Как прорастают зерна

Пролог

Пролог. Лицо, ожидающее госпитализации в соответствующее учреждение для получения помощи (Z75.1)

– Оля! Оля, ты слышишь меня?!

Голос был странно знакомым. Она с трудом подняла тяжелые веки.

Перед глазами расплывалось чье-то лицо. Она сделала усилие и попыталась сфокусировать зрение. Это получилось, но лишь отчасти. А от другой части получилось так, что перед ней было лицо человека, которого Оля знает. Только вспомнить никак не может. И голос его знает. И этот знакомый голос задает такие настойчивые требовательные вопросы.

– Оля, не закрывай глаза! Смотри на меня. Смотри на меня, слышишь. Где Самвел?! Где кровь?!

Она не понимала, почему у нее спрашивают про какого-то Самвела и про какую-то кровь. Про Самвела еще что-то помнила, кажется, а вот кровь… При чем тут кровь?

Веки стремительно тяжелели.

– Оля! Оля, не смей закрывать глаза. Смотри на меня. Самвел, мать твою, быстро!

Все голоса слились в один неясный гул, в котором выделялся лишь один громкий низкий голос, который привычно – она откуда-то это знала, что именно привычно - орал.

Ослепительно вспыхнули на потолке яркие светильники. Веки все-таки сомкнулись. И она провалилась в благословенную темноту.

– Самвел, показатели?

– В норме.

– Скальпель. Зажим.

Глава 1

Глава 1. Многословие и излишние подробности, делающие неясной причину контакта (R46.7)

Электронный браслет-часы завибрировал, и Оля вздрогнула. Перевела взгляд с одного экрана, большого, девятнадцатидюймового внешнего экрана ноутбука – на маленький экран часов. На нем призывно махал руками зеленый человечек.

Все, доработалась до зеленых человечков. Оля сняла очки и устало потерла глаза. Умные часы правы – надо сделать перерыв в работе. И в этот момент раздался звонок в дверь.

Ну все, точно надо вставать из-за стола и делать перерыв.

За дверью обнаружилась соседка Тася. Оля несколько секунд пристально смотрела на нее. Тася молчала. Оля шире распахнула дверь.

– Заходи.

– Да я сахара попросить только…

– Заходи!

***

– Ты чем-то мазала?

– Да так заживет…

– Сиди и не верти головой! – Оля открыла шкафчик и достала с полочки аптечку. – Сейчас намажу, у меня хорошая мазь от ссадин, ты же знаешь, я вечно падаю и обо все ударяюсь.

– Потому что ты мыслями все время где-то… в буковках.

– Не верти головой, говорю! – Оля аккуратно наносила желтую мазь на свежий синяк на Тасиной скуле. Потом крепко закрутила тюбик, вытерла пальцы салфеткой. Села напротив Таси, подперла щеку рукой и вздохнула.

– Тась, сколько ты будешь это терпеть?

– Липа, не начинай, пожалуйста.

– Я не начинаю! Я продолжаю! – Оля резко встала и принялась ходить по небольшой кухне. Щелкнула кнопкой чайника. – Тася, на дворе двадцать первый век. Двадцать! Первый! А ты ходишь с синяками от мужа.

– Да он просто выпил вчера и….

– Он каждые выходные «выпил»! И все время находится какая-то причина, да? То ты тапки не там поставила, и он запнулся. То его любимую банку из-под пива коллекционную выкинула. То… дай подумать… что на этот раз?

– Клубники купила… – тихо отозвалась Тася.

– У него клубникобоязнь?!

– Она дорогая, – еще тише отозвалась Тася.

– Так я и думала! Опять деньгами попрекал! – Оля со стуком поставила на стол две чашки, насыпала растворимый кофе, залила кипятком. – Когда ты уже работать пойдешь, а?!

– Я же ничего не умею, Липа, – Тася ссутулилась и зажала ладони между коленей. – Техникум я бросила, когда замуж вышла. Гена мне говорил – не надо тебе учиться, я прокормлю.

– И как? – Оля подбоченилась. Всю эту историю она прекрасно знала. И разговор с Тасей уже не первый. И ничего не меняется. – Кормит? Видно, чем тебя кормит, – Оля ткнула пальцем в направлении Тасиного синяка. – Тумаками и шишками. Еще и попрекает постоянно, что ты много денег тратишь, за каждый рубль отчета требует! Тася, как можно так жить, скажи мне?!

– Ну а что я могу сделать?!

– Пойти работать, подать на развод и забрать половину квартиры.

Тася еще больше ссутулилась. Этот совет от Оли она слышала уже не в первый раз.

– Да куда я работать пойду, я ж ничего не умею, – снова повторила она слова, которые уже не раз говорила.

– В магазине на кассе сидеть – никакого образования не надо!

– Гена против того, чтобы я работала.

Оля вздохнула. Открыла холодильник, чтобы достать молоко. Это разговор слепого с глухим.

Пока она доливала молоко в кофе, Тася решила сменить тему и стала рассказывать про новый рецепт пирога из песочного теста, со сливами.

– Гена сливы любит.

«По Гене скалка плачет», – мрачно думала про себя Оля, закрывая дверь за Тасей. На прощание соседка пообещала угостить Олю пирогом.

Тася великолепно готовила. В квартире царил идеальный порядок. А этот мудак Гена… В жопу ему этих слив натолкать! В самом хмуром расположении духа Оля вернулась на кухню. Разговор про пирог со сливами вызвал аппетит.

Ревизия холодильника показала, что удовлетворять его особо нечем. Можно сварить макарон или гречки, но из мясного – ничего. И у Касси корм заканчивается. Рука сама собой потянулась к телефону. Оля несколько секунд смотрела на приложение по доставке продуктов, а потом решительно погасила экран. Зеленый человечек велел ей двигаться. А то от макарон и сидячего образа жизни известно что растет. И Оля пошла в спальню – одеваться. Поход до магазина и обратно должен удовлетворить зеленого человечка и поправить унылую цифру шагомера.

***

Лучше бы она заказала доставку продуктов на дом! Потому что прямо у подъезда Оля столкнулась с Геной. В руках у Оли был пакет с покупками, а в руках у Геннадия – бутылка пива. По случаю пятницы.

– Привет, соседка, – лениво произнес он.

Оля не раз и не два высказывала Геннадию все, что она думает о нем. В таких выражениях, которые совсем не пристали выпускнице филологического факультета. Только все эти высказывания носили характер внутреннего монолога. В этот раз Оля ограничилась многозначительным взглядом на домофон. Ждать от Гены, что он поможет ей донести пакет, бессмысленно. Но домофон-то он открыть в состоянии, ведь самой Оле неудобно – пакет с покупками не столько тяжелый, сколько объемный.

Гена ее взгляд понял правильно. Не торопясь, открыл подъездную дверь и шагнул первым. Оле пришлось придерживать дверь плечом. И уже только когда тронулся лифт, Геннадий, отхлебнув пива, все так же лениво спросил:

– Чего, тяжелый пакет? Могу помочь.

– Спасибо. Пиво лучше свое крепче держи.

А то я всажу его тебе в зубы.

Ее Кассиопейшество даже вышла Олю встретить. Кошка каким-то неведомым чутьем знала, когда приносят что-то лично ей. Села посередине прихожей, уставилась на Олю желто-зелеными глазами и требовательно мяукнула.

– Конечно, – пробормотала Оля, стаскивая кроссовки. – Специально для тебя в магазин ходила. Между прочим, последний пакет корма тебе взяла. Обещали скоро еще завезти.

Трёхцветная кошка Касси, она же Кассандра, она же Кассиопея, медленно моргнула. Она и не сомневалась.

***

Тася пришла вечером. С пирогом.

– Он уснул.

Оля внимательно оглядела соседку. Новых синяков не обнаружилось. Значит, Геннадий, чтоб ему пусто было, напился и отрубился.

Глава 2

Глава 2. Странное и необъяснимое поведение (R46.2)

– Олимпиада Аскольдовна, ну сроки же все горят!

– Вы мне сказали, что до двадцатого!

– Оплошал, Олимпиадочка, свет наш, оплошал! – затараторил собеседник. – Перепутал! Ну так как, сделаете к двенадцатому?

– Пятьдесят процентов плюсом за срочность.

На том конце задохнулись праведным возмущением.

– Да побойтесь бога, Олимпиада Аскольдовна!

– Я с олимпийскими богами на короткой ноге, – сухо ответила Оля. – Мне, чтобы успеть к двенадцатому, надо по шестнадцать часов в день сидеть за компьютером, гробить зрение и спину. За какие высокие идеи, позвольте полюбопытствовать?

– Да что же это… Да как же это… Ну позвольте, это же… – и когда это кряхтение, жужжание и бульканье не получило со стороны Оли никакого решительно сочувствия, собеседник Оли, он же заместитель начальника редакции, вдруг сказал совершенно другим тоном: – Двадцать пять.

– Договорились. Но деньги сегодня.

Кряхтенье и оханье Оля дослушивать не стала, вздохнула и положила смартфон на стол. Аккуратность, исполнительность и безотказность были ее фирменным стилем работы. И проклятием заодно.

Кто везет, на том и едут – это как раз про Олю. Борис бессчетное количество раз ей на это указывал. И говорил, что это чистой воды инфантильность и безответственное отношение к себе – позволять собой пользоваться. И что умение говорить «нет» – это такой же жизненно необходимый навык, как умение чистить зубы и подтирать зад. «Подумай сама, – говорил он ей. – А если бы я позволял с собой так обращаться? Я бы людей резал, а не спасал!». Тогда, когда они еще были женаты, и Борис на правах старшего и, как он считал, умного и опытного пытался ее воспитывать и учить жизни – тогда Олю это страшно бесило. Она и слушать ничего не хотела. «Что ты понимаешь в редактуре текстов! – кричала она ему. – Ты даже пишешь с ошибками, а уж про твой кошмарный почерк я вообще молчу!» «Я разбираюсь в людях!», – безобразно самодовольно отвечал ей Борис.

И только потом, когда они были уже разведены, Оля вдруг вспомнила советы бывшего мужа. И у нее даже получилось этими советами воспользоваться. Категоричное «нет» Оле давалось по-прежнему с некоторым усилием, но она уже определённо делала успехи. Десять лет назад она бы в ответ на просьбу заместителя начальника редакции просто сказала бы «Да, конечно, сделаю».

Прежде чем садиться снова за работу, Оля за каким-то бесом еще раз открыла вкладку в социальных сетях. И нашла то фото с велосипедом. Впрочем, велосипед на этом фото почти не виден, а вот Борис – крупным планом. Широкие плечи, обтянутые яркой желто-салатовой облегающей майкой, шорты, до середины обнажающие мощные бедра, модные спортивные очки, стрижка с бритыми висками, сексапильная борода.

Ни за что не подумаешь, что на этом фото – хирург. А не звезда велоспорта. Или какой-нибудь модный блогер. Чтоб тебе пусто было, Боренька. И Тасе заодно – зачем она вчера про тебя вспомнила?!

Работала Оля до позднего вечера. Спать легла с совершенно гудящей головой, утешая себя тем, что заработала денег. Все-таки двадцать пять процентов она себе выбила.

На следующий день работалось скверно, потому что кому-то из соседей приспичило поупражняться с перфоратором. Не спасали даже наушники с активным шумоподавлением. В реальный мир Олю вернула Касси, запрыгнувшая на стол.

– Что, пришло время обеда? – Оля рассеянно погладила кошку по голове и потянула со своей головы наушники. И, сняв их, уяснила две вещи. Перфоратор смолк – это раз. Дверной звонок заливается вместо перфоратора – это два.

Касси встревоженно мяукнула.

Как выяснилось спустя полминуты, тревожилась Касси не зря.

В дверь звонила Тася. И, едва Оля открыла замок, соседка быстро юркнула в квартиру.

– Закрой!

Дверь квартиры напротив ходила ходуном, из-за нее слышались какие-то невнятные крики. Оля закрыла дверь и обернулась к Тасе.

Твою ж мать…

У Таси были в кровь разбиты губы, красные полосы стекали с обоих уголков рта, словно у девушки выросли какие-то длинные алые клыки. И левую руку она прижимала к себе, придерживая правой.

– О господи… Тася… Надо вызывать полицию.

– Не надо! – Тася попыталась протянуть руку к Оле и охнула от боли. – Пожалуйста, не надо, Липочка!

– Ну тогда «скорую»! У тебя, похоже, рука сломана.

– Нет, нет! – торопливо говорила Тася. Из-за разбитых губ она стала пришепетывать. – Это просто… Ушиб.

– Угу, упала и ударилась, – Оля выдохнула, чтобы успокоиться. – Ладно, пойдем, я тебя умою.

Оля умыла Тасю и даже осмотрела руку. Потом сделала соседке чаю и полезла смотреть в Интернет признаки перелома. Ни черта не поняла толком, но вроде бы так выходило, что это не перелом, просто сильный ушиб.

Глядя, как Тася аккуратно пьет чай, придерживая одну руку другой, Оля вдруг как-то некстати подумала о том, что вот Борис бы точно определил, перелом это или нет. Несмотря на то, что он хирург. Ну или бы позвонил кому-нибудь, кто точно смог сказать. Или сказал бы: «Собирайтесь, поехали в больницу». У Оли не было ни малейших сомнений, что Тасе бы Борис помог. И, может быть, даже провел бы разъяснительную беседу с Геной. Когда Борис еще жил тут, Гена с Тасей только поженились. И Геннадий вел себя более-менее прилично. Это потом, с каждым годом, понемногу, его поведение по отношению к Тасе менялось. И вот до чего дошло.

– Обезболивающего дать?

– Нет, не надо, - робко улыбнулась Тася. И в это время снова подал голос дверной звонок.

– Если это Гена, не говори ему, что я у тебя, пожалуйста! – Тася снова протянула руку к Оле, чуть не опрокинув при этом кружку. Касси опять встревоженно мяукнула.

– Иди в спальню, – кивнула головой Оля. – И дверь закрой.

А потом медленно пошла к входной двери. Под заливающийся дверной звонок. На полдороге завернула в кабинет к компьютерному столу, надела на шею больше синие беспроводные наушники, подхватила на руки Касси – и так и пошла открывать дверь.

Глава 3

Глава 3. Состояние тревоги в связи с неудачами и несчастьями (R45.2)

Вино, бывшее накануне таким вкусным, наутро обернулось головной болью. Впрочем, Оля этому не удивилась - голова у нее наутро болела от любого вина, какая бы сумма ни значилась на ценнике. В этот раз голова болела не сильно, так, умеренно. Но раздавшийся резко звук дверного звонка заставил поморщиться. Ну какая гадина в… – Оля повернула руку с браслетом-часами к лицу… в десять утра в субботу…

В кабинет поскреблась, а потом заглянула Тася.

– Липочка, там он… Гена…

Оля посмотрела на бледное до белого Тасино лицо, вздохнула и медленно села на диване.

– Кыш в спальню.

Нечего смотреть, как я буду мужика твоего убивать.

Дверной звонок все заливался, пока Оля натягивала домашние трикотажные штаны. Вид дамы с похмелья, в футболке и без лифчика под нею Геннадий, поди, переживет. А не переживет – его проблемы.

Перед тем, как открыть дверь, Оля решила накинуть цепочку. Которая появилась в ее квартире благодаря Борису. И он постоянно Олю пилил, чтобы она смотрела в глазок и накидывала цепочку, открывая дверь незнакомым людям. Теперь этот совет пришелся, кажется, кстати.

Оля вздохнула, накинула цепочку, пригладила волосы. А потом еще больше их взлохматила – и все-таки открыла дверь. Цепочка сразу натянулась под напором извне, а Оля вздрогнула.

– Чего это ты на цепочки закрываешься, а, соседка? – в щель просунулся нос Геннадия. Прямо так и напрашивающийся, чтобы по нему вломили. Или прищемили.

– Тот, кто является в субботу в десять утро, мне не друг, – огрызнулась Оля. – Ты меня разбудил! Какого хрена тебе надо, Геннадий?

– Я все знаю.

– Отлично, – зевнула Оля. – Расскажи мне правду об Атлантиде.

– Я знаю, что моя баба у тебя.

Головной боли пришлось отступить. Как, вот интересно, как он об этом догадался?! Тася сама как-то сказала? Не может быть. Да и какой ей смысл это делать?

– С чего ты взял? – никаких других ответных слов у Оли не нашлось.

– Не отпирайся, я знаю. Отдай мне Тасю.

– Ты чокнулся, Подопрелов, – в памяти вдруг всплыла фамилия соседа. Дебильная, как и сам Геннадий. – Иди, проспись.

– Дверь открой! – цепочка натянулась еще сильнее, голос звучал громче. – Впусти меня, говорю!

– Я сейчас полицию вызову! – Оля чувствовала, что страх где-то рядом. Она сжала кулаки, вонзая ногти в ладони. Ничего он ей… им… не сделает. И нельзя позволять этому ничтожеству себя запугать!

– Попробуй.

Оля увидела, как внизу в щель проснулась нога в обтрепанном тапочке, как выше протиснулось колено. Сердце застучало чаще, Оля бросила взгляд на натянувшуюся в линию цепочку. Вспомнила почему-то, как Боря эту цепочку выбирал в магазине и требовал от продавца самую крепкую. Звенья были и в самом деле толстые. Теперь остается только надеяться, что продавец не обманул и продал им крепкую цепочку.

– Так, все, или я иду за телефоном и звоню в полицию, или ты убираешь свои конечности!

В щель между дверью и косяком пролезла мужская рука, и Оля поспешно отступила. Под ногами замяукала Касси.

– Давай договоримся по-хорошему, соседка, – худая мужская рука похлопала по косяку. Оля некстати вдруг порадовалась тому, что и дверь у нее добротная. Металлическая. Тоже Борис ставил.

– На хуй иди.

– А еще культурная женщина, редактор… – раздалось из-за двери глумливое. А потом рука, колено, тапок – все исчезло. – Ладно. Свидимся еще, соседка.

Оля толкнула дверь – и с облегчением почувствовала, как она закрылась. Щелкнула собачка, Оля повернула защелку, потом взяла ключ, заперла дверь за четыре оборота и лишь после этого обернулась.

На нее смотрела бледная как мел Тася.

– Липа, что он хотел? – Тасин голос звучал тихо.

– Сотку опохмелиться, – проворчала Оля. А потом вздохнула. – Тась, свари кофе, будь человеком. А я пока в душ.

– А кашу тебе какую?

Кашу не хотелось пока никакую, но Оля не стала обижать Тасю.

– Любую.

***

Оля позавтракала кашей и кофе – без особого аппетита. Тася молча хлопотала по кухне, а Оля пыталась думать. О том, что делать.

В полиции над ней посмеются в лучшем случае – в этом Оля была уверена. Нет же состава преступления. Как говорится, убьет – тогда и звоните. А с другой стороны, можно же и иначе рассудить. Что им Геннадий сделает? Дверь ему Оля больше не откроет. Продукты и бытовую химию можно и дальше в службе доставки заказывать.

Нет, ну это не дело. Что они теперь с Тасей так и будут постоянно в квартире сидеть? Тасе в ее положении вообще гулять полагается! Что же делать?

Оля вздохнула. А Тася всхлипнула. Села рядом, за стол, снова съежилась.

– Прости меня, Липочка, что я тебя во все это втравила. Надо мне, наверное, к нему вернуться. Не убьет же…

– Не смей! – рявкнула Оля и охнула. Головная боль тут же стрельнула в висок. А Тася съежилась еще больше. – Извини, – вздохнула Оля. – Я что-нибудь обязательно придумаю. Но ты и думать не смей о том, чтобы к нему вернуться, поняла меня? О ребенке подумай.

Судя по взгляду Таси, слова про ребенка – стопроцентный железный аргумент. Вот и отлично.

В ногу толкнулась Касси и требовательно мяукнула. Оля наклонилась и потрепала кошку по ушам.

– Не верю. Тася тебя наверняка кормила.

– Ой, Липа, а у коти корм кончился! – всплеснула руками Тася. – Я ей остатки выложила, но там совсем чуть-чуть было. Может, курочки ей сварить?

– Не надо ей курочки, – вздохнула Оля, вставая.

Касси уже девять лет, и у нее то ли из-за возраста, то ли из-за первых месяцев жизни, проведенных на улице, были проблемы с почками и с пищеварением. Ветеринар назначил Касси специальный корм. Который продавался только в специализированных зоомагазинах. А значит, придется выходить на улицу. Вот выбор за Олю и сделан. Она почувствовала странное облегчение. Это и в самом деле как-то глупо и даже стыдно – запираться дома из-за соседа. Чего его бояться? Что он ей сделает – в подъезде, на улице, среди белого дня? Он только запугивать мастер. А так – трус. Только трус может ударить беременную женщину. Трус и мразь.

Глава 4

Глава 4. Профилактическое хирургическое вмешательство (Z.40)

Борис сидел на кушетке и бездумно подкидывал в ладони скомканные в шарик хирургические перчатки. Как мячик. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз

В двери заглянула медсестра.

– Борис Борисович, давайте, я вам помогу раздеться.

Он отрицательно мотнул головой, продолжая подкидывать перчатки. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

– Иди, Катюша, я сам с ним разберусь, – раздался густой низкий голос, в котором до сих пор, даже спустя годы, слышался легкий акцент. Тер-Петросов тяжело опустился на кушетку рядом. – Повернись.

Борис замер. Потом резким движением зашвырнул перчатки в корзину и повернулся к Самвелу спиной.

Хирургический халат причудливой серо-бурой кучей улегся у его ног.

– Борис, скажи мне, кто она? Чья это жена или дочь? Большого начальника? Депутата? Крупного бизнесмена? – Борис продолжал молча смотреть на заляпанный кровью халат, а Самвел повысил голос. – Кто эта женщина, из-за которой ты поставил на уши всю больницу?! Она точно стоит этого? – Борис дернул плечом, а Самвел его за это плечо резко развернул к себе. – Боря, ты же главному звонил! И матом на него орал, потому что крови нужной группы и резуса нет. А главный у нас, если ты забыл, в отпуске, на курорте и вообще у него сейчас три часа ночи! Что происходит, Боря?!

Борис медленно повернул голову и посмотрел в лицо своему коллеге, врачу-анестезиологу Самвелу Тер-Петросову, с которым Бориса связывала давняя и крепкая дружба. Эх, Саня-Саня, зачем все эти вопросы, неужели и так непонятно?

– А ты что, фамилию ее не видел?

– Видел. Киваева. Ни о чем не говорит мне эта фамилия.

И в самом деле. Точно. Олька же не оставила себе его фамилию. Она Оле никогда не нравилась. А Самвел совсем не обязан помнить девичью фамилию жены Бориса.

– Ну а лицо? Лицо ты что, не узнал?!

– Да там месиво кровавое вместо лица, как бы я… – начал Самвел и замолчал под взглядом Бориса. Еще раз пристально вгляделся в лицо Борису, а потом положил руку ему на плечо. И тихо спросил: – Кто она, Боря?

– Это Оля. Оля, понимаешь? Моя Оля.

– Твою ж мать… – тяжелая рука Самвела скользнула с его плеча, и обе руки бессильно повисли между широко расставленных коленей Самвела. Умелые руки. Если бы сегодня не Саня дежурил… Без Самвела Борис как без рук. А если бы он сам сегодня не дежурил? А если не их больница была дежурной?! Сколько этих «если»…

Нет, об этом лучше не думать.

Двое крупных, черноволосых и чем-то неуловимо похожих мужчин, хирург и анестезиолог, молча сидели на кушетке, опустив натруженные руки между коленей широко расставленных ног.

– Сколько лет прошло, Боря?

– Пять.

– И?

Борис пнул ногой халат.

– И – что и? «А» и «Б» сидели на трубе. «А» упала, «Б» пропала, «И» осталась на трубе. Вот Олька как «А» упала, а я… как полная «Б»… пропал.

Самвел помолчал. Снова коснулся плеча Бориса рукой.

– Все будет хорошо.

– Не начинай, а?!

– Борька, ты же людей в фарш переломанных по кусочкам собирал. А тут… тут все не так страшно.

– Оставь эти сказочки для родственников пациентов!

– Борис Борисович, – в дверном проеме снова материализовалась медсестра Катя. – Вас там из полиции спрашивают.

– Отлично, – Борис тяжело встал. – У меня к ним масса вопросов.

***

Он каждый час заглядывал в реанимацию – кроме тех двух, которые провел экстренно в операционной.

Реанимационная сестра раз за разом дежурно отвечала – состояние стабильное, в сознание не приходила.

И на том спасибо.

***

Картинка, когда Оля открыла глаза, была мутной, размытой. Немыслимо болела голова. И дико хотелось пить.

В первый раз у нее такое похмелье. Что же она такое накануне пила? Крепкое, что ли? Водку?!

– Пришла в себя голубушка? – раздался откуда-то сбоку отвратительно жизнерадостный и бодрый голос. – Вот и хорошо, вот и замечательно. Вот Борис Борисович обрадуется!

Оля медленно повернула голову. Ни хрена себе у нее похмелье… Она же в больнице.

В больнице.

В больнице!

И тут Оля вспомнила все.

Накануне она имела дело не с крепким.

А с ядовитым.

***

– Бора-Бора не пробегал?

– Я здесь и я все слышу! – Борис вышел из операционной.

– Ой, БорисБорисыч, вас из реанимации искали! Киваева в себя пришла!

***

Оля еще долго, медленно и тягуче переваривала все, что обрушилось на нее из памяти. Ее избили. Она в больнице. Это факты. А сколько из них рождается вопросов…

Медсестра ни на какие Олины вопросы не стала отвечать, а вместо этого только спрашивала о самочувствии, не тошнит ли, и говорила, что придет врач и все расскажет. И что он очень рад будет, что Оля пришла в себя.

Ну да, прямо счастлив. Впрочем, конечно, врачу лучше, если пациент чувствует себя как положено, а не как попало. Хотя Оле казалось, что она-то как раз себя чувствует как попало. Все ныло, все болело. И дико хотелось пить. Но пить ей не давали. Без доктора нельзя – вот и весь сказ.

Ну и где он, этот доктор? Ах, как же все ноет, особенно голова. И в это время дверь в палату открылась.

***

Она не верила своим глазам. Может, это у Оли от ударов по голове какие-то галлюцинации, помутнение сознания или еще что-то?! Потому что перед ней стоял Борис.

Борис, в этом нет сомнений. Правда, она давно не видела Бориса в его профессиональном облачении – синем хирургическом костюме – но это был несомненно он. Какой-то стал совсем огромный – хотя никогда миниатюрностью и тонкостью не отличался. А сейчас и плечи как будто шире стали, и руки просто могучие. Но все такие же волосатые. И в треугольном вырезе рубашки темно и обильно. А вот от черных кудрей не осталось и следа – короткая стрижка, бритые виски. И короткая, ухоженная, черная, как и волосы, борода.

Как ты тут оказался, Боря?!

Глава 5

Глава 5. Неуточненная процедура, не имеющая лечебных целей (Z41.9)

– Борис Борисович, вот скажи мне, друг любезный…

– Чего? – Борис не отрывался от заполнения медицинской документации.

– Где я ей санитарок возьму?! – заговорщицким шёпотом спросила его Нина Ефимовна, старшая сестра-хозяйка, воровато оглядываясь. – Одна ногу сломала, другая в декрет ушла. Кто на наши зарплаты работать пойдет?! Где я ей возьму санитарку, рожу, что ли?! А заведующая говорит – иди, тогда, сама мой! Что за жизнь…

Борис медленно обернулся к Нине.

– У меня есть для тебя вариант. Правда, она беременная, но срок маленький. Справится?

– Так а чего нет-то? – обрадовалась Нина Ефимовна. – Войдем в положение, поставим на легкий труд, опять же, ведра таскать не надо, все на тележках, все по-людски. Мне б хотя бы на пару-тройку месяцев перебиться, а то сейчас прямо караул! Ну, когда она на работу сможет выйти?

– Сама с ней договаривайся. Лежит у нас в патологии беременных, у Ларисы Константиновны. Зовут Таисия Подопрелова. Скажешь, что от меня.

– Да ты колдун, Борис Борисыч.

– Угу, дед вещун, - Борис снова уткнулся в карты.

***

Тасю Борис увидел спустя три часа, когда вышел после плановой. А она как раз выходила из кабинета старшей сестры-хозяйки.

– Борис Борисович! – она шагнула к нему и замерла. Стояла, смотрела в пол, как провинившаяся школьница перед учителем. А потом прошептала. – Спасибо вам.

– За что?

– Меня взяли на работу. С понедельника выхожу. А послезавтра меня выписывают.

– А, это… – Борис успел забыть о разговоре с Ниной Ефимовной. Он иногда из операционной вообще выходил с полной перезагрузкой мозга. Ответил дежурно: – Вы, главное, себя берегите, учитывая ваше… положение.

Она робко кивнула. А потом быстро спросила:

– Скажите, а я могу видеть… Липу?

Борис смотрел на девушку, стоящую перед ним – и волна неконтролируемого раздражения, даже злости, захватывала его. Если бы не ты, деточка, и не твое умение сваливать свои проблемы на других людей – Липа бы сейчас не была в больнице. От тебя Липе одни неприятности!

Наверное, Тася прочитала что-то в его лице, во взгляде – потому что вздрогнула и шагнула назад.

– Нельзя, понимаю, да, – прошептала она.

Если Тася будет работать санитаркой в отделении – она все равно рано или поздно встретится с Липой. Так пусть уже сейчас. Заодно Липа убедится, что с ее драгоценной Тасей все в порядке. Ну и про работу сразу все из первых рук узнает. Может, не будет так волноваться по всяким пустякам.

– Пойдёмте, – кивнул коротко. – Липу как раз сегодня перевели из реанимации в палату. Да, и еще, Тася, – он резким жестом отмахнулся от ее благодарности. – У вас есть ключи от квартиры Липы?

– Да, – закивала та часто. – Я, перед тем, как нас в больницу увезли, дверь заперла. Ключи у меня, только не с собой, а в гардеробе, в кармане куртки.

– Хорошо, потом сходим вместе, заберем. Идите. Палата Липы - вторая дверь по коридору направо.

***

– Липа!

Тася бросилась в ней стремительно, а потом у кровати вдруг резко остановилась. Некоторое время две молодые женщины молча смотрели друг на друга. А потом Оля протянула руки – и Тася осторожно ее обняла.

– Прости меня, Липочка, – едва слышно прошептала Тася. – Я одна во всем виновата.

– Перестань, – Оля похлопала Тасю по спине. – Виноват во всем этом совсем другой человек. Ну-ка, лучше садись и расскажи, как ты.

– Я – хорошо, – Тася послушно села на стул и неловко смахнула слезы. – Я с завтрашнего дня тут работаю.

– Как?! – ахнула Оля.

– Борис Борисович устроил, – с какой-то неуместной важностью ответила Тася. – Буду работать в отделении санитаркой.

Оля наморщила лоб. Санитаркой? Это что же…

– Ты полы будешь мыть?!

– Нормальная работа, не хуже прочих, – внезапно насупилась Тася.

– Да я не про то! – отмахнулась Оля. – А тебе не тяжело будет?

– Нет, совсем не тяжело, тут все удобно, тележки есть, мне показали! – Тася перестала супиться и заговорила с воодушевлением. – И вообще, Липа, тут такие люди хорошие! А лучше всех – Борис Борисович! Он мне помог. Хотя очень сердит на меня.

– Да за что ему на тебя сердиться?

– Ну как же? Ведь это именно из-за меня… ты… тебя… – Тася зашмыгала носом.

– Вот знаешь, – Оля задумчиво подперла щеку рукой. – Мне этот великолепный и самый лучший во всем отделении человек категорически запрещает плакать. И тебе тоже запрещает, так и знай!

– Хорошо, – сквозь слезы улыбнулась Тася. – Меня вот домой отпустят – хочешь, я тебе пирог со сливами испеку?

– Хочу, – ответно улыбнулась Оля. – Но, боюсь, мне пока нельзя пирогов. Но мы же подождем, когда будет можно?

– Конечно, подождем, Липочка!

***

– Ну где ты, нечисть?

Никто Борису не ответил. Ну это и не удивительно. Он снял куртку, кроссовки, шарф положил на полочку. Там его взгляд неожиданно упал на телефон. Это, наверное, Олин. Тот самый, с которого вызывали скорую. Борис крепче сжал зубы и взял телефон в руки, нажал на кнопку включения.

Какая вопиющая беспечность! Даже пароля нет. Вот он, у меня в руках доступ ко всем твоим тайнам и секретам, Липа. Правда, телефон практически разряжен, но это-то дело поправимое. Борис пошел по квартире. По той самой квартире, в которой когда-то жил.

Оля сменила обои. И мебель. Значит, нормально зарабатывает. Борис решительно не понимал, как можно зарабатывать, исправляя чужие ошибки, и относился к Олиной редакторской работе снисходительно. Лучше бы вообще бросила работу и домом занималась. А она не бросила. И вон даже прекрасно просуществовала после развода целых пять лет – в квартире чисто, красиво, уютно.

А он первые месяцы после развода был уверен, что она вернется. Даже вот нехорошо, грубо думал – на коленях приползет. Ну как она сможет жить без него?! Она же такая беспомощная, непрактичная, не от мира сего! Как она сможет жить без него, без его поддержки – и финансовой, и другой?!