Катя

Часть 53

Ночевать я пошла домой. Люба и Саша оба оставались с Ванечкой, третья я там была не нужна. Вот я вместе с Валерой и ушла. Дома нас ждали: расстроенный Митя, все такая же неугомонная Марина и спящий Боря. Сашенька мой не звонил и на звонки не отвечал.

Я поняла, что завтра он будет здесь. Вообще все происходящее просто не укладывалось в голове.

Операция Ванечки, разоблачение измены Саши, психическое состояние Любы, Валера с разбитым сердцем, Марина…

Я растерялась, я не знала, что делать и за кого браться в первую очередь. Я действительно не знала, даже не представляла себе, как и кому я могу помочь, и с кого начинать, но я понимала, что никто помочь не может. Никто, кроме меня.

Я ковыряла вилкой в тарелке, аппетита не было. Напротив сидел Валера и точно так же, как я, ковырял вилкой несчастный кусок мяса.

— Ешь давай, — сказала я ему приказным тоном, — силы нужны.

— Ба, ну мне не пять лет, сама ешь. Тебе тоже силы нужны.

— Вот я и пытаюсь, и преуспела по сравнению с тобой.

— Ба, ты думаешь, отец ее действительно любил? — он сменил тему, перескочив на то, что его действительно волновало.

— Думаю, что отец просто заблуждался. А ты ее любил?

— Да. Я поверить не могу во все. Я собирался о ней рассказать родителям. Я думал о ней, как о жене. За что она так со мной? А с отцом? Ба, я все думаю, это сколько надо было приложить усилий, чтобы он с ней… Это не просто, ба! Он маму любит, и сейчас любит, я уверен, и всегда любил. И мучился, и выбора у него не было. Она же, как паук, заманила нас в свою паутину и пользовалась по мере необходимости. Чего она хотела?

— Не знаю, но не любви, сынок. Любви она точно не хотела. Ты молодой, красивый, яркий, вот она и увлеклась, а отец — да денег она хотела.

— И как теперь? Что я маме скажу?

— Пока ничего, а потом правду. Она же мама, она поймет и простит.

— Ты бы простила?

— Да, конечно. А в чем ты перед мамой-то виноват? Нет твоей вины, сынок. Просто ей тяжело будет принять твою правду, но вины твоей нет. Это ошибка твоя, не преступление. Тебе самому пережить все надо, ведь она предавала тебя, просто пользовалась. Вот, что тебе пережить надо. И мясо есть, потому что завтра тебе работать, а нагрузка увеличится, у вас в отделение на одного хирурга меньше.

— Да съем я. Ты тоже давай ешь, а то меня учишь, а сама только говоришь. Как мне помочь им, ба?

— Родителям?

— Ну да. Они ж не смогут друг без друга. Но мама гордая, она не простит.

— Она еще и умная. Не забывай об этом. Она подумает прежде, чем решать.

— А эмоции, а обида? Поставь себя на ее место. Я бы убил, наверно.

— Ты молодой, горячий, а у нее опыт и ответственность. Семья у нее, сынок, и дети. Как ты думаешь, она захочет оставить детей без отца? Он ведь хороший отец.

— Лучший! Но ей же больно, бабуля.

— Так постарайся помочь, облегчи боль, говори с ней. Пусть с первого раза не услышит, со второго, но потом все получится. И еще, постарайся понять отца. Пойми, что и ему сейчас помощь нужна, и поддержка твоя тоже. Ты старший, Валера. Кто, если не ты.

Он задумался и только быстрее стал орудовать ножом и вилкой. Я тоже решила не расстраивать Митю и все съела.

Ночью ко мне под бок пристроился Борька. Сначала он сказал, что ему страшно, и все крутился, потом пригрелся и уснул, а я так и не сомкнула глаз.

Слава Богу, хоть с Митей не пришлось объясняться. Ему хватило Марины. Он был очень тактичным человеком, вот и не лез ко мне с расспросами.

Я знала, что он тоже не спит, я по его дыханию слышала, просто говорить совсем не хотелось.

Еле дождалась утра. Митя встал, поставил чайник. Я наделала бутерброды на завтрак детям и с собой — их родителям. Мы с Валерой отправились на работу.

Планерку никто не отменил. Все шло своим чередом. Все собрались в кабинете директора, только его самого еще не было.

Заведующие шушукались, некоторые отпускали сальные шутки в адрес Борисова, другие открыто сочувствовали Любе. Коля и Федор молчали, сколько их ни пытались втянуть в разговоры.

Он появился ровно в восемь тридцать. «Точность — вежливость королей». Высокий, стройный, сосредоточенный, безумно красивый. Все замолчали, встали, приветствуя директора.

Он выслушал все отчеты, внес коррективы в работу отделений и отделов. И уже в самом конце сказал, что Люба пока работать не будет в связи с болезнью сына, и просил ее не беспокоить.

Заведующие уходили, а я осталась. Я понимала, что другой возможности поговорить с ним у меня уже может не случится, а поговорить надо было.

Прошло больше суток с того момента, уже появились первые мысли, созрели первые решения, и я должна была их знать.

— Александр Борисович, мне нужно выяснить некоторые вопросы.

— Конечно, Екатерина Семеновна.

Он показал мне на стул рядом с директорским креслом. Я села.

— Саша, я должна знать…

Я не успела договорить. Дверь в кабинет открылась рывком, но я сидела к ней спиной, и ничего не видела сзади, только слышала торопливые мужские шаги. Саша же встал, приветствуя вошедшего.

Дальше все было как в кино. Мне казалось, что это замедленная съемка.

Рядом со мной возник мой сын, который, как казалось, не обратил на меня никакого внимания. Он смотрел только на Сашу Борисова. И тут я поняла, что сейчас произойдет — он ударит его. А драки двух моих детей я допустить не могла…

Я не знаю, как я вскочила со стула, как встала между ними, и как удар попал мне по уху. Голова закружилась, перед глазами поплыло, и я осела на пол, вернее, как мне потом сказали, не на пол, потому что Саша Борисов подхватил меня и перенес на диван. Мой сын же пришел просто в ужас и растерялся. Мне в лицо брызгали водой и дали нашатырь одновременно. Я очнулась, но от воды потекла тушь, а еще слезы…

Боже, как мне было обидно, он ведь мой мальчик… Я, конечно, понимала, что он не нарочно, и я сама во всем виновата. И что он переживает, совершенно невероятно. Но чем больше я думала, тем больше плакала и тем больше текла тушь. Борисов уговаривал меня закрыть глаза, а сам спонжиком с жидкостью для снятия макияжа пытался справиться с тушью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мой же Сашенька держал меня за руки, просил прощения и говорил, что он не специально, что он не хотел.

Тут еще ко всей компании присоединилась Люба, которую вызвала вездесущая секретарша Татьяна. Она разогнала мужчин, отвела меня в подсобку и позволила по человечески умыться. Саша Борисов не оставил нас одних и стоял в дверях, объясняя, как все произошло, и пытался оправдать моего сына. Люба тоже говорила ему, что Ванечка остался на попечении Феди и Валеры. Они как раз зашли после планерки его проведать, а тут звонок Татьяны.

И только мой сын стоял в дверях ужасно бледный и растерянный.

Наконец я пришла в себя. С тушью мы справились, глаза больше не щипало, хотя вид у меня был еще тот…

Татьяна принесла кофе, а я достала свои бутерброды. Оба Саши принялись за еду, а Люба, как всегда, взялась за сигарету.

Все молчали. Каждый с волнением поглядывал на другого, в воздухе весело напряжение.

— Люба, съешь хоть что-то. На тебя смотреть больно, — прервал молчание Саша Борисов. Она подняла на него глаза, их взгляды пересеклись. Возникло чувство, что мы присутствуем при диалоге, который понимают только они. Но какие говорящие и кричащие были их взгляды! Они не договорились.

— Люба, Саша прав. Ты должна есть, ты нужна сыну. Ты его опора, ты за него борешься, у тебя должны быть силы. — Я говорила так, как могла. У самой же ком стоял в горле.

Неужели они разойдутся?! А на то похоже, ой как похоже. Что же делать? Неужели она пойдет на разрыв? Я понимаю все, и боль, и обиду, все понимаю. Только как все переделать? Как переиграть, как сохранить их семью? Ведь несмотря ни на что, он нужен ей. Может быть, сейчас, пока так сильна обида, она это и не понимает, но он ей просто необходим. Только с ним она сможет жить и оставаться собой.

Она взяла бутерброд.