Изверг

10. Проблемы

На следующий день мама приехала в больницу, но не для того, чтобы проверить, что со мной, а только для того, чтобы спросить, как все это могло произойти. Сначала она очень громко побеседовала с моим врачом, а после зашла в палату.

Поставив передо мной стул, она посмотрела на меня испепеляющим взглядом.

— Тома, — ласково начала она, положив ладонь на мою щеку, — Господи, как же это все произошло? — ее голос дрожал. — Вы выяснили, как это все произошло? — мама обратилась к Алексею Александровичу, вошедшему в палату, его белый халат распахнулся снизу в стороны, когда он открыл дверь, впустив воздух в палату.

— Сразу по приезду в больницу мы наложили тугую повязку на легкие, чтобы ребра быстрее срослись, так как сломаны 6 и 7 слева и 5 справа, гипс на правую ногу, пять миллилитров баралгина внутривенно капельно и витамины, так как было обнаружено, что Тамара мало ест, и энергия просто не вырабатывается, — начал говорить Алексей Александрович, чтобы успокоить мою маму. — У Тамары есть одна версия всего произошедшего, а у того, кто приехал вместе с ней, другая.

— Что? Том, кто с тобой приехал? — вопросительно посмотрела на меня мама.

— Мам, — тихо сказала я, не желая разговаривать на эту тему.

— Нет! — громко сказала она, из-за чего у меня резко заболела голова, — Скажите мне! — мама зло взглянула в сторону Алексея Александровича — он стоял около моей койки со стороны головы, сложив руки на груди, с папкой подмышкой, и выражал одно лишь спокойствие.

— Успокойтесь, пожалуйста, если она захочет, то сама расскажет о том, что случилось, — ровно проговорил Алексей Александрович. — Мы назначим ей психолога, чтобы больше не случилось ничего подобного, — он что-то записал у себя в бумагах. У меня вспотели ладони, сложенные на животе, и что-то появилось внутри. Кажется, опять страх. Страх психолога.

— Я не желаю, чтобы с моей дочерью еще что-то случилось! — мама странно посмотрела на Алексея Александровича, который также странно посмотрел на нее поверх своих очков в тонкой металлической оправе.

Позже мама обговорила всевозможные варианты моего исхода, основываясь на моем данном состоянии, и обсудила, сколько все это будет стоить. Сумма была немаленькой, но, думаю, для нашей семьи возможной. Алексей Александрович настаивал на страховке, которая помогла бы нам с деньгами, но мама категорически отказывалась это делать.

— Я в состоянии оплатить лечение своей дочери, — строго сказала она, выходя с Алексеем Александровичем за дверь. Я вздохнула и посмотрела на Диану — она писала кому-то что-то в телефоне, изредка улыбаясь, но смотря на меня, прекращала это делать.

— Диан? — позвала ее я. Девушка тут же выключила телефон и посмотрела в мою сторону с интересом. — Можешь дать мне воды?

— Конечно, — она поспешно встала и подошла к моей койке, налив воду из бутылки в стакан и дав его мне в руки. — Только аккуратно, чтобы не пролить.

— Спасибо, думаю, дальше я справлюсь, — успокаивающе сказала я, делая глоток. Вода будто сразу сделала из меня человека, такой вкусной и нужной она казалась в данный момент.

Поставив пустой стакан на тумбочку, я снова посмотрела на Диану, заметившую мой взгляд, после которого она сразу выключила телефон и посмотрела в окно. Я улыбнулась, как не делала до этого, и Диана это заметила. Ее волосы были собраны в тугой хвост и закручивались на концах, я смогла увидеть у нее довольно пухлые губы, большие карие глаза и очень красивую улыбку.

— Ты улыбнулась, — заметила она, тоже улыбаясь.

Я приподняла брови, и моя улыбка тут же пропала. Утром Алексей Александрович сообщил мне, что мой «спаситель» посетит меня сегодня в обеденное время. Я пыталась всячески препятствовать его появлению, но врач сказал, что он задумал сделать это, еще когда приехал со мной в больницу. И ровно через пять дней моего тут прибывания пообещал прийти. У меня тряслись руки от одного только упоминания его имени, а тут он придет сюда сам. И тогда можно ожидать чего угодно. От шантажа до вранья. Алексей Александрович поверил ему, значит, если он скажет что-нибудь еще, то вероятность того, что ему снова поверят, весьма велика. А если он начнет шантажировать меня? Не в моих интересах сообщать маме правду, вместо которой я выдала ей очередную ложь. А если принуждения? Надеюсь, до этого дело не дойдет. Я была бы рада, если б он вообще тут никогда не появлялся. И в моей жизни тоже.

— Хочу предупредить тебя, — начала я, не зная с какой стороны лучше подойти, — в общем, парень, который, как говорит врач, спас меня, на самом деле он не очень-то и спасал меня.

— Я тебя не совсем понимаю… — Диана поцесала затылок, смотря в мою сторону.

— Если он попросит тебя уйти, попробуй сделать так, чтобы слышать, что тут происходит. Вдруг что-то случиться, — я приподнялась, опереревшись на локоть.

— А что может случиться? — она вопросительно посмотрела на меня. — Если он представляет какую-либо опасность для тебя, давай сразу сообщим об этом Алексею Александровичу, — серьезно проговорила Диана.

Я подумала немного, совместив вероятности, и сказала:

— Ты уже застала мой утренний разговор с Алексеем Александровичем? — спросила я, после чего девушка покачала головой. — Тогда ты можешь попробовать убедить его в том, чтобы этот парень не приходил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Диана посмотрела на экран своего выключенного телефона.

— А как его зовут-то?

— Лучше узнай это у моего врача, — медленно вздохнула я, не в силах без дрожи в коленках произнести его имя.

Отлично, Тамара. Теперь два определенных человека одним своим именем наводят на тебя панический ужас, до похолодели всего внутри, стука зубов и потери самоконтроля.

— Видимо, у тебя все очень плохо с этим человеком, раз ты не желаешь произносить его имя, — предположила Диана. Я перевела взгляд с окна на нее — ее лицо приняло сочувственное выражение.

— Только, пожалуйста, не нужно меня жалеть, — сразу сказала я, выставив одну руку вперед. Моя грудная клетка напряглась, из-за чего повязка стала теснее, и я сразу расслабилась, чтобы мочь нормально дышать.

— Мы не знаем людей, но часто судим по их отношению к людям. Думаю, тебя судят не самым хорошим способом, но при этом они не знаю, что переживаешь ты. Что у тебя внутри, какие ситуации происходили с тобой, сколько потерь ты пережила. Я не знаю тебя, но могу смело сказать, что пережила ты многое, — Диана смотрела в одну точку и размышляла вслух.

Я вздохнула, подвинувшись к подушке, чтобы сесть. Не каждый может такое сказать обо мне. Обычно я слышу — «Тамара лицемерная», «Она специально придумывает все, чтобы ее пожалели», «Тамара бесчувственная тварь», «Тамара манипулятор» — и никто, кроме Дианы, не описал так точно мое состояние. Никто так сильно не залезал мне в душу с помощью одного только разговора. И никто так не судил обо мне.

— Кажется, будто я сижу на приеме у психолога…

Было двенадцать часов дня. Я сидела и слушала музыку с телефона, который нашелся у меня в джинсах, которые висели на стуле. Мама еще привезла мне еды и одежды, но пока у меня не было нужды использовать их. Диана опять переписывалась с кем-то, а я услышала чьи-то быстрые шаги в коридоре. Напряглась внутри и прислушалась — кто-то поспешно двигался в сторону нашей палаты. Голова немного заболела от переживаний, а нога отдавалась пульсацией, когда я пыталась двигать ею. Все бы ничего, если бы мне не пришлось снять наушники, дабы подтянуться за стаканом, как в этот момент в палату влетел Кирилл — он оглядел палату и, когда увидел меня, тянущуюся за стаканом воды, закрыл дверь и направился в мою сторону. Я прижалась к стене, что была по правую сторону от меня. Моя кровать располагалась слева от окна, но я лежала головой не к двери, а наоборот. Поэтому прекрасно видела Кирилла, который запыхался и теперь успокоился, когда нашел меня. А искал ли он вообще?

— Что случилось? — он прошелся по палате строгим шагом, как ходит следователь, сложив руки за спиной.

— С чего это я должна тебе говорить? — нахмурилась я, но немного сбавила свой пыл, так как не заметила сначала, что Диана куда-то вышла.

— Настанет тот день, когда ты ответишь на вопрос или все также придется просить по-плохому? — Кирилл устало вздохнул, не подходил ко мне, а теперь стоял посередине комнаты.

Я промолчала, сложив руки на груди.

— Это сделал Стас, ведь так? — предположил он, когда прошло немного времени. — Он должен был приехать в среду! — Кирилл посмотрел на меня ожидающим взглядом.

Я все еще молчала и глядела в сторону.

— Я убью его! — закричал Кирилл, разворачиваясь.

Но я его остановила:

— Ах, да, ты же у нас такой хороший! Рыцарь на белом коне!

— Он навредил тебе, ты могла не выжить!

— А ты не навредил? Сколько только депрессий, апатий и сорванных нервов у меня было! Ты хоть знаешь, что произошло! Я пошла в поле только потому, что ты захотел убить моего Арта! Только потому, что я хотела отвлечься от этих чувств! От этого страха и внутреннего опустошения! И по счастливой случайности там оказался он! Если бы не ты, этого всего бы не случилось! — я показала руками, предоставляя ему всю картину происходящего со мной в лучших цветах.

Кирилл замолчал, лишь злобно глядя на меня, но не решаясь подходить. Он хотел что-то сделать, но не мог. Будто его собственный барьер вдруг построился против него самого.

— Прежде всего нужно смотреть на себя! Нужно находить опилки в своих поступках! А не в чужих! Ведь ты начал все это — проводил меня медленно к обрыву, каждый раз то останавливаясь на некоторое время, то снова ускоряясь, а он просто закончил начатое — пнул меня в спину, чтобы не мелочиться, а сразу сделать все одним рывком! Радуйся, свершилось! — я уже не могла сдерживать поступившие слезы. Как же хромает моя психика. — Ура! Парад в честь того, что Кириллу удалось! Не без помощи Стаса, но удалось совершить затеянное так давно! — я истерически засмеялась, глядя в потолок, отчего перестала чувствовать даже натяжение на груди. Болела голова, грудная клетка, нога.

Кирилл шокировано смотрел на меня, изредка сжимая кулаки, а потом просто развернулся на пятках и ушел, тихо закрыв дверь.

— Это был он? — спросила Диана, уже вернувшаяся в палату. Я уперлась затылком в спинку кровати и ничего не сказала, зажмуриваясь. По моим щекам стекали слезы, которые теперь так трудно сдержать.

Я покачала головой, вытерев щеки рукавами больничной рубашки.

— Нет, но он еще придет, — я быстро проморгалась, чтобы Диана не увидела моих слез.

— Кто именно? — она села на свою кровать, посмотрев на меня. — Я даже в конце коридора слышала ваш разговор. Правда, не слова, а просто громкость звучания.

— А вот этого я не знаю…

После ухода Кирилла я много думала. О том, зачем он пришел. О чем он думал, когда приходил сюда. Были ли его намерения благими. Много мыслей лезло в голову, связанных не только с Кириллом, но и со С… со Стасом. Они не были связаны, но у меня такое ощущение, что они знакомы больше, чем это есть на самом деле. Как будто у них есть что-то общее… В поведении, в повадках, в манере общения, только Стас намного больше имеет надо мной власти, чем Кирилл, и я осознала это только сейчас. Мы виделись два раза в жизни, а мой страх перед ним намного сильнее, чем перед Кириллом. И от этого не по себе.

Диана не стала расспрашивать меня на эту тему, поэтому я спокойно лежала на кровати и смотрела в потолок, думая обо всем этом. Через час в палату зашел Алексей Александрович. Взлохматив свои русые волосы, он сел на стул передо мной и, подождав несколько секунд, будто успокаиваясь, проговорил:

— Тамара, для твоего же блага я назначил тебе психолога, — он выдохнул, сцепив пальцы в замок. — Возможно, тебе это не очень понравится, но придется поговорить обо всем хотя бы с ним, — Алексей Александрович серьезно посмотрел на меня.

— А если я не буду говорить с ним? — я взглянула на взбудораженное лицо врача.

— Мы привяжем тебя к стулу и введем сыворотку правды.

Я не нашла ничего смешного в его фразе.

— Я надеюсь, до этого не дойдет, — заключил он. — Тебе все равно придется с ним поговорить. Точнее, с ней. Сегодня вечером все узнаешь. Кстати, совсем забыл, через несколько минут должен прийти твой спаситель, он согласился прогуляться с тобой, — напомнил мне Алексей Александрович, вставая со стула.

— А можно сделать так, чтобы сегодня он не приходил? — если будет возможно, я отложу эту встречу на столько, сколько можно. И сведу ее на нет, чтобы никогда с ним больше не встречаться.

— Нет. С чего бы это? — Алексей Александрович посмотрел на меня поверх очков, отрываясь от бумаг в руках.

— Я же не могу ходить, — я придумала какую-то ложь, чтобы быстрее склонить врача на свою сторону.

— Мы посадим тебя в кресло-каталку, твой знакомый не будет против, если ему придется везти тебя? — он улыбнулся.

Я подумала, как бы не остаться в этом кресле навечно после встречи с ним. Получив в первые два раза предательства, на третье будь готова получить нож в спину. Уже настоящий.

— Можете дать мне свой номер телефона? — вдруг попросила я.

Алексей Александрович не понял моей смены темы и странно посмотрел на меня, достающую из рюкзака мобильный телефон.

— Зачем?

— Если что-то случится, вы узнаете об этом первым, — я приподняла брови, готовясь записывать номер.

Продиктовав мне свой номер телефона, Алексей Александрович прикатил в нашу палату кресло-каталку и пожелал мне удачи с прогулкой.

Я смотрела в одну точку уже минут десять, так как до прихода Стаса оставалось несколько минут. Может, пять. Может, меньше. Диана уже несколько раз спросила, что со мной, но я лишь отмахивалась, сваливая все на стресс. Она мне верила, было заметно, но ничего не оставалось, кроме как врать. Не скажу же я ей, что я безумно боюсь того, кто скоро придет за мной, а остальные считают его моим спасителем и главным человеком, кому я должна быть благодарна. Правильно, не скажу.

— Тамар, почему кресло-каталка стоит тут? — она указала пальцем, обращаясь ко мне.

— Оно для меня, поможешь мне сесть в него? Скоро придет один человек, я должна буду пойти с ним «прогуляться», — я вяло посмотрела на девушку, она собрала свои кучерявые волосы в хвост и встала, готовясь помочь мне.

— Конечно.

Диана помогла мне спустить ноги с кровати и сесть в кресло. Потребовались некоторые усилия, чтобы поднять собственное тело руками. Диана рассказала мне, как пользоваться креслом, как крутить колеса и как тормозить. Я очень недоверчиво смотрела на себя в этом кресле, так как могла оказаться в нем навсегда. Стоило водителю не ударить вовремя на тормоза, и мои тазовые кости были бы сломаны, бедренные раздробленны, а ребра сплющенны под колесами. Когда я понимаю это все, происходит эффект бабочки. Это такое событие в жизни, после происшествия которого ты понимаешь, что если бы не было определенных обстоятельствах, то все могло бы обернуться намного хуже. Если бы не водитель, которого теперь будут судить, я бы сейчас не сидела тут и не думала о том, как страшно снова встречаться со Стасом, от имени которого бросает в дрожь, а при виде сердце опускается в пятки, голова пустеет, а ноги не держат, речь пытается, а тело перестает слушаться, когда ты пытаешься сопротивляться.

— Ну, здравствуйте, — голос вырвал меня из омута размышлений. Я повернула голову и увидела его — улыбающегося, словно мы давние друзья. Стас так легко подстраивал эту улыбку, так непринужденно здоровался с моей соседкой, а потом удивленно смотрел на меня, будто не мог поверить, что все это произошло именно со мной. Внутри меня вопил голос: «Беги». Да только теперь нечем. Как же двулично было с его стороны интересоваться моими проблема сейчас, когда три дня назад он, можно сказать, сам толкнул меня под колеса машины. К психологу нужно не ему, а мне.

— Здравствуй, Стас, — выдавила я. В его глазах блестнул неуловимый интерес или, возможно, это был чужеродный трепет, когда он услышал, что я назвала его по имени.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты не представляешь, насколько сильно я ждал, когда мы снова встретимся, — его правый уголок губ пополз вверх, когда прозвучала эта фраза, и теперь вернулась былая наружность. Устрашающая, самодовольная.

Диана сказала ему, как катить кресло и что делать, если вдруг одно колесо перестанет крутиться. Стас увлеченно слушал, а потом мы с ним спустились на первый этаж по лифту и вышли на улицу. Больница была окружена большой территорией с дорожками, по которым без проблем можно было катить кресло-каталку, посажено множество деревьев, что немного напрегало, учитывая мою компанию сейчас. Светило солнце, однотонное небо без единого облака было самого яркого голубого оттенка.

— Как думаешь, ты правильно поступил? — мое сердце часто билось, так как человек, которого я до ужаса боюсь, находился за моей спиной и с огромным достоинством в силе и положении.

Я всем видом пыталась показать, что не боюсь Стаса. Если показать сумасшедшему, что ты его страшишься, ему станет весело, и он будет выдавливать из тебя еще больший страх, вследствие чего ты просто сойдешь с ума загремишь в психушку, потому что он может и приставить тебе нож к шее, держа над обрывом, который настолько высокий, что не видно волн на воде, которая плещется об яр внизу.

— Я не думаю об этом, — просто ответил Стас, немного ускорившись. — Надеюсь, ты не побежала рассказывать мамочке, что я столкнул тебя под колеса мимо проезжающей машины, — он усмехнулся, коснувшись пальцами моей лопатки, из-за чего я вздрогнула.

— Представь себе.

— Хорошо. Я волнуюсь за тебя, Тамара, — медленно проговорил он. Мои сложенные на коленях руки вспотели, я нервно сжала кулаки.

— Да неужели? — я изумилась, спокойно повернувшись в его сторону. Стас немного сбавил темп и теперь катил меня медленнее, чем в самом начале. Мне показалось это странным.

— Если ты слишком быстро сломаешься, мне не с кем будет играть.

По моей спине пробежал холодок.

— Почему бы не приобрести новую игрушку? — мой голос дрожал.

— Зачем, ты-то ведь еще целая, — я снова повернула голову в начальное положение и смотрела на руки, сложенные на коленях. «Обычные слова — всего лишь слова». «Они ничего не значат».

— Только теперь поломанная, — иронично сказала я. Стас остановил коляску и прошел вперед, остановившись прямо передо мной, он присел, чтобы оказаться на одном уровне с моим лицом.

— Тамара, ты ведь понимаешь, что теперь не отвяжешься от меня? — это был, скорее, риторический вопрос. Я посмотрела в его пустые глаза, и мои кулаки ослабли. Я бессильна против него. Я бессильна против Кирилла. Я бессильна против них обоих. В этой войне я проиграла заранее.

— Но почему именно я? — я заглянула в его глаза, в надежде увидев в них хоть каплю человечности. Тщетно. Гуманность и Стас не совместимы.

— Слишком легко, — сказал сам себе он. — Ты не можешь так легко сдаться! — он показал на меня пальцем, усмехнувшись своим мыслям. — Я знаю тебя от силы три дня, но уже хочется залезть тебе в голову…

Слезы подступили к глазам. Я подняла голову и выдала:

— Потому что в… — Стас зажал рот мне рукой, гневно посмотрев в глаза. Я усмехнулась ему в руку, приподняв уголки губ. Хотелось прыгать от того, что все так просто. Только теперь пока что прыгать не на чем. Этот человек хочет подобраться ко мне, как можно ближе, а потом сломать. Разломить на две части, а потом выбросить, как испорченную куклу, когда она надоест.

— Тамара, ты не надоешь мне очень, очень долго, — сказал Стас, будто отвечая на мои мысли.

— Я надеюсь, ты знаешь, что сказать психологу? — сказал он, убирая руку от моего рта. Я шокировано посмотрела на него.

— Откуда ты…

— Я многое о тебе знаю, Тамара, и не знаю абсолютно ничего, — проговорил он, разворачивая коляску в обратную сторону.

Докатив меня до нужной палаты, Стас быстро ушел. Мое сердце все никак не хотело успокаиваться, а дыхание оставалось прерывистым.

— Ах, Тамара, я как раз искал тебя! — ко мне поспешил Алексей Александрович, до этого стоящий около регистратуры. — Сейчас у тебя психолог. Она уже ждет тебя.

— Хорошо, — нервно прошептала я.

Алексей Александрович помог мне доехать до кабинета и, пожелав удачи, удалился по своим делам.

— Заходите! — послышался женский голос из кабинета. Я заехала на своей коляске и увидела женщину — лет двадцать от силы, высокий рост, карие глаза, гладко уложенные волосы, идеально отлаженный пиджак и рубашка. Весь ее вид излучал уверенность, которой у меня сейчас не было. Я нервно покрутила телефон в руках, но женщина взяла его у меня и положила в ящик стола.

— Здравствуйте, Тамара Алексеевна, я ваш психолог — назначенный вашим лечащим врачом — Громова Эрика Николаевна, — она улыбнулась мне самой непринужденной улыбкой, отчего мне стало не по себе. С самой первой секунды нашего общения у меня появилось недоверие к этому человеку. Хоть и психологу. И ничего говорить я ей не собиралась теперь по двум причинам.

— Я Тамара. Вы уже знаете, — пробурчала я.

— Приятно познакомиться, — она протянула мне руку через стол, но я не пожала ее, только недоверчиво посмотрела на нее. — Ну что ж, начнем.

— Не бойся меня, — успокаивающе сказала Эрика Николаевна, когда я странно на нее посмотрела.

— С чего вы взяли, что я боюсь вас?

— Ты бледная, и твое дыхание слишком частое по сравнению с обычным человеком.

— У меня сломаны три ребра, думаете, легко дышать в нормальном темпе? — я скептически посмотрела на психолога, сложив руки на груди. Оправдание? Ложь.

Она что-то записала у себя в тетради и снова повернулась ко мне. Я прищурилась.

— Наш первый сеанс будет посвящен страхам, — она спокойно проговорила, упираясь локтями в стол. На вид ей было лет двадцать, но одновременно я могла разглядеть в ней и сорокалетнюю женщину, которая много всего повидала, но все равно хочет узнавать новое. Иными словами, её возраст я не смогу угадать. Да и как личность она для меня была далёкой. — Чего ты боишься, Тамара?

Когда я вспоминаю о страхе, перед моими глазами пролетает множество картинок моих воспоминаний. Их очень много.

— Что изменится, если я скажу? — я положила вспотевшие ладони на колени.

Эрика Николаевна что-то снова записала у себя в тетради. Меня начало это немного напрягать.

— Мы попробуем с ними бороться, — она улыбнулась мне.

— Если я боюсь высоты, то мы поедим к Родине мать и будем смотреть с нее вниз? — съязвила я, не удержавшись.

Психолог снова улыбнулась и поиграла бровями, взглянув на меня, как на маленькую недовольную девочку.

— Нет. Такого не будет, — серьезно произнесла она, протягивая мне какой-то листок. — Посмотри на эту картинку, что ты видишь?

Я взглянула на нее и стала рассматривать непонятный рисунок одним цветом. Вроде бы было похоже на простую картинку с деревьями с двух сторон, но потом я разглядела на общем плане череп, а еще присмотревшись, заметила, что тут сидит девочка, держащая клубнику, около деревьев игрушки с одним глазом, бабочка по середине. Мое лицо все больше выражало удивление, и это было заметно по Эрике Николаевне, которая следила все это время за моей реакцией. Я отдала ей картинку и вытерла мокрые ладони о колени.

— Что ты увидела первое на этой картинке? — спросила она.

— Два зеркально растущих дерева, — честно ответила я.

— Хорошо, — она сделала пометку в тетради. Я приподнялась в кресле, чтобы попытаться разглядеть, что там, но Эрика прикрыла рукой тетрадь.

— Что вы там пишите? — спросила я, прищурившись.

— Ничего необычного, только твои слова.

— Какие слова? — вновь спросила я.

— Обычные, — спокойно ответила она.

Психолог задавала мне странные вопросы, на которые я неодносложно отвечала, но не говорила всей правды. А иногда вообще не говорила ничего.

— Почему ты так сильно волнуешься? — вдруг спросила Эрика Николаевна и улыбнулась, видя, как я поднимаю на нее недоуменный взгляд.

— Что? — переспросила я.

— Ты вытираешь свои ладони уже десятый раз и считаешь, что можешь скрыть от меня свое волнение? — она оперлась подбородком о руку и опять улыбнулась, держа ручку в руке.

— У меня всегда потеют ладони, и я не могу ничего с этим поделать, — соврала я, удерживая волнение в голосе.

— Тамара, уж себя-то ты не обманешь! — махнула рукой Эрика Николаевна. Я проследила за ней. Она тут же заметила мой взгляд и что-то записала. Меня это потихоньку начинало бесить. — Алексей Александрович сказал мне, что ты так и не рассказала ему, что случилось три дня назад. Может, обсудим это?

— С чего вы взяли, что я буду обсуждать это с вами?

— А с кем же еще?

— Я просто не скажу это никому.

— Тамара, всегда нужно кому-нибудь выговориться. Нельзя копить все в себе. Если делать это — будет сложно двигаться вперед. Ты просто не сможешь понять и отпустить это, и оно сможет привести к плохим последсвтиям.

— К каким например? — спросила я, подперев подбородок.

Эрика Николаевна немного подумала, а потом сказала:

— К суициду.

Я широко раскрыла глаза и шокировано посмотрела на психолога.

— Вы думаете, что я смогла бы совершить самоубийство? Да я никогда об этом даже не задумывалась, не то чтобы… Да как… — у меня даже пропали слова, которые я хотела сказать.

— Но твоя ситуация похожа на суицид, судя по рассказам Стаса — парня, что приехал с тобой — ты уже была на дороге, когда он подбежал, чтобы спасти тебя, — Эрика Николаевна приподняла брови, откинувшись на спинку своего кресла.

— Вы ему верите? — я подвинулась к ней корпусом.

— А ты ему веришь? — я увидела, как она поставила знак вопроса напротив какой-то фразы, написанной в тетради, и снова отодвинулась.

Я ничего не ответила. Психолог не стала больше распрашивать меня об этом. Судя по всему, ни ей, ни мне больше не хотелось заходить на эту тему.

— Я могу показать тебе человека, которому можно доверять, — вдруг сказал она. Я подняла на нее глаза, полные интереса. — Только если ты пообещаешь мне, что не скажешь об этом никому, — Эрика Николаевна подвинулась ко мне через стол и прошептала, — и, надеюсь, твой страх немного смягчится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Я нахмурилась.

— Я не боюсь доверять людям, — серьезно проговорила я, а потом добавила, — вы считаете, что нужно уметь признавать свои страхи? — Эрика Николаевна ничего не ответила, и я сказала, — если какой-то ученый или философ сказал что-то «умное» — это еще не значит, что он прав.

Эрика Николаевна постучала карандашом по столу.

— Ты очень необычно мыслишь, Тамара. В твоём возрасте такой тип мышления очень редок. Видимо, тебе пришлось рано повзрослеть, — психолог все больше пробиралась ко мне в голову, и это напрягало. Мало того, она забрала мой телефон, так еще я ничего не говорила, а она колола мою скорлупу так легко, что я не успевала воссоздать новую. Иными словами, она пыталась найти способ добраться до меня на такой глубине. Надуть спасательный круг под водой. — У тебя что-то произошло в жизни, ведь так? — вдруг спросила Эрика Николаевна.

Мои мысли ушли в тот день, в тот сон, в момент, когда Кирилл угрожал мне в уборной два года назад, когда, стоя перед зеркалом, я слышала знакомый голос, в ощущение, которое я испытала, когда Стас меня поцеловал. Что я тогда боялась еще больше. Что мое сердце замедлило темп, а в голову полезли разные мрачные мысли, самые ужасные исходы событий.

— Тамара? — психолог щелкнула пальцами перед моим лицом, наклонившись через стол. Я встряхнула головой, когда почувствовала, что начинаю паниковать. «Ты не потеряешь контроль» — твердила я себе. «Тебе нужно успокоиться и ровно дышать, тогда все пройдет».

— Да, что? Вы о чем-то меня спросили? — я задержала дыхание, чтобы потом успокоить его.

— Ты ведь меня не слушала. Почему? — снова спросила она, делая заметку в тетради.

— Я немного отвлеклась, — призналась я. Как и всегда, причиной моих отступлений стало отвлечение.

— У тебя странное отрешение от реальности, Тамара. Сегодня ты не один раз отвлекалась от нашего с тобой разговора. Почему ты это делаешь? О чем ты думаешь в это время? — Эрика Николаевна снова задавала вопросы, а я снова размерено дышала. — Почему ты начала волноваться? Тамара, тебе нечего бояться, — говорила она, смотря мне в глаза. Ее большие карие глаза пронизывали меня насквозь. Мысли не давали мне сконцентрироваться, чувства трезво мыслить, а тело контроливать ситуацию.

Я не могла встать с кресла, но хотела сделать это и выбежать из кабинета психолога.

— Ты начинаешь меня игнорировать, Тамара. Ответь на вопрос, — четко сказала Эрика Николаевна, но до меня донеслась лишь последняя фраза. Я зажала уши руками, чтобы ничего не слышать, но мысли до сих пор преследовали меня. События пробегали перед глазами, а тело вспоминало чувство страха.

— Замолчите! Замолчите! — закричала я хриплым голосом — это получилось настолько громко, что все мои мысли тут же покинули голову, а воспоминания пелену перед глазами. Я в слезах посмотрела на психолога, но она лишь набирала телефонный номер и говорила в трубку:

— Успокаительное и помощь в мой кабинет, 303 слева на третьем этаже, — слезы закрывали картинку перед глазами, но я встала с кресла-каталки и облокатилась о стол. Правую ногу пронзила боль, но я терпела.

— Пожалуйста, Эрика Николаевна, нет. Прошу вас, не говорите им! — умоляла я, держась одной рукой за стол, а второй утирала слезы. — Они же посадят меня в психбольницу! — прохрипела я, теряя силы от боли в ноге. Моя грудная клетка болела из-за частого дыхания.

— Прости, Тамара, но другого выбора у меня нет.

И тут в кабинет резко зашли двое мужчин в белых халатах и подбежали ко мне, схватив за руки.

— Нет! Умоляю вас, Эрика Николаевна!!! Прошу вас, я расскажу вам все! — возможно, я увидела, как по щеке психолога скатилась одна слеза, а возможно, это был побочный эффект. Ведь сразу после моих слов я почувствовала удар в шею — мне что-то ввели. Видимо, это было снотворное, ведь дальше была темнота. Гребаная, опять, темнота.

Я очнулась в темной комнате. Голова гудела из-за усыпляющего аппарата, судя по всему, введеного мне. Свет был выключен, поэтому я была лишена возможности что-то разглядеть или кого-то. Нога болела, повязка на груди препятствовала нормальному дышанию. Я помнила только, как Эрика Николаевна смотрела на меня с немой жалостью и страхом… Только за кого? За себя или же за меня? Позже я обнаружила, что мои руки и ноги к чему-то привязаны, и тогда включился свет.

Эрика Николаевна стояла прямо передо мной и смотрела мне в глаза. Я зажмурилась от ослепляющего света ламп, напомнающего свет фар, а когда открыла глаза, уже привыкшие, то заметила, что мои руки и ноги привязаны к стулу. Я дернулась, но результата не было.

— Что все это значит? Развяжите меня! — закричала я осипшим голосом и тут же замолчала, ибо мои слова отразились от стен, и комнату наполнило эхо, от которого зазвенело в ушах.

— Прости, Тамара, другого выбора у меня нет, — грустно ответила Эрика Николаевна. Я слышала эти слова второй раз, и второй раз они были мне противны. Выбор есть всегда.

«А был ли выбор у тебя?» — спросила я сама себя. Вряд ли мне предоставилась бы возможность выбирать.

— Я не сумасшедшая! Вы не имеете право усыплять меня, а потом привязывать к стулу, оставляя в какой-то незнакомой комнате. Можно было просто спросить, что вам нужно, я бы ответила! — возмутилась я.

— Я ведь так и делала…

Ноги затекли, и сломанная заболела еще больше, чем до этого.

— Тамара, с тобой ведь не все хорошо? Ты никогда не говорила родителям, что с тобой что-то происходит? — спросила меня Эрика Николаевна, присев на стул, который появился тут невиданным способом. Она вновь вооружилась своей тетрадью и теперь держала на весу ручку, ожидая момента, когда нужно будет писать.

— Какое вам дело до моих родителей? Отвяжите меня, я даже ходить не могу! — закричала я, не очень вежливо изъясняясь.

— Тебя все равно никто не услышит. Это меры предосторожности. Сейчас я задам тебе несколько вопросов, а ты честно на них ответишь, — она что-то написала в своей тетради.

— Если прибегаете к таким методам, то не ждите от меня честных ответов!

— Я буду с радостью сидеть тут с собой хоть до следующего года, только если ты расскажешь мне все. Тамара, мне нужно знать, что с тобой случилось на самом деле. Почему ты тогда зажала руками уши и приказывала замолчать? — Эрика Николаевна наклонилась ко мне, но я лишь поджала губы, прищурилась и вновь дернулась всем телом.

— Потому что я уже по глотку была полна вашими вопросами!

— Хорошо, а почему ты занервничала больше обычного, когда я спросила про день, когда ты попала под машину? Если ты, конечно, попала под нее, а не пыталась совершить суицид, — намекнула Эрика Николаевна, не добившись ответа на первый вопрос.

— Это все он виноват! Это он причастен к этому! Мне бы никогда в голову не пришло броситься под колеса машины! — занервничала я, не желая произносить его имя.

— Какое событие из жизни первым приходит на ум, когда я произношу слово «страх»?

Комнату наполнила тишина. Ни единого окна, мебели, ни даже шкафа, только дверь, два стула и я с психологом. Я молчала, так как вспоминала слишком многое. Первым было воспоминание двухлетней давности, когда Кирилл впервые возненавидел меня, опозорил и угрожал. Угрожал, что я получу сполна. И тогда я впервые по-настоящему испытала чувство страха. Второе, когда он настиг меня после школы и затащил за угол, чтобы выговорить все, что хотел так долго сказать, да только я думала, что он может дойти до рукоприкладства и насилия, которые я потом никак не смогу доказать, если обращусь в полицию, многое может в голову прийти, потом стащил с меня куртку, и мне пришлось идти домой в одной блузке в январе. Помню, тогда я возненавидела зиму. А потом было лето, в один день из которого я пошла на пляж и захотела просто посидеть около воды, но он нашел меня даже там. Кирилл попытался затащить меня в воду и поиграть в догонялки, да только плавать я не очень-то любила, поэтому отказалась, но он тащил меня туда насильно. Помню, тогда я возненавидела еще и лето. А вот весна. Весна прекрасна. Пока что ее я не могу возненавидеть, но на это не повлиял Кирилл, у меня есть на то свои причины.

— Тамара, не нужно много думать, просто хотя бы скажи, когда это было.

— Седьмое сентября этого года, двадцать третье сентября и двадцать шестое сентября, — не знаю, как так получилось, но я выдала именно эти дни.

— И что же происходило в эти дни? — Эрика Николаевна наклонилась ко мне.

— Я виделась с одним и тем же человеком, который вызывает у меня дикий страх. Который пробирает до костей, заставляет мысли путаться, а тело каменеть, — взгляд Эрики Николаевны заставлял меня чувствовать себя не в своей тарелке, так как он будто требовал рассказать правду. Мог заподозрить, если я совру или попытаюсь уйти от ответа.

— И кто же этот человек?

Я смотрела в пол и молчала. Нет. Это было слишком сложно — скрывать что-то от нее.

— Тамара, тебе важно быть честной со мной. Это повлияет на то, насколько быстро ты выйдешь отсюда, — подтолкнула меня Эрика Николаевна.

— Этот человек испортил мне жизнь с самого первого дня нашего знакомства. Вернее, с вечера, — я сглотнула, пошевелив запястьями, что были связаны скотчем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Психолог посмотрела на меня в ожидании продолжения.

— Этот человек, — я замолчала, прикрыв глаза. Как только я делала это, передо мной встала картина того вечера в доме Соколова. Потом поле, поцелуй страха и момент разговора на территории больницы, — Стас.

Это первый человек, которому я рассказала о нем. И думаю, это будет в дальнейшем ошибкой.

— Но кто этот Стас? — непонимающе спросила психолог.

— Бросьте, как будто вы не знаете, Эрика Николаевна! — пробормотала я, но женщина широко распахнула глаза и попыталась что-то припомнить.

— Не может быть… — прошептала она с ужасом.

В комнате вновь воцарилась тишина, и, не выдержав, я осторожно спросила:

— Так значит, вы точно его знаете?!

Но Эрика Николаевна лишь продолжала что-то шептать и глядеть сквозь меня. Эта странная комната без единого окна, элемента мебели и лекарств, только я и мой психолог, который сейчас странно себя ведет. Обстановка начинала угнетать и устрашать.

— Это не может быть правдой. Они не могут быть связаны… — прошептала психолог, вскочив со стула, и начала ходить по комнате кругами, изредка останавливаясь, и снова кружила.

— Эрика Николаевна! Скажите уже мне! — потребовала я.

— Что произошло с тобой седьмого сентября в семь часов вечера? Где ты была?

Меня сбил с толку такой напор. И эти странные вопросы…

— Сейчас вы больше походите на сумасшедшую, — проговорила я, и эти слова будто отрезвили женщину.

— Тамара?

— Да?

— Послушай, Тамара, Стас, которой, ты говоришь, что-то сделал тебе, выглядит… такие светлые волосы и светло-серые глаза, почти прозрачные? — она положила мне руки на плечи.

Я вздохнула.

— Да…

И тогда Эрика Николаевна быстро достала из заднего кармана ножницы и стала разрезать скотч, с помощью которого я была привязана по рукам и ногам к стулу. Когда она закончила, то помогла мне встать, и мы прошли к выходу, я держалась за ее талию, чтобы не упасть, ибо была почти на голову ниже психолога.

— Тамара, если это действительно правда, то тебе нужно срочно свести на нет твои встречи со Стасом, — она оглянулась, когда открыла замок на двери и выглянула в коридор. Мы вышли из странной комнаты. Эрика Николаевна и повела меня к лестнице. Судя по всему, это был третий этаж, правое крыло и самый дальний кабинет или просто палата, а может, это помещение придумано для других целей.

По лестнице было спускаться намного сложнее, чем просто идти по коридору. В лестничном пролете Эрика Николаевна остановилась и повернулась ко мне, схватив за плечи.

— Тамара, ты не знаешь Стаса, не знаешь на что он способен. Сколько девушек и парней приходили ко мне с испорченной психикой, и все они говорили про него. Если он найдет еще способы встретиться с тобой, то, боюсь, я не успею помочь тебе, и твоя психика будет сломана, а осколки разлетятся на огромное количество километров, и ты будешь мучиться, если будешь пытаться собрать их назад воедино и зашить настолько глубокие раны. И тогда я ничем не смогу тебе помочь, Тамара. Я знакома с ним, знаю, на что он способен, и это не обычные игры, в которых участвуют обычные люди, он тщательно отыскивает определенных, чтобы потом постепенно ломать их. И среди них сейчас оказалась ты.

Я отвела взгляд и прошептала:

— Только он уже сломал меня, — и прозвучало это ужасно жалко.

— О чем ты говоришь? — психолог встряхнула меня и заставила снов просмотреть на нее.

— Это случилось седьмого сентября, — проговорила я.

Эрика Николаевна вдруг схватила меня за руку и повела дальше по лестнице, только вот спустя секунду застыла.

— Прости, Тамара, но я не смогу тебе помочь, — она опустила мою руку. Я посмотрела в сторону двери второго этажа и увидела знакомый силуэт — Кирилл остановился и смотрел на меня, не двигаясь с места. — Если он начал делать это настолько быстро, то я бессильна.

— Возможно, вы не сможете меня спасти, но хотя бы попытайтесь стать моим спасением! — я размеренно дышала. — Если мы сейчас же не поднимемся на третий этаж, потом будет поздно вообще что-либо предпринимать.

— Прости, Тамара, это слишком сложно, я услышала столько историй и боюсь, от твоей сама сойду с ума…

— Есть еще один человек, который начал подталкивать меня к обрыву, и если сейчас этому человеку позволить приблизился ко мне, то с ума сойду я. Мне осталось совсем немного, но вы можете помочь мне не слететь с катушек.

Кирилл наблюдал за моей реакцией, но я лишь шептала Эрике Николаевне, пытаясь сохранять спокойствие:

— И этот человек сейчас стоит прямо за дверью.

— Тамара, — Эрика Николаевна с мольбой посмотрела на меня и поникла головой, начиная спускаться по лестнице. — Я слышком слаба для этого, прости.

Меня что-то кольнуло внутри, и я развернулась на лестнице и стала полнимать наверх, опираясь на перила. Голова начинала болеть. И через несколько секунд я, как в замедленной съемке, услышала скрип двери.

— Тамара! — послышался голос. Я закрыла глаза и продолжила подниматься. Выбора нет, либо он сделает это сейчас, либо потом. Но мне будет уже все равно. Все люди сумасшедшие, и каждый ищет себе похожего, чтобы не казаться еще более чокнутым.

В груди снова что-то кольнуло, и я чуть не упала назад, на лестницу, но, понимая, что теряю сознание, я почувствовала, как чьи-то руки подхватили меня и в спешке понесли вниз по лестнице. Кто-то прижал меня к себе и погладил по голове. И только потом я услышала слова:

— Надеюсь, хоть он сможет тебя спасти…

«Поздно, ведь он и есть начало моего обрыва».

«А концом стал другой».

Не помню, сколько времени прошло, сколько раз я просыпалась в поту и снова проваливалась в темноту. Каждый раз слышала обрывки разговоров и раздражающий писк монитора. Очнувшись на несколько секунд, я смогла разобрать несколько фраз, прежде чем снова уснуть.

— Ей стало хуже… виновато утомление, — говорил мужской голос.

— Но когда она успела утомиться? — ответил ему другой.

— Тут сказывается не физическое, а моральное утомление. Возможно, с ее психикой не все в порядке… И давно.

А потом снова темнота. Я много думала: что было бы, если б тогда я не села в машину к Матвею, лишний раз переспросила его, чтобы удостовериться в правдивости его слов. Мы с Кириллом до сих пор были бы вместе. Гуляли по Мартинску и ели мороженое. Слушали бы музыку, читали вместе книги, сочиняли стихи. Возможно, наша любовь не продлилась бы долго — я не могу уже об этом судить, так как поздно, — но я была бы рада, что она есть сейчас. Во всем виновата снова моя невнимательность. И в случае седьмого сентября, поля, Арта, попавшего в школу. Как же легко преобладать над моими эмоции, когда у кого-то есть хоть малость того, чем я дорожу. Даже если это котенок, которого я приютила день назад.

В тот день я нашла свой блокнот, в который собиралась записать все пожелания Кириллу, который он тогда так и не нашел в моем рюкзаке. Но, открыв его, я не увидела в нем ни одной записи. «Может, я просто вырвала страницы и теперь не помню об этом?» — спрашивала я себя. Но спустя столько времени поняла, что не испытываю к нему никакой ненависти. Как бы я не пыталась вспомнить все ужасы, что он вытворял со мной и моей психикой, не помнила ни одного момента, когда бы я его ненавидела. Был только страх, страх и опять же страх. А потом к этому страху прибавилось еще одно чувство — ужас. И концом обрыва — началом пропасти — стал другой. Кирилл так упорно толкал меня к нему, что не замечал ничего вокруг, да только когда появился еще один человек, он понял, что так и не довел дело до конца, оставалось совсем немного, но другой просто ударил меня в спину ногой, и я полетела вниз — навстречу пропасти. А Кирилл просто стал ненавидеть еще и его.

— Она не появлялась на работе два дня, как думаете, это связано с Тамарой?

— В любом случае, сейчас ей нужен покой и дополнительная доза препарата, чтобы в дальнейшем она вообще смогла встать. И нужно еще раз сделать МРТ, вдруг все стало намного хуже, и во всем виновато еще и сотрясение, — кто-то что-то пролистал, видимо, мои документы.

— А что же делать с ним? — я не могла понять, о ком говорят.

— Сначала нужно его разбудить, он сидит тут уже шестой день, думаю, они знакомы, иначе он бы не принес ее сюда, — опять темнота.

— Молодой человек, может, вы хотите съездить домой — отдохнуть? — Алексей Александрович потрепал светловолосого парня, что сидел в комнате ожидания уже шесть дней, даже ночью оставался тут, за плечо.

— Идите к черту, я не отдам ее… — пробормотал он во сне.

— Молодой человек?! — чуть громче сказал Алексей Александрович, и парень очнулся, подпрыгнув на стуле. Он вяло посмотрел на него испуганными глазами, а потом вскочил и вцепился ему в грудки.

— Когда я смогу с ней поговорить? — вдруг произнес Кир.

— Сейчас это невозможно, так как Тамара то бредит, то снова засыпает. Ее состояние значительно ухудшилось, нужно проверить, не сломалась ли кость. Если она пыталась ходить или упала, то последствия могут быть плачевные, — объяснял врач, убирая руки Кирилла со своего халата. — Успокойтесь, это ей не поможет, — он указал взглядом на его руки, которые уже опустил.

— У нее сломана нога? А если бы это были кости таза, она бы вообще никогда не встала! Вы знаете, что с ней произошло? — громко заговорил Кир, хмурясь от злости.

— Молодой человек, успокойтесь! Агрессия тут не поможет. Лучше вашей знакомой от этого не станет, — повторил врач.

— Я должен увидеть ее! Пустите меня к ней, я хотя бы посмотрю на нее!

— Садьте и успокойтесь, иначе мне придется вызвать охрану, — предупредил Алексей Александрович, за что Кир послал в его сторону презрительный взгляд.

Я ужасно хотела пить и не могла пошевелить рукой, чтобы взять стакан, и все тело будто окаменело. Веки были настолько тяжелыми, что я снова провалилась в темноту.

Очнувшись снова, я увидела, как рядом с моей койкой кто-то сидит, низко опустив голову. Голова раскалывалась так, будто ее стягивали с обеих сторон толстыми веревками. Посмотрев на потолок светло-зеленого цвета, я тяжело вздохнула, чувствуя необходимость дышать. Странно звучит, но мысли и похуже встречались в моей голове.

— Гос-споди, — еле выговорила я. Причем тут бог, не понимала, но очень часто произносила это слово.

Человек, что сидел рядом, поднял голову и резко вскочил с места — это был Кирилл. Я не чувствовала страха, и это немного тревожило, только потребность пить.

— В-воды, — прохрипела я. Кирилл сразу кинулся к тумбочке и налил мне стакан воды, потом подошел и помог попить, придерживая стакан. Руки отказывались работать, тяжесть поселилась в них.

— Прости, прости, это я виноват, — безостановочно шептал он, поглаживая большим пальцем мою руку, которую держал, — если бы не я тогда, этого всего бы не случилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты подталкивал меня к обрыву в пропасть, но так и не смог довести дело до конца, — тихо говорила я, глядя в потолок. — Вместо тебя это сделал Стас.

— Стас? — громко переспросил он, и я закрыла глаза. Боль пронзила голову, и я всхлипнула. — Прости, прости.

Внезапно послышались голоса за дверью, и Кирилл обернулся, нахмурившись. Я смотрела перед собой и не шевелилась. А потом голос мамы ворвался в реанимацию.

— Как это она еще не очнулась! Я имею право зайти туда и убедиться, что с моей дочерью все в порядке! — голова снова заболела, и немая слеза скатилась по моей правой щеке.

— Опять вы! — голос Алексея Александровича. — Немедленно покиньте реанимацию!

Как я потом помню, несколько врачей помогли выпроводить Кирилла, но отлично запомнила, какими были его глаза — будто у зверька, что пытается спасти свою мать — не пустые, не безжалостные, как все время, а живые. Он вырывался и снова подбегал ко мне, шепча на ухо: «Он получит по заслугам!». А по моим щекам непроизвольно текли слезы, и наружу вырывался истерический смех. «Как иронично — сначала ты твердишь мне два года, что я получу сполна, а когда кто-то трогает меня, ненавидишь этого человека и говоришь мне, что он получит по заслугам». Определено, этого человека я никогда не пойму — он слишком сложен.

— Томочка, доченька! — наговаривала мама, обнимая меня дрожащими руками. Статная женщина, бизнесвумен, Ольга Владимировна сейчас чуть ли не плакала, когда увидела меня. Мама обладала стальной выдержкой, но, видимо, тут даже она дала трещину. — Кто сотворил это с тобой? — она заплакала, пряча лицо у меня в волосах. Я была словно кукла, которую обнимали, а потом отпускали, чтобы задать еще несколько вопросов.

— Ольга Владимировна, отойдите, пожалуйста, — Алексей Александрович оттаскивал мою мать от меня. Я лишь безэмоционально глядела в потолок и не думала ни о чем.

Когда мама все таки вышла из реанимации, и был слышен лишь звук монитора, я повернула голову к Алексею Александровичу и сказала:

— Парень, который, вы говорите, приехал со мной, когда я попала под машину, — врач вопросительно глядел на меня, — это сделал он. Стас это сделал.

Если я и дальше буду молчать об этом, проблема не решится сама. Стоит довериться хотя бы своему врачу, он будет пытаться вылечить меня, и для этого ему нужно знать правду.

— И кому из вас мне верить?

— Кому хотите. Когда правда все-таки подтвердится, вы поймете, кто прав.