Она стояла в церкви. Одна. Оглядывалась в полутьме и пыталась сориентироваться. Из освещения здесь сейчас имелись лишь свечи, которые горели в подставке, где «за упокой» ставили. И одна сиротливая свеча дрожала слабым огоньком «за здравие». Все, больше ничего, ни одной включенной лампочки, ни единого проблеска из высоких окон с витражами, которые, она откуда-то точно знала, должны были бы заливать пространство солнечным светом. Ночь?.. Наверное. Было непонятно.
Прошлась как-то неуверенно по пустынному залу, вздрагивая от эха собственных шагов, с чувством нарастающей тревоги осмотрелась еще раз. Место было ей знакомо, она точно очень часто тут бывала. Однако, совершенно непонятно почему, все эти иконы, которые в этот момент не столько ясно видела, сколько по памяти угадывала, утварь, само помещение вызывали в душе всплеск негодования, злости и едва ли не ненависти!
Разве это нормально? И почему она здесь совершенно одна? Интуиция подсказывала, что в такой ситуации тоже не было ничего естественного. А еще то, что ей сильно влетит за свое нынешнее пребывание здесь… Хоть бы не проваляться потом несколько дней в своем углу, отходя от побоев. Правда, кто ей позволит отлеживаться, пусть и с ушибами? Работу по хозяйству делать надо.
Все больше переживая из-за таких мыслей, она нервно оглядывалась по сторонам, силясь вспомнить, зачем, вообще, прокралась в церковь ночью? Ведь сейчас ночь? Замерла у свечей, стараясь успокоиться, и вдруг… как какое-то движение краем глаза уловила на самой границе нечеткого круга тьмы и этого тусклого света!
По спине потянуло холодной изморозью и ноги… ее босые ноги (?!) внезапно дико замерзли, в мгновение ока просто! Изо рта дыхание вырвалось облачком пара, как на морозе. И немного жутковатое понимание — уже не одна здесь.
А там, в этой тьме, едва освещенная слабыми отблесками свечей, стояла девушка. Длинная белая сорочка, расшитая по горловине вязью узоров черной нитью; растрепавшиеся волосы, словно она в лихорадке всю ночь металась, да так и поднялась, не расчесав локоны; лицо бледнее сорочки с заостренными, как исхудавшими чертами… немного грустный, уставший, но и полный как бы облегчения взгляд.
Она ее знала. Очень хорошо…
— Н-е-е-т! — возглас глубокой душевной боли и муки вырвался из груди до того, как успела сжать зубы. Выплеснулся из души тоской. — Юля?! Как же так?..
— Не плач… — тихий голос подруги прошелестел в зале едва слышно, многоголосно, будто от стен и высокого свода потолка отражался. — Не грусти по мне. Так сложилось. Но мне тут даже легче и лучше… — девушка чуть улыбнулась, не переступая черту освещенного пятна на полу. — Ты матери моей скажи об этом, прошу, заклинаю нашей дружбой! Тебя она услышит. Верит, в отличие от… — вдруг сложила ладони на груди в молитвенном жесте. — Знаешь же, она убиваться будет… Не стоит. Ей об отце думать, о брате нужно… А мне уже хорошо. Может, лучше, чем, вообще, когда-либо. Пусть не сильно горюют по мне, скажи им это, обязательно! Мне здесь лучше, — повторила Юля, отступив назад, точно растворяясь в тенях, укрывающих церковный зал.
— Юля! — неосознанно потянула за ней руки, чувствуя тоскливую боль и горе в груди. Голос сломался от нахлынувших слез.
— Не грусти, — еще тише прошелестела темнота в ответ, в которой уже было не разобрать тонкого девичьего силуэта. — Не грусти, хорошо теперь со мной все будет. Ты моим расскажи об этом, умоляю…
Она рывком села в постели, задыхаясь. Всхлипнула, не понимая еще, где грань сна и яви, кто она и что привиделось только что? Щеки мокрые, чувствует бегущие из-под дрожащих ресниц слезы, из груди рыдание рвется…
— Лэля? — Захар потянулся за ней, сел так, будто бы со всех сторон окружая. — Что приснилось, бесценная моя?
Настороженный, сосредоточенный и напряженный настолько, словно в бой сейчас собирается. Резкие, угловатые тени лицо в маску превращают. Крупные черты, как застыли, подобно скалистым бокам гор, выдавая решительность и готовность мужчины к чему угодно. Между бровями глубокие тени залегли, стекая на скулы, пряча глаза, показавшиеся пронзительными и сосредоточенными, неестественно отсвечивающими слабыми всполохами лунного света, пробивающегося сквозь ставни в комнату, как у зверей бывает. Но ей не страшно, наоборот, подалась, рванула к нему, обхватив руками огромный, массивный, такой надежный торс! Испытала неимоверное облегчение, когда сильные руки ее к нему прижали почти невыносимо крепко…
Сон отступал, ощущение горя затиралось, а вот слезы и тоска… остались в сердце, собираясь и мешая в горле комком.
— Кажется, я кого-то очень близкого только что потеряла… — неуверенно и тихо прошептала она ему в плечо, понимая, что сонливость, которой еще пару минут назад не ощущала, внезапно рухнула, навалилась, придавила ее.
Глаза сами закрылись?..
Или потому, что такие твердые и жесткие с виду, а на деле непередаваемо нежные губы коснулись ее век, целуя. Казалось, Захар успокаивал, безмолвно уговаривал ее не грустить, отдать ему эту печаль и боль. Отпустить…
— Помнишь кто? — тихо прошептал мужчина, потянув, уложив ее назад, только теперь не на подушку, а на себя самого. И тихое, мерное звучание его сердца внутри груди убаюкивало еще надежней и крепче.
— Помню… вроде… не все, — даже зевнуть сил не было, слова прерывались тихими вздохами, а Лэля мягко в дрему скатывалась, как укачивал ее кто! — Подруга… Юля… Попросила, чтобы родных ее успокоила.
— А о себе что-то вспомнила? Имя, откуда родом? — медленно и очень размеренно, словно речитативом.
И звук его низкого, чуть вибрирующего голоса, отдающегося в груди Захара, на которой она лежала, лишь сильнее убаюкивал, затирая любые вопросы и тревоги, которые только пытались появиться в сознании.
— Нет… Ничего, — пробормотала Лэля, еще раз зевнув и уже почти уснув. — Только церковь какая-то, которую я знаю очень хорошо, и… ненавижу это место отчего-то, — попыталась объяснить то, что и сама толком во сне не уловила.
Чуть поворочалась, устраиваясь щекой на его плече удобней.
— Спи, лэле моя ненаглядная. Отдыхай. Отпусти сон, отдай его мне, я защищу тебя и там, — как-то так прошептал он, будто перекаты той реки в горах, что через его двор протекала.
Плавно и естественно, как-то очень глубоко проникая в ее голову, с такой непривычной и почти вводящей в транс властностью и убежденностью, что невозможно сопротивляться! Да и зачем?! Она в самом деле чувствовала себя оберегаемой и защищенной от всего в этом мире… да и в ином тоже… А задумываться об этом уже сил не имела. Как и о том, что впервые черты лица и самого Захара хоть немного рассмотрела!.. Пусть и не очень четко, но…
Но провалилась в сон, так и не обдумав, да и не осознав это до конца.
Еще никогда, наверное, Федулов не был настолько рад окончанию отпуска! Черт! Он реально ждал этого последние сутки, с тех пор как домой из тех проклятых гор вернулся! Рвался прочь из квартиры, чувствуя себя узником ее стен, вдруг ставших враждебными и чужими.
И в то же время выйти куда-то боялся… Был какой-то иррациональный страх, что все вокруг, даже случайные прохожие, знают, во что Федулов оказался втянут и в каком мудачестве участие принимал. Стыд и страх никуда не исчезли, не растворились с расстоянием, что теперь отделяло его от гор. Не проходило и часа за эти пару суток, чтобы он не думал, что дальше стало с девчонкой? Но Федулов одергивал себя, напоминая каждый раз, что это не его дело. Вообще. И не было ничего. И их там не было. Все, точка.
— Здоров! Повеселились? — дежурный охранник добродушно кивнул, спустя рукава проверяя его пропуск на входе в здание.
— Да. Повеселились, — выдавил из себя улыбку Федулов, ощутив противный холод по спине между лопатками. — Расслабили мозги, — прошел через турникет.
Обернулся, как-то нервно осматривая огромный холл, убеждая себя, что не знает этот мужик ничего, просто праздное любопытство проявляет. Небось не особо весело торчать тут день за днем… Вокруг спокойно или суетливо, кто-как проходили сотрудники. Многие приветливо кивали, здороваясь с Федуловым, о чем-то переговаривались между собой. Кто-то на ходу читал переписку в смартфонах, кто-то звонил, уже решая рабочие вопросы. Обычная рутина, кардинально отличная от всего, что свалилось на его голову за последние пять дней. И начало понемногу отпускать узел в животе.
Но именно в этот момент он почему-то зацепился взглядом за высокую и мрачную фигуру в углу, у мониторов с камер наблюдения. Начальник охраны, Корниенко. Тот, кто и придумал идею поохотиться в горах, где они потом наткнулись на девчонку… Нет, умом Федулов понимал, что Евгений ничего не подставлял и не планировал, когда покупал разрешение на охоту и узнавал у местных маршрут, оно само так сложилось. Как помутился разум у всех в тех горах!
Однако Федулов и раньше его всегда немного побаивался. Уж очень «серьезным» был Корниенко. Порою казалось, что совершенно бездушным и безжалостным. Он пришел в компанию полгода назад и сразу на должность начальника охраны. Неудивительно, учитывая послужной список. Но Федулов каким-то шестым чувством ощущал, что это очень опасный человек. И с ним лучше или дружить, или вообще не пересекаться. Выбрал первое… Так и вышло, что поехали в отпуск вместе, да еще с парой мужиков.
Правда, было бы ложью сказать, что и при таком выборе, он не опасался Корниенко в глубине души. Ну и предсказать или понять, что у того на уме, Федулов не мог никогда.
Решив сейчас об этом не заморачиваться, кивнул, типа здороваясь, хоть и не был уверен, видел его Евгений или нет, с этим никогда не знаешь наверняка… Корниенко поднял руку, здороваясь в ответ. У Федулова почему-то изжога поднялась горькой волной по пищеводу, надо было поесть чего-то, а не одним кофе обходиться. Все же заметил, ничего не пропускает, за всем следит. Потому и на такой должности, видимо.
Отвернулся и заторопился к лифтам. Хорош прохлаждаться и грузиться, у него работа есть.
— Ну так что, Глеб, хорошо развлекся с девчонкой? — Корниенко поймал его врасплох в курилке уже после обеда.
Федулов кофе поперхнулся от неожиданности, нервно дернулся, оглядываясь, но в помещении уже никого не было, к счастью для них. Или Жека на то и рассчитывал, ни о чем не забывая?
— Ты о чем? — уточнил, отставив чашку и затолкав задрожавшей рукой недокуренную сигарету в пепельнице. Голос дрогнул, мля! Как у подростка.
Все же Корниенко его нервировал.
— Да о том, что от тебя такого меньше всего ожидал, Глеб. Удивил, — хмыкнул в ответ Евгений, поглядывая на него как-то странно: вроде и по-приятельски, даже с легкой завистью и сожалением. Вытащил свою пачку, достал сигарету, зажигалку, но так и не стал прикуривать.
Но если присмотреться, то в солнечном сплетении леденело от странных черных теней в глазах начальника охраны. Будто он его изучал, чтобы с параметрами могилы определиться заранее.
— Хорошо развлекся? — понизив голос, словно у них свои особые секреты, все с тем же чуть веселым и шутливым тоном, не отступал начальник службы безопасности. — Стоила девчонка того? Кайфовая штучка? Я видел, что ты ее к себе в авто упрятал, когда наш водила струхнул и драпанул оттуда.
Федулов закашлялся во второй раз, теперь уже собственной слюной поперхнувшись. Мутить начало.
— Ты что?! — реально растерявшись, испытывая испуг, как прогулявший урок школьник на головомойке у директора, попытался мысли в кучку собрать. — Не выдумывай! Я всем нам задницы прикрывал! Я ее в больницу оттарабанил, чтобы выглядело, будто просто нашел на обочине. Какого хрена ты такое городишь?!
— В больницу? — хмыкнул Корниенко, по-новой смерив его этим странным взглядом с ног до головы. — Да не заливай! Врешь ведь, вижу, — усмехнулся с сарказмом. — Меня не проведешь, — он достал свою пачку сигарет и прикурил, предложив и Глебу. — Давай, колись. Знаешь же, я сплетни не распускаю.
— Да не было ничего, хоть богом тебе поклясться могу! — психанул Глеб, но сигарету схватил и прикурил с еще большей нервозностью.
— А чего тебя тогда трясет так? — все еще не веря, прищурился Корниенко. — ведь врешь где-то…
Федулов не знал, что его дернуло ляпнуть то, что он дальше сказал. Никакого логичного объяснения на это не было. Испугался Жеку настолько? Быть может… Или просто хотелось с кем-то поделиться? Ну, вроде как получить подтверждение, что все правильно сделал.
— Не тронул я ее и пальцем, — буркнул, сделав глубокую затяжку. Посмотрел исподлобья. — Только до больницы не доехал. Не было в том селе даже медпункта. Меня местные к какому-то мольфару-медведю, блин, отправили. Ему и оставил девку. Все. Знахарь этот их меня взашей выгнал. Ну и я не то чтобы сильно остаться напрашивался. Дикий тип. Странный…
— К какому мольфару? — похоже, теперь Глебу точно удалось Корниенко удивить. Докурив, тот выбросил окурок и уже с пристальным вниманием пялился на Федулова, но совсем иначе, чем пять минут назад.
— Да понятия не имею! Сказали, их местный лекарь. Типа вся семья у них этим чуть ли не веками там занимается. Ну и этот такой же… Везде медведей вырезали из бревен, понатыкали по дороге. Бррр, вспоминать этого типа даже не хочу. Он меня еще и послал подальше, прикинь, — хмыкнул как-то вообще глупо и жалко, по-пацанячи хорохорясь для виду, надеясь, что Жека не заметит, как на самом деле одно воспоминание о том человеке нагоняет на Глеба страх.
Но Корниенко, постукивая зажигалкой по столу, казалось, погрузился в какие-то свои мысли, перестав слишком уж пристально изучать Федулова.
— А зовут того мольфара как? — со странной задумчивостью поинтересовался.
— Да не знаю, говорю же! — Глеб снова затянулся, ощущая, как отпускает что-то внутри. Нет, что ни говори, а когда Корниенко не на тебя внимание направляет, гораздо легче жить. — Не успел спросить, да и там не всплыло как-то. А потом он мне говорит: «Уходи!», таким тоном, будто придушит сейчас. И взгляд такой, капец. Меня раскатало по полу… Не до имени было как-то. Решил смотаться от греха подальше, — уже как на духу выложил все, докуривая.
— Взгляд, говоришь? — продолжая постукивать пачкой сигарет по столу, зачем-то повторил Корниенко. — А волосы у этого твоего медведя, часом, не странно бурые были?