Клетка из костей

Часть 1 Летний холод

Этот дом был полон тайн. Страшных, давних, покрытых мраком тайн.

Ужасных тайн.

Кэм сразу это понял. Почувствовал, ощутил. Дом был не просто заброшен — глухой и обветшалый, он грозил развалиться под грузом скопившегося внутри отчаяния. Дом был непроницаемой тенью, чернее ночи.

Высился он у самой реки, напротив паба «Старая осада» у подножья Ист-Хилла в Колчестере. Рядом стояла старая мельница, которую превратили в дорогой многоквартирный дом; вокруг сгрудились старинные здания, и некоторые из них благодаря тщательной реставрации уцелели еще с Елизаветинской эпохи. В этом районе удалось сохранить дух старины, и потому цены на недвижимость неуклонно росли. Но спрос отнюдь не падал: люди хотели жить если не в исторических хоромах, то хотя бы в их дешевых современных копиях.

Но сначала район нужно было очистить от развалюх — и тут на сцену выходил Кэм.

За спиной у него шумно лился по однополосному шоссе утренний поток машин; настроение было отличное: как-никак, первая работа после трех месяцев на пособии. Рабочий в компании по строительству и сносу. В свои семнадцать лет он одним из первых в классе смог куда-то устроиться. Конечно, не о такой работе он мечтал — он очень любил читать и хотел бы поступить в университет на английскую филологию. Но следовало трезво смотреть на вещи: таких, как он, в университеты не берут. Особенно сейчас. В общем-то ему повезло, что удалось найти хоть какую-то работу, хоть какое-то занятие. Все же лучше, чем сидеть дома и смотреть шоу Джереми Кайла и «Сокровища на чердаке».

Справа, за щербатой кирпичной стеной, стоял величественный георгианский особняк, отданный под офисы. Сверкающие белизной оконные рамы, натертые медные таблички, декоративные деревца у высоких дверей, петляющая гравийная дорожка. Слева, на парковке для сотрудников, остужали свои двигатели автомобили.

Кэм представил, как когда-нибудь тоже будет ездить на такой машине и работать в таком офисе. У него будет секретарша, он даже научится играть в гольф… Хотя нет, в гольф, наверное, не научится. Но что-то вроде этого. Может, он так понравится начальству, что его повысят в должности. И он будет подниматься по карьерной лестнице, пока не станет начальником компании.

Кэм с улыбкой зашагал дальше.

Но тут кроны деревьев у него над головой сомкнулись, утренний свет померк, воздух в одночасье стал прохладнее — и улыбка сползла с его лица. Даже шум машин стал тише, поглощенный деревьями: старые, толстоствольные, они скрадывали механическую возню и замещали ее естественным белым шумом — шорохом листвы. Шорох этот, отрезанный от дорожного шума, становился все громче; Кэма со всех сторон обступал зловещий шепот. Солнечный свет с трудом пробивался сквозь темный балдахин. Кэм уже не улыбался. По телу пробежала дрожь. Он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким.

За стоянкой начинался пустырь. Тяжелые бетонные столбы, отлитые из старых металлических бочек. Скованные цепью, они сторожили границу с площадкой, усыпанной щебнем и поросшей сорняками. Это был первый кордон перед зданием.

Далее следовал забор.

Кэм остановился. Добротные куски сетки надежно крепились в бетонном основании, хотя кусты и сорные травы, проросшие сквозь бетон, словно тянули забор к себе, претендовали на него. В зелени едва заметно светлели пластмассовые петли табличек «Осторожно!» и «Проход запрещен». В назидание любопытным[1].

Кэм не обратил на них внимания. Хорошо, что не пришлось идти сюда ночью: здесь и днем-то было жутковато.

Обломки щебня и сорняки продолжали за оградой борьбу за место под солнцем. И вот он сам — дом. Кэм внимательно пригляделся к нему.

Квадрат сплошной черноты, впитывающей свет и отказывающейся выпускать его наружу. Неприступная гигантская тень. И вдруг Кэм заметил, как что-то оторвалось от здания сбоку и снова к нему прилепилось, исторгнув странный звук — словно в воздухе хлопнули отрезом кожи. Словно огромная ворона взмахнула крыльями. Какой-то монстр из фильма ужасов… Он подпрыгнул на месте, задохнувшись от испуга.

Он развернулся и собрался было бежать, но замер. Надо взять себя в руки. Это же просто смешно. Обычный старый дом, обычное утро. Кэм снова посмотрел на него — пристально и бесстрашно, в надежде, что храбрый взгляд лишит дом власти.

Скорее всего, это был амбар или склад. Старый, очень старый амбар или склад. Черные деревянные планки фасада, покосившись от времени, обнажили дранку и кирпич. То, что Кэм принял за крылья, оказалось лишь куском черного целлофана: очевидно, кто-то когда-то решил наспех и дешево заделать прореху. Теперь этот обтрепанный, никчемный целлофан свисал жалким напоминанием о своем истекшем сроке годности.

В зазорах на крыше открывались раскисшие от сырости скелеты стропил и балок. На другом конце крыша разрасталась в своего рода мансарду, чья штукатурка совсем уже почернела, а древесина на окнах прогнила. За полуразрушенной кирпичной стеной простиралась бетонная плита, а дальше журчала грязно-коричневая речка Колн, уносившая с собой самый разный мусор.

Казалось бы, и дорога, и город совсем рядом, а в то же время он мог быть где угодно. Или вообще нигде не быть.

«Обыкновенный дом, — увещевал себя Кэм. — Просто дом и все».

— Чего ждешь? — громко и недружелюбно поинтересовался кто-то у него за спиной.

Кэм вздрогнул от неожиданности.

— Давай поживее! Время не ждет. — Человек указал на наручные часы, подтверждая свои слова. — Пошевеливайся.

— Извини… — пробормотал Кэм. — Извини, Гэв.

Босс, оказывается, шел за ним следом, а он был настолько поглощен созерцанием дома, что даже не заметил его.

Вдохновленный словами Гэва и тем фактом, что он уж точно здесь не один, Кэм принялся дергать сетку, но забор не поддавался. Колючие ветки хлестали его по лицу, по рукам и ногам.

Жесткие зеленые усики как будто оплетали его, тянули к себе. Кэм почувствовал, что им овладевает паника — пускай беспочвенная, но непреодолимая. Последним рывком он наконец устроил проем, в который мог протиснуться человек. На лбу его от усилий выступил пол, костяшки пальцев, покрасневшие от металла и позеленевшие от листвы, болели.

— Ага, правильно, — буркнул Гэв. — Ты-то сюда протиснешься, говнюк худосочный, а мне что делать? Только о себе и думаешь, засранец!

Кэм хотел было ответить ему — объяснить, что запаниковал, что дом вдруг пробудил в нем иррациональный ужас, хотел даже извиниться. Он уже набрал воздуха и приоткрыл рот, но тут же выдохнул. Гэв просто пошутил. Такие у него шутки. Сам-то он считает себя остряком и душой компании, но окружающие видят в нем грубияна и хама. К тому же он все равно не понял бы, чего Кэм испугался. Впрочем, он и сам не мог этого понять.

«Проще простого», — говорил ему Гэв. Работа для двоих. Разведать обстановку, прикинуть, как удобнее будет снести здание, распланировать снос и осуществить его. Очистить землю под застройку очередными коробками. Но он старался не принимать это близко к сердцу. Ему нужна работа, а квартиры в этих коробках не так уж плохи. Он и сам хотел бы когда-нибудь поселиться в такой.

Кэм почувствовал, как дрожит и лязгает забор у него за спиной, как он вибрирует. А еще с той стороны неслись обильные ругательства, перемежавшиеся разве что словами-паразитами: это Гэв проталкивал свое раздутое от стероидов тело в проем, стараясь произвести как можно больше шума. Кэм дожидался его, не решаясь войти в дом в одиночку.

— Ну как тебе? — спросил Гэв, подойдя ближе. С него градом лился пот.

— Похоже на «Дом тайн», — откликнулся Кэм и тут же пожалел о своих словах.

Гэв взглянул на него с презрительной усмешкой.

— Какой, говоришь, дом?

— Д-д-дом тайн, — заикаясь, пробормотал Кэм. — Это такие комиксы.

— Не вырос еще из комиксов, а?

Кэм залился румянцем.

— Ну, я их читал, когда маленьким был. Это был такой… Ну, вроде как ужастик. Там два брата, Каин и Авель. Авель живет в Доме тайн, а Каин — в Доме секретов. И между ними кладбище. — Он замолчал. Гэв ничего не сказал, и пришлось продолжать: — Каин всегда убивал Авеля, но Авель всегда воскресал в новом выпуске.

Он ожидал, что Гэв как-нибудь ответит, оскорбит его, начнет издеваться. Но Гэв молчал.

— Каин и Авель, значит, — наконец сказал он. — Это, я тебе скажу, Библия. Первый убийца и первая жертва.

У Кэма глаза округлились от изумления.

— Что? Думаешь, если я дома рушу, у меня и в башке разруха? — Гэв отвернулся и посмотрел куда-то вдаль, за забор. — Смотри-ка, — со смехом произнес он, указывая на что-то пальцем. — Еще один. Наверное, Дом секретов.

Кэм посмотрел в ту сторону. Гэв оказался прав. В отдалении высилось второе здание, еще более обветшалое, чем то, которое они видели прямо перед собой. Похоже, это был целый амфитеатр старых домишек, заколоченных досками и уже практически сравнявшихся с землей. Заброшенные, отгороженные от внешнего мира, они казались особенно жуткими. Если кто на них и посягал, то только листва ближайших деревьев. Даже граффити на стенах казались какими-то вялыми. «А между ними, — подумал Кэм, — кладбище».

Оба молчали. Первым заговорил Кэм:

— Жутковато, правда? Как будто тут… что-то случилось.

— Типа как индейское кладбище, да? — хихикнул Гэв. — Ты это… какой-то чувствительный, что ли. Странный ты. — Он шмыгнул носом. — Ладно, идем. Работы непочатый край, а часики, мать их, тикают. Идем в дом.

Гэв обогнал Кэма и двинулся к забитому досками проему. Кэм неохотно последовал за ним — и в этот миг поймал на лице Гэва то, чего прежде никогда не видел.

То, что нельзя скрыть никакой болтовней и бравадой.

Страх.

Вблизи дом казался еще страшнее.

Дальняя стена была завешена брезентом, края которого за долгие годы отслоились от древесины и кирпича, и теперь завеса напоминала вереницу накидок с капюшонами. Покачиваясь на крючках, они будто только и ждали, когда их наденут для какой-то черной мессы с человеческими жертвоприношениями.

Кэм снова вздрогнул.

Среди брезентовых «накидок» виднелись останки дверного проема со сгнившей коробкой и облупленной краской. Сама дверь тоже не внушала доверия. В проплешинах краски проглядывало дерево, больше похожее на спрессованные хлопья для завтраков.

— Открывай уже! — приказал Гэв.

Кэм протянул руку, дернул за ручку, толкнул. Безрезультатно.

Он толкнул еще раз, уже сильнее, но дверь все равно не поддавалась.

Он навалился с утроенной силой, но дверь была неподвижна. Он посмотрел на Гэва в надежде, что больше от него ничего не потребуется. В надежде, что они уйдут, вернутся к солнцу, к теплу.

Но у Гэва были иные планы.

— Вот же бестолочь! Отойди.

Он крутанул ручку и с силой налег на дверь, но все его старания оказались напрасными. Гнев, всегда плававший на поверхности его помутненной стероидами психики, поднялся густой волной; лицо налилось краской, мышцы на руках напряглись. Он чуть отошел и приложился к двери плечом. Послышался слабый треск, но дверь не открылась. Впрочем, Гэву достаточно было звука — воодушевленный, он ломился снова и снова.

Дверь сопротивлялась сколько могла, но в конце концов, громко затрещав и взвизгнув, распахнулась.

Гэв, упершись руками в колени, согнулся пополам, переводя дыхание.

— Давай, парень… Заходи.

Кэм перевел взгляд с него на простиравшуюся за дверью темень и неохотно шагнул вперед.

На то, чтобы глаза привыкли к сумраку после яркого утреннего солнца, понадобилось несколько секунд. Когда же зрение наконец вернулось, он понял, что примерно это и ожидал увидеть. Лезвия пыльного света прорезались сквозь трещины в древесине и кирпичной кладке, разбавляя унылый влажный мрак.

Половицы под ногами Кэма жалобно скрипнули. Идти дальше было страшно: пол мог провалиться в любой момент. За спиной замаячила тень.

— Давай живее!

Кэм сделал еще несколько шагов.

— Господи! — воскликнул Гэв. — Ну и запашок…

Кэм и сам не заметил, как задержал дыхание. Он выдохнул, вдохнул снова — и поперхнулся. Невыносимая гнилостная вонь была практически осязаема.

— Боже, тут что, помер кто-то? — хрипло спросил Гэв.

— Не говори так.

Гэв собрался было пошутить на эту тему, но Кэм видел, что ему тоже страшно. Шутка не прозвучала.

— Надо бы осмотреться.

Кэм сам удивился храбрости своего предложения и твердости в голосе, хотя храбрость тут была ни при чем: ему просто хотелось как можно скорее разделаться с работой. Чем быстрее снесут этот дом, тем лучше.

Он опасливо двинулся вперед, задыхаясь от смрада. Как ни печально это признавать, Гэв был прав: судя по запаху, здесь действительно кто-то умер.

Слева уходила вверх лестница, и ступени ее казались еще менее надежными, чем половицы. Впереди зиял проход в соседнюю комнату — без двери. Кэм краем глаза уловил быстрые, суматошные движения в сгустках сумрака у себя под ногами. Крысы. В лучшем случае.

В соседней комнате обнаружился полуразложившийся «труп» кухни: пустые шкафчики, повисшие на одной петле дверцы, линолеум в трещинах и залысинах.

— Что там такое? — спросил Гэв из главной комнаты.

— Кухня. Вернее, когда-то была кухня.

Из дальней стены шел еще один проход — на этот раз с дверью. Запертой дверью. Более того, выглядела она гораздо новее и прочнее остальной обстановки. Кэм пригнулся, чтобы посмотреть на ручку, — та тоже оказалась сравнительно новой.

Он повернул ее с замиранием сердца.

Внезапно за спиной вспыхнул свет. Он подскочил, зажмурился и испуганно вскрикнул.

— Это просто фонарь, трусло! — рявкнул Гэв.

Кэм попытался взять себя в руки. Гэв поводил фонарем, разгоняя мелкие черные силуэты. Это таки были крысы. Но не только. Среди развалин погибшего дома — кирпичей, обломков бетона и остатков мебели — встречались и предметы из недавнего прошлого. Коробки из-под пиццы. Обертки фастфуда. Газеты.

Гэв остановил на них луч фонаря.

— Смотри, — сказал он. — Дата. Пару недель назад. Свежая…

Дурное предчувствие, все это время мучившее Кэма, полностью завладело им.

— Давай уйдем отсюда, Гэв. Пошли. Тут… что-то не так.

Гэв сурово насупился, пытаясь скрыть собственный страх.

— Что за бред? Небось бомж какой-нибудь ночевал. Идем. — Он указал на дверь. — Что там?

— Туалет, наверное.

— Открывай.

И Кэм, обливаясь потом, дернул за ручку.

Но это был не туалет. Это была еще одна лестница — теперь уже вниз. Тьма поглощала скудный свет, как космическая черная дыра.

— Гэв…

Кэм отошел, чтобы Гэв увидел все собственными глазами. Тот поравнялся с ним. Они вдвоем заполнили тесное помещение целиком, и находись там человек, страдающий клаустрофобией, приступ был бы ему гарантирован. Гэв навел луч на темную лестницу.

Они переглянулись.

— Иди, — сказал Гэв, облизнув губы.

«От стероидов, наверное, высохли, — подумал Кэм. — Или от страха».

Он открыл было рот, чтобы возразить, но понял, что это бесполезно. Упираясь ладонью в стену, он медленно двинулся вниз.

Стена была мокрая и холодная. Он ощущал чешуйки влажной штукатурки и краски. Ступеньки жалобно поскрипывали, когда он переносил на них свой вес; порой казалось, что они вот-вот рухнут.

Он дошел до самого низа. Под ногами была утоптанная земля, над головой — низкий потолок. Пахло здесь еще хуже, чем наверху, поскольку разложение соединялось с повышенной влажностью. Все тело у Кэма неприятно чесалось и покрылось мурашками.

Он присел на корточки и оглянулся. Сплошные тени.

Гэв шел за ним, размахивая фонарем. В мгновенной вспышке света Кэм успел разглядеть какие-то очертания в дальнем конце подвала.

— Что… Что это? — спросил он, указывая на темный силуэт.

Гэв остановился на середине лестницы.

— Где?

— Вон там. Это…

Что-то промелькнуло в покачнувшемся конусе света. Всего на миг. Какая-то крестовидная конструкция.

А за ней несложно было различить движение.

— Ладно, идем отсюда, — сдался Гэв.

— Погоди.

Кэму самому не верилось, что его голос прозвучал так уверенно, когда на самом деле сердце бешено билось в груди, а кровь гулко стучала в висках. Страшно ли ему было? Разумеется. И тем не менее он хотел узнать, что именно увидел.

— В смысле? Пошли. Уходим.

— Подожди. — Голос Кэма стал тверже. — Посвети фонарем вон туда, в угол.

— Зачем? — В голосе Гэва явно слышалась паника.

— Потому что там что-то есть.

Гэв скрепя сердце направил луч в нужную сторону — и оба увидели клетку, встроенную прямо в стену подвала. Решетка цветом напоминала потемневшие зубы; прутья ее были, судя по всему, связаны потрепанными кожаными лентами.

— Господи… — Гэв попытался отпрянуть, но не смог пошевелиться. — Клетка? Откуда здесь… клетка?

Кэм не ответил. Он двинулся вперед, завороженный странной находкой.

— Ты куда?

— Я просто… Что-то там вижу… — Кэм медленно шел дальше. — Свети на клетку. Дай-ка глянуть…

Что-то шевельнулось в углу. Дернулось. Какая-то плотная тень.

— Там что-то шевелится…

Гэв уже даже не пытался скрыть страх в голосе.

Кэм замер как вкопанный, глядя перед собой. Потом оторвался от клетки и посмотрел на Гэва.

— Свети сюда.

Он дошел до самой клетки, протянул руку, коснулся ее. В этом углу запах был еще хуже — пахло выделениями, пахло гнилью. Даже прутья клетки воняли. Кэм подался вперед, принюхался. Запах старых костей в мясной лавке.

Он застыл.

Старые кости. Именно.

— Ты как знаешь, а я пошел.

Луч света дрогнул и метнулся в обратную сторону, это Гэв начал подниматься наверх.

— Одну минуту! — крикнул ему в спину Кэм. — Я только хотел…

Но договорить ему было не суждено: зазвенев цепью, зверь с ревом кинулся на решетку и вцепился Кэму в руку и в шею.

Кэм вскрикнул, попытался вырваться, но тщетно: хватка была слишком крепкая.

Он попробовал было позвать Гэва, но вместо слов издал лишь нечленораздельный вопль.

Боль стала сильнее. Кэм опустил глаза и увидел, что создание из клетки впилось ему в руку.

И закричал еще громче.

Вдруг все погрузилось в кромешный мрак. Гэв ушел — точнее, убежал, унося фонарь с собой.

Кэм почувствовал, что зубы все глубже входят в его плоть; существо рычало, словно голодный пес, дорвавшийся до мяса. Он схватился за шею, силясь оторвать цепкие пальцы. Существо зарычало громче.

Кэм не сдавался и давил на пальцы, пока не услышал легкий хруст.

За этим звуком последовал звериный вой. Хватка немного ослабела.

Он дернул за другой палец — и тот тоже хрустнул.

Зверь отцепился от него, боль стихла.

Осознав, что другого шанса может не быть, Кэм рванулся изо всех сил, сперва высвободив шею, а потом руку, и без оглядки ринулся к лестнице.

Взлетая вверх по ступенькам, он уже не думал о том, насколько хлипкие ступеньки под ногами. Лишь бы скорее вырваться из этого дома.

Лестница, кухня, комната — и вот она, заветная свобода.

Он бежал не разбирая дороги.

Только бы убраться подальше от дома.

Потому что до того, как Гэв удрал с фонарем, Кэм все-таки успел рассмотреть это существо.

Это был ребенок. Дикий ребенок.

В клетке из костей.

Фэйт бежала.

Бежала среди деревьев все глубже в лес. Щурясь от проблесков света, отталкиваясь босыми ногами от земли как можно сильнее, бежала так быстро, как только могла. Земля была твердая и неровная, а в груди бились тысячи крохотных молоточков. Она размахивала руками, словно мельница крыльями, дыхание вырывалось из груди короткими толчками. Лишь бы бежать быстрее.

Лишь бы убежать от него.

Лишь бы он ее не настиг.

Она продолжала мчаться вперед, не зная, куда бежит, и не останавливаясь, чтобы подумать об этом. Куда угодно. Она замечала достаточно широкий просвет — и проскальзывала в него. Главное — увеличить расстояние между нею и…

Ним.

Ветки и камни расцарапали ее ноги, и жгучая боль возникала всякий раз, когда она касалась земли. По щекам хлестали ветви деревьев и плети вьющихся растений. Они жалили ее, как змеи. Колючки и шипы впивались в кожу, норовя замедлить ее бег, остановить. Отдать ее лесу. Она не обращала на них внимания; она сражалась с ними.

Она твердила себе, что ничего не чувствует. Никакой боли, ничего. Чувствовать будет потом. Когда наконец скроется от…

Добежав до прогалины, Фэйт чуть сбавила темп. Упершись руками в бока, она опустила голову, чтобы глотнуть свежего воздуха. Но безуспешно: тело ей не подчинялось. Легкие горели, не способные вместить нужное количество воздуха, и она мысленно отругала себя за то, что курила, пила и не занималась спортом.

В голове звучала жалобная мантра: «Пожалуйстагосподипощадименя… Пожалуйстапожалуйста… Пожалуйста… Яобещаюобещаю… Пожалуйста… Обещаю… Я будуябуду… Такойкактакойкак… Янебудунебуду… Пожалуйстапрошутебя…»

Крепко зажмурившись, она попыталась сосредоточиться на своей молитве.

«Пожалуйстапожалуйстапожалуйста…»

Перед глазами встал образ Бена. Ее сына. Он улыбался ей.

Словно окно в иной мир. Она ушла на работу, оставив его под присмотром Донны.

И вот она здесь. Как она тут очутилась? Как это произошло? Она знала ответ. Она думала, что поступила умно. Стояла себе в Ньютауне, на своей обычной точке. Казалось бы, обычная работа. Но на самом деле — и она это знала — это было что угодно, только не обычная работа. Она чувствовала себя защищенной, ведь в случае чего камера скрытого наблюдения его засечет.

А потом — эта поездка. Фэйт было не привыкать ездить с незнакомыми мужчинами. Она сознательно шла на риск, но в этом случае рисковать и не пришлось. Ей, по крайней мере. Потому что Донна знает, что делать. Фэйт могла на нее положиться.

Но он выехал за город и не остановился. Она спросила, куда они едут, и он ей ответил. В уединенное место. Побеседовать. Он получит то, что нужно ему, а она — то, что нужно ей.

«Ну да, — подумала она тогда. — Где-то мы уже такое слыхали».

Вот только вышло по-другому. Совсем по-другому.

Уединенное место, лучше и не скажешь. А дальше… Пустота. Очнулась она все там же. В этом кошмарном месте, похожем на декорацию к фильму ужасов. Там было холодно. Там было темно. И… Господи!

Кости. Она вспомнила все эти кости.

И в тот момент она поняла, куда он ее привез.

Обратно. Домой.

И она повиновалась ему. Злость за нелепую ошибку придала ей сил, злость зарядила ее энергией — и она решила бежать. Все-таки она не дура — понимала, что он наделал. Достаточно было оглядеться по сторонам. Если бы она осталась там, то была бы обречена.

И она побежала. Не оглядываясь, не проверяя, куда ведет дорога. Не замечая даже, что на ней нет одежды. Просто бежала. В лес, из лесу. К тому времени уже рассвело. Она провела там целую ночь.

Фэйт выпрямилась и прислушалась, но все звуки заглушало ее собственное хриплое дыхание. Вроде бы тихо.

Она позволила себе расслабиться, глубоко вдохнуть. Сердце, ушедшее было в пятки, робко возвращалось на свое положенное место. По телу разлилась боль — значит, она приходила в себя.

И тут до ее слуха донесся легкий звук — треск сухих сучьев. Шаги. Тяжелые шаги. Этого человека явно не заботило, услышат ли его. Он знал, что найдет ее. Нельзя останавливаться. Нужно бежать дальше.

Наспех прикинув, откуда доносятся шаги, она развернулась и побежала в обратном направлении. Ноги тяжело ударяли о землю. Тело ее полыхало: остановка лишь раззадорила, а не притупила боль.

И снова — бежать, бежать, бежать. Кулаки у груди, ноги мелькают. Без остановки, без оглядки. Вперед, вперед. Лицо сына перед глазами. Она бежит к нему.

И тут вдруг… Другие звуки. Спереди, а не сзади. Она замедлила шаг, почти остановилась. Прислушалась, стараясь дышать тише.

Она узнала эти звуки и улыбнулась.

Машины.

Где-то рядом дорога.

По-прежнему улыбаясь, она припустила во весь опор.

Опять какой-то звук. На этот раз — сзади.

Превозмогая страх, она все же обернулась. И увидела его.

Фэйт не ожидала такой прыти от мужчины с его габаритами. И тем не менее вот он — ломится ей навстречу сквозь заслоны ветвей, смахивая их, как паутинки. Он напомнил ей персонажа Вини Джонса из фильма «Люди Икс», который она когда-то смотрела с сыном.

«О нет, о боже…»

Она из последних сил рванулась вперед. Подальше от него. Поближе к дороге.

Начался спуск — сперва пологий, но чем ближе к дороге, тем круче. Фэйт продиралась сквозь заросли ежевики, не чувствуя боли в израненных руках и ногах. Колючие кусты не пускали ее, но она вырывалась из их бесцеремонных объятий, откупаясь кусочками окровавленной плоти.

Сейчас не время думать об этом. Сейчас надо убегать. Убегать…

Впереди показалась дорога. Мимо проносились машины. Она уже видела их. А через пару секунд сможет коснуться. Ноги уже практически летели над землей.

И вот когда она уже готова была высвободиться из колючего плена кустарника, он прыгнул на нее сзади и повалил на землю.

Она с криком принялась отбиваться, прижатая влажной мясистой тяжестью его тела. Его дыхание обжигало ей шею. Пальцы его, как толстые металлические шурупы, ввинтились в кожу.

Она снова закричала. Понимая, что не может тягаться с ним в силе, она попыталась угрем проскользнуть между его руками. Выворачиваться из назойливых мужских объятий она научилась уже давно. Общение с клиентами подарило ей еще один навык…

Изогнувшись, она с трудом, но все же дернула ногой — и угодила пяткой прямо ему в пах. «Может, он и здоровяк, — подумала она, — но это место уязвимо у всех мужчин».

И была права: он застонал и ослабил хватку.

На это Фэйт и рассчитывала. Оттолкнув скрюченную тушу, она вырвалась на свободу.

И побежала к дороге.

На обочине она осмелилась оглянуться. Он бежал следом, но она все же позволила себе едва заметно улыбнуться — в знак маленькой победы.

Она убежала. Удрала. Да, она…

…не увидела «Фольксваген-Пассат», который вынырнул из-за поворота и стремительно мчался ей навстречу.

Слишком быстро, чтобы вильнуть в сторону.

От удара ее тело отскочило на лобовое стекло, разбив его в мелкие осколки, и, перекувыркнувшись через крышу, упало на асфальт. Следующий автомобиль, БМВ, попытался объехать внезапную преграду, но проскочил только торс, а ноги Фэйт расплющились под колесами, пока водитель отчаянно жал на тормоза.

Она так и не узнала, что произошло. Не успела понять.

Она видела лишь солнечный свет и небо — вроде бы такое далекое, но вместе с тем невозможно близкое. Видела лицо своего сына, который опять улыбнулся ей. Как окно в иной мир.

И через считаные секунды она в этот мир отошла.

Всякий раз, когда инспектору уголовной полиции Филу Бреннану казалось, что он уже видел все доступные человеку изуверства, жизнь с безапелляционностью правого хука опровергала это мнение и напоминала, что на его век кошмаров хватит.

И когда он заглянул в подвал и увидел клетку, то снова почувствовал этот сокрушительный удар.

«О господи…»

Будучи работником отдела по борьбе с особо опасными преступлениями, он регулярно наблюдал, как люди с помутившимся разумом и больной душой уничтожают себя и окружающих. Печальная закономерность этого процесса была непреложна. Он видел, как семейные гнездышки превращались в скотобойни. Видел спасенных жертв, чьи жизни на самом деле заканчивались, хотя они и выживали. Видел жуткие места преступлений, казавшиеся анонсом ада.

Но с этим мало что могло сравниться.

Ладно уж привычные кровь и расчлененка. Страх и ужас, материализованные чьей-то злой волей. Жестокая и бессмысленная гибель. Но здесь, вопреки ожиданиям Бреннана, не было ни страсти, ни ярости. Нет.

Это была другая разновидность кошмара — просчитанная, хладнокровная. Этот кошмар был тщательно продуман и воплощен недрогнувшей рукой.

Хуже не бывает.

Фил стоял как статуя, упершись взглядом в притоптанную землю, и за мурашки на его коже нес ответственность не только подвальный холод.

По стенам кое-как развесили дуговые лампы, свет которых рассеял полумрак и превратил съемочную площадку дешевого триллера в прозекторскую. Свет этот обнажил все, что прятала тьма, и в помещении, как это ни парадоксально, стало еще страшнее.

Бригада криминалистов в синих костюмах уже трудилась в лучах этого мертвенного света. Они силились сплести тончайшие сюжетные нити из образцов тканей и восстановить общую картину по мельчайшим мазкам.

Фил, одетый в похожую форму, стоял в стороне и наблюдал. Впитывал информацию. Обрабатывал ее.

Он понимал, что обязан найти виновного.

Пол подвала покрывали лепестки. Свет ламп выхватывал весь спектр: голубые, красные, белые, желтые. Но все уже коричневатые, сморщенные, умирающие. Все были сорваны с разных цветков. У стен, словно памятники у обочины, на равном расстоянии друг от друга лежали увядшие букеты. Смрад, особенно сильный в замкнутом помещении, был практически непереносим.

А сверху, над букетами, на стенах были криво намалеваны символы — явно оккультные. Фил поначалу решил, что это какие-то сатанинские пентаграммы, но, вглядевшись, понял, что это не так.

Дьяволопоклонники, как подсказывал ему опыт, рисовали совершенно иные вещи. Эти же… Он не мог с точностью сказать, что они означают, но смотреть на них было неприятно. Он как будто видел их когда-то, но забыл. По телу пробежала дрожь.

В центре подвала стояло нечто вроде верстака: деревянная поверхность, откидные металлические ножки. Старый, видавший виды, но все-таки ухоженный верстак. Фил наклонился, чтобы рассмотреть его получше.

Да, доску явно вытирали, но местами древесина потемнела и потрескалась; можно было без труда обнаружить и засечки лезвием. Он едва подавил в себе отвращение.

А еще дальше, за верстаком, находилась клетка. Дойдя до нее, он замер, как космонавт, обнаруживший инопланетный артефакт и не знающий, что делать: поклоняться ему как идолу или уничтожить как врага. Клетка занимала добрую треть подвала — от потолка до пола, во всю стену. Кости были разного размера, но все довольно длинные и увесистые. Тонкая работа. Крепкая конструкция из равновеликих квадратов. Наверняка клетка находилась здесь уже давно, поскольку некоторые кости совсем посерели и отполировались временем. Хотя другие были явно свежими, почти белыми. И все эти годы за клеткой ухаживали, любовно ремонтировали ее, вставляли новые, светлые кости и подвязывали старые, щербатые и темные. Спереди была небольшая дверца.

Кости… Подобранные по размеру и форме кости… Связанные воедино… Он попытался прикинуть, сколько на это ушло времени и сил. Но представить, каким нужно быть человеком, чтобы создать нечто подобное, ему не удалось. Покачав головой, Фил продолжил осмотр.

— На века сработано, — сказал кто-то сбоку. — Британское качество.

Он обернулся на голос, принадлежавший помощнику шерифа Микки Филипсу. В его глазах, несмотря на игривый тон, читалось омерзение и тот же отказ верить в увиденное.

— Почему именно кости?

— Что?

— Это не случайно, Микки. Человек, соорудивший такое, хотел этим что-то сказать.

— Ага. Но что?

— Не знаю. Он же мог использовать дерево, металл, что угодно, а выбрал кость. Почему?

— А черт его знает! Так почему?

— Я тоже не знаю. — Фил еще раз пробежался глазами по сочленениям страшной решетки. — Пока что. — Он огляделся по сторонам: цветы, верстак. — Эта клетка, весь этот подвал… Как будто место убийства, только без трупа.

— Ага, — согласился Микки. — Хорошо, что нам позвонили. Вовремя.

Фил уставился на пятна на верстаке.

— В этот раз…

Они снова взглянули на клетку. Фил первым сумел оторвать от нее взгляд.

— А где сейчас этот ребенок? — спросил он у Микки.

— В больнице с Анни.

Он имел в виду Анни Хэпберн, детектива, с которой работал Фил.

Микки вздохнул и нахмурился.

— Господи, в каком же он, наверное, состоянии…

Микки Филипс все еще считался новичком в отделе, возглавляемом Филом, но уже успел заслужить уважение коллег. Чем дольше Фил с ним работал, тем больше убеждался, что этот человек был сгустком противоречий. На первый взгляд, Микки являлся полной противоположностью Фила. Неизменные костюм (безупречно отглаженный) и галстук в противовес куртке, безрукавке, джинсам и рубахе; аккуратный ежик против растрепанной шевелюры; натертые до блеска туфли — и кеды, а в случае непогоды — поношенные ботинки. Если Микки внешне напоминал вышибалу из ночного клуба, то Фил, скорее, продвинутого университетского преподавателя.

Но кое в чем Микки Филипс выгодно отличался от остальных полицейских, и именно поэтому Фил позвал его в свою команду. Как и многие копы нового поколения, он получил высшее образование, а не добился должности упорным трудом, но недостатки этого поколения ему ни в коей мере не передались. В молодых да ранних выпускниках Фил все чаще с презрением узнавал тщеславных политиканов, но Микки был совсем не таким. Он мог быть жестким, порой даже агрессивным, но никогда не переступал черту. Краснобай и эрудит, он умел, когда следовало, скрывать свои непопулярные среди полицейских качества. Утонченную сторону своей натуры он начал проявлять только тогда, когда Фил взял его к себе в отдел, да и то старался эти проявления ограничивать.

— Я это… Пойду гляну, как там дела наверху. Может, помощь нужна.

Микки явно было не по себе возле чудовищной клетки.

— Это ритуал, — неожиданно для себя сказал Фил.

Микки не шелохнулся: он ждал, что за этим последует.

— Так ведь? — Фил взмахнул рукой. — Все это. Обстановка для ритуала.

— Ритуального убийства того пацана?

— Готов поспорить, что да. Но мы его предотвратили. Мы забрали будущую жертву. Спасли одну жизнь.

— Молодцы мы.

— Ага, — неуверенно протянул Фил. — Молодцы. Вопрос лишь в том, как теперь поведет себя преступник.

Микки молчал.

— Боюсь, самим нам не справиться.

— Проходите, присаживайтесь.

Марина Эспозито улыбнулась, но ответной улыбки не последовало.

Женщина уселась напротив нее. Рабочий стол Марины был отодвинут к самой дальней стене. Она приложила все усилия к тому, чтобы атмосфера в кабинете стала как можно теплее и дружелюбнее: развесила плакаты на стенах, расставила удобные кресла, постелила ковер. «Это не роскошь, — рассудила она, — а необходимость». Счастливые люди сюда не приходили.

— Итак… — Марина заглянула в раскрытую папку. Она знала, как зовут эту женщину. Она знала о ней больше, чем та догадывалась. — Как вы себя чувствуете, Роза?

Сержант уголовной полиции Роза Мартин выдавила из себя фальшивую улыбку.

— Нормально.

— Вы уже готовы вернуться к работе?

— Вполне. — Закрыв глаза, она принялась разминать шею, и Марина услышала легкий хруст. — Засиделась я дома. Уже с ума схожу от телевизора.

— Еще бы, днем только «Диагноз: убийство» и показывают.

Марина знала точно, сколько длился вынужденный отпуск Розы. Ее саму привлекли к расследованию того дела пять месяцев назад. Аспид, как его прозвали СМИ, был настоящим хищником. Он похитил Розу и подверг ее, связанную по рукам и ногам, сексуальному насилию. Она пыталась бежать, и спасло ее лишь вмешательство Фила Бреннана.

Роза работала под его началом, но Марина знала, что он ее не выбирал и вообще она ему не нравилась. В его представлении это была женщина коварная, чересчур агрессивная и склонная к манипуляциям. Пока Аспида искали, Роза Мартин успела завести роман с начальником, чтобы получить повышение по службе. Бедняга — бывший главный инспектор сыскной полиции — был буквально одурманен ею, и решения, принятые под ее давлением, привели к кровавой трагедии. Впоследствии его, конечно, уволили, но Фила взволновало то, с какой безответственной легкостью Бен Фенвик поставил под угрозу жизни подчиненных.

Впрочем, дело быстро замяли. В упрощенной версии, представленной журналистам, было положенное количество героев и злодеев. Фил стал героем, Роза Мартин — отважной героиней с печальной судьбой, а Аспид — собственно злодеем. Главный инспектор довольствовался участью случайной жертвы.

Марине хватало профессионального хладнокровия, чтобы не верить коллегам на слово и думать своей головой. Но она ведь тоже там была. Она знала всю неприглядную правду. И потому была абсолютно солидарна с его оценкой Розы Мартин.

Тем не менее личную предвзятость пришлось побороть.

Даже Марина вынуждена была признать, что Роза выглядит замечательно. Высокая кудрявая брюнетка в голубом костюме, кремового оттенка блузе и туфлях на тонюсеньких каблуках. Облик воительницы. Присутствие такой женщины в комнате ощущается сразу, еще до того, как встретишься с ней взглядом. Эта дама готова сражаться. Но в то же время готова и работать — она выздоровела, набралась сил, реабилитировалась.

Дело оставалось за малым: Марина должна была одобрить ее возвращение.

Она еще раз заглянула в папку. Убрала прядь волос за ухо. Пусть она ниже Розы Мартин, пускай сложена не так идеально и одета не так ярко, но запугивать себя она никому не позволит. Марине всегда казалось, что к ее волнистым черным волосам и итальянским чертам лица идут кружева и бархат, длинные крестьянские юбки и прозрачные блузы, ковбойские сапоги и шали. Она понимала, что многие парни из органов сочтут ее внешний вид карикатурным, слишком типичным для психолога, но это ее нисколько не беспокоило. Порой Марина даже рада была подчеркнуть некую комичность своих нарядов, ведь тот факт, что она работала в полиции, еще не означал, что выглядеть она должна как полицейский. Кроме того, ее послужной список говорил сам за себя.

— Да, засиделись вы, это точно, — кивнула она. — И чем вы занимались все это время? Помимо того, что любовались Диком Ван Дайком[2].

— Спортом занималась. — Роза Мартин и не думала отводить взгляд. — Чтобы форму не потерять, понимаете. И чтобы скучно не было. Не терпится уже вернуться.

— Не терпится, — снова кивнула Марина.

— Послушайте, — сказала Роза уже с явным раздражением в голосе, защитная броня постепенно с нее спадала. — Я довольно быстро забыла о… том, что случилось. Выбросила все это из головы. Я уже давно готова к работе.

— Но вы же понимаете, что когда… точнее, если вы вернетесь, вас все равно могут уже не пустить на передовую.

Роза заметно напряглась.

— Почему это?

— Я просто консультирую вас. Вы должны отдавать себе в этом отчет.

— Но я готова вернуться! Я же чувствую. Перед тем, как все это случилось, я сдала инспекторский экзамен. Меня должны были вот-вот повысить. Если они согласны меня взять, я могу выйти на работу уже в новом качестве. Я это заслужила. И Брайан Гласс со мной согласен, мы это обсуждали.

«Интересно…» — подумала Марина. Гласс сменил Бена Фенвика на посту главного инспектора сыскной полиции и бог знает на каких еще постах.

Она снова кивнула, но ничего не сказала. Роза Мартин вела себя вполне типично. Все полицейские считали, что справятся без посторонней помощи. Все они доходили до точки, когда отдых становился невыносим, и рвались в бой. А если возникнут проблемы, считали они, если пережитый ужас вдруг воскреснет в памяти, то всегда можно положиться на свои неисчерпаемые внутренние ресурсы. За то недолгое время, что Марина проработала в полиции, она видела достаточно таких храбрецов. И все обжигались. Внутренние ресурсы отказывали в самый неподходящий момент. Долгие месяцы восстановления шли насмарку.

Она чуть подалась вперед.

— Послушайте, Роза. Я не хочу разрушать ваши надежды, но нельзя же просто взять и вернуться к работе как ни в чем не бывало.

Роза тоже наклонилась к ней.

— Я себя знаю. Я знаю, как я себя чувствую. Понимаю, когда мне плохо, а когда — хорошо. И сейчас мне хорошо.

— Не все так просто.

— А в жизни вообще все непросто, — хрипло расхохоталась Роза. — Все дело в Филе Бреннане, ведь так? Я знаю, как он ко мне относится. Если кто и станет мешать моему возвращению, так это он.

Марина тяжело вздохнула и даже не попыталась это скрыть.

— Я психолог, Роза. Меня связывают профессиональные обязательства. Вы действительно хотите, чтобы я вписала «параноидальный синдром» в ваше личное дело?

Роза Мартин откинулась на спинку кресла и принялась сверлить Марину взглядом.

— Послушайте, Роза. Вы пять месяцев отказывались встретиться со мной. Игнорировали все мои попытки вам помочь.

— Потому что мне помощь не нужна. Я сама справилась.

— Это вы так считаете. Вы даже не ходили на курсы управления гневом, которые я порекомендовала.

При этих словах глаза Розы вспыхнули.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, — упрямо повторила она.

Марина снова вздохнула.

— Я просто хотела сказать, что понимаю, каково вам.

Роза презрительно фыркнула.

— Это вы разыгрываете сценку «Лучшая подруга»? Никто, мол, меня не поймет, только вы.

Марина задумчиво склонилась над своими записями. Подняв голову, она сказала:

— Нет, это другая сценка. — Нарочито прохладный тон призван был скрыть ее раздражение. — Это сценка, в которой я на время забываю о своем профессиональном долге и отклоняюсь от сценария. Забудьте и вы, что я психолог, а вы — полицейский. Давайте поговорим, как обычные люди.

Роза промолчала.

— Я действительно понимаю, каково вам, Роза. Потому что сама через это прошла. Вы тогда еще здесь не работали, но обстоятельства были очень похожие. Если не верите, можете навести справки. — Марина дала себе несколько секунд, чтобы справиться с эмоциями, и продолжила: — Я вела себя точно так же. Считала, что справлюсь сама. Буду жить, как будто ничего и не было. Я пыталась. Но не смогла. — Голос ее предательски дрогнул.

Роза нахмурилась, но на лице ее читался явный интерес.

— Что же произошло?

Марина пожала плечами.

— Я кое-как выкарабкалась, но на это ушло немало времени. Больше, чем я рассчитывала. Нелегко было. Но я справилась. Постепенно.

Обе молчали, пока у Розы не зазвонил телефон. Она ответила прежде, чем Марина успела сказать, что телефон следовало выключить. Она наблюдала за лицом Розы, на котором изначальная враждебность сменилась вежливым интересом, даже уголки губ немного приподнялись.

Роза достала из сумочки блокнот и ручку, что-то записала и отключилась.

— Это был Гласс. Он нашел для меня подходящее дело.

Марина кивнула, отметив слово «подходящее».

— Хорошо. И когда вы ему нужны?

— Немедленно. Не хватает людей. Он уверен, что я готова.

— Да ну?

Вторая улыбка — смелая, возбужденная. Улыбка победительницы.

Марина пожала плечами.

— Что ж, тогда ступайте.

— Вы разве не должны написать отчет?

— А какой в этом смысл?

Роза вышла из кабинета.

Марина покачала головой, словно вытряхивая из памяти эту беседу. Она проверила по ежедневнику, кто следующий, покосилась на наручные часы. Что взять на обед? Интересно, чем сейчас занимается Джозефина, гостившая у бабушки с дедушкой? И тут зазвонил телефон.

Это была Анни Хэпберн.

— Занята? — И, не дождавшись ответа, продолжила: — Хочешь отвлечься?

— Ты о чем?

В голосе Анни слышалась нерешительность.

— Я сейчас в больнице. В главной. И мне нужна твоя помощь.

Пол оставил его в пещере. В самом дальнем углу. Забил эту пещеру, закупорил ее, как бутылочное горлышко. В надежде, что он никогда не сможет выбраться наружу.

Запихнул в самую глубь. В самый дальний, самый темный, самый влажный угол, где слышно только вопли заблудших душ. Где живут только отвратительные, поросшие коркой грязи подземные существа. Подальше от света. Как можно дальше от света.

Настал его черед выходить наружу. Подставлять лицо солнцу.

Закрыть глаза, вдохнуть поглубже, вспомнить, что на самом деле важно. А важно то, что он может так жить. Может еще жить с лицом, обращенным к солнцу. Закрыть глаза, расслабиться, вдохнуть. Он мог. Надо только верить.

Его не затащат обратно. Обратно в пещеру.

В темноту.

Он закрыл глаза. Сел на пол. Вернулся — вернулся в свое любимое место, свое священное место. Он попытался расслабиться, но не сумел. Все из-за шума. Из-за людей. Что они там делают? Суетятся, галдят, визжат покрышками своих машин; их голоса плавают в воздухе. Они говорят. Говорят, и говорят, и говорят. Вечная болтовня, а смысла — чуть. Как помехи на радио. Обычный шум. Ужасный шум. От шума у него болела голова.

И тут он увидел мальчика.

Его вытащили из жертвенного чертога. Он брыкался, визжал, толкался, дрался. Плакал.

И Пол зарылся лицом в ладони. Закрыл уши, чтобы туда не поступал шум. Звуки плача. Плачущий мальчик…

Нет, нет…

Не в этом же дело. Он никогда этого не хотел.

Никогда, нет… Все должно было быть не так. Он пытался это предотвратить. Пытался… И вот что из этого получилось.

Мальчик не унимался.

Покачиваясь вперед-назад, Пол начал напевать, чтобы заглушить шум и отогнать злых духов.

Он бормотал слова старых песен. Песен счастливых времен. Хороших времен. Песен общности, братства, сплоченности.

Но это не помогало: он все равно слышал вопли мальчика. Представлял его слезы и чувствовал его страх.

Наконец шум прекратился. Мальчик перестал кричать.

А может, рот его закрылся, но крик продолжался внутри. Остались только люди в синих костюмах и их шумиха.

Он рискнул выглянуть из убежища — и сразу увидел, что они устремились к жертвенному чертогу.

Он знал, что они там найдут.

Он нырнул обратно. Сердце бешено билось в груди.

Он знал, что они там найдут. Знал…

А еще он знал, что они не остановятся. Они продолжат искать в его доме. Они его найдут. А потом… Потом…

Нет, так нельзя. Нельзя.

И он свернулся в клубок. Он снова стал младенцем, вернулся в материнскую утробу.

Тогда он был счастлив.

Он лежал, свернувшись клубком. Он надеялся, что его не найдут.

По крайней мере, он не в пещере.

Уже неплохо.

— Именно, — сказал Фил. — План действий.

Ему хотелось поскорее выбраться на поверхность, ощутить солнечный свет на своей коже, набрать полные легкие свежего воздуха. Но пока что он не мог этого сделать.

— А что рассказал парень, который позвонил в полицию? — спросил он у Микки.

Тот сверился с записями.

— Их, в общем-то, было двое. Бригада по сносу. Тут должны построить новый район. Их обоих отвезли в больницу: искусанному нужна медицинская помощь. Он все время что-то твердил о комиксах… Наверное, состояние шока.

— О комиксах? — нахмурился Фил.

— «Дом тайн» и «Дом секретов», — сказал Микки, и ему даже не пришлось заглядывать в блокнот. — История о двух братьях, которые постоянно друг друга убивают. А между их домами — кладбище.

— Ясно. Нужно будет…

Он осекся, снова уставившись на клетку. Весь этот умело инсценированный ужас не давал ему покоя. Клетка, цветы, знаки на стене, верстак, похожий на алтарь… В свете ламп подвал и впрямь напоминал сцену в гнетущем ожидании актеров, которые еще не знают, что спектакль отменили. В животе у Фила похолодело. Но эта атмосфера будила в нем и иные чувства, прежде всего — странное восхищение. Он восхищался мастерством ремесленника, его трудолюбием, усердием… Клетка была настоящим произведением искусства.

Он подошел ближе, чтобы пощупать отполированную кость. Коснуться ее, исследовать, возможно, даже погладить — но при этом и убежать от нее, отпрянуть, забыть. Не сводя глаз с диковинного сооружения, Фил чувствовал, что голова у него кружится от восторга, а внутри все обмирает от гадливости. Повинуясь смутному импульсу, он протянул руку, обтянутую латексной перчаткой…

— Шеф?

Фил сконфуженно заморгал, словно выйдя из транса. Голос Микки вернул его к реальности.

— Думаю, тебе будет интересно.

Один из полицейских светил фонариком в угол. Фил с Микки подошли поближе. За букетом увядших цветов был спрятан целый набор садовых инструментов: лопатка, вилы, серп и нож.

— О господи… — только и смог вымолвить Фил.

Микки пригляделся к инструментам.

— Наточенные?

Потемневшие, обшарпанные черенки, но лезвия оказались острыми как бритва. Серебристая гладь металла отражала свет фонарика, шарящего по углам.

— Отдайте на экспертизу, — распорядился Фил. — Я почему-то уверен, что коричневые пятна — это кровь.

— Думаешь, это был не первый его пленник? — спросил Микки.

— Судя по всему. — Фил отвернулся, чтобы не видеть инструменты, цветы и клетку. — Так вот. План. Нужно разработать план действий.

И все равно он чувствовал присутствие клетки. Она словно бы буравила его немигающим взглядом, от которого чесалось между лопаток. Вот только найти точное место и утолить зуд он не мог.

— Пташки уже здесь? — спросил Фил.

— Наверное.

— Тогда идем.

Он в последний раз взглянул на клетку в расчете увидеть ее без мистического флёра. В конце концов, она служила ужасной, омерзительной тюрьмой для ребенка. На полу, в самом углу, стояло ведро, от которого расходились волны вони: должно быть, туда мальчик справлял нужду. Рядом — две пластмассовые миски, грязные, в трещинах. Из одной, с комками какой-то дряни по краю, торчали кости — поменьше тех, из которых соорудили клетку. Еда. Во второй была вода, явно несвежая.

Фил пожалел, что рядом нет его напарницы, психолога Марины Эспозито. Они вместе раскрыли несколько дел, и вскоре их профессиональные отношения переросли в личные, но сейчас она была нужна ему в ином качестве. Она могла бы помочь им найти преступника. Заручившись ее поддержкой, они бы выяснили, почему какой-то человек поступил так бесчеловечно. А «почему», если повезет, могло превратиться в «кто».

Клетка по-прежнему притягивала Фила. Ее вид пробуждал в нем какие-то смутные воспоминания. Что это были за воспоминания, он понять не мог, но знал одно: они были ужасными.

Он напряг память — и нечеткий силуэт проступил в тумане, как призрак.

И тут он снова ощутил это. Знакомая тяжесть сдавила грудь, как будто кто-то стиснул сердце в железном кулаке. Он понял, что нужно срочно бежать отсюда.

Вихрем пронесшись мимо Микки, Фил выскочил из дома. К свежему воздуху, к свету, к желанному солнцу. Но солнце светило ему понапрасну.

Фил прислонился к стене. «Почему? — подумал он. — Почему именно сейчас? Ничего ведь не произошло, я не перетрудился и не переволновался. Почему же это случилось здесь и сейчас?»

Он сделал глубокий вдох, подождал несколько секунд. Приступы паники в последнее время участились. Он списывал это на стрессы семейной жизни с Мариной и их дочерью Джозефиной: они съехались совсем недавно. Работа тоже требовала больших усилий и приносила немало огорчений. Но у него были люди, которых он любил и которые любили его. Был счастливый дом, куда он мог вернуться в конце рабочего дня. Он и надеяться не смел, что получит от судьбы столь щедрый дар.

Потому что Фил никогда не верил в долгосрочность счастья. И немудрено, учитывая, что рос он в детских домах и приемных семьях, среди насилия и запугиваний. Так он научился понимать, что за все в жизни приходится платить и все в мире когда-нибудь заканчивается, поэтому оставалось наслаждаться скоротечными радостями. Каждой секундой, грозящей стать последней. Если это было счастье, то счастье канатоходца, с трудом удерживающего равновесие.

Он открыл глаза. Рядом с озабоченным лицом стоял Микки.

— Шеф, ты как?

Фил сделал несколько глубоких вдохов и только тогда ответил:

— Нормально, Микки. Нормально. — Он решил на время отложить тревожные мысли, которые пробудила в нем клетка из костей. — Идем. Работа не ждет.

Донна почувствовала, что кто-то назойливо тычет ей пальцем в плечо. Не обращая внимания, она перевернулась на другой бок в надежде, что от нее отстанут.

В напрасной надежде.

— Донна…

Опять тычки — еще назойливее, еще сильнее. И голос все громче:

— Донна…

Она открыла глаза, но только для того, чтобы снова их закрыть.

— Еще минутку, Бен. Не мешай тете Донне.

«Господи, — подумала она, — ты только послушай себя! Тетя Донна… Совсем, видать, туго».

Она надеялась, что Бен послушается, но понимала, что это маловероятно.

— Есть хочу.

Донну передернуло от гнева. Первой мыслью было врезать пацану кулаком по морде, чтобы помнил: жизнь несправедлива, и если он проголодался, то это еще не значит, что его тут же накормят. За кого он вообще ее принимает? За мать родную?

Она покрепче зажмурилась, осознавая, что этой уловкой ребенка не обманешь.

Вяло похлопав по пустой половине кровати, она спросила:

— А где твоя мама?

Голос ее звучал как видеокассета, проигранная на неправильной скорости.

Но Бен понял вопрос.

— Не знаю. Вставай. Есть хочу.

Донна только вздохнула. А что толку? Все равно придется вставать. Гнев постепенно стихал. Бедный парень, он же не виноват, что мамаша не пришла ночевать. Но вот когда она наконец объявится…

Это ж надо — оставить ее одну с ребенком! А ведь обещала скоро вернуться.

Донна наконец сползла с кровати. Холод мгновенно взбодрил ее, голова закружилась: да, пожалуй, ночью она слегка перебрала. Коктейли из сидра с водкой. Самодельные. С черной смородиной. А ведь вчера это показалось ей хорошей идеей, особенно когда Бенч с Томмером принесли «травки» и кокаина. Фэйт тоже должна была прийти. Пусть теперь пеняет на себя.

И помочь, между прочим, тоже могла бы, вместо того чтобы шифроваться и куда-то сбегать. Донне одной пришлось обслуживать обоих: как-то ведь надо расплачиваться за наркоту и бухло. Все по-честному. Ничего особенного.

Она посмотрела на Бена, одетого в застиранную пижаму с Человеком-пауком. Она-то знает, что он не первый год ее носит.

— Ладно, — пробормотала она, закутываясь в халат. — Сейчас.

Пока она спускалась по лестнице, похрустывая коленями, как старуха (хотя ей на самом деле было всего тридцать два), Бен уже добежал до кухни. Небось уже порыскал по шкафчикам, посмотрел, что там есть, а кое-чем, наверное, и угостился. Он просто хотел, чтобы она ему что-нибудь приготовила. Засранец маленький!

В гостиной она на миг остановилась — полюбоваться последствиями вчерашнего веселья. Как обычно: приперлись, перевернули весь дом вверх дном и свалили. Хотя чего уж жаловаться: она тоже к этому руку приложила, да и не было никогда здесь особенно чисто.

В холодильнике обнаружились остатки бекона.

— Хочешь бутерброд?

Ерзая от нетерпения на стуле, Бен выпалил:

— Да!

— Тогда можешь и мне приготовить.

Донна рассмеялась собственной шутке, но Бен вмиг надулся.

— Ладно, хоть чайник поставь. Это тебе под силу?

Он кивнул, набрал в чайник воды и зажег конфорку.

— Молодец!

Он улыбнулся, явно польщенный.

Донна с неохотой принялась жарить бекон.

— Возьми в холодильнике колу.

Бен повиновался. Неплохой он, в общем-то, паренек. Ей встречались и похуже. Да что там — она в детстве вела себя куда паскуднее. И все-таки она его обхаживать не нанималась. И Фэйт, овца такая, должна это усечь. Когда наконец соизволит вернуться домой.

Намазав ломоть белого хлеба маргарином и кетчупом, она соорудила Бену бутерброд, который тот проглотил в мгновение ока. Своим она решила насладиться под сигаретку.

— А в школу тебе не надо? — спросила она, протирая глаза.

Он пожал плечами.

— Вроде надо.

Боже, ну и бардак! Голова у Донны гудела, и ни бутерброд, ни сигарета не помогали.

— Ну, значит, будет выходной.

Бен улыбнулся.

Чем скорее вернется Фэйт, тем быстрее она сможет снова лечь спать. После того, конечно, как прочистит ей мозги. Пусть знает, что теперь она перед подругой в долгу.

Отхлебнув чаю, Донна сделала глубокую затяжку. Мало-помалу она начинала чувствовать себя человеком.

И не знала, что Фэйт уже не вернется.

И не знала, что под окнами дома стоит большая черная машина — и чего-то ждет.

— Значит, его нашли в клетке, я правильно поняла?

Анни Хэпберн, не сводя глаз с больничной койки, кивнула.

— В клетке из костей?

Анни снова кивнула.

Марина смотрела на врача, которая беседовала с Анни, и пыталась считывать ее реакцию на услышанное. Она надеялась, что среагируют они примерно одинаково.

— О господи…

Так и вышло.

Перед ними на кровати лежал истощенный, скелетообразный ребенок с затравленными глазами в черных полукружиях. Пожалуй, нескоро удастся вымыть частички грязи из его волос и кожи, бледной, как кость, а на том участке, куда воткнули катетер, и вовсе белоснежной. На сломанные пальцы наложили временные шины. Одурманенный успокоительным, он спал в одиночной палате, где выкрутили лампочки, чтобы ему не обожгло глаза. Единственными источниками света служили экраны аппаратов.

Марина даже не знала, какие задавать вопросы, помимо самых формальных. Она не позволяла себе строить догадки.

— Доктор Уба!

Врач оторвалась от ребенка. Марина понимала, что этот случай уже выходит за рамки ее компетенции.

— Что вы уже успели сделать?

Доктор Уба, похоже, рада была услышать вопрос, на который могла ответить.

— Пациента первым делом нужно было стабилизировать, измерить рост, вес, обработать царапины и раздражения, наложить шины на пальцы. Потом мы взяли анализы.

— Анализы?

— Кровь, волосы, соскоб из-под ногтей. — Она, сглотнув комок, покосилась на мальчика, вытянувшегося на кровати. — Мазок из анального отверстия. Результаты будут в конце дня или завтра.

— А что вы можете сказать на данный момент? — спросила Анни.

— Ничего конкретного. Надо сначала посмотреть анализ крови, выяснить, какие у него инфекции, каких питательных веществ не хватает особенно остро. Проверим плотность кости, бедра, суставы… — Она тяжело вздохнула. — Зубы у него в ужасном состоянии. Ему, должно быть, сейчас очень больно.

— Он укусил парня из бригады по сносу, — заметила Анни.

Доктор Уба удивленно вскинула брови.

— Странно, что у него зубы не выпали.

— Может быть, вы еще как-то можете нам помочь? — спросила Анни, но доктор Уба только покачала головой.

— Вы же сами все видите. Он провел достаточно долгое время в этой… клетке. Давно не видел солнца, не получал нормальной пищи. Когда он придет в себя, можно будет определить степень его социализации, но, боюсь, она окажется весьма невысокой. Впрочем, есть еще кое-что… Кое-что странное.

— Еще более странное?

— Да. — Доктор указала на его ступни, скрытые простыней. — На правой стопе. Мы сначала решили, что это шрам, но, когда присмотрелись внимательнее, поняли, что это нанесено умышленно.

— Умышленно? — переспросила Марина.

— Похоже на то, — кивнула доктор Уба. — Нечто вроде… клейма.

— Клейма? Как на скоте?

Доктор снова кивнула.

— Впервые такое вижу.

Марина посмотрела на ребенка и, вспомнив о своем, инстинктивно прижала руку к животу. Она клялась, что никогда не забеременеет. Тяжелое детство вкупе с ужасами, которые она ежедневно наблюдала на работе, склонили ее к мысли, что рожать ребенка в этом мире — поступок не только самый эгоистичный, но и самый глупый. И тут вдруг она забеременела — не планируя, сама того не желая. Более того, отцом был не ее тогдашний партнер, а Фил Бреннан. Жизнь шла под откос. Но теперь, два года спустя, все встало на свои места. Ее жизнь изменилась к лучшему. Они съехались с Филом, дочке был почти год. И только мальчик на больничной койке смог напомнить ей, что продолжение рода — это, возможно, не самый эгоистичный и глупый поступок, но уж точно один из самых страшных.

Мрачная атмосфера палаты буквально давила на нее.

— Может, выйдем в коридор?

После гнетущей темноты в палате даже пропахший антисептиками воздух в коридоре и яркие лампы дневного света на потолке создавали уютную, домашнюю атмосферу. Заметив, что ее спутницы, пускай и бессознательно, судорожно глотают воздух, Марина догадалась, что они испытывают схожие эмоции.

В больницу она приехала сразу же, как только Анни позвонила. В графике все равно зияло окно, а голос Анни выдавал не только срочность, но и важность дела. Во всяком случае, это должно было быть важнее, чем решать, возвращаться ли на работу какой-то сварливой, чванливой бабе.

Марине нравилось работать с Анни. Она знала, как трудно любой женщине чего-то добиться в органах, а уж тем более женщине чернокожей. Для этого нужно было проявить недюжинное упорство. А уж упорства Анни было не занимать, хотя ей хватало ума смягчаться в нужные моменты.

По ее внешнему виду сразу можно было понять, кто ее начальник: джинсовая куртка, карго-брюки, высветленные волосы. Она явно не пропускала мимо ушей призывы Фила к творческому, неординарному подходу. Отсюда и ее уверенность, и отсутствие надменности. А такая комбинация, как подсказывал Марине опыт, была большой редкостью среди полицейских.

Задумавшись об этом, Марина поняла, что она, видимо, уже тоже входит в команду Фила. Особенно если учесть, что она официально устроилась на работу в полицию.

Близился первый день рождения Джозефины, их с Филом общей дочери. А поскольку оба были профессионалами и много времени уделяли карьере, домашние обязанности решено было тоже сделать общими. Они убирали, кормили и воспитывали ребенка по очереди. В устаревшей патриархальной системе такое разделение труда явно не прижилось бы. Скорее это были партнерские отношения, отношения на равных.

Вот только продлилось это партнерство недолго. Не потому, что кто-то заупрямился, и не из-за каких-то умозрительных потребностей — просто в силу обстоятельств. Они стали обычными родителями с первенцем на руках: кто-то работает, кто-то сидит дома. Работать продолжил Фил. Покончив с домашними хлопотами, он все-таки выходил из дому, чем-то занимался, его жизнь не ограничивалась уходом за ребенком. Марине же это не удалось: ее работа требовала слишком много усилий. И она оставалась нянчить дочку — и вскоре начала ненавидеть себя за это.

Поэтому, когда в Колчестере открылась вакансия штатного криминального психолога, она сломя голову кинулась на собеседование. Она знала, что справится с этой работой. Побаиваясь негативной реакции со стороны Фила, она, сколько могла, скрывала от него свое решение, но, как выяснилось, совершенно зря. Он всячески поддерживал ее и даже написал рекомендательное письмо. А когда ее наконец взяли, договорился со своими приемными родителями, Доном и Эйлин Бреннан, чтобы те забирали девочку к себе. Они были очень рады такому повороту событий.

Таким образом, довольны остались все: Марина и Фил могли заниматься любимым делом, не подвергая риску свою семью, Дон и Эйлин чувствовали себя полноправными членами этой семьи, а Джозефина купалась во внимании родственников. И оставаться по вечерам втроем с дочкой Марине и Филу было теперь еще приятнее.

— Я и на работе все успеваю, и дома полный порядок, — когда-то сказала она ему. — И рыбку съела, и косточкой не подавилась. В «Дэйли Мэйл» с ума бы сошли, если бы узнали. Хотя бы ради этого стоило постараться.

Фил тогда рассмеялся. И она сейчас улыбнулась, вспоминая тот разговор.

Все шло хорошо. Слишком хорошо. У нее раньше никогда так не было. Не сегодня-завтра должно было произойти что-то плохое. Как случалось всегда.

— Ты как? — спросила Анни.

Марина растерянно заморгала, словно очнувшись ото сна.

— Нормально, просто задумалась.

— Я позвала сюда Марину, потому что она наш штатный психолог, — пояснила Анни врачу.

— Думаю, вы нам понадобитесь, — сказала доктор Уба.

— Вот только я не детский психолог. Я работаю в полиции.

— Учитывая, сколько этому бедняге пришлось пережить, — доктор указала глазами на запертую дверь палаты, — мы будем рады любой помощи.

— Согласна, — кивнула Анни. — Надо официально тебя подключать. Даже если мальчику ты помочь не сумеешь, твои подсказки могут вывести нас на преступника. Ты же знаешь, что заводит этих извращенцев.

Марина кивнула. Ей вспомнилась улыбка Джозефины, но думать о ней не время. Сейчас нужно сосредоточиться.

— Чем я могу вам помочь? — спросила она.

— Мне надо проверить списки пропавших без вести детей, — сказала Анни.

— Давай. И проверь еще… — она с трудом выдавила из себя эти слова, — …отметину на стопе. Может, она еще у кого-то встречалась. Если тебе разрешат тут оста…

Ее перебил отчаянный вопль, донесшийся из палаты. Они обменялись понимающими взглядами.

— Просыпается, — сказала Анни. — Идемте.

И они все вместе вернулись в палату.

Возле дома уже установили белый тент, призванный отпугивать воров и зевак. Фил начал снимать форму, и Микки последовал его примеру.

— Костюмчики у нас, конечно, как персональная сауна, — сказал он. — С каждым выездом по три кило теряю.

Фил рассеянно улыбнулся шутке, но на самом деле слушал не напарника, а свое дыхание. Кажется, в норме. Он поднял глаза на полицейские машины и «скорые», припаркованные у начала тропинки; территорию уже обнесли желтой лентой, так что зевакам приходилось ютиться на мосту. Вытянув шеи, они искали взглядами хоть что-то интересное, опасное, волнительное. Они блаженствовали от близости насилия и одновременно от отсутствия всякого риска. Как будто его работа была для них зрелищным видом спорта.

— Вроде как телевизор смотрят, — сказал Микки, словно прочитав его мысли.

— Это наша публика. Работники, понимаешь ли, шоу-бизнеса.

Он вспомнил подвал, так похожий на сцену, и эта аналогия уже не казалась ему уместной.

— Шеф?

Фил обернулся: прибыли Пташки, детективы Эдриан Рен и Джейн Гослинг. Из-за птичьих фамилий их всегда упоминали вместе, да и внешность к тому располагала: Эдриан отличался миниатюрностью, Джейн — длинной шеей. Вдвоем они напоминали клоунов, готовых в любой момент разыграть старомодный музыкальный номер. Тем не менее это были лучшие офицеры Фила.

Фил подозвал их к себе.

— Рад вас видеть.

Пташки коротко кивнули в знак приветствия.

— Итак, — обратился Фил к собравшимся, — криминалисты займутся территорией вокруг дома. Я уже спускался вниз и могу ответственно заявить: работы у нас непочатый край.

— В каком смысле? — нахмурилась Джейн Гослинг.

Он рассказал о том, что увидел в подвале.

— Мы еще не знаем, из каких костей сделана клетка, но, надеюсь, узнаем довольно скоро.

— На человеческие похожи? — спросил детектив Рен.

— Нельзя исключать такую возможность. Но я могу точно сказать, что клетку сделали много лет назад. И, судя по обстановке в подвале, это часть какого-то сложного ритуала, своевременно прерванного. Похоже, мы имеем дело с опытным преступником. Так что надо будет выяснить личность нынешнего и бывших владельцев, узнать историю этого дома и тому подобное.

— С этим я могу тебе помочь, — отозвался Микки, листая блокнот. — Один из парней, которые нам звонили, назвал фирму-заказчика. Это «Джордж Байерс». Штаб у них находится в Ньютауне. Там должны знать, кто владелец.

— С этого и начнем. — Фил оглянулся на внушительное здание у себя за спиной. Из окон на происходящее внизу таращились люди. — Хотя нет, сперва разузнайте, что это за здание. Кто там работает, чем они занимаются, не видели ли, как кто-то заходит или выходит из дома. Наверняка хоть что-то да всплывет.

Микки кивнул, делая пометки в блокноте, Эдриан занимался тем же. Фил, по-прежнему ощущая на себе чьи-то взгляды, отвернулся в другую сторону. Там над растрескавшимся, поросшим сорняками цементом высокий ячеистый забор из последних сил сдерживал напор разбушевавшихся растений. Тропинка вела к другому полуразрушенному дому.

— А там что такое?

— Муниципальные дачи, — ответил Микки, проследив его взгляд.

Присмотревшись, Фил понял, что это не один дом, а целая вереница двухэтажных хибар, расположенных уступами. Все требовали срочного капитального ремонта: от крыш остались только остовы, с которых стаяло все мясо черепицы и жир изоляции. Окна и двери были заколочены, древесина покоробилась и посерела, сточные желоба и трубы проржавели. Все стены снаружи были исписаны граффити, вокруг террас бушевала дикая растительность.

— Джейн, оставайся тут, работай с криминалистами. Вернее, с экспертами-криминалистами. Нельзя огорчать их непочтительным обращением.

Все улыбнулись: службу криминалистов недавно официально переименовали в экспертную ради внешнего лоска.

— Анни сейчас в больнице с ребенком. Он пока спит. Она проверит списки пропавших детей, обзвонит детские дома и узнает, не сбегал ли кто.

Зеваки продолжали таращиться на них. Вроде совсем близко, а все же далеко, в ином мире. И Фил знал, что в глубине души они тоже это понимают. Насмотревшись вволю, они могут спокойно уйти, благодаря судьбу за то, что случившееся их не коснулось. А вот Фил уйти не мог.

И мальчик в подвале — тоже.

— Я схожу проверю тот дом. Все готовы?

Все были готовы.

— Что ж, тогда идемте.

Но Фила остановил телефонный звонок.

Роза Мартин сглотнула комок в горле. И снова сглотнула. Опять этот прилив энергии, этот всплеск адреналина, которого она не испытывала долгие месяцы. Здесь ее место. Она вернулась. Она вновь при деле.

С тех пор, как ей позвонили, все пошло словно по маслу. Все стало правильно.

Она подъехала к знаку «Дорога закрыта» на Колчестер-роуд, возле деревеньки Уэйкс Колн, показала ордер через ветровое стекло — и ее пустили туда, откуда прогоняли транспорт простых смертных. Она упивалась своей властью. Она так по ней скучала.

Припарковавшись у самого кордона, она снова непринужденно взмахнула ордером, и полицейский не посмел ей возразить. Она кайфовала оттого, что могла нырнуть под желтую ленту и, постукивая каблуками, преспокойно шагать по закрытой проселочной дороге. Деревья у обочины, казалось, почтительно кланялись ей и радушно приглашали к месту преступления.

Впереди уже виднелся внедорожник, расквасивший левое крыло о дорожное ограждение. Рядом копошились криминалисты и простые полицейские; все взгляды были устремлены вниз. Она зашагала быстрее; скорее бы присоединиться к своему клану, скорее бы вновь окунуться в жизнь. Скорее бы повести их всех в бой!

И тут она замерла как вкопанная. Кое-чего она, оказывается, не заметила.

Они сидели на корточках. Стояли на коленях. Труп. Там есть труп.

Грудь сжал внезапный приступ страха, руки задрожали, ноги отказывались сдвинуться с места. Ей захотелось развернуться и убежать обратно к машине, по ту сторону ленты. Забыть об этом всем. Спрятаться.

А ведь Марина ее предупреждала.

Марина… Роза закрыла глаза и постаралась дышать размеренно.

Болтовня этой женщины, равно как и ее ублюдочного хахаля, не имели к ней ни малейшего отношения. Она им покажет. Они еще увидят, какая она сильная, бесстрашная и спокойная. Еще посмотрим, чья взяла!

Дрожь постепенно стихла, дыхание выровнялось.

Она размяла мгновенно онемевшие пальцы, возобновляя контроль над собственным телом, отдавая ему приказания. Да. Она им еще покажет.

Она пошла дальше, мимо виадука, под кроткий шелест листвы, напоминающий шорох джазовых щеточек по барабану. Поначалу нерешительная, вскоре она осмелела и, дойдя до группы полицейских, с неподдельной гордостью продемонстрировала свое удостоверение.

— Сержант Мартин, — представилась она, пожалуй, даже слишком громко — на случай, если кто-то не разглядел документ. — Что тут у нас? — спросила она, откашлявшись.

Мужчина в штатском, которого она сперва не заметила, поднялся и подошел ближе.

— Привет, Роза. Рад тебя видеть.

Он протянул руку, она ее пожала. Это был ее начальник — Брайан Гласс, исполняющий обязанности главного инспектора.

Гласс улыбнулся ей — едва заметно, сдержанно, словно боялся переборщить. Губы его просто дернулись в мгновенной судороге и снова выпрямились. Улыбки улыбками, а работать нужно. Она знала, какая у этого человека репутация — педанта, не терпящего расхлябанности. Неизменно элегантный, но без дешевых эффектов. В таком костюме хоть в суд, хоть на телевидение. Короткая аккуратная стрижка, далекая, впрочем, от солдафонства, и седина на висках. Он привык работать методично и прилежно, привык добиваться результата. Спина — прямая, сложение — спортивное. Он мог бы выпускать собственную туалетную воду с названием вроде «Запах альфа-самца». Загорелый, пышет здоровьем. «Очень загорелый», — отметила Роза. Просто полицейский из полицейских. Идеал.

Она улыбнулась своим мыслям, а когда заметила, что его взгляд скользнул к ее груди, улыбнулась еще раз, надеясь, что никто ее улыбки не увидит. Она знала, какое оружие хранится в ее арсенале, и не стеснялась использовать его в нужный момент.

Он еще раз улыбнулся ей — на этот раз благодарно. И она сразу поняла, что дело у нее в кармане. Теперь он ей ни в чем не откажет. Потому что за строгим фасадом скрывался обычный парень, не лучше и не хуже прочих.

Он был полностью в ее власти. Может, он сам этого пока не понимал, но скоро она его убедит. И ей воздастся за труды.

Да. Отличное намечается дельце.

Фил отошел в сторонку и поднес трубку к уху.

— Фил? Я всего на минутку, насчет Джозефины. Когда ты ее заберешь?

Он сразу узнал Дона Бреннана, своего приемного отца.

— Привет, Дон.

И тот мгновенно понял, что позвонил не вовремя.

— Извини, ты сейчас занят, да?

Фил огляделся: все распоряжения отданы, все подчиненные при деле. Он прикрыл мембрану ладонью и ответил:

— Немного.

— Что случилось? — изменившимся голосом спросил Дон.

Дон сам когда-то служил в полиции. Он не только воспитал Фила, но и склонил его к работе в органах, и теперь ему сложно было отпустить повзрослевшего ребенка. Фил понимал это и старался держать его в курсе дела. Когда имел такую возможность. Он часто шутил, что, рассказывая, как прошел день, чувствует себя главой ЦРУ на совещании с бывшим президентом США.

Фил предлагал Дону устроиться в архивный отдел, но тот всякий раз отказывался под предлогом того, что это только имитация настоящей работы в полиции. В некотором роде подачка отслужившим свое старикам. Поощрительный приз. Но Фил не сомневался, что в скором времени отец передумает.

И сейчас он не спешил с ответом. Ему не хотелось особенно распространяться о новом расследовании, но и держать Дона за дурака было бы оскорбительно.

— Убийство?

— Если бы все было так просто… Я сейчас в Ист-Хилле. Мы нашли ребенка. Он… Дела у него плохи.

— Жестокое обращение?

— Судя по всему. Но он жив. Его держали в подвале. В клетке.

Фил ожидал дальнейших расспросов, но на другом конце воцарилась тишина.

— Ты меня слышишь?

— Да, слышу. В клетке, говоришь? — Это уже не был голос заботливого отца и деда. Это был голос полицейского, учуявшего след. — В какой именно?

Фил снова замялся.

— Из… костей. В клетке, сделанной из костей.

В ухо ему ударила оглушительная тишина.

— Слушай, Дон, давай я тебе потом перезвоню. Ничего, если Джозефина еще чуть-чуть побудет у вас? Я не знаю, когда освобожусь.

— Да-да, конечно… — пробормотал Дон, явно думая о чем-то другом. — Ты звони, если что.

— Хорошо. — Фил посмотрел на часы и перевел взгляд на дом у огородов. — Ладно, мне пора. Я тебе еще звякну.

Они попрощались, и Фил отключился.

Голос у отца определенно был странный, но у него не было времени об этом размышлять. Еще раз взглянув на зловещий дом, он направился в его сторону.

Дон Бреннан неподвижно сидел за кухонным столом и смотрел на телефон, почесывая щетину на подбородке. «Клетка… из костей…»

Из гостиной доносилась жизнерадостная детская песенка, звучащая по телевизору. Эйлин разговаривала с Джозефиной, и та отвечала ей, пусть и невнятно, но явно наслаждаясь каждым звуком в отдельности и новым для себя процессом общения. Она смеялась, как будто в жизни все будет так же весело, как песенка из телевизора.

«Клетка… из костей…»

Он и сам не знал, сколько просидел, погруженный в размышления и воспоминания, пока чья-то тень не заслонила свет и не потребовала его внимания к себе.

— В чем дело? Ты нормально себя чувствуешь?

Он поднял глаза. Это была Эйлин. Она сразу поняла, что что-то не так, и села рядом. Телевизор продолжал надрываться.

— Что случилось?

Он тяжело вздохнул.

— Звонил Филу. Он сейчас в одном доме в Ист-Хилле…

Как продолжить, Дон не представлял.

— И… — Эйлин не терпелось услышать новости, даже плохие.

— И в этом доме есть клетка, в которой держали ребенка. Клетка, сделанная из костей.

— Господи! Не может быть… — Эйлин в ужасе прикрыла рот ладонью.

Так они и сидели — молча, не шевелясь, среди теней, а за стеной смеялся счастливый ребенок, даже не догадываясь, сколько в мире плохих людей.

— Где труп? — спросила Роза Мартин, стараясь не смотреть на землю.

— Уже унесли, — ответил Гласс. — Не думаю, что вам захотелось бы на него посмотреть. Жуткое зрелище.

Гнев вспыхнул в ней, как спичка. Он что-то там не думает? Он?! Розе понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Может, Гласс и прав. Ей действительно не стоит смотреть на труп в первый же день. А если бы он был здесь, пришлось бы это сделать, иначе ее перестали бы уважать.

Роза дождалась, пока стихнет гнев, и сказала:

— А что ж вы хотели? Внедорожник, как-никак.

— Да, особенно если учесть, что это была уже вторая машина. — Он взглянул ей в глаза. — Мне показалось, что не стоит вам смотреть на такое в первый же день после длительного отсутствия.

— Да, спасибо, — кивнула она и, хихикнув, добавила: — Я тоже так считаю.

Он снова улыбнулся.

— Не за что. Труп, если что, уже в нашем морге. Позвоните Нику Лайнсу.

Он коснулся ее плеча — всего на миг — и тут же убрал руку. Она снова начала закипать. Как она должна реагировать на такие выходки? Спросить, стал бы он лапать своего коллегу мужского пола?

«Нет, — решила она. — Рано еще напрашиваться на неприятности».

И тем не менее он знал. Разумеется, ведь все ребята в участке знали. И он учел это, когда позволил себе распустить руки. Их роман с Беном стал достоянием общественности. Наверняка уже поползли слухи, что ее скорое возвращение обусловлено очередной интрижкой — теперь уже с Глассом. Пусть болтают. Ей-то что.

А если новый начальник возомнил, что у него есть шансы… Пускай. Она ему подыграет. Пусть думает, что шанс у него таки есть. Мало ли, вдруг пригодится. Тактическое, так сказать, применение оружия.

— Так что тут у нас? — деловито осведомилась Роза, натягивая латексные перчатки.

— ДТП, — ответил Гласс, рассматривая глубокие черные борозды, которые внедорожник успел пропахать перед резкой остановкой. — Погибшая выскочила прямо под колеса. — Он указал на «фольксваген», застрявший за ограждением. — А потом подъехала вот эта — и довела дело до конца. Жертва скончалась на месте. Женщина, которая была за рулем, находится в состоянии шока.

— Могу себе представить, — сказала Роза, но представлять не стала. — Она там? — спросила она, указывая на карету скорой помощи.

— Оба водителя там.

В машине сидела растрепанная блондинка, похожая на жену известного футболиста. Закутавшись в одеяло, она смотрела куда-то вдаль, хотя на самом деле ее взгляд — возможно, впервые в жизни — был устремлен внутрь себя.

Рядом сидел мужчина средних лет в деловом костюме и с таким же ошарашенным лицом. Друг на друга они не смотрели.

— Что-то полезное рассказали? — спросила Роза.

— Твердят одно и то же: женщина выбежала на дорогу из зарослей и не остановилась. Мужчина, который вел первую машину, не смог свернуть, попытался затормозить, но не успел.

От удара ее перебросило через крышу. Внедорожник переехал ее, когда она уже приземлилась. Закончил начатое.

Роза снова посмотрела на асфальт, где чернели, увы, не только следы от шин. «Все-таки хорошо, — подумала она, — что не придется смотреть на тело». Она старалась не нервничать при виде крови и решила, что новые вопросы помогут ей отвлечься.

— Значит, это произошло сегодня утром?

Гласс кивнул.

— В котором часу?

— Рано. Очень рано. Примерно на рассвете, около шести.

— И что тут делали эти водители?

Гласс расплылся в ухмылке.

— А они любовники. Провели ночь в мотеле. Он ехал на работу, она — домой, собирать детей в школу. Сказала мужу, что всю ночь просидела с больной подругой.

Роза тоже улыбнулась.

— А насчет жертвы что-нибудь известно?

— В лесу нашли карточку «Виза-Электрон» на имя… — он заглянул в блокнот, — Фэйт Ласомб.

Роза повторила имя и полезла в сумочку за телефоном.

— Вы уже пробили ее по базе?

— Первым делом. Как выяснилось, приводов у нее достаточно. И все за проституцию.

— Где?

— В Колчестере. В Ньютауне.

— Как же ее сюда занесло?

— Кто знает. Погибла она обнаженной. Может, работала неподалеку.

— Возможно, — согласилась Роза. — Приехала сюда с клиентом, припарковались где-то в лесу. Он начал позволять себе лишнее, и она убежала… — Роза смерила взглядом отвесный склон. — И скатилась прямо под машину. А потом — под вторую. — Ее передернуло, но нужно было держаться. — Вполне логично. Будем, значит, искать какую-нибудь поляну и машину. Место, откуда она убежала. Свидетелей.

Гласс снова тронул ее за плечо.

— Затем мы вас и позвали.

— Понятно.

— Мы знаем, как она погибла, — сказал он, убрав руку. — Осталось выяснить, как она сюда попала. Пролить, так сказать, свет на ситуацию.

— Придется прочесать всю лесополосу.

— Уже прочесали. Нашли, как я уже говорил, кредитку.

— Надо будет повторить. Может, еще что-нибудь отыщется.

Гласс едва заметно скривился.

— Ну, с этим могут возникнуть трудности. У нас сейчас туговато с кадрами: бюджет урезали, сами знаете. Все силы брошены на Ист-Хилл.

Роза понимающе кивнула, ничем не выдавая вновь вспыхнувшего гнева. Фил, мать его, Бреннан! И снова за ним приоритет. Она натянуто улыбнулась. Она-то знала, как добиться своего.

Подойдя поближе к Глассу, Роза с ленцой, по-кошачьи потянулась.

— Ну же, Брайан, я уверена, что вы найдете парочку ребят.

Взгляд Гласса остался неподвижен, на лице его не отразилось никаких эмоций.

— Сержант Мартин, я бы с радостью, но в данный момент это не представляется возможным. Если вы хотите еще раз прошерстить лес, придется вам делать это самостоятельно. На вашем месте я бы довольствовался тем, что уже удалось найти, и двигался дальше.

Роза отпрянула в гневе — на него, на себя.

— Ладно. Адрес жертвы у вас есть?

Он продиктовал.

— Жила она там с некоей Донной Уоррен.

— Вы ее не знаете?

— Еще как знаем. Коллега Фэйт.

— Понятно.

Она записала имя в блокнот.

Гласс посмотрел на часы.

— Мне пора. Вряд ли кто-то станет сильно переживать из-за погибшей проститутки. Так что постарайтесь закруглиться как можно скорее.

— Хорошо. Я только побеседую с этими любовничками и сразу поеду в Ньютаун.

Гласс не сдвинулся с места, как будто чего-то ждал.

— Спасибо, что дали мне шанс… — Она едва не назвала его Брайаном, но сдержалась. — …инспектор Гласс. Я…

Он не дал ей договорить.

— Подождите.

Лицо его по-прежнему не выражало ровным счетом ничего. Сердце Розы забилось чаще. Она ждала.

— Я повышаю вас в звании.

Она подумала, что ослышалась.

— Что?

— Я решил повысить вас в звании. Во всяком случае, временно.

— Я…

— Вы же подавали документы на повышение перед… отпуском. Я бы хотел их подписать.

— Не знаю даже, что сказать…

— Вполне достаточно сказать «спасибо».

Она расплылась в улыбке.

— Спасибо.

Но он не улыбнулся в ответ.

— Пожалуйста. В общем, инспектор Мартин, закончите с этим делом — вступите в должность на постоянной основе.

— Хорошо.

Он пристально посмотрел ей в глаза.

— Если меня устроит исход, разумеется. Вы все поняли? Она поняла. Она должна будет его слушаться. Во всем. Вот что он на самом деле имел в виду. Что ж, она согласна.

— Не волнуйтесь, — ответила Роза. — Я вас не подведу.

— Я знаю, — сказал он, отворачиваясь.

Первый рабочий день за полгода — и сразу повышение! Ей даже стало наплевать, что Фил, мать его, Бреннан опять перетянул одеяло на себя. Она ему еще покажет. Она им всем покажет!

Вооружившись блокнотом и ручкой, она зашагала к «скорой» с невезучими водителями внутри.

Она ему покажет. Всем им покажет.

День уже клонился к закату, когда Фил осторожно переступил порог обветшалого дома.

Удушливая атмосфера разрухи окутала его со всех сторон, высасывая из воздуха последние частицы света. Половицы недобро скрипели под ногами. Он ступал медленно, проверяя каждую дощечку, в страхе, что под прогнившим полом обнаружится еще один подвал — и кто его знает, что там хранится.

Дощечки выдержали. Он на цыпочках прокрался в коридор.

Первое, что он ощутил, было зловоние. Запах запустения, влаги, тлена ударил в нос. Смрад облепил его лицо холодной маской. Он достал латексные перчатки: во-первых, таковы требования, во-вторых, он и сам не рискнул бы ни к чему прикасаться.

Фил никак не мог избавиться от какого-то иррационального чувства. Он пытался его проанализировать, но не мог: ему было просто не по себе. А ведь он бывал в куда более опасных местах. В таких, где его собственная жизнь висела на волоске. Порой тело сковывало очередной атакой паники. Почему же ему так гадко входить сюда, в обычный пустой старый дом? Этого он объяснить не мог, но и побороть свой страх не мог тоже.

По всей вероятности, это была гостиная. Да уж, давненько сюда не захаживали гости — по крайней мере, человеческой расы. Мелкие темные тени бросились врассыпную, попрятались по щелям и дырам. Фил провел по полу лучом фонарика — кое-где темнели зазоры от сгнивших и провалившихся половиц. Подвала, впрочем, заметно не было.

Если что и уцелело в этой комнате, так это продукты распада. Компостное месиво из коробок из-под пиццы и заплесневелых оберток шаурмы. Ржавые банки из-под крепкого пива, пыльные бутылки. Окурки, как от сигарет, так и от косяков, на каждом шагу. А раз здесь все это потребляли, то и выделения в углу были неизбежны. Кал выглядел таким же старым и заскорузлым, как и все прочее.

Промокшие листы картона и полуистлевшее одеяло служили кому-то кроватью, а заляпанные смятые листы потрепанных порножурналов — развлечением перед сном. Судя по слою пыли на поверхности всех без исключения предметов, на этой кровати давно никто не спал, а журналы давно обходились без благодарных читателей.

Два разбитых окна в дальней стене объясняли, как сюда могли попасть, а затем удалиться отсюда предыдущие постояльцы. Филу показалось, что он что-то услышал, какой-то шорох неподалеку. Он выпрямился и прислушался.

— Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Ответа не последовало. Только эхо его собственного голоса, постепенно затихающее среди руин. Почувствовав, что сердце в груди забилось быстрее, он свернул направо, в помещение, некогда служившее кухней. Шкафчики, как ни странно, почти все уцелели; никто не позарился и на останки плиты в углу и старый холодильник, распахнутый настежь. Стены тут когда-то были ярко-желтыми, но поблекли и обросли плесенью, словно устали отстаивать свою яркость.

Задняя дверь вела в сад. Он дернул за ручку, но та не поддалась. Стекло было забито фанерой.

Еще раз пробежав фонариком по всем уголкам и шкафчикам и даже заглянув в духовку, Фил вернулся в гостиную. Он попытался представить, как это жилище выглядело раньше, но не смог: разложение проникло слишком глубоко. Свернув налево, он увидел лестницу и начал подниматься по ступеням.

На следующем пролете оказалось три двери. Та, что справа, вела в разрушенную ванную со сбитым умывальником, расколотым надвое унитазом и ванной, превратившейся в рассадник плесени. За дверью слева оказалась спальня, в которой не осталось вообще никакой мебели. Только стены с облупившейся краской, прогнивший паркет и заколоченные окна. Только грязь и пыль. Обоев на стенах, видимо, никогда не было, лишь слой краски, некогда изумрудной. На паркете тоже угадывалась зелень. Фил провел фонариком — и что-то на миг завладело его вниманием. Он подошел к стене.

Тот же узор, что они обнаружили в подвале возле клетки. Не пентаграмма, а просто какой-то… странный знак. И теперь, увидев его во второй раз, Фил почувствовал, как внутри что-то щелкнуло. Как будто провернулся барабан в сейфовом замке.

Он узнал этот знак. По-прежнему не понимая его значения, он узнал его бессознательно — и давно знакомые обручи сковали ему грудь. Это была не полноценная паника — скорее, какое-то глубинное, мутное, неуютное ощущение. Символ на стене, все еще неразгаданный, точно не сулил ничего хорошего.

Борясь с паникой, он попятился и толкнул третью дверь.

И тут же отлетел обратно на площадку. И упал. Навзничь.

Спина и голова болели от соприкосновения с древесиной, грудь — от силы удара. Из легких, казалось, вышел весь воздух. Он попытался восстановить дыхание, но закашлялся от несусветной вони. Человеческое существо, такое же безобразное, как и сам дом, навалилось на него сверху и с воплями принялось бить по голове.

Времени на размышления не было — Фил реагировал инстинктивно, повинуясь лишь закону самосохранения. Не в силах шевельнуть руками, он коленом двинул противнику между ног. Тот заскулил, как раненый зверь, и отпрянул; удары прекратились, поскольку он зажал пах руками. Фил понимал, что это временная мера, что скоро атака возобновится и нужно ловить момент. Его правый кулак полетел прямо в лицо мужчине. Хрустнул носовой хрящ, брызнула кровь.

Мысленно радуясь, что не забыл надеть перчатки, он нанес еще один удар. Противник уже явно ослабел. Исторгнув жалобный вопль, он отполз в сторону и кинулся вниз по лестнице. Фил, пошатываясь, приподнялся, стараясь дышать ртом. Он до сих пор чувствовал омерзительный запах, словно застрявший у него в ноздрях. Знаки на стене никуда не денутся…

Он бросился в погоню.

Неизвестный к тому времени уже выбежал на улицу, и Фил мчался за ним, оглашая округу криками о помощи. Добежав до первого дома, дикарь свернул к дороге, но, заметив полицейских, служебные машины и толпы зевак, свернул еще раз — к огородам.

К погоне тут же примкнули еще четверо полицейских. Человек, пытавшийся уйти от преследования, напоминал скорее пугало. Исход был предрешен: его повалили на землю еще до того, как он достиг ворот. Через считаные секунды подбежал и Фил.

— Так, давайте-ка поднимем его.

Они помогли дикарю встать, и Фил впервые смог рассмотреть его лицо — гораздо более старое, чем он прикидывал, хотя, возможно, виной тому были длинные седые космы и борода. Лохмотья вместо одежды, струпья вместо кожи. Плюс разбитый нос. И запах. Он словно разлагался прямо на глазах. Фил и не знал, что можно настолько прогнить и при этом остаться в живых.

Мужчина, вконец обессилев, захныкал.

— Надо его куда-нибудь отвести и попытаться поговорить, — сказал Фил.

Он-то надеялся, что это окажется преступник, похититель того ребенка в клетке, но уже догадывался, что ошибся.

— Проходите, детектив… Филипс, да?

Микки кивнул.

— Сержант Филипс, отдел по борьбе с особо опасными преступлениями.

— Сержант, — повторила она, округлив глаза. — Солидно звучит. Присаживайтесь, пожалуйста.

Микки протянул было руку, но тут же понял, насколько нелеп этот жест, и, смутившись, сел. Будем надеяться, что она ничего не заметила. Впрочем, насмешливая улыбка на ее губах говорила об обратном. Да уж, не самое удачное начало.

Женщине, сидевшей напротив него, было на вид немного за тридцать. Крепкого телосложения, но фигуристая, к тому же в черном платье, которое подчеркивало каждый изгиб. Длинные каштановые волосы, слегка осветленные. Когда Микки наконец умостился, его одарили уже более приветливой улыбкой, которая наверняка не раз сослужила своей обладательнице добрую службу на вечеринках. И на свою улыбку эта женщина привыкла полагаться.

Она протянула руку.

— Меня зовут Линн Виндзор, — сказала она так же уверенно, как только что улыбалась. — Фирма «Фентон и партнеры», старший компаньон.

Микки, привстав, пожал ей руку. «А она молодец, — подумал он. — Вроде бы никаких видимых усилий не прикладывала, а сразу видно, кто здесь главный». Придется ему попотеть, чтобы зарекомендовать себя.

Они сидели в офисе на первом этаже георгианского дома. Поначалу опрос жителей поручили Эдриану Рену, но тут пришло указание, что нужно задействовать кого-то старше по званию. Поскольку Филу заниматься этим не хотелось, на выручку ему пришел Микки.

Зайдя внутрь, он сразу заметил, что интерьер здания ни в чем не уступает внешней отделке. Тот же изысканный вкус: паркет на полу, светлые стены с картинами, которые точно были подлинниками, но несусветных денег точно не стоили и в галереях висеть не должны были. Офисную мебель удалось подобрать одновременно дорогую и минималистскую.

Цокольный этаж занимала бухгалтерская контора, следующие два — адвокатская фирма «Фентон и партнеры», а на верхнем, самом тесном, ютились какие-то маркетологи.

Юристы в костюмах и галстуках, привыкшие иметь дело с бланками и папками, заметно оживились, когда к ним в офис пожаловал настоящий полицейский.

— Ваши подчиненные, детектив Филипс, допрашивают моих. Насколько я понимаю, это как-то связано с тем, что случилось внизу. — Она указала на окно.

— Именно.

— И что же там случилось? — Она опять заявляла о своей власти.

— Боюсь, в данный момент я не готов ответить на этот вопрос.

— Бросьте, детектив Филипс. Мы же все тут юристы-профессионалы.

Вместо того чтобы заглатывать наживку, Микки задумчиво пробормотал:

— «Фентон и партнеры»… Впервые слышу.

— Разумеется, — подхватила Линн Виндзор. — Мы занимаемся деятельностью корпораций, а не уголовным правом. Практически по всей Восточной Англии. Наши клиенты — это в основном крупные компании. — Она снова улыбнулась. — Наркоторговцев из Ньютауна мы от тюрьмы не спасаем.

Микки тоже улыбнулся.

— Наверное, поэтому мы раньше и не встречались.

— Наверное. — Она приосанилась, и Микки сделал над собой усилие, чтобы не вытаращиться на ее грудь. Тщетное усилие. — А чем вы занимаетесь, сержант? Ловите преступников? Расследуете убийства? — Улыбка ее стала еще шире и насмешливее. — Боретесь с особо опасными преступлениями?

Микки стало не по себе. Он опять угодил в ее капкан. Проверить это он не мог, но лицо у него наверняка залилось краской.

— Ну да, вроде того.

— Так держать, — сказала она, игриво приподняв бровь.

— Ага, спасибо… — Пытаясь скрыть неловкость, Микки опустил глаза на раскрытый блокнот. — Вы, хм, хотели о чем-то поговорить со мной, мисс Виндзор?

Она, по-прежнему улыбаясь, откинулась на спинку кресла. Она о чем-то думала. Он же думал только о ее потрясающей груди.

— Называйте меня просто Линн. А то мне кажется, что вы обращаетесь к моей маме. А вас зовут?..

— Микки.

Он быстро отвел взгляд в надежде, что она не заметила, куда он смотрел. Она же, даже если заметила, виду не подала.

— Итак, вы хотите, чтобы сотрудники моей фирмы помогали вам, но отказываетесь объяснить, в чем именно.

— Боюсь…

Улыбка сползла с ее губ. Это снова была деловая женщина с мертвой хваткой.

— Я все понимаю, но поставьте себя на мое место.

Микки промолчал.

— Вдруг кто-то из наших сотрудников что-то видел и теперь подвергается опасности.

— Думаете, такое возможно?

Линн Виндзор пожала плечами, и Микки с трудом сдержался, чтобы не проследить за ее грудью, на миг приподнявшейся и опустившейся снова.

— Не знаю. Может, кто-то сможет опознать человека, который потом причинит ему вред. Может, кто-то невольно оговорит себя.

Микки улыбнулся.

— Вы слишком много смотрите телевизор.

— Да? Вы хотите сказать, что в жизни ничего подобного не бывает?

— Бывает, наверное, но далеко не так часто, как вы думаете.

Она не сводила с него глаз. Микки чувствовал, что его оценивают. Как будто все слова в этом разговоре имели второе значение. Вот только какое именно — он не знал.

— Я адвокат, а вы полицейский, — наконец сказала она. — Мы оба знаем, что подобные случаи имеют место. Сотрудники нашей фирмы будут разговаривать с вами только при условии, что вы гарантируете им безопасность.

— Пожалуйста. Если вы считаете, что это так серьезно… Но как по мне, то это рутинный опрос.

— И мы даже не можем узнать, что происходит? Утром снизу доносились крики. Кто это был?

Он открыл было рот, но тут же осекся.

— Вы не можете ответить на мой вопрос, — кивнула она. — Ясно. — Ее поза была позой женщины, твердо принявшей решение. — Ладно, спрашивайте.

И он начал спрашивать. Видела ли она, как кто-то входит в полуразрушенное здание или выходит из него? Только рабочих, изредка. Они поставили забор, развесили знаки. А за последнее время? Нет. А в другие здания? Те, что пониже?

Она переменилась в лице.

— Да, там… кто-то был.

— Кто?

— Думаю, какой-то бродяга. Кто-то жил в этом заброшенном доме в конце сада. Мы по утрам замечали, что кто-то ночью пытался проникнуть в наше здание, и решили, что это он. Начали разбирательства, и он ушел. А потом мы обратились в местный совет и попросили законопатить этот дом наглухо. Проблем больше не возникало.

Микки заглянул в блокнот, готовясь к следующему вопросу, но Линн Виндзор не дала ему заговорить.

— Боюсь, сегодня я не могу уделить вам больше времени. Сейчас должен прийти клиент. — Она встала и, обойдя стол, еще раз улыбнулась, глядя ему прямо в глаза. — Но если я еще чем-то могу вам помочь… — Она протянула ему визитку. — На случай, если у вас будут еще вопросы.

Забирая визитку, Микки заметил, что на ее безымянном пальце нет кольца. Он уже хотел было что-то ответить, когда вниманием его всецело завладел мужчина, проходивший мимо. Высокий, хорошо одетый мужчина средних лет. Выглядел тот определенно невесело. Другой мужчина примерно того же возраста быстро увел его в соседний кабинет.

— А это кто? — спросил Микки. Он точно видел его раньше.

Линн Виндзор проследила за его взглядом.

— Клиент. — Улыбка мигом сошла с ее лица. — Боюсь, мне пора браться за работу. Вам придется уйти.

— Как его зовут?

Линн Виндзор вновь улыбнулась.

— Этого я, к сожалению, не могу вам сказать. Некоторые наши клиенты настаивают на анонимности, а мы уважаем их пожелания.

— Ясно.

Приобняв Микки за талию, она мягко подтолкнула его к выходу, но остановилась на пороге — как раз так, чтобы заслонить обзор.

— У вас есть визитная карточка? Как мне с вами связаться?

— Ага. — Он вытащил визитку из кармана куртки.

— Спасибо. Ведь можно позвонить вам, если я вспомню еще что-нибудь важное? — Глаза в глаза. — Или же вы позвоните мне…

Микки снова зарделся.

— Да, конечно…

Очередная обезоруживающая улыбка.

— Мне было бы очень приятно. — Она указала на симпатичную девушку за столом. — Стефани вас проводит.

Микки попрощался и ушел.

Голова у него кружилась. Он надеялся еще раз увидеть эту женщину. Он пытался вспомнить, где видел того мужчину, но не мог. Он понимал, что ничего хорошего это не сулит.

«По крайней мере, он перестал кричать, — подумала Анни. — Уже хоть что-то».

Мальчик из клетки лежал неподвижно, уставившись невидящим взглядом куда-то в пустоту. Как зверек, застигнутый врагом и предпочитающий застыть. Он, наверное, думал, что если он их не видит, то и они не увидят его.

Анни снова попыталась улыбнуться ему.

— Как тебя зовут?

Молчание. Только немигающий взгляд.

Доктор Уба стояла рядом, наблюдая. Когда они услышали крики, она первой вошла в палату и едва успела увернуться от пластмассового стакана, летящего ей в голову. На мокром полу валялся опрокинутый кувшин. Извиваясь, мальчик пытался выдернуть катетер из руки и вырваться из кокона одеял.

Заметив их, он запаниковал пуще прежнего и принялся отбиваться. Анни старалась помочь доктору, но та поняла, что ребенком движет не агрессия, а страх, и отошла от кровати. Он сразу же опустил руки.

Осознав, что его не выпустят через дверь, мальчик попытался, задыхаясь и плача, протиснуться через прутья в изголовье. Но Анни заметила, что злобы в нем не было. Он молча продолжал болезненные попытки — и смотрел.

Когда стало ясно, что он не будет бросаться на них, Анни, переглянувшись с Мариной, подошла ближе, собираясь присесть в кресло возле кровати. Ребенок, дрожа от страха и поскуливая, прижался к изголовью еще крепче. Взгляд его, только что блуждавший неведомо где, то и дело фокусировался на Анни. И каждый раз, когда она ловила на себе этот взгляд, все в ней леденело. Она практически ежедневно сталкивалась с людьми, пережившими несчастье, но никогда еще не заглядывала в такие глубины ужаса. Думать о том, что довелось пережить этому мальчику, ей не хотелось.

Отведя взгляд, она попятилась, взяла стул и осторожно придвинула его к изножью кровати. Все это время мальчик не сводил с нее взгляда. Она села, посмотрела ему в глаза и даже смогла улыбнуться.

— Привет, — сказала она. — Меня зовут Анни. А тебя?

Молчание.

— У тебя ведь есть имя?

Молчание — и этот сверлящий взгляд…

Анни знала, как найти подход к женщинам, перенесшим психосексуальную травму, к жертвам изнасилования, к женам, которых избивали мужья, — но только не к детям. Конечно, ее этому учили, и она безоговорочно следовала всем инструкциям, но врожденных навыков в общении с детьми не имела. Обычно ей удавалось найти какие-то точки пересечения, с которых можно было начать диалог: ссоры с братьями или сестрами, проблемы в школе, футбол, да хотя бы тот же сериал «Доктор Ху». Что угодно. Но эти знания пришли к ней из книг, а не из опыта.

Мальчик продолжал таращиться на нее. Эти глаза… Может, было бы проще, если бы у нее были свои дети. Но своих детей у нее не было — только племянники в Уэльсе, с матерью которых она отношений не поддерживала.

Она почувствовала, что кто-то подсел к ней. Это была Марина. Анни сразу же стало легче.

— Привет, — улыбнулась Марина ребенку.

Анни не знала, как ей это удалось, но улыбка сработала. Мальчик не ответил, но и настолько испуганным больше не выглядел.

— Меня зовут Марина. — Она снова улыбнулась. Даже если она и рассмотрела безграничный страх в его глазах, то виду не подала. — Не волнуйся. Тебе не нужно запоминать все эти имена. Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит?

Мальчик уже забыл о бегстве. Он слегка поерзал, как бы подготавливая тело к ответу, и приподнял забинтованную руку.

— Да, у тебя поломаны пальцы. Но они скоро заживут.

Мальчик по-прежнему молчал, но чувство дискомфорта явно притупилось. Он, нахмурившись, поглядел на трубку, тянувшуюся к его руке, и потянулся к ней другой рукой.

— Думаю, лучше ее не трогать, — сказала Марина спокойным, но твердым голосом. — Эта трубочка тебя кормит. Чтобы ты стал большим и сильным.

Он убрал руку.

— Да, я понимаю, что это неудобно, но тебе станет лучше. Обещаю. — Еще одна улыбка, подбадривающая. — Хорошо. — Марина чуть подалась вперед, не вторгаясь в его личное пространство, но проявляя интерес. — Так вот. Я тебе сказала, как меня зовут. Теперь твоя очередь.

Глаза мальчика заметались по комнате.

— Мы не причиним тебе вреда. Но надо же нам как-то тебя называть, правда?

Снова затравленный взгляд — но уже не такой испуганный. Он словно решал, стоит ли им доверять. Губы у него зашевелились, и Анни сперва подумала, что они дрожат от страха, но потом поняла, что это он пытается произнести какое-то слово.

И она ждала, не смея шелохнуться.

— Ффф… — Он закусил нижнюю губу испорченными зубами. — Ффф… Фффннн…

Они ждали, но никаких других звуков не последовало.

— Финн? — предположила Марина. — Тебя зовут Финн?

Еще раз окинув всех собравшихся недоверчивым взглядом, мальчик едва заметно кивнул.

Анни с облегчением выдохнула, хотя даже не заметила, как набирала воздух в легкие. Марина лучилась от гордости.

— Привет, Финн, — сказала она, продолжая улыбаться. — Очень приятно.

Мальчик, похоже, расслабился. Губы его все так же дергались, силясь выпустить новое слово или повторить уже сказанное.

— Ффинн… Финн…

— Молодец! — сказала Марина тоном учительницы, довольной своим учеником. — А ты откуда, Финн?

Опять эта мучительная дрожь на губах.

— Иззз… ссса… Из сада…

Анни и Марина удивленно переглянулись.

— Из сада? — переспросила Марина. — Оттуда, да?

Опять нервный взгляд, опять кивок.

Мозг Анни усиленно заработал, перебирая названия детских домов, интернатов, колоний для несовершеннолетних и прочих подобных заведений. Поиск не дал результатов.

Марина уже готовилась задать следующий вопрос, когда рот Финна снова скривился. Она решила помолчать и дождаться его слов.

— Мм… ма… Мама…

— Мама? Твоя мама?

Кивок.

— А что с ней? Она… тебя ищет?

Финн нахмурился, и на лицо его будто набежала туча. Губы еще раз дрогнули.

— Сса… саддоооо… ник…

— Садовник? — спросила Марина. — Твоя мама — садовник?

Финн отчаянно замотал головой.

— Ннеее… Ннеееет…

Глаза его снова наполнились мраком. Ужасом.

— Твоя мама, — не унималась Марина, пытаясь отогнать эти мрачные мысли. — Расскажи нам о своей маме, Финн. Она… она в саду? Мы сможем ее там найти?

Глаза Финна опять широко распахнулись. Мрак рассеялся. Он кивнул.

— Ясно. А где этот сад, Финн?

Он принялся жевать губами, подбирая слова.

Они ждали.

И тут у Марины зазвонил телефон.

Финн подпрыгнул и снова прижался спиной к изголовью.

— Не бойся, — успокоила его Марина. — Не бойся…

Бормоча под нос ругательства, она вышла в коридор.

Анни осталась с Финном и решила попытаться повторить улыбку Марины, которая уже сотворила столько чудес.

— Ничего страшного, Финн. Это просто телефон. Обычный телефонный звонок.

Мальчик понемногу успокаивался. Анни поразилась: неужели он и впрямь никогда не видел мобильного телефона? И никакого другого?

— Не бойся, — повторила она в надежде, что ее слова подействуют на него успокаивающе.

Спрятав телефон, Марина вызвала Анни в коридор.

— Это Фил звонил. Хочет, чтобы я приехала на место преступления.

— А ты ему не рассказала, что тут происходит?

— Рассказала, но… — Она развела руками.

— У тебя все получается. Он уже готов сказать, откуда он.

— Возможно. Только я сомневаюсь, что он это знает. Анни, он же едва говорит! Я делаю все, что могу, но мои силы не безграничны. Это не моя специализация. Тут нужен профессиональный детский психолог. На это уйдет время.

Анни еще раз оглянулась на мальчика. Он выглядел таким растерянным… Сердце у нее обливалось кровью.

— Я пойду, — сказала Марина. — Продолжайте разговаривать с ним. Расспросите о матери. Главное, не говорите о садовнике: эта тема его, похоже, огорчает. — И, посмотрев на Финна, добавила: — Я подойду попрощаться.

Фил зашел в тупик.

Смерив разбитого, опустившегося, онемевшего от ужаса человека взглядом, он предпринял очередную попытку:

— Послушайте… — Фил перевел дыхание. — Я не причиню вам вреда. У вас не будет никаких неприятностей. Нам просто нужна ваша помощь.

Мужчина смотрел куда-то через его плечо — и увидел нечто, недоступное взглядам остальных. То, чего там, возможно, вовсе не было. Измотанный затянувшимся молчанием, Фил старался держать себя в руках.

Они сидели напротив друг друга на раскладных стульях в салоне служебного микроавтобуса. Раньше Фил и не замечал, насколько это тесный транспорт и какая в нем плохая вентиляция. Зато уж теперь…

Бродяга распространял вокруг себя такой запах, будто некоторые части его тела уже отмирали. Как будто он разлагался у Фила на глазах. Фил даже не удивился бы, если бы бродяга встал, а какие-то его органы остались на сиденье.

Одежда его была призраком одежды: обрывки рубашек, футболок и жилетов, намотанные слоями и превратившиеся в сплошную зловонную массу. Сквозь прорехи в рваных, явно не по размеру штанах проглядывали струпья и язвы, а сквозь дыры в ботинках — босые стопы.

И это лицо… Обычно Фил неплохо определял возраст и даже примерную биографию людей на глаз. Но даже он, умелый физиономист, не мог ничего сказать о данном экземпляре. В глубоких морщинах, исчертивших его лицо, запеклась давняя грязь, сделав его похожим на какой-то вечный шарж, шарж-гравюру. Кожа покраснела от всяческих злоупотреблений. Длинные седеющие волосы свалялись в паклю, борода была им под стать. В результате этому человеку, явно перенесшему множество лишений, изуродованному, покрытому шрамами, запросто можно было дать хоть сорок лет, хоть семьдесят.

Фил снова заговорил — как можно спокойнее и миролюбивее, чтобы бродяга не решил, что его подозревают в похищении и, вполне возможно, убийстве.

— Так как же вас зовут?

Бродяга повернул голову и посмотрел на него.

— Имя-то у вас есть? Как мне к вам обращаться?

— Пол.

Победа!

— Пол. Отлично. Меня зовут Фил. Итак, Пол, объясните мне, пожалуйста, что вы делали в этом доме? Там, где я вас нашел.

Тяжелый вздох — как будто от одного упоминания о том доме на душе у мужчины стало тяжело.

— Мой… дом.

— Ваш, значит. Понятно.

— В моем доме, — уже громче продолжил Пол, — много дворцов…

Ясно. Этого-то Фил и боялся.

— Угу, дворцов. Значит, вы живете там, где я вас нашел?

И опять этот пустой взгляд в никуда. Пол запрокинул голову, словно силясь вспомнить, и наконец кивнул.

— Хорошо. Просто замечательно. Я надеюсь, вы сможете мне помочь. Вы же знаете дом напротив, да? Тот, вокруг которого целый день толпились люди.

Лицо бродяги потемнело, взгляд заострился. Его обуял страх.

— В чем дело, Пол? С тем домом что-то не так?

Он вжался в спинку стула, словно пытаясь укрыться от слов Фила.

— Нет… нет… Там… Там… Зло…

«Наконец-то», — подумал Фил и с заинтересованным видом подался вперед. Даже если бомж бредил, это все-таки какая-никакая, а зацепка.

— Зло? Что вы имеете в виду?

— Там… Нет. Не могу… Я не могу говорить…

— Почему, Пол? Почему вы не можете об этом говорить?

— Потому что он… вернется, и я… Нет… Это злой человек…

— Злой? Мужчина из соседнего дома? Того, где мы сегодня были?

Пол наморщил лоб. Вопрос, похоже, сбил его с толку, но он все же попробовал ответить:

— Мужчина. Он мечтает. О любви. Любовь к творчеству… к созиданию…

Фил откинулся на спинку стула, с трудом подавив разочарованный вздох. Он-то надеялся на реальный след, а вместо этого выслушивал какую-то ересь, порожденную больным сознанием.

— Это он — злой человек, да? Вы его имели в виду?

Упершись взглядом в невидимую даль, мужчина продолжал бормотать, словно не слыша вопроса.

— Этот мужчина… Он… Он делился своей любовью с другими… И это было хорошо… Но потом… Потом… Пришли плохие, злые люди…

Пол замолчал. Фил приблизился к нему на максимально допустимое расстояние.

— Куда пришли эти злые люди? В тот дом, где вы жили, или в дом напротив? В который из них?

Пол снова нахмурился.

— Плохие люди… Змеи в раю…

Лицо бродяги скривилось, будто он собирался заплакать.

— Я просто… Я просто хочу увидеть солнце…

Недоговорив, он принялся молча жевать нижнюю губу гнилыми зубами, покачивая сперва только головой, а затем и всем туловищем.

— Но… Что вы имели в виду, когда говорили «зло»? — спросил Фил, хотя и знал, что его не слышат.

В голосе Пола, пусть и надломленном, пусть и истерзанном временем, слышались остатки образованности и, возможно, даже эрудиции. В нем словно звучало эхо другого человека — человека, которым он когда-то был. Задумавшись, Фил понял, что именно поэтому продолжил слушать бродягу, хотя его слова сперва показались ему бредом сумасшедшего. Эти слова не давали ему покоя, вгрызались в подкорку. Он вспомнил рисунки на стене дома и в подвале — пускай и нанесенные разными людьми, они были очень похожи. Загадочные, мистические рисунки, но все же не заурядные пентаграммы. А теперь эти слова Пола «Змеи в раю»…

Фил чувствовал, что разгадка близка, но не мог до нее дотянуться.

Он решил попробовать другой подход.

— А эти рисунки на стене дома… Их вы нарисовали или кто-то другой?

Перестав раскачиваться, Пол недоуменно поглядел на него.

— Рисунки. На стене. Понимаете? Что они значат, Пол?

— Это… жизнь. Это — все…

И он снова замолчал. Продолжая качаться, он одними губами произносил слова, которые не хотел сказать вслух.

Фил попробовал его разговорить, но ответа не последовало. Он понял, что дальнейшие попытки бесполезны, и встал.

— Побудьте здесь еще минутку, Пол, я сейчас вернусь.

Выбравшись на свежий воздух, он тут же сунул в рот мятную конфету, чтобы перебить дурной запах. Пусть теперь с Полом поболтает кто-нибудь из Пташек. Посмотрим, как у них пойдет дело.

Интуиция подсказывала Филу, что этот бродяга не тот, кто им нужен, а своей интуиции он привык доверять. Пол наверняка что-то знал, но выведать это у него будет непросто. Если вообще удастся.

Он поглядел на часы, Марина должна приехать с минуты на минуту. Вот и хорошо. Он будет очень рад ее видеть.

И в то же время — не очень. Потому что что-то было не так. Внутри него самого. Этот дом… Он затронул какие-то глубинные струны его души, самую темную, израненную ее сторону. Неприятное ощущение.

Фил никак не мог понять, что именно.

Но точно знал, что не хочет показывать эту сторону Марине.

По крайней мере, пока сам во всем не разберется.

И вот он стоял и ждал ее. С легкой тревогой.

Едва дверь отворилась, Роза поняла, что ее подвергли мгновенной оценке и приговор уже вынесен.

Легавая.

Ну, ничего страшного. Роза ведь тоже оценила женщину, которая стояла в дверном проеме, и оценка эта оказалась не самой лестной.

Наркоманка. Шлюха.

Она продемонстрировала свое удостоверение.

— Сержант Роза Мартин, уголовный розыск. Донна Уоррен?

Женщина неохотно кивнула.

— Разрешите войти?

Женщина явно была настроена враждебно, агрессивно: все тело ее напряглось, готовясь к атаке.

«Все изменится, когда она поймет, зачем я пришла», — подумала Роза.

— Я ничего не делала. Я вообще из дому не выходила.

Роза огляделась: маленький задрипанный домишко на одной из безликих улочек Ньютауна. Хибары с балкончиками впритык, старые драндулеты бампер к бамперу по обе стороны. С одной стороны улочка упиралась в бакалею с зарешеченными окнами и доской, на которой владелец мелом вывел рекламу дешевого пива. Напротив — фастфуд: жареная курятина, пицца. Закрытый, правда, но с запахом пережаренного масла в воздухе. На каждой стене — отметина какой-нибудь уличной банды. Среди ржавых колымаг на улице выделялся большой, темный, явно дорогой седан. Роза прикинула, что на нем должен был бы ездить главный наркоторговец в округе.

Она чувствовала, что женщина злится.

— Войти можно? Не на крыльце же разговаривать.

Не спуская с Розы глаз и, похоже, даже не сдвинувшись с места, Донна таки впустила непрошеную гостью и закрыла за ней дверь.

Внутри картина была не лучше. С того самого момента, как она увидела эту женщину, Роза не испытывала к ней ничего, кроме презрения, и теперь поняла, что это вполне оправданно. В доме царил хаос. Коридора там не было — сразу за порогом начиналась гостиная. У стены — поросшая застарелой грязью софа с обтрепанными подлокотниками, которые неоднократно использовались как пепельницы. Коробки с зацветшими огрызками пиццы. Заляпанные кружки и пустые бутылки. Россыпь окурков по полу. И среди этой помойки — горстка старых, поломанных детских игрушек на грязном ковре. В углу стоял большой старый телевизор непонятной фирмы, возле него валялось несколько ДВД.

Присесть Розе не предложили, да она и не рискнула бы.

Донна Уоррен, скрестив руки на груди, выжидающе смотрела на нее.

Роза посетила достаточное количество тренингов и семинаров. Всеобщее равенство. Уважение ко всем, независимо от обстоятельств контакта. Она кивала, пропуская услышанное мимо ушей. Она знала, что нужно кивать. Но сама в эти принципы не верила. Не верила ни единому слову. Потому что — и люди должны это понимать — уважение надо заслужить. А они, как правило, даже не пытались.

Взять, к примеру, ту же Донну Уоррен. Суровые черты лица, агрессивная стойка. Копеечные шмотки и волосы, явно выкрашенные в домашних условиях. Какая-то метиска, без роду без племени, непонятно откуда тут взявшаяся. От нее пахло перегаром, а ее тело выглядело дешевым, потасканным. «Интересно, — подумала Роза, — до чего нужно дойти мужику, чтобы из собственного кармана заплатить за секс с этой швалью?»

— У вас тут, я погляжу, недавно была вечеринка, — заметила Роза.

— Что вам надо?

Донна Уоррен продолжала хорохориться, однако в голосе ее уже слышалась дрожь.

«Похоже, — подумала Роза, — она уже поняла, зачем я пришла».

— Лучше бы вам присесть.

Но Донна не последовала ее совету.

Роза демонстративно заглянула в блокнот, хотя никакой необходимости в этом не было.

— Фэйт Ласомб здесь проживает?

— Да. — Опять эта предательская дрожь. — А вы… Где она?

Роза снова заглянула в блокнот, но Донна не дала ей ответить.

— Опять вы ее замели, да? — Она, видимо, подпитывала себя гневом. — А теперь и малого хотите забрать?

— У нее есть ребенок?

— Да, пацан. Я его нянчу.

— Ну, боюсь, придется вам еще какое-то время его понянчить.

А вот фразу, которая шла дальше, Роза произносить не любила. Даже если дело касалось таких людей, как Донна Уоррен. Собравшись с силами, она наконец сказала это, используя интонацию, которой ее обучили на очередном семинаре:

— К сожалению, Фэйт мертва.

— Мертва? Это как понимать? — выпалила Донна. Торопливая, напористая речь была еще одним защитным маневром. — Не могла она помереть.

— Боюсь, именно это и произошло. Может, все-таки присядете?

Донна собиралась уже было послушаться, но в последний момент передумала.

— А на хрена? Она ж от этого не оживет.

— Нет, но мы сможем спокойно все обсудить.

И Донна таки опустилась в кресло — неохотно, с раздраженным видом: ей не хотелось проявлять слабость перед офицером полиции. Роза аккуратно присела на самый краешек софы, боясь испачкать одежду или подцепить какую-нибудь заразу.

— Что… Что с ней случилось?

— Ее сбила машина. В Уэйкс Колне, недалеко от Холстеда.

Донна недоверчиво нахмурилась.

— Уэйкс Колн? Холстед? Что она там забыла?

— Не знаю, Донна. Я надеялась, что вы поможете мне это понять.

Донна посмотрела на нее, словно не решаясь что-то сказать, и таки предпочла промолчать.

Роза задала наводящий вопрос:

— Вы не знаете, где она была вчера вечером?

— А это как вам поможет? Ее уже не оживить.

«Вот идиотка!» — подумала Роза. В ней снова закипал гнев. Она с трудом сдержалась, чтобы не вскочить и не уйти оттуда в ту же секунду. Но, в конце концов, это ее шанс. Она должна доказать, что может вернуться на работу, что она достойна нового звания. Обуздав естественную реакцию, она заговорила как можно спокойнее и с сочувствием:

— Донна, я понимаю, как вам сейчас тяжело, но мы очень надеемся на сотрудничество.

Донна промолчала.

— Где Фэйт была вчера вечером?

Лицо Донны превратилось в настоящее поле битвы. Говорить или нет? Поступиться ли принципами, что вырабатывались годами, и стать заодно с полицией? Розе приятно было наблюдать за этими метаниями, но виду она не подавала.

— Я очень вас прошу, Донна. Я понимаю, что с полицией у вас связаны не лучшие воспоминания…

— Понимаете, да?

— Да. Понимаю. Я читала ваше личное дело. И дело Фэйт тоже. Но это сейчас неважно — важно выяснить, как она очутилась в Уэйкс Колне:

Снова молчание. Роза терпеливо ждала.

— Рассказывайте, — наконец сказала Донна с усталостью в голосе. — Рассказывайте, как все было.

— Она погибла сегодня утром. Выбежала из леса прямо на проезжую часть, возле виадука. Ее сбила машина. Она скончалась на месте. — О второй машине Роза решила не упоминать.

Глаза Донны наполнились слезами. Она заморгала, смахивая их ресницами. Губы у нее задрожали, дыхание перехватило.

«Начинается», — подумала Роза.

Но она ошиблась: ничего не началось. Донна моментально собралась и посмотрела ей в глаза. Снова готовая к схватке, снова сама себе хозяйка. Да, она по-прежнему беззащитно моргала, но слезы больше не срывались.

Какой-то крохотной частицей своего естества Роза даже восхитилась ею.

— От чего она убегала? — спросила Донна.

И снова проблеск этого незваного восхищения: кем бы ни была эта женщина (а судя по обстановке в комнате, кем она только не была), в смекалке ей точно не откажешь.

— Я надеялась, что вы сможете помочь мне ответить на этот вопрос.

Донна ничего не сказала и погрузилась в раздумья.

Роза наклонилась вперед и едва не перевернула ветхую софу, но вовремя скрыла свое раздражение.

— Ну же, Донна. Расскажите. Она там работала, да? Встречалась с клиентами? Брала товар?

При этих словах Донна метнула в ее сторону испепеляющий взгляд.

— Она не была наркоманкой! — Голос ее напоминал рык хищного животного.

«Ну разумеется, дорогуша, — подумала Роза. — Разумеется».

— А я и не говорю, что она была наркоманкой. Я просто спрашиваю, где она была вчера вечером.

— Она хотела обратиться за помощью. Вот так. А наркоманкой она не была.

— За помощью? Вчера вечером?

Донна, помолчав, продолжила:

— Нет. Не вчера. Но она собиралась лечь в больницу. «Святой Квинлан». Уже и место забронировала.

Роза ликовала: ей все-таки удалось поймать Донну на лжи!

— Значит, проблемы с наркотиками у нее все же были.

— Нет. — Опять пауза. — У нее же ребенок. Ну, бывало, принимала. Немножко. Но она хотела вообще завязать. Ради него.

— Понятно, — кивнула Роза. — А где сейчас этот ребенок?

Донна кивнула в сторону лестницы.

И снова молчание.

— Давайте все-таки вернемся к вчерашнему вечеру. Где была Фэйт? Я так понимаю, еще не в «Святом Квинлане».

Донна помотала головой.

— Она вышла на работу. Вроде как в последний раз. Я ей говорила, что не надо, но она такая: нет, последний разок. Чтобы немного бабла подбить. А то пока вылечится, пока то да се, надо же как-то жить. — Донна, опустив голову, понурилась. — Последний разок…

Роза подождала, пока она соберется с мыслями. Ничего хорошего она в этом человеке не видела. Не соболезновала ее утрате. Весь мир в глазах Розы делился на черное и белое. И если женщина торговала собой — по каким бы то ни было причинам! — ей такая женщина была омерзительна. Если она добровольно отдавалась мужчинам, способным на такой поступок, значит, сама была во всем виновата. И единственным чувством, которое эта женщина могла вызвать, была злость.

Но тут Роза вспомнила своего бывшего любовника, инспектора Бена Фенвика. Не находя его таким уж привлекательным, она тем не менее спала с ним. Добровольно ему отдавалась. Хотя это, конечно, другое. Ей-то было выгодно спать с ним.

Она покачала головой, недовольная собственными мыслями. Это только еще сильнее разозлило ее.

Донна постепенно приходила в себя. На этот раз времени и сил понадобилось больше, но все-таки она смогла. Рассудив, что следующий приступ может оказаться еще длиннее, Роза поспешила продолжить расспросы.

— Так куда же она все-таки пошла? Вы не знаете?

Донна мотнула головой.

— У нее были постоянные клиенты? Она не говорила, что собирается с кем-то из них увидеться?

— Не, ничего такого. Просто, говорит, пойду поработаю. Срублю деньжат.

— А чем вы в это время занимались?

Донна вмиг выпрямилась.

— Не ваше собачье дело.

«А то…» — подумала Роза.

— А парень у нее был? Сутенер?

Что-то промелькнуло в глазах Донны, но слишком быстро — Роза не успела прочесть, что именно.

— Ну да. Был один. Бывший. Иногда заставлял ее идти на панель. И к наркоте он ее приучил.

Роза ощутила внутри знакомое приятное тепло. Она напала на след.

— А как его зовут?

— Дэрил. Дэрил Кент.

— Где я могу его найти?

— Че, прям щас? В «Шекспире». Он вечно там торчит. В бильярд играет.

— Понятно. — Роза встала. Наконец-то ее гневу нашелся выход. — Мне очень жаль, что так вышло, Донна. У Фэйт были родные?

Донна, избегая ее взгляда, покачала головой.

— Только я. И Бен, — еле слышно добавила она.

— С вами скоро свяжутся из отдела по оказанию помощи семьям пострадавших.

Донна лишь безразлично пожала плечами.

— Мне… очень жаль, — с неохотой выдавила из себя Роза, но Донна не откликнулась.

Роза сама вышла из дома и закрыла за собой дверь.

Глотнув воздуха, который на Барак-стрит считался свежим, она отправилась на поиски Дэрила Кента. Большая дорогая машина стояла на прежнем месте. Плевать. Лишь бы убраться отсюда поскорее.

Мужчина за стойкой явно нервничал, и это не ускользнуло от внимания Микки. Впрочем, едва ли его беспокоил предстоящий разговор с полицией — скорее, убытки, которые несла его фирма.

— Послушайте, — сказал Колин Байерс, откидываясь на спинку стула, — это все, конечно, ужасно, но я не знаю, чем могу вам помочь. Мы были просто подрядчиками.

— Но вы можете назвать имена заказчиков слома.

Фирма «Джордж Байерс. Снос зданий» шла первой в списке Микки Филипса. Располагалась она в одноэтажном кирпичном здании на Магдален-стрит в Ньютауне, между автомагазином, установкой каминов и ремонтом дверей. Ни двор с потрескавшимся бетоном, запруженный грузовиками, ни само здание не обманули ожиданий Микки. Внутри обнаружилась мебель, списанная из других офисов, стопки желтой прессы и календарь с полуобнаженной девушкой на стене. Ничего лишнего.

Колин Байерс выглядел типичным порождением своей среды. Бизнес он, как выяснилось, унаследовал от отца, вышедшего на пенсию. Крепко сбитый, лысеющий мужчина средних лет, он носил очки в металлической оправе и рубашку поло с логотипом собственной компании.

Он вздохнул и почесал за ухом.

— Послушайте, сержант, я могу назвать вам фирму-застройщика — и все. Мы всего лишь субподрядчики. Лучше вам связаться с земельным кадастром.

— А я уже связывался, — не моргнув глазом, соврал Микки. На самом деле этим занимался Милхаус. — Но они только сказали, что собственность зарегистрирована на какую-то лондонскую холдинговую компанию. Мы сейчас пытаемся ее найти. А тем временем мне нужна ваша помощь, мистер Байерс. Я понимаю, что у вас много работы, но ведь и у меня немало. Чем скорее мы закончим этот разговор, тем скорее я от вас отстану.

— Ага. А мне за этот разговор платить из своего кармана. — Еще раз вздохнув, Байерс пригладил последние волосинки на голове и наконец принял волевое решение. — В общем, так уж вышло, что этих людей я знаю. Я лично с ними беседовал. «Лайеллс». Застройщики. Хотели снести пару полуразваленных домов в Ист-Хилле — там весь район чистят, будет большая стройка. Короче, ничего сложного. Отскрести асбест, выкорчевать несколько деревьев, ландшафт подкорректировать — всего и делов-то. А теперь — нате вам.

Микки записал название компании.

— Выходит, нам теперь нельзя там работать, да?

— Похоже на то.

— И надолго это?

— Понятия не имею. Будет произведен тщательный обыск окрестностей, а сколько на это уйдет времени, я не знаю. Может, несколько дней. Может, недель.

Что об этом думал Байерс, Микки понял по выражению его лица.

— Спасибо, что уделили мне время, — сказал он на прощание и вышел из офиса. Байерс не стал его провожать.

На улице Микки сверился со своим блокнотом: куда дальше? Воздух за это время успел похолодать, в нем стали слышны осенние нотки. Он пошел направо, к парковке, где оставил машину. Магдален-стрит занимала большую часть дороги, соединявшей Ньютаун с центром города. Путь его пролегал мимо тату-салонов, афро-карибских парикмахерских и мелочных лавок. Люди на улице в основном не обращали на него внимания, хотя некоторые все же шарахались и косились. Пару лиц он даже узнал: приходилось сталкиваться по долгу службы.

Он дошел до поворота, где Магдален-стрит переходила в Барак-стрит. Район тоже претерпевал изменения, медленно, но верно превращаясь в настоящие трущобы; дома на пути становились все обветшалее, магазины — все грязнее. Уже на светофоре, ожидая «зеленого», чтобы перейти на Брук-стрит за машиной, он вдруг заметил знакомое лицо.

По параллельной улице шла Роза Мартин.

Его следующим порывом было развернуться и уйти как можно дальше. Познакомились они совсем недавно, но, судя по первому впечатлению, человеком Роза была не из приятных. Но развернуться и уйти он не мог: она смотрела прямо на него. Придется разговаривать.

Она перешла через дорогу и, дружелюбно улыбнувшись, сказала:

— Привет, Микки. Давно не виделись.

— А я и не знал, что ты живешь неподалеку.

Роза прыснула в ответ:

— Кто — я? Здесь неподалеку?! Ты шутишь, верно? Нет, конечно. Я тут по работе.

— Ну и хорошо, — сказал он. Какое облегчение, что она нашла себе другую работу! — И кем ты теперь работаешь?

Она недоуменно поморщилась.

— Как это «кем»? Полицейским, кем же еще!

Микки на миг утратил дар речи. Он знал, что ей пришлось пережить, знал, что она брала долгий больничный. Все об этом знали. И никто, в общем-то, не ожидал, что она вернется.

— А чему ты удивляешься?

— Ну, как сказать… Что же произошло?

— Гласс позвал меня назад.

— Неужели тебе поручили…

На лицо ее набежала тучка.

— Нет-нет, что ты. Упаси бог! Простое ДТП. Ну, так нам пока что кажется. Женщина погибла. — Она махнула рукой куда-то за спину. — Вон там жила. Проститутка.

— Ясно.

Они какое-то время стояли молча. Говорить было не о чем.

— Ну, мне пора, — наконец сказала она. — Рада была повидаться, Микки. Думаю, мы теперь часто будем встречаться.

«Боже, только не это!» — подумал он, но вслух сказал:

— Ага. Само собой, Роза.

Она уже развернулась было, чтобы уйти, как вдруг остановилась.

— Кстати, я теперь инспектор. Меня повысили. Ну, пока.

И только после этого, улыбаясь, ушла.

Микки стоял на месте, обдумывая услышанное. Раздался звуковой сигнал светофора: пешеходы могут идти. Но он лишь смотрел на зеленый свет невидящим взглядом и не шевелился.

«Инспектор… Господи Иисусе!»

— Как он?

Марина подошла к ленточному ограждению у подножья Ист-Хилла, прижимая к уху телефон. На том конце говорила Анни.

— Снова уснул. Почти все время спит с тех пор, как ты ушла. Он совсем изможден.

— Больше ничего не говорил?

— Ни слова. Я пока здесь, но, если он не проснется, оставлю тут, наверное, кого-то из ребят. Даже не знаю, кто ему сейчас нужен. Ума не приложу.

— Ему нужен психолог.

— Ну, один психолог тут уже был. Совсем недолго. Она девушка занятая.

— До скорого, — улыбнулась Марина.

Спрятав телефон, она достала удостоверение и пролезла под лентой.

Она чувствовала на себе взгляды зевак, столпившихся на мосту, и понимала, что где-то неподалеку наверняка должны сновать журналисты. Им всем интересно, кто она такая и что здесь делает. Ни дать ни взять, знаменитость на красной ковровой дорожке. Волнительное чувство. А волноваться сейчас не время.

Разумеется, журналисты и так могут ее знать. Все-таки в ее послужном списке значится парочка громких дел.

Она огляделась по сторонам, но Фила нигде не было видно. Все люди, собравшиеся здесь, выглядели очень деловито. В отдалении белела палатка, всюду расхаживали криминалисты с неизменно сосредоточенным выражением лица. Копов тоже хватало. Она заметила Эдриана Рена, помахала ему рукой и решила подойти узнать, где Фил, но на пути ее внезапно выросла чья-то фигура.

— Марина! Рад видеть. — Брайан Гласс, расплывшись в дружелюбной улыбке, буквально встретил ее с распростертыми объятьями. — Фил, к сожалению, сейчас занят. Ты же его искала?

Когда Гласс только появился в участке, Марина приложила все усилия, чтобы проникнуться к нему симпатией. Но это оказалось нелегко. Больше всего на свете она ненавидела работать с такими, как он, — бездушными законниками. Бывают офицеры — и, как ни печально, они составляют подавляющее большинство, — которые теряют по частице своей личности с каждым повышением в звании. Гласс принадлежал к их числу. В этом человеке не было никакой божьей искры, никакого внутреннего мира. Во всяком случае, она пока не сумела ничего подобного в нем разглядеть.

Она как-то сказала Филу, что Гласс напоминает ей второстепенный персонаж из сериала «24 часа»: он носит костюм и отдает приказания, но характер его не раскрывается, он ничем не отличается от прочих статистов. Тем не менее ее работу он хвалил чаще остальных и в целом относился к профессии психолога с редким в органах почтением. По крайней мере, при ней. В эпоху постоянных сокращений бюджета многие высокопоставленные чиновники полагали, что штатный психолог — это роскошь, а не необходимость. Что те услуги, которые предоставляла она, можно получать через внештатников, причем гораздо дешевле. А результаты, эффективность, качество — это уже дело десятое. Поэтому она всегда говорила с ним вежливо, но сдержанно. И решила держаться этого курса и впредь.

— Да, его я и ищу.

— Может, передать ему что-нибудь?

Она почувствовала себя назойливой женушкой, которая носит мужу горячие обеды на работу и отвлекает его от по-настоящему важных дел. И чувство это возникло не потому, что он специально старался ее унизить, а потому что сексизм был попросту свойствен его натуре.

— Я подожду, — сказала она. — Он хотел, чтобы мы вместе изучили место преступления. Вдруг я смогу дать какую-нибудь зацепку?

— Ага, хорошо. Замечательно. Мы рады любой помощи. — Он задумчиво нахмурился. — А как там пацан? Ну, которого нашли в подвале.

— Анни сейчас с ним. Он приходил в себя, мы даже немного поговорили, но ничего вразумительного он не сказал. Все время звал маму.

— Маму?

Она кивнула.

— Кажется, да. В любом случае в этом подвале он просидел довольно долго. Разговаривает с трудом, дичится. Ребенок ужасно настрадался, это очевидно. Он еще нескоро сможет дать нам какую-либо внятную информацию.

— Ясно. Молодец, Марина.

Она промолчала.

— Так держать!

Гласс улыбнулся. Марина подумала, что такой улыбкой Черчилль, должно быть, ободрял солдат.

— Договорились. — Он собрался было уходить, но она его остановила. — Кстати, у меня к вам дело. Как хорошо, что я вас встретила.

Он недоуменно поглядел на нее, но ничего не сказал.

— Я хотела поговорить насчет Розы Мартин.

Гласс переменился в лице, и даже голос его стал осторожнее, тише:

— А что с ней?

— Вы разрешили ей вернуться. А мне кажется, что она еще не готова.

Он насупился.

— Значит, тебе так кажется…

— Как профессиональному психологу, да. Она до сих пор проявляет признаки стресса, психологической травмы. Ее эмоциональная система еще слишком хрупкая для такой напряженной работы. Думаю, ей рано возвращаться на передовую.

— Спасибо за совет, Марина. Ты же знаешь, как высоко я ценю твое мнение. Напиши об этом в своем рапорте, я обязательно прочту.

Марина почувствовала, как по лицу разливается краска, а руки начинают дрожать. Но она справилась с гневом в два счета.

— При всем уважении, Брайан, вы вернули ее на передовую и, насколько я знаю, повысили в звании.

Он примирительно поднял руки.

— Боюсь, моей вины в этом нет. Когда меня сюда перевели, механизм уже был запущен.

Она прочла в его взгляде искренность. Или, во всяком случае, хорошую подделку под искренность. Он заговорил еще тише:

— Послушай, Марина. Иногда я вынужден принимать непопулярные решения, решения, которые непосвященные люди находят… спорными. Роза Мартин — отличный коп. На мой взгляд, — он постарался выделить эти слова, — она готова вернуться к работе. Ей поручили довольно обыденное дело. Уверен, она справится. Сама понимаешь: бюджет все время урезают, цепляемся за каждую соломинку.

Он улыбнулся. Стало быть, это его последнее слово.

— Ладно. Я просто хотела, чтобы вы знали: я этого не одобряю.

— Приму во внимание. — Он снова улыбнулся. — За это мы тебе и платим.

Разговор не получил продолжения, так как в эту секунду они заметили Фила Бреннана, приближавшегося к ним.

— А вот и он, — сказал Гласс. — Ну, не буду мешать. Удачи. — И он удалился.

— Вот идиот, — прошептала Марина, но тут же пожалела о своих словах. В конце концов, не так уж он и плох. Бывают главные инспекторы и похуже.

Забыв о Глассе, она с улыбкой взглянула на Фила. Сердце у нее до сих пор начинало учащенно биться при виде этого человека. Даже здесь, даже в таких неблагоприятных для романтики условиях. Особенно в неблагоприятных для романтики условиях! Они ведь и познакомились на работе, так что места преступления были для них привычной средой обитания. И вот они снова работают вместе. Как раньше. Так и должно быть.

Иногда она просто не могла поверить, что ей так повезло.

Но когда Фил подошел ближе и она смогла рассмотреть его лицо, от улыбки не осталось и следа.

— Фил? — Она заботливо тронула его за плечо и с тревогой заглянула ему в глаза. — Ты в порядке?

Он замотал головой, словно стряхивая с себя наваждение. Словно видел ее впервые в жизни.

— Марина… Привет. — Он остановился прямо перед ней.

— В чем дело? — прошептала она. — Ты выглядишь так, будто… не знаю даже… привидение увидел.

Взгляд его на несколько мгновений рассредоточился, прежде чем снова устремиться в одну точку.

— Нет, я… Все в порядке… В порядке.

Она хотела продолжить расспросы, но он ее опередил.

— Идем, — сказал он, избегая ее взгляда. — Я попросил криминалистов, чтобы нам разрешили побыть там вдвоем. Я тебя провожу, сама все увидишь. Если там хоть что-то сдвинули, я увижу и скажу, где оно раньше было. В таком духе…

— Хорошо.

Она не сводила с него взгляда. Фил был человеком, склонным к резким перепадам настроения, и переживал все очень остро: сказывалось трудное детство. В этой нестабильности имелись как плюсы, так и минусы, но именно своей эмоциональностью он ее изначально и привлек. Она понимала его боль. Она хотела разделить его страсть. Но при этом понимала, что на службе он обязан держать свои чувства при себе, чтобы никто не смог заглянуть ему в душу.

Но чтобы он отстранялся от нее, такого прежде не случалось. Он всегда ей доверял. А теперь почему-то замкнулся.

Последняя попытка.

— Фил?

— Все нормально. — Он отвел ее руку. — Просто… устал немного.

Она промолчала.

— Ну что, — сказал он и хлопнул в ладоши, словно хотел рассеять злые чары, — готова?

— Конечно, готова. Это же моя работа.

Ледяной тон. Явное огорчение в голосе. Но если Фил и расслышал это, то виду не подал.

— Прекрасно. Идем.

И он зашагал к дому. Марина последовала за ним.

Нужно на время забыть об их взаимоотношениях и войти в дом со свежей головой. Профессионализм — превыше всего.

Остальное подождет.

— Осторожно, ступеньки хлипкие.

Фил шел впереди, Марина — за ним. Дуговые лампы по-прежнему горели, провода тянулись по деревянной лестнице на улицу, к генераторам. Двоим тут не пройти, слишком узко. Он продвигался осторожно, помня, что она совсем рядом, за спиной.

Он страшно злился на себя. То, что он увидел во втором доме, испугало его, вывело из равновесия, но почему? Ответа он не знал. Но знал, что должен искать его в своей собственной душе. И пока ответ не отыщется, нельзя ни с кем об этом говорить. Даже с Мариной.

Ему не нравилось утаивать что-либо от нее. Сердце обливалось кровью, когда он видел тревогу в ее глазах и понимал, что не может ее утешить. Оставалось надеяться, что она сама все поймет. Рано или поздно.

Он остановился у двери в подвал, через считаные секунды подошла и Марина.

— Пришли, — сказал он.

Он ждал, пока она освоится, и пытался увидеть картину ее глазами.

Она огляделась по сторонам и, наткнувшись на клетку, замерла.

— О господи…

— Вот-вот. Я тоже так отреагировал.

Неуютное чувство вернулось. Страх. Беспокойство. Разум пытался бессознательно связать эти эмоции с рисунком на стене.

Нет. Не получается.

Марина еще раз обвела помещение взглядом.

— Цветы там же, где и были? Их не перекладывали?

Фил посмотрел на пол. Лепестки кое-где смели в кучки, кое-где вовсе убрали. По некоторым потоптались криминалисты.

— Было по-другому. Весь пол был ими усыпан.

— Усыпан… — с улыбкой повторила она. — Думаю, тебе полагается приз за самое неожиданное слово дня.

Он слегка покраснел.

— Что тут скажешь? Польщен.

Но улыбка быстро сошла с ее губ: главное — работа. Нужно сосредоточиться.

— Но были и букеты.

Он указал на стены, у которых до сих пор стояли увядающие, полумертвые цветы.

— Их не двигали?

— Разве что самую малость.

Марина кивнула, но не тронулась с места, продолжая оценивать увиденное. Пройдясь взглядом по всему помещению, она рассмотрела все: и цветы, и клетку, и верстак, и инструменты, и рисунки на стене. Губы у нее беззвучно шевелились — она разговаривала сама с собой.

Фил уже не раз такое видел. Это она обрабатывает данные. Трактует. Интерпретирует. Он всегда поражался, как ей это удается, — и, главное, насколько точные она затем выдает результаты.

Марина прошлась по подвалу. Руки в перчатках, ноги в бахилах. Опустившись на одно колено, она пристально осмотрела букет на полу.

— Розы… Красные, голубые, желтые… — И следующая охапка. — Гвоздики… Красные, голубые, желтые. Цвета совпадают. И вот еще петунии, хризантемы… Тех же цветов.

Она снова обвела комнату взглядом.

— И все валяются на полу. Брошенные… Гниют… Коричневеют..

— И что все это значит?

— Человек, который это сделал, или сам их выращивал, или где-то покупал, но я склоняюсь к первому. В этом помещении витает какой-то… садоводческий дух. Дух флористики. Опять же инструменты…

Марина направилась к верстаку.

— Инструменты никто не трогал?

Фил подошел ближе. Он чувствовал запах ее духов. Ему хотелось обнять ее.

— Один, кажется, забрали на экспертизу. Остальные я попросил оставить.

Она кивнула, продолжая шевелить губами, и взяла в руки серп. Внимательно осмотрев его, она наконец сказала:

— А эти инструменты… немного переделали. Подладили. Это ведь не садовые инструменты, для этих целей ими давно не пользовались.

— Я тоже так подумал.

— И этот верстак… — Она присела на корточки и, закрыв глаза, понюхала изрезанную, в щербинках деревянную поверхность. — Хм… Землей отдает… Но не только.

Она встала и, отряхнув с юбки пыль, отошла к противоположной стене. Рисунок. Она коснулась его ладонью.

— Сначала мы решили, что это пентаграмма, — сказал Фил. — Но мы ошибались.

— Верно, — задумчиво пробормотала Марина, прослеживая взглядом линии на стене. — Это скорее звезда. Но ошибиться и впрямь легко… если, конечно, человек зашорен и лишен фантазии.

Фил промолчал. Что это было, неужели комплимент?

— И это не краска. Экспертизу проводили?

— Еще нет, но образец возьмут. Когда будут готовы результаты, я не знаю. Как ты думаешь, что это?

— Думаю, какой-то естественный материал. Возможно, растительный. Возможно, человеческие выделения. Возможно, смесь того и другого. Не знаю… Что-то в таком роде. Органическое.

Марина выпрямилась и снова окинула помещение внимательным взглядом. Клетка. Подойдя к ней, она обернулась и посмотрела на верстак, затем — на букеты цветов у стены. Потом — на рисунок на стене. Медленно, размеренно она обошла комнату по периметру, останавливаясь у каждого букета. Губы ее все время беззвучно шевелились, лоб был наморщен, словно она производила в уме сложнейшие математические вычисления.

Остановившись в центре, она расставила руки в стороны и, затаив дыхание, принялась вращать ими, оттягивая кончики пальцев. В этот момент она напоминала не то жрицу какого-то языческого культа, не то тренера по йоге.

Фил как завороженный наблюдал за ней. Иной раз ему самому становилось страшно оттого, как сильно он любит эту женщину.

— Ну, — наконец сказала она, — слушай.

Тени на кухне Дона и Эйлин Бреннан удлинялись. Сгущались сумерки, словно кто-то пеленал солнце в серое одеяло.

Они сидели за столом, разделенные молчанием, как ледяной глыбой.

В соседней комнате тишина была иного рода — мирная, спокойная: там у выключенного телевизора дремала Джозефина.

Эйлин, вздохнув, взяла чашку. Чай уже остыл, но она все равно его отхлебнула.

Дон не шелохнулся. Гаснущие лучи солнца играли на его лице, углубляя морщины, не давая покоя.

Эйлин осторожно поставила чашку на подставку. «Цветы Британских островов». Сувенир от подруги. Она даже не обратила внимания, какого он цвета.

— Надо же… Надо же что-то делать…

Ее голос поглотила холодная, тревожная тишина.

— Нельзя же допустить, чтобы он… И дальше… Чтобы он узнал…

— И что ты предлагаешь? — Когда Дон обернулся на ее голос, это было столь же невероятно, как если бы ожил идол на острове Пасхи. — Что мы можем сделать?

— Не знаю… Но что-то…

— Сказать ему, да?

— Возможно.

Уходящий свет трепетал в предчувствии скорой кончины.

Дон покачал головой. Темнота наступала.

— Не думаю, что получится… После всего, что…

Эйлин тяжело вздохнула.

— Тогда как же нам поступить? Он ведь узнает, Дон. Рано или поздно.

Дон промолчал. Тень накрыла уже добрую половину его лица.

Эйлин чуть подалась вперед, чтобы попытаться растопить лед между ними. Голос ее был таким же приглушенным, как освещение в кухне.

— Он все равно узнает. И поймет, что мы скрыли это от него. Каково нам тогда придется? Каково придется ему?

Дон ничего не ответил. Эйлин наблюдала за его лицом. Вздохнув, она опустила глаза на чашку, поднесла ее к губам, но, вспомнив, что чай давно остыл, поставила ее на место.

Тишина. И сгущающиеся сумерки.

Из соседней комнаты донесся плач: проснулась Джозефина. Эйлин покосилась на дверь и снова перевела взгляд на Дона.

— А как быть с ней?

— Не надо, Эйлин. Не начинай.

— Как быть с этой несчастной девочкой? Она разве не имеет права знать?

— Эйлин…

— Что, Дон? Что?

Плач становился все громче.

— Я не могу. Это слишком… Не могу я. Ты же сама знаешь…

— Дон, он должен об этом знать. Вот и все. Должен.

Плач стал еще громче.

Дон опустил голову.

Плач не утихал. Эйлин не сводила с Дона глаз.

— Иду-иду, милая. Бабушка сейчас придет.

Джозефина немного успокоилась. Эйлин встала из-за стола.

— Пора, Дон. Ты же сам знаешь, что пора.

И она вышла из комнаты.

Дон не сдвинулся с места.

Солнце полностью ушло за горизонт.

— Это пока предварительные результаты, — сказала Марина. — Чтобы было от чего отталкиваться. Первые впечатления.

— Ясно, — откликнулся Фил. — Давай.

— Так вот. Мальчик пробыл тут совсем недолго, — сказала Марина, глядя на клетку.

— Да?

— Да. Вот это, — она ткнула пальцем, — камера временного содержания. Его переместили сюда. Она тут давно. Очень давно.

— А точнее?

— Потом скажу. Мальчика привезли сюда для… Не знаю пока, для чего именно, но ничего хорошего его тут не ждало. Это логово убийцы. Как бы он его ни прихорашивал. Это бойня. — Она закрыла глаза, развернулась и сделала несколько глубоких вдохов. — Предвкушение… Он приводит их сюда, чтобы… — Еще один вдох. — Он себя настраивает. Чтобы… Чтобы… Ритуал. Да. Именно так. Главное — это ритуал. Не только те аспекты, которые он сам разработал, нет… Его личный фетиш… Нет. — Опять вдох. Она опустилась на колени, огляделась. — Не только это…

Фил не смел произнести ни слова. Марина словно погрузилась в транс и теперь общалась с иными мирами. Он и сам осознавал, насколько нелепо это звучит, но не мог выбросить этот образ из головы.

— Нужное место, нужное… настроение. Подготовка к наслаждению. Нет. Не только. Что-то еще. Цветы… Да. Нужное… время… — Она открыла глаза. — Нужное время, да. Ритуал. — Она пробежалась взглядом по букетам, расставленным вдоль стены. — Цветы, они… Это… Это жизненный цикл. Рождение, расцвет, смерть. Многолетние растения. — Она указала на стену: — И еще этот рисунок… Ты был прав, это не пентаграмма, не сатанинский знак. Это… Я даже не знаю. Возможно, календарь? Своего рода.

— В форме звезды?

— Возможно, под звездой? Не знаю. Но это точно не пентаграмма. Скорее… логотип! — Последнему слову Марина как будто сама удивилась. Она снова зажмурилась. — Но ребенок… Что значит ребенок? Готовность? Плодоносность? Он тоже входит в жизненный цикл? — Она подошла к верстаку. — Садовые инструменты… Символы, да… Символические инструменты… Но что они символизируют? Посадку? Выращивание? Жизненный цикл, да… — Она посмотрела Филу в глаза. — Клетка. Кости. Думаешь, человеческие?

Опешив от внезапного вопроса, он пару секунд спустя пробормотал:

— Не исключено…

— Ясно. — Она снова отвернулась. — Старые они. Некоторые из них. Старые. Несколько лет, а то и десятилетий… Да. — Она подошла еще ближе к клетке и уставилась на нее. — Что это значит? Это значит, что он давно все спланировал. Именно. Он готовился. Он обладает незаурядным умом. Он контролирует свой ум — и контролирует других. Он терпелив. Стратег.

— Думаешь, он… давно таким промышляет?

— Да.

— Как давно?

Марина глядела на прутья клетки, словно ожидала от них ответа.

— Много лет. — Она коснулась кости. — Десятилетий… — Голос ее дрогнул. — Его никогда не ловили. — Она покачала головой. — Учет… Вел ли он учет? Вряд ли. По крайней мере, в нашем представлении. Разве что… Цветы. — Она снова посмотрела на стену с букетами. — Разные виды, разные сезоны… Может быть… Не знаю. Он действует уверенно. Это… развитие. Прогресс. И хорошо. Устойчивые модели поведения обычно… Так и бывает. Но серийные преступники часто выдыхаются. Начинают со временем допускать ошибки, пусть и умышленно, как будто хотят, чтобы их поймали, остановили… Это не тот случай. — Она продолжала бережно поглаживать костяные прутья. — Этот человек… он все контролирует. Это его ритуал. Отточенный. Совершенный. Поиск совершенства… Маньяки часто перестают совершать преступления, достигнув определенного возраста, — сказала она шепотом, — но только не этот… Нет. Он уже давно этим занимается. И у него есть на то причина.

— Какая?

— Не знаю. Но ему она кажется веской. Он делает это не только ради собственного удовольствия.

— Но я думал, что все серийные убийства связаны с сексом.

— Да, большинство.

— И?

— Я не говорю, что он не получает никакого кайфа. Но кайфом дело не ограничивается… И еще кое-что.

— Что?

— Я думаю, он не остановится.

— Придется нам его остановить, — сказал Фил. — Поймать и положить всему этому конец.

— Да, — сказала Марина, словно выйдя из транса. — Можно его поймать, но это уже по твоей части.

Она натянуто улыбнулась.

— Тогда можно расслабиться.

Но выглядел Фил так, словно целиком и полностью состоял из одного только напряжения. С утра, когда она видела его последний раз, он, казалось, успел постареть на несколько лет.

Нужно было что-то сказать ему. Поговорить с ним.

— Послушай, Фил, самое главное…

— Не надо, — еле слышно выдавил из себя он. — Не здесь. Не сейчас.

Он вздохнул. Словно атлант, расправивший плечи.

— Я не могу…

— Фил? Это же я. Я. Ты можешь быть со мной откровенен.

Он пытался смотреть ей в глаза, но взгляд его метался из стороны в сторону, будто его било током.

— Я… не могу. Не сейчас. — Опять вздох. — Я даже… — Он устало запрокинул голову. — Нет. Пойдем отсюда. Надо… Надо работать.

— Хорошо, но…

— Как он сюда попал? — вдруг ни с того ни с сего спросил Фил.

— Кто?

— Мальчик. Как он сюда попал? Если это временная камера, где он был до этого?

Он еще никогда не отталкивал ее с такой силой.

— Ну да, мальчик… В общем, по-моему, дело было так. Привести его сюда средь бела дня он не мог, верно?

— Верно. К тому же территория огорожена. Входа нет.

— Значит, дорога исключается. Разве что ночью, да и то это выглядело бы подозрительно. Возле дачных домиков есть еще одна тропинка. Куда она ведет?

— К микрорайону на берегу. Но там никакого освещения и сплошной бурьян. Настоящий рай для грабителей. И тянется она вдоль реки.

— Вот тебе и ответ.

— Он что, провел его по той тропинке?

— Нет. Привез по реке. Дом выходит на реку. Он мог причалить рядом, высадить мальчика…

Фил принялся задумчиво расхаживать по комнате.

— Все сходится. Ты же говорила об этом — о циклах, о ритме природы. Может, и река тут не случайно?

— Вполне возможно.

— Да… Тогда остается только один вопрос.

— Какой?

— Где он взял мальчика?

Марина слабо улыбнулась.

— Это тебе выяснять. Ты же полицейский. Я всего лишь психолог.

— Но ты с ним говорила.

— Да. И пройдет еще немало времени, пока он сможет дать нам хоть какую-то полезную информацию.

Они помолчали.

— Я составлю официальный рапорт, — наконец сказала Марина и, поглядев на часы, добавила: — А сейчас пора забирать Джозефину.

Фил вспомнил, что говорил с Доном и они согласились оставить девочку у себя подольше.

— Хорошо. Хоть какое-то облегчение.

И снова молчание. Марина посмотрела на Фила. Глаза его бесцельно блуждали по потолку. И не потому, что он искал что-то, а потому что избегал ее взгляда. Но почему? Он не хотел с ней говорить, не хотел признаваться, в чем дело. Неужели он настолько переживает из-за этого мальчика в клетке, но постеснялся говорить об этом перед коллегами? Будем надеяться. Иначе… Ей даже не хотелось об этом думать. Она снова протянула руку, но он, будто предвосхитив ее жест, отпрянул.

— Пойдем.

И он начал подниматься по лестнице. Она не сразу пошла за ним и несколько мгновений просто провожала его взглядом.

Это на него не похоже. Совершенно не похоже. Если он предпочитает что-то скрывать от нее, то это «что-то» должно быть очень важным.

В конце концов, они с ним — одно целое. В этом она не сомневалась и по отношению к другим людям ничего подобного никогда не испытывала. Это была настоящая, истинная любовь. Родство душ. Но с настоящей любовью приходит и настоящий страх. Что что-то испортится. Что кто-то из них умрет.

Или что их обоих поглотит тьма. Они ведь были израненными, нежными душами, которые когда-то сумели друг друга услышать и слились воедино.

Вдруг тьма вернется? Вернется и разрушит все, что у них сейчас есть?

Канат истончался…

Это была обычная комната для совещаний. С кондиционером. С опущенными жалюзи. Прямоугольный стол, окруженный стульями. А на нем даже графин с водой и стаканчики. Самая обыкновенная комната для совещаний.

Но совещание это никак нельзя было назвать обыкновенным.

Старейшины собирались уже много лет. Десятилетий. Сперва на открытом воздухе. Решения принимались у костра. Потом заседания перенесли в помещение, пропахшее свежераспиленной древесиной. Голые твердые стены и пол, сугубо функциональная мебель. Затем переместились в теплые, обшитые вагонкой номера с полированными столами, резными стульями и… ритуальными накидками.

Это были лучшие годы.

Потом — промежуточная стадия.

И теперь вот это — комнаты для совещаний. Конференц-залы. Самые обыкновенные офисные пространства.

Лица их изменились, но имена остались прежними.

Четверо. Всего четверо.

Пятый… отсутствовал. Как обычно.

Никакого общения помимо кратких приветствий. Никакой болтовни, никаких шуточек. Тишина. Напряжение гудело в воздухе, как туго натянутый провод, потревоженный ветром. За прохладу отвечал не только кондиционер.

Кто-то должен был начать.

— Полагаю, я выражу общее мнение, если скажу: ты что, совсем охренел?

Это говорил Законодатель. Лед тронулся, но теплее в комнате не стало. Слова Законодателя действительно выразили общее мнение присутствовавших. Они требовали ответов.

— Очень вас прошу, — вступил Мэр, как обычно, восседавший во главе стола, — давайте обойдемся без лишних эмоций. Проблему нужно рассмотреть трезво, спокойно. — Он взглянул на ответчика. — Но Законодатель, по сути, прав: мы ждем объяснений. Чем вы думали, Миссионер?

— А обязательно называть друг друга этими идиотскими именами? Нельзя хоть раз в жизни поговорить нормально? — Миссионер лишь покачал головой.

— Они нужны нам, — сказал Мэр. — Вы и сами это знаете.

— К тому же они имеют практичный смысл, — добавил Учитель. — Если кто-то подслушивает нашу беседу, он потом ничего не сможет доказать. Если возникнет необходимость что-либо доказывать…

— Итак, я повторю вопрос, Миссионер, — сказал Законодатель. — Чем вы думали?

— Вы же сами знаете, что нам нужны деньги, — принялся оправдываться Миссионер. — Иначе дело не пойдет. И тогда… Сами понимаете, что случится тогда. Вот я и решил избавиться от старой недвижимости. Мы ею больше не пользуемся, а в цене она возросла.

Снова Законодатель:

— И вы не сочли нужным уведомить нас заблаговременно?

— Я не думал, что это так серьезно.

Все трое уставились на Миссионера.

Не привыкший унижаться, он предпринял отчаянную попытку:

— Послушайте, я же был у черта на рогах. Я не хотел, чтобы сделка пошла псу под хвост. Что мне оставалось? Я действовал в наших общих интересах. И, если честно, рассчитывал, что вы мне потом спасибо скажете, а не песочить начнете…

Они по-прежнему не сводили с него глаз.

— И откуда мне было знать, что он до сих пор там? Времени-то сколько прошло…

— Да ну? — усомнился Учитель. — Значит, ты настолько наивен? Или просто дурак?

— Откуда мне было знать…

— Ты думал, он просто возьмет и перестанет это делать, да? Что он изменится? Уж кому, как не тебе, знать, насколько это маловероятно.

Миссионер тяжело вздохнул.

— Простите. Я не подумал.

— Клетка по-прежнему там, — сказал Учитель.

Миссионер вздрогнул.

— Да. Ну… Я думал, у него есть еще…

— Есть, — согласился Законодатель. — Резервные.

— Тогда почему нельзя…

— Потому что у каждого свои предпочтения. — Судя по голосу Мэра, разговор был окончен. — И у него тоже. Все это — составные части одного ритуала.

— Я не думал, что ритуал остался… Я думал, если все получится, в будущем…

— Это пустая болтовня, — оборвал его Законодатель. — Мы хотим знать, что происходит в данный момент. Нужно ликвидировать последствия. Нужно составить план.

— Верно, — отозвался Мэр. — Отчет о проделанной работе. Новые предложения.

— Я это так себе представляю, — сказал Законодатель. — Мы должны работать в трех направлениях. Первое. Как продвигается расследование? Что полицейские успели выяснить насчет клетки и мальчика? Второе. Нужно удостовериться, что это никак не повлияет на своевременную доставку. Третье. Поддерживать установленный ход ритуала.

Миссионер, казалось, не вполне его понял.

— А ритуал еще продолжается? После всего этого?

— Разумеется, — отрезал Законодатель. — Он слишком важен, чтобы прерваться ни с того ни с сего. Важен для него. Он и так злится из-за этой заварухи. Ужасно злится.

По телу Миссионера пробежала дрожь.

— Ага. Понятно. А нельзя просто…

И не договорив, понял, что услышит в ответ.

Учитель молча посмотрел на него.

Миссионер снова вздохнул.

— Господи, вот так вляпались! — Но когда он поднял голову, глаза его горели. — Погодите-ка. А разве он не может использовать другого? Обязательно этого?

— Думай головой, прежде чем задавать такие вопросы, — разочарованно протянул Мэр. — Это должен быть избранный ребенок. Таковы требования ритуала. — Он зловеще ухмыльнулся. — Или вы хотите лично предложить ему замену?

— Стало быть, выбора нет, — подытожил Учитель. — Необходимо вернуть ребенка.

— Более того, — сказал Мэр, — необходимо взять расследование под контроль.

Все одновременно обернулись к Законодателю. Тот неуверенно улыбнулся.

— Значит, я один за все в ответе. В который уже раз.

— А эта женщина до сих пор представляет для нас угрозу? — спросил Учитель.

— Нет, — ответил Законодатель. — Сегодня утром она погибла. Несчастный случай.

— Отлично, — сказал Учитель. — Хоть одной проблемой меньше. Так ведь?

— Все улажено. Думаю, это не грозит нам никакими последствиями.

— Господи, вот так вляпались! — повторил Миссионер.

— Не мы, а лично ты, — поправил его Учитель.

— Снова пустая болтовня, — вмешался Законодатель. — Мы должны думать, планировать. Ну же, соберитесь! Сосредоточьтесь. Это самое ответственное задание за год.

Все, как по команде, откинулись на спинки стульев и погрузились в раздумья. Тишину комнаты для совещаний нарушало лишь глухое гудение кондиционера.

Затем, собравшись и сосредоточившись, они возобновили разговор.

И в конечном итоге составили план.

Донна поднесла кружку к губам. Горячо. Поставив кружку на столик у дивана, она вытащила из пепельницы недокуренную сигарету и затянулась. Прислушалась, как трещит горящая бумага. Почувствовала, как дым расползается по телу. По всему телу. Выдохнула — и дымом заволокло все, что она видела. Зажав сигарету между указательным и средним пальцами, она смотрела на ее горящий кончик. Дрожь в руках, вызванная недавним перепоем и перебором с наркотой, под действием чая и никотина понемногу стихала. Еще раз затянувшись, она поджала ноги, уселась поудобнее и принялась наблюдать за Беном, игравшим на полу. Побег. Вот о чем она думала, глядя на ребенка. Бежать. А еще она думала о Фэйт.

И о том, как обманула эту сучку из полиции.

Побег. Да уж, в этом Донна была докой. Просто, блин, кандидатскую защитила на тему побегов. Если в чем-то она и разбиралась, так это в способах бегства.

Так она, собственно, и дошла до такой жизни. Так, честно говоря, до такой жизни доходили все девчонки. Но кто ж из них говорил честно? Да никто. Особенно с людьми, на которых им плевать. А именно с такими людьми и приходилось в основном общаться. Клиенты. Копы. Муниципалы. Иной раз — все сразу.

И побег… Бегство. Все они от чего-то бежали. Она не была исключением. От мужей, которые их избивали. От отцов, которые их насиловали. От отцов, дядей и друзей. От семей, которые ничем не могли им помочь. Бежали. Всегда бежали.

Потому-то они и стали кончеными людьми. И она не исключение. Все они хотели от чего-то убежать.

А куда — это уже не столь важно. В новую жизнь. Чтобы стать другими. Взять новые имена. Способов много: таблетки, бухло, крэк, трава. Все это здорово. Потом, конечно, бывает хреново, но что с того? Можно же еще раздобыть. И снова уделаться.

Убежать.

Она снова отхлебнула чаю — в самый раз. Снова затянулась.

Фэйт всегда говорила, что убегает. От чего-то. Вечно какие-то истории, Донна даже слушала вполуха. У нее и своих историй хватало. Иногда она их рассказывала, но обязательно что-то меняла. Никогда не повторялась. И каждый раз истории эти были правдой. По крайней мере, пока она их рассказывала.

Но вот у Фэйт… Всегда одни и те же. Вечный побег. От какой-то страшной силы. Не может и слова вымолвить — а бежать должна.

Донна не вслушивалась. «Если это такая серьезная хрень, — говорила она, — так напиши в газеты, позвони на телевидение». Фэйт только смеялась в ответ: «Думаешь, они сами не знают? Уж поверь мне на слово: это очень серьезная хрень. Они все в сговоре». Тогда смеялась уже Донна. «Лучше помалкивать. Не высовываться. Мало ли что. А я за Бена боюсь. Потому что им нужен он. Если со мной что-то случится, следующим будет он».

И все. Донна только махала рукой. Дурочка. Бедная маленькая дурочка. Совсем запуталась.

Многие девчонки несли такую чушь: алкогольные фантазии, мечты под крэком, ганджубасовый психоз. И каждая история — святая правда. Донна не обращала на них внимания. У нее тоже имелось несколько правдивых историй в запасе. Правдивых до тех пор, пока она не угомонится.

Но Фэйт… Фэйт не успокаивалась. Никогда.

«Если со мной что-то случится, — сказала она однажды вечером, когда ее зрачки от водки и ганджи уже вращались, как колесики, — что угодно, несчастный случай или еще что, это они. Так и знай. Это они за мной пришли. И ты… Ты мне обещай…» Донна тогда затянулась «травкой» и сказала, что обещает. «Ты же еще даже не знаешь, что именно! Пообещай, что… будешь заботиться о Бене. Не отдавай им Бена. Ни за что». Донна подумала тогда, что это полный бред, но, заглянув в несчастные, измученные, покрасневшие глаза подруги, поняла, что та не шутит. И пообещала. Чего было не пообещать? У Фэйт, похоже, гора с плеч свалилась. «А они придут. Я тебе точно говорю. На машине приедут. Вдвоем. Два мужика. В костюмах. Такие, знаешь, типа как свидетели Иеговы. Но никакие они не свидетели Иеговы, это я точно говорю…» И тут начались пьяные слезы: «Обещай! Обещай!» И Донна пообещала снова…

Докурив до фильтра, она раздавила окурок в пепельнице. Эта Роза Мартин… Морда ящиком, вся из себя… Но не такая уж она крутая баба, как о себе думает. Донна людей насквозь видела: с ее профессией по-другому нельзя. Слишком многие девчонки садились в машины, в которые не следовало садиться, а потом их находили где-нибудь в лесу на берегу реки с проломленными черепами. В общем, пришлось осваивать азы психологии.

А для того, чтобы раскусить эту Мартин, азов вполне хватило. Проще простого.

А еще проще было ее обмануть — и выйти сухой из воды.

Что-то таилось в ее глазах — какая-то боль, какая-то травма. И еще — гнев. Много гнева. Донна готова была поспорить на кругленькую сумму, что к этому причастен мужчина. Поэтому-то она и натравила ее на Дэрила.

Она улыбнулась.

Жалко, что она не увидит, как Мартин ввалится к нему, обзовет сутенером и обвинит в гибели Фэйт. О, она бы дорого дала, чтобы увидеть его лицо в этот момент! Потому что Дэрил таки был их сутенером. Раньше. И парнем ее он тоже был. Оставалось надеяться, что поднимется буча. Уж Дэрил-то молча слушать ее не станет! Оставалось надеяться, что и сучке-ментовке хватит накопленной ярости, чтобы поддаться на его провокации.

А кто кого, это уже предсказать сложно.

Она, улыбнувшись, отхлебнула еще чаю и сморщилась: остыл. Она встала с дивана и подошла к окну.

И впервые увидела ее.

Машину. Большую машину у бордюра напротив.

По спине у Донны побежали мурашки. Живот скрутило. «Совпадение», — подумала она. Простое совпадение. Опять небось какие-то местные чинуши ищут мелких мошенников.

Она пригляделась — двое мужчин. Оба в костюмах. Не свидетели Иеговы.

Они смотрели на ее дом. Они ждали. Черт, черт, черт!

Руки у нее задрожали, и не только от выпитого и выкуренного прошлой ночью. Надо что-то делать. Срочно. Бен, ничего не замечая, продолжал играть на полу. Она еще раз выглянула в окно и снова перевела на него взгляд.

Вспомнила подругу. Эту глупую девчонку, которая совсем запуталась в жизни.

В уголках глаз выступили слезы. Она не оплакивала Фэйт — свою лучшую подругу и любовницу, не станет оплакивать и сейчас. Донна не такая. Она твердила себе это постоянно. Ее подобным не проймешь. Не на ту напали. Жизнь вынудила ее стать жесткой.

Она смахнула слезы ладонью, а ладонь вытерла о джинсы.

— Давай, Бен, собирайся. Мы уходим.

— К маме?

Донна снова почувствовала, как щиплет в глазах, но сдержалась.

— Нет, не к маме. Просто… уходим. — Она выдавила из себя фальшивую улыбку. — Это будет настоящее приключение! Мы от всех убежим. Давай собирай свое барахло.

Мальчик отправился на второй этаж, а Донна попыталась понять, что делать дальше. Нужно уехать отсюда. А для этого нужна машина.

Улыбаясь, она пошла в кухню и взяла самый большой, самый острый нож, который только смогла найти. Она ни разу в жизни не резала им продукты, но это был идеальный инструмент для отпугивания сумасшедших клиентов.

Машина. Нужна машина — значит, будет машина.

В пабе были огромные прямоугольные окна — открытые, прозрачные, словно зазывающие внутрь и уверяющие: нам скрывать нечего. Ничего неблаговидного здесь не происходит. У нас всегда рады гостям. Заходите же!

Но Роза Мартин знала, насколько это далеко от истины.

«Шекспир» считался одним из самых опасных пабов в Колчестере. Преступники и злодеи всех мастей стекались туда, как убогие, но уверенные в своем таланте стекаются на прослушивания «Икс-фактора». Впрочем, клиентура «Шекспира» могла сравниться с ними и в убожестве. Мелочные и жалкие, беспомощные и безнадежные, они приходили сюда, чтобы укрепиться в заблуждениях насчет самих себя и напиться до того состояния, когда явные проигрыши начинают казаться достижениями. Когда обычные поганцы становятся королями в замке уцененного пива — до тех пор, пока реальный мир не остудит их, как порыв ледяного ветра с Северного моря.

Иными словами, пока бармен не крикнет, что заведение закрывается.

Роза Мартин не раз приходила сюда по работе — как в форме, так и под прикрытием. Во время таких зачисток, как правило, по выходным, она особо рьяно сталкивала негодяев лбами, силясь доказать коллегам-мужчинам, что крутости ей не занимать. Бывала она тут и со Скотланд-Ярдом: когда кто-нибудь из здешних неудачников начинал мнить о себе невесть что.

Да уж, она знала этот паб.

Едва войдя внутрь, Роза почувствовала прилив адреналина. Повинуясь неизменному инстинкту, она автоматически сжала кулаки и включила режим «или бить, или бежать».

Разумеется, она выбирала «бить».

Внимание к себе она привлекла сразу. Все сразу поняли, что она коп, с таким же успехом можно было нацепить на шею неоновую табличку. Немногочисленные пьянчужки, облепившие столики, как мухи, или вопросительно на нее таращились, или, напротив, мигом отводили взгляды. С нескольких столешниц что-то едва заметно смахнули — и руки эти больше не показывались из-под столов, пока она не ушла. Молодые ребята, игравшие в бильярд, замерли, не доиграв партию; кий они держали так, как держат копья воины первобытных племен. Пахло там омерзительно.

В глубине паба завеса сигаретного дыма стала тоньше, и Роза смогла рассмотреть и заляпанные прокисшим пивом столы, и давно не мытый унитаз, и жаровню, в которой масло последний раз меняли еще при Тони Блэре.

Обшарпанные голые стены с прислоненными дерматиновыми скамейками; стулья, пережившие немало потасовок, в которых они выступали в качестве оружия; изрезанные ножиками столы…

Роза подошла к стойке. Бритая голова бармена-здоровяка, минуя шею, переходила сразу в линялую гавайскую рубашку. Лицо его выражало не больше радушия, чем лицо пастыря-евангелиста, к которому пришли обвенчаться два гея.

Она показала ему удостоверение, хотя необходимости в этом не было.

— Я ищу Дэрила Кента. Он здесь? Мне сказали, он часто сюда захаживает.

Бармен, похоже, задумался. Выбор перед ним был не из легких: стать стукачом или отказаться сотрудничать с человеком, который в ответ начнет рыться в грязном белье и узнает много интересного об этом заведении. Компромиссным решением стал кивок в сторону юных бильярдистов.

— Который из них?

— Темный. В белом худи.

Произнося это, он даже не шевелил губами. Роза кивнула в знак благодарности и отошла к бильярдному столу. Дэрила Кента она опознала моментально. Он был мулатом, и это очень его злило. Во всяком случае, что-то его да злило: глаза-щелки, свирепый оскал, напряженное, будто перед прыжком, тело. Он сам напрашивался на неприятности.

— Дэрил Кент?

Прежде чем ответить, он быстро огляделся по сторонам — проверил, на месте ли все парни. Те, с киями-копьями наизготовку, скучились еще плотнее.

— А кто интересуется?

Она продемонстрировала удостоверение.

— Детектив-инспектор Роза Мартин.

— Копы. Ясно.

Выражение лица у него было таким довольным, словно он только что самостоятельно доказал теорему Ферма.

Она выждала несколько секунд и повторила:

— Дэрил Кент.

Но теперь уже как утверждение, а не вопрос.

— Ага.

— Поговорим?

Он снова огляделся.

— А чего не поговорить? Мне от братух скрывать нечего.

Роза едва сдержалась, чтобы не закатить язвительно глаза: парень выдавал себя не то за нью-йоркского гангстера, не то за ямайского бандита, когда на самом деле вряд ли выезжал за пределы графства.

— Вы были парнем Фэйт Ласомб, так ведь?

Он пожал плечами.

— Это, надо понимать, знак согласия?

— Ага. Типа того. Давно это было. Она такая была, ну, дешевая сучка.

— «Была» — это вы точно подметили, Дэрил. Она умерла.

Слова ее подействовали, как внезапная пощечина. На месте самоуверенного хулигана появился совсем другой человек — изумленный, испуганный. И в окружении «братух» ему вдруг стало неловко.

— Правда? — тихо, с недоверием переспросил он. Точь-в-точь как ребенок.

— Правда-правда. Где вы были вчера ночью, Дэрил? И сегодня утром, если уж на то пошло.

Он попятился, натолкнулся на бильярдный стол. На лице у него была паника.

— Нет-нет, так не пойдет… Я чего, я ничего… Ты на меня эту мокруху не вешай.

— Где вы были, Дэрил?

Он снова покосился на «братух», которые уже расступились, в одночасье забыв все братские клятвы. Роза была рада это видеть: пусть знает свое место.

— Со своей… новой бабой.

— А точнее? С мамой, наверное? — не сдержалась она.

Ребята захихикали, Дэрил покраснел от злости.

— Нет, не с мамой. Оборзела? Дениз ее зовут. Я у нее был.

— Понятно. Вы же и ее сутенер, да?

— Чего? — Шок, недоверие.

— Ну «чего»: заставляете ее за деньги заниматься сексом с мужчинами, а потом эти деньги отбираете. Что не ясно? Я-то думала, уж кому, как не вам, знать, чем занимаются сутенеры.

— Я не сутенер.

— Да ну? — Роза постепенно тоже свирепела. — Знаете, Дэрил, я терпеть не могу обманщиков. Это так оскорбительно, когда тебе врут! Но знаете, кого я ненавижу еще больше? Сутенеров. Вот это дрянь люди, хуже не придумаешь. Трусы, которые живут за счет женщин и ленятся найти себе нормальную работу.

— Да не сутенер я!

— Врешь.

— Не вру!

Остальные никак не вступались за своего «братуху». Он остался один на один с этой настырной полицейской сучкой. Роза заметила, как шевелятся губы, как мечутся по комнате глаза. Его скудный умишко явно что-то замышлял.

— А если бы я был сутенером, я бы тебе показал! Знала бы, как мне хамить.

Этого было более чем достаточно.

В следующую секунду она уже передавила ему шею и заломила руку за спину. Мерзавец взвыл от боли. Она почувствовала, как рвутся мышечные волокна, услышала неприятный щелчок в кости.

— Только не здесь! — взмолился бармен из-за загородки, гарантировавшей относительную безопасность.

— Рот закрой! — рявкнула Роза и снова обратилась к Дэрилу: — Так на чем мы остановились? Ах да. Обманщики и сутенеры. И тех и других на дух не переношу. А ты, так уж вышло, и обманщик, и сутенер. Давай, Дэрил, признавайся: ты ее кому-то продавал?

— Нет…

Она надавила сильнее, Дэрил закричал.

— Продавал или нет?

— Нет! — слабо выдохнул он.

«Ладно, похоже на правду», — с неохотой признала она. Он был слишком слаб, чтобы врать под пытками. Она продолжила допрос:

— Где ты был вчера ночью?

— С Дениз, я же сказал.

Опять рывок.

— Ладно, ладно, дома я был. У мамы.

— Так-то лучше.

— Подожди…

Роза подождала.

— Это… Это Донна тебя сюда прислала? Вот сука!

И тут Роза поняла: ее обманули. Развели. Донна специально натравила ее на Дэрила.

— Почему это она сука?

Она уже хотела отпустить его, но не знала как. Не знала, как сдержать себя.

— Потому что она… Она меня ненавидит. Всегда ненавидела. Я же, это… ну, зажигал с Фэйт, а эта лесба хотела сама с ней зажигать. Так и вышло.

Обманули. Развели.

Гадкое чувство.

В последний раз крутанув его за локоть и выслушав протяжный вопль, Роза ослабила хватку — и парень рухнул на пол, как мешок с мукой, захлебываясь слезами.

— Больная на голову! Рехнулась, мать твою…

— Может быть. А ты все равно подонок, — сказала она и вышла из паба.

На улицу, на свежий воздух, идти в любом направлении, лишь бы адреналин схлынул. Развели. Не может быть!

Роза была разочарована и раздосадована. Над ней посмеялись, ее выставили идиоткой, а она так и не узнала ничего полезного. Только невинного парня зря скрутила. Вернее, невинным его, конечно, не назовешь, но в данном случае он не был виноват.

Впрочем, это беспокоило ее в последнюю очередь. Злилась она в основном из-за того, что кто-то посмел ей соврать. А насчет этого подонка — так она могла и дальше его метелить. Ну, покричал бы, что с того?

Ей даже хотелось это услышать.

И она не понимала, что значит это желание.

Поэтому просто шла куда глаза глядят — вперед.

Визит в компанию, занимавшуюся сносом, не принес никаких результатов; с фирмой-застройщиком, судя по всему, ему тоже не повезло. Микки начинал сердиться.

— Послушайте, я понимаю, что босса сейчас нет, вы уже неоднократно это говорили. И теперь я спрашиваю, когда он вернется и когда я смогу с ним увидеться.

Девушка-секретарша снова вытаращила на него глаза.

Диалог происходил в офисе «Лайеллс», фирмы-подрядчика. Микки загодя навел справки: фирма была одной из крупнейших в восточной части Англии, но во время кризиса бывшие владельцы ее продали. Впрочем, судя по гигантским рекламным щитам и фотографиям в коридорах, они до сих пор пытались создавать видимость успеха. Дескать, это они строят почти все новые здания в городе, хотя здания эти были построены давным-давно.

«Но как бы они ни процветали, — подумал Микки, — на секретаршу с головным мозгом денег у них явно не хватило».

Хотя девушка, конечно, была симпатичная. Можно даже сказать, красотка. Этого не отнять. Он даже хотел поначалу очаровать ее по мере возможности, но, наткнувшись на непроницаемый взгляд и мертвую улыбку, решил применить более формальный подход. Тоже не сработало.

Становилось все более очевидным, что таланты девушки ограничивались правильным макияжем и подбором одежды, которая вроде бы не нарушала корпоративный дресс-код, но при этом подчеркивала изгибы ее спортивного тела. Декольте же было достаточно глубоким, чтобы посетители забывали, зачем она здесь сидит (а именно — чтобы не подпускать их к боссу на пушечный выстрел).

— Не знаю, — сказала она. — По-разному бывает. Иногда мистер Балхунас уходит и не возвращается.

— А иногда возвращается. Я понял. Я могу поговорить с кем-нибудь другим? С кем-то, кто сможет мне помочь.

Девушка только поджала губки и покачала головой.

— Ладно. — Микки дал ей визитку и заговорил медленно, почти по слогам: — Передайте это ему, хорошо? Обязательно. Скажите, чтобы перезвонил, когда вернется. — Он даже провел пальцем по строчке с телефоном, чтобы она не перепутала. — Скажите, что это очень важно.

Дождавшись, пока она кивнет, он ушел.

Уже на улице он взглянул на часы. Милхаус сейчас, наверное, сидит в участке и роется в электронных списках: ищет имена владельцев той земли. От Микки же удача, видимо, отвернулась. Что толку снашивать ботинки попусту? Пора закругляться.

Не успел он об этом подумать, как к зданию подъехала машина. «Ягуар» с личным водителем в деловом костюме, который вышел и открыл заднюю дверцу. Из автомобиля выбрался невысокий, но крепко сбитый смуглый мужчина, одетый с иголочки и похожий на уличного сорвиголову, сумевшего применить бойцовские качества в бизнесе. Похоже, он до сих пор мог сам за себя постоять.

Впрочем, если и мог, то не сейчас — его взгляд затравленно заметался.

— Мистер Балхунас? Каролис Балхунас?

Мужчина вздрогнул от неожиданности.

— Что? Да. А вы кто?

Он говорил с акцентом, но каким именно, Микки не понял.

Он показал удостоверение и представился.

— Можно вас на пару слов?

Мужчина занервничал еще больше. Микки почувствовал, как ему хочется просто отогнать надоедливого копа, как комара, но не сдвинулся с места. Пусть попробует.

И эта тактика сработала. Балхунас обреченно вздохнул.

— Ладно, проходите. Но у меня очень много дел.

— Я не отниму у вас много времени.

Балхунас вошел в здание, Микки последовал за ним. Когда машина тронулась, он обернулся — и застыл на месте.

В машине был еще один пассажир. Он пригнулся, но было уже слишком поздно: Микки его заметил. И узнал.

Это был мужчина из той юридической конторы. Тот самый, которого он не мог вспомнить.

Внутри у Микки разлился холод. Что-то тут не то! Он еще не знал, в чем дело, но картина вырисовывалась не из отрадных.

Он поспешил за Балхунасом.

Анни никак не могла собраться. Она уже битый час сидела у входа в палату и ждала. Ожидание не было ее сильной стороной и в лучшие времена, а эти времена вряд ли кто-нибудь назвал бы лучшими.

Она чувствовала, что ей это не под силу, поэтому и позвала сюда Марину. Но вот Марина ушла, и ее место заняла детский психолог, которую пригласила доктор Уба. Дженни Свон производила приятное впечатление: средних лет, крашеная блондинка, в теле, симпатичная. В молодости, наверное, была писаной красавицей, сейчас же сошла бы за молодящуюся бабушку.

Анни примерно объяснила ей ситуацию, отметив, что расследование только началось и мальчик требует особого ухода.

Дженни Свон выслушала ее, время от времени одобрительно кивая, и задала все полагающиеся вопросы.

— Думаю, лучше мне работать с ним наедине.

— Хорошо. — Анни даже не скрывала облегчения.

И Дженни Свон вошла в палату с улыбкой, чтобы мальчик сразу увидел в ней друга и не волновался.

Дверь закрылась, и Анни осталась одна. Ждать.

Пока Марина пыталась разговорить мальчика, Анни чувствовала себя не в своей тарелке. Ее учили, как работать с детьми, перенесшими стресс: это входило в ее обязанности как агента сыскной полиции. Но этот мальчик представлял собой чрезвычайно тяжелый случай. Он словно источал какое-то химическое средство для отпугивания лично ее.

Ни один из проверенных трюков не сработал. Она не могла найти общего языка с этим ребенком. Не за что было зацепиться.

Она ничем не могла его увлечь, он словно принадлежал к иному племени. Или даже расе. Или вообще виду.

Он навевал на нее жуть. Стыдно в этом признаваться, но так оно и было.

Анни знала, как обычно ведут себя дети, которых взрослые подвергали насилию. Ей часто приходилось иметь с ними дело. Это не были кроткие агнцы, которых все видят на страницах желтой прессы; нет, это были разбитые, изувеченные люди, и ущерб, нанесенный их психике, зачастую бывал непоправим. Некоторым, конечно, удавалось помочь, но большинство продолжало свой путь по проторенной дорожке: из дома родителей, исчадий ада, в колонию для несовершеннолетних, а оттуда уже в настоящую тюрьму. И на каждом этапе их преступления становились все безжалостнее, давая выход злости и раздражению, которые копились в них годами. Все они мстили за то, что им пришлось пережить.

Но этот мальчик… С ним ситуация была другая. Насколько она поняла, он не был похож на остальных детей, ставших жертвами насилия.

Дверь отворилась, и из палаты вышла Дженни Свон.

— Как он? — спросила, встав со стула, Анни.

Выражение лица психолога не сулило ничего хорошего.

— Не очень… Он уже немного успокоился и даже пытается как-то общаться. Думаю, ваша коллега помогла ему открыться.

— Он вам что-нибудь сказал? Что-нибудь существенное?

Вопрос этот явно ее огорчил: конфликт интересов представал во всей красе.

— Я… Рано еще делать выводы. Думаю, пока что ничего «существенного» он не сказал.

— Он сегодня говорил о своей матери.

— Да, он снова о ней вспоминал. Он переживает за нее.

— А он никак не описывал ее? Не говорил, где она может быть?

— В саду, говорит. Она в саду.

Анни кивнула. Марина добилась ровно того же.

— Спасибо вам, Дженни.

Анни глянула на часы. Скоро уже должен прийти ее сменщик на ночь.

— И еще кое-что, чуть не забыла.

Она замерла.

— Не знаю, где этого мальчика держали, но несомненно, что он долгое время пробыл в изоляции. И мне не нужно ждать результатов экспертизы, чтобы сказать: его заставляли делать то, чего он делать не хотел.

— Например?

Дженни тяжело вздохнула.

— Я бы… Я бы не хотела строить домыслы. Но его принуждали к чему-то ужасному. Принуждали не раз и не два. И еще одно.

— Да?

— Где бы их с матерью ни держали, они были не единственными пленниками.

— О господи… — пробормотала, нахмурившись, Анни.

— Вот-вот, о господи…

Балхунас уселся за свой рабочий стол. Стены кабинета, равно как и приемной, были увешаны снимками строящихся зданий, сертификатами в рамках, дипломами и почетными грамотами. Над шкафом крепилась специальная полочка для наград — целого ряда статуэток, а над ними на фотографиях Балхунас пожимал руки политикам и знаменитостям. Выглядели все одинаково: он — лучится от радости, они — смущены, огорошены, ослеплены вспышкой.

Балхунас поерзал на месте. Он никак не мог усесться удобно и продолжал вертеться в кресле, поскрипывая кожей. Борясь с неловкостью, он брал случайные предметы со стола, крутил их в руках, клал обратно, поправлял манжеты своей рубашки. Микки не оставалось ничего иного, кроме как сидеть и ждать.

— Я, к сожалению, не смогу уделить вам много времени, детектив… Простите, как вас зовут?

— Детектив-сержант Филипс. Ничего страшного, мистер Балхунас, я вас не задержу. У меня всего пара вопросов.

— Слушаю вас внимательно. — Дрожащие губы, усталый голос.

— Вы уже слышали о необычной находке в доме у подножья Ист-Хилла? На том самом участке, который вы собирались застроить.

Балхунас вздохнул и снова заерзал.

— Да-да, слышал. Просто кошмар.

Глаза его метнулись к фотографии, на которой он пожимал руку Борису Джонсону. Радостной эта встреча, судя по всему, была лишь для одного участника.

— Я просто хотел узнать, кому принадлежит эта земля. Вам?

— Нет, не нам. Мы всего лишь подрядчики, наше дело маленькое — строить. Иногда мы покупаем землю, но не в этом случае.

— Так чья же она?

— Я… Я не знаю.

— Не знаете?

— Нет. — Он даже потряс головой, чтобы подчеркнуть свое полное неведение.

Микки недоверчиво нахмурился.

— И часто вы строите дома, не зная, кому принадлежит земля?

— Нет… — Опять вертится, опять ерзает.

— И как вы это объясните в таком случае?

— Я… Послушайте. Вы знаете о земельном кадастре? Лучше там поискать.

— Потому что вы не знаете, да?

— Я могу сам для вас проверить, но на это уйдет много времени.

— Мистер Балхунас, вы ведь ничего от меня не скрываете? Потому что я могу расценить это как попытку воспрепятствовать отправлению правосудия.

Лицо Балхунаса вспыхнуло гневом, кровь прилила к щекам, руки сжались в кулаки.

— Кто ваш непосредственный начальник, сержант? — Голос его вдруг стал тверже, решительнее.

Микки ответил ему не сразу. «Что ж, — подумал он, — этого и следовало ожидать». Всякий раз, когда он допрашивал облеченных властью или просто состоятельных людей, в какой-то момент обязательно звучала эта фраза. Но только тогда, когда они пытались что-то скрыть. Когда они чего-то стыдились.

Или боялись, что что-то выйдет из-под контроля.

— Я так понимаю, вы отказываетесь отвечать на мой вопрос.

— А вы — на мой? У меня есть друзья в полиции, сержант. Друзья на высоких должностях. Большие шишки.

Он указал на фотографии на стенах — вот только, к сожалению, угодил в снимок актера Филипа Гленистера, игравшего полицейского в сериале.

Микки хотел было упомянуть Фила, которого и считал своим непосредственным начальником, но прикинул, что его ранг не произведет должного впечатления. И назвал другое имя:

— Старший инспектор Брайан Гласс.

Балхунас с каменным лицом откинулся на спинку кресла.

— Сержант, я вынужден просить вас уйти. Я занятой человек, у меня много работы. Особенно учитывая сегодняшние события. Мне грозят гигантские убытки.

— Я понимаю, мистер Балхунас, но…

— Закон не обязывает меня ничего вам говорить, и все дальнейшие вопросы я рекомендую адресовать моим адвокатам.

— А точнее?

— «Фентон и партнеры».

Фирма Линн Виндзор. Тот самый офис в григорианском доме у подножья Ист-Хилла.

— Понятно. — Микки встал и направился уже к двери, но на полпути остановился и сказал: — Последний вопрос.

Балхунас ждал, похоже, даже затаив дыхание.

— Человек, который ехал с вами в машине.

Снова проблеск страха в глазах.

— Не понимаю.

— Понимаете. Человек, который сидел с вами на заднем сиденье. Вы вышли, машина поехала дальше. Он остался внутри. Кто это был?

Губы его шевельнулись, но не исторгли ни звука.

— Мистер Балхунас?

— Там… там больше никого не было. Только я.

— Вы меня обманываете, сэр. Я знаю, что там был еще один человек. И меня интересует его имя.

Балхунас вскочил, дрожа от гнева.

— Убирайтесь! Немедленно! А не то я доложу вашему начальству! Мои адвокаты этого не потерпят! Вон!

Микки почувствовал, что тоже заводится, но быстро взял себя в руки.

— Я уже ухожу, мистер Балхунас. Но мы еще увидимся, можете не сомневаться.

И он ушел.

Уже на улице, шагая вдоль Миддлбороу, он пытался составить общую картину, но безрезультатно. Чего-то не хватало.

Но он знал, что если вспомнит того человека из машины, то многое прояснится.

Пол весь трясся. Нужно присесть.

Его отпустили. Пришлось. Даже в качестве свидетеля не могли задержать — он же ничего не видел. Во всяком случае, не говорил, что что-либо видел. Иначе пришлось бы много думать — и тогда началось бы. Никакого тебе солнца в лицо, никакого свежего воздуха. Не расслабиться. Нет. Опять в пещеру. Так не хочется… Так не хочется туда возвращаться.

Но они никак не унимались. Говорили ему что-то, ждали ответа. Пытались понять, правду он говорит или нет, цеплялись к словам, вслушивались в интонации. А ему совсем этого не хотелось. Более того, нельзя было этого допустить.

Потому что, если им не понравится то, что он говорит, и то, как он это говорит, его запрут в камере и никогда больше не выпустят. А камера ведь ничем не лучше пещеры.

Ну, может, немного лучше: в камере, если повезет, он будет сидеть один. Без Садовника. Уже что-то.

Но он ничего не сказал. Не стал им помогать. Потому что они — собаки. Они — земля. А он — ветер. Он — бабочка.

— Я бабочка…

Он и сам не заметил, как произнес это вслух. Люди притворялись, будто ничего не слышали, притворялись, будто не видят его. Искоса поглядывали — и шли себе дальше. Эти люди делали его невидимым.

Плевать.

Он шел по улице. Магазины, прохожие с пакетами. Заходят в магазины, выходят с новыми пакетами. И еще, и еще. Спешат, пытаются успеть до закрытия, а то ведь придется ждать аж до завтра. Что ж, подождут — и опять сначала. Такая у них жизнь.

Но у него жизнь совсем другая. Всегда была другой. Потому что внутри него вмещалась радость, недоступная и неизвестная им.

Он повторял это про себя, шагая по улице. Слова иной раз прорывались наружу через заслон гнилых зубов. Но только он знал, что они значат, эти слова. Только он их понимал.

Вперед, все дальше.

Он слышал зов пещеры. Он знал, кто там находится. Знал, как он поступит. Но беда в том, что Пол — слабый человек. Он заходил, проверял, все ли в порядке, заходил узнать, не изменился ли он, готов ли он выйти наружу и вести себя хорошо. Превратиться из Каина в Авеля. И иногда он говорил: «Да, я готов». Но он обманывал Пола. Притворялся, чтобы его выпустили. А на самом деле он оставался прежним. Плохим. Очень плохим человеком. Злым. Змием в райском саду. И он бросал Пола в пещеру. И Пол сидел там в темноте, плакал, скулил. И чувствовал себя виноватым. Пытался выбраться наружу, увидеть грех и вдохнуть воздух. Но выхода не было. Выход появится только тогда, когда Садовник сам решит указать выход.

И Пол каждый раз попадался на этот крючок.

Каждый раз.

Вот и снова попался. Он знал, что это сработает. Всегда знал. Потому что он слабый. Он раньше думал, что это не слабость, а кротость. Кроткие же наследуют землю. Но он как-то попытался — и сами видите, к чему это привело. Садовник пришел из земли. И все остальные — тоже.

Поэтому он торопился уйти от людей.

Ведь как бы он ни сопротивлялся, пещера все равно звала его к себе. И он понимал, что придется ее открыть.

Донна с силой захлопнула за собой дверь. Громко. Окончательно и бесповоротно.

Она посмотрела на Бена. Нарядный мальчик в новой — по крайней мере, для него — курточке, застегнутой по самое горло. Он смотрел на нее с недоумением, но вместе с тем так доверчиво. По телу Донны пробежала дрожь: материнский инстинкт, куда от него денешься. Одно дело — следить за собой, совсем другое — за этим малышом.

— Ты как, в порядке? — спросила она.

Мальчик кивнул.

— Запомнил, что нужно делать?

Он снова кивнул.

— Нужно делать то, что делаешь ты. Нужно тебя слушаться.

Она выдавила из себя невеселую усмешку. Оставалось только надеяться, что эта гримаса его не испугает.

— Молодец. Ну, идем.

Она перекинула через плечо мешок, под завязку набитый одеждой, придержала лямку одной рукой, а второй взяла Бена за руку. Взглянула на машину. Как стояла, так и стоит. И двое мужчин спереди по-прежнему притворяются, будто не смотрят на нее.

Они вышли на Барак-стрит. Смеркалось. Серое небо становилось все темнее, натриевые огни топили асфальт в оранжевых лужах.

Донна таки успела краем глаза разглядеть мужчин. Оба крупного телосложения, оба в деловых костюмах.

Как и говорила Фэйт.

Сглотнув комок, она дала Бену знак — и побежала. Поначалу ничего не происходило, но уже через минуту она услышала хлопки автомобильных дверец и топот за спиной. Они пустились в погоню.

Не выпуская руку Бена из своей, Донна добежала до конца дороги и завернула за угол. Там уже не было жилых домов — обычная пустая аллея, ведущая на другую улицу. С одной стороны — забор из рабицы, подпираемый кустами, с другой — высокие гаражи, расписанные граффити.

Она умудрилась добежать до конца аллеи, не уронив мешка с плеча, — хорошо, что надела кроссовки. Бен бежал что было мочи, стараясь не отставать. Они остановились перевести дух за углом.

Следующая аллея, заросшая кустарником уже по обе стороны, была длиннее. Обертки от фастфуда, пластмассовые бутылки, битое стекло, сверкающее, как неограненные алмазы, в слабом свете немногочисленных фонарей. И ни души.

— Встань сзади. Становись, я кому говорю!

Бен послушался, еще крепче сжимая ее руку в своей.

— Не цепляйся за меня, просто стой.

И это приказание он успешно выполнил.

Донна ждала, прижавшись к забору. Грудь у нее ходила ходуном.

«Если останусь в живых, — пообещала она себе, — не выкурю больше ни одной сигареты. Или хотя бы стану меньше курить…»

Она не слышала ничего, кроме собственного учащенного дыхания.

Запустив руку в карман куртки, Донна проверила, все ли на месте. Да. Хорошо. Потом вытащила небольшой цилиндр и крепко сжала его в кулаке.

И тут она услышала их, услышала топот ног по щебеночной дороге, заглушавший даже ее хриплое дыхание. Сейчас или никогда. Второго шанса не представится.

Когда подбежал первый из них, она даже не стала смотреть на него, даже не попыталась его узнать — просто вытянула руку с газовым баллончиком и нажала на клапан.

Что произошло, он понял не сразу, но, как только прошел первоначальный шок и началась адская боль, запрокинул голову и впился пальцами в собственные глазницы. Упал на колени. Кричал, задыхался.

В этот момент подбежал второй. Она уже готова была выпустить в него такое же едкое облако, но он ее опередил: оценил ситуацию, решил, что не позволит так с собой обращаться. Глядя ей в глаза, обуреваемый гневом, он одним ударом выбил баллончик у Донны из рук.

И ринулся на нее.

Он улыбался. Она была полностью в его распоряжении.

Так ему, во всяком случае, казалось.

Донна слышала, как бешено бьется сердце, и боялась, что ее грудь в любой момент просто возьмет и взорвется. Настал час для плана Б. Она вытащила из кармана кухонный нож.

Крепко стиснула его, ощущая выемки на рукоятке. Она видела, как свет отражается от длинного острого лезвия.

Не было времени на размышления. Один бросок — и все. Изо всей силы. Мгновенно.

Он замер, опешил, окаменел. Кровь сочилась сквозь белую ткань рубашки, стекала с левого плеча к ремню. Он удивленно посмотрел на Донну, которая опешила не меньше его. Она еще не понимала, что именно она это сделала. Что она несет за это ответственность.

Но шок довольно быстро миновал, когда она поняла, что не остановила, а лишь приостановила его. На время. Выиграла несколько секунд. Тогда она нанесла второй удар. Теперь уже кровь хлыстала, била фонтаном, и ткань багровела на глазах.

Донна посмотрела на нож, затем на мужчину, стоявшего перед ней. Тот опустился на одно колено, пытаясь нащупать хоть какую-нибудь опору. Он больше не улыбался; за считаные мгновения растерянность успела смениться потрясением, потрясение — ужасом. В его глазах читался страх. И Донна ощутила прилив сил. Теперь она понимала, каково это — быть мужчиной. Она познала вкус власти — новый, незнакомый прежде вкус. И он чрезвычайно ей понравился.

Она снова взглянула на нож. Ей хотелось еще раз его полоснуть, и еще, и еще, пока от него не останутся лишь клочья окровавленной кожи. Пусть отвечает. Пусть поплатится за долгие годы мучений, которые она терпела от мужского племени.

Нож снова полетел ему навстречу, но он увернулся — и рука ее замерла. Она вспомнила, зачем это делает. Вспомнила, что преследует определенную цель.

— Давай сюда ключи от машины. Живо!

Адреналин в крови заставил ее повысить голос.

Он послушно швырнул связку на землю.

— Бери ключи, Бен.

Мальчик, о котором она едва не забыла, стоял, закрыв лицо руками и дрожа от страха.

— Это плохие дяди, Бен, — увещевала она его. — Они хотят сделать нам больно. Мы должны это сделать. Давай же.

Он не шелохнулся. Не мог.

— О господи! — пробормотала она, нагибаясь за ключами. — А теперь кошельки. Меня интересует только наличка.

Ни один ни другой не сдвинулись с места, лежали и стонали.

— А ну, живо!

Она взмахнула ножом. Сработало.

Они полезли в карманы, бросили кошельки на землю. Она достала из обоих наличные; пересчитывать не стала, но прикинула по весу, что там должно быть не меньше пары сотен.

— Трубы.

И снова завидное послушание: два мобильных телефона перелетели через ограду.

— Все, — сказала она. — Пойдем.

Она схватила Бена за руку и потащила за собой. Весил он как гранитная глыба.

Когда они вернулись к своему дому, машина была на месте. Донна закинула мешок на заднее сиденье и велела мальчику сесть впереди. Он повиновался, словно маленький зомби.

Донна села за руль и тронулась. Еще никогда в жизни она не ехала так быстро.

Зазвонил телефон. И весь мир исчез, когда Учитель услышал голос на том конце провода.

— Тебе нельзя сюда звонить!

— Я знаю, — сказал Законодатель. — И я не стал бы этого делать без уважительной причины.

Учитель тяжело вздохнул.

— Ну что у тебя? Я думал, мы обо всем договорились. Мы же составили план.

— Да. Но ситуация изменилась. В мгновение ока.

Учитель обмер.

— В смысле?

— Полицейские узнали больше, чем мы рассчитывали. Они говорят с людьми, с которыми не должны говорить.

— А исправить это никак нельзя?

— Конечно, можно. Но на это нужно время. К тому же возникли новые трудности. Я имею в виду женщину, которая погибла.

— Несчастный случай.

— Да. Ее… скажем так, сожительница исчезла. И забрала мальчика с собой.

— Но она же…

— Мы не знаем, что она знает. Но риск — это роскошь, которую мы не можем себе позволить.

Учитель снова вздохнул.

— Лучше придерживаться первоначального плана. Пусть каждый занимается своим делом.

— Я согласен. Но можно же предпринять дополнительные шаги.

Учитель расслышал в его словах металл. Угрозу. И понял, что спорить бесполезно.

— Какие именно?

— Будем действовать как договаривались. В этом аспекте. — Законодатель перешел на заговорщицкий шепот. — Но наш друг Миссионер, похоже, выполнил свою последнюю миссию.

— В смысле?

— Кажется, его узнали. Хотя прошло столько времени… И если это так, то скоро всплывет и его имя. А в этом случае… Ну, сам понимаешь.

Молчание.

— Стратегия ограничения ущерба уже не подействует. Это будет конец. Конец всему. Миссионер нам больше не нужен. Он сыграл свою роль, сделка заключена. У нас уже есть новый партнер, который, кстати, может даже стать следующим Миссионером. Так что нынешний Миссионер будет только… мешать.

— И что ты предлагаешь?

Короткий смешок.

— Вот это я в тебе и ценю — прагматизм. Я предлагаю устранить Миссионера.

— Но как? Ты же не хочешь, чтобы это сделал кто-то из нас?

— Разумеется. Но, насколько я понимаю, Садовник сейчас должен быть не в духе. Он ждет продолжения ритуала, не знает, вернут ли ему жертву. Скорее всего, в нем накопилось достаточно негативной энергии. А любую энергию нужно на что-то тратить.

— Но не Миссионера же ему…

— Как в романе получается, не правда ли?

— А он согласится?

Законодатель рассмеялся.

— А сам-то ты как думаешь? Миссионер уйдет на покой… Вечный покой.

Учитель задумался над его словами.

— А Мэр уже знает?

— Еще нет.

— А узнает?

— Когда-нибудь узнает. Все когда-нибудь узнают.

— Так зачем ты советуешься со мной?

— Потому что Мэр — это прошлое. А ты — это будущее. В будущее инвестировать, согласись, более благоразумно, чем в прошлое.

Учитель буквально потерял дар речи.

— Завтра поговорим. Не забывай, твой выход еще впереди.

— Я помню.

— Ждешь, наверное, с нетерпением, да?

— Потом расскажу.

— До скорого.

И в трубке запиликали гудки.

Учитель отложил телефон. Реальный мир, все это время молчавший, снова наполнился звуками. Но реальным он уже не казался. Что-то с ним случилось.

Мир стал похож на иллюзию.

Мир стал… ничем.

Нырнув под оградительную ленту, Фил покинул место преступления, не обращая внимания на голодных журналистов. Через дорогу его ждала припаркованная «ауди».

Марина возвращалась в участок на своей машине. «Может, оно и к лучшему», — подумал он. Во-первых, ему было неловко находиться рядом с ней. Во-вторых, ему было совестно скрывать от нее свои чувства. Проблема заключалась в том, что он до сих пор не знал, какие именно чувства скрывал. Знал только, что ничего хорошего они не сулили.

Когда Фил уже дошел до машины, его кто-то вдруг окликнул. Это был Дон Бреннан, который шел ему навстречу по мосту.

— Вот ты где, — сказал Дон.

Фил подошел к нему на мост. Когда стало ясно, что на трупы и лужи крови поглазеть не удастся, толпа зевак рассосалась.

— А ты как здесь оказался?

Дон пожал плечами и улыбнулся, стараясь выглядеть непринужденно.

— Да так. Вышел погулять. Размять кости.

— И решил погулять именно здесь?

Снова улыбка.

— Неудержимый я, правда?

Фил смотрел на человека, которого считал своим отцом. Ему было уже за шестьдесят, но форму он поддерживал отличную. Проклятие полицейских преклонного возраста — отсутствие талии и красный нос — обошло его стороной. Дон был не из тех копов, которые машут на себя рукой, едва прекращаются приключения и начинаются пенсионные выплаты. Он играл в теннис и бадминтон. Волос его, конечно, коснулась седина, но они ничуть не поредели. Одевался он по-прежнему со вкусом и предпочитал клетчатые рубашки, твидовые пиджаки и джинсы стариковским бежевым штормовкам и спортивным штанам.

Дон посмотрел на дом и разбитую неподалеку белую палатку.

— Столько воспоминаний… — с улыбкой вздохнул он.

Фил выжидал. Он понимал, что эта встреча не случайна.

Дон наконец отвел взгляд от места преступления и посмотрел на приемного сына.

— Как дело движется?

— Мы только начали. Сам знаешь, как оно поначалу.

Вместо «знаешь» он чуть было не сказал «помнишь», но сдержался: незачем сыпать соль на рану.

— Ребенок в клетке, да? Так ты говорил?

— Ага.

— Прямо здесь? В этом доме?

— Да, — ответил Фил, прослеживая его взгляд.

— И как у вас с уликами?

— Улик пока негусто. Я же говорю, мы только начали. Дон, признайся честно: ты действительно забрел сюда случайно?

Дон опустил глаза на каменную балюстраду моста.

— Я просто подумал… Ты сам говорил, что мне надо вернуться, устроиться куда-нибудь в архив…

— Да. Мы неоднократно это обсуждали.

— Я знаю. И я всякий раз отказывался. Но…

Он снова украдкой покосился на место преступления. Фил понимал, что ему хотелось задержать там взгляд, но он сделал над собой усилие и посмотрел на сына.

— Вот я и подумал… Ты же говоришь, вам вечно не хватает людей. Бюджет сокращают и все такое.

— Верно.

Фил уже догадывался, к чему тот клонит.

— Вот я и подумал… — Дон нерешительно пожал плечами. — Помощь вам, наверное, не помешает.

— Ты хочешь заняться этим делом? Вместе со мной? В моей команде, я правильно понимаю?

— Если ты не возражаешь.

Дон снова пожал плечами.

— И чем конкретно ты хотел бы заниматься?

— Ну, всякой бумажной волокитой. В офисе. Побегал бы куда надо. — Он снова отвел взгляд. — Поднял бы архивы, проверил, первый ли это случай. Поискал бы связи с другими делами…

Он отвернулся, и Фил уже не мог ориентироваться на выражение его лица.

— А связи, по-твоему, есть? Ты узнаешь почерк?

— Да нет. Но я бы глянул… — Он наконец снова посмотрел на Фила. — А то мозги атрофируются.

Фил не знал, что сказать. Он чувствовал, что Дон умалчивает об истинных причинах своей просьбы, но при этом понимал, что расспросами ничего не добьется: Дон будет все отрицать. С тех пор как началось это расследование, в голове у Фила словно стояла плотная завеса тумана. Было бы неплохо иметь под рукой человека, который мыслит трезво и которому можно всецело доверять.

— Ты точно сможешь со мной работать?

Дон рассмеялся.

— А почему нет? В конце концов, это я тебя всему научил.

Фил улыбнулся.

— Ладно. Я поговорю с Глассом. Посмотрим, что он скажет.

Дон нахмурился.

— С Глассом? Брайаном Глассом?

— Ну да. А вы с ним знакомы?

— Да, довелось. Когда я работал криминалистом, он служил в полиции.

Воспоминания пронеслись перед его глазами, как кадры из старого фильма. Губы снова выгнулись в ухмылку. «Невеселую», — как отметил Фил.

— Да, я его помню. А вот он меня вряд ли вспомнит.

— Вот заодно и проверим. Мне пора, Дон. Марина чуть позже заберет Джозефину, хорошо?

И он вернулся к своей машине.

Голова его напоминала радиоприемник, застрявший между станциями — на бесконечных помехах.

Стемнело. Ночь принесла с собой холод, столь неожиданный, теснящий грудь после теплого дня. А с холодом пришел туман — плывучий, кружащийся, размывающий краски, как кисть художника-импрессиониста.

Но Садовник этого не замечал. Ему было все равно. Главное, что он вышел из пещеры.

Он стоял у ворот, устремив взгляд к небесам. С каждым выдохом изо рта у него вырывалось облачко пара, как будто его тело тоже участвовало в производстве тумана.

Вот он и на свободе. Глупый, жалкий слабак Пол…

Садовник рассмеялся. На самом деле он любил этого человека: в конце концов, тот спас ему жизнь. Пришел в самый нужный момент. Показал, что все может быть по-другому. Показал, что может быть лучше. Чище. И за это он всегда будет ему благодарен.

Но все-таки он дурак. Бесхребетный. Рохля. Он до сих пор надеялся, подумать только! После всего, что случилось. Поэтому-то он никогда не победит. Да, он загонит Садовника в пещеру. Но потом обязательно выпустит.

Так будет всегда. Что бы ни случилось.

Садовник кивнул, как бы соглашаясь с собственными мыслями. Он не сводил взгляда с дома перед собой.

Большой. Старый. Во многих окнах горит свет. Такой, казалось бы, гостеприимный дом. Теплый, укутанный гравийной дорожкой, как шарфом. Травка, деревца. Там даже олени встречались, он лично видел. И они его видели. А завидев, убегали в ужасе.

Вот и правильно. Вот и молодцы.

Ему уже позвонили и сказали, что нужно делать.

Он терпеть не мог, когда ему указывали. Особенно если учесть события сегодняшнего дня. Жертвенный дом осквернен. Тело забрали. Как это можно было допустить? Разве они не понимали, насколько это важно? Для него. И для них. Для всех.

Они говорят, что понимали. Говорят, что все исправят. Вернут мальчика. Используют второй жертвенный дом. «Смотрите мне, — сказал он им. — Вы уж мне смотрите».

А не то следующими станут они сами.

Они это понимали. Но сначала он должен оказать им услугу. Не только им — самому себе тоже.

Они объяснили, какую именно. Он улыбнулся в ответ.

Он в любом случае сделал бы это, стоило только попросить. И получил бы от этого колоссальное удовольствие. Но он не стал им об этом говорить. Он с ними торговался. Пусть они ответят услугой на услугу. Пусть дадут ему то, в чем он нуждался. Так будет честно.

Пусть выполнят свои обещания, а он — уж будьте спокойны! — выполнит свое.

Он снова посмотрел на дом. И увидел его таким, каким он был когда-то давно. Услышал голоса призраков. А потом увидел его таким, какой он сейчас, — и голоса утихли. Больше не было… ничего.

Он подошел ближе. Он знал, как пробраться внутрь. Он знал об этом доме все.

Накинув капюшон, он почувствовал тепло собственного дыхания, копившегося внутри матерчатого грота. И эта материя имела больше прав на то, чтобы называться его кожей, чем никчемная плоть.

Он вынул из кармана лезвие.

Улыбнулся, пряча улыбку под капюшоном.

Как Господь сдержал свое слово, данное Аврааму, так и они должны будут сдержать свое слово перед ним.

А он между тем сполна насладится выполнением своей части сделки.

Он отхлебнул из стакана. Посмаковал, прежде чем глотать. Отлично. Просто замечательно. Он улыбнулся. Сделал еще один глоток. Откинулся на спинку кресла. Расслабился.

Тут они его никогда не найдут. Именно здесь, подумать только. Им даже в голову не придет здесь искать.

Впрочем, его ведь и не ищут.

Нет, все в порядке.

А если еще нет, то скоро будет.

Небольшое недоразумение, и всего-то. Он им все объяснил. Для того чтобы заключить сделку, нужны были деньги. Все в порядке. Все скоро уладится. Ведь что бы ни обнаружили копы — а что они обнаружили, они сами еще могут не понимать, — вопрос можно запросто решить с помощью денег. Как в былые времена. Подмазать, подъехать, дать кому-то на лапу, пообещать ответную услугу — и готово. Он вообще не понимал, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Особенно сейчас, когда…

— Робин?

Голос из ванной. Он чуть не забыл, что она там.

— Да?

— Я уже почти готова.

— Скорее бы увидеть тебя, кисонька. Выглядишь небось сногсшибательно.

Еще бы ей не выглядеть сногсшибательно, за такие-то деньжищи! Пусть только попробует выглядеть как-нибудь иначе. Восточные европейки, конечно, лучше всех. Оправдывают репутацию.

Еще один щедрый глоток виски. Господи, какой мягкий вкус! Проскользнуло в глотку, как шелк, никакого тебе жжения на языке, ничего.

Он улыбнулся и даже еле слышно прыснул в кулак. Робин. Это он придумал такую шутку. Такой псевдоним. Робин Бэнкс[3]. До сих пор смешно — ну, подумать только!

Он отставил бокал и раскинулся в кресле, положив руки за голову и скрестив ноги. Медленно рассмотрел собственное тело: сшитый на заказ дорогущий костюм, итальянские кожаные туфли ручной работы, шелковые носки, рубашка, купленная на Джермин-стрит. Или так, или вообще никак.

Он вздохнул. Он выкручивался как мог. Уходил от прямых ответов. Пытался отсрочить неизбежное, пытался не подавать виду. Но эта сделка должна состояться. Во что бы то ни стало. Старому порядку точно пришел конец. Но чтобы перейти на новый уровень, понадобится известная доля фантазии. Впрочем, фантазии, в отличие от денег, ему всегда хватало.

И все же его грызли сомнения. Смутное предчувствие, что все это окажется карточным домиком, готовым рухнуть при первом же дуновении ветра, не оставляло его.

Он гнал от себя подобные мысли. Не время для колебаний. Он уже достаточно долго прожил без них — поздно учиться мастерству неуверенности.

И все же…

— Ну что, готова? — со вздохом спросил он.

— Почти.

— Давай живее. Еще немного — и я перепью. А если я перепью, можешь попрощаться с чаевыми.

Он услышал, как она за дверью раздраженно громыхнула косметикой. Улыбнулся. Вот и хорошо. Пусть раздражается, пусть злится. Пусть придет к нему горяченькой. Он любил девушек с огоньком: таких проще запомнить.

Да и ему, если честно, работы меньше. В его возрасте это уже стоит учитывать.

— Ну же! Я сейчас выпью волшебную пилюлю. Не пропадать же ей зря.

Он проглотил таблетку и запил ее виски. «Надеюсь, — подумал он, — время я рассчитал правильно». Однажды он уже ошибся и в результате не смог возбудиться, пока девица была рядом, зато проходил с флагштоком в штанах весь следующий день.

Стакан опустел. Он снял трубку и попросил принести в номер еще одну бутылку.

Откинулся на спинку кресла. Ждал.

В дверь постучали.

— Вот это скорость, мать их!

С трудом поднявшись на негнущихся ногах, он кое-как доковылял до двери.

— Ну и сервис у вас. Бьете ракорды! — начал он. — Я же только заказал… — И осекся. — О нет! Нет…

Он увидел человека, стоявшего на пороге.

Увидел, что тот держит в руке.

— Нет… Только не ты…

Человек прошел в номер и захлопнул за собой дверь.

— Слушай, мне очень жаль, что так вышло… — пятясь, бормотал он. — Я не знал, что ты еще… там…

Человек надвигался молча. Он слышал его прерывистое дыхание, чувствовал гнилостный запах, исходивший от его тела. Он помнил и то и другое, хотя прошло уже несколько лет.

— Нет, только не я… Только не меня…

Человек продолжал наступать.

Вскоре он оказался прижатым к стене.

«Вот и все, — подумал он. — Это конец. Если я не начну сопротивляться, если не дам отпор…»

Протянув руку, он нащупал пустую бутылку из-под виски. Схватился за горлышко, махнул — но промазал. Бутылка отскочила от плеча незваного гостя. Тот сердито фыркнул, но продолжал наступление. И тут он почувствовал, как возникает эрекция. Вот спасибо! Самое время. Он схватился за пах, чтобы спрятать бугорок, но не сумел.

Если незваный гость и заметил это, то умело скрыл свои эмоции — просто махнул ножом у него над головой.

— Нет… нет…

Ниже.

Удар.

И еще.

Удар.

И еще.

И еще, и еще.

Пока от него не осталось ничего, кроме возбужденного члена.

Человек развернулся и ушел.

Не обращая внимания на сдавленные всхлипы, доносившиеся из ванной.

Он просто растаял в ночи.

Марина услышала, как хлопнула дверь, и открыла глаза. Глянула на часы. Мерцающие зеленые цифры показывали половину первого. Это Фил пришел домой.

Она так и не смогла уснуть.

Он позвонил достаточно давно. Марина уже забрала Джозефину и привезла ее домой. Эйлин вела себя как-то странно — сдержанно, робко. Даже боязливо. Но Марине было неловко задавать ей вопросы.

Дома она покормила малышку, поиграла с ней, уложила спать и начала писать отчет о злосчастном подвале. И тут зазвонил телефон. Фил. Тон его был на удивление похож на тон Эйлин.

— Слушай, — сказал он, — я, наверное, задержусь.

Сама не понимая почему, Марина подсознательно ожидала подобного звонка. Знала, что он постарается как можно дольше не возвращаться домой.

— Хорошо.

Она слышала гул на линии, гул тишины.

— Произошло… Произошло убийство. В гостинице «Холстед». Жуткое убийство.

— Расскажи подробнее.

— Убит один из постояльцев. Его просто на куски искромсали. Это… Я уже на месте.

— Ясно. Так… когда же ты придешь домой?

— Поздно. Сам пока не знаю. Тут дела совсем плохи.

Снова этот гул.

— Тогда я… Ты хоть поел?

— Перехвачу что-нибудь по дороге. Не волнуйся. За меня не волнуйся.

И снова молчание: она не стала говорить то, что хотела сказать. На этот раз гул раздавался у нее в голове.

«Но я же волнуюсь, — хотела сказать она. — Особенно теперь, когда ты отдалился от меня. Как мне не волноваться?»

— Ладно, — только и обронила она.

Снова молчание. С обеих сторон.

— Тогда я не буду дожидаться, лягу спать.

— Конечно, ложись.

Молчание, уже почти оглушительное.

— Ну, увидимся. Или нет.

Они попрощались. Повесили трубки. Марина обвела взглядом пустую гостиную.

Они уже по-настоящему обжились: покрасили стены, расставили свою мебель. Выбросили старые вещи, выбрали — вместе! — новые. Книги и диски уже лежали не в ящиках, а на полках, по порядку, вместе — и его, и ее. Марина шутила, что Фил, наверное, захочет расставить все в алфавитном порядке. Он со смехом отвечал, что, пожалуй, все-таки нет. Лучше давай «рассадим» их, как на званом ужине. Группами по интересам. Чтобы рядом оказались писатели и музыканты, которые поладят друг с другом.

Он часто поддразнивал ее вот так — ласково, с любовью.

Так они и поступили. На это ушла добрая половина дня.

И под конец того дня она любила его еще сильнее, чем утром.

Но это было давно. Теперь Фил изменился. Новый Фил был замкнутым, холодным, неприступным. У нового Фила были от нее секреты. Она не привыкла к такому обращению. Вешалась ему на шею — а он отталкивал ее. Будто ее вообще не было рядом. Это расстраивало ее, это ее беспокоило.

Это ее пугало.

И вот он вернулся.

Она услышала, как он осторожно крадется по лестнице. Услышала, как скрипнула дверь в детскую: это он заглянул пожелать Джозефине спокойной ночи — разумеется, беззвучно, мысленно. А потом отворилась дверь в их спальню.

Как быть: притвориться спящей или поговорить с ним?

Она лежала на боку, спиной к нему, как обычно. Слышала, как он снимает одежду, умывается. Почувствовала, как он ложится рядом. Она ожидала, что он прижмется к ней и обнимет за талию: они всегда спали в такой позе. Но этого не случилось.

Ей хотелось развернуться, придвинуться к нему, спросить, в чем дело и где он был.

Но она не стала этого делать. Она лежала неподвижно. И сама знала почему. Не потому что она боялась задать вопрос. Нет, она боялась другого — услышать ответ.

Поэтому она притворялась спящей, хотя сна не было ни в одном глазу. А еще она знала, что Фил поступает точно так же.

Ночь казалась бесконечной.