Изгнанник с Серых Равнин

О.Эйриксон

ИЗГНАННИК С СЕРЫХ РАВНИН

Глава 1. НОЧНОЙ БРОДЯГА

Ночь окутала Тарантию, великий город великого королевства. Черное небо усеяли крупные звезды; казалось, они нависли так низко, что касаются своими лучами крыш, парапетов городских стен и могучих башен, что охраняли каменный пояс Тарантии. Столица Аквилонии спала. Ночную тишину нарушила лишь звонкие удары колотушек сторожей, обходивших дозором свои участки. Время от времени они перекликались зычными голосами, но крики их не тревожили сон обитателей города. Наоборот, заслышав сквозь дрему протяжный долгий вопль, купец или ремесленник, либо кто-то иной из городских жителей — вместе со своей супругой и домочадцами — засыпал еще крепче, поглубже зарывшись в подушки, и сны его были сладкими и радужными. Только воров, грабителей да прочую нечисть, промышляющую темной порой, звуки колотушек и крики сторожей заставляли вжиматься в стены и прятаться в подворотнях. Но на этом их тревоги не кончались: отряды городской стражи прочесывали улицы и кривые переулки, отлавливая любителей ночной поживы. Так повелел Конан, король Аквилонии.

Едва миновала вторая стража, о чем оповестили голоса ночных охранников, как окно на втором этаже постоялого двора "Одноглазый Волк" распахнулось, ударив о стену затянутыми бычьим пузырем ставнями. Из окна во двор выпрыгнул человек, легко приземлился на утоптанную почву и сразу встал на ноги. Привязанные рядом лошади обеспокоено захрапели, встревоженные его внезапным появлением; храп лошадей разбудил большого рыжего пса с обрубленными ушами, мирно дремавшего в конуре — он, громыхая цепью, кинулся к незнакомцу и залился утробным низким лаем. Человек сделал два шага навстречу собаке, и пес захлебнулся, отпрянул и, поскуливая, забился в конуру.

За дверями, что вели внутрь постоялого двора, грохнул засов, и незнакомец, метнувшись за угол, прижался к стене. Дверь распахнулась. Заспанный гостиничный прислужник появился на пороге с зажженной лампой в руке, потирая кулаком веки; потом он поднял лампу повыше, уставившись в темноту двора припухшими со сна глазами. Но лошади уже успокоились, собака не вылезала из конуры, поэтому на заросшей щетиной физиономии появилось недоумение. Слуга, здоровенный малый с плохо мытой шеей, потоптался на пороге, решая, что делать дальше: произвести обход или пойти досыпать. Приняв решение, он пошарил за дверью, извлек оттуда увесистую палку и, с палкой в руке, направился к собачьей конуре. Пес выскочил из своего убежища на зов и, радостно повизгивая, завертел хвостом. Некоторое время слуга тупо следил за проявлениями собачьей преданности, потом озарение коснулось его дремлющего мозга.

— Ублюдок… пустобрех… отродье Нергала! — хрипло проревел он и вытянул бедного пса палкой вдоль хребтины.

Собака с истошным визгом прянула назад, в конуру. Слуга посмотрел ей вслед и с чувством сплюнул. Он сунул палку под мышку; пасть его распахнулась в звучном зевке. Затем, почесав толстыми пальцами копчик, он поплелся к дверям гостиницы. Дверь за его спиной со стуком захлопнулась, загремел засов и наступила тишина.

Тогда незнакомец, скрывавшийся в тени, покинул свое убежище и быстрым шагом пересек двор. Пес не казал носа из конуры, кони мерно хрупали зерном. Человек поднял перекладину, запирающую ворота, толкнул тяжелую створку ворот и проскользнул в образовавшуюся щель.

Покинув двор гостиницы, незнакомец. Улица была пуста, окна близлежащих домов темнели, словно бездонные провалы пещер. Он развернулся и побежал вдоль улицы ровным упругим шагом воина, держась поблизости от стен, чтобы в случае чего иметь возможность быстро скрыться. Судьба, однако, оказалась к нему благосклонна: препятствий на пути не встретилось. Ночной путник пересек кварталы знати и очутился перед стеной, окружающей королевский дворец. Здесь он остановился.

Человек поднял голову, цепким взглядом ощупав верх стены. Заметив силуэты двух часовых, он покрутил головой и ухмыльнулся каким-то своим мыслям; затем подобрался к стене поближе — к тому месту, где тень от сторожевой башенки черной непроницаемой завесой падала на камни кладки. Вступив в темноту, незнакомец точно слился с ней и стал невидим. Он вытащил из-за пояса два узких стилета с прочными четырехгранными клинками и, вонзая кинжалы в щели меж камнями, начал подъем.

Глава 2. В ПОКОЯХ КОРОЛЯ

Конан, король Аквилонии варвар из Киммерии, спал, раскинув по широкому ложу руки, способные свернуть шею быку.

Это были личные покои короля в которых он уединялся, когда не спал в опочивальне Зенобии, своей королевы. Здесь же, собрав военачальников он провел уже не один военный совет. Сюда приводили гонцов, примчавшихся на взмыленных лошадях, отсюда же они уходили, унося в сумках приказы, скрепленные королевской печатью, оттиснутой на цветном воске. Стены покоев, задрапированные плотной темно-зеленой тканью, несли не себе груз разнообразнейших доспехов и оружия. Кованные, склепанные из тысяч колечек кольчуги соседствовали с панцирями из кожи, покрытыми тонкими металлическими чешуйками в несколько слоев; кривые кхитайские мечи висели рядом с тяжелыми прямыми эспадронами, сработанными кузнецами Асгарда и Ванахейма; изогнутые кинжалы кочевников пустынь широким веером окружали боевые топоры с массивными топорищами, отполированные до блеска прикосновениями ладоней воинов, огрубевших от мозолей. Укрепленные в специальных стойках, вдоль стен выстроились копья, дротики и алебарды. Доспехов и оружия, которые находились в королевских покоях, хватило бы на то, чтобы до зубов вооружить небольшой отряд ратников.

Посреди залы стоял большой шестигранный стол, сколоченный из дубовых досок и покрытый темным лаком. Стол окружали дубовые кресла; их ножки, вырезанные в форме львиных лап, покоились на красном туранском ковре. Одну из стен занимал огромный камин, сложенный из гранитных валунов; у противоположной стены находилось широкое ложе, застланное множеством шкур, в изголовье которого висел длинный и широкий меч в старых потертых ножнах.

Легкий, еле слышный шорох, раздавшийся в тишине чертога, мгновенно разбудил короля. Конан сел в постели, хмурясь и протирая глаза; лицо его, только что спокойное и безмятежное, приняло сосредоточенное выражение. Источник звука он определил сразу — подозрительный шорох доносился из каминной трубы, от огромного очага, украшавшего его спальню. Киммериец прислушался, и в его холодных синих глазах сверкнуло раздражение. Столько шума мог производить только человек! Какой-то ополоумевший вор, решивший поживиться во дворце тем, что плохо лежит? Что ж, он попал прямо туда, куда нужно! С угрюмой ухмылкой король откинул в сторону шкуру, служившую одеялом, и протянул руку к мечу, висевшему в изголовье. Стражу, что ли, позвать, мелькнула ленивая мысль. Он отмахнулся от нее и, бесшумно соскользнув в ложа, неслышным шагом подкрался к камину. Глазам его темнота помехой не была: он сразу разглядел конец веревки, свисающий из дымохода. Веревка дергалась туда-сюда, а из трубы явственно был слышен негромкий шорох. Памятуя свой собственный опыт в подобных делах, Конан убедился, что вор лезет в одиночку. Совсем спятил, решил он. Раздражение его улетучилось, и во взгляде киммерийца, направленном в отверстие дымохода, появилось нечто вроде симпатии.

Надевая набедренную повязку, он обдумал план своих действий. Вор — явно сумасшедший, ибо только безумец мог решиться на этакую авантюру. Стражу звать не стоит, а лучше затаиться где-нибудь в покоях и понаблюдать за незваным гостем. Потом незадачливого грабителя можно разок стукнуть по голове, а когда очнется, порасспросить. Ежели вор, пробираясь сюда, не прикончил никого из дворцовой охраны, то пусть убирается на все четыре стороны — тем же путем, каким прибыл; если же он совершил убийство, то будет принародно казнен, чтобы другим неповадно было. Внезапно губы Конана тронула довольная улыбка. Хоть какое-то развлечение в монотонной дворцовой жизни! Он начал уже уставать от пиров, охоты и государственных дел.

Сняв со стены меч, король освободил его от ножен. Ножны он спрятал под шкурами, а лежавшую рядом одежду засунул под кровать. Создав видимость пустой опочивальни, с мечом в руках Конан вернулся к камину. Свободной рукой он по дороге прихватил одно и массивных дубовых кресел и притаился за ним сбоку от камина, чтобы отрезать грабителю путь к бегству. Ждать киммерийцу пришлось совсем недолго.

Шорох в дымоходе усилился, вскоре Конан услышал, как в камине тихо скрипнула под подошвами зола. Спустившись вор замер, прислушиваясь, затем сделал несколько осторожных шагов, и король уперся взглядом в его спину. Человек в короткой тунике-безрукавке темного цвета стоял посреди покоя и, озираясь, вертел головой. Конан, сидя на корточках за креслом, видел каждое его движение сквозь резную спинку, сам оставаясь незамеченным. Вот незнакомец крадучись стал пробираться в центр обширной залы… вот он снова замер, недвижный, словно скала… вот голова его повернулась к королевскому ложу…

Конан неслышно поднялся в полный рост, намереваясь швырнуть кресло под ноги незваному гостю, подскочить к упавшему и оглушить его одним мощным ударом, но неожиданно тот обернулся: глаза короля и вора встретились. В следующее мгновение Конан сильным толчком швырнул кресло. Однако грабитель оказался не так-то прост; стремительно отпрыгнув в сторону, он увернулся от летящего в него снаряда, и кресло с грохотом врезалось в противоположную стену. Киммериец выскочил вперед, отсекая вору путь к отступлению.

У дверей в королевскую опочивальню стояли в ночном карауле два гвардейца. Король их, однако, был не из тех людей, что нуждаются в охране, и стражи от нечего делать убивали время за игрой. По команде «три» оба одновременно выбрасывали из-за спины руки с растопыренными пальцами; при нечетном числе выигрывал один, при четном — другой. Играли на мелкую медную монету, не ради денег, а на интерес; бессмысленное занятие, конечно, но оно помогало скоротать томительное ночное дежурство.

Грохот, вдруг донесшийся из высочайших апартаментов, заставил стражей переглянуться. Они бросили игру и замерли, озадаченно прислушиваясь; король не любил, когда его беспокоили попусту, а крутой нрав его был известен всем. Наконец старший караульный принял решение: сняв со стены горящий факел, он осторожно приоткрыл двери и заглянул в королевские покои. То, что он увидел, повергло его в изумление — король, пригнувшийся, как хищный зверь, стоял перед камином в одной набедренной повязке и с обнаженным мечом в руке.

Конан услышал, как за его спиной тихонько скрипнула дверь, но даже не обернулся. Ткнув острием клинка в сторону вора, он отдал краткий приказ:

— Схватить его!

Воин направил свой взгляд туда, куда повелительно указывал королевский меч, и обнаружил незнакомого человека, замершего у стены, увешанной оружием. Уже безо всяких сомнений гвардеец широко распахнул створки дверей и вполголоса сказал напарнику:

— Еще двоих сюда. Быстро!

Тот кивнул и, выскочив на середину коридора, коротко и негромко свистнул. Из-за ближайшего поворота высунулась голова в шлеме. Страж показал два пальца и призывно махнул рукой.

Трое гвардейцев, бряцая доспехами, направились к грабителю; четвертый с факелом остался у двери, блокируя выход.

Вор, однако, не стал дожидаться, пока солдаты приблизятся вплотную, и проворно метнулся в угол, где резными ножками кверху валялось кресло. Стражники кинулись за ним. Они были уже в двух шагах от преследуемого, когда тот, ухватившись за ножки кресла, не глядя швырнул его себе за спину. Кресло смело двух солдат, которые бежали впереди; покатившись по полу, они сбили с ног своего товарища. В следующий миг незнакомец подскочил к поверженной страже и одним ударом отправил в беспамятство последнего, не оглушенного креслом гвардейца; затем звонко и презрительно расхохотался:

— Эй, король, — вскричал он, — я без оружия!

Конан на мгновение растерялся. Он уже понял свою ошибку — этот незваный гость мог быть кем угодно, но только не вором! В душе киммериец одобрил его действия; он и сам бы поступил точно так же. Теперь этому парню осталось только схватить со стены что-нибудь из оружия и пробиваться на свободу — коль уж он попал в такое безвыходное положение. Но странный незнакомец не делал попытки завладеть мечом или топором; наоборот, он предупреждал, что безоружен.

— Кром! — рявкнул киммериец. — Кто ты такой и чего тебе надо? — Я — вор, — с ухмылкой ответил пришелец. — Вор, который пришел украсть у тебя кое-что.

— По-моему, ты больше похож на помешанного, пробормотал Конан. — Только безумца во дворце мне и не хватало!

Незнакомец стоял среди тел оглушенных стражников, скрестив на груди руки, и улыбался сверкая белыми зубами. Конан расслаблено опустил руку с мечом; похоже, его предположение об окончательно спятившем воре подтвердились настолько точно, что он этому уже не был рад. Окинув хмурым взглядом сумасшедшего, король повернулся к гвардейцу, стоявшему с факелом у двери.

— Ну-ка, парень, кликни людей. И пусть принесут сеть, распорядился он.

— Но, ваше величество… — попытался возразить солдат.

— Это просто сумасшедший, — прорычал Конан. — Не беспокойся, я присмотрю за ним! Кром, как я хочу спать… Он широко зевнул.

— Не надо никаких сетей, — грозно предупредил безумец, — а то я возьмусь за меч. Пусть твой воин остается на месте.

— Останется, останется, — проворчал киммериец и подмигнул солдату. Тот скрылся за дверью.

— Вот как ты встречаешь гостей! — с негодующим возгласом сумасшедший устремился к выходу.

— Стой на месте, недоумок! — приказал Конан, но безумец будто бы и не слышал.

Король отшвырнул меч и кинулся ему наперерез, но не учел прыти сумасшедшего — тот несся, как ураган, опрокидывая по пути мебель. Конан занес тяжелый кулак, метя в голову, но сумасшедший вор внезапно нырнул вниз и прокатился по полу, с силой ударив короля по ногам. Потеряв равновесие, Конан рухнул, пытаясь ухватить его за тунику, но промахнулся. Безумец, сделав ловкий кувырок, вскочил на ноги и полетел к двери.

Сыпя отборнейшими ругательствами, король выбежал в коридор.

— Держите его! — взревел он во всю мочь своей могучей глоткой.

Темная туника мелькала уже в самом конце прохода. Навстречу ее обладателю с копьями наперевес выступила пара солдат ночной охраны.

— Взять живым! — вскричал король.

С такого расстояния ему не удалось разглядеть, что сделал незнакомец, только солдаты, будто тряпичные куклы, разлетелись в обе сторон и остались лежать неподвижно. Сумасшедший разразился громким хохотом и стремительными прыжками помчался дальше.

— Ваше величество! — крик позади заставил Конана обернуться.

К его покоям спешил отряд из пятнадцати человек во главе с Паллантидом, командиром Черных Драконов — личной гвардии аквилонского владыки. Чешуйчатые доспехи воинов поблескивали в свете факелов, на высоких шлемах развевались конские хвосты; почти все эти отборные солдаты не уступали ростом самому королю.

— За мной! — приказал Конан.

Паллантид догнал его и пристроился рядом.

— Что случилось, ваше величество? — спросил он на бегу.

— Во дворце сумасшедший, — кратно ответил король.

Командир Черных Драконов чуть не споткнулся от неожиданности. Они пробежали мимо валявшихся без сознания охранников.

— Эй, кто-нибудь! Осмотреть и доложить, — бросил Паллантид через плечо.

Один из солдат отстал; он склонился по очереди над бесчувственными телами, затем поспешил вдогонку отряду. Поравнявшись с командиром, солдат произнес:

— Ран нет. Оба только оглушены.

— Ваше величество, вы уверены, что тот парень — простой сумасшедший? — осторожно поинтересовался Паллантид.

— Что? — переспросил Конан. — Проклятье! — Он выругался заметив еще одного солдата, без памяти валявшегося у стены.

— По-моему, он направляется к покоям королевы, вырвалось у командира гвардейцев. Кроль ожег его таким взглядом, что Паллантиду стало не по себе.

— Прибавить шаг! — гаркнул Конан. — Быстрее!

Сам он припустил по коридору со всей скоростью, на которую был способен. Грохоча сапогами и лязгая оружием, солдаты устремились за королем.

У дверей в чертоги королевы происходила схватка между сумасшедшим и тремя Черными Драконами, в ту ночь хранившими покой и сон повелительниц Аквилонии; четвертый воин караула вытянулся в стороне на полу, не подавая признаков жизни. В руках солдат сверкали мечи, а безумец отбивался от них, вращая копьем, которое, по-видимому, похитил по дороге.

Конан опытным взглядом оценил шансы сражающихся; его невольно поразила сноровка в обращении с копьем, какую демонстрировал безумец. Трое меченосцев в полном бессилии кружили вокруг него, и единственно, что им удавалось беспрерывными атаками удерживать незваного гостя на одном месте. Он же с легкостью отбивал нападение солдат, не давая им подойти слишком близко. Света от шести факелов укрепленных в подставках, вполне хватало, и можно было разглядеть, что на обнаженных руках сумасшедшего нет ни одного пореза, ни одной раны. Он размашисто ударил копьем, заставив отскочить противников; вслед за этим безумец стремительно прыгнул вперед и нанес удар в грудь одному из солдат. Воин сложился пополам, загребая руками воздух и рухнул на пол. Теперь у безумца оставалось всего два противника.

Топот множества ног за спиной принудил странного вора обернутся.

— А вот и король! — заорал он, не забыв, тем не менее, свести на нет очередную атаку двух оставшихся стражей. Медленно же ты бегаешь, киммериец!

Когда королевский отряд приблизился, сумасшедший занял позицию у стены, не давая возможности окружить себя. Он начал вращать свое оружие с бешенной скоростью, так что копье разрезало воздух с непрерывным низким гудением.

— Так ли он безумен, государь? — ее раз спросил Паллантид, оценив опытным взглядом сноровку виновника ночной тревоги.

Король не слушал.

— Сеть! — кратно бросил он.

Трое солдат бросились разматывать принесенную сеть.

— Растяните ее позади меня и будьте наготове, — приказал Конан.

— Что вы задумали, ваше величество? — обеспокоено спросил Паллантид. — У нас достаточно солдат, чтобы справиться с ним.

Киммериец не отвечал; он впился глазами в человека у стены. Сумасшедший по-прежнему вращал копьем, не останавливаясь ни на секунду. Сейчас король мог рассмотреть непрошеного ночного гостя гораздо подробнее, чем при скудном освещении в собственной спальне. Он был по полголовы ниже Конана, поуже в плечах и с менее развитой мускулатурой, но все же не производил впечатление обычного человека. Казалось, мышцы обвивают его тугими канатами; сухое натренированное тело профессионального бойца поражало соразмерностью и мощью.

— Паллантид, этот парень снесет голову любому из твоих парней даже не поморщившись, — наконец буркнул король и повернулся к солдатам. — Сеть готова? — спросил он.

— Готова, государь.

— Растяните ее за моей спиной и приготовьтесь.

Командир отдал Черным Драконам распоряжение, и Конан вышел вперед. Драконы рассредоточились в коридоре, полукругом охватив безумца; оба воина оставшиеся на ногах, и караула у дверей в опочивальню королевы, присоединились к отряду. Они тяжело дышали, пот ручьями стекал по их красным лицам.

Конан, весь напружинившись, внимательно следил за безумцем. Тот будто бы врос ногами в пол, откинул светловолосую, перемазанную сажей голову; на лице его блуждала странная улыбка, словно предстоящая схватка была всего лишь забавным аттракционом. Глаза Конана и незнакомца встретились, и подозрения Паллантида пришли на ум королю в зрачках этого человека, проникшего ночью во дворец с неведомой целью, не было ни капли безумия. Осмысленный взгляд незнакомца столь же пристально следил за окружившими его людьми. Правда, в глазах его пряталось нечто такое, от чего у киммерийца пробежала холодная волна по телу, но безумием то назвать было нельзя. Тайну пришельца моно было разрешить, только схватив его, то оказалось весьма непростым делом.

Незнакомец перестал вращать копьем и застыл, готовый отразить любую атаку.

— Брось копье и сдавайся! — раздался повелительный голос Паллантида.

— Попробуй отбери его сам, — безмятежно ответствовал пришелец, не выказывая даже признаков страха или желания повиноваться.

Конану не хотелось губить зря своих воинов; он понимал, что если странный гость выхватил у кого-нибудь меч, то солдатам не поздоровится. Судя по тому, что натворил пришелец голыми руками, он способен если не пробиться на свободу с мечом в руках, то положить столько человек, что подсчет павших поразит кого угодно. На своем веку киммериец повидал немало фехтовальщиков и бойцов, чье искусство стало легендарным, но всем им было далеко до этого человека, стоявшего сейчас в коридоре королевского дворца. Но пришелец, похоже, не жаждал крови — он не убил за время пребывания во дворце никого, хотя мог бы сделать это с легкостью. Воины, поверженные им, уже подавали первые признаки жизни; один застонал, другой попробовал подняться и повалился на колени. Они медленно приходили в себя.

Конан решил сделать последнюю попытку.

— Слушай, вор, — сказал он незнакомцу, — мне по нраву твоя доблесть в бою. Ты не обагрил своих рук лишней кровью. Сложи оружие и убирайся, а утром можешь смело возвращаться снова. В войске всегда нужны такие умельцы, как ты. Слово короля, ты свободно покинешь дворец, никто не будет чинить тебе препятствий.

— Спасибо и на том, но без нужного мне я не уйду, пришелец отвесил легкий поклон, тряхнув светлыми прядями.

— Кром! что тебе нужно, мерзавец? — поинтересовался король и добавил: — Твою наглость я прощаю.

— Увидеть королеву Зенобию.

— Что?!

— Увидеть королеву Зенобию, — повторил пришелец.

Король начал поднимать меч, но тут за его спиной раздался спокойный голос:

— Конан!

Головы людей невольно повернулись. В дверях покоев стояла королева, закутанная в синий плащ; в правой руке она сжимала длинный прямой кинжал. Из-за спины Зенобии испуганно выглядывала прислуживающая ей девушка.

— Шум, которым подняли вы, разбудит даже мертвеца, громко произнесла супруга Конана и вызывающе спросила: Ну, кто хотел увидеть королеву?

Вдруг киммерийца как громом ударило предчувствие беды; он ощутил, что сейчас произойдет нечто непоправимое.

— Зенобия, — закричал он, — уходи!

По коридору пронесся порыв холодного ветра, и люди оцепенели, не в силах двинуться с места.

Пришелец выбросил в сторону королеву руку, и выкрикнул несколько слов — странны слов, чуждых человеческому уху. С пальцев незнакомца слетела зеленая молния и ударила королеву в грудь. Кисть ее бессильно разжалась, ослабевшие пальцы выпустили клинок; потом тело королевы на миг окутало зеленоватое свечение; и она медленно опустилась на пол.

Ослепший от горя и ярости киммериец усилием воли сбросил с себя невидимые пути. Затем он вскинул меч и, взревев глухо и яростно, прыгнул вперед.

Незнакомец развернулся навстречу летящему в прыжке королю и нанес ему стремительный удар копьем. Подошвы Конана еще не коснулись твердой опоры, но лезвием меча он срезал половину древка, как тонкую тростинку. Острие описало в воздухе дугу, и пришелец не успел перехватить обрубок, чтобы парировать второй удар короля; оточенная полоса стали со свистом врезалась ему в шею, и голова, нелепо кувыркаясь, взлетела в воздух.

Обезглавленное тело слегка покачнулось от удара, но и только; ни капли крови не вытекло из перерубленных вен и артерий. Затем труп опустился на колени и стал слепо шарить вокруг в поисках утерянной головы, которая откатилась далеко от места схватки. Это было так неожиданно, что Конан на мгновение отпрянул. Однако подобная чертовщина была не в диковинку для короля Аквилонии — во время своих странствий, полных приключений, он навидался всякого. С ожившими мертвецами надо обращаться. Ухватив страшного гостя за тунику, он швырнул его в сеть.

— Свяжите его! — рявкнул король. — Да побыстрее, недоумки!

Грозный окрик вывел людей из оцепенения. Хотя лица солдат побелели от страха, ослушаться приказа не посмел никто; они скопом навалились на внушающего ужас врага, подбадривая друг друга криками. Обезглавленное тело пришельца туго запеленали в сеть, но оно безостановочно извивалось в путах, стремясь вырваться на свободу.

Конан подбежал к неподвижно лежащей королеве.

Девушка-прислужница стояла на коленях перед Зенобией, закрыв лицо ладонями; плечи ее тряслись. Король опустился на колени рядом с ней и прижался ухом к груди жены. Когда он поднял голову, лицо его было искажено гримасой отчаяния.

Верный Паллантид осторожно приблизился к королю.

— Государь, что с королевой? — тихо спросил он.

— Она мертва, Паллантид, — глухо ответил Конан, поднимая сжатые кулаки над головой. — Мертва! — прорычал он со стоном, тяжело поднимаясь с пола.

— Унесите королеву в ее покои… — начал было он, но сам себя прервал. — Нет. Я сам!

Он бережно поднял тело Зенобии, прижав к могучей груди и со своей печальной ношей направился к дверям опочивальни. Девушка последовала за ним, не переставая плакать.

— Ваше величество, — окликнул киммерийца командир Черных Драконов, — а что делать с этим? — Паллантид мотнул головой в сторону кокона из сети, извивающегося в ногах у солдат.

Конан хмуро взглянул на него — в синих глазах короля бушевало холодное пламя.

— Подождите. Я сейчас вернусь, — сказал он.

Не в силах выдержать взгляда короля, Паллантид склонился в поклоне и не разгибал спины, пока дверь не скрыла за собой государя.

Конан бережно уложил тело Зенобию на ложе. Пальцы его, огрубевшие от меча, коснулись вороных прядей. Волосы разметались по пышным подушкам, обрамляя белое, как мел, лицо.

— Позови остальных, — приказал Конан служанке. Оденьте и приберите его.

Девушка бросилась выполнять приказание. Когда она вернулась, короля в покоях уже не было.

Солдаты столпились вокруг безголового, с суеверным ужасом наблюдая за его конвульсиями. Опытные бойцы, ходившие с королем не в один поход, участвовавшие в разгроме армии Ксальтотуна, он все же никогда не сталкивались с колдовством так близко. Тем более с таким! Воины нерешительно переминались, вполголоса переговаривались между собой. Когда тело вдруг перестало биться в тщетной попытке разорвать крепкие сети, вздох облегчения вырвался у всех разом, как по команде. Паллантид отослал троих охранять голову незнакомца, и солдаты окружили ее, держась на почтительном расстоянии. Голова лежала на полу и строила угрожающие гримасы, от которых у воинов под кольчугами бежали струйки холодного пота. Командир Черных Драконов неторопливо расхаживал между телом и головой, положа руку на рукоять меча: ему тоже было не по себе, но он старался сохранить бесстрастность. Когда король вышел из покоев Зенобии, Паллантид поспешил ему навстречу.

Киммериец мельком взглянул на спеленатое тело и прямиком направился к голове. Паллантид последовал за ним, держась позади. Конан присел на корточки перед головой, которая тут же перестала корчить гримасы и устремила на короля светло-желтые глаза.

— Кто ты? — спросил Конан. — Отвечай! Клянусь Кромом, я найду способ развязать тебе язык. Из какой преисподней ты явился?

— Меня зовут Зольдо, — ответила голова.

— Зовут? — прорычал киммериец. — Лучше скажи, звали! Не думай, что твои колдовские фокусы делают тебя неуязвимым. У каждого есть своя смерть, и я — клянусь Кромом! — найду, где лежит твоя!

— Тогда считай, что мы договорились, — сказала голова. Надеюсь, слово короля так же крепко, как и его удар мечом.

— Что ты несешь, падаль? — взревел Конан и, схватив голову за длинные пряди, поднял в воздух.

Зольдо страдальчески наморщил лоб.

— Король, — протянул он, — твоя королева не мертва, она всего лишь уснула. Слышишь, уснула! Ты понимаешь, что я сказал?

До Конана дошел смысл этих слов, и он разжал пальцы. Голова с гулким стуком шлепнулась на пол.

— Полегче, король, — заявила она, подскочив при падении, — со своей головой ты бы так не обращался.

Конан подхватил ее и поставил на обрубок шеи.

— Так-то будет лучше, — удовлетворенно отметил Зольдо.

— Значит, уснула? — переспросил киммериец. Сам не зная почему, он сразу поверил речам пришельца; в безумных его поступках была какая-то логика — впрочем, совершенно непонятная Конану. — Но как я могу тебе верить? Ведь ты колдун и нечисть?

И тут голова сказала то, что повергло короля в изумление.

— Спроси Пелиаса, — произнесла она. — Он подтвердит мои слова.

Глава 3. ОДИН НА ОДИН С ГОЛОВОЙ

Командир личной гвардии с неменьшим изумлением услышал приказ, исходящий из уст государя:

— Отнесите тело в мои покои.

Паллантид не осмелился возразить — тем более, что король, небрежно ухватил голову Зольдо за волосы, встал и направился мимо ошарашенных солдат.

Необычное шествие проследовало по королевскому дворцу. Возглавлял его сам Конан; он нес отрубленную голову, крепко ухватив ее за длинные светлые пряди. За ним трое солдат тащили на плечах ношу, туго стянутую сетью. Остальные воины почетным караулом окружили короля и его сопровождающих.

Навстречу шествию торопился большой отряд, поднятый по тревоге. Конан жестом подозвал к себе начальника Черных Драконов.

— Паллантид, отпусти людей. Отмени тревогу и прикажи держать язык за зубами. Кто проболтается, тому не сносить головы.

Паллантид, выслушав приказ, поклонился и поспешил его выполнять. Он опередил шествие и взмахом руки остановив солдат, затем отдал распоряжение лейтенанту; тот рявкнул на своих людей, и воины, развернувшись, направились назад, в казармы.

— Ваше величество, после того, как вы пройдете в опочивальню, я прикажу сменить все караулы, — отрапортовал вернувшийся Паллантид.

— Хорошо. Но проследи, чтобы не было лишних разговоров.

Когда король остался в покоях наедине со своим ужасным собеседником, Паллантид выстроил участвовавших в ночном сражении гвардейцев и обратился к ним с небольшой речью.

— Сейчас придет смена, и вы отправитесь в казармы. О виденном языками не плести! Королева жива. Преступник схвачен и обезглавлен. Понятно? Обезглавлен! Кто лишнее ляпнет, окажется на северной границе или в Боссонских топях. Это в лучшем случае! Я прослежу сам. В худшем будет искать свою башку, если сумеет. Все!

После произнесения этих слов Паллантид придирчиво оглядел солдат, желая определить, какое впечатление произвела на подчиненных его краткая речь. Результаты осмотра удовлетворили его. Гвардейцы были поражены: обычно командир ронял два-три слова, а тут целая речь! Что касалось мрачных перспектив, нарисованных им, то они прекрасно знали, что все это правда: Паллантид всегда выполнял свои обещания, какими бы они не были. И, естественно, служба во дворцовой охране не стоила того, чтобы менять ее на границу. Поэтому каждый солдат поклялся себе молчать до самой могилы. Паллантид же знал, что все солдатские клятвы — до третьего кувшина вина в харчевне. Но ничего! Первое время они будут молчать под страхом наказания, ну а дальше, когда все увяжется, выболтанная под страшным секретом тайна превратится всего лишь в пьяную болтовню упившегося солдата.

Сам же командир Черных Драконов отправляться спать не собирался; проследив за сменой постов, он вернулся к покоям Для него было ясно как дважды два, что все еще только начинается.

Оказавшись, снова в своих покоях, король громким голосом потребовал огня. Паллантид без промедления вошел к нему с факелом. Он собрался зажечь свечи, но Конан отобрал у него факел и движением руки повелел удалиться. Положив голову Зольдо на стол, он снял с каминной полки литой бронзовый подсвечник с целыми свечами и запалил их от факела, который загасил о решетку очага и отбросил прочь. Затем киммериец поставил подсвечник на стол рядом с головой. Расплавленный воск капнул со свечи ей на щеку, и Зольдо, скосив глаза, недовольно поморщился. Король тем временем поднял тело и перенес его на середину комнаты — так, чтобы оно было поле зрения. Наконец он сел в одно из кресел и, протянув руку, повернул голову лицом к себе.

— Ты знаешь Пелиаса, огрызок? — спросил он мрачно.

— Еще бы мне его не знать, — ответил Зольдо и добавил: — Не зови меня так — я ведь сказал тебе свое имя.

— Я сожгу тебя по частям и развею пепел по ветру! Конан так сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев.

— Полно, король, твой гнев бессилен, а угрозы смешны, голова моргнула и ухмыльнулась. — Сон твоей супруги тогда продлиться на весь срок жизни, отпущенный ей богами, и тихо перейдет в смерть. В таком случае моешь укладывать свою жену в усыпальницу прямо сейчас. А меня ты этим не убьешь.

— Что тебе надо, нечисть? Выкладывай! — Конан испустил тяжелый вздох.

— Я не нечисть, киммериец! — рявкнула голова. — Я Зольдо! Бессмертный Зольдо! Запомни это!

Заявление головы повергло Конана в тяжкие раздумья. Так или иначе смерь жены он не собирался оставлять без отмщения, и путь его — учитывая странные обстоятельства дела — все равно вел к волшебнику Пелиасу. Только этот чародей мог дать ответы на его вопросы, как уже случалось и раньше. С волшебником киммериец поддерживал отношения, которые можно было назвать дружескими, если бы Пелиас не был колдуном. Кроме того, Конан однажды вызволил волшебника из плена у черного мага, которому он хоть сколько-то доверял.

Поразмыслив некоторое время, король снова уставился на голову Зольдо и недоверчиво переспросил:

— Так ты бессмертен?

Голова помрачнела.

— Да, мой король. И я пришел к тебе предложить сделку: жизнь за жизнь, смерть за смерть.

— Как это?

— Ты сам сказал: у каждого есть своя смерть. Есть она и у меня, только мне ее не достать. Я хочу, чтобы ты нашел мою смерть.

— И что же потом?

— Когда я умру, чары развеются и королева проснется.

— Да? — Конан недобро усмехнулся. — Ты уже солгал, когда назвал себя бессмертным: если у тебя есть смерть, то твоему бессмертию — грош цена.

— Ты мне не веришь? — удивилась голова.

Конан яростно оскалился.

— Кром, владыка Могильных Курганов, пошли мне терпение! Почему это я должен тебе верить? Тебе, отродье Нергала?

— При чем тут Нергал? Я тебя не обманывал с самого начала. Я сказал тебе, что пришел обокрасть тебя — сделал это: я украл у тебя королеву. А теперь я тебе говорю, как ты можешь ее вернуть, в этом есть и моя выгода. Я — честен!

— Ты — кусок протухшей мертвечины! Ублюдок, который тайком пролез в мой дворец, чтобы добраться до ни в чем не повинной женщины! — заорал Конан, стискивая огромные кулаки.

Зольдо нахмурил брови.

— А что мне было делать? — глухо проговорил он. Выполнить мое условие в силах только ты… только ты, и никто больше.

— Кто тебя это сказал? — вскинулся король.

— Пелиас, — отрезала голова.

— Ладно, — Конан покачал головой, — я верю тебе в том, что моя супруга жива — в это я просто хочу верить. Другого выхода у мен нет. Я отправлюсь к Пелиасу поутру, твое тело останется скованным в темнице, а ты, огрызок, в мешке отправишься со мной, как залог своих собственных слов.

— Не стоит этого делать, король. Ты ведь можешь потерять меня по дороге, не так ли? И нужно ли понапрасну терять столько времени на поиски? — попытаться возразить голова. Проще послать гонца к Пелиасу и подождать, пока он не прибудет.

— У тебя, видно, через шею вытекли все мозги, сморщился Конан. — Вряд ли Пелиас покинет свое логово, даже ради удовольствия лицезреть тебя разделенным на две части. Паллантид! — гаркнул он.

Командир Черных Драконов безмолвно вырос на пороге. Конан ткнул пальцем в неподвижный сверток на полу опочивальни.

— Тело отнести в темницу, — приказал он. — Сетей не снимать. Заковать в цепи и приковать к стене. Поставить охрану. Глаз не спускать.

— Слушаюсь, государь. — Паллантид замялся. — Государь…

— Что еще? — нахмурился Конан.

— Может, стоит сообщить графу Просперо…

— Ты прав, — кивнул король. — Распорядись, чтобы послали за графом. Он мне понадобится. Да, и прикажи принести мне крепкий ларь — с замком и ключами.

Паллантид, отвесив еще один поклон, шагнул вперед.

— Ты куда? — брови Конана снова сдвинулись.

— Я отнесу тело сам, господин, — ответил Паллантид. Палач — немой, не проболтается, а лишние слухи нам ни к чему.

Конан озадаченно почесал в затылке.

— Похоже, я тебя недооценивал, — произнес он.

Паллантид лишь пожал плечами, затем, взвалив тело на плечо, покинул королевскую опочивальню. Конан пристально смотрел ему вслед.

— Киммериец, — позвала голова со стола, — ты недооцениваешь своих слуг, но переоцениваешь себя. Садись и слушай! А выслушав, немедля посылай гонца за волшебником. Пелиас приедет, не беспокойся.

Глава 4. КОРОЛЕВСКИЙ СОВЕТ

Граф Просперо, полководец и правая рука правителя Аквилонии, нашел своего владыку в опочивальне королевы Зенобии.

Графа поднял с постели запыхавшийся нарочный, принесший в тарантийский дворец Просперо записку Паллантида, командира Черных Драконов, королевской гвардии. Король призывал графа к себе. Срочно.

Просперо, известный мудростью и опытом, не стал гадать, что заставило короля вытащить его ночью из постели. С таким владыкой как Конан, придворным и рыцарям спокойная жизнь не грозила — что, впрочем, устраивало графа гораздо более, чем дворцовые интриги; он был с Конаном с самого начала его правления и делил с ним все превратности судьбы. Итак, граф покинул ложе, спешно оделся и направился во дворец, где его встретил Паллантид. Брови Просперо полезли вверх, когда командир Черных Драконов сообщил ему последние новости. Граф рассеяно коснулся украшенной драгоценными камнями рукояти меча, когда Паллантид упомянул о чарах, поразивших Зенобию, нахмурился, но не сказал ни слова.

Дурманящий аромат благовоний ударил в ноздри графа, когда он вошел в покои королевы. Хоть Просперо и был подготовлен рассказом Паллантида, все же вид Зенобии, лежащий на украшенном ложе в богатом траурном платье, заставил его вздрогнуть. Вокруг ложа в курильницах дымились благовония; облаченные в цвета скорби девушки-прислужницы глазами, полными слез, смотрели на короля, замершего посреди зала.

Граф закашлялся, когда клуб дыма из курильниц попал ему в горло. Король обернулся.

— А-а, Просперо, — мрачно прогудел он, увидев графа.

Просперо с тревогой отметил, что король одет по-походному.

— Я поторопился, сказав о смерти Зенобии, — продолжал король, — а теперь ничего не могу поделать с этими глупышками. Им бы радоваться тому, что королева жива, а они только молятся, плачут да таращат глаза — со страху, что я совсем рехнулся. И кого только Зенобия себе выбрала… Я еще раз повторяю, — снова обратился он к девушкам, — траур убрать! Королева жива. Она спит. Ясно?

Одна из прислужниц испуганно закивала.

— Ну, слава богам, — король повернулся к Просперо. Пойдем, граф, нам есть о чем потолковать.

Тот на шаг отступил, пропуская Конана вперед. На пороге киммериец еще раз бросил через плечо девушкам:

— Траур убрать! Я зайду и проверю. Сам! — И, провожаемый напуганными взглядами, вышел.

Просперо последовал за ним.

Конан широкими шагами двинулся вперед. Граф пошел рядом.

— Паллантид рассказал мне многое, но, видно, не все, произнес он и спросил: — Что значит твой наряд, Конан? Надо готовить войско?

— Войско? — Из широкой груди у короля вырвался вздох. Нет, войска не надо.

— Почему?

Удивленный возглас Просперо вызвал у короля мимолетную гримасу.

— Я расскажу тебе остальное, — пообещал он. — И покажу нечто.

В знакомых покоях, увешанных оружием, где графу приходилось бывать частенько, он увидел кое-что новое на дубовом столе находился небольшой крепкий ларец, окованный бронзовыми полосами. Король снял с пояса ключ и отпер ларь.

— Взгляни, Просперо на этот кусок говорящего мяса, Конан откинул крышку ларца.

Просперо осторожно заглянул внутрь, и перед его взором предстала отрубленная человеческая голова. Она смотрела на графа широко раскрытыми желтыми глазами; светлые волосы, обрамлявшие ее, были перемазаны сажей.

Голова шевельнула глазными яблоками и раскрыла рот.

— Я не знаю, кто ты, — сказала она, — но убеди короля дождаться Пелиаса здесь.

Просперо невольно отшатнулся.

Конан свирепо хлопнул крышкой ларца.

— Рассказывай, — потребовал граф.

Король опустился в кресло, скрипнувшее под его тяжестью. Граф остался стоять.

— Садись, — Конан махнул рукой, и Просперо опустился в кресло напротив.

— Это чудовище, — король ткнул пальцем в сторону ларца, — проникло во дворец через дымоход. Там по-прежнему висит его веревка. — Просперо оглянулся на камни. — Остальное ты знаешь со слов Паллантида.

— Так, — сказал граф. — Что дальше?

— Дальше! — Конан грохнул кулаком по столу. — Этот ублюдок своим заклятьем погрузил Зенобию в сон, колдовской сон, который распадется только тогда, когда он подохнет!

Просперо хранил молчание. Король немного успокоился.

— Ты видел голову, — хмуро произнес он, — тело же находится в темнице. Этот ублюдок, Зольдо, говорит, что не может умереть сам. Его отправит в преисподнюю лишь какой-то дьявольский талисман, а я единственный, кто может добраться до него, сохранив свою шкуру. Поэтому он желает, чтобы я принес этот треклятый талисман ему.

— И что же? — спросил Просперо, видя, как король вновь закипает.

— Вернее, не ему, а Пелиасу, — поправился Конан, — тот знает, что с ним делать.

— Значит, ты отправляешься к Пелиасу, — задумчиво проговорил граф.

Конан ответил утвердительным кивком.

— Да, я захвачу с собой в мешке эту башку. Если Пелиас подтвердит то, что она мне наговорила, мне придется выполнить ее условие. Проклятье! — выругался он.

Граф погрузился в молчание, обдумывая услышанное.

— На время моего отсутствия ты будешь регентом, добавил король.

Просперо рассеяно пошевелил пальцами.

— Почему голова просила меня убедить тебя остаться? поинтересовался он.

На лице короля появилось выражение крайнего неудовольствия и досады.

— Боится потеряться в пути, — раздраженно фыркнул он. Желает, чтобы я отправил к волшебнику гонца, уверяя, что тот не замедлит объявиться.

Просперо снова умолк.

Немногим более года назад король однажды покинул свое королевство, отправившись на поиски жены, которую похитили прямо из дворца. Во время пышного бала ее унесло в когтях жуткое чудовище, вызванное с Гор Ночи колдуном из далекого Кхитая, решившим уничтожить Конана. Тогда король в одиночку, в одежде простого наемника, отправился в путь. И сейчас снова в жизнь его ворвалась магия, опять коснувшись королевы.

— Может быть, стоит прислушаться к совету головы? задумчиво произнес Просперо. — С Пелиасом тебя связывают давние приятельские отношения… Помнишь, он же помог тебе, когда Зенобию утащило мерзкое исчадье Нергала, науськанное черным кхитайским магом!

— О нет, Просперо, — возразил король. — Чтобы Пелиас покинул свое логово, свои книги, зелья и прочую колдовскую дребедень? Если такое и случится, то я не знаю, что может быть тому причиной, но только не моя Зенобия! Если что понадобиться ему самому, тогда еще можно ждать его появления, ну а в противном случае надо добираться до него.

— Понятно, — кивнул Просперо. — И все же я попытаюсь тебя убедить…

Конан прервал его взмахом руки.

— Друг мой, — сказал он, — я благодарю тебя, но ты меня не переспоришь. Я боюсь.

Чего-чего, а вот такого заявления граф никак не ожидал. Он с пораженным видом воззрился на короля. Синие глаза Конана прищурились.

— Я боюсь, Просперо, — король тяжело вздохнул. — Я знаю Пелиаса несколько лет, с тех пор, как впервые увидел его плененным в Алой Цитадели. Он могущественный чародей, который зарылся в свои свитки и знать не хочет ничего кроме них — по крайней мере, так было раньше. Но иногда у них, у колдунов, что-то щелкает в голове, и тогда нам обычным людям, приходится несладко. Вспомни Ксальтотуна, Просперо! Зачем его вызвали Валерий, Тараск и Амальрик? И что из этого вышло? А теперь ночью в моем дворце появляется невесть какая нечисть и вынуждает меня добывать чародейский талисман, и для кого? Для Пелиаса! Зачем? Что, если Пелиас решил перестать быть отшельником? А?

— Ну, тогда он обязательно должен откликнуться на твой зов.

Конан тяжело вздохнул.

— Эх, Просперо, мудрость твоя в тот раз тебя подвела. Неужто ты думаешь, что если у Пелиаса окончательно съехали мозги набекрень, я позволю ему появиться в столице моего королевства? Нет, я еще в своем уме! Я никогда особенно не жаловал колдунов и доверять им впредь тоже не собираюсь. Решено, я отправлюсь в Ханарию к нему сам и выведаю все, что смогу. — Конан замолчал на мгновение, лицо его помрачнело еще больше. — Зенобия попала в беду, и оставить это так просто я не могу. Но если происшедшее — дело рук Пелиаса, то пусть побережется — я никому не спускал подобных шуток со мной!

Граф понял, что разговор окончен. Он все-таки задал последний вопрос, хотя знал ответ на него заранее:

— И когда же ты намерен отправиться?

— Немедленно.

Король легко поднялся из кресла, и граф тоже поспешил встать. Конан уже потянулся за ларцом, когда в покои торопливым шагом вошел Паллантид.

— Государь, какой-то человек хочет пройти во дворец, — доложил командир Черных Драконов. — Он желает видеть ваше величество и уверяет, что вы знакомы. Стража напугана, потому что он — колдун. Его имя — Пелиас.

Глава 5. ВОЛШЕБНИК ПЕЛИАС

Седовласый, но стройный, как юноша, в длинных шелковых одеяниях и с деревянным посохом в узкой руке, чародей появился перед графом и королем. Упругим шагом он вошел в королевские покои и приветствовал Конана изящным почтительным жестом и словами:

— Друг мой, сколь рад я видеть тебя вновь! — Точеные черты волшебника озарила широкая улыбка. — Я думаю, ты удивлен: Пелиас покинул свои занятия и отправился в путешествие. Приношу свои извинения за то, что пришлось немного попугать стражу — уж очень недоверчивые у тебя солдаты, а мне, прости, ждать недосуг.

— Ты вовремя появился, Пелиас, — загремел Конан, прервал речь чародея. — Надеюсь, ты мне объяснишь, что все это значит! — Он грохнул кулаком по ларцу.

— Зная твой горячий нрав, именно за этим я и появился, ничуть не смущаясь, ответил волшебник. Между делом он поприветствовал, как старого знакомого, графа Просперо. Лучше прикажи принести вина и еды — в дороге я проголодался, да и в горле порядком пересохло.

— А, так значит, то ты мне его подослал? — Конан навис над Пелиасом, сверля чародея взглядом. Рядом с варваром волшебник казался тонким хрупким деревцем, выросшим по соседству с исполинским стволом дуба.

— И да, и нет, — ответил чародей и посмотрел в глаза киммерийцу. Веселость его пропала во мгновение ока; теперь лицо Пелиаса стало бесстрастным, а взгляд — жестким и решительным.

— Друг мой, поверь мне: твоей королеве ничего не грозит, если ты выполнишь то, о чем просит Зольдо, сказал он, устало опускаясь в кресло. Маг положил посох на колени и поинтересовался: — А, кстати, где он сам? Где Зольдо?

— Один кусок здесь, другой — в темнице. — Король стоял, уперев руки в бедра, и синие его глаза, сверкавшие из-под смоляных прядей, пылали бешенством. Он не мог смириться с предательством чародея; казалось, еще немного, и король набросится на него.

— Не горячись, Конан, смири свой гнев и выслушай меня, голос Пелиаса оставался спокойным, тон — дружеским. Однажды я говорил тебе, что судьбы — твоя и твоей королевы — тесно переплетены с судьбами мира. Ты тогда не принял моих слов во внимание. Твой гнев — результат этого. Если б ты прислушался к моим речам, то воспринял бы происшедшее гораздо спокойнее.

— Хорошо, рассказывай, — проворчал киммериец. Он отступил на шаг и застыл, скрестив на груди руки.

Пелиас печально вздохнул:

— Может быть, ты прикажешь принести немного вина? Конан громко хлопнул в ладоши. Появившемуся слуге, который испугано косился на волшебника, он приказал:

— Вина и еды! На троих.

Пелиас омыл руки в поднесенной ему чаше с водой, вытер их полотенцем и с видимым удовольствием принялся смаковать вино из кубка маленькими глотками. Утолив жажду, он подвинул блюдо поближе. Конан тоже принялся за еду аппетит киммерийца ничто в жизни испортить не могло. Граф Просперо трапезовал не спеша, искоса поглядывая то на волшебника, то на короля.

Прожевав очередной кусок мяса, Конан буркнул:

— Ну? говори!

Пелиас откинулся на спинку кресла, взял кубок и спросил:

— Зольдо успел тебе что-нибудь поведать?

— Немногое, хотя времени у него было предостаточно. В основном он убеждал меня послать за тобой гонцов.

— Но ты собирался приехать ко мне сам, прихватив и Зольдо с собой, — закончил вместо киммерийца Пелиас.

— Не всего, нет, не всего… Только голову этого ублюдка, — буркнул Конан.

Брови чародея поднялись на какой-то миг, затем он снова с бесстрастным выражением прильнул к чаше.

— Значит, о нем ты не ведаешь ничего?

— Кроме того, что он назвал себя бессмертным, — сказал Конан. — Да и какое это имеет значение?

— Можно попросить тебя об одном одолжении?

— Каком же?

— Верни Зольдо голову. Он больше не причинит вреда.

— Ну уж нет! — Конан стуком поставил кубок на стол. Если он бессмертный, то подождет и так! А я пока послушаю тебя и решу, стоит ли это делать вообще.

— Ладно, пусть будет так, — согласился Пелиас. — Но мой рассказ окажется не из коротких.

Он поудобнее устроился в кресле и, неспешно потягивая вино, заговорил:

— В незапамятные времена, когда мир еще только зарождался, боги, чьи имена уже забыты, бились с демонами. Во главе демонов стоял сам мрачный Сет, Великий Змей, Пожиратель Миров. Велики и ужасны были ты битвы, от них кипели океаны и рассыпались в прах горные хребты. Люди, которые жили тогда, исчезли почти все, только малая их горстка сохранилась и влачила жалкую жизнь; остальные же погибли в величайших катастрофах, сопровождающих сражения между богами и демонами. В решающем бою светлые боги поразили Сета и отсекли часть его ужасного тела. Она упала на землю. Демон не мог вернуть ее себе: раненый, он вынужден был спасаться бегством. Войско его, потерявшее главу, распалось; исчадья Сета передрались между собой. Боги воспользовались возникшей междоусобицей и изгнали их из своих владений. Сет же укрылся где-то во вселенной и залечил свою рану, но собрать новой войско из рассеянных демонов ему уже не удалось. А в нашем мире в глубинах океана так и осталась частицу его тела. Тысячи лет минуло с тех пор. Поднимались из морских волн новые континенты, людьми, опускались под воду. Леса заносило песками, и они превращались в пустыни, и, наоборот, на месте пустынь вырастали джунгли… Так шло время, и однажды та часть морского дна, где лежал отсеченный кусок тела Сета, поднялась на поверхность, явив миру Камень Мертвых — ибо плоть демона приняла вид камня. Люди вскорости разыскали его, а жрецы и святые поведали остальным о его происхождении. Вокруг него возвели святилище, ему приносили жертвы, пока страна, где его нашли, не обезлюдела. А Камень Мертвых так и лежит в заброшенном святилище.

Пелиас умолк для того, чтобы оросить пересохшее горло вином.

— Историю ты поведал занятную, — Конан протянул руку к кувшину, схватил его и осушил через горлышко. — Но скажи, для каких черных дел понадобился этот камень тебе?

— Мне?! — усомниться в искреннем изумлении волшебника было нельзя. Пелиас удивленно приоткрыл рот и несколько раз моргнул; затем внезапно расхохотался: — ах, Конан, Конан, мой король… — сквозь смех проговорил он, а отсмеявшись, продолжил: — так вот в чем ты меня заподозрил, мой друг! Смею тебя заверить, что для меня этот талисман столь же бесполезен, сколь и опасен.

— Это почему же? — киммериец нахмурился.

— Просперо, прошу тебя, подлей мне вина, — обратился Пелиас к графу. Лицо его снова засияло улыбкой. — А я-то сижу и не совсем понимаю, в чем дело… Ну, да ладно! Друзья мои, ни один из магов-некромантов — даже из тех, кто принадлежит Черному Кругу — не решится взять Камень Мертвых в руки… даже близко подойти не осмелится! Да, в Камне Мертвых заключена великая сила — возможно, это самый могущественный талисман в нашем мире, потому что он частица демона, и не какого-нибудь, а Сета, владыки Вечной Ночи, Пожирателя Миров. Но камень сей — всего лишь часть, не обладающая разумом демона; она может только уничтожать и разрушать. Подумай, мой король, что прельщает человека, обратившегося к магическим силам? Власть! В первую очередь власть! Власть над силами природы, людьми или, на худой конец, предметами… Коли маг вступит во взаимодействие с Камней Мертвых, то он будет уничтожен в первую очередь; а уж посредством его тела и магических способностей, что возрастут тысячекратно, Камень постарается уничтожить все в нашем мире и сам мир в придачу. С демоном еще как-то можно договориться, а это же просто камень, тупой и безмозглый. За все время, пока он лежал за земле, ни один маг — слышите, ни один! — не рискнул воспользоваться им. Проще вспороть самому себе живот… тогда и ходить-то никуда не надо! Ну, друзья мои, похож ли я на безумца, который решил отправится в тартарары, да заодно и прихватить с собой весь мир?

Пелиас замолчал; Конан и Просперо переглянулись. Потом граф Понтайнии первым нарушил молчание.

— Но, Пелиас, зачем же тебе Камень Мертвых, если он опасен в первую очередь для тебя самого? — спросил он.

Чародей вздохнул и покачал седой головой.

— Это уже другая история. Началась она давно, и мне придется рассказать ее вам, — Пелиас чуть прикрыл веки; на лбу волшебника залегла глубокая складка. — Однажды у меня в башне появился странный гость. Он поведал мне, что прислал его один из тех, кто в свое время обучался у меня магии. Звали пришельца Зольдо. Да будет вам известно, что у некромантов есть чары, с помощью которых можно вернуть к жизни мертвеца. Жизнью, конечно, назвать это нельзя, но душа возвращается с просторов Серых Равнин и вновь вселяется в тело. Многие колдуны, особенно приверженцы черной магии, создают себе подобных и делают из них слуг, которые полностью зависят от воли господина. Только смерть мага освобождает души этих несчастных из плена, позволяя им вернуться туда, откуда они были призваны злой волей. Зольдо тоже один из этих "живых мертвецов". Когда-то он был воином — и стал бы великим воином, если бы не погиб.

Чародей сделал паузу продолжил:

— Был у Зольдо единоутробный брат-близнец, молодой маг, чьи таланты и природная склонность к волшбе позволяли сделать большие успехи на поприще чародейства. Получив известие о смерти Зольдо, брат его отправился в путешествие и, вернувшись, привез с собой мертвое тело. Он совершил над ним надлежащие ритуалы и вернул Зольдо к видимости жизни. Но не желание обрести слугу, а слепая любовь к брату была тому причиной! Зольдо, однако, потребовал вернуть его на Серые Равнины. Брат отказался, хотя видел, что не принес своему родичу ничего, кроме страданий. Желая как-то исправить свою ошибку, он совершил другой ритуал и великими по силе заклятиями связал душу Зольдо с его мертвым телом навечно: теперь даже его собственная гибель никак не могла повлиять на оживленного. Узнав о содеянном над ним, Зольдо сошел бы с ума, если б мог. Он бы убил брата, но создание чародея не может поднять руку на своего создателя. Маг же считал, что совершает благодеяние; он отпустил Зольдо на все четыре стороны, говоря, что наконец-то спокоен за него. Зольдо ушел, напоследок прокляв брата. Он решил сам найти способ вернуться на Серые Равнины, в царство мертвых, и поиски привели его ко мне. Чары, наложенные на Зольдо, оказались мне неизвестны, — увы, и я не знаю всего в этом мире! — но сила их такова, что разрушить действие заклинаний, к сожалению, может только Камень Мертвых. Об этом я ему и сказал.

— Я благодарен тебе, Пелиас, за интересные сказки, но нельзя ли поближе к делу? — раздраженно прервал Конан волшебника: разъяснения чародея утомили его.

Пелиас отставил прочь кубок и сжал посох тонкими пальцами.

— Тебе, Конан, надлежит освободить пленника и отправиться вместе с ним за талисманом. Зольдо будет тебе проводником, — сказал он.

— А не проще ли собрать армию и пощекотать мечом ребра его братцу, если уж на то пошло?

— Некому щекотать, Конан, его уже нет в живых! Век его оказался не столь долог, как он предполагал.

— Туда ему и дорога, — злорадно сказал король. — Собрать бы вас, колдунов, всех вместе и отправить вслед за ним!

Волшебник пропустил эту реплику мимо ушей.

Конан, не сдерживая ярости, вскочил с кресла и отшвырнул его пинком в сторону.

— Я не верю тебе! — рявкнул он. — По твоим словам выходит, что ты это все затеял… ты! И лишь для того, чтобы этот ходячий кусок мертвечины мог спокойно сгнить в могиле! Скажи-ка, откуда твой труп знает заклинания, если он простой воин? Уж не ты ли обучил его колдовству? Для чего? Для того, чтобы отправить меня добывать очередную дьявольскую игрушку, которыми вы, колдуны, любите себя тешить на беду всем нормальным людям — ведь добыть ее могу только я! Ты сам это ему сказал. Я жду от тебя, Пелиас, ответа.

Волшебник поднял руку, призывая короля к спокойствию.

— Но, Конан, я ведь еще ничего толком не объяснил, произнес он примиряющим тоном.

— А ты думаешь, я буду ждать еще месяц, пока ты доберешься до конца? Только нашей былой дружбе ты обязан тем, что я выслушиваю твои бредни!

Лицо Пелиаса помрачнело, плечи его сгорбились.

— Хорошо, — кивнул чародей, — я буду краток. Тебя, король, в отличие от меня, никогда не волновали судьбы мира, но я скажу тебе… Если тот, кто пробрался в твой дворец ночью, войдет в святилище и коснется Камня Мертвых, то нам всем небо покажется с овчинку… Вот так! Я же хочу повернуть колесо судьбы и пустить его другой колеей. И это выполнишь ты, Конан, ибо больше некому.

Лик короля стал чернее тучи; он сжал рукоять меча. Пелиас видел это, но у волшебника не дрогнула ни одна жилка. Он продолжал говорить спокойно и холодно:

— Пусть тебе послужит утешением то, что в противном случае твоей королеве суждена ранняя смерть. Считай, что я таким образом спасаю ей жизнь.

— Горазды вы, колдуны, жар чужими руками загребать, — в голосе киммерийца, казалось, не осталось ничего человеческого; лишь неутолимая звериная жажда крови звучала в нем. Граф Просперо вздрогнул; ни разу до сих пор он не видел своего короля таким. — Хорошо, я поеду! Ты не оставляешь мне выхода.

— Освободи пленника. Он отправится с тобой.

— Ну нет, колдун, — протянул киммериец, — проводником со мной поедет одна голова. Этого хватит.

— Конан! — Голос чародея загремел, заполняя собой покои. — Освободи его, или это сделаю я!

— Даже так? — удивился киммериец. Пелиас молчал. Значит, ты мне еще не все сказал, колдун.

— Я тебе многого не сказал. Ты знаешь только то, что тебе нужно знать.

Конан задумался. Просперо сидел, затаив дыхание. Казалось, разговор с волшебником принимает не совсем приятный оборот.

— Я могу остаться во дворце заложником, — вдруг произнес Пелиас. — Можешь даже заточить меня в темнице. Даю слово, что не попытаюсь бежать.

Конан криво усмехнулся:

— Убирайся назад в свое логово, и чтобы ноги твоей здесь не было! Я освобожу его, твоя взяла! Он поедет со мной, а твоего смрадного духа во дворце мне не нужно. Я дам тебе знать, когда мы вернемся… И если слова твои лживы, то берегись, маг!

Глава 6. НАЧАЛО ПУТИ

В сопровождении Просперо и Пелиаса король спустился в темницу, где, опутанное сетью и цепями, лежало тело Зольдо. Палач, немой и горбатый, страшный, как само это подземелье, снял цепи и, повинуясь взмаху королевской руки, прихрамывая, удалился. Конан поставил на сырой пол ларец, который принес с собой, затем склонился над телом и несколькими взмахами ножа освободил его от оставшихся пут.

Обезглавленное тело, почувствовав свободу, сразу пришло в движение, поднялось на ноги и уверенным шагом направилось к ларцу; обрывки сетей свисали с его плеч и волочились по полу. Шумный вздох прорезал тишину, царившую в темнице. Граф Просперо, с побледневшим лицом, расширившимися глазами следил за действиями мертвеца. Взгляд графа был прикован к обрубку шеи, где на ровной поверхности среза белела кость, и круглым провалом виднелось отверстие перерубленного горла.

Тело приблизилось к ларцу и опустилось перед ним на корточки. Действия обезглавленного трупа были четкими и осмысленными, как будто голова, лежащая в ларце на расстоянии управляла им. Руки уверенным движением подняли крышку ларца и извлекли из него голову, затем приставили ее к шее; бледный, еле заметный сполох пробежал в том месте, где отточенная сталь рассекла мертвую плоть.

Зольдо опустил руки и сделал несколько вращательных движений головой.

— Наконец-то, — сказал бессмертный и принялся сбрасывать с себя остатки сети.

Киммериец резко повернулся и, не сказав ни слова, покинул подземелье, оставив чародея и графа в растерянности.

— Следуй за нами, — повелел Пелиас бессмертному. Желтые глаза Зольдо остановились на Просперо, изучая его; графу стало неуютно под пристальным взглядом того, кого первый и бесстрашный из полководцев Аквилонии справедливо считал чудовищем.

— Пойдем, Просперо.

Волшебник коснулся плеча графа, и Просперо еле сдержался, чтобы не отпрянуть. Но внутренний порыв полководца ничего не могло скрыть от Пелиаса. Лицо чародея стало печальным.

— Ах, Просперо, Просперо… — грустно обронил он.

Они поднимались по крутой узкой лестнице. Граф шел впереди, освещая дорогу; за ним, постукивая посохом по каменным ступеням, поднимался Пелиас. Зольдо шел третьим, чему граф был несказанно рад; меньше всего на свете ему бы хотелось, чтоб за его спиной вышагивало исчадье с Серых Равнин, приводившее его в дрожь. Просперо никогда не был трусом; своей отвагой полководец заслужил уважение солдат, которыми командовал в десятках сражений. Конечно, не только храбрость сопутствовала его славе среди друзей и недругов, но и она была не последним его достоинством. Однако колдовство внушало страх Просперо, как и любому другому человеку, столкнувшемуся с ним. За время своей службы королю Просперо приходилось уже встречаться с магией, но так близко и зримо это происходило впервые.

Граф шел, сжимая роняющий капли смолы факел, и мучительные раздумья переполняли его. В свое время, кода король в одиночку отправился в дебри Кхитая, Просперо частенько наведывался к Пелиасу, который с помощью магии старался следить за киммерийцем и передавал графу новости о странствующем короле. Жизнерадостный и насмешливый, чародей пришелся по нраву Просперо. А теперь Пелиас предстал ему в совершенно иной стороны.

Когда узкая лестница окончилась, граф Понтайнии решился. Замедлив шаг, он поравнялся с магом.

Волшебник предугадал его желание.

— Я слушаю тебя, граф Просперо, — произнес он.

Полководец замялся, подбирая нужные слова.

— Пелиас, я вполне могу поверить твоим речам о грозящих нам бедствиях, заключенных в… — Просперо незаметно качнулся головой в сторону Зольдо. — Я доверяю тебе, сам не знаю почему… Но что заставило тебя поступить именно таким образом? Наша бедная королева… Неужели не было другого выхода?

По губам волшебника пробежала невеселая улыбка.

— Друг мой, — сказал Пелиас, — я надеюсь, что ты позволишь мне называть тебя так? — Просперо кивнул. Когда на чашу весов положено так много, то приходит время нелегких решений. Если ты обеспокоен тем, что между мной и королем пробежала черная кошка, то тут уж пока ничего не поделаешь. Лишь время исправит это, расставив все по своим местам.

— Но ведь ты мог приехать и рассказать обо всем Конану, не впутывая в это дело королеву Зенобию?

Волшебник вздохнул.

— Дорогой Просперо, неужели ты так плохо знаешь своего короля? Да, я бы мог приехать и все рассказать ему… Возможно, он бы согласился, а возможно, и нет. А вот его «нет» — этого мне допустить никак нельзя. Мне необходимо было вынудить его ехать, чего бы это ни стоило! Поверь, я бы мог вообще остаться в тени — Зольдо вынудил бы его ехать, а я — я вышел бы на сцену лишь в последний момент. Но, памятуя о нашей дружбе, я решил не прятаться.

— Он никогда не простит тебе того, что ты сделал.

— О, нет! Конан был и остался в душе тем, кто он есть. Поверь, он возможно даже и рад, что вновь отправится в путь, как в старые добрые времена. Он гневается на меня за то, что я вынуждаю его " не в привычках Конана действовать помимо своей воли. Однако предстоящее странствие делает его счастливым.

— Но ты противоречишь самому себе! — Тень недоверия легла на лицо полководца.

— Это только кажется, потому что мне ведомо больше, нежели я вам сказал.

— Почему же тогда ты таишься? Это вредит тебе самому.

Пелиас улыбнулся:

— Друг мой, неведение — самый лучший путь для тех, кто не связан с магией.

— Возможно. Но почему король должен ехать один, сопровождаемый лишь мерзким монстром? Почему, Пелиас? Небольшой отряд верных рыцарей готов сопровождать его хоть на край света…

— Конечно, друг мой! И ты, естественно, будешь во главе отряда?

Волшебник легко угадал невысказанные мысли графа.

Переложив свой посох в правую руку, он левой коснулся плеча Просперо.

— Он должен ехать один. Один, понимаешь? И с этим ничего не поделаешь.

— Ты еще здесь? — прорычал Конан, завидев Пелиас. Тебе, по-моему, лучше убраться отсюда — да побыстрее!

Командир Черных Драконов невольно положил ладонь на меч, когда разглядел за спиной волшебника фигуру ночного гостя, доставившего ему столько неприятностей. Тот никак не отреагировал на жест Паллантида, будто никогда и не встречал его.

Чародей развел руками.

— Я прошу извинения, мой король. Я задержался лишь потому, что хочу попросить тебя выполнить мою просьбу.

— Просьбу? — Киммериец хлопнул себя по бедрам. Просперо, ты только послушай его! Колдун, ты связал меня по рукам и ногам, а теперь всего лишь просишь? Так что же тебе надо?

— Я прошу тебя отложить отправление до ночи. Я помогу тебе сократить дорогу.

— Нет!

— Но, друг мой…

— Я тебе не друг!

Пелиас внезапно сник; плечи волшебника сгорбились, он отвесил королю глубокий поклон, повернулся и пошел прочь.

Конан просверлил взглядом спину чародея и обратился к бессметному:

— У тебя нет оружия, можешь выбрать его сам. Кони готовы. Когда соберешься, дай знать. И не мешкай! Паллантид тебе поможет.

Зольдо не проронил ни слова, а только выжидающе уставился на Паллантида. Командир гвардии холодно кивнул ему, приглашая следовать за собой, и они удалились.

— Конан, к чему такая поспешность — ведь ты даже не знаешь, куда отправиться, — вырвалось у графа Понтайнии.

— Какая разница, Просперо… хоть в саму преисподнюю! — Конан с досадой передернул могучими плечами. — Я буду у Зенобии. Пошли за мной, когда все будет готово.

— Хорошо. Только…

— Что еще?

— Мне не дает покоя Пелиас…

— Я не желаю слышать этого имени! — резко оборвал графа Конан. — Не произноси его при мне!

Полководец умолк и только сокрушенно покачал головой. Он смотрел вслед королю, и мысли его были печальны.

В покоях королевы киммериец обнаружил Пелиаса. Траурное убранство, равно как и погребальные одежды вместе с курильницами, исчезло. На ложе королевы опустился полог из кисеи, за которым, посередине широкой кровати, лежала она в повседневном наряде, с легкой короной поверх густых темных прядей.

Волшебник сидел в мягком кресле у ложа Зенобии, уперев подбородок в кулаки, и смотрел на спящую. У изголовья ложа на низком пуфе пристроилась одна из прислужниц — киммериец не помнил ее имени — и тихонько перебирала струны лютни, которую держала на коленях.

— Так… — процедил сквозь зубы Конан. — Что это значит?

Звуки лютни затихли. Девушка, подхватив инструмент под мышку, соскользнула с пуфа и исчезла за драпировкой, найдя укрытие от гнева короля в соседнем помещении.

— Какого дьявола тебе здесь надо? — продолжал Конан. Он направился к волшебнику, намереваясь вышвырнуть того вон собственноручно. — Ты что — ищешь собственной смерти, колдун?

Пелиас оторвался от созерцания спящей и повернул лицо к королю.

— Конан, ради нашей прежней дружбы выслушай меня, сказал он.

Киммериец остановился. Голос Пелиаса был полон искреннего сожаления.

— Ну, говори, — произнес король.

Маг, хрустнув гибкими пальцами, удрученно вздохнул.

— Я не мог поступить иначе, руг мой. Я боялся. Боялся того, что добровольно ты не пойдешь за Камнем Мертвых.

— Так вам, магам, тоже знаком страх? — спросил с насмешкой киммериец.

— Да, Конан, когда дело касается таких вещей, как судьбы мира, — подтвердил Пелиас.

Конан подошел к ложу королевы и откинул полог в сторону.

— Мне нелегко простить тебя, — сказал он, указывая на Зенобию. — Я бы понял это, будь ты моим врагом, но таковым я тебя не считал. Ты ударил мне в спину.

— Я объяснил, почему это сделал. Я боялся, что ты не пойдешь добровольно.

— Вот в это могу поверить, — согласился Конан. — Ладно, Пелиас, считаться будем после моего возвращения. Где хоть находится твое святилище?

— На юге, в джунглях за Черными Королевствами. Где-то за рекой Зархебой.

Конан нахмурился.

— Далековато.

Пелиас согласно кивнул.

— Поэтому я и хочу предположить способ сократить дорогу.

— Как?

— Я вызову двух созданий — из тех, что подвластны мне. На своих крыльях они донесут тебя и Зольдо либо до побережья Аргоса или Шема, либо в глубь Стигии. Дальше они не смогут. Там вы купите лошадей или места на корабле.

— А такое исчадье, чтобы донесло до самого храма, ты вызвать не сможешь?

— Это сложно и опасно, Конан, да и время ныне не подходящее.

— Хорошо. Тогда пусть доставят нас на побережье. Пойдем морем, а то в Стигии чужестранцев не жалуют.

Конан отвернулся от волшебника. По-прежнему сжимая кисею в сильных пальцах, он смотрел на лежащую перед ним супругу.

— Пелиас, — тихо сказал киммериец, не поворачиваясь, иди и вызывай своих тварей. И оставь меня одного. Сейчас.

Сумерки опустились на Тарантию, великую аквилонскую столицу. Тени удлинились, воздух стал прохладным, а солнце приобрело красноватый оттенок.

Конан придирчиво оглядел снаряжение своего спутника. Оружие и доспехи, выбранные Зольдо, доказывали, что в воинском деле он действительно не новичок. Бессмертный выбрал прочную, но не тяжелую кольчугу, крепкий боевой браслет и небольшой круглый шлем, который при надобности можно было укрыть под головным убором. Прямой меч и длинный кинжал составляли его вооружение. Помимо кинжала из-за пояса торчали рукояти двух стилетов. Он также сменил одежду, в которой появился, на другую, более богатую и изукрашенную шитьем — Просперо предложил, чтобы Зольдо представился в роли путешествующего аквилонского дворянина из мелкопоместных. Королю в этом случае выпадала роль слуги. Сам Конан в ответ на это только пожал плечами.

Пелиас стоял посреди обширного дворцового двора, возведя очи горе; губы волшебника шевелились — он неслышно читал заклинание. Когда в зените появились две едва заметные точки, он удовлетворенно облизнул губы и кивнул. Удивленные крики стражей на стенах заставили всех поднять головы; две точки стремительно росли, превращаясь в двух огромных крылатых существ. Конан спешно подошел к чародею и тронул того за рукав. Пелиас обернулся.

Король взглядом показал ему на бессмертного.

— Ты так настойчиво отправлял его со мной, — тихо проговорил он. — Мне ведь придется снести ему голову еще раз, верно? Только там, в святилище? и уже навсегда?

Пелиас мигнул, но ничего не ответил.

Два гигантских нетопыря, свистя перепончатыми крыльями, опускались на мощеный камнями двор. Чудовища с шумом приземлились; от взмахов крыльев поднялся ветер, в котором затрепетали плащи и волосы людей. Монстры царапали когтями камень и недовольно скрежетали; в глазах их горел красный огонь.

Киммериец взобрался на шею летающей твари. Та негодующе рыкнула, протяжно и гнусаво; заклятье колдуна не давало ей сбросить седока и разорвать его на части.

Бессмертный Зольдо оседлал свое чудовище.

— Ну, Пелиас, мы готовы! — крикнул Конан.

Маг гортанно и хрипло произнес несколько непонятных слов.

Монстры взмахнули крыльями, поднялись вверх и быстро растаяли в темном вечернем небе.

Глава 7. ДОРОГА К МОРЮ

Гигантский нетопырь мерно и неторопливо махал крыльями. Под ним, далеко внизу, проплывали ласа и горы, города с крепостными стенами, укрепленные замки и беззащитные деревни. Обжитые людьми места чередовались с опустевшими и даже такими, где еще не ступала нога человека. Серебристыми лентами сверкали реки, темными нитями тянулись дороги, протоптанные бесчисленными караванами. Уже светало, и первые солнечные лучи обагрили верхушки гор.

Конан проснулся, открыл глаза и зевнул. Киммерийцу, опытному всаднику, не составляло труда подремать в седле; теперь он воспользовался этим своим умением и выспался на шее монстра, чтобы не терять время зря. Второе чудовище летело чуть впереди. Когда оно опускало широкие кожистые перепонки, на шее нетопыря становилась видимой фигурка оседлавшего его Зольдо.

— Эй! — крикнул киммериец.

Всадник на чудовище остался недвижным.

— Гнилое мясо! — в сердцах выругался Конан и заорал снова: — Зольдо!

Бессмертный оглянулся и махнул рукой, показывая, что у него все в порядке.

Сколько еще должны были пролететь твари — перед тем, как опуститься на землю — Конан не знал. От нечего делать он принялся рассматривать проплывавшую под ним местность. Солнце уже поднялось над верхушками гор и неудержимо продолжало свой бег по небосводу. Далеко впереди, на нитке торгового тракта, появилось крохотное облачко; оно тянулось за крупным караваном, что вез товар к шемскому побережью. Конан видел с высоты линию берега, за которой начиналась слепящая гладь моря.

Но киммерийца больше заинтересовал караван, который они быстро нагоняли.

— Зольдо! — позвал он бессмертного. Тот обернулся.

Конан указал ему на облако пыли внизу, впереди которого уже можно было разглядеть маленькие фигурки верблюдов и вьючных лошадей.

Бессмертный кивнул, показывая, что видит караван.

— Там мы возьмем верховых лошадей.

— Нет, — ответил Зольдо и ткнул большим пальцем руки под себя. — Эти твари никак не хотят опускаться.

— Проклятье! — выругался киммериец. — А где они должны сесть на землю?

— Не знаю.

— Кром! Пошли чуму на головы этих колдунов, пробормотал Конан.

Но он решил-таки заставить монстра опуститься.

— Вниз! — рявкнул он, слегка хлопнув нетопыря по затылку.

Чудище не обратило никакого внимания на шлепок и продолжало мерно взмахивать крыльями. Конан осторожно сдавил ногами толстую шею монстра. Никакой реакции снова не последовало. Конан усилил нажим; в ответ нетопырь издал отвратительный вопль и завертел головой так, что киммериец чуть было не свалился. Только грубая шерсть на шее монстра, за которую он цеплялся, помогла удержаться.

— А-а, мерзость! — Кулак Конана опустился между торчащих ушей твари.

Нетопырь взревел с подвыванием, завалился на крыло и косо пошел вниз к земле. Киммериец вцепился в шерсть на его загривке, проклиная свою неосторожность; он и не думал оглушить зверя, но, по-видимому, на темени монстра была какая-то уязвимая точка. Судорожно взмахивая кожистыми перепонками, тварь неуклонно падала вниз, словно подбитая птица. Второй монстр, заметив пропажу собрата, разразился призывными воплями, от которых кровь стыла в жилах. Он беспокойно закружил в воздухе и, обнаружив падающего нетопыря, сложил крылья и ринулся за ним.

Караванщик Шалим Арих мерно покачивался в седле в такт шагам иноходца. Товары, которые он вез на побережье, сулили немалую выгоду; некоторые из них будут прямо распроданы в Асгалуне, другие уйдет за море — и там, а морскими просторами, цена их возрастет вдесятеро. Эта мысль приносила Шалиму Ариху боль, что могла сравниться лишь с зубной. Но что делать — караванщик не выносил моря! Как только он поднимался на палубу корабля, ему становилось так плохо, что он чувствовал себя грешником, обреченным на вечные муки в чреве Нергала. Конечно, можно было бы нанять человека, чтобы тот отправился вместо Шалима Ариха с товарами на корабле. Но этот человек может обокрасть хозяина — это во-первых. Во-вторых, на море пираты; в-третьих — бури, из-за которых корабли идут на дно со всем товаром… Слишком много риска! На суше всегда было спокойнее и за товар, и за собственную жизнь. От непогоды укрытие не найдет только дурак, а слуги и помощники всегда под присмотром… Есть еще правда, разбойники, но умный человек — каким Шалим Арих, естественно, считал себя — не пожалеет денег на крепкую охрану. И деньги окупятся, и на душе спокойней.

Шалим Арих в очередной раз изъял занозу из своего сердца. Она появлялась всякий раз, когда он шел с товаром к морю. Просветленный своими мудрыми мыслями, он принялся подсчитывать прибыль. Этого занятия хватит на весь день, а затем можно начать заново — это как игра, которая никогда не прискучит. Он также порадовался тому, что покинул презренный городишко, лежащий на пути, раньше своих собратьев по ремеслу. Эта мелочь, которая осмеливается называть себя торговцами, не способна даже собрать количество товара, приличествующее настоящему купцу! То ли дело его караван: там есть…

Дикие, леденящие душу вопли, раздавшиеся невесть откуда, прервали приятные мысли Шалима Ариха. Он встрепенулся в седле, огляделся; иноходец под ним замедлил шаг, прижал уши и испуганно захрапел. Местность вокруг дороги представляла собой пологую равнину с редкими низкими холмами и обильными зарослями колючего кустарника. В таких колючках если кто и мог прятаться, то лишь черепахи, покрытые панцирем. Чего так испугался конь? Словно в ответ на немой вопрос караванщика, протяжные вопли раздались снова, но в этот раз громче и ближе. Он уже понял что они доносятся сверху, но увидеть того, кто их издавал, не мог, потому что конь под ним буквально взбесился, как и остальные животные в караване. Верблюды взревели и понесли, сбивая людей с ног и давя их; с лошадьми происходило то же самое. Воины охраны тщетно пытались удержаться верхом; один за другим они летели с взбесившихся лошадей на дорогу. Кони же ломились вместе с верблюдами и тюками сквозь колючие кусты и в неистовом галопе разбегались по долине. Всадники, которым повезло остаться в седлах, носились лошадьми, бессильные что-либо сделать. Но и люди вскоре поступили точно так же; с криками ужаса они устремились вслед за животными, прочь от дороги. Шалим Арих сразу получил ответы на все свои вопросы, когда иноходец выбросил его из седла. От сильного удара о землю у караванщика потемнело в глазах. Но лучше бы эта тьма никогда не рассеивалась — вот что пришло ему в голову, когда пелена перед глазами спала.

Два ужасных чудовища, два порождения тьмы спускались на дорогу, где только что мирно шел его караван. Глаза их горели красным огнем, широкие кожистые крылья плескали в воздухе, пасти были угрожающе раскрыты. Шалим Арих мог бы заметить, что одно из чудовищ опускается неровно, как будто бы оно ранено, но караванщику было не до того. С истошным звериным воем он вскочил на четвереньки и пополз с дороги. Он лез в кусты, не замечая усеявших ветви длинных колючек; потом закрыл глаза, истово молясь, чтобы страшные чудища его не нашли. По синим шароварам Шалима Ариха, оскверняя дорогую ткань, расползлось мокрое пятно.

Нетопырь неуклюже упал на лапы и ткнулся носом в сухую почву; Конан, слетев в шеи монстра, перекувыркнулся на земле и вскочил на ноги. Вторая тварь приземлилась следом, и Зольдо, спрыгнув с нее, подбежал к Конану. Чудовище, переваливаясь с лапы на лапу, заковыляло к раненому собрату: его перепончатые крылья волочились по земле, вздымая маленькие клубы пыли. Приблизившись, нетопырь обнюхал приятеля; красные глаза его тревожно горели.

— Что ты с ним сделал? — спросил бессмертный.

— Я? — Конан озадаченно посмотрел на свой кулак. Стукнул разок по темени.

Он повертел головой по сторонам.

— Ладно, пусть Пелиас разбирается со своими тварями сам. Пошли! Вон в тех кустах запуталось несколько лошадей — это то, что нам надо.

Они подобрались к животным. Уздечки их намотались на колючие ветви, и лошади уже не делали попыток освободиться; ноги их мелко дрожали, а глаза с ужасом косились туда, где толкались на дороге нетопыри. Коней было четверо, и три из них — оседланы. Конан приметил гнедого жеребца с высоким седлом.

— Возьмешь его себе — он подходит к твоему наряду, сказал он бессмертному, — а мне сойдет и та кобылка.

Зольдо не ответил, и Конан обернулся к нему. Бессмертный, прищурившись, вглядывался в нетопырей.

— Кажется, он пришел в себя после твоего удара, сказал он.

— Тем лучше! Меньше мороки будет с лошадьми, — буркнул киммериец.

Зольдо оказался прав. Нетопыри перекинулись заунывными воплями и разом прыгнули вверх. Лошади испуганно заржали и забились в кустах.

Конан, успокаивая гнедого, похлопал его по шее.

Шалим Арих несколько раз приподнимал веки, чтобы получились маленькие щелочки, и опять в страх сжимал и, увидев, что монстры по-прежнему на месте. Он вжался в колючие ветви поглубже, когда чудовища огласили окрестности ужасными воплями. Но с ним не произошло ничего плохого: никто не вытаскивал его из кустов и не пытался сожрать. Отважившись, караванщик приоткрыл глаза еще раз — и вознес хвалу Богине-Матери Иштар: чудища исчезли. Раскрыв глаза во всю ширь, Шалим Арих увидел высоко в нее две крохотные точки и возблагодарил богиню еще раз — за собственное спасение. Затем он выполз из кустов и возблагодарил богиню в третий раз, когда увидел двух человек, по виду воинов, возившихся лошадьми. Среди них был и его гнедой иноходец.

Караванщик поспешил к незнакомцам. Один из них — тот, что держал иноходца под уздцы, — выглядел знатным человеком; второй, видимо, слуга, направлялся к господину, ведя за собой двух чалых кобыл. Они заметили приближавшегося караванщика, но не обратили на него внимания.

Шалим Арих подошел и заговорил:

— Хвала Богине Матери за ваше появление здесь…

Закончить ему не удалось.

Синеглазый слуга с испещренным шрамами лицом тряхнул копной смоляных волос и вскочил в седло одной из кобыл. Поводья свободной лошади он привязал к седлу.

Шалим Арих почувствовал нехорошее, когда желтые глаза господина без всякого интереса скользнули по его лицу.

Желтоглазый одним махом взлетел в седло иноходца.

— Это мой конь! — отчаянно закричал караванщик и повис на поводьях гнедого, вцепившись в них мертвой хваткой.

Слуга подъехал на крик.

— Откуда этот? — спросил он у своего спутника.

— Выполз из кустов, — пожал плечами желтоглазый.

Шалим Арих понял, что ошибся, определяя господина. И, когда он заглянул в синие глаза второго, то пожалел, что вообще родился на свет.

— Прочь, — коротко и властно сказал синеглазый.

Руки караванщика раздались сами собой; уткнувшись носом в дорожную пыль, он не поднимал головы, пока стук копыт не затих вдалеке.

Тогда Шалим Арих медленно поднялся и осмотрелся. От целого каравана осталась одна вьючная лошадь, которая неподалеку от дороги пощипывала траву — и все. Караванщик замер, не понимая, почему вокруг все качается и плывет так, как будто он стоит на палубе корабля. Он никак не мог вспомнить, где видел это лицо — лицо синеглазого слуги. Потом ноги Шалима Ариха подкосились, и он в беспамятстве рухнул на дорогу.

Глава 8. АСГАЛУН

Конан, как и положено слуге, расседлывал лошадей в небольшой конюшне, что примыкала к гостинице. Этот постоялый двор был не из самых больших и богатых в Асгалуне, но путники не желали привлекать к себе излишнего внимания; мелкопоместному дворянину из северных краев не пристало бросаться деньгами.

Внезапно чья-то фигура заслонила свет в дверном проеме, и киммериец на секунду оторвался от своего занятия, посмотрев поверх спины гнедого, кого еще принесла нелегкая. Похоже, к нему приближался хозяин гостиницы. Был он тощим, как жердь, и одежда на нем болталась и висела невообразимыми складками; создавалось впечатление, что ему необходимо сделать несколько шагов внутри своей одежды, прежде ем этот балахон сдвинется с места. Другой достопримечательностью его являлся громадный нос, типично шемитский, украшавший довольно невыразительную физиономию. Кончик носа крючком нависал над верхней губой и заметно шевелился, когда его владелец вступал в разговор. И немудрено, что сей почтенный муж прозывался соседями не иначе, как Скелет с Носом, хотя предпочитал отзываться на более благозвучное имя Фард.

Он подошел поближе и остановился; потом пошевелил кончиком носа, словно принюхиваясь, и раскрыл рот.

— Эй, чужестранец!

Конан снял с иноходца седло и повесил его на крюк, вбитый в стену конюшни, едва удостоив Скелета взглядом. Но тому, видать, было все равно, и нелюбезный прием совсем не охладил его.

— Скажи мне, чужестранец, чем твой господин смог так улестить купца Шалима, что он продал ему своего любимого иноходца?

Конан насторожился, сразу вспомнив нелепую фигуру в мокрых шароварах на дороге.

— Что? — переспросил он, как бы не расслышав.

— Этот гнедой, — Скелет похлопал коня по крупу.

— Что гнедой?

Скелет никогда не отличался особой храбростью; от грозного взгляда, брошенного киммерийцем, его прошибло потом. Фард затряс нижней челюстью и пустился в путанные объяснения.

— Видишь ли, почтенный, караванщик Шалим Арих всегда останавливается у меня в гостинице. Этот иноходец… Он купил коня год назад… Божился, что никогда не продаст… Вот я и удивился. И еще с седлом…

Конан внимательно выслушал сбивчивую речь хозяина, уже зная, что скажет в ответ.

— Я удовлетворю твое любопытство, — произнес он, Достойный караванщик одолжил этих коней моему господину, эти слова дались киммерийцу с немалым трудом, тем не менее он продолжил: — Он также попросил оставить лошадей у тебя до своего прибытия в Асгалун.

Тут Конан извлек из кошелька золотую монету и подкинул ее в воздух. Золото притянуло взгляд Скелета, как магнит. Конан поймал монету и положил желтый кружок на толстый брус, разделяющий стойла.

— Присмотри за лошадьми до прибытия купца в город. Договорились?

Вид золотой монеты и прикосновение к ней примирили Скелета с грубостью северянина и развеяли его любопытство. Подхватив с бруса монету, хозяин молча удалился

Конан подождал, пока его долговязая фигура не исчезнет из поля рения, а затем направился к выходу из конюшни. На пороге он столкнулся с Зольдо.

— Куда ты пропал? — спросил бессмертный.

— Идем в порт. И поищем другую гостиницу.

— Что так?

Киммериец шагнул через порог, увлекая Зольдо за собой.

Они покинули постоялый двор Фарда и двинулись по шумным улицам Асгалуна к гавани.

— Купец, караван которого разбежался, ехал сюда. Эта страхолюдина, хозяин гостиницы, узнал гнедого иноходца, принадлежащего караванщику, — сказал Конан.

Зольдо прищелкнул языком.

— Тогда нам следует убраться отсюда поскорее.

Киммериец пробурчал в ответ что-то неразборчивое.

— Эй, парни! — позвал низкий женский голос.

Путники непроизвольно оглянулись. Голос раздался совсем близко. Они шли по узенькой улочке, с обеих сторон которой впритык друг к другу ютились дома. Прямо напротив них в открытой низенькой двери стояла женщина в синем платье, выставив обнаженную до бедра ногу в длинный разрез на платье.

— Не хотите поразвлечься, парни? — томно протянула она.

— Попозже, красавица, — сказал Конан. — Подскажи-ка лучше, как добраться в порт по вашим крысиным улочкам.

Густо намазанные брови поднялись на лбу, оштукатуренном чудовищным слоем белил. Шлюха недовольно скривила рот, подведенный ярко-красной помадой.

— Получишь монету. Серебряную! — пообещал киммериец.

Она передернула плечами.

— Если я пошлю сестру показать вам дорогу, дашь ей два кругляша? — спросила она, облизнув языком губы.

— Ладно, — согласился Конан.

Шлюха отлепилась от дверного косяка и крикнула внутрь дома:

— Гайдэ!

На зов прибежала девчушка лет десяти. Женщина показала ей на путников.

— Отведешь их в гавань.

Девочка кивнула и, подбежав к Конану, сказала:

— Пойдемте.

— Эй! — крикнула шлюха.

Конан и Зольдо остановились.

— Я передумала, — сказала она. — Две монеты сейчас.

Зольдо раскрыл кошелек, серебро полетело шлюхе в лицо. Она ловко подхватила деньги и помахала сжатым кулаком.

— До свидания, парни. Жду вас попозже.

Гайдэ уверенно вела их по кривым городским улочкам. Эта смуглая девчушка оказалась на удивление молчаливой; она вприпрыжку бежала впереди, часто оборачиваясь и посверкивая темными глазенками.

Киммериец шагал за девочкой, погруженный в свои мысли. Когда из подворотни вылетел лопоухий пес размером с годовалого теленка и наскочил на Зольдо, идущего рядом, он не сразу сообразил в чем дело. Собака, грозно рыча, явно намеревалась вцепиться в ногу прохожего, но, добежав, вдруг замерла на месте, словно наткнувшись на невидимую стену; шерсть на ее загривке встала дыбом, потом пес припал на передние лапы и начал отползать. Оказавшись на безопасном расстоянии, он уселся на задние лапы и глухо завыл, задрав к небу тупую морду. Зольдо не растерялся; схватив с земли увесистый камень, он запустил им в собаку. Булыжник угодил в покрытый свалявшейся шерстью бок, пес завизжал от боли и кинулся удирать со всех ног.

Гайдэ следила за собакой, приоткрыв свой маленький рот. Конан мельком оглядел улицу; к счастью, праздношатающихся зевак на ней не было. Девочка с изумление воззрилась на спутников.

— Идем, — поторопил ее Конан.

Она шмыгнула носом, потерлась щекой о плечо и, развернувшись на одной ноге, побежала дальше. Мужчины двинулись следом.

Конан искоса поглядывал на бессмертного. Во дворце, охваченный гневом, он и не интересовался своим спутником; теперь ему пришло в голову рассмотреть его поподробнее. Осмотр мало что дал: бессмертный на вид ничем не отличался об обыкновенного человека, разве что кожа его была бледна почти до синевы. Но и у некоторых северян можно встретить такую же бледную кожу. Зольдо, видимо, осмотр не принес удовольствия; он повернул к киммерийцу бледное лицо с желтыми радужками зрачков и произнес:

— Хочешь спросить?

— После, — ответил киммериец.

Гайдэ вывела их на широкую, мощеную камнем улицу и остановилась.

— Вон там, — она махнула рукой вдоль улицы. — Там лестница в гавань.

Киммериец и так уже заметил мачты, видневшиеся в дальнем конце улицы.

— Я пойду? — спросила девочка.

— Постой. — Конан вытащил из кошеля еще одну серебряную монету и протянул ее Гайдэ. — Держи. Только не говори о ней сестре.

Девочка юрким обезьяньим движением будто слизнула монету с ладони киммерийца, потом засунула ее за щеку и припустила бежать, не оборачиваясь.

— На тебя всегда воют собаки? — поинтересовался Конан.

— Всегда, — последовал краткий ответ.

— А лошади? Почему они не испугались?

— Они были и так достаточно напуганы.

— Значит, всякая живая тварь от тебя шарахается.

— Да.

— Кром! — буркнул киммериец. — Если каждый пес будет устраивать тебе столь громкую панихиду, то, в конце концов, это соберет толпу зрителей, и нам придется объясняться.

Зольдо молча пожал плечами.

— А крысы? — снова спросил Конан.

— Что крысы? — не понял бессмертный.

— Видно, тебе не приходилось плавать на кораблях…

— Не довелось.

— Если с корабля разбегутся все крысы, то нам никакими силами не заставить капитана выйти в море, пока они не вернутся. Разве что становиться самим на паруса, а ты ведь с этим, наверное, не знаком.

Зольдо посмотрел в сторону гавани.

— Крысы от меня не бегут, — сказал он и, подумав, добавил: — Как и люди.

Конан криво усмехнулся.

— Ну, тогда пойдем.

Они спустились в гавань, где царила обычная суета. Конан полной грудью вдохнул давно забытые запахи и пробежал глазами по строю кораблей, оценивая их. Портовая мелочь обступила их, наперебой предлагая свой товар; эти побирушки и мелкие торговцы оказались столь назойливыми, что киммериец не выдержал и рявкнул на них. Они от неожиданности шарахнулись в стороны; Конан де взглядом выделил из толпы одного и поманил к себе. Лохматая личность весьма оборванного вида осторожно приблизилась к нему.

Киммериец ткнул его пальцем в грудь. Оборванец сморщился от боли и через силу заискивающе улыбнулся.

— Ты, ублюдок! Знаешь, куда какая посудина отправляется?

Тот с усердием закивал головой.

— Говори.

Торговцы и нищие сразу потеряли интерес к происходящему и стали потихоньку расползаться. Оборванец начал перечислять названия кораблей, имена капитанов и порты назначения. Информирован он был неплохо — видно, дни и ночи болтался в гавани; возможно, служил наводчиком для пиратов.

— Стоп, — наконец прервал его Конан. — Этот, "Покоритель Бурь", где он?

Оборванец повернулся к морю лицом и указал на большое судно, пришвартованное в дальнем конце гавани.

— Когда он уходит?

— Завтра с рассветом, если будет на то воля богов.

— Держи.

Конан кинул оборванцу серебряную монету. Тот округлил глаза, не веря привалившему счастью, и осклабил в широкой улыбке редкие, через один, зубы.

— А теперь проваливай, — приказал киммериец, предупреждая о том, что дальнейшие услуги не требуются.

Оборванец сгинул, как будто и не было его вовсе, и путники зашагали вдоль линии пирсов к "Покровителю Бурь". С капитаном судна дело сладили быстро; вид кошелька с золотом побудил почтенного морехода осведомиться, не желают ли господа, чтобы он освободил им свою каюту. Получив отказ, он рассыпался в любезностях и заверил, что плаванье будет спокойным; корабль выдержит любую бурю, а солдат на нем столько, что пираты всего лишь мелкая досадная помеха, которая может быть встретиться, а может быть и нет. Было сговорено, что пассажиры явятся на борт ближе к вечеру, чтобы утром, с первыми лучами солнца, судно покинуло гавань и без помех ушел в плаванье.

У Конана зазвенело в ушах от многословия капитана, поэтому он с большим облегчением вновь нырнул в сутолоку порта. Зольдо безмолвной тенью следовал за ним. Киммериец поймал за полу одежду еще одного оборванца, ошивающегося в гавани, и выяснил, где находится ближайшая харчевня с постоялым двором.

Зольдо внезапно отстал и принялся вертеть головой, что-то высматривая.

— Эй, чего ты там застрял? — окликнул его киммериец, выяснив все, что ему нужно было.

Бессмертный догнал варвара, и они направились к лестнице, ведущей из гавани в город.

— Я голоден, и горло у меня пересохло от жажды, — заявил киммериец. — Тебе-то, нежити, еда не нужна.

Харчевня оказалась недалеко, какие-нибудь полквартала от порта. Она была маленькой, всего на четыре стола, и явно не предназначалась для посетителей такого ранга, какими в глазах хозяина были киммериец и бессмертный. Поэтому он быстро освободил один стол от завсегдатаев и с низкими поклонами усадил за него вновь прибывших. Расторопная служанка мгновенно притащила блюдо с жареным мясом, свежие лепешки, хлеб и два кувшина вина.

Конан первым делом подхватил один кувшин и единым махом вылил его содержимое себе в глотку. Пустую посудину он бросил остолбеневшей девице и распорядился:

— Принеси-ка еще, милашка.

После этого он вытащил нож и отдал должное еде. Зольдо пил вино маленькими глотками и съел довольно немного мяса с хлебом, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.

Хозяин, подождав, пока гости утолят первый голод, подошел и осведомился, не нужно ли чего еще.

— Комнаты есть? — спросил киммериец.

— Наверху.

Хозяин радостно потер руки, предвкушая поживу, но тут же к своему огорчению узнал, что комната нужна только до вечера. Тем не менее, Конан заплатил с королевской щедростью. Потом, прикончив второй кувшин, он послал служанку за третьим.

Остальные посетители харчевни притихли за своими столами, искоса рассматривая Зольдо, богатый наряд которого отличал бессмертного от этих голодранцев, как выделяется золотой самородок в сером речном песке. Зольдо лениво ковырял кусок мяса и был похож на нобиля, невесть зачем забредшего в портовые трущобы. Завсегдатая харчевни не были благородны ни видом, ни нравом, но мечи, висевшие на поясах непривычных посетителей, и их доспехи сразу охлаждали горячие головы. Покрытое шрамами лицо великана-северянина говорило о том, что клинок в его руках чувствовал себя привычно и уверенно Что до его спутника в богатой одежде, то каждый, кто заглянул в его странные желтые глаза, ощущал, как по спине у него пробегает морозная волна озноба.

Бессмертный оставил в покое свой кусок мяса, вытер нож и вложил оружие в ножны.

— Конан, за нами следят, — спокойно произнес он. Киммериец обвел взглядом харчевню.

— Эти? — он хмыкнул.

— Нет. За нами начали следить ее в гавани.

Киммериец положил кусок мяса на блюдо и отхлебнул вина.

— Тебе не померещилось?

— Нет, — сказал Зольдо.

Стигией Сеннух, по прозвищу Гиена, не поверил своим ушам, когда услышал знакомый рык, советующий портовому отребью отвалить и не путаться под ногами. Только одному человеку во всей вселенной мог принадлежать этот могучий голос, и к этому человеку у стигийца был давний неоплаченный счет. Сеннух, прячась за спины, осторожно подкрался поближе. Едва взглянув на обладателя мощной глотки стигиец понял, что не ошибся — это был он, Конан, варвар из Киммерии, а также Амра, предводитель черных пиратов. Сеннух-Гиена осторожно протолкался назад и укрылся за рядом бочек, дожидавшихся своей очереди на погрузки. Забившись меж ними словно крыса, он продолжал наблюдение.

В то время, когда имя Амры заставляло трепетать купцов из Аргоса, Зингары, Шема и Стигии, Сеннух был торговцем, человеком состоятельным и уважаемым. Правда, основу его богатства составляла перепродажа награбленного пиратами, но об этом мало кто знал, а те, кто ведал, сами были такими же гиенами и шакалами, питающимися крохами со стола льва. За свою неразборчивость в средствах, за жадность и трусость Сеннух и получил свое прозвище, опять же данное ему киммерийцем. Оно прилипло к стигийцу и стало чем-то вроде клейма или второго имени, которое быстро начало вытеснять данное при рождении. Гордость Сеннуха была уязвлена, но он терпел. Когда же варвара стала тяготить чрезмерная жадность скупщика награбленного, киммериец сошелся с менее прижимистыми партнерами, и поток дорогих тканей и редких безделушек начал иссякать, а через малое время прекратился совсем. Варвар не держал в секрете, что побудило его разорвать все сделки со стигийцем, в результате Сеннух остался без клиентов. Скупщику пришлось довольствоваться добычей мелкого ворья, которому некуда было деться и приходилось идти на поклон Гиене; от былого богатства за считанные месяцы осталось всего-то ничего.

Наконец стигиец попытался заняться другим промыслом и ничего не смог придумать лучше, как снарядить несколько кораблей с товаром. Амра, проведав о том через своих осведомителей пустил корабли стигийца ко дну, а товар, снятый с них, перепродал в том же городе. Скупщик мало того, что был разорен, но еще и стал посмешищем. Стигиец поклялся отомстить — тем более, что от прежнего компаньона к нему заявился посланец, который передал совет убраться куда подальше и не портить воздух в Асгалуне своим гнилым дыханием.

Ненависть Сеннуха потопила остатки разума. За голову Амры была назначена немалая награда, но только сумасшедший мог бы попытаться заработать деньги таким способом. Стигиец, однако, решил рискнуть, убив двух зайцев сразу: избавиться от Конана и поправить свои дела, получив обещанную награду — да и не только ее. Скупщик явился к асгалунскому наместнику и сказал, что знает, как поймать пирата. Наместник, важный вельможа из благородных шемитов, имевший постоянных доход с добычи морских разбойников, а потому предпочитавший смотреть на много сквозь пальцы, решил ради забавы выслушать безумца, пришедшего во дворец а потом упрятать его в тюрьму — ради собственного же спокойствия. Однако план Сеннуха затронул ту струну в душе наместника, которая была у них общей — алчность.

Хитроумный стигиец предложил бросить в тюрьму верного человека Конана, главного из его наводчиков — да и всех остальных в придачу; скупщик знал их поименно. Амра непременно заявится, чтобы отомстить, и тогда нужно лишь солдат побольше, и дело будет сделано. Себя же самого стигиец предлагал в качестве приманки. Но не это убедило наместника, а другое: казнь всех скупщиков награбленного с конфискацией их имущества в пользу казны, сиречь самого наместника. После того как варвар будет схвачен и доставлен в столицу для публичной казни, он, Сеннух, приберет всю скупку к своим рукам, — пиратам все равно некуда будет деваться. Тогда стигиец выставит свои условия, и они, само собой, согласятся. Семьдесят процентов от торговли скупщик предложил наместнику, себе оставив скромных тридцать — как посреднику его светлости, который, естественно, останется в тени. Эти перспективы сделали свое дело, вскружив наместнику голову, и он дал согласие.

Злая судьба, однако, продолжала преследовать стигийца злая судьба в лице варвара из Киммерии. Конан узнал о готовящемся предательстве раньше, чем его человек оказался в тюрьме. Ответ Амры последовал незамедлительно: однажды утром асгалунский наместник обнаружил в своей спальне мешок с отрезанными головами стражей, оберегавших его покой. Затем к нему явился начальник Тайной Канцелярии со срочным докладом — ему прислали головы всех шпионов, которых он с усердием, достойным похвалы, пытался внедрить в среду пиратов. К мешку, найденному в спальне наместника, было приколото письмо, содержания которого Сеннух никогда не узнал. Утром за ним явились солдаты и повели в узилище наместник решил не испытывать судьбу и оставить все, как есть. Стигиец только чудом сбежал по дороге, подкупив стражей. Несколько дней он прятался в выгребной яме и покинул город в бочке золотаря, заполненной смердящим содержимым. Вырвавшись на свободу, стигиец долго отсиживался в окрестностях Асгалуна, таился на самом дне, опасаясь мести грозного Амры. Лишь когда Конан покинул своих чернокожих головорезов, канув в безвестность, а в Асгалуне сменился наместник, Сеннух осмелился вылезти из своей норы и потихоньку, с оглядкой, занялся прежним ремеслом. По иронии судьбы кто-то снова окрестил стигийца Гиеной; нелестная кличка снова вернулась к нему и прилипла намертво. Каждый раз, невзначай услышав ее, Сеннух вспоминал Конана, и лютая злоба начинала клокотать у него в душе.

И вот теперь, много лет спустя, Сеннух-Гиена снова видел пере собой источник всех бед и несчастий, свалившихся на его шею. Рядом с киммерийским варваром ошивался какой-то незнакомец, по виду из знати — это не удивило стигийца; от северянина всегда можно было ожидать чего угодно. Сеннух проследил за варваром и его спутником до самых дверей харчевни; старая жажда мести вновь вспыхнула жгучим пламенем. Стигиец не слышал, о чем толковал Амра с портовым оборванцем, но поход его врага на палубу "Повелителя Бурь" помог понять Сеннуху дальнейший ход событий. Стигиец знал, то корабль покидает гавань на рассвете; следовательно, у него осталось мало времени, если Амра собирается улизнуть из Асгалуна на этом судне.

Сеннух задумался. Что, если сообщить о госте городским властям? Голова Амры по-прежнему в цене, хотя прошло немало лет — такие прегрешения властями не забываются. Но он тут же отмел мысль о доносе. Хватит, уже один раз донес! Чем это кончилось, он помнил слишком хорошо. Оставалась только одна возможность отомстить, и ее упускать не следовало. Приняв решение, Сеннух немедля приступил к делу.

Во всяком городе есть такие закоулки, куда человек, мнящий себя порядочным, не заглядывает никогда на свете — по крайней мере, пока обстоятельства не заставят его это сделать. Как всякий мерзавец, Сеннух не считал себя таковым, но других, как и водится, полагал мерзавцами и выродками. Больше всего на свете стигиец трясся за свою шкуру, а сейчас он направлялся туда, где ей грозила наибольшая опасность. Но жажда мести не остановила его и перед этим.

В грязной харчевне на задворках гавани имел постоянное пристанище некто, чья слава в Асгалуне не уступала славе самых темных демонов преисподней. Имени его не знал никто, и был он известен как Бесноватый Упырь, его так и в глаза звали. Похожий более на животное, чем на человек, не знал он другой забавы, как убивать; даже золото для него имело меньшую цену, чем вид и запах свежепролитой крови, от которого впадал Упырь в неистовство. Появившись в Асгалуне неведомо откуда, он быстро приобрел известность самого жестокого наемного убийцы — одного упоминания о Бесноватом было достаточно для того, чтобы устрашить любого. Жертвы свои Упырь преследовал до конца, и умирали они в страшных мучениях. Вокруг него собралась шайка молодчиков, способных зарезать мать родную из-за медного гроша; боялись они своего атамана и слушались беспрекословно. Несколько раз кто-то нанимал людей, чтобы отправить Бесноватого на Серые Равнины, но безрезультатно: истерзанные трупы наемников потом частям собирали на улицах города.

Сеннух протиснулся в низенькую дверь харчевни. Она даже не имела названия, да и нужды в нем не было — давно уже люди обходили этот притон стороной. Раньше времени состарившийся владелец его довольствовался тем, что перепадало ему от Бесноватого. Сеннух, прищурившись, попытался разглядеть что-то в полутемном помещении; Упырь любил темноту. Вдруг цепкая рука ухватила скупщика за ворот и сильно толкнула с порога; не удержавшись на ногах, он повалился на пол и уткнулся носом в валявшиеся на утоптанной глине объедки. Встать стигийцу не дали; его подхватили и поставили на колени, сунув под нос горящую лампу — да так, что он услышал, как трещат в огне его ресницы.

— А-а, Гиена, — протянул сумрачный голос.

Лампу убрали. Сеннух несколько раз зажмурился и наконец разглядел перед собой человека. Грязные нечесаные волосы свисали на низкий лоб, лицо его заросло столь же грязной бородой до самых глаз, тусклых и невыразительных. Стигиец понял, что перед ним сам Бесноватый Упырь.

— Что тебе надо, Гиена? — спросил Упырь.

— Откуда ты меня знаешь? — испуганно выдавил Сеннух и запнулся.

— Называй меня Упырем, Гиена, не бойся, — ласково сказал Бесноватый. — Мне это нравится. Знать тебя — знаю, а откуда — не твое дело, падаль. Говори, зачем пришел.

Стигийца трясло, поэтому слушал он невнимательно, а только выпалил заранее приготовленную фразу:

— У меня к тебе дело.

— Дело? — улыбнулся Бесноватый. — Какое? Я не ворую, мне нечего предложить тебе.

Стигиец яростно замотал головой, отрицая подобное предположение, и выдохнул:

— Мне нужна голова одного человека.

Упырь оскалил в подобии улыбки кривые желтые зубы.

— Ну-ну… и сколько заплатишь?

— По десять золотых на каждого.

В тусклых глазах Упыря что-то промелькнуло.

— Ты же говорил об одной голове? Или я не расслышал?

— Их двое, — объяснил стигиец, — но мне нужна одна голова.

Бесноватый покивал понимающе и поинтересовался:

— Ты сказал — по десять золотых? За каждого из них, или на каждого из нас?

— На каждого из вас, — простонал Сеннух.

— Тяжело же дались тебе эти слова, Гиена, — в тоне Упыря появилось нечто вроде сочувствия, за которым сквозило неприкрытое злорадство. — Ну, так и быть, послезавтра получишь свою голову. Говори, кто и где, а если вдруг не знаешь имен, то опиши наружность и, если что, не обессудь за ошибку.

— Не послезавтра, сегодня, — сказа стигиец.

В тусклых глазах появилось откровенное изумление.

— Значит, срочный заказ? Это будет стоить в два раза дороже.

Упырь назвал сумасшедшую цену — она и поначалу была совершенно безумной, но злоба лишила стигийца здравого смысла.

— Согласен, — сказал он.

Бесноватый наклонился к нему, и Сеннух почувствовал, как железные пальцы впились ему в горло.

— Нас восемь. Ты платишь сто шестьдесят золотых за одну голову?

— Да, — просипел стигиец.

Упырь дал ему глотнуть воздуха, а затем снова сжал пальцы.

— Кого ты пасешь, Гиена? Говори!

— Двое чужестранцев… Харчевня "Голубая Устрица"… Утром уплывают на "Покровителе Бурь"… — забулькал Сеннух, давясь набежавшей в рот слюной.

— Дальше.

— Один северянин… другой желтоглазый… голову северянина…

Сеннух прекратил биться и покорно ждал, пока Бесноватому надоест над ним измываться, но тот и не думал прекращать.

— Ты знаешь его имя? Говори!

Только сейчас в мозг стигийца вкралось некое смутное подозрение, а в чертах Упыря промелькнуло что-то знакомое. Но было поздно, в чем-либо раскаиваться.

— Ты знаешь его имя, — повторил Бесноватый.

Он сдавил горло стигийца и держал так, пока глаза у того от удушья не вылезли из орбит. Потом он ослабил хватку и тряхнул скупщика, как тряпичную куклу.

— Говори!

— Конан из Киммерии, — пролепетал полузадушенный стигиец.

— Амра?!

— Да.

— Повтори.

Стигиец не отвечал.

— Эй, принесите еще лампу, — рявкнул Упырь, — и воды, плеснуть ему на башку.

На стигийца вылили кувшин воды. Он не пошевелился. Молодчик отставил посудину и склонился над телом.