Казань

Глава 1

– Как говоришь тебя зовут?

– Акулькой.

Издали девочка похожа на крохотную старушку-карлицу. В руках – батог, через плечо холщовая торба под куски. Но вблизи… щупленький заморыш, ноги в потрепанных лапотках и руки худы, личико бледное, прозрачное. Вытянутое, темно-русые волосы растрепались, сзади косичка. Глаза большие, серые, они оживляют лицо, делают его необычайно привлекательным. В разговоре Акулька сдвигает брови, тогда над переносицей появляется какая-то не по возрасту страдальческая складка, и детское личико приобретает выражение большой заботы.

– Откель ты здесь, пчелка? – спросил я, оглядываясь. Вся процессия из казаков, генералов, священников остановилась на дороге и с интересом уставилась на меня. Мы застряли в воротах башни Нур-Али Казанского Кремля. Впереди я видел Благовещенский собор, спасский монастырь с колокольней, а также что-то похожее на дворец губернатора с колоннадой. Ко мне подскочил Почиталин, прошептал:

– Патрули объехали Кремль – пуст. Губернатор сбег.

– Амператора Петра Федорыча ищу – охотно и доверчиво ответил тонким голоском ребенок – Велели мне до него идти, правды-матки искать Только не ведаю, ты ли царь.

– Вот я – царь. А со мной атаманы да полковники…

Я еще раз обернулся к свите. Те важно покивали.

– Дитятко – вмешался в разговор митрополит Вениамин – Чья ты? Где твои родичи?

– Ничья – просто ответила девочка – Я сирота. Добрые люди сказали мне: иди в куски. А я спрашиваю: куда же? А они мне: иди хошь куда, везде доля худа, – проговорив так, она замигала, потупилась, из глаз её закапали слезы.

Генералы переглянулись, вздохнули, закрутили головами.

– Дедушка мой недавно умер, сердешный… Схоронили добрые люди. А тятю в Сибирь барин угнал, а маменька занемогла да и умерла от горя. Я как есть одна осталась. А промеж народу-то волновашка зачалась, царя народ-то ждет, помещикам грозит.

– Да откудов то ты? – спросил Овчинников.

– А я, дяденька, тамбовская, села Лютикова, мы барина Кулькова крепостные. Вот я кто, дяденьки! Возьмите меня с собой, не подумайте, что я обжора… Я не объем вас…

– Ах ты боже мой! – к сироте бросилась расплакавшаяся Маша, схватила ее на руки, прижала к себе.

Я заметил как у Вениамина тоже выступили слезы, многие священники вытирали лица руками.

– Вот, зрите! – я показал рукой на Акулину – Мы тут не заради моего трона! Мы тута за то стоим, чтобы дети не побирались по дорогам, не голодали покуда бари их жируют. Будет на Руси правда и будет на Руси воля! И в том вам я крест целую!

Я соскочил с коня, передал поводья Победителя Никитину. Снял корону, поцеловал нательный крест, а потом сразу еще раз приложился к иконе Казанской Божьей матери, которую все также нес Вениамин. Казаки и священники закрестились.

Сразу после такого, грех было не пойти на благодарственный молебен, который отслужил лично митрополит в Спасском монастыре. Народу набилось! Видимо не видимо. Все глазели на меня, стоящего рядом с амвоном, разглядывали генералов. В конце службы Вениамин сказал прочувственную проповедь. О любви к ближнему, о долге перед Создателем.

– Бранта споймали! – ко мне протиснулся Почиталин, наклонился к уху – С ним казна губернаторская была. Патрули по городу, как ты велел, пустили, полки по старым казармам разводим.

– Позже! – я перекрестился, поклонился в сторону Царских врат – Поперву надо с Вениамином перемолвится.

Разговор с митрополитом состоялся у него на подворье, сразу после службы. Мы уселись в трапезной, нам поднесли медового взвара. Архиерей снял митру, пригладил густые седые волосы.

– Как тебя в миру звать, батюшка? – начал я первым разговор.

– Василием – прогудел священник – А ты кем будешь, муж? Ты уж прости меня старика, видал я в молодости Петра Федоровича. Ликом он был худ, глазом черен, все по-немецки балакал, по-русски с трудом.

– Донской казак Емельян Пугачев – сознался я. Смысла скрываться от священника не было. Во-первых, он и так знает – по всем епархиям было специальное указание "отвращать прихожан от Емельки Пугачева". Во-вторых, мне нужен был понимающий, инициативный союзник. А это возможно только на полном доверии.

– Почто назвался царем? – ничуть не удивился Вениамин.

– За простым казаком народ бы не пошел – пожал плечами я – Понимаю, грех то…

– Отмолю – отмел мой аргумент митрополит – Огромное дело делаешь, знаю, что бог с тобой, Петр Федорович.

Мое царское имя Вениамин произнес твердо, без улыбки.

– Что с пленниками делать будешь? Надо бы милость к ним проявить… Слышал я о жестокостях оренбургских.

– Офицерам предложу служить, а ежели не всхочут – посидят в тюрьме. Вешать не буду – я вздохнул. Решение было тяжелое.

– Всем крестьянам вольная и земля. Торговым людям льгота в податях.

– Надо бы монастырям також землю вернуть – митрополит хлебнул взвару. Вопрос был тонкий. На тех землях живут крестьяне, нужно их перемещать куда-то. И так державу ждет тяжелый, кровавый передел.

– Пока помогу деньгой – решился я – И дам слово тебе, батюшка, прилюдно.

– О чем же? – заинтересовался архиерей.

– Как только займу престол – соберем вселенский собор и вернем церкви патриаршество.

Вениамин перекрестился, поцеловал панагию, что весела у него на груди.

– Знал, знал, что все так и будет! Сон мне светлый, вещий был о сем. Придет на Русь Святую избавитель от тягот наших…

– Но и у меня прошение к тебе будет, батюшка – я допил взвар, отставил прочь – Даже два.

– Говори.

– По-перву, надо бы написать письма другим архиереям православным письма. О том, чтобы поддержали меня. В Питер, да Москву, а також в другие епархии..

– Сделаю – кивнул митрополит – Пообещаю им каждому патриаршество от твоего имени – впереди упряжки побегут, алчные скопидомы…

Да… не любил Вениамин "коллег" по цеху. Оно и понятно, сам священник в опале, резко выступал против церковного стяжательства.

– Второе дело – я поколебался, но продолжил. Когда еще будет такая откровенная беседа – Треба, чтобы батюшки в церквях крестили младенцев в теплом храме и в нагретой воде.

– Отчего же так? – удивился Вениамин.

– Оттого, что остужаются детки и мрут.

– Господь наш крестился в Иордане зимой, вода холодная была – задумался архиерей.

– Он был к тому времени взрослый – возразил я – Тридцать лет. Потом и зимой в Палестине не так студено как у нас.

– То верно – согласился Вениамин – Обдумаю сие. Что за дьявольский шар летал по воздуху над твоими полками?

Да… А вот теперь пойди объясни священнику основы поведения газов и пара в воздушной среде.

Над дворцом губернатора уже развивался красный флаг с серпом и молотом. У колоннады меня встречало большое количество людей – вся разросшаяся канцелярия с Почиталиным и Немчиновым во главе, оба военачальника – Овчинников с Перфильевым, доктор Бальмонд, пришли также некоторые офицеры из бывших дворян вроде Ефимовского. Кроме того стояла целая толпа казанцев. Некоторые – в роскошных шубах. Были и представители татар – я увидел одну зеленую чалму. Явно человек был в Мекке.

– Созывать народ к присяги то? – поинтересовался Почиталин.

– Бог с тобой, Ваня! В Казани двадцать тысяч душ живет – как всех присягнешь… Составьте в канцелярии списки самых знатных людей и пущай завтра являются к обеду на пир. Там и присягнут.

Я поискал глазами Овчинникова, кивнул ему. Тот махнул рукой и ко мне подвели грузного мужчину лет пятидесяти с красным лицом и лиловым носом.

– Развяжите его – казаки дернули веревки и освободили руки пленнику.

– Что… что теперь со мной будет? – мужчина задрожал, начал озираться.

– Вестимо что, Яков Ларионович – я заметил, как поморщился Ефимовский, брезгливо сплюнул в снег Мясников – Повесим.

– Меня? Губернатора??

– Рейнсдорпка то долго ногами сучил – засмеялся неведом как оказавшийся рядом Салават Юлаев.

Сейчас еще про голову генерала Кара начнет рассказывать.

– Пойдемте в дом, Яков Ларионович. Застудитесь.

Брант был почему-то без верхней одежды, только в расшитом золотом камзоле. Впрочем некоторые части дорого облачения у него успели оторвать – не было одной полы и правого рукава.

На лицах в толпе отразилось разочарования. Да, "кина не будет – электричество закончилось". Народ хочет казней, но Казань – не Оренбург. Публика тут другая, могут и не понять.

На лестнице крыльца меня догнал Перфильев. Полковник наклонился к уху, тихо произнес:

– Ведомо мне стало, что ты, царь-батюшка, Шванвича к князю Волконскому отправил – казак тут же поднял руки в ответ на мой гневный взгляд – Мясников сам подошел совета спросить. Я повелел прострелить одно из красных знамен и дать Шванвичу с собой. Якобы стяг бунтовщиков…

Я еще раз, тебе уже благодарно, посмотрел на Афанасия Петровича. Бесценный кадр!

Вдруг мне в голову пришла хорошая идея. Я шагнул к балюстраде крыльца, потянул за собой казака. Толпа еще не успела разойтись.

– Жалую за ратные подвиги полковника Афанасия Петровича званием генерала – я покопался в кармане, нашел орден Боевого Красного знамени – А також наградой.

Нацепил орден, приобнял. Казаки на площади закричали "Любо", кое-кто даже выстрелил в воздух. Делать было нечего, пришлось награждать и других. Овчинников получил второй Боевик, Почиталин первый. Наградил и Ефимовского с некоторыми офицерами.

– Завтра приходите на пир, будет вам веселье! – крикнул громко я с крыльца. Народ еще больше зашумел.

Губернаторский дворец на проверку оказался все-таки большим обер-комендантским домом. Залы были маленькие, тесные. Наличествовала портретная галерея, арки в стиле классицизма, каминная комната, несколько спален. В каминах уже горел огонь, а на столе в гостиной было даже накрыто. Стояли бокалы, бутылки с вином, блюда с какими-то яствами… Рядом со столом почтительно застыл улыбающийся Жан. В руках у него был подсвечник с горящими свечами. Я глянул в окно. Уже смеркалось. Желудок напоминающе заурчал.

– Откель все это богатство? – спросил я удивленно моего новый маждорма.

Сзади скрипнул зубами Брант – Мадера из моих подвалов.

– А также все остальное – поклонился Жан – Изволите принять ванну?

– Тут и ванна есть? – я обернулся к бывшему губернатору.

– И французское мыло – обреченно ответил Брант.

Моя свита громко засмеялась.

– А ну тихо там! Подождите нас в гостиной.

Генералы, а также канцелярские служащие зашли, начали рассаживаться.

– Немчинов, а вас я попрошу… остаться – я нашел взглядом моего казначея – Где губернаторская казна?

– Все, что изяли-с у Якова Ларионовича – в подвале, в железном хранилище-с. Вот ключи.

О какой Брант продвинутый. Сейфовая комната у него.

– Пойдемте.

Я забираю ключи, мы спускаемся вниз. Никитин уже успел расставить на лестницах посты из казаков, а лакеи – зажечь везде свечи.

Казна Бранта оказалась еще большей, чем у Рейнсдорпа. Если оренбургский губернатор владел серебром, золотом и бумагами примерно на 200 тысяч, то казанский губернатор оказался в два раза богаче.

В описи, что нашлась в одном из ящиков была указана сумма в 413 тысяч рублей. Это были и личные накопления и государственные средства. Эдак такими темпами я миллионером сделаюсь!

– Что же Яков Ларионович вы такие богатства вывезти не успели? – поинтересовался я у губернатора, разглядывая сундуки с золотом.

– Бибиков запретил – грустно ответил Брант – Дескать, лишние волнения среди черни возбудим.

– Ясно. Аристарх Глебович – я повернулся к Немчинову – Бери казаков и езжай по Казани и предместьям. Нужно опечатать склады крупных купцов, особливо зерновые. Ищи те, которые по Волге стоят – они самые крупные. Ставь караулы, возмущение пресекай, с жалобами – отправляй ко мне. Внял ли?

– Все исполню-с, царь-батюшка! – мой казначей низко поклонился.

– А со мной что будет? – грустно спросил Брант.

– Вместе с Бибиковым в оренбургской тюрьме посидите, поразмыслите о жизни своей. По Кремлю дети-сироты ходят, голодают – я пнул в раздражении ногой один из ящиков с золотом – А они миллионы загребают, скопидомы…

– Позвольте…

– Не позволю! – снимаю корону, ставлю ее на крышку сундука – Радуйтесь, что не приказал вздернуть на суку. Очень, очень многие, Яков Ларионович, хотят вас там увидать.

На самом деле Брант был неплохим администратором. Занимался строительством, организацией ярмарок, преумножал доходы губернии. Государственный аппарат все-равно придется создавать с нуля, а значит "бранты" мне понадобятся в большом числе. А после тюрьмы – сговорчивее будет.

Поздний обед в гостиной превратился в "производственное" совещание. Задание получили все, даже вызванные Николай с Васькой-птичником. Последним я велел Почиталину выделить дом из брошенных дворянами под устройство голубятни.

– А как же шар?! – чуть не заплакал Коля – Государь! Разреши мне заведовать новиной! Васька и сам справится.

Ага, вот уже и Харлов государем меня величает. Процесс пошел.

– Это почему же ты заведовать, а не я? – набычился оренбуржец – Я тебе сейчас как дам!

– А ну тихо! – осадил я парней – Шар пока сложите в голубятне, да промажьте его еще раз клеем. А пока дайте мне птицу. Надо письмо в Оренбург послать.

Пока генералы ели, а парни тихонько препирались кому летать на шаре, я писал письмо. Жан принес чернильницу с перьями, песок. Запас рисовой бумаги у меня был с собой. Поэтому я быстро набросал Творогову послание. В нем приказал подготовить и отправить караван в Казань. Прислать мне оренбургскую казну, Харлову со швеями, Авдея, Рычкова и с полсотни фискалов из староверов.

Раз Казань была взята – пора было устроить "грабь награбленное" и в этой губернии. Как говорил кто-то из великих военачальников: "Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги". Пришла пора платить жалование войску, надо договариваться с волжскими купцами о поставках продовольствия. Для все этого требовались финансы. И обеспечить их мне могло только, увы, ограбление дворянства.

Письмо написано, военачальники накормлены. Я тоже перехватил жаренного мяса с горохом, хлеба. Мадера Бранта оказалась вполне неплохой, но после двух бокалов я прекратил распитие.

– Нам еще раненых проведать надо – пояснил я генералам – Куда пленных разместили?

– Заперли часть в башне Сююмбике – ответил Овчинников с сожалением оставляя бутылку – Еще неколик по городу разбежались.

– Надо поднимать казаков и идти с повальным обыском – согласился Перфильев – Займусь.

– Царь-батюшка – в дверь гостиной заглянул Жан – Казанский городской голова ждет. Что ему ответствовать?

Вот еще этого мне не хватало под конец дня.

– Пущай ждет – сначала раненых проведаю.

С небольшим конвоем, освещая запорошенную дорого факелами, мы доехали до казанского госпиталя. Здесь был натуральный бардак. Люди были свалены в коридорах, кое-кто судя по всему уже даже умер.

– Три сотри пораненых – пожаловался мне вышедший навстречу Бальмонд – Мест не хватает, помещаем казачков, да пехотинцев в соседних домах обывателей.

Я иду по палатам, где лежат увечные. Одариваю солдат рублем, спрашиваю о здоровье. Операции еще идут – врачи Бальмонда, не разбирая, где свой, где чужой, делают перевязки, ампутации… В залах госпиталя стоит тяжелый запах крови. Раненые стонут, тянут ко мне руки. Маша и еще несколько незнакомых сестер милосердия сбиваются с ног.

Все это производит тяжелое впечатление.

Я понимаю, что нам позарез нужен Максимов. По возвращению в губернаторский дом, пишу еще одно письмо. Вызывают оренбургского доктора с помощниками в Казань. Надо лечебное дело ставить в городе на правильную основу – опять запрещать кровопускания, внедрять дезинфекцию и обезболивание… На колу мочало – начинай сначала. Эх, где бы в городе найти химиков?

Уже еле стою на ногах, но все-таки принимаю бургомистра Казани Петра Григорьевича Каменева. Высокий мужчина, в темном камзоле и даже с шейным платком. Выглядит он прямо скажем странно. Бритый, глаза на выкате, волосы подстрижены коротко. На купца совсем не походит – а ведь он родом из торгового сословия.

– Чем обязан? – интересуюсь я, падая в кресло губернаторского кабинета. Покои Бранта сильно лучше Рейнсдорпа – обширнее, с книжными шкафами, уставленными многочисленными томами. На стене позади стола висит вместе Екатерины мой портрет с присягой оренбуржцев. Жан расстарался.

– Зашел-с засвидетельствовать почтение к столь необыкновенной личности, коя… – Каменев долго, велеречиво расписывает свои чувства. Постепенно я теряю нить беседы.

– … готовы присягнуть? – наконец, вычленяю главное.

– Помилуйте, Петр Федорович – кланяется бургомистр – Я, мы, весь магистрат в таком отчаянном положении…

– Грабежи, насилие?

– Нет, тут все ладно. Даже на удивление… Просто.

– Вы боитесь.

– Так точно-с. Ежели фортуна не будет к вам благосклонна, супружница ваша повелит казнить предателей. Не хотелось бы оказаться в их числе.

– Присягать не будете, но служить мне, партикулярно, готовы – я опять попытался выделить главное.

– Истинно так! Управление города не остановится ни на час.

– А ежели мне тебя повесить? – я теряю терпение – И назначить нового главу?

– Он избирается магистратом – побледнел Каменев – Но если такова ваша воля… Большое разрушение в городом хозяйстве случится, прямой вам убыток… царь-батюшка.

Ага, признал все-таки.

– Послезавтра собери магистрат и самых именитых купцов. Там решим.

В целом в городе вполне работающее самоуправление. Власть имеет торговое сословие, которое мне кровь из носу надо привлечь на свою сторону. Как водится – кнутом и пряником.

Каменев облегченно кланяется, тряся париком. Собирается уходить.

– Постой. Есть в городе люди из ученого сословия? – интересуюсь я.

– Так точно-с. Двое. Профессор Иоганн Гюльденштедт из балтийских немцев. Естествоиспытатель. Был в экспедиции, исследовал земли между Тереком и Сунжей, по возвращению – губернатор замялся.

– Застрял в Казани.

– Из-за возвращения истинного царя русского – польстил мне Каменев.

– А второй?

– Пустой человечек. Иоганн Фальк. Из свеев. Закончил Уппсальский университет, студировал медицину.

Про Фалька я слышал. Это был один из "апостолов Линнея». Так называют учеников великого шведского естествоиспытателя Карла Линнея, сделавшего огромный вклад в изучение биологии и зоологии.

– Пустой человечек – тем временем говорил Каменев о Фальке – Имеет пристрастие к опию, живет с какой-то служанкой в хибаре на окраине Казани.

– Упреди обоих, что буду к ним завтра поутру

Жан уже налил и согрел мне ванну, поэтому закончив с Каменевым, я отправляюсь в мыльную. Сбрасываю пропотевшую одежду, с удовольствием погружаюсь с головой в горячую воду. Лакей приносит чистое белье, забирает грязное.

– Может позвать Агафью? – наклоняется ко мне Жан с двусмысленной улыбкой – Потереть спинку-с. Девица изрядной опытности.

– Откуда прознал?? Лапал уже?! – я хватаю лакея за ухо. Тот взвизгивает, но терпит – Как же можно-с, мы же с пониманием… Но слухи ходят-с.

– Пресекать слухи, внял? – я отпускаю Жана – Ежели девицу растлили – не ее это вина. Так всем слугам и передай.

– Все понял-с.

– Поди прочь, видеть тебя не могу. Оденусь сам.

Начинаю намыливать голову, но так и не смыв засыпаю прямо в ванне. Будят меня нежными прикосновениями к волосам. Кто-то массирует кожу, смывая пену. Открываю глаза – Маша!

– Ты здесь?

– Уложила спать Акульку и принялась искала тебя, а ты вона где…

– Зажги еще свечей – я разглядываю девушку. Устала, но глаза горят. Максимова стаскивает с головы белый платочек с красным крестиком, начинает расстегивать длинное серое платье. Затем зажигает свечи в подсвечнике, на пол падают нижние юбки, сорочка.

– Вода еще теплая – Маша смущенно улыбается, прикрывая голую грудь рукой – Ты не против?

Не дожидаясь ответа, залезает ко мне в ванну. И сразу целует в губы. Страстно так. Интересно, удастся нам домыться? Девушка прижимается ко мне грудью, садится сверху. Ведь так воду расплещем?

– А помыться?

– Потом!