Изгнанник

Часть 1

Глава 1

– Где я? – подумал Вадим, открывая глаза.

За последний месяц эта мысль постепенно стала для него привычной. И если сначала он испытывал страх, отчаяние и ужас, осознав, пробудившись от сна, в каком горьком положении он находится, то теперь, спустя месяц, постепенно привыкший и смирившийся со своей незавидной долей, изгнанник лишь горько вздохнул и приподнял голову.

С головы в тот же миг слетела яичная скорлупа и, ударившись об надетую на Вадима куртку, отрикошетила прямо в раскрытую ладонь.

Изгнанник удивленно (если не сказать больше) посмотрел на этот "подарок судьбы" и, недовольно поморщившись, огляделся по сторонам. Увиденное, мягко говоря, не вызывало восторга. Вокруг Вадима находились кирпичные стены помойки. Рядом с ним стояли два зеленых контейнера. Скрытый ими от посторонних глаз, изгнанник лежал на большой куче мусора.

– Как я здесь оказался? – задал он вопрос сам себе и, внезапно, пересилив в себе чувство горечи и досады, вдруг весело расхохотался, вспомнив, как поздно ночью накануне он, сильно шатаясь, брел неведомо куда. Пьяный как всегда, он не разбирал дорогу и, идя по газону, еще не покрытому зеленой травой, споткнулся об какой-то невысокий кирпичный забор. Забор (или что-то иное) был высотой чуть ниже колен изгнанника, так как со стороны газона, на которой он стоял была небольшая земляная насыпь. Вадим, не удержавшись на ногах, перемахнул через кирпичную стену и, упав на что-то мягкое, не разобрав в темноте куда он попал, закрыл глаза и тут же уснул богатырским сном.

Он провел рукой по волосам и, поморщившись, посмотрел на ладонь. Ладонь стала липкой, вся в яичном желтке.

– Этого еще не хватало! – подумал Вадим с досадой и медленно поднялся на ноги. Он вышел из-за контейнера и, пройдя мимо какого-то весьма солидно разодетого мужчины, гулявшего с бульдогом, пошел по асфальту.

Мужчина ошеломленно посмотрел вслед Вадиму. Изгнанник чувствовал на себе его долгий, полный удивления, презирающий взгляд.

Собака подняла лай.

– Виконт, нельзя! – скомандовал ей хозяин и с непонятно откуда взявшейся злостью добавил – Такими даже собак кормить нельзя! Вот, блин!.. Красиво жить не запретишь!

Остряк язвительно рассмеялся.

– Да что я тебе плохого сделал?! – не сдержался Вадим – Какое твое дело?!

– Виконт, взять его! – скомандовал обидчик и, злорадостно оскалившись, отпустил смотанную в кольцо длинную часть поводка.

Собака, залаяв, бросилась вслед изгнаннику, но, не добежав до него полметра, резко остановилась – мужчина натянул поводок.

Вадим инстинктивно пробежал вперед.

– Бегом отсюда, недоносок! – приказал обидчик – и что бы больше я тебя здесь не видел!

И снова Вадима охватило чувство собственного бессилия. Навалилось уныние. Вынужденный повиноваться, он молча зашагал куда глаза глядят. Предстояло весь день бесцельно бродить по улицам, думая только о том, где ему сегодня ночевать, что есть, на что похмелиться и где взять на это деньги.

Одинокий и никому не нужный, встречающий всюду презрение и зачастую оскорбления от людей, которым он не сделал ничего плохого и перед которыми был "виноват" только в том, что у него не было ни жилья, ни работы, ни денег, в том, что он, впав в отчаяние, сильно пил от случившегося с ним горя, он чувствовал себя маленьким затравленным существом в этом большом безжалостном мире.

Весна в этом году была ранняя и уже ближе к середине апреля растаял снег. Солнце светило ярко. Последние несколько дней стояла жаркая для апреля погода. Сколько градусов на улице Вадиму было неведомо, но в свитере, одетом на нем было жарковато, а без свитера все же прохладно. Изгнанник слегка вспотел и грязными пальцами почесал грязную, уже целый месяц немытую голову. Голова привычно болела с похмелья, а его грязное, обросшее щетиной или точнее будет сказать усами и бородкой лицо отражало похмельные муки. Усы отросли настолько, что отвисали ниже губ, придавая лицу несчастного горемыке весьма нелепый и комичный вид. В глазах же изгнанника застыла тоска, отчаяние и чувство обреченности, перемешанные с постоянным страхом сегодняшнего дня. Почти новые джинсы, купленные всего лишь полгода назад, были изрядно вымазаны всеми видами грязи. Такой же грязный пуховик Вадим целый день носил в руках, одевая его лишь на ночь или, в зависимости от найденного места ночлега, накрываясь им или постилая вместо матраца. Зимние ботинки изгнанника сбились и стоптались. Сушить их было негде и вечно сырые они успели порваться.

Вадиму было очень стыдно за его внешний вид и этот стыд он глушил алкоголем. А пил он каждый день. Пил от стыда, пил от обиды и отчаяния, пил от горя.

Приехав в Воронеж, он принялся искать свой дом по указанному в документах адресу. Дело оказалось нелегкое. До поселка городского типа "Анна" из Воронежа пришлось добираться на нескольких маршрутных автобусах, каждый раз по часу, а то и больше сидя на автовокзалах в ожидании следующей маршрутки. До Анны он добрался только к вечеру. Выпив пива и поужинав купленными пирожками, изгнанник благополучно переночевал на лавочке на автовокзале и с утра, проснувшись, принялся разыскивать свою деревню.

Поначалу он расспрашивал прохожих, но местные жители чаще всего только недоуменно кивали головой или посылали в совершенно разные стороны. И получилось так, что бедный Вадим за следующие три дня объездил весь Аннинский район в поисках своего нового жилища. Наивный он истратил немало денег на автобусы, такси и маршрутки и даже не додумался, что можно было в Анне обратиться в отделение милиции и быстро узнать место нахождения этой деревни.

На третий день горемыка снова оказался в Анне на автовокзале. Переночевав на лавочке, как и три дня назад, Вадим утром, наконец, догадался обратиться в милицию.

В отделении быстро выяснили, что такой деревни ни в Аннинском районе, ни в других районах Воронежской области не существует.

Только теперь Вадим понял, в какую тяжелую ситуацию он попал. Мало того, что он лишился жены и квартиры, ему еще вдобавок Сергей дал поддельные документы на несуществующий дом и немного денег, рассчитывая на то, что муж его любовницы уедет в Воронежскую область и не сможет вернуться назад.

– Ничем не можем помочь – сказали милиционеры – Езжайте назад в Москву, там и разбирайтесь.

В это же утро Вадим напился водки до полного беспамятства и пил следующие несколько дней. Эти дни своей жизни он совершенно не помнил. Когда же, наконец, опомнился, решил взять себя в руки.

Возвращаться в Москву не было смысла. Изгнанник не надеялся, что квартиру удастся вернуть, а бомжевать на вокзалах ему не хотелось. Денег оставалось не многим меньше десяти тысяч рублей. Вадим успел выяснить, что Воронежская область достаточно большая. В ней хорошо развито сельское хозяйство.

В этот день Вадим проснулся на лавочке возле забора какого-то деревенского домишки и, сидя на ней, обдумывал, как ему жить дальше.

– Может быть в этой деревне какой-нибудь совхоз есть? – подумал горемыка, поднимаясь с лавки – А какая-нибудь бабка мне комнату сдаст в деревенском доме недорого? Должны же быть добрые люди на белом свете?

С этими оптимистическими мыслями он отправился на поиски жилья и работы.

Но местные жители, которые попадались на улице изгнаннику, почему-то отворачивались от него и на вопросы или не отвечали, или лишь недоверчиво косились и отвечали: "не знаю". Да и жителей на улице в это раннее время было немного.

Вадим дошел до окраины деревни и, к своей радости, увидел несколько длинных похожих на бараки построек. Послышалось ржание лошадей и мычание коров.

– Ферма – догадался изгнанник и пошел прямо к конюшне.

Возле неё мужчина средних лет, одетый в дорогой костюм, по всей видимости начальник распекал кучку собравшихся возле него работяг.

– Здравствуйте! Скажите, а можно к вам на работу устроиться? – спросил Вадим, подойдя к ним.

Мужчина в костюме обернулся к нему и, посмотрев свысока, насмешливо ответил:

– Да кто же Вас такого возьмет?! Вы себя в зеркало видели?

Работяги дружно захохотали.

– Идите отсюда – добавил начальник – у нас своих алкашей хватает.

При последних словах он кивнул головой в сторону своих подчиненных.

В зеркало себя Вадим не видел больше недели и как он выглядит только догадывался: немытое лицо, заросшее щетиной, на котором еще не зажили синяки после побоев, рваный пуховик, да грязная и мятая одежда после несколькодневного запоя.

На последнее изгнанник обратил внимание только тогда, когда, огорченно вздохнув, отошел от этой компании и, миновав ферму, направился куда глаза глядят.

Очередная неудача сильно расстроила его. У несчастного изгнанника складывалось впечатление, что как будто злая судьба, предвидя заранее все его намерения, вмешивалась и беспощадно рушила все его планы, оставляя лишь раны на душе и горечь разочарований.

Вадим брел через поле по размытой дороге, то и дело увязая в грязи. Терять теперь ему было нечего. Он понял, что ни работы, ни жилья он себе не найдет – всюду равнодушие и бессердечие.

Поле было большое, всего с пару километров. Изгнанник уже прошел больше половины пути, как вдруг где-то впереди послышался колокольный звон. Внезапно в измученную мыслями отчаяния голову пришла, как показалось Вадиму, спасительная мысль, которая придала сил его измученной душе – там впереди церковь. А что если прийти туда и поговорить со священником? Может он, что посоветует? Может объяснит мне за что мне все это? Как дальше жить? Что дальше делать?

Горемыка ускорил шаг. Впереди была церковь, а вместе с ней светился маленький огонек надежды. Вадим не шел, а летел, не чувствуя под ногами ни луж, ни вязкой весенней грязи. Так бывает с отчаявшимися людьми, когда сквозь беспросветную тьму сплошных жизненных неудач, ударов судьбы и разочарований, в самый последний момент впереди вспыхнет тонкий луч надежды и даже если этот луч – всего лишь соломинка для утопающего, человек хватается за него и не желает верить, что это всего лишь очередная надежда, за которой вполне может последовать очередное разочарование.

Как и любой православный храм, храм был необычайно красив. Он был голубого цвета с тремя куполами из сусального золота. Над входом в храм возвышалась колокольня. Под ней прямо над входными воротами находилась большая икона "Нерукотворный образ Спасителя". Буквы "Х" и "В" из красного оргалита располагались слева и справа от иконы. Напротив, храма стояла длинная белая одноэтажная постройка и пара подсобных помещений левее нее. Простой деревянный забор окружал территорию храма, размыкаясь лишь небольшими воротами и калиткой возле дороги.

Когда Вадим подошел к церкви, служба уже закончилась. Прихожане разошлись. Изгнанник опоздал на полчаса. Спотыкаясь от усталости, он подошел к калитке и, постояв немного в нерешительности, неумело перекрестился. Затем, открыв калитку, он быстро зашагал по асфальтированной дороге и остановился возле входных ворот храма. Перекрестившись еще раз, Вадим отворил дверь и робко вошел в храм.

Пожилая женщина в красной косынке и черном халате мыла пол недалеко от двери. Обернувшись достаточно резко, она злобно посмотрела на вошедшего и так же злобно заорала:

– Служба закончена, уходи отсюда… И нечего являться в таком виде.

– Мне священник нужен – робко ответил опешивший Вадим.

– Мария, на кого ты там орешь? – послышался в храме чей-то мужской голос.

– Батюшка, к Вам тут какой-то бомж явился – ответила старуха.

– Я занят. Пусть подождет возле ворот.

Она выставила Вадима из храма.

Около часа бедный изгнанник прогуливался возле ворот. Голова, как всегда раскалывалась с похмелья. Что бы скоротать время он принялся ходить вокруг черного Мерседеса, стоящего недалеко от ворот.

Наконец появился священник.

– Что ты хотел? – осведомился он, почему-то сдерживая раздражение.

Вадим чуть смутился, не зная с чего начать и, помявшись с ноги на ногу тихо и робко произнес:

– Я не знаю, как мне дальше жить. Помогите мне пожалуйста! –

– На службы надо ходить – не задумываясь, ответил священник – Что тебе денег дать? Выпить не на что? Пьяницы Царствия Божьего не наследуют.

– У меня горе! – со злостью ответил Вадим.

– А я тут при чем?! Ходят ко мне разные симулянты…

Священник явно не собирался поддерживать разговор. Обойдя Вадима, он подошел к двери Мерседеса, открыл ее и, сев за руль, захлопнул посильнее.

Заревел мотор и вскоре машина умчалась по дороге. Вадим молча смотрел ей вслед. Рухнула последняя надежда. Изгнанник был окончательно подавлен. Машина уже скрылась из виду, а он все продолжал смотреть ей вслед. Постояв так еще немного, он повернулся к храму лицом и, глядя на икону Спасителя, мысленно произнес:

– Ответь, Бог, если Ты есть, за что мне все это?! За что Ты меня отверг?!

Не так страшно отчаяние, в которое порой впадает человек, страшно то, что, пребывая в этом ужасном состоянии, он не желает верить ни в помощь свыше, ни в свои силы, ни объективно оценить сложившуюся ситуацию и попытаться найти выход, и смотрит на все происходящее через обиду на жизнь после всех пережитых ударов и разочарований. От этой обиды человек добровольно принимает решение не верить ни во что хорошее и принимает только те мысли, которые соответствуют этому неверию.

Вадим медленно шел по дороге куда глаза глядят. Терять теперь ему было нечего. Свободного времени было слишком много и занять его было нечем. Не было смысла жизни, не было цели существования. Предстояло раздобыть ночлег, купить спиртного и пищи, но он просто молча шел по дороге, не желая о чем-либо думать. Шел без всякой цели. Просто шел и все.

В душу опять полезли воспоминания последних дней и от них изгнанник чувствовал себя особенно несчастным.

В тот роковой день случилось то, что давно должно было случится, но Вадиму до конца не верилось, что это все же произойдет, что это когда-нибудь случится с ним. Он, как, наверное, и любой другой человек, окажись на его месте, надеялся на чудо. Но ровно в одиннадцать часов утра, растоптав последние надежды, в дверь его квартиры раздался безжалостный звонок длинный, строгий и властный. Сомнений не было – это они.

Вадим глубоко и горько вздохнул и медленно пошел открывать. Этого звонка он ждал все утро, нервно вздрагивая при любом, даже малейшем шуме, услышанном из-за входной двери.

– Давай быстрее – послышался спокойный и властный голос Сергея.

Вадим, дрожа от страха, уже стоял возле двери. В звонок еще раз настойчиво позвонили. Руки дрожали. Изгнанник не сразу смог попасть ключом в личинку замка, но дверь все же открыл.

На пороге стояли три бандита. Все трое были как один лысые, в кожаных куртках. В руках они держали большие целлофановые пакеты, из которых торчали бутылки со спиртным и продукты. Бандиты с самым хозяйственным видом, минуя маленький коридор, прошли на кухню. На Вадима глянули лишь мельком с наглыми и, в тоже время, какими-то снисходительными улыбками, словно смотрели не на человека, а на жалкое существо – комарика, которого запросто можно прибыть одним мизинцем.

Через минуту Сергей вышел в коридор. Он с довольным видом поднял голову и, посмотрев на потолок, весело проговорил:

– Эх, хороша хата! – затем, обернувшись к Вадиму, строго спросил – Вещи собрал?

Изгнанник опустил голову и молча отрицательно покачал головой.

Сергей, не спеша, прошел в комнату.

– Я тебе для чего, в натуре, целую ночь дал? – он повысил голос, хотя по-прежнему оставался спокоен – Чтобы ты выспался, как следует, собрал шмотки, а утром получил бабки и был таков.

С кухни в коридор вышли друзья Сергея. Один из них здоровенного вида, лысый с длинным тонким носом и толстыми губами был очень нетерпелив.

– Да чо ты, в натуре, с ним церемонишься!? – заорал он, обращаясь к Сергею – Пусть валит отсюда без всяких шмоток и бабла!

Он подошел вплотную к Вадиму и, обозвав его нецензурным словом, ударил кулаком в печень. Удар был короткий и сильный.

Изгнанник дико взвыл, скорчившись от боли и правой рукой схватился за бок, затем, облокотившись спиной об стену, присел на корточки.

– Ты чо сдурел, Кабан, в натуре?! Убьешь же так! – заорал второй бандит высокий, худощавый с длинными руками.

– Я же слегка – виновато произнес Кабан.

– Кабан, тебе чо заняться нечем? – возмутился Сергей и, обращаясь сразу к обоим друзьям, добавил – Идите на кухню, я сам с ним разберусь.

Оба бандита послушно удалились. Сергей был у них главным. Он подошел к Вадиму и холодно спросил:

– Ну ты типа живой?

Несчастная жертва закивала головой. Ожидая удара, она испуганно смотрела на бандита. Тот чуть помолчал, что-то обдумывая, затем подошел к окну, зачем-то потрогал бегонию на подоконнике и, обернувшись к Вадиму, сказал:

– Иди сядь на диван.

Изгнанник корчился от боли. Он, держась рукой за печень, медленно прошел из коридора в комнату и сел на диван. Боль была сильной.

С кухни раздался дружный хохот, затем – чоканье рюмок.

– Уже хозяйничают на моей кухне – подумал Вадим – новоселье своего дружка отмечают. А Оксанка даже не пришла, хотя, впрочем – оно даже к лучшему. Сейчас было бы особенно тяжело ее видеть.

Он кисло улыбнулся. Страх давил в нем злость.

Сергей походил по комнате из угла в угол, затем подошел к своей жертве и, глядя на нее в упор, холодно, но чуть учтиво осведомился:

– Очнулся?

– Угу – Вадим кивнул головой и сжался от страха.

– Теперь слушай меня внимательно – бандит продолжал смотреть в упор холодно, строго и властно, прямо в глаза изгнаннику – предлагаю тебе следующее: сейчас время – одиннадцать шестнадцать. Так вот: ты собираешь шмотки и ровно через час я даю тебе шестьсот баксов и документы на хату под Воронежем. Ты едешь на вокзал, берешь себе билет и уезжаешь отсюда навсегда. Базар тебе нужен?

– Нет.

– Базаров нет. Время пошло.

Широкая спина Сергея исчезла за дверью. Через несколько секунд с кухни раздался его голос:

– Все, через час его здесь не будет.

– Ты ему еще и бабки даешь?! Гнал бы и все! – кажется голос длиннорукого немного сухой и хриплый.

– Я обещал.

– Без базара.

Вадим остался в комнате один. Он молча сидел на диване. Боль в печени постепенно проходила и уже сильно не беспокоила. Бывший хозяин собственной квартиры сидел, повесив голову.

Точно также он просидел весь вчерашний вечер, всю ночь и все утро. Спать совершенно не хотелось. Вадим выпил почти целую бутылку водки и долго рыдал. Заснул же, наконец, под утро, окончательно обессиленный, как следует опьянев и выплакав все слезы. Но сон был короткий и не глубокий. Проснулся Вадим в страхе и отчаянии и, допив последние полстакана водки, сидел точно так же на этом же диване, ожидая «гостей».

На кухне включили радио. Зазвучал «Владимирский централ». Раздались оживленные голоса:

– О, ништяк, Круг!

– Сделай погромче!

Кто-то пьяным голосом начал подпевать невпопад.

– Кабан, заткнись, дай песню послушать! – это голос Сергея.

– Петь бы сначала научился! – голос длиннорукого.

Вадим вышел из оцепенения:

– В последний раз здесь сижу, даже не верится, словно в каком-то кошмарном сне.

Время шло, пора было собираться. Он неуверенно посмотрел по сторонам, потом так же неуверенно подошел к шкафу, открыл дверцы и, растерянно заглянув внутрь, подумал:

– Всего с собой не заберешь, придется половину этим нелюдям оставить.

Вадим с сожалением посмотрел на висящие в шкафу вещи: половина его, половина – Оксанкины.

– Эх, сучка! – тихо выругался он – будешь веселиться здесь теперь с этим выродком!

Он машинально нагрузил целый баул и большую спортивную сумку всего, что туда влезло, кроме ее, Оксанкиных вещей и посмотрел на часы. Было ровно двенадцать. Оставалось четверть часа на сборы. Вадим оглянулся – чего бы еще взять. Взгляд его упал на комод и неожиданно остановился на их с Оксанкой фотографии в красивой посеребренной рамочке.

– Еще до свадьбы фотографировались – вспомнил Вадим.

Рядом с фотографией на комоде стояла стеклянная голубая ваза, та, что он подарил ей совсем недавно на их первую годовщину свадьбы. Первую и последнюю.

Вадим медленно сжал кулаки. На глаза навернулись слезы. Он быстро подошел к комоду и, схватив вазу, уже собирался бросить ее со всего размаха об пол, да вовремя спохватился:

– Еще чего доброго заставят убирать за собой осколки, эти новые господа в моей квартире, а это будет еще унизительнее.

Вадим порой даже в такие моменты не терял рассудительности. На секунду сдержав гнев, он подошел к окну, затем, недолго думая, быстро и тихо его распахнул.

– В моей квартире! – он мрачно усмехнулся и посмотрел вниз – не убить бы кого.

Ваза упала на асфальт возле подъезда и со звоном разлетелась вдребезги. Через минуту там же оказалась фотография.

Закрыв окно, Вадим вернулся к комоду и не понятно зачем взял в руки Оксанкины духи. Не удержавшись, он открыл колпачок и понюхал горлышко флакона. Эти духи он покупал своей жене и очень любил этот запах. Сердце сжалось от боли.

Дверь резко распахнулась и в комнате появился Сергей. Он издевательски улыбнулся:

– Это можешь с собой забрать. Я ей новые купил.

Вадим растерялся от неожиданности и быстро и машинально сунул их в карман.

– Готов? – Сергей нетерпеливо раскачивался из стороны в сторону и был заметно пьян.

– Да вроде готов – опустив голову, еле слышно ответил Вадим.

Бандит полез в карман. Достав деньги и документы, он протянул их жертве:

– Все честно, как договорились. Получите, распишитесь.

– А где расписаться? – Вадим был наивен.

Трое бандитов громко загоготали.

– Ты чо, дебил? – Сергей покрутил пальцем у виска – Клади в карман, бери шмотки и бегом отсюда!

Вадим начал разворачивать документы. Но тут вмешался, непонятно зачем явившийся с кухни, Кабан:

– Давай иди отсюда, потом посмотришь!

Выйдя на улицу, Вадим остановился.

– Куда теперь идти? На вокзал? Покупать билет на поезд?

Мысли путались.

На асфальте валялась фотография. Вокруг нее рассыпались синие осколки вазы.

Вадим сел на лавку и, достав сигареты, нервно закурил.

– И что мне теперь, правда, в эту воронежскую область ехать? Да еще в какую-то деревню! Да, влип, так влип! И все из-за этой мрази! – Он с гневом глянул на фотографию и, стиснув зубы, горько вздохнул. – Убить бы их всех! Мне теперь терять нечего!

Из подъезда вышла пожилая женщина. Проходя мимо Вадима, она по-соседски поздоровалась и, глядя на баул с сумкой, вежливо спросила:

– Что, уезжаете?

Вадим глубоко затянулся дымом и, не глядя на соседку, молча кивнул головой.

– С Оксаной?

Он хотел промолчать, но вместо этого вдруг внезапно выпалил:

– Нет. Один. Уезжаю навсегда.

Она посмотрела на фотографию на асфальте, улыбнулась и пошла себе дальше, бормоча под нос:

– Вот те на! Женятся, разводятся… И зачем женятся?! Сорят тут, а дворники –убирай за ними.

Вадим посмотрел ей вслед. В этот момент он вдруг почувствовал себя совсем одиноким в своем горе и, положив голову на колени, тихо завыл и весь затрясся, словно маленькая собачка.

Вскоре кто-то робко тронул его за руку. Вадим поднял голову. Рядом с ним стоял чей-то ребенок лет двух возрастом. Доверчивое создание, пробормотав что-то нечленораздельное, с довольной улыбкой протянуло ему фотографию. Вадим вытер рукавом слезы, затем молча принял «подарок» и так же молча принялся рвать его в клочья.

– Андрюша, оставь дяденьку в покое! – молодая мамаша с огненно-рыжими крашенными волосами схватила свое чадо за руку и повела прочь – Видишь, дяденьке плохо. Смотри, вон, какая ворона!

Вадим снова остался один.

– Сколько так можно сидеть?! – подумал он – И куда теперь идти?

В Москву они с Оксанкой переехали не так давно, чуть больше года назад, когда его отец, умирая, завещал ему однокомнатную квартиру. Вадим был стеснительным и замкнутым человеком. С людьми общался мало. Друзей и близких у него в Москве не было. Он перечислил в уме тех немногих знакомых, которые у него все же были, к которым можно зайти, поделиться своим горем, возможно, хотя бы переночевать и понял – идти не к кому. Нигде никому он не нужен.

Глава 2

Походив бесцельно по улицам Анны, Вадим нашел свободную лавку. Он уселся на нее, обдумывая, что будет делать дальше. Его волновало, где он сегодня будет ночевать. Эта мысль вертелась в голове с момента пробуждения. Две мысли появлялись в голове почти одновременно, как только горемыка открывал глаза: "Где я?" и "Где мне сегодня ночевать?"

Сегодня наступила расплата за вчерашний день – помимо похмелья, мучавшего несчастного, возникла другая проблема: вчера, десятого апреля у него был день рождения. Деньги, полученные от Сергея, Вадим экономил, как только мог, покупая только все самое дешевое и самое необходимое. Покупал он обычно хлеб, кабачковую икру, плавленые сырки и дешевые консервы, словом все, что стоило недорого и не нуждалось в приготовлении. Экономить он умел, а о том, что будет, когда кончатся все средства к существованию, старался не думать.

Вчера же, вспомнив про день рождения, Вадим купил пачку сигарет, батон хлеба, банку килек в томате и литровую бутылку водки.

– Пропивать, так последние! – с веселой отчаянностью решил он – эх, была не была! Днем раньше, днем позже!

Сегодня наступил роковой день. Вадим не знал, что ему делать дальше.

Совсем потерявший голову от отчаяния и непрерывного пьянства, он не видел никаких перспектив, как добывать себе хлеб.

Есть с помоек или побираться он, как вариант не рассматривал – даже если придет нужда, будет очень сложно преломить гордость. После неудачной попытки повеситься, он понял, что силы духа у него на это не хватит и впредь повторять эту попытку не собирался. А было это еще в Москве на следующий день после изгнания из квартиры.

Он не знал на какой улице находится и просто шел куда глаза глядят. Проходя мимо одной из многоэтажек, Вадим увидел открытую подвальную дверь.

– Сюда – решил он – и через несколько минут все кончится.

Оглядевшись по сторонам, изгнанник спустился вниз по ступенькам и, распахнув чуть приоткрытую дверь, вошел внутрь.

– Надо зайти поглубже – подумал он и, чиркая зажигалкой, медленно и неуверенно пошел вперед, натыкаясь в темноте на стены и трубы.

На одной из стен почти у самого потолка торчал загнутый вверх ржавый кусок арматуры. Внизу прямо под ним тянулась над полом длинная белая труба.

– Здесь – решил Вадим и остановился – место вполне подходящее.

Он неуверенно помялся с ноги на ногу и почесал затылок.

– Сначала выпью для храбрости – изгнанник достал из кармана бутылку водки и уселся на трубу – четвертый день пью, совсем алкоголиком стал. Впрочем, теперь то какая разница!

Он горько вздохнул.

Бутылка была уже початая. Часа полтора назад Вадим выпил целый пластмассовый стакан и сейчас опять налил до самых краев.

– Последний раз пью – подумал он и выпил, затем достал из кармана пуховика пирожки, купленные на вокзале.

Съев пирожок, он закурил.

– Последняя сигарета в моей жизни – подумал изгнанник, грустно смотря, как она тлеет в его руках, уменьшаясь после каждой затяжки – и хоронить меня некому будет. И никто меня не помянет. А Оксанка даже не узнает, что стало с ее мужем.

В подвале было душно. Рядом с трубой, на которой сидел Вадим, только чуть выше, проходила горячая труба. Померзнув часа полтора на холодном ветру, несчастный изгнанник теперь с удовольствием согревался в этом подвале. И сняв промокший пуховик, он положил его на горячую трубу. Выкурив сигарету, Вадим посмотрел на арматуру:

– Пора!

Он завязал на шарфе затяжную петлю и привязал его конец к арматуре. Настал решительный момент. Изгнанник влез на трубу и, накинув петлю на шею, затянул ее потуже. Осталось лишь спрыгнуть вниз.

Мысли о самоубийстве, закрадывающиеся в голове Вадима время от времени в последние дни посещали его очень часто. Но сегодня он вдруг почувствовал, что его терпению наступил конец, когда на вокзале у него украли сумки с вещами.

В каком-то магазинчике он купил бутылку водки и, выпив стакан, печально разгуливал по мартовским московским улицам. Мысли в голове были одна мрачнее другой. Ехать в воронежскую область совершенно не хотелось.

– Не для того я в Москву ехал – думал изгнанник – что бы так вот глупо и нелепо потерять абсолютно все: квартиру, московскую прописку, работу, жену. Ведь у меня кроме Оксанки больше никого нет. Ведь я люблю её. И все из–за этого ублюдка!

Вадим от злости зашагал быстрее и нечаянно наскочил на какого–то бугая, стоящего возле автобусной остановки. Верзила, выругавшись нецензурной бранью, недолго думая, отвесил несчастному горемыке оплеуху.

Осознав полное несоответствие физических сил, глядя на своего обидчика, Вадим в который раз за последнее время почувствовал собственное бессилие. Это было последней каплей в его чаше терпения. Первая мысль была броситься под проезжающую по шоссе машину. Но Вадим, не теряя рассудительности, подумал:

– А если не насмерть? Еще хуже будет калекой жить.

Последними усилиями воли изгнанник заставил себя идти дальше, думая о том, как свести счеты с жизнью.

Вадим немного постоял на трубе. Решиться на самоубийство было тяжело.

– Надо еще водки выпить – подумал он и, сняв с шеи петлю, слез с трубы.

Стакан получился целый.

– За упокой моей души! – изгнанник выпил его одним махом и тут же весь сморщился и закашлял.

– Не пошла – прокомментировал он, закусывая пирожком – Хорошие пирожки! Надо было больше покупать. Душно тут – развезет быстро.

С пирожками быстро было покончено – Вадим не ел целый день. Он снова закурил. В его голове завертелась песня "Комбат".

– Эх, сейчас бы музыку послушать! – он начал напевать – Комбат, батяня, батяня, комбат, ты сердце не прятал за спины ребят…И умирать совсем не хочется! А ведь я в детстве на скрипке играл! В музыкальной школе учился. Мать покойница мечтала, что б из меня скрипач получился… Да, кажется, я уже совсем пьяный. Нет, все же надо.

Он встал и, сильно шатаясь, снова полез на трубу. Затем накинул петлю и постоял с минуту в раздумье.

– Пора! – скомандовал он сам себе – раз, два, три.

Вадим закрыл глаза, но по–прежнему оставался стоять на трубе. Воля не подчинялась разуму. В отчаянии он опустил голову и, еще немного постояв, снял с шеи петлю. Затем машинально присел на трубу.

Слез не было.

– Наверное все выплакал – отрешенно подумал изгнанник. Следующие несколько минут он просидел не двигаясь, уткнувшись лицом в колени. Отчего-то, вдруг, вспомнился родной и далекий Мурманск, покойница мать, школа, в которой Вадим учился, его школьный друг Колька, с которым они учились в параллельных классах.

Колька был заядлым хулиганом с богатой фантазией. Он был не таким, как все и этой своей неординарностью нравился Вадиму. На улицу он выходил в поиске развлечений и всегда искал возможность нахулиганить. В этом он был достаточно оригинален.

Настроение поднялось. Вдобавок Вадима развезло. Он улегся на трубу, на которой стоял раньше и лежал, улыбаясь, вспоминая то хорошее, что когда–то было в его жизни. Вскоре он заснул глубоким сном.

– Где я? – была его первая мысль по пробуждении. И сразу вспомнился вчерашний день. Настроение испортилось.

– И что я теперь буду делать? – Вадим приподнялся на трубе и почиркал зажигалкой. На полу валялась пачка "LM". Изгнанник поднял её. В пачке лежала одна сигарета.

– Последняя – огорчился Вадим, закуривая – Что хоть сейчас утро, день, вечер?

Он осветил зажигалкой циферблат часов – половина третьего утра.

– Лежу здесь, как самый настоящий бомж – он горько усмехнулся – А ведь идти то и в самом деле некуда. И что мне теперь пить эту проклятую водку, пока не сдохну где-нибудь в подвале или под забором? Пожалуй, пора действительно ехать в Воронеж – это единственный выход. Голова опять болит. Пора прекращать пить. Надо будет найти какой-нибудь магазин, купить что-нибудь поесть, сигарет и все же водки – трясет всего. Растяну её как можно дольше. Надо будет потом сюда вернуться – посушить джинсы и ботинки, а после этого идти на вокзал. Пару дней переночую там – может вещи найдутся. А потом в Воронеж.

Одевшись, он пошел к выходу. Спотыкаясь в темноте, он чиркал зажигалкой, пока, наконец, не нащупал входную дверь. Изгнанник толкнул её, но дверь не поддавалась. Толкнув её ещё несколько раз, он понял, что это бесполезно – дверь заперта снаружи.

– Ещё этого не хватало! – Вадим сплюнул с досады.

Это был подвал одной из многоэтажек, каких много в крупных городах. Выход из него был всего один. Изгнанник обошел весь подвал в поисках ещё одной двери и, так и не найдя её, вернулся назад.

– Час от часа не легче! – подумал он со злостью – И что мне теперь делать?

Вадима сильно мучило похмелье. В горле пересыхало. Надо было раздобыть воды.

– Ладно, дождусь дня. Днем то уж, наверняка откроют – решил он и вернулся на трубу.

Изгнанник улегся на прежнее место. Но спать больше не хотелось. Он сильно нервничал, не зная, что ждет его дальше. Сколько вот так сидеть в этом подвале, день, два, три или больше? Без сигарет, пищи, воды, спиртного. Больше всего хотелось пить. Вадим встал с трубы и пошел по подвалу. Чиркая зажигалкой, он искал на трубах какой–нибудь кран. Но все краны (в маленьком подвале их было не так уж много) были без "барашков". Открыть воду он так и не смог, как ни старался. Обойдя весь подвал, он снова оказался возле входной двери. Из неё сквозь щели тянуло свежим воздухом. Бедный горемыка приложился носом к щели и начал жадно с наслаждением его вдыхать. Дверь была ржавая. Положив на неё ладонь, Вадим обнаружил на ней целый слой льда.

– Не бомж, а прямо–таки узник!

Он печально усмехнулся и начал царапать ногтями лед, жадно глотая маленькие отцарапанные кусочки. Вскоре ему надоело это занятие. "Узник" начал чиркать зажигалкой, ища какой–нибудь предмет, которым можно отковырять лед. Вскоре предмет нашелся. Это был ржавый кусок железа, валявшийся в углу подвала недалеко от двери. Дело пошло на лад. Отколотив большой кусок льда, он начал его сосать. Через минуту из горла измученного изгнанника вырвался вздох облегчения.

Вадим сунул руку в карман и наткнулся пальцами на флакон с Оксанкиными духами. Он совершенно забыл про него. Подержав немного в руках, изгнанник с размаху швырнул его в стену. Флакон разбился. В подвале приятно запахло духами. В сырости, духоте, темноте, отсутствии воды, пищи и сигарет этот приятный запах его жены очень цинично напоминал изгнаннику о той, которой он был обязан всеми своими мучениями. Вадима давило чувство собственного бессилия и обреченности.

– До чего я докатился – печально подумал изгнанник – И все из–за этих проклятых нелюдей. Спят сейчас вдвоем в теплой постельке в моей квартире и горя не знают. Довольные, суки! А я тут подыхать должен в этом подвале! Вешаться должен, как жалкий трус! А почему я должен подыхать, а не они?! Где справедливость?! Нет, вы мне за все ответите! Никакой воронежской области! Никакого дома в деревне! Я вас просто убью обоих и пусть со мной потом все что угодно будет!

Он долго злился и обдумывал планы убийства своей жены и её любовника. Но планы эти были один наивнее другого.

Через два часа на двери кончился лед. "Узник" съел его весь. Донимала головная боль и желание закурить. Низкий потолок подвала, сырость и духота давили на психику. Еще через час снова захотелось пить. Измученный похмельем организм несчастного требовал воды. Вадим снова обошел весь подвал. Теперь он искал окно, что бы, высунув в него руку, набрать пригоршню снега для утоления жажды. Но на всех окнах, как назло оказались решетки с очень мелкими дырочками. Испытав очередное разочарование, "узник" снова вернулся к двери.

В дверные щели начал пробиваться солнечный свет. Это дало горемыке надежды. Он принялся стучать в дверь. Стучал долго и отчаянно. Но его усилия были напрасны. Вадим посмотрел на часы. Было без двадцати девять. День недели – суббота.

– Значит в ЖЭКе выходной и меня отсюда выпустят не раньше понедельника – ужаснулся изгнанник – и то, если сюда дворник придет или какие–нибудь слесаря.

Это открытие окончательно вывело его из себя. Схватившись за голову, он отчаянно завыл и что есть силы принялся долбить ногой дверь. Но вскоре понял – бесполезно. Выходной день. Дом находился на отшибе. Люди здесь ходили мало. Дверь подвала находилась на торцевой стороне многоэтажки. Окна квартир на эту сторону не выходили. Соответственно никто слышать стук из подвала не мог.

– За что мне всё это?! – выбившись из сил, он присел на корточки возле стены. – Нет, я просто должен их убить. Ворвусь вечером, а еще лучше ночью в квартиру и пырну её ножом. Хорошо бы они там вместе были – Сергей же может и дома быть у жены. Надо их выследить, а потом ворваться и перерезать обоих – сначала его, потом Оксанку.

Вадим представил себе эту сцену: на полу в предсмертных судорогах лежит любовник его жены и Оксанка, в ужасе забившаяся в угол комнаты, и он, Вадим, всаживающий в неё заточенный кусок арматуры. Изгнанник скривил рот в злорадостной улыбке. Потом сразу на вокзал и в Воронеж.

Весь день, а за тем и следующий Вадим просидел в подвале, время от времени стучась в дверь. Озлобленный он точил об стену найденный кусок арматуры. Это убивало время. Злость прибавляла сил измученному "узнику".

Без воды с похмелья в душном подвале было действительно очень тяжело. Несколько раз с Вадимом случалась истерика, но деваться было некуда, приходилось терпеть.

В воскресение похмельный синдром ослаб, но во рту у бедного горемыки было сухо. Вдобавок у него проснулся аппетит и, промучившись от голода, Вадим вечером долго не мог заснуть. Мерещился запах жареной курицы с хрустящей корочкой, салата «оливье» и других блюд, которые любил несчастный изгнанник. Ныл пустой желудок.

На следующее утро тонкий луч света, пробившись через крошечную щель в решетке окна ударил прямо в лицо, спящему на трубах изгнаннику. Проснувшись, Вадим, как всегда, не сразу сообразил, где он находится. И, как всегда, у него сразу испортилось настроение.

– Уже понедельник – облизнув пересохшие губы, подумал он и скривил рот в мрачной усмешке – жизнь продолжается.

Но, все же, на сегодняшний день у Вадима были надежды. Ведь, сегодня его могли выпустить из "заточения".

И действительно вскоре он услышал стук лома, доносившийся с улицы. Дворник колол лед.

Стук медленно приближался.

Не помня себя от радости, несчастный горемыка вскочил с трубы и быстро подскочил к оконной решетке. Сначала он ничего не увидел. Пришлось немного подождать. Вадим был готов подпрыгнуть от нетерпения. Потом в узкую щель он разглядел высокого худощавого старика в желтой телогрейке и серой солдатской шапке.

Изгнанник отчаянно заколотил кулаками в решетку.

– Ради Бога помогите – неистово орал он –¬¬ Меня в подвале заперли.

По всей видимости старик был глуховат. Он продолжал долбить лед, не обращая на стук никакого внимания.

– Дворник!!! – Вадим продолжал колотить решетку – Выпустите меня, четвертый день здесь сижу.

Он долго ещё кричал и стучал в решетку. Наконец, глухой дворник насторожился. Воткнув лом в сугроб, он недоверчиво посмотрел в сторону окошка, за которым несчастный "узник", обезумевший от голода, духоты, похмелья, отсутствия воды и сигарет, что есть силы бил кулаками в решетку. Старик не спеша подошел к окошку и недоверчиво спросил:

– Кто здесь?

– Помогите мне отсюда выбраться – жалобно простонал Вадим – меня в этом подвале в пятницу заперли. Четвертый день здесь сижу.

– А кто Вы такой? Как в этом подвале оказались? – дворник был человеком старой закалки, наивно думающий, что, если посторонний человек оказался заперт в подвале, значит он обязательно какой-нибудь жулик.

– Прохожий. Проходил мимо, зашел погреться. Пока грелся, подвал заперли. Помогите ради Бога, я четвертый день без воды и сигарет. Я ничего не ел всё это время – Вадим скулил, словно маленькая собачка.

– Прохожий? Проходил мимо? Это всё как-то подозрительно – старик недоверчиво почесал затылок – я сейчас милицию вызову, пусть разберутся.

Вадиму ничего больше не оставалось, как исчерпать весь свой словарный запас в след уходящему дворнику и идти к выходу. Он выкинул заточку – ни к чему её видеть милиции.

– Будь, что будет – решил изгнанник, когда немного успокоился – главное – выбраться отсюда!

В томительном ожидании прошло полтора часа, показавшихся Вадиму целой вечностью. Затем на улице раздался шум подъезжающей машины, следом за ним – приближающиеся к подвальной двери шаги и голоса. Послышался лязг ключей и через секунду яркий дневной свет ослепил на миг, привыкшего к темноте "узника". Щурясь, Вадим вышел на улицу. Он ощутил легкое головокружение, вдохнув поглубже свежего воздуха. К нему тут же подошли два сотрудника милиции. Один из них потребовал документы. Помимо милиционеров возле подвала стояли два мужика в телогрейках (по всей видимости, слесаря) и женщина лет пятидесяти в коричневом берете.

– Ничего особенного – проронил один из слесарей – Так, бомж какой-то.

– Да уж, пропьют квартиру, потом лазают по подвалам – добавила женщина – Ладно, запирайте подвал.

Рядом с ней стоял сияющий дворник. Вид его был весьма самодовольный.

– Наверное, думает – поймал преступника – с улыбкой подумал Вадим, покосившись на этого глупого старика.

На улице еще собралась толпа зевак.

В отделении милиции Вадима продержали недолго. Его историю со всем, что с ним произошло, сотрудники правоохранительных органов, выслушали с интересом, но помогать не стали ничем.

– Езжай в Воронеж, пока все деньги не пропил – посоветовал один из них – А то здесь в Москве так и будешь по подвалам лазать, вместе с такими же.

– Зайди в ванную, возьми щетку и почисть куртку. Посмотри, на кого ты похож! – предложил другой.

В ванной Вадим ужаснулся, глядя на себя в зеркало: вся его одежда была покрыта пылью, глиной и ржавчиной. Лицо заросло щетиной и всё было грязное.

– И правда, бомж! – огорченно подумал изгнанник.

Первое, что он сделал, это напился вдоволь воды. Затем умылся и почистил одежду.

Выйдя из отделения, он сразу пошел в магазин. Купив сигарет, батон белого хлеба, консервную банку килек в томате и бутылку пива, изгнанник нашел на улице свободную лавку и, устроившись на ней, открыл пивную бутылку. Он жадно сделал несколько больших глотков, затем достал пачку своих любимых "LM" и, закурив, жадно и глубоко затянулся дымом.

– Ничего так не ценишь, как того, чего бываешь лишен – философски подумал Вадим, жадно поглощая хлеб и консервы.

Поев, он облегченно вздохнул. Впервые за долгое время у него было хорошее настроение. Он весело посмотрел на проходящего мимо старика, посмотревшего на него с презрением.

– Ну и смотри себе на здоровье, сам не лучше – мысленно добавил он ему.

Хлеб был мягкий и теплый. По всей видимости, его только что привезли в магазин. Изгнанник съел весь батон.

Теперь пора было подумать о том, что ему делать дальше. Как отомстить жене и её любовнику. Вадим долго ломал голову, строил нелепые и наивные планы убийства и, в конце концов, решил, что лучше прийти домой утром или днем, когда Оксанка на работе и поджечь квартиру. Купить пару литров бензина. Мебель загорится быстро. Поджечь её везде, где она только есть, жечь бельё, занавески и пока всё это будет разгораться, открыть нараспашку окна в комнате и на кухне. И сразу бегом на вокзал. С первым же поездом в Воронеж.

Изгнанник посмотрел на часы. Было начало одиннадцатого.

– Пойду прямо сейчас – решил он и, закурив ещё одну сигарету, решительно поднялся с лавки и направился разыскивать ближайшую станцию метро.

Подойдя к дому, изгнанник несколько раз оглянулся по сторонам – не встретить бы кого из соседей.

– В собственную квартиру иду, как вор – подумал он с досадой.

Добравшись благополучно до своего подъезда, он быстро прошмыгнул в него и, сев в лифт, поднялся на седьмой этаж. Он немного постоял на лестничной площадке, прислушиваясь – нет ли шума этажами выше. Кто-нибудь из соседей или, не дай Бог, Сергей и его друзья могли стоять на лестнице, курить или выносить мусор в мусоропровод, и встреча с ними была Вадиму совершенно ни к чему.

На лестничной площадке была полная тишина.

Достав из кармана ключ от входной двери, изгнанник медленно и осторожно поднялся на девятый этаж. Но, подойдя к двери своей квартиры, он остановился, как вкопанный. С минуту он стоял, разинув рот. Этого он не предвидел. Пылая страстью гнева, Вадим думал только о мести и совсем не думал, что кто-то может предвидеть его намерения. Этими "кто-то" была его коварная супруга и её всемогущий любовник бандит. Деревянную входную дверь квартиры Оксанка предусмотрительно заменила на стальную, лишив своего мужа всякой возможности вернуться домой.

Вадим чуть не лопнул с досады. Его постигло ещё одно разочарование. Из его квартиры раздавались пьяные голоса. Похоже там среди белого дня было шумное веселье. Кто-то играл на гитаре и пел. Послышалась чья-то нецензурная брань. Изгнанник прислушался и различил среди голосов голос Оксанки.

– Веселишься, сучка, среди таких же шлюх и бандитов, а твой законный супруг стоит под дверью возле собственной квартиры и не имеет ни законного права, ни возможности попасть к себе домой! – он тяжело вздохнул, подумав об этом. Отчаяние от чувства собственного бессилия снова овладело им.

Кто-то внизу вызвал лифт. Послышался шум спускающейся кабины. Изгнанник стоял возле двери лифта.

– Пора уходить отсюда – думал он – всё пропало.

Внезапно им овладела ярость:

– Но почему я должен уходить?! Ведь это моя квартира! Я здесь хозяин! Почему этим ублюдкам должно всё безнаказанно сходить с рук?!

Он сжал кулаки от злости.

Кабина лифта медленно поднималась вверх. Она поднялась на девятый этаж. Неожиданно двери лифта открылись и на лестничную площадку вышли Кабан и длиннорукий. Бандиты были навеселе.

– О, знакомые лица! – весело воскликнул Кабан. Он подошел вплотную к Вадиму и с издевательской улыбкой схватил его рукой за грудки. – Ты опять здесь?!

В правой руке изгнанник сжимал ключ от своей старой входной двери. Со стороны мизинца этот ключ выступал на пару сантиметров. Внезапно Вадим со всей силы ударил своим нехитрым оружием прямо по кулаку, который сжимал его куртку. Бандит взвыл от боли и разжал кулак. В следующую секунду изгнанник нанес удар ногой по голени. Кабан заорал на весь этаж. Напоследок Вадим от всей души врезал обидчику кулаком левой руки прямо в левый глаз. Он мельком глянул на длиннорукого. Тот ещё не успел опомниться. На лице его был шок. Изгнанник успел вскочить в кабину лифта, прежде, чем закрылись двери и нажать кнопку первого этажа. Он ликовал – хоть маленькая, а всё же победа! Не всё же время только проигрывать! Кабина спускалась вниз. Сверху доносились дикие вопли Кабана.

Вадим злорадствовал, слушая их. Он представил себе здоровенного верзилу, сидящего на корточках с разбитой физиономией и держащего руками болящую голень ноги и дико воющего.

– Маму зови – мысленно посоветовал победитель.

Погоня началась только через минуту. Видимо тогда, когда длиннорукий, позвонив в звонок (возможно не один раз), дождался, пока его услышат, затем откроют дверь и, наскоро выслушав, побегут вниз по лестнице, так как второго лифта в подъезде не было.

Спустившись на первый этаж, Вадим услышал топот, доносившийся с верхних этажей. За ним бежали несколько человек. Не теряя времени, он бегом выскочил из подъезда. Мозг лихорадочно работал – надо спасаться бегством или искать укрытие. Беглец огляделся, остановившись на секунду в нерешительности.

– Далеко убежать не успею – понял он – впереди несколько больших газонов, дорога и тротуар. Увидят – догонят или, не дай Бог, стрелять начнут.

В голове мелькнула спасительная мысль – в следующий подъезд, затем на последний этаж и на крышу. Там и отсижусь.

Он успел добежать до следующего подъезда, код от которого знал и забежать в него, прежде, чем бандиты выскочили на улицу. Ему опять повезло. Лифт находился где-то на втором этаже. Вадим вызвал его и ждал совсем недолго.

– А ведь на крыше найти могут – подумал изгнанник – если догадаются туда подняться.

Поднявшись на лифте на девятый этаж, он принялся звонить в звонок первой попавшейся двери квартиры.

– Кто там? – услышал он недовольный голос из-за входной двери.

– Помогите ради Бога, за мной бандиты гонятся! – взмолился беглец.

За дверью больше не отвечали. Вадим в надежде позвонил ещё раз, потом ещё и ещё. И услышал раздраженный голос:

– Уходите отсюда.

– Боятся – подумал изгнанник – И нет никому никакого дела, что рядом с ними человека убивают.

Девятый этаж был последним. Кто-то внизу вызвал лифт. Времени звонить в другие квартиры больше не было. Вадим поднялся в надстройку машинного отделения и прикрыл за собой люк. Подойдя почти к краю крыши, он присел на корточки, затем гусиным шагом добрался до самого края и осторожно посмотрел вниз.

Внизу возле дома стоял Сергей. Рядом с ним – Кабан, какой-то ещё бандит и девушка с длинными белыми волосами, в которой изгнанник узнал свою супругу.

И тут он заметил три пары каких-то незнакомых парней. Дом был четырехподъездной девятиэтажкой. Вадим жил в последнем подъезде. Каждая пара быстро направлялась в первые три подъезда.

Беглец осторожно вернулся в машинное отделение.

– Только бы они не догадались на крышу подняться – с ужасом думал он – Что тогда будет?!

В машинном отделении заревел мотор. Кто-то внизу вызвал лифт. Сердце Вадима замирало от страха. Через минуту лифт поехал наверх. Ужас нарастал и нарастал. Двери лифта открылись на девятом этаже. Бандиты вышли на лестничную площадку.

– Ну всё, конец мне – подумал изгнанник – бежать к другим машинным отделениям смысла нет, не успею.

– Ну чо, давай – услышал Вадим чей-то голос внизу – Ты бегом по этажам, а я, типа, на лифте покатаюсь?

– Может он на крыше?

Кто-то начал карабкаться по лестнице, поднимаясь к люку.

– Я пропал – подумал изгнанник в ужасе – Нет. – Внезапно мелькнула надежда.

Бледный от страха Вадим встал ногами на крышку люка. Пусть думают, что люк закрыт. Но, о, ужас! Крышка на люке лежала не плотно и под тяжестью изгнанника с небольшим шумом опустилась вниз.

Шаги на лестнице смолкли. Раздался дружный смех. Затем наступила тишина. Через минуту раздался чей-то голос – Да это не он, в натуре, это, наверное, бомж какой-нибудь или кошка.

– Знаешь, мне что-то это всё уже надоело. Поехали вниз, а пацанам скажем – типа, не нашли.

– Давай, вызывай лифт.

Лифт находился здесь же на девятом этаже. Вадим услышал, как открылись двери, затем кто-то зашел в лифт. Кабина поехала вниз.

Беглец облегченно вздохнул:

– Вот повезло!

Надо было торопиться. Дождавшись, когда кабина лифта спустится пониже, наивный Вадим поднял крышку люка и уже собирался спуститься вниз по лестнице, как вдруг услышал на лестничной площадке дружный хохот. Отправив вниз пустой лифт, бандиты стояли тихо и ждали, когда их жертва сама спустится вниз и попадет в их руки.

Поняв, что он облапошен, изгнанник резко отпрянул назад и, захлопнув крышку люка, встал на неё ногами.

– Глупец! – зло выругал он самого себя – Всё, теперь мне хана!

Его всего трясло от страха. Ручьями лился по телу холодный пот.

На железной лестнице, что вела на крышу, раздались звонкие шаги. Звенело железо. Бандиты поднимались к люку. Кто-то ругался матом.

– Давай, в натуре, открывай по-хорошему! – сказал один из них, растягивая слова на блатной манер.

Вадим стоял молча на крышке люка и ждал своей горькой участи.

Постучав в крышку, его преследователи быстро поняли, что открывать он не собирается.

– Утопающий и за соломинку хватается – сострил один из них.

– Алло, Серёг, ну, короче, он на крыше. На люк встал, спускаться не хочет. – услышал Вадим через минуту.

– По мобильнику разговаривают – догадался он – и зачем я только сюда полез, мститель хренов!

Теперь, ожидая прихода своих врагов, он горько пожалел о своей затее. Долго ждать не пришлось. Через несколько минут к двери машинного отделения подошел Сергей.

– Выходи – сказал он тоном, не терпящим возражений.

Ничего не оставалось, как молча повиноваться. На крыше вместе с Сергеем уже находились семь бандитов. Вадим с ужасом увидел среди них багрового от злости Кабана с заплывшим левым глазом. Несмотря на своё незавидное положение, изгнанник в душе позлорадствовал, глядя на глаз своего противника

На крышу поднялись ещё двое. Те самые, которые нашли беглеца.

Женщин на крыше не было. И чувствуя себя беспомощной жертвой, обреченной если не на полную гибель, то по крайней мере, на жестокие побои или ещё невесть на что, он радовался, что его супруга не увидит того, что с ним произойдет.

– Хоть одним унижением меньше – думал несчастный изгнанник.

– Ну что с ним делать будем? – спросил Сергей, обращаясь к окружающим.

Нетерпеливый Кабан подошел ближе к Вадиму.

– Он мой! – сказал он и, обращаясь к своей жертве, добавил – Сейчас я тебя на части порву.

Бандиты были заметно пьяные. Они окружили Вадима со всех сторон.

От первого удара он уклонился, но тут же кто-то исподтишка ударил его ногой в бок. Согнувшись от боли, изгнанник обернулся. Это был Сергей. В следующий момент кулак Кабана врезался Вадиму в правое ухо. Другой кулак верзилы попал в солнечное сплетение. Через секунду бедная жертва лежала на заснеженной крыше дома, закрывая лицо и почки руками. Удары сыпались со всех сторон. Его безжалостно пинали ногами.

– Может его с крыши сбросить? – предложил один из бандитов.

В ответ на это раздались веселые одобрительные крики. Брыкающегося Вадима подняли за руки и за ноги и потащили к краю крыши. Его неистовые вопли только забавляли бандитов. До края крыши оставалось совсем немного. Изгнанник не переставал вопить.

Неожиданно к его крикам присоединился чей-то ещё и горемыка супруг узнал голос своей жены. Бандиты остановились и обернулись в сторону Оксанки.

– Вы что, вообще сдурели?! – орала она – отпустите его – Ты что, вообще, стоишь?!

Она подошла ближе. Последние слова относились к Сергею:

– Совсем отупел от своей водки? Вы меня, вообще, подставить хотите? Я здесь живу, вообще!

Вадима оставили в покое. Он с благодарностью посмотрел на жену. Их глаза встретились. Взгляд Оксанки выражал сочувствие.

– Ты что, мужа своего пожалела, в натуре? – иронично спросил Сергей – Может к нему вернешься?

– А ты не подкалывай! – ответила Оксанка – Вы, вообще, совсем озверели – среди бела дня человека с крыши сбрасывать!

– Он нашего друга обидел – оправдывался Сергей – и, вообще, непонятно, что он делал возле твоей квартиры.

– Взяли бы, да спросили его, а вы сразу с крыши бросать – Оксанка продолжала нападать – ишь, какие крутые, все на одного накинулись!

Бандиты стояли, опустив головы, как провинившиеся школьники и молчали. Первым нарушил молчание Сергей. Он, как всегда, уверенно сказал:

– Ладно, хорошо – и, обращаясь к Вадиму – говори, зачем ты сюда пришел?

– Может ты из вещей чего забыл, Вадь? – спросила Оксанка.

Её наивное предположение выручило изгнанника. Вопрос был задан, как раз вовремя, так как Вадим не знал, что отвечать Сергею.

– Да, свой фотоаппарат забыл – сказал он, вспомнив, что он действительно его забыл.

– А почему ты в Воронеж не уехал? – любовник его жены продолжал свой допрос.

– У приятеля гостил – соврал Вадим.

Сергей постоял немного, о чём-то задумавшись, затем сказал, обращаясь к Оксанке:

– Ладно, пошли домой. Больше его, в натуре, никто не тронет – затем, обернувшись к своим дружкам, приказал – Ждите меня здесь, а его, что бы никто пальцем не трогал!

Он строго посмотрел на Кабана, скорчившего весьма недовольную гримасу и, обняв Оксанку за талию, повел её к машинному отделению её подъезда.

Вадим стоял в окружении своих врагов и молча ждал, чем всё это закончится.

Бандиты закурили, переговариваясь время от времени.

Минут через десять Сергей снова поднялся на крышу. Он подошел к Вадиму и протянул ему четыре купюры по тысячи рублей каждая.

– Я у тебя фотоаппарат покупаю – сказал он с наглой улыбкой посмотрев на изгнанника.

Вадим положил в карман деньги и промолчал. Фотоаппарат стоил во много раз дороже, но спорить не было смысла.

– А теперь честная дуэль между Кабаном и Вадимом – торжественно произнес Сергей.

Бандиты оживились, все, кроме Кабана.

– Да ты чо, Серег, в натуре, хочешь, чтобы я с этим чмырем, типа, из стволов стрелялся? – запротестовал он с видом ущемленного достоинства.

– На шпагах будете драться – сострил Сергей.

Бандиты загоготали.

– И так, драка один на один – пояснил Сергей – прошу на ринг.

Исход драки был понятен заранее. Мордовороту Кабану не составило особого труда справиться с сильно уступающим по силе избитому и перепуганному Вадиму. Наверное, бедный изгнанник стал бы калекой, если бы некоторые из друзей Кабана не сжалились над Вадимом и не оттащили верзилу в тот момент, когда он пытался добить его, упавшего на лед.

Оксанка на крыше больше не появлялась. Угомонив верзилу, бандиты ушли веселиться в её квартиру, оставив на крыше её бедного избитого супруга.

Вспоминая все это, Вадим сильно сжал кулаки, ногти его при этом впились в ладони.

Каждый день изгнанник проклинал свою супругу и ее любовника. Находясь в Воронежской области, он продолжал строить наивные планы мести, подсознательно понимая всю их невыполнимость. Среди проходящих мимо девушек ему часто мерещилась Оксанка, когда эта девушка хоть чем-то ее напоминала.

За этот злополучный месяц скитаний Вадима два раза били. Первый раз, когда он на Аннинском рынке, отстояв небольшую очередь, собирался купить консервы. Стоявший перед ним прилично одетый мужчина лет сорока на вид осторожно положил с прилавка в глубокий карман своего светло-серого плаща несколько консервных банок. Наивный продавец, заметив пропажу, не заподозрил вора в прилично одетом человеке, а подумал, что эта кража – дело рук стоящего рядом бомжа. Продавец поднял крик, на который тут же сбежались другие продавцы с соседних прилавков. На Вадима набросились пять человек и принялись молотить его руками и ногами, а когда с трудом разобрались в чем дело, то перед "каким-то бомжем" даже не извинились. Человек же, укравший консервы, воспользовавшись суматохой, благополучно скрылся.

Случившееся послужило для потерпевшего очередным поводом для пьянства.

Второй случай произошел всего с неделю назад и у Вадима еще не прошли синяки на лице, руках и ногах.

Пытаясь отыскать себе ночлег, горемыка обычно ходил по подъездам домов, ища дверь со сломанным кодовым замком. Когда это удавалось, он поздно ночью заходил в подъезд, поднимался на второй или третий этаж (дома в этом городе были в основном двух или трехэтажки) и, сидя или лежа на лестнице, спал до утра, пока его не прогоняли жильцы или уборщицы. После этого, раздраженный от очередного недосыпания, изгнанник бродил по улицам чужого ему поселка. Вскоре он нашел подъезд, в котором можно было устроиться на ночлег прямо под лестницей, расположенной так, что скрывала бы изгнанника от посторонних глаз.

Вадим купил себе бутылку водки, батон черного хлеба и баночку соленых огурцов, затем, найдя на помойке большой кусок картона, он дождался ночи и отправился на ночлег. Картон заменил ему матрац. Расположившись на нем, изгнанник выпил пластмассовый стакан водки, поел и, откинув голову, погрузился в свои невеселые размышления.

В подъезде было холодно и сильно воняло мочой. Под лестницей сильно сквозило, в углу шебуршала мышь.

– Как тут не пить?! – подумал Вадим, засыпая – Водка меня от простуды спасает.

Так прошла целая неделя, которую изгнанник никем не замеченный и не выгоняемый рано утром мог позволить себе роскошь – как следует выспаться.

Последняя ночь в этом подъезде прошла очень невесело. Сквозь сон Вадим почувствовал, что на него льется струя воды. Он открыл глаза, проснувшись и, еще не разобрав что происходит, отодвинулся в сторону от льющейся струи. В эту же секунду раздался хохот. Кто-то весело заорал:

– Я на бомжа нассал!

Затем раздался топот, удаляющийся к двери подъезда. Хлопнула входная дверь. Вадим вылез из своего убежища. Он был вне себя от злости. Вдобавок весь мокрый. Спать больше не хотелось. Да и негде было. Ничего больше не оставалось, как идти искать новое место ночлега или сидеть до утра на лестнице, пока не прогонят жильцы или уборщица.

Изгнанник горько вздохнул и, сев на ступеньки, закурил сигарету.

На улице послышался хохот. Затем дверь подъезда снова отворилась и, громко хохоча, не смотря на глубокую ночь, в подъезд вошли два пьяных подростка лет шестнадцати на вид. Они подошли к Вадиму и уставились на него, словно на дикого зверя.

– Это мой подъезд! – нагло заявил один из них.

Второй подошел к изгнаннику сбоку и, отвесив ему пинка, приказал:

– Пошел вон отсюда!

Но в ту же секунду, получив от него сильный удар в челюсть, отлетел к стене.

Вадим не любил драться, но, когда было надо, умел.

Первый противник опешил, явно не ожидая такого оборота дела. Вадим напал на него первый. Он со злостью врезал ему кулаком по лицу. Затем еще и еще, а после этого выставил обоих "храбрецов" вон из подъезда.

Отдышавшись, он вернулся на лестницу и, сев на нее, снова закурил. Ему долго не удавалось успокоиться. Обругав последними словами подростков, он вспомнил, что у него под лестницей стояла почти целая бутылка водки, лежали полбатона черного хлеба и полбаночки зеленого горошка.

Изгнанник снова залез под лестницу и, поморщившись, глядя на мокрый картон достал свое "добро". Он успел выпить стакан водки, закусить и спрятать бутылку с закуской назад под лестницу, как вдруг на улице снова послышался шум. Дверь подъезда опять отворилась и через несколько секунд возле изгнанника выросла целая толпа подростков, человек пятнадцать. Его вывели из подъезда и, окружив со всех сторон, принялись избивать. Вадим вскоре упал и, лежа на асфальте возле подъезда, свернувшись в клубок и крича от боли, закрывал лицо и почки руками. Каким чудом его не забили до смерти, изгнанник так и не понял. Позабавившись вволю, безумная толпа веселая, пьяная и довольная спокойно и безнаказанно удалилась.

Вадим долго еще продолжал лежать на асфальте между двух трехэтажных домов, в некоторых окнах которых зажегся свет. Жильцы, услышав шум на улице с любопытством выглядывали из своих окон. Но никто так и не пришел на помощь.

Поднявшись с асфальта, изгнанник кое-как доковылял до лавочки, стоявшей возле подъезда. Сев на лавку, он застонал, трогая наиболее пострадавшие части тела. Лицо все было разбито, руки, ноги и ребра сплошь покрыты синяками. Дикая боль в почках заставляла стонать.

Из подъезда вышла какая-то женщина. Вадим не разглядел ее в темноте. Она подошла к нему и, брезгливо пошмыгав носом, собралась идти обратно, но все же, призадумавшись, наверное, для очистки совести очень приятным голосом спросила:

– С Вами все в порядке?

Вадим молча кивнул головой. Женщина удалилась туда, откуда пришла.

– Ну что там, Алла? – услышал изгнанник чей-то мужской голос, донесшийся из подъезда.

– Да ничего особенного, бомжа какого-то избили.

Послышался стук закрываемой двери квартиры.

– Ничего особенного! – со злостью подумал Вадим – Что за сволочи эти люди!

Он сильно озлобился за последний месяц. После всего случившегося с ним изгнанник ненавидел жизнь, сделавшую его столь несчастным, окружающий мир за его жестокость и несправедливость, прохожих на улице за их презрение, холодность и равнодушие к его горю. За месяц скитаний он еще не успел привыкнуть и смириться с тем, что он, Дубинин Вадим Александрович двадцати пяти лет отроду больше не москвич и не менеджер по продаже бытовой техники, а всеми презираемый без всякой вины бомж. От каждого встречного он ожидал как минимум презрительного взгляда. И каждый раз в душе закипала обида. Молодой человек, вполне здоровый физически, крепкого телосложения, он сильно исхудал от постоянного пьянства, плохого питания и недосыпания.

Наступил полдень. Вадиму стало хуже. Во всем своем теле он ощущал сильную вялость после выпитого накануне литра водки. Головная боль стала сильнее. Выпить было необходимо во что бы то не стало. Изгнанник стонал, сидя на лавке. Положив ладонь на лоб, он сразу убивал двух зайцев: закрывался от слепящего солнца и тщетно пытался облегчить головную боль.

– Здорово! – услышал он за спиной чей-то незнакомый голос.

Вадим обернулся. Возле него стоял незнакомый молодой человек лет двадцати семи, худой, чуть выше среднего роста с небольшой щетиной на некрасивом лице. Незнакомец держался очень уверенно, но разговаривал вежливо, хотя было заметно, что это ему дается с большим трудом.

– Что, плохо тебе? – он понимающе улыбнулся и с деловым видом добавил – сразу видно – нажрался ты вчера хорошо. На вот держи.

Он достал из кармана бутылку пива и протянул ее изгнаннику.

– Спасибо! – сказал Вадим и, открыв бутылку зажигалкой, жадно присосался к ней губами.

Незнакомец молча следил за ним, смотря на Вадима долгим испытывающим взглядом и, наконец, дождавшись, когда изгнанник оторвется от бутылки, спросил:

– Давно бомжуешь?

– Месяц – ответил Вадим, делая большой глоток пива.

– Это еще мало! – с таким же деловым видом произнес незнакомец – А как до такой жизни докатился?

Вадим, еще сам не зная зачем, рассказал вкратце свою печальную историю.

Собеседник выслушал ее достаточно хладнокровно, без всякого сочувствия и даже рассмеялся, когда изгнанник рассказал, как оказался в Воронежской области. Слушая Вадима, он все время что-то обдумывал и, когда тот закончил повествование, уверенно заявил:

– Твоя ситуация вполне поправима.

Вадим лишь кисло усмехнулся в ответ.

– Если ты, конечно, хочешь вылезти из этого дерьма – добавил незнакомец и вопрошающе посмотрел на изгнанника.

– Что для этого нужно сделать? – недоверчиво спросил Вадим, но при этом в его голосе послышалась нотка надежды.

– Тут недалеко отсюда – продолжил незнакомец – строится большой коттедж. Хозяева – очень хорошие люди. Они таким, как ты хотят помочь. У них на стройке много бомжей работает. И на работу берут без проблем. Работы много. Хватит на ближайшие пару лет. Жилье, кормежка, плюс зарплата. А там глядишь за пару лет денег заработаешь – человеком станешь.

Незнакомец широко и многообещающе улыбнулся и добавил:

– Давай решай, если готов, прямо сейчас поедем. Вон моя развалюха стоит.

Он показал пальцем на красную "пятерку", стоящую недалеко от проезжей части. Машина находилась в пятидесяти метрах, от лавки, на которой сидел изгнанник.

– Конечно готов! – радостно крикнул он, поднимаясь – Мне ли отказываться?! Я о таком только мечтал.

Счастливый Вадим схватил пуховик.

– Да выкинь ты эту тряпку! – раздраженно прикрикнул незнакомец и, вырвав его из рук изгнанника, он, поморщившись от мерзкого запаха, швырнул его прямо на землю – пошли, тебе там новую дадут.

Он быстро зашагал к машине. Вадим еле поспевал за ним следом. На ходу незнакомец обернулся в его сторону.

– Как тебя звать-то? – спросил он.

– Вадим – ответил изгнанник.

– Меня – Олег – сказал незнакомец, но руку Вадиму не протянул.

Подойдя к машине, Олег достал из дверцы освежитель воздуха и протянул его изгнаннику.

– На побрызгайся – сказал он – от тебя воняет, аж за версту.

Глава 3

Свернув с шоссе на узкую асфальтированную дорогу, красная "пятерка" пронеслась мимо большого пруда и, обогнув его, остановилась возле большой старой квадратной избы, стоявшей на краю деревни.

Выходя из машины, Вадим увидел небольшую группу людей, суетившихся возле аккуратно сложенных досок. Небольшого роста мужик в желтой брезентовой куртке шустро пилил ножовкой доски, которые подносили к нему два товарища. Отпиленную доску тут же забирал еще один работник. Он относил ее к, стоящему рядом, каркасу сарая. Там он и еще один человек обшивали каркас.

Олег подвел вновь прибывшего к вышедшему на крыльцо азербайджанцу.

– Рашид – представился хозяин, говоря с сильным кавказским акцентом.

– Вадим – ответил изгнанник.

– Откуда ты?

– С Москвы.

Рашид внимательно оглядел новичка.

– Ты я вижу в балшую бэду попал – он задумчиво покачал головой – Что у тэбя случилось? Дом сгорэл?

Вадим рассказал в двух словах свою печальную историю.

Рашид внимательно выслушал ее и с деловито–сочувственным выражением лица сказал:

– Ах, какие нэхарошие люди! Отнять квартиру у чэловэка! Но ничего, мы тэбэ поможем. У нас ты будэшь жить в тэпле, обут, одэт, накормлэн, дэнги будэшь получать и выпивать будэшь, но по праздникам. Работать будэшь. Радуйся, что сюда попал. Мы вэдь добра хотим людям. Здэсь всэ живут такие как ты. У тэбя строительная спэциальность есть?

– Нет – ответил Вадим.

– Это нэ бэда, будэшь подсобником. Главное – работай харашо. Олэг, отведи его к рабочим и нэ забудь новая одэжда выдать и пусть сэбя в порядок привэдет.

Через четверть часа Вадим, одетый в новую одежду, умывший руки, лицо и шею, знакомился с коллективом. Новой одеждой были: старая поношенная рубаха, старые выцветшие черно-серые брюки, сбитые, но еще крепкие ботинки и легкая, слегка разорванная сзади по шву весенняя куртка.

Со страшного перепоя работать не было сил, но это было необходимо. К тому же изгнанник был такой не один. Все его новые товарищи страдали похмельным синдромом. На эту работу они попали буквально на день раньше Вадима. Их было пятеро и все они не имели ни кола, ни двора, ни денег. Напившись накануне устройства на работу, они не имели возможности похмелиться.

Задачей Олега было похмелять их каждый день, пока не придут в себя. Он выдал на всех поллитровку, строго сказав при этом, что в течении двух дней они должны завязать с пьянством.

Хозяевами строящегося коттеджа были азербайджанцы. Они жили на том же участке, на котором велось строительство в одной из комнат в старой избе, что находилась в самом углу участка. Их было пять братьев. Старшего звали Рашид. Ему было сорок три года. По его словам, он и его братья имели свой магазин. Рашид жил вместе с женой тридцати пятилетней красавицей Айгюль. У него было двое детей. Старший сын – девятнадцатилетний Мухаммед и младшая дочь тринадцатилетняя Кемаля.

По мусульманскому обычаю Рашид был в семье главным. Его беспрекословно слушались и подчинялись ему. Он был достаточно строгим, даже жестковатым и властным человеком.

Родной брат Рашида – Меджит был чуть моложе. Ему было тридцать восемь лет. Его жена Зульфия, жившая с ним в одной комнате в той же самой избе, что и Рашид, была ровесницей с Айгюль. Сын Меджита служил в армии.

Второй брат Рашида – Гасан был на два года моложе Меджита. Он был глуп и вспыльчив. За то молчалив. И эта его молчаливость порядочно скрывала нехватку ума. Гасан был холост.

Холостяками были и два двоюродных брата Рашида – Максуд и Нюрнорд. Оба они были грубыми и заносчивыми людьми. Максуду было тридцать лет, а Нюрнорду двадцать семь. Максуд был гордостью семейства. Он был кандидатом в мастера спорта по боксу и имел медали за выигранные поединки. Его горбатый нос носил следы сильного перелома.

Нюрнорд же был человеком, недавно вышедшим из мест лишения свободы.

Старая и очень ветхая изба, в которой жили азербайджанцы была достаточно большая и имела несколько комнат, что позволило разместиться в ней всему семейству. Но при таком количестве человек жить в ней было тесно. Изба, а к ней полгектара земли достались работодателям Вадима достаточно дешево. Участок был куплен с расчетом на строительство на нем огромного коттеджа и уже через месяц на нем стали появляться первые рабочие. Объем работы был очень большой. Строительство планировалось года на три. Рашид и его братья помимо большого двухэтажного коттеджа с отдельно построенной кухней, соединенной небольшим коридором, хотели построить большой гараж, рассчитанный на несколько машин и, не считая нескольких подсобных сооружений, сарай, где они собирались держать небольшое стадо баранов. Затем всю территорию участка азербайджанцы планировали обнести решетчатым забором с красивыми столбами из серого облицовочного кирпича. Но для начала нужно было построить временный забор и обнести его колючей проволокой. Семейство азербайджанцев купило за небольшую сумму шифер со старых деревенских домов под снос и с таких же домов – старый брус на столбы и старые подгнившие доски на лаги.

Вскоре нашелся и сторож – воронежский бомж Олег. Он был воспитанником мордовского интерната. В Воронеже у него жила тетка. Не имея ни кола, ни двора, Олег приехал к ней. Но имея скверный, грубый и неуживчивый характер, долго жить со своей единственной родственницей не смог. Олег был пьяницей и заядлым курильщиком "травки". Он был груб и лжив, нагл и упрям, в любом разговоре "всегда прав", даже когда сам прекрасно понимал, что это не так и, хотя внешне он походил на скелет, при этом был достаточно смел, самоуверен и прямолинеен. Он был нечист на руку и к своим неполным двадцати семи годам успел отбыть срок заключения пять лет за кражу.

У хозяев участка было четыре автомобиля: Мерседес, Ауди, Джип и старая "пятерка".

Ночью Олег работал сторожем, а днем ездил на "пятерке" по воронежской области, выполняя разные поручения своих работодателей.

Бомжем он был, так как не имел собственного жилья, но Олег уважал себя. Рядиться в лохмотья себе не позволял. Одежда его всегда была чистой и без неприятных запахов. Он всегда был побрит, умыт, разве что иногда этого не делал во время коротких пьянок.

Деревня, в которой жил Рашид со своим семейством находилась в тридцати километрах от Анны. Она была полузаброшена. Из двадцати домов только одиннадцать были жилыми. Из них семь были дачными. В них жили дачники только в летний период. В остальных домах жили старики.

Среди приходивших на участок люди встречались разные. Большинство бомжей работать не любили и не хотели, а искали возможность поесть и выпить на халяву. Хозяева кормили неплохо, на майские праздники даже давали спиртное, а на Пасху купили для работников крашеные яйца и куличи. Но при этом Олег, Рашид и его братья внимательно следили за тем, кто как работает и искателей халявы и просто совсем непригодных к труду выгоняли прочь. Работники находились не только среди бомжей. Олег выискивал их и на железнодорожной станции, вокзалах и автовокзалах. Это были люди, попавшие в трудные жизненные ситуации, одинокие путники, перебирающиеся из одного города в другой и, как правило, нуждающиеся в деньгах, лишенные крова бедолаги, такие, как Вадим, ищущие любую возможность найти жилье и работу и не желающие спиваться и опускаться на дно.

Прошел месяц. Вадим и его коллеги спокойно спали в построенном ими же доме–сарае на длинном, длинной во всю стену настиле.

– Не стреляй! – раздался истошный крик.

Вадим вздрогнул и открыл глаза. Вокруг него зашевелились, спавшие рядом работяги.

– Я, капитан Чернов, приказываю прекратить огонь – продолжал кричать, спавший почти возле двери рабочий.

Кто-то из лежавших рядом с ним расшевелил его. Александр, нервно вздрогнув, открыл глаза и, горько вздохнув, присел на настиле. Он нервно выругался матом, затем, уткнувшись носом в колени, также нервно и протяжно застонал.

– Что с тобой? – от двери послышался робкий Васькин голос.

– Двадцать лет прошло, двадцать лет! – Капитан обхватил голову руками и говорил так, как будто обращался сам к себе. – Чертов Афган! Да, когда же я все это, наконец, забуду?!

В сарае повисла тишина. Все с сочувствием и уважением, молча, смотрели на ветерана. И, несмотря на то, что с утра всем надо было рано вставать, никто не высказал ни единого слова возмущения по поводу того, что их разбудили.

Капитан появился в бригаде неделю назад. Был он примерно одних лет с Серегой, Костей и Вовой. Родом из Ростова. Александр был высокого роста, смуглый, темноволосый. Среди своих коллег он отличался правильной речью и благородной осанкой. Капитан был немного вспыльчив, но, как и все вспыльчивые люди, отходчив. Он был прямолинеен и всегда говорил в глаза то, что думал, ненавидел ложь и лицемерие. Был он смел и правдив и всю жизнь боролся за справедливость. За эти черты характера он всю жизнь страдал.

Судьба героя–афганца сложилась как нельзя трагично. Закончив после школы общевойсковое военное училище в Москве, он женился на москвичке, с которой встречался последние полтора года учебы. Но получив звание младшего лейтенанта, Александр вскоре отправился вместе с молодой женой по назначению на афганско–таджикскую границу.

Пять лет на границе, карьерный рост младшего лейтенанта Чернова, боевой опыт – все это превратило молодого юношу с пламенным сердцем в настоящего опытного офицера. К двадцати девяти годам он был досрочно повышен в звании – капитан.

Таня гордилась мужем, его достижениями, победами, делила с ним все тяготы суровой армейской жизни.

Капитан Чернов был любимцем не только среди своих сослуживцев – солдат и офицеров, но и пользовался большим авторитетом среди местного населения, так как его честность, прямота, благородство, способность к самопожертвованию, а также легкий и веселый нрав возвышали его над многими его товарищами.

Саша и Таня жили в согласии, горячо любили друг друга и, несмотря на сложность и опасность работы офицера-пограничника, были счастливы. Но, благодаря своему правдолюбивому характеру, смелый Александр сказанул "правду в глаза", приехавшему с проверкой генералу. Потом вышел приказ: перевести капитана Чернова с погранзаставы в Афганистан под город Кабул.

Саша прослужил в Афганистане почти четыре года. Он был командиром роты мотострелкового батальона. Имел два легких пулевых ранения и награды: орден "Красной Звезды", орден "Красного Знамени", медаль "За отвагу" и медаль "За боевые заслуги". Был он достаточно смел, мужественен и отважен. Письма от Тани получал регулярно. Они были очень теплыми и после чтения их, как он сам выражался, "наступала весна в любое время года".

На войну наивный Чернов ехал еще романтиком, но, как он сам быстро понял – романтика кончается там, где начинается реальность. Жизнь на границе с Афганистаном и жизнь в самом Афганистане сильно друг от друга отличались. О войне Александр никогда никому не рассказывал (если только иногда по-пьяни самым близким друзьям), но только храбрый капитан через несколько месяцев Афгана начал пить. За это он впал в немилость у комбата. Правда, Александра, все равно уважали в части, особенно – солдаты. В роте, которой командовал капитан Чернов случаи мародерства, насилия над женщинами, грабежей, наркомании и прочих преступлений, которые так легко списать на войну, были значительно ниже числом по сравнению с ротами, которыми командовали другие командиры. Чернов любил своих солдат, и они отвечали ему тем же. Он берег их и никогда не посылал на верную гибель напрасно. За это его комбат тоже недолюбливал.

Однажды Чернов получил приказ: высадиться с ротой с вертолетов в N-ном месте и двигаться в N-ном направлении.

Высланные вперед дозорные обнаружили большую засаду на пути к намеченному пункту. Ротный связался по рации с комбатом и получил приказ двигаться вперед и никуда не сворачивать, вступить в бой. "Вертушек" не будет. Это означало, что Александр должен был вести роту на верную гибель, прямо на засаду, на душманов, занимающих хорошие, хорошо подготовленные огневые позиции. При этом никакой помощи от авиации ждать не приходилось.

Чернов подумал, что даже в том случае, если ему повезет и его бойцам удастся прорваться сквозь засаду, он потеряет в лучшем случае половину роты, вдобавок над солдатами убитыми и ранеными, которых в суматохе боя не удастся забрать с собой будут глумиться озверевшие душманы. И все это должно случиться по вине подлеца комбата, который отказался высылать в помощь вертолеты.

Капитан обложил матом по рации своего командира и решил:

– Будь что будет, а ребят я просто так не положу!

Он отправил разведчиков искать обходной путь.

Разведка вскоре доложила, что слева есть дорога, ведущая через ущелье, по которому можно пройти и, обойдя засаду, двигаться до намеченного пункта.

– Рискну – решил Капитан – а надо будет – отвечу.

До ущелья было около часа ходьбы. Бойцы добрались до него благополучно. Но разведка проверила склоны гор небрежно. Все как один по узкой тропе солдаты длинной цепочкой спустились в ущелье. И тут грянул взрыв, за ним второй, третий… Затрещали пулеметы, раздались одиночные автоматные выстрелы.

Рядом с ротным разорвалась граната. Капитан, упав на камни, потерял сознание. Очнулся только тогда, когда в "вертушки" грузили убитых и раненых. Сам Александр был практически цел, только на левой руке осколком гранаты ему оторвало мизинец и безымянный палец. Сколько продолжался бой Чернов не знал. Из сто пятнадцати солдат его роты в живых осталось восемнадцать человек. Все были тяжело раненые. По дороге в госпиталь скончались еще два бойца.

В госпитале он был недолго – легкая контузия без серьезных последствий для здоровья. Потом был трибунал, на котором капитану Чернову за нарушение приказа, приведшее к гибели роты, согласно Конституции СССР, присудили высшую меру наказания – расстрел.

В случившемся был виноват комбат, да и погибшие разведчики, небрежно проверившие склоны гор, были виновны не меньше. Но, как командир, Чернов считал именно себя виноватым в происшедшем. Бывший ротный мужественно воспринял свой приговор и писать в высшие судебные инстанции прошение о помиловании не стал. Непоправимость случившегося ввергла Александра в страшное отчаяние. Ему было обидно не за себя – он презирал смерть. Ему было бы легко, если бы он был прав и умирал за правду, справедливость, если бы знал, что правда за ним. У капитана болела душа за то горе, которое он причинил людям: матерям, отцам, детям, невестам и женам, погибших солдат, которых он хотел спасти от верной, как ему казалось, гибели; Родине, которую он горячо любил, которая по его вине лишилась целой роты молодых и здоровых парней; своим лично родителям и горячо любимой жене, которая вот уже почти четыре года растит одна его дочь, дочь, которую он ни разу не видел и никогда не увидит, дочь, которая никогда не будет гордиться своим отцом. Перед родителями, женой и боевыми друзьями Чернову было очень стыдно. До слез было жалко погибших солдат – его подчиненных, которые очень его любили и уважали, с которыми он прошел огонь и воду, которых не раз спасал от смерти и был не раз спасен ими, с которыми делил последние патроны в бою и краюшку хлеба.

На суде выяснилось, что комбат, ругаясь с Черновым по рации, просто погорячился. Остыв после неприятного разговора, он немедленно отправил вертолеты на помощь воюющей роте.

Уничтожив огневые позиции "духов", "вертушки" поднялись на оптимальную высоту и полетели левее уничтоженных позиций. Пролетев над ущельем, в котором затихал злополучный бой роты капитана Чернова, летчики обнаружили трупы погибших солдат. При виде внезапно появившейся авиации, душманы скрылись, не вступая в бой с вертолетами ("вертушки" только слегка потрепали их). Только поэтому Александр и шестнадцать тяжело раненых бойцов остались живы.

Комбат остался чист. За ним суд не признал никакой вины.

Чернову, все же, тоже повезло. Его боевые друзья, офицеры–сослуживцы написали сами в высшие судебные инстанции прошение о помиловании своего товарища.

Учитывая хорошую характеристику бывшего командира роты, его храбрость, героизм и мужество, проявленные на афганско-таджикской границе и, тем более, в самом Афганистане, боевые ранения и награды, суд изменил приговор: вместо высшей меры наказания – лишение свободы сроком пятнадцать лет с отбыванием в исправительной колонии усиленного режима.

Но бывший капитан с тех самых пор ненавидел жизнь.

Таня и родители Александра писали ему в лагерь теплые душевные письма и всячески старались поддержать морально и утешить. Но ни их письма Александру, ни письма Чернова им не доходили до места назначения.

В лагере в красноярском крае бывший ротный, не имея никаких гражданских специальностей, многому научился, освоив несколько строительных специальностей.

Капитан Чернов весь свой срок отбывания на зоне сильно страдал в душе после случившейся трагедии. По ночам ему часто снился родительский дом, мать, отчим, часто снилась Таня. Ветеран Афганистана понимал, что пятнадцать лет – слишком большой срок и она вряд ли дождется его. Обижаться было глупо, но на душе у Чернова была сильная обида на жизнь.

А еще чаще Александру снилась война. По ночам во сне он ходил в атаку, командовал своей ротой, стрелял… Часто в бараке в ночное время раздавались его крики. Чернов мешал людям спать. Но все заключенные относились к нему с пониманием. В лагере его прозвали "Капитан". За срок, проведенный в неволе Чернов привык к своему прозвищу и даже когда вышел на свободу, предпочитал, что бы его звали именно так.

Но характер Капитана не изменили ни время, ни пережитое горе, ни перенесенные тяготы и лишения. Он, как был правдолюбцем и борцом за справедливость, так им и остался. Однажды гордый и упрямый "афганец", не выдержав издевательств одного "вертухая", как следует его поколотил. За это Капитану добавили срок – три года и перевели с усиленного режима на строгий.

Просидев в лагерях восемнадцать лет, он в возрасте пятидесяти двух лет вышел на свободу.

Из Красноярска поезда ходили до Москвы. Там должна была жить его жена с дочерью. Но, считая, что она вряд ли его дождалась, Чернов не поехал в Москву, а, имея немного денег по освобождении, поехал на автобусе в Ростов к родителям.

Он долго с наслаждением бродил по улицам родного и до боли знакомого города, в котором не был почти тридцать лет. Александр ностальгически вздыхал, останавливаясь возле каждой знакомой улицы, каждого знакомого дома, кинотеатра… Все здесь казалось каким-то чужим и далеким и, вместе с этим, родным и знакомым, от которого Капитан давно отвык. В городе очень многое изменилось, и бывший воин смотрел с удивлением на все эти изменения. Ходил медленно, то и дело погружаясь в воспоминания детства. Даже воздух родного города казался каким-то другим, каким-то особенным, каким-то непривычно свежим и до боли родным. Тоскуя по дому на войне и на зоне, он научился по-настоящему любить свой город, который раньше ему многим не нравился.

Насладившись прогулками, Капитан заторопился домой. Оказавшись в родном дворе, где прошло его детство и юность, он с наслаждением остановился. Двор тоже сильно изменился: деревья выросли до неузнаваемости, возле подъезда стояли автомобили – в основном иномарки, а рядом с трансформаторной будкой поставили теннисный стол. О детстве напоминала лишь знакомая тишина, да сам дом. Дойдя до своего подъезда, Капитан медленно присел на лавку. По щеке потекла скупая мужская слеза, затем – вторая, третья… глаза затуманило. Нервно чиркая по коробку, Чернов сломал две спички, прежде, чем прикурил сигарету и, глубоко затянувшись горьким дымом, сам себе весело сказал:

– Не раскисать!

Покурив и немного успокоившись, он быстро вошел в подъезд и, поднявшись на второй этаж, резко позвонил в звонок двери своей квартиры. Сердце бешено колотилось. Но оказалось, что там давно жили другие люди. Выяснилось, что мать Александра умерла спустя год, после того, как Чернов попал в тюрьму. Старуха не перенесла горя, случившегося с единственным сыном. Отчим Капитана через несколько лет после смерти супруги женился на другой и проживал в Воронеже.

Капитан отправился туда. Нашел его сильно состарившимся и спившимся. Как быстро понял Александр, отчим в нем не нуждался. И Чернов не стал злоупотреблять его гостеприимством.

Он горько вздохнул и мрачно пошутил над своим незавидным положением:

– В лагере хоть крыша над головой была. Теперь я – вольная птица, только крылья не выросли.

Бывший заключенный пошел выпить пива в летнее кафе.

На улице стояла жара. Легкий майский воздух приятно обдувал смуглое лицо Капитана. Александр посчитал оставшиеся деньги: на поездку в Москву хватало. Но у Тани скорее всего другой муж. "Афганец" мечтал увидеть свою дочь. Но как дальше жить? Что дальше делать? Надо было искать где-то жилье и работу.

– Здесь свободно?

Капитан обернулся. Перед ним стоял Олег.

Так бывший ротный оказался в бригаде на строительстве коттеджа. Показал он себя сразу с хорошей стороны, понравившись и рабочим и работодателям. Его профессиональные навыки были очень кстати, так как половина его новых товарищей годилась только в подсобники.

Капитан взялся за работу охотно, умело и с большим энтузиазмом, заряжая своей энергией других и подавая многим пример и, быстро поднявшись, стал неофициальным бригадиром (официальным был Олег). В бригаде он появился последним, так как, набрав десять человек, хозяева участка решили, что бригада набрана.

Остальные работники были людьми разными, но бригада была дружной и даже веселой. Трое мужиков возрастом примерно за пятьдесят лет были закадычными бомжами и имели по несколько судимостей. Они находились в розыске и решили спрятаться на этой работе. Звали их: Серега, Вова и Костя. Костя был родом из города Семилуки, Серега и Вова – из Борисоглебска.

Четвертый, Васька был весьма странным – трусливым, рассеянным и постоянно ноющим по малейшему поводу Ему было тридцать семь лет отроду. Делать он ничего не умел и работал подсобником, но тот, к кому он в подсобники попадал, никогда не был этому рад. Васька всем быстро надоел своим нытьем. Он был родом из поселка Анна. Женат никогда не был. Родителям надоел своими пьянками, и родная мать дала ему тысячу рублей, при условии, что он выпишется добровольно из квартиры. Так Васька стал бомжем.

Пятого работника звали Дима. Был он родом из города Калач. Диме был тридцать один год, и он не умел даже читать. Как он стал бомжем Вадим, так и не понял, но ему было искренне жаль этого добродушного и простого парня, который охотно трудился, не покладая рук. Дима с раннего детства был сиротой. Почему он не попал в интернат было не понятно, но еще в первом классе он четыре раза оставался на второй год, потом бросил школу. Какой-то знакомый помог ему с документами, и Дима получал пенсию по несуществующей инвалидности. Его друзья знали, какого числа он получал пенсию и в этот день поджидали его возле банка в надежде выпить на халяву. На эту работу он пришел устраиваться сам, сказав, что ему надоело пьянство вместе с дружками, которые тянули из него деньги.

Шестым рабочим был психически больной Алексей. Родом он был из Москвы. Его отец – алкоголик и забияка не давал ему житья, и сорокадвухлетний мужчина был вынужден бомжевать, или искать работу с жильем, так как со своим отцом он не мог находиться в одной квартире. Алексей страдал бессонницей. Засыпал обычно только под утро почти перед самым подъемом и не выспавшись шел на работу. Так он мучился почти каждый день. Так же, как и Васька, работать он не умел, правда не ныл и все же старался. Он постоянно все путал и забывал, и был очень медлительным. Путешествуя из Москвы в Крым на перекладных электричках, он по своей рассеянности в Ростове перепутал электричку дальнего следования, и, заснув в ней, проснулся в воронежской области. Там его и нашел Олег.

Вадим, Васька, Алексей и Дед были подсобниками. Строительных специальностей они не имели. Изгнанник был самый молодой в бригаде по возрасту и из подсобников – самый толковый, самый сообразительный, самый расторопный и наиболее способный к труду.

Васька и Алексей работали через пень колоду, но все же под жестким напором Олега, любившего, когда он не был в отъезде, стоять "над душой", они выбивались из сил и, в конце концов, доводили начатое до конца.

Хозяева были недовольны работой Васьки, Алексея и Деда, но Олег уговорил их оставить этих рабочих, так как по сравнению с такими работниками, которые приходили для того, чтобы поесть, попить, помыться и выкопать за день две-три ямы, норовя при этом прихватить все, что плохо лежит, да еще обругать условия жилья и труда (среди бомжей таких было немало), эти неуклюжие, слабые и ни к чему не приспособленные люди были лучшие.

Дед же был персонажем до нельзя странным, загадочным и непонятным. Звали его Максим Витальевич Ершов. Родом он был откуда-то с Урала. Как он оказался в воронежской области, никто не знал. С собой Максим Витальевич привез целый баул, огромный рюкзак и большую сумку битком набитые всевозможным барахлом. Складывалось впечатление, что Дед, разведясь с женой, забрал все свои вещи и, не имея жилья, отправился, куда глаза глядят. Возможно, так оно и было. Старик был гордым, упрямым и туповатым. Впрочем, стариком он не был. Возраст Деда не перевалил и за пятьдесят шесть лет. Максим Витальевич был совсем немногим старше Капитана, Сереги, Вовы и Кости, но благодаря своим совершенно седым усам, совершенно седой бородке и совершенно седым волосам выглядел гораздо старше своих лет. Ростом он был чуть ниже среднего. Закончив в молодости театральное училище, Дед всю жизнь работал в театре актером.

– Ершов Максим Витальевич, бывший актер – начал представляться Дед, когда привезенный Олегом на стройку, он положил свои пожитки в доме-сарае и пошел знакомиться с коллективом.

– Посторонись, Дед! – крикнул Серега, несший вместе с Костей на плечах трехметровый столб для очередной ямы, строящегося забора.

Максим Витальевич посторонился. На "Деда" он нисколько не обиделся, но прозвище "Дед" так сходу к нему и прилипло.

Появившись на стройке у Рашида накануне девятого мая, Дед отличился на празднике. Напившись как следует самогона, он долго говорил всем присутствующим свои длинные поздравления с Днем Победы, а затем, рассказав пару-тройку пошлых анекдотов, начал плясать, петь похабные частушки и песни современных эстрадных певцов, которые он сам переделал на свой манер, обязательно вставив в куплеты пошлятину. При этом всем Максим Витальевич был православным христианином.

– Дед, ты же верующий!? – сказал ему Борода.

– Грешен – ответил Дед с такой блаженной улыбкой, что окружающие все до единого улыбнулись.

Больше к нему с этим вопросом не обращались, приняв его таким, какой он есть.

Хозяева участка полюбили Ершова и, каждый раз, устраивая свои семейные пьянки или обкурки (семейство Рашида частенько покуривало "травку"), они обязательно звали "Артыста", чтобы послушать бесплатный концерт.

Восьмым рабочим был погорелец Слава, по прозвищу "Борода". Он был высокого роста и немного полноват. Голову Славы украшала огромная на полголовы плешь, которая в сочетании с большими выпуклыми голубыми глазами и длинной до пояса, чуть с сединой бородой придавали работяге немного комичный вид. Бороде было сорок семь лет. Родом он был из города Боброва. Слава был весельчаком – любимцем и душей компании. По профессии он был каменщиком–печником.

Девятым рабочим был Капитан, десятым – Вадим.

Глава 4

За месяц работы бригада строителей построила сарай для себя, два туалета (один для хозяев возле хозяйского дома, второй для себя возле своего дома-сарая), просторный вольер для волкодава, вскоре привезенного хозяевами и небольшой домик-сторожку для Олега возле ворот рядом с вольером и хозяйским туалетом. Началось строительство временного забора.

Работой руководил Олег, когда не был в отъезде. Он был очень придирчив, особенно когда ему строили сторожку. Олег ходил по участку, задрав голову и выпятив колесом грудь с таким видом, как будто он был по меньшей мере начальником строительного управления. Рабочие быстро поняли, что это за тип и дружно его невзлюбили. Но "начальник" этого не понимал. Он по всей видимости считал, что наоборот – его слушаются, боятся, а значит – уважают. Считался он только с Рашидом и его семейством. Спорить с этим самоуверенным глупцом осмеливался разве что Капитан, который в строительстве понимал гораздо больше Олега. Красноперый, как быстро его прозвали остроумные зеки, выдавал рабочим продукты и те возле сарая на костре сами готовили себе завтрак, обед и ужин.

Ежедневно на стройку приезжали грузовые машины и привозили стройматериал. КамАЗы сваливали на участке большие горы песка и щебенки. Приходили фуры с прицепами. Из них строители выгружали кирпичи и пеноблоки. Так прошел месяц.

Таская кирпичи, тяжелые мешки с цементом и прочий стройматериал, Вадим каждый день проклинал свою жену и ее любовника и постоянно в унынии жалел, что так и не смог им отомстить. За месяц он понемногу привык к своему новому жилью, хотя и чувствовал себя "белой вороной" среди совершенно не его круга, чуждых по духу и интересам людей. Впрочем, отношения у него с ними были нормальные. И хотя изгнанник никогда даже не мечтал вести такой образ жизни, все же это было лучше, чем ночевать в холодном, провонявшим мусором и мочой подъезде. Вадим с ужасом вспоминал те полтора месяца, прожитые им без крова, весь свой страх, ужас и отчаяние, бесконечные похмельные муки. Он продолжал любить Оксанку, мысленно общаясь с ней и вспоминая, как дружно и счастливо они жили вместе, до тех пор, пока в ее жизни не появился Сергей. По вечерам, уставший после тяжелого трудового дня, изгнанник долго не мог заснуть, вспоминая то родной Мурманск, то Москву и оставленную там жену, и квартиру. Вадим ворочался с боку на бок, но это не помогало прогнать терзающую душу тоску и глубочайшую мучительную обиду. И все же, находясь среди таких же, как и он сам, побитых жизнью бедолаг, горемыка–изгнанник понимал, что он не так одинок в своем горе, здесь его мало-мальски понимают терпящие с ним одну нужду люди, судьбы которых у некоторых из них были пострашнее и намного трагичнее его, Вадимовой судьбы. Изгнанника глубоко тронула печальная судьба Капитана, к которому он, как, впрочем, и вся бригада относился с большим уважением.

Капитан, появившись в бригаде, сразу проявил инициативу сварить из железных листов шкаф для газовых баллонов, объяснив, какую это даст безопасность в случае взрыва – железные листы расплавятся, в то время, как деревянный или кирпичный чулан разлетится вдребезги, не исключая возможности нанести взрывом сильный ущерб для всех построек, а также жизни и здоровья людей.

Хозяева одобрили предложение нового работника. Александр справился с работой за один день и теперь газовые баллоны стояли в железном чулане, радуя Рашида и его сородичей.

Капитан часто горько вздыхал, думая о своей безвозвратно прожитой жизни, о матери, чью могилу он с большим трудом отыскал на Ростовском кладбище, о Тане с дочкой Наташей, чьи фотографии старые, пожелтевшие и помятые он пронес с собой через всю свою тяжелую и разбитую жизнь.

Капитан отлично разбирался в строительстве, часто давал дельные советы и рабочим в своей бригаде и хозяевам участка и даже самоуверенный Олег часто попадал в впросак, как следует поставленный на место Капитаном. Когда Александр появился в бригаде, его новые коллеги уже принялись за строительство забора. Бывший боевой офицер приступил к работе с таким энтузиазмом, что само строительство пошло в два раза быстрее. С Капитаном было легко и приятно общаться. Он словно заряжал окружающих своей энергией, все словно кипело в его руках. Вдобавок Александр всегда шутил, всегда всем помогал и всех поддерживал.

Прошел еще месяц. Закончилось строительство забора. Рашид нанял экскаватор и вскоре были вырыты ямы под фундамент для гаража и для коттеджа. Все земляные работы надо было сделать за лето, а кроме гаража планировалось еще строить большой дровник, овчарню, курятник и отдельную от коттеджа кухню, которая должна была соединяться с коттеджем небольшим коридором. Ямы под фундамент для этих сооружений должны были рыть рабочие. Вовсю кипело строительство гаража.

Зарплату за свой труд ни один работник не получил. Это объяснялось тем, что по расценкам за выполненную работу (дом-сарай и туалет для рабочих – не в счет, так как они строили их для себя) зарплата должна быть невелика. Вдобавок, с бригады вычитывалось питание, спиртное и сигареты. Азербайджанцы со строительством торопили. В жаркие июньские дни бригада обливалась потом, мешая раствор, таская мешки с цементом, доски и прочий стройматериал. Рассветало рано. Олег гнал на работу в пять утра. Заканчивался рабочий день около двадцати трех часов. За день рабочих кормили три раза и один час был выделен на отдых после обеда.

Капитан и Борода были мастерами своего дела. Благодаря их усилиям и помощи подсобников: Вадима, Васьки, Деда и Алексея гараж строился быстро. Четверо остальных работником в это время строили дровник, овчарню и курятник.

Прошел еще месяц. Условия жизни рабочих постепенно изменились. Сигареты стали выдавать пачку на два дня, потом пачку на три дня. Питание становилось все хуже и хуже. Работать эксплуататоры заставляли не меньше. Своих рабочих они просили немного подождать с зарплатой. Причина невыплаты выглядела такой туманной, что было совсем непонятно, что происходит на самом деле. По словам Рашида – у него были какие-то задолженности за налоги. Ситуация напоминала девяностые годы, когда рабочие не получали зарплату по нескольку месяцев и продолжали работать.

– Да что вы пэрэживаетэ! – говорил Рашид – Крыша над головой ест, обуты, одэты, накормлэны, а дэнги – чэм большэ нэ получитэ, тэм большэ накопитэ.

В этом он был прав. К тому же хозяева выглядели весьма добродушно, сам рабочий коллектив был достаточно дружным и единственным неприятным человеком на всем участке был Олег, да и то он часто уезжал куда-нибудь на своей "пятерке" и надоедал лишь тогда, когда стоял "над душой", выдавал продукты, учил работать и проверял сделанную работу.

– В семье не без урода – говорили про него рабочие.

С невыплатой зарплаты они смирились, уповая на честность и порядочность своих работодателей.

Бригаду выручала пенсия Димы. Раз в месяц Олег возил его до сбербанка и назад. Дима не был жадным. На всю пенсию он покупал своим товарищам сигарет (не курил только Дед), а на остальные деньги – водку, сахар, заварку и какой-нибудь колбасы или сосисок.

Для его друзей пенсия Димы была праздником. Азербайджанцы кормили своих рабочих самыми дешевыми продуктами. Алкоголь больше не давали даже по праздникам, а мясные блюда бедным работникам могли только во сне присниться. Пенсия Димы для жадных уроженцев Закавказья была очень кстати. Им не приходилось больше тратить деньги на сигареты для своих рабочих.

Правда, сами работодатели курили "Кэмел", "Парламент", "Мальборо", регулярно пили коньяк. Это вызывало возмущение у их наемников, но возмущались они тихо, вполголоса – хозяева обещали в ближайшее время заплатить хотя бы часть зарплаты. Так прошло лето.

Обещанных денег не было. Давно были построены и гараж, и дровник, и овчарня, и курятник. Электрик Вова провел в новых постройках электричество при помощи подсобника Вадима. Шустрый и расторопный Серега ежедневно бойко колол дрова, а медлительные и неуклюжие Алексей и Васька лениво укладывали их в новый дровник. Делались запасы дров на зиму. Борода и Дед заложили фундамент для трех печек, а Капитан с остальными работниками сварили арматурные сети и сделали опаловки под фундамент коттеджа. Частично фундамент был залит. Регулярно на стройку привозился стройматериал – всегда вовремя без задержек, обычно происходящих на любых строительных объектах.

В разгар бабьего лета внезапно пропал Максуд. Вскоре стало известно, что его за что-то посадили в тюрьму. Через два месяца он вышел на свободу.

Сомнения в бедности Рашидова семейства и честности хозяев у бригады было все больше и больше. За пять месяцев труда им только два раза давали небольшие авансы. Рабочие не разбегались. Их держала накопившаяся сумма денег, которую задолжал им Рашид.

Автомобили хозяев давно стояли в гараже. Все, кроме "пятерки". Она стояла между гаражом и Олеговой сторожкой. Вскоре появилась еще одна машина. Меджит купил себе Джип. Спустя неделю после этого на участок привезли тридцать кур, а еще через несколько дней появилось небольшое стадо коз и баранов – двадцать голов. Олег теперь был в разъездах меньше. Он занимался курами, скотом и пас недалеко от участка баранов.

Наглость работодателей была очевидна. Терпению бригады наступил конец. Капитан собрал работников и вышел к хозяевам.

– Объясни, Рашид – начал он спокойным голосом заранее приготовленную речь – ты говоришь, что у тебя проблемы какие-то, денег нет, а сам и материал регулярно привозишь, машину купил, кур, баранов завел. На все это у тебя есть деньги, а как зарплату платить – так денег нет?

Среди белого дня напротив друг друга стояла бригада рабочих и семейство Рашида. У последних были на лицах наглые улыбки. Некоторые скрестили руки на груди.

Рашид посмотрел на Капитана, как смотрит высшее существо на маленького глупенького человечка и, сдержанно рассмеявшись, спросил:

– И чэго же ты хочэшь?

– Справедливости – твердо ответил Александр, глядя в упор на своего хозяина.

С минуту у азербайджанцев царило дружное веселье. Рашид и его браться хохотали, глядя на Капитана, как на идиота.

– А гдэ ты эе видэл? – спросил Рашид сквозь смех, когда он и его сородичи немного угомонились.

– Что ты хочешь этим сказать? – не понял Капитан.

– Скажи – чуть подумав, ответил Рашид – справэдливо, что такие как вы пьют, воруют, валяются в подвалах или под забором, разносят заразу на окружающих людэй? Вы русские развалили свою страну, все продаетэ и пропиваэтэ, сэбя нэ цэнитэ, ничего для своэго блага дэлать нэ хотитэ. А умныэ всэгда жили за счет дураков. Вы нэ почитаэтэ своих прэдков, позволяэте своим женам помыкать вами. Вы нэ народ, вы сброд дураков. Мы сдэлали для вас доброе дэло. Мы собрали вас, дали вам жилье и работу, мы изолировали вас от общэства, спасли от голодной смэрти. Вы должны нас за это благодарит. Мы все равно здэсь – Рашид показал пальцем вокруг, словно давая понять, что здесь – это в России – будэм хозяевами, а вы – рабами. Вам большэ ничэго нэ осталось. Вы вэдь сдэсь давно нэ люди, вы – рабы. Вы дажэ нэ умеетэ стоять друг за друга. Ваши бабы – шлюхи. Они в тринадцать лэт уже аборты дэлают. Они трахаются с чэчэнцами, которые вашим солдатам бошки рэжут. Ваш народ обрэчен на то, чтобы подохнуть от пьянства, наркотиков, убивая миллионы дэтэй абортами. Вы все равно всэ рано или поздно, или всэ сдохнитэ, или станэтэ рабами. Вот мы, айзэрбайджанцы – мы всэ братья дрюг дрюгу. Каждый чэлавэк нашэй нации – наш брат. И мы никому своих в абиду нэ даем. А ваша молодежь нэ хочэт служить в армии, потому что там дэдовщына. Потому что вы, русские нэ уважаэтэ дрюг дрюга. И дэлать вас рабами – это справэдливо. Наши жэнщины замуж дэвствэнницами выходят, а ваши сначала по дэсят абортов сдэлают. Ваши дэти рождаются больными, а наши – здоровыми. Вы уйдетэ, но подумайтэ, куда вы пойдетэ. Сэйчас осэнь, скоро зима. Вы будэтэ жрать с помоек то, что даже свиньи нэ едять, вы будитэ ходить по улицам всэми прэзираемые и цэль вашего существования будэт одна – найти водки и, как свиньи, нажраться. Уж лучшэ быть свиньей, чэм рабом в нормальных условиях?

Речь Рашида была очень красноречива. Говорил он пламенно и при этом смотрел на бунтарей снисходительно, добрыми глазами.

– А мы лучше под забором сдохнем, чем станем вашими рабами! – гордо ответил за всех Капитан.

Однако вся бригада стояла молча. Все до единого опустили глаза в землю.

– Плати деньги, Рашид, и мы уходим – продолжал Капитан, однако он уже и сам понимал, что никто из друзей его не поддержит – все молча трусили.

– Зачэм вам дэнги? – Рашид приподнял брови, изображая искреннее удивление – вы их все равно пропьете.

Только теперь рабочие поняли, в какой ситуации они оказались. Уйти не так просто. Двухметровый забор вокруг участка был ими же построен и обнесен колючей проволокой.

Рабы снова взялись за работу. Но теперь она шла значительно медленнее обыкновенного. В бригаде был сильный упадок настроения. Капитан был злой и молчаливый. Со своими коллегами он почти не разговаривал, не шутил и смотрел на них с открытым упреком. Те молча опускали глаза.

Зато хозяева были довольны. Они не скрывали своего злорадства. Теперь работа бомжей проходила под их строгим контролем. Хозяева положения то и дело покрикивали на своих жертв, заставляя их работать быстрее.

Правда, за ужином невольников ждал приятный сюрприз. Рашид со своими братьями решили продемонстрировать свою доброту. Рабам к гречневой каше была пожертвована курица. Дед, который обыкновенно готовил пищу (это у него получалось лучше, чем работать), собственноручно ее ощипал и сварил. Бомжи с удовольствием ели с гречкой куриный бульон с кусками куриного мяса. Это было впервые за долгое время.

Вадим пытался вспомнить, когда он последний раз ел курицу. Выходило, что прошлой зимой. С тех пор прошло месяцев девять. Он тогда еще жил дома в Москве. От этих мыслей снова вонзились в душу воспоминания о жене и доме. Изгнанник еще раз мысленно обругал самыми последними словами свою супругу и ее любовника. Теперь став рабом, находясь на значительном расстоянии от Москвы, он с особой ненавистью проклинал виновников своего горя.

Когда рабочий день был закончен, бригада невольников готовилась ко сну в своем доме–сарае. Внезапно открылась дверь и на пороге появился Олег.

– Это вам от Рашида – сказал он и поставил на настил две литровые бутылки водки. Туда же он положил батон черного хлеба.

– Из дома не выходите – предупредил он, выходя – теперь по ночам по участку будет ходить Черныш без поводка.

– А как же в туалет ходить? – заволновался Васька. У него были застужены почки и в туалет он ходил каждые полчаса, вызывая этим постоянные подкалывания коллег.

Олег вышел, закрыв за собой дверь. Через пару минут он вернулся, неся с собой ведро.

– Вот вам горшок – буркнул он надменно и, развернувшись, вышел из сарая.

– Да уж! – проворчал Васька, закрывая за ним дверь.

В одноразовый пластмассовый стакан наливали водку и пускали его по кругу.

– Что теперь делать-то будем? – спросил Костя.

– А что тут сделаешь?! – спокойно и в то же время обреченно ответил Серега – везде мы были рабами, рабами и будем.

– Что на зоне, что здесь – рабы – добавил Вова.

– На зоне работать не надо – заметил Дима – сейчас там работы почти нет.

– Да где это видано – белые рабы у черных! – пошутил Борода, сквозь горечь в голосе выдавив из себя смешок.

– Да уж! Ничего не скажешь – проныл Васька – и сбежать не сбежишь – или пристрелят или собака загрызет. И торчи тут, пока не сдохнешь. От одной работы с ума можно сойти.