Изысканный Париж

Выйдя из гранд-отеля «Палас», я первым делом заблудился. Но до встречи с шефом в моем распоряжении было еще два часа, а за два часа я способен совершить настоящие чудеса. Прогулочным шагом я двинулся по Большим бульварам, а мир вокруг бесновался всеми цветами разрушения. Мир, сказал я себе, нуждается в коренной перестройке, но это вовсе не мое дело. Как говорят французы, нашему мусью плевать на пардесю.

Не кажется ли вам, что есть что-то угнетающее в той беззаботности, с которой Париж взирает на окружающую действительность?

К сожалению, се ля ви.

Дабы не прерывать нормальный ход моего повествования, французские выражения следовало бы поместить под сносками в конце рассказа, так как не все болгары владеют французским языком.

Итак, у меня было два часа, и я преспокойно мог окунуться в океанские волны этого мирового центра импрессионизма, неизжитых претензий на колониальное господство и венерических страданий. Плывя по течению, я оказался у Триумфальной арки, затем у Вандомской колонны и наконец у вечной Сены, помнящей голоса Сары Бернар, Мистингет и Пиаф.

Мои дьйо, как скверно пахло от Сены! Явно, парижская община работает спустя рукава! Мэру гора следует заняться этим вопросом.

И вдруг перед моими глазами внезапно — я говорю внезапно, так как поток мыслей уводил меня в сторону от человеческого потока, — возникло нечто необычайное…

Такого видеть мне еще не доводилось.

Какая женщина!

Естественно, я отправился вслед за ней. У нее была походка газели. Мне вспомнилась песенка Ива (я имею в виду Монтана): «Юн демуа-зель сюр эн балансуар…» — подобно тому, как покачивались бедра моей газели. О, господи!

Я воскликнул вместо «мои дьйо» «О, господи!», чтобы болгарскому читателю не было надобности копаться в словаре, и он сразу мог бы уловить суть происходящего. Я влюбился.

Рядом с газелью вышагивал скот. Вол с пастбища близ Луары. На руке у него красовался перстень, тянувший по крайней мере на десять тысяч французских франков.

Скажи мне, господи, почему свиньям из ада достаются райские яблоки?!

Парочка решила зайти в какой-то магазин Я, разумеется, увязался за ними У входа я поклонился, уступая им право войти первыми, и сказал: «Мадам… месье…» Есть что-то неотразимое в моей манере кланяться, не знаю, была ли у вас возможность убедиться в этом.

Вол, как и полагается всякой скотине, что-то промычал, а она мило улыбнулась мне. Склонила головку к левому плечу и улыбнулась.

Тень улыбки скользнула и по моему лицу. Безнадежная любовь! Скот увлек ее за собой.

И вдруг словно бомба разорвалась передо мной! Замелькали вспышки, застрекотали камеры, зажглись прожекторы, засуетились люди…

Газель исчезла, и я остался один среди этого хаоса.

Крошечная женщина с раскосыми глазами преподнесла мне букет роз, зимних парижских роз. Маленький человечек — тоже с раскосыми глазами — схватил меня под руку. С десяток репортеров совало мне под нос черные шары микрофонов. Газель исчезла…

— Господа! — сказал я. Надо было объяснить, что меня приняли за кого-то другого. — Я вошел…

— Ваше имя, господин? — закричал мне в ухо один из репортеров.

— Тише, -одернул я его. — Произошла ошибка.

— Ошибки нет, — поклонилась мне крохотная женщина с раскосыми глазами. — Наша электроника беспогрешна.

— Ваше имя! — продолжали вопить репортеры.

— Ваше имя! — вторили им окружающие.

Я представился. Попутно сообщил любопытствующим, что родом я из Горна-Дикани Радо-мирского края. Но еще не переступив порога совершеннолетия, я покинул родные места и отправился учиться в Софию. Женат, имею двоих детей.

Публика пришла в восторг. Магнитофоны ловили каждое мое слово. Телевизионные камеры напряженно следили за каждым моим движением. Не переставая, щелкали фотоаппараты. Стоило мне повернуться лицом к японке — и сразу же крупный план. К японцу — и снова крупняк в другом ракурсе Сотни снимков.

Да, умеют работать ребята с французского телевидения!

Кстати, маленькие человечки действительно оказались японцами.

— Господа, — сказал я, — мне надо вам сообщить…

И тут я заметил пренебрежительную усмешку этого скота, он явно насмехался над моим французским произношением. Видно, он так и лопался от зависти: еще бы, несмотря на его массивный перстень, репортеры-то суетились вокруг меня…

— Господа, — сказал я.

Но тут японец перебил меня. Он заявил, что проведение этой выставки в Париже стало возможным благодаря исключительному интересу к японской электронике. И вот всего за три дня на выставке побывало девять тысяч девятьсот девяносто девять человек, рекордное число посетителей для выставки, экспонировавшейся во многих странах мира. И вот теперь перед нами находится господин…

Я снова назвал себя, ибо для японца не так-то просто выговорить мою фамилию. Впрочем, и для представителей некоторых других народов тоже.

…ставший нашим десятитысячным посетителем!

Скот позеленел от злости. Моя любезность у входа сыграла с ним злую шутку. Если бы не мои галантные манеры, теперь бы он стоял в свете юпитеров.

— Мерси, мадам, — сказал я, — за великолепный букет. Только человек с каменным сердцем не был бы тронут, принимая его из ваших рук.

Японка вежливо улыбнулась мне. В ее глазах засветилась нежность.

— Благодарю и вас, месье, — продолжил я. — Ваши слова делают меня неописуемо счастливым.

Всем своим видом японец продемонстрировал, что моя персона ему очень симпатична. Он поклонился сдержанно, но с явным дружелюбием.

После этого нам поднесли саке и шампанское.

Я с чувством меры уважил оба национальных напитка. Все же я был не на свадьбе в своей Горна-Дикане, к тому же телевизионщики постоянно держали меня в кадре.

После этого я сообщил, что японская электроника занимает достойное место в сфере интеллектуальных интересов болгарской технической интеллигенции. Поэтому отнюдь не случайно, прибыв в Париж, я завел разговор о японской электронике с господином Алехандро Перейрой Гонсалесом…

Господин Гонсалес, сказал я, когда у меня поинтересовались, кем же является этот господин, подтверждает, что интерес к японской электронике проявляют не только в Болгарии, но и в странах Латинской Америки. А господин Гонсалес — мой старый приятель, который по счастливому стечению обстоятельств, оказался в Париже моим соседом по гостиничному номеру. В Париж он прилетел из Монтевидео по тому же делу, что и я…

Я также отметил, что когда мы заговорили с господином Гонсалесом о японской электронике…

Тут нам снова поднесли шампанское. Японцы сказали мне «будьте здоровы» на своем языке. Скот стоял в стороне с пустым бокалом и всем своим существом ненавидел меня.

Было просто здорово.

После этого я черкнул пару строк в книге почетных посетителей выставки, снялся на память с ее устроителем, а потом с его супругой. В подарок от него я получил небольшой электронный калькулятор последней модели.

Потом шеф сделал знак, и к зданию магазина подкатил роскошный лимузин, поскольку пару минут назад я сказал ему, что мне надо спешить на деловую встречу. И я направился к лимузину.

Выходя, я изысканно поклонился грустной газели.

Ах, как славно все получилось, подумалось мне, когда мы бесшумно пересекли Пляс Конкорд и направились в сторону Трокадеро. Я не ощущал никаких толчков и тряски — машина действительно была превосходной. Ах, как славно все получилось, мне кажется, я здорово представил Болгарию в глазах японского народа.

На деловое свидание я прибыл с запозданием. Велел шоферу остановиться за одну улицу до нужной мне, выскочил из машины и бросился бежать, как угорелый. До входа в здание фирмы я добрался порядком взмокший, шапка съехала на затылок. «Экскюзе муа, мадам…» — крикнул я.

Да, совсем забыл сказать, что боссом фирмы-организатора встречи была дама.

С царственным видом она стояла в вестибюле, на ее губах поигрывала сдержанная улыбка.

— Извините, мадам, — повторил я, — но мне пришлось обежать пол-Парижа, пока я нашел цветы, достойные вас.

И я преподнес ей огромный букет роз. Тот самый, что вручила мне японка.

— Оо-оооо! — разнесся вокруг возглас изумления. Сотрудники госпожи директорши взирали на меня широко раскрытыми глазами.

— О! — коротко заметила госпожа директорша. — А мы как раз говорили о балканской точности. А в это время вы… Да, действительно, в Париже трудно найти именно такие цветы.

Мне почудилось, что она особо подчеркнула слова «именно такие». Ее сотрудники молча наблюдали за мной.

Во время ужина глаза госпожи директорши — о, какие глаза! — часто останавливались на моей персоне. На лице ее светилась исполненная грусти улыбка. В ней словно прочитывал ось тайное желание проникнуть в потемки чужой души.

Не стану скрывать, я был польщен. Внешность у меня внушительная. И манеры тоже производят впечатление.

Во время расставания она задержала мою руку в своей и тихонько шепнула на ухо:

— Вы выглядели чудесно… в телепередаче… с японцами и розами… все мы наблюдали за вами с большим интересом…

Администратор гостиницы сообщил мне:

— Звонили из японского торгпредства и разыскивали некоего господина Гонсалеса. Вашего друга и соседа по номеру. Мы ответили им, месье, что не имели чести принимать у себя в отеле этого господина. Произошло недоразумение.

Сквозь окно гостиничного номера я смотрел на силуэт Триумфальной арки. Такая вот вышла накладка…

И моя реклама Болгарии, рассчитанная на народы Японии и Франции, тоже с треском провалилась.

Зато на память о случившемся у меня остался электронный калькулятор последней модели…

И всплеск любовных чувств — чуть было не забыл! — взыгравших в моем сердце…

Такую любовь можно испытать только в Париже.

Перевод с болгарского Наталии Дюлкеровой.