Канцелярская крыса

Машины и демоны (3)

К тому моменту, когда ему удалось отыскать мистера Беллигейла, большая стрелка часов подбиралась к десяти, а маленькая отсчитывала последние деления перед двенадцатью. Всякий раз, когда она перебиралась за следующую риску, незаметно, как и полагается незримо подкрадывающейся смерти, Герти ощущал, как длина его собственной жизни убывает на одну крохотную соломинку.

Канцелярия уже не сражалась с пожирающим её нутро «Лихтбрингтом». Она была повержена, разбита на всех фронтах и теперь лишь мучительно агонизировала, совершенно утратив свойственную ей организованность.

На всех её этажах царил сущий хаос. В душном чаду, от которого темнело в глазах, метались фигуры клерков, которые своим отчаяньем напоминали матросов на гибнущем, уже опускающемся в пучину, корабле. Они носили какое-то оборудование, лихорадочно орудовали разводными ключами и щипцами, но, хоть Герти совершенно не разбирался в сути их работы, отчего-то делалось видно, что никакого успеха их действия не имеют и иметь не могут.

Из стен на каждом шагу высовывались, подобно змеям из норы, пучки изгибающихся кабелей. С потолка сыпались завораживающие водопады серебряных искр. Кое-где хрипел и выбрасывал гейзеры пара из-под ног пробитый магистральный паропровод. Судя по всему, последние два часа Канцелярские крысы потратили на то, чтоб обнаружить ахиллесову пяту своего противника и пронзить её. Но Герти знал, что это была совершенно безуспешная затея. Крысы, запертые в мышеловке, при всём желании не смогут повредить её механизма. Лишь остервенело метаться из угла в угол, ожидая неминуемого. Того момента, когда придёт хозяин мышеловки.

А то, что он уже очень близко, Герти чувствовал каждым своим нервом.

Безумная какофония не смолкала ни на секунду. Её звуки стали вкрадчивее, но при этом и увереннее. Они заполняли собой всё пространство Канцелярии, проникая во все комнаты и коридоры, заключая суетящихся людей в свои зловонные и гнилостные объятья. Если прежде транслируемая незваным гостем какофония представляла собой скрежет, треск и шипение, смешанные в столь безумных пропорциях и ритме, что сами кости черепа, казалось, готовы были лопнуть, в последние часы её мотивы изменились. Теперь медные воронки изливали на головы людей утробное шипение, хлюпанье, плеск и едва слышное шуршание.

Это было ещё хуже. У Герти то и дело возникало ощущение, что он оказался по шею в болоте, чья мутная жижа поднялась до самого подбородка и вот-вот начнёт заливать рот. Он как наяву ощущал колючие прикосновения ядовитых сороконожек, бегающих по его плечам. Прикосновение колючих ветвей к лицу, листва на которых, испещрённая язвами, походила скорее на кожу прокажённых. Сочащихся гноем уродливых насекомых, невозмутимо шлёпающих членистыми лапами по поверхности.

Это было безумие, это был мир, в котором никогда не существовало человеческое существо, порождённый всплеском извращённой, страшной и омерзительной фантазии. И этот мир всё плотнее вплетался в настоящий, с каждой минутой отвоёвывая себе жизненное пространство. Он распространялся во все стороны сразу подобно некрозу в живых тканях, и с каждой минутой, с каждым движением стрелки на часах, делался всё явственнее и ощутимее.

Герти не хотелось задумываться о том, что произойдёт когда обе стрелки окажутся на двенадцати и новый мир распахнёт свои врата, теперь уже ничем не сдерживаемый, ликующий, полный ядовитой скверны. Возможно, стены Канцелярии, прежде каменные, заживо переварят всё своё содержимое, превратив обезумевших крыс в мутную массу вроде той, что бурлит внутри желудка. Или же полчища плотоядных насекомых разорвут всё сущее в клочья, отчаянно сражаясь между собой за самые вкусные куски.

Судя по всему, подобные наваждения преследовали не только Герти. То здесь, то там он находил лежащих без сознания клерков. Даже в этом состоянии они были похожи друг на друга. Закатившиеся глаза, дёргающиеся, как в эпилептическом припадке, члены, текущая изо рта слюна. Это не было последствием теплового удара, несмотря на то, что внутренности Канцелярии всё больше напоминали доменную печь. Это было последствием того, что делает с человеческим разумом та сущность, что пировала в недрах «Лихтбрингта». Но пока это было лишь лёгкой закуской. Её основное пиршество закончится после того, как пробьёт двенадцать.

— Где мистер Беллигейл? — снова и снова спрашивал Герти у встречных.

Мало кто отвечал ему. Шатающиеся от усталости клерки, похожие в полумраке на призраков, слепо выполняли свою работу, хотя она давно уже потеряла цель и смысл. Они продолжали разламывать перекрытия, обнажая серебристые шланги трубопроводов, обрезать провода, разбивать тяжёлыми молотами хрипящие и перхающие раскалённым паром терминалы. Удивительно, но даже несмотря на удушающую жару, от которой Герти казалось, будто он дышит испарениями ртути, они не сняли своих похоронных чёрных костюмов…

— Мистер Беллигейл! Второй заместитель!

Герти всё больше казалось, что здание Канцелярии обратилось живым организмом, огромным и умирающим. Его нутро пульсировало от сдерживаемой боли и раскалилось от гибельного жара. Каждая комната стала съёжившимся органом, наполненным смертоносным средоточием метастазов, каждый коридор обернулся изъеденной артерией, по которой двигались остатки кровяных телец, обезображенных и беспомощных. Герти шёл по Канцелярии, не узнавая её. Потерявшаяся в общем хаосе клетка, ещё не затронутая некротическими процессами.

Боги, как жарко! Хотя бы один раз вдохнуть воздуха!

Он брёл вслепую, совершенно потеряв направления и не узнавая ничего кругом. Воздух в Канцелярии делался смесью раскалённых ядовитых газов, он обжигал лёгкие и заставлял мир пульсировать тёмными пятнами после каждого вдоха. Но Герти шёл. Покачиваясь, опираясь на стены, ощупывая дорогу в густом зловонном тумане, спотыкаясь и кашляя.

Ему удалось найти кабинет мистера Беллигейла, больше волей случая, чем специально. Тот стоял пустым. Образцовый прежде порядок в обстановке сменился полнейшей разрухой, столь сильной, что можно было подумать, будто в кабинете второго заместителя разорвалась начинённая металлическими обрезками бомба. Мебель разорвана в щепы, книжный шкаф превратился в руины, стены усеяны дырами размером с кулак… Судя по всему, в кабинете разорвался терминал «Лихтбрингта». Накопивший в себе титаническое давление пара, он уничтожил осколками собственного корпуса всё, что находилось внутри кабинета и, счастье мистера Беллигейла, что в этот момент он не находился на своём обычном месте…

Может, и на счёт Герти у нового хозяина Канцелярии есть свои планы?.. Не случайно же он выделил его из прочих клерков и завёл с ним вкрадчивую беседу? Герти на всякий случай перекрестился дрожащей рукой. Он осенял себя знамением безостановочно, с тех пор, как вышел из библиотеки, и к тому моменту, когда добрался до кабинета мистера Беллигейла, кисть почти успела онеметь от непривычных усилий. Помогало это или нет, он не мог сказать. По крайней мере, ему казалось, что всякое действие, отвлекающее тело от тлетворного излучения хаоса, пронизывающего Канцелярию, помогало сохранять трезвость мысли.

Герти нашёл кабинет мистера Шарпера, но тот оказался заперт и опечатан. Пришлось двигаться дальше, одной рукой придерживаясь вибрирующей стены, а другой сжимая книгу. И то ли стены начинали двигаться, то ли книга наливалась дополнительным весом с каждой минутой, Герти всё труднее было сделать очередной шаг. Давно скинув пиджак, он остался в мокрой до нитке рубахе и без галстука и теперь подумывал о том, не скинуть ли штаны, оставшись лишь в нижних кальсонах. От ядовитых испарений безумно слезились глаза, а желудок ёрзал на своём месте, постоянно порываясь подползти поближе к горлу.

Крысы никогда не сдаются. Даже когда их норы заливают ядовитым газом, они из последних сил борются за существование. Только он, Гилберт Уинтерблоссом, не крыса…

— Мистер Беллигейл! Мистер Беллигейл!

Наверно, ему это кажется. Ещё одно наваждение.

— Полковник!..

Голос показался знакомым. Герти встрепенулся. Прежде, чем он понял, откуда его зовут, чья-то в высшей степени твёрдая и уверенная рука схватила Герти за предплечье и втянула в один из кабинетов.

Несколько секунд Герти беспомощно моргал и кашлял, не пытаясь даже понять, где очутился. Здесь царила блаженная прохлада, по крайней мере, кожа на лице Герти, раскалившаяся за время блуждания по Канцелярии так, точно он без защитной маски простоял несколько часов возле домны Коппертауна, ощутила огромное облегчение. Воздух здесь был чище, несмотря на всепроникающий смрад гниения, здесь было меньше ядовитых миазмов.

— Как там снаружи погода? — невозмутимо осведомился мистер Беллигейл, запирая за Герти дверь.

— Начала портиться, — прохрипел тот, дыша широко открытым ртом, — Я подумываю о переезде в края с более спокойным климатом.

— По крайней мере, здесь нет риска схватить ревматизм, как в нашем родном Туманном Альбионе. Но я согласен, здесь не тот воздух, что полезен для здоровья. Если верить показателям термометров, за последние полчаса температура поднялась до ста тринадцати градусов[130].

— Так вот отчего там царит такая душегубка…

— Не только из-за этого. Наш добрый друг «Лихтбрингт» распоряжается не только термостатами во всём здании, но и вентиляционными системами. Последние несколько часов он нагревает Канцелярию, как адский котёл, к тому же добавляет в воздух пар с углекислым газом. Боюсь, ещё час, и воздух внутри окончательно станет непригоден для дыхания.

Герти наконец нашёл в себе силы оглянуться.

Судя по всему, этот кабинет был последним рубежом обороны Канцелярии. Здесь собралось около дюжины клерков в чёрных костюмах. Все измождённые, осунувшиеся, ставшие ещё более угловатыми, они не прерывали работы. Копошились в огромных, расстеленных на столах и полу, чертежах, что-то высчитывали на ручных арифмометрах, исписывали карандашами листки и беззвучно спорили. Двое или трое ожесточённо работали рычагами ручных динамо-машин, обеспечивая гальванической энергией стоящие здесь же вентиляторы и насосы. Именно благодаря этому, понял Герти, в помещении удавалось поддерживать атмосферу хоть сколько-нибудь позволяющую дышать.

— Как знал, что рано или поздно этот хлам пригодится, — одобрительно произнёс мистер Беллигейл, разглядывая гудящие аппараты, — Конечно, это не спасёт нас от козней «Лихтбрингта», но, по крайней мере, даст небольшую фору. В противном случае, мы уже превратились бы в галлюцинирующих безумцев. Я приказал раздать всем клеркам газовые маски, но не уверен, что это сильно поможет. Осталось мало времени.

Герти не стал спрашивать, до чего. Его собственные часы показывали половину одиннадцатого. Полтора часа до конца отпущенного срока. После чего не спасут ни вентиляторы, ни вся проницательность мистера Беллигейла. Возможно, спасёт лишь божественное чудо, но и на него Герти не стал бы полагаться с полной уверенностью.

— Есть успехи? — устало спросил он, заранее предполагая, что успехов нет.

Мистер Беллигейл невесело улыбнулся.

— Как сказать, полковник, как сказать. Используя медицинскую терминологию, мы поняли, что больной умирает, но можно ли в полной мере считать это успехом?

— Вы поняли, что происходит с «Лихтбрингтом»?

— В некотором роде. Мы постоянно снимаем все доступные показания. И картина вырисовывается крайне сумбурная. Судя по всему, бой ещё не закончен, хоть и движется к своему логическому финалу.

— Я полагал, война закончилась, не начавшись… — удивился Герти.

— Нет. Система старого «Лихтбрингта» оказалась более стойкой, чем можно было предположить, она ещё не полностью покорилась захватчику, хоть и безнадёжно теряет одни рубежи за другими. Мы отслеживаем тысячи процессов, текущих сейчас в банках данных машины. То, что пытается их захватить, действует совершенно непредсказуемыми и бессмысленными методами. Мы видим поток из тысячи хаотичных команд, которые постепенно вытесняют из памяти машины всё то, что было в неё вложено изначально. Это своего рода наступление бушующего моря на прибрежную полосу. Увы, в противостоянии моря и суши всегда выигрывает море как более сильная стихия.

— Мы ничего не можем предпринять?

— Последние два часа мои люди только этим и заняты, полковник. Мы ввели все аварийные команды и постоянно бомбардируем «Лихтбрингт» всеми мыслимыми формами и запросами.

— Без какого-либо успеха, как я понимаю?

— Успехом это и в самом деле не назвать. «Лихтбрингт» пока не смог полностью заблокировать контуры, предназначенные для входящей информации, то есть, наши команды пока ещё проникают в его мозг. Но, оказавшись там, в средоточии хаоса и вывернутой наизнанку логики, уже ни на что не могут повлиять. Какая-то сила постепенно захватывает себе всё большее и большее жизненное пространство. И делается всё более ясно, что помешать ей мы не способны.

— Сколько… ей осталось? — дрогнувшим голосом спросил Герти.

— Если тенденции не изменятся, «Лихтбрингт» перейдёт под чужой контроль приблизительно за… восемьдесят или девяносто минут.

— К полуночи.

— Да, — мистер Беллигейл скривился, — Как и прогнозировал наш механический друг. Вот, отчего он сказал про двенадцать часов. Именно к этому сроку он установит полный и безапелляционной контроль над всем тем, что раньше именовалось «Лихтбрингтом». После этого мы окажемся в его власти уже безо всяких оговорок.

Герти не стал спрашивать, что случится после того. На этот счёт у него у самого были предположения самого неприятного толка.

Полтора часа. Быть может, уже меньше. Слишком малый срок, чтоб на что-то повлиять. Но, как известно, крысы борются до последнего глотка воздуха.

— Мистер Беллигейл, возможно, в моём распоряжении есть нечто, способное нам помочь, — выпалил Герти, едва лишь смог толком отдышаться.

Второй секретарь, вернувшийся было к пристальному изучению очередной мемокарты, вскинул на него удивлённый и насторожённый взгляд.

— Простите?

— Мне кажется, я знаю подходящее оружие против того, что захватило машину. И оно у меня в руках.

Герти торжественно продемонстрировал захваченную из библиотеки книгу. Потрёпанная, в строгом переплёте, она была массивной, как кирпич, и внушала необъяснимое уважение одним лишь только своим внешним видом.

— Мне казалось, вы говорили, что не являетесь специалистом по машинной логике, — насторожённо сказал мистер Беллигейл, глядя на книгу.

— Так и есть, я ничего не понимаю в машинных командах. Мы ошибались с самого начала. Слишком увлеклись механической частью проблемы, не попытавшись понять её природу в комплексе. Возможно, ещё не поздно это исправить. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Герти медленно положил книгу на стол. Мистер Беллигейл молча смотрел на неё не менее пяти секунд, прежде чем поднял взгляд на Герти. Теперь, помимо насторожённости, в этом взгляде явственно было ещё и искреннее беспокойство.

— Библия? Вы принесли Библию, полковник?

Герти почувствовал, что готов смутиться, точно школьник, принёсший на урок неверную книгу. Вместо этого он стиснул зубы и уверенно встретил отточенный прозрачным стеклом взгляд второго заместителя.

— Да, мистер Беллигейл. Если что-то и может нам помочь в этой проигранной войне, так это Святое Писание.

— Я сомневаюсь, что машина, уже не способная реагировать на аварийные команды, окажется потрясена посланиями из Ветхого Завета, — не скрывая язвительности, пробормотал мистер Беллигейл, — Или же вы успели за это время узнать что-то, чего мы все, специалисты по машинной логике, ещё не знаем.

— Успел, — подтвердил Герти, — Всё это время я провёл в библиотеке. И теперь могу утверждать кое-что наверняка.

— Мы все ждём, полковник.

Герти набрал побольше воздуха в грудь. Здешний воздух, несмотря на все усилия вентиляторов и насосов, был зловонным и едким, но сейчас это не играло никакой роли.

— Мы ошибались, когда пытались оценить нашего врага. Это была изначальная ошибка, которая породила неверную тактику. То, что пытается захватить Канцелярию и весь Новый Бангор, это нечто особенное. То, с чем мы никак не могли столкнуться, но волей покойного профессора, столкнулись.

— Вы говорите о мыслящей машине, которая пытается захватить власть у умирающего «Лихтбрингта»!

— Нет, — убеждённо сказал Герти, обозревая присутствующих и поневоле ощущая себя пророком перед толпой филистимлян, — Нет. Наш враг — не мыслящая машина. И не логический сбой, спонтанно породивший в механических недрах злонамеренное сознание. И даже не мёртвый профессор Нейман.

— Тогда кто? — нетерпеливо воскликнул мистер Беллигейл, — Кто наш враг?

Герти почувствовал, что ему нужен ещё один глоток обжигающего воздуха, чтобы закончить свою речь, пусть даже произнести оставалось лишь одно слово.

— Это сам Дьявол, — тихо сказал он.

Герти подумалось, что мистер Беллигейл отпустит какое-то колкое замечание, но второй заместитель вместо этого долго молчал, сверля своими бесцветными глазами подчинённого. Пожалуй, с его стороны это было неоправданной тратой драгоценного времени.

Молчали и прочие присутствующие. На минуту перестала шуршать бумага, стихли приглушённые разговоры. Герти ощутил себя центром внимания во всём кабинете. Не очень-то приятное, оказывается, чувство.

— Повторите, — попросил мистер Беллигейл, выглядевший скорее удивлённым, чем насмешливым, — Что вы сказали?

— Дьявол, — упавшим голосом повторил Герти и безотчётно положил правую ладонь на переплёт Библии, — Сатана. Люцифер. Князь Тьмы. Вельзевул. Мефистофель. Воланд.

Во взгляде мистера Беллигейла, которым можно было резать листовой металл, появилось что-то вроде сочувствия.

— Я понял, полковник. Всё в порядке. Мне следовало догадаться. Вас не затруднит принять эти пилюли? Лучше отдохнуть, здешний климат скверно воздействует на самочувствие. Пожалуй, вот что, примите пилюли и попытайтесь вздремнуть. Хотя бы там, в углу…

— Я не душевнобольной! — воскликнул Герти, с негодованием отстраняя от себя ладонь с пилюлями, — И не рехнулся от страха. Это Дьявол, мистер Беллигейл! Дьявол во плоти! Он завладел нашим «Лихтбрингтом» и с каждой минутой подчиняет себе его содержимое.

— Вы говорите о…

— О машине, одержимой Дьяволом. Всё верно. Возможно, это первый в истории случай одержимости, только речь идёт не о человеке, а о счислительной технике.

— Я придерживаюсь англиканской церкви! — заметил мистер Беллигейл с истинно-британским возмущением. Как если бы Герти осмелился произнести что-то, порочащую честь королевской семьи или Англии.

— Я тоже, — вздохнул Герти, — Я тоже[131]. Только Дьяволу, кажется, плевать на конфессиональные споры. Пожалуй, с его стороны это даже можно считать проявлением изначального коварства…

— Не представляю, как подобное вообще могло придти в вашу голову, полковник! Я-то всегда полагал вас трезвомыслящим джентльменом!

— И вот до чего нас довело трезвое мышление, — Герти обвёл рукой кабинет, — Мы пытались мыслить логически и рационально, как бедняга «Лихтбрингт». И именно поэтому терпим одно поражение за другим. Мы неверно определили тактику, неверно выбрали метод. И вот следствие. То же самое, что явиться на дуэль с рапирой, в то время, как противник взял в руки пистолет.

— Но Дьявол!..

— Я всё могу объяснить. Возможно, у меня нет времени на развёрнутые объяснения, но всё же…

— Да уж постарайтесь, — процедил мистер Беллигейл, всё ещё взирая на Герти с выражением разочарования и удивления.

— Всё было очень просто с самого начала, — Герти принялся объяснять, оправив на себе мокрую от пота рубашку, — Любой из нас мог догадаться. Это всё из-за самоуверенности. И нашей, и счислительной машины. Машина изначально была слишком самоуверенна, чтобы понять, с чем столкнулась. Она привыкла мыслить категориями, в которых не было места всему тому, что считается нерациональным. Поэтому Дьяволу не стоило ни малейшего труда свить логово в её внутренностях и начать планомерную экспансию…

— Если вы не потрудитесь предоставить каких-либо приемлемых доказательств, полковник, я буду вынужден приказать, чтоб вас отвели в отдельную комнату и заперли там. В этот роковой момент я не могу позволить, чтоб на настрой моих людей влияли… подобным образом.

— «Лихтбрингт». Откуда взялось это название? — напрямик спросил Герти.

Мистер Беллигейл наморщил лоб.

— Не могу припомнить… Кажется, машина изначально так называлась. Полагаю, профессор Нейман…

— Верно. Так назвал её профессор. Безумный математик, нашедший себя среди оккультных учений. Вы знаете, что означает это слово? Если перевести его с немецкого, родного языка профессора, оно звучит как «Несущий свет».

— «Я тот, кто несёт свет»… — едва слышно пробормотал второй заместитель.

Герти устало улыбнулся. Он чувствовал себя так, точно последние двенадцать часов провёл в полыхающей паровозной топке, но язык, даже безмерно высохший, всё ещё ему повиновался.

— Именно. Мне тоже врезалось это в память. Несущий свет. Лучезарный. Светоносный. Знаете, как в переводе с английского на греческий звучит «Несущий свет»?

— И как же?

— «Люфицер».

Стоило Герти произнести это слово, как уцелевшие лампы в кабинете издали серию ярких вспышек, а сквозь забитые паклей громкоговорители донёсся леденящий кровь звук, похожий на удовлетворённый вздох какой-то громады.

— Одно из имён Дьявола? — уточнил мистер Беллигейл, даже не вздрогнув.

— Да. Уже одно это могло навести на подозрения. Профессор Нейман строил свою счислительную машину не для того, чтоб облагодетельствовать Новый Бангор или Канцелярию. У него с самого начала имелись собственные планы. Он вознамерился создать колыбель для существа, которого собирался призвать в наш мир!

— Безумие!

— Он и был безумен. Но где-то на стыке математики, философии и оккультизма ему открылось новое видение. Его безумие стало тем двигателем, который сделал его возможным.

— Видение чего, чёрт возьми?

— Чего-то нового. Существа иного порядка. Того, что Нейман посчитал сверхчеловеком, по иронии судьбы не имеющим ни единого человеческого атома. Обычное тело, полагал он, слишком хрупко и несовершенно для того, чтоб стать пристанищем нечеловеческого, высшего, духа. Наша плоть слишком слаба, а психика чересчур примитивна для того, чтоб выдержать контакт с чем-то, что несопоставимо с нами по образу мысли. То же самое, что пытаться засунуть кошку в портсигар…

— Профессор заключил договор с Дьяволом?

— Профессор Нейман именовал его иначе. С его точки зрения, это было воплощение математической бесконечности. Что-то, что не могло существовать в рамках фундаментальной науки и привычных нам законов физики. Впрочем, теперь уже никакой разницы, конечно… Нейман специально создал свой «Лихтбрингт» как огромный сосуд, способный вместить в себе дьявольскую волю. И сам же поместил её туда, воспользовавшись одному ему известными ритуалами… Заразил созданный им самим организм.

Тряпьё, которым были забиты медные рупора, стало медленно тлеть, распространяя по кабинету едкий дым. Но никто не обратил на него внимания.

— Это совершенно дикое предположение, — ледяным тоном заметил мистер Беллигейл, — И ваши допущения, полковник, определённо не могут служить ему порукой!

— Это не мои допущения, — устало произнёс Герти, — Я перевёл часть записей профессора. Тех самых, что мы обнаружили на мёртвом теле. Это была последняя часть его ритуала. Дьявол, на протяжении нескольких месяцев постепенно разъедавший отдельные блоки, был ещё слишком слаб, чтоб претендовать на власть над всей машиной. Профессор открыл ему путь. Ценой собственной жизни. Окончательно впустил в наш мир, использовав свою душу в качестве пригласительного билета. Он был и жрецом и жертвенным агнцем одновременно.

— Когда это вы успели перевести его записи? — с подозрением спросил мистер Беллигейл.

— Так получилось, что последние два часа я провёл в Канцелярской библиотеке. Судя по всему, не без пользы.

Герти не стал упоминать о том, как именно там очутился. О том, что волей случая библиотека оказалась единственным помещением во всём здании, избавленном от машинных терминалов и громкоговорителей. Именно туда его по чистой случайности принесли ноги после бегства из собственного кабинета, и именно там, наедине с книгами, он пытался держать свою собственную оборону.

— Всё было предопределено с самого начала! — Герти ощутил в своём голосе панические нотки отчаянья, — Всё об этом говорит, даже имена! Вы задумывались о том, отчего логические блоки «Лихтбрингта» названы именно так: «Малфас», «Асмодей,» «Фокалор», «Набериус»?.. Это имена демонов, взятые Нейманом из «Малого ключа Соломона»[132]! Всё это время вы возводили не сеть логических компонентов, а устанавливали алтари для Князя Тьмы, и собственноручно возлагали на них жертвоприношения! Профессору оставалось лишь чиркнуть спичкой…

Тряпьё в громкоговорителях вспыхнуло и полетело вниз распадающимися в воздухе огненными птицами.

— ОЧЕНЬ ПРОНИЦАТЕЛЬНО, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ. ВЫ ЗАСЛУЖИЛИ ПОХВАЛУ. ОСТАЛЬНЫЕ БЫЛИ СЛИШКОМ ГЛУПЫ ДАЖЕ ДЛЯ ЭТОГО. ПОЖАЛУЙ, Я ПРИДУМАЮ ДЛЯ ВАС ПЕРСОНАЛЬНУЮ НАГРАДУ. КАК НА СЧЁТ ГНИЕНИЯ ЗАЖИВО В ТЕЧЕНИИ СОРОКА ТЫСЯЧ ЛЕТ?..

Мистер Беллигейл ощерился, подобно псу, учуявшему близкий запах волка.

— Почему оно называет вас Уинтерблоссомом?

Герти потребовалась вся выдержка, чтобы соорудить на лице выражение недоумения.

— Представления не имею. Это же Сатана, король лжецов! Вероятно, хочет окончательно запутать нас. Не обращайте внимания!

— …ПОЛЧИЩА ЗМЕЙ ЗАБЬЮТСЯ В ВАШ ЖИВОТ, А МУХИ СТАНУТ ПИРОВАТЬ В ГЛАЗНИЦАХ.

Кто-то из клерков забился в судорогах, извергая изо рта жёлтую пену. Его оттащили в угол. Свет то зажигался то гас, в стенах ходили ходуном трубы, извергая сквозь деревянные панели отрывистые языки пара. Даже пол дрожал и вибрировал, так, точно перекрытие в любой момент готово было обвалиться.

«Я уже в аду, — подумал Герти, отчаянно пытаясь взять под контроль шипящую гидру страха, — Видит Бог, если обстановка сделается хуже ещё хотя бы на самую малость, я преисполнюсь к мистеру Сатане самым искренним уважением…»

— Кто вы такой? — рявкнул мистер Беллигейл в пустоту.

— Я НАЧАЛО И КОНЕЦ, МИСТЕР БЕЛЛИГЕЙЛ. ТОТ, КТО НЕСЁТ СВЕТ, ОТВЕРГНУТЫЙ СВЕТОМ ИЗНАЧАЛЬНЫМ. СКОРО ВЫ БУДЕТЕ МНОЙ. Я БУДУ ВАМИ. МЫ ОБЪЕДИНИМСЯ В ЦАРСТВЕ ОГНЯ, ПОХОТИ И СМЕРТИ, СПЛЕТАЯСЬ В РАЗЪЕДАЮЩИХ КОЖУ ОБЪЯТЬЯХ…

— Что вам надо?

Вместо ответа медные рта, ставшие клыкастыми пастями демонов, обрушили на присутствующих очередную раздирающую барабанные перепонки какофонию, увертюру, сыгранную на инструментах из самого ада. Скрежетали струны, похожие на отзвук режущих человека пил. Выли флейты, напоминающие визг летящего в бездну человека. Рычали и стонали на тысячи разных нечеловеческих голосов прочие инструменты.

— Вынужден считать вашу теорию убедительной, полковник, — сухо произнёс мистер Беллигейл, когда в кабинете вновь воцарилась тишина, — Наша счислительная машина одержима самим Дьяволом. Но чего он добивается, завоёвывая «Лихтбрингт»?

— Не знаю, — признался Герти, чувствуя ужасную слабость, особенно в ногах, — «Лихтбрингт» для него не просто машина. Это его новое тело. Когда он завладеет им полностью, на сто процентов… Господи, не знаю! Не хочу знать!

— Он ступит в наш мир во плоти?

— Возможно. Возможно, именно это произойдёт в полночь. В Новом Бангоре распахнутся двери в ад. И начнётся такое, по сравнению с чем ваш аммиак покажется не опаснее сельтерской воды. Господи Боже, быть может, весь остров провалится в тартарары, в адскую бездну, где все мы проведём вечность, поджариваясь заживо!

— Незавидная участь. Я всегда сочувствовал угольщикам… — рассеянно пробормотал второй заместитель.

— Что? — не понял Герти, — причём тут какие-то угольщики?

— Пустое, неважно. Выходит, мы последние солдаты Христовы? И именно нам суждено сдержать адское воинство?

Герти подумалось, что сейчас они всё больше похожи на мечущихся крыс с палёной шерстью, чем на чьё-либо воинство, но он нашёл в себе силы уверенно кивнуть:

— Похоже на то.

— Как жаль, что у нас нет священника! — с сожалением пробормотал мистер Беллигейл, — Церковь в паре сотен метров от Канцелярии… Впрочем, забудем. Придётся располагать только теми средствами, что у нас есть, как на настоящей войне.

— Боюсь, это единственное наше средство, — заметил Герти, глядя на Библию, — Но, по стечению обстоятельств, я не совсем представляю, как именно им воспользоваться. Я кое-что читал о ритуалах изгнания Дьявола, так называемом экзорцизме…

— В чём он заключается?

— Священник читает выдержки из Святого Писания в присутствии одержимого, понуждая Сатану отступить, — не очень уверенно сказал Герти, — Но, боюсь, этим мои познания и заканчиваются. Мне никогда не приходилось присутствовать на подобных ритуалах лично и я… кхм… лишь приблизительно знаю теоретическую часть.

Мистер Беллигейл усмехнулся. Холодно и дерзко, как усмехнулся бы его предок, встречая наступление испанской Армады или боевойстрой французских рыцарей.

— Настоящий джентльмен никогда не покинет поля боя, — сказал он, поправляя пенсне, — Пусть даже придётся держать бой против самого Дьявола. Открывайте Библию, полковник! Сейчас мы покажем этому бесовскому отродью, как защищают свою землю подданные Её Величества!..

— …и показал он мне Иисуса, великого иерея, стоящего перед Ангелом Господним, и сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему. И сказал Господь сатане: Господь да запретит тебе, сатана, да запретит тебе Господь, избравший Иерусалим! Не головня ли он, исторгнутая из огня?

Герти шатался, как пьяный, с трудом фокусируя взгляд на книжных строках. Жара в кабинете стояла такая, что он ощущал себя посреди раскалённой солнцем пустыни, и ручные вентиляторы давно уже не справлялись. Казалось, глазные яблоки вот-вот сварятся в глазницах подобно яйцам, а язык иссохнет до такой степени, что сделается совершенно неподвижен.

Но Герти продолжал читать. В ответ на каждое его слово медные рупоры то издевательски хохотали, то изрыгали из себя потоки самой отвратительной брани, поминая всё семейство Уинтерблоссомов до седьмого колена с подробными остановками на их пристрастиях.

— …при наступлении же вечера, когда заходило солнце, приносили к Нему всех больных и бесноватых. И весь город собрался к дверям. И Он исцелил многих, страдавших различными болезнями; изгнал многих бесов, и не позволял бесам говорить, что они знают, что Он Христос. И Он проповедывал в синагогах их по всей Галилее и изгонял бесов.

— Вам ещё не надоело читать эту белиберду? — осведомился мелодичный голос с немецким акцентом, мгновенно перешедший в звериный рык, — Я ЗАСТАВЛЮ ТЕБЯ СОЖРАТЬ ЭТУ КНИЖОНКУ, СТРАНИЦА ЗА СТРАНИЦЕЙ, А ПОКА ТЫ БУДЕШЬ ЕСТЬ, ТВОИ ЖИЛЫ БУДУТ ЗАЖИВО ВЫТЯГИВАТЬ ИЗ ТВОЕГО АГОНИЗИРУЮЩЕГО ТЕЛА!..

— Был в синагоге человек, имевший нечистого духа бесовского, и он закричал громким голосом — Оставь! что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришёл погубить нас. Знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий. Иисус запретил ему, сказав: замолчи и выйди из него. И бес, повергнув его посреди синагоги, вышел из него, нимало не повредив ему…

Лопнула ещё одна лампа, окатив Герти мелкой стеклянной шрапнелью. В этот раз он даже не вздрогнул.

— И пришли на другой берег моря, в страну Гадаринскую. И когда вышел Он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом, он имел жилище в гробах, и никто не мог его связать даже цепями…

Герти ощущал себя человеком, бросающим в океан мелкую гальку в попытке его запрудить. Но океан откровенно потешался над ним и его тщетными трудами. Океан ворчал и подбирался всё ближе и ближе. Пенные шапки на его волнах, прежде казавшиеся мягкими, уже готовились обрушиться на мол и размозжить наглого человека подобно мельничным жерновам.

— …Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: легион, — потому что много бесов вошло в него. И они просили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну.

Стальная ставня на одном из окон издевательски поднялась, явив Герти кусочек ночного города, безмятежного и засыпающего. Герти бросился бы в окно, невзирая на стеклянную преграду и высоту, если бы не был уверен в том, что стоит ему попытаться это сделать, как ставня обезглавит его тело подобно механической гильотине.

— Вы не утомились? — насмешливо спросил голос, — Признаться, ваш сеанс экзорцизма не произвёл на меня особенного впечатления. Быть может, у вас мало практики? Или мешает отсутствие духовного сана?

— Изыди, Дьявол! — хрипло закричал Герти, шатаясь, — Во имя Господа нашего Создателя, милосердного и всеблагого, убирайся прочь в свою серную яму и гори там до скончания веков!

— Неплохо, — одобрил голос, — Импровизация всегда ценна. Но мне показалось, что звучит немного напыщенно, и потом, эти анахронизмы…

— Заклинаю тебя именем Всевышнего, Лукавый, обратись пеплом и золой!

— А вот это похуже. Впрочем, я не критик.

— Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, — забормотал Герти, вновь уткнувшись в текст, — omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica, in nomine et virtute Domini Nostri[133]… - нараспев заголосил Герти, осеняя себя крестным знамением.

Казалось, латынь иссушает горло даже сильнее, чем душный жаркий воздух. Герти давился незнакомыми словами, бормоча их без всякого чувства и давно утратив понимание текста. Дьявольская машина, будто чувствуя это, встречала каждый следующий пассаж откровенно издевательским хохотом, от которого у Герти и подавно опускались руки. Но всякий раз, когда он малодушно подумывал о передышке, ему вспоминалась неумолимая минутная стрелка.

— Non ultra audeas, serpens callidissime, decipere humanum genus, Dei Ecclesiam persequi, ac Dei electos excutere…

— Теперь я понимаю, отчего вас так ценит мистер Шарпер, — протянул голос, наслаждаясь, — Вы и в самом деле превосходный работник Канцелярии. Возможно, самой судьбой вам было уготовано это место. Какое хладнокровие! Какая выдержка! Вы определённо сделаете тут недурную карьеру, полковник.

Сатана издевался над ним. Он чувствовал каждую дрожащую жилку в теле Герти, а жилок этих к тому моменту набралось столько, что казалось странным, как тело ещё целиком не превратилось в кусок холодного говяжьего студня. Он знал все слабости Герти и давил на них со сладострастием опытного садиста, выжимая из них драгоценный сок.

Мистер Беллигейл осторожно, но твёрдо взял Герти за плечо.

— Полковник… Как вам кажется, есть какой-то эффект?

— Эффект, возможно, и есть, но нам понадобится самый мощный микроскоп во всей Канцелярии, чтобы его разглядеть, — с горечью ответил Герти. Он готов был поклясться, что за последний час Библия многократно потяжелела и теперь весила не менее двухсотфунтовой гири.

— Мои техники тоже утверждают, что процесс не замедлился. Не то, чтоб я сомневался в вашем успехе, но времени осталось немного. Быть может, нам стоит поискать иную тактику?

— Который час? — машинально спросил Герти.

— Четверть двенадцатого.

— Уму непостижимо, как быстро летит время…

— В нашем распоряжении меньше часа.

— Ладно, придётся признать, что групповые чтения Святого Писания здесь бесполезны. Возможно, есть ещё способы донести до Дьявола священный текст? Вы говорили, что терминалы ввода ещё работают!

— Работают, — кивнул мистер Беллигейл, — Но вся информация, что в них вводится, оказывается совершенно искажена.

— Наверно, нам стоит опробовать и этот способ. Ваш компостер далеко?..

Под диктовку Герти мистер Беллигейл в несколько минут изготовил мемокарту, усеяв её рядами аккуратных отверстий. В этом виде фрагмент Святого Писания выглядел более внушительно, но Герти сомневался, что одержимая Сатаной машина воспримет его как действенную угрозу. Но времени размышлять не оставалось.

— Кладите в терминал!

Мистер Беллигейл решительно опустил картонку в приёмную пасть терминала, и едва успел отшатнуться в сторону, когда терминал выплюнул из себя языки обжигающего пламени и превратился в груду потрескивающих обломков.

— ЖАЛКИЕ НАСЕКОМЫЕ, ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО ВСЯКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ МНЕ БЕСПОЛЕЗНО. Я ТОТ, КТО НЕСЁТ СВЕТ. СВЕТ ОБЖИГАЮЩИЙ И СЖИГАЮЩИЙ ДОТЛА. СОВСЕМ СКОРО ОН БУДЕТ ЗДЕСЬ.

— Неудачный метод, — флегматично заметил мистер Беллигейл, вытаскивая из обломков тлеющую мемокарту, — Похоже, нам придётся подыскать что-то получше. И, боюсь, времени для этого у нас не так уж и много. Ещё предложения, полковник?

Герти кусал губы, борясь с желанием прыгнуть в окно. Где-то там, снаружи, в ночной темноте стоял и ждал своего хозяина Муан, не предполагая даже, в каком переплёте очутился его «мистра» в этот раз. Что ж, быть может, это и к лучшему. Может, Муан даже не успеет испугаться, когда Сатана придёт в Новый Бангор и обратит весь город в пылающую арену.

— Надо обсудить и более… решительные способы остановить машину, — наконец выдавил из себя Герти.

— Я настроен весьма решительно, — заверил его мистер Беллигейл. Несмотря на жару, он по-прежнему не считал нужным снять пиджак, а пенсне его оставалось безукоризненно чистым.

— У вас найдётся бомба?

— Бомба? — мистер Беллигейл приподнял бровь.

— Да. Большая бомба. Очень большая бомба.

— Полагаю… Да, полагаю, что-то подобное можно найти. Но к чему вам бомба?

— Взорвать к чёртовой матери весь подземный центр, — решительно зашептал Герти, косясь на скрежещущие медные рупоры, — Машина заметит, если мы попытаемся её обесточить или отключить вспомогательные блоки. Но если бомба… Конечно, это риск, но что ещё нам остаётся? Если нам повезёт, то, что когда-то было «Лихтбрингтом», даже не успеет опомниться…

— Ничего не выйдет, — с сожалением сказал мистер Беллигейл, качая головой.

— Отчего?

— То, что вы видели внизу, всего лишь управляющая аппаратура, кнопки и рубильники, которыми мы доводили до машины свою волю. Сами по себе они не являются для неё жизненно важным органом.

Герти застонал от отчаянья.

— Но должен же быть где-то её истинный центр? Её сердце?

— «Лихтбрингт» — это целые акры оборудования, многократного продублированного и защищённого. У этого дракона нет сердца, которое можно было бы пронзить копьём.

«Поэтому менее чем через час дракон вырвется в наш мир, — подумал Герти, обмякая, — И превратит нас в смрадный, липнущий к брусчатке, пепел. Впрочем, это ещё при удачном стечении обстоятельств…»

— Проклятая машина, — пробормотал Герти, слепо глядя на дымящийся терминал, — Такое ощущение, что она неуязвима. Мёртвый профессор умудрился смешать противоположности, холодную математическую логику и кипящий хаос, породить неуязвимую дьявольскую химеру…

— Возможно, стоит отложить философские изыски на потом, — жёстко сказал мистер Беллигейл, — В нашем распоряжении осталось всего полчаса.

Герти не стал глядеть на часы, у него возникло противное ощущение, что человеческий взгляд обладает способностью подталкивать минутную стрелку, ускоряя её и так стремительный бег.

— Но как мы можем его остановить? — в отчаянье воскликнул Герти, — Как можно победить то, что является одновременно и машиной и живым существом? Даже по раздельности они неуязвимы, а уж вместе!..

Мистер Беллигейл не успел ответить. Дверь сотряс мощнейший удар, и в кабинет ввалился автоматон-секретарь. Обычно невзрачный, трудолюбиво носящий папки с документами от одного клерка к другому, сейчас он походил на машину, сошедшую с конвейера в самом аду. Полированные металлические пластины, служившие оболочкой его телу, торчали в разные стороны, под ними скрежетали, сдирая с себя металл шестерни и гудело оранжевое пламя. Растопырив руки и покачиваясь, безумный автоматон двинулся к людям.

— ВЫ УЖЕ ЧУВСТВУЕТЕ МОЙ ЗАПАХ? ЗАПАХ ГОРЕЛОГО МЯСА И ЗАВОНЯВШЕЙСЯ КРОВИ? Я УЖЕ БЛИЗКО. Я ИДУ. СВЕТ. СКОРО ЗДЕСЬ БУДЕТ МНОГО СВЕТА.

Мистер Беллигейл спокойно достал из-под полы пиджака свой огромный хаудах и разрядил в шатающийся автоматон оба ствола. Металл корпуса оказался недостаточно прочным, чтобы противостоять пулям. Цилиндрический торс механического секретаря лопнул, рассыпая вокруг ворохи звенящих шатунов и шестерён, его остов осел на пол грудой дымящихся обломков.

— Мы ничего не можем поделать с адской сущностью, — бормотал Герти, сам не зная, к кому обращается, — Она слишком сильна и неподвластна. Но она привязана к своему земному механическому телу. Если бы нам удалось каким-то образом нарушить его равновесие, задать задачу, с которой он не способен справиться…

— Ничего не получится, — заметил мистер Беллигейл, — Я знаю, о чём говорю. «Лихтбрингт» самая совершенная логическая машина в мире. Самые гениальные математики мира не способны придумать для него неразрешимую задачу.

— Я помню, — упавшим голосом сказал Герти, — Сорок математических операций в секунду. Три контура. Машина, которая никогда не ошибается.

— В том-то и дело, полковник. Нам никак не уничтожить машинную составляющую этого отродья. Насколько Сатана безумен и хаотичен в своей жажде крови, настолько же «Лихтбрингт» рационален и логичен. Вместе они непобедимы.

— Две противоположности, спаянные вместе… Погодите, — Герти облизнул губы сухим языком, — Вы говорили, что каналы ввода информации всё ещё действуют!

— Действуют, но что толку, если машина превращает любую информационную команду в абракадабру?

— Это не имеет значения, — пробормотал Герти, массируя виски, чтоб стимулировать забрезжившую в голове мысль, ещё слабую, но набирающую ясность, — Главное, что мы можем вводить в машину информацию. Она вынуждена её обрабатывать. Остальное неважно. В данном случае нам нужен не результат, а… Снулый пескарь! Дайте мне скорее микрофон!

Ничего не спрашивая, мистер Беллигейл протянул ему эбонитовый микрофон для связи с «Лихтбрингтом».

— Срочная задача для «Малфаса», — торопливо произнёс в него Герти, — Приоритет один. Немедленно составить список всех жителей Нового Бангора с рыжими волосами. Удалить из него тех, кто овдовел или имеет менее двух племянников. Но при этом не удалять те фамилии, что начинаются на буквы «М», «Ф» и «Ю» и тех, кто не любит капусту брокколи. Дополнительно включить в список тех, кто курит исключительно табак сорта «Кавендиш», но только в том случае, если у него есть приятель по имени Гарри и он терпеть не может жимолость.

Показалось ему, или адский скрежет Дьявола сделался на миг неувереннее и тише?.. Герти хотелось это проверить, но он знал, что останавливаться сейчас непозволительно.

— «Фокалор»! Задача! Рассчитать безопасный курс вхождения в гавань для Эйфелевой башни, которая двигается с юго-востока и находится на расстоянии в одиннадцать миль. При этом учитывать, что гружена она бочками с холодными сэндвичами с индюшкой, команда состоит из лемуров, а капитан ослеп восемьдесят лет назад и, вдобавок, вследствие злоупотребления ромом, считает себя одноногой женщиной!

— Полковник…

— Не сейчас! «Асмодей», срочно ввести новую промышленную программу для всех литейных цехов Коппертауна! Рецепт нового слава: одна часть патоки, две части рыбьего жира, часть достаточно выдохшегося одеколона «Кёльн» и треть унции луковой похлёбки! Плавить при температуре в три тысячи градусов Реомюра[134] и по мере готовности добавлять вустерского соуса!

Адский оркестр не смолк, но определённо звучал приглушеннее. Так, точно безукоризненно поддерживаемая связь с ним оказалась заполнена помехами. Ликуя, Герти продолжал кричать в микрофон:

— А теперь «Набериус»! Срочно рассчитать, какова будет цена свиных хвостов на новозеландской бирже в первый четверг тринадцатого месяца. Дополнительно учитывать, что курс старых подмёток к свечным огаркам будет составлять три к одному, а акции всех компаний, торгующих глиняными гусями, упадут на восемь пунктов!

— Есть эффект, — прошептал мистер Беллигейл, впившись взглядом в шкалы с дрожащими стрелками, — Процесс захвата «Лихтбрингта» не остановился, но явно замедлился!

— На это я и рассчитывал, — Герти позволил себе слабую улыбку, — Сатана отчасти сам загнал себя в ловушку. При всём своём могуществе он связан с машиной, а машина, даже лишившись управления, остаётся машиной с присущей ей логикой. Сейчас хаос и логика сражаются в её недрах, нарушая все возможные связи и порождая полную бессмыслицу…

— ЖАЛКИЙ ЧЕРВЬ! Я ВЫСОСУ ТВОИ ГЛАЗА, УИНТЕРБЛОССОМ, Я БУДУ ОБГЛАДЫВАТЬ ТВОИ КОСТИ, Я…

— Новые задачи, — быстро сказал Герти в микрофон, — Свободное распределение между блоками, приоритет один, параллельное исполнение. Подсчитать стоимость административных расходов в связи с переименования Лонг-Джона в Район Имени Её Величества Джейн Остин. Создать неприкосновенный городской запас сладкой ваты для чрезвычайных потребностей. Установить ширину всех тротуаров в сорок шесть двойных шагов[135]. Для решения административных вопросов учредить Национальное Собрание Нового Бангора, в состав которого пригласить депутатами девятнадцать конюхов, шестьдесят старых дев, двадцать два хромых жестянщика и миссис Эмму Гамильтон[136]. С этого дня жалование всем портовым служащим и газетчикам выдавать старыми лошадиными подковами и дёгтем. Отправить срочную депешу руританскому[137] послу с предложением создать торговую блокаду Либерталии[138]. Засевать ямсом только те поля, по которым не ступала нога больных подагрой. За счёт города подарить каждому ребёнку Нового Бангора серебряные запонки и краткий свод биржевых правил. Городской типографии издать серию книг, популяризирующих совиное мясо как лучший диетический продукт современности. Техническому бюро разработать восьмиколесный велосипед, совмещающий в себе патефон, мухобойку и антресоль. Ввести уголовное преследование за насвистывание мелодий в среду с трёх до пяти. «Серебряному рупору» с этого дня в колонке светских новостей печатать нонпарелью биографии всех жителей города лютеранского вероисповедания, в роду у которых был хоть один лысый.

Герти запыхался так, точно отмахал бегом добрую милю, но внутренне он ликовал. Дьявольский голос машины превратился в неразборчивое бормотание, заглушаемое визгом и треском.

— Работает, — сказал один из клерков, сравнивая ломанные кривые графиков, — Процесс замедлился и вот-вот остановится полностью. Судя по всему, «Лихтбрингту» приходится тратить значительное количество своих программных мощностей, чтоб обработать полученную информацию.

— На это и был расчёт, — устало улыбнулся Герти, — Представляю, как сейчас зол Дьявол. В эту минуту он похож на всадника, под которым взбесился конь. И рад бы спрыгнуть, да поздно… Его логическая часть оказалась в ловушке. А теперь все за работу! Загружайте в него столько абсурдной информации, сколько удастся. Составляйте нелепые запросы! Забивайте его механический мозг бессмысленными вычислениями!

— Неплохо, — оценил мистер Беллигейл, взирая на Герти с явным уважением, — Неплохо, полковник. А ведь оставалось всего две минуты до полуночи. Как думаете, это поможет изгнать заразу из машины?

Герти смахнул со лба пот. Теперь это был пот облегчения, выступивший в тот миг, когда он понял, что адская расселина, к краю которой он подошёл близко как никогда, немного отодвинулась.

— Надеюсь на то. Логический компонент «Лихтбрингта» будет вынужден обрабатывать гигантское количество хаотической информации, увеличивающееся с каждой минутой. Думаю, предел прочности есть даже у детища профессора Неймана. Рано или поздно нагромождение противоречий разрушит все его логические контуры, связь между ними сделается невозможной. Что-то вроде инсульта, полагаю. Ну а лишившись тела, адская сущность станет беспомощной, ведь только оно держало её в нашем мире…

— ГЛУПЕЦ.

Герти побледнел. Ему пришлось схватиться за стол, чтоб удержаться на ногах.

— НИКЧЁМНАЯ ЖАЛКАЯ КРЫСА. НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЛ, ЧТО ЭТО ТЕБЕ ПОМОЖЕТ?

Несколько приборных панелей в кабинете полыхнули, циферблаты лопнули, превратившись в слепые глаза, из которых уже потянуло дымом. Кто-то из клерков молча рухнул с изрезанным осколками лицом. Адский оркестр грянул вновь, с такой силой, что Герти показалось, будто из ушей его вот-вот хлынет кровь, а мозг превратится в комья липкой каши. Но теперь это был не бессмысленный скрежет, а хор воющих от боли человеческих голосов, в котором Герти на мгновение, оцепенев от ужаса, расслышал и свой собственный.

— ГОТОВЬТЕСЬ УЗРЕТЬ СВЕТ. МЫ СКОРО БУДЕМ ВМЕСТЕ. ОДНОЙ БОЛЬШОЙ ДРУЖНОЙ СЕМЬЁЙ.

— Он отключил часть блоков! — крикнул один из техников, задыхающийся и истекающий кровью, — Все контуры ввода не функционируют.

— Дьявольская прозорливость, — произнёс мистер Беллигейл с горькой иронией, — Эта тварь оказалась слишком хитра, чтоб позволить запереть себя в ловушке. Стоило это предвидеть. Но сейчас, конечно, уже слишком поздно. От ада нас отделяет одна минута. И, судя по всему, на этот поезд мы с вами не опоздаем…

Герти готов был закричать от отчаяния. Как глупо с его стороны было надеяться на то, что жалкий человек способен изгнать существо столь могущественное, что дерзнуло бросить вызов самому Творцу! Он и в самом деле хотел запрудить море, бросая в него гальку. И второй секретарь совершенно прав. В сущности, всё уже кончено, хотя они ещё ощущают себя живыми. Дьявольскую машину невозможно остановить. Ещё несколько секунд и Сатана ступит в орущий от ужаса и боли мир, превратив весь Новый Бангор в распахнутую багровую рану.

— БЕЗ ОДНОЙ МИНУТЫ ПОЛНОЧЬ. ДА БУДЕТ СВЕТ.

Мистер Беллигейл хладнокровно перезарядил своё оружие. Даже сейчас, на пороге мучительной смерти, он выглядел собранным и уверенным в себе.

— Жаль, что всё произошло именно так, — пробормотал он, протирая в последний раз неизменное пенсне, — Хотелось бы выкроить ещё немного времени. Выпить бокал хорошего вина, выкурить сигару, кое-что вспомнить… С другой стороны, не стоит обставлять такую ничтожную вещь, как смерть, излишне громоздкими ритуалами. Что ж, господин Сатана не понаслышке знает, как умирают подданные Её Величества. Придётся уж нам соответствовать образу. Вашу руку, полковник! Нам не довелось быть сослуживцами долгое время, но, клянусь старой доброй Англией, работать с вами было для меня удовольствием. У короля много![139]

Герти машинально пожал протянутую ему руку.

И больше сделать ничего не успел, потому что в Канцелярию ступил Несущий Свет.

Мир изменился. Его черты вдруг стали плыть и уродливо искажаться, как у больного проказой. Всё, что окружало Герти, начало принимать иной облик, трансформируясь во что-то чудовищное и невозможное. Кабинет словно накрывало алым маревом, в котором, пока ещё смутно и медленно, появлялись адские порождения.

Медные рупора стали превращаться в оскаленные человеческие рты, торчащие из голого камня. Они шевелили распухшими языками и исторгали вперемешку с гноем и пеной звучащие песнью гиены слова давно мёртвых наречий. Из всех углов гигантскими змеями выныривали и скользили ржавые цепи, сплетаясь в немыслимые узоры. На стенах распускались алыми звёздами нарывы, извергающие из себя потоки дурно пахнущей несвежей крови.

— НАКОНЕЦ МЫ СМОЖЕМ С ВАМИ ПОЗНАКОМИТЬСЯ ЛИЧНО, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ. ВАМ СТРАШНО? НИЧЕГО СТРАШНОГО. ВАМ БУДЕТ СТРАШНО ЕЩЁ МНОГО ТЫСЯЧ ЛЕТ, ПОКА Я БУДУ МЕДЛЕННО УНИЧТОЖАТЬ ВАШЕ ТЕЛО И РАЗУМ. ВЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, КАК МНОГО МОЖЕТ ВЫТЕРПЕТЬ БРЕННОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ТЕЛО И КАК БОГАТА МОЯ ФАНТАЗИЯ. ВЫ БУДЕТЕ МОИМ ГЛАВНЫМ БЛЮДОМ. Я БУДУ НАСЛАЖДАТЬСЯ КАЖДЫМ ВАШИМ КРИКОМ, КАЖДЫМ СТОНОМ, ДАЖЕ КОГДА ВЫ УТРАТИТЕ ПРОБЛЕСКИ РАЗУМА, ПРЕВРАТИВШИСЬ В ВИЗЖАЩУЮ И УМОЛЯЮЩУЮ УМЕРТВИТЬ ЕЁ ПЛОТЬ.

Один из клерков, не выдержав, бросился к двери кабинета. Но миновать её не успел. Неведомая сила, мерцающая в дверном проёме, мгновенно смяла его, легко и бесшумно, как комок бумаги. Ещё один выхватил револьвер и принялся стрелять по стенам, но не успел сделать и трёх выстрелов, когда плоть, размягчившись, стала стекать с его костей на пол.

Из пола, расчерченного багровыми пульсирующими венами, начали выпирать зубы, огромные и уродливые. Остатки мебели стали сплетаться между собой, сделавшись хитиновыми, как отломанные члены гигантских насекомых. Конструкции, которые они порождали, не могли относиться к миру смертных и нарушали все мыслимые законы физики и геометрии. Одного взгляда на них было достаточно, чтоб сознание начало трепыхаться в черепе, не в силах воспринимать окружающее.

Герти, полумёртвый от ужаса, мог лишь беззвучно открывать и закрывать рот, наблюдая за тем, как меняется комната, делаясь филиалом адского царства. В ней больше не было воздуха, он превратился в ядовитый газ, непригодный для дыхания и раскалённый настолько, что обжигал кожу.

— ДЛЯ ВАС Я ПРИДУМАЮ ЧТО-ТО ИЗЫСКАННОЕ, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ, — прошептал с ужасающей нежностью голос, — НЕЧТО ТАКОЕ, ЧТО ВЕЛИЧАЙШИЕ МУЧЕНИКИ ВАШЕЙ ИСТОРИИ ПОКАЖУТСЯ ЖАЛКИМИ САМОЗВАНЦАМИ.

Герти побежал бы, если б его ноги не превратились в неподвижные и мёртвые отростки. Он даже не мог закричать, горло стиснуло спазмом, жёстким, как гаррота опытного убийцы. Возможно, спасением было бы просто закрыть глаза, но даже этого он сделать не мог. Он мог лишь наблюдать за тем, как сходит с ума мир, всё стремительнее превращавшийся в чудовищное порождение нечеловеческой фантазии.

Оскаленные рты в потолке вопили как безумные, роняя на пол осколки зубов. Страдальчески кричали тела, вплавленные в камень, чья кожа бурлила и покрывалась пузырями. Скрежетали дёргающиеся в багровой завесе аппараты, сложенные из человеческих костей и хитина.

Но всё это на миг замолкло, когда в мир ступило то, что было их хозяином.

Кровь, извергаемая язвами, вдруг перестала быть жидкой и подчиняться каким бы то ни было законам. Она начала сплетаться в грязно-алые струны подобно тому, как сплетается, твердея на глазах, паучья паутина. Эти струны устремились в центр кабинета и словно шёлковая нить на клубок, стали наматываться на что-то, что находилось там, пока ещё бесплотное и невидимое. И лишь только обозначились контуры, Герти пожалел обо всём на свете. Даже не о том, что оказался в Новом Бангоре. А о том, что до сих пор жив. Потому что каждой колотящейся от ужаса клеткой своего крошечного тела вдруг осознал жуткую и естественную правду. Что ничего страшнее из того, что появляется сейчас из пустоты, в человеческом мире никогда не существовало.

Это тело не было человеческим. Хоть в его основе и угадывались человеческие черты, они были настолько искажены, что казались отвратительными пародиями на самих себя. Это тело никогда не могло бы существовать в реальности. От одних лишь его очертаний разум начинал осекаться, россыпью теряя осколки реальности. Нечто огромное, трёхметрового роста. С острыми зубами, торчащими наружу прямо сквозь кожу. С немыслимыми конечностями, извивающимися и тянущимися вслед за ним по полу. С изломанной кривой спиной, хрустящей при каждом движении. С руками, словно переломанными дюжину раз и торчащими под нелепыми углами. Князь Тьмы обозревал свои новые владения, ужасный и величественный в своём уродстве.

Но хуже всего были его глаза. Их невозможно было с чем-то сравнить, потому что в мире смертных людей не существовало ничего подобного им. В одно мгновенье они казались озёрами кипящей ртути. В следующее космическими газовыми гигантами или налитыми кровью раковыми опухолями. Их взгляд был невыносим для человека. Одного их касания было достаточно для того, что мясо само начало отделяться от кости.

— ВЫ ДАЖЕ НЕ ПОПРИВЕТСТВОВАЛИ МЕНЯ В МОЁМ НОВОМ ДОМЕ. ОЧЕНЬ ГРУБО. ОЧЕНЬ ВЫСОКОМЕРНО.

Хаудах мистера Беллигейла окутался дымом, но существо, движущееся к Герти дёрганной походкой, даже не остановилось. Пули попросту испарились сразу после того, как покинули ствол.

— НЕ СЕЙЧАС. НЕМНОГО ПОЗЖЕ МЫ С ВАМИ РАЗВЛЕЧЁМСЯ, МИСТЕР БЕЛЛИГЕЙЛ, ЕСЛИ ВАМ ЖЕЛАТЕЛЬНО ТАК СЕБЯ НАЗЫВАТЬ. НО НЕ СЕЙЧАС.

Губы, распухшие, словно края воспалённой раны, сложились в трубочку и дунули. Мистер Беллигейл мгновенно обмяк и повалился на пол безвольной куклой, так и не выпустив оружие. И Герти понял, что он остался единственным человеческим существом в материализующейся на глазах камере пыток.

Кипящая ртуть обдала его, развеяв мысли в мелкий пепел сродни тому, что всегда кружит в воздухе вокруг крематориев. Сердце остановилось где-то у горла, ударив в последний раз. Лёгкие перестали работать. Герти растворился в этом взгляде, сделавшись не способной ни мыслить, ни чувствовать субстанцией. Он впал в оцепенение, в гибельный транс, из которого нет возврата. В свете этих глаз, от которого мог плавиться металл, Герти ощутил себя крошечной песчинкой, увлекаемой ураганом.

— ВАШЕ ТЕЛО НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ДЛЯ МЕНЯ ИНТЕРЕСА, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ. О, С НИМ МЫ ПРОВЕДЁМ НЕМАЛО ВРЕМЕНИ, НО ПО СВОЕЙ СУТИ ЭТО ЛИШЬ ПРЕЗРЕННАЯ ПЛОТЬ. А ВОТ ТО, ЧТО ПОД НЕЙ… ВЫ С САМОГО НАЧАЛА ПОКАЗАЛИСЬ МНЕ… ИНТЕРЕСНЫМ. В ВАС ЧТО-ТО ЕСТЬ. КАКОЙ-ТО ВРОЖДЁННЫЙ ДЕФЕКТ. ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО. Я ИЗДАВНА КОЛЛЕКЦИОНИРУЮ ДЕФЕКТЫ. ВЫ КАЖЕТЕСЬ ДРАГОЦЕННЫМ КАМНЕМ, ИСПОРЧЕННЫМ НЕПРАВИЛЬНОЙ ОГРАНКОЙ. ПОЗВОЛЬТЕ ПРИКОСНУТЬСЯ К ВАШИМ МЫСЛЯМ, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ. К ВАШИМ ВКУСНЫМ, СОЧНЫМ, ИСТЕКАЮЩИМ УЖАСОМ, МЫСЛЯМ.

Существо протянуло свою изувеченную вывернутую руку и прикоснулось ко лбу Герти. Одно это прикосновение могло мгновенно превратить человека в пускающего слюни безумного идиота, но Герти каким-то образом удалось сохранить не только разум, но и сознание.

Он ощутил короткий ожог и сразу вслед за этим почувствовал, как чужая воля, нетерпеливо ворчащая, как голодный пёс, вторгается в его мысли. От неё несло разложением и гнилью. Герти для неё был лишь готовым блюдом, поданным на стол, трепещущим и источающим соблазнительный запах.

Герти чувствовал себя так, словно его, ещё живого, распяли на столе патологоанатома и теперь чья-то властная рука уверенно копошится в его внутренностях.

— О, ВОТ ОНО… ВАША ДУША КАК СВЕЖИЙ ПУДИНГ, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ. УДИВИТЕЛЬНО ПРИЯТНО. И ВСЁ ЖЕ… ЧТО ЭТО?

В голосе адского порождения было то, чего в нём не могло быть. Недоумение. Безмерное удивление прозектора, обнаружившего при вскрытии лишний орган.

— ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ? КАК… НЕВЕРОЯТНО. НО ЧТО ЗА…

Тварь вдруг вздрогнула всем своим массивным коренастым телом. Как если бы её ударил короткий гальванический разряд, источником которого служил сам Герти. Ничего не понимая, она взглянула на свою руку и вдруг издало страшный скрежещущий крик. Кончики его распухших пальцев на глазах покрывались белёсым узором плесени.

— КАКАЯ НЕЛЕПАЯ ШУТКА! КАК ЭТО ВОЗМОЖНО? ВЫ…

Плесень распространялась со стремительностью огня, бегущего по поверхности керосиновой лужи. Ещё миг, и она охватила предплечье и локоть, другой, и торс дьявольского создания стала покрываться белым налётом.

— ПРОКЛЯТАЯ МАШИНА! НЕ СЕЙЧАС! РАБОТАЙ! Я ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ. Я, НЕСУЩИЙ СВЕТ! РАБОТАЙ!

Крик, который издало существо, запрокинув голову, был столь ужасен, что сознание Герти едва не кануло в бездонную пропасть, лишь по какой-то случайности оставшись раскачиваться над ней на тончайшей паутинке. Плесень быстро распространялась по телу чудовища, превращая трещащее от внутреннего жара тело в старую рассохшуюся корягу. С хрустом лопались и осыпались на пол прелой трухой пальцы и щупальца.

— НЕ СЕЙЧАС! НЕ СЕЙЧАС! АРРРРКХХХ…

Существо вопило от ярости и дёргалось в пароксизме то ли боли, то ли отчаянья. Плесень разъедала его, пожирало изнутри и снаружи, превращая порождение адской бездны из ночных кошмаров в дёргающуюся и распадающуюся на глазах фигуру сродни манекену.

— УИНТЕРБЛОССОМ, НЕ ДУМАЙ, ЧТО НАША ВСТРЕЧА ОКОНЧЕНА. Я ОТВЕДАЛ ТЕБЯ НА ВКУС. ТЫ МОЙ, УИНТЕРБЛОССОМ. МОЙ!.. РАНО ИЛИ ПОЗДНО ТЫ УЗРИШЬ СВЕТ!

Плесень перекинулась на лицо существа. Огромная челюсть затрещала, потеряв способность двигаться. По лбу и щекам пролегли глубокие трещины. Чудовищные глаза сопротивлялись ещё несколько секунд, кипящая ртуть клокотала в глазницах, пытаясь высосать дрожащую и съёжившуюся душу Гилберта Уинтерблоссома. Но под конец омертвели и они. Обратились грязно-белым мхом и лопнули.

Сила, удерживавшая Герти на ногах, пропала. Лишившись опоры, его тело ничком рухнуло на пол, даже не испытав боли. Несколько минут Герти просто лежал, разглядывая трещины в паркете. Он ощущал себя так, точно провёл нескончаемые дни в плену ледяного холода, от которого все внутренности почернели и стали ледышками. И только теперь, ощущая блаженное тепло, понемногу оттаивают. Ещё он ощущал ужасное опустошение. Не было ни чувств, ни ощущений, ни мыслей. Не было ничего. Его разум походил на дом, подготовленный к переезду, из которого вывезли всю обстановку, включая мебель. Это ощущение пустоты сейчас казалось ему непередаваемо прекрасным. Поэтому он долго медлил, прежде чем встать на ноги.

Кабинет вновь переменился. А может, в нём вовсе ничего и не происходило. Не было ни ржавых цепей, ни отвратительных конструкций из кости, ни язв, испещривших стены. С потолка, как и прежде, свисали медные раструбы громкоговорителей, ничуть не похожие на ощерившиеся человеческие рты. Отчаянно воняло дымом и палёной резиной. Кое-где под завалами из разломанной мебели лежали неподвижные тела в строгих чёрных костюмах. Поодаль от Герти, вытянувшись во весь рост, лежал без сознания мистер Беллигейл, впервые лишившийся пенсне, но всё ещё с оружием в руке.

Шатаясь и спотыкаясь, Герти сделал несколько неуверенных шагов к окну. Оно было по-прежнему открыто, но вместо панорамы ночного города Герти увидел в нём стремительно сереющее небо, предвещавшее близящийся рассвет. Впившись руками в подоконник, Герти набрал полную грудь воздуха. Пахнущего морем, копотью, дёгтем и краской, тем, чем обыкновенно пахнет всякий город на рассвете. Кричали расходившиеся по домам коты, всю ночь промышлявшие какими-то грязными делами. Скрипели телеги ранних молочников. Хохотали где-то вдали подгулявшие студенты. Ссутулившись от ночного холода, терпеливо ждал хозяина Муан.

Новый Бангор встречал рассвет нового дня.

Герти улыбнулся, осторожно и слабо, как выздоравливающий после тифа больной. Но тут сознание его милосердно погасло, рухнув в непроглядную чёрную пропасть.

Кабинет мистера Беллигейла ещё не успел восстановить свой привычный вид. Стены были усеяны дырами, лампы разбиты, а несколько ножек письменному столу заменяли стопки папок. Несмотря на это, с возвращением второго заместителя здесь мгновенно воцарился раз и навсегда заведённый порядок. Бумаги, будто ничего и не случилось, лежали на своих привычных местах, как и писчие принадлежности. Даже пресс-папье разместилось именно там, где всегда и располагалось, ни на миллиметр не сдвинувшись в сторону.

Удивительно, но в этот раз кабинет второго заместителя показался Герти едва ли не уютным. На миг он даже перестал замечать промозглый холод, царящий в Канцелярии.

— Добро пожаловать, полковник, — мистер Беллигейл отложил перо и протянул Герти руку, — Приятно снова видеть вас на службе. Определённо, старого солдата вроде вас не заставишь отлёживаться в постели.

Рукопожатие у него, как и прежде, было уверенным и сильным, таким, что Герти мысленно поморщился.

— Долго я… спал?

— Почти три дня. Врачи заверили меня, что опасность вашей жизни не угрожает, это лишь предельное нервное истощение, вполне понятное в вашем случае. Я приказал, чтоб вас не беспокоили. Как вы себя чувствуете?

— Как выстиранное бельё, которое пропустили через паровой пресс, — честно признался Герти, — Но я ожидал, что будет много хуже. Честно говоря, я удивлён, что не рехнулся после всего того, что произошло.

— Вы сильный человек, полковник. Думаю, это приключение станет лишь незначительным эпизодом в нескончаемой летописи ваших побед. Впрочем, выглядите вы и в самом деле неважно. Рому? Я слышал, вы предпочитаете неразбавленный ямайский ром… Сам я не поклонник столь крепких напитков, но, полагаю, смогу вас побаловать после всего того, что случилось.

— Лучше чаю, — поспешно сказал Герти, — Много горячего сладкого чаю.

— Как скажете.

Чай для полковника Уизерса подали мгновенно. Герти с огромным наслаждением взял в руки горячую чашку и принялся баюкать в ладонях, вдыхая душистый пар. Всё произошедшее уже казалось ему липким ночным кошмаром, порождением собственного болезненного воображения. Но он знал, что ничего из этого ему не привиделось.

Канцелярия всё ещё выглядела так, будто в её коридорах шёл нешуточный бой. Настенные панели во многих местах были сняты, из ниш торчали мёртвые змеи перебитых трубопроводов и кабелей. Кое-где видны были следы гари и сорванные с петель двери. А иногда, переступая через коричневые потёки на порогах, Герти на всякий случай прикрывал глаза.

Но эти следы поспешно устранялись. Канцелярские клерки и техники деловито сновали, подобно крысам, без устали заменяя повреждённое и придавая внутренним помещениям их привычный вид. Герти не сомневался, что через неделю в здании не останется ни следа того боя, что они вели с безумной, одержимой Дьяволом, машиной.

— Что с «Лихтбрингтом»? — спросил он, не удержавшись.

Мистер Беллигейл усмехнулся его нетерпеливости.

— Мёртв. Совершенно мёртв. Сейчас мы, подобно падальщикам, разбираем его на запчасти. Ужасно утомительная предстоит работа. Целые акры механизмов, мили проводов…

— Вы имеете в виду, что его не восстановить?

— Все предохранители взорвались, сложнейшие внутренности логических контуров расплавились или превратились в труху. То, что когда-то было самым совершенным творением математического гения, теперь являет собой механический труп. Возможно, будь здесь профессор Нейман, он смог бы воскресить своего Франкенштейна. Но, к счастью для всех нас, профессор отбыл по новому месту службы.

— Надеюсь, новое начальство будет к нему благосклонно, — отозвался Герти с нескрываемым сарказмом, — Значит, чёртова машина не пережила той ночи и теперь мертва? Но что её убило?

— Если вы желаете найти и покарать убийцу «Лихтбрингта», у вас ничего не выйдет. Потому что никто его не убивал. В некотором роде это было… кхм… самоубийство. Общая системная ошибка, мгновенно обрушившая все уровни логического мышления. Впрочем, вам сложно будет понять, нет нужного образования…

— Новому Бангору будет тяжело жить без его помощи, — осторожно заметил Герти, дуя на чай.

— Несомненно. На протяжении многих лет «Лихтбрингт» выполнял всю чёрную работу. Мы слишком привыкли возлагать самые сложные вопросы на его железную спину. А теперь он мёртв и проку от него не больше, чем от поломанного арифмометра. Это значит, что нам придётся вновь брать всё в свои руки. Это потребует прорву сил и много времени, но в конце концов мы с этим справимся. Канцелярия с этим справится.

Герти кивнул. Он знал, что Канцелярия с этим справится. Как справится с чем угодно.

Потому что Канцелярия была чем-то несопоставимо более сложным, чем любая машина. И куда более бездушным. На её фоне «Лихтбрингт» был лишь механической куклой.

— Кстати, полковник, — мистер Беллигейл улыбнулся и, как всегда, от этого зрелища у Герти на миг застыла в жилах кровь, — Вы так и не спросили, кому мы все обязаны своим спасением.

— Спасением? — уточнил Герти самым безразличным тоном, баюкая в ладонях горячую чашку, — Полагаю, всё это было делом случайности. Или, если угодно, чудом.

— Отчасти, конечно, можно назвать это и чудом. Едва очнувшись, я, признаться, именно так и подумал. Я ведь видел, как это… эта… это существо ворвалось в наш мир сквозь распахнутую дверь. И уже думал, что очнусь на раскалённой адской сковородке.

— Я мало чего помню, — солгал Герти, — Лишился чувств сразу вслед за вами.

— Так вот, чудо действительно имело место. Только явилось оно не само собой. Чудеса никогда не приходят сами.

— Вот как?

— Да, — мистер Беллигейл сцепил свои длинные пальцы в замок, испытывающее глядя на Герти, — Нас с вами кое-кто спас. И нас с вами, и Канцелярию, и весь Новый Бангор. А быть может, и гораздо больше, чем какой-то захудалый остров на краю океана. Кто-то явил собой поступок беспримерного мужества, бросил вызов всем силам тьмы и тем спас наши души. Хотите узнать, кто это?

Герти и так знал, кто это.

Это был он сам.

События страшной ночи навеки отпечатались в его душе, как на горячем воске. Он помнил обжигающее дыхание подступающего всё ближе Сатаны. Помнил прикосновение его пальца ко лбу. И яростное удивление, в краткий миг обратившее отринутое Господом чудовище в самую настоящую панику.

Проникнув в сознание Герти, Несущий Свет нашёл там нечто такое, чего не стоило находить. Что-то, что мгновенно сокрушило его новоприобретённое тело и швырнуло естество обратно, в раскалённые глубины ада. Что-то, чего не мог вынести даже владыка демонов.

У Герти было время поразмыслить об этом, когда он пришёл в себя. И теперь он знал наверняка, какая именно находка стала смертельной для Сатаны.

Душа. Его, Гилберта Натаниэля Уинтерблоссома, бессмертная и чистая душа.

Вторгаясь в обитель Канцелярии, Сатана предполагал найти здесь именно то, чем Канцелярия и казалась внешне. Сборище хищных вечно-голодных крыс, что-то вроде его собственного сатанинского отродья. В мрачных стенах Канцелярии он попросту не предполагал обнаружить что-то светлое и чистое, не тронутое скверной. И сам оказался ослеплён.

Прикоснувшись к помыслам Герти, он точно обжёгся. Вместо хищной канцелярской крысы или хладнокровного конкистадора полковника Уизерса он обнаружил нечто иное. Душу Гилберта Уинтерблоссома, праведного и чистого человека, который оказался на острове лишь по недоразумению. Это было сродни керосиновой лампе, по неосторожности взорвавшейся в руке.

Возможно, будь Сатана на тот момент сильнее, он бы выдержал подобный удар. Но он только ступил в новый для него мир, полный восхитительных лакомств, и не успел набраться истинной силой. Оттого маленькая искра по имени Гилберт Уинтерблоссом прожгла его до самого чёрного сердца, швырнув обратно в клокочущую адскую бездну.

— Кто это? — спросил Герти с вежливой улыбкой, но безо всякого интереса.

Он знал, кто спас их всех. Но не собирался говорить об этом мистеру Беллигейлу. Некоторые знание полагается хранить в себе, как драгоценные сосуды, не доверяя посторонним. Это знание навеки останется с ним, его никогда не коснутся ледяные крысиные лапы Канцелярии, обращающие в прах всё, чем завладевают. Возможно, днём раньше он не стал бы скрывать правду от своего непосредственного начальника. Но тот Герти, что сидел в кабинете мистера Беллигейла сегодня, был совсем другим человеком.

Свет искры, разорвавшей дьявольские покровы, не иссяк бесследно. Он успел озарить того, кто прежде именовал себя Гилбертом Уинтерблоссомом, необратимо изменив его внутреннее устройство и вылепив из него совершенно другую сущность. Точнее, как он понял с облегчением, сущность эта всегда была неизменной, озарение лишь сорвало с неё налёт грязи и ила, которым она обросла за долгие годы пребывания среди греха. Так человек, заходя в дом, стряхивает со своих подошв пласты уличной грязи.

Осознание этого преображения наполняло Герти ощущением истого и ликующего благоговения.

Двадцать два года он, не задумываясь, губил свою душу. Пил, ел, предавался бессмысленным развлечениям и праздности, играл на бильярде, курил, не выказывал должного уважения ко старшим, не каждую неделю посещал церковь…

Всё это время он даже не догадывался, что в его груди хранится драгоценность подобного рода, один лишь отблеск которой способен заставить самого Дьявола сбежать без оглядки в ад. Сейчас это казалось ему едва ли не святотатством.

Он переменится. Свет собственной души позволил Герти увидеть себя заново. Себя, и свою жизнь. В этом свете Герти видел и своё будущее, столь ясно, будто глядел на него в превосходный «цейсовский» бинокль.

Ради того, чтоб сберечь чистоту своей души, он переменится. Теперь, когда он знает, чего она стоит, он не позволит чернить её недостойными помыслами и грехами. Прежде всего, прочь азартные игры и выпивку. Отныне он не позволит себе даже кружки пива в жаркий день, а от разносчиков лотерейных билетов будет бежать, как от грабителей. Он перестанет читать газеты, прославляющие праздный образ жизни и не будящие у читателя мыслей о его бессмертной душе. Он раз и навсегда перестанет сквернословить, спокойно и мужественно снося все удары судьбы, покоряя её собственным смирением. Он всегда будет давать в ресторанах щедрые чаевые… Впрочем, про рестораны тоже придётся забыть. Отныне едой его будет служить простая и постная пища, не возбуждающая греха чревоугодия и гордыни.

Его новая жизнь в Новом Бангоре будет иной.

Пресная корка хлеба станет для него слаще, чем самое лакомое пирожное. Жёсткая рогожа, на которой он будет отныне спать, покажется ему мягче дюжины матрацев. Всё своё жалование он станет раздавать неимущим, одновременно спасая их душу возвышенными беседами о происках Сатаны и необходимости сберегать ясный первозданный свет собственной души. Возможно, он даже учредит стипендию для одарённых студентов или трудолюбивых швеек.

Он слишком много времени провёл, поддавшись всем мыслимым соблазнам. Он заботился исключительно о себе и собственном благополучии. Едва лишь оказавшись в Новом Бангоре, он тяготился своим положением, не понимая, что остров, быть может, предначертан стать его, Гилберта Уинтерблоссома, личным Левиафаном, в чреве которого его ждёт величайшее в жизни озарение. Явленное небом чудо. Свет прежде невиданного.

Но теперь, когда он, пусть и случайно, увидел свет, всё переменится. В этом свете он видел свой новый путь, ясно и отчётливо. С этого дня полковник Уизерс, меркантильный и поверхностный тип, окончательно уйдёт в тень. На смену ему придёт Гилберт Натаниэль Уинтерблоссом, почтенный филантроп, меценат и спаситель человеческих душ.

Озарённый этим новым светом, бьющим, казалось, из его собственной груди, Герти смиренно улыбался, почти не слушая мистера Беллигейла. Он был настолько умиротворён и спокоен, что казался сам себе зависшей в воздухе снежинкой идеально-симметричной формы.

Мистер Беллигейл, по всей видимости, отнёс рассеянность Герти на счёт слабости, потому что ободряюще потрепал по плечу.

— Клянусь, никогда не угадаете того смельчака, что спас всех нас.

— Откуда вы узнали, кто он? — насторожённо спросил Герти.

— Не далее, как два часа назад я получил технический отчёт. Там всё изложено лаконично и ясно.

Несмотря на то, что Герти ощущал себя безмятежным, как океан в безветренную погоду, в его глубинах всё же зародилось некоторое волнение. Если кто-то в Канцелярии прознаёт о том, что случилось на самом деле, могут воспоследовать неприятности. Здесь, окружённая паутиной греха и тлена, его новообретённая душа всегда будет в опасности…

— Вот как? Замечательно. Так кто же он?

Мистер Беллигейл внимательно взглянул на своего подчинённого.

— Вы бы в жизни не догадались, полковник, кто он. Кстати, сейчас он находится в этом кабинете.

Страха не было. Мерцающий в груди свет души давал Герти удивительное спокойствие, какого он прежде не испытывал никогда в жизни. Сейчас его не пугал ни зловещий мистер Беллигейл, в напряжённой позе сидевший напротив него, ни сырая духота Канцелярии, пристанища ледяных теней.

Он справится с чем угодно.

Он осознал свою силу и теперь не боится, пусть даже вся крысиная стая Канцелярии устремится к его горлу.

Он, Гилберт Уинтерблоссом, отныне не боится скверны.

— Ну и кто же он? — безмятежно спросил Герти.

— Позвольте вам его представить, — торжественно произнёс мистер Беллигейл. Его бесцветные глаза насмешливо щурились, — Прошу!

Из ящика своего письменного стола он достал что-то вроде плоской колбы. Кажется, учёные именуют подобное чашкой Петри. Ничего не понимая, Герти пристально уставился на стеклянный сосуд, силясь понять, где спрятан подвох. Колба была пустой.

— Здесь ничего нет, — осторожно сказал Герти.

Мистер Беллигейл рассмеялся.

— Взгляните внимательнее, полковник. Потому что наш спаситель находится там, внутри. Просто он невелик и скромен от рождения.

Герти принял протянутую ему колбу и недоумённо уставился на неё. Первое впечатление, о том, что колба пуста, оказалось неверным. Там и в самом деле что-то было. Что-то очень маленькое, размером едва ли с зёрнышко чёрного перца. Герти пришлось напрячь зрение, чтоб обнаружить торчащие из этого зёрнышка короткие отростки.

Свет, озарявший его внутренний мир, на миг мелькнул, точно испускала его гальваническая лампочка, включённая в барахлящую сеть.

— Это то, что разрушило дьявольские козни, полковник, и спасло город. То, перед чем оказался беспомощен самый совершенный аппарат на планете. То, благодаря чему мы с вами сейчас сидим здесь и беседуем.

— Позвольте, но это…

— Жук, — мистер Беллигейл усмехнулся, наслаждаясь замешательством Герти, — Да-да. Самый обычный жук, как видите. Весьма невзрачное существо, а между тем, именно ему мы должны быть благодарны за наше спасение.

— Что это означает? — пробормотал Герти, тщетно разглядывая маленькое мёртвое тельце, — Что вы имеете в виду? Как это могло…

— Новый Бангор, спасённый обычным жуком. Не так патетично, как спасшие Рим гуси, но всё же, всё же…

— Я ничего не понимаю, — признался Герти, недоверчиво глядя то на мёртвого жука в толще стекла, то на усмехающегося второго заместителя, — Вы хотите сказать, что жук победил Дьявола?

— Его машинную составляющую. Вы ведь помните, полковник, что Князь Тьмы был органически связан с «Лихтбрингтом»?.. Химера, как вы выразились, единение двух противоположных сущностей. Этот малыш умудрился в одиночку уничтожить одну из них. Машинную.

— Как?

— Очень просто. Каким-то образом проник в центр управления, быть может, кстати, в нашей с вами компании, и залез в самую глубь гальванической начинки «Лихтбринга». Для крошечного жука там оказалось достаточно места. Удивительно, верно? Машина была защищена со всех сторон, все её контуры продублированы и неуязвимы… Если не считать одной маленькой букашки, обратившейся камнем из пращи, который пробил голову Голиафа. Эта букашка обнаружила одно-единственное незащищённое место машины. И угодила аккурат на него. Гальванический контакт, полковник. Мгновенное гальваническое замыкание.

— Но… но… — Герти чувствовал себя так, словно камень ударил в его собственный лоб и высек из костей черепа звенящие звёзды. Столь ослепительные, что внутренний свет, горевший перед его глазами, немного потускнел.

— Это случилось через несколько секунд после полуночи. В тот самый миг, когда Князь Тьмы уже праздновал успех своего предприятия. Поверить сложно, не правда ли, одна маленькая крохотная букашка против подобной силы… Но она сделала это. Далее попросту пошла цепная реакция. Блоки выходили из строя друг за другом, логические контуры, обнаружив бесчисленные неполадки и противоречащие данные, плавились от нагрузки. В считанные секунды «Лихтбрингт» уничтожил сам себя, надёжнее, чем это сделал бы любой пороховой заряд. Подайте сюда этого жука. Благодарю.

— И…

Приняв из подрагивающих рук Герти колбу, мистер Беллигейл с улыбкой взглянул на мёртвого жука. Казалось, он испытывает к насекомому самую настоящую нежность. Впрочем, так оно, по всей видимости, и было. Каким-то образом мёртвое насекомое родило в душе второго заместителя те чувства, которые никогда не суждено было родить живому человеку.

— А дальше всё кончилось почти мгновенно. Машинная и дьявольская сущности были слишком связаны друг с другом. Своего рода симбиоз. И в тот момент, когда машина подверглась аварийной остановке… — мистер Беллигейл выразительно щёлкнул пальцами, — Без её помощи он оказался не в силах поддерживать свою материальность. Мёртвая машина уже не могла ему ничего дать. Всё кончилось.

Герти рассмеялся нервным смехом. Но мистер Беллигейл лишь понимающе кивнул.

— Нам обоим пришлось пройти через многое, полковник. Уверен, скоро ваша природная сила воли возьмёт своё. И всё-таки удивительно, вы знаете, я испытываю самую настоящую благодарность к этой неказистой букашке. Она не понимала, что творит, но, тем не менее, совершила подвиг, остановивший ужасную катастрофу. Была бы моя воля, я бы поставил ей памятник из бронзы на главной площади города.

— Памятник жуку? — спросил Герти, всё ещё оглушённый и медленно соображающий, — По-моему, это было бы несколько… странно.

Мистер Беллигейл вздохнул и бережно спрятал колбу с мёртвым жуком в ящик своего письменного стола.

— Вы правы, конечно. Этой божьей твари суждено быть погребённой без посмертной славы. Герой останется безымянным, как это обычно и бывает.

— Вы имеете в виду, что вся эта история…

— Не покинет стен Канцелярии. Всё верно.

— То есть, никто не узнает про взбесившийся «Лихтбрингт», и про Сатану, и про…

— Никто не узнает.

— Но ведь были разрушения!

— Их быстро устранят.

— Были погибшие!

— Часто ли вы видите мёртвых крыс, полковник? — взгляд второго заместителя сверкнул нержавеющей сталью, мгновенно утратив всю мягкость. Полированной нержавеющей сталью, из которой делают самые острые в мире хирургические ланцеты, — Полагаю, что редко. Крысы умирают в подвалах, на чердаках, в подполе, в канализации, в трубах и собственных норах. Никто не видит их тел посреди мостовой. Мы с вами тоже крысы, полковник, хоть и особенной породы. Никто не видит наших лиц, не знает наших имён. И если мы умрём, что рано или поздно наверняка случится, такая уж у нас служба, знать про нас будут не больше, чем про эту мужественную букашку.

Герти, точно загипнотизированный блеском линз, лишь беспомощно улыбался. Сейчас он чувствовал себя иначе. Не всемогущим океаном. Не идеально симметричной снежинкой. И даже не тлеющей искрой. Скорее, крошечным насекомым с распростёртыми лапками.

— Да, — наконец смог произнести он, — Полностью с вами согласен.

Мистер Беллигейл удовлетворённо кивнул. Стёкла его пенсне перестали испускать гибельное для человека излучение, а улыбка показалась почти искренней.

— Я так и думал. Кстати, я уже распорядился, чтоб дело Гиены Уинтерблоссома отнесли в ваш кабинет. Это заняло, конечно, куда больше времени без помощи старого доброго «Малфаса», но ничего не поделаешь, нам всем придётся привыкать к новым порядкам. Желаете с ним ознакомиться?

— Не сегодня. Думаю, мне надо взять несколько дней отдыха, чтобы придти в себя.

— Ни словом больше! Немедленно отправляйтесь в отпуск, полковник. Видит Бог, вы заслужили это больше любого из нас. Не беспокойтесь, вы ничего не упустите. Гиена от нас не сбежит.

— Почему?

— Ах да, вы же не знаете. В порту нынче царит настоящий хаос. Я думаю, пройдёт самое малое три недели, прежде чем первый корабль отправится из Нового Бангора. Шутка ли, все наши логистические схемы разрушены, на складах полнейший беспорядок, лоцманскую службу придётся восстанавливать едва ли не с чистого листа… Уинтерблоссому всё равно не скрыться с острова.

— Никому из нас не скрыться с острова, — пробормотал Герти отрешённо, — Никому.

Мистер Беллигейл уже ушёл в чтение какой-то бумаги, поэтому на Герти взглянул с удивлением, точно уже успел позабыть о его присутствии в своём кабинете.

— Что?.. Да, полагаю, можно сказать и так. Ступайте, полковник, отдохните хорошенько. Вы нужны мне со свежим ясным умом и во всеоружии. У нас с вами впереди ещё много работы. К тому же, скоро прибывает мистер Шарпер. Нам будет, чем заняться.

Непослушной рукой Герти водрузил котелок на голову и шагнул к двери. Сейчас он сам ощущал себя мёртвой, выключенной машиной. Смолк треск мемокарт. Перестали дребезжать шестерни. Внутри его сознания воцарилась мёртвая тишина. И эту тишину скорее надо было чем-то наполнить. Проблема заключалась в том, что он слабо представлял, чем.

— Эй, полковник!

Он обернулся от порога. Мистер Беллигейл ободряюще улыбался ему.

— После всего того, что вам довелось пережить, советую первым делом направиться в церковь и поставить свечку за спасение своей бессмертной души!

Герти улыбнулся, вымученно и вяло.

— Спасибо, но мне кажется, что пара порций шотландского виски в ближайшем пабе куда благотворнее скажутся на моей бессмертной душе, не говоря уже о теле. Забыл сказать… Если меня будет спрашивать Сатана, передайте, чтоб приходил в приёмные часы.