Как пережить измену

Джеймс и Пегги Воган

Как пережить измену

(Анатомия измены)

Посвящается Викки и Энди,

нашим любимым детям и друзьям

Предисловие

Узнав об измене близкого человека, мы задаем себе множество вопросов, чтобы найти причину происшедшего и выход из создавшейся ситуации. Раскрывая с предельной искренностью свои души, Воганы помогают многим мужчинам и женщинам обрести новое понимания сущности личных отношений.

Эта история впечатляет своей правдивостью. Она адресована людям, которые изменяли своим супругам, собирались это сделать или пережили измену партнера. Как консультант по вопросам семейных отношений я часто рекомендую эту книгу моим клиентам.

Уилльям В. Питч, автор книги

"Как создать партнерские отношения

и отказаться от борьбы за власть".

От авторов

Адюльтеры обычно совершаются под завесом тайны. Возникшая ситуация также разрешается за закрытыми дверями, если это вообще происходит. Многие люди, какую бы роль они ни играли в подобной драме - виновного в измене, обманутого партнера или третьего участника любовного треугольника, - живут впоследствии со шрамами на душе. Мы обрели некоторое понимание нашего личного опыта и адюльтера в целом благодаря честным обсуждениям этой проблемы.

Сознание того, что вы не одиноки, дает вам силу и поддерживает вас. Мы написали эту книгу, исходя из этого факта. Все пережитое нами происходит со многими другими парами и может произойти с каждым. Рассказывая нашу историю, мы старались быть как можно более точными. Изменены лишь имена и жизненные обстоятельства третьих лиц.

Джеймс и Пегги Воган

Глава первая

То, чего она не знает, не причиняет ей боли

Джеймс:

Впервые встретившись в Нью-Йорке за ленчем с Питером, его любовницей и знакомым из Питтсбурга, я подумал: "Господи, этот парень сошел с ума. Он вступил во внебрачную связь и не боится, что это станет известно всем." Чмокнув Джейн в щеку в вестибюле офисного здания, он представил её в качестве своего друга. Все держались так, словно не происходит ничего необычного, и я пытался делать то же самое. Однако на самом деле я испытывал волнение. В моей голове крутились пугающие мысли: "Черт возьми! Неужели все это мне не снится? Как я должен реагировать?"

Мои опасения оказались напрасными. Я думал, что у них возникнет потребность объяснить ситуацию и что мне придется что-то ответить им. Однако они продолжали вести себя так, будто все происходящее было в порядке вещей. Они явно получали удовольствие от общества друг друга, их не смущало присутствие за столом моего знакомого и меня самого. Поняв, что они чувствуют себя совершенно раскованно, я успокоился. Ленч оказался приятным для всех его участников.

Я поддерживал поверхностное знакомство с Питером около четырех лет, но этот ленч стал для меня полным сюрпризом. В течение следующего года я встречался за ленчем с ним и Джейн шесть или семь раз. Для них эта совместная трапеза была ежедневной традицией. Меня продолжало изумлять их бесстрашие. Я думал, что адюльтеры происходят под покровом ночи. Однако эти двое встречались, пожимали друг другу руки, целовались средь бела дня. Это выглядело как безумие или высокий класс. Тогда я решил, что они вели себя потрясающе. Теперь мне кажется, что имело место и то, и другое.

Познакомившись с Питером поближе, я задал ему несколько вопросов относительно этого романа.

- Не понимаю, как вы можете поддерживать столь близкие отношения с другой женщиной и продолжать жить с вашей женой. Вы не боитесь, что однажды дома обмолвитесь и назовете вашу супругу именем любовницы?

- Нет, конечно. Такое не происходит. Мы встречаемся уже пять лет. Мне не составляет труда отделять роман от семейной жизни.

- А вдруг ваша жена неожиданно приедет к вам в офис, когда вы встречаетесь за ленчем с Джейн?

- Мы живем в Коннектикуте, и моя жена не любит ездить в Нью-Йорк. К тому же она не из тех женщин, которые устраивают сюрпризы мужьям.

- Вам нет дела до того, что думают о происходящем люди из вашего офиса?

- Почему это должно меня волновать? Многие из них сами не без греха.

У него были припасены ответы на все вопросы. Однако они не удовлетворили меня. Они казались слишком простыми и поверхностными. У меня не хватило смелости задать вопрос, казавшийся мне самым важным: "Как вы можете иметь любовницу, если вы по-прежнему любите жену?" Такое не укладывалось в моей голове.

Мне не было нужды спрашивать, любит ли он Джейн. Это было очевидным. Взгляды и прикосновения, которыми они обменивались, их манера беседовать друг с другом говорили о настоящей любви. Находиться с этими людьми было приятно. Их отношения казались мне особенными, необычными. Хотя они встречались уже достаточно долго, их окружала аура радостного волнения, они казались счастливыми заговорщиками. Каждый из них получал то, в чем нуждался, не обременяя себя скучными обязанностями, сопутствующими браку или длительной совместной жизни.

Питер, которому было за сорок, имел хорошее финансовое положение и заботился о своей карьере. Двадцатидевятилетняя Джейн была моей ровесницей, обладала привлекательной внешностью и обаянием. Она работала и жила одна. Иногда они проводили перерыв на ленч в её квартире. Иногда встречались вечером - Питер объяснял свои задержки служебной необходимостью. Периодически он ночевал с Джейн в принадлежавшей компании манхэттенской квартире, брал молодую женщину с собой в деловые поездки. Похоже, они делали то, что хотели, не предъявляя друг к другу чрезмерных требований.

В течение нескольких месяцев моя реакция на эту связь неоднократно менялась. Сначала я пребывал в растерянности и осуждал их. Потом у меня появилось любопытство. Я постоянно задавал себе вопрос: "Как ему удается избегать осложнений?" Наверно, моей самой устойчивой реакцией было восхищение. Такой образ жизни не укладывался в рамки моих представлений, но казался заманчивым. В то время я ещё не мог представить себя в роли Питера. Это подтверждалось и тем, что после каждой встречи с этими людьми я рассказывал о них Пегги, делился с ней своим изумлением. Она также была потрясена. Отчасти каждый из нас признавал такую связь порочной, но мы были так заинтригованы происходящим, что не могли игнорировать его или безоговорочно осуждать.

Пегги:

Мне было трудно поверить в реальность того, что Джеймс рассказывал мне о Питере и Джейн. Казалось, что Джеймс вращается в другом мире, который я не могла полностью понять. Меня пугало то, что Джеймс сильно меняется. Я чувствовала себя немного лучше оттого, что он подробно рассказывал мне о своих поездках. Но мне было трудно мириться с ними. Нашим детям исполнилось три года и один год. Вики родилась в 1962 году, примерно в то время, когда Джеймс начал путешествовать. В 1964 году, когда на свет появился Энди, Джеймс проводил вне дома довольно много времени. Я оставалась одна с детьми, пока он странствовал по всему свету, и ужасно скучала по нему. За первые семь лет нашего брака мы не провели порознь ни одной ночи.

В мае 1966 года Джеймс предложил мне поехать вместе с ним в Европу. Я хотела отправиться туда с ним, но боялась оставить детей одних. К тому же совместная поездка была слишком дорогой для нас. С другой стороны, мы не знали, когда нам снова представится такая возможность. Сестра Джеймса согласилась взять наших детей к себе, и я полетела с мужем.

Участники конференции напропалую флиртовали друг с другом, но я почти не обращала на это внимание. Я была слишком возбуждена путешествием и к тому же отличалась большой наивностью. Я думала, что все это не имеет ко мне никакого отношения. Я полностью доверяла Джеймсу и считала, что он подобно мне верит в то, что супружеские отношения должны быть моногамными. Позже я осознала, что его взгляды уже тогда стали меняться, и он мог завести роман с другой женщиной.

Джеймс:

Я удивился тому, что Пегги почти не обращала внимания на ухаживания, которые мы видели во время конференции. Двое моих уважаемых коллег, жены которых остались в Штатах, откровенно конкурировали между собой за благосклонность одной женщины. Я знал этих людей примерно четыре года и считал их счастливыми мужьями. Я стал понимать, что адюльтеры - явление гораздо более распространенное, чем мне казалось ранее. Очевидно, внебрачные связи не были привилегией немногих безнравственных негодяев. Двое моих коллег обладали цельными характерами и серьезным отношением к жизни. Они пользовались всеобщим уважением. Поскольку мое отношение к ним было совершенно позитивным, мне было трудно осуждать их поведение. Оно казалось мне скорее забавным.

Не осознавая полностью те изменения, которые претерпел мой образ мыслей, я начал относиться к внебрачным связям с большей терпимостью. Все выглядело очень просто. Казалось достаточным разделять одновременно две противоречивые идеи и верить в то, что жена никогда не узнает правду. Вот как я рассуждал: "Честный в целом человек вправе обманывать свою жену, если он способен оставаться не пойманным. В конце концов то, чего она не знает, не может причинять ей боль."

Такой подход подготовил почву для моего вступления в мир адюльтеров. Я не без колебаний использовал слова "мир адюльтеров". Они звучали как слишком далекие и нереальные. Чем больше я думаю на эту тему, тем более подходящим кажется мне такой термин. Большинство людей, которые заводят внебрачные связи, стараются отделять их от своей основной жизни. В каком-то смысле они пытаются создать для себя две разные жизни или два разных мира. Некоторым мужчинам вроде Питера удается искусно перемещаться между этими мирами. Для многих из нас такая задача оказывается непосильной, и нам приходиться отказаться от одного из них. Однако люди, имевшие внебрачные связи, знакомы с жизнью в этом альтернативном мире.

Я впервые шагнул в него в сентябре 1966 года. Я не принимал осознанного решения завести роман. Сейчас я сознаю, что созревал для такого поступка в течение трех лет. Поездки, наблюдения за чужими романами, мое невнимание к Пегги, связанное с увлеченностью карьерой - все это вносило свою лепту в мою готовность к супружеской измене. Ежегодный съезд ассоциации психологов, членом которой я являлся, порождал благодатную почву для адюльтера. На подобных мероприятиях обычно присутствовало более пяти тысяч человек - в основном мужчины. Они проводились в крупных городах, где были все условия для возлияний и кутежей. Конечно, на съездах выполнялась серьезная работа, но многие участники видели в них прежде всего возможность расслабиться и получить удовольствие.

Я начал ездить на эти съезды в 1962 году в качестве новоиспеченного ассистента профессора. Я прилежно посещал дневные сессии. Это оправдывало в моем сознании те поиски развлечений, которым я предавался по вечерам. С широко раскрытыми глазами я наблюдал за тем, как известнейшие ученые с азартом ухаживали за немногими присутствовавшими на съезде женщинами. В то время самым естественным шагом для меня было присоединение к моим коллегам, увлеченных ежегодным ритуалом. Казалось, в нем участвуют все.

Съезд, происходивший в 1966 году в Нью-Йорке, стал для меня пятым. Я уже научился чувствовать себя раскованно, предаваясь вечерним забавам. Я не пытался "подцепить" женщину, но получал удовольствие, наблюдая за тем, как это делают другие. Я посещал бары и стрип-шоу, словно целеустремленный охотник. Субботние танцы являлись частью ежегодного ритуала. Мне удавалось не волноваться, танцуя с женщинами на этой вечеринке, потому что она была традиционным мероприятием. Я мог с чистой совестью рассказать все Пегги. Как и прежде, в этом году на танцах было много мужчин и несколько женщин. Разница заключалась только во мне самом. Я был готов к адюльтеру, хотя и не знал этого.

Для меня этот вечер начался, как любой другой. Немного выпив, я наблюдал за происходящим со стороны. Мне не хватало смелости для решительных действий. На моих глазах возникали пары, толпа постепенно редела. Я по-прежнему смотрел на людей. Внезапно мне захотелось "подцепить" женщину, хотя у меня не было ясного представления о том, что я стал бы с ней делать. "Помощь" явилась в необычной форме. Примерно в одиннадцать тридцать возле меня появился приятель, который представил свою новую знакомую. Эта женщина предложила мне поискать её подругу, также пришедшую на танцы. Бросив на меня оценивающий взгляд, она сказала, что мы с Лайзой найдем общий язык. Я не нуждался в дополнительных словах ободрения. Знакомая приятеля сказала, что Лайза - красивая блондинка в красном платье свободного покроя. Я понял, что прежде не видел её, и обрадовался подвернувшемуся шансу.

Я начал обходить зал. Минут через десять заметил Лайзу, которая беседовала с тремя мужчинами, и почувствовал, что мое сердце забилось гораздо чаще. Она была красивой, но не это стало главной причиной моего возбуждения. Я собирался шагнуть на неведомую территорию. Мне было тридцать лет. Я женился в девятнадцать лет, до свадьбы мы встречались в течение двух лет. У меня не было опыта знакомств с женщинами. Одна часть моей души говорила, что я поступаю дурно, а другая требовала действий. Я приблизился к Лайзе, не зная, что мне следует сказать или сделать. Должно быть, я вспомнил слова из старого фильма.

- Лайза, я ищу вас повсюду.

Она бросила меня один взгляд, взяла меня под руку и сказала:

- Я рада, что вы нашли меня. Я хочу выпить.

Когда мы отошли от собеседников Лайзы, она объяснила, что нуждалась в спасении. Мое сердце буквально выскакивало из груди. Я с трудом контролировал мой голос, чтобы он не дрожал. Возможно, мне не удалось добиться в этом успеха. Я рассказал Лайзе о том, что наши знакомые успели подружиться и описали мне её внешность. Похоже, она была рада не меньше моего, что я нашел её. Мы потанцевали, после чего я мобилизовал все мое мужество для совершения следующего шага.

- Почему бы нам не заглянуть в мой номер и не выпить там по рюмке? удалось произнести мне.

- С удовольствием.

Меня поразила та скорость, с которой развивались события. Все выглядело слишком просто. Не знаю, чего я ожидал, но я не был готов к такому прямолинейному ответу. Ощущая легкое головокружение, я покинул зал с Лайзой. Помню мой страх по поводу того, что нас увидят мои знакомые. Одновременно я желал этого. Лайза была очень заманчивой добычей.

За тридцать минут мы добрались до моей гостиницы, узнали кое-что друг о друге - включая то, что я состоял в браке, а Лайза была не замужем, - и совершили половой акт. Все произошло так быстро, что я не мог поверить в реальность происходящего. Я никогда не занимался сексом с кем-то, кроме Пегги. Я даже не целовался по-настоящему с другими женщинами с семнадцатилетнего возраста. Меня охватило возбуждение. Естественное беспокойство, которое я мог испытывать, совершая нечто предосудительное, растворилось в ощущении восторга. Я даже не догадался спросить Лайзу, пользуется ли она какими-то средствами контрацепции. К счастью, она принимала противозачаточные пилюли.

После первой неистовой близости мы расслабились и продолжили знакомство друг с другом. Лайза родилась на западном побережье. Она направлялась в аспирантуру университета, расположенного неподалеку от Нью-Йорка. Она сказала, что в данный момент не связана ни с кем любовными отношениями. У неё не было знакомых в университете, куда она ехала. Я сообщил Лайзе о том, что состою в счастливом браке, имею двух детей, преподаю психологию в питтсбургском университете, никогда не имел внебрачных связей, однако прекрасно чувствую себя в её обществе. Это было правдой. Меня поразило то, как хорошо я себя чувствовал. Я не испытывал такого возбуждения с того дня, когда впервые совершил половой акт с Пегги. К моему удивлению, меня не мучило чувство вины, которое я ждал со страхом. Сейчас я думаю, что оно все же присутствовало, но радостное волнение и наслаждение задавили его. Важную роль сыграла и реакция Лайзы. Молодая женщина держалась совершенно спокойно и получала удовольствие от происходящего. Если бы она испытывала ощущение вины или сожаление, наверно, я тоже поддался бы этим чувствам.

Мы провели вместе три дня. Этот отрезок времени оказался одним из самых приятных и волнительных в моей жизни. Мы оставались в моем номере до середины следующего дня. Мы заказывали еду через бюро обслуживания и ели обнаженными. Мы наслаждались друг другом, забыв обо всем на свете. Потеряв счет времени, беседовали, занимались любовью, дремали, снова занимались любовью и болтали. Оказалось, что у нас много общих интересов, поэтому мы с легкостью переходили от одной темы к другой.

Лайза обладала великолепной фигурой и прекрасно чувствовала себя обнаженной, поэтому я практически постоянно испытывал возбуждение. Она вносила в наш секс нечто такое, что мне понравилось - элемент игры. Я впервые понял, с какой серьезностью подходили к сексу мы с Пегги. Я всегда был удовлетворен нашей интимной жизнью. Это не изменилось и тогда, в 1966 году. Но когда у меня появился материал для сравнения, я увидел, что чрезмерная серьезность сковывала нас. Наверное, в этом отражалось наше общее отношение к жизни. Вступив в брак в девятнадцать лет, мы испытывали сильную потребность доказать окружающим, что мы обладаем зрелостью, необходимой для самостоятельной жизни. Появление детей акцентировало это чувство и внесло в наши отношения новые обязательства. Никто не мог назвать нас безответственными людьми, но, по-моему, мы перестарались и утратили умение играть. Теперь я знаю, что в этом не было необходимости - особенно в постели.

Мы говорили с Лайзой о нашем прошлом и вещах, которые были важны для нас в настоящем. Она понимала и принимала мою преданность Пегги и детям. Лайза серьезно относилась к предстоящей учебе и не стремилась к длительным отношениям. Я ещё никогда не раскрывался в такой степени перед другим человеком за столь короткий период времени. И никогда не получал так много от другого человека. Для меня эта часть моих отношений с Лайзой была не менее важной, чем секс. Возможно, эта фраза звучит как оправдание секса, однако выслушайте меня. Секс был причиной, по которой возникли наши отношения. В этом можно не сомневаться. Но я получил дополнительную награду. Я не рассчитывал на ту близость и доверие, которые возникли между нами. Они опьянили меня. Я обрел новое ощущение свободы и собственной силы, а также аргументы для оправдания моего поступка.

"Все, что идет на пользу мне и не причиняет боли Пегги и другим людям, является допустимым. А если она ничего не знает, то и не может испытывать боль." Затем я украсил это самооправдание идеей, согласно которой Пегги выигрывает от того, что я становлюсь более искусным любовником и обретаю более позитивное отношение к жизни. Сначала эти рассуждения не казались мне самооправданием. Я хотел избежать угрызений совести и поэтому верил в свою искренность. На протяжении многих лет я сталкивался с мужчинами, изменявшими своим женам. Все мы стремились считать себя нравственными и заслуживающими доверия. Теперь я понимаю, что такой образ мыслей является ошибочным, но тогда никто не убедил бы меня в этом. Радостное возбуждение буквально захлестывало мою душу.

Оказалось, что нас с Лайзой объединяет также любовь к теннису. На третий день мы отправились вместе в Форест-Хиллз, чтобы посмотреть чемпионат США. Я боялся встретить кого-то из знакомых. Не знал, как держать себя в такой ситуации. Я все ещё испытывал смущение и думал, что могу угодить в неловкое положение. Эта тревога оказалась единственным запомнившимся мне проявлением чувства вины. Она была достаточно явственной для того, чтобы быть замеченной, но не настолько сильной, чтобы заставить меня изменить мое поведение.

Подходя к воротам Форрест-Хиллз, мы столкнулись с Дэном теннисистом-любителем и моим товарищем по колледжу. Я представил Лайзу в качестве моей приятельницы. Мы поболтали несколько минут. Дэн держался так, словно считал присутствие возле меня красивой блондинки чем-то совершенно нормальным. Это меня несколько успокаивало, но все же в моей голове возникали вопросы. "Что он будет говорить? И кому? Насколько вероятна его встреча с Пегги? Не следует ли мне найти его позже и попросить держать язык за зубами?"" Я сохранял внешнее спокойствие, но мое сердце билось учащенно.

Я поделился с Лайзой моими опасениями. Мы невольно смеялись, обсуждая ситуацию. Дэн по-прежнему жил в Джексоне, штат Миссисипи, где мы когда-то подружились. Джексон казался удаленным от Нью-Йорка на миллион миль. Я не видел Дэна несколько лет, но мы все же поддерживали связь. Говоря о моем беспокойстве, я решил, что Дэн достаточно искушен в житейских делах и вряд ли упомянет нашу встречу с разговоре с кем-то. Мое предположение оказалось правильным. Впоследствии мы с Пегги не раз проводили время с Дэном, и он ни упоминал свою встречу со мной. Позже я понял, что большинству мужчин можно доверять в этом отношении независимо от того, изменяют они своим женами или нет.

Лайза отнеслась к моей тревоге с пониманием. Она слушала меня без всякой неловкости. Она не намекнула мне на то, что считает мои опасения глупыми, не посоветовала выбросить их из головы. Она принимала меня таким, каким я был - вместе с моими страхами. Она не пыталась изменить, не демонстрировала своего превосходства. Воспринимала все совершенно спокойно и трезво, что придавало нашим отношениям особую привлекательность.

Думаю, эта способность Лайзы принимать реальность объяснялась двумя факторами. Во-первых, достоинствами её личности. Она подходила к себе самой и к другим людям с одинаковыми мерками. Несомненно, она научилась этому в прошлом. Это давалось ей без всяких усилий. Во-вторых, ей было проще мириться с теми слабостями, которые она видела во мне, сознавая временный характер наших отношений и ограниченность наших взаимных обязательств. Брак или прочный союз - совсем другое дело. При возникновении постоянной привязанности большинство из нас тотчас начинает пытаться изменить партнера, сделать его тем идеальным человеком, с которым мы хотели бы жить. Так поступали с нами родители, поэтому нам знаком этот процесс. Такое поведение легко оправдать, потому что все делает "в наших же интересах".

Другой соблазн, которому мы поддаемся в постоянном союзе, заключается в том, что мы пытаемся влиять на чувства наших любовных партнерах особенно на неприятные чувства. Похоже, я не знаю ни единого человека, который не попадал хотя бы в одну из этих ловушек. Я не считаю, что такое положение дел является неизбежным, что его нельзя изменить. Оно - следствие мощного воспитания, которое обрушивается на нас в детстве. Нас приучают судить и оценивать себя и других, а не принимать людей такими, какие они есть. Этот подход укоренился в нас очень глубоко, мы считаем его само собой разумеющимся. Мы не сознаем, что можем научиться жить иначе.

Другим фактором, помогавшим мне сдерживать мои тревоги, стало мое ощущение эйфории. Мы оба наслаждались радостью, которую дарил нам любовный роман. День был прекрасным, ясным, и жизнь казалась слишком приятной для того, чтобы позволять чему-то омрачать её. Мы радовались солнечному свету и нашей близости. Случайные прикосновения дарили нам восторг. Окружавший нас мир и наши ощущения казались изменившимися. Ленч в кафе под открытым небом был восхитительным, а еда сама по себе не имела значения. Беседа текла непринужденно, возникавшие паузы не тяготили нас. Мы не чувствовали себя обязанными что-то делать. Нам казалось достаточным то, что мы вместе. Как ни странно, какая-то часть моей души радовалась моей встрече с Дэном. Я боялся, что Пегги узнает правду, но испытывал гордость по поводу того, что приятель увидел меня с красивой женщиной.

Расставаясь в тот раз, мы оба испытывали противоречивые чувства. Лайза воспринимала наши отношения так же позитивно, как я. Мы оба старались смотреть в будущее вполне реалистично. Проблема заключалась в следующем: у меня не было ясного представления о том, что означает реалистичный подход. Я знал, что захочу снова увидеть Лайзу. Знал, что по-прежнему люблю Пегги возможно, даже сильнее, чем прежде. Я также знал, что в университете многие мужчины будут увиваться за Лайзой. Я боялся, что она забудет меня через неделю, и не хотел этого. Я считал, что со стороны каждого из нас было бы глупым вкладывать слишком многое в наши отношения. Это не пошло бы на пользу нашим истинным интересам. Мы обсудили ситуацию и решили, что будем встречаться, сохраняя контроль над нашими чувствами и избегая глубокой привязанности. Это было не слишком умное соглашение для двух людей, считавших себя таковыми. Оно содержало в себе противоречивые условия. Самоконтроль, к которому мы стремились на словах, не согласовался с волнением, которое мы ощущали.

Возвращаясь на самолете в Питтсбург, я предавался странным мечтам. Перескакивал от одной мысли к другой. Значительную часть времени мне казалось, что я парю, словно могу летать без самолета. Я по-прежнему наслаждался своей эйфорией. Потом мне вдруг охватывала тревога - а вдруг Пегги все узнает? Я перебирал в голове детали эпизоды поездки, пытаясь решить, что можно рассказать жене, не пробуждая в ней подозрения. Я решил, что расскажу о своей встрече с Дэном на теннисном турнире. Если бы она впоследствии узнала об этом столкновении не от меня, это бы насторожило её. Я невольно разрабатывал стратегию поведения, необходимую для сокрытия тайны. Думал о том, что мне следует как можно подробнее описывать мои путешествия, не выдавая при этом изобличающей меня информации.

Пегги обычно с доверием воспринимала мои рассказы и не выпытывала из меня дополнительных сведений. Она знала, что я делился с ней в большей степени, чем другие наши друзья со своими женами, и это придавало большую достоверность объяснениям относительно моего местонахождения. Я также решил воздерживаться от лжи. Счел неразумным преднамеренно сочинять неправду, чтобы вводить жену в заблуждение. Во-первых, я не верил в свои способности искусного лжеца. Во-вторых, перспектива оказаться уличенным сулила ненужные осложнения в нашей жизни, которая и без того была достаточно сложной.

Помню, что в самолете я мысленно спрашивал себя: "Кому я могу рассказать?" Я чувствовал себя героем. Хотел поделиться со всем миром. Меня охватила новая жажда жизни. Я ощущал бурлившую во мне энергию. Знаю, что это звучит странно, но меня переполняла любовь к Пегги. Все эти ощущения в целом были весьма значимым и неожиданным жизненным опытом. Радость была такой сильной, что я почти игнорировал возможные отрицательные последствия. Только значительно позже я нашел в себе мужество для того, чтобы посмотреть им в глаза.

Пегги:

Я с нетерпением ждала Джеймса, что показать ему себя в обновленном виде. Во время его отсутствия я сидела на диете и изменила прическу. Когда он вернулся домой, я не заметила в нем никаких изменений. Мне показалось, что рад видеть меня не меньше, чем я - его. Но через несколько дней произошла серьезная перемена. Он замкнулся в своих эмоциях и воздвиг между нами барьер.

Однажды вечером, вскоре после его возвращения, мы отправились к другой паре на ужин. Хозяин дома работал с Джеймсом, и мы довольно давно дружили семьями. В дороге я прильнула к сидящему за рулем мужу.

- Похоже, ты действительно соскучилась по мне, - шутливо произнес Джеймс.

Я крепче стиснула его ногу и прижалась к нему ещё сильнее. Я думала о том, что разлука действительно усиливает нежность.

Когда мы приехали к друзьям, Джеймс, здороваясь с хозяйкой, поцеловал её. Меня охватило беспокойство. Я не знала, что тут было не так, но в моей голове зазвучал сигнал опасности. Мы были женаты одиннадцать лет, и Джеймс впервые поцеловал так другую женщину.

Джеймс:

То, как я поцеловал в тот вечер Джанет, не имело специфического отношения к ней. Я просто обрел новое видение мира. Испытывал больше тепла ко всем людям... и начал выражать более непосредственно мои чувства особенно к знакомым женщинам.

Пегги:

Как только мы покинули их дом, я спросила Джеймса о перемене в его поведении.

- Почему ты поцеловал сегодня Джанет?

- Что ты имеешь в виду?

- Почему ты поцеловал ее? - повторила я. - Прежде ты никогда этого не делал.

- Что с тобой? Я не нуждаюсь в какой-то особой причине для того, чтобы поцеловать её.

- И все же причина должна существовать. Человек не начинает делать такие вещи просто так, ни с того ни с сего.

- Не говори глупости.

Я не ожидала, что он рассердится. Он стал холодным и молчаливым. Чем сильнее отдалялся от меня Джеймса, тем страшнее мне становилось. К моменту нашего возвращения домой меня уже меньше всего беспокоило то, что он поцеловал Джанет. Меня пугало ощущение того, что он создает дистанцию между нами. Я попыталась достучаться до его души, когда мы оказались у себя.

- В чем дело? Почему ты не хочешь общаться со мной?

Он просто отвернулся, не желая разговаривать. Меня начало охватывать отчаяние.

- Пожалуйста, не отворачивайся от меня. Я нуждаюсь в тебе.

- Уже поздно, я устал.

Похоже, происходило нечто очень плохое. Я не могла понять причину той изоляции, в которой оказалась.

Джеймс:

По существу я прятался от Пегги - создавал дистанцию между нами, устанавливая границы того, что был готов обсуждать с ней. Я хотел избежать дискуссии, которая могла иметь даже отдаленное отношение к моему роману с Лайзой.

Пегги:

Я подумала, что если Джеймс не хочет говорить со мной, то мне, возможно, удастся приблизиться к нему с помощью секса. Но когда я попыталась проявить инициативу, он сказал: "Нет, последние пару дней ты была слишком сухой, и у меня появились болезненные ощущения."

Джеймс:

Это было правдой только отчасти. Скорее всего я испытывал дискомфортные ощущения из-за моего любовного марафона с Лайзой. Похоже, у меня была какая-то аллергическая реакция на её биохимию. Головка моего члена покраснела.

Пегги:

Я никогда не ощущала себя такой отверженной. Я начала плакать, но он продолжал лежать спиной ко мне. Он заснул, оставив меня наедине с моими страхами, которые постепенно переросли в панику. Я чувствовала себя одинокой и беспомощной. Все это напоминало кошмар. Я сделала Джеймса смыслом всей моей жизни, а теперь он отталкивал меня, и я даже не знала причину.

Я плакала так сильно, что у меня стала раскалываться голова. Я отправилась в ванную за аспирином. Мне хотелось иметь под рукой снотворное, чтобы умереть. Я пережила эту ночь, но сила моих чувств потрясла меня. Я с ужасом осознала, что даже не подумала о детях и том, что могло произойти с ними. В свете дня я попыталась разобраться в моих чувствах. Я видела, что мое отчаяние вызвано тем, что Джеймс оттолкнул меня, когда я пыталась поговорить с ним, а вовсе не конкретным эпизодом с поцелуем. Он стал лишь симптомом подлинной проблемы.

Джеймс:

Я хотел полностью отделить мои отношения с Лайзой от остальной части моей жизни. Я был полон решимости сделать так, чтобы роман не повлиял на мой брак. Это желание было нереалистичным. Моя решимость скрывать правду от Пегги означала, что некоторые темы беседы становились более опасными. Я недооценил то воздействие, который мой роман оказывал на Пегги.

Пегги:

Я замечала невидимый барьер, которые он возвел вокруг себя, чтобы держать меня на расстоянии, и могла лишь догадываться о причинах. Я не знала точно о его романе, но меня преследовало пугающее ощущение чего-то плохого. То есть в некотором смысле знала, но не была уверена на сто процентов.

Значительно позже, когда Джеймс вспоминал подробности своего первого романа, он датировал его сентябрем 1965 года.

- Ты уверен? - спросила я.

- Кажется, я не ошибаюсь. Знаю, что это произошло на съезде в Нью-Йорке.

- А по-моему, это скорее всего произошло в сентябре 1966. Именно тогда я почувствовала, что ты отдаляешься от меня. В тот момент я не знала, что именно происходит, но чувствовала важность этого.

- Думаю, ты права. Теперь мне тоже кажется, что это был съезд 1966 года.

Существенно не то, что я определила время точнее Джеймса. Самое главное заключается в том, что мои ощущения оказались такими сильными. По моему убеждению, существует несколько видов знания о чем-то. Один связан с обладанием информацией, другой - с эмоциональным восприятием. Интуитивное ощущение того, что ваш партнер завел роман, может причинять значительную боль. По-моему, многие женщины "знают" о романах мужей именно в таком смысле и тайно страдают, решая дилемму о том, как следует вести себя.

Часто внимание фокусируется на боли, вызванной раскрытием тайны, но не на боли подозрений. Только двадцать процентов женщин, которым изменяют мужья, с достоверностью узнают правду. Восемьдесят процентов предположительно остаются в неведении и поэтому "не подвергаются боли". Но на самом деле мы страдаем. Безмолвный ползучий рак влияет на все, что мы делаем. Он постоянно присутствует в нас, оборачиваясь страхом, тревогой, неопределенностью, чувством уязвленной гордости.

Этой боли подвержены не только женщины и не только супружеские пары. Я пишу с позиции замужней женщины, чей муж имел романы, потому что таков мой личный опыт. Но описываемые мною чувства относятся и к мужчине, который подозревает жену в неверности, и к любому человеку, связанному со своим партнером длительным союзом. То же самое справедливо в отношении того, как Джеймс описывает свой опыт. Эти исследования применимы к каждому человеку, имеющему тайный роман. Мы выражаем наши личные чувства, но они представляют область, интересующую каждого участника любовных отношений.

Глава вторая

Молодые и наивные

Джеймс:

Мы с Пегги были знакомы с раннего детства. Мы росли вместе в одном городке на берегу Миссисипи. Эта глава, посвященная нашей юности, позволит лучше понять наш более поздний опыт. Также она объясняет, почему Пегги удавалось замечать перемены в моем поведении, когда я начал заводить романы. Два человека, которых связывает столь длительная близость, обретают способность замечать важные перемены друг в друге.

Наши ранние представления о браке были вполне традиционными. Вероятно, наш брак был предопределен в годы нашего детства. В возрасте пяти лет мы жили в домах, стоявших через улицу друг от друга. Когда нам было по шесть лет, мы сыграли детскую свадьбу. Пегги была невестой, а я - женихом. Мой лучший друг повенчал нас в "церкви", которую мы соорудили в парке среди деревьев. Это было забавно. Однако я не предвидел, что на меня обрушатся шутки взрослых. Я терпел эти поддразнивания две недели, а потом отправил Пегги записку, уведомляющую о разводе. Вспоминая то время, я думаю, что "свадьба" оказала на нас значительное влияние.

Нас связывали романтические отношения на протяжении всех школьных лет. Они иногда прерывались, но потом мы снова оказывались вместе. С первого по восьмой классы мы обменялись множеством любовных посланий и "валентинок". Когда наши руки соприкасались в кино или на вечеринке, нас обоих бросало в жар. В девятом классе наши отношения приняли более серьезную форму. Мы начали назначать друг другу настоящие свидания. У Пегги были самые красивые ягодицы в нашей школе. Я постоянно рисовал их в моем воображении. В те годы большой популярностью пользовались свитера и обтягивающие юбки. Я до сих пор помню, как Пегги точит карандаш в классе. Она обладала великолепной пластикой.

Тогда все мои мысли имели одну направленность. Пегги нравилась мне, я хотел проводить с ней много времени. Я ещё не был морально готов к половому акту, но когда мы оставались вдвоем, мне хотелось целовать и обнимать Пегги. Это желание не было взаимным. Пегги хотела встречаться со мной, воздерживаясь от всякой физической близости. Вскоре меня охватило разочарование, и я перестал назначать Пегги свидания. Мне казалось, что она ведет себя глупо. Я принялся говорить моим одноклассникам, что Пегги ещё слишком маленькая и незрелая.

Пегги:

Я была возмущена, но ничего не сказала Джеймсу. Вместо это разработала план мести. Решила снова завоевать его, влюбить в себя, а затем бросить. Мне удалось вернуть его. Вскоре он был влюблен в меня по уши. Но мой план сорвался. Я не предвидела, что могу так сильно влюбиться сама. Мне расхотелось отпускать его от себя. Мы уже учились в десятом классе и были готовы к более серьезным отношениям.

Джеймс:

Вскоре после того, как нам исполнилось шестнадцать лет, мы начали регулярно встречаться и говорить о нашем будущем браке. Нас постоянно тянуло друг к другу. Большую часть нашего свободного времени мы проводили вместе, обнимаясь с таким пылом, словно это был наш последний день на земле. На вечеринках мы танцевали только вдвоем и обычно уходили рано, чтобы побыть наедине. Наши родители начали беспокоиться. Они пытались охладить наши взаимные чувства, советуя встречаться с другими людьми. "Встречайся с разными девушками, - уговаривала меня мать. - Ты слишком молод, чтобы связывать себя с одним человеком." Подобные наставления взрослых, возможно, соединяли нас ещё сильнее.

Одно из наиболее ярких воспоминаний того времени относится к периоду, когда Пегги провела почти неделю в постели из-за гриппа или ангины. Что именно уложило её в кровать, не столь существенно. Важны лишь новые ощущения, порожденные этими обстоятельствами. Я помню мои прикосновения к её груди под темно-бордовой ночной рубашкой. Мое сердце буквально трепетало от волнения. Я должен был сразу после школы идти на тренировку по баскетболу, но мне удавалось выкроить полчаса для свидания с Пегги. Эти моменты остались в числе самых восхитительных в моей жизни. Я испытывал настоящий восторг! Я до сих пор вспоминаю эти мгновения. Каждый должен испытать такое хоть раз в жизни. Было бы замечательно переживать такие чувства снова и снова, но невозможно сохранить необходимую для этого невинность.

Пегги:

В течение нескольких следующих месяцев мы были полностью поглощены друг другом. Мы все больше и больше предавались смелым ласкам, постоянно испытывая внутренний конфликт - допустимо это или нет? Мое южное баптистское воспитание порождало сильное чувство вины в отношении таких вещей. Я всегда принимала активное участие в церковных мероприятиях, а тем летом после десятого класса провела пару недель в другом городе, работая в составе молодежной баптистской группы. Я пела в хоре, даже солировала, а также выступала на свадьбах и похоронах.

Именно эта причастность к церковной музыке привела меня к серьезному кризису. Наша церковь организовала особую летнюю службу, которую должен был вести приглашенный священник. За музыкальное сопровождение отвечал молодой человек по имени Крис. Он был холост, и многие девушки из хора флиртовали с ним. Только не я. Однако он обратил внимание именно на меня. Джеймс в то время находился в отъезде, и я не собиралась сближаться с кем-либо. Однако я не испытывала смущения, разговаривая с Крисом. В конце концов он тоже был священником. Я не догадывалась о его планах. Он решил убедить меня в том, что мне предназначено свыше стать его женой, чтобы мы могли вместе трудиться на благо церкви. Он говорил очень убедительно. Но важнее всего было то, что эти слова соответствовали моим давним опасениям - мне казалось, что со мной может произойти несчастье, если я не посвящу свою жизнь религиозной деятельности.

Я ужасно переживала из-за предстоящего разрыва с Джеймсом, но мне казалось, что у меня нет выбора. Я знала, что никогда не смогу заставить Джеймса понять меня, поэтому решила говорить как можно меньше.

Джеймс:

Это произошло в конце июля, когда я был в Вашингтоне, где пару недель гостил у моей старшей сестры. Я ужасно скучал по Пегги и не мог дождаться возвращения домой. Я не был готов к потрясению, которое мне предстояло пережить. Вряд ли бы все это произошло, если бы не мой отъезд. Однако мое отсутствие и внутренний религиозный конфликт Пегги позволили этому человеку затронуть её душу. Она не могла остаться равнодушной к предложению "посвятить себя Богу".

Я не мог поверить собственным ушам. Отказывался поверить в реальность происходящего. Был уверен, что смогу исправить ситуацию, если мы просто обсудим её. Мы слишком сильно любили друг друга, что допустить столь внезапный разрыв. К тому же я чувствовал, что здесь не все чисто. Одно дело - быть призванной служить Господу, и совсем другое - стать женой какого-то прохвоста.

Но Пегги не желала говорить об этом. Она изложила мне факты и отказалась обсуждать их. Точнее, просто отказалась встречаться со мной в дальнейшем. Меня охватило настоящее уныние - в первый и последний раз за всю мою жизнь. Я не хотел мириться с таким положением и сильно захандрил. Родные и друзья советовали мне встречаться с другими девушками, но меня никто не интересовал, кроме Пегги. Я думал, что она по-прежнему любит меня. Был уверен в том, что её отказ встречаться со мной - всего лишь попытка справиться с этим чувством. Я знал, что она серьезно относится к своим религиозным убеждениям. Однако не мог поверить в то, что должен исчезнуть из её жизни.

Пегги:

Я многое изменила в моей жизни. Прежде я танцевала в школьном ансамбле, но в новом учебном году не вернулась туда. Перестала ходить в кино и посещать танцы. Я чувствовала, что должна избавиться от всякого легкомыслия и как можно серьезнее относиться к моим религиозным обязательствам. Описание всей гаммы моих религиозных чувств выходит за рамки этой книги. Возможно, когда-нибудь я опишу мои детские ощущения, пережитые в церкви, и изменения, которые претерпевала моя религиозность на протяжении многих лет. Сейчас я ограничусь теми моментами, которые непосредственно влияли на мои отношения с Джеймсом.

Я уверена, что будь я тогда постарше, то непременно уехала бы с Крисом и вышла за него замуж. Но мне предстояло учиться ещё два года. В школе я не могла избегать встреч с Джеймсом, как делала это летом. Мы посещали одни и те же занятия. Видеть Джеймса каждый день и обходить его стороной было для меня пыткой. Также я начала замечать в Крисе нечто такое, что заставило меня пересмотреть мое решение. Он стремился к тем же ласкам, что и Джеймс. Я не видела между ними никакой разницы - за исключением того, что Крис заставлял меня становиться вместе с ним на колени и молиться об избавлении от плотских желаний. Думаю, он был искренен в своей преданности церкви и действительно хотел, чтобы я разделила её вместе с ним. Однако его поведение шло в разрез с той чистотой помыслов, которую я по наивности рисовала в своем воображении.

Я по-прежнему любила Джеймса и разрывалась на части, не зная, что мне делать. В конце концов решила, что хочу вернуться к Джеймсу, но боялась, что уже поздно. Я бы не могла винить его, если бы он не захотел этого. Не могла заставить себя прямо спросить Джеймса. Думала, что не заслуживаю его после всей причиненной ему боли. В конце концов я поделилась моими чувствами с лучшей подругой, Кэрол.

Джеймс:

После трех месяцев без Пегги я изумился, когда Кэрол сказала мне, что Пегги хочет снова встречаться со мной. Мне не требовалось второе приглашение. Помню, что одна из моих сестер ужасно возмутилась по этому поводу. Она сказала, что я не должен возвращаться к Пегги, если у меня есть хоть капля гордости. Черт с ней, с гордостью. Я знал, чего хотел. Я любил Пегги и хотел прожить с ней всю жизнь. Охваченные ужасным волнением и трепетом, мы снова начали встречаться. Нам потребовалось некоторое время, чтобы все стало на свои места. Нас обоих переполняло физическое желание, но недавний опыт Пегги оставил свой след. В ней появилась новые сомнения относительно допустимости тех ласк, которым мы предавались прежде. Я проявлял терпение, и мы медленно приближались к осознанию того, что было важным для нас обоих - нашей взаимной любви.

Попытайтесь представить себе тот жизненный этап, на котором мы находились. Мы были молоды и наивны. Нам не исполнилось и семнадцати лет. Мы ещё учились в средней школе. Мы постоянно встречались, говорили о нашей любви и ждущем нас браке.

Семейный "шевроле" 1948 года выпуска находился в моем почти полном распоряжении. Этот факт играл весьма важную роль в нашем общении. Живя в маленьком городке, окруженном фермами и полями, мы могли уединяться практически ежедневно - для этого было достаточно запарковать машину в безлюдном уголке. Мы бы не зашли так далеко в наших ласках, если бы оставались в стенах наших домов. Нас обоих воспитывали в соответствии с правилами христианской морали. Не слишком строгих, но достаточно ясных. В результате этого мы переживали значительные внутренние противоречия.

Наши тела говорили: "То, что приносит такое удовольствие, не может быть дурным".

Однако наше сознание говорило: "Нам не следует делать это".

В течение нескольких месяцев наши ласки становились все более смелыми. Сначала нам было достаточно того, что бюстгальтер Пегги оказывался расстегнутым. На следующем этапе он снимался полностью. Правда, Пегги потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к этому, несмотря на то, что она оставалась в блузке. Снятие блузки стало очередным гигантским шагом вперед. Особенно если все происходило при дневном свете. Мне нравились вечерние свидания, но днем её груди производили на меня особенно сильное впечатление. Когда я узнал, как приятно одновременно видеть и осязать их, для нас уже не было пути к отступлению.

Наконец мы дошли до того, что Пегги стала раздеваться почти полностью, оставаясь в одних трусиках. Думаю, в этом было нечто символическое. Это напоминало нам, что мы не можем переступить последнюю черту. Мы ещё не преодолели все противоречивые установки, звучавшие в нашем сознании. Кажется, я оказался готовым к следующему шагу раньше Пегги, но не хотел принуждать её к тому, о чем она могла впоследствии пожалеть. Я стремился к длительным отношениям и не хотел рисковать ими ради кратковременного удовольствия - даже такого кратковременного удовольствия. Мы подолгу беседовали о том, что допустимо, а что - нет. Изначально мы оба считали добрачный секс грехом. Теперь мы спрашивали друг друга: "Почему? Почему свидетельство о браке разрешает заниматься сексом? Разве недостаточно того, что мы любим друг друга и готовы заключить союз на всю жизнь?" Наши тела говорили: "Да". Но сознание продолжало твердить "Нет". Обсуждения продолжались. Наши тела медленно, но верно одерживали победу. Казалось неизбежным, что скоро мы начнем заниматься сексом.

Одним апрельским днем мы зашли достаточно далеко в спальне Пегги. Мне уже неоднократно доводилось ласкать её половые органы, так же как ей - мои. Однако мы никогда не позволяли себе смотреть на половые органы друг друга. Оказалось, что Пегги никогда не разглядывала свои гениталии с помощью зеркала. Теперь мы удовлетворили свое любопытство. Это был весьма позитивный опыт. Нам требовалось убедить себя в том, что мы отдаем себе отчет в наших действиях и можем выразить нашу любовь друг к другу посредством полового акта. Вскоре я купил презерватив, и наконец мы совершили "это". Все оказалось потрясающим! Нам пришлось проделать значительную внутреннюю работу, чтобы подавить внушенные нам запреты, но мы добились успеха.

Пегги:

Приближаясь к этому событию, я переживала душевную борьбу, преодолевала чувство вины и греховности. Но я действительно любила Джеймса, а он любил меня, и дальнейшее ожидание казалось неразумным. Я не сомневалась в том, что мы останемся вместе на всю жизнь. Однако нам предстояло ещё долго ждать того времени, когда мы сможем официально связать наши судьбы.

Джеймс:

Это было началом одного из наиболее восхитительных периодов моей жизни. Мы занимались любовью на проселочных дорогах округа Монро. Нам приходилось много ездить, потому что наши сверстники также парковались в этих местах, а мы хотели скрыть степень нашей близости. Вечерами нам не составляло труда найти уединенное место. Подростки, воздерживавшиеся от настоящего секса, облюбовали несколько укромных уголков. Мы обнаружили эти места и старались избегать их.

Найти подходящее пристанище днем было гораздо труднее. Мы хотели не попасть никому на глаза. Вечером можно было рассчитывать на то, что свет фар предупредит нас о приближении машины. Вряд ли бы мы успели привести себя в порядок, однако маловероятно, что кто-то остановился бы для того, чтобы разобраться в происходящем, поскольку запаркованные машины стояли повсюду. Другое дело днем. Если бы кто-то действительно поехал по выбранной нами проселочной дороге, мы бы не успели вовремя заметить вторжение. В силу безлюдности этих мест любой человек мог остановиться и выяснить происходящее. Однако сознание этого факта нас вовсе не останавливало. Возможно, оно только добавляло к нашим ощущениям новую остроту.

О, эти дневные воскресные поездки! Лето было в самом разгаре. Вы ничего не испытали в этой жизни, если не колесили жарким летним днем по проселочным дорогам в поисках подходящего уголка. Мы начинали ласкать друг друга, как только покидали пределы города. Иногда к тому моменту, когда мы находили место для секса, наше возбуждение оказывалось столь сильным, что мы буквально срывали с себя одежду. Вечерние вылазки были чудесными, но я предпочитал им дневные. Мне нравилось видеть все происходящее. Жара, стоявшая в то лето, создавала особые ощущения. Иногда мы обливались потом так сильно, что едва не выскальзывали из объятий друг друга.

Впоследствии я долго называл это время "периодом любовной горячки". Сила желания и пыл компенсировали нехватку опыта и знаний. Это было прекрасное время. Конечно, тогда мы не могли оценить его по достоинству. Чувствовали себя обделенными. Мечтали заниматься любовью в постели. Думали, что это было бы гораздо приятнее. Пожалуй, кровать символизировала для нас нечто большее, нежели удобство. Она означала законность и свободу любви. Нас раздражала необходимость скрываться и терпеть физические неудобства в машине. Иногда мы стелили возле автомобиля пляжное полотенце или одеяло. Это вносило в ситуацию приятную перемену, однако не заменяло полностью кровать.

Поскольку у нас не было другого опыта для сравнения, мы не могли оценить эти условия по достоинству. Заднее сиденье старого "шевроле" на самом деле было отличным местом для секса - в отличие от кровати, там было обо что упереться. К тому же мы располагали значительным пространством. То, что мы не могли заниматься этим каждый день или вечер, только усиливало предвкушение и радость от происходящего. Теперь мы знаем, что подобную остроту ощущений трудно сохранять при постоянной совместной жизни.

Также нас стала тяготить необходимость использовать презерватив. Сначала мы не придавали этому значения. Получаемое нами удовольствие было так велико, что мы не воспринимали презерватив как помеху. Он казался мелочью по сравнению с испытываемым наслаждением. Постепенно ситуация начала меняться. Мы предавались более смелым экспериментам, я ласкал органы Пегги снаружи обнаженным членом и затем ненадолго вводил его внутрь. Ощущения были восхитительными. Мы начали мечтать о том дне, когда можно будет обходиться без всяких разделяющих нас барьеров. Помимо того, что презерватив притуплял физические ощущения, он также разрушал психологический настрой. Во-первых, нам приходилось прерывать занятие любовью в тот момент, когда возбуждение стремительно нарастало. Даже обладая определенным опытом, трудно надеть его, не изменив заметным образом свое душевное состояние. Во-вторых, ещё сильнее нас огорчала необходимость отвлекаться по завершении полового акта. После оргазма мы любили оставаться в объятиях друг друга, сохраняя полную близость. Эти мгновения были для нас едва ли не самыми приятными. Вскоре мы узнали, что при этом презерватив может соскользнуть, особенно в летнюю жару вследствие обильного выделения смазки. Однако нам не хотелось преждевременно разрушать наш настрой.

По прошествии многих лет эти помехи кажутся незначительными в свете той радости, которую дарили нам наши крепнувшие отношения. Мы были не только любовниками, но и лучшими друзьями. Подолгу беседовали обо всем на свете, строили планы относительно нашей будущей совместной жизни. Думаю, боязнь того, что посторонние узнают о нашей сексуальных контактах, ещё сильнее сближала нас. Мы оба имели друзей того же пола, что и каждый из нас, однако не делились с ними нашей тайной.

Совместное сексуальное просвещение было волнующим приключением. Наши родители познакомили нас только с основными фактами. Я слышал о многом от приятелей, но эти разговоры не давали достоверной информации о сексе. Мы учились посредством личного опыта и обсуждений. Мы были совершенно неискушенными. Это не стало для нас существенной помехой, поскольку мы действительно любили друг друга и проявляли взаимную чуткость. Однако мы не рекомендуем другим молодым людям оставаться столь же неосведомленными. Это может быть слишком опасным. Например, если бы я принудил Пегги к половому акту раньше, чем она оказалась готовой к нему, её могло бы охватить чувство вины, преодолеть которое нелегко. Конечно, такое может произойти и с парнем, однако в нашем случае эта опасность была более реальной для Пегги. В наше время общество требовало от девушки воздержания от добрачного секса. В целом подобный грех охотнее прощался юношам, поскольку их сексуальные потребности в период созревания считались менее контролируемыми. Конечно, такое отношение постепенно уходит в небытие, но, к сожалению, многие люди по-прежнему разделяют подобную позицию.

Вероятно, ещё большая опасность заключалась в том, что Пегги могла забеременеть. Принимая во внимание позицию родителей и моральную атмосферу нашего маленького сообщества, нельзя точно сказать, как бы мы пережили такую ситуацию. Нельзя не признать, что она привела бы определенной душевной травме. Даже если бы родители смогли справиться с ощущением стыда и оказали нам психологическую и эмоциональную поддержку, раннее начало семейной жизни при наличии ребенка сильно отличалось бы от того, каким оно стало в реальности.

Пегги:

Я полностью разделяла радость, которую испытывал Джеймс, однако постоянно переживала из-за тайного характера наших любовных свиданий. Мои родители беспокоились по поводу того, чем мы занимаемся вдвоем. Обычно за завтраком меня спрашивали, в котором часу я вернулась домой и где мы были. Мне никогда не задавали прямых вопросов относительно характера нашей близости, но я знала, что старших интересовало именно это. Я ощущала себя преступницей, которая скрывает свое преступление. Я часто плакала и мечтала о том времени, когда нам не придется прятаться.

Мы заканчивали среднюю школу и безумно хотели пожениться сразу после получения аттестата. Наши родители - мои и Джеймса - одобряли наши планы в принципе, но хотели, чтобы мы сначала поучились в колледже. Мы не могли смириться со столь долгим ожиданием и пришли к компромиссному решению. Джеймсу предстояло отправиться на год в колледж, а мне - остаться дома, работать и откладывать деньги, чтобы мы могли пожениться в конце года.

Когда в мае 1954 года мы закончили школу, казалось, что все обстоит благополучным образом, однако наш план едва не сорвался. Я начала работать секретарем спустя неделю после завершения учебы, а Джеймс отправился на летние курсы при университете штата Миссисипи. Боязнь того, что задержка с учебой грозит Джеймсу отправкой на воинскую службу, обусловила наше решение относительно того, что я буду работать, а он продолжит учебу. Мы считали, что получение высшего образования важнее для Джеймса, чем для меня. Мы были воспитаны на традиционном распределении ролей между мужчиной и женщиной.

Сильнее всего нас огорчала предстоящая разлука - правда, Джеймс собирался приезжать домой на уик-энды. Мы пережили это лето, но наша физическая любовь становилась ещё более страстной. Мы продолжали предохраняться от беременности, но в сентябре у меня не начались месячные. Я испугалась возможной беременности. У меня никогда не было строго регулярных месячных и, возможно, мне не следовало сильно волноваться. Однако я не могла справиться со страхом.

В начале октября мы решили тайно пожениться - на всякий случай. Однако оказалось, что я вовсе не беременна. Мы испытали огромное облегчение, но решили никому не говорить о нашем бракосочетании. Нам показалось, что лучше всего осуществить наши планы в отношении свадьбы в конце учебного года.

Тем временем мы внесли серьезные изменения в нашу сексуальную жизнь. Подозрения по поводу моей мнимой беременности здорово потрясли нас, и мы решили больше не рисковать. Договорились о том, что не будем заниматься сексом до свадьбы. Мы искали другие способы, позволяющие удовлетворять друг друга. Поскольку юридически мы были мужем и женой, я перестала испытывать чувство вины из-за секса и могла свободно делать вещи, которые прежде смущали меня. Однако мы не занимались оральным сексом. Мы даже не знали о его существовании. На самом деле мы познакомились с ним и сделали его частью нашей сексуальной жизни, лишь когда нам исполнилось тридцать четыре года.

В тот год произошли и другие важные перемены. В январе Джеймс перешел из университета штата Миссисипи в колледж Миллсепс в Джексоне, штат Миссисипи, в качестве будущего богослова. Я не подталкивала Джеймса к этому решению, но оно обрадовало меня. Он поступил так по собственному убеждению. Поскольку Джеймс был методистом, я приняла методистскую веру за три недели до нашего бракосочетания.

Согласно нашим планам 29 мая 1955 года у нас состоялась прекрасная свадьба, на которой присутствовали все наши друзья и родные. В тот же день мы поехали в Джексон и остановились в мотеле. Мы были в восторге от того, что наконец можем заниматься любовью в постели. Вскоре после свадьбы мне поставили диафрагму, и это стало ещё одной чудесной переменой. Теперь, после нескольких месяцев ожидания, мы могли заниматься любовью, не прибегая к использованию мешавшего нам презерватива.

Джеймс:

Мы создали весьма прочные в некоторых аспектах отношения. Будучи долгое время любовниками и самыми близкими друзьями, мы вступили в брак при большой степени взаимной откровенности. У нас не было секретов друг от друга, прошлое каждого из нас было для другого открытой книгой. В то время мы не сознавали всего значения нашей откровенности. В целом мы были весьма неискушенными в искусстве сохранения хороших отношений. Физическое влечение было важной частью нашего союза и остается таковым поныне. В этом нет ничего плохого, однако этого вовсе не достаточно. Самой опасной составляющей нашего неведения были наши представления о романтической любви. Мы искренне верили в то, что нас связывает какая-то особая любовь. Мы поддались двум американским мифам: "Любовь побеждает все" и "Брак, основанный на настоящей любви, сулит вечную идиллию". Любовь действительно помогает выстоять во многих сложных ситуациях, но этому также способствуют терпимость, понимание, готовность идти на компромисс при различиях в потребностях, предпочтениях и ценностях двух индивидуумов.

"Двое становятся единым целым". Согласно нашей ранней интерпретации этого мифа нам следовало заниматься одним и тем же, постоянно находиться вместе. В то время мы часто посещали церковь и получали там сильное подтверждение подобных установок. "Супруги, которые молятся вместе, никогда не разводятся." "Супруги, которые отдыхают вместе, никогда не расстанутся." В результате я испытывал чувство вины, играя по воскресеньям в теннис, когда Пегги не хотелось составить мне компанию, а она обычно отказывала себе в развлечениях без моего участия. Возможно, единственный фактор, не позволявший нам сильно стеснять друг друга, заключался в том, что жизнь каждого из нас была основательно заполнена учебой и работой. Пегги работала на полную ставку и одновременно училась в колледже. Негативная сторона нашей загруженности проявлялась в том, что благодаря напряженному графику у нас оставалось мало времени друг для друга. Связывавшие нас прочные узы помогли нам пережить те первые годы брака, но теперь я понимаю, что тогда мы не занимались активным строительством и сохранением наших отношений.

Пегги:

В определенном смысле мы были романтиками и идеалистами, но при этом хотели показать миру, что обладаем необходимой для семейной жизни зрелостью. Пожалуй, я даже старалась относиться ко всему с чрезмерной "зрелостью". Радость нашего общения уменьшалась из-за того, что я слишком серьезно подходила к моей роли жены. Я полностью отдавалась работе и выполнению моих семейных обязанностей. Работала на полную ставку, посещала колледж и вдобавок старалась быть идеальной домохозяйкой. Каждое утро делала печенье. Каждую неделю пекла домашние булочки. Гладила рубашки для Джеймса. Короче, полностью отдавалась моей новой роли.

Одно из негативных последствий заключалось в том, что я зависела от одобрения Джеймса. Подростком я получала одобрение в форме моей "популярности", признания моей привлекательности и талантов. После вступления в брак я перестала искать одобрения окружающих и полагалась в этом исключительно на Джеймса. Мое мнение о самой себе определялось тем, насколько успешно я справляюсь с обязанностями его жены. В то время я считала такой подход совершенно правильным. Только спустя много лет я поняла, как сильно он подрывал мою уверенность в себе и самоуважение. Я превращала себя в человека второго сорта, чье предназначение - обеспечивать комфорт Джеймса. Ему не составляло труда видеть во мне исполнителя такой роли, а не ту женщину, на которой он женился.

Джеймс:

Несомненно, первые три года нашего брака изменили мое представление о Пегги. Эти перемены происходи медленно, подспудно, и я лишь недавно осознал их значение. Я все меньше воспринимал Пегги как самостоятельную личность, видя в ней просто женщину - "одну из них". Это происходило следующим образом. Сближаясь с коллегами-мужчинами на работе и на теннисном корте, я беседовал с ними о проблемах семейной жизни. На самом деле это было морализаторством. Лейтмотивом и итогом этих разговоров часто становилась фраза "Это просто ужасно".

"Правда, это ужасно, что наши жены совершенно не понимают нашу потребность играть в теннис?"

"Правда, это ужасно, что они дают волю эмоциям и плачут вместо того, чтобы спокойно обсудить ситуацию, как это делаем мы?"

"Правда, это ужасно, что они не умеют распределять время так рационально, как мы?"

Заключение: "Женщины сильно отличаются от нас. Они очень эмоциональны. Они реагируют на все иначе, нежели мы, мужчины. Так уж они устроены. Нам не дано понять или изменить их, поэтому остается принимать их такими, какие они есть. Жить с ними нелегко, но ещё труднее жить без них. Медленно, но неуклонно я присоединялся к большинству мужчин, которые видят в женщине не индивидуума, а члена загадочной группы.

Это отношение разделяет мужчин и женщин. Когда между нами возникали разногласия, они позволяли мне причислить Пегги к проблемному сообществу, не пытаясь разобраться в сути противоречия путем непосредственных переговоров. Мне было легко находить сочувствие и поддержку у других мужчин. Это справедливо и поныне. Очень редко случается такое, чтобы компания мужчин обсуждала женщин без высказывания этих шаблонных суждений. Большинство мужчин не проявляет сознательной злонамеренности. Они искренне верят, что так устроен мир. Они просто не хотят на мгновение остановиться и задуматься о своем образе мышления относительно женщин.

Пегги:

Некоторые стереотипные представления основаны на том факте, что в целом женщины действительно более эмоциональны. Но я считаю это естественным результатом той традиционной роли, которую мы играем в отношениях с мужчинами, принося себя в жертву и отводя себе второстепенное значение в жизни. Принимая во внимание принятую мною роль, легко понять мои разочарование, беспокойство и неуверенность того периода - а также мою эмоциональность. Любой человек, мужчина или женщина, играя такую роль, будет испытывать подобные чувства.

Джеймс:

Я даже не сознавал свое отношение к происходящим с Пегги переменам. Я думал, что поступаю так, как должны поступать все женатые мужчины - учиться жить с женщинами. Теперь мне кажется, что такой подход создает благодатную почву для романов на стороне. Особенно если вы следуете традиционным для мужчин двойным нормам морали, как это происходило со мной. Легче оправдывать внебрачную связь, видя в своей жене не индивидуальность, а "одну из них".

В те ранние годы брака я даже не помышлял о возможности романов и тем более не обсуждал её. В этом отношении я получил весьма консервативное воспитание. Любые внебрачные связи, возникавшие в нашем маленьком городке, воспринимались окружающими как нечто постыдное. Насколько мне известно, мои родители жили исключительно моногамно, но наиболее ясное выражение их взглядов исходило от моей матери. Для неё брак был чем-то священным. Мысли о внебрачном сексе вызывали у неё отвращение, а реальность она просто предпочитала не замечать. Обсуждать эту тему с детьми считалось недопустимым. Когда же она все-таки затрагивалась в доме, мать тотчас давала понять, что адюльтер - вещь недопустимая и слишком ужасная, чтобы говорить о ней. Поскольку в детстве я не знал никого, кто заводил романы на стороне, полагаю, взгляды матери были для меня единственным источником информации о внебрачных связях и основой для их оценки.

Пегги:

Мои ранние воспоминания о внебрачных связях весьма туманны. Я помню слова, которыми описывались заводившие их люди. Они "предавали" и "оскорбляли" своих супругов. Было ясно, что такие люди - настоящие негодяи. Считалось, что подобный проступок может совершить только человек из низов общества. Я не могла представить себе в таком качестве кого-то из наших знакомых. Вся эта тема казалась мне бесконечно далекой от моей жизни.

Подобное наивное отношение к романам, характерное для первых лет нашего брака, легко объяснить. Атмосфера в Миллсепсе на протяжении трех лет после нашей свадьбы во многих аспектах оставалась столь же консервативной, как и в годы нашего детства. Мы жили в студенческом городке с другими учащимися - будущими служителями церкви. Мы не знали никого, кто предавался бы адюльтерам.

Однако в последующие годы мы значительно расширили наши познания о реальной жизни. Джеймса приняли в Йельский духовный колледж, где он проучился в течение одного семестра, однако затем увлекся психологией. Мы оба разочаровались в традиционных религиозных учениях, и Джеймс не без колебаний решил сменить богословие на психологию. Этот шаг требовал переезда в Мидлтаун, штат Коннектикут, где он получил диплом магистра медицинской психологии в Веслеанском университете. Оттуда мы отправились в Батон-Руж, штат Луизиана, где Джеймс защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора философии (эквивалент кандидата психологических наук - прим. переводчика) по промышленной психологии в луизианском государственном университете.

В течение четырех лет, пока Джеймс учился, я работала на полную ставку в нескольких местах: в двух университетских библиотеках, секретарем юриста и секретарем подрядчика. Я узнала многое об окружающем нас мире и, в частности, о браке.

Джеймс:

Постепенно мы узнавали, что брак - вовсе не то идеальное состояние, каким его провозглашает общество. Иногда мы участвовали в разговорах о внебрачных связях. И все же нам не приходило в голову, что такое может произойти с кем-то из нас. Если бы подобные романы протекали на наших глазах, мы бы, вероятно, обращали на них больше внимания. В первые годы нашего брака никто из наших близких друзей не заводил адюльтеров, поэтому мы воспринимали это явление как нечто такое, что происходит редко и только с другими людьми. Мы были убеждены в том, что супругам, любящим друг друга так сильно, как мы, эта напасть не грозит.

Пегги:

Я первой открыла, что мы не вовсе не обладаем каким-то особым иммунитетом. Я познакомилась на работе с женатым мужчиной, который проявил ко мне интерес. Алекс постоянно восхищался моими способностями, умом и привлекательностью. Деловой успех и жизненный опыт этого человека выделяли его из всех людей, которых я когда-либо знала. Мне льстило, что такой человек находит меня красивой и желанной. Я думаю, что отражение вашей личности в чужих глазах - важный фактор при возникновении любого влечения. Во всяком случае, это было важной частью происходящего со мной. Однако в то время я пребывала в полной растерянности - прежде всего в отношении моих чувств. Этот человек очаровал меня, но я боялась обсуждать это с Джеймсом. Боялась признаться в своих чувствах даже себе.

Я сочинила письмо-наставление Алексу: "Если вы хотите завести роман, уверена, найдется немало желающих, но я не могу пойти на это". Мое послание осталось не отправленным. Я старалась проявить стойкость за нас обоих. И позже совершенно опешила, узнав, что он предается адюльтерам уже много лет. Казалось, это известие могло бы отрезвить меня. Вместо этого мое увлечение только усилилось. Влюбляясь в Алекса, я мысленно говорила себе, что это не может происходить на самом деле. Подобные вещи не случаются с такими женщинами, как я - хорошими, нравственными, замужними и преданными своему браку.

Решающее событие, пробудившее во мне противоречивые чувства, произошло однажды в конце рабочего дня, когда мы оказались последними людьми, уходившими с совещания. Мы никогда не признавались друг другу в нашем взаимном влечении. Но в тот раз Алекс изменил ситуацию. Он сказал из дальнего угла комнаты: "Подойди сюда. Я хочу познакомить тебя с одним человеком." У меня буквально закружилась голова - я не знала, что мне делать: подойти к нему или убежать. Не помню, как я приняла решения, но я все же подошла к нему, и он поцеловал меня.

Я не могла поверить в реальность моих чувств. Этот поцелуй шел вразрез с моими убеждениями. Он не на шутку напугал меня, но я получила от него удовольствие. Эта сцена с поцелуями стала повторяться, усиливая мое смятение. Я влюбилась в этого человека, но чувствовала, что погублю мой брак, если пересплю с Алексом. Я любила Джеймса и хотела сохранить мою семью. Я пребывала в полной растерянности. Ужасно страдала и часто плакала. В конце концов после шести месяцев поцелуев, объятий и балансирования на грани мы решили больше не мучить себя и остановиться, пока все не зашло слишком далеко. Пережитое потрясло меня. Я увидела, как легко было бы завести роман. Подойдя к этому вплотную, испытала безумный страх.

Все случившееся надолго оставило след в моей душе. Я поклялась, что впредь никогда не позволю себе увлечься кем-то. Другим важным следствием стало исчезновение моих иллюзий относительно того, что брак - любой брак застрахован от этой опасности. Этот факт навсегда запечатлелся в моем сознании и стал главным фактором, впоследствии пробуждавшим во мне подозрения, когда Джеймс оставлял меня дома одну.

Джеймс:

Все это стало известно мне только спустя годы, когда я рассказал Пегги о моих романах. Хотя я хорошо знал Алекса и считал его одним из моих ближайших друзей, у меня не возникало ни малейших подозрений по поводу его намерений и действий в отношении Пегги. С моей точки зрения весь этот эпизод важен как свидетельство моей тогдашней слепоты и наивности. Думаю, любой человек, находящийся в эмоциональном контакте со своей женой и реалистически оценивающий возможность романа, должен был бы за шесть месяцев заметить, что вступила или готова вступить во внебрачную связь. В некотором смысле она "говорила" мне о происходящем своими слезами, которые я интерпретировал как проявление обычной женской эмоциональности. Мы с Алексом часто вели морализаторские беседы об этой особенности женщин. Обычно один из нас завершал разговор примерно такими словами: "Да, так уж они устроены. Нам остается только мириться с этим. Если бы нам удалось когда-нибудь разгадать их природу, на этом можно было бы заработать миллион." Мне стыдно признаваться в том, что он понимал причину слез Пегги, а я не догадывался о ней.

Описанное мною отчуждение, которое усиливалось в течение трех первых лет брака, привело к тому, что я все больше и больше воспринимал Пегги как просто "одну из них", а не мою жену. Мне не раз доводилось беседовать с моими коллегами о том, как тяжело бремя семейной жизни. Всегда кто-то из мужчин жаловался на свою жену, а кто-то отвечал примерно так: "Да, я понимаю, о чем вы говорите. Это невыносимо."

Пегги:

В 1962 году наша жизнь претерпела существенное изменение. Джеймс закончил учебу, я оставила работу и родила нашего первого ребенка. В мои последние годы работы, когда Джеймс ещё был студентом, я чувствовала, что перерастаю его - становлюсь более зрелой и опытной. Мне это не нравилось. Такое положение не соответствовало заложенным в меня представлениям о браке. Я хотела восстановить "порядок" - стать домохозяйкой и матерью, возложив на Джеймса свойственные главе семьи финансовые обязанности.

Джеймс должен был закончить к маю свою диссертацию и начать преподавательскую деятельность, поэтому мы решили, что нам пора подумать о ребенке. Через месяц мне удалось забеременеть. Это была счастливая пора в моей жизни. Я прекрасно чувствовала себя на протяжении всей беременности и ушла с работы только за два месяца до ожидаемого времени родов. Я занялась подготовкой к новой роли. Будучи единственным ребенком моих родителей, я не имела опыта ухода за малышами. Теперь мне хотелось знать все. Я изучала литературу, посвященную родам и уходу за ребенком, обретала новые знания и уверенность в том, что смогу родить и выходить своего первенца. Джеймс также радовался тому, что скоро станет отцом. Это был период особой близости между нами.

Викки родилась 18 мая 1962 года очаровательной и здоровой девочкой. Мне нравилось быть матерью. Жизнь казалась прекрасной.

Джеймс:

Мне также все происходящее казалось прекрасным. До этого момента я воспринимал себя прежде всего как студента. После окончания средней школы я потратил на колледж и аспирантуру восемь лет. Все это время Пегги поддерживала меня во всех отношениях. Хотя определенные академические успехи иногда тешили мое тщеславие, в целом я сознавал свое отставание в жизни. Мне предстояло догонять сверстников в плане обладания материальными ценностями, символизировавшими успех. Я ещё не воспринимал себя как крепко стоящего на ногах и независимого человека.

В этом было нечто парадоксальное. Принадлежа к привилегированному меньшинству, имевшему возможность закончить аспирантуру, я ощущал себя гражданином второго сорта. Думаю, в значительной степени это было связано с состязательным характером аспирантской программы. Наша мотивация определялась в основном чувством страха. Нам было ясно, что не каждый успешно завершит учебу. Кого-то ожидала победа (то есть получение степени), а кого-то - поражение (то есть отчисление из аспирантуры). Создание прочных дружеских отношений с другими учащимися было делом сложным. Мы состязались между собой за право продолжить учебу в следующем году.

Если вы в течение длительного времени позволяете другим людям принимать или отвергать вас, это влияет на вашу психику. Вам становится трудно сохранять ощущение собственной ценности. Я постоянно сравнивал себя с приятелями, которые сразу после школы начали работать, а теперь владели собственными домами и были уважаемыми членами местного сообщества. Я знал, что не стремлюсь к выбранному ими образу жизни, но не мог удержаться от сравнений и избавиться от чувства отставания. Даже когда я добивался успеха в выполнении учебной программы, меня преследовала боязнь провалить экзамен по иностранному языку. Я опасался, что кто-то из руководителей аспирантуры вдруг невзлюбит меня и потребует моего отчисления в самом конце учебы. Подобные страхи преследовали практически каждого из нас. Мы старались относиться к ним трезво, но нам не удавалось полностью избавиться от них. В этот период, казавшийся бесконечным, мои отношения с Пегги были для меня важным стабилизирующим фактором.

Все изменилось за какие-то три месяца. В сентябре 1962 года из жалкого студента, которого содержала жена, я превратился в преподавателя питтсбургского университета, содержащего жену с ребенком. Я начал воспринимать себя как добытчика. Ушел с головой в педагогическую и научную работу, предоставив Пегги заботиться о нашей дочери. Мы оба давно хотели иметь ребенка, и теперь реальность соответствовала нашим ожиданиям.

Пегги:

Кое-что было неожиданным. Перемены оказались для меня гораздо более трудными, чем я ожидала. Я не предполагала, что переезд в Питтсбург породит во мне чувство утраты. Я оставалась в пригороде с ребенком на руках и без машины, в то время как Джеймс основную часть своего времени посвящал работе.

Несмотря на эти минусы, мне очень нравилось быть матерью, и когда Викки исполнилось два года, я захотела ещё одного ребенка. Мы снова добились желаемого результата в течение месяца. Энди родился в июне 1964, спустя два года и один месяц после появления на свет Викки. Он был красивым и здоровым мальчиком. Теперь у нас были сын и дочь - мы стали образцовой американской семьей. Если я получала огромную радость благодаря нашим детям, то Джеймс был слишком поглощен собственной жизнью для того, чтобы оставаться на одной волне с нами.

Работа отнимала почти все его время и энергию. Но он также много играл в теннис. Я часто ощущала, что на первом месте у него находится работа, на втором - теннис, а мне приходится ждать остающегося от них времени. Это задевало меня, я хотела, чтобы он уделял больше внимания мне и детям. Один из наиболее неприятных эпизодов произошел перед рождением Энди. Джеймс участвовал в теннисном турнире в Уэст-Пенне. Я должна была родить в самое ближайшее время. Наблюдая за матчем, я почувствовала схватки и поняла, что мне пора срочно отправляться в больницу. Джеймс попросил друга отвезти меня туда, а сам закончил игру. К счастью, Джеймс прибыл в больницу до рождения Энди.

Джеймс:

Мне тяжело признаваться в том, какую бесчувственность я проявлял к Пегги в тот период. Помню разочарование, охватившее меня, когда я, собираясь выступить в полуфинале, услышал от Пегги, что ей надо срочно ехать в больницу. Присутствовавший на турнире друг тотчас вмешался в наш разговор: "У меня есть машина. Я охотно отвезу Пегги."

"Правда? - отозвался я. - Это было бы здорово. Я приеду туда сразу после матча." Теперь я не нахожу оправдания такому поведению. Проявленная бесчувственность кажется мне непростительной.

С рождением Энди наш новый образ жизни окончательно утвердился. Пегги выполняла обязанности жены и матери. Эти две роли полностью определяли её образ. Я был профессиональным психологом, сполна наслаждавшимся университетской жизнью. Подобно большинству моих коллег, являлся мужем и отцом, но эти обязанности были второстепенными в сравнении с работой в университете. Семья считалась чем-то само собой разумеющимся. Главное - не позволять ей мешать вашей карьере.

Не сознавая этого, мы оказались в типично американской ситуации, при которой распределение семейных обязанностей создает все условия для того, чтобы один из супругов или они оба теряли интерес к браку и обретали интерес к другим людям. Меня не привлекали будничные хлопоты, связанные с детьми, поэтому я охотно переложил их на Пегги. Она приняла эту роль как должное.

После учебы, казавшейся мне бесконечной, я получал удовольствие от преподавательской жизни. Обладание собственным кабинетом, ланчи в факультетском клубе, участие в заседаниях деканата, титул "доктора философии" - все это пьянило меня. Мне стыдно признаваться в том, что я терял голову от сознания важности моей работы в УНИВЕРСИТЕТЕ.

Я переоценивал её значимость и недооценивал усилия Пегги, заботившейся о детях. Нельзя сказать, что я ничего не делал дома. Я иногда менял пеленки и даже не без удовольствия участвовал в некоторых аспектах ухода за детьми. Однако в глубине души я считал это чисто женской работой. Я воспитывался на таком отношении, а теперь оно подкреплялось моими коллегами по университету. Мы все ценили наши семьи и понимали, что кто-то должен заниматься домашним хозяйством. Но именно для этого и существовали жены. Работа - вот что действительно важно. Сейчас мне трудно поверить в то, что я действительно так считал, однако это правда.

Пегги:

Пока Джеймс вкладывал всю свою энергию в карьеру, я посвящала все мое время уходу за детьми и домашнему хозяйству. Мы подошли к развилке. Не сознавая этого, направились в разные стороны. Я не могла вообразить, как далеко мы уйдем, прежде чем осознаем происходящее с нами.

Глава третья

Когда мужчина увлечен женщиной, его мозги опускаются ниже пояса.

Пегги:

Мое доверие к Джеймсу в первые годы брака медленно разрушалось. К тому времени, когда в 1966 году он завел свой первый роман, близость, которую я раньше ощущала, сменилась отчуждением. В течение тех семи лет, когда Джеймс имел внебрачные связи, он превращался в чужого человека. Я никогда не знала, искренен он или нет. Джеймс говорил о других людях и их романах таким высокомерным тоном, что я не могла понять его истинные чувства. Меня это пугало, но я не доверяла своей интуиции. Продолжала думать, что я, возможно, даю волю своим фантазиям.

Однако то внимание, которое Джеймс стал уделять своей внешности, явно не было плодом моего воображения. Он начал соблюдать диету и стал более стройным. Я боялась, что он, возможно, делает это, чтобы нравиться другой женщине.

Джеймс:

Мы с Лайзой говорили о похудании. До встречи с ней я постепенно набрал максимальный вес, какой когда-либо имел - 84 килограмма. Я задумывался о том, не пора ли сесть на диету, но не мог мобилизовать силу воли. Теперь у меня появилась мотивация. Я не чувствовал себя старым в тридцать лет, однако сознавал существовавшую между нами разницу в восемь лет. Я хотел сделать себя как можно более привлекательным. С радостью обнаружил, что потерял почти два килограмма за три проведенных с Лайзой дня. Этот факт, а также ощущение того, что я нахожусь на вершине блаженства, дали мне импульс, в котором я нуждался. Я начал есть на ланч салаты - иногда просто морковь с сельдереем. Мне не приходилось насиловать себя. Я имел мощный стимул стать стройным и подтянутым. В итоге за шесть недель сбросил одиннадцать килограммов. Мои друзья, знавшие, как я люблю поесть, изумленно наблюдали за исчезновением лишних килограммов. Это приносило мне дополнительную радость. Они не могли поверить в реальность происходящего. Я же знал, что действительно худею, а также понимал причину.

В течение следующих шести месяцев я видел Лайзу несколько раз. Всякий раз, отправляясь по делам в Нью-Йорк, я заранее звонил ей и назначал свидание. Даже когда меня сопровождал коллега, я брал отдельную комнату для одного человека и не сталкивался с проблемами организационного плана. Сначала мы немного побаивались, что портье заметит нас вдвоем и задаст ненужный вопрос. Я устраивался в гостинице, а Лайза поднималась ко мне в номер чуть позже. Это вносило в наши свидания дополнительное приятное волнение. Впоследствии мы совсем осмелели, и Лайза даже подходила к стойке администратора за вторым ключом. К счастью, все проходило гладко.

Меня удивляло и радовало, что Лайза проявляет такой же энтузиазм в отношении наших свиданий, как и я. В какой бы день недели я ни появлялся в городе, она находила время для встречи со мной, хотя для этого ей приходилось ехать на электричке полтора часа. При наличии возможности я встречал её на вокзале, но когда проблемы со временем не позволяли это сделать, она сама добиралась до гостиницы. Если Лайза была очень занята в университете, она проводила со мной только одну ночь, а не две или три, как в других случаях. Днем я участвовал в деловых встречах, но вечером всегда был свободен. Иногда Лайза изучала город, пока я работал, иногда занималась в гостиничном номере. Вечерами мы практически не выходили в город. Мы были полностью поглощены друг другом и проводили время, беседуя и занимаясь любовью.

Другой фактор, способствовавший нашему приятному времяпрепровождению, заключался в том, что мы могли встречаться в красивой обстановке. Благодаря моей работе в университете на меня распространялись льготные расценки в двух прекрасных нью-йоркских отелях. Поэтому наши свидания проходили в изысканной обстановке. Иногда все одноместные номера были заняты, и я получал двухместный номер или даже люкс за те же деньги. Это доставляло нам удовольствие. Если бы мы были вынуждены встречаться в какой-то старой обшарпанной гостинице, это, вероятно, охладило бы наш пыл. Но впечатляющий интерьер усиливал ощущение того, что мы делали нечто хорошее, и мешала мне видеть негативные стороны.

Пегги:

Джеймс знал, что мне было тяжело мириться с его частыми отъездами. Вскоре после рождества он сказал, что должен посетить Нью-Йорк до Нового года и хочет, чтобы я отправилась с ним. Это известие удивило и обрадовало меня. Джеймсу предстояло поработать с другим человеком, которого также сопровождала жена.

К тому времени прошло меньше четырех месяцев с того момента, как он завел роман на съезде психологов в Нью-Йорке. После этого он успел несколько раз посетить этот город. Я подозревала, что он встречается с кем-то в этих поездках, поэтому старалась не пропустить каких-то слов или поступков Джеймса, которыми он мог выдать себя в этот раз. Все шло чудесно, пока однажды вечером Джеймс не повел меня в маленькое кафе, от которого он был в восторге. Пока мы ели у стойки, меня преследовало отчетливое чувство, что он нашел это место отнюдь не сам и относился к нему с энтузиазмом именно поэтому. Интуиция подсказывала мне, что он бывал здесь с другой женщиной.

Джеймс:

Интуиция Пегги была верной. Это место я открыл вместе с Лайзой, поэтому оно имело для меня особое значение. Здесь подавали хорошие немецкие колбаски, однако я не назвал бы их потрясающими. Мы с Лайзой иногда ели в хороших ресторанах, но чаще - в довольно простых кафе, расположенных вдали от многолюдных улиц. Лайза, как и я, была очарована Нью-Йорком, и нам нравилось открывать новые места для питания. Наверно, Лайза также думала о том, сколько стоит обед в дорогом заведении, и старалась сократить мои расходы. В любом случае еда не была для нас главным. Мы получали удовольствие от общения друг с другом.

Пегги:

В течении нескольких дней по возвращении из Нью-Йорка я была очень занята, и у меня почти не оставалось времени обдумывать мои подозрения. Я усиленно готовилась к рождественской вечеринке, на которую мы собирались пойти. Я купила выкройки и блестящий материал, чтобы самой сшить эффектное платье. Возможно, я бы не стала прикладывать столько усилий, если бы не воспринимала как вызов все светские мероприятия с участием женщин, с которыми работал Джеймс. Наверно, мое внимание было сосредоточено на его коллегах, потому что я знала их - в отличие от других женщин, с которыми он мог встречаться в поездках. Я думала, что если мне удастся заставить Джеймса почувствовать, какая у него потрясающая жена, он не захочет назначать свидания другим женщинам. Я даже купила для этой вечеринки поднимающий грудь бюстгальтер без бретелек, чтобы выглядеть особенно сексуально. Я не ограничилась заботой о моем внешнем виде. Старалась как можно лучше подготовиться к танцам. Я всегда любила танцевать, но тут взялась за это дело всерьез. Я не знала, кто составит мне конкуренцию, и хотела превзойти всех. Вечеринка прошла хорошо, но мне казалось, что я не добиваюсь желаемого результата.

Другие мои усилия были порождены любовью Джеймса к вкусным блюдам, с которыми он познакомился во французских ресторанах во время поездок в Европу. Я отправилась на курсы по изучению французской кухни. Освоив кулинарное искусство, почти ежедневно в течение шести месяцев готовила изысканные обеды. Эти курсы были удобны тем, что там присматривали за детьми, пока матери находились на занятиях. Впоследствии я таким же образом посещала курсы игры на гитаре. Поскольку я старалась быть "идеальной матерью", такая организация была для меня крайне важной. Мне не хотелось оставлять детей с приходящей няней. Я отдавала им много сил и обижалась на Джеймса, который уделял сыну и дочери минимум внимания. Даже не будучи в отъезде, он проводил с ними очень мало времени. Меня огорчало его равнодушие к Викки и Энди. Также я чувствовала, что если бы он больше занимался ими, он был бы более привязан ко мне и к нашей семье в целом.

Джеймс:

Примерно в течение семи месяцев я был поглощен Лайзой. В промежутках между свиданиями звонил ей и вспоминал о ней каждый день. Мы очень сблизились. И при этом в значительной мере сохранили остроту чувств, характерную для начала романа. Мы не принимали друг друга как должное, что происходит со многими супругами. Конечно, нам не приходилось улаживать проблемы каждодневного общения, зачастую губящие самые счастливые пары. Находясь вдвоем, мы были свободными, как птицы, и могли просто наслаждаться общением. Наши встречи были достаточно редкими, поэтому у нас никогда не появлялось ощущением, будто мы полностью знаем друг друга. Мы сохраняли потребность во взаимном изучении и совершении открытий.

Одним из факторов, вносившим радость в наши отношения, была любовь Лайзы к игре. Она проявляла изобретательность буквально во всем. Ей нравилось проносить тайком в гостиницу вино, сыр и фрукты в своей сумочке. Часто, когда я возвращался в номер после рабочего дня, она устраивала для меня настоящий банкет. Однажды, когда я захандрил по какому-то поводу, Лайза встретила меня в номере обнаженной среди множества воздушных шаров. Таким образом она решила поднять мне настроение. Ее метод оказался эффективным.

В какой-то момент я стал беспокоиться по поводу того, что Лайза упускает возможности в университете и уделяет слишком много времени мне. Не подумайте, будто она требовала от меня что-то. Просто я порой недоумевал, почему она оказывается свободной всякий раз, когда я звоню ей. Наверняка по Лайзе вздыхал не один парень. Мы поговорили об этом, и она заверила меня, что все в порядке. Она действительно встречалась с мужчинами из университета - главным образом с преподавателями. Лайза упоминала эти свидания в самых общих выражениях, у неё хватало мудрости не говорить слишком многое. Я был полон решимости не давать волю ревности, но вряд ли бы мне удалось преуспеть в этом, если бы я знал подробности других её романов.

Я часто рассказывал Лайзе о Пегги и наших детях. Наверно, я делал это отчасти для того, чтобы напомнить нам обоим о моих обязательствах перед семьей, а также потому что они составляли важную часть моей жизни. Интерес Лайзы казался мне искренним. Она часто спрашивала, как обстоят дела на семейном фронте, но никогда не говорила ничего плохого о Пегги и нашем браке.

Пегги:

Под влиянием того страха и настороженности, которые вызывались у меня поездками Джеймса, я взяла за правило никогда не отказывать ему в сексе. Я подумала, что, поступая иначе, сама буду подталкивать его к измене. Я заботилась о том, чтобы каждому его отъезду предшествовала насыщенная любовью ночь. Когда же он возвращался домой, я пыталась оценить степень его желания - словно таким образом можно было понять, занимался ли он сексом в другом городе. Самое печальное заключалось в том, что я всячески старалась ублажить его, не думая о собственных желаниях.

По правде говоря, я желала только одного - чтобы он хотел меня. Отчаянно стараясь доставить ему удовольствие, почти перестала испытывать оргазмы. Искусно изображала страсть и имитировала оргазмы. Я была настолько сосредоточена на его чувствах ко мне, что сейчас даже не знаю, какие чувства испытывала к нему сама.

Каждый вечер я лежала в кровати, надеясь, что он захочет меня. Пыталась таким образом оценить степень его благосклонности ко мне. Читала книги по сексу и изобретала новые способы делать его счастливым. Я думала, что наша сексуальная жизнь способна заметно влиять на поведение Джеймса. Поверила в миф, который звучит так: "Если он будет получать сексуальное удовлетворение дома, то не станет искать его на стороне". Отсутствие хорошего секса в семье часто называется в качестве причины (оправдания) романа. В то время я не имела представления о том, насколько это неверно. Позже я поняла, что плохой секс дома может подтолкнуть мужчину к внебрачной связи, но хороший секс дома вовсе не является залогом мужской верности.

Я прилагала отчаянные усилия к тому, чтобы скрыть внебрачные связи Джеймса от наших друзей. Всякий раз, когда речь заходила о его поездках, я говорила: "Он все мне рассказывает. Я не беспокоюсь. Полностью доверяю ему." Я пыталась изображать, что не сомневаюсь в его верности. Испытывала потребность демонстрировать друзьям полное благополучие, чтобы защитить свою гордость.

Думаю, эта неискренность достаточно типична. Многие женщины чувствуют измены мужей, но надеются, что эти догадки ошибочны. Другие точно знают правду... но притворяются, будто ничего не ведают. Некоторые женщины защищают себя от необходимости решать проблему, отказываясь признавать возможность измены - или недвусмысленно заявляя мужьям, что не желают ничего знать. Все что угодно кажется более легким, нежели явное столкновение с правдой. Возможно, причина заключается в том, что многие женщины считают себя обязанными подать на развод, узнав правду. Именно этого я пыталась избежать. Надеялась, что мои догадки ошибочны, чтобы не чувствовать себя вынужденной развестись. Для поддержания этой надежды требовался постоянный самообман.

Однажды, когда Джеймс вернулся домой из поездки, я обнаружила в его чемодане длинный светлый волос. У меня темные волосы. В первый момент мне захотелось закричать или заплакать. Теперь я знала правду. Но должна была найти способ отвергнуть её. Я ломала голову, ища способ отогнать мои страхи. В конце концов вспомнила, что жена одного из коллег Джеймса, сопровождавшая их в поездке, носила светлый парик. Я пыталась убедить себя в том, что это был её волос. Игнорировала многие явные свидетельства измены, пытаясь успокоить себя.

Однако я не могла игнорировать тот факт, что Джеймс совершенно перестал говорить мне "Я люблю тебя". Хотя прежде эти слова не относились к числу тех, которые Джеймс произносил каждый день, он все же мог периодически делать такие признания без явных усилий над собой. Я думала, что это изменение - следствие приобретенной им сдержанности, нежелания казаться слишком сентиментальным. В любом случае это причиняло мне боль. Иногда я говорила "Я люблю тебя" и ждала, что он скажет в ответ. Обычно он просто обнимал меня или произносил "Я тебя тоже" так, словно тут было чего стесняться. Иногда он вовсе никак не отвечал, и у меня опускалось сердце. Тогда я давала себе слово, что ни за что не произнесу эти слова снова, пока это не сделает он. Но через некоторое время не выдерживала и говорила их. Я не могла прямо попросить его о том, чтобы он сказал, что любит меня. Я чувствовала, что если об этом приходится просить, ответ не идет в счет. Джеймс должен был захотеть сам.

Джеймс:

В том, что я перестал признаваться Пегги в любви, не было ничего умышленного. Когда она впервые сообщила мне, что я ни разу за четыре года не сказал ей "Я люблю тебя", я не поверил в это. Такая ситуация просто не соответствовала моим чувствам. Думаю, причина заключалась в моей сдержанности, которую я вырабатывал в себе в тот период, стараясь подходить ко всему более рассудочно. К тому же я был поглощен моей карьерой.

Одна из моих профессиональных обязанностей заключалась в проведении интенсивного пятидневного курса, составлявшего первую неделю двухмесячной программы для менеджеров. Участники принадлежали к руководящему звену частных компаний и государственных учреждений. Почти все они были мужчинами и приехали из других городов. Насыщенность этой первой недели занятий почти не позволяла участникам изучать город, поэтому я с моим коллегой регулярно устраивал для гостей вечером в пятницу экскурсию по наиболее интересным местам, где протекает местная ночная жизнь. Мы начинали с совместного обеда, а затем делали семь-восемь остановок в барах. Обычно это была ночь сближения и попойки - хорошая разрядка после напряженной недели. Во время предыдущих экскурсий я замечал, что некоторые мужчины проявляли особый интерес к местам, где было много одиноких женщин, но вследствие моей тогдашней неискушенности почти не думал об этом.

В этом же году все было иначе. Моя наивность стремительно испарялась. Стоит ли ходить вокруг да около? Дружеское общение с коллегами замечательная вещь, но на самом деле большинство мужчин хотело знать, где можно "снять" женщину. Поэтому я соответствующим образом изменил программу экскурсии. Прежде я думал главным образом о качестве развлечений и напитков. Теперь же главный акцент делался на качестве одиноких женщин и легкости установления контакта с ними. Я узнал многое вовсе не от Лайзы и по-прежнему не позволял себе встречаться с женщинами в Питтсбурге. Просто, войдя в мир адюльтеров, я обрел новый взгляд на женский пол и ночную жизнь города.

Я отдавал себе отчет в том, что было уже очень поздно, но поскольку сам не собирался затевать в эту ночь какую-то интрижку, то ни о чем не беспокоился. Я был готов подробно описать Пегги все посещенные нами места. И рассчитывал на то, что мой рассказ не вызовет у неё никаких вопросов. Каким же глупцом я был!

Пегги:

Я знала об экскурсии по злачным местам, которую обычно проводил Джеймс. Большинство этих заведений закрывалось в полночь или часом позже. В ту ночь я ждала его, как обычно, но он не вернулся в полночь. Не появился он и в час. Мое волнение нарастало. В два часа ночи я уже была уверена, что он придет с минуты на минуту, поэтому я сидела в напряженном ожидании у окна. Мне казалось, что я уже вижу машину, но он не приезжал. Меня уже начало охватывать отчаяние. Я подумала, не следует ли мне позвонить жене его коллеги по курсам, но не решилась это сделать. Вдруг окажется, что её муж уже в постели, а Джеймс находится с другой женщиной? Что я услышу в ответ? Что подумают эти люди? Гордость мешала мне позвонить.

К трем часам я уже думала, что он, возможно, погиб в автокатастрофе или решил меня бросить. Я не могла представить себе, что он не позвонил мне, собираясь так сильно задержаться. Следующий час обернулся кошмаром - я потеряла способность здраво рассуждать. В четыре часа утра Джеймс наконец вернулся. Когда он переступил порог дома, я рухнула в его объятия. Я совершенно обессилела от столь долгого ожидания и тревоги.

Когда силы начали возвращаться ко мне, я спросила:

- Почему ты приехал так поздно? Почему не позвонил?

- Я не позвонил, потому что был уверен, что ты спишь, и не хотел будить тебя.

Он невозмутимо объяснил, что после посещения всех традиционных заведений они отправились в новый бар, работавший до четырех утра. Кое-кто из членов компании пожелал там задержаться. Конечно, все это связано с его работой и, следовательно, я не вправе жаловаться. Ему всегда удавалось говорить весьма логично; я не знала, что мне и думать.

Каждый день оборачивался внутренней борьбой. Эмоции начинали брать надо мной верх. Большую часть времени я пребывала в подавленном состоянии. Джеймс предложил мне сходить к психотерапевту и выяснить причину. Я уже знала, в чем тут дело. Я боялась, что он завел роман, и не знала, что мне делать по этому поводу. Не могла заставить себя довериться кому-то, но должна была что-то предпринять. Я решила завести дневник, в который могла бы выплескивать свои чувства, чтобы обрести над ними какой-то контроль.

Мне страшно и одиноко. Но я не могу ни с кем поговорить. Не хочу, чтобы люди жалели меня. И, конечно, я не могу поговорить с Джеймсом. Если я спрошу его напрямик, он станет все отрицать, какой бы ни была правда. Как он поведет себя, если я ошибаюсь? Но если я окажусь права, то не знаю, что я могу сделать. Вряд ли я сумею справиться с потрясением. Мне придется подать на развод, чтобы спасти мою гордость. Но как я буду жить одна с детьми? Я потеряла всю уверенность в себе, какую когда-то имела. Чувствую себя беспомощной. Конечно, я не смогу вернуться к родителям. Буду чувствовать себя неудачницей. И умру от стыда.

Но мне кажется, что я больше не могу жить в таком состоянии. Я буквально разваливаюсь на части. Мое сердце сжимается от страданий, в горле стоит комок, который мешает мне дышать. Моя голова раскалывается от боли. Большую часть времени я ощущаю слабость, в моем теле почти не осталось энергии. Я потеряла аппетит. Не могу избавиться от металлического привкуса во рту.

Я не могу заставить себя поверить в реальность происходящего. Измены кажутся такими же невероятными, как автомобильная катастрофа или рак. Да, я знаю, что такие вещи случаются - но не со мной! Я знаю, что просто пытаюсь избавиться от подозрений. Постоянно стараюсь убедить себя в том, что я, возможно, не права. Анализируя слова и поступки Джеймса, я хотела успокоить себя, а вовсе не найти правду.

Ведение дневника немного помогло мне. Я как бы освобождалась от мыслей, крутившихся в моей голове. Но страхи не исчезали. Ничто не могло избавить меня от них. Я решила держаться из последних сил - и вести дневник по вечерам.

Наконец пришла весна, которая внесла некоторые важные изменения в нашу жизнь. Мы вступили в новый теннисный клуб, выстроенный за зиму в одном из пригородов Питтсбурга. Мы решили купить дом возле этого клуба. Меня немного смущали связанные с этим расходы, но я думала, что переезд пойдет на пользу нашему браку. Жизнь в собственном доме, казалось, сулила большую стабильность, нежели жизнь в арендованном.

Джеймс находился в Европе, когда пришло время заключать сделку. Он оставил мне бланк со своей подписью для оформления покупки. Прежде мы никогда не покупали дома, но я справилась с этим делом. Я хотела, чтобы Джеймс оценил мои способности. Радовалась возможности продемонстрировать ему свои деловые качества. Пришла в восторг, когда Джеймс написал мне из Европы, как он рад тому, что я способна позаботиться обо всем в его отсутствие. Тогда я не сознавала, что это избавило его от беспокойства за меня и позволило уделять больше внимания романам. Снова и снова мои усилия оборачивались против той цели, которую я преследовала.

Я сама наносила ущерб собственному самолюбию. У меня вошло в привычку отдавать слишком много и страдать из-за этого. Я обижалась на Джеймса за то, что он много путешествовал, но он не давал мне возможности сказать об этом вслух. Он заявлял: "Поездки - часть моей работы. Они тяжелы для меня не менее, чем для тебя - мое отсутствие." Я видела бесполезность моей борьбы. Она не приносила никаких результатов. Поэтому решила проявлять заботливость и понимание. Собирала его вещи. Однажды даже сказала, что поскольку мы не можем поехать вместе, я рада, что он поедет в новое место и поделится со мной впечатлениями. Я заставляла себя кривить душой.

Джеймс:

Путешествие в Европу, упомянутое Пегги, было двухнедельной командировкой. Большую часть этого времени я провел в Женеве, где вел семинар для менеджеров из нескольких европейских стран. Я потратил четыре вечера, пытаясь добиться успеха у молодой американки, остановившейся в одном мотеле с нами. Из этой затеи ничего не вышло, и мы с коллегой поехали в Межев, чтобы попытать счастья в одном из танцевальных клубов. Мы познакомились с двумя канадками, которые приехали сюда покататься на горных лыжах. Мы прекрасно провели с ними время. Почти всю ночь танцевали и занимались любовью. Поспав примерно час, вернулись за полтора часа в Женеву, чтобы принять душ, позавтракать и начать в половине девятого наш семинар. Мы могли бы валиться с ног от усталости, но новые романы "подзарядили" нас, и мы оба были полны энергии.

Мы договорились, что вечером снова встретимся с нашими подругами, поэтому, закончив работу в шесть часов, переоделись и снова отправились в горы. Вечер доставил нам удовольствие. Разумные люди удовлетворились бы этим, но мы решили все повторить в третий раз. Дорога в Межев заняла три часа из-за снежной бури. Я вспоминал старую поговорку: "Когда мужчина увлечен женщиной, его мозги опускаются ниже пояса." Мы подтвердили её справедливость, зато повеселились вовсю.

На следующий день я улетел в Штаты и провел вечер в Нью-Йорке с Лайзой. Я едва держался на ногах от изнеможения. Ощущал нехватку сна и смену часовых поясов. Мне удалось выстоять в любовной схватке, но я впервые за всю историю наших отношений заснул рано. К несчастью, у Лайзы возникли какие-то проблемы в университете, которые она хотела обсудить со мной. Думаю, она восприняла происшедшее как явный знак того, что не может рассчитывать на меня в такой степени, как раньше.

Мне не составило труда завести новый роман в Европе. Риск разоблачения казался минимальным. Почему бы и нет, раз уж я все равно не могу быть с Пегги или Лайзой? Мое поведение представлялось мне совершенно естественным.

Пегги:

Когда Джеймс вернулся домой из Европы, все было готово к переезду. Мы прожили в браке двенадцать лет и впервые обрели собственный дом. Это вселяло в нас радость. Но ещё сильнее меня обрадовало заявление, которое Джеймс сделал вскоре после нашего переезда. Он сказал: "Больше всего на свете я хочу, чтобы у меня было больше времени наслаждаться этой жизнью". Я восприняла это как свидетельство того, что он доволен своей жизнью - и мной тоже. Мне не приходило в голову, что причина его удовлетворения заключается в двойной жизни - одновременным наличием жены и любовниц. Я мыслила взаимоисключающими категориями: либо я, либо кто-то еще. Полагала, что увлечение другой женщиной означает, что он не любит меня. Поэтому расценила его слова как признание в любви - хотя он по-прежнему не говорил мне "Я люблю тебя".

Этот временный оптимизм благотворно сказался на мне. Я выглядела и ощущала себя более энергичной и жизнерадостной, чем прежде. В соответствии с этим новым настроением сделал себе короткую стрижку. Полностью погрузилась в работу по благоустройству дома. У нас был большой двор, я купила газонокосилку и включила в круг моих обязанностей уход за лужайкой.

Мы также участвовали в деятельности теннисного клуба, и это занимало много времени. Джеймс и ещё один человек отвечали за разработку теннисной программы и организацию тренерской работы. Они оба часто находились в отъездах, поэтому мы, жены, в то лето взяли основную нагрузку на себя. Я снова начала играть в теннис после многолетнего перерыва. В молодости я была неплохим игроком, но практически перестала выходить на корт с началом семейной жизни.

Наш дом находился неподалеку от клуба, и мы часто принимали гостей у себя. Устраивали вечеринки почти каждый уик-энд. Наша светская жизнь стала более насыщенной, чем когда-либо. В целом мне это нравилось, однако я не могла спокойно относиться к дружеским поцелуям. Они были распространены в качестве традиционного приветствия в той компании, к которой мы принадлежали. Эти поцелуи вызывали у меня чувство смущения; особенно сильный дискомфорт я испытывала, когда Джеймс целовал кого-то.

На самом деле я боялась, что Джеймс, возможно, тайно встречается с другой женщиной. Поскольку мне не хотелось говорить ему об этом, мое внимание сконцентрировалось на дружеских поцелуях. Таким образом я выражала мою обеспокоенность. Я могла произносить такие фразы: "Мне становится не по себе, когда ты целуешь других женщин. Ты как бы выставляешь меня на посмешище." Я думала, что подобные замечания относительно поведения Джеймса на людях каким-то образом повлияют на его тайное поведение. Он неизменно отвечал мне примерно так: "Это звучит нелепо. Большинство наших друзей делает то же самое. Тебе самой следует измениться."

Когда я наконец поняла, что мне не удастся изменить Джеймса, я стала пытаться изменить самую себя. Мне потребовалось немало времени для того, чтобы стать более раскованной. В конце концов мне удалось внешне адаптироваться, но этот ритуал ещё долгое время вызывал у меня ощущение дискомфорта.

Джеймс:

Весной 1967 года я начал проводить несколько дней каждого месяца в Вашингтоне, руководя изучением роли компьютеров в работе менеджеров. В ходе этой работы я познакомился с двумя людьми, оказавшими на меня значительное влияние. Первым из них был Фрэнк - мой ровесник и самый безудержный ловелас, какого мне доводилось видеть. Он обладал всеми качествами, необходимыми для того, чтобы одерживать победы над женщинами. Был красивым, хорошо сложенным, общительным, преуспевающим и продолжал подниматься вверх по социальной лестнице. Он вращался в высшем вашингтонском обществе, близко знал многих влиятельных людей. Фрэнк был настоящим трудоголиком, которому во всем сопутствовал успех.

Когда я познакомился с ним, его жена и дети находились в Мэриленде. Это позволяло ему "работать" допоздна и даже еженедельно проводить в Вашингтоне три-четыре ночи. Несомненно, его работа была очень важной, и он выполнял её превосходно. Только сумасшедшая стала бы на месте жены Фрэнка сомневаться в его поглощенности работой. Или у неё были бы основания? Правда заключалась в том, что Фрэнк уже два года крутил бурный роман со своей секретаршей. Также он был готов заняться сексом с любой женщиной, с которой ему удалось бы уединиться на пять минут. Он много путешествовал и одновременно поддерживал отношения с несколькими женщинами в разных городах. Я не встречал другого человека со столь насыщенной личной жизнью. Я думал, что она должна привести к неприятностям, но все же восхищался им и хотел походить на него.

Другим человеком, занявшим важное место в моей вашингтонской жизни, стала Марго - секретарша одного из подчиненных Фрэнка. Роман с ней я завел с благословения Фрэнка в мае 1967 года. Она была незамужней двадцатилетней девушкой и все ещё жила с родителями. Перед первым свиданием мы договорились, что я заеду за ней. Когда я подъезжал к дому, мне пришло в голову, что я, вероятно, сейчас познакомлюсь с её родителями. Марго знала, что я женат, но мы не обсуждали, как преподнести это обстоятельство.

Конечно, мать Марго встретила меня у порога. Я дрожал от страха. Нет, я не ожидал прямолинейного вопроса: "Вы женаты?" Это казалось невозможным. В моих самых безумных фантазиях я никогда не представлял себя в роли женатого мужчины, который заезжает за незамужней девушкой и беседует с её родителями. Я не хотел лгать и спрашивал себя, как удовлетворить их любопытство, не выдавая при этом информации об этой стороне моей жизни. Я пережил эту первую встречу, не столкнувшись с явными проблемами. Осознав позже, что во время моей беседы с родителями Марго у меня на пальце блестело обручальное кольцо, я почувствовал себя глупцом. Я решил в начале моих поездок снимать кольцо и надевать его снова перед возвращением домой.