Катя

Часть 49

Ходила с внуком и Сережей на зачисление в институт. Оба поступили, и Валера, и Сережа, и оба на грант.

Родители работают, все как всегда. У Саши совещание в министерстве, пропустить никак, а у Любы операция. Вот и пошла с ними, как единственная родственница. Выслушали речь ректора, посмотрели, в какую группу попали мои мальчики. Валерка красивый, весь в отца, похож сильно, только ужимки Любины: взгляд с прищуром, как у нее и у деда. А Сережа средний внешне, даже не поймешь в кого. Женя, мать его, видная женщина, посмотришь — так королева, кукушка, правда, но оно на внешности не отражается. Да и Володю, отца его, я помню, тоже парень хоть куда, а вот Сережа, увы, нет. Голова на плечах, это точно, это тоже не в мать и не в отца, а в приемных родителей. Вот голова, так голова. Валерка умный парень, способный, но до Сережки ему далеко.

Опять задумалась я. Но торжественная часть кончилась и мы вышли из здания, и прямо на Глеба. Давно я не слышала о нем, очень давно, года три-четыре.

— Катя, Екатерина Семеновна, — окликнул он меня.

Мы остановились, подождали, пока подошел. А он еще с кем-то был.

— Катя, что за молодые люди? Представишь?

— Глеб, ну ты не узнал, что ли? Внуки мои, Валера и Сережа.

— Подожди, Валера, Любин сын. Так я видел его ребенком. Конечно, не узнал. Значит, продолжаешь династию? — обратился он уже к Валере.

— Как-то так, — ответил внук.

— Простите, что вмешиваюсь, о какой династии идет речь? — влез спутник Глеба.

Глеб аж расцвел.

— Владимир Иванович, разрешите представить вам младшего представителя рода Корецких. Вот Валерий Александрович. А Катенька, то есть Екатерина Семеновна, вдова академика. Мы знакомы давно, учились вместе.

Я просто офонорела, как говорит современная молодежь.

— Екатерина Семеновна, рад, просто очень рад. Вы врач?

— Да, акушер.

— Доктор наук?

— Нет, кандидат.

— Как же, жена академика и…

— Да вот так, я наукой занималась до встречи с академиком, когда с первым мужем разошлась.

— А кто был первый муж? Или секрет?

— Глеб знает его. Учился он с нами.

Глеб искренне рассмеялся и посмотрел, хитро так.

— Катя, может посидим где-нибудь, поговорим?

— Зачем, я с мальчиками, и мне на работу.

— А что, работа от тебя отдохнуть не может?

— Бабуль, мне пора, у меня дела. Маме скажи, что в десять буду, — Валерка чмокнул меня в щеку и убежал.

Да и Сережа засобирался, ему Марину надо встретить и на танцы с ней пойти.

Вот так я с Глебом только и осталась, спутник его тоже распрощался, поцеловал мне руку и удалился.

— Так посидим, Катя? — Глаза Глеба просто умоляли меня.

И я согласилась. Почему? Не знаю, почему. Наверно, потому, что чужим он мне не был. Хоть и прошло столько лет, но в душе так и осталось его место. Оно было очень маленьким, и уже почти холодным, но оно было. Как воспоминание, как история моей жизни, как память о первой любви.

Мы сидели в полупустом кафе. Принесли кофе, мы пили маленькими глоточками, смотрели друг на друга и молчали. Каждый из нас думал о своем. Но только это свое для каждого, было нашим общим, потому что было нашей памятью.

Глеб, совсем седой и уже располневший, казался мне все таким же молодым и стройным, таким, как тогда, когда-то на выпускном вечере, когда он при всех назвал меня своей невестой. Боже, как я счастлива была тогда, и вся жизнь была впереди, ВСЯ ЖИЗНЬ! На глаза навернулись слезы.

А теперь мы ее уже прошли, сначала вместе, а потом порознь. Нас судьба сводила и разводила, потом сталкивала на определенных этапах и снова разводила. И вот теперь ты сидишь передо мной и не можешь найти слов, чтобы сказать, чтобы выразить все то, что о чем думал, не один день и не одну ночь. И я молчу, потому что живу просто так, по инерции. Потому что настоящую любовь принес мне не ты, и нет со мной самых любимых людей на свете, одного вообще больше нет, а другой так далеко, что о нем только думать остается и слышать его голос по телефону. А тебе, Глеб, даже смелости не хватило, чтобы сказать о нас в прошлом, ты просто выпендрился, представив меня вдовой академика, так ведь выгодней, так ты причастился к великому. Что же ты за человек, Глеб? Кто ты на самом деле и когда ты был настоящим? Ведь я любила тебя, значит, было за что любить.

Неужели твое тщеславие затмило всю твою светлую душу? А она точно была светлой, я же помню…

Я смотрела в пустую кофейную чашку и все думала, разглядывая причудливый рисунок кофейного осадка, по которому и судьбу предсказать можно. Только нужно ли. Ведь все лучшее осталось в прошлом. И все мои желания сводятся к Сашенькиному счастью, и так внуков хочется, но не там в Америке, а здесь, чтобы рядом, так же, как Любины дети рядом.

— Как живешь ты, Катя? — голос Глеба вернул меня в реальность.

— Работаю. А ты как? Поправился ты очень, крупный такой стал. — Я улыбнулась.

— Так ем всякое, мучное в основном. Но не в том дело. Смотрю я на тебя и понимаю, что время не властно над тобой. Красивая ты, Катя. Как была, так и осталась.

— Почему за едой не следишь, скажи жене, что тебе диета нужна.

— А я один…

Сказал, как ударил. Я встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах столько всего, что страшно мне стало.

— Она закончила аспирантуру и ушла к другому. Я сделал все, что мог: она защитилась. И вот результат, зачем ей старый муж? С дочкой видеться не разрешает. Вот так и живу.

— А сын?

— Сын не простил за мать. Ему же не объяснишь, что не любил я Татьяну никогда. Она ему мать, и она в его глазах святая. Я пытался, я рассказал, как и что было. И он перестал со мной общаться совсем. Вот так, Катюша, я получил по заслугам. И все потому, что тебя не смог понять когда-то, и принять такой, какая ты была, что детей имел не с теми женщинами. Ты ушла тогда, и вся моя жизнь кувырком пошла и все по наклонной. Я ведь и не любил никого кроме тебя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Глеб, я, может, банальность скажу, но дети — они твои дети. И надо не прекращать попыток. Они должны знать отца, и любят они тебя, просто за то, что ты есть.

— Конечно, Катя. Я буду. О себе расскажи.

— А что о себе? Сын в лаборатории в Гарварде, Люба тут, внуки, у меня их четверо. Младшему почти три года. Ими и живу. На лето к сыну улетаю. Так же отделом заведую. Хочешь узнать, одна ли я? Нет, не одна. У меня есть мужчина. Настоящий полковник. Так что у меня все хорошо.

— А почему глаза грустные? Катя, вот если бы ты могла все изменить, что бы ты сделала?

— Нашла бы лекарство от старости и смерти. Ты понимаешь, о чем я и о ком… Наладь отношения с детьми, Глеб, и ты будешь счастлив. Извини, пора мне.

Я спустилась в метро и все думала: а правда, как жаль, что нет лекарства от старости и смерти, мне всего-то надо было его только для одного человека…