них нет бога.

Но если они будут приносить жертвы, то обретут благосклонность.

Совершая подношение за подношением, они создадут своего собственного бога. И тогда тени будут добры к ним.

О да. Действительно добры.

VII

Малое заклинание для телепортации на близкое расстояние не требует такой тщательности, как заклинание для путешествия во времени.

Нет. Просто нет. С чего бы? Это же логично. Просто нет! В любом случае, Антар-Каладон, Повелитель Кровоточащих Самоцветов, Верховный Чародей, Осквернитель и Избавитель Фракса, не может в полной мере использовать свои конечности или свой обычный голос для внесения каких-либо исправлений, так что… всё должно быть в порядке! В порядке. План работает. Его планы всегда работают, даже если иногда отклоняются. Многие хорошие вещи отклоняются. Все согласны с тем, что реки — хорошие вещи. Их все любят, а они почти ничего не делают, кроме как отклоняются. Итак.

Антар-Каладон недавно опять переместился в очередную стену, в одном из ответвлений этого небольшого подземного лабиринта, построенного им сорок или сорок пять веков назад, и говорит себе, что он не волнуется, а просто анализирует теоретические границы любых потенциальных трудностей для собственного развлечения, пока его план движется к неизбежному триумфальному завершению. Он не принимает во внимание обескураживающее подозрение, что, возможно, случайно перевернулся пару раз во время телепортаций, из чего следует, что нынешний вектор движения не является прогрессирующим. Однако сие было бы вельми плохо, что, разумеется, означает, что такового быть не может. Точно так же отметается минутная жуть предчувствия, что он может сосуществовать одновременно с несколькими версиями самого себя, разделёнными всего несколькими ярдами земли и камня, движущимися в разных направлениях как физически, так и во времени, что ж, это тоже лучше всего списать на ненужное теоретизирование. Иначе это явилось бы свидетельством катастрофы! Немыслимо.

Кто-то шныряет поблизости. Гоблины. И это не гипотеза. Печально, но это факт. Гоблины, точно. А ещё мелкая нежить, мерцающие змеи, дьявольские стеклянные пауки и бандиты с поверхности. Когда Антар-Каладон выйдет на свободу, этот лабиринт нужно будет хорошенько почистить, ибо…

Голова у него мокрая.

Сначала он думает, что ошибся. Потом просто надеется, что ошибся. Но нет, его голова определённо мокрая.

Кто-то залил вином щели в полу. Вино стекает по его неподвижному телу.

Почему?.. Зачем гоблинам это понадобилось? Зачем им надо обливать его вином? Это унижает и просто-таки выбешивает…

Антар-Каладон продолжает произносить своё следующее заклинание телепортации. О, пусть на этот раз оно приведёт его куда-нибудь, где можно развернуться!

VIII

Обед давно позади, и вновь продолжается бой! Кровь заливает пол и стены, слишком много крови. Много пролито крови по меркам обычных людей. Но заглублённые искатели приключений страшно далеки от народа. У них имеются заклинания для поддержания себя в форме, и восстанавливающие артефакты, и всевозможные целебные отвары и мази. Каждый раз, когда жестокий клык паука протыкает кольчугу, они пьют зелья, и каждый раз, когда сгнившая рука скелета разрывает плоть, они пьют зелья, и каждый раз, когда древняя ловушка вонзает в них шипы, огонь или косящие лезвия, они пьют зелья. Они смеются и пылают страстью к риску, и они разбивают пустые флаконы из-под магических зелий о каменный пол позади себя. Оставляя за собой кровавый след из трупов и битого стекла, они продвигают битву, как пьяницы продвигают вечеринку, когда в какой-нибудь таверне заканчиваются бочонки хорошего пива.

За ними, конечно, идут сборщики. Но до их появления слышится тихое шуршание крошечных тел, скользящих по камням.

Улитки-фармагасты немногим больше человеческого ногтя, с панцирем и всем таким прочим, и они не такие уж медлительные. В подобных местах отдыхающие — не выживают. Фармагасты, конечно, не мыслят столь абстрактно и не могут задуматься, что время и необходимость сделали с их блестящими лавандовыми формами, дабы они смогли выживать за счёт остатков алхимических веществ, раскидываемых безумцами по подземельям. Глаза на стебельках нервно вращаются, рты нетерпеливо пульсируют, фармагасты залезают в разбитые флаконы и высасывают остатки из стекла, точно так же, как они высасывают последние капли волшебства из восковых пломб, корковых пробок, глиняных черепков и выброшенных кожаных мешочков. К тому времени, как пол содрогается под шагами приближающихся сборщиков, фармагасты исчезают в щелях, оставляя лишь слабые фосфоресцирующие следы слизи, свидетельствующие об их проползании.

В дополнение к кратковременным визуальным эффектам, сопровождающим успешное кормление, слизь обладает ещё одним уникальным свойством, редко замечаемым более крупными существами. Когда она высыхает и отслаивается, то становится просто ещё одним невидимым прахом в настоящей коллекции пыли, но этот порошок особенно питателен для некоторых редких видов грибов.

IX

— Отправляйся в Ад! — кричит Акайла Сетрис, размахивая мечом перед каким-то крадущимся существом, неким обитателем тьмы, неким безымянным и неопознаваемым чудовищем. Справедливости ради, оно, наверное, вполне узнаваемо, но это уже двадцать шестая комната за день, и они слишком весело проводят время, чтобы заниматься исследованиями. Феликс яростно молится об укрепляющей силе, Горандал смеётся, когда ему вливают целебное зелье прямо в свежую рану на шее, а Морлади пылает магическим гневом, пока кровь иных медленно высыхает на её бывшей лучшей одежде.

Сетрис стоит у обломков ещё одной разбитой двери, не замечая слабого серого пятна, проступающего на искривлённой и сгнившей древесине древнего дерева, не в состоянии заметить слабые облачка спор, поднимающиеся с подошв её собственных ботинок, изнанки её походного рюкзака и испачканного подола длинного кожаного плаща. Ответственное за это создание на самом деле представляет собой сплочённую колонию высокоспециализированных организмов и находится с ней уже довольно давно (особенно в её горле, лёгких и позвоночнике, а также в горле, лёгких и позвоночниках её ближайших друзей). Каждый день в тёплое время года Сетрис и её маленькая компания просыпаются с горячим желанием вернуться в узкие, тёмные подземелья, где их ждут удача и слава, а также комфорт низких потолков, влажной земли и ограниченного солнечного света. Когда-то они не вызывали подобных эмоций, но в последнее время стали казаться чем-то вроде дома. Никто из них не чувствует себя так хорошо, как когда, отлично вооружённые и бронированные, они отправляются исследовать очередное, полное опасностей, подземелье. Никогда, кажется, их не переполняет столь бешеная энергия, как здесь, в глубокой темноте.

По мере того, как продолжается сегодняшняя битва в пределах текущего подземелья, происходит, казалось бы, случайный перенос: свежие споры попадают в микроскопические сети нитей внутри местных колоний серых симбионтов — микологический эквивалент новостей и гостей из дальних стран. Воодушевлённая, местная слизь генерирует новые летучие споры, предназначенные для пришлой слизи, если ей посчастливится снова отправиться восвояси. Мало-помалу сила и разнообразие серого вещества в каждой из его лишённых солнца колоний улучшаются, хотя у него нет ничего похожего на человеческое сознание, а есть только набор хорошо работающих инструментов.

— Да! — кричит Сетрис. Её клинок врезается во что-то, непохожее на кожу, разбрызгивая что-то, непохожее на кровь. Странные, крадущиеся существа призывают подкрепление. Их шансы растут. Тем не менее, Сетрис ощущает в себе внутренний, негасимый солнечный свет. Её друзья не менее уверены, их глаза горят азартом боя.

«Это какое-то безумие», — думает она, когда команда выстраивается стеной против наступающих. Она должна быть измотана, но, как обычно, ей кажется, что она могла бы заниматься этим весь день. Да разве все они не могли бы заниматься этим весь день?

X

А где-то наверху залитое солнцем небо, шелковисто-голубое, уходящее в вечность, и пока ещё живые пчёлы перелетают от цветка к цветку. Их тельца усыпаны жёлтыми крупинками.