Анна ДраницынаКапсула времени

© Драницына А., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Взрослые ненавидят пыль. Моя Мамзель сражается с ней так, будто вокруг нее монголо-татарские захватчики, а она – последний воин на селе. Отчаянно и самозабвенно. Вот и сейчас она стряхивает микроэлементы со шкафов, размахивая перед моим лицом мокрой тряпкой, будто саблей. Этим она как бы показывает, какая я свинья, развела в комнате бардак. Но мне наплевать, я люблю пыль. Могу часами лежать на полу и смотреть на пыль в лучах солнца, представляя, как наша Галактика кружит в невесомости. И нет на свете ничего прекраснее этого зрелища.

Дядя Лео говорил мне, что смерти нет, что все это ерунда. Ну, типа, все легко. То же самое, что спуститься в питерское метро. Вначале ты долго-долго едешь на эскалаторе, и мимо проезжают люди, люди, много людей. Некоторых ты узнаешь, некоторых нет. Они плывут вдоль тебя нескончаемой вереницей глаз, тел, разноцветных одежд. А ты выискиваешь среди них родные и любимые лица. И когда видишь такие, то машешь им рукой, а они улыбаются в ответ.

– А потом? – спросила я у него.

– Потом ждешь своего поезда на перроне. Поверь, он никогда не опаздывает.

– Ты там один?

– Один, но так даже лучше. Обычно всю жизнь толкаешься, тебе тесно и душно. В автобусе, метро, в плацкарте, в маршрутке, а тут наконец-то – один. Кайф! И приезжает не поезд, а дрезина на колесах.

– Что это за фигня еще такая?

– Небольшая тележка, управляется рычагом. Это не для пассажиров, а для рабочих метро. Они на ней выезжают по ночам и чинят рельсы или провода. Так вот, она обычно с проводником. Бородатый такой дед. Молчаливый и суровый. Ты садишься позади него, и едешь по туннелю, пока не увидишь свет.

– И что дальше?

– Дальше ты становишься пылинкой в солнечном свете и паришь, играя на легком ветерке.

Мы сидим в больничном тубзике, и он курит в открытое окно.

– Лео, откуда, блин, ты все это знаешь? Или просто хочешь, чтобы я не ревела потом, если что-то пойдет не так?

– Просто знаю и все.

Я протягиваю палец и ловлю пылинку. Привет, Лео, как дела? А у нас тут лето, снова лето. Мы за городом, и я решила наконец закончить эту историю. Мы нашли способ снова с тобой встретиться, дядя Лео. У нас там, в другой реальности, теперь есть связи. И не надо ржать, я бы тоже от смеха сдохла, скажи мне кто-нибудь такую глупость еще месяца три назад. Но теперь у меня имеются неоспоримые доказательства того, что ты не умер. Или не совсем умер. В любом случае мы снова однажды встретимся. Для этого надо – делов-то – всего лишь закопать капсулу времени. Мелкий пристал ко мне – давай закопаем, давай. Мы с братом притащили на тележке десять банок смолы и, согласно технологии Кострова, собираемся замешать все в ведре. Смолы до фига, потом расскажу, кто подарил, ты не поверишь, когда узнаешь. Целое ведро желтой прозрачной жвачки, которая не будет долго ждать и мигом поглотит все наши воспоминания. Теперь бодаемся с братом – что выкинуть, а что оставить. Столько событий произошло, что в одну капсулу все так просто не впихнешь. Ты бы сейчас не узнал Васька, он так вырос, стал похож на тебя как две капли воды. Мини-Лео без двух передних зубов. Это он бутылку с колой открывал, хорошо я вовремя заметила, а то так и шамкал бы беззубой пастью еще три года, пока новые бы росли. Пока я возилась с рецептом капсулы времени, Васек сбегал домой и притащил еще три машинки, что ты ему подарил, просит закопать все три. Сходимся на одной машинке и одном медведе, с условием, что я выкину часть записей. Придется перечитывать, блин. Хотя удовольствие не из приятных, фиговое было лето, что и говорить. Да и год был фиговый с тех пор, как ты стал пылью, Лео. Уж поверь мне.

Моя старая училка Ириша (из понтовой гимназии ее выгнали вслед за мной за сочувствие нищебродам) просто обалдела, когда я ей рассказала про это лето. У нее глаза на лоб полезли, да так там и оставались до конца рассказа. Ириша у нас очень душевная особа, за это, наверное, все ее и любят. Обычно учителя надевают на лицо выражение под кодовым названием «ненавижу мелких говнюков», а их сжатые в нитку губы и холодные рыбьи глаза видны из самого дальнего конца коридора. По крайней мере, я их сразу различаю. Но Ириша, она – другая, таких редко встретишь в стенах образовательного учреждения.

Я помню, как она пыталась со мной дружить еще там, в старой гимназии. Это выходило у нее очень коряво, но иногда поговорить с ней можно. Только я сразу отсекла все вопросы на тему – а что у вас дома? Это ее не касается ни под каким соусом. Тогда Ирина Павловна подсунула мне Селинджера «Над пропастью во ржи» и все пыталась выяснить, почему я так мрачно смотрю на мир. Хотя почему мрачно, я не поняла. Этот американский чувак, Холден, вот кто настоящий депрессняк. Он только и делает, что ноет всю дорогу, ничего не пытаясь изменить в своей жизни. Я таких парней терпеть не могу. Да и в целом мужской род кажется мне умственно отсталым. Я имею в виду ровесников. Я сменила три школы и ни разу не встретила парня, с которым можно поговорить о чем-то важном (Кирюха не в счет, он не местный). Они, как тот Холден, только и делают что ноют-ноют. И все разговоры о футболе, деньгах и компьютерных играх. А те, кто постарше, – только о сексе. У той сиськи такие, у этой сякие. Они похожи на тех дебильных собак, которые в прихожей прыгают тебе на ногу и пытаются делать с ней разные манипуляции. Особенно это неприятно в гостях, никогда не знаешь, как себя вести. Нет, ну, правда, странно как-то стоять и улыбаться, говорить – «здравствуйте, тетя Люба, чудесная погода сегодня», когда эта волосатая дура болтается у тебя на ноге. А дать пенделя, так хозяева сразу начинают вопить – не бей его, он еще маленький! Один раз такая тварь в доме моей одноклассницы запрыгнула на моего брата. Ему было года два. Конечно, я чуть не убила псину, а подруга перестала со мной разговаривать. Со мной всегда так. В общем, я объяснила нашей Ирише, что мрачно смотрю только на школу, которая является тюрьмой. А в целом – жизнь прекрасна!

– Лиза, ну почему же тюрьмой? – по-театральному вскинула руки вверх училка.

Она всегда очень эмоционально ведет урок – жестикулирует, разговаривает разными голосами, как чревовещатель. Мы умираем со смеху. А один раз даже плакала, когда читала стихотворение Блока. Сказала, что мы пока еще не понимаем, о чем оно, и очень грустно, что времена Прекрасной Дамы прошли. Мы не поняли ни фига, из-за чего она расстроилась. Но она так красиво плакала, просто блеск. А потом прочитала стихотворение «Сжала руки под черной вуалью» и что-то там еще. В классе сразу повисла легкая грусть, словно дымкой затянуло. Даже Лысый наконец заткнулся и замер, глядя в окно. Большинство теток, когда ревут, сразу становятся страшными. Нос разбухает как слива, красные узкие глаза напоминают «япону мать». Ужас! Тем дебильнее звучат советы из ток-шоу, которые так любит Мамзель. Один раз я услышала, как тетки по телику советуют зрительницам, которые мечтают подцепить богатенького буратину, «брать мужика слезами». Да, да, именно так и сказала одна крашеная лохудра с силиконовыми губищами вполлица. Уж не знаю, как это у нее работает. Может, по принципу фильмов ужасов? Наверное, как только эта губошлепка начинает плакать, мужики со страху готовы отдать все свое бабло, осыпать это огородное пугало бриллиантами, лишь бы оно прекратило страшный вой. А вот наша Ирина могла замереть, и вдруг – бац – из глаза выкатывалась красивая, словно росинка на траве, слеза. Так умеют делать только она и моя мать, когда им хочется произвести впечатление. Все в школе знают, что Ириша поступала в молодости на актерское, но не добрала баллов. Думаю, из нее вышла бы неплохая актриса. Странно, что она так и осталась училкой. Хотя только из-за нее можно с трудом, но все же переносить школу. Реально, у нее талант.

– Если бы вам в детстве сказали – можешь ходить в школу, а можешь не ходить, сиди дома, читай книжки, что бы вы ответили?

– Я любила школу. У меня было много друзей.

– Неправда. Это были товарищи по несчастью. Сокамерники. Вы не выбирали этих друзей, они просто оказались рядом волей случая. Ни один ребенок не хочет добровольно идти в сад или в школу. Его заставляют.

И тогда Ириша посоветовала мне писать. Она там что-то прогнала по поводу моего литературного дара и оригинальных сочинений. Хотя нет у меня никакого дара, кроме того, чтобы гениально говорить всем гадости. Это я точно знаю. Но одна вещь, которую она сказала, показалась мне правильной. Что-то о том, что в четырнадцать лет слишком мало опыта и когда тебе плохо, ты не понимаешь, полный ли копец тебе пришел или все-таки бывает хуже. Мне всегда казалось, что полный, а потом выяснялось, что нет. Все это были «гладиолусы». И в конце лета, когда страсти немного улеглись, я взяла и записала все, что случилось со мной, Мамзелью, Васьком, Киром, тетей Ясей и дядей Лосем этим летом. И как мы с братом удрали из дома, и как потом грянул гром. Я только вначале не понимала, кому писать. Потому что писать дневник самому себе – это бред. Что я, дура, что ли, сама с собой разговаривать? Но тут она сказала почти то же самое, что и ты, Лео, когда я рассказала тебе про капсулу времени. Ириша сказала, что через несколько лет я буду уже не я, и это вроде как послание совсем другому человеку, которому оно сможет очень сильно помочь. Может, и так, но мне все же легче писать тебе, Лео, чем какой-то там взрослой себе. Может, я вообще стану такой же фифой, как моя Мамзель, и буду жеманно поджимать губы и цокать каблуками по асфальту. Такой лучше не писать правду, она все равно не поймет, а только расстроится из-за несовершенства этого мира. Так что я беру ручку, бумагу и начинаю…

Дорогой, Лео! Письма – это такой старый дедовский способ, он давно уже не актуален. Ведь есть интернет, виберы там, вацапы и скайп. Но я ведь собираюсь заложить для нас капсулу времени, поэтому приходится пользоваться былыми методами передачи информации, как завещал нам великий Костров (про этого колдуна девяностого уровня расскажу чуть позже). Спасибо, Костров, что разрешил хоть не на бересте писать в будущее, блин! Но открою вам тайну, о потомки, у меня есть и более современный способ общения. С того самого момента, как дядя Лео стал пылью, я частенько болтаю с ним по ракушке. И хоть ты не отвечаешь, Лео, я уверена – ты слышишь нас там, где ты есть. И если все, что ты говорил про пыль, – правда, то ты там отлично поржешь надо мной, кувыркаясь в лучах утренней зари. Только не реветь, только не реветь! Возьми себя в руки, дочь самурая!

Вот, опять отвлеклась. Главное же, чем хороши капсулы времени, так это тем, что, если все пошло вдруг не так, как хотелось, можно закопать новую и снова изменить рельеф будущего. Если изобретатель Костров, конечно, не врет.

Однако лучше напишу все по порядку. Понимаю, Лео, что мы не виделись целый год, но я начну с лета, это хорошая красная линия. Для меня лето всегда было чем-то вроде границы – окончания ненавистного детского сада, потом школы. Мой личный Новый год наступает не как у всех – зимой, а именно в конце мая, когда я выхожу из школы и смотрю на небо. Я ложусь прямо на траву, где бы ни находилась эта чертова школа, и смотрю на небо, даже если идет дождь. Дядя Лео говорил, что это самый простой и доступный способ летать. А если не летать, то зачем тогда жить. Поэтому, когда я была поменьше, то старалась как следует раскрутиться до того, как лечь на землю, и потом уже реально парила над миром. Мимо проносились фонари, многоэтажки, провода, а вскоре начиналось небо. Это мой самый любимый момент. Ну, сейчас я тоже иногда так делаю, когда никто не видит, просто теперь немного стремно кружиться такой кобыле. Обычно я летаю зимой, когда звезды ярче, и можно без страха шлепнуться на мягкий снег. Короче, я вообще чокнутая. Впрочем, как и все мое семейство. Жаль только, мозги у нас всех повернуты в разные стороны, и поэтому нам зачастую сложно общаться между собой. Самый чокнутый, по мнению всех, мой брат Васек. Хотя я убью любого, кто скажет это мне в лицо, потому что он – лучший человечек в этом долбанутом мире. Маленький хрупкий воин в белой ночнушке с подтеками от молока и жеваными завязками под горлом. Один против армии взрослых упырей в белых халатах. И эти взрослые – реальные монстры, я точно вам говорю. Мало среди них живых существ попадается.

Загрузка...