Как было написано первое письмо

Давным-давно, если не раньше, жил один Доисторический человек. Он не был саксом, англом[1] или даже, к примеру, дравидом (только не расспрашивай меня о них сейчас, моя радость). Он был простым Первобытным человеком: жил в пещерной Пещере, ходил почти без одежды, не умел читать и писать и не собирался этому учиться; и он был совершенно счастлив, если только не слишком хотел кушать. Звали его Тегумай Бопсулай, что значит «Человек-который-ни-за-что-не-станет-торопиться», но мы, моя радость, будем звать его Тегумаем, для краткости.

Его жену звали Тешумай Тевиндро, что значит «Женщина-которая-задает-слишком-много-вопросов»; но мы, моя радость, будем для краткости звать её просто Тешумай. А его маленькую дочку звали Таффимай Металлумай, и это значило «Непослушная-девочка-которую-надо-бы-почаще-шлёпать»; но я буду называть её просто Таффи. Она была самой большой радостью для папы Тегумая и для мамы Тешумай, и шлёпали её гораздо реже, чем она того заслуживала; и они были счастливы, все трое.

Едва научившись ходить, Таффи стала повсюду ходить с папой Тегумаем, и только проголодавшись как следует, они вспоминали, что пора бы уже вернуться в пещеру; и мама Тешумай говорила им:

— Где это, скажите на милость, вы умудрились так жутко перепачкаться? Знаешь, мой милый Тегумай, мне иногда кажется, что ты ничем не лучше нашей милой Таффи!

А теперь слушай, внимай и запоминай, о моя радость!

Однажды Тегумай Бопсулай отправился за Бобровую топь, на реку Вагай, наловить карпов на ужин; Таффи, конечно, увязалась за ним. Едва Тегумай начал ловить рыбу, как тут же поломал свою деревянную острогу с наконечником из акульего зуба, потому что слишком сильно ударил ею по дну реки. Запасную острогу Тегумай взять забыл, а до дома было далеко (обед они, конечно, принесли с собой в обеденной корзинке).

— Вот ведь досада! — воскликнул Тегумай. — Метил в кролика, а угодил в медведя! Теперь полдня уйдёт, чтобы её починить!

— У тебя же ещё есть большая чёрная острога, — сказала Таффи, — Давай я сбегаю в Пещеру и возьму её у мамочки.

— Нет, это слишком далеко для твоих пухленьких ножек, — ответил Тегумай. — А вдруг ты свалишься в Бобровую топь и утонешь? Ну ладно, сейчас мы с тобой что-нибудь придумаем.

Тегумай сел на землю, достал кожаную чинительную сумочку, битком набитую оленьими жилами, полосками кожи, комочками пчелиного воска и кусочками смолы, и принялся чинить острогу.

Таффи тоже уселась на берегу, сунула ноги в воду, подпёрла голову рукой и задумалась.

— Слушай, папочка, — вдруг сказала она, — а ведь это ужас как неудобно, что мы с тобой не умеем писать! А то взяли бы и написали домой, что нам нужна другая острога.

— Таффи, — сказал Тегумай, — сколько раз я тебя просил говорить культурно? «Ужас» — некрасивое слово. Но раз уж ты заговорила о письмах, то и вправду было бы здорово, если б мы могли написать домой.

И тут возле реки появился чужеземец; он был из далёкого племени тевара и по-тегумайски не понимал ни слова. Чужеземец остановился на берегу и улыбнулся Таффи, потому что у него дома тоже была маленькая дочка. Тем временем Тегумай вытащил клубок оленьих жил и занялся острогой.

— Иди-ка сюда, — сказала Таффи Чужеземцу. — Ты знаешь, где живёт моя мамочка?

— Ва! — ответил Чужеземец (ведь он, как ты помнишь, был теварец).

— Вот дурачок! — Таффи притопнула ногой от досады, потому что вверх по реке проплыл целый косяк здоровущих карпов — а у папы, как назло, сломана острога!

— Таффи, отстань от человека! — велел Тегумай (он был так занят своей острогой, что даже не обернулся).

— Я и не приставаю, — ответила Таффи. — Я просто хочу, чтобы он сделал что я хочу, а он не хочет понять, чего я хочу.

— Тогда ко мне не приставай, — сказал Тегумай и стал наматывать на острогу оленьи жилы, затягивая свободные концы зубами. Чужеземец — а он был настоящий теварец, — уселся на траву, а Таффи стала ему показывать, что делает её папочка. «Что за удивительный ребёнок, — подумал Чужеземец. — Зачем-то топает ногой и строит мне гримасы. Она наверняка дочь этого знатного Вождя — такого знатного, что он даже не желает меня замечать». И он улыбнулся еще вежливее, чем раньше.

— Ну так вот, — сказала Таффи. — Я хочу, чтобы ты сходил к мамочке и принёс большую чёрную острогу, которая висит над очагом, потому что у тебя ноги длиннее моих и ты не свалишься в Бобровую топь.

«Какой поразительный ребёнок! — подумал Чужеземец из далёкого племени тевара. — Она машет руками и кричит на меня, а я не понимаю ни слова. Но её отец, этот надменный Вождь-сидящий-спиной-к-чужеземцам, — он может рассердиться, если я не сделаю как она хочет!» И Чужеземец встал, содрал с берёзы большой ровный кусок коры[2] и протянул его Таффи. Он хотел показать, моя радость, что в его сердце нет чёрных замыслов и оно светлое как берёста, но Таффи поняла его по-своему.

— А, теперь мне всё ясно! — воскликнула она. — Ты хочешь, чтобы я тебе написала Место-Жительство моей мамочки! Написать я, конечно, не могу, зато могу нарисовать; только мне нужно что-нибудь острое, чтобы рисовать на коре. Дай мне, пожалуйста, акулий зуб из своего ожерелья.

Чужеземец (настоящий теварец из теварского племени) ничего ей не ответил. И тогда Таффи протянула ручку к восхитительному ожерелью на его шее и дёрнула за акулий зуб, висевший среди зёрен и бус.

«Что за удивительный и поразительный ребёнок! — подумал Чужеземец из племени тевара. — Ведь это не простой акулий зуб, а волшебный, и мне всегда говорили, что кто его коснется без моего разрешения — распухнет, а то и лопнет; но она почему-то совсем не распухла, и этот важный Вождь-которого-волнуют-только-свои-дела — он, похоже, совсем не боится, что его дочка распухнет и лопнет. Надо бы мне быть ещё вежливей». И он отдал Таффи акулий зуб.

Таффи улеглась на животик и стала болтать ногами в воздухе — прямо как одна моя знакомая, когда рисует, лёжа на полу в гостиной (вот только язык Таффи не высовывала).

— Сейчас я нарисую тебе красивые картинки, — сказала она, — а ты можешь смотреть мне через плечо, но только не толкайся. Смотри, вот я рисую, как папа ловит рыбу. Он получился не совсем похожий, но мамочка поймёт, потому что я нарисовала ему острогу — ту, которая поломалась. А вот это другая острога — та, что ему нужна: длинная, с чёрным древком. Кажется, будто она воткнулась папе в спину, но это потому что акулий зуб соскользнул, и вообще на этой коре совсем мало места. Я хочу, чтобы ты принёс эту острогу — вот я рисую, как я тебе это объясняю. Конечно, мои волосы так не торчат, зато их так легче рисовать. Теперь я рисую тебя. Вообще я думаю, что ты очень славный, но на картинке ты получаешься не очень славный, — только не вздумай на меня за это дуться. Ты ведь не дуешься, правда?

Чужеземец (который был истинным теварцем) только улыбнулся. Он подумал: «Наверное, скоро начнётся большое сражение, и эта изумительная девочка, которая взяла мой волшебный акулий зуб, но не распухла и не лопнула, — она хочет, чтобы я привёл на помощь великому Вождю всё его племя. Он поистине великий Вождь, раз до сих пор сидит ко мне спиной».

— Смотри, — сказала Таффи; она очень старалась, но всё равно выходило не совсем похоже. — Это ты, и в руке ты держишь чёрную острогу — я её нарисовала, чтобы ты не забыл её принести. А теперь я тебе объясню, как искать Домашний Адрес моей мамочки. Сначала ты дойдёшь до двух деревьев (вот они, эти деревья), потом поднимешься на холм (вот он, этот холм), а потом пойдёшь через Бобровую топь, где живут бобры. Я нарисовала только их головы, потому что целых бобров рисовать не умею, — но ты всё равно увидишь одни головы, когда будешь идти через Бобровую топь. Только смотри не свались туда и не утопни! А за топью почти сразу будет наша Пещера. Конечно, она не такая высокая, как холмы, но у меня мелкие рисунки не очень получаются. А вот рядом с Пещерой стоит моя мамочка. Правда, она очень прекрасная?

Чужеземец кивнул.

— Она самая очень-прекрасная из всех мамочек, — сказала Таффи, — и она не обидится, что получилась вот такая, а только обрадуется, что она у меня получилась. И на всякий случай, если ты всё-таки забудешь, я нарисовала рядом с ней острогу, которая нужна папочке. Вообще-то она в Пещере, но когда ты покажешь рисунок, мамочка тебе её вынесет. Видишь, мамочка подняла руки и радуется тебе; я точно знаю, что она тебе обрадуется. Правда, прекрасный рисунок? Ты всё хорошо понял — или переговорить тебе всё сначала?

Чужеземец (ты ведь помнишь, что он был теварец?) посмотрел на рисунок и усердно закивал. «Если я не приведу на помощь всё племя, — подумал он, — то Вождь падёт от руки врагов — вот они, надвигаются со всех сторон с копьями в руках! Теперь-то я понял, почему великий Вождь делает вид, что не замечает меня! Он боится, что его заметят враги, которые затаились в кустах. Поэтому он повернулся ко мне спиной, поручив мудрому и удивительному ребёнку нарисовать этот ужасный рисунок, по которому видно, в какую беду он попал. Надо скорей бежать за его племенем!» И даже не спросив у Таффи дорогу, он схватил берёсту и быстрее ветра помчался сквозь кусты, а Таффи уселась на землю, очень довольная собой.

Вот рисунок, что нарисовала Таффи.

— Чем ты там занималась, Таффи? — спросил Тегумай. Он уже починил острогу и теперь осторожно ею размахивал, проверяя на прочность.

— Я заключила одну личную договорительность, папочка, — ответила Таффи. — Давай ты пока не будешь спрашивать, а узнаешь обо всём немножко позже и удивишься. Ты даже не представляешь себе, как ты удивишься, папочка! Ты жутко удивишься, я тебе обещаю!

— Ну хорошо, — сказал Тегумай и отправился бить рыбу.

Тем временем наш Чужеземец (который, как ты помнишь, был теварец) спешил отнести рисунок; он пробежал несколько миль, пока случайно не встретил Тешумай Тевиндро: она беседовала у входа в Пещеру с другими Первобытными дамами, которые пришли к ней на Первобытный званый обед. Таффи была очень похожа на Тешумай (особенно брови, лоб и глаза), поэтому Чужеземец сразу протянул ей рисунок и вежливо улыбнулся, как подобает истинному теварцу. Он запыхался от быстрого бега, а ноги его были исцарапаны в кровь колючим терновником, но всё равно он старался быть вежливым.

Тешумай взглянула на картинку и тут же взвизгнула как не знаю кто и набросилась на Чужеземца. Остальные Первобытные дамы сбили его с ног и уселись на нём, все шесть в ряд, а Тешумай тем временем дёргала его за волосы.

— Всё ясно и прозрачно, как вода в реке Вагай, — сказала она. — Этот Чужеземец проколол моего Тегумая копьями, а бедняжку Таффи так перепугал, что у неё волосы встали дыбом; но этого ему было мало, и он нарисовал эту ужасную картинку и принёс её мне. Смотрите! — и она предъявила рисунок Первобытным дамам, терпеливо сидевшим на Чужеземце. — Вот мой Тегумай: у него переломана рука, а из спины торчит копьё; вот кто-то замахнулся на него другим копьём, а кто-то ещё бросает копьё из Пещеры; а вот на него надвигается целая орда. (Это были Таффины бобры, которые получились очень похожими на людей.) Ну не бесстыдство ли?

— Ещё какое! — согласились Первобытные дамы; они тут же измазали волосы Чужеземца грязью (чему он ужасно удивился) и загремели в гремучие Племенные барабаны. Тут сбежались все Вожди, все Атаманы и Доломаны, все Негусы, Набобы и Наибы, все Шаманы и Брахманы, Ведуны и Колдуны тегумайского племени, — и все они дружно решили, что Чужеземцу нужно отрубить голову, но прежде пусть покажет, где он спрятал бедную Таффи.

К тому времени Чужеземец, хоть и был теварцем, всё же сильно рассердился. Ему измазали волосы толстым слоем грязи, его катали туда и сюда по колючим камням и бугристым булыжникам; его так колотили и молотили, что он едва дышал; на нём сидели в ряд шесть Первобытных дам, и хотя он не понимал по-тегумайски, но ничуть не сомневался, что слова, которыми обзывали его эти дамы, дамам говорить не пристало. Но он всё равно молчал, пока не собралось всё тегумайское племя, а потом отвёл их на берег реки Вагай, где Таффи мирно плела венки, а Тегумай осторожно целился починенной острогой в маленького карпика.

— Как ты быстро вернулся! — удивилась Таффи. — Но зачем ты привёл с собой столько народу? Папочка, это и есть мой потрясательный сюрприз. Ты потрясаешься, папочка?

— Ещё бы! — сказал Тегумай. — Только жаль, что нашей сегодняшней рыбалке настал конец. Смотри, сюда сбежалось всё наше тихое, мирное, приятное и деликатное племя!

Так оно и было. Впереди шли Первобытные дамы и Тешумай Тевиндро, крепко держа Чужеземца (у которого, хоть он и был теварец, волосы были жутко измазаны грязью). За ними шёл Большой вождь в окружении Адъютантов, Ассистентов и Адъюнктов (вооружённых до самых верхних зубов), Атаманов и Предводителей Кланов; следом шли Тамерланы со своими Туменами и Доломаны со своими Доменами; в арьергарде, но тоже вооруженные по самую макушку, шли Негусы, Набобы и Наибы.[3]

А за ними, в иерархическом боевом порядке, следовало всё племя: сперва зажиточные Пещеровладельцы (четыре пещеры, по одной на каждое время года, личный олений выгон и два лососевых садка у каждого)[4]; затем Вилланы и Вассалы, наделённые частичным правом сидеть в семи ярдах от огня и укрываться половиной медвежьей шкуры в зимние ночи; и наконец, Крепкочелюстные Крепостные, обладающие правом догрызать обглоданные мозговые косточки. (Как много смешных старинных слов, — правда, моя радость?)

И все они кричали, и скакали, и распугали всю рыбу на двадцать миль вверх и вниз по реке, за что Тегумай горячо поблагодарил их в своей краткой Первобытной речи.

Тешумай Тевиндро кинулась целовать и обнимать Таффи, а Большой вождь тегумайского племени схватил Тегумая за пучок перьев в волосах и стал трясти изо всех сил.

— Объясни! Проясни! Разъясни! — прокричало всё тегумайское племя.

— Оставь в покое мои перья! — воскликнул Тегумай. — Да что же это такое?! Неужели первобытному человеку даже остроги сломать нельзя без того, чтобы к нему не сбежалась вся округа?! Вы очень надоедливый народ, о тегумайское племя!

— А папину чёрную острогу вы так и не принесли?! — сказала Таффи. — Ну просто уму недостижимо! И что это вы творите с моим милым Чужеземцем?

К бедному теварцу подбегали вдвоём, втроём, а то и вдесятером — и колотили, пока его глаза не завертелись колесом. Он только и смог, что втянуть в себя воздух и показать пальцем на Таффи.

— Мой любимый, а где же те злодеи, что проткнули тебя копьями? — спросила Тешумай Тевиндро.

— Здесь не было никаких злодеев, — ответил Тегумай. — Один лишь этот бедолага, которого вы пытаетесь задушить. Что с тобой, о тегумайское племя? Ты сошло с ума или обезумело?

— Это всё тот рисунок, что принёс Чужеземец, — сказал Большой вождь. — На нём из тебя отовсюду торчат копья — целая вязанка.

— Наверно, мне бы надо сознаться, что этот рисунок ему дала я, — сказала Таффи, и ей стало как-то не по себе.

— Ты?! — воскликнуло всё тегумайское племя. — Это опять ты, о Непослушная-девочка-которую-надо-бы-почаще-шлёпать?!

— По-моему, моя дорогая, нам с тобой сейчас придётся туго, — сказал папа и обнял Таффи за плечи, отчего она совсем перестала бояться.

— Разъясни! Объясни! Проясни! — прокричал Большой вождь тегумайского племени и от нетерпения запрыгал на одной ноге.

— Я хотела, чтобы Чужеземец принёс папину запасную острогу, вот я её и нарисовала, — объяснила Таффи. — И никакая это не вязанка: просто я нарисовала острогу три раза, для запоминательности. И вовсе она не торчит из папиной головы: это на коре было мало места. А те, кого мамочка называет злодеями, — это бобры. Я их нарисовала, чтобы объяснить, как идти через топь; и ещё я нарисовала мамочку, как она стоит у входа в Пещеру и радуется Чужеземцу, потому что он милый; а вообще я думаю, что вы самые дурацкие дураки на свете, — сказала Таффи. — Ведь он такой хороший! Зачем вы ему измазали грязью волосы?! Идите и вымойте его!

Потом все долго молчали. Первым засмеялся Большой вождь, за ним засмеялся Чужеземец (который, как-никак, был чистокровный теварец); за ним засмеялся Тегумай, и он смеялся, пока от смеха не повалился на землю прямо у реки; а потом засмеялось всё тегумайское племя, и оно смеялось всё сильней и всё громче. Не смеялись только Первобытные дамы и Тешумай Тевиндро. Все они вели себя очень вежливо, только разве что шипели мужьям: «Заткнись, идиот!»

И тогда Большой вождь прокричал, проговорил и пропел:

— О Невоспитанный-ребенок-которого-надо-бы-почаще-шлёпать, ты случайно совершила великое открытие!

— Ничего я не совершала, — заспорила Таффи. — Мне просто нужна была папина острога с чёрным древком.

— Это неважно. Всё равно это великое открытие, и когда-нибудь его назовут «письменностью». Пока это всего лишь рисунки, а мы сегодня сами убедились, что их не всегда правильно поймёшь. Но настанет время, о Дочь Тегумайского Племени, когда мы придумаем буквы — все три десятка, а то и больше, — и тогда мы сможем читать и писать, и сумеем сказать то, что хотим сказать, без всяких недоразумений. И пусть Первобытные дамы смоют грязь с головы Чужеземца.

— Это будет очень хорошо, — сказала Таффи, — а то вы принесли с собой все тегумайские копья на свете и забыли только чёрную папину острогу, о которой я просила.

И тогда Большой вождь тегумайского племени прокричал, проговорил и пропел:

— Дорогая Таффи, когда ты в следующий раз напишешь рисуночное письмо[5], передай его с тем, кто говорит по-тегумайски и сможет объяснить, что там написано. Мне-то всё равно, потому что я Большой вождь, но всему остальному тегумайскому племени (не говоря уже про Чужеземца) оно не пошло на пользу.

Чужеземца приняли в тегумайское племя, потому что он был теварец из теварцев и настоящий джентльмен и не стал обижаться из-за грязи, которой Первобытные дамы измазали ему волосы. Но с той поры и до сегодняшнего дня (мне кажется, что это всё из-за Таффи) маленькие девочки не очень любят читать и писать. Гораздо больше им нравится рисовать картинки и играть со своими папами — совсем как нашей Таффи.

Здесь нарисован старый бивень, на котором Доисторические люди в древние времена вырезали историю Таффимай Металлумай. Это бивень от старой тегумайской Племенной трубы. Если ты читал или слушал мою сказку, то представляешь себе, как можно было вырезать на бивне целую историю. Сначала гвоздём или ещё чем-то острым процарапали рисунки, потом сами царапины натёрли чёрным воском, а разделительные линии между рисунками и пять маленьких кружков в самом низу — красным воском. Сперва на бивне была плетёная сетка из бусин, раковин и драгоценных камешков, но все они разбились или потерялись, и остались только те, что я нарисовал. Справа и слева от бивня написаны волшебные буквы: это магические руны[6], и если ты сумеешь их прочитать, то кое-что узнаешь. Это настоящий слоновий бивень, весь пожелтевший и исцарапанный, два фута длиной и два фута в обхвате, а весит он одиннадцать фунтов и девять унций.