Каталина

1

Для города Кастель Родригеса это был знаменательный день. Горожане, в лучших одеждах, поднялись с восходом солнца. С балконов мрачных старинных дворцов знати свисали богатые драпировки, на флагштоках лениво колыхались их родовые знамена. Наступил праздник успения, 15 августа. Солнце нещадно палило с безоблачного неба. Возбуждение царило в атмосфере. В этот день после многолетнего отсутствия прибывали два выдающихся человека, уроженцы города, и в их честь готовились торжества. Одним из этих людей был фра Бласко де Валеро, епископ Сеговии, другим — его брат дон Мануэль, прославленный полководец королевской армии. Их ожидало исполнение Te Deum[1] в кафедральном соборе, затем банкет в ратуше, бой быков, а лишь падет ночь — фейерверки. С самого утра на главную площадь потянулись толпы людей. Здесь они оформлялись в процессию, которая должна была встретить знаменитых гостей на подступах к городу. Шествие возглавляли городские власти, за ними шли сановники церкви и, наконец, шеренга дворян. Толпы вдоль улиц следили за процессией и сдерживали свое нетерпение в ожидании того момента, когда оба брата в сопровождении этих важных господ войдут в город, а колокола всех церквей сольются в приветственную мелодию.

В часовне церкви, примыкающей к монастырю кармелиток, перед образом святой девы горячо молилась девушка-калека. Наконец, опершись о костыль, она поднялась с колен и захромала к выходу. После прохлады и полумрака церкви яркий солнечный свет на мгновение ослепил ее. Она остановилась и оглядела пустую площадь. Закрытые жалюзи на окнах домов. Полная тишина. Все ушли встречать гостей, и не слышалось даже лая собак. Казалось, город вымер. Взгляд девушки остановился на двухэтажном домике, зажатом между другими домами, и она безнадежно вздохнула. Ее мать и дядя Доминго, живший вместе с ними, также ушли встречать епископа и обещали вернуться лишь после боя быков. Девушка почувствовала себя совершенно одинокой и глубоко несчастной. Домой идти не хотелось, она присела на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей от дверей церкви на площадь, мощенную каменными плитами, положила рядом костыль и заплакала. А затем, сокрушенная горем, неожиданно упала лицом вниз и разрыдалась. При этом она задела костыль, и тот загремел по узким и крутым ступенькам. Это было последней каплей. Теперь ей предстояло ползти вниз, волоча парализованную правую ногу, так как передвигаться без костыля она не могла. И девушка продолжала безутешно рыдать. Внезапно она услышала ласковый голос:

— Почему ты плачешь, дитя? Вздрогнув, она удивленно подняла голову, так как не слышала приближающихся шагов. Рядом стояла женщина в длинном, до пят, синем плаще. Казалось, она только что появилась из церкви, но девушка сама вышла оттуда и знала, что, кроме нее, там никого не было. Незнакомка откинула капюшон, и девушка решила, что та действительно вышла из церкви, ведь женщинам запрещалось находиться в доме бога с непокрытой головой. Молодая, пожалуй, высоковатая для испанки, ни единой морщинки под темными глазами, гладкая, нежная кожа, волосы, разделенные посередине на прямой пробор, сзади перехваченные простой ленточкой. Тонкие черты лица и добрый взгляд. Девушка не смогла сразу решить, стоит рядом с ней крестьянка, жена местного фермера или благородная дама. Держалась она просто и в то же время с внушающим робость достоинством. Длинный плащ скрывал остальную одежду, но, когда женщина откинула капюшон, блеснуло что-то белое, и девушка догадалась, что это цвет ее платья.

— Осуши слезы, дитя, и скажи, как тебя зовут?

— Каталина.

— А почему ты сидишь тут одна и плачешь, когда все ушли встречать епископа и его брата, капитана?

— Я — калека и не могу далеко ходить, сеньора. И что мне делать среди веселых и здоровых людей?

Женщина стояла чуть позади, и Каталине пришлось повернуться, чтобы говорить с ней.

— Откуда вы пришли, сеньора? — спросила девушка, взглянув на резные двери. — Я не видела вас в церкви.

Женщина улыбнулась в ответ так нежно, что горечь тут же покинула сердце Каталины.

— Я видела тебя, дитя. Ты молилась.

— Да, молилась, как молюсь днем и ночью пресвятой деве с тех пор, как со мной случилась беда, и прошу ее исцелить меня.

— И ты думаешь, она в силах помочь тебе?

— Да, если захочет.

Что-то доброе и дружелюбное во взгляде незнакомки заставило Каталину поведать ей свою грустную историю. Это случилось на пасху, когда в город пригнали стадо быков для корриды. Впереди гарцевали на лошадях молодые дворяне. Неожиданно из стада вырвался бык и бросился в боковую улочку. В панике люди кинулись врассыпную. Одна из лошадей сбросила седока, бык приближался. Каталина бежала изо всех сил, но поскользнулась и упала. Увидев мчащегося к ней быка, она испуганно вскрикнула и лишилась чувств. Когда Каталина пришла в себя, ей сказали, что бык ударил ее копытами и пробежал дальше. Сначала казалось, что она отделалась лишь несколькими синяками, но спустя несколько дней Каталина стала жаловаться, что не может пошевелить ногой. Доктора осмотрели ее и нашли, что нога парализована. Ногу кололи иглами, но Каталина не чувствовала боли, ей пускали кровь, поили тошнотворными отварами, но ничего не помогало. Нога омертвела.

— Но у тебя остались руки, — заметила женщина.

— Слава богу, иначе мы бы умерли с голоду. Вы спросили меня, почему я плачу. Потому что, став калекой, я потеряла любовь моего возлюбленного.

— Вероятно, он не любил тебя, если оставил в трудную минуту.

— Он любил меня всем сердцем, и я любила его больше всего на свете. Но мы — бедные люди, сеньора. Диего Мартинес — сын портного и пойдет по стопам отца. Мы собирались пожениться, как только он закончит учебу. Но бедняк не может позволить себе жену, которая не будет ходить на рынок и вести домашнее хозяйство. И мужчины всего лишь мужчины. Никому не нужна жена на костылях, и теперь Педро Алварес предложил ему свою дочь Франческу. Она страшна, как смертный грех, но Педро Алварес богат, и Диего не мог отказаться.

Каталина снова заплакала. Женщина понимающе кивнула. Издалека донеслись звуки фанфар, барабанный бой, и затем ударили все колокола. звуки фанфар, барабанный бои, и затем ударили все колокола.

— Они вошли в город, епископ и его брат, капитан, — сказала Каталина. — Как получилось, что вы оказались здесь, сеньора, вместо того, чтобы встречать дорогих гостей?

— Мне не хотелось туда идти. Это показалось Каталине столь странным, что она недоверчиво взглянула на незнакомку.

— Вы не живете в этом городе, сеньора?

— Нет.

— Я уже подумала об этом, так как никогда не видела вас раньше. Мне казалось, что знаю всех, кто живет здесь, хотя бы в лицо.

Женщина не ответила. Каталина более внимательно всмотрелась в нее. Будь ее кожа чуть темнее, она могла бы сойти за мавританку. А может, она — новая христианка, из тех евреек, что предпочли крещение изгнанию из страны. Однако все знали, что они тайком продолжали отправлять еврейские ритуалы, мыли руки перед трапезой и после нее, постились на йом кипур и ели мясо по пятницам. Инквизиция не теряла бдительности, и считалось небезопасным поддерживать какие-либо отношения с крещеными маврами или новыми христианами. Кто знает, что они скажут под пыткой, попав в руки Святой палаты. Каталина стала лихорадочно вспоминать, не сказала ли она чего-нибудь крамольного, так как в Испании тех времен одно неосторожно брошенное слово являлось достаточной причиной для ареста, за которым следовали недели, месяцы, а то и годы тюрьмы и пыток, прежде чем немногим счастливчикам удавалось доказать свою невиновность. И Каталина решила, что лучше как можно быстрее расстаться с этой страшной незнакомкой.

— Мне пора идти домой, сеньора, — сказала она и тут же с присущей ей вежливостью добавила: — Прошу меня простить за то, что я вас покидаю.

Каталина взглянула на костыль, лежащий у подножия лестницы, и заколебалась, не решаясь попросить незнакомку принести его. Но та будто и не слышала слов девушки.

— Хотела бы ты опять пользоваться обеими ногами, дитя мое, и снова ходить и бегать, как будто с тобой никогда ничего не случалось?

Каталина побледнела. Этот вопрос открыл ей истину. Незнакомка — не новая христианка, а мавританка: мавры, хоть и крещеные, поддерживали связь с дьяволом и с помощью черной магии творили разные чудеса. Не так давно в городе разразилась эпидемия чумы, и арестованные мавры признались на дыбе, что это дело их рук. Их сожгли на костре. Каталина онемела от страха.

— Ну, дитя?

— Я бы отдала все, что у меня есть, а у меня ничего нет, чтобы выздороветь, но даже ради возвращения любви моего Диего я не поступлюсь моей бессмертной душой, так как это оскорбило бы нашу святую церковь. — И, не отрывая взгляда от незнакомки, Каталина перекрестилась.

— Тогда я скажу тебе, как ты можешь излечиться. Сын Хуана Суареса де Валеро, который лучше всех служил богу, поможет тебе. Он возложит на тебя руки во имя отца, сына и святого духа, прикажет тебе бросить костыль и идти. Ты бросишь костыль и пойдешь.

Каталина ждала совсем другого. Слова незнакомки удивили ее, но женщина говорила с такой спокойной убежденностью, что девушка сразу ей поверила. Обретя надежду, девушка не отрывала взгляда от незнакомки. Она собиралась с духом, прежде чем задать распиравшие ее вопросы. А потом глаза Каталины расширились от изумления, а рот слегка приоткрылся, так как незнакомка исчезла. Она не могла уйти в церковь, потому что Каталина не спускала с нее глаз, она даже не пошевелилась, а просто растаяла в прозрачном воздухе. Каталина громко вскрикнула, и слезы, но уже слезы радости, вновь покатились по ее щекам.

— Это была пресвятая дева, — прошептала она. — Я говорила с ней, как могла бы говорить с матерью. Святая Мария, а я приняла ее за мавританку или даже новую христианку!

Ее охватило желание рассказать кому-нибудь об этой чудесной встрече. Каталина сползла со ступенек, взяла костыль, поднялась и захромала к дому. Лишь у двери она вспомнила, что там никого нет. Войдя, Каталина вдруг почувствовала, что очень голодна. Она съела ломоть хлеба, несколько оливок и запила их стаканом вина. Потом ей захотелось спать. Она присела на кровать с твердой решимостью дождаться матери и дяди Доминго. Ей так хотелось рассказать им обо всем. Но глаза стали слипаться, и скоро Каталина спала крепким сном.