Измена. Серебряная Принцесса

Глава 14

На долгую секунду мы оба цепенеем. Глаза в глаза. Воздух потрясенно замирает. Растерянность касается то его, то меня. Сердце грохается к кафельному полу.

Андрей явно не ожидал увидеть меня в палате своей матери, а я не рассчитывала встретиться с ним — иначе бы не пришла. Узнай я о малейшей возможности столкнуться с бывшим женихом — нашла бы больше сотни причин, но осталась бы дома.

Только вот придумывать оправдания слишком поздно. Я уже здесь, сижу на стуле возле кровати, на которой лежит его мать, а моя рука до сих пор лежит в ее ладони.

Что же делать?!

Бежать?

Вскочить с места, сослаться на встречу, о которой случайно забыла, и пулей вылететь из двери — совершенно неосуществимая затея. Глупая. Нелепая. Но отчаянно пленительная.

Его глаза пытаются найти в моих ответы, неистово напирают. Но мои так потрясены, что остекленели и молчат. Тогда он отыскивает подсказки на пальцах.

Скользнув взглядом к нашим с Ангелиной Денисовной рукам, он в одно мгновение озаряется пониманием. Луч солнца, как тайный помощник, нежно скользит по небольшому камушку обручального кольца. На лице Андрея вновь вспыхивает беззаботная улыбка.

Я же напрягаюсь сильнее прежнего. Окончательно теряюсь и не смею пошевелиться. Ощущения, будто сижу на коврике, напичканном иголками. Они ждут любого моего неверного движения, чтобы молниеносно вонзиться в кожу.

Как же сильно я хочу раствориться в пространстве…

— Сыночек, как славно, что ты тоже сегодня ко мне заглянул! — радостно восклицает Ангелина Денисовна, единственная, кто совсем не замечает рассыпавшийся по палате ворох неловкости. — Только не ругай Севушку! Это я ее попросила ко мне приехать! И если вдруг что-то там сдвинулось в графике твоего фильма, то это целиком и полностью моя вина.

— Мама, что ты такое говоришь? — тепло улыбается ее сын, подойдя к ней с противоположной от меня стороны.

Наклоняясь, нежно целует мать в щеку, а затем обходит кровать, с каждым шагом приближаясь все ближе. Уменьшает расстояние, которое забирает из моих легких кислород.

Я все еще не двигаюсь. Тело не слушается. Оно одеревенело и превратилось в статую. Активничать продолжает одно лишь сердце в груди. Бешено скачет к горлу и пытается вырваться наружу. Нервные заряды один за другим пронзают позвоночник. Глаза же тревожно наблюдают за тем, как с беспечной улыбкой на губах надвигается Андрей.

— Разве могу я сердиться на Севушку? — спрашивает с веселостью.

Пребываю в прочной капсуле ступора, пока он, нагнувшись, легким движением касается моей щеки, мазнув в опасной близости от губ.

Если бы он затронул рот, я бы точно не выдержала. В ту же секунду отшатнулась и начала беспощадно тереть губы пальцами. Воспоминание о том, как он целовал на моих глаза Улю так свежо, что безжалостно разрывает на куски.

Но он будто понимает все эти тонкости, — знает меня — потому не касается моих губ своими. Но при этом знакомым нам обоим движением, нежно трется кончиком своего носа с кончиком моего и, заглядывая в глаза, ласково спрашивает:

— Ты почему мне не сказала, что хочешь навестить маму? Вместе бы приехали, солнышко.

Тепло его глаз, которым щедро одаривает, пронзает насквозь. Размазывает. Ошеломляет. Причиняет боль. И сбивает с толку. Его голос звучит настолько искренне, что я на миг теряюсь. Сокрушенно куда-то проваливаюсь. Андрей ведет себя так, будто не было той двери, той крутящейся ручки, того нестерпимо пошлого красного белья…

Именно цвет ударяет оплеухой и строго велит: «Проснись!»

Именно он выводит из оцепенения, напоминая, что, помимо умения выстроить идеальный кадр, Андрей еще и талантливый лицедей. Сколько раз я слышала от студентов и профессоров, что он лучший. Но до этого дня никогда не осязала его игру на себе.

Или же я просто наивно полагала, что его чувства и слова были настоящими, тогда как на самом деле он все это время лишь играл со мной? — возникшее в голове предположение кидает звонкую монетку в мою копилку страдания.

«Если бы ты только захотела, то стала бы актрисой ничуть не хуже, чем была твоя мать. Я в этом полностью уверен.» — сказал однажды Андрей.

Делаю вдох. Напрягаю все мышцы тела. Выдавливаю легкую улыбку. Но ответить не успеваю.

— Говорю же, что это я попросила Севушку молчать. Отстань от моей красавицы невесты. — снова вступается за меня Ангелина Денисовна. — Возьми там стул, который стоит возле двери, и садись к нам. Вместе расскажете, как проходят съемки. — воодушевленно командует женщина.

Но ее сын не шевелится.

Серо-голубые глаза прямо напротив моих смотрят пристально. Проникают внутрь, стремятся зачерпнуть с самого дна. Затем жадно скользят по коже моего пылающего лица. Оставляют ожоги и недвусмысленно останавливаются на губах. Сознание охватывает смесь терпкого возмущения и смущения.

Он раньше никогда не вел себя столь дерзко в присутствии своей матери.

И почему вдруг позволяет себе подобное после всего, что сделал?

Куда запропастилась его совесть?

— Андрей, — интонация Ангелины Денисовны подтверждает, что она тоже несколько удивлена поведением сына. — Не смущай девочку. Возьми стул.

Он несколько раз моргает, будто возвращается в настоящую минуту.

И я отмираю вместе с ним. Спешно отворачиваю голову в сторону, пряча от них и от себя непонятный коктейль эмоций, который может с легкостью отразиться на лице. Облегченно выдыхаю, замечая, что он, наконец, выпрямился.

Однако не успеваю толком прийти в себя, как Андрей произносит:

— Зачем мне лишний стул, мам? У меня есть идея получше.

Лишь раз ошеломленно охаю, прежде чем он резко подхватывает меня на руки, садится сам на стул и тут же усаживает меня к себе на колени. Крепкие руки плотным кольцом опоясывают талию, лишая возможности встать. Первая и неловкая попытка подняться, немедленно пресекается.

Захлебываюсь внутренним возражением, заливаюсь краской, но не понимаю, как себя вести.

— Андрей, да что с тобой сегодня? Зачем ты стесняешь Севушку? — с нотками очевидного довольства, вроде как отчитывает сына мать.

Опустив глаза к светло-голубому полу, чувствую себя полностью дезориентированной. Силы разом покинули. Не могу сопротивляться. Однако в груди явственно бурлит злость от его поступков.

Да, я пришла навестить его мать.

Да, я сама приняла решение поддерживать его ложь.

Но это не означает, что после всего случившегося, я готова вот так просто… Нет-нет-нет.

На миг затапливает гнев, еще раз пытаюсь снять с себя его руки и ощущаю, как предательски дрожат пальцы. Но Андрей слишком силен. Если даже приложу все силы, мне не удастся подняться, если только он сам не захочет отпустить.

Тогда предпринимаю другую тактику, стараюсь действовать иначе. Сипло произношу, практически прошу:

— Нет, так неудобно… лучше я встану и возьму стул… здесь твоя мама и подобное при ней неприемлемо…

— Пожалуйста. — глухо высекает он. — Посиди так хотя бы пару минут.

В его голосе больше нет той показной веселости, но явственно проступает отчаянная и какая-то безысходная мольба. Стремительно поднимаю глаза и снова задыхаюсь. Во взгляде Андрея главенствует боль. Неистовая и практически осязаемая.

Я мягкотелая слабачка, я настолько слабовольная, что она сразу же задевает меня. Трогает. Неосознанно кладу ладонь на его щеку. Мне еще никогда, за все время с того первого дня, когда наши взгляды встретились в аудитории 107-А, не приходилось видеть такую затравленную печаль в серо-голубых глазах.

— Очень вас прошу, дети, так и сидите. — уверяет рядом Ангелина Денисовна, заставив вздрогнуть. — И, пожалуйста, не надо меня стесняться. Я только рада наблюдать вашу любовь. Она так сильна, что сквозит в каждом вашем брошенном друг на друга взгляде.

Ее слова, как отдельный вид пытки. Как разряд отрезвляющего заряда на электрическом стуле.

Отдергиваю руку с щеки, будто коснулась раскаленного железа, и сбрасываю с себя глупое наваждение.

Уверяю себя, что мне должно быть противно. Должно быть невыносимо не только сидеть на его коленях, но и просто находиться рядом с ним и дышать с ним одним воздухом.

Меня не должен, как и прежде, будоражить его запах. Он не должен меня пленять. Мне должно быть противно. Разве нет?

Но тогда почему…

— Спасибо тебе за такой ценный подарок, мам, — произносит Андрей.

Бесцеремонно кладет голову на мое плечо, утыкаясь носом практически в шею. Шумно втягивает воздух. Опаляет горячим дыханием. А через миг разрывает сердце в клочья, сказав глухим шепотом:

— Без тебя невыносимо.