Керрая. Одна любовь на троих. Том 1

Глава 4

Впрочем, вскоре у меня появилось достаточно времени, чтобы сотни раз задать себе этот вопрос и сотни раз прийти к выводу, что я чудом нашла единственно верный ответ.

– Но вы пока мне не лэрд, – сказала я с толикой сожаления.

Секундная пауза, которая показалась мне бесконечной, и…

Картинка с вытянувшимися лицами оборотней и раскатистым смехом лэрда еще долго будет радовать мою душу. Эх, если бы приятные воспоминания не только поднимали боевой дух, но и могли накормить, я бы продолжала копаться в них, выискивая наиболее яркие.

К примеру, как расслабился отец, услышав смех лэрда, и как с огромным облегчением выдохнула мама, и как мне от души улыбнулся Этан, подмигнул Холгер, и как о чем-то сильно задумался Кайл. И как лэрд заверил меня, что пока я буду проходить испытание, с родителями все будет в порядке, они будут вместе и в полном комфорте. Что такое комфорт в понимании лесных жителей, я уточнять не стала. Наверное, выделят или построят им отдельный шалаш? Уже хорошо. А еще накормят, потому что лэрд поздравил меня с началом испытания, отдал какое-то распоряжение другому оборотню и пригласил моих родителей на ужин.

– Керрая! – мама никак не хотела отпускать мою руку, но я храбро улыбнулась и заверила ее, что справлюсь как можно скорее.

Хотя на самом деле я понятия не имела, что именно мне предстоит, и как надолго все это затянется. Единственное, что сказал лэрд – я должна доказать, что не буду клану обузой, а, наоборот, явлю собой ценное пополнение.

Довольно туманное пояснение, но когда лэрд задержал на мне вопросительный взгляд, я с готовностью кивнула.

– Не переживайте, – обратился лэрд к моим родителям, – Керрая справится. Я в ней уверен. Иначе мы бы даже не рассматривали возможность ее вступления в клан. Пойдемте, она должна настроиться. Но, Керрая, – это уже мне, – ты ведь понимаешь, что это испытание, а не пытка, верно? Если ты решишь сдаться, свистни, и все закончится. Умеешь свистеть?

Я кивнула.

– Хорошо. А пока держись.

Едва родители, постоянно оглядываясь, ушли, я поняла, что последние слова лэрда были не пустым выражением поддержки, а советом. Потому что когда поляна начала пустеть, ко мне подошел незнакомый оборотень, подхватил на руки и, проигнорировав мой писк, прыгнул на дерево с домиком. Естественно, со мной вместе.

– И что? – спросила я, удивленно глядя то вниз, на землю, то вверх, на небо, то на парня.

– И все, – оборотень развел руками, спрыгнул вниз и крикнул: – Хочешь совет?

– Хочу! – не стала отказываться от малейшей подсказки.

А вдруг он проникся моим положением и действительно хочет помочь? Хотя бы раскроет суть задания. Пока же я понятия не имела, в чем оно заключалось, зато была в курсе, как его прекратить. Где логика?

– Пользуйся и помни мою доброту… Керрая, самое главное…

Я даже с ветки склонилась, чтобы лучше расслышать, а парень усмехнулся, подмигнул по-хулигански и выдал со смешком:

– Самое главное – постарайся выжить!

На эмоциях, я хотела в него чем-нибудь запустить, и уже схватилась за туфли, но вовремя остановилась.

– Я запомню, – прошипела я, и зашла в домик, сожалея, что не получится даже дверью хлопнуть, чтобы показать степень моей благодарности.

Прошло прилично времени, прежде чем я успокоилась и, подгоняемая голодом, вышла из домика. Парень, понятно, уже ушел, вообще поляна была совершенно пустой. Я села на толстую ветку и задумалась: как быть и что делать дальше?

Серьезно задумалась…

День уже поменялся на вечер. Легкое чувство голода сменилось звериным. Я, как никогда, была близка к птицам, и даже неплохо их видела с этой позиции, но не могла их поймать!

Я ведь не львица. Я самый обычный человек, которого загнали на дерево!

Без еды, без воды, без сменной одежды, без веревки, чтобы был шанс взобраться обратно. Без спичек. Безо всего. И я бы сказала: без единого шанса выжить, если бы не услышала далекие раскаты грома. Кажется, я смогу хотя бы напиться.

Но со временем я поняла, что поторопилась с выводами. Самое обидное – я уже и большой листок присмотрела, и сорвала его с дерева, и проверила, что он легко сворачивается трубочкой, а дождь и не думал начинаться. Где-то вдали гудело, кто-то, вероятно, уже утолял жажду, а я сидела на ветке с заготовленным желобком и только и могла, что любоваться природой.

Да, здесь было очень красиво, но с пересохшим горлом мне не нравилось все – и то, что вокруг слишком зелено, и то, что уже не так жарко, и то, что перед ночью притихли птицы, и то, что одна горластая наоборот встрепенулась и заорала так, будто ей кто-то немилосердно выдергивал перья.

Устав надеяться на дождь и что крикунья-птица заткнется, я зашла в домик. Но, увы, от этого ничего не изменилось: и раскаты, и птицу было великолепно слышно. Что делать? Надо же что-то делать, верно?

Села на гамак, легла на гамак, встала. Мысли о еде испарились от сильной жажды, я начала поглядывать на таз с водой, но… Таз был тот самый, и вода в нем была та же, которой я умывалась. К сожалению, ее никто не сменил.

Вообще, у меня возникло ощущение, что у домика до моего появления не было хозяина – какой-то он неухоженный и безликий, ни одной личной вещи.

Еще раз с жадностью глянув на таз, я взяла его, вышла из домика и так сильно размахнулась, что не только вылила воду, но и отпустила таз полетать. Не знаю, что именно попало в цель – вода или таз, но птица заткнулась. Уже легче. А то, честно говоря, я начала подозревать, что смысл испытания – не сойти с ума.

Теперь же, в тишине и под звуки далекого грома, я вернулась к прежнему выводу. А именно: в испытании нет никакого смысла.

Ну, сижу я на ветке, и что? Научиться летать не смогу, спускаться точно не буду – это лес, здесь вполне могут разгуливать хищники, которым не повезло с едой так же, как мне. Пить нечего. И что дальше? Так, думаем. Логично предположить, что мертвый член клана – не самое удачное пополнение, поэтому, полагаю, до крайности доводить не будут. Промаринуют голодом – ну… не знаю, сколько дней для меня запланировали оборотни, но я продержусь один. Один – точно. А потом придется изобразить, что мне плохо, чтобы не поплохело на самом деле. У оборотней слух острый, поэтому мои громкие стоны точно должны услышать.

Свистеть не буду. Ни при каких обстоятельствах. Понятно, что свист – это добровольное признание проигрыша, а мне надо выиграть. Надо пройти испытание.

Итак, надо держаться.

От того, что у меня появился план, стало чуть легче. Но ненадолго. Вместе с сумерками ко мне потянулись запахи жареного мяса, и не имело значения – в домике я или на улице. Запах мяса поначалу дразнил ноздри, потом разбудил желудок, и он начал издавать рычания почти как у льва, а потом, не выдержав, я застонала в голос, но…

Естественно, это не помогло.

Никто не примчался с тарелкой, никто совершенно случайно не проникся сочувствием и не подбросил на ветку шампур с шашлыком. И мне оставалось просто сидеть, мысленно облизываться и терпеть. Наверное, от голода у меня обострилось зрение, и я присмотрела горсть кем-то рассыпанных ягод не так далеко от дерева, но не спустилась. Обратно залезть не смогу, и если днем перспектива гулять одной по лесу была просто смешной, на ночь глядя она приравнивалась к самоубийству.

Сумерки перешли в густой вечер, теплый ветерок сменил направление, видимо, устав дразнить меня запахами, и оставалось по моим подсчетам не так и долго – только ночь переждать. Но испытания заканчиваться не желали, а наоборот, наслаивались. Итак, вполне логично, но так не вовремя передо мной встал насущный вопрос человеческой жизнедеятельности, который заставил нервно прохаживаться из домика и обратно к ветке. Но ходи – не ходи, а выбора не было.

Впервые я обрадовалась, что давно ничего не ела, и мой стыд не такой сильный, каким мог быть. И без того было неудобно, неуютно, и я, конечно, понимала, что дерево – не самое подходящее место, но пусть лучше лопнет моя советь, чем мочевой пузырь.

Когда проблема разрешилась, я опять посидела в домике, опять вышла из него, но так как дождя не было, а вечер стал практически черным, пришла к выводу, что пора собирать силу воли в кулак и постараться уснуть. И только я хотела вернуться в домик, как заметила под одним из деревьев движение.

Сначала думала, что показалось – темно ведь, и в темноте двигалась тень, но потом сердце радостно встрепенулось, видимо, чувствуя, узнавая раньше, чем различили глаза.

– Папа… – не веря самой себе, прошептала я.

Он очень осторожно передвигался, стараясь не задевать сухих веток, и чтобы его не выдала скупая Луна.

– Папа… – зажав рот ладонью, я едва не расплакалась.

Однажды, когда я была маленькой девочкой, я так увлеклась игрой в прятки с другими девочками, что потерялась на чужом чердаке. Сначала я радовалась, что меня никто не нашел, потом испугалась, что уже не найдут, и расплакалась. А потом меня нашел папа и когда я, хлюпая носом, обняла его и призналась в своих страхах, он обнял меня и пообещал:

– Всегда, запомни, Керрая, всегда – и в радости, и в горе, я буду рядом с тобой. Я буду с тобой всегда, пока нужен тебе, и ничего, даже смерть, не разлучит нас.

– Это похоже на брачную клятву, – рассмеялась я.

– Нет, девочка моя. Это больше, чем брачная клятва. Брачную клятву можно нарушить, предать. А это обещание нет.

И он меня не предал…

Я смотрела, как отец крадется ко мне, и душа разрывалась от нежности. А потом я заметила в его руке сверток, и все-таки не выдержала и тихонько, чтобы не услышали, и чтобы не догадался папа, всхлипнула.

Это было так трогательно и так по-домашнему, и с любовью… Я знала, что в этом свертке – еда. Даже не видя, знала. И еще я заметила бурдюк – мой папа нес для меня еду и воду. И он уже почти подобрался к дереву, он даже успел посмотреть вверх, и я почувствовала, как наши взгляды встретились в темноте, но в эту минуту с двух сторон послышалось звериное рычание, и на поляну вышли два льва. Папа закаменел на месте, а я приросла к дереву, наблюдая за происходящим.

– Нарушение, – рыкнул один из львов, глянул вверх сверкающими глазами. – Испытание будет усложнено.

– Ветку подпилите? – буркнула я, немного расслабившись, что папе ничего не грозит, и это свои.

Второй лев фыркнул, словно смеясь, а первый повернул ко мне недовольную морду.

– Было бы идеально, – рыкнул он и глянул на папу. – Предупреждаю: говорить с девушкой запрещено, иначе сложность испытания будет повышена.

– Без воды, без еды, без нормального туалета, – я снова не удержалась. – Интересно, что еще можно придумать? Заставите чирикать, как эту… птицу-крикуху, которая замолкает только после душа из тазика?

Второй лев припал на передние лапы и начал фыркать вместе с каким-то утробным рычанием, а вредный отвернулся от меня к папе и заявил:

– Надо вернуться.

– Надо – так надо, – со вздохом смирения согласился папа и быстро направился в ту сторону, откуда пришел. У одного из деревьев обернулся и нетерпеливо поинтересовался у хищников. – Идем?

– Кто откуда пришел, туда и уходит, – ответил лев.

Глянув на меня, папа кивнул, без слов говоря: держись! И еще говоря кое-что, о чем, я очень надеялась, оборотни не догадаются. Но как только отец ушел, мои надежды рассыпались прахом.

– Посмотри, – приказал один лев второму.

И тот, перестав смеяться, мотнул мордой и приблизился к свертку и бурдюку, которые папа незаметно подбросил сбоку под дерево. Ну, это мы с ним думали, что незаметно, но, увы.

– Мясо и вода, – сообщил второй лев, открыв сверток лапой и принюхавшись к бурдюку. – Попробуем.

Я сидела, глядя вниз, сглатывая и не упуская ни единой детали. Не знаю, зачем я заставляла себя смотреть, но не могла уйти. Пока не могла. Вот лев доел, все выпил, оставил возле дерева уже пустой сверток из листьев и пустой бурдюк, и лениво, махая отъевшимся задом, подсвечиваемым шокированной Луной, ушел в заросли. И тогда первый лев, который отдал ему приказ посмотреть, что было в свертке, и тоже следил за трапезой, глянул на меня и направился в другую сторону.

– Спокойной ночи, Кайл, – сказала я ему вслед. Да, я сразу узнала его, по одному взгляду, и даже в звериной сущности. Когда он обернулся, добавила: – Добрых снов.

Надеясь, что мое пожелание высшими силами будет расценено правильно, и оборотню приснится кошмар, я встала с ветки и зашла в домик, где с отчаянием вцепилась зубами в приготовленный, свернутый трубочкой, зеленый листок. Горько! Бросила остатки листка в сторону, но то ли сильно размахнулась, то ли от обиды, то ли от голода – голова закружилась, и я неловко умостилась на пол.

Тело, которое только-только, кажется, отошло после скачки на лошади, тупой болью напомнило, что обращаться с ним нужно бережно.

Как ни странно, боль избавила от обиды и опять настроила на борьбу: я смогу, пройду это непонятное испытание. Гром, раздавшийся за моим домиком и крупные капли дождя, ударившие по крыше, словно вторили моему настроению, тарабаня: да, да, ты пройдешь, да! Улыбнувшись, я встала и выглянула на улицу.

– Вода! – крикнула я, смеясь.

Но потом оглянулась на покусанный листик, валяющийся на полу, и уже безрадостно посмотрела на дождь.

Выставила вперед ладонь, но капли только бились об нее, собрать их хотя бы на один глоток не получалось. Слишком медленный дождь, а у меня больше не было желобка.

Долго всматривалась в дерево, пытаясь сквозь капли рассмотреть листик побольше, но безрезультатно. Пришлось положиться на везение. Я вышла из домика, и стараясь не обращать внимания на стремительно влажнеющее платье, добралась по скользкой ветке к густому лиственному участку. Придерживаясь рукой за гладкий ствол дерева, сорвала первый листок – мелкий. Выбросила. Второй – еще меньше! Показалось, что заметила листок покрупнее, потянулась за ним, и…

Поскользнулась так, что едва не слетала с дерева, расцарапала руку, да и листок оказался еще меньше, чем предыдущие, просто в том участке, где я его присмотрела, было темнее всего.

И с чего я решила, что мне должно повезти? Не с моим счастьем.

Кое-как поднявшись, поняла, что вдобавок умудрилась удариться ногой, так что в домик я вернулась с несколькими приобретениями сразу: еще одним стрессом для пятой точки, рукой, украшенной не глубокими, но довольно уродливыми царапинами, и пострадавшим коленом, которое начало противно ныть.

А пить, между тем, не перехотелось.

Высунула из жилища ладонь, подождала, пока ее смочит дождь – слизала. И так много раз, не чувствуя вкуса и что жажда хоть чуточку отступает. От бессилия хотелось завыть, но помня, что рядом разгуливают или, что скорее всего, дрыхнут львы, я не позволила себе такой слабости.

Ладонь на улицу – к языку. На улицу – к языку.

Радости моей не было предела, когда вскоре скупой дождик перешел в щедрый ливень. Я могла пить с наслаждением, буквально черпая воду горстями!

Глядя в черное небо, я даже поблагодарила его, а потом, когда напилась и думала ложиться спать, увидела, что ливень напоил не только меня. Был мокрым пол домика, была мокрой ткань, которую мне оставили вместо полотенца, а вот гамак был только слегка влажным, из-за своей неплотной структуры.

Да уж, плетеная из ветвей крыша – не самое надежное убежище, хотя, стоит признать, если на улице шел сильный ливень, то в домике просто дождь.

Выбора не было – я села на влажный гамак, поморщилась, когда на лицо свалились первые крупные капли, а потом свернулась калачиком, пытаясь согреться, забыться и уснуть. Пролежала с открытыми глазами практически до утра, а потом, наконец, повезло – рассвет принес не только первый солнечный луч, но и полудрему, в которую я с облегчением окунулась.

Снилось странное. Будто я сплю в домике, а надо мной склоняется Кайл, и лицо у него участливое такое, и руки очень холодные. Он трогает мой лоб, а мне так хорошо, что я даже прошу его не уходить. Интересно, внешне он прежний – босой, худой, взъерошенный, а ощущаю я его иначе. Как будто он – это и не он вовсе.

Потом ко мне во сне приходил Этан. Он на кого-то сильно ругался, метался по комнате раненным зверем, а я ему улыбалась и просила чуточку потерпеть, потому что я справлюсь с заданием, скоро вернусь, и…

Надеюсь, я ничего лишнего не сболтнула, даже во сне.

Потом пустота, в которой я плавала… а потом мне приснилось совсем уж невероятное. Будто у входа в домик стоит лэрд. Стоит, смотрит на меня и ждет чего-то, хмуря светлые брови. Только во сне я обратила внимание, что он тоже босой, и еще, что у него не заплетены косички. Так странно. Но ему шло и с косичками, и без них.

Но вообще, я так устала, что меня утомили даже эти визиты во сне. А еще заныл правый бок. Может, это было и не очень деликатно, и никто в клане так не поступал, но я повернулась на другой бок, спиной к лэрду. Услышала какое-то движение, но сил обернуться не было. Ощутила взгляд так остро, словно в домике действительно кто-то был. А потом ощущение, что на меня кто-то смотрит, пропало, и практически сразу мой сон растворился.

С трудом разлепив тяжелые веки, я ощутила, что у меня ломит все тело – наверное, смешались и долгое путешествие, и гонка на лошадях, и стресс, и мое вчерашнее скольжение по дереву. Ну и вдобавок ко всему, я поняла, что простыла.

Долго лежала, не чувствуя ни холода, ни голода, ни жажды, ни единого желания двигаться. Смотрела на пустой домик, который теперь дышал влагой, на солнечный свет, пробивающийся через ветви, и пыталась сообразить, что делать дальше. В то, что мне дадут разболеться всерьез, я не верила. Но чтобы львы были в курсе, что с окончанием задания надо поторопиться, я настраивалась сделать рывок и выйти из домика.

Долго уговаривать себя не пришлось, и я, покачиваясь, вышла на улицу.

Тут же обступили лесные звуки – шелест прогретой солнцем листвы, едва различимые рычания каких-то животных, шорох, издаваемый мелкими обитателями, ну и птицы. Куда без них?

Хотя крикливой сегодня не было – или улетала, обидевшись на душ (а у меня мелькали догадки, что каким-то образом я в нее все-таки попала), или она предпочитала исключительно вечернее соло. В таком случае жаль. Жаль, что у меня не было еще одного таза несвежей воды.

Но расстраиваться по мелочам глупо, когда для этого есть более серьезные причины. Осмотрев пустую поляну, я несколько раз громко прочистила горло. Кашля пока не было, и я не стала переигрывать, а вот в горле першило по-настоящему. Потянувшись, я застонала – мышцы на самом деле противно ныли.

– Только заболеть не хватало, – пробормотала я как бы сама себе, но рассчитывая на острый слух оборотней.

Они ведь дежурят, верно?

Наверняка дежурят, поэтому должны услышать, передадут лэрду и, возможно, тот посчитает, что испытание пройдено? А что? Я не начала ныть, не свистнула, объявляя на весь лес, что сдаюсь, выдержала почти целый день без еды, я выжила в отвратительных погодных условиях. А не это ли советовал тот любезный парень, который закинул меня на дерево? Выжить!

Так вот, я жива.

Прошло прилично времени, прежде чем я убедилась, что кусты, в которых вчера скрылись оборотни, и на которые я так надеялась сегодня, даже не шевельнулись! Поразительно, но мои скромные жалобы на самочувствие попросту проигнорировали! А вдали показался дым, и несмотря на то, что ветер дул в спину, так вкусно запахло мясом, что я неосознанно едва не спрыгнула с дерева.

Но нет уж. Вчера, когда к дереву крался папа, спускаться на землю еще был смысл, а сегодня определенно нет. Я с сомнением глянула на рассыпанную у одного из деревьев горсть ягод – после дождя она казалась еще более спелой и ароматной, но я сдержалась. Во-первых, я понятия не имела, что это за ягоды, а во-вторых, одна горсть не даст мне силы, чтобы даже попытаться взобраться обратно.

Но вот взгляд зацепился за шапки крупных грибов, под этим же деревом, но с другой стороны, и я громко сглотнула. Они съедобные, и даже в сыром виде вкусные. Я точно знала, потому что такие грибы мы ели, когда ночевали с родителями в лесу.

Папа – догадалась я. Скорее всего, это он оставил грибы. Вчера, когда нес мясо и воду. Наверное, подозревал, что вылазка может закончиться неудачей и подстраховался.

Таким образом, встал вопрос: спускаться за грибами или сидеть в безопасности дальше?

Аппетит при виде грибов разыгрался нешуточный, но я все-таки решила остаться на ветке. Да, я перекушу, а дальше? Во что обойдется мне минутная слабость? Ночь под деревом я не вынесу – страшно. Даже зная, что неподалеку дежурят оборотни, все равно жутковато. Вряд ли они здесь единственные хищники. А вдруг, если что, не успеют? Или не захотят успеть?

Подумаешь, скажут потом лэрду, что сама дурочка – бросилась в объятия дикому зверю, и что? Как докажешь? Нет, я не могла подвести родителей и себя. Держаться. Надо держаться.

Кряхтя, я встала, сделала пару наклонов, покрутилась из стороны в сторону, разминая спину, ноги и зашла в домик. Но только задумалась: лечь на гамак или присесть на пенек, как услышала странное хныканье.

Звуки раздавались близко, хотя я бы не сказала, что прямо под деревом. С каждой секундой хныканье становилось громче, надрывней, потом кто-то буквально захлебнулся плачем.

Я застыла на месте, прислушиваясь и боясь прислушиваться. Медленно обернулась, но из домика не вышла. Стояла у выхода, слушала, чего-то ждала, и вздрогнула всем телом, когда раздался непонятный звериный рык и отчаянный возглас ребенка:

– Мама! Мамочка!

Сердце заколотилось, как сумасшедшее, когда рев животного перекрыл крик ребенка. Что, если он…

Я выскочила на улицу, покрутилась по сторонам, но ни ребенка, ни хищника не было видно. Звуки стали четче и словно насыщенней – я почти увидела, как где-то неподалеку маленькое существо прижимается к дереву в то время, как кто-то большой подступает к нему на мягких лапах.

– Кайл! – крикнула я. – Кайл!

Но чуда не произошло, оборотень не выскочил на поляну. Он даже не вышел лениво, в своей любимой манере.

Ребенок истошно завизжал и я, не в силах вынести его боль, свистнула. Громко. Что было силы. Пусть я проиграю, пусть меня теперь не примут в клан, но я не в силах сидеть на дереве, когда могу хотя бы попытаться спасти чью-то жизнь.

Но никто не появился и после свиста.

Никто.

Только невидимый зверь зарычал громче, а ребенок, наоборот, стал всхлипывать тише.

– Ка-а-а-йл! – крикнула я в пустоту, уже зная, чувствуя, что это безнадежно.

И словно подтверждая мои опасения, ветер сменился, он буквально ударил в лицо ароматным мясом и без слов намекнул, почему никого из оборотней нет. Еда – первейший инстинкт у хищников. Наверное, это правило работает, даже если у хищника есть и другие сущности, и даже если речь идет о чьей-то защите…

Сделав глубокий вдох, я различила несколько мясных специй, а потом встряхнула головой, прогоняя никому ненужную обиду, присела на ветку и спрыгнула вниз. Стараясь не издавать лишних звуков и не стучать от страха зубами, я двинулась в ту сторону, откуда все тише слышался плачь.

Я не знала, смогу ли отпугнуть зверя от ребенка. Не знала, смогу ли ему помочь, потому что он хныкал уже едва различимо.

Я знала только, что не могу поступить иначе. И что Кайл не придет. Никто не придет.

А впрочем, теперь даже если захотят, не успеют…