Клинок флибустьера

Наталья Александрова Клинок флибустьера

«Как медленно ползет время! — думала Мила, встав на ступеньку. — Прямо как этот эскалатор…»

Ей казалось, что лестница буквально стоит на месте, хотелось бежать вверх, но впереди стояли люди, и она поймала себя на том, что приплясывает на месте. Ее переполняла радостная энергия.

Не дождалась даже конца работы, отпросилась у начальника. Он нахмурил было брови, но взглянул на ее счастливое лицо и согласился, присовокупив вопрос, с чего это она сияет, как медный самовар.

«Есть причина», — улыбнулась она, а он только вздохнул и не стал расспрашивать.

Да Мила и сама не стала бы ничего рассказывать. Еще не хватало — делиться с начальником семейными проблемами. Тем более что и проблем-то никаких нет, одна сплошная радость.

Сегодня ровно три года, как они поженились с Павликом. Надо же, уже три года прошло, а промелькнули они так быстро…

Но хоть и не круглая дата, но все-таки Мила считает, что это — поворотный момент в их браке. Потому что теперь можно подумать о ребенке. Разумеется, сегодня она не станет затрагивать этот вопрос, потому что сегодня у них будет праздник. Причем никаких гостей, только они вдвоем. А потом, через некоторое время, Мила очень осторожно заведет этот разговор.

Осторожно — потому что Павлик… он не то чтобы против детей, но считает, что им еще рано, что нужно немного подождать, как он говорит — «опериться».

А чего ждать? Она, Мила, твердо уверена, что Павлик — это ее мужчина и что брак у них будет крепкий и навсегда. Как это говорится? В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии…

С работой у нее и у мужа вроде бы все ничего, стабильно, квартира есть, хоть и две комнаты, но вполне можно будет и с ребенком существовать. Так что Мила рано или поздно Павлика уговорит, ведь они так любят друг друга.

Но это все потом, потом, а сегодня у них будет праздник!

Мила споткнулась, сходя с эскалатора, и вдруг ее пронзило странное чувство. Казалось, что весь мир вдруг закачался, как будто люди, банкоматы, автоматы для продажи билетов были не настоящие, а бутафорские, картонные. И они закачались под порывом ветра, хотя откуда было взяться такому сильному ветру, если все декорации находились в павильоне студии…

— Не стойте, девушка, на дороге! — сказал мужчина, налетевший на нее сзади. — В сторонку отойдите.

Мужчина был самый настоящий — крепкий, широкоплечий, и пахло от него потом и гамбургерами. Мила мигом пришла в себя — какая уж тут декорация — и пошла к выходу, ловко увернувшись от двери, которую этот тип и не подумал придержать.

По дороге она увидела дверь ресторана и посмотрела на часы. Павлик обычно возвращался к семи, у нее есть больше двух часов, не зря она отпросилась пораньше. Но, с другой стороны, если она потратит эти два часа на приготовление ужина, то встретит Павлика замотанной и уставшей. Нет уж, сегодня никакой кухни!

И Мила свернула к ресторану, где заказала кучу еды и заплатила за доставку. Обещали к семи.

Лифт не работал или просто застрял на верхнем этаже. Мила нисколько не расстроилась, а поднялась на свой пятый на одном дыхании, даже не запыхалась нисколько. Ключ в замке повернулся всего один раз, неужели Павлик уже дома?

Ну точно, решил тоже сегодня отпроситься пораньше…

А она-то еще переживала, что ни словом, ни намеком не напомнила ему про годовщину их свадьбы. Вчера он вернулся поздно и был такой уставший, а утром она ушла, когда он еще спал, и на ее поцелуй только всхрапнул в ответ. Он такой смешной, когда спит! Сопит носом и чмокает, как ребенок…

Мила открыла дверь осторожно, потому что в прихожей было темно. Она включила лампу-бра над зеркалом, заметила мимоходом, что один рожок не горит, и увидела портфель мужа, лежащий на тумбочке. Портфель был раскрыт, и оттуда высовывался край коробки.

Прихожая у них была небольшая, зато потом был еще довольно узкий коридорчик, который вел на кухню и в ванную. И только потом были двери комнат.

Мила прислушалась и уловила какие-то звуки из спальни. Вот скрипнула дверца шкафа, что-то упало на пол, мужской голос едва слышно чертыхнулся…

Она невольно улыбнулась: небось душ принимал и, как всегда, не может найти чистое белье.

Она поправила портфель, чтобы не упал с тумбочки, и коробка стала видна еще лучше. Небольшая такая коробка, завернута в белую бумагу… Ну конечно же, Павлик купил это для нее! А она-то еще опасалась, что он забудет! Ну, разумеется, как ее замечательный муж мог такое забыть? А что не в подарочной упаковке, так Павлик никогда не придавал значения таким мелочам. Главное, говорил, то, что внутри, а снаружи хоть в газету заверни, какая разница…

Мила с ним соглашалась для виду, но все же приятно, когда подарок в веселенькой упаковке, сразу радостно становится. Но и белая бумага сойдет.

Интересно, что же это такое? Милу вдруг обуяло ужасно сильное любопытство, она прислушалась к доносящимся из комнаты звукам и осторожно потянула коробку из портфеля.

Ого, а подарок-то тяжеловат! Что же там может быть? Не кольцо, не браслет, ожерелье, что ли?

Мила попыталась развернуть бумагу, и тут в спальне что-то упало, она дернулась, и бумага порвалась.

Ой, как неудобно перед Павликом, он-то хотел сделать ей сюрприз…

Мила услышала шаги мужа, тут же метнулась в ванную и спрятала коробку в первое попавшееся под руку место — в корзину для грязного белья, прикрыв его двумя полотенцами. Она уговорит мужа вручить ей подарок во время ужина, а за это время сумеет пробраться в ванную и как-нибудь заклеить порванное. Павлик ничего не заметит, мужчины никогда не обращают внимания на такие мелочи.

— Ты уже дома? — Она встретила появившегося в прихожей мужа радостной улыбкой. — Я тоже пораньше отпросилась, сегодня ведь такой день…

Он не ответил, она же, не замечая этого, продолжала разговор:

— Я еду заказала в ресторане у метро, но сказали, что только к семи доставят. Так что если ты голодный, то я могу что-нибудь…

Тут на глаза ей попались ботинки мужа. Ботинки были у него на ногах, то есть он вовсе не принимал душ и не искал в спальне чистое белье.

Мила подняла глаза и увидела, что Павлик какой-то не такой, как всегда. То есть он, конечно, не всегда был одинаковый — за три года, да что там, почти за четыре, если считать со дня знакомства, она хорошо его изучила.

Он бывал веселым, бывал серьезным, бывал резким и даже грубоватым (очень редко), но сегодня с ее мужем что-то было явно не то.

Но Мила так настроилась на сегодняшний праздник, что никак не могла остановиться. Ей казалось, что если она будет говорить что-то пустое, то муж наконец рассмеется, назовет болтушкой и закроет ей рот поцелуем. Но на этот раз все было не так.

— Помолчи! — выдохнул муж, и тут она заметила, что он вытащил в прихожую дорожную сумку.

— Что? Что случилось? — упавшим голосом спросила она. — Ты уезжаешь? В командировку?

— Мила! — Он вздохнул и сел на тумбочку в прихожей, сбросив портфель на пол. — Помолчи и выслушай меня! Можешь ты меня выслушать, не дергаясь и не суетясь?

Мила отступила назад, потому что поняла, что то, что он сейчас скажет, разрубит ее прежнюю жизнь на ДО и на ПОСЛЕ, что теперь все будет иначе. И будет ли…

Она все пятилась и пятилась, пока не уперлась спиной в дверь. И от толчка снова накатило на нее то же странное чувство, какое было недавно при выходе из метро. Ей показалось, что все вокруг закачалось и поплыло, как будто это не ее собственная квартира, а декорация в спектакле, и нерадивый рабочий сцены что-то там сделал не то, и декорации закачались и сейчас упадут.

Что-то коснулось ее резко — оказалось, что это муж схватил за руку и хорошенько тряхнул.

— Мила, ты меня слышишь?

— А? Да, конечно… Что ты хотел сказать? — спросила она непослушными губами.

— Я ухожу! — Он сказал это так спокойно, что она наконец поняла: это серьезно.

— Я ухожу, — повторил муж, поскольку она молчала. — Я… встретил другую женщину и ухожу к ней, с тобой жить я больше не могу. Ты поняла? — добавил он, удивленный, надо полагать, ее отстраненным, безжизненным видом.

А у нее как раз все перестало качаться перед глазами, она убедилась, что находится в собственной квартире, и дошли наконец его слова.

— Ка-какую женщину? — Мила даже удивилась. — Что еще за…

— Говорят тебе русским языком! — закричал муж резким, чужим голосом. — Я ухожу! К другой ухожу! Вот прямо сейчас ухожу! Можешь ты это понять? А, черт, хотел же пораньше уйти, да вот провозился с вещами этими… А тут ты…

До Милы дошло, что если бы она не отпросилась у начальника, то, придя сегодня домой, застала бы пустую квартиру и в лучшем случае записку от мужа. А возможно, он вообще не оставил бы записки, просто ушел бы — и все. И телефон отключил бы.

— Ты уходишь в новую жизнь? — Она сама не узнала собственного голоса, до того он был сух и скрипуч. — К новой жене, в новую жизнь? Но чем тебя наша жизнь не устроила? Чем тебе я-то не угодила? Ты никогда не давал мне повода считать, что…

— Ой, вот не надо никаких выяснений отношений! — закричал муж. — У меня нет на это времени!

Она хотела спросить, куда он так торопится, с чего вдруг сорвался именно сегодня и вообще — неужели она не заслужила никаких мало-мальски понятных объяснений? Все-таки три года они прожили. И все было хорошо. То есть это она так думала. Как выяснилось буквально только что, она ошибалась.

Но горло сжал спазм, так что она не смогла вымолвить ни слова. А муж схватил сумку, зажал портфель под мышкой и шагнул к двери. Но у двери стояла Мила, так что он поморщился, как будто у него болит зуб, и сказал устало:

— Ну что мне еще сделать, чтобы ты поняла? Ты не сможешь меня удержать, так что не старайся!

Она хотела сказать, что вовсе не пытается его удержать, она хочет только понять, что она сделала не так, неправильно, отчего он так с ней поступает? Но спазм не отпускал, так что она снова не смогла ничего сказать.

— Да уйди ты от двери! — заорал муж и поднял руку, чтобы оттолкнуть ее.

Лицо его вдруг стало таким страшным, что она испугалась, что он ее ударит. Она отпрянула в сторону, и муж выскочил из квартиры, напоследок сильно двинув ее дверью.

Сделал он это не нарочно, но на ее крик даже не оглянулся и бросился бегом вниз, не дожидаясь лифта.

У нее хватило сил только на то, чтобы запереть дверь.

После чего она снова села на пол и сидела так в полной прострации до тех пор, пока в дверь не позвонили. Звонки с трудом пробились к ней в голову, она очнулась… не от мыслей, нет, мыслей в ее голове не было никаких, она просто выпала из окружающей действительности на некоторое время.

Звонки все продолжались.

«Кто это может быть? — лениво думала Мила. — Муж вернулся? Да нет, у него же свои ключи…».

Тут она осознала, что муж ушел, ушел от нее к другой женщине в новую жизнь, ушел вот буквально недавно. Еще дверью ее двинул на прощание.

Мила потерла отбитый бок и попыталась встать. За дверью снова звонили, потом кто-то со всей силы шарахнул в дверь ногой.

Мила поняла, что нужно подойти к двери и хоть спросить, кто там и какого черта ему надо. Но не смогла сдвинуться с места, удалось только доползти до входной двери. И там она услышала, что открылась дверь соседней квартиры и женский голос спросил, чего надо.

Очевидно, тот, кто ломился к Миле, позвонил к соседу. И мужской недовольный голос ответил, что он — курьер из ресторана, что привез заказанную еду, а ему не открывают. Сами заказывают, а сами спят, что ли… И телефон мобильный не отвечает.

И Мила вспомнила про ресторан. Ну да, она же заказала еду с доставкой. Неужели уже семь часов?

Со стоном она приподнялась, схватившись за ручку двери, потом повернула замок.

Лицо курьера с сердитого тотчас сменилось на изумленное.

— У вас неприятности? — спросил он.

— Не твое дело, — буркнула Мила, схватив пакет с едой.

Она заплатила там, в ресторане, и теперь курьер понял, что чаевых не дождется, и молча ушел.

— Привет! — услышала она, и кто-то придержал дверь, которую она собиралась захлопнуть.

Перед ней стояла крепко сбитая деваха в джинсах с цветами, вышитыми на ляжках, и в свитерке со стразами. Волосы у девицы были выкрашены разноцветными перьями, а круглые глаза излишне сильно подведены.

— Ты кто такая? — удивилась Мила. — Что здесь делаешь?

— Да я вообще-то…

— Тебе Витька квартиру, что ли, сдал?

— Ну да, — девица быстро закивала головой, — сам уехал, а мне ее сдал…

— На месяц, что ли?

— Почему на месяц, — удивилась девица, — сказал, что можно надолго. Я вообще-то из Колдобинска приехала, хочу тут, в большом городе, устроиться.

— Да Витька же работает вахтовым методом, месяц там, месяц здесь! И вообще-то квартиру никогда не сдает, потому что, как только приедет с деньгами, сразу же у него какая-нибудь девица нарисуется, а потом, когда деньги кончатся, и ему снова на работу надо, она его бросает.

— Ну ладно, — девица махнула рукой, — значит, через месяц что-нибудь найду! Слушай, а я чего хотела-то… У тебя кофе нету? А то, понимаешь, кофе хочется, а идти куда-то сейчас сил нету…

— Кофе? — вяло переспросила Мила, и тут взгляд ее упал на многочисленные пакеты с едой. — А может, ты есть хочешь? Так заходи, тут вон какая прорва всего…

— Ой, правда, можно? — просияла девица. — Я щас!

Она юркнула в квартиру за ключами и тут же появилась снова, как бы опасаясь, что Мила передумает. Только тут Мила заметила, что девица была босиком, и ногти накрашены розовым.

Запирая за ней дверь, Мила машинально бросила взгляд в зеркало и остолбенела. В зеркале отражалась жуткая личность со встрепанными волосами и абсолютно дикими глазами. К тому же еще и блузка разорвана у ворота, и царапина на щеке.

И когда это все случилось?

Она зашла в ванную, кое-как разгребла волосы расческой, смыла засохшую кровь с царапины. Надо бы переодеться…

Но ужасно не хотелось идти в спальню, потому что там наверняка остались следы пребывания мужа. Мила вспомнила, как он скрипел дверцей шкафа и чертыхался. Небось разбросал все… нет, ей хватило на сегодня отрицательных эмоций.

Она надела махровый халат и пошла на кухню.

Нежданная гостья развернулась там вовсю. Она выложила на стол контейнеры с салатами и другими закусками, а горячее поставила в микроволновку. Нашла в буфете тарелки и приборы, еще поставила на стол бокалы. Мила чуть поморщилась: она никогда бы не оставила заказанную еду в контейнерах, есть же салатницы и блюда. Впрочем… откуда она, эта девица? Из Колоброда?

— Из Колдобинска, — обиделась ее гостья.

Миле стало стыдно — надо же, оказывается, она сказала это вслух. И какая, в конце концов, разница, что на столе стоит?

Вон она старалась, держала квартиру в чистоте и порядке, стол всегда накрыт был, как полагается, с салфетками и стаканами для воды. И что? Да ничего; оказалось, что мужу на все это наплевать, хоть и звал он ее всегда своей домовитой хозяюшкой. А вот ушел к другой, и никакого хозяйства ему не нужно.

— Эй, ты чего? — пробился к ней встревоженный, озабоченный голос гостьи.

Она отобрала у Милы нож и усадила за стол.

— Эх, под такую закусь бы бутылку! Может, у тебя есть?

— Есть! — неожиданно для себя сказала Мила. — Вино есть хорошее и водки, кажется, немного осталось.

Гостья наложила ей на тарелку ветчины, и маринованных огурчиков, и фаршированных орехами баклажанов, и еще внушительную порцию салата с мясом. Мила сама его не любила — слишком жирное все, но заказывала для мужа.

Сейчас гостья сказала, что под это все обязательно нужно выпить водки, а вино уже потом.

Водка обожгла горло, Мила закашлялась и вдруг ощутила зверский голод. Они поели, потом выпили еще.

— Меня вообще-то Клавой зовут, — сообщила гостья. — Имя свое ненавижу, но вот живу. Назвали меня в честь прабабки. Уж не знаю, стоило ли ребенка в ее честь называть, а только она была Клавдия Арсеньевна, и у меня отец как раз Арсений. Ну вот меня и назвали Клавдией.

— Это еще что, — усмехнулась Мила. — Я вот вообще Милица.

— Как? Милиция?

— Милица.

— Да ты что? Есть такое имя?

Представь себе, есть. Родители откуда-то его выкопали и выпендрились. Что в школе было — страшное дело.

— Милицией дразнили? — понимающе усмехнулась Клава.

— Ага. И ладно бы еще мальчишки. Так училка в начальных классах так и звала: «Милиция, к доске!»

— Досталось тебе! — Клава наливала вино.

Мила вспомнила, что вино это она покупала для праздника, для трехлетней их с мужем годовщины, а где сейчас муж? Ушел от нее к другой…

— Эй, ты чего? — спросила Клава.

У Милы уже слезы текли по щекам, и она вытирала их рукавом халата, потом она выпила еще вина и завыла в голос, и Клава гладила ее по спине и говорила, что все пройдет, рано или поздно все пройдет, а Мила не соглашалась, утверждая, что такая любовь, как у нее, не пройдет никогда, что муж, уходя, разбил ей сердце и теперь она не может даже дышать в полную силу.

Прошло какое-то время, бутылка опустела, Клава заварила кофе, ловко и уверенно управившись с крутой Милиной кофеваркой, они выпили кофе с остатками ликера, найденного опять-таки Клавой в буфете, но перед этим съели еще жареную курицу, которая совершенно засохла в микроволновке, так что Мила все порывалась звонить в ресторан и требовать с них обратно деньги.

И тогда Клава, чтобы ее отвлечь, затянула частушку:

— И что со мной ты понаделал,

Какой беды понатворил!

Зачем ты в прошлый понедельник.

Мне белый розан подарил?

Там было еще много куплетов, и Мила подтягивала, как умела, пока не почувствовала, что больше не может ни есть, ни пить, ни петь, ни даже сидеть на стуле.

Мила проснулась от того, что в уши буквально вгрызалась очень знакомая мелодия. Не открывая глаз, она помотала головой, чтобы мелодия ушла. Не получилось, только голова заболела.

От этой боли слетели остатки сна, и Мила осознала, что мелодию издает ее мобильник.

Павлик! Это звонит Павлик, хочет сказать, что уже вернулся из командировки и едет домой. Человек усталый с дороги, а она тут разлеглась, вместо того чтобы…

Мила вскочила с кровати, точнее только хотела это сделать. Потому что от резкого толчка голова снова взорвалась болью. Да такой сильной, что все чувства удивительно обострились, так что, когда боль поутихла, Мила несколько пришла в себя и открыла глаза, хоть это и было сделать довольно трудно.

Было такое ощущение, что на веках лежали огромные мешки с песком, а когда она подняла веки, то эти мешки порвались, и весь песок остался в глазах.

Вокруг было все незнакомое, непривычное, и Мила долго недоумевала, где она, пока не осознала, что находится не в спальне, а в гостиной на диване. На ней был махровый купальный халат, и ноги ужасно замерзли без одеяла.

Противная мелодия все лезла в уши, никак нельзя было от нее отмахнуться, и Мила осознала две вещи: во-первых, это звонит не муж, а во-вторых, эта мелодия у нее поставлена для звонков только от одного человека: Таисьи, сестры мужа.

Ох, не зря в народе говорят, что золовка хуже свекрови! Свекрови у Милы нет, она умерла много лет назад, а вот золовка есть. И в данном случае народная мудрость совершенно права.

Таисья была старше Павлика на десять лет; когда их мать умерла, Павлику было пять, а ей пятнадцать. И она его вырастила. И очень часто об этом напоминала.

«Она заменила мне мать! — говорил муж, когда Мила пыталась робко жаловаться на то, что золовка слишком часто указывает ей, как жить, и вообще постоянно вмешивается в их отношения. — Если бы не она, то я бы… В общем, изволь относиться к ней уважительно!»

Мила пыталась, в первое время она готова была любить всех, кто был дорог Павлику, но, натолкнувшись на самую настоящую неприязнь со стороны его сестры, поняла, что жалобы мужу ничего не дадут, и постаралась как можно меньше с золовкой общаться.

Та и сама не собиралась дружить и, по подозрению Милы, наговаривала Павлику на нее. Так что общались они с Павликом вдвоем, Миле пришлось смириться.

Таисья ее терпеть не могла, Мила платила ей тем же, но помалкивала, только мелодию звонка установила жуткую — танец троллей Грига. Слушая эту музыку, Мила очень хорошо представляла золовку: высокая, вся какая-то квадратная, ступает по земле твердо, уверенно, ноги ставит прямо, и размер обуви не меньше сорокового.

Все черты лица крупные, будто топором вырубленные, они с Павликом немного похожи, но у Павлика лицо выглядит мужественным, а у Таисьи — просто грубым.

Телефон наконец замолчал, и Мила перевела дух и решила все-таки встать с дивана. Хоть и тяжело, а надо.

Разумеется, когда она приняла вертикальное положение, гостиная начала кружиться перед глазами.

Сначала проплыл телевизор на тумбе, потом кресло, затем стеллаж с дисками и немногочисленными книгами, а на верхней полке Мила ставила керамические фигурки зверей.

Потом к ним присоединился журнальный столик, а когда вслед собралось окно, Мила усилием воли прекратила это безобразие, призвав комнату к порядку.

И тут до нее дошло, что она просто мается жутким похмельем; ну да, все признаки налицо: голова болит и кружится, слабость жуткая, и во рту будто кошки нагадили.

Господи, с чего это она так напилась? Никогда в жизни спиртным не злоупотребляла. И почему она спит на диване в гостиной? Что же вчера случилось?

Мысли в голове ворочались с трудом, Мила воочию слышала их скрип. Но все же в голове проступили воспоминания. Вот она входит в квартиру, вот слышит, что муж уже дома, вот бросается ему навстречу, он что-то говорит…

Боже мой, от нее же Павлик ушел! Буквально вчера, когда у них была трехлетняя годовщина свадьбы! И муж именно в этот день преподнес ей подарочек. Да еще какой!

Перед глазами встало лицо мужа — мрачное, недовольное, совершенно чужое, как он сказал ей наскоро, что уходит к другой женщине. И все, больше у него не нашлось для нее никаких слов, взял вещи и ушел, еще и дверью хлопнул.

Снова телефон подал голос, опять та же мелодия — танец троллей. Снова Таисья. Этой-то что надо?

Мила хотела сбросить звонок, но прекрасно знала, что если ее золовке что-то нужно, то она этого добьется. Во всяком случае, с Милой у нее это получалось. Так что придется ответить.

— Где Павел? — услышала она знакомый голос.

Ну, Таисья, как всегда, в своем репертуаре, в жизни не утруждала себя приветствием, однако надо признать, что и звонила она Миле считаные разы.

— Где Павел? — повторила Таисья, не услышав ответа.

— А ты не знаешь? — отчеканила Мила. — Ты не в курсе, что он ушел? Не ври, уж ты-то небось всю историю знаешь в мельчайших подробностях, он небось твоего мнения спрашивал, как всегда, а ты ему и посоветовала меня бросить. Знаю, что без тебя не обошлось. А мне ты позвонила только для того, чтобы позлорадствовать; знаю, что ты меня терпеть не можешь, всегда хотела нас развести, так что исполнилась твоя мечта. Ну, можешь радоваться…

Мила никогда раньше и не думала, что сможет так разговаривать с Таисьей, а вот, настал момент.

— Послушай, мне очень нужно с ним… — начала Таисья.

— Да звони ты ему, заодно поздравишь с новой женой!

— Телефон не отвечает…

— Значит, он его выключил, чтобы ты не лезла в его жизнь, как к нам вечно лезла!

— Дура, — сказала Таисья, — ты…

— Сама дура! — закричала Мила. — Дура и сволочь, из-за тебя все! Если бы не ты, он бы не ушел!

И успела первой отсоединиться. Потом посмотрела на телефон и ощутила неожиданный прилив сил. Да, что ни говори, а один положительный момент в уходе мужа есть — теперь не нужно будет общаться с его сестричкой.

Она посидела немного на диване, пытаясь вспомнить, что же такое было вчера. Не получилось — после того, как муж хлопнул дверью, уходя, в памяти был полный провал.

Возможно, поможет холодный душ?

Мила осторожно выглянула в прихожую. Вроде всё на месте, входная дверь квартиры заперта. Тогда она пошла на кухню, потому что очень хотелось пить.

На кухне был не то чтобы беспорядок, но чувствовалось, что там хозяйничал чужой человек. Посуда была чистая, но стояла почему-то на столе, прикрытая льняным полотенцем, на полу крошки. В холодильнике в пластиковых контейнерах были остатки еды — мясной салат, курица, баклажаны…

От запаха Милу здорово затошнило, и она поскорее закрыла холодильник, вытащив оттуда невостребованную вчера бутылку минералки.

После холодной воды стало легче, и она вспомнила, что еду принес курьер из ресторана и они съели все с… какая-то была тут девица, вроде бы соседка, как же ее звали… не вспомнить.

Зато вспомнилось другое, что сегодня — суббота и Мила еще неделю назад записалась в парикмахерскую. Как раз рассчитала, что Павлик будет спать, а она сбегает быстренько. Только чуть-чуть подстричь волосы, самые кончики.

Она посмотрела на часы: времени оставалось только на то, чтобы умыться и одеться, хорошо, что салон в соседнем доме.

Однако в салоне она задержалась дольше, чем думала. У мастера оказалось большое окно, и она предложила выкрасить Миле волосы новой, очень хорошей краской.

Цвет и правда получился сочный, выразительный, но пришлось еще затемнить брови, так что Мила поначалу и в зеркале себя не узнала. Но все хором сказали, что ей очень идет, так что она отправилась домой в приподнятом настроении. Что ни говори, а парикмахерская поможет от всех бед!

Мила вышла из лифта, подошла к своей двери… и застыла на месте.

Дверь квартиры была слегка приоткрыта.

Мила отлично помнила, что запирала ее перед уходом. Да и вообще, она пока еще не в том возрасте, чтобы забыть запереть квартиру! Хотя, конечно, после вчерашних событий, а также после полуночных возлияний с соседкой всякое возможно, но нет, она точно помнит, как запирала дверь на оба замка.

Еще не сразу попала ключом в скважину — руки дрожали после вчерашнего.

Сердце испуганно забилось, только что уложенные волосы поднялись дыбом.

Проще говоря, Миле стало страшно.

В ее квартиру кто-то проник, и очень может быть, что сейчас этот кто-то там хозяйничает…

Она подкралась к двери, прислушалась…

Изнутри не доносилось ни звука.

Но страх никуда не уходил.

Может быть, тот, кто проник в ее квартиру, нарочно затаился, может быть, он ее подкарауливает…

Что делать? Не торчать же под дверью до вечера!

Вызвать полицию?

Только этого не хватало! Они никого не найдут в квартире и выставят ее круглой дурой…

Тут ей в голову пришла спасительная мысль. Нужно позвонить к соседям и позвать их в свидетели. Пускай кто-нибудь хоть на площадке постоит, и если что — тогда уже полицию вызовет.

На площадке было четыре квартиры. В одной точно никого нет — там парочка пенсионеров всегда на даче, только в сильный мороз в город приезжают.

В другой — Аникеевы, они сейчас в отпуске, уехали в деревню к теще картошку копать и грибы собирать.

А в однокомнатной — Витька.

Тут в голове у Милы что-то сверкнуло, и она вспомнила, что вчера после того, как ушел муж, она провела время с девицей, которой Витька сдал квартиру. Они еще выпили вина и полбутылки водки, вот Милу и развезло. И звали новую соседку Клава.

Клава — вот кто ей сейчас поможет! Вдвоем с ней будет не так страшно!

Мила подошла к соседней двери и позвонила.

Ровным счетом ничего не произошло. Клава не открыла дверь, не отозвалась…

Может быть, она крепко спит после вчерашнего? Или ушла в магазин, или по делам?

И тут она услышала за дверью едва слышный шорох, скрип половиц, сдержанное дыхание…

Тут Мила поняла, что соседка стоит за дверью. И боится открывать.

— Клава, это я, Мила! — проговорила она вполголоса. — Открой! Очень надо!

— Правда, что ли? — раздалось за дверью.

— Ну конечно! Ты в глазок погляди!

— Да в этот глазок что ни гляди — все на себя не похожи!

Тем не менее замок щелкнул. Дверь открылась.

На пороге стояла Клава в длинной, до колен мужской футболке. На груди была нарисована стилизованная нефтяная вышка, ниже которой шла круговая надпись «Нефтепром».

Футболка была Витькина, он привозил такие с работы, парочку даже Павлику подарил.

— Правда, ты! — Клава вымученно улыбнулась. — Вот хорошо, что ты пришла. Может, у тебя есть аспирин или еще что-нибудь, а то у меня после вчерашнего голова трещит.

— В квартире есть, но тут, понимаешь, какое дело… я уходила в парикмахерскую, прихожу, а у меня дверь в квартиру открыта.

— Может, забыла закрыть? После вчерашнего.

— Нет, точно помню, что закрывала.

— Влез, что ли, кто-то? — Клава нахмурилась.

— Однозначно. И я теперь боюсь войти — вдруг он… или они еще там? Пойдем со мной, а? Вдвоем не так страшно!

— Да не вопрос! Только сейчас я оденусь…

Через минуту она вернулась в фиолетовом тренировочном костюме, который был ей велик размера на четыре, и вместе с Милой они вошли в квартиру.

И увидели такое…

В квартире все было перевернуто, шкафы распахнуты, их содержимое вывалено на пол. В гостиной диван отодвинут от стены, в спальне даже постельное белье с кровати сброшено. Ящики кухонного стола и шкафов вытащены, на полу были горки кофе, сахара и круп.

— Ох, ни фига себе! — присвистнула Клава. — Ну, кто-то порезвился! А я-то ничего и не слышала…

— Главное, как быстро успели… — вздыхала Мила. — Пока я была в парикмахерской… Хотя… часа два-то прошло…

— Да, постарались… — Клава осторожно ходила по кухне, стараясь не наступать на рассыпанные кучи сахарного песка и гречки.

— Наверное, нужно в полицию сообщить…

— Ты чего? — Клава снова нахмурилась. — Зачем тебе полиция? Чем они тебе помогут?

— Ну, не знаю… все же взлом, ограбление…

— Ты для начала проверь, что из вещей пропало.

Мила наскоро проверила — но на первый взгляд ничего не пропало, даже маленькая денежная заначка.

Заначка была не от мужа, хотя он не знал о ее существовании. Просто в офисе как-то зашел разговор, и бухгалтер Ангелина Геннадьевна сказала, что в доме всегда должны быть наличные деньги. Карточки — это, конечно, хорошо, счет в банке — тоже неплохо, однако наличка должна быть. На всякий пожарный случай. И не в собственном кошельке, а в укромном месте.

Молодые сотрудницы слушали бухгалтера с недоверием. Ну что такого может случиться, что вдруг деньги понадобятся?

«Много чего, — отвечала Ангелина Геннадьевна. — Мужу плохо станет или ребенку, а у тебя и денег нет, чтобы врачам на скорой дать. Или же кошелек в транспорте вытащат, а в нем все карточки. Или с мужем разругаешься, и он все карточки твои заблокирует. Всегда нужно подстраховаться, жизнь — она разная, сегодня ты в шоколаде, а завтра — в полном дерьме. Уж извините на резком слове».

И Мила прониклась той житейской мудростью, и положила одну пятитысячную купюру и три тысячных в старый кошелек, и спрятала этот кошелек в шкафчике в ванной в пакете с прокладками, опять-таки Ангелина Геннадьевна так советовала — дескать, мужики никогда туда не полезут.

Сейчас Мила открыла шкафчик и прощупала пакет.

Кошелек был на месте. И пара дешевеньких колечек, что лежали на тумбочке в спальне.

— Вот, видишь, а ты говоришь — полицию… если ничего не пропало, они и дело заводить не станут…

— Наверно, ты права… — неуверенно ответила Мила.

— Странно… — протянула Клава, оглядевшись. — Выглядит так, как будто они что-то у тебя искали. Что-то определенное. Ты не представляешь, что это могло быть?

— О чем это ты?

— Было у тебя в доме что-то ценное?

— Шутишь? Ничего такого не было.

Клава посмотрела недоверчиво.

— Ну, не хочешь — не говори… я в чужие дела не лезу. Но все же полицию вызывать не советую. И кстати, насчет взлома… — Она уже стояла у входной двери. — Ты уж извини, подруга, но никакого взлома не было. Дверь открыли ключами или отмычкой… Сама посмотри!

И Мила снова убедилась, что соседка права.

И что это значит? Приходил муж? И что он искал в собственной квартире? Для чего понадобилось перерывать все вещи и даже крупы выбрасывать на пол?

Мила почувствовала, что голову ее сжал тугой обруч.

— А вот ты мне лекарство обещала от головы… аспирин или еще что-нибудь… — очень кстати напомнила Клава.

Мила не без труда нашла аптечку — она валялась на полу, и все содержимое рассыпано. Но таблетка от головной боли все же скоро нашлась. И не одна, так что они приняли таблетки на брудершафт, запили их минералкой, и Клава удалилась.

А Мила дождалась, когда пройдет голова, потом захотела есть, но, открыв холодильник, убедилась, что его содержимое ее нисколько не впечатляет, так что напилась кофе и спустилась ниже этажом к Розалии Яковлевне, у которой сын работал в фирме по продаже и изготовлению замков. После звонка матери сын сказал, что, несмотря на выходной, пришлет мастера, тот и замки принесет.

Пока ждали, Розалия накормила Милу куриным супом, одобрила ее новый цвет волос и велела не вешать нос. Из чего Мила сделала вывод, что соседка полностью в курсе того, что от нее ушел муж. Вот откуда она узнала…

После визита мастера Мила занималась уборкой. Крупы пришлось выбросить, постельное белье запихнуть в стиральную машину. Вещи распихать по ящикам. В процессе уборки она собрала три мусорных мешка на выброс, были там старые ботинки мужа, которые он не давал выбрасывать, его выношенные донельзя джинсы, а также целый ящик каких-то крючков, гаечек и подобных железок.

Мила сама удивилась, с каким удовольствием она вынесла все это на помойку. В который раз убедившись, что есть то, что было в холодильнике, она не будет, Мила выбросила всю еду вместе с контейнерами и решила выйти в магазин, главным образом для того, чтобы подышать свежим воздухом.

Она любила заниматься уборкой, любила, чтобы в доме всегда был порядок, чисто и воздух свежий, но не в данном случае. Хорошо еще, что эти уроды ничего не сломали, а то у нее и денег нет на починку, все на замки ушло.

Кстати о деньгах. Всю наличность она отдала мастеру, еще у Розалии Яковлевны заняла пятьсот рублей. В магазине на углу вечно не принимают карточки, что-то у них там ломается.

Вот и пригодились советы Ангелины Геннадьевны!

Мила сунулась в шкафчик в ванной, достала пакет с прокладками, вытряхнула из него кошелек, который упал на пол. Мила проводила его глазами, сообразив, что что-то не так. Подняла кошелек и открыла, зная уже, что там увидит. Точнее, чего не увидит, поскольку кошелек был пуст. Не было пятитысячной купюры и трех по тысяче. Да не одной сотенной не завалялось, хотя Мила туда их и не клала.

И что это значит? Мила поймала свой недоуменный взгляд в зеркале. Кто украл деньги? Те самые воры, что вломились к ней в квартиру? Точнее, открыли замки отмычкой. Ага, все перерыли, устроили полный кавардак, Клава права, они точно что-то искали. И нашли старый кошелек с восемью тысячами, аккуратно вытащили из него деньги, закрыли и положили обратно на то же место…

Непохоже. Но куда же тогда делось содержимое кошелька? Забрал муж, когда уходил?

Не может быть, Мила застала его в спальне, он собирал вещи, а в ванную вообще не зашел, даже щетку зубную не взял, Мила ее сегодня сама выбросила. Ничего, новая жена ему все новое купит.

Оставалось только пожать плечами, что Мила и сделала.

Пришлось идти к метро, чтобы снять деньги из банкомата.

На улице было тепло; вообще в этом году удивительно теплый сентябрь, днем погода прямо летняя, вечером, правда, свежо, но все равно приятно.

Проходя мимо витрины обувного магазина, Мила ненароком бросила туда взгляд. В витрине было выставлено несколько пар обуви, в основном уже осенняя коллекция. Среди них стояли красивые лакированные полуботинки — лоферы. Мила подумала, что ей бы такие не помешали на осень, и тут же удивилась — о чем она думает? В ее жизни происходит черт знает что, от нее ушел муж, в квартире хозяйничают какие-то люди, а она разглядывает витрины…

И тут она заметила в этой витрине отражение проходившего неподалеку мужчины.

Это был Павел!

Сердце часто забилось, во рту пересохло, горло перехватил спазм. Мила резко обернулась…

Но на том месте, где только что был Павел или кто-то очень похожий на него, стояла тетка лет пятидесяти с толстым пятилетним внуком. Мальчишка в полном упоении облизывал эскимо, тетка разговаривала по телефону.

Павла не было, да вообще не было ни одного индивидуума мужского пола, кроме этого пятилетнего внука.

Мила на всякий случай оглядела всю улицу, не нашла никого похожего на Павла и медленно двинулась вперед.

«Ну вот, — думала она, — у меня уже начались глюки… Что Павлу тут делать? Ведь он ясно дал понять, что начинает новую жизнь и к ней, Миле, больше не вернется».

Три раза повторил, чтобы она поняла. И то правда, вчера до нее все плохо доходило, как обухом по голове стукнули его слова. Но сейчас-то она в здравом уме.

Нет, это точно глюки. Вчера перебрала спиртного, сегодня умаялась с уборкой, нет, нужно идти домой и лечь спать. И в магазин она не пойдет, сил нет совсем…

Вдруг кто-то взял ее за локоть.

Мила вздрогнула и обернулась.

Рядом с ней шел высокий худой мужчина с темными масляными глазами и маленькой аккуратной бородкой. Он держал Милу за локоть — довольно деликатно — и смотрел выжидающе.

Мила подумала, что это нахальный уличный ловелас, выдернула локоть и раздраженно проговорила:

— Что вам нужно? Оставьте меня в покое!

— Ну зачем вы так! — проговорил незнакомец мягким бархатным голосом. — Мне нужно с вами поговорить… Милица Владимировна. Об очень важном деле…

— Ой! — вскрикнула Мила.

Значит, это не уличный приставала…

Раз он знает, как ее зовут, — это… неизвестно кто, но кто-то куда более опасный. И непонятный.

Потому что все друзья и знакомые, буквально все, знают, как она ненавидит свое полное имя. И никогда и никому его не называет. Даже под пыткой.

Значит… значит, этот тип узнал его из официальных источников. А официальные люди на улицах за руку не хватают, они по телефону звонят и представляются солидным голосом, а потом к себе вызывают по нужному адресу. Или домой приходят и документы в дверях показывают. А тут все не так.

Она вспомнила свою разгромленную квартиру и заверещала дурным голосом:

— Помогите! Грабят!

— Ну вот это вы зря… — разочарованно протянул незнакомец и попятился.

Тут же рядом с Милой возник огромный черный пес с вываленным языком, и раздался хрипловатый лающий голос:

— Девушка, что случилось?

Мила удивленно и испуганно моргнула, и тогда увидела, что за черным псом появился мужчина лет сорока, чем-то неуловимо похожий на свою собаку. Такое же выражение морды, то есть лица, только язык не вывален.

Ну, слава богу, а то она уже подумала, что ей померещился говорящий пес.

Мила огляделась в поисках человека с бородкой — но его и след простыл.

— Так что случилось? — повторил хозяин собаки.

— Ох, извините… ко мне привязался какой-то нахал, но вы с ним, — Мила кивнула на ротвейлера, — вы с ним его спугнули…

— Какой-то нахал? — мужчина оглянулся, никого не увидел поблизости и пожал плечами. — Так, значит, теперь все в порядке? Может быть, вас куда-то проводить?

— Нет, спасибо, не нужно… все в порядке… я живу совсем близко… — Мила вымученно улыбнулась и пошла дальше под внимательным взглядом двух пар глаз.

Зайти в магазин она благополучно забыла, так что просто выпила чаю с темным кусковым сахаром, пачка которого в процессе обыска упала на пол неповрежденной.

После чая Мила оглядела прибранную квартиру и решила, что самое время ей лечь спать.

Заснула она быстро, и снился ей странный сон.

В этом сне она стояла на палубе старинного корабля, впереди нее стоял человек в черном бархатном камзоле, отделанном серебряным галуном, с кружевными манжетами на рукавах. В подзорную трубу он смотрел на горизонт.

Вдруг он шагнул вперед, взмахнул рукой и крикнул:

— Пираты!

Тут же на его плечо спланировал большой красный попугай и крикнул, словно передразнивая хозяина:

— Пир-раты! Гр-рабители!

И в этот момент Мила проснулась. Проснулась от какого-то постороннего звука, вторгшегося в ее сон.

Стояла глубокая ночь, в квартире царила тишина…

Нет, не полная тишина.

Из-за двери спальни, со стороны прихожей, донесся приглушенный звук.

Мила поняла, что это такой же звук, как тот, который ее только что разбудил.

Тихий скрип отворяемой входной двери…

В первый момент спросонья она вообразила, что это Павел вернулся ночью из командировки и тихонько открывает дверь, чтобы ее не разбудить…

Но тут она проснулась окончательно и вспомнила, что муж от нее накануне ушел. Кроме того, она поменяла замки, и даже если бы Павлу вздумалось зачем-то прийти посреди ночи, он не смог бы попасть в квартиру.

Дверь еще раз скрипнула, потом раздался какой-то стук, и мужской голос тихо выругался.

И тут же второй человек шикнул на первого:

— Тш-ш! Ты ее разбудишь раньше времени!

Тут Миле стало по-настоящему страшно. Потому что слабая надежда на то, что это явился муж, теперь окончательно растаяла, как дым. Вот именно: несмотря ни на что, она надеялась, что Павлик вернется, что все, что случилось в пятницу, окажется неправдой. Теперь же она окончательно проснулась и выругала себя за глупые надежды.

Да смирись уже, наконец, с тем, что тебя бросили! Подло, мерзко, отвратительно, но бросили. И с этим ничего не поделаешь, нужно как-то приспосабливаться.

Тем более что данный момент явно не тот, когда можно предаваться печали. К ней снова кто-то вломился.

Она ощутила неприятное покалывание в корнях волос… это наверняка те же люди, которые утром проникли к ней в квартиру. И новые замки их нисколько не задержали. И на этот раз они пришли ночью, точно зная, что хозяйка дома…

Господи, ну что им нужно?

Мелькнула мысль кому-то позвонить… но кому?

В полицию? Но пока они приедут, ее уже могут убить… Отчего-то она твердо знала, что эти люди шутить не будут.

А самое главное…

Мила вспомнила, что накануне оставила телефон в сумке, а сумку — в прихожей… так что о звонках можно забыть! Надеяться можно только на себя саму!

Стараясь двигаться бесшумно, она выскочила из кровати, подкралась к двери…

На двери спальни была задвижка, которая осталась от старых жильцов. Они купили эту квартиру недавно, чуть больше года назад, и денег на хороший ремонт не было, просто обои переклеили самостоятельно да линолеум в прихожей перестелили. Павлик сказал, что денег подкопят и потом уже займутся ремонтом. Ага, как же…

Мила тут же одернула себя: о чем она думает? Ее сейчас убивать станут, а она про ремонт…

Задвижка была очень хлипкая, сломать такую можно одним ударом. Мила все же задвинула ее, а потом для верности заблокировала дверную ручку ножкой стула.

Так она хоть немного задержит этих людей…

Но опять-таки, надолго дверь их не остановит, она выиграет не больше нескольких минут.

И тут она сообразила, что из спальни есть выход на балкон…

Не рассуждая, Мила осторожно раздвинула шторы, открыла балконную дверь, как была, в пижаме, выскользнула на балкон и закрыла дверь за собой…

Ее охватила ночная свежесть, от которой Мила уже окончательно проснулась и осознала, что оказалась в ловушке.

Вот она стоит на балконе, и что дальше?

Она живет на пятом этаже, летать не умеет.

Те люди, которые влезли в квартиру, скоро проникнут в спальню, не найдут ее, выглянут на балкон — и вот она я! Берите меня тепленькую! Что они и сделают.

Так что она выиграла в лучшем случае пару минут…

Мила зябко поежилась и огляделась.

Ни одно окно в доме не светилось.

Все люди благополучно спали, и надеяться на их помощь не приходилось…

Неподалеку от нее, метрах в двух, был балкон той квартиры, где жила ее новая соседка Клава. Вот если бы Мила каким-то чудом смогла перебраться на ее балкон…

Но летать она, как уже сказано, не умеет.

Тут Мила вспомнила, как в прошлом году рыжий кот Розалии Яковлевны прыгнул с балкона за птичкой.

Птичку он упустил и чуть не разбился, но чудом уцепился за ветку огромной липы, что растет возле самого дома, а уже с той липы его выманили рыбным паштетом на соседский балкон…

Розалия уже хотела МЧС вызывать, забыв, что кот обожает рыбный паштет и за него не только родную хозяйку продаст, но и на чужой балкон запросто перепрыгнет.

Мила посмотрела на эту липу. Да, конечно, возле нижнего этажа ветки толще, опять же весит она побольше кота, хоть Розалия его неприлично раскормила.

Однако один толстый сук дотянулся почти до самого ее балкона, не доставая до него меньше чем на метр. Судя по внушительному виду, он мог бы выдержать вес не только кота, но и человека.

А что, если…

Мила взглянула вниз.

Ей стало страшно…

Внизу стояли припаркованные машины, которые с высоты пятого этажа казались маленькими, как майские жуки. Если она сорвется отсюда, костей не соберет…

И тут из спальни донесся приглушенный скрип.

Там уже пытаются открыть дверь… еще немного, и они ее найдут… Пока громко стучать боятся, но скоро осмелеют.

Мила взвешивала два страха — страх высоты и страх перед теми двумя бандитами, которые ломились в спальню. И высота показалась ей уже не такой страшной.

Она огляделась.

На балконе не было порядка, до балкона она в процессе уборки не добралась. Зато эти, утром, успели тут побывать. Раньше стояли здесь коробки с остатками краски от ремонта, старый неработающий пылесос и тому подобное барахло. Теперь это все валялось вперемешку, из новых вещей были только швабра и половая тряпка, Мила выставила их на балкон, чтобы просохли.

Недолго думая, Мила схватила швабру, зацепила ею ветку липы, подтянула ее к балкону. Не отпуская, привязала к перилам тряпкой. Вместе с этой веткой она подтянула к своему балкону тот самый толстый сук.

Теперь до этого сука можно было запросто дотянуться.

Стараясь не смотреть вниз и сжимая швабру под мышкой, Мила осторожно перелезла через перила, ухватилась за сук и вскарабкалась на него.

Ничего, получилось; хорошо, что совершенно нет у нее лишнего веса.

Невольно она представила, как выглядит со стороны.

В одной пижаме, со шваброй наперевес, Мила сидела верхом на суку, на высоте пятого этажа… ужас! И картинка с черным котом на груди. Вылитая ведьма! С тем только отличием, что ведьмы вроде как умели летать, а она — нет.

Но зато теперь ее не достанут бандиты, вломившиеся в квартиру…

Однако впереди ее ждала самая тяжелая часть операции.

Мила потянулась к перилам своего балкона, отвязала тряпку…

Сук, на котором она сидела, угрожающе заскрипел, немного покачался, но не сломался, а вернулся в прежнее положение — между ее балконом и Клавиным.

Мила зацепилась шваброй за перила Клавиного балкона и потянула за нее.

Сук предательски затрещал… А сердце у Милы пропустило пару ударов.

Что, если сук сломается?

Мила с трудом удержалась от того, чтобы посмотреть вниз, и потянула сильнее.

Сук снова затрещал, но ей все же удалось подтянуться ближе к соседнему балкону.

Не выпуская швабры, она снова привязала сук к перилам… После этого осторожно поползла к балкону.

Сук под ней трещал и прогибался. Совершенно некстати Мила вспомнила про кота Розалии Яковлевны, как он орал от страха. А ведь говорят, что кошки умеют падать на лапы…

Ей не хотелось думать, что будет, если сук не выдержит ее веса и сломается…

Но вот Мила подползла к самому балкону, ухватилась за перила и перевела дыхание. Теперь даже если сук сломается, она не упадет, а повиснет на балконных перилах…

Мила представила, как висит на этих перилах, болтая ногами, и эта картина не доставила ей удовольствия.

Она собралась с силами и перелезла через перила…

Вот теперь можно было отдышаться — она больше не висела на ветке, как птица на проводе или кошка на заборе, а стояла на соседском балконе, под ногами у нее была устойчивая бетонная плита… Кстати, очень холодная.

Мила немного успокоилась и только теперь почувствовала, что сейчас хоть и на удивление теплый сентябрь, однако ночи все же холодные, а она — в одной тоненькой пижаме… до сих пор в горячке бегства она не ощущала холода, а теперь он проник до самых костей.

Мила подошла к балконной двери и подергала ее.

Дверь была заперта.

Ничего удивительного…

Она постучала в стекло согнутыми пальцами, сперва тихонько, потом посильнее.

Ничего не произошло — видно, Клава крепко спала.

Холод проникал все глубже и глубже, и Мила изо всех сил постучала в дверную раму ручкой швабры.

Почти минуту ничего не менялось, и Мила уже решила, что она так и замерзнет на балконе, как вдруг перед ней за стеклом возникло, словно проступив из темноты, удивленное лицо.

Мила не сразу узнала Клаву. Куда делась разбитная деваха, которая пела частушки, сидя с ней за одним столом? Взгляд не сонный и не подозрительный, как будто все в большом городе только и думают, как бы девушку обидеть или обокрасть. Миле показалось даже, что Клава похудела и движения стали другие.

Но в следующий момент Клава словно опомнилась и надела привычную маску. Брови соседки поднялись домиком, глаза удивленно округлились, зашевелились губы, но слов не было слышно — стеклопакет не пропускал звуки.

— Это я, Мила! — проговорила Мила, хотя и понимала, что Клава ее не услышит.

И не узнает. А если узнает, то ни за что не откроет балконную дверь. Во всяком случае, она, Мила, наверно, так бы и сделала, если бы у нее на балконе материализовалась среди ночи странная фигура в пижаме и со шваброй наперевес…

Как ни странно, соседка все же открыла дверь.

— Ты, что ли, Милка? — проговорила она удивленно.

— А кто же еще?

— Видела бы ты себя! В пижаме, растрепанная, со шваброй в руках… красава! На Хэллоуин не нужно костюм покупать! Первый приз гарантирован!

— Нашла время прикалываться! — проворчала Мила. — Можно, я хотя бы войду, а то здесь холодно!

— Да, конечно, заходи, будь как дома! — Клава посторонилась, пропуская ее в комнату, как будто в этом не было ничего особенного, но все же спросила: — Слушай, а как ты вообще сюда попала?

— Перелетела с балкона на балкон… Вот, кстати… — Мила отвязала сук, который убрался обратно к липе с негодующим скрипом.

— У тебя что — моторчик с пропеллером на спине? — Клава сделала вид, что рассматривает спину соседки.

— Ладно тебе. Ты мне чаю горячего не нальешь, а то зуб на зуб не попадает? Извини, конечно, что вперлась к тебе посреди ночи, но у меня не было другого выхода…

— Хочешь коньяку? Лучше всякого чая согревает! Пока еще чайник вскипит!

Мила вспомнила, как прошлый раз напилась с Клавой, и хотела отказаться, но потом махнула рукой:

— Витькин, что ли? А давай!

Клава извлекла откуда-то пузатую бутылку темного стекла и две рюмки, налила, одну рюмку протянула Миле. Та с сомнением взглянула на рюмку, но выпила и сразу почувствовала, как по телу разлилось живительное тепло.

— А что — хорошо! — выдохнула она. — Павлик говорил, что у Витьки коньяк хороший, он денег много зарабатывал…

— Еще бы! Хочешь еще рюмку?

— Пожалуй, хватит.

— А тогда все же объясни, что у тебя случилось и как ты оказалась на моем балконе.

— Дверь закрой! — Мила осторожно выглянула из окна, прикрывшись одеялом.

Занавесок у Витьки отродясь не водилось, он вообще был мужчиной нехозяйственным. Свет в ее квартире эти двое зажигать все же побоялись, вместо этого видны были мелькающие отблески фонарей.

Это они ее, что ли, ищут?

— Давай мы тоже свет погасим! — сказала она, оглядев комнату, в которой, как ни странно, был относительный порядок.

Нигде не валялись предметы женской одежды, не торчали из-под стола чемоданы и сумки, не разбросана косметика. Диван разобран, ну так ночь на дворе, люди спят.

— Рассказывай! — предложила Клава.

Мила, сбиваясь и повторяясь, рассказала соседке, как проснулась посреди ночи от странных звуков, как поняла, что в ее квартиру кто-то пробрался, и как перелезла с балкона на балкон.

Клава выглянула на свой балкон, прикинула расстояние до соседнего и присвистнула:

— Ну, подруга, тебе только в цирке выступать! Я бы на такое не решилась… хотя не знаю… в жизни всякое может случиться, так что лучше не зарекаться…

— Что же мне теперь делать? — опомнилась Мила. — Они ведь там, в моей квартире, сейчас хозяйничают… наверное, нужно скорее полицию вызвать?

— Никакой полиции! — строго возразила соседка. — Мы их сейчас сами шуганем!

— Сами? — переспросила Мила.

— Конечно! В таких делах нужно сунуть палку в муравейник!

— Какую палку?

— Да ну тебя, ты еще не проснулась, что ли? Совсем не врубаешься! Смотри и учись!

Клава вышла в прихожую, остановилась, задумчиво наморщив лоб, затем вытащила из-под вешалки пластиковый пакет и достала оттуда моток тонкой лески.

Отрезала от этого мотка кусок около трех метров длиной, выглянула в дверной глазок и, убедившись, что за дверью никого нет, вышла на лестничную площадку в чем есть — то есть босиком и в длинной Витькиной футболке с надписью «Нефтепром».

Мила побоялась выходить из квартиры и из-за двери наблюдала за действиями соседки.

Та для начала подошла к краю площадки, наклонилась и привязала один конец лески к нижней части перил, а другой — к торчавшему из стены обрезку толстого медного провода, оставшемуся, должно быть, после недавнего ремонта.

— Это зачем? — шепотом спросила Мила.

— Увидишь! Я же говорила — палку в муравейник! — Клава осмотрела результат своих действий, удовлетворенно кивнула и подошла к двери Милиной квартиры.

Она принялась колотить в дверь кулаками и раздраженным голосом прокричала:

— Милка, свинья ушастая, у тебя что-то горит! Дым идет, дышать невозможно!

Тут же она метнулась обратно в свою квартиру, захлопнула дверь и прильнула к глазку.

— Ну, что там? — прошипела Мила.

— Ну, смотри сама!

Клава отодвинулась от глазка, уступая место соседке. Мила выглянула — и как раз в это время дверь ее квартиры открылась, и оттуда выскользнули два человека.

Глазок искажал их внешность, но Мила все же поняла, что один — выше и худее, второй — низенький и толстый. Высокий к тому же был еще и лысоват.

Одеты оба были во что-то серое и неприметное.

Не задерживаясь на площадке, криминальная парочка бросилась к лестнице.

Долговязый бежал первым и зацепился ногой за натянутую Клавой леску. Он вскрикнул и покатился вниз по лестнице, беспорядочно размахивая руками, словно пытаясь остановиться.

Коротышка успел вовремя затормозить, наклонился, увидел натянутую леску, грязно выругался, перешагнул через нее и сбежал по лестнице к своему напарнику, который неподвижно лежал на промежуточной площадке, раскинув длинные конечности, как огромное длинноногое насекомое.

Он наклонился над приятелем, потряс его. Пару раз хлопнул по щекам и проговорил:

— Ты чего, Паук, сдох, что ли? Не валяй дурака, очнись! Мне тебя на себе не донести до машины!

Мила подумала, что долговязому типу подходит его кличка — он и правда похож на огромного паука.

Паук как будто прислушался к словам своего подельника, застонал и приподнялся. Коротышка помог ему встать.

— Идти-то можешь? — спросил он с сомнением.

— Кое-как… — Долговязый оперся на плечо приятеля и похромал вниз по лестнице, то и дело постанывая.

— Вот как раз это я называю «сунуть палку в муравейник»! — гордо сообщила Клава и с этими словами вышла на площадку, обрезала леску и аккуратно смотала ее. — А то кто-нибудь из соседей ноги переломает. А то и шею.

— Да, с леской — это у тебя хорошо получилось! — одобрительно отозвалась Мила. — А ты что — рыбалкой увлекаешься?

— Что? Какой рыбалкой?

— Ну, у тебя нашлась эта леска.

— А, ну да. Да она Витькина, я случайно увидела…

С этими словами она шагнула обратно в квартиру.

Мила пошла было за ней, но тут заметила на полу какой-то небольшой предмет, наклонилась и подняла его.

Это был маленький картонный или пластиковый квадратик.

Мила сунула его в карман пижамы, отчего-то ничего не сказав об этом Клаве.

Та обернулась и проговорила:

— А может, ты хочешь еще коньяку? Прошлый раз хорошо пошел. Или чаю — он вскипел.

— Да, хорошо бы чаю…

Клава шагнула в сторону кухни и вдруг резко остановилась на полдороге.

— Он ведь что-то сказал насчет машины!

— А, да, сказал, что до машины напарника не донесет…

— Значит, они на машине приехали!

— Ну а как еще посреди ночи доберешься?

— Значит, нужно посмотреть, какая у них машина. Вон то окно выходит на нужную сторону…

— Да они уже, наверное, уехали!

— Не успели, этот длинный еле шел!

Клава бросилась к окну, но снова остановилась, не добежав до него, вернулась к тумбочке и достала из нее театральный бинокль, отделанный перламутром.

— Чего только у Витьки этого в доме нет… Слабенький, конечно, но лучше, чем ничего…

Она открыла окно, перегнулась через подоконник и приставила бинокль к глазам.

— Черт, я в темноте плохо вижу! — пожаловалась она. — Куриная слепота называется. Посмотри ты!

Мила взяла бинокль, выглянула в окно, пригляделась.

Как раз в это время криминальная парочка вышла из подъезда.

Долговязый Паук шел медленно, хромая и спотыкаясь, опираясь всем весом на плечо своего напарника. Тот оглядывался по сторонам и что-то недовольно ворчал.

Таким манером они прошли метров двадцать и подошли к черному микроавтобусу с темно-красной надписью на борту.

Эта надпись была плохо видна из-за неудачного ракурса.

— Черт, не прочитать, что там написано…

— А ты на балкон выйди! — посоветовала Клава.

Мила невольно поежилась, вспомнив свои приключения на балконе, но все же вышла, выглянула через перила и подкрутила колесико бинокля, увеличивая резкость.

Ночные визитеры как раз погрузились в черный микроавтобус, он фыркнул мотором и развернулся, чтобы отъехать. И в этот момент Мила смогла разглядеть надпись на борту.

Там был в красках изображен траурный венок, вокруг которого вилась надпись вычурным славянским шрифтом: «Вечная память. Все для похорон».

— Автобус похоронного бюро! — констатировала Мила.

— Это нам пока еще рано, — отозвалась Клава, выглядывая из-за ее плеча.

— Так что насчет чая?

Они выпили на кухне чаю, и Мила задумалась, где ей ночевать: до утра оставалось еще несколько часов, и, несмотря на перенесенные приключения, Мила захотела спать.

У Клавы лишнего спального места не было, да та ей и не предлагала свое гостеприимство. Спать же в своей квартире было страшно — криминальные гости легко в нее проникли, и Мила не смогла бы заснуть, всю ночь вздрагивала бы, прислушиваясь к звукам в прихожей.

Она поделилась своими страхами с Клавой.

Соседка оживилась и уверенно заявила:

— Сейчас я тебя научу, как из подручных средств можно сделать охранную сигнализацию!

Она взяла пустую бутылку (в углу кухни стояло несколько штук, от Витьки остались) и вместе с Милой перешла в ее квартиру. Здесь, остановившись в прихожей, она закрыла входную дверь и осторожно пристроила бутылку на дверную ручку.

— Вот так! — Она сняла бутылку с ручки и протянула ее Миле. — Поставишь ее сюда, когда я уйду. Теперь, если кто-то попытается войти в квартиру, бутылка упадет, разобьется, и ты тут же проснешься.

Мила поблагодарила соседку, и та ушла к себе.

Проводив Клаву, Мила попыталась снова пристроить бутылку.

У Клавы это получилось ловко, сейчас же Мила никак не могла установить ее устойчиво. Бутылка тут же падала, и Мила едва успевала ее подхватить.

Она уже отчаялась повторить Клавин фокус, как вдруг, на десятый или пятнадцатый раз, ей удалось добиться устойчивого равновесия.

Стараясь не дышать и не топать, она тихонько отошла от двери и добралась до спальни.

Только что ей ужасно хотелось спать, но, устроившись в кровати, Мила поняла, что сна у нее ни в одном глазу.

Ей все время мерещились какие-то странные звуки, доносящиеся из прихожей, — то подозрительные скрипы, то шорохи, а то даже приглушенный шепот.

Она пыталась убедить себя, что там никого нет, что всякая попытка войти в квартиру обернется грохотом упавшей бутылки…

Но никакие логические заверения на нее не действовали, и через минуту она снова подскакивала в испуге.

Наконец она не выдержала и встала.

Лоб покрылся испариной, и Мила полезла в пижамный кармашек, где лежали салфетки.

И тут ей в руку попал какой-то маленький твердый предмет.

Она достала его из кармана, удивленно взглянула…

Это был маленький квадратик из твердого картона или пластика, наподобие телефонной сим-карты, но немного другой.

Мила не сразу сообразила, откуда у нее в кармане взялся этот квадратик. События сегодняшней безумной ночи уже перемешались у нее в голове.

Наконец она вспомнила, что подобрала его на лестнице, на том месте, где упал долговязый Паук, споткнувшись о леску. Наверное, тогда эта карта и выпала из его кармана…

Ну да, Мила поняла, что держит в руке карту памяти для телефона или ноутбука.

Вот это находка!

Она взяла свой телефон, открыла его, осторожно вставила внутрь карту памяти.

Затем она снова устроилась в кровати и запустила приложение для просмотра фотографий.

На экране телефона одна за другой появлялись фотографии.

Мила подумала, что владелец этой карты был фанатом старинного холодного оружия. На всех фотографиях были клинки — длинные и короткие, узкие и широкие, с прямыми лезвиями и изогнутыми.

Мила, разумеется, не знала их названий, могла только догадываться — некоторые были, скорее всего, шпагами, другие, с изогнутым лезвием, — саблями или шашками. Были здесь кинжалы и кортики, но дальше этого Милины познания не простирались.

Все эти клинки были красивы той лаконичной, функциональной красотой, которая отличает мастерски сделанное оружие, особенно старинное; кроме того, они были богато отделаны — позолоченные рукоятки и ножны, некоторые украшены цветной эмалью, инкрустацией и даже драгоценными камнями.

Впрочем, саму Милу холодное оружие не очень интересовало, но что эти снимки говорили об их владельце?

Она еще немного полистала фотоальбом, и вскоре у нее запестрело в глазах от бесчисленных лезвий и рукоятей, глаза начали слипаться, и наконец Мила заснула.

Ей снилось, что она идет по узкой безлюдной улочке незнакомого средневекового города.

Под ногами у нее булыжная мостовая, по сторонам — мрачные каменные стены, высоко над головой — узкая полоса лилового ночного неба, в котором мерцает одинокая звезда.

Мила спешит, она хочет как можно скорее вырваться из этой улицы к свету, к людям…

Она знает, что где-то впереди — ярмарочная площадь, лотки с горячим пуншем и сладкими пряниками, карусели, шарманки, яркие вертепы бродячих кукольников…

И вдруг она слышит позади чьи-то шаги.

Неровные, сбивающиеся с ритма, — должно быть, идущий следом человек хромает. Но тем не менее он идет очень быстро, неумолимо приближаясь к беглянке.

Шаги эти отдаются от каменных стен, двоятся и множатся, словно позади нее идет не один человек, а целая толпа… шаги приближаются, нагоняя ее…

Мила прибавляет шагу, чтобы оторваться от своего преследователя — но его шаги все громче, все ближе…

Она идет еще быстрее, почти переходит на бег — но это не помогает.

Миле хочется оглянуться, чтобы увидеть своего преследователя, взглянуть в его глаза…

Но в глубине души она знает, что этого ни в коем случае нельзя делать, что, увидев его лицо, тем более заглянув в его глаза, она попадет в страшный, смертельный плен…

Вдруг где-то высоко над ее головой открывается окно.

В него выглянула какая-то женщина…

Мила запрокидывает голову, она смотрит на незнакомую женщину с мольбой, надеясь, что та поможет ей, покажет выход из этого каменного ущелья, — но незнакомка в ответ на немую мольбу разражается страшным, издевательским хохотом.

Мила смогла наконец разглядеть ее лицо — и похолодела от ужаса: у незнакомки единственный глаз посреди лба, а по углам ее хохочущего рта торчат кривые клыки…

Мила уже бежит, но шаги за спиной все громче, все ближе.

Наконец она добегает до угла, улица делает крутой поворот…

Вперед, скорее вперед! Там, за углом, должны быть люди, должен быть свет…

Но за углом та же самая улица, то же самое беспросветное каменное ущелье!

Мила бежит, задыхаясь, она уже потеряла надежду и бежит просто по привычке, по инерции.

Преследователь все ближе…

Мила уже чувствует спиной его горячее дыхание…

И вдруг впереди нее из глубокой ниши в каменной стене выходит человек.

Худой и мрачный, как ворон, он одет во все черное.

— Помогите! — кричит Мила из самых последних сил, на последнем дыхании.

Человек в черном ничего не говорит, он молча кивает и встает посреди улицы, лицом к Миле и ее преследователю.

Мила по инерции пробегает мимо него, и только после этого останавливается и поворачивается.

Только теперь она видит своего преследователя.

Это не человек. Это темная, бесформенная фигура, непрерывно меняющая свои очертания.

Вот она превратилась в клубящееся черное облако, из которого проглядывают страшные, уродливые лица… вот она становится огромным косматым зверем…

И все время из глубины этого создания выглядывают пристальные голодные глаза.

Мила понимает, что, попав под гипноз этого взгляда, она исчезнет, пропадет, страшное создание выпьет ее взглядом.

Но теперь она в относительной безопасности, потому что между ней и бесформенным монстром стоит человек в черном и именно на него устремлены глаза монстра…

А человек в черном тем временем что-то говорит монстру.

Мила прислушивается к его словам — но не понимает их: незнакомец говорит на странном, незнакомом, удивительном языке, в котором явственно слышится вой ночного ветра, шум бушующего моря, звон мечей и конский топот.

Эти слова заставляют монстра остановиться, но он не думает отступать.

Бесформенное облако становится больше и темнее, оно поднимается к крышам домов, собираясь потом обрушиться на Милу и ее мрачного защитника…

И тут человек в черном выхватил из висящих у него на боку ножен узкий клинок.

Монстр разражается рокочущим смехом, больше похожим на горную грозу…

Но человек в черном взмахивает своим клинком, словно рисуя в воздухе сложный узор, — и там, где прошло лезвие его клинка, воздух начинает светиться, искриться, переливаться, как радуга.

И вот уже между черным человеком и безликим монстром возникает светящаяся, переливчатая пелена.

И монстр, оставшийся по другую сторону радужной завесы, начинает бледнеть, уменьшаться в размерах…

И вот он уже исчез, растворился во тьме. Его словно никогда и не было.

Мила поворачивается к своему неожиданному спасителю, чтобы поблагодарить его…

Но вдруг видит, что у человека в черном нет лица. На месте лица гладкая фарфоровая маска без глаз, безо рта.

Мила вскрикнула от ужаса…

И проснулась.

За окном было пасмурно, по стеклу стекали капли дождя. Мила с трудом подняла руку, чтобы взглянуть на часы, что лежали у кровати. Ого, десятый час уже, ну она и решила лечь спать.

Она попыталась встать и поняла, что с ней что-то не так. Болело все: голова, горло, шею не повернуть, и руки-ноги ломит.

Все ясно: минувшей ночью она все-таки простудилась на холодном балконе. У нее всегда так: организм быстро дает понять, что болен. Несколько часов всего прошло, а она уже никакая. И температура небось высокая.

Мила все-таки заставила себя встать и пойти по квартире в поисках аптечки. Хорошо, что вчера убрала все на место, а эти двое, что пришли ночью, действовали осторожно, видно, боялись, чтобы соседи не услышали. Только задвижку на двери спальни вырвали с мясом да ножку у стула поломали. Это, как говорил муж, семечки…

На этой мысли Мила споткнулась и едва не упала, с трудом удержавшись за стену.

Ну вот, раньше, когда она болела, муж все-таки за ней как-то ухаживал. Тем более что болела она недолго, так что ему такое времяпрепровождение не успевало надоесть. А теперь вот… ну да, муж ушел, и с этим, похоже, ничего не поделаешь.

Она нашла в ящике кухонного стола градусник, сунула под мышку и присела тут же за стол. Ого, тридцать девять и пять! Ну, она так примерно и думала.

Одно хорошо: чем выше температура, тем быстрее она пройдет, такое уж свойство у ее организма.

Хватило сил еще поставить чайник и отыскать в холодильнике полузасохший лимон.

До вечера она провалялась в кровати, изредка ненадолго выныривая из забытья, чтобы выпить остывшего чая.

Мобильник разрядился, и никто ее не беспокоил. Никто не звонил в дверь, и бутылка не падала и не разбивалась с грохотом, так что Мила проснулась утром не то чтобы совсем здоровая, но вполне можно было в таком виде идти на работу.

Включив телефон, она увидела, что полно звонков от Таисьи. Мила и не подумала отвечать, занесла ее номер в черный список и отправилась на работу.

В офисе девчонки, конечно, приступили с расспросами, как все прошло да что подарил муж на годовщину свадьбы.

Мила сделала загадочное лицо и сказала, что все прошло просто отлично и что муж подарил ей поездку, а куда — она не скажет, чтобы не сглазить. Но Светка Цыпина, которой всегда больше всех надо, заметила, что выглядит Мила неблестяще: что ли, два дня они с мужем из постели не вылезали?

Пришлось признаться, что болит горло от выпитого накануне слишком холодного шампанского.

От дальнейших расспросов спасла Милу Ангелина Геннадьевна — она цыкнула на Светку и призвала остальных к работе, пока начальник не рассердился.

К таверне «Зеленая арфа» подъехал одинокий всадник в пыльном дорожном плаще, на усталой гнедой кобыле. Всадник спешился, привязал лошадь к коновязи и вошел в таверну.

К нему тут же устремился горбатый слуга, угодливо поклонился и спросил:

— Что будет угодно доброму господину? Выпивку, ужин, а может быть, ночлег?

— Это потом. А сперва я хочу увидеть сэра Сорли.

— Не знаю такого, — ответил слуга, и лицо его стало непроницаемым.

— Знаешь, — скривился путник. — Мне передали, что сэр Сорли при смерти. И перед смертью он хочет увидеть меня.

— Кто вам такое сказал?

— Дик Финнеган.

— А больше он вам ничего не сказал?

— Он сказал еще, что для Макдоннеллов даже омела в этом году не так зелена, как прежде.

— А, так бы сразу и говорили, сэр… а то я ведь не знаю, кто вы такой. Вокруг шныряет много английских шпионов.

— Ну, теперь-то ты знаешь, кто я. Так проводи меня к сэру Сорли Бою.

— Пройдемте со мной, сэр…

Горбун согнулся еще ниже и, быстро миновав шумный и людный общий зал таверны, прошел через низкую дверь за стойкой.

Гость следовал за ним.

Они оказались в кладовой, где были составлены бочонки с элем и ящики с сушеной рыбой. Тут же возился здоровенный детина.

При появлении гостя он замычал и схватил огромную суковатую дубину.

— Не волнуйся, Робин, — успокоил слуга немого. — Это свой. Он пришел издалека, чтобы повидать сэра Сорли. Лучше открой-ка нам дверь.

Немой еще что-то промычал, откатил от стены один из бочонков. За ним оказалась обитая гвоздями дверь. Немой открыл дверь и отступил в сторону.

За дверью были уходящие в подвал крутые ступени.

Горбун полез вниз; гостю ничего не оставалось, как последовать за ним. Они спустились по лестнице и оказались в большом сводчатом подвале.

Здесь сидели и стояли десятка полтора мрачных мужчин. Многие были вооружены пистолетами и палашами, кое-кто — простой суковатой дубинкой. Кто-то вполголоса переговаривался, кто-то пил эль из оловянной кружки.

Все покосились на вошедших.

Отделившись от прочих, к ним подошел рыжеволосый человек лет сорока с палашом на боку.

— Какая погода наверху? — спросил он приезжего и немного выдвинул свой палаш из ножен.

— Погода скверная, а для Макдоннеллов даже омела в этом году не так зелена, как прежде.

Рыжеволосый кивнул и вдвинул клинок в ножны.

— Кто вы, сэр? — спросил он.

— Я — Эгмунт Маклафлин.

— Я много слышал о вас, — в голосе рыжеволосого прозвучало уважение. — Что привело вас сюда?

— Сэр Сорли хотел меня увидеть.

— Тогда поторопитесь. Сэр Сорли при смерти. Вам повезло, что вы его застали.

Он кивнул горбатому слуге и провел гостя в дальний конец подвала, где была еще одна дверь.

Открыв эту дверь, он проговорил:

— Эгмунт Маклафлин к сэру Сорли!

С этими словами он пропустил гостя.

За дверью была еще одна комната, гораздо меньше первой.

Здесь было полутемно и душно, в воздухе разливался запах лечебных трав, и еще тот тягостный запах, который сопутствует болезни и приближающейся смерти.

В углу комнаты находилась низкая кровать, в которой полулежал старый человек с обветренным, исполосованным шрамами лицом. Вид у него был больной, и только в глазах еще горели воля и мужество.

Возле больного суетился старый лекарь, рядом с ним стояла знахарка.

— Приветствую вас, сэр Сорли Бой Макдоннелл! — проговорил гость, подходя к постели. — Рад видеть вас в добром здравии.

— Ты всегда любил пошутить, Эгмунт, но сейчас твое остроумие не очень уместно. Здравствуй, племянник. Хорошо ли ты добрался?

— Сейчас не самое время для вежливости, сэр Сорли. Вы хотели видеть меня — и я приехал, этим все сказано. Говорите, что я должен сделать.

— Ты — сын моей сестры, Маклафлин по имени, но Макдоннелл по крови.

— Это так, сэр Сорли.

— Значит, честь Макдоннеллов — это и твоя честь.

— И это правда.

— Ты знаешь, что случилось на острове Ратлин?

— Какой же ирландец не знает этого? Защитники замка сдались на милость победителей, но подлые англичане вырезали их всех, от мала до велика…

— Я умираю…

— Вы еще выкарабкаетесь, сэр!

— Не перебивай меня! — старик нахмурился. — Не перебивай и не спорь со мной! Я умираю и не смогу отомстить этим собакам. Ты должен сделать это за меня.

— Я почту это за честь!

— Многие из нашего клана готовы принять бремя этой мести, но мой выбор пал на тебя. Во-первых, ты сильный и опытный воин, во-вторых, не все знают о твоем родстве с Макдоннеллами.

— Я сделаю что должно, сэр!

— Я не сомневаюсь в твоих намерениях, но хватит ли у тебя сил?

— Вы знаете мой девиз — делай что должно, и будь что будет.

— Прекрасный девиз, но я хотел бы умереть, зная, что защитники Ратлина отмщены.

— Я сделаю…

— Подожди! — Старик поднял слабую руку. — Я дам тебе кое-что, что поможет тебе выполнить задуманное. Я дам тебе оружие, которому нет равных…

— Вы говорите о том самом клинке, который многие поколения хранится в вашей семье? О том клинке, который получил Томас Лермон от королевы фей?

— Именно о нем.

— Но я думал, что этот клинок — легенда…

— Не более чем сам Томас-Рифмач, от которого мы, Макдоннеллы, ведем свой род.

— Я буду счастлив получить это оружие и выполнить ваш приказ, сэр!

— Я надеюсь, что у тебя все получится!

Старик приподнялся в постели и хлопнул в ладоши.

Хотя его хлопок был негромким, тут же в комнате появилась, словно возникла из воздуха, невысокая седая женщина.

— Пэтти, — обратился к ней старик, — принеси мне то, что я тебе поручил.

Женщина взглянула на гостя и сказала:

— Ты никак малец Ламии?

— Да, леди, она была моей матерью.

— Ты очень похож на нее. И ты здорово вырос с тех пор, как я видела тебя последний раз.

Затем она повернулась к старику и проговорила:

— Думаешь, он справится?

— Если не он, то кто же?

Женщина кивнула и вышла, чтобы через несколько минут вернуться, неся в руках большую арфу.

— Вы говорили о клинке, сэр… — разочарованно протянул гость.

— Он знает, о чем говорил! — перебила его женщина.

Она поставила арфу на пол и ловким движением разделила ее раму на две части.

Внутри между этими частями обнаружился длинный клинок в ножнах. Женщина вынула клинок и протянула его старику в постели.

Тот вынул клинок из ножен и сказал:

— Подойди ко мне, Эгмунт Маклафлин!

Эгмунт подошел к кровати и опустился на одно колено.

— Нарекаю тебя своим сыном и наследником. После моей смерти ты станешь таном клана Макдоннелл. Вместе с этим титулом я поручаю тебе месть за предательски убитых членов нашего клана!

С этими словами он коснулся клинком плеча Эгмунта.

— Благодарю вас, сэр!

— Теперь возьми этот клинок. Он послужит орудием твоей мести.

Эгмунт бережно взял клинок из рук умирающего.

— О нем много рассказывают такого, во что трудно поверить.

— И это правда. Скоро ты сможешь в этом убедиться. Важнейшее свойство этого клинка — в случае крайней опасности он может отвести глаза противнику. Стоит только выписать его концом руну «триктелион», и враг не увидит тебя и твоих соратников…

Едва замолкло эхо этих слов, в комнату торопливо вошел рыжеволосый человек.

— Сэр, — обратился он к умирающему, — к таверне приближается отряд английских солдат. Нас кто-то предал.

При этом он покосился на Эгмунта.

— Это точно не он, — перебил его старик. — Я представляю тебе нового главу нашего клана. Сэр Эгмунт — мой наследник и станет таном сразу после моей смерти, ждать которой осталось недолго.

— Сэр… — рыжеволосый почтительно поклонился Эгмунту. — Как бы то ни было, всем нам нужно бежать, пока не поздно. Все мы успеем уйти по подземному ходу, а вас, сэр, мы вынесем на носилках.

— Не нужно. Мне осталось жить совсем недолго, и я хочу умереть, сражаясь.

— Но, сэр, вы слишком важны для нас…

— Я указал вам нового тана и могу уйти, когда пожелаю.

— Но вы не в состоянии поднять меч…

— У меня есть другое оружие! А теперь хватит препираться, выводи всех людей, и в первую очередь — нового тана!

Рыжеволосый поклонился старику и повел Эгмунта к потайной двери, скрытой за кроватью.

Вскоре все заговорщики, кроме старого лорда, покинули подземелье по тайному ходу.

В комнате остался только сэр Сорли.

Вдруг рядом с ним появилась седая женщина.

— А ты почему не ушла со всеми, Пэтти? — строго спросил ее лорд.

— Куда же я пойду без своего мужа и господина? Я так долго следовала за тобой, что уже привыкла. И в этот последний путь мы тоже пойдем вместе.

— Что ж, коли так… подай-ка мне поводья от нашего погребального возка!

Женщина обошла кровать и поднесла мужу концы толстых веревок, вроде тех, какими пользуются церковные звонари.

Прошло несколько минут, и на ведущей в подвал лестнице раздались тяжелые шаги многих людей. Тут же в подвал ввалились полтора десятка солдат во главе с долговязым офицером. Вместе с ними в подвале появился рыжий трактирщик.

— Говорю вам, сэр, здесь никого нет! — говорил трактирщик, пытаясь остановить офицера.

— Никого нет? — воскликнул тот и указал на старика в кровати и его жену. — А это кто? Домовые?

— Это мой престарелый дядюшка, он при смерти… дайте ему спокойно умереть!

— Я ему еще и помогу! Отправлю его к Богу хорошим пинком!

Офицер подошел ближе к кровати, пригляделся к старику и проговорил:

— Дядюшка, говоришь? А на мой непросвещенный взгляд, это закоренелый мятежник Сорли Бой из клана Макдоннеллов!

— Вы ошибаетесь, сэр! — залепетал трактирщик.

— Не унижайся, Билли, перед этой английской собакой! — перебил его старик. — Ты прав, сынок. Перед тобой — Сорли Макдоннелл. Правда, от меня осталась только жалкая тень. Иначе я встретил бы тебя с мечом в руке…

— Хороший улов! — ухмыльнулся офицер. — Я давно тебя искал. Но там, где находится Сорли Бой, — наверняка можно найти еще десяток бунтовщиков. Где же они?

— Ты же видишь — здесь никого нет.

— Меня учили не верить глазам, когда дело касается ирландских собак. Тем более надежный человек сказал мне, что здесь я найду целую шайку бунтовщиков.

Офицер завертел головой и пошевелил носом, словно принюхиваясь.

— Чую, ирландским духом пахнет! Ну-ка, старый бунтовщик, говори, где прячутся твои родичи и приятели, или я велю подпалить твои старые пятки.

— Делай со мной что хочешь, но я ничего не скажу.

— Да, я наслышан о твоем упрямстве! А что ты скажешь, если я подпалю пятки твоей жене?

— Скажу, что ты — последний мерзавец! Впрочем, чего я ждал от англичанина…

— Пусть я и последний мерзавец, но я — верный слуга короля! И если ты не скажешь, где прячутся остальные мятежники, клянусь, я сделаю то, что обещал.

С этими словами он повернулся к своим солдатам:

— Эй, Таракан, запали факел! Сейчас мы будем поджаривать эту старую ирландскую ведьму!

— Постой, приятель! — старик поднял руку в предостерегающем жесте. — Не прикасайся к моей жене. Я все скажу тебе…

— Не говори им ничего! — воскликнула жена. — Ты меня знаешь! Я не боюсь боли и вынесу любые пытки!

— Да я-то не смогу смотреть, как тебя мучают! Тем более это бессмысленно… наша судьба уже предопределена!

— Твой муж прав, старуха! — ухмыльнулся офицер. — Сопротивляться нам бесполезно! Так что говори, говори сейчас же!

— Только подойди ближе, приятель. Я ослабел и не могу говорить громко.

Офицер приблизился к постели старика, солдаты последовали за ним, сгрудились вокруг.

— Ты хочешь узнать, где мои соратники, чтобы догнать их? — проговорил старый лорд.

— Само собой, старик, не тяни время!

— Хорошо, я тебе скажу. Не только скажу — я помогу тебе догнать многих из них. Ты догонишь многих… очень многих!

— Неужели их так много? — ухмыльнулся англичанин. — Какая удача! Я не рассчитывал захватить больше десятка мятежников!

— Нет, ты догонишь сотни…

— Надо же! Как это они все здесь поместились?

— Придвинься поближе — я тебе все скажу!

Офицер наклонился.

Старик приподнялся, сжимая в руках концы веревок, и проговорил:

— Ты догонишь не тех, кто был здесь час назад. Ты догонишь тех, кого твои соотечественники предательски убили в замке Ратлин. Тех, кого твои родичи отправили к Богу. Только самому тебе придется с полдороги свернуть в другую сторону — в ад!

С этими словами старый лорд изо всех оставшихся сил потянул за веревки.

Позади него раздался скрип, треск, и подпиленные заранее подпорки, поддерживавшие потолок подвала, подломились, и тяжелые своды с грохотом обрушились, похоронив под собой и старого лорда, и его жену, и английского офицера со всеми его солдатами.

Возвращаясь с работы, Мила по привычке проверила содержимое почтового ящика.

К своему удивлению, среди бесполезных рекламных листовок и объявлений она нашла почтовое извещение. На ее имя пришло заказное письмо.

Мила удивилась и забеспокоилось.

В последние дни в ее жизни столько всего произошло, что она не ждала ничего хорошего. И вот чего она точно не ждала — это никаких заказных писем. В жизни их не получала; если только что-нибудь официальное, что тоже не так чтобы хорошо.

От кого могло быть это письмо? Какие новые неприятности оно ей сулило?

Чтобы получить ответ на эти вопросы, проще было прямо сейчас зайти на почту и получить письмо.

Почта еще работала, но нужно было поспешить, чтобы успеть до закрытия. Только сначала придется подняться в квартиру за паспортом — без него заказную корреспонденцию не выдают…

Она поднялась к себе, достала ключи и не успела открыть дверь, как из соседней квартиры чертиком из табакерки вылетела Клава.

— Привет! А я тебя уже заждалась! Как дела? Больше не было никаких неприятностей?

— Да вроде все в порядке. Только обожди — мне письмо какое-то пришло, я схожу на почту, а потом поговорим.

Тут Клавины глаза загорелись.

— Ой, можно я с тобой пойду?

— Да зачем тебе? Что тебе там делать?

— Да я просто от скуки на стенку лезу. А мы с тобой потом в кафе зайдем, поедим чего-нибудь, а то у меня дома ничего нет, да и у тебя тоже. Я угощаю! — добавила Клава под конец.

Мила пожала плечами:

— Ну пошли, если хочешь…

Она зашла в свою квартиру, нашла паспорт и снова вышла на лестничную площадку. В квартире был порядок, стало быть — никто больше не собирался ее посещать ни днем, ни ночью.

Клава уже ждала ее, одетая для выхода, если это словосочетание можно применить к ее наряду.

На Клаве были джинсы с вышитыми цветами и розовый свитерок, усыпанный блестками, как новогодняя елка, то есть ровно те самые вещи, в которых Мила видела ее в первый день их знакомства. Если добавить к этому ядовито-розовую помаду и зеленые тени для глаз, Клава представляла собой удивительное зрелище.

Мила даже в какой-то момент подумала, что все это как-то нарочито, избыточно, с явным перебором… хотя, может, у них в Колдобинске все так одеваются и макияж такой моден.

Может, сказать ей, чтобы не слишком старалась и поменьше теней накладывала, а лучше бы вообще их выбросила, уж больно цвет жуткий? С другой стороны, какое Миле до этого дело? У нее собственных проблем хватает.

Девушки вышли из дома и первым делом направились на почту.

Как ни странно, очередь к окошечку была небольшая, и через десять минут Мила получила из рук пожилой служащей большой конверт из плотной, чуть желтоватой бумаги.

На нем был написан ее адрес, но самое главное — этот адрес был написан почерком Павла.

Сердце Милы невольно забилось чаще.

Ей не терпелось скорее узнать, что написал ей муж, но, с другой стороны, не хотелось вскрывать письмо на почте, среди посторонних людей…

Клава взглянула на нее с неожиданной проницательностью и спросила, понизив голос:

— От него?

Мила не ответила, но само это молчание послужило ответом. Она отвернулась, чтобы скрыть свое раздражение.

Вот чего эта Клава к ней привязалась? Зачем-то потащилась с ней на почту, говорит, скучно дома сидеть. А чего она все дома сидит? Приехала из своего Колобродинска, или как там его, так устраивайся на работу! Или хоть ищи…

— Колдобинск, — поправила ее Клава, и Мила всполошилась, что снова проговорила свои мысли вслух. Черт, неудобно как…

— Пойдем в кафе, — как ни в чем не бывало продолжала Клава, — я же тебе обещала. Там и вскроешь. Не здесь же читать… — Клава выразительно огляделась на посетителей почтового отделения.

Мила спрятала письмо в сумку, и они вышли с почты.

Неподалеку от почты был торговый центр, на первом этаже которого имелось приличное сетевое кафе.

Девушки зашли туда.

Клава выбрала столик подальше от двери:

— Не люблю сидеть на проходе. Опять же, здесь сквозняков меньше.

Она взяла меню, но тут же поморщилась и спросила:

— У тебя салфеток нету? Которые антибактериальные.

Мила взглянула на соседку с удивлением: та первый раз произносила такое длинное и мудреное слово. Оно было явно не из лексикона такой закоренелой провинциалки. Как и сами салфетки…

Клава заметила ее удивление и пояснила:

— Там, на почте, такая грязь была, хочу перед едой хоть руки протереть. Мама меня учила — руки мой перед едой! Ну или, если мыть неохота, хоть салфеткой протри.

Мила не заметила на почте особенной грязи, но спорить не стала. Может, Клава уж такая брезгливая.

— Кажется, было несколько штук…

Она открыла сумку и принялась методично обследовать ее содержимое.

Клава перегнулась через стол, потянулась к сумке:

— Что ты так долго, давай я сама…

Мила удивилась пуще прежнего, но не стала на людях препираться с соседкой.

Клава завладела ее сумкой, порылась там и буквально через минуту с победным воплем вытащила упаковку салфеток:

— Да вот же они!

Мила снова удивилась: у нее в сумке оставались две или три салфетки, но уж целая упаковка… чудеса какие-то!

Но ее сейчас интересовало совсем другое.

Она достала из сумки конверт, осторожно вскрыла его и выложила на стол содержимое…

Похоже, сегодня все решили ее удивлять. Даже этот странный конверт.

В конверте был один-единственный лист чистой белой бумаги. Обычной бумаги для принтера.

Мила осмотрела его с одной стороны, с другой, даже посмотрела на свет — на нем ничего не было.

— Это что — все? — спросила Клава, наблюдавшая за ней с нескрываемым интересом.

— Все.

— И от кого это письмо?

— Судя по почерку, от мужа.

— Вот козел!

Мила не стала спорить.

Она еще раз внимательно осмотрела конверт — в отличие от листа внутри, на нем хоть что-то было: адрес, написанный рукой Павла, и яркая цветная марка, наклеенная в уголке.

На марке был изображен солидный мужчина в черном бархатном камзоле, с маленькой аккуратной бородкой и кружевным воротником. На боку у него висела шпага.

Надпись в нижнем краю марки гласила: «Сэр Френсис Дрейк».

— А это кто такой? — с любопытством спросила Клава.

— Понятия не имею.

В это время к их столику подошла официантка.

Клава сделала заказ, но, как только та отошла, вскочила, как подброшенная пружиной:

— Слушай, пока они не принесли еду, я сбегаю быстренько в салон связи, вон он, прямо против входа. У меня что-то с утра телефон барахлит…

Мила пожала плечами и проводила Клаву взглядом.

Все же как-то странно она сегодня себя ведет…

Но мысли эти тут же ушли в сторону, потому что она снова уставилась на конверт. Судя по штампу, письмо было послано за два дня до той самой «черной» пятницы, когда муж заявил, что уходит от нее к другой женщине, чтобы начать с ней новую жизнь.

Мила вообще перестала что-либо понимать. Что почерк на конверте точно принадлежит мужу, она уверена. Но больше ни в чем.

Прошло минут десять, потом четверть часа — Клава все не возвращалась.

Официантка уже принесла заказ — салат для Милы и спагетти болоньезе для Клавы, а той все не было. Мила со вздохом отложила конверт и принялась за еду.

Наконец Клава появилась, с довольным видом уселась за стол и пояснила, хотя Мила ее ни о чем не спрашивала:

— Парень долго провозился, что-то там с батарейкой было.

Клава принялась за еду, однако не закончила и вдруг снова вскочила, бросив вилку:

— Ох, извини, мне нужно срочно выйти! Не волнуйся, я скоро, не сбегу! Я же помню, что ужин за мной!

Мила ничего не успела сказать, как Клавы уже и след простыл.

И как только она исчезла, в кафе торопливо вошел длинноволосый парень в белой рубашке, с бейджем сотовой компании на груди.

— Здесь девушка была, в розовом свитере, — обратился он к Миле, — я видел, она вроде с вами сидела…

— А в чем дело? — удивленно спросила Мила.

— Пирожкова ее фамилия… или как-то похоже…

— Как?

— Ох, неважно, это ведь личные данные, их ни в коем случае нельзя разглашать… короче, она у нас в салоне только что телефон купила… — продолжил парень.

— Купила? — переспросила Мила. — А мне она сказала…

— Да, купила, — продолжил парень, не дав ей договорить, — так вот, она мне дала пятитысячную купюру, я ей сдачи дал и обсчитался…

Он продемонстрировал Миле зажатую между пальцами новенькую купюру.

Мила невольно вспомнила, что точно такая же купюра лежала в ее тайнике, в коробке с прокладками… Ага, лежала, да теперь больше не лежит. Была, да сплыла…

Впрочем, все купюры похожи между собой, как все счастливые семьи, по словам классика.

— Она вышла, — проговорила Мила, как только в монологе парня возник зазор. — Она вышла, но скоро вернется. Я ей скажу, чтобы зашла к вам в салон.

— Да, скажите, пожалуйста. А то у меня касса не сойдется, неприятности будут…

Парень успокоился и удалился к себе в салон.

Прошло еще две или три минуты, Клава вернулась и проговорила, подходя к столу:

— Извини… такое дело, сама понимаешь…

Прежде чем сесть, она отодвинула стул, на котором лежала Милина сумка. Отодвинула так неловко, что сумка упала на пол и ее содержимое рассыпалось.

— Ох, какая же я неловкая! — покаянно проговорила Клава и опустилась на колени, собирая рассыпавшиеся мелочи.

Мила присоединилась к ней, подумав мимоходом, что вроде бы застегнула сумку…

Вдвоем они быстро все собрали, под конец Клава заглянула под стол и проговорила:

— Ты смотри, самое-то главное чуть не забыли… вон паспорт твой лежит!

И правда, Милин паспорт лежал за ножкой стола.

Мила подняла его, положила в сумку, застегнула ее и села на прежнее место.

И неожиданно для себя самой спросила:

— Клав, а как твоя фамилия?

— Капустина я, — ответила та, не задумываясь, и тут же спросила: — А тебе зачем?

— Да так, интересно просто… мы же теперь соседки, можно сказать — подруги. А фамилия, она, знаешь, о человеке много говорит.

— Ну и что тебе говорит моя фамилия? — фыркнула Клава. — Что у меня капусты много? Так вот, это неправда. Или, скажем, ты Рожкова. И что это значит?

— Что муж мне рожки наставил… — машинально произнесла Мила и тут же спросила: — А откуда ты знаешь мою фамилию?

— Так ты же сама сказала, — не моргнув глазом ответила Клава.

Мила что-то не помнила, чтобы называла соседке свою фамилию. Но спорить не стала, только опустила глаза, уставившись в тарелку.

Клава набросилась на еду, как будто сто лет не ела.

Мила тоже принялась за свой салат, но особого аппетита у нее не было.

Она ковырялась вилкой в тарелке и искоса посматривала на свою соседку.

Та удивительно ловко управлялась со спагетти при помощи вилки и ложки, как природная итальянка.

Мила невольно восхитилась, как красиво и аккуратно это у нее получается. Сама Мила так не умела, поэтому редко заказывала пасту в общественных местах, не хотела позориться. Надо же, где Клава научилась так ловко управляться с приборами? Неужели у себя в Козлобородинске? То есть в Колдобинске… или как там его, язык сломаешь…

Подумав это, Мила с испугом уставилась на соседку, а вдруг она эти ее мысли прочитает? Но нет, Клава была занята спагетти, которые уменьшались очень быстро. Нет, тут явно чувствовалась долгая тренировка.

В общем, все возможно, но эта деталь плохо сочеталась с подчеркнутой Клавиной провинциальностью и неотесанностью.

Мила подумала, что в Клавином облике и поведении вообще много каких-то подозрительных деталей и нестыковок.

Тут она вспомнила появление парня из салона связи.

С этим вообще все было непонятно.

Парень сказал, что Клава купила у него телефон, а сама Клава говорила, что ходила в салон что-то отремонтировать.

Кто из них врет?

За простой ремонт в салонах обычно не берут денег — а тот парень однозначно говорил, что Клава ему заплатила, и он ошибся при расчете. Даже купюру показал…

Вот, кстати, эта купюра.

Она была подозрительно похожа на ту, что пропала из Милиной заначки… Конечно, все купюры похожи, но кое-какие подозрения остаются.

Ведь заначка лежала в пакете с прокладками, куда мужчина точно не станет заглядывать, тут Ангелина Геннадьевна права.

Мужчина не станет, а женщина — запросто. Ей в первую очередь придет в голову такой тайник…

Тут Миле вспомнилась еще одна фраза служащего.

Он сказал, что фамилия его клиентки — Пирожкова или что-то похожее. Но Клавина фамилия — Капустина. С Пирожковой никак не спутаешь.

А вот ее, Милина, фамилия — Рожкова. Это созвучно с Пирожковой, вполне можно перепутать.

Но как такое может быть?

Клава назвалась ее фамилией?

Значит, она все же не ремонтировала телефон, а купила новый. При ремонте никто фамилию не спрашивает…

Но тогда…

При покупке телефона недостаточно назвать фамилию. Нужно подтвердить ее, предъявив паспорт.

И тут Мила вспомнила еще кое-какие детали.

Вернувшись из туалета, Клава уронила Милину сумку и рассыпала все ее содержимое. Очень удобно, чтобы подложить на место паспорт, если она его перед тем стащила. Тем более что паспорт оказался в стороне от всех остальных вещей и Клава его сама нашла. Или сделала вид, что нашла.

Но когда она могла его стащить?

Ну ясно — когда она искала в сумке антисептические салфетки.

И нашла их — притом что Мила не помнила, чтобы клала их в сумку.

Да, все вместе складывается в логичную картину. И картина эта очень неприятная…

Клава стащила у Милы паспорт и по этому паспорту купила новый телефон… А потом вернула паспорт на место, в сумку. То-то она так оживилась, узнав про заказное письмо, — все знают, что на почте при его получении паспорт требуют.

Зачем ей понадобилось покупать новый телефон, да еще на чужое имя? И чем это грозит ей, Миле?

А если прибавить к этому то, что купила этот телефон Клава на деньги, которые у той же Милы украла, тогда картина получается совсем некрасивая…

И правда, а что она знает про эту девицу? Да ничего определенного, все только с ее слов. Сказала, что Витька ей квартиру сдал. Да Витька этот — такой безбашенный тип, что кого угодно в квартиру пустит и паспорта не спросит. У меня, говорит, все равно красть нечего.

И точно, он все деньги, что заработает, за месяц прогуляет, и снова гол как сокол. Первое время пытался Павлика в собутыльники призвать, но Мила это быстро пресекла, да и Павлик — человек серьезный, никогда этим делом не увлекался.

Тут Мила в который раз осознала, что вся ее прошлая жизнь с мужем сошла на нет, рассыпалась даже не в крошки, а в полную труху, но, закусив губы, приказала себе не расстраиваться. Не хватало еще тут прилюдно разреветься.

Она глубоко вздохнула, отпила воды и покосилась на соседку.

Та с беззаботным и безобидным видом уплетала за обе щеки спагетти — и Миле стало неловко за свои мысли.

Надо же, чего она напридумывала!

А Клава — вот она, вся как на ладони, простая и жизнерадостная. Наверняка все это имеет какое-то другое, совершенно безобидное объяснение…

И в конце концов, кто спас Миле если не жизнь, то здоровье уж точно, когда ночью пустил ее к себе в квартиру? Это дорогого стоит…

Клава тем временем прикончила свои макароны и посмотрела на соседку.

— Что ты так долго возишься со своим салатом? Пойдем уже! Кофе пить не будем, некогда мне!

Она положила на стол деньги и встала.

И только когда они уже вышли из торгового центра, Мила вспомнила, что парень из салона связи просил передать Клаве, чтобы та зашла, чтобы разобраться со сдачей.

Но Мила поленилась возвращаться и подумала, что вопрос ерундовый, того не стоит. И вообще, пускай они сами разбираются, у нее, Милы, своих проблем хватает.

Вот взять хоть это странное письмо, зачем муж отправил его ей? Если собирался к другой женщине уйти, то и отправил бы той, новой. Или сестрице своей драгоценной, чтобы сохранила.

— Слушай, ты куда сейчас, домой? — спросила Клава.

— Ну да, в магазин зайду только…

— Ладно, тогда я пошла, мне тут в одно место надо! — И Клава рванула к пешеходному переходу. — Насчет работы! — крикнула она с другой стороны улицы и пропала.

Вот была — и нет, только небольшой вихрь на том месте, где она была, образовался.

За полчаса до этого Клава торопливо вышла из кафе, где ее ждала соседка, и направилась в туалет.

Убедившись, что там никого нет, и даже проверив на всякий случай все закрытые кабинки, она достала новенький, только что купленный, дешевый, незасвеченный телефон и набрала на нем номер, который помнила назубок.

Ответили сразу.

Хрипловатый, словно каркающий, мужской голос спросил:

— Кто это?

— Неважно кто. Важно, что у меня есть то, что вам нужно.

Голос у Клавы был твердый и низкий, исчезли из него визгливые переливы и провинциальный диалект.

— Не знаю, о чем вы говорите. — Голос в трубке прозвучал раздраженно, недовольно, однако разговор он не прервал, а это — самое главное.

— Знаете, прекрасно знаете. Я говорю о содержимом сейфа, спрятанного за картиной в кабинете одного знакомого вам господина. На картине нарисован трехмачтовый парусник в открытом море… Это вам о чем-нибудь говорит?

— Допустим, — голос собеседника звучал теперь более заинтересованно. — Но я ждал звонка от другого человека…

— Обстоятельства изменились, и вам придется иметь дело со мной. Думаю, что вам без разницы… — отчеканила Клава.

— Разница есть. Я привык знать того, с кем работаю.

— Что ж, если вы хотите получить сами знаете что, вам придется хотя бы в этот раз отказаться от своей привычки.

— Я не знаю…

— Ну, тут уж вам решать. Если вам нужно сами знаете что, будете иметь дело со мной. А если нет… мне придется поискать другого покупателя.

— Вы прекрасно знаете, что такой товар продать очень трудно. Другого покупателя вы вряд ли найдете. — В голосе своего собеседника Клава не услышала уверенности, хотя он очень старался ее показать.

— А я постараюсь, — ответила она еще более твердо. — А вот вы точно нигде не найдете другой такой товар. Можете и не пытаться.

Собеседник выдержал небольшую паузу, затем проговорил другим, более покладистым тоном:

— Ладно, в наших общих интересах договориться, найти приемлемое для обоих решение. Я думаю, нам нужно встретиться, чтобы обговорить условия…

— Вот этого не будет! Не принимайте меня за провинциальную дуру! Я знаю, что вы за человек, и ни о какой предварительной встрече не может быть и речи!

— Но тогда как же мы…

— И сейчас я прекращаю разговор, потому что знаю — вы его тянете, чтобы отследить мой телефон. Я позвоню вам еще раз…

— У вас паранойя!

— Очень полезное свойство! И кстати, только благодаря ему я все еще жива!

Клава прервала звонок, выключила телефон и на всякий случай вытащила из него батарейку.

Как раз в это время в туалет вошла полная дама в костюме, покрытом крупными розами.

Дама неодобрительно взглянула на Клаву и вполголоса, но вполне отчетливо проговорила:

— Понаехали тут всякие! Приличным людям уже шагу не ступить…

— Тетя, гляди, как бы в кабинке не застрять при твоих-то габаритах! — ответила Клава прежним визгливым голосом. — А то МЧС вызывать придется!

Кто-то налетел на Милу, толкнул сильно и убежал, не извинившись. Мила осознала себя стоящей посреди дороги, мимо торопились люди, кто — к переходу, чтобы успеть на зеленый свет, кто — к автобусной остановке, только она стояла на дороге как полная дура, мешая всем и глядя в ту сторону, куда исчезла Клава.

Да полно, Клава ли? Это она так назвалась, а Мила и поверила. А та втерлась в доверие, напоила Милу, вот теперь она вспомнила, что та вина все ей подливала, а потом, когда Мила вырубилась, Клаве никто не мешал обшарить квартиру.

Нет, деньги точно она взяла, больше некому. И паспорт сегодня точно она у Милы позаимствовала, это ясно.

«Противно, когда из тебя дуру делают», — подумала Мила. А все из-за чего? Точнее, из-за кого? Из-за мужа, который не придумал ничего лучше, чем уйти от нее в годовщину свадьбы! Так ее огорошил, что она вообще соображать перестала.

Пора, ой пора самой взять в руки собственную жизнь. Хватит уже с нее всяких непоняток! Вот хоть это письмо, да выбросить его — и дело с концом!

И Мила решительно направилась к ближайшей урне. Но, достав конверт из сумки, чуть помедлила. Может, все-таки зря она это делает? Может, все-таки это письмо имеет какой-то смысл?

И в это время что-то проехало мимо, и сильная рука выхватила у нее из рук коричневый конверт.

— Ой! — вскрикнула Мила, увидев, как подросток на электросамокате удаляется, помахивая конвертом.

— Ой! — Она кинулась следом. — Грабеж! Держи вора!

Это Ангелина Геннадьевна так научила: если что — сразу орите, девчонки. Ограбили там, не ограбили, может, ничего и не украли, главное — шум поднять, чтобы люди встречные попытались этого типа задержать. Он испугается и хоть сумку бросит, которую выхватил.

И нечего стыдиться, это же не вы кого-то ограбили, а вас. Спускать такие вещи нельзя, они от безнаказанности вообще обнаглеют, в следующий раз оружие в ход пустят.

Но в данном случае куда Миле было успеть против техники. Мерзавец на электросамокате ехал быстрее, чем она бежала.

Мила остановилась, запыхавшись, и тут кто-то спросил хриплым голосом:

— Вам помочь?

И Мила увидела огромного черного пса с вываленным розовым языком. И вспомнила, что уже встречала этого пса и что это не он разговаривает с ней, а его хозяин, который как раз подоспел.

Мимоходом она поразилась, насколько похожи эти двое — черный пес и его хозяин, выражение на мордах такое же, только хозяин язык не вываливает.

— Сумка… — она тут же сообразила, что сумка ее болтается на локте, и поправилась, — конверт, там документы важные…

И мимо тут же промелькнула черная молния, это пес бросился вперед. Грабитель в это время сунулся было на проезжую часть, но машины негодующе засигналили, так что пришлось ему оставаться на тротуаре. Но навстречу шли люди, так что скорость пришлось снизить, да еще женщина с коляской едва увернулась и подняла крик.

Пса же никто не останавливал, и он мчался вперед огромными скачками, так что быстро нагнал самокат.

И прыгнул. И ухватил подростка за рукав куртки.

Тот от неожиданности выпустил руль, и самокат на полной скорости врезался в припаркованную машину. Парень свалился на асфальт и заверещал благим матом:

— Собака бешеная меня покусала!

— Ральф, назад! — крикнул хозяин собаки. — Не тронь его!

А пес и не собирался никого трогать. Он взял зубами выпавший конверт и спокойно пошел назад. В машине от удара включилась сигнализация, и вокруг уже собирались люди.

Мила успела еще съездить мерзавцу по физиономии сумкой, прежде чем толпа сомкнулась.

Кто-то потянул ее за руку.

— Если не хотите застрять тут надолго, лучше идите со мной, — сказал вполголоса хозяин пса.

Они протиснулись мимо любопытствующих, свернули в проход между домами, пробежали мимо детской площадки, и возле помойки их встретил пес, держа в зубах коричневый конверт.

Мила поскорее убрала конверт в сумку, погладила пса по голове и сказала ему, какой он смелый и героический и что она обязательно, непременно принесет ему косточку. Но только потом, потому что сейчас ей некогда.

Хозяин пса понял все правильно, так что простились они сердечно, Мила еще и его поблагодарила, что вытащил ее из толпы, а то и правда застряли бы там надолго с разбирательствами.

— Еще привяжутся к собаке, — кивнул хозяин, — скажут, что покусала этого паршивца, нам лишние неприятности не нужны.

Мила только кивнула — ей тоже не нужны, после чего они разошлись в разные стороны.

Мила сунула конверт в сумку и пошла к своему дому мимо детской площадки и двух старых кирпичных гаражей, затем миновала небольшой скверик, и когда осталось только пробежать переулком и вот он, торец ее дома, то Мила увидела такое, что встала на месте.

А потом метнулась за ближайший куст сирени, листья которого и не думали опадать, поэтому укрытие было хорошее.

Выждав некоторое время, чтобы унять сердце, которое колотилось как бешеное, Мила осторожно высунула голову из куста. Так и есть, она не ошиблась: в переулке стоял черный микроавтобус с надписью на боку: «Вечная память. Все для похорон».

Точно такой же микроавтобус она видела из окна квартиры Клавы, когда с огромным трудом перелезла туда со своего балкона. Точнее, это была та же самая машина, поскольку считать это совпадением Мила категорически отказывалась.

Тем более что из припаркованной машины вышел долговязый тип с маленькой головой и свободно болтающимися руками. «Паук»! — вот какая у него кличка.

Паук резким движением закрыл дверцу машины, которая в ответ обиженно пискнула, и пошел по переулку, болтая руками и явственно припадая на правую ногу, отчего Мила, глядя ему вслед, ощутила самое настоящее злорадство.

Дождавшись, когда он скроется из виду, Мила выползла из куста и устремилась к дому. Пробегая мимо микроавтобуса, она ощутила сильнейшее желание проколоть хотя бы одну шину, но с трудом удержалась от такого антиобщественного поступка.

Прохожим надоело смотреть на истерично блажащего подростка, и каждый пошел по своим делам. Сигнализация ударенной машины наконец смолкла, но парень заметил здоровенную вмятину на ее боку и решил, что пора и ему уносить ноги, пока не явился хозяин машины и не начались разборки.

Самокат он бросил тут же, на тротуаре, подберут потом, в конце дня, и пошел, потирая ушибленный бок.

Однако ушел он недалеко, потому что из прохода между домами вынырнул низенький плотный тип и схватил его за руку:

— Ты куда это намылился?

— Да я тут… — Парень от неожиданности скис, но природная наглость взяла свое.

Коротышка потянул его за собой, вроде бы легонько, но парень, против своей воли, тут же пошел, почти побежал за ним, едва перебирая ногами.

Они дошли до помойки, представляющей собой аккуратный навес, под которым стояли четыре бака. С одной стороны навес примыкал к бетонному забору, туда-то и толкнул парня коротышка. Тут подоспел еще долговязый тип, у которого руки болтались сами по себе, не синхронно с телом, а голова была удивительно маленькой.

— Ну? — спросил коротышка. — Где конверт? Ты его взял? Только не говори, что не смог!

— Я взял… — парень замялся, — но она заорала, и собака…

— Какая еще собака? — с угрозой заговорил длинноногий. — Что ты несешь?

— Собака, огромная… черная… кажется, ротвейлер, я не разглядел, она неслась за мной, я упал…

Он шмыгнул носом и добавил:

— А может, не ротвейлер, а мастиф…

— Так… — проговорил коротышка, все больше заталкивая парня в угол, — порода нас не волнует… значит, на тебя напала собака, ты упал, а куда делся конверт?

— Она… то есть он, пес, его взял…

— Пес? — переспросил долговязый вроде бы удивленно. — Ротвейлер или как там его…

— Точно, ротвейлер! — парень закивал.

— Значит, этого конверта у тебя нет, его собака съела? — уточнил коротышка.

— Ну, я не знаю, может, и не съела… — забормотал парень, больше всего желая оказаться как можно дальше от этой парочки. И черт его попутал с ними связаться! Предложили неплохие деньги за форменную ерунду: вырвать конверт у одной тетехи и принести им. И вот что теперь делать, как ноги унести?

— Говорил тебе, не нужно с этим придурком связываться! — вздохнул коротышка. — Самим нужно все делать.

— Сделали уже сами! — огрызнулся долговязый. — Вон, до сих пор на ногу не наступить!

— Смотреть надо было, куда идешь! — вызверился, в свою очередь, коротышка и повернулся было уйти.

Тут бы парню затихариться и исчезнуть, но природная наглость снова взяла верх.

— Эй, вы куда? — спросил он. — А деньги?

— Деньги? — переспросил коротышка, и глаза его вспыхнули зеленым огнем.

Но за баками было темно, так что парень этого не заметил. Или заметил, но не придал значения, потому что вторым природным качеством, которое преобладало в его характере, была глупость.

— Ну да, договаривались же, мне за ущерб причитается. Эта, как ее… компенсация. Бок отшиб, собака куртку порвала, почти новую, и еще баба эта сумкой двинула. — Он показал коротышке наливающийся синяк на левой скуле. — Так что рассчитаться бы…

— Угу… непременно рассчитаемся… — сказал коротышка и угостил парня сильным ударом в нос.

Последнее, что парень увидел, падая за баки, была удаляющаяся спина долговязого, который при ходьбе размахивал руками совершенно не в такт походке.

На следующий день, не успела Мила прийти на работу, у нее зазвонил мобильный телефон.

Номер на экране был незнакомый, и она хотела было сбросить звонок, но что-то ее остановило.

Мила поднесла трубку к уху и услышала скучный, официальный голос:

— Гражданка Рожкова?

— Да, это я. А это кто?

— Капитан Супников, двенадцатое отделение полиции.

Мила слышала от знакомых и незнакомых людей о десятках случаев, когда людям звонили мошенники, выдавая себя за сотрудников полиции, и под разными надуманными предлогами вымогали деньги. Поэтому она насторожилась.

— И что вам от меня нужно? — спросила она осторожно, держа палец на кнопке отключения, потому что все без исключения советовали как можно меньше тратить времени на такие разговоры. Если уж ответила по глупости, то быстро сворачивай разговор, пока они там не сделали так, что с тебя деньги будут скачиваться. Тем не менее Мила не спешила отключиться.

— Мне нужно, чтобы вы приехали в двенадцатое отделение по такому-то адресу. У меня есть для вас информация, которую я не хотел бы сообщать по телефону, — ответил мужской голос, назвавшийся капитаном Супниковым.

«Ну силен, — восхитилась Мила, — значит, я должна приехать не знаю куда, а он там меня встретит и ограбит. Небось отделение вовсе не отделение, а подвал какой-нибудь, к которому идти нужно через четыре проходных двора. А в подвале том, кроме бомжей и крыс, никого нет. Не вчера родилась, не первый день замужем!»

— Так явитесь? — переспросил голос. — Тогда я вам пропуск выпишу.

Эта фраза, а главное — интонация, не была похожа на то, что обычно говорят телефонные мошенники. Спокойно так говорил этот самый Супников, без нервов. Ну, это, конечно, ни о чем не говорит, может, он просто хороший актер.

Тем не менее Мила решила подстраховаться.

— Адрес напомните, пожалуйста…

Супников послушно продиктовал адрес.

— Там такое новое двухэтажное здание с синими панелями, мимо не пройдете! Машины полицейские стоят, и написано.

Так, похоже, что и правда полиция. Мошенники ведь никогда не приглашают в полицию, назначают встречи в нейтральном месте, где проще выманить у легковерного человека деньги. И что, интересно, от нее надо этому капитану Супникову? Надо идти, так просто от нее не отстанут.

Поэтому Мила отпросилась у начальника и отправилась на встречу с капитаном Супниковым. Сказала, что ей нужно к зубному врачу. Начальник сам уже два месяца занимался зубами, так что отнесся к Миле с пониманием.

По названному адресу действительно оказалось отделение полиции, все точно, двухэтажное здание с синими панелями, и машины стояли. И дежурный без проблем пропустил Милу, сказав, где находится кабинет капитана.

А когда она увидела этот тесный кабинет и письменный стол, чуть не до потолка заваленный бумагами, то окончательно уверилась, что имеет дело не с телефонным мошенником, а с самым настоящим полицейским.

Капитан Супников оказался бледным худощавым мужчиной лет сорока, с заметными залысинами и грустными, выразительными глазами кокер-спаниеля.

— Гражданка Рожкова? — уточнил он, оглядев Милу, как случайно залетевшую в кабинет бабочку.

— Ну да, я Рожкова… — честно призналась Мила. — Можно наконец узнать, зачем вы меня вызвали?

— Ми… Милиция Владимировна? — неуверенно выговорил капитан, сверившись с какой-то бумагой.

— Только не Милиция, а Милица! — поправила его Мила.

— Извините… — капитан слегка смутился.

— Можете не извиняться, меня многие так называют. Я уже привыкла. Так зачем вы меня вызвали?

— Гражданин Рожков Павел Павлович кем вам приходится?

— Мужем, — поспешно ответила Мила. — Только… — Она хотела сказать, что муж от нее ушел, но отчего-то передумала и добавила: — Хотя ладно, это неважно.

— Так вот, Милица… Владимировна, на тридцать восьмом километре Таллинского шоссе произошло дорожно-транспортное происшествие, в результате которого обнаружен сильно поврежденный и сгоревший автомобиль «Пежо» за таким-то номером. Согласно реестру, этот автомобиль принадлежал вашему мужу…

Мила почувствовала легкое головокружение. Кабинет качнулся перед ее глазами, но она постаралась никак это не показать и спросила как можно более твердым голосом:

— А Павел? Его нашли?

— Внутри этого автомобиля найден человек. Он сильно обгорел, но мы хотели бы, чтобы вы его осмотрели на предмет опознания.

— Обгорел… — машинально повторила Мила.

До нее все как-то медленно доходило.

— Значит, Павел… погиб?

— Именно это мы и хотим выяснить.

— Куда нужно ехать?

— Ехать никуда не нужно. Обгоревший труп находится в нашем морге, в этом же здании.

Мила встала, но кабинет опять поплыл перед ее глазами, и она схватилась за стол.

— Перед тем как идти на опознание, — проговорил капитан, — я хочу задать вам еще один вопрос.

— Задавайте…

— Когда вы последний раз видели мужа?

— В прошлую пятницу, — Мила едва выговорила это непослушными губами.

— В пя-тницу?… — протянул капитан. — А сейчас у нас что? Вторник! — Он взглянул на настольный календарь, словно не доверял своей памяти. — И где же ваш муж был все это время?

— Понятия не имею… — Мила опустила глаза.

Ей совершенно не хотелось выкладывать этому унылому типу свои невеселые обстоятельства.

— Не имеете? Интере-е-сно… Ладно, пока оставим этот вопрос… — Капитан поднялся из-за стола. — Ну что ж, Мили…ца Владимировна, пойдемте на опознание. Только должен вас предупредить — зрелище это не для слабонервных.

— Я не слабонервная, — поспешно ответила Мила, мрачно взглянув на капитана.

Хотя в глубине души не была уверена в такой оценке.

Они вышли из кабинета, прошли по длинному коридору, освещенному тоскливым светом люминесцентных ламп, начали спускаться по крутой лестнице.

Всю эту дорогу Мила пыталась свыкнуться с тем, что сообщил ей полицейский.

Павел попал в аварию и погиб…

До нее постепенно доходил смысл этих слов.

Всего несколько дней назад она считала свой брак прекрасным, считала, что она любит и любима. Тогда такое сообщение просто обрушило бы ее мир.

Но с тех пор ее прежний мир уже рухнул.

Любимый муж ушел от нее, бросил ее, как ненужную вещь… и теперь его смерть не показалась ей такой ужасной. Он сломал их прежнюю жизнь — и сам погиб под ее обломками…

Нет, поняла Мила, это неправда, она сама себя обманывает.

Смерть Павла, несмотря ни на что, стала для нее ударом… почти невыносимым ударом… вместе с ним умерла, погибла большая часть ее жизни… большая часть ее самой.

Сможет ли она увидеть его мертвым? Вынесет ли она это зрелище?

Мила даже замедлила шаги, она хотела отказаться от опознания… но тут же ей пришло в голову, что, не увидев Павла, она будет сомневаться, он ли это погиб в сгоревшей машине… И вообще, тут, в полиции, еще не так поймут ее отказ.

Нет, нужно увидеть его, убедиться в том, что все кончено. Что Павла нет.

— Милица Владимировна, — капитан Супников настороженно взглянул на нее, — вы как вообще? Вам плохо?

— Нет-нет, все нормально!

— Вы точно готовы к опознанию?

— Готова! — как могла твердо ответила Мила.

Они спустились на первый этаж, затем — еще ниже, в подвал, и оказались перед обитой металлом дверью.

Капитан позвонил, дверь открылась, на пороге появился долговязый человек в белом халате, с глубоко посаженными глазами и трехдневной щетиной на впалых щеках.

— Здоров, Филаретыч! — приветствовал его капитан.

— Ты, Васильич? — Человек в халате удивленно взглянул на Супникова. — По какому вопросу?

— Вот, женщину на опознание привел. — Капитан кивнул на Милу.

— Чье?

— Того шашлыка обгорелого с Таллиннского шоссе… — Капитан покосился на Милу и смущенно добавил: — Извините, Милица Владимировна…

— Так его уже опознала женщина, — удивился Филаретыч.

Мила вздрогнула: какая это женщина опознала Павла? Уж не та ли, к которой он ушел? Эта, новая?

Сердце ее кольнула ржавая игла запоздалой и неуместной ревности. Даже здесь она ее обошла! Хотя, чего уж там… что теперь делить… самое страшное уже произошло…

— Какая еще женщина? — фыркнул Супников, почти дословно повторив Милину невысказанную мысль. — Ничего не знаю, я законную супругу привел! У меня протокол!

— Ну, привел и привел, — покладисто проговорил работник морга, — проходите тогда… будьте как дома! Шучу…

— Шутки у тебя, Филаретыч…

— Какая работа, такие и шутки!

Супников пропустил Милу вперед, прошел следом за ней.

Они оказались в пустой, очень холодной комнате, в которую выходило несколько дверей.

Супников переглянулся с Филаретычем, и тот сказал Миле:

— Одну минуточку подождем. Вам, может, накапать чего?

— Чего? — тупо переспросила Мила.

— Ну, можно валерьянки или чего посильнее.

— Не надо, — решительно отказалась Мила.

— Ну смотрите…

В это время одна из дверей распахнулась, и оттуда вышла во всей красе Таисья, сестра Павлика. Лицо ее, и обычно некрасивое, сейчас было просто ужасно, оно было перекошено, на щеках горели багровые пятна. Рядом с ней шел приземистый мужчина с курчавыми черными волосами, спускающимися до самых глаз.

Мила попятилась.

Ну да, как же она сразу не поняла! Вот кто та женщина, которая раньше ее прилетела на труп Павла, как навозная муха на кусок подгнившего мяса!

Таисья, тяжело дыша, повернулась к своему курчавому спутнику и проговорила:

— Да, я уверена, это он! Это Павел! Говорю вам, я уверена! И подпишу все, что надо!

Тут она заметила Милу, и лицо ее еще больше перекосилось, челюсть отвисла, и глаза чуть не вылезли из орбит.

— Ты?! — взревела она, как раненая медведица. — Зачем ты сюда притащилась? Это ты во всем виновата! Ты!

Она повернулась к своему спутнику и выпалила звенящим от ненависти голосом:

— Кто ее сюда пустил? Это она во всем виновата! Это из-за нее погиб мой брат!

С этими словами она снова развернулась к Миле и, казалось, готова была наброситься на нее. Но дальше намерения не пошла.

Курчавый тип деликатно придержал ее за локоть и примирительно проговорил:

— Таисья Павловна, не горячитесь. Вы сказали, что готовы подписать протокол опознания. Пойдемте сюда и подпишем его… — И он повлек Таисью к следующей двери.

Едва дверь за ней закрылась, Супников покосился на Милу:

— Это кто же такая?

— Сестра Павла, — лаконично ответила Мила.

— Сложные у вас отношения! — вздохнул капитан. — Говорят же — золовка хуже свекрови! Вот у меня тоже сестрица с супругой не ладят! Прямо беда!

Он еще раз вздохнул, разгладил лицо и бодро проговорил:

— Ну, пройдемте на опознание!

Дверь перед ними открылась, и Мила оказалась в комнате еще более холодной, чем первая.

Комната эта была просторна и ярко освещена.

По ее стенам были размещены секции с металлическими ручками, отдаленно напоминающие ячейки камеры хранения. Посреди комнаты стояли две металлические каталки, накрытые простынями.

Мила взглянула на эти каталки — но на них никого не было.

Только теперь она заметила маленького плотного человека в таком же, как у Филаретыча, белом халате, только более заношенном, с подозрительным пятном на рукаве.

— Тоже на опознание? — спросил он квакающим голосом. — Вам которого выкатить?

— Обгорелого, с Таллинского шоссе.

— Снова-здорово! — Коротышка подошел к одной из секций, потянул за ручку, и секция выкатилась из стены, представив свое содержимое на всеобщее внимание.

Мила взглянула.

Перед ней было что-то черно-коричневое, ужасное, совсем не похожее на человека. Больше это было похоже…

Один раз в жизни Мила решила запечь в духовке баранью ногу. Они тогда только переехали с Павлом в новую квартиру.

Она приготовила ногу по всем правилам, замариновала ее в гранатовом соке, посыпала пряностями и поставила в духовку.

Держать ногу в духовке нужно было полтора часа.

И вот когда до конца этого срока оставалось двадцать минут, в дверь Милиной квартиры кто-то стал звонить и стучать.

Испуганная Мила открыла дверь.

На пороге стояла соседка снизу Розалия Яковлевна, красная от волнения.

Она что-то бессвязно лепетала, и Мила не сразу смогла понять, в чем дело.

А дело было в том, что в квартире Розалии Яковлевны с потолка хлестала вода.

— Так это нужно к Виктору стучать, а не ко мне! — сказала Мила, поняв, что произошло. — Это же он над вами!

— Да в том и дело! — воскликнула соседка. — Я к нему стучу, звоню, снова стучу — а он не отвечает! Наверное, с ним что-то случилось! Наверное, он умер!

— Да что вы, Розалия Яковлевна, он молодой, здоровый мужик, что ему будет?

— Молодые и здоровые тоже часто умирают! Я таких случаев сколько угодно знаю!

— Да, наверное, он просто спит крепко, не слышит!

— Так крепко спать нельзя! — авторитетно заявила Розалия. — Это ненормально!

Мила вышла на площадку и тоже попробовала дозвониться и достучаться до Виктора — но все было безрезультатно.

Скоро к ним присоединился вернувшийся с работы сын Розалии Яковлевны. Он принес инструменты и начал уже вскрывать замок, как вдруг дверь открылась.

На пороге стоял незнакомый заспанный мужик в трусах.

Осмотрев честную компанию мутным заспанным взглядом, мужик удивленно спросил:

— Что за шум? Вы вообще кто такие?

Мила, как самая вменяемая, объяснила ему ситуацию.

Тут мужик окончательно проснулся, сказал, что он — друг Виктора, что накануне приехал с Северов и они с Витькой это дело, само собой, отметили…

— А где же сам Виктор? И почему вода хлещет?

Только тут Витькин приятель осознал, что в квартире полно воды и по прихожей плавает целая флотилия тапочек. У Витьки была такая фишка: от каждой своей приятельницы, перед тем как с ней расстаться, он требовал в подарок домашние тапочки. Неважно, какого размера, мужские или женские, но без тапочек Витька своей пассии не отпускал.

Так что через некоторое время в прихожей у Витьки скопилась куча всевозможных тапок, от розовых с помпонами маленького размера, принадлежащих, надо полагать, кукле Барби, до огромных войлочных в клетку, для великана на пенсии.

Вся компания бросилась к ванной, спотыкаясь о плавающие тапки.

Дверь ванны была заперта, и из-под нее лился бурный поток.

— Он утонул! — воскликнула Розалия Яковлевна, прижав руки к груди. — Он захлебнулся!

— Мама, не переживайте раньше времени! — ответил ее сын и в два счета открыл дверь, подцепив задвижку снаружи.

В ванной они застали следующую картину.

Витька, живой и здоровый, с храпом спал в наполненной до краев ванне.

Как выяснилось впоследствии, накануне, после возлияний с другом, он возжелал принять ванну, пустил воду и заснул.

Увидев, что сосед жив, перенервничавшая Розалия Яковлевна, вместо того чтобы отругать его за испорченный потолок, принялась на радостях его целовать…

В общем, когда все эти приключения кончились, Мила бросилась в свою квартиру, с порога почувствовала запах дыма и вспомнила про баранью ногу…

Так вот, то, что осталось в духовке от бараньей ноги, очень напоминало ту бесформенную коричневую массу, которая сейчас лежала на выдвижной полке в полицейском морге.

Неуместное воспоминание о бараньей ноге в долю секунды промелькнуло в ее сознании.

В следующую долю секунды Мила беззвучно сползла на пол и растянулась на холодном кафеле…

— Предлагал же я дамочке чего-нибудь накапать! — проговорил, склонившись над ней, Филаретыч.

— Предлагал, предлагал! — недовольным голосом подтвердил капитан Супников. — Тебе так стало легче? Ты мне лучше скажи, что теперь с ней делать?

— Известно что, нашатыря под нос. — Филаретыч достал из кармана маленькую бутылочку. — Я его всегда при себе держу, потому как у меня многие в обморок хлопаются… и причем не только дамочки. Третьего дня такого бугая в сознание приводил… с виду — чемпион по смешанным единоборствам, а увидел труп сослуживца и на пол хлопнулся… еще и голову ушиб.

С этими словами Филаретыч закатил полку с обгорелым трупом на прежнее место.

— А как же опознание? — тоскливо осведомился Супников.

— А ты что — хочешь, чтобы она опять отключилась?

— Нет, не хочу.

— Ну так считай, что опознание состоялось. В обморок грохнулась — значит, узнала.

Филаретыч наклонился над Милой, поднес пузырек к ее носу, встряхнул его.

Мила дернулась, вскрикнула и открыла глаза.

Видно было, что она не сразу поняла, где находится.

— Ну ты как — живая? — сочувственно осведомился Филаретыч, проверяя ее зрачки.

— Вроде да.

— Встать сможешь? А то пол холодный, как бы ты себе что-нибудь не застудила.

Мила медленно, неуверенно поднялась, взглянула на то место, где прежде была полка с обгорелым трупом.

— А где?…

— На своем месте.

— Вы идти можете? — подскочил Супников.

— Да, вроде могу… — Но в голосе ее не было уверенности.

— Пойдемте тогда обратно в мой кабинет.

За спиной Милы Филаретыч энергичными жестами показал, чтобы капитан дамочку поддержал, а то нашатырь, конечно, штука хорошая, но, однако, бабы эти — существа непредсказуемые.

Супников пожал плечами, но все же подхватил Милу под локоть. Они вышли из морга, поднялись наверх и снова вошли в кабинет капитана.

Супников открыл какую-то папку и начал писать.

Потом поднял глаза на Милу:

— Значит, вы опознали своего мужа?

— Опознала? — удивленно переспросила Мила. — Да от него почти ничего не осталось! Одни головешки! Как это можно опознать? Это и на человека-то не похоже…

— А вот сестра покойного его опознала…

— Как, интересно? Там же места живого не было…

Уже произнеся эти страшные слова, Мила вдруг поняла, что не совсем права.

Перед ее глазами внезапно возникла картина, которую она увидела в последний момент перед обмороком.

Она увидела до углей обгорелое тело и единственную уцелевшую часть — кисть правой руки…

Именно этот контраст между головешкой, ничуть не напоминающей человека, и этой чудом сохранившейся рукой так потряс ее, что Мила потеряла сознание…

Мила не успела ничего сказать, потому что заговорил капитан Супников:

— А вот скажите, Милица Владимировна, у вашего мужа было обручальное кольцо?

— Ну да, конечно, было. Мы на свадьбе кольцами обменялись, как положено…

— А какое это было кольцо?

— Простое золотое колечко… такое же, как у меня… — Мила показала капитану кольцо на своей правой руке.

— С гравировкой?

— Ну да. На наших кольцах внутри были выгравированы имена — на моем кольце его имя, на его кольце — мое…

Она попробовала снять свое кольцо, чтобы показать капитану гравировку, но кольцо сидело очень плотно и не снималось. Пару раз, когда Миле непременно нужно было снять кольцо, ей пришлось для этого намылить руку.

Павел еще шутил тогда, что, чем труднее кольцо обручальное снять, тем крепче брак. Примета такая.

— Не снять… — Голос у Милы дрогнул.

— И не нужно… пока. Значит, у вашего мужа на кольце выгравировано ваше имя. А имя у вас достаточно редкое. Вот по этому самому кольцу ваша золовка и опознала труп своего брата.

— Разве у него на руке было кольцо? — переспросила Мила.

И тут же вспомнила ту самую уцелевшую руку, которую увидела перед обмороком.

Кольца на ней не было.

— Во время опознания кольца на руке действительно не было, — ответил ей капитан, — потому что его сняли, перед тем как поместили останки в морозильную камеру. Чтобы не повредить. Но вашей золовке его предъявили, и она его однозначно опознала. И вам я его сейчас тоже предъявлю…

Капитан встал из-за стола, подошел к громоздкому темно-зеленому сейфу, открыл его, заслонив от Милы, и достал прозрачный пакетик, в котором лежало кольцо.

Он положил пакетик на стол перед Милой и спросил:

— Узнаёте?

— А можно его вынуть?

— Нет, вынимать пока нельзя. Это кольцо еще будут изучать криминалисты.

Мила взяла пакетик двумя пальцами, повернула так, чтобы можно было видеть внутреннюю поверхность.

Там можно было отчетливо прочитать имя, ее собственное имя — Милица.

— Так как — узнаёте?

— Да, это кольцо моего мужа…

— Ну вот, а вы сомневались… значит, будем считать, что опознание прошло успешно. Вы опознали останки своего мужа, Павла Павловича Рожкова…

— Но постойте… я только кольцо опознала…

— Милица Владимировна, этого вполне достаточно! — И капитан придвинул к ней лист зеленоватой разграфленной бумаги: — Подпишите вот здесь…

Мила машинально поставила свою подпись и хотела еще что-то сказать, но капитан нетерпеливо забрал у нее подписанный лист и проговорил:

— Спасибо за сотрудничество. И я вас больше не задерживаю. Можете идти.

— Нет, постойте! — Мила не то чтобы пришла в себя, но окружающий мир перестал казаться двухмерным, мебель — картонной, а капитан Супников — фигурой, которую ставят в парках.

Там обычно или рыцарь на коне, или человек-паук, или женщина-кошка. Лица у фигур вырезаны, так что можно встать позади фигуры и сфотографироваться в таком виде. А тут — капитан полиции; вот, кстати, его лицо совершенно к нему не подходит, разве у полицейского могут быть такие грустные глаза…

— Теперь я должна задать вам вопросы, — по возможности твердо сказала она.

— Ну, задавайте, — с неохотой сказал капитан.

— Как он погиб? Если там случилась авария, то с какой машиной он столкнулся? Где та машина? Или он просто съехал в кювет? И когда это было, в какой день?

— Ну… — Супников усиленно листал папку, — там сложный участок дороги… очевидно, ваш муж превысил скорость, не вписался в поворот, ну и… в общем, свидетелей аварии нет, машину нашли уже обгоревшую в овраге, кто-то случайно увидел…

Мила хотела спросить, когда точно это было, в какой день, но решила, что тогда Супников начнет, в свою очередь, спрашивать ее, почему она не видела мужа с пятницы. Придется рассказать ему, что муж от нее ушел, а это может вызвать подозрения. Ну тут вроде авария, все чисто… Но…

— Ну, если у вас больше нет вопросов, то я вас больше не задерживаю… — Теперь в голосе капитана прослушивалось явное недовольство.

Мила открыла рот, чтобы возразить, но капитан уже что-то торопливо писал.

Тут Мила снова почувствовала подползающую дурноту.

Голова кружилась, предметы расплывались, перед глазами танцевали черные точки.

Нужно срочно выйти на воздух…

Она поднялась, но капитан остановил ее жестом руки:

— Постойте, я вам пропуск подпишу, а то вас не выпустят…

Он размашисто расписался и протянул ей бумажку:

— Можете идти. И попрошу вас не выезжать из города — возможно, мне придется задать вам еще несколько вопросов.

Мила вышла из кабинета, вышла из отделения.

На свежем воздухе ей стало легче.

Она увидела впереди сквер, дошла до него и села на скамейку.

Тут ее дурнота окончательно прошла, зато накатили разные неприятные мысли.

Сперва она снова вспомнила то, что увидела в момент перед обмороком.

Уцелевшая рука, удивительно белая на фоне черной, страшной, обугленной плоти.

Хотя… сейчас, вспоминая эту руку, Мила вспомнила, что рука эта была довольно смуглая, с тонкими музыкальными пальцами.

Но она прекрасно помнила руки своего мужа.

Еще бы ей их не помнить.

Павел был, что называется, крепко сбитый мужчина, с квадратным подбородком. И руки у него были крепкие, с широкими ладонями и толстыми короткими пальцами. И с широкими, плоскими, почти квадратными ногтями.

А у того обгорелого трупа пальцы тонкие, ногти удлиненные, красивой формы, за которую много отдали бы некоторые женщины…

И это еще не все.

Самое важное, что вспомнила Мила, было связано с обручальным кольцом.

Нет, кольцо в пакетике было то самое, которое она в день свадьбы надела на руку Павла. В этом не было сомнений…

Но только этого кольца никак не могло быть на руке обгорелого мертвеца. Если, конечно, допустить, что это Павел.

Потому что Мила прекрасно помнила, как в тот ужасный день, когда муж неожиданно объявил ей, что уходит от нее к другой женщине, он снял это кольцо демонстративным жестом и бросил его на тумбочку в прихожей.

И сразу после этого вышел из квартиры, чтобы больше туда не возвращаться.

Ну да, теперь Мила ясно вспомнила, как кольцо покатилось было, но не упало, а она так и сидела на полу в прихожей, уставившись в пустоту, пока Клава не пришла.

Кольцо так и осталось лежать на тумбочке, потому что Миле не хотелось к нему прикасаться.

А может, даже и страшно было.

Может быть, подсознательно ей казалось, что, дотронувшись до этого кольца, она признает непреложный факт — что муж от нее ушел, что их семейная жизнь осталась в прошлом…

С того дня она не проверяла злополучное кольцо, не смотрела на него — но сейчас его наверняка нет на тумбочке, потому что Мила только что его видела.

Оно лежит в прозрачном пакетике в столе у грустного капитана Супникова.

А до этого оно было надето на руку незнакомца…

Незнакомца, который сгорел в машине…

В машине Павла!

Значит, этот незнакомец как-то связан с Павлом.

Как? Кто он такой? Как он оказался в этой машине?

И как кольцо, которое Павел снял перед уходом и бросил на тумбочку в прихожей, оказалось на его руке?

И тут у Милы появилось вполне правдоподобное объяснение.

После ухода Павла в ее квартире кто-то похозяйничал.

Вернувшись, Мила осмотрела квартиру и решила, что из нее ничего не пропало…

Но в тот момент она и не вспомнила про кольцо.

А взять кольцо, которое валялось в прихожей, тем людям ничего не стоило.

Ну да, вот и объяснение.

Проникнув в Милину квартиру, злоумышленники взяли кольцо, валявшееся на самом виду.

Один из них надел это кольцо на руку или просто сунул в карман, а после этого он попал в аварию, и по этому самому кольцу Таисья опознала в нем своего пропавшего брата…

Хотя нет, разумеется, все было не так. Эти типы оба живы и здоровы, она видела одного из них буквально вчера, стало быть, и второй коротышка был неподалеку. Кольцо-то они прихватили, когда искали в квартире… что, вот еще вопрос. Но в машину Павла усадили совершенно другого человека, и, скорей всего, он уже был мертвый.

Мила даже не удивилась, что такая мысль не заставила ее даже вздрогнуть. Ну, после сегодняшнего посещения морга ей уже все нипочем.

Значит… значит, эти двое, что приходили к ней, напрямую связаны с этой аварией. Зачем-то им было нужно выдать чужого человека за Павла.

Да, но машина-то его, уж тут-то полиция не может ошибиться. Номер, документы… И где тогда сам Павел? Вот на этот вопрос ответа у нее не было.

С этими невеселыми мыслями Мила отправилась домой.

Она подходила к дому, задумавшись, не заметив, что на лавочке у соседнего подъезда сидит очень знакомая личность. Крупная рослая женщина с грубыми, как будто вытесанными топором чертами лица. Увидев Милу, женщина отвернулась, стараясь сделаться как можно незаметнее, что, разумеется, было бы невозможным, если бы Мила не была так расстроена и смотрела по сторонам.

Как только дверь подъезда начала закрываться за Милой, женщина скакнула к подъезду одним прыжком, невзирая на плотную комплекцию, и успела придержать дверь.

Мила не стала копаться у почтовых ящиков, а сразу прошла к лифту, так что Таисья, а это была она, прокралась в сторону лестницы и припустила наверх, на пятый этаж.

Лифт шел с последнего этажа, кто-то подсел в него на восьмом, так что, когда Мила вышла на своем пятом и вставила ключ в замок на двери, что-то огромное оказалось рядом и втолкнуло ее в дверь, да так сильно, что Мила упала и проехала по полудо противоположной стены.

Если бы это было несколько дней назад, то Мила так бы и осталась сидеть на полу, вертя головой и очумело хлопая глазами, но теперь все изменилось.

Мила не то чтобы стала другим человеком, она просто осознала, что с ней происходит что-то плохое и что выпутываться из этого ей предстоит только самой, никто не поможет. Поэтому еще на ходу Мила сумела развернуться, чтобы встретить опасность лицом к лицу и дорого продать свою жизнь и свободу. Уж она не станет трястись, хныкать и умолять о снисхождении!

Мила мигом нашарила позади себя зонтик, вскочила на ноги и пошла вперед. Но не успела сделать и двух шагов, как узнала Таисью, которая как раз закрывала входную дверь.

Нисколько не медля, Мила с размаху двинула ее ручкой от зонтика. Хотела по голове, но та увернулась, и удар пришелся в плечо.

Зонтик зацепил спицей воротник куртки, Таисья, не разобравшись, дернула зонтик к себе, в результате воротник оторвался почти полностью, от чего Мила ощутила небывалое злорадство.

— Ты что — рехнулась? — завопила Таисья.

— А ты? — Мила отошла от нее подальше, нашаривая за спиной какой-нибудь предмет потяжелее.

К сожалению, кроме зонтика, в прихожей не было ничего подходящего.

Вот, убрала все на свою голову, хоть бы ботинок мужа валялся или книжка потяжелее. Хотя эту корову никакая книжка не возьмет, разве что фолиант какой-нибудь средневековый ей прямо на голову упадет. И то сомнительно.

— Чего приперлась? — спросила Мила, решив не церемониться. — Кто тебя звал?

— Мне ничей зов не нужен, — усмехнулась Таисья, — я в свою собственную квартиру могу когда угодно приходить!

— Чего? — Все-таки ей удалось Милу удивить.

— Того, — передразнила Таисья. — Павлик умер, квартира теперь моя. Он на меня завещание написал! Так что собирай манатки, и чтобы духу твоего тут не было, ясно?

И она пошла на Милу, сверкая глазами, так что той пришлось отступить на кухню.

Мила подумала, что это даже хорошо, потому что на кухне в ящике стола лежал у нее хороший такой топорик для мяса. И вообще, как говорил герой одного культового фильма: «На кухне со мной никто не сравнится!»

Вспомнив про топорик, Мила приободрилась и даже немножко подумала. Вот с какого перепуга Таисья гонит ее из квартиры? Ну не полная же она дура, что совсем не знает законов. А закон такой, что если покупали люди квартиру, находясь в законном браке, то каждому из супругов принадлежит половина.

Есть завещание, нет его — половина этой квартиры в любом случае Милина.

— Ты вообще о чем? — спросила Мила. — Твоего брата еще не похоронили, а ты уже в квартиру въезжать собралась?

— Убирайся вон! — орала Таисья, не слушая ее. — Говорила я Павлику, много раз говорила, чтобы он гнал тебя поганой метлой, он меня не послушал, так вот, теперь и пострадал из-за тебя! Ты, ты во всем виновата, из-за тебя он погиб!

Мила за спиной открыла ящик кухонного стола и нашарила там топорик. Но эта зараза Таисья не подходила ближе. Стояла посреди кухни и орала что-то несусветное, но ближе не подходила.

Мила чуть склонила голову и, в этом ракурсе увидев Таисью, все поняла.

Она это делает нарочно, сама себя накручивает и орет, чтобы Милу напугать. Зачем — вот вопрос.

Глаза у Таисьи едва не вылезали из орбит, лицо было багровым, так что Мила не то чтобы испугалась, но подумала, что так недолго и удар получить. Конечно, зараза к заразе не пристанет, но все-таки лучше бы это случилось не в Милиной квартире. А то возись потом с этой скотиной, скорую вызывай, врачам объясняй, что и как. Нет, все это Миле совершенно ни к чему.

Она перехватила топорик поудобнее и стала ждать подходящего момента.

Таисья тем временем поорала немного и замолчала, чтобы перевести дух.

— Чего тебе от меня надо? — спросила тогда Мила. — Что ты тут пургу гонишь?

— Я… — Таисья нахмурилась, пожевала губами, отчего стала похожа на жабу, — я, конечно, могу пока не выгонять тебя из квартиры, если ты отдашь мне то, что оставил Павел.

— Что он оставил? — не поняла Мила. — Ничего он не оставил, ничего ценного, ни золота, ни бриллиантов.

— Каких еще бриллиантов, дура? — Голос у Таисьи скользнул вверх, как будто бензопиле попался особенно твердый сучок.

— Сама дура! — Мила повысила голос. — Думаешь, я поверю, что ты признала Павла в том обгорелом покойнике? Ты, которая на всех углах орала, что вырастила его с младенчества, что чуть не нянчила младшего братика, не смогла узнать его руку?

— Но… кольцо…

Мила была начеку и заметила, что Таисья отвела глаза.

Ага, ясно, что она все врет.

— Кольцо он оставил, когда уходил от меня к другой женщине, — отчеканила она, — вон на той тумбочке оно валялось.

В глазах Таисьи что-то мелькнуло.

Она знает, поняла Мила, она все про него знает.

— Что с ним? — спросила она. — Что с ним на самом деле? У него неприятности?

— Не твое дело! — мрачно буркнула Таисья. — Сами разберемся, без сопливых.

И едва успела отскочить в сторону, потому что Мила пошла на нее, размахивая топориком.

— Убью! — прохрипела она, и столько чувства было в ее голосе, что Таисья поверила.

И попятилась, потому что испугалась. Ну да, она, которая никогда ничего не боялась, которая презирала эту тетеху, искренне не понимая, для чего брат на ней женился.

А он только отмахивался, так что в конце концов Таисья решила, что так даже лучше. Невестка — дура доверчивая, всему верит, на Павлика смотрит снизу вверх, как будто он божество какое-то. Мало того что влюблена в него как кошка, так еще и почитает его. И главное — нелюбопытная, можно что угодно ей сказать, она и успокоится.

Умом-то Таисья это понимала, но сердцем так невестку ненавидела, до того она ее раздражала, что хоть волком вой. И давно хотелось ей встретиться с невесткой на узкой дорожке и хорошенько ее отметелить — возможно, тогда ей бы полегчало.

И вот сейчас как раз такой случай представился, но нельзя. И не потому, что эта глупая курица вдруг озверела и идет на нее с разделочным топориком наперевес. Нет, если серьезно, то Таисья с ней справилась бы голыми руками.

Но нельзя. Нельзя, потому что жизнь Павла, жизнь ее любимого и единственного брата, зависит от того, найдет ли она, Таисья, кое-что. Если найдет, то уж она все сделает, чтобы освободить Павла. А если нет… про такое лучше не думать.

Застарелая ненависть, а также прирожденная узколобость помешали Таисье сообразить, что сейчас не самое подходящее время ссориться с невесткой. Не зря народная мудрость твердит, что худой мир лучше доброй ссоры. Ей бы поговорить с невесткой по-хорошему, покаяться, прощения попросить. А потом можно снова разругаться, когда с Павлом все будет в порядке.

Так нет же, не смогла она себя преодолеть! А теперь уж поздно пить боржоми.

Таисья сгруппировалась и, несмотря на плотную комплекцию, без труда уклонилась от топорика, тем более что эта дурында размахивала им очень неумело. Затем Таисья перехватила Милину руку и сжала так сильно, что топорик выпал на пол.

— Ты что выдумала? — пропыхтела Таисья. — Совсем одурела? Да я же тебя сейчас…

Мила молча пнула ее под коленку. Было больно, так что Таисья выругалась вполголоса, но перестала выкручивать руку. Мила воспользовалась этим немедленно, укусив со всей силы золовку в плечо.

— Ай! — заорала Таисья в полный голос. — Ты что, ты что? Хватит, нужно Павла спасать!

— От кого? — Мила отскочила от нее, отплевываясь.

Таисья отчего-то обожала носить свободные платья, фасона «Мешок с картошкой», из плотной шерсти или сукна, так что рот у Милы был полон шерстяных волокон.

— От его новой жены, что ли? — переспросила Мила. — Так я-то тут при чем?

— Ты совсем дура, да? — вызверилась Таисья. — Ничего не соображаешь от ревности? При чем тут другая баба? Нет у него никого, хотя видит бог, как я хотела, чтобы он тебя бросил, идиотку безмозглую!

И снова последние слова были явно лишними, поскольку Мила обратила внимание только на них.

— А, так он это все нарочно сказал? Это ты его подучила, чтобы я его не искала и ничего не спрашивала? — заорала Мила и огляделась в поисках все того же топорика.

— Да, я! — Таисья полностью сошла с тормозов. — Не хватало еще тебя в курс дела вводить, да у тебя на языке ничего не удержится! Тут же весь город будет знать!

Надо же! Милу как будто стукнуло по голове обухом все того же топорика.

Он все наврал по наущению своей заразы-сестрицы, а что к ней придут и будут его искать, об этом он подумал?

Она вспомнила, как тряслась от страха, перескакивая на Клавин балкон, как прямо на улице у нее выхватили конверт, а могли бы и сумку, да что там, запросто могли и саму Милу похитить, если бы не замечательный пес. Надо же, незнакомая собака помогла, а собственный муж так подставил!

— Отдай мне то, что он тут оставил, — упрямо, как попугай, повторила Таисья.

— Да ничего он не оставил! — заорала Мила. — И денег нисколько не оставил, последние за замок новый отдала! Навел на меня бандитов и скрылся!

— Лучше скажи, не то еще и не таких бандитов наведу…

Это послужило последней каплей, Мила посмотрела в маленькие злобные глазки Таисьи и уже решилась вцепиться в багровые отвислые щеки, чтобы расцарапать их до крови, как в дверь позвонили, а потом забарабанили.

И Клавин голос закричал:

— Милка, у тебя все в порядке? К тебе опять бандиты залезли? Открывай! — И в дверь жахнули ногой.

— Надо открыть, а то она всех соседей соберет и полицию вызовет! — злорадно сообщила Мила, направляясь в прихожую.

Клава влетела в квартиру, как мяч в штрафную зону.

— Ой, а что это у вас? — она заметила на полу топор.

— Пошла вон! — бросила Мила Таисье.

— Еще чего! — Та пока держалась, но видно было, что уже не боец: глаза потухли, щеки обвисли.

— Клава, сбегай на третий этаж, позови Аркадия с его питбулем, он мне не откажет! — попросила Мила.

— Щаз, только кроссовки надену! — Клава скрылась в Витькиной квартире.

В это время Таисья подхватила куртку с оторванным воротником и ушла, морщась от боли, прихрамывая и потирая укушенное плечо. Мила едва удержалась, чтобы не пнуть ее напоследок в обширный зад, чтобы та скатилась с лестницы.

С Клавой Таисья успела разминуться.

Клава закрыла дверь квартиры и повернулась к Миле:

— Ну и ну! Вот это да! Какие, однако, тут у вас страсти кипят! А говорят, что в Петербурге люди сдержанные, воспитанные…

— Кто как…

— Слушай, а я тебя вот что хотела спросить: кто такой этот Аркаша с питбулем? Сосед, что ли? Из какой квартиры? Я это, на всякий случай, вдруг понадобится… очень полезное знакомство!

— Да нет никакого Аркадия. Это я в запале крикнула, чтобы ее припугнуть.

— А… ясно. Так что — и питбуля тоже нет?

— Само собой. Есть только чихуахуа на втором этаже. Правда, очень боевой.

— Ясно… Ты вообще как — в порядке? Может, тебе выпить надо, для снятия стресса?

— Только не это! — вскрикнула Мила, вспомнив, как они с Клавой напились в первый вечер знакомства.

— Да я же как лучше хотела… — обиженно проговорила Клава. — Не хочешь — не надо, я не навязываюсь… я тогда к себе пойду, у меня своих дел выше крыши!

— Ты только не обижайся! — крикнула ей вслед Мила, но Клава уже испарилась.

А Мила села за кухонный стол и задумалась.

После разговора… точнее, после скандала с золовкой она испытывала двойственное чувство.

Если Таисья не врет — а врать ей вроде ни к чему, — Павел не ушел от нее к другой женщине. Он это сказал по наущению той же Таисьи, чтобы ничего не объяснять ей, Миле. Сам же скрылся от каких-то своих неприятностей…

С одной стороны, это не так унизительно. Она — не несчастная брошенка, которую муж оставил, едва на горизонте появилась смазливая мордашка.

С другой стороны — это все равно неприятно. Если бы Павел любил ее, доверял ей — он обсудил бы свои неприятности с ней, а не с сестрой…

Хотя, конечно, он привык во всем полагаться на Таисью, советоваться с ней — ведь она его фактически воспитывала. И это она, Таисья, убедила его ничего не рассказывать жене, больше того — обмануть ее, чтобы та ни о чем не расспрашивала и не пыталась искать…

Вот же зараза! Разумеется, ей плевать, что ее, Милу, могли если не убить, то покалечить здорово. А что, не зря же эти двое влезли к ней ночью.

Мила стала мысленно перебирать все, что наговорила ей Таисья…

И тут вспомнила, как та потребовала что-то ей отдать.

«Отдай то, что он тебе оставил!»

А что он оставил ей?

Да ничего, кроме вконец испорченного настроения!

Теперь Мила вспоминала тот роковой вечер, вечер их несостоявшейся годовщины… вечер, который разделил всю ее жизнь на «до» и «после».

В тот вечер она пришла домой радостная, счастливая, в предвкушении праздника. Она ждала чудесного вечера, не сомневалась, что муж сделает ей дорогой подарок…

Подарок.

Мила вспомнила, что, не в силах дождаться, не в силах справиться с любопытством, она открыла его портфель и нашла там какой-то сверток, коробку, запакованную в бумагу…

Тут появился муж, и она от смущения, что он застал ее на «месте преступления», засунула этот сверток в корзину с грязным бельем, надеясь потом положить его на место.

А потом муж огорошил ее своими новостями, и она, разумеется, благополучно забыла про сверток…

Потом случилось столько всего, что она и не вспомнила про этот «подарок».

Но и муж, уходя, не заглянул в портфель, не проверил его содержимое…

Так, может, это и есть то, о чем говорила Таисья? То, что Павел ей оставил?

Во всяком случае, нужно проверить — на месте ли это…

Мила направилась в ванную комнату, разгребла груду грязного белья, машинально отметив, что пора бы запустить стирку…

И под грудой мужниных носков и трусов увидела тот самый сверток в желтоватой оберточной бумаге.

Сердце ее взволнованно забилось.

Что там такое?

Наверняка что-то очень важное — вон как Таисья волновалась, буквально выходила из себя, требуя это вернуть… Сказала, что от этого зависит жизнь Павла. А, наверняка снова все врет! Столько они ей врали, теперь Мила не верит ни единому слову.

Очень осторожно Мила развернула бумагу.

Внутри оказалась деревянная шкатулка с красивым узором, выгравированным на крышке.

Этот узор изображал старинную карту, точнее план какого-то города. На плане можно было разглядеть отдельные дома, крепостную стену с зубцами поверху и несколько башен.

Впрочем, крышкой верхнюю часть шкатулки можно было назвать только условно. Крышка — это то, что открывают, чтобы попасть внутрь шкатулки и увидеть ее содержимое.

То же, что Мила держала в руках, выглядело, как монолитный кирпич из красивого, благородного дерева. У Милы всплыло в памяти слово «палисандр». Может, это он и был.

На верхней части этого палисандрового кирпича, как уже сказано, была нарисована старинная карта, на боковых стенках изображены парусные корабли. И нигде не было никаких щелей и зазоров, которые можно было попытаться открыть.

Мила повертела странную шкатулку так и этак, перевернула ее вверх дном, потрясла…

Изнутри донесся отчетливый звук — внутри что-то брякало и перекатывалось.

Значит, в этой шкатулке что-то есть.

Только нужно ее открыть… И тогда, возможно, Мила наконец узнает, что происходит. Чего так боялся Павел, от кого он бежал и какое отношение имеют к этому те двое из похоронного бюро. Как же оно называется? Ага, «Вечная память», вот что было написано на машине. Еще венок траурный нарисован.

Мила слышала и читала про шкатулки с секретом, одна девушка с прежней работы привезла такую из Турции. Ту шкатулку нужно было повернуть особенным образом, нажать в одном месте, и тогда она открывалась…

Значит, эта — тоже шкатулка с секретом. Только вот как этот секрет разгадать?

Мила снова повертела шкатулку, попробовала нажать на ее углы, но ничего не произошло…

Она поставила шкатулку на стол и мрачно поглядела на нее.

— Ну и что ты от меня прячешь? — проговорила она недовольно. — Какую тайну?

Тут же она устыдилась: разговаривает с неодушевленным предметом… нет, нужно думать… нужно подключить логику…

Вот с логикой у нее всегда было плоховато, Павел даже посмеивался. Сейчас, вспомнив про мужа, она ощутила злость и досаду. Все-таки он отвратительно с ней поступил. Но об этом потом, сейчас нужно разобраться со шкатулкой.

Она подумала немного и вспомнила, что, кроме этой шкатулки, от Павла пришло заказное письмо.

В письме ничего не было — только чистый лист бумаги. Она еще хотела его выбросить, но потом, когда эти двое из похоронного бюро захотели письмо отобрать, передумала.

Не стал бы Павел посылать заказным письмом пустой конверт…

Мила нашла конверт, осмотрела его со всех сторон. Вынула изнутри лист…

Лист был чистый, на конверте — только адрес, написанный рукой Павла…

Ну и еще марка.

Мила осмотрела эту марку.

Солидный немолодой господин с бородкой, в богатом камзоле, со шпагой на боку.

Надпись на марке сообщала, что это сэр Френсис Дрейк.

Кажется, это то ли знаменитый пират, то ли мореплаватель — разница между этими двумя профессиями почти неощутима.

И тут у Милы мелькнула свежая мысль.

Она включила чайник, и когда из носика повалил пар, поднесла к нему конверт с маркой.

И почти сразу марка отклеилась.

Мила перевернула ее и увидела, что на обратной стороне марки написано карандашом единственное слово:

«Портобелло».

Ей не стало ничуть понятнее.

Что такое «Портобелло»? Кто написал это слово на марке и зачем? Почерк не определишь, загадочное слово нацарапано кривыми печатными буквами.

Скорее всего, это название какого-то места…

Какого-то места…

Мила снова уставилась на таинственную шкатулку, точнее — на ее крышку, где была нарисована карта города.

Что, если слово «Портобелло» как-то связано с этим городом?

Что, если слово на марке — ключ, который позволит открыть эту шкатулку?

Она пригляделась к карте и в правом верхнем углу разглядела какую-то надпись. Буквы были такие мелкие и шрифт такой вычурный, что прочесть их никак не удавалось.

Вот бы лупу…

У Милы в доме лупы не было, и тут она вспомнила соседа Витьку. Каких только инструментов и приспособлений у него нет в хозяйстве! Говорит, девушки оставляют; конечно, не очень верится, но если бинокль театральный нашелся, так, может, и лупа где-нибудь завалялась? Нужно поискать.

Правда, она не слишком вежливо выпроводила Клаву, но та вроде не очень обидчивая…

Мила позвонила в соседскую дверь.

Клава открыла почти сразу, взглянула на Милу сочувственно и проговорила:

— Ну что, все же решила выпить? Ну и правильно, стресс снять никогда не помешает!

— Да нет, я по другому поводу. У Виктора в хозяйстве, случайно, нет лупы?

— Лупы? — Клава взглянула с удивлением и обидой. — Я-то думала… не знаю, что у него есть. Я в его квартире не хозяйничаю.

«Но поселилась-то ты у него тайком…» — подумала Мила, но вслух, конечно, ничего не сказала. И глаза отвела, чтобы Клава ни о чем не догадалась.

— Ищи сама! — И Клава посторонилась, пропуская соседку в квартиру.

Первым делом Мила проверила ящики письменного стола — и уже во втором нашла хорошую сильную лупу.

Клава проводила ее до двери.

Видно было, что ей хочется спросить, для чего Миле лупа, но она взяла себя в руки и не дала воли любопытству.

— Потом все объясню! — пообещал Мила на пороге.

Клава только фыркнула:

— Не больно интересно! И вообще, мне некогда, я сейчас ухожу, насчет работы узнать.

«Чего тогда выпивать предлагала!» — удивилась Мила, но опять-таки вслух ничего не сказала, чтобы не задерживаться.

Она вернулась к себе и снова изучила карту города на крышке шкатулки. Теперь, при помощи лупы, она смогла прочесть написанное в углу слово.

Там мелкими, вычурными латинскими буквами было написано:

Santiago Vjeho.

Сантьяго Вьехо.

Видимо, это название города…

Что ж, проверить это легко…

Мила включила в своем телефоне поисковую программу, и умная программа тут же сообщила, что Сантьяго Вьехо — старинный город на острове Сан-Винсент Карибского архипелага, основанный испанцами в шестнадцатом веке.

Тут же было сказано, что самая ранняя постройка в этом городе — крепость Портобелло…

— Портобелло! — вслух проговорила Мила.

То самое слово, которое было написано на обратной стороне марки…

Тут же, в статье о старинном городе, были приведены фотографии его основных достопримечательностей, среди которых на первом месте находилась та самая крепость Портобелло.

Это была овальная каменная постройка с двумя круглыми башнями разной высоты. Та из них, что выше и тоньше, называлась Длинный Педро, более приземистая носила имя Толстый Санчес.

Мила снова взяла шкатулку и при помощи той же лупы внимательно осмотрела план города.

И почти сразу в левом верхнем углу она обнаружила изображение овальной крепостной постройки с двумя зубчатыми башнями разной высоты…

— Вот она, та самая крепость Портобелло! — проговорила Мила, и слегка нажала пальцем на изображение крепости…

Часть изображения слегка утопилась, как овальная кнопка.

И тут случилось чудо. Или почти чудо.

Раздался негромкий щелчок, и из боковой стенки шкатулки выдвинулся фрагмент с изображением трехмачтового парусника. Он выступал из стенки, как бы намекая, что на него нужно нажать…

И Мила уже вполне осознанно нажала на этот выступ.

Снова раздался негромкий щелчок, и верхняя часть шкатулки откинулась. Как крышка. Собственно, это и была крышка, только незаметная.

Мила увидела внутренность шкатулки, выстеленную потертым зеленым бархатом. И там, внутри шкатулки, лежал маленький фигурный ключик.

— Вот оно! — воскликнула Мила радостно и достала ключ…

И тут же ее радость испарилась.

У нее в руках был ключ, но она, даже приблизительно, не представляла, что этот ключ открывает.

Она чувствовала себя как Буратино с золотым ключиком: ключ есть, но где та самая дверь?

Ладно, подумала она, будем решать проблемы по мере их поступления… Пока она нашла ключ. Этот ключ принес в их дом Павел в тот самый день, когда сообщил о своем уходе. Наверняка это и есть то, о чем говорила Таисья.

Значит, она знает, что открывает этот ключ.

Правда, выведать это у нее будет непросто… но нет ничего невозможного.

И тут же в мозгу появилась мысль. Собственно, не мысль, а как будто чей-то голос сказал:

«Не валяй дурака! Когда это Таисья относилась к тебе по-человечески? Да она на вашей с Павлом свадьбе на вопрос тамады, отчего она грустит в такой радостный день, прямо сказала, что нет у нее никакой радости, а одно сплошное горе. Причем протрубила эти слова на всю комнату, громко, как слон. Или слониха. Так что ничего она тебе не скажет, особенно после сегодняшнего вашего, с позволения сказать, общения. А может, она и сама толком ничего не знает».

«Вполне возможно», — мысленно ответила голосу Мила.

И до чего же ей надоели эти вечные недомолвки и недоговоренности! Она хочет знать все! В какие неприятности влез Павел, чего от него хотят те двое из похоронного бюро, а самое главное: какую дверь открывает этот вот таинственный ключик?

И узнает все сама, ни к кому не обращаясь. Все, терпение ее кончилось!

Значит, нужно выработать план.

Пункт первый. Спрятать ключ в какое-то надежное место. Пункт второй. Наведаться в эту самую «Вечную память». Произвести, так сказать, разведу боем.

Надоело прятаться и вздрагивать от каждого подозрительного звука, пора переходить к активным действиям.

На лестнице хлопнула Витькина дверь. Мила подкралась к глазку и увидела Клаву возле лифта. На ней был все тот же розовый свитерок со стразами и джинсы с цветами по бокам. Да уж, в таком виде вряд ли найдет она хорошую работу. И сумки даже нет, пакет бумажный с ручками вместо нее!

Ранним апрельским утром сорокапушечный фрегат «Морская звезда» почти под всеми парусами шел в направлении острова Кюрасао с грузом шерсти и свинца.

Капитан корабля Уильям Стоун вышел на мостик и удовлетворенно огляделся.

Погода была славная — на небе ни облачка, ветер наполнял паруса, и корабль уверенно шел к своей цели. Команда была дисциплинированной: и умелый помощник капитана, и штурман хорошо знали свое дело. Если погода не изменится, еще несколько дней — и они прибудут в порт назначения.

Единственное, что немного омрачало эту радужную картину — это таинственный пассажир, который занимал просторную каюту на полубаке.

Капитан не любил брать на корабль пассажиров, но за этого человека попросил владелец корабля, сэр Карлайл. Кроме того, пассажир заплатил за свое место очень приличные деньги.

Но вел он себя очень странно. Не вступал в разговоры с офицерами, почти не бывал в кают-компании. Большую часть времени он проводил в своей каюте, даже завтракал там, выходя к общему столу только раз в день, к обеду. И тогда он сидел молча, глядя прямо перед собой, — весь в черном, как ворон Тауэра, и такой же мрачный.

Была у него и еще одна странность: он никому не позволял входить в свою каюту, даже накричал на корабельного стюарда, когда тот хотел прибрать в каюте.

Впрочем, капитан Стоун придерживался полезного правила — не вмешиваться в чужие дела, особенно если тебя об этом не просят.

Капитан хотел вернуться в свою каюту, чтобы выпить утреннюю чашку кофе, как вдруг раздался голос матроса, дежурившего в корзине на топе грот-мачты:

— Корабль на горизонте! Направление зюйд-зюйд-вест!

Капитан забеспокоился. Он взял подзорную трубу, направил ее на горизонт и вскоре действительно увидел вдали паруса большого трехмачтового корабля.

Флаг на его грот-мачте не был виден с такого расстояния, но капитан Стоун забеспокоился: встреча с незнакомым кораблем в этих местах обычно не сулила ничего хорошего.

В этих водах запросто можно было встретить испанского капера, а то и пиратское судно с Тортуги — неизвестно еще, что хуже.

Капитан подумал, что утренний кофе отменяется.

Он подошел к рулевому, чтобы изменить курс таким образом, чтобы избежать встречи с незнакомцем.

В первый момент они начали удаляться, но потом неизвестный корабль тоже сменил курс и пошел на сближение.

Это уже говорило о его дурных намерениях.

Капитан Стоун напряженно вглядывался в силуэт чужого корабля.

Вскоре его уже можно было разглядеть в подзорную трубу.

Это был большой трехмачтовый корабль с двойным рядом пушечных портов по каждому борту. Судя по скорости сближения, он был более быстроходным, чем «Морская звезда».

Капитан отдал приказ поднять оставшиеся паруса.

Матросы сновали по реям, понимая, что от их работы, возможно, зависит жизнь всего экипажа.

И тут мистер Стоун разглядел на грот-мачте английский флаг.

— Слава Всевышнему! — проговорил стоявший рядом помощник. — Это англичане…

— Подождите радоваться, мистер Фортескью! — одернул его капитан. — Если это англичане, какого черта они так резво идут на сближение?

Расстояние между двумя кораблями неумолимо сокращалось.

Теперь были отчетливо видны стволы пушек, грозно выглядывающие из портов.

И тут английский флаг на мачте пополз вниз, а на его месте заполыхало красное полотнище — «Веселый Рыжий», как прозвали его французские пираты, или «Веселый Роджер», как вскоре переименовали англичане.

— Господи помилуй! — воскликнул помощник.

— Хватит уже причитать, мистер Фортескью! Проверьте лучше, на местах ли канониры.

Канониры заняли свои места на пушечной палубе, запалили фитили.

— Стрелять только по моей команде! — рявкнул капитан, следя за маневрами пирата.

А пират подходил все ближе и ближе…

Два корабля разделяло уже не больше двух кабельтовых.

Пиратский корабль шел прямо на «Морскую звезду», словно собирался ее протаранить.

Капитан выжидал, понимая, что для решительной атаки враг должен повернуться боком, направив на «Звезду» пушки левого или правого борта…

И в этот момент помощник, впав в панику, выкрикнул:

— Огонь!

Канониры поднесли запалы к пушкам, и все орудия левого борта разом выстрелили.

Ядра попадали в воду, не причинив врагу никакого ущерба.

Капитан зверем взглянул на помощника — но понял, что сейчас не время выяснять отношения, надо пытаться спасти корабль и команду… если это еще возможно.

А пират воспользовался ошибкой помощника — он быстро маневрировал, приближаясь к левому борту, ставшему безопасным, пока канониры не перезарядили пушки.

Счет пошел на минуты.

Убрав почти все паруса, пиратский корабль замедлил ход, но все же быстро сближался с «Морской звездой».

Уже можно было разглядеть зверские физиономии пиратов, которые стояли на борту с абордажными крючьями в руках.

Еще немного — и эти крючья полетят, чтобы мертвой хваткой вцепиться в борт «Морской звезды», а затем по канатам поползут пираты, ловкие, как обезьяны, обвешанные оружием…

Капитан отчетливо разглядел одного из пиратов — заросшего до глаз черной курчавой бородой, сжимающего в зубах палаш, чтобы освободить руки…

Казалось, судьба «Морской звезды» предрешена.

И тут на палубе появился таинственный пассажир.

Оглядевшись, он спросил сухим каркающим голосом:

— Что здесь происходит?

Капитан не считал нужным тратить время на этого ханжу, но все же язвительно выпалил:

— А вы как думаете?

Тут же он опомнился и дал пассажиру дельный совет:

— Убирайтесь в каюту, сударь, не путайтесь под ногами!

Но черный пассажир не прислушался к этому совету. С неожиданной ловкостью он вскочил на планшир и замер на нем, как носовая фигура старого корабля.

Капитан подумал, что он свалится в море… ну и черт с ним! До того ли сейчас?

Всему экипажу приготовиться к бою! — рявкнул он своим громоподобным голосом, которым не раз перекрывал рев бушующего океана и грохот артиллерийской канонады.

Капитан прекрасно понимал, что силы неравны, что пираты гораздо многочисленнее, да к тому же они опытнее и свирепее в бою, чем его матросы, но другого выхода не было, и он не собирался сдаваться без боя, понимая, что в случае сдачи и его самого, и весь экипаж ждут чудовищные мучения.

О пиратах Тортуги, о том, что они делают с экипажами захваченных кораблей, рассказывали страшные вещи. Лучше уж погибнуть в бою, чем быть зверски замученным пиратами…

Он выдернул из-за пояса два заряженных пистолета, окинул взглядом палубу.

Кто-то из матросов приготовился к бою, вытащил из ножен абордажную саблю или торопливо заряжал мушкет. Кто-то трусливо прятался. Помощник капитана мистер Фортескью истово молился, но пистолет все же был у него в руке.

И тут капитан взглянул на черного пассажира.

Тот по-прежнему стоял на планшире, неподвижный и невозмутимый, как деревянная статуя. Вдруг он плавным, властным жестом выдернул из ножен, висевших на шелковой перевязи, узкий и длинный клинок наподобие рапиры.

Капитан подумал, что проку от такого клинка в бою с пиратами будет немного, но все же таинственный пассажир оказался не так труслив, как казалось.

А тот сделал нечто очень странное: он высоко поднял руку с рапирой и провел ею по воздуху, словно рисуя кончиком клинка странный узор, наподобие лежащей на боку восьмерки.

И тут случилась непонятная вещь: воздух вокруг черного пассажира задрожал, как это бывает в жаркий день, там и тут вспыхнули маленькие радуги. И вот уже эти радуги слились в один сплошной радужный шар наподобие мыльного пузыря, какие выдувают дети, когда их мать затевает стирку.

Пузырь этот увеличился, окружив весь корпус «Морской звезды», вместе со всей командой, вместе с мачтами и парусами.

— Господь всемогущий! — воскликнул мистер Фортескью.

В то же время пираты, уже готовые броситься на абордаж, в растерянности замерли на своих местах. Двое или трое из них, уже изготовившиеся к прыжку, свалились за борт, не удержавшись на планшире. Другие изумленно переглядывались, кто-то крестился. Один из пиратов, особенно зверского вида, проревел:

— Куда они подевались? Гарпун им в печенку! Ведь этот корабль только что был совсем рядом!

Другой, ничуть не менее страшный, ответил:

— Должно быть, это был корабль-призрак… «Летучий голландец»… встретить его — не к добру!

Тут черный пассажир повернулся к капитану и проговорил приглушенным голосом:

— Капитан, медленно отводите корабль от пирата. И велите матросам не шуметь!

Капитан не стал задавать никаких вопросов. Знаками он подозвал боцмана и велел ему немедленно поставить штормовой кливер и самым малым ходом отходить от пиратского корабля. И при этом не повышать голос.

Приказ капитана был быстро и бесшумно исполнен, и «Морская звезда» медленно отошла от пиратского корабля. Вокруг нее все еще дрожала радужная пленка.

Только отойдя на десять кабельтовых от пирата, капитан приказал поставить все паруса, и корабль устремился к горизонту.

Вскоре пиратский корабль растворился в тумане.

Капитан направился к каюте таинственного пассажира, но его каюта, по обыкновению, была заперта.

Клава вошла в магазин женской одежды и, почти не глядя, сняла с вешалок несколько кофт и платьев.

Продавщица удивленно взглянула на нее и проговорила:

— Девушка, но это не ваш размер!

— А я покупаю на вырост! — отмахнулась от нее Клава и устремилась к примерочным кабинкам.

Из одной кабинки как раз вышла покупательница, и Клава тут же заняла ее место.

— Дама, вы куда?! — возмущенно воскликнула полная особа в платье в крупных цветах. — Я здесь уже десять минут жду!

— А я еще на той неделе занимала! — огрызнулась Клава и захлопнула за собой дверцу кабинки.

Повесив всю принесенную одежду, она достала телефон и набрала знакомый номер.

Услышав хрипловатый, словно каркающий голос, она тихо проговорила:

— Это я. Не сомневаюсь, вы меня узнали.

— Допустим. А что вы так шепчете?

— Вы хотите, чтобы я кричала на весь город? Ничего, вы заинтересованы в моем звонке, так что напряжете слух. Короче, если хотите получить товар, приходите один и непременно с деньгами, послезавтра в шестнадцать часов в торговый центр «Четыре сольди». Знаете, где это?

— Допустим, но…

— Не перебивайте. Слушайте и запоминайте. Деньги должны быть при вас, в полиэтиленовом пакете из универсама «Аппетит». В пакете должна быть ровно та сумма, о которой вы договаривались сами знаете с кем. С этим пакетом вы поднимаетесь на второй этаж, там напротив эскалатора кофейня. Я буду ждать вас за столиком. Вы передадите мне деньги, я отдам вам товар, и мы разойдемся.

— Но как я вас узнаю?

— У меня будет оранжевый шарф.

— Но я должен…

— Не перебивайте. Я не буду повторять. Если вы не придете или не принесете денег — можете забыть о товаре. Второй попытки у вас не будет. На этом все…

Клава прервала разговор, выключила телефон и повернула одно из зеркал.

За ним оказался проход в коридор, ведущий к складу. Туда Клава и прошмыгнула.

Женщина в крупных цветах постучала в кабинку:

— Дама, вы скоро? Совесть нужно иметь! Я вас уже двадцать минут жду!

Из кабинки никто не отозвался.

Цветочная женщина открыла дверцу, заглянула внутрь и удивленно протянула:

— Куда же она подевалась?

Впрочем, долго думать об этом она не стала, зашла в кабинку, стащила через голову свое цветочное платье, оставшись в неглиже, и только собралась примерить первое из вороха выбранных платьев, как дверца кабинки снова распахнулась, и туда заглянул рослый тип в черной кожаной куртке, с узкими черными усиками.

Дама заверещала, прикрываясь платьями:

— Нахал, куда ты прешься?!

Мужчина окинул ее оценивающим взглядом и тихо проговорил в телефон:

— Шеф, это явно не она! Где она? Понятия не имею! Как сквозь землю провалилась!

Мила без проблем узнала в интернете, что интересующее ее похоронное бюро находится возле Северного кладбища, и решила ехать туда прямо сейчас, пока время есть. А то каждый день ведь с работы отпрашиваться не будешь.

Но тот же внутренний голос, который предостерегал ее насчет Таисьи, спросил ехидно, неужели она собирается ехать в своем обычном виде, ведь это прямо волку в пасть!

Вот только войдет она в эту «Память вечную», как тут же, прямо на пороге, ее встретят Паук и коротышка. Вот уж они обрадуются, что она сама к ним явилась!

Замечание было вполне справедливо, так что Мила наскоро произвела ревизию своему гардеробу и не нашла ничего подходящего к данному случаю.

Нет, было, конечно, у нее черное платье, но открытое, с вырезом и слишком короткое. Если надеть джинсы и куртку, то ее узнают, даже если бейсболку напялить и волосы под нее убрать. И вообще, туда люди в бейсболках не ходят, сразу в глаза бросится.

Делать нечего, пришлось спуститься к Розалии Яковлевне.

— Милка, ты чего такая встрепанная? — удивилась соседка. — Похудела, щеки ввалились прямо. Садись за стол!

Сегодня на обед у Розалии Яковлевны был наваристый борщ. А потом жареная курица с брусничным вареньем вместо соуса, фирменное ее блюдо.

После сытного обеда Миле вообще никуда не захотелось идти. Хотелось сидеть тут, в уютной квартире соседки, пить сладкий чай с домашним песочным печеньем и вести неспешную беседу о приятных пустяках: есть ли в лесах грибы, и если есть, то какие, скоро ли появится в ларьках айва, из которой Розалия Яковлевна варила изумительное душистое варенье, а также скоро ли женится сын, поскольку она, Розалия Яковлевна, уж очень хочет внуков.

Милу совершенно не интересовали грибы, равно как и рецепт айвового варенья, просто ей нравилась Розалия Яковлевна. И поняла она это только сейчас. До этого они здоровались в лифте, пару раз Мила помогла соседке донести до двери тяжеленные сумки, но никогда не входила в ее квартиру.

Это Павел так велел, когда они только въехали в этот дом: никаких посиделок с соседками. И чтобы не бегала к ним за сахаром там или за солью. Ты к ней зайдешь, потом она к нам зайдет, потом повадится чай-кофе пить, а потом этих баб из квартиры не вытолкать будет. Станут по дому шнырять, все высматривать, вынюхивать, потом по всему району разнесут, как мы живем.

«Да что им вынюхивать-то, — смеялась поначалу Мила, — какие такие у нас секреты и тайны мадридского двора? И красть у нас нечего, ничего ценного в квартире нет…»

Но Павел был строг, один раз даже грубо так сказал, голос на нее повысил. Так что Мила была с соседями вежлива, но держалась с прохладцей.

И вот теперь, когда Павел ушел, Розалия Яковлевна ей помогает. И словом, и делом.

— Ну что, Мила, говори уж, что надо. — Соседка, видимо, почувствовала ее беспокойство. — Чем смогу, помогу.

— Не знаю, как и начать… — смутилась Мила.

— Говори как есть!

— Нужно мне в похоронное агентство идти…

— Умер у тебя кто? Или…

— Или… — вздохнула Мила. — То есть умер один… ну, в общем, в юности у нас с ним любовь была. Недолго, правда. И вот он умер скоропостижно, не знаю даже, в чем там дело… вроде бы на мотоцикле разбился.

Историю эту она не придумала на ходу — правда, был у них в классе Толька Панченко, который по пьяному делу разбился, гоняя на мотоцикле. Было это примерно четыре года назад, Миле написала девчонка из их класса.

Толька в школе был ужасным хулиганом, так что никакой любви в юности у них с Милой не было, да и быть не могло, она терпеть не могла грубых парней, ей вообще нравился Сережа Петухов — мальчик в очках, который говорил тихим голосом и все время рисовал старинное оружие — сабли, мечи и алебарды, за что тот же Толька его не то чтобы уважал, но не трогал.

Один раз Сережа нарисовал для Милы очень красивый замок с подъемным мостом и пушками на стенах, за что ей и понравился. Правда, это было в третьем классе, потом Сережа переехал из их города вместе с родителями.

Так что сейчас Мила решила, что ничего страшного не случится, раз Толька все равно уже умер.

— И вот нужно мне обязательно на похороны пойти, — теперь она врала более уверенно, — потому что… ну, все-таки любовь была, он даже замуж мне предлагал. Ну, в двадцать лет я об этом и не думала даже… а потом дороги наши разошлись, и вот он умер. Хоть проститься… но дело в том, что там его жена будет, она из нашего класса. И она меня еще со школы ревновала, так что если увидит на похоронах, то обязательно скандал устроит. Что делать? Может, внешность изменить?

Выговорив все это одним духом, Мила отважилась посмотреть на Розалию Яковлевну, ожидая в глубине души, что соседка сейчас поднимет ее на смех. Однако та только согласно кивнула.

— Что ж, идея неплохая. — И пошла в комнату, крикнув оттуда, чтобы Мила шла следом.

— Платок нужно черный… — Розалия Яковлевна потрясла пакетом. — Сейчас найдем. И еще вот что… — Она окинула Милу взглядом, оценивая, затем сняла с вешалки что-то серое и огромное, которое оказалось плащом на утепленной подкладке.

— Племянница купила, да ей немного маловат оказался, она и оставила у меня, — пояснила Розалия Яковлевна, и Мила отвернулась, спрятав улыбку.

Это же какая племянница, если такой чехол от самолета ей мал оказался.

— И зря смеешься, — тут же заметила соседка, — у нас все женщины в роду крупногабаритные, и все счастливы в браке. Мы с мужем сорок восемь лет прожили в любви и согласии, племянница вот уже скоро десять лет свадьбы справит.

— Да я ничего… — устыдилась Мила, надевая плащ.

— Это ничего, что длинный, а зато в поясе потуже затянешь и будет хорошо… А еще вот возьми этот шарф. — Соседка ловко обмотала Милу черным шарфом, полностью скрыв приметные волосы.

— Значит, на ноги туфли без каблуков и никакой косметики, так тебя точно никто не узнает. И еще вот это возьми! — Розалия Яковлевна протянула Миле черный старушечий ридикюль. — Как говорится, для полноты картины.

Мила хотела отказаться, но взяла. Ридикюль оказался неожиданно тяжелым. Что там у нее — кирпич?

Мила поскорее ушла, чтобы соседка не начала ничего спрашивать.

Впрочем, у нее было такое чувство, что Розалия и так про нее все знает. Откуда только?

Клава зашла в подвальчик, над входом в который красовалась внушительная вывеска: «Копи-центр».

Ниже буквами поменьше было приписано: «Цветные и черно-белые ксерокопии, печать из файлов, сканирование документов».

В подвальчике скучал парень с кольцом в носу и татуировкой на щеке. Татуировка изображала кота в красно-синей форме человека-паука.

— Прикольная татушка! — одобрила Клава. — А хочешь, я покажу, какая у меня на попе?

— Хочу! — оживился парень.

— Размечтался! Я вообще-то по делу пришла. Мне ксерокопии сделать нужно. Очень много.

— Если много — у нас скидка…

— Вот и хорошо! Мне нужно вот это скопировать двести раз, причем непременно обе стороны… — И она протянула парню листок с двухсторонней печатью.

Парень посмотрел на этот листок и почесал в затылке:

— Ну, я вообще-то не знаю… это разве можно?

— А где сказано, что нельзя? Нигде. А все, что не запрещено — разрешено.

— Ну…

— Ты вообще-то работаешь или мечтаешь о светлом будущем? Тебе заказ принесли, а ты мнешься!

— Но ты с этим ничего плохого делать не будешь?

— Да нет, конечно. Это просто прикол такой будет. Приятеля одного хочу разыграть.

— Ну, если разыграть — тогда ладно… я сам приколы люблю.

— Ну, видишь, как удачно! У нас с тобой, можно сказать, общие интересы. Оба любим приколы и татушки. Так, глядишь, я тебе все-таки свою татушку покажу.

Парень снова оживился и принялся за работу.

До Северного кладбища Мила добралась на автобусе. Можно было и на электричке, но как раз днем они ходят редко — летом еще туда-сюда, а осенью совсем плохо.

Все это рассказала Миле словоохотливая бабуля с кошелкой, из которой торчало что-то пышное и зеленое.

— Роза это, белая, — пояснила бабуля, — у сестры на могилке хочу посадить, сестра белый цвет любила. Как зацветет в июне — любо-дорого! А тебе куда?

Мила сказала, что в похоронное агентство «Вечная память», так что, когда автобус остановился у ворот кладбища, бабуля любезно показала дорогу.

— Да не прямо иди, а вот тропиночка есть узенькая, так быстрее будет, — напутствовала она. — Как мостик через канаву перейдешь — так налево иди мимо баков мусорных, а там уж и будет эта самая «Вечная память». Только я тебе вот что скажу, — бабуля доверительно понизила голос, — ты там поосторожнее, денег много сразу не давай, а лучше вообще с ними не связывайся. Какие-то там дела нехорошие творятся… Хотя с тебя вроде и взять нечего…

Мила пообещала быть осторожной. Бабуля подхватила свою кошелку и бойко почесала по дороге, а Мила, пользуясь указаниями, быстро нашла тропинку. Народу из автобуса вышло прилично, но все быстро рассредоточились, так что по тропинке она шла одна, не определив, хорошо это или плохо.

Мостик оказался обычной доской, перекинутой через канаву, Мила едва не навернулась в длинном плаще. На другом берегу были кусты, обойдя которые Мила свернула влево.

Дороги не было никакой, она вымазала чужой плащ колючками от репейника, вляпалась в подозрительную грязь и наконец увидела двухэтажное здание из серого кирпича.

Может, и была это «Вечная память», но вокруг было тихо и безлюдно, спросить не у кого. Впрочем, Мила и не стала бы этого делать.

Она подошла к зданию сбоку и обошла его, стараясь держаться подальше от окон. Перед дверью была площадка, покрытая растрескавшимся асфальтом, машин на ней было мало.

И тут Мила увидела, что как раз заворачивает тот самый черный микроавтобус, который врезался ей в память надолго. Ну да, вот надпись на боку затейливым славянским шрифтом: «Вечная память. Все для похорон».

Мила спряталась обратно за угол и увидела оттуда, что из микроавтобуса вышел долговязый тип, руки и ноги которого двигались сами по себе, не в такт походке. Ага, старый знакомый Паук!

Мила испуганно отшатнулась, но Паук не стал подниматься на крыльцо и входить в главную дверь, он свернул за угол, к счастью, не туда, где пряталась Мила.

Больше из машины никто не вышел, так что Мила, перебежав площадку, пустилась вслед за Пауком. Он как раз обошел здание и остановился сзади, возле маленькой незаметной двери, однако на ней был кодовый замок.

Паук нажал четыре цифры, дверь открылась, он наклонил голову и протиснулся в узкий проем. Мила в это время пробежала несколько шагов почти неслышно, моля бога только о том, чтобы не запутаться в жутком плаще. И успела подхватить дверь до того, как она захлопнулась.

Мелькнула мысль: что она вообще делает? Зачем она пришла сюда своими ногами, зачем сама лезет в это подозрительное похоронное агентство? Ведь даже бабка в автобусе и то говорила, что тут творятся дела темные.

Мила только отмахнулась от этой мысли. Раз уж пришла, то нужно хоть что-то выяснить, не уходить же с пустыми руками.

За дверью был длинный полутемный коридор и слышны были удаляющиеся шаги Паука. Очень осторожно, на цыпочках, Мила направилась следом. Паука она настигла скоро, об этом ее предупредило сопение и ругательства.

— Черт, все время забываю про эти ступеньки!

Мила мысленно его поблагодарила, подобрав полы плаща. Они спустились ниже на один лестничный марш, похоже, что это был уже подвал. Помещение было темное, но большое, Мила поняла это по гулким звукам шагов.

Тут впереди она увидела свет, это кто-то шел навстречу, светя телефоном.

— Баран, ты? — спросил Паук.

— Говорил же, не зови меня Бараном, — ответил шедший навстречу. — Трудно, что ли, запомнить?

Мила узнала по голосу напарника Паука, коротышку.

— А если у тебя фамилия Баранов, так как тебя еще звать?

— Тише ты! Никого за собой не привел?

— Да никого тут и нету!

— Смотри, сам знаешь, как он тихарится…

Мила здорово перетрусила. Если они сейчас включат свет или хотя бы фонариком по углам пошарят…

Она переложила в правую руку тот самый ридикюль, что дала ей Розалия Яковлевна. Что там внутри — неясно, но так-то он тяжелый, так хоть в рожу коротышке этому засветить…

Однако судьба в этот раз была к ней милостива или же эти двое торопились — во всяком случае, они не стали осматривать подвал, а пошли дальше.

Мила выждала некоторое время и пошла за ними, руководствуясь слабым светом впереди.

Так они пересекли подвал, причем Мила чудом умудрилась ничего не опрокинуть и не споткнуться, потом коротышка открыл какую-то дверь в углу, и двое пропали из виду.

Мила очутилась в полной темноте и запаниковала. Теперь и обратной дороги не найти.

Пришлось идти вперед, так она вскоре нашла отгороженный кусок подвала. Дверь, куда прошли те двое, была плотно закрыта, зато стенка оказалась картонной. И доходила не до самого потолка, так что Мила услышала голоса.

— Ну что, орлы? — спрашивал низкий мужской голос.

Спрашивал вроде бы добродушно, но даже Миле за дверью было ясно, что человек этот страшный и добром от него и не пахнет.

— Что вы мне можете сообщить? Нашли ключ?

— Мы… мы не нашли… там, в квартире, ничего нет, мы хорошо искали… — не своим, а каким-то блеющим голосом, ответил коротышка. Паук предпочел промолчать.

— Вы ее взяли? — теперь в низком голосе не осталось ни капли добродушия.

— Да нет, она ушла, но точно ничего не могла унести, была в одной пижаме…

«И пижаму разглядели, гады!» — фыркнула Мила и тут же прикрыла рот рукой в испуге. Эти-то двое умом не блещут, а вот их главный…

— Значит, вы утверждаете, что в квартире ничего нет, так? — теперь в голосе слышались стальные нотки.

Ответом ему была продолжительная тишина; очевидно, коротышка тоже понял, что в данном случае молчание — золото.

— А этот, который у вас сидит, говорит, что вещь должна быть в квартире, я правильно понимаю?

— Ну да… говорит, что там ее оставил, когда уходил…

— Значит, он вам говорит, а вы ему верите… — Даже Мила за стенкой поежилась, до того страшным был этот голос. — У вас что там — благотворительная организация? Чай-кофе ему подаете, одеялом пуховым укрываете?

— Да нет… он цепью прикован…

«Цепью прикован!» — Мила вздрогнула. Павла держат где-то в темнице, прикованного цепью, как в Средние века. Мучают, бьют…

— И бить его не надо совсем, пару раз стукнули, так он сразу и поплыл. — Коротышка слегка приободрился и зачастил: — Поет, как кенарь в брачный сезон! Все рассказал, что знает. Только знает он немного. Передал ему хозяин сверток, велел оставить его в нужном месте или связаться с тем человеком…

— Как связаться?

— Тот сам его найти должен.

— Ну, дальше?

— Дальше мы его перехватили, а свертка-то и нету! Где, что? Он, похоже, и сам удивился. Трясет пустым портфелем, должен, говорит, тут быть, не иначе жена вытащила.

— Жена? А ей-то он зачем?

— Вот и мы его спросили, а он нам говорит, что жена у него — такая пройда, вечно по карманам шарит, проверяет его, от ревности рехнулась прямо!

Да что же это такое! Мила едва удержалась, чтобы не затопать ногами и не стукнуть кулаком в стену. Да когда это было, чтобы она шарила по карманам мужа? И сообщения в телефоне никогда не читала. Доверяла ему полностью, и мысли такой не приходило в голову, что он может что-то от нее скрывать!

А что она вытащила из портфеля упакованную шкатулку — так она думала, что там подарок для нее. А потом забыла про нее напрочь. Не до того было.

И если бы Павел сказал все честно — так, мол, и так, у меня неприятности, я должен уйти, — так неужели бы она не поняла? Мало того что Таисья ее за полную дуру держит, так еще и собственный муж так же думает.

— Ищите, говорит, она ту вещь где-то спрятала, допросите как следует! — бормотал коротышка.

— Ну-ну, видно, не слишком он женой дорожит, раз такое предлагает, — хмыкнул голос, — а может, нарочно на нее все сваливает.

— Мы ее достанем! — божился коротышка. — Ну, в квартиру теперь хода нету, так на работу же она ходит? Можно подстеречь возле офиса, в машину…

— Шуму много будет, — встрял тут Паук. — Она теперь в полиции на заметке, ее же вызывали на опознание того жмурика, которого мы в машину сунули. Если исчезнет она, то…

— Вот что делать надо, — перебил низкий голос, и Мила вся превратилась в слух.

Она даже рискнула придвинуться поближе к стенке, и тут… тут по ее ноге пробежали маленькие когтистые лапки.

Мила застыла на месте, уверяя себя, что ей показалось. Но нет, сбоку послышался шорох, и сердце Милы на миг перестало биться. За этот миг она снова почувствовала маленькие лапки рядом. А когда сердце снова стало работать, то кроме его ударов Мила услышала писк. И достала из кармана плаща телефон.

И когда дрожащими руками она направила луч на пол, то увидела… крыс было несколько. Они сидели чуть поодаль и смотрели на Милу, и глаза их отливали красным.

Очень осторожно Мила сделала шаг в сторону, но споткнулась о какой-то мусор и выронила из рук телефон. Очутившись в кромешной тьме, она запаниковала.

Непременно нужно было найти телефон, но страшно наклоняться. Все-таки она пошарила по полу, каким-то чудом нашарила телефон, но тут под руку попался хвост не в меру любопытной крысы. Почуяв ловушку, крыса рванулась, но не прочь, а по рукаву плаща.

Этого Мила уже не выдержала. Она громко взвизгнула и помчалась прочь из этого крысиного подвала, на ходу пытаясь сбросить с себя крысу.

Та же, испугавшись больше Милы, от страха побежала не вниз по рукаву, а вверх.

Мила замотала головой и с разбегу жахнулась головой о стенку. Стенка была, как уже говорилось, из картона, но те трое услышали шум.

— Что там, кто еще? — рявкнул низкий голос, и тут же появилась знакомая Миле парочка.

Она-то их не видела, она неслась по подвалу, не разбирая дороги, налетела на кучу пустых ящиков и бросила один из этих ящиков назад. Не попала ни в кого, зато Паук, поспешавший следом, упал на одно колено, потому что нога, сильно ушибленная возле Милиной квартиры, взорвалась болью.

— Черт! — он добавил еще парочку смачных ругательств.

Паук был не боец, коротышка понял это сразу, так что побежал за Милой быстрее. Точнее, он еще понятия не имел, кто там, но в последнее время ждал от жизни больших неприятностей.

Каким-то чудом Мила пробежала темный подвал, подхватив полы длинного плаща, и оказалась перед дверью. Замок открывался изнутри, но пока она с ним возилась, ее настиг коротышка.

— Ты что тут делала? — Он рванул плащ, и тут под руку ему попала крыса, которая отчего-то не спустилась вниз, а затаилась у Милы на плече. Сейчас же она как раз решила покинуть Милу, а может, просто со страху, но прыгнула прямо на лицо коротышки.

Тот отшатнулся с криком, Мила в это время смогла открыть дверь и выскочила на улицу. Она обогнула дом и рванула через кусты в поисках тропинки. Но прежде нужно было перейти канаву, а мостик куда-то подевался.

И тут тяжелое пыхтенье возвестило о подходе коротышки. Он бросился вперед и схватил Милу за полу плаща, но плащ расстегнулся, и Мила выскользнула из него, как змея из старой кожи.

Но колючие кусты цеплялись за одежду, мешая бежать, и она поняла, что вряд ли убежит от этого типа.

Мила развернулась и решила принять бой. Правда, у нее не было никакого оружия, кроме соседкиного ридикюля, так что она размахнулась и стукнула коротышку по голове.

То есть метила она в голову, а попала только в плечо, с удовлетворением заметив глубокие царапины на скуле, — стало быть, крыса потрудилась на славу. Но самой Миле пришлось бы туго, если бы ридикюль от удара не открылся и в руки Миле не вывалился баллончик с перцовой смесью.

Ну надо же, ай да Розалия Яковлевна! Вот почему этот ридикюль показался таким тяжелым…

Мила нажала кнопку и выпустила едкую струю прямо в лицо ненавистному коротышке. Тот заорал, схватился за глаза, упал и принялся кататься по земле. Мила же подхватила плащ, который нужно отдать соседке, и понеслась вдоль канавы.

Очень скоро нашелся мостик, а дальше тропинка привела ее к остановке автобуса. Но, немного не доходя до нее, Мила увидела уходящий автобус.

И вот что делать? Не торчать же тут в ожидании следующего автобуса, как раз эти успеют ее тут взять.

Переведя дух и сняв черный шарф, Мила решила, что нужно идти по дороге до поворота на шоссе. А там уж голосовать, авось кто-то подсадит в машину. Ничего, пока еще светло, никто ее не тронет. Или же дойти до заправки и вызвать там такси.

Она надела плащ, затянула пояс потуже и решительно зашагала по дороге, прижав к боку пустой ридикюль. Вот уже виден поворот, а там по шоссе едут машины. Не слишком часто, но все же едут.

Мила прибавила шагу, и тут из кустов выскочил долговязый тип и заорал, расставив руки в стороны:

— Сюрприз!

Да это же Паук собственной персоной! Надо же, а Мила совсем про него забыла, думала, что он со своей хромой ногой до сих пор из подвала выбраться не может. Смог, значит, гад такой!

— Отвали! — бросила Мила, только чтобы что-то сказать. — Ну какого черта тебе надо?

— А ты что тут забыла? Зачем приперлась? Думала, раз вырядишься таким чучелом, так тебя и не узнают?

Говоря так, Паук в то же время делал осторожные, крадущиеся шажки в ее сторону.

Отвлекает, сообразила Мила, нарочно ее забалтывает, чтобы не пустилась бежать. Так-то он ходит не очень, все же нога болит, а Мила на пересеченной местности запросто от него убежит. Если, конечно, плащ этот длинный сбросить.

Но куда бежать, вот вопрос?

Дорогу к шоссе Паук перегородил, а если повернуть назад, так там вскоре и коротышка очухается.

— Узнал — молодец! — сказала Мила и медленно, не делая резких движений, расстегнула плащ. — Возьми с полки пирожок!

С этими словами она бросилась не назад, а вперед, к Пауку, выскользнув по пути из плаща. Подхватила его, как тореадор, и набросила на голову этому недотепе.

Она правильно рассчитала, что он плохо владеет руками, не раз видела, что они вроде как существуют у него сами по себе.

Вот и сейчас он принялся бестолково руками размахивать, пытаясь избавиться от плаща, а Мила в это время подскочила к нему совсем близко и острым носком туфли ударила по той самой больной ноге. И ничуть не усовестилась, а, наоборот, испытала самое настоящее злорадство и вложила в удар всю силу.

Паук заорал, как пароходная сирена, шлепнулся с размаху на асфальт и выдал такую матерную тираду, что окрестные кусты завяли бы, если бы цвели. Но дело было осенью, так что кустам, роняющим последние листья, было уже все по барабану.

Мила же обошла Паука, валявшегося на асфальте, и припустила к повороту, с грустью думая, как будет рассчитываться с Розалией Яковлевной по поводу плаща. Но не возвращаться же за ним, в самом деле…

Вот и поворот на шоссе, и, как назло, на горизонте не было ни одной машины.

— Стой! — послышался крик, это коротышка несся за Милой огромными скачками, и в руке у него что-то блеснуло.

Мила тоже бросилась бежать по обочине шоссе и сразу не осознала, откуда эти фонтанчики пыли возле ее ног. А потом услышала хлопки, как будто заводят старый мотор. Оглянувшись через плечо, она поняла, что коротышка стреляет в нее из пистолета.

Страх накатил душной волной, и Мила побежала, уже ничего не соображая, как не бегала никогда в жизни.

— Стой! — орал сзади коротышка.

Мила опомнилась только тогда, когда рядом с ней остановилась машина, и она, не раздумывая, юркнула в открытую дверцу, едва успев захлопнуть ее за собой.

— Пристегнитесь, — сказал водитель, и машина рывком тронулась с места.

Мила никак не могла перевести дух и все оглядывалась. Коротышка не стал преследовать машину, он только орал что-то ей вслед, потрясая пистолетом.

— Пристегнитесь, Милица Владимировна! — повторил водитель.

Не сразу, но до Милы наконец дошло.

Очень медленно она повернула голову к водителю. Перед ней был тот самый высокий худой мужчина с темными маслеными глазами и аккуратной бородкой, который пристал к ней вечером на следующий день после того, как от нее ушел муж.

То есть теперь выяснилось, что муж вовсе не ушел, то есть ушел, но не поэтому. И теперь его, мужа, держат где-то эти, из «Вечной памяти», а он навел их на Милу. Да еще и гадостей про нее наговорил.

А этот незнакомец тогда сказал, что им надо поговорить, но Мила тогда закричала, и ее спас замечательный ротвейлер Ральф.

Мила дернула дверь.

— Дверь заблокирована, — тут же последовало лаконичное замечание, — так что не пытайтесь выскочить, а лучше пристегнитесь, Милица Владимировна.

Что делать? Мила пристегнула ремень безопасности и решила пока покориться.

— Он не попадет в машину? — спросила она, кивнув назад.

— Этим пугачом? — презрительно скривился водитель. — Не беспокойтесь.

— Что вы тут делаете? — спросила Мила, хотя и чувствовала, что надо бы начать разговор по-другому. — Вы меня преследуете?

— А разве я появился не вовремя? — усмехнулся он.

— Пожалуй, — нехотя согласилась Мила. — Так о чем вы хотели со мной поговорить?

— Хотел. Но разговор будет трудный, так что за рулем я его вести не могу.

— Домой к себе никого не пущу! — вырвалось у Милы.

— Скоро будет заправка и кафе, там и поговорим.

Мила не нашла в себе сил возразить.

На улице похолодало, так что Мила набросила на платье черный шарф и бегом добежала до заправки. Кафе, конечно, было так себе, но зато там было тепло и мало народу. Мила выбрала столик у окна, чтобы видеть стоянку перед кафе. Вдруг эти двое пустятся за ней в погоню на своем похоронном микроавтобусе?

Ее спутник сделал заказ у стойки и принес две чашки кофе и две булочки с корицей, при виде которых у Милы невыносимо засосало под ложечкой.

Вдруг накатило чувство зверского голода — наверно, это нервное, от стресса. Ведь наелась же под завязку у Розалии Яковлевны.

Мила вспомнила про утерянный плащ и помрачнела.

Соседка к ней со всей душой, а она вот плащ потеряла, как теперь признаться?

Она мрачно посмотрела на своего визави, который невозмутимо размешивал сахар в своей чашке. Мила тоже решила молчать и послушать, что он ей скажет.

— Милица Владимировна, — начал он наконец и тут же замолчал, споткнувшись о ее ненавидящий взгляд.

— Что опять не так?

— Ой, я свое имя полное просто ненавижу! С детства натерпелась, так что лучше зовите меня, как все, — Милой.

— Ну, хорошо, договорились… а меня зовут Роберт. Помните, фильм был такой старый — «Его звали Роберт»… — Он улыбнулся было, но тут же согнал улыбку с лица. — Не помните, конечно, вы для этого слишком молоды.

— Какое отношение мой возраст имеет к нашему разговору? — холодно спросила Мила.

Этот тип ей не то чтобы не нравился, просто с некоторых пор она решила никому не доверять. Хватит, побыла уже наивной дурочкой, которая слепо верила своему мужу.

Ах, Павлик, какой же у нее замечательный муж! А он… Мила вспомнила то, что она подслушала в подвале. Оказывается, вот как муж про нее думает… Хотя возможно, что коротышка и Паук все врали, уж им-то точно никакой веры нет.

— Да, вы, конечно, правы, пора переходить к делу, — проговорил Роберт. — Так вот… ваш муж… как бы это сказать… он… вот вы знаете, кем он работал?

— Знаю, конечно. Павел работал старшим менеджером в фирме «Раритет».

— А чем занимается эта фирма, он вам рассказывал?

Миле очень не понравился тон ее собеседника, как будто он беседует с маленькой девочкой. И взгляд его не понравился, такой покровительственный. Ясно, этот тоже считает ее за полную дуру. Но ему что-то от нее надо, поэтому мягко стелет.

— Фирма как фирма, — Мила пожала плечами, — коммерческая.

— Так вот, эта фирма занималась весьма специфическими делами, — заговорил Роберт, — ее хозяин брал у клиентов на хранение очень ценные вещи.

— Что, вроде как ячейки в банке?

— Не совсем. Бриллианты жен богатых бизнесменов действительно хранят в банке, а фирма, где работал ваш муж, брала на хранение действительно редкие и очень ценные вещи. Я говорю в прошедшем времени, поскольку фирма прекратила свое существование в связи со смертью хозяина.

— Он умер? — вскинулась Мила.

— К сожалению, да. Это случилось в тот самый день, когда ваш муж пропал.

— Он не… — Она хотела сказать, что муж вовсе не пропал, что она знает, что он жив, что его похитили эти типы из «Вечной памяти», но тут же прикусила язык. Вовсе незачем выбалтывать этому подозрительному человеку ценные сведения.

— Видите ли, Мили… Мила, — после некоторого молчания продолжал Роберт, — хозяин фирмы — мой друг, мы знакомы давно. В общем, ему отдали на хранение одну вещь, которая… которая просто бесценна. Его предупредили, что за этой вещью будет идти охота, которая может кончиться очень печально. Так оно и вышло, мой друг долго сохранял эту вещь, потом… потом он решил предпринять кое-какие меры по ее защите, но не успел. То есть успел, но не все. Мы договорились, что он передаст мне… не эту вещь, которую он спрятал, а то, что поможет ее найти. И он послал вашего мужа, дал ему точные инструкции и предупредил, что это очень опасное поручение…

— Отчего же он сам не сделал этого?

— Он не успел, за ним следили, он не хотел подставлять меня, а потом к нему пришли. И убили его…

Мила вздрогнула и поскорее поставила чашку на стол, потому что руки у нее задрожали.

— Ваш муж… он в данном случае был человеком случайным, больше просто некого было послать. Но его предупредили, что, после того как он выполнит поручение, ему нужно будет скрыться и чтобы никто не знал, где его искать.

«Все ясно, он, как всегда, посоветовался с Таисьей, она и придумала эту глупую историю с другой женщиной…» — Мила едва не скрипнула зубами.

— Как я понимаю, вы с моим мужем не встретились, — сухо заметила она.

— Ну да, он не явился на встречу, и я понял, что что-то пошло не так. У меня был телефон, не его, а одной женщины…

«Таисья!»

— Она очень забеспокоилась, когда узнала, что ваш муж пропал, сказала, что он связывался с ней после того, как ушел из своей квартиры с вещами… и что пакет был при нем. После моих расспросов она призналась, что точно знает только то, что в свою квартиру ваш муж вошел с этой вещью, но там была очень неприятная сцена…

«Еще бы, — подумала Мила, — попробовал бы этот Роберт сказать в лицо жене, что уходит от нее к другой женщине. Впрочем, похоже, что он вообще не женат».

— В общем, ваш муж не явился ко мне на встречу, и я подозревал, что он, что его…

Мужчина сделал небольшую паузу, видимо, выбирая слова, затем продолжил:

— Видите ли, Мила, эта вещь… ее, конечно, можно украсть, но сама по себе она не принесет случайному человеку никакой материальной пользы. Я говорю о вашем муже, признаюсь, сначала я подумал, что он — человек случайный, и…

— А потом? — нетерпеливо перебила его Мила. — Что вы подумали потом?

— Потом я понял, что его настигли те люди, которые искали ту вещь у хозяина фирмы и которые его убили.

— Он выдал моего мужа этим бандитам?

— Не думаю; очевидно, они за ним следили.

Мила молчала, обдумывая его слова. Хоть этот тип ей и не нравился, получалось, что он говорит хоть и не всю, но правду.

— И вот, я так понимаю, что когда они схватили вашего мужа, то убедились, что пакета у него нет.

«Точно», — подумала Мила и опустила голову, чтобы этот Роберт не прочитал ничего по ее глазам.

Надо с ним поосторожнее, так-то с виду вежливый такой, мягкий, обходительный… Но Мила теперь никому не верит.

— После беседы с той женщиной… сестрой вашего мужа, я понял, что пакет остался в вашей квартире, и хотел поговорить с вами по горячим следам, но…

— Слушайте, вы подошли ко мне на улице, а у меня и так нервы не в порядке, после того как они влезли ко мне в квартиру. А может, это были вы? — Мила прищурилась. — Ничего не нашли, но денежки поперли, восемь тысяч…

Он посмотрел на нее укоризненно, но ничего не сказал. И Миле стало не то чтобы стыдно, но некомфортно. Возможно, он говорит правду, но все это как-то бездоказательно. И все равно нужно поменьше болтать.

— Ну да, — сказала она, — моего мужа держат эти, из «Вечной памяти». Они приходили и ко мне в квартиру, мне удалось скрыться. Тогда они… они сожгли его машину с неизвестным человеком. После этого полиция вызывала меня на опознание. Думаю, те люди сделали это именно для того, чтобы я не заявляла о его исчезновении в полицию.

— Мили… Мила! — Роберт прижал руки к груди. — Отдайте мне то, что оставил вам муж, случайно или нарочно, это очень важно!

— Вы меня не поняли, — процедила Мила. — Во-первых, у меня нет этой вашей суперважной вещи. Во-вторых, если бы она была, то просто так я вам ее не отдала бы. Вы должны мне помочь освободить мужа и сделать так, чтобы эти, из «Вечной памяти», отстали от нас навсегда. И тогда, возможно, мы вернемся к этому разговору.

— Ну… — Роберт долго молчал, прикидывая, надо думать, что можно сделать.

А Мила думала, что, хотя муж и поступил с ней плохо, она вовсе не желает ему смерти. Хоть он и навел на нее тех двух уродов, все же это ее муж, они прожили вместе три года, и сейчас не время выяснять отношения, нужно его спасать.

— Что ж, — наконец сказал Роберт, — я разработаю план, и мы встретимся снова.

— Согласна. — Мила посмотрела на часы. — А сейчас вы не могли бы отвезти меня домой? Уже поздно, а мне завтра на работу.

Ее собеседник встал молча.

Никто их не преследовал, пробок тоже уже не было, так что доехали они быстро. Роберт предусмотрительно остановил машину у соседнего дома, так что Мила в одном платье здорово замерзла, дойдя до подъезда. Хорошо, что не попался навстречу никто из соседей.

— Вот она, «Золотая лань»! — Смуглый лодочник показал своему пассажиру на двухмачтовый галеон, покачивавшийся на волнах в трех кабельтовых от них.

Пассажир, с ног до головы облаченный в черное, мрачный и угрюмый, как ворон, пристально смотрел на приближающийся галеон.

Лодка подошла к кораблю.

Лодочник сложил руки рупором и крикнул:

— Эй, на «Золотой лани»! Принимайте гостя!

Через фальшборт свесился одноглазый детина, посмотрел на лодку и осведомился хриплым голосом:

— Кто таков? Чего надо?

— К сэру Френсису Дрейку, с важным письмом! — ответил ему хмурый пассажир.

Матрос сбросил гибкую лестницу шторм-трапа.

— Мистер, мне вас ждать? — спросил пассажира лодочник.

— Не стоит, дружище.

Человек в черном ухватился за трап и начал подниматься, ловко и уверенно, как прирожденный моряк.

Поднявшись на палубу, он обратился к тому же одноглазому вахтенному:

— Проводи меня к сэру Френсису, дружище!

Тот пробормотал под нос что-то неодобрительное, но повел гостя на полубак, где размещалась каюта капитана.

Каюта знаменитого морехода, которого испанцы называли пиратом, а английская королева удостоила рыцарского титула, была просторна и богато обставлена. Сам сэр Френсис сидел в глубоком резном кресле с бокалом в руке и разговаривал с двумя офицерами. За его спиной стоял верный телохранитель, филиппинец Диего, которого сэр Френсис спас из испанского рабства.

— Капитан, к вам вот этот человек! Говорит, у него важное письмо! — доложил одноглазый и вышел из каюты.

Капитан Дрейк оглядел мрачного гостя и проговорил насмешливо:

— Отчего у вас такой унылый вид, милейший? У вас несварение желудка? Или вы служите в похоронном бюро? Держитесь веселее, вы ведь находитесь в раю! Есть ли место лучше Кюрасао?

— Есть, сэр, — отвечал гость. — Это место — зеленая Ирландия.

— Не люблю ирландцев! — капитан поморщился. — Впрочем, ирландец ирландцу рознь… простите, что не проявляю истинно британского гостеприимства. Не хотите ли бокал виски? А может, рома? Ром здесь особенно хорош.

— Благодарю вас, сэр, но я предпочел бы сперва сделать дело, ради которого проделал дальний путь.

— Сразу видно делового человека! — Капитан Дрейк утробно хохотнул. — Да, вы ведь привезли мне какое-то письмо. От кого? Надеюсь, не от первого лорда Адмиралтейства? От этого старого брюзги можно ждать одних неприятностей!

— Нет, сэр.

— От кого же?

— От сэра Макдоннелла.

— От которого из них? — Дрейк нахмурился. — В Ирландии этих Макдоннеллов пруд пруди!

— От сэра Сорли, — ответил гость.

— От Сорли Боя? — Лицо капитана скривилось. — Разве он не сошел с ума?

— Не настолько, чтобы забыть о своих долгах. Не настолько, чтобы забыть об острове Ратлин.

— Да кто ты такой? — Капитан привстал и махнул своим офицерам: — Взять этого изменника!

Офицеры потянулись к рукояткам шпаг, Диего, гибкий, как ягуар, пригнулся и изготовился к прыжку, но мрачный гость опередил их.

Он выхватил свой клинок из ножен и взмахнул им, словно обведя себя и капитана Дрейка магическим кругом.

По следу его клинка вспыхнули маленькие радуги, которые тут же слились в сплошной сияющий радужный шар. Воздух внутри этого шара задрожал.

Офицеры в недоумении оглядывались: там, где только что их командир разговаривал со странным гостем, теперь не было ничего, кроме дрожащего от жары воздуха.

Даже Диего замер, изумленно оглядываясь по сторонам.

Один из офицеров наудачу разрядил свой пистолет в ту сторону, где недавно стоял человек в черном, — но пуля полетела в другую сторону и разбила бутылку ямайского рома.

Больше стрелять никто не стал, боясь попасть в капитана — хотя его и не было видно.

Сэр Френсис тоже был поражен.

Его уютная и просторная каюта исчезла вместе со всеми обитателями. Он сидел в своем кресле внутри искрящегося радужного пузыря, против него стоял человек в черном, шпага которого была нацелена в сердце пирата.

— Кто ты такой? — повторил сэр Френсис свой вопрос — но совсем с другим выражением.

— Я один из Макдоннеллов. Один из тех, кто тогда остался в живых. И я пришел, чтобы рассчитаться с тобой за ту резню, которую ты учинил в тот день в замке Ратлин. Защитники замка сдались тебе — но ты убил их всех!

— Значит, не всех, — процедил капитан, исподлобья глядя на своего палача.

— Да, несколько человек сумели скрыться. Но ты убил двести воинов клана и четыреста гражданских — ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей…

— Они были бунтовщики!

— Это ты так считаешь.

— Мне приказали… сэр Генри Сидней и граф Эссекс… это был их приказ!

— Ты отлично знаешь, когда приказ нельзя исполнять, во имя нашего Господа! Как бы то ни было, сегодня тебе придется заплатить за тот день, заплатить своей кровью!

Ирландец приготовился нанести удар и добавил напоследок:

— Вспомни их всех! Вспомни женщин, которые умоляли тебя о милосердии! Вспомни плачущих детей, которых не пощадили твои головорезы!

— Но тогда и ты вспомни «Портобелло»…

— Что? — удивленно переспросил ирландец. — О чем это ты?

— О «Портобелло»! — повторил капитан.

И в то же мгновение тонкая маленькая стрела проткнула радужный шар и вонзилась в шею ирландца.

Он удивленно поморщился — должно быть, решил, что его укусил москит, потянулся свободной рукой, чтобы прихлопнуть досадливое насекомое…

Но тут же мучительная судорога пробежала по его телу, и человек в черном, как подкошенный, рухнул на пол каюты.

Шпага выпала из его руки, и тут же радужный шар померк и растворился в воздухе.

Офицеры и Диего в изумлении смотрели на внезапно возникшего капитана и труп, лежащий у его ног.

— Что это было? — изумленно проговорил один из офицеров, молодой Томас Блик. — Какая-то магия?

— Видимо, так, — ответил капитан и поспешно поднял шпагу ирландца. — Хороший клинок…

— А кто был этот человек?

— Убийца, которого подослали ирландские изменники. Должно быть, кто-то из клана Макдоннелл.

— Счастье, что вам удалось справиться с ним, сэр!

— Это не счастье, приятель. Это опыт и твердая рука.

— А чем вы его уложили? — Томас Блик удивленно разглядывал мертвеца. — Не видно ни одной раны…

— Это мой маленький секрет. Мои враги должны знать, что со мной шутки плохи. А сейчас, чем задавать пустые вопросы, распорядись, чтобы эту падаль выкинули за борт, на корм акулам!

Когда труп вынесли из каюты и капитан Дрейк остался один, он дважды хлопнул в ладоши.

Тут же из-за неприметной занавески выскользнула маленькая чернокожая женщина.

Глаза ее были закрыты мутно-белесыми бельмами, но, несмотря на слепоту, она двигалась уверенно.

— Господин доволен своей служанкой? — проворковала она со странным акцентом и села на колени к капитану.

— Доволен, Ашанти, очень доволен! — Сэр Френсис погладил ее по голове. — Ты молодец, ты все сделала правильно!

— Ашанти никогда не забудет про Портобелло!

Ашанти, маленькую женщину с Андаманских островов, пиратский корабль «Портобелло» вез на невольничий рынок на Коркире.

Рабов везли в душном и темном трюме, почти без еды и воды. Большая часть их погибла, Ашанти же потеряла зрение, когда «Портобелло» столкнулся с кораблем капитана Дрейка.

В коротком бою английский капитан победил.

Он забрал с пиратского корабля все ценное, а рабов перепродал… кроме этой маленькой слепой женщины.

Она чем-то тронула его сердце, а когда капитан узнал, что Ашанти умеет стрелять из духовой трубки отравленными стрелами, он особенно заинтересовался.

У себя на родине Ашанти при помощи этой трубки охотилась на диких зверей. Причем в непроходимых джунглях ей больше приходилось полагаться не на зрение, а на слух.

Таким образом, слепота не мешала маленькой охотнице: взамен утраченного зрения ее слух необычайно обострился, и она могла со ста футов поразить своей стрелой маленькую птичку.

Капитан Дрейк понял, какую пользу может извлечь из способностей спасенной.

Когда ему предстоял опасный разговор, он прятал маленькую женщину в укромном месте, и, если беседа приобретала нежелательное направление, капитану достаточно было произнести слово «Портобелло», как отравленная стрела поражала его собеседника…

Сегодня он тоже произнес заветное слово, хотя и не надеялся, что стрела его туземной подруги пробьет магический шар, созданный клинком ирландца.

Во всяком случае, пуля не смогла его пробить…

Но случилось то, что случилось…

Туземная магия победила. Стрела туземки пробила радужный пузырь и убила мстителя…

— Магия белого человека обманывает глаза, — проговорила Ашанти, поняв, о чем думает капитан. — У Ашанти нет глаз, поэтому ее нельзя обмануть…

Рано утром Мила проснулась от того, что разрывался ее телефон. Номер на экране был незнакомый, а для незнакомых номеров у нее была поставлена тревожная музыка из старого фильма про Фантомаса, это муж как-то прикололся. Она хотела не отвечать, но рука сама нажала на кнопки.

— Мила! — послышался из телефона такой знакомый голос, что у нее защемило сердце. — Милка, девочка моя, это ты?

— Павлик… — одними губами проговорила она, так что он не услышал и закричал громче: — Мила, ты меня слышишь? Отвечай быстро! Я не могу долго говорить!

— Слышу. — От его крика она слегка опомнилась и постаралась, чтобы голос ее не дрожал: — Что с тобой? Где ты?

А вот интересно, эти двое сказали ему, что видели ее возле «Вечной памяти», или ей лучше притвориться, что она все еще верит в другую женщину?

— Милка, я попал в такую передрягу, меня держат в подвале, меня бьют и не дают даже воды! — кричал муж. — Мила, дорогая моя, если ты не отдашь им шкатулку, то…

— Какую шкатулку? — машинально спросила Мила, потому что мысли ее были заняты другим.

Голос мужа… он был не таким, как всегда. И слова были не его. Он никогда не называл ее дорогой. И девочкой тоже не называл. Милкой — да, но дорогой — никогда. И сам голос… он звучал фальшиво, ненатурально, как будто Павел торопился проговорить все слова, которые нужно, чтобы достичь результата…

— Ты взяла у меня из портфеля пакет, отдай его, а не то меня убьют, это ты понимаешь? — теперь в голосе мужа звучало одно лишь раздражение, так что Миле захотелось от всего отпираться — не брала, мол, ничего не видела и не знаю.

Тут в трубке послышался шум, треск, что-то упало, а потом муж заорал дурным голосом:

— Нет, не надо. Не бейте меня! Нет!

Сердце Милы невольно рванулось из груди — ведь это кричит ее Павлик! Ее муж!

Но она тут же поняла, что он врет, прикидывается, что все это понарошку. Ей ли не знать своего мужа? Она безошибочно различила в его голосе фальшивые нотки. Зачем он это делает? Сговорился с теми уродами?

Она вспомнила, как коротышка сказал, что муж поет, как канарейка, то есть они ему ничего и не сделали, он сам все рассказал.

В трубке между тем слышались звуки ударов, как будто выбивают матрас. Мила представила себе, как коротышка или Паук пинают диван или что у них там стоит. Муж исправно орал, потом вдруг замолчал и спросил удивленно:

— Ты что — рехнулся совсем? Больно же! — И голос у него был теперь самый обычный, такой, как если бы Мила случайно пролила на него кофе и он вскочил и рявкнул бы на нее не хуже белого медведя, если бы кофе к тому времени не остыл.

Тут трубку у мужа отобрали, и коротышка проговорил злорадно:

— Что, слышала? Вот если не отдашь, что припрятала, то муженьку твоему наступит полный кердык. Сначала мы ему пальцы отрежем и тебе по почте пришлем.

«Долго же мне ждать придется той посылочки, — подумала Мила, — известно, как у нас почта работает».

— Потом кое-что более нужное начнем отрезать, — продолжал коротышка, — после чего муж тебе будет уже не нужен, какой с него толк… Так что быстренько отдала коробочку, а не то…

— Все сказал? — спросила Мила после продолжительного молчания, чтобы до коротышки лучше дошло. — А теперь меня послушай. Глазки у тебя как, смотрят? А у Паука ножка ходит?

— Ах ты…

— Спокойно, я еще не закончила. Значит, я коробочку вам отдам. Но только в обмен на своего мужа, живого и здорового. Так что насчет того, что вы ему там отрежете… с этим нужно малость погодить. И обмен произведем по моим правилам. Завтра тебе сама позвоню и скажу, куда, как и что, понял?

— Да ты еще будешь нам условия ставить? — заорал коротышка. — Паук, режь ему палец!

— Ой! — заорал муж.

И теперь уже Мила сразу поняла, что он врет.

— Милка, он мне палец отрезал! — прохныкал муж.

— Ничего, меньше в носу ковырять будешь! — рявкнула Мила и бросила трубку.

После чего снова ее взяла и набрала номер Ангелины Геннадьевны, зная, что она всегда встает рано.

— Да? Мила, что у тебя стряслось? — Тетка не подвела, сразу взяла трубку.

— У меня щеку разду-уло… — прошепелявила Мила, — после вчерашнего посещения зубного врача…

— Дурака не валяй! — Ангелина не купилась на ее бездарную игру. — Опять на работу не придешь? Ой, Милка, уволит он тебя… как пить дать уволит!

— А вы на что? — залебезила Мила. — Ангелиночка Геннадьевна, пожалуйста, сами с ним поговорите, скажите, что мне очень надо… а я потом отработаю!

— Отработаешь ты, как же, — вздохнула Ангелина, — ладно, поговорю с начальником. Но учти: это в последний раз!

— Да-да, конечно, я понимаю… — твердила Мила, но в трубке уже пикало.

Мила удовлетворенно вздохнула, быстренько сбегала в душ, потом разморозила в микроволновке две булочки с корицей и запустила кофеварку.

Подумала немного и разморозила еще две булочки, после чего погрузила это все на поднос, который подарила когда-то Таисья на свадьбу. Поднос был большой, овальный, лаковый, с жуткими цветами, так что Мила спрятала его подальше, чтобы не ужасаться. Надо же, а вот теперь пригодился.

С подносом в руках она вышла из квартиры и позвонила в соседнюю. Клава открыла сразу, на ней был все тот же поношенный тренировочный костюм, который был велик ей размера на четыре.

«Витькины, что ли, треники?» — подумала Мила, но тут же выбросила эту мысль из головы. Ее волновало другое.

— О! — приятно удивилась Клава. — В такую рань — уже кофе готов. Знаешь анекдот? Вам кофе в постель? Нет, лучше в чашку!

— Еще бы я без кофе пришла, когда у тебя только коньяк в наличии, и тот Витькин небось.

— Точно! — Клава не стала отпираться. — Да не обеднеет он! Ты просто меня порадовать решила или с разговором?

— С разговором… — вздохнула Мила.

И пока они сидели за столом на кухне и Клава с аппетитом поедала булочки, Мила рассказала ей все.

Как пришла она домой три дня назад, вся светясь от радости, и как муж ее огорошил своим сообщением, Клава уже и так знала. И про визит Таисьи тоже. Так что Мила быстренько ввела ее в курс дела по поводу дальнейших событий.

Не сказала только про Роберта — зачем лишнего человека вмешивать. И о том, что сумела раскрыть шкатулку с секретом, тоже не сказала — на всякий случай. На самом деле она и раньше не была особенно болтливой, это уж Таисья на нее по злобе наговаривала, что у нее на языке ничего не держится. А теперь и правда держала себя в руках, чтобы лишнего не болтать. Клаве этой она не особо доверяла, но, похоже, что больше обратиться не к кому.

— Нужно Павла спасать, — закончила она и только тут заметила, что Клава за разговором съела три булочки и уже подбирается к четвертой. — Если я просто так им шкатулку отдам, они его убьют. Потому что он все про них знает.

— А почему ты с этим ко мне-то? — Клава умильно смотрела на последнюю булочку.

— А куда мне еще обращаться? Не в полицию же. У них такой сидит капитан Супников, а у него на столе папка, а в этой папке черным по белому написано, что обгорелый труп в машине принадлежит Рожкову Павлу Павловичу. Опознан женой и сестрой. Так что они со мной и разговаривать не станут. А ты — девка ушлая, без мыла куда угодно влезешь, и голова у тебя работает как надо.

Мила отодвинула подальше тарелку, где скучала последняя булочка, и продолжила:

— Думаешь, я не поняла, что ты придуриваешься, изображаешь из себя такую тетеху провинциальную? И одежду такую нарочно носишь, да выброси ты этот свитер жуткий!

— У меня, кроме него, и нет ничего, — сказала Клава. — Но это скоро изменится, я над этим работаю. Так что вот тебе мой ответ: хочешь, чтобы я тебе помогла, помоги сначала ты мне! Если сделаешь все как надо, тогда и я тебе помогу.

— А что делать-то надо?

— Да, в общем, ничего особенного. Слушай и запоминай, два раза повторять не буду.

В торговом центре «Четыре сольди» был день распродаж, поэтому народу там было особенно много.

Мила поднялась на третий этаж, подошла к киоску, где оформляли подарки.

Как и говорила Клава, к барьеру возле этого киоска была привязана толстая, незаметная со стороны леска.

Леска была туго натянута и уходила вниз, к потолку второго этажа.

Из чистого любопытства Мила перегнулась через ограждение, чтобы проследить за леской.

Внизу, под самым краем ограждения, была подвешена картонная коробка, оклеенная цветной бумагой.

Еще ниже, на втором этаже, располагалась кофейня. Большая часть столиков была занята.

Мила вспомнила Клавину инструкцию: она должна была перерезать леску в двенадцать минут пятого.

Клава особенно настаивала на точном времени и даже сверила свои часы с Милиными.

Сейчас было только две минуты пятого, и Мила приготовилась к ожиданию.

От скуки она снова взглянула вниз и увидела Клаву, которая приближалась к тому самому кафе.

Впрочем, если бы она не знала, что Клава должна была здесь появиться, она бы ее, скорее всего, не узнала.

Начать с того, что Клава теперь была жгучей брюнеткой. Уже это ее очень изменило. Но кроме того, она была одета совсем не так, как обычно. На ней были стильные узкие брючки и модная кофта леопардовой расцветки…

В тот же день, но несколько раньше, Клава подошла к дверям магазина женской одежды. На ней было коротенькое пальтецо, которое она заняла у Милы. Мила купила его в дорогом магазине с большой скидкой и берегла, но для такого случая одолжила Клаве.

На двери магазина болталась табличка с надписью «закрыто», но Клава, не обращая внимания на эту табличку, решительно вошла в магазин.

Две продавщицы, одна молоденькая, другая постарше, крутились возле манекенов. На один манекен они уже надели платье в черно-белую полоску. Второй был пока не одет, голая пластмассовая девушка смотрела в пространство растерянно. Одна продавщица держала в руках узкие светлые брючки и кофту леопардовой расцветки, вторая — короткую голубую юбку и бирюзовый свитер.

Клава подошла к продавщицам и без всякой паузы выпалила:

— Чем вы здесь занимаетесь? Почему манекены до сих пор не готовы? Вы знаете, что сюда через час приедет Лев Борисович? Думаете, ему это понравится?

— Что? Нет… — неуверенно ответила старшая продавщица.

Младшая только хлопала глазами.

— Это у вас что? — Клава выхватила из рук девушки леопардовую кофту.

Прочитав на этикетке название фирмы, она воскликнула:

— Что это вы собираетесь надеть на манекен в такой ответственный день? Это же «Соня Брик»!

— Ну да… — робко ответила старшая.

— А мы сейчас продвигаем «Карлу Брумс»! Мы потратили безумные деньги на продвижение этого бренда, а вы здесь как будто с луны свалились! Надеваете на манекен черт знает что! Если это увидит Лев Борисович, он будет в ярости! Он будет рвать и метать! Сейчас же уберите это! Давайте, я сама уберу, так будет надежнее!

«Если хочешь, чтобы что-то было сделано — делай это сам!»

С этими словами она положила леопардовую кофту в свой пакет, схватила брюки и без лишних слов запихнула их туда же.

Потом придирчиво взглянула на второй манекен и скривилась:

— Кому пришло в голову надеть на нее черный парик? Вы вообще долго думали?

— Мне… — робко пролепетала младшая продавщица. — Я подумала, что если платье черно-белое, то парик нужен черный…

— Какая глупость! — Клава сорвала с манекена черный парик и кинула его в тот же пакет. — Заруби себе на носу: такие пошлые правила только вредят настоящему стилю! Этак ты будешь туфли подбирать под цвет помады! Подберите ей каштановый парик, и быстрее — скоро уже приедет Лев Борисович!

Она проследовала к двери, в дверях повернулась и строго проговорила:

— Что бы вы делали без меня!

Затем вышла из магазина, громко хлопнув дверью.

Прошло несколько минут, прежде чем продавщицы обрели дар речи.

— Кто это был? То есть была? — испуганно осведомилась младшая продавщица.

— Понятия не имею! Наверное, какая-нибудь новая швабра… то есть метла. Вот и метет…

— А кто такой Лев Борисович?

— Понятия не имею. Никогда не слышала. Судя по всему, какая-то очень большая шишка.

— А что, разве это плохо — подбирать туфли к помаде или помаду к туфлям?

— Да подбирай ты что хочешь! Только сначала принеси мне каштановый парик, я видела один в кладовке… и посмотри на складе, что у нас есть от «Карлы Брумс».

За столиком сетевого кафе сидел мрачный мужчина средних лет с густыми темными бровями, в отлично сшитом темно-сером костюме. На столике перед ним стояла чашка с недопитым кофе. Он держал на коленях объемистый пакет из супермаркета «Аппетит» и то и дело поглядывал по сторонам.

Рядом с кафе толпились возбужденные женщины — они ждали, когда в соседнем магазине начнется обещанная распродажа.

Взглянув на часы, мужчина негромко проговорил — должно быть, в микрофон гарнитуры:

— Ну, что у вас? Не видите ее?

— Пока никого похожего, шеф.

— И никого с оранжевым шарфом?

— Никого, шеф.

— Смотрите не упустите ее.

— Как можно, шеф.

— Вы помните, какой сигнал я подам?

— Конечно, шеф. Вы уроните чашку.

Вдруг возле входа в кафе появилась жгучая брюнетка в кофте леопардовой расцветки. В руке у нее был такой же, как у мужчины, пластиковый пакет.

Оглядевшись, она направилась к столику, за которым сидел бровастый господин, и без вопросов села напротив него.

— А где же ваш шарф? — спросил тот насмешливо.

— Вам нужен шарф? Да ради бога! — Брюнетка изящным движением выдернула из своей сумки оранжевый шелковый шарф и накинула его на плечи: — Так вам больше нравится?

— Мне без разницы. Где товар?

— Сначала я должна убедиться, что вы принесли деньги. Пока я их не увижу, не будет никакого разговора.

— Вот они, в пакете, как вы и говорили.

— Покажите!

Мужчина скрипнул зубами, но приоткрыл свой пакет:

— На, смотри!

Брюнетка придвинулась к нему вплотную, коснувшись коленями его коленей, и наклонилась над пакетом. При этом ее собственный пакет оказался рядом с пакетом собеседника.

Вдруг где-то у них над головой раздался громкий хлопок, и тут же поднялся невообразимый шум.

Сверху посыпался дождь из бледно-зеленых бумажек.

Это оказались не простые бумажки, а новенькие стодолларовые купюры!

Женщины, толпившиеся возле магазина, забыли о распродаже и кинулись подбирать падающие с небес доллары.

Они дрались, вырывали бумажки друг у друга.

Многие бросились в кафе, чтобы подобрать те купюры, которые упали между столиками. К ним тут же присоединились посетители кафе и официанты…

Даже бровастый мужчина отвлекся на это удивительное зрелище и на мгновение утратил бдительность.

Брюнетка воспользовалась этим и толкнула его под колено, так что его пакет упал на пол…

Он выругался и тут же поднял пакет, и хотел что-то сказать своей собеседнице…

Но той уже и след простыл, она исчезла, смешавшись с десятками женщин, которые метались вокруг, ловя падающие доллары, и ползали по полу, подбирая те, что уже упали…

Мужчина заглянул в свой пакет, убедился, что деньги на месте, и прижал его к себе…

Вдруг раздался возмущенный женский визг:

— Деньги фальшивые!

Тут же к первому голосу присоединился второй, третий… из разных углов кричали:

— Бумажки! Фантики! Картинки дешевые!

Разочарованные женщины поднимались с пола, расходились, многие устремились в магазин, где как раз началась распродажа.

Смущенные официанты пытались навести в кафе порядок после того, что там устроили охотницы за деньгами.

В общем, вокруг творился совершенный дурдом.

Тут бровастый мужчина почувствовал беспокойство.

Он снова заглянул в пакет, достал из него одну купюру… и зарычал от бессильной ярости.

У него в руке была простая бумажка, обыкновенная ксерокопия денежной купюры!

Он вспомнил, что у подлой брюнетки в руках был такой же пакет, как у него, и понял, что она подменила пакеты, когда начался ажиотаж с фальшивыми деньгами.

Он вскочил, оглядываясь, потом снова сел, вспомнил условный сигнал и сбросил на пол кофейную чашку.

В гарнитуре раздался смущенный голос:

— Шеф, мы ее потеряли! Здесь такое творится…

— Я вижу, что здесь творится! — рявкнул бровастый. — Ищите ее! Брюнетка с оранжевым шарфом…

Правда, он тут же понял, что сменить цвет волос женщине ничего не стоит, а уж избавиться от шарфа — тем более.

Но голос в гарнитуре произнес:

— Шеф, тут каждая третья брюнетка, и у каждой второй оранжевый шарф…

Выяснилось, что в день распродажи соседний магазин дарил фирменный оранжевый шарф каждой посетительнице, сделавшей хотя бы маленькую покупку.

Его сделали, как рядового лоха, понял бровастый; его, солидного обеспеченного человека, удачливого бизнесмена, который вот уже немало лет успешно занимается таким опасным делом, как покупка краденых алмазов, его обманула, обмишулила, обвела вокруг пальца, объехала на кривой козе обычная провинциальная девка. Шустрая, конечно, не в меру, но ведь за ней никто, совершенно никто не стоит, она работает на обычном нахальстве.

Ох, стыд какой!

Мила взглянула на часы.

Они показывали двенадцать минут пятого — то самое время, когда нужно было выполнить Клавину инструкцию.

Мила достала из сумочки предусмотрительно захваченные маникюрные ножницы и одним движением перерезала леску.

И тут же перегнулась через ограждение, чтобы посмотреть, что будет.

И увидела удивительное зрелище.

Оклеенная цветной бумагой коробка открылась, и из нее посыпались зеленоватые бумажки. Приглядевшись, Мила поняла, что одним движением устроила ниже этажом долларовый дождь…

Тут же десятки женщин кинулись ловить падающие купюры и подбирать их с пола…

Мила перевела взгляд на столик, за которым сидела Клава с бровастым господином.

Сверху у нее был отличный обзор, и Мила заметила, как ее ушлая соседка, воспользовавшись суматохой из-за денежного дождя, ловко подменила пакет своего собеседника на другой, точно такой же. А в следующую секунду вскочила из-за стола и смешалась с толпой обезумевших женщин…

Мила покачала головой.

Клава в своем репертуаре: устроила грандиозную заваруху… но вот интересно, откуда она взяла такую прорву денег? До сих пор у нее было плохо с наличностью…

Ответ на этот вопрос она получила сразу же: снизу донесся возмущенный женский вопль:

— Доллары фальшивые! Это просто бумажки!

Толпа ниже этажом начала рассасываться.

А Мила поспешила домой — а то еще попадешь в неприятности из-за Клавиных фокусов…

Подходя к дому, Мила увидела перед подъездом Клаву. Та была сейчас не в шикарной леопардовой кофте, а в своем прежнем виде — дешевые джинсы, поношенная курточка, из-под которой торчит набивший оскомину розовый свитерок. Оглядевшись по сторонам, Клава проскользнула в подъезд.

Мила последовала за ней, поднялась на свой этаж, но не пошла в свою квартиру, а позвонила в Клавину дверь.

Ничего не произошло, в Клавиной квартире царила тишина.

Она позвонила еще раз, потом постучала и проговорила:

— Клавдия, открой! Я знаю, что ты дома! Видела, как ты вошла в подъезд! Лучше сразу открой, а то я подниму такой шум, что все соседи сбегутся!

Замок щелкнул, дверь открылась.

На пороге стояла Клава.

Вид у нее был недовольный.

— Какие соседи? — проворчала она. — Ты же сама знаешь, что, кроме нас, на площадке никого нет.

— Ну и что? Ты же открыла!

— Так заходи уже! Шум действительно не нужен.

Мила вошла в квартиру, захлопнула за собой дверь, уперла руки в бока и возмущенно проговорила:

— Во что ты меня втравила?

— Ну, понимаешь… — начала Клава, отводя глаза.

— Нет, не понимаю! И не хочу понимать! Говори честно — зачем и во что ты меня втравила?

— Но мне очень нужна была помощь, а больше попросить было некого. И ты же ведь сама пришла ко мне утром. И потом, что уж такого ты сделала? Ну, перерезала ниточку… тебе что, очень трудно было? Прямо надорвалась!

— Допустим, мне было не очень трудно. Но меня могли там увидеть и могли принять за твою сообщницу… подельницу… да и вообще, я очень не люблю, когда из меня делают дуру!

— Ну почему дуру…

— Потому! Потому что ты использовала меня втемную! Так что все, сейчас же объясни, во что ты меня втянула!

— Да ни во что… — мялась Клава.

— Ты меня не поняла? Объясни сейчас же, а не то…

Мила сама не знала, что имеет в виду. Но на Клаву ее слова, должно быть, подействовали.

Клава тяжело вздохнула и протянула:

— Ладно, пошли на кухню.

— Почему на кухню?

— А почему нет? Мне лично на кухне легче разговаривать на серьезные темы.

Они прошли на кухню, Мила села за стол. Клава привычным движением открыла подвесной шкафчик, достала оттуда бутылку коньяку, две рюмки, разлила.

Мила хотела спросить, зачем это — но передумала: все было и без слов понятно.

— Ну, будем… — проговорила Клава и залпом выпила свой коньяк.

Мила не собиралась напиваться, как прошлый раз, и только пригубила свою рюмку.

Клава это заметила, но ничего не сказала.

— Ну, давай уже, колись! — поторопила ее Мила.

Клава вздохнула и начала:

— Ну, вообще-то я приехала не из Колдобинска…

— Ну, я почему-то не удивлена. А откуда же ты?

— А вот этого, подруга, тебе лучше не знать. Сама понимаешь, как говорят — меньше знаешь, крепче спишь. Не хочу, чтобы у тебя были неприятности…

— Вот как? Что-то я этого до сих пор не замечала! Когда ты отправила меня в этот торговый центр, ты об этом не беспокоилась. Меня же охрана могла засечь…

— Ну, я уже перед тобой извинилась! Хочешь, еще раз извинюсь, если тебе от этого полегчает.

— Нет, я хочу, чтобы ты рассказала мне правду. Чтобы я не чувствовала себя круглой дурой.

— Ну так я и начала тебе рассказывать, а ты меня все время перебиваешь… короче, в том городе, где я живу… жила, находится крупная фабрика по производству ограненных бриллиантов и других драгоценных камней…

— Круто!

— Не перебивай… Там, где бриллианты, там, само собой, крутятся большие деньги. А большие деньги, они приманивают людей, как свет лампы насекомых…

— Красиво говоришь, — усмехнулась Мила. — Ты лучше прямо к делу переходи.

— Ну вот, к делу… — вздохнула Клава.

И рассказала соседке поразительную историю.

Клава (впрочем, на самом деле ее звали иначе, но для простоты будем называть ее Клавой) работала на гранильной фабрике. Через ее руки каждый день проходили сотни необработанных алмазов, каждый из которых стоил больше, чем она зарабатывала за год.

Тусклый блеск этих алмазов слепил ее. Она и работать-то на эту фабрику пошла, только чтобы подержать в руках эти камни. И как же она об этом пожалела!

Потому что камни снились ей по ночам, ее руки просто тряслись, перебирая неограненные алмазы. Ей хотелось бесконечно перебирать их, прикасаться к ним, пропускать между пальцами, рассыпать на столе и снова подбирать потом по одному.

И хоть выглядели необработанные камешки неказисто, Клава прекрасно знала им цену.

Днем и ночью она думала о том, как бы прекрасно зажила, если бы сумела прибрать к рукам хотя бы несколько таких камешков.

Но всех, кто работал на фабрике, каждый день на выходе очень тщательно проверяли, и вынести алмазы за пределы фабрики было невозможно.

Жила Клава на окраине города в частном доме с бабкой. Отца она никогда не знала, мать подбросила ее бабке в возрасте пяти лет и куда-то слиняла.

Первое время приходили какие-то деньги, потом перестали. Так что жили Клава с бабкой бедно, оттого и пошла она на фабрику, хоть учителя хвалили девочку и говорили, что хотя бы техникум или училище нужно закончить. Голова, мол, у вашей внучки светлая, а диплом, хоть какой, никогда не помешает.

Бабка только отмахивалась, она к тому времени почти совсем оглохла и все забывала.

Так что Клава пошла работать на фабрику. Платили там неплохо, вскоре она приоделась, заказала бабке современный слуховой аппарат и вечерами развлекалась, используя все немногочисленные возможности их города.

Однажды Клава познакомилась в баре с интересным мужчиной, и, чтобы заинтриговать его, в разговоре упомянула, что работает на гранильной фабрике…

Мужчина был не то чтобы красив, но чем-то Клаву заинтересовал. Одет он был чисто, опрятно, но довольно скромно, разговаривал вежливо, не навязывался и не лапал, однако повадки его говорили, что, во-первых, он человек небедный, а во-вторых, что у него есть какой-то интерес к ней, Клаве.

Они выпили еще, причем Клава тщательно следила, чтобы не перебрать. И тут ее новый знакомый, которого звали Борисом, неожиданно спросил, не думала ли она о том, чтобы вынести с фабрики сколько-то алмазов.

Клава тут же похвалила себя за то, что правильно угадала его интерес к ней, и отвечала в манере провинциальной дурочки:

— Да ты что! Нас там так проверяют… просвечивают специальным аппаратом… оттуда ничего не вынесешь!

— Сделать можно все — надо только придумать как… в этом деле сложнее даже не вынести камни, а реализовать их. Здесь нужен надежный человек, который может купить необработанные алмазы по хорошей цене и при этом не сдать продавца. И как раз у меня такой человек есть, — сказал Борис.

Тут, как почти каждый вечер, в баре завязалась легкая потасовка — сцепились двое парней, один работал водителем на той же гранильной фабрике, так вот эти двое сцепились из-за девчонки. Так что Клава с Борисом поскорее ушли.

Борис как будто забыл об этом разговоре, но, встретившись с Клавой через несколько дней, вдруг сказал:

— Я тут подумал о нашем плане и понял, что понадобится еще три человека.

— Каком плане? — удивленно спросила Клава, которая успела забыть прежний разговор.

Или сделала вид, что забыла, — она сама уже так хорошо вошла в роль наивной провинциальной дурочки, что ей почти не надо было притворяться.

— Как о каком? О том, чтобы вынести с гранильной фабрики партию алмазов.

— Да ты что? Я ничего такого не имела в виду! Я вообще об этом не думала! — Клава сделала самые честные глаза и для убедительности даже прижала руки к груди.

— Думала, думала, не отпирайся, я видел, как у тебя блестели глаза! Так вот, нам понадобятся еще трое. — И Борис посмотрел на нее очень серьезно.

Она поняла, что шутки кончились, что он специально торчал в их городе и высмотрел именно ее как самую перспективную. И что судьба дает ей шанс разбогатеть.

В самом деле, что ее тут ждет, если она откажется. Борис, в конце концов, найдет кого-то другого, а вот она так и останется в этом опостылевшем городе навсегда. И будет на работе перебирать неграненые алмазы и думать об упущенных возможностях.

— Так найдешь мне троих помощников? — как ни в чем не бывало спросил Борис.

И Клава тут же подумала про Костю Кривошеева по Кличке Косой.

Когда-то он учился с ней в одном классе, но после школы нигде не работал и не учился, и в армию его не взяли из-за какого-то дефекта, так что он перебивался случайными заработками и по большей части промышлял со своим братом Шурой по кличке Шуруп и его приятелем Лехой Звонаревым.

Эта троица угоняла машины, разбирая их на детали в сарае и сбывая хозяевам автомастерских, воровала по мелочи или грабила поздних подвыпивших прохожих.

Вот о них-то и подумала Клава…

Впрочем, она все еще воспринимала этот разговор не то чтобы не всерьез, а как будто смотрела детектив по телевизору, который не имел отношения к реальной жизни.

А вот Косой отнесся к нему очень серьезно, когда Клава между делом рассказала ему про своего нового знакомого. Нашла она Костю с братом в автомастерской, там было грязно и полутемно, но Клава решила, что там не будет чужих ушей.

— А как он собирается вынести камни с фабрики? — спросил Косой, понизив голос, хотя, кроме его брата и Лехи, в помещении не было ни души, тем более что Леха стучал чем-то по железу. Он вообще был туповат и ничем не интересовался, кроме машин. За то братья его и держали при себе.

— Да есть у него какой-то план… да ты что, Косой, думаешь об этом всерьез?

— А что? Деньги серьезные, если все пройдет как надо — можно потом вообще не работать. Махнем на Канары…

Клава исподлобья взглянула на Косого.

Нет уж, с ним она не хотела бы даже на Канары…

Она представила его прыщавую физиономию и оттопыренные уши на тропическом пляже — и фыркнула.

Вот Борис — другое дело. С ним бы она полетела хоть на Канары, хоть на Мальдивы…

Оба этих названия ей ничего не говорили, но телевизор-то она смотрела…

А если Косой сможет помочь им с операцией…

Все-таки не совсем посторонний человек!

И на следующий день она познакомила Бориса с братьями Кривошеевыми. Леху они пока решили не брать, все равно ничего не поймет, перед ним нужно ставить простые задачи, желательно прямо перед выполнением, а то все забудет.

Косой посмотрел на нового знакомого свысока и спросил, какой у него план.

— План есть, но я расскажу о его подробностях в самый последний момент. Чтобы вы его не растрепали.

— Что?! — набычился Косой. — Ты за собой следи! А у нас такого нет, чтобы трепать!

— Короче, будете работать или мне поискать другую команду, более сговорчивую?

— Никого ты больше не найдешь! Ты здесь человек посторонний, никого в нашем городе не знаешь! И вообще, кто ты такой? Почему я должен тебе верить?

— Потому что я знаю, как вынести с фабрики алмазы на сто лимонов.

— На сто? — глаза Косого загорелись. — Это значит, если на пятерых — по двадцать лимонов на рыло. Хотя Клавке можно дать меньше, она столько не заработала…

— Во-первых, ее роль будет самая главная. А во-вторых, я решаю, как делить навар. И сразу тебя предупреждаю, половина — моя…

— Половина? — Косой снова набычился. — Это с какого перепугу тебе половина?

— Еще раз повторяю: с такого, что я знаю, как вынести алмазы с фабрики. И главное, куда потом обратиться, чтобы реализовать алмазы. Больше никто этого не знает. Хочешь попробовать сам? Пожалуйста! Флаг в руки!

— Ладно, — неожиданно согласился Косой. — Ты здесь главный, тебе решать!

Борис удовлетворенно кивнул.

Он не заметил нехороший огонек в глазах Косого.

Свой план Борис рассказывал сообщникам по частям, когда уже наступало время их действий.

На первом этапе главная роль действительно принадлежала Клаве. Она, как уже было сказано, работала в цехе, где производилась первичная сортировка алмазов. Здесь работали исключительно девушки.

Лучшие, самые крупные камни они отбирали для огранки и изготовления ювелирных изделий, те, что похуже — для той же ювелирки, но для отделки оправ.

Самые же мелкие или худшего качества, которые не годились на ювелирные изделия, шли на технические нужды — для изготовления абразивных инструментов и специальных фрез, использующихся в том же ювелирном производстве.

После окончания смены всех работниц проверяли на специальной установке, так что вынести алмазы из цеха было невозможно. Но во время работы их не проверяли — это заняло бы слишком много времени, да и смысла в этом начальство не видело.

Рядом с цехом было небольшое помещение, где во время коротких перерывов курящие работницы могли выкурить одну-две сигареты и просто отдохнуть за пустым разговором. Помещение это было, разумеется, оборудовано вытяжкой, соединенной с общей вентиляционной системой завода.

Борис подробно объяснил Клаве, что она должна делать на первом этапе.

Во-первых, она подшила рукава у своей рабочей блузы, сделав на них небольшие отвороты. Во время каждой смены она незаметно прятала в эти отвороты два-три алмаза — немного за один раз, чтобы их исчезновение не заметили.

Во время перерывов она шла курить и, когда на нее никто не смотрел, засовывала припрятанные алмазы в раструб вытяжки.

Когда там накопилось достаточно алмазов, Борис объявил о начале второй, главной части операции.

Он заранее проник в фирму, которая делала в городе промышленную вентиляцию, и скопировал схему вентиляционной системы ювелирной фабрики.

В решающий день, рано утром, братья Кривошеевы встретили по дороге на работу восточную женщину Наргиз, которая работала на заводе уборщицей.

Они остановили ее, спросив, как пройти на улицу Мелиораторов. Пока растерянная Наргиз пыталась вспомнить эту улицу, Косой приложил к ее лицу платок, смоченный хлороформом.

Наргиз потеряла сознание, ее отвезли в сарай на окраине, где они разбирали ворованные машины, и заперли там, предварительно забрав у нее пропуск.

Клава оделась во все черное, обмотала лицо и голову черным платком, позаимствованным у бабки, и прошла на завод по пропуску Наргиз. Вахтерша не узнала ее в платке.

Пройдя на завод, Клава взяла пылесос, которым пользовалась Наргиз, и просунула шланг пылесоса в вентиляционное отверстие — в том самом месте, откуда, если верить плану, было совсем близко до вытяжки в курительной комнате.

Пылесос был очень мощный, и вместе с пылью и мусором он вытянул из вентиляции спрятанные там алмазы.

Алмазы вместе с пылью попали в мусорный мешок пылесоса.

Клава положила мешок в мусорный бак, пометив его своей губной помадой, вышла с фабрики по пропуску Наргиз, переоделась и вернулась уже по своему пропуску, чтобы обеспечить себе алиби.

Теперь снова на первый план вышли братья Кривошеевы и их приятель Леха Звонарев.

Перед началом операции они проследили за машиной коммунальной службы, которая вывозила мусор с ювелирной фабрики, установили ее маршрут и график. В решающий день они перехватили эту машину на безлюдной улице по пути к фабрике.

Леха выскочил на мостовую прямо перед мусоровозом, споткнулся и упал прямо под колеса.

Водитель мусоровоза выскочил, чтобы посмотреть, что с ним случилось. Тут к нему подскочил Косой и, как и с Наргиз, воспользовался платком с хлороформом.

Шуруп в то же время подбежал к мусоровозу, залез в кабину и отключил при помощи того же хлороформа второго мусорщика.

Потерявших сознание мусорщиков они завезли в тот же сарай, где уже лежала Наргиз, после чего переоделись в униформу мусорщиков и поехали на ювелирную фабрику.

Там они забрали весь накопившийся к тому времени мусор и поехали на свалку.

Не доезжая до свалки, остановили машину в безлюдном месте, перебрали мусор и нашли мешок, помеченный красной помадой.

Содержимое этого мешка вытряхнули на расстеленный полиэтилен, чтобы ничего не потерять, просеяли его и выбрали из мусора несколько десятков неказистых полупрозрачных камешков.

— Что, это правда алмазы? — проговорил Шуруп, разглядывая один из камешков. — Совсем непохожи. Даже не блестят!

— Что ты понимаешь! — отозвался Косой, перебирая камешки. — Их же еще не огранили. Ты только прикинь, каждый такой камешек стоит не меньше лимона!

— Обалдеть! — присвистнул Шуруп. — Это же сколько всего денег выходит? Чертова прорва! Я даже сосчитать не могу! И половину этих денег придется отдать тому чужаку, как его… Борису… мне кажется, это несправедливо.

— Ага… — странным голосом подтвердил Косой, — вот за что ему столько…

— Но он ведь придумал план…

— Да придумать ничего не стоит, главное — сделать. А всю основную работу сделали мы.

— Ну, и еще Белка…

Белка — это было Клавино школьное прозвище.

— Так это еще и с ней делиться надо… это выходит, половину денег на четверых делить придется. Не так и много останется.

— С Белкой мы как-нибудь разберемся! А вот Борису такие деньжищи отдавать неохота. Камешки-то у нас…

— Да, но он знает покупателя.

— Что мы, не найдем, кому продать?

— А думаешь, это так просто? Нам же нужно, чтобы покупатель заплатил хорошую цену и при этом нас не заложил. А как мы будем искать покупателя?

— Поспрашиваем знакомых…

— Ага, тут-то нас и повяжут. Нет, без Бориса нам не обойтись.

— А что, если затащить его в подвал или в нашу мастерскую и как следует отмутузить? Он хлипкий, быстро сломается… и тогда все деньги поделим на троих…

Леха Звонарев, который молча слушал этот разговор, вдруг заговорил:

— Ребята, вы чего? Это не по-людски… мы же одна команда, вместе работали, надо теперь честно поделиться…

Братья переглянулись.

— А вообще-то, на двоих делить лучше, чем на троих! — проговорил Шуруп и шагнул к Лехе…

После операции сообщники не встречались. На этом настоял Борис, он сказал, что так безопаснее. Он же назначил день, когда вся команда поедет в Петербург, где живет покупатель.

Еще Борис сказал, что ехать нужно на поезде, потому что там не так тщательно проверяют багаж, как в аэропорту, и гораздо легче будет вывезти алмазы.

Он купил билеты для себя и Клавы в один вагон, а Косому и остальным — в другой. Он должен был прийти прямо на вокзал.

Клава ждала его возле вагона. Оделась она попроще, чтобы не бросаться в глаза на перроне.

Когда до отбытия оставалось несколько минут, к ней подошли Косой с Шурупом.

— Ждешь дружка своего? — спросил Шуруп и сплюнул. — Так он не придет.

— Как не придет? Почему не придет?

— Приболел. — Шуруп переглянулся с Косым и криво усмехнулся. — Температура у него.

— И горло болит, — добавил Косой.

— Так мы сегодня не поедем?

— Как это не поедем? — набычился Косой. — Обязательно поедем! Нам здесь оставаться нельзя, сама знаешь! Нас в любой момент могут накрыть! А мы с Шурупом на зону не собираемся! Поедем сейчас, садимся, а то поезд скоро тронется! Поедешь с нами…

— А где Леха?

— А Леха тоже приболел. Короче, хватит трепаться, поехали, поезд скоро отходит…

— Но как же Борис?

— А зачем нам твой Борис? — проговорил Шуруп. — Камушки у нас, а деньги на троих лучше делятся, чем на пятерых!

Косой шикнул на него, Шуруп заморгал глазами:

— А что я сказал? Я ничего такого не сказал… на троих ведь правда легче делить…

— Но ведь только Борис знает покупателя…

— Не только! — Косой взглянул на Клаву пристально, и она поняла, что он знает, что Борис сообщил ей контакт…

Точнее, не сообщил, а она сама случайно увидела номер, который он набирал, чтобы договориться с покупателем. И Борис это заметил. Она, конечно, пыталась сделать вид, что ничего не поняла, но он бросил на нее такой взгляд…

И тут Клаве стало страшно.

Она подумала, что братья убили Бориса и, наверное, и своего дружка Леху. И что Борис перед смертью проговорился, что сообщил ей номер контактного телефона покупателя и пароль.

— Я без Бориса никуда не поеду! — заартачилась Клава.

— Что? — Косой нахмурился. — Поздно пить боржоми, когда почки отвалились! Дело сделано, камни у нас, нечего ломаться! Поедешь с нами как миленькая! А если будешь артачиться… — и он показал ей рукоятку ножа.

Клава почувствовала, что ее не держат ноги.

А Косой подхватил ее под локоть и втащил в купе.

Вскоре поезд тронулся.

Клава сидела, забившись в угол.

Ей было страшно.

А братья то и дело переглядывались, обменивались какими-то полуфразами и полунамеками.

Когда стемнело, Клава сделала вид, что хочет спать, и сказала:

— Мальчики, выйдите на минутку, я переоденусь!

— Ну уж нет! — огрызнулся Шуруп. — Не разыгрывай тут из себя недотрогу! Мы тебя без присмотра не оставим с камушками! Не на таких напала!

Клава разозлилась, но делать нечего. Номер не прошел.

Она демонстративно улеглась, не раздеваясь, сделала вид, что заснула…

И как ни странно, действительно заснула.

Через какое-то время она проснулась от тихих, приглушенных голосов, но не открыла глаза, а осторожно взглянула через щеточку ресниц.

— Как мы от нее избавимся? — тихо говорил Шуруп и покосился на спящую, как он думал, девушку.

— Как — дело десятое. Сначала нужно из нее телефон покупателя вытрясти. А то получится, как с этим Борисом… ты перестарался, и он отключился раньше, чем мы узнали этот телефон… теперь в больнице лежит, там его не достанешь!

— Да откуда я знал, что он такой хлипкий!

— Ты, главное, с ней не перестарайся, а то сам понимаешь…

— А если она от нас сбежит, когда мы в Питер приедем? Или шум поднимет?

— Не поднимет, не захочет своей доли лишиться.

— А если все же поднимет?

— А мы ей перед прибытием кое-что вколем. Мне Анжелка-медсестра дала, говорит — отупеет и не будет сопротивляться…

— А сейчас нельзя с ней разобраться? А то возись потом…

— Ты с ума сошел! — шикнул Косой. — Если мы сейчас ее обрабатывать начнем, она орать станет, не дай бог кто услышит. Стенки в купе тонкие. А потом, ты подумал, куда тело девать? Проводник утром пойдет, что он увидит?

— В окно выбросить…

— А он спросит, где ваш третий пассажир?

Слушая, как они деловито обсуждают ее убийство, Клава невольно вздрогнула.

— Тс-с! Она, кажется, просыпается…

Клава уже открыто пошевелилась и открыла глаза.

Братья замолчали.

— Мне в туалет нужно! — раздраженно проговорила Клава, поднимаясь с полки.

— Я тебя провожу! — Шуруп тоже поднялся.

— Ты чего?

— А того!

Вполголоса ругаясь, Клава пошла по вагонному коридору. Шуруп плелся за ней.

У двери туалета она взглянула на него в упор:

— Что, и туда пойдешь?

Он нахмурился, но все же остался снаружи.

Клава заперла дверь туалета и задумалась.

Эти братцы явно сошли с тормозов. Они запытали Бориса до полусмерти, а своего приятеля Леху, скорее всего, убили, чтобы не делиться с ним добычей.

И ее убьют, без сомнения, как только узнают от нее телефон покупателя. А она не выдержит пыток и скажет им этот чертов телефон. Она помнит его наизусть.

Так что единственный шанс спастись — это сбежать сейчас, отсюда… выпрыгнуть в окно?

Да ведь костей не соберешь! С другой стороны, разве у нее есть выбор? Ведь эти два урода замучают ее до смерти!

Она открыла окно и выглянула наружу.

Поезд в это время взбирался на холм и сбавил скорость. Вдалеке виднелось ночное шоссе, которое шло в ту же сторону, что и железная дорога…

Если прыгать, то сейчас.

Когда-то Клава занималась гимнастикой и сохранила с тех пор кое-какие навыки. Первое, чему учил их тренер, — это умение падать. Падать так, чтобы ничего себе не сломать.

Она вылезла в окно, держась за раму, раскачалась и прыгнула вперед, по ходу поезда, чтобы сократить свою скорость при падении. При этом оттолкнулась как можно дальше от вагона, чтобы не попасть под колеса.

В прыжке она сгруппировалась, откатилась вниз по насыпи и еще минуту лежала, приходя в себя…

Потом ощупала тело.

Кажется, ничего себе не сломала и даже ушибов сильных не было — или они просто не ощущались в горячке побега. Насыпь кое-где поросла травой, это смягчило падение.

Клава подняла голову и увидела хвостовые огни поезда, набиравшего ход, удаляясь в ночь.

Она немного передохнула и встала на ноги, помянув добрым словом старого тренера.

Голова у нее немного кружилась, но ноги держали, и она пошла через ночной луг в сторону шоссе. Была ясная звездная ночь, какие редко бывают осенью. Клава быстро продрогла в одном свитерке.

Через час она дошла до шоссе и проголосовала.

Три или четыре машины проехали мимо, пятая остановилась.

В машине ехал дядечка пенсионного возраста. Он сочувственно оглядел Клаву и спросил:

— Кто же это тебя так?

Только сейчас Клава поняла, что после прыжка из поезда выглядит ужасно. Вся в грязи, волосы лохматые, на щеке кровоточащая ссадина. Неудивительно, что первые машины проехали мимо.

— Да это… — начала она.

— Полюбовник, что ли?

Клава кивнула.

— Сволочь какая! Ну ты садись, дочка, подвезу тебя до города… Да возьми вон курточку сзади на сиденье, пассажирка у меня была пьяненькая, вот и забыла…

Курточка была поношенная, про такие говорят — слова доброго не стоит, но Клава так замерзла, что была рада и такой.

Как оказалось, до Петербурга было совсем недалеко, и вскоре они въехали в город.

Старик-водитель не только не взял с нее денег (которых все равно не было), а еще и дал немного — тебе, сказал, понадобится, хоть поесть сможешь…

— Спасибо, дедушка! — В голосе Клавы слышались настоящие слезы, она повернулась и побежала к станции метро.

В метро было тепло, она постояла в холле и задумалась — где переночевать.

Водитель, перед тем как высадить ее, спросил, есть ли ей куда податься, и она легкомысленно ответила, что есть. Не хотела грузить доброго человека своими проблемами.

Но теперь она стояла посреди незнакомого ночного города в полной растерянности. Днем было еще тепло, но ночи уже холодные. Найти какое-то жилье в такое время нереально.

Можно, конечно, переночевать на вокзале, в зале ожидания, но это очень опасно. Соседка рассказывала, как несколько лет назад застряла в незнакомом городе и осталась на ночном вокзале — и там ее чуть не ограбили… еле ноги унесла!..

Кроме всего прочего, на вокзале ее могли найти братья Кривошеевы… и уж второй раз они ее не упустят!

И тут через окно Клава увидела подъезжающий к метро автобус, на котором крупными буквами было написано название конечной станции — аэропорт…

Она обрадовалась: вот выход!

В аэропорту безопасно, там можно провести ночь на мягкой скамейке, и там ее точно не будут искать криминальные братцы. Да если бы даже и искали, ни за что не нашли бы в шумном человеческом муравейнике аэропорта.

Она села в автобус и через полчаса была в зале вылета Пулковского аэропорта.

Здесь и правда было тепло и уютно, и легко было затеряться в толпе пассажиров и провожающих.

Клава пристроилась было на скамейке, но тут почувствовала, что после всех своих приключений зверски хочет есть.

Она увидела рядом сетевое кафе, взяла за стойкой большой бутерброд с ветчиной и помидорами и самую большую чашку кофе и огляделась в поисках свободного места.

Свободных столов не было, но за столиком в дальнем углу сидел одинокий симпатичный парень в теплой не по сезону куртке с меховым воротником.

Перед ним стояла тарелка с остатками еды и несколько пустых бутылочек из-под вина. Рядом со столом он пристроил чемодан и дорожную сумку.

Клава подошла к столику и спросила парня, можно ли к нему подсесть. А то свободных мест нет.

— Садись, конфетка! — проговорил парень немного заплетающимся языком. — Садись, веселее будет!

Клава подсела к нему, впилась зубами в бутерброд, с интересом посматривая на соседа.

Тому, видно, тоже хотелось поговорить, и он не нашел ничего лучшего, как спросить:

— Думаешь, конфетка, почему у меня такая куртка теплая? Думаешь небось, что я мерзляк?

— Да я, в общем, ни о чем таком не думаю, — честно призналась Клава.

Но парень ее не услышал, он продолжал:

— А вот и нет! Просто я через два часа лечу в Усть-Колымск, а там уже мороз! А если в чемодан куртку положить, туда больше ничего не поместится. И перевес будет. Вот я и надеваю ее на себя, лайфхак опытного путешественника!

Клава изобразила сдержанный интерес, а парень вдруг встал с места и сказал:

— Конфетка, ты мои вещички постереги, мне еще горючего надо прикупить!

Он направился к стойке.

Клава проследила за ним и, пока он не смотрел в ее сторону, расстегнула сумку…

Но не успела в ней пошуровать, потому что сосед уже вернулся с двумя новыми бутылочками.

— Выпьешь со мной? — предложил он.

— Ну, если совсем немножко… — ответила Клава, изображая деликатность.

Парень разлил вино по стаканам, поднял свой и проговорил:

— За настоящих мужчин, за нефтяников!

— А ты нефтяник? — с интересом спросила Клава.

— А кто же еще? Зачем я, по-твоему, в Усть-Колымск лечу? На белых медведей охотиться?

— А зачем?

— Я там на вышке работаю, вахтовым методом. Месяц на вышке вкалываю, месяц в Питере оттягиваюсь!

— А как твоя жена к этому относится?

— Да нет у меня никакой жены! — то ли с гордостью, то ли с сожалением ответил сосед. — Не встретил я еще женщину своей мечты! — и он с интересом посмотрел на Клаву.

— Ну да, некоторые мужики как выйдут за порог — так сразу неженатые!

— Ты не веришь, да? — Он протянул руку. — Вот, гляди! Видишь же, нет кольца!

— Ага, и кольцо непременно снимают… небось как из дома вышел, так в карман положил…

— Ну ты, конфетка, недоверчивая… — Сосед полез в свою сумку, вытащил из внутреннего кармана паспорт, при этом зацепил связку ключей и уронил ее на пол.

У Клавы шевельнулась плодотворная идея…

Она краем глаза следила за ключами, но хоть сосед заметно опьянел, он вспомнил о ключах и подобрал их.

— Вот, смотри! — Он протянул Клаве паспорт. — Видишь штамп о браке? Нету штампа о браке!

Клава двумя пальцами, словно нехотя, взяла паспорт и тут же быстро, деловито перелистала его.

Первым делом прочла имя соседа — Виктор Петрович Шанежкин, такого-то года рождения…

Затем нашла штамп регистрации и постаралась запомнить адрес. Память у нее была хорошая.

Потом царственным жестом отдала паспорт хозяину:

— Правда не женат… так и быть, Витя, можешь делать предложение руки и сердца!

— А мы чего — знакомы? — удивился сосед. — Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Все, тебе больше пить нельзя!

— С чего это? А что, конфетка, ты мне нравишься. Может, и сделаю предложение. Одна проблема — мне сейчас на вахту лететь, в Усть-Колымск! У меня самолет через полтора часа! Но если ты меня дождешься — чесс-слово, сделаю тебе предложение! Такое предложение, от которого ты не сможешь отказаться!

— Заметано!

Виктор встряхнул головой и поднялся:

— По этому поводу непременно надо выпить! — И нетвердой походкой направился к стойке.

А Клава по накатанной дорожке полезла в его сумку.

Она видела, куда Виктор положил ключи, и быстро вытащила их, спрятала к себе в карман.

Он уезжает на месяц, живет один, адрес она запомнила, так что месяц может спокойно прожить в его квартире…

Заодно она прихватила еще немного наличных денег — совсем немного, чтобы он не заметил.

Виктор вернулся, разлил вино и проговорил:

— За настоящих мужчин, за нефтяников!

— За это мы уже пили, — капризно сообщила Клава.

— Что, правда? — удивился Виктор. — Тогда — за настоящих женщин, за тех, кто умеет ждать! За тебя, конфетка!

В это время заработал репродуктор:

Пассажира Шанежкина, вылетающего в Усть-Колымск, просят немедленно пройти на посадку!

— Вот ведь козел! — с чувством произнес Виктор. — Из-за него рейс задерживают…

— А это разве не ты — Шанежкин? — спросила Клава. — И рейс вроде твой…

— Что, правда? — Виктор подскочил. — А ведь правда, это меня зовут! Это я козел…

Он торопливо подхватил чемодан и сумку и бросился к посадочным воротам.

Немного отбежав, остановился, обернулся и с выражением крикнул Клаве:

— Жди меня — и я вернусь! Только ты того… очень жди! — И уже окончательно затерялся в толпе пассажиров.

Клава на всякий случай подождала еще немного, а потом устремилась к выходу.

Виктор уже улетел, и месяц его точно не будет в Петербурге.

А у нее есть ключи от квартиры, и адрес этой квартиры она знает… что еще нужно для счастья?

Конечно, хорошо бы еще денег, но на этот счет у нее тоже были кое-какие мысли.

Клава выскочила из здания аэропорта, и сразу же к ней подъехало такси.

— Куда едем, красавица? — осведомился смуглый водитель.

И Клава, не задумываясь, назвала ему адрес Виктора Шанежкина…

Конечно, Клава рассказала Миле эту историю в сокращении, но общий смысл был понятен.

Она опустила подробности истории с похищением алмазов, значительно сократила пересказ своего знакомства с Витькой, но недостающие детали Мила смогла дополнить сама, подключив свое воображение. И получалось, что Клава не врет, уж Витькин-то характер безалаберный ей хорошо известен.

— Все это, конечно, очень мило… — заговорила она, — но вот что за история с фальшивыми долларами?

— Не фальшивые доллары, а бумажки, на ксероксе напечатанные, — строго поправила Клава. — Ты мне валютные преступления не шей! Я — девушка честная.

— Угу, не хочешь рассказывать, я сама догадаюсь, — усмехнулась Мила. — Стало быть, ты напарила того мужика, который хотел купить алмазы, подменила пакеты, я ведь сверху все видела.

— Ну да, а что мне было делать? Раз эти гады Кривошеевы такое устроили!

На этот раз в голосе Клавы Миле послышались самые настоящие слезы.

— Надо же, Бориса пытали, в больницу уложили, а Лешку вообще убили. А он такой дурак безобидный, в общем-то…

Клава не знала продолжения этой истории, в противном случае она не была бы такой беспечной.

В ту страшную ночь, когда она выпрыгнула из окна поезда, Шуруп посмотрел на часы и постучал в дверь туалета:

— Эй, ты что там, утонула? Выходи быстро!

Из туалета никто не отозвался.

Почувствовав неладное, Шуруп принялся колотить в дверь что было силы.

— Эй, молодой-красивый, ты что тут творишь? — осведомилась появившаяся рядом с ним проводница, крепкая, видавшая виды тетка средних лет.

Шуруп оглянулся на нее, в первый момент хотел послать в известном направлении, но потом передумал и проговорил жалобным, расстроенным голосом:

— Да там подруга моя, уже двадцать минут не выходит и не отзывается. А у нее иногда приступы бывают, вот я и боюсь, не случилось ли с ней чего…

— Приступы? — недоверчиво переспросила проводница. — Беременная она, что ли?

— Ох, правда ваша, беременная! — охотно согласился Шуруп. — На третьем месяце…

— А беременной нечего по поездам разъезжать… дома надо сидеть, здоровье беречь.

— Ну, мы решили прокатиться напоследок в Питер. Когда еще получится…

— Ладно, сейчас проверим, что там с твоей подругой…

Проводница достала мастер-ключ, отперла дверь и заглянула в туалет.

— Да нет здесь никого! Ты что — подшутить надо мной захотел? Я тебе за такие шуточки…

— Нет? — Шуруп тоже заглянул внутрь. — Ох, правда нет! Наверное, она в другой вагон пошла! Пойду поищу ее там! — и он устремился обратно в свое купе.

Вбежав туда, он тихо проговорил:

— Эта сучка сбежала!

— Как сбежала?! — Косой вскочил, схватил брата за воротник. — Как это сбежала? Как ты умудрился ее упустить? Я же тебе велел глаз с нее не спускать!

— Да она в сортире закрылась, я ждал перед дверью — она не выходит… я попросил проводницу открыть — а там пусто и окошко открыто! Выходит, она через окно сиганула, и привет!

— Привет? — злым тихим голосом процедил Косой. — Это денежкам нашим привет! Только она знала номер покупателя!

Он скрипнул зубами и резко ударил брата в живот.

Тот согнулся, хватая ртом воздух, но не издал ни звука.

Косой дождался, когда Шуруп отдышится, еще немного помолчал и спросил:

— Долго ты ее ждал?

— Минут двадцать.

— Ну, добавь еще десять минут — пока проводница разбиралась, пока ты сюда шел… поезд за это время мог километров тридцать пройти. Нам ее не найти…

— Что же делать? — Шуруп прижал руки к животу и с опаской посмотрел на брата.

— Ей отсюда одна дорога — в Питер. Домой она точно не вернется. А Питер отсюда не так далеко. Там мы ее и найдем, тем более мы так и так туда едем.

— И где мы там ее искать будем? Питер — город большой… искать ее там, — как иголку в стоге…

— Для начала на вокзале посмотрим.

— На вокзале? Она ведь не на поезде приехала.

— На вокзале можно перекантоваться, а куда еще она ночью денется?

Братья дождались, пока поезд прибыл в Петербург, вышли на Московском вокзале, осмотрелись.

Разумеется, их знакомой здесь не было. Вокруг толпились пассажиры и провожающие.

Вдруг Косой резко развернулся, схватив за руку мальчишку лет тринадцати. Одет мальчишка был бедновато, но аккуратно, руки и лицо чистые.

— Ты, гаденыш малолетний, зачем ко мне в карман полез? — зашипел Косой на него.

— Какой карман, — скороговоркой забормотал тот, — не знаю никакого кармана! Ты меня, дяденька, лучше отпусти по-хорошему, а то я крик подниму, скажу, что ты ко мне приставал! Тебя тут же упекут… а сперва мужики отметелят!

— Ишь ты, какой умный! — невольно восхитился Косой. — Где только вас учат?!

— Известно где. В школе жизни. Жизнь, она всему научит, а я ученик хороший…

— Ладно, ты, умник, я тебя отпущу, еще и денег дам, если ты мне малость поможешь.

— Это смотря чем. Если в рамках Уголовного кодекса — я согласен, а если с правонарушением…

— Что-то я не вижу, чтобы ты действовал в рамках!

— А это уже тебя не касается!

— Ладно, ладно, ничего тебе нарушать не придется, просто кое-что нам расскажешь.

— А какая цена вопроса?

— Не бойся, не обидим!

— Нет уж, такие вопросы нужно заранее обговаривать! Когда дело сделаем, поздно будет!

— Ну до чего же ты шустрый! Еще ничего не сделал, а уже денег требуешь!

— Жизнь научила!

— Ну ладно… пятьсот рублей тебя устроит?

— Да ты что, дядя! За такие деньги даже вот она не чихнет! — И маленький карманник показал на трехцветную кошку, которая умывалась возле памятника Петру Первому.

— Ну, пусть будет тысяча…

— Две, или я поднимаю крик!

— Ну ты даешь! Ладно, пусть будет две.

— Одну вперед!

— Ну уж нет! Может, ты и не знаешь ничего. Ты сначала хоть послушай, о чем речь.

— Ну ладно, говори!

— Ты тут промышляешь, все видишь, все замечаешь. А мы с братом девушку одну ищем.

— Сестру свою! — вмешался в разговор Шуруп.

— Так вот, если ты ее видел и нам поможешь ее найти, я тебе за это заплачу оговоренную сумму.

И Косой подробно описал приметы своей беглой подельницы, на всякий случай кое-что опустив.

— Видел, точно, видел вашу сестренку! — зачастил карманник. — Как из поезда вышла, так прямым ходом к таксисту. Таксист — Гумер-таджик, его тут всякий знает, вы его найдете, он скажет, куда вашу сестру повез… ну, давай деньги!

— Не торопись! Ты говоришь, она из поезда вышла?

— Ну да… — Карманник отвел глаза. — Как поезд к перрону подошел, так она самая первая…

— А вот и врешь!

— Ну, не прошло — и ладно… — Мальчишка осклабился. — Не видел я здесь вашей сестренки!

— А не видел — так мотай отсюда! Денег он еще требует! — И Косой сопроводил свои слова хорошим тычком.

— Что же нам теперь делать? — проговорил Шуруп, когда карманник скрылся в толпе.

— Возвращаться.

— Что, поставим крест на деньгах?

— Еще чего! Ее дружок в больнице, небось уже очухался, и он нам все скажет.

— А если не скажет?

— А мы его как следует попросим, — твердо произнес Косой и посмотрел таким взглядом, что встречный уборщик-таджик шарахнулся в сторону, пробормотав: «Шайтан, шайтан!»

Через два дня возле Энской городской больницы остановилась видавшая виды неказистая машина. Из нее вразвалку вышли братья Кривошеевы.

— Помнишь, что говорить? — осведомился Косой.

— Да помню, помню, два раза повторил…

Кривошеевы вошли в здание больницы.

Шуруп пригладил волосы и подошел к окошечку, за которым сидела крупная веснушчатая медсестра.

— Девушка, — проговорил Шуруп жалостным голосом. — У вас ведь лежит Борис Костин?

— Ну, допустим, лежит, — ответила дежурная, сверившись со списком на экране компьютера.

— А как его состояние?

— А вы ему кем приходитесь?

— Брат я ему… этот… единокровный.

Медсестра нахмурилась, но все же сообщила:

— Состояние тяжелое. Только недавно пришел в сознание.

— Пришел?! — Шуруп изобразил бурную радость. — А можно его повидать?

— Нельзя! Он в палате интенсивной терапии, там посещения не разрешаются.

Шуруп изобразил крайнее огорчение и залепетал:

— Ох, девушка, милая, как же так… я этот… геолог, в экспедиции был, только вчера вернулся, и тут узнал, что Боря в больнице. А Боря — мой любимый братик, хоть и не совсем родной. А завтра мне снова в экспедицию уходить… на несколько месяцев… в дальние края, на самый крайний север… как же я не повидаю его? Это же какое горе! Девушка, милая, я вас очень прошу!

Медсестра с сомнением посмотрела на него, прищурилась и проговорила:

— На несколько месяцев, говоришь? Ну ладно, так и быть, сделаю, что могу!

Она сняла телефонную трубку и проговорила:

— Свет, там Василий Иванович уже ушел? Ушел, да? Тогда пусти человека к Костину, который в реанимации. Брат его, этот… единокровный. Геолог. Завтра в экспедицию уходит, очень просит повидать… говорит, любимый брат, хоть и не родной.

Она еще немного послушала, повесила трубку и повернулась к Шурупу:

— Ладно, иди, повидай своего брата. Доктор ушел… только смотри не волнуй его! Не обниматься, по плечу не хлопать, в ухо не орать и вообще вести себя тихо. А то ты вон какой здоровый, начнешь руками махать, а там приборы!

— Да что ж мы, совсем дикие, что ли… — Косой сделал вид, что обиделся.

В глазах медсестры появилось легкое сомнение, но она решила, что пусть те, в реанимации, сами разбираются, а ей, в справочном, и своих проблем хватает.

Братья поднялись на второй этаж, вошли в палату, где лежал Борис Костин, опутанный проводами и трубками.

У двери их встретила невысокая пухленькая медсестра с круглыми голубыми глазами.

— Который тут брат? — строго спросила она.

— Вот он, — Косой показал на Шурупа.

— Вот он пускай заходит, а тебе нельзя!

— А я и не буду, я у двери постою! А вы ведь Света?

— Ну допустим Света, а что?

— А вас там внизу какой-то парень ждет, очень интересный… как же его зовут? Вылетело из головы!

— Игорь?

— Вот, точно, Игорь! Так вы уж сходите, пообщайтесь с ним… он очень просил…

— Ох… я ненадолго, сейчас вернусь… — И медсестра упорхнула.

Едва она вышла, братья подошли к кровати.

Борис открыл глаза, и они расширились от ужаса.

— Вы?!

— Мы, мы! — Косой широко улыбнулся, от этого его лицо стало еще страшнее.

Как… как вас сюда пустили? — пролепетал Борис слабым, прерывающимся голосом.

— Мы везде пройдем! Куда муха не пролетит, и то проберемся! А ты время не теряй. Мы пришли узнать телефонный номер покупателя и без него не уйдем.

— Я не…

— Не скажешь? Тогда мы тебе в капельницу кое-что добавим, и ты загнешься, причем очень мучительно. Так что я тебе не советую… очень не советую!

— Говори, козел! — высунулся из-за плеча брата Шуруп. — Живо говори телефон!

— Его же девчонка знает…

Братья переглянулись.

— Вы что — убили ее?! — прошептал Борис.

— Да никто ее не убивал! — прошипел Шуруп. — Сбежала твоя подруга! Смылась!

— Не болтай лишнего! — шикнул на брата Косой, но было уже поздно.

— Сбежа-ала? — Борис ухмыльнулся.

— А тебе это ничем не поможет! — рявкнул Косой. — Короче, говори, или я сделаю, что обещал! — И он достал из кармана шприц, который дала ему знакомая медсестра Анжелка, предупредив, что от такой дозы человек не умрет, а только на некоторое время обалдеет, утратит собственную волю, сопротивляться не станет.

Шприц Косой приготовил для Клавы, чтобы она не дергалась и не орала на вокзале. Борис же этого не знал и всерьез испугался. Эти уроды запросто ему яд какой-нибудь в капельницу добавят.

В конце концов, никакие деньги не стоят жизни…

— Не надо! — И Борис заплетающимся языком продиктовал номер телефона.

— Вот и молодец!

В это время в дверях палаты появилась крайне недовольная медсестра Света.

— Вы почему тут оба? Я же сказала, что только одному можно! Тому, который родственник!

— А мы все, мы уходим! Нас уже нет!

— И что вы мне сказали, что там Игорь пришел? Нет там его, и никто его не видел!

— Значит, ушел уже, не дождался!

— Все, марш отсюда, свидание окончено!

— Все-все, мы уже ушли! — Косой поднял руки и попятился.

— Удачи вам! — едва слышно пробормотал Борис.

Он чуть пошевелился, чтобы лечь поудобнее, хотя под капельницей это было непросто. Тем не менее настроение у него неожиданно улучшилось. Он совершенно не волновался по поводу рассекреченного номера телефона. Если девчонка сбежала — она успеет все сделать раньше этих пентюхов. Правильно он ее выбрал, не зря долго присматривался, пока не подошел в том баре. Шустрая такая девчонка оказалась, умная, ловкая, он не ошибся. Жаль только, что не встретятся они больше. А хорошая была бы помощница ему…

Мила прислушалась к себе и поняла, что она совершенно не шокирована услышанным, а наоборот, Клавой немножко, пожалуй, даже восхищается.

— Ладно, — Клава правильно поняла ее молчание, — значит, теперь переходим к твоему делу. У меня тут есть на этот счет кое-какие соображения.

Далее разговор перешел на исключительно деловую, практическую основу.

Договорившись с Милой, Клава снова набрала знакомый телефонный номер, по которому звонила уже дважды, и услышала в трубке тот же хрипловатый, словно каркающий голос. Только на этот раз он буквально кипел от ярости:

— Ты?! Ты смеешь мне звонить после того, что сделала? Да ты не представляешь, что тебя ждет! Я тебя нарежу на мелкие кусочки и скормлю собакам! Нет, лучше живьем брошу на съедение крысам!

Он закашлялся и добавил:

— Нет, утоплю в бассейне с пираньями…

— Эй, эй, придержите свою фантазию, а то я прерву разговор! Я понимаю, вы недовольны, но… — Клава с большим трудом скрыла в голосе насмешку.

— Недоволен?! Да я готов тебя…

— Да подождите же, не перебивайте, дайте договорить! Я вовсе не хотела вас кинуть…

— Не хотела кинуть?! Тогда как это называется?

— Но я не хотела и чтобы вы меня кинули. А это было вполне возможно. А вот теперь, когда деньги у меня, я готова довести нашу сделку до конца и отдать вам то, что обещала…

— Вот как? Ты думаешь, я тебе поверю?

— Ну, сами посудите, стала бы я вам иначе звонить? Это же опасно! Я звоню, потому что хочу честно с вами поступить.

— Это ты будешь говорить о честности?

— Да успокойтесь же, наконец, и определитесь, хотите вы получить товар или нет.

Мужчина несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул и наконец более спокойным голосом проговорил:

— Слушаю!

— Надеюсь, вы помните торговый центр «Четыре сольди»?

— Издеваешься, да? Тот же самый торговый центр, где ты меня прошлый раз кинула?

— Даже и не думаю издеваться, — кротко заметила Клава. — Под этим торговым центром есть подземная парковка. Так вот, завтра ваш товар будет на этой парковке, в багажнике автомашины…

— Какой автомашины?

— А вот номер автомашины я вам назову только завтра утром, в половине двенадцатого, чтобы у вас не было соблазна устроить мне какой-нибудь сюрприз.

— Опять ты за свое? Имей в виду, если ты снова хочешь меня кинуть — это тебе дорого обойдется!

— Ну вы сами подумайте: зачем мне это сейчас? Я уже получила свои деньги и спокойно могла с ними улететь в теплые края. Но я вам звоню — зачем? Только затем, чтобы выполнить свою часть сделки! А вы вместо того, чтобы поблагодарить меня за честность, высказываете какие-то нелепые подозрения!

— Ну, смотри у меня! Второй раз такой номер у тебя не пройдет! — И в трубке раздался сигнал отбоя.

Клава убрала телефон и повернулась к Миле, которая едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться:

— Ну, теперь твоя очередь!

Мила достала свой телефон и набрала тот номер, с которого ей звонил муж.

Вскоре она услышала голос Паука:

— Это кто?

— Мозги подключи!

— Чего?

— Или дай трубку своему напарнику. Он вроде немного лучше соображает!

— Баран, тут тебя какая-то баба спрашивает… — И в трубке послышался голос второго типа из похоронного бюро:

— Слушаю!

— Ты, надеюсь, меня узнал? Вроде ты поумнее Паука. По крайней мере, мне так показалось.

— Само собой. Ты, что ли? Та, чей муж у нас в заложниках?

— Ну вот, узнал! Слушай меня и не переспрашивай. Если ты хочешь получить сам знаешь что — приходи завтра со своим другом в одиннадцать утра в подземную парковку под торговым центром «Четыре сольди». И приведи моего мужа. То, что тебе нужно, будет лежать в багажнике припаркованной машины…

— Какой именно машины?

— А вот это ты узнаешь только на месте. И имей в виду — если не будет Павла, вы ничего не получите.

— Ладно, понял.

Мила прервала разговор и повернулась к Клаве:

— Ну вот, я сказала, что ты велела. Что теперь?

— Теперь нам нужна машина…

— И где ты ее возьмешь?

— Ну, это дело техники… и это мы провернем завтра поутру. А сейчас… слушай, пойдем в ресторан, что ли?

— Не пойдем, — строго сказала Мила, — ты свои дела закончила, а я — нет. Вот когда будет у меня муж живой, в целости и сохранности, тогда можно по ресторанам ходить.

— Когда у тебя муж снова появится — тогда ты точно ни в какие рестораны ходить не будешь! — фыркнула Клава. — Не знаю вообще, зачем ты его спасаешь!

Мила отвернулась, чтобы Клава ничего не заметила по ее глазам. А ведь она права, они с Павлом очень редко куда-то выходили. «Куда еще, в какой еще ресторан, — говорил он, — когда у тебя все равно гораздо вкуснее получается».

И она старалась как могла, часами у плиты простаивала. И дни рождения, к примеру, они отмечали дома, и даже в Новый год никуда не ходили. Первое время все Таисья пыталась к ним прорваться, но потом поостыла.

И если на работе какой-нибудь праздник, то Павел всегда недоволен был, если она поздно возвращалась. «Ты, — говорил, — женщина замужняя, нечего до ночи где-то шляться. Мы, — говорил, — пока еще друг другу не надоели, для чего тогда квартиру покупали. Я, — говорил, — в собственном доме хочу только на свою жену смотреть, а не на посторонних баб».

И Мила верила, что он это все от любви. И считала свой брак вполне крепким.

Еще пять дней назад летела домой как на крыльях, о ребенке собиралась с мужем поговорить.

Да какой уж теперь ребенок, если она Павлу не доверяет!

«Тогда почему же ты хочешь его спасти?» — спросил в голове противный голос.

«Потому», — ответила Мила, и голос отвязался.

Могучая испанская эскадра под всеми парусами двигалась вперед, туда, где находились корабли англичан.

Командующий эскадрой, адмирал дон Диего де Вальядолид, стоя на мостике флагманского корабля, осматривал море в подзорную трубу. Рядом толпились офицеры, ловившие каждое его слово.

Дон Диего увидел, как от английской эскадры отделились два корабля и пошли курсом норд-норд-вест.

— Ага, — адмирал хищно улыбнулся, — эти умники хотят зайти нам под ветер. Но они сами попадутся в свою ловушку. Отделившись от основных сил, они стали легкой добычей.

Его адъютант, отличавшийся отменным зрением, проговорил:

— Позвольте сообщить, дон Диего, что один из этих кораблей — «Золотая лань»!

— О! Корабль их командующего, Франциско Драко! Он бывший пират и он виновен в гибели моего брата, так что мне будет особенно приятно пустить его на корм акулам!

Адмирал опустил подзорную трубу и скомандовал:

— Поднять паруса на бизани! Курс зюйд-вест! Пойдем на перехват английской собаки!

— Дон Диего, не слишком ли это рискованно? — спросил один из офицеров.

— Рискованно? — адмирал нахмурился. — Ты смеешь мне указывать?

— Ни в коем случае, ваша светлость! Мне такое и в голову не приходило! Просто вы не должны рисковать своей жизнью, она слишком дорога королю и Испании!

— Да тут нет ни малейшего риска! Мы поймаем английского пса, как мышь в мышеловку! У нас восемьдесят пушек против его сорока! Впрочем, прикажите капитану Фернандесу, чтобы следовал за нами на своей «Голубке». Мы возьмем англичанина в клещи!

Два больших испанских галеона отделились от остальной эскадры и двинулись наперерез английским кораблям.

На полпути к ним испанцы свернули и вошли в маленькую бухту, скрывшись от глаз англичан.

Только топ грот-мачты флагманского корабля возвышался над скалами. Дозорный на этом топе то и дело докладывал адмиралу обстановку.

Вскоре английские корабли подошли к тому островку, за которым притаились испанцы, и разделились: видимо, для одного из них фарватер был недостаточно глубок. Небольшая и подвижная «Золотая лань» шла под полными парусами.

Испанский адмирал выждал, пока «Золотая лань» окажется недалеко от укрытия его кораблей, и приказал поднять паруса на флагманском корабле «Санта Лючия». Капитану галеона «Голубка» он велел быть наготове.

Испанский корабль на полном ходу вырвался из бухты и устремился на корабль английского адмирала.

«Золотая лань» попыталась изменить курс, но «Санта Лючия» перерезала ей путь.

Корабль адмирала Дрейка сбавил ход и начал лавировать, пытаясь выйти из капкана. Но испанский корабль прижимал его к острову, загоняя корабль к устью укромной бухты, как охотничьи собаки загоняют настоящую лань.

«Золотая лань» шла вдоль берега, надеясь уйти от преследования. И тут из узкого пролива вылетел второй испанский галеон и устремился навстречу английскому кораблю.

«Золотая лань» оказалась между двумя испанскими кораблями, как между молотом и наковальней.

— Пушки к бою! — скомандовал дон Диего. — Мы разнесем английскую посудину в щепки!

По правому борту флагманского корабля открылись орудийные порты, в них показались стволы корабельных пушек. Бомбардиры стояли рядом с пушками, приготовив запалы, и ждали команды.

То же самое происходило на «Голубке», с тем лишь отличием, что там готовили к бою пушки левого борта.

Испанцы взяли «Золотую лань» в клещи и готовились расстрелять ее в упор.

Дон Диего опустил подзорную трубу: теперь он мог видеть английский корабль невооруженным взглядом.

Как ни странно, англичане не готовили пушки к бою.

На капитанском мостике стоял английский адмирал.

Он огляделся по сторонам и выхватил из ножен длинный клинок.

— Никак он хочет поразить наши корабли своей шпажонкой! — насмешливо проговорил адъютант дона Диего.

Испанский адмирал не поддержал его шутку.

Он приказал изготовить свои пушки к бою и стрелять, как только подаст сигнал, махнув платком.

В это время адмирал Дрейк взмахнул своим клинком, словно рисуя в воздухе странный узор…

И в то же мгновение случилось нечто непостижимое.

«Золотая лань» исчезла, словно ее поглотила морская пучина.

На том месте, где только что скользил по волнам английский корабль, теперь дрожал нагретый полуденным солнцем воздух да сияла странная радуга.

— Куда они подевались? — изумленно воскликнул адъютант.

— Весьма своевременный вопрос! — желчно отозвался дон Диего.

Тут к мостику подбежал один из офицеров и выкрикнул:

— Ваша светлость, какие будут приказы? Бомбардиры готовы стрелять!

— Ни в коем случае! — Адмирал показал туда, куда были нацелены пушки «Санта Лючии». Там, за радужным маревом дрожащего воздуха, плыла «Голубка».

— Ты что, хочешь, чтобы мы разнесли друг друга?

— Никак нет, ваше сиятельство!

Дон Диего перекрестился:

— Не иначе английским еретикам помогает сам дьявол!

Воздух на месте английского корабля перестал светиться и переливаться.

И вдруг «Золотая лань» снова возникла, словно проступив из тропического зноя. Только теперь она была не на прежнем месте, а позади «Санта Лючии». Она шла левым бортом мимо кормы испанского корабля, и все орудийные порты левого борта были открыты.

Дон Диего понял, что сейчас неуловимый англичанин обстреляет его безоружную корму…

Он приказал срочно развернуть корабль бортом к противнику и приготовиться к залпу. Но «Санта Лючия» не успела выполнить маневр, когда пушки английского корабля дружно изрыгнули огонь.

Ядра и гранаты разбили в щепки кормовую надстройку, одно ядро переломило бизань-мачту, та с жутким треском рухнула на палубу, придавив двоих матросов.

Дон Диего отдавал приказы, пытаясь хоть как-то спасти положение, уцелевшие офицеры повторяли их, матросы сновали по реям.

Тем временем «Золотая лань» развернулась другим бортом и сделала еще один залп.

На этот раз разрывная граната попала в пороховую бочку.

Раздался страшный взрыв, и уцелевшая после первого залпа половина кормовой надстройки разлетелась в щепки.

«Санта Лючия» накренилась на корму и начала тонуть.

«Голубка» шла на помощь флагманскому кораблю.

Английский корабль маневрировал, стараясь избежать столкновения с флагманским галеоном.

Вдруг из-за мыса показался второй английский корабль. Он шел под всеми парусами, чтобы помочь адмиралу Дрейку расправиться с испанскими кораблями.

«Голубка» развернулась, чтобы встретить англичанина залпом орудий правого борта, но тут «Золотая лань» развернулась и устремилась навстречу испанскому кораблю.

«Голубка» начала маневрировать, чтобы приготовиться к залпу, но в самый последний момент английский корабль снова непостижимым образом исчез.

«Голубка» повернулась, потеряла ветер и начала дрейфовать.

И в это время на ее пути оказался горящий флагманский корабль.

Капитаны безуспешно пытались избежать столкновения, но корабли не слушались руля, и два корабля столкнулись бортами.

Пламя перекинулось с «Санта Лючии» на «Голубку», и скоро два корабля превратились в островок крови и огня…

На следующий день Мила позвонила уже начальнику лично и сказала, что у нее снова прием у зубного врача. Начальник прибалдел от такой ее наглости и не сразу нашелся с ответом. Мила сочла, что молчание — знак согласия, и повесила трубку.

— Уволят меня… — вздохнула она.

— А тебе не все равно? — удивилась Клава, и Мила поняла, что снова она права.

Что она так цепляется за эту работу? Ничего в ней интересного нет. Денег платят не так чтобы много, коллектив преимущественно женский, так что из общения — бесконечные шмотки и сплетни. Ангелина непрерывно воспитывает, начальник занудствует, никакого карьерного роста нет и не предвидится.

Да уж, такую работу она запросто найдет, следовательно, и переживать не стоит.

Без четверти девять Клава подошла к солидному зданию из стекла и бетона, над входом которого красовалась внушительная вывеска «Турбофинанс».

Сегодня Клава была в модных светлых брючках и леопардовой кофте, которыми обзавелась перед предыдущей операцией.

К этому зданию одна за другой подъезжали солидные, представительские машины, из них выходили мужчины и женщины в офисных костюмах и скрывались в дверях конторы. Машины они оставляли на служебной парковке.

Клава стояла рядом с парковкой, делая вид, что ищет что-то в своей сумочке. Краем глаза она внимательно следила за подъезжающими машинами.

Вот она заметила не слишком дорогую, неброскую «Хонду». Из нее вышел парень лет тридцати, захлопнул дверцу, сунул ключи в карман и пошел к дверям фирмы.

Тут Клава как бы случайно оказалась на его пути, столкнулась с парнем и уронила сумочку, рассыпав по тротуару ее содержимое.

— Смотреть надо, куда идешь! — выпалила она возмущенно и наклонилась, чтобы собрать рассыпанное.

Парень смущенно извинился и присел рядом, помогая собрать рассыпанные мелочи.

Через минуту все было собрано, Клава выпрямилась с сумкой в руках и с улыбкой сказала мужчине:

— Спасибо вам, и извините за резкость! Я вообще-то сама виновата!

Парень в ответ тоже улыбнулся (кстати, улыбка у него была приятная) и пошел к дверям.

Как только он скрылся из виду, Клава подошла к его машине и достала из сумочки ключи.

Эти ключи она вытащила из кармана симпатичного парня и положила к себе в сумку, а в его карман сунула другой комплект, чтобы он не сразу заметил пропажу.

Теперь она нажала кнопку на брелоке, отключив сигнализацию «Хонды», открыла дверцу, села за руль и поехала на ближайшую станцию техобслуживания.

На станции работа кипела.

Парень в аккуратной спецовке с головой ушел под капот черного «Мерседеса».

Клава огляделась, подошла к механику и проговорила капризным кукольным голосом:

— Мужчи-ина, когда же вы мне отдадите мою машинку? Я же не могу целый месяц на старье ездить!

— Чего? — парень вылез из-под капота и уставился на Клаву. — Дамочка, вы о чем?

— Я о своей машинке. Мне Вадик обещал, что она через два дня будет готова, а уже неделя прошла…

— Какой Вадик? Какая машинка?

— Вадик такой кудрявый, высокий. А машинка — розовый «Пежо», такой хорошенький…

— Нет у нас такого «Пежо»! — огрызнулся механик. — И кудрявый Вадик у нас не работает.

— На-адо же… наверное, я перепутала… наверное, это была другая станция…

— Наверное! — фыркнул механик и снова нырнул под капот.

— Тогда-а я пойду! — пропела Клава.

Она направилась к выходу, но, немного не доходя до него, оглянулась на мастера, быстро наклонилась и подхватила прислоненную к стене табличку номерного знака. На ее место она поставила такую же табличку, которую только что сняла с ворованной машины.

Выйдя из мастерской, Клава села в «Хонду», отъехала на пустырь и удивительно ловко привинтила новый номер.

Мила ждала подругу неподалеку от торгового центра.

Клава притормозила и открыла дверцу:

— Садись, подвезу!

Мила удивленно взглянула на машину:

— А это откуда?

— Лучше тебе не знать!

«Хонда» въехала на подземную парковку.

Клава поставила машину в дальнем конце, возле лифтов.

— Ну, теперь можешь положить свою посылку в багажник! Сцена подготовлена…

Мила положила пакет с заветной шкатулкой в багажник «Хонды». Пакет она аккуратно завернула, чтобы никто не усомнился, что его открывали.

Хотя… когда они увидят шкатулку, никому не придет в голову, даже Павлу, что она, Мила, умудрилась эту шкатулку открыть. Именно Павлу, который думает, что знает свою жену как облупленную. Такая простая, милая, недалекая молодая женщина. Умом не блещет, да ей и не надо, и так проживет.

Ошибаетесь вы все!

Вчера вечером после разговора с Клавой Мила спустилась к Розалии Яковлевне и извинилась насчет плаща. Она, дескать, его нечаянно извозила в грязи и теперь отдаст в химчистку. Вернет в приличном состоянии, не хуже, чем было.

Розалия только отмахнулась и усадила Милу ужинать — отбивные из индейки и нежнейшее пюре из брокколи, а потом рулет с маком по собственному рецепту.

Уходя, Мила утащила у соседки ключ от платяного шкафа. Шкаф был старинный, и ключик от него бронзовый, с фигурной бородкой. Мила чувствовала себя предательницей и воровкой, но, во-первых, шкаф был трехстворчатый и ключей было три, а во-вторых, сын Розалии такой умелец, что мигом изготовит новый ключик.

До назначенного времени оставалось еще полчаса, а девушкам еще много нужно было сделать.

Без пяти минут одиннадцать Мила набрала номер парочки из похоронного бюро.

— Вы на месте?

— Само собой, — ответил коротышка.

— Павел с вами?

— Как договаривались.

— Ладно, запоминай номер машины. Или запиши, если у тебя плохо с памятью.

— Чего это у меня плохо? У меня хорошо! И с памятью, и со всем остальным!

— Ну, тогда запоминай… — и она продиктовала Барану номер угнанной «Хонды».

Едва она закончила разговор, Клава достала свой телефон и набрала заветный номер.

— Слушаю! — раздался в трубке хриплый голос.

— Запоминайте номер! — И Клава снова продиктовала номер той же машины.

Через минуту на парковке появилась колоритная парочка из похоронного бюро.

Позади них плелся Павел — не связанный, он шел по своей воле, хоть и с унылым видом.

Баран с Пауком шли мимо припаркованных машин, вслух читая их номера.

— Не то… и это не то… — бормотал Паук.

— Да перестань ты повторять!

— Чую я, что твоя баба опять нас кинула! — проговорил Паук, повернувшись к Павлу.

— Да куда ей… ей до такого не додуматься!

— Да вон же та машина! — Баран показал на «Хонду», припаркованную в дальнем углу.

— Ох, правда! — оживился Паук.

Похоронщики подошли к машине.

Паук потянулся к багажнику, но Баран остановил его:

— Погоди, может, тут какой-то сюрприз…

— Сюрприз? — переспросил Паук. — Я люблю сюрпризы!

— Ты совсем дурак? Я имел в виду гранату, или мину-растяжку, или еще что-то в таком духе…

— А, вот такой сюрприз? Не-е, такие я не люблю!

— То-то! — Баран повернулся к Павлу и приказал: — Ну-ка, открой багажник!

— Почему я?

— Потому что ты свою жену лучше знаешь!

— Не, я ее, как выяснилось, совсем не знаю!

— Тем более!

В это время на парковке показалась уборщица — сутулая тетка, до глаз замотанная черным платком. В одной руке у нее было синее пластмассовое ведро, в другой — швабра.

Павел оживился и вполголоса предложил Барану:

— Может, попросить эту тетку, чтобы она багажник открыла?

— Незачем чужого человека к нашим делам подключать!

Он повернулся к уборщице и прошипел:

— А ну, ворона, порхай отсюда!

— Это почему это? — возмущенно прошамкала та. — Я тут свою работу делаю, мне за это деньги платят, хоть и небольшие, а вы только следите и пачкаете!

— Я сказал — вали! — Баран повысил голос и шагнул к женщине. — Вали, если не хочешь последние зубы потерять!

— Ох как напугал! — проговорила уборщица, но все же скрылась за поворотом.

— А ты давай, делай свое дело! — Баран переключился на Павла. — Открывай живо багажник!

Павел переводил взгляд с багажника на Барана и обратно. Баран нахмурился и вытащил из кармана складной нож:

— А ну открывай!

Павел тяжело вздохнул и подошел к машине. Руки его тряслись от страха, лицо побледнело.

Баран и Паук попятились и отступили за соседнюю машину.

Глаза Павла подозрительно забегали. Он прикидывал, не сможет ли убежать.

Баран показал ему нож и прошипел:

— Только попробуй!

Павел снова вздохнул и взялся за замок багажника.

Ему уже мерещился взрыв…

Но ничего не произошло.

Замок щелкнул, и багажник легко открылся. Внутри него лежал неброский пакет.

Павел осторожно взял пакет, прижал его к себе…

И снова ничего не произошло.

Он наконец перевел дыхание, захлопнул крышку багажника и шагнул в сторону.

— Ты куда это намылился? — рыкнул Баран, догнал Павла одним прыжком и вырвал у него пакет.

Павел снова вздохнул, на этот раз разочарованно, и проводил пакет грустным взглядом.

— Ну, теперь я вам больше не нужен? — проблеял Павел, и глаза его забегали.

— И не думай! — остановил его Баран. — Мы этот пакет еще не проверили, сейчас отнесем его шефу и тебя к нему отведем, а дальше как он решит, так и будет!

Павел понурился и вслед за двумя похоронщиками поплелся к выходу с парковки.

Но далеко они не ушли.

Неожиданно открылись дверцы черного «Мерседеса», и из него вышли двое: респектабельный господин средних лет, с густыми темными бровями, в отлично сшитом темно-синем костюме, и мрачная молодая девица в черных джинсах и куртке-косухе.

— Молодые люди, куда это вы направляетесь? — осведомился господин хриплым каркающим голосом.

— А ты, дядя, занимайся своими собственными делами! — огрызнулся Баран.

— Именно это я и делаю.

— А мне кажется, что ты лезешь в наши дела! — И Баран свободной рукой вытащил из кармана свой нож.

— Вы только что взяли кое-что из багажника машины. Это мое! — проговорил господин властным голосом.

— Щас! Разбежался! Спешу и падаю! — Баран щелчком раскрыл нож и набычился. — А ну, дядя, отойди с дороги!

Господин повернулся к своей мрачной спутнице:

— Эльвира, поговори с молодыми людьми!

— Ехал грека через реку, — проговорила девица и шагнула навстречу Барану.

— Чего?! — переспросил тот и на всякий случай поудобнее перехватил нож.

— Видит грека — в реке рак! — продолжила девица, и вдруг по-балетному вскинула ногу, чуть заметно повела ею — и непостижимым образом выбила нож из руки Барана.

Тот чертыхнулся, потряс ушибленной рукой, метнулся навстречу девице, но та новым балетным па вскинула другую ногу и легко ткнула Барана в грудь.

Баран закашлялся, согнулся пополам, хватая воздух открытым ртом.

Слегка отдышавшись, он нашел взглядом своего напарника и прохрипел:

— А ты что стоишь? Сделай что-нибудь!

Паук, который до сих пор не принимал участия в боевых действиях и только удивленно наблюдал за ними, кинулся на помощь, размахивая руками, как мельница крыльями. Но балетная девица встретила его легким пинком, от которого Паук волчком завертелся на месте и только чудом удержался на ногах.

Девица снова повернулась к Барану и протянула руки:

— Сунул грека в реку руку…

Баран попятился, но девица нагнала его одним танцевальным шагом и продолжила:

— Рак за руку греку цап! — с этими словами она попыталась выхватить у него пакет.

Но на этот раз Баран сумел опередить ее и бросил пакет своему напарнику.

Тот кинулся к пакету, но тут произошло нечто неожиданное: между ним и Бараном возник Павел, про которого все благополучно забыли, и на лету подхватил пакет, как в детской игре в собачки.

— Это еще что за грека? — удивленно протянула девица и шагнула к Павлу.

Но в это время произошло еще одно неожиданное событие.

Рядом с угнанной «Хондой» появилась уборщица — та самая, в черном платке, она распахнула дверцу машины, вскочила за руль и с места рванула машину к выходу с парковки.

Проезжая мимо Павла, таинственная уборщица распахнула дверцу и выкрикнула:

— Садись, быстро!

Павел, к которому в это время приближалась боевая девица, не раздумывая, прыгнул на сиденье и захлопнул за собой дверцу.

Машина взревела мотором, обогнула с трудом отскочившего Барана и помчалась к выходу.

Меньше чем через минуту она вылетела на улицу.

Только теперь Павел опомнился и повернулся к своей спасительнице:

— А ты вообще кто?

— А тебе не все равно? — Та покосилась на него, одной рукой разматывая платок. — Можешь называть меня Клавой. Я вообще-то не хотела тебя спасать, но вот она… — Клава кивнула на заднее сиденье. — Она почему-то за тебя попросила, а я ей многим обязана…

Павел обернулся, чтобы понять, о ком говорит.

На заднем сиденье появилась его жена, которая до сих пор пряталась, лежа на этом сиденье.

— Ты?! — пролепетал Павел. — Ты как здесь оказалась?

— Неправильный вопрос, — отозвалась Мила. — И вообще-то могу ответить тебе популярной фразой из второсортных сериалов: вопросы здесь задаю я!

Она покачала головой и добавила:

— И вопросов у меня к тебе много… очень много! Но только я, пожалуй, задам их тебе чуть позже, в более подходящем месте и в более подходящей обстановке!

— Я тебе помогу! — проговорила Клава, кровожадно сверкнув глазами. — Я умею задавать вопросы так, что на них нельзя не ответить! Он у меня запоет, как канарейка!

— Только не это! — вскрикнул Павел и вдруг дернул ручку, распахнул дверцу и выкатился на мостовую.

— Ты что — дверцу не закрыла? — разочарованно проговорила Мила.

— Да мне, знаешь, как-то было не до этого! Я, если ты не заметила, наши… головы спасала!

Она взглянула в зеркало заднего вида и добавила:

— И вообще, твоего благоверного уже кто-то другой подхватил!

Действительно, едва Павел выкатился из машины, поднялся на ноги и с удивлением убедился, что ничего себе не сломал, более того, не уронил заветный пакет, рядом с ним остановился синий джип. Дверца его открылась, и чей-то низкий голос властно проговорил:

— Садись!

Павел, который не ждал от жизни ничего хорошего, пригнулся и попытался дать деру, но его схватила за воротник сильная рука и одним движением втащила в джип.

— Ну вот и свиделись! — проговорил сидевший на заднем сиденье лысый мужчина лет пятидесяти, с маленькими злыми глазками и сильными волосатыми руками. — Правильно говорят — если хочешь, чтобы дело было сделано, делай его сам! Эти придурки, Паук и Баран, чуть все не провалили! Пришлось самому вмешаться… хорошо, вовремя подоспел. А это у тебя то, о чем я думаю?

Лысый отнял у Павла пакет, заглянул внутрь и удовлетворенно хмыкнул:

— Оно самое!

Он повернулся к водителю, короткостриженому мускулистому парню, и коротко бросил:

— На базу! Только по дороге к Трофимычу заверни. Нам от этого баклана избавиться нужно.

Машина прибавила ход.

Павел отдышался и проговорил:

— Не надо к Трофимычу.

Лысый повернулся к нему и проговорил, изображая удивление:

— Ух ты! Да он еще и разговаривает! Я тебе, кажется, пока не давал слова.

— Вы без меня не сможете открыть шкатулку. Она с секретом, и только я знаю ее секрет.

— Только ты? — с усмешкой переспросил лысый. — Да мне этот секрет нужен, как рыбе зонтик! Я шкатулку стамеской в два счета расколю, и все дела!

— Ну-ну… флаг в руки… увидите, что будет… — И Павел загадочно замолчал.

Тут уже лысый насторожился:

— Что ты хочешь сказать?

— Я уже сказал: шкатулка с секретом. Если ее неправильно попытаться открыть или тем более взломать, внутри сработает взрыватель, и кому-то оторвет руки. Но это полбеды: взрыв испортит ключ, и он ни на что не будет годен.

— Врешь.

— Ну, кто вам мешает проверить, вру я или не вру? Попробуйте… только попытка у вас будет всего одна.

Лысый немного помолчал и снова обратился к водителю:

— Поезжай прямо на базу. К Трофимычу заезжать не надо.

Девушки в машине молчали. Клава сосредоточилась на дороге, чтобы не влететь хотя бы в мелкую аварию. На угнанной машине это чревато огромными неприятностями.

Мила же молчала, потому что сказать было нечего. Операция была задумана для того, чтобы вытащить Павла из рук этих кладбищенских отморозков. Они-то попались, как Клава и обещала, а вот куда делся ее муж? Сбежал, сбежал от нее. Вот теперь точно сбежал, и кто-то его подхватил на машине. И где он теперь?

— Чего киснешь? — спросила Клава. — Муженька своего не получила? Слушай, вот я тебе скажу, только ты не обижайся. Вот увидела я твоего — и как-то он мне не показался!

— Чего? — Мила очнулась от своих грустных мыслей, повернулась к подруге.

— Говорю, муж твой — форменный козел! — прокричала Клава, обращаясь как к глухой. — То есть, учитывая его комплекцию, не козел, а кабан! Козлокабан, значит!

Мила представила Павла в виде кабана с козлиными рогами и захохотала.

— Вот так-то лучше, — оживилась Клава, — а то сидишь, молчишь, неизвестно о чем думаешь…

— Слушай, а куда мы теперь? — спросила Мила, утирая слезы.

— Вот как раз автобус идет!

Она аккуратно припарковала машину в тупичке, подсунула ключи на колесо и потянула Милу на остановку.

— Сейчас пойдем по магазинам! — весело объявила Клава, когда они подходили к дому. — Так что не задерживайся и надень что похуже, там сразу переоденемся, а старое выбросить можно.

«Тебе-то давно пора этот свитерок выбросить», — подумала Мила, а вслух хотела сказать, что она не пойдет, что ей нужно в квартире убраться, обед приготовить и мужа ждать.

И тут же себя окоротила — какой муж? Где он, этот муж? Объелся груш! И она будет вылизывать квартиру и готовить еду, а он, может, вообще не придет.

Мила вспомнила досадливый взгляд, который он бросил на нее перед тем, как выскочить из машины.

— А пойдем! — сказала она. — Заодно Розалии Яковлевне подарочек куплю.

В особняке лорда Беверли шла большая игра.

Баронету Блэкстоуну катастрофически не везло. С самого начала игры ему не шла карта. Он проигрывал роббер за роббером и к полуночи остался совсем без денег.

Русский посланник граф Нелидов, усмехаясь, предложил закончить игру… Но баронет не мог остановиться.

Он был уверен, что на этот раз ему непременно повезет… ему всегда везло под конец…

— Последний роббер! — проговорил он, стараясь не выдавать волнения, как пристало настоящему джентльмену.

— Тогда удвоим ставку! — потребовал русский граф.

— Согласен. Ставлю тысячу гиней.

— Однако! — Гораций Мальборо, четвертый виконт Ричмонд, наблюдавший за игрой, с сомнением взглянул на баронета. — Может, вам и правда стоит остановиться?

— Тысяча гиней! — повторил баронет.

— Что ж… — Нелидов вскрыл новую колоду, перетасовал ее. — Тогда извольте показать вашу ставку. У меня твердый принцип — я никогда не играю в долг.

— Да, вы — человек принципов! — баронет делано рассмеялся. — Но я не взял с собой столько наличных…

— Тогда на этом остановимся.

— Нет, прошу вас, последний роббер…

Баронет жадно смотрел на колоду.

На этот раз ему непременно повезет… не может не повезти… на этот раз ему выпадет сильная карта…

— Но ваша ставка… — Нелидов покачал головой и вдруг добавил: — Если только…

— Если только что? — В голосе баронета, против воли, прозвучала надежда.

— Я видел шпагу, которую вы отдали слуге при входе. Это ведь шпага вашего знаменитого деда?

— Да, это шпага сэра Френсиса Дрейка! — с законной гордостью ответил Блэкстоун.

— Если бы вы поставили на кон эту шпагу, я, пожалуй, согласился бы сыграть еще раз. Я согласен принять ее за тысячу гиней.

— Поставить дедову шпагу? — Баронет на мгновение прикрыл глаза. — Семейная реликвия… впрочем, почему бы и нет?

Он не сомневался, что на этот раз ему непременно повезет. Не может не повезти…

— Ставки сделаны!

Нелидов раздал карты.

Баронет Блэкстоун взглянул на свои карты. Они были неплохи… если бы ему еще немного повезло…

Он взял еще одну карту и предложил раскрыться.

Нелидов согласился.

Баронет с невозмутимым видом выложил на стол десятку, валета и даму крестей…

Нелидов, также не меняя выражения лица, положил рядом четырех королей.

«Господи, — мысленно воскликнул Блэкстоун, — ну до чего же везет этому русскому!»

— Ваша взяла, — проговорил он, сохраняя невозмутимый вид, как подобает настоящему джентльмену.

— Поздравляю вас, граф, — проговорил Гораций Мальборо. — Вы стали обладателем поистине легендарного клинка!

Последние гости покинули особняк.

Граф Нелидов вышел на крыльцо, зябко поежился, погрузившись в сырой лондонский туман.

Швейцар выкрикнул зычным голосом бывалого моряка:

— Карета господина Нелидофф!

Из тумана выкатилась черная лакированная карета, лакей соскочил с запяток, распахнул перед графом дверцы.

Нелидов шагнул на ступеньку, сел в карету.

Дверца захлопнулась за ним, и карета мягко покатилась по булыжной мостовой.

Граф закутался в меховую накидку, откинулся на спинку сиденья.

Он был очень доволен сегодняшней игрой.

Он не только остался в выигрыше, но и приобрел знаменитую шпагу Френсиса Дрейка… шпагу, о которой среди масонов ходили удивительные легенды.

Можно ли верить всему, что о ней рассказывали?

Впрочем, если хотя бы половина из этого правда, этой шпаге цены нет!

Нелидов представил себе, как покажет шпагу адмирала на заседании Северной ложи. Представил восторги коллег…

Наверняка его изберут в Высший совет, а может, чем черт не шутит, он станет Верховным Мастером главой ложи…

Его мечты были прерваны грубым окриком:

— Остановить карету!

— Что там такое? — спросил граф, выглянув в окошко.

— Никак разбойники, ваше сиятельство! — испуганно отозвался кучер.

— Не разбойники, — перебил его грубый голос с иствичским произношением, — не простые разбойники, а Джентльмены Ночи!

Граф невольно поежился: в Лондоне последнее время много говорили об этой шайке, которая хозяйничала по ночам на улицах города. Джентльмены Ночи строили из себя настоящих джентльменов, но жестоко обращались с теми, кто попадал в их руки.

— Тебя мы не тронем, старик! — обратился бандит к кучеру. — А вот твоему пассажиру придется выйти из кареты и поближе познакомиться с нами!

Двое здоровенных громил подошли к карете, один из них направил на дверцу пистолет и проговорил:

— А ну, вылезайте… сэр!

Граф поморщился и нехотя покинул карету.

Один из грабителей и правда выглядел джентльменом. Он был одет по последней моде, только на лице была черная шелковая маска.

За его спиной маячил второй — куда более грубый детина с широченными плечами и обветренным лицом бывалого моряка.

Элегантный грабитель окинул Нелидова оценивающим взглядом и сказал, манерно растягивая слова:

— Вы имеете де-ело с истинными джентльме-енами, сэр! Как джентльмен джентльмену, я предлагаю вам пари. Вижу, у вас имеется шпага. У меня тоже есть неплохой клинок. Давайте, скрестим наше оружие. Если вы продержитесь против меня две минуты — я отпущу вас с миром. Если же я смогу вас обезоружить — вы отдадите мне все деньги, что при вас имеются. А я знаю, что вы сегодня немало выиграли в доме лорда Беверли…

«Откуда он знает? — подумал Нелидов. — Не иначе это кто-то из гостей лорда… кто-то из приличного лондонского общества!»

— Ну, как вам, нравится мое предложение?

— Это лучшее, на что я могу рассчитывать! — любезно ответил Нелидов.

Он встал в боевую стойку и извлек шпагу из ножен.

Грабитель тоже приготовился к бою.

По тому, как уверенно он держался, по тому, как легко и свободно держал шпагу, граф понял, что перед ним опытный боец и продержаться против него две минуты будет непросто.

Если только…

Он вспомнил легенды, которые рассказывали о шпаге адмирала Дрейка.

Что, если это правда?

Он сделал первый выпад.

Противник легко парировал его и провел ответный удар.

Нелидов не без труда смог уклониться. Он понял, что перед ним более сильный боец и выдержать его напор вряд ли удастся…

И снова ему вспомнились легенды об этой шпаге…

Ночной джентльмен сделал выпад, и граф едва смог отбить его.

Противник ждал ответного выпада, но вместо этого Нелидов начертил в воздухе концом шпаги один из масонских символов — приветствие Изиды…

И тут же произошло нечто небывалое.

Запахло свежестью, как после грозы. Воздух на острие шпаги заискрился, рассыпал вокруг тысячи крошечных радуг, и из этих радуг соткался сияющий, переливающийся шар.

Этот шар становился все больше и больше. Он поглотил самого графа Нелидова, а затем и его карету вместе с кучером и лакеем…

Джентльмен Ночи обескураженно оглядывался.

— Куда они все подевались? — спросил он своего коренастого спутника.

— Черт их унес! — ответил тот и испуганно перекрестился.

Едва выйдя из поезда в Петербурге, Косой достал свой телефон и набрал номер, который узнал у Бориса.

Ему ответил хриплый каркающий голос:

— Что нужно?

Это не нам нужно, — ответил Косой, неумело имитируя самоуверенность. — У нас есть товар, который вам нужен.

— Ах товар? — незнакомец оживился. — Ах он у вас? А откуда я знаю, что вы мне не врете?

— Откуда? От верблюда! Короче, тебе нужны алмазы? Если нет, мы поищем другого покупателя. Не такого разборчивого.

— Ну-ну… не думаю, что вы его найдете. Это не горячие пирожки, которые враз расхватают. И вот еще что… не стоит называть товар по имени. Кто его знает, не слушают ли нас посторонние. Но если товар действительно у вас, сделку можно обсудить. Только я сначала должен увидеть товар, а то есть охотники торговать воздухом.

— Увидишь, не беспокойся!

— Ладно, давайте встретимся завтра…

— Завтра? — Косой огляделся.

Вокзальная публика не внушала ему доверия. Не тот ли пацан мелькнул там, в конце зала, которого в прошлый раз он наградил хорошей плюхой? И куда податься до завтра? Не в гостинице же светиться паспортами. А если в частном секторе, то без паспорта в такую берлогу попадешь, а у них алмазов на миллионы…

— А сегодня никак нельзя?

— Ах вот как… торопитесь, значит… но подождать придется. Встретимся завтра в половине первого в офисном центре на Владимирской площади. Знаете, где это?

— Не знаем, но узнаем. Значит, заметано, завтра в двенадцать тридцать в этом самом офисном центре…

Придется искать ночлег. Тут же, на вокзале, братья нашли бойкую старушку, которая предложила им комнату возле Сенной площади. Братья согласились, выяснив по карте города, что Сенная площадь находится недалеко от Владимирской.

И наконец на следующее утро они подошли ко входу в офисный центр. Косой прижимал к груди сумку, в которой лежало их с братом светлое будущее — упаковка необработанных алмазов.

На входе их встретил мрачный охранник, здоровенный детина с маленькими глазками и объемистым животом, который строгим голосом потребовал пропуск.

Братья переглянулись.

— У нас тут встреча с человеком назначена… важная встреча…

— Значит, этот человек должен вам оформить разовый пропуск.

Косой набрал номер покупателя.

— Тут охрана нас не пускает… пропуск какой-то требует…

— Охрана? Дайте телефон этому охраннику, я с ним договорюсь!

Косой передал охраннику телефон, тот послушал и сказал:

— Ладно, проходите! Вас ждут в триста семнадцатом кабинете, это на третьем этаже.

Братья направились к турникету, но охранник снова остановил их:

— Эй, вы куда?

— Как куда? В триста семнадцатый кабинет… ты же сам сказал!

— А сумка? Сумку поставьте на транспортер!

— Что?! — Косой оскалился. — На какой транспортер? Зачем это?

— Ох, деревня замшелая! — вздохнул охранник. — Известно зачем. В целях безопасности. А может, вы террористы. А может, у вас там оружие. В общем, такой у нас порядок. Если хотите пройти — кладите сумку на ленту, как все…

Действительно, как раз в это время к проходной подошел долговязый парень с рюкзачком. Он положил свой рюкзак на ленту транспортера, тот въехал в черный короб прибора, выехал с другой стороны. Парень подхватил рюкзак и прошел к лифтам.

Братья переглянулись.

— Не нравится мне это! — протянул Шуруп.

— Мне самому не нравится!

— Ну так что, — напомнил о себе охранник, — вы идете или как? Вы людей задерживаете!

Под людьми он имел в виду рослую блондинку, которая как раз подошла к турникету. Удивленно оглянувшись на братьев, она положила свою сумку на транспортер, подхватила его с другой стороны и проследовала дальше.

— Так вы идете?

Косой взглянул на часы. До назначенного времени оставалось пять минут.

— Ладно, — тихо проговорил он, повернувшись к брату. — Все кладут, и мы положим… там недолго просвечивают…

Он шагнул к транспортеру, поставил на него заветную сумку. Лента двинулась, сумка въехала в темное нутро прибора.

Охранник лениво взглянул на экран. Косой настороженно следил за транспортером.

Вдруг лента остановилась.

Косой чуть не подпрыгнул:

— Что это? Что случилось?

— Да ничего, — безмятежно отозвался охранник. — Она часто так заедает… Он ударил кулаком по крышке прибора, и лента снова неспешно поехала. Сумка выплыла из темноты.

Косой схватил ее, прижал к груди и направился к лифту. Брат едва поспевал за ним.

Они поднялись на третий этаж, пошли по коридору, проверяя номера кабинетов.

— Триста тринадцатый… — вслух читал Шуруп, — триста четырнадцатый… триста пятнадцатый…

— Ты не в школе, — прикрикнул на него брат, — хорош вслух читать!

— Триста восемнадцатый!.. — удивленно проговорил Шуруп. — А где же триста семнадцатый?

— И правда… триста шестнадцатый — и за ним триста восемнадцатый! А наш-то где?

Тут в коридоре появилась дама средних лет с пышными формами.

— Мамаша, — обратился к ней Косой. — А вы не подскажете, где тут триста семнадцатый кабинет?

— Тоже мне, сынок нашелся! — фыркнула женщина. — Тебе он точно не нужен!

— Как это? Как раз он мне… нам с братом очень нужен.

— Извращенцы! — женщина открыла дверь, фыркнула и захлопнула за собой дверь перед носом братьев.

На двери был характерный женский силуэт.

— Да это же туалет… — растерянно протянул Шуруп. — Причем женский…

— Надо же, какой ты умный!

Паук нахмурился, еще раз проверил номера соседних кабинетов…

— Может, он перепутал? — с надеждой в голосе проговорил Шуруп. — Позвони ему еще раз!

Косой снова набрал номер покупателя, но на этот раз равнодушный механический голос проговорил:

— Набранный вами номер не обслуживается.

Как не обслуживается? — заверещал Косой. — Почему не обслуживается? Что за дела? Только что обслуживался, а теперь не обслуживается?

— Набери еще раз! — посоветовал ему Шуруп. — Может, ты не тот номер набрал!

— Ты меня за кого принимаешь? — огрызнулся Косой, но все же еще раз набрал номер.

И услышал тот же самый равнодушный голос:

— Набранный вами номер не обслуживается.

— Он что — передумал покупать у нас товар? — проговорил Косой… и вдруг его лицо резко побледнело, он открыл сумку и заглянул в нее.

— Ты чего? — испуганно спросил Шуруп.

— Чего, чего! Сам погляди! — и он ткнул открытую сумку под нос брата. Шуруп заглянул в нее… и ахнул.

Мешочка с алмазами там не было.

— Это охранник! — хором выпалили братья и стремглав бросились к лестнице.

Внизу, возле турникета, не было пузатого охранника, вместо него стояла бравая тетка в черной униформе охраны.

— А где этот… толстый? — выпалил, подскочив к ней, Шуруп.

— Какой еще толстый?! — рявкнула охранница.

— Ну, который здесь до вас стоял?

— Никто здесь до меня не стоял! — окрысилась тетка. — Сегодня с утра моя смена!

— Ну как же, мы здесь недавно проходили, он на этом самом месте стоял…

— Никто здесь не стоял! — упорствовала тетка.

— Он и сумку нашу просвечивал… — продолжал Шуруп.

— Чем просвечивал?

— Ну… этим… как его… рентгеном, наверное… аппаратом таким черным…

— Чего? — вызверилась на него охранница. — Каким еще аппаратом? Ты что, в аэропорту?

Шуруп огляделся.

Никакого просвечивающего аппарата в холле не было.

В торговом центре Клава устроила настоящий погром. Она загоняла продавщиц, капризничала, требовала все новых и новых платьев, юбок и блузок, так что Миле это надоело и она сделала вид, что знать эту скандалистку не знает.

В благодарность продавщица, которая спасалась от шума в дальнем углу зала, принесла ей очень красивый бордовый джемпер большого размера, как раз на Розалию Яковлевну. И еще шарф, чуть светлее, так что получился очень красивый комплект.

И себе Мила выбрала кучу вещей. Надо же, раньше она никогда не занималась таким грандиозным шопингом. Всё деньги экономила. А тут Клава сказала, что все оплатит, пускай она не стесняется, берет все, что понравится. И Мила взяла парочку платьев и стильные брюки, а потом еще одни, для зимы потеплее, и еще деловой костюм с юбкой (пригодится, когда работу станет искать), и еще пиджак, который очень ладно на ней сидел, а когда продавщица принесла кучу блузок, то Мила никак не могла выбрать и взяла все четыре.

— А теперь в ресторан! — объявила Клава, выйдя из магазина.

Покупки они оставили пока в магазине, потому что тащить такую гору с собой было никак невозможно.

— В ресторан? — неуверенно переспросила Мила. — А тот мужчина, с которым ты встречалась в торговом центре… он нас не найдет? Как-то ты очень шумно себя ведешь…

— Да никогда в жизни он не найдет! Питер — большой город, найти нас в нем труднее, чем иголку в стоге сена… и вообще, если не хочешь, чтобы тебя нашли и поймали, не надо прятаться под корягу, затаиваться. Так ты привлечешь только больше внимания. Надо вести себя естественно, показываться на людях…

— Ты думаешь?

— Не думаю — я твердо знаю! Мы непременно должны отметить удачную операцию!

— Да, но ты его дважды напарила, а он вроде бы человек серьезный, с такими нужно быть настороже… — Мила смотрела неуверенно, и Клава толкнула ее в бок:

— Да расслабься! Я угощаю!

— А в какой ресторан? — сдалась Мила. — Я как-то в них не очень разбираюсь… муж считал, что ходить по ресторанам — бессмысленная трата времени и денег.

— В какой ресторан? Да в какой угодно! Вон хоть в тот… видишь, прямо напротив!

На другой стороне улицы красовалась вывеска:

«Портобелло. Настоящий флибустьерский ресторан».

— Хотя не знаю… — Клава поморщилась, — какой-то он неказистый… и название отстойное…

— Ой, нет, мне нравится! — оживилась Мила, которую название ресторана навело на определенные мысли. — Пойдем туда!

— Ну, если тебе нравится — пойдем!

Девушки перешли улицу, вошли в ресторан.

Слева от входа был гардероб, в дверях которого маячил рослый мужчина с небольшой ухоженной бородкой. Он Миле определенно кого-то напоминал…

— Что ты застряла? — окликнула ее Клава. — На гардеробщика загляделась? Да ему же лет сто, наверное! Сдавай свое пальто, и пойдем в зал!

— Ты иди, а я на секунду задержусь…

— Странная ты сегодня! Ну ладно, я пойду займу пока столик! — И Клава бросила на стойку гардероба шикарный леопардовый плащ.

Мила снова взглянула на гардеробщика — и тут сообразила, кого он ей напоминает. Чтобы проверить свою догадку, достала письмо от Павла, которое она носила в сумке. После того как в ее квартиру влезли, она носила с собой все важное.

Казалось бы, какую важность может представлять использованный конверт? Ведь она уже прочитала все, что было на обороте марки. Но Мила со свойственной ей аккуратностью приклеила марку обратно и положила конверт в сумочку.

Ну да, а гардеробщик как две капли воды был похож на человека, изображенного на этой марке. Как же его зовут… ах, ну да, сэр Френсис Дрейк!

Ну да, ресторан же флибустьерский, вот они и наняли человека, похожего на знаменитого флибустьера!

Гардеробщик орлиным взором разглядел конверт в ее руках и проговорил:

— Ключ у вас при себе?

Мила не сразу поняла, что он обращается к ней и о каком ключе он говорит. Точнее, еще раньше, чем она это поняла, ее рука сама вытащила из сумки ключ. Тот самый ключ, который лежал в шкатулке с секретом. В той самой шкатулке, где теперь лежал ключ от шкафа Розалии Яковлевны.

Гардеробщик деликатно взял ключ из ее руки, оглядел и солидно кивнул:

— Все верно. Это он. Заходите.

— Сюда? — глупо переспросила Мила, кивнув на гардероб.

— Сюда, сюда!

Мила вошла. Гардеробщик закрыл за ней дверь, раздвинул висящие на вешалках плащи и пальто, жестом показал Миле, чтобы она прошла в глубину помещения.

Она сделала несколько шагов — и оказалась перед высокой резной дверью.

В этой двери было две замочные скважины.

Гардеробщик достал из кармана свой ключ, вставил его в верхнюю скважину, повернул, потом повернулся к Миле:

— Теперь вы!

Она вставила свой ключ во вторую скважину, проговорив вполголоса:

— Прямо как в банке!

— Лучше, чем в банке, — произнес гардеробщик. — Гораздо лучше. Надежнее…

Мила повернула свой ключ…

Раздался щелчок, и дверь открылась.

Мила и гардеробщик вошли в маленькое помещение без окон. Все стены этого помещения занимали многочисленные металлические дверцы, похожие на секции камеры хранения… нет, скорее, на шкафчики в раздевалке бассейна или спортзала. В детстве Мила занималась в бассейне, так вот там были такие же.

Гардеробщик жестом попросил у Милы ключ, взглянул на него и вернул, проговорив:

— Четвертая секция…

Он показал на один из шкафчиков:

— Пожалуйста, вот ваш депозит. Я буду ждать вас снаружи, когда закончите — позовите.

С этими словами он вышел из помещения, оставив Милу одну.

Она подошла к шкафчику, вставила свой ключ в скважину, осторожно повернула.

Дверца открылась.

Это был обычный шкафчик, такой же, как в бассейне. Внутри был единственный предмет — круглый, довольно длинный кожаный футляр, вроде чертежного тубуса или, скорее, футляра, в каких музыканты носят кларнеты или флейты.

Мила осторожно взяла футляр, закрыла шкафчик и вышла из хранилища.

Гардеробщик в это время принимал пальто у высокой дамы средних лет, Милу он как будто и не заметил. Она прошла мимо него, вышла в зал ресторана.

Клава сидела за столиком у окна, она помахала подруге.

Когда Мила подошла к столику, Клава проговорила:

— Что ты так долго? Я пока заказала тебе коктейль… будешь? Или я сама выпью, хоть это уже третий.

— Буду! — решительно заявила Мила.

— А что это у тебя?

— Сама не знаю.

— Ну ты даешь! Ну ладно, подруга, не хочешь — не говори. Твое здоровье!

Они выпили, потом долго читали меню. Меню это было загадочное, в нем фигурировали странные названия — «Мечта капитана Флинта», «На абордаж», «Услада одноногого пирата», и Клава хотела даже вызвать метрдотеля, чтобы проконсультироваться, но Миле хватило и магазинов, так что она велела Клаве не выделываться и заказала обычный салат и рыбу.

Клава нахмурилась было, но потом засмеялась и заказала блюдо «Обед буканьера», которое оказалось огромной свиной отбивной с жареной картошкой.

Пока ждали, выпили еще. Клава была оживлена, глаза ее блестели, она говорила слишком громко — хорошо, что в зале ресторана почти не было посетителей.

После обильной еды Клава потребовала еще десертную карту, опять-таки долго и обстоятельно читала названия десертов, от которых Мила решительно отказалась; тогда Клава отпустила официантку, попросив только кофе.

И наконец, после кофе, подруги вышли из ресторана, причем Клава оставила фантастические чаевые.

Пальто Миле выдал совсем другой гардеробщик. Этот похож был не на адмирала Френсиса Дрейка, а на Эркюля Пуаро, точнее на того артиста, который играет его в сериале.

Мила подумала, что выпила совсем немного, но чувствует какой-то необыкновенный подъем и легкость. А что — может, и правда, жизнь ее станет теперь совсем другой… свободной и радостной! Это Клава так на нее действует, ко всему относится легко, живет весело, вроде как играючи, а все у нее тем не менее получается. Может, и у Милы теперь наступит хорошая полоса?

Тут же она осознала, что раньше-то у нее, выходит, была полоса плохая? И дело даже не в последней неделе, а во всей ее семейной жизни с Павлом.

Эти три года были не то чтобы плохие, но ужасно скучные, однообразные. В будни — работа, нудное сиденье в офисе, ворчливый начальник, с работы — пулей домой, чтобы успеть приготовить к приходу мужа ужин, вечерами — телевизор, причем Павел смотрел преимущественно спортивные каналы.

В выходные — поход по магазинам, изредка — кафе, и то Павел ворчал, что дома всегда вкуснее. В кино они ходили очень редко, если уж какой-нибудь боевик непременно нужно смотреть на большом экране. Слова «театр» или «концерт» в лексиконе мужа отсутствовали. Раньше Мила с этим мирилась — ну что же делать, раз такой муж ей достался. Зато он ее любит.

А вот с чего она взяла, что он ее любит?

Все его поступки на этой неделе доказывают обратное.

Ну ладно, с этим разберемся позднее, когда будет время, уж теперь Мила не станет себя обманывать. Надо же, она всерьез считала, что у нее счастливый брак!

Но все потом, потом… все будет хорошо.

На плече у нее висел футляр с неизвестным содержимым, но Мила не ждала от него ничего плохого…

Она повернулась к Клаве и проговорила:

— Клавочка, я тебе так благодарна!

— За что? — спросила та с удивлением. — А, за это все… — Она кивнула на торговый центр.

— Нет, деньги тут ни при чем! Ты меня научила по-другому относиться к жизни… я поняла, как мало в нашей жизни важного, того, из-за чего стоит…

Она хотела закончить фразу, но забыла, что хотела сказать.

Клава посмотрела на подругу искоса и усмехнулась:

— Вроде и пила немного, а как тебя разобрало…

Вдруг лицо ее переменилось, побледнело и вытянулось, глаза округлились.

Мила повернула голову, чтобы проследить за взглядом подруги, и увидела двух парней самого низкого пошиба. Один из них был худой, прыщавый, с оттопыренными ушами и косящими глазами. Глаза косили здорово, про такие говорят: «Один глаз — на вас, а второй — в Арзамас». Второй парень — плечистый, плотный, с низким лбом и мрачным недоверчивым взглядом. Выглядели они так, будто несколько дней ночевали на улице.

— Ты смотри, кто идет! — проговорил косой, и лицо его исказилось в подобие улыбки. — Мы ее всюду ищем, а она — вот она! Прямо на нас идет! Как говорится, на ловца и львица! А ты, Шуруп, говорил, что Питер — большой город!

— Мальчики, мальчики! — Клава ненатурально улыбнулась. — Какая встреча! Вот уж не думала вас увидеть!

— Конечно, не думала! — ухмыльнулся плечистый. — Думала обдурить нас, как лохов?

— Думала обчистишь нас и смоешься? — подхватил Косой. — Думала, мы тебя не найдем?

— Да о чем ты говоришь? Камушки же у вас… я у вас ни копейки не взяла!

— Ни копейки? А сама одета как модель, из ресторана идешь! С каких, интересно, шишей? — прошипел Косой.

— Какие камушки? — Шуруп, как всегда, говорил невпопад. — Нет у нас никаких камней, этот тип, с которым у Бориса был контакт, нас напарил! Камни взял, а денег не дал!

Косой пнул брата ногой, чтобы заткнулся, но было уже поздно, слово, как говорится, не воробей.

— Что говоришь? — весело спросила Клава. — Напарил он вас? Ну это надо же… — и она расхохоталась.

— А теперь мы с братаном по вокзалам шаримся, без гроша! — пожаловался Шуруп, которому было уже все равно.

— В контейнере спим…

— Все! Ты нам за все заплатишь! И еще с процентами! — решительно заявил Косой.

— Мальчики, мальчики, не будем ссориться! Договоримся по-хорошему! — И вдруг Клава одним прыжком выскочила на мостовую прямо перед большой черной машиной.

Машина резко затормозила, сзади в нее врезался другой автомобиль, поднялся шум…

Плечистый громила метнулся за Клавой — но на него налетел разъяренный водитель черного «Мерседеса».

— Ты куда прешься, козел деревенский?

Началась свара.

Клава под шумок исчезла.

Мила тоже бросилась было в сторону, но тут ее схватил за руку Косой, ткнул что-то в бок и зашипел в самое ухо:

— Не рыпайся, а то вколю тебе такое, что ты овощем до конца жизни станешь!

— Да ты что, — пролепетала Мила, — я-то при чем? Отпусти меня, а то заору!

— Только пикни! Я сказал — овощем станешь! Не знаю только, тыквой или кабачком!

Тут рядом с ними появился Шуруп, он окинул их удивленным взглядом:

— А это кто?

— Подружка ее. Белка смылась, так мы хоть эту придержим. Она про Белкины дела должна что-то знать.

— Да не знаю я ничего! Отпустите! — взмолилась Мила.

— Я сказал — тихо!

Громилы взяли Милу с двух сторон за локти и куда-то повели.

Мила, к этому моменту окончательно протрезвевшая, вяло перебирала ногами, думая, какие резкие виражи совершает ее жизнь.

Только что она была почти счастлива… Думала, что неприятности ее кончились, жизнь переменилась к лучшему, — и вдруг откуда ни возьмись выскочили эти два отморозка…

Ко всему, при каждом шаге ее бил по спине дурацкий футляр… зачем он ей?

В голове у нее шумело, мысли путались.

Отморозки привели ее к Московскому вокзалу, обошли главное здание и оказались возле высокого забора из профильного листа. Шуруп отогнул один лист, и они вышли на огромный пустырь, на котором стояли многочисленные металлические контейнеры, между которыми змеились рельсы.

Иногда по этим рельсам неспешно проползали маневровые паровозы с прикрепленными к ним товарными вагонами и платформами.

Оглядевшись, Мила совсем приуныла — она поняла, что отсюда ей не выбраться.

Ее подтащили к одному из контейнеров, выкрашенному унылой зеленой краской. Косой огляделся по сторонам, снял с двери замок, открыл дверь.

Все трое вошли в контейнер.

Внутри было почти совсем темно, чахлая полоска света пробивалась только через узкую щель.

Косой щелкнул зажигалкой, зажег свечу в консервной банке.

Внутренности контейнера осветились неровным колеблющимся светом, по стенам побежали тени.

Мила снова огляделась.

Контейнер был пуст, только на полу валялись два матраса да несколько пустых пластиковых ящиков.

Косой рывком усадил Милу на ящик и прошипел:

— Ну а теперь выкладывай, где наши деньги.

— Деньги? Какие деньги? Я вас вообще первый раз вижу и ни про какие деньги не слышала!

— Ладно, допустим! Тогда говори, где Белка?

— Белка? — удивленно переспросила Мила.

— Только не говори, что не знаешь ее! Вы с ней вместе только что из кабака вышли!

— Так это вы про Клаву, что ли?

— А, так она тебе Клавой назвалась… так где ее найти?

— Скажешь — и мы тебя отпустим! — добавил Шуруп.

«Да, зря я связалась с Клавой… или как ее там зовут на самом деле. Знала же, что ни к чему хорошему это не приведет. С другой стороны, ясно, что эти уроды меня так просто не выпустят. В лучшем случае отметелят как следует, чтобы злость сорвать, да и закроют в этом контейнере. А вдруг никто не придет, тогда, стучи не стучи, помрешь тут от голода и жажды».

Миле стало очень себя жалко.

— Говори — где она! — рявкнул Косой. — Говори, или я тебе все же вколю ту дрянь!

— Но я правда не знаю! — Мила решила потянуть время — авось в голову придет что-то умное.

— Говори, или тебе кранты!

— А что это за фигня у нее на плече? — заинтересовался Шуруп.

Косой удивленно взглянул на брата, но все же взял футляр, открыл его…

Внутри был узкий клинок с красивой резной рукоятью, в черных инкрустированных ножнах.

— Ух ты, сабля! — восхитился Шуруп.

— Не сабля, а шпага! — поправил его Косой. — Или рапира. И на фига она нам?

— Да она небось денег стоит…

— Да какие там деньги?

— А что, за старье сейчас большие деньги дают!

— Настоящие деньги у нас Белка хапнула! И чтобы эту штуку продать, нужно покупателя найти, а с покупателями нам с тобой не везет! Что ты хочешь — объявление дать? Мол, продается какая-то старинная фигня, то ли сабля, то ли шпага…

Вдруг дверь контейнера открылась.

На пороге, в прямоугольнике света, показалась мужская фигура.

— Что за черт? — вскинулся Косой. — Ты что — дверь не закрыл?

— А как ее закроешь, когда замок снаружи?

Косой шагнул навстречу незнакомцу, вытащив нож:

— Ты еще кто такой? А ну вали отсюда, пока жив!

Незнакомец не послушался.

Он вошел в контейнер и прикрыл за собой дверь.

Теперь Мила смогла разглядеть его.

Это был смуглый человек средних лет, с аккуратной бородкой… это был ее таинственный знакомый, Роберт. Мила обрадовалась, но тут же опустила глаза, чтобы двое уродов ничего не заметили. Особо ее беспокоил Косой, его братишка уж такой тупой, что в мозгу вообще ни одной извилины нет.

— Я сказал — вали! — повторил Косой, но в его голосе не было прежней уверенности.

— Зачем же вы так резко, молодой человек? — проговорил Роберт невозмутимо. — Я ведь пришел по объявлению.

— По какому еще объявлению?

— Ну, что продается какая-то старинная фигня… то ли шпага, то ли сабля. А меня такие вещи очень интересуют. И я за них плачу хорошие деньги.

— Деньги? — переспросил Косой полусонным голосом.

Вдруг он вздрогнул, встрепенулся.

— Да что ты несешь, дядя? Мы никакого объявления не давали! Когда бы мы успели?

— Давали, давали. Да ты не упирайся, я же тебе хорошо заплачу. Тебе что, деньги не нужны?

— Ну так плати!

— Заплачу, только сначала мне нужно взглянуть на этот клинок… не могу же я покупать кота в мешке.

— Еще чего! Я тебе дам оружие, а ты меня…

— Какое недоверие! — Роберт властным жестом протянул руку и взял клинок из рук Косого.

Он вынул клинок из ножен, внимательно оглядел, кивнул:

— Да, это именно то, что я давно искал!

— Так плати! Кстати, мы еще о цене не поговорили…

— Поговорим, поговорим! Непременно поговорим! — с этими словами Роберт взмахнул клинком.

— Эй, ты этой фигней не маши! — злобно прошипел Косой, выставив вперед свой нож. — Не то я сам так махну…

— Ради бога! — проговорил Роберт и выписал в воздухе концом клинка узор наподобие восьмерки.

Тут случилось непонятное: спертый воздух контейнера задрожал, как это бывает в жару, заискрился, в нем вспыхнули крошечные радуги, и вскоре эти радуги слились в сплошной радужный шар вроде огромного мыльного пузыря.

Пузырь это раздувался все больше и больше, и вот он уже окружил самого Роберта и Милу.

А братья Кривошеевы изумленно оглядывались:

— Вот черт! Куда они подевались?

— Говорил я, не надо с ним разговаривать! Сразу видно, что это жулик был, он тебе голову задурил и увел девку… — заныл Шуруп.

— Да отвали ты! — Косой решил сорвать злость на брате и пошел на него медведем.

Роберт твердой рукой подхватил Милу за локоть и вывел ее из контейнера. Вокруг них по-прежнему искрился и переливался радужный шар. Не покидая этот шар, они дошли до края пустыря, где Роберт оставил свою машину.

Подойдя к машине, он снова взмахнул клинком — и сверкающий шар исчез.

Тут же из кустов, опасливо оглядываясь и пригибаясь, выбежала Клава, подбежала к машине.

— Ты?! — возмущенно воскликнула Мила. — Ты бросила меня с этими подонками…

— А что мне было делать? Я шла за вами и вытащила бы тебя рано или поздно…

— Боюсь, что скорее поздно! Если бы не подоспел Роберт, не знаю, что бы со мной было…

Клава повернулась к Роберту и проговорила:

— Здрассте! Спасибо, что выручили мою подругу! А какая у вас хорошая штука… — Она с завистью взглянула на клинок.

В это время из зеленого контейнера выскочили братья Кривошеевы. Они подслеповато оглядывались по сторонам, привыкая к яркому свету.

— Нам лучше уехать! — проговорил Роберт.

— Ой, а нельзя у вас одолжить на минутку эту шпагу? — попросила Клава.

— А вам зачем?

— Да хочу незаметно подобраться к этим отморозкам. Есть у меня одна идея…

— Клинок я вам не дам, но могу кое-что сделать…

Роберт вытащил клинок из ножен, взмахнул им и начертил узор в воздухе вокруг Клавы.

Клава исчезла, а вокруг нее возник прежний радужный, переливающийся шар.

— Спасибо, — донесся из шара приглушенный голос.

Радужный шар поплыл в воздухе к зеленому контейнеру, возле которого все еще препирались братья.

Приблизившись к ним, шар застыл.

Вдруг из него высунулась женская рука. Она скользнула в карман Косого, вытащила шприц…

— Ой! — вскрикнул тот.

— Что с тобой? — удивленно спросил Шуруп.

— Кольнуло что-то… что-то… — повторил Косой сонным голосом. — Может, оса укусила…

— Ой! — вскрикнул, в свою очередь, Шуруп.

Радужный шар схлопнулся и исчез.

— Что… это… было… — протянул Шуруп.

Возле Кривошеевых появилась Клава. Она хлопнула в ладоши перед лицом Косого, но тот почти не среагировал.

— Вот хорошо! — Клава подхватила полусонных братьев под руки и повела их к стоявшей неподалеку платформе, на которую был погружен контейнер.

Братья послушно шли, переставляя ноги, как автоматы.

Клава подвела их к платформе, открыла контейнер и затащила Кривошеевых внутрь. Затем закрыла снаружи дверь контейнера и вернулась к машине Роберта, довольно потирая руки.

— Что ты им вколола? — испуганно проговорила Мила. — Они что, правда теперь будут овощами?

— Да ничего подобного! Это успокоительное сильное, Косому медсестра знакомая дала. Человек на несколько часов становится вялым, делает, что скажут, идет, куда поведут.

— Так они через несколько часов снова за нами охотиться будут? Все сначала?

— Ничего подобного. Этот контейнер скоро к составу прицепят и отправят во Владивосток. Пока они очухаются да пока дверь откроют — они уже далеко будут…

— Слушай, а откуда ты все тут знаешь? — невольно восхитилась Мила. — Сама говорила, что впервые в наш город приехала, а так ловко все организовала…

— А, у меня помощник хороший был… — Клава указала куда-то за угол, где настороженно глядел на них мальчишка лет тринадцати. Одет он был бедновато, но чисто, а глаза уж такие хитрющие, что сразу видно — тот еще жук.

— Он меня всему научил, у него к этим уродам свой счет был. Ну, юное дарование, иди сюда за окончательным расчетом.

Мальчишка получил свои деньги и тут же исчез, как не было.

— Ну что ж, эта глава увлекательной книги нашей жизни закончена, — проговорил Роберт. — Продолжение следует. А пока я могу отвезти вас куда скажете.

Он сел за руль, женщины — на заднее сиденье.

Машина выехала на Невский проспект. Когда они проезжали мимо «Пассажа», Клава проговорила:

— Ой, высадите меня здесь! Хочу кое-что купить… присмотрела там красивую сумку…

По голосу было слышно, что «Пассаж» — это только предлог, что у Клавы свои секретные дела.

Роберт затормозил. Клава вышла, послав ему воздушный поцелуй, машина поехала дальше.

— А вас подвезти домой? — спросил Роберт Милу.

— Да, пожалуй, — вздохнула Мила.

Роберт поехал дальше.

— Ой, вы же не к дому едете, а к тому торговому центру, где мы покупки оставили! Откуда вы знаете, что мы там были?

— Да уж знаю… — Роберт немного помолчал. — Вы же знаете, что я наблюдаю за вами.

— Вот как? То-то я смотрю, что вы так вовремя успели туда, к контейнерам! И кстати, я вас еще не поблагодарила за свое спасение. Ловко вы… с этим клинком…

— Мила, я ведь говорил, что все это очень серьезно, а вы отнеслись к моим словам как-то легкомысленно… То есть сначала в ваши руки случайно попал ключ, а уже потом…

— Я открыла шкатулку! — гордо сказала Мила. — Я сама догадалась, как это сделать.

Тут она немного прихвастнула, не упомянув о конверте с маркой. А потом не удержалась и рассказала, как подсунула злодеям ключ от шкафа соседки.

Роберт не смеялся, он только укоризненно покачал головой.

— Вы не представляете, что это за вещь!

— Вы говорите об этом клинке? — Мила кивнула на футляр с клинком.

— Именно о нем. Дело в том, что этот клинок — он особенный… единственный в своем роде…

— Да уж видела! Особенный — это еще мягко сказано! До сих пор не могу поверить… если бы не видела своими глазами…

— Да, он и правда особенный. Этот клинок принадлежал Досточтимому мастеру Великой ложи Востока…

— Кому?!

— Досточтимый мастер — это титул главы масонской ложи. Так вот, этот клинок принадлежал главе Великой ложи Востока, то есть главной масонской ложи Российской империи. Но задолго до этого он принадлежал Великому Магистру ордена тамплиеров, или храмовников…

— Кажется, я что-то читала про этот орден, — проговорила Мила, которой захотелось показать свою начитанность. — Но их ведь всех, кажется, истребили?

Большую часть высокопоставленных тамплиеров действительно казнили по приказу короля Франции Филиппа Красивого, но некоторым рыцарям все же удалось спастись и передать потомкам тайные знания великого ордена. А также некоторые его реликвии и святыни. В том числе и этот клинок. Орден тамплиеров не исчез бесследно. Его наследие приняли розенкрейцеры, а потом — франкмасоны, или вольные каменщики… первая Великая ложа была учреждена в Шотландии, поэтому самый распространенный устав называется шотландским. Дело в том, что именно в Шотландии долго скрывались уцелевшие тамплиеры высокого ранга, и они передали свои знания первым масонам…

— Но это все было очень давно…

— Зря вы так думаете! Масоны есть и сейчас, их ложи существуют по всему миру. Всего в мире около двух миллионов масонов…

— И вы — один из них? — догадалась девушка.

— Да, я имею честь состоять в одной из великих лож и имею звание мастера, то есть каменщика третьего, высшего уровня.

— Это что-то вроде религии?

— Нет, масонство — это не религия. Можно сказать, это больше чем религия. Среди нас есть и христиане, и мусульмане, и буддисты, и последователи других религий. Масонство — это тайное общество, со своей идеологией, со своей системой ценностей, со своей моралью, со своей целью…

— И какая же это цель?

— Великая цель масонства — способствовать духовному развитию и прогрессу человечества. Этой цели посвящены все силы и возможности членов нашего общества…

— Все это очень интересно, — перебила его Мила, — но при чем здесь этот клинок?

— Когда-то этот клинок принадлежал знатному ирландскому лорду, который в то время стоял во главе Великой ложи Запада. Затем совершенно случайно клинок попал в руки знаменитого английского мореплавателя сэра Френсиса Дрейка…

— Ага, про него я знаю! — выпалила Мила, вспомнив портрет адмирала на марке.

— Прекрасно. Но потомки и наследники английского адмирала не знали истинной ценности клинка и не сохранили его в семье. И это к лучшему, потому что клинок попал в руки знатному российскому дворянину, который привез святыню в Россию, где она стала достоянием Великой ложи Востока… В двадцатом веке масоны в России подверглись гонениям, многие были арестованы. Сокровища ложи по большей части пропали или оказались в разных странах. Наконец, после многих гонений, нам удалось восстановить ложу. И первой нашей заботой стало вернуть священные реликвии Великой ложи Востока. Судьба клинка долгое время была неизвестна, мы считали, что он безвозвратно утерян. Но вот совсем недавно нам удалось узнать, что клинок цел, и я узнал, где он находится…

Роберт на мгновение замолчал, затем продолжил значительным тоном:

— Клинок оказался у вас — но я надеюсь, что вы понимаете, как он важен для нашей ложи. Я надеюсь, что вы отдадите его нам… разумеется, ложа отблагодарит вас за такой дар. Подумайте, чего вы хотели бы от нас в обмен на этот клинок…

— Да что вы! — Мила замахала руками. — Конечно, я отдам вам этот клинок, зачем он мне? И мне ничего не надо, то есть надо, конечно, но я уж как-нибудь сама свои проблемы решу!

— Вижу, что вы стали совсем другой, — улыбнулся Роберт, — это уже заслуга клинка. И… все у вас будет хорошо, и вас полюбят от всей души, и довольно скоро…

— Ой, мы уже приехали. — Мила не хотела продолжать этот разговор.

Что, в конце концов, про счастье говорить, прямо как в телевизионных сериалах…

— Всего вам доброго! — Она выскочила из машины и тут же столкнулась с Розалией Яковлевной.

— Милка, ты что такая веселая? — удивилась соседка. — И похудела как… ты что, совсем не ешь? Приходи ко мне ужинать!

— Ладно, сейчас приду!

Мила поднялась к себе, бросила пакеты с одеждой, взяла только подарок соседке и вприпрыжку побежала вниз.

Над Петербургом завывала январская вьюга, кидала в лицо редким прохожим хлопья снега.

К внушительному желто-белому особняку с колоннами по фасаду подкатила роскошная карета, запряженная четверкой великолепных вороных рысаков.

Дверцы кареты были украшены позолоченными графскими коронами.

С запяток кареты соскочил рослый лакей, распахнул дверцу, помог выйти барину — высокому господину, кутающемуся в длинную бобровую шубу.

Невиданное дело — барин сам держал в руках бархатный футляр, похожий на те, в каких музыканты носят кларнеты или флейты.

Барин нес этот футляр сам, своими руками! Не доверил его лакею или другому слуге!

Барин поднялся по расчищенным от снега ступеням особняка.

Двери распахнулись — и снова невидаль: у дверей стоял не швейцар, не лакей, а еще один барин, в зеленом бархатном камзоле, с орденской звездой на груди.

Барин приветствовал гостя, провел его в комнату при входе, где помог освободиться от шубы (опять-таки сам, без помощи лакея).

Затем они сделали нечто и вовсе странное: сняли свои камзолы и надели вместо них белые кожаные фартуки, доходящие до колен.

Переодевшись, оба господина проследовали по полутемному коридору, открыли двери — и оказались в малом зале, скудно освещенном несколькими канделябрами.

В середине зала, за длинным столом, сидело около двух дюжин господ, облаченных в такие же белые фартуки.

По их значительным лицам, по их уверенной осанке видно было, что все эти господа занимают важное положение в обществе.

Хозяин особняка и его поздний гость подошли к столу, заняли свободные стулья, обменялись приветствиями с остальными.

— Что ж, теперь мы все в сборе! — проговорил хозяин. — Так что позвольте мне открыть заседание Великой ложи Востока. Сегодняшнее заседание особенное. Мы должны почтить память прежнего Досточтимого мастера, а самое главное — избрать на его место нового, который с честью примет эту трудную, но очень почетную обязанность.

Ровный гул голосов был ему ответом.

— Сначала почтим память Досточтимого мастера минутой молчания…

Участники собрания затихли, опустив глаза.

По прошествии минуты хозяин дома продолжил:

— А теперь перейдем ко второму пункту нашей сегодняшней повестки — к выборам нового главы нашей ложи, нового Досточтимого мастера. На этот пост претендуют три члена нашей ложи: господин действительный статский советник Осинский, господин сенатор Оплеухов и господин граф Нелидов. По традиции Великих лож шотландского статута, каждый мастер, претендующий на руководство ложей, должен принести ложе какой-то дар. После этого все члены совета оценивают эти дары и принимают решение путем тайного голосования. Итак, я приглашаю господ претендентов выступить со своими дарами.

Первым поднялся действительный статский советник Осинский.

Дорогие братья! Единомышленники! — начал он, обведя присутствующих взглядом. — Я хочу принести в дар нашей ложе бесценную реликвию — перстень его преосвященства Армана дю Плесси, кардинала Ришелье.

С этими словами господин Осинский открыл бархатную коробочку и достал из нее массивный золотой перстень с крупным овальным темно-синим сапфиром.

— Красивый перстень, — проговорил хозяин дома. — Однако думаю, что почти у любого из присутствующих братьев найдется подобный. Дар ложе должен быть поистине уникальным…

— Я еще не сказал главного. Этот перстень обладает удивительным свойством — сапфир, который его украшает, меняет свой цвет, будучи погружен в отравленное вино.

Советник еще раз оглядел присутствующих и добавил:

— Сейчас я продемонстрирую вам его в действии.

Он взял свой бокал и до половины налил в него вино из запыленной бутылки — налил собственноручно, потому что слуги не допускались на собрания ложи.

Затем советник достал из-под рубашки висевший на шее медальон, открыл его и высыпал в бокал находившийся в медальоне розоватый порошок. При этом он пояснил:

— Это смертоносный яд, полученный из ядовитой рыбы скарпены. Мне подарил его персидский посланник — он сказал, что яд этот убивает быстро и безболезненно. Я ношу его при себе на тот случай, если что-то будет грозить моей чести.

— Вы проверяли этот яд? — с интересом спросил хозяин.

— Да, я проверил его: насыпал всего несколько крупинок на кусок мяса и бросил это мясо дворовой собаке. Собака в мгновение ока съела мясо и столь же быстро околела. А теперь смотрите…

Он опустил перстень в вино, и сапфир тут же из синего сделался кроваво-красным.

— Вы видели? Этот перстень спас кардинала от нескольких покушений на его жизнь.

Советник достал перстень из бокала, обтер его носовым платком и положил обратно в коробочку.

— Вот мой дар ложе!

— Благодарю вас, брат! — с уважением проговорил хозяин дома и повернулся к следующему претенденту:

— Теперь ваша очередь. Прошу вас, сенатор!

Сенатор Оплеухов, дородный человек с двойным подбородком, тяжело поднялся из-за стола и проговорил, слегка задыхаясь:

— Мой подарок, возможно, не так красив, как дар уважаемого предшественника, но, на мой взгляд, он не менее полезен. Это веер, который принадлежал небезызвестной мадам де Помпадур.

С этими словами сенатор достал из рукава сложенный веер, сделанный из пластинок слоновой кости, украшенных миниатюрными рисунками.

— Красивый веер, — одобрительно проговорил хозяин дома. — В чем же его ценность?

— Его особенное свойство таково: если ваш собеседник лжет, веер сам собою закрывается. Сейчас я продемонстрирую вам это.

Он взял в руку раскрытый веер и повернулся к действительному статскому советнику Осинскому:

— Назовите, любезный брат, ваше имя.

— Оно вам прекрасно известно, но если вы настаиваете — пожалуйста: меня зовут Сергей Афанасьевич Осинский.

— Это правда. Вы видите — веер не шелохнулся. Теперь прошу вас, ответьте, сколько вам лет.

— Что ж, и это не составляет тайны: мне недавно исполнилось сорок шесть лет…

Вдруг с негромким щелчком веер сложился.

— Веер сомневается в ваших словах!

Советник покраснел.

— Ну… честно говоря, мне пятьдесят два… сам не знаю, отчего я сказал другое.

— Вот видите. Этот веер отличает правду от вымысла.

Сенатор снова раскрыл веер и продолжил:

— Скажите еще вот что, господин советник: для чего вы хотите получить звание Досточтимого брата?

— Разумеется, для того, чтобы приносить нашему делу как можно большую пользу…

И опять веер с громким щелчком сложился.

Сенатор тонко улыбнулся:

— Вы видите, каков мой дар?

— Оставьте ваши намеки, сенатор…

— Ладно, уважаемые господа… я хотел сказать, дорогие братья. Дар уважаемого сенатора тоже заслуживает всяческого одобрения. А теперь дадим слово третьему претенденту — нашему дорогому брату графу Нелидову.

Граф поднялся из-за стола, откашлялся и проговорил:

— Уважаемые господа! Дорогие братья! Я принес в дар нашей ложе клинок, который за свою долгую историю сменил много хозяев. Неизвестно, кто его выковал и кто был самым первым владельцем, но среди его хозяев был шотландский лорд Макдоннелл, один из основателей первой Великой ложи Запада, а также знаменитый английский мореплаватель сэр Френсис Дрейк…

С этими словами граф положил на стол клинок в черных инкрустированных ножнах.

Участники собрания зашептались.

Хозяин дома уважительно взглянул на графа:

— Мне не раз приходилось слышать об этом клинке, но, признаться, я думал, что он безвозвратно утрачен. Скажите, граф, есть ли у вас доказательства, что это тот самый клинок?

— Для этого мне придется… — начал граф, но в это время дверь зала распахнулась, и в него, пошатываясь и держась за грудь, вошел старый представительный слуга.

Хозяин дома вскочил из-за стола и строго воскликнул:

— Порфирий, я же велел сегодня никому из прислуги не появляться в парадных комнатах!

— Барин… — отозвался слуга прерывающимся голосом, — там какие-то люди… с оружием… меня ранили, Григория убили… горничные и лакеи попрятались… а эти, с оружием, идут сюда…

Он замолчал, отнял руку от груди, и все увидели на его ливрее расплывающееся пятно крови. Слуга покачнулся, но нашел в себе силы сказать еще несколько слов:

— Я… я послал Прошку в казармы к Николаю Андреевичу…

Тут ноги старика подкосились, и он упал бездыханным.

— Николай Андреевич — мой младший брат, командир драгунского полка, — озабоченно проговорил хозяин. — Его полк расквартирован поблизости, в Семенцах; он, конечно, пришлет команду на помощь, но пока они поспеют, пройдет не меньше часа…

Тут двери зала распахнулись, и в него ввалились вооруженные люди в одинаковых черных сюртуках, в черных бархатных полумасках, закрывающих лица. Один из них, видимо главный, чья полумаска была украшена алмазным вензелем, направил пистолет на хозяина дома и выкрикнул:

— Вы — прислужники Сатаны! Мы, ревнители истинной веры, пришли, чтобы покончить с вашим сборищем! Но для начала отдайте мне клинок, которым один из вас обманом завладел!

— Господа, кто вы такие и кто позволил вам ворваться в мой дом? Имейте в виду, я вызвал подмогу…

— Пока ваша подмога подоспеет, с вами будет покончено! Но если вы отдадите мне клинок, возможно, я подарю вам жизнь…

— О каком клинке вы говорите, сударь? — перебил его граф Нелидов. — Не об этом ли? — он вытащил свой клинок из ножен, взмахнул им.

— Он самый! — человек в маске шагнул вперед, но Нелидов опередил его.

Он начертил концом клинка в воздухе знак, напоминающий положенную на бок восьмерку, затем широким взмахом обвел стол и всех сидящих за ним перепуганных масонов.

И тут же воздух вокруг стола задрожал, заискрился, в нем вспыхнули маленькие радуги… затем эти радуги стали расширяться и множиться, они слились в огромный радужный шар, окруживший участников собрания искрящимся коконом.

Человек в маске с вензелем попятился, изумленно оглядываясь по сторонам.

— Где они все? — спросил он стоящих рядом сообщников. — Только что были здесь… вся их ложа, в одном месте… мы их прихлопнули бы одним махом… куда же они подевались?

— Выходит, они и правда служат Сатане, — опасливо проговорил один из его спутников, — наверняка сам владыка Преисподней и накрыл их своим покровом…

Тут в зал вбежал еще один человек в черном и, задыхаясь, выкрикнул:

— Ваше сиятельство, к дому подъезжают драгуны, не меньше эскадрона! Нужно быстро удирать!

Человек в маске с вензелем в сердцах топнул, повернулся и проговорил:

— Придется уходить несолоно хлебавши… а победа над ними была так близка!

Люди в черном один за другим покинули зал.

Когда их шаги и голоса смолкли, граф Нелидов снова взмахнул клинком.

Радужный шар исчез с негромким хлопком.

Масоны облегченно вздыхали, вполголоса переговаривались.

Тут за дверью снова раздались приближающиеся шаги многих людей, и в зал вбежали драгуны с обнаженными саблями во главе с бравым полковником.

— Павел, дорогой! — бросился полковник к хозяину дома. — Ко мне прибежал твой человек, сказал, что на твой дом напали какие-то разбойники. Я, признаться, сперва не поверил ему — чтобы в наш просвещенный век разбойники хозяйничали в Санкт-Петербурге… однако твой человек был так напуган, что я поднял дежурную команду и примчался к тебе.

— Спасибо, брат! Ты подоспел вовремя. Они издали увидели твоих драгун и сбежали.

— Это и правда были разбойники?

— Должно быть, так. Хотя… возможно, это были члены так называемой Черной ложи, претендующей на главенство в масонской иерархии. Еще раз спасибо. Я велю выдать всем твоим драгунам по целковому и по рюмке водки.

— Что ж, это не помешает. Помни, брат, что я и мои драгуны всегда придем к тебе на выручку!

Драгуны получили награду и отправились в свои казармы.

Когда все затихло, хозяин дома проговорил:

— Я думаю, никто из вас, господа, не усомнится: мы убедились, что дар господина Нелидова — самый драгоценный из всех. Только что он спас наши жизни. Я предлагаю немедленно проголосовать и сообщаю вам, что отдаю свой голос за господина графа…

Все участники собрания вложили в серебряный кубок записки с именами претендентов, которым они отдают свои голоса.

Хозяин дома достал записки, прочел их и сообщил, что новым главой ложи единогласно избран граф Нелидов.

Паук и Баран подъезжали к похоронному бюро «Вечная память» и вяло переругивались.

— Зачем нам туда ехать? — ныл Паук. — Шеф нам такую выволочку устроит — мама не горюй… мы же все завалили…

— А у тебя что — другие варианты трудно… трудоустройства имеются? — возражал Баран.

— Чего?

— Трудоустройство, серость, — это по-простому работа!

— Так ты так и говори! А то все какие-то слова выдумываешь! Под умного косишь!

— Так я и говорю! Какая еще тебе работа светит? Грузчиком в винный магазин пойдешь? Охранником при общественном туалете?

— Ну, зачем же грузчиком?

— А что ты еще умеешь? Нет уж, поедем в «Память». Шеф хоть и устроит выволочку, но простит и даст работу, а там уж мы с тобой как-нибудь рубили… рыбали… реаби… билетируемся.

— Чего? Ты что это сказал? — Паук нахмурился и сжал кулаки. — Ты за это ответишь!

— Да забей, это слово такое умное, вроде как оправдаемся.

— Ты таких выражений при мне лучше не употребляй, а то я и врезать могу!

За таким приятным разговором они подъехали к похоронной конторе и тут увидели возле нее подозрительное скопление незнакомых людей и машин.

— Это чего тут такое творится? — проговорил Баран, сбрасывая скорость. — Что-то мне это не нравится…

Тут перед их машиной появились два человека в полицейской форме.

— Водитель, остановитесь! — проговорил один из них повелительным тоном.

Баран затормозил, подъехал к тротуару.

— Кто такие? Куда направляетесь? — спросил полицейский, подходя к машине.

— Шеф, да мы тут ра… — начал было Паук.

Он уже хотел сказать «работаем», но Баран вовремя сориентировался, незаметно пнул его по ноге и выпалил:

— Мы тут ра-адную бабушку хотели похоронить… бабушка наша родная померла, воды холодной выпила и простудилась. Два дня всего прокашляла — и все, кирдык. Так вот похоронить нужно старушку, как положено…

— Ах ба-абушку… — протянул полицейский, сразу утратив интерес к подозрительной парочке. — Это вы не по адресу.

— Как — не по адресу? — всполошился Паук. — Здесь же похоронная контора…

— Была, да вся вышла. Подозрительные дела здесь творились, под видом похоронной конторы всякий криминал процветал… — Полицейский доверительно понизил голос: — Наркотой приторговывали, и не только… от жителей соседнего дома сигнал поступил, что отсюда идет запах нехороший. Думали, собака издохла или еще какое животное, пришла проверка от санитарного управления, и оказалось, что здесь покойников вообще не кремируют, а просто складывают в подвал… так что не советую вам здесь свою бабушку хоронить.

Тут подошел второй полицейский и гаркнул:

Пупышев, ты зачем с посторонними служебную информацию обсуждаешь? А вы, граждане, поезжайте отсюда, пока мы вас не привлекли, хорошо если как свидетелей!

— Все, уезжаем, уже уехали, нас здесь уже нет! — Баран развернулся и поехал прочь от похоронной конторы.

— Ух ты, чуть не попались! — проговорил он, когда они отъехали на безопасное расстояние. — Выходит, спалилась «Вечная память»… Вечная память «Вечной памяти»…

— Выходит, всех повязали! Что же нам теперь делать? Неужели правда в грузчики подаваться?

— Или в охранники. Так и то — если здесь как следует копать начнут, до нас тоже могут докопаться…

— А я знаю, куда податься! — оживился вдруг Паук. — У меня тетя есть, живет в деревне, в Тверской области. Хорошая тетя, добрая. Я к ней, пожалуй, рвану. У нее дом с печкой, огород двенадцать соток… а самое главное — глухое место, до ближайшего города сто километров, и такие дороги, что только на телеге доехать можно. Автолавка — и то раз в месяц приезжает.

— Пустит тебя тетя-то?

— Пустит, пустит! Я ей дров на зиму наколю, огород вскопаю… как-нибудь отсижусь.

— Слушай, а может, она и меня приютит?

Паук пристально взглянул на приятеля и проговорил:

— Ну, может, и не прогонит. Ты только обещай, что умных слов больше не будешь говорить.

— Вот разрази меня гром, если еще что скажу! — поклялся Баран.

В обычном петербургском дворе стояло одноэтажное здание, на двери которого была странная вывеска: «ТЭУ ИТП».

Окна этого здания были изнутри выкрашены белой масляной краской, так что заглянуть внутрь было невозможно.

В одной из комнат этого здания сидели возле стола двое — Павел и лысый мужчина с длинными волосатыми руками.

На столе перед ними стояла деревянная шкатулка.

— Ну, давай, покажи, на что ты способен! Докажи, что от тебя есть какая-то польза! — лысый пододвинул шкатулку к Павлу.

Тот тяжело вздохнул, повертел шкатулку в руках, нажал на незаметную кнопку, затем еще на одну.

Шкатулка раскрылась.

В ней лежал небольшой ключ с фигурной бородкой.

— Ну вот он, этот ключ… — проговорил Павел тоскливым голосом.

Молодец, Буратино! — лысый усмехнулся, маленькие глазки вспыхнули. — Золотой ключик у нас есть, теперь ты нам скажешь, где та дверца, которую он открывает.

— И тогда вы меня отпустите?

— Конечно! Зачем ты мне нужен? Говори, где эта дверь!

— Ну, поедем, я вам ее сам покажу.

— Я без тебя съезжу, ты меня здесь подождешь. Если найду то, что мне нужно — отпущу тебя на все четыре стороны… а если нет — пеняй на себя, отвезу тебя к Трофимычу.

— Без меня вы ни за что не найдете это место. Я вам должен сам его показать.

— Почему это не найду?

— Потому что они его каждый день меняют. Я его узнаю, никто другой не сможет…

Павел надеялся, что голос его не дрожит и что этот лысый страшный тип не уловит в нем фальшивые нотки, не поймет, что он не то чтобы совсем врет, а малость подвирает.

Тот человек, на которого он работал, здорово его недооценивал. То есть он думал, что Павел — глупый и недалекий, что ему можно поручать только самые простые дела, поскольку он совершенно не представляет, с какими раритетами работает фирма.

Отчасти это было верно, Павел понятия не имел, что там за раритеты, он вообще это слово услышал впервые, когда поступил в фирму сначала обычным менеджером, зато он прекрасно знал, что вещи очень дорогие. И когда вызвал его хозяин и дал задание передать шкатулку одному типу, то Павел исхитрился и подслушал его разговор насчет того, как можно открыть шкатулку и куда пойти с ключом. Мало ли что может случиться…

И случилось так, что эта дурында, его жена, утащила шкатулку прямо из-под его носа. И все пошло прахом. Так что теперь он может спастись, только если убедит этого лысого в том, что он, Павел, ему необходим.

— По-моему, ты меня просто дуришь… — протянул лысый.

— Говорю вам — я приведу вас к двери…

— Ну ладно, но смотри у меня, чтобы никаких фокусов!

Водитель подал к входу синий джип.

Павел с лысым сели на заднее сиденье, и джип выехал из двора.

Они почти час колесили по центральным районам города, вскоре лысый начал терять терпение.

— Ты меня утомил! Еще десять минут — и едем к Трофимычу…

— Нет… да вот же оно! — Павел показал на дверь, над которой было написано светящимися буквами «Портобелло».

Водитель припарковался возле входа. Лысый вышел из машины, дождался Павла. Они вошли в ресторан.

Павел с уверенным видом подошел к гардеробу.

Представительный гардеробщик обстоятельно читал газету на каком-то непонятном языке.

— Любезный! — окликнул его Павел.

— Что?! — гардеробщик окинул посетителей взглядом. — Чем могу вам помочь?

— Вот, у нас есть ключ! — Павел кивнул на своего лысого спутника.

Тот достал из кармана ключ, показал его гардеробщику.

Гардеробщик взял ключ двумя пальцами, осмотрел его, проговорил, нахмурившись:

— Ну да, ключ… и что вы хотите?

— Но это же ключ! — повторил Павел.

Лысый побагровел, хотел что-то сказать, но тут лицо гардеробщика прояснилось, и он протянул:

— Ах да, это же ключ! Ну конечно!

Павел облегченно вздохнул.

Гардеробщик отступил в сторону, сделал приглашающий жест. Павел и его спутник вошли в гардероб, проследовали за его хозяином в глубину, подошли к двери.

Дверь эта была обита ржавой некрашеной жестью, в некоторых местах продранной. На самом видном месте было написано масляной краской «Зюзя козел». Тем не менее в этой двери были две замочные скважины.

Гардеробщик вставил в одну из них свой ключ, повернулся к лысому:

— Ваш ключ, пожалуйста!

— Я сам! — лысый вставил свой ключ во вторую скважину, решительно повернул.

Звонок щелкнул, дверь открылась. За ней было темно, как в желудке у кита.

— Заходите, я включу свет! — пообещал гардеробщик.

Павел первым шагнул вперед, лысый последовал за ним.

Гардеробщик щелкнул выключателем и тут же захлопнул дверь.

Стало и правда светлее.

Павел и его грозный спутник оказались в большом пустом дворе. Местами этот двор был замощен булыжником, местами зарос чахлой городской травой. В дальнем углу двора безнадежно ржавел старый «Москвич».

— Эй, что за дела? — проговорил лысый, оглядевшись. — Куда это он нас завел? Куда это ты меня завел? — он повернулся к Павлу и грозно нахмурился.

— Я… я не знаю… — робко отозвался Павел и зябко передернул плечами.

— Не знаешь?! — зло переспросил лысый. — Ты же говорил, что все про эту контору знаешь!

— Все пошло не так…

— Ах не так?

Лысый повернулся, шагнул туда, где только что была дверь… но двери там уже не было, на ее месте была глухая кирпичная стена.

Лысый пнул эту стену ногой, выругался и снова огляделся.

Только сейчас он понял, что во дворе, где они оказались, нет ни одной двери, ни одной подворотни.

Вокруг были только стены домов.

— Да что же за черт?!

Лысый затравленно крутил головой.

Потом он схватил Павла за воротник и зарычал:

— А ну, выведи меня отсюда!

— Я… я не знаю… — повторил Павел дрожащим от ужаса голосом.

— Ах не знаешь?

— По… посмотрите… — Павел кивнул, показывая глазами на что-то за спиной лысого.

— Не пытайся меня снова обдурить! Выведи меня отсюда или прощайся с жизнью!

Павел не ответил, но что-то в его глазах заставило лысого обернуться.

Из другого конца двора к ним приближались несколько огромных злобных собак.

Старый слуга Прокопий, кутаясь в прорванную на локтях кофту, без стука вошел в холодную комнату, где ютился его барин.

— Что случилось, Прокопий? — спросил барин старческим надтреснутым голосом.

— Однако там ломятся эти… товарищи. Два матроса и один страшный, в кожанке. Говорят, до вашей светлости.

— Ничего страшного, Прокопий! Ничего не бойся. Подай мне тот клинок… ну, ты знаешь, в инкрустированных ножнах.

— Ох, барин, неужто вы думаете шпажонкой от них отбиться?

— Прокопий, не говори глупостей. Просто подай мне клинок и ни о чем не беспокойся.

— Ох, барин, нету уже того клинка!

— Что значит — нету?!

— Да вот, когда вы захворали, я его на толкучий рынок снес, поменял на дрова… а то бы вы от холода здесь, извиняюсь, околели.

— Что?! На дрова? Клинок флибустьера — на дрова? Ну, тогда и правда — всему конец!

И снова проснулась Мила от телефонной мелодии из старого фильма «Фантомас» — стало быть, звонит кто-то незнакомый.

Ох, как не любила она так просыпаться! Сегодня наконец выходной, можно спокойно выспаться и отдохнуть, и не надо вскакивать ни свет ни заря, чтобы приготовить завтрак, чтобы муж просыпался, когда по квартире гуляет дивный запах свежезаваренного кофе и на плите аппетитно скворчат блинчики…

Сама она предпочитала блинчики с творогом, но муж ел только с мясом. И никаких полуфабрикатов не признавал. Вот непременно сама тесто заведи, сама фарш протуши, сама блинчики пожарь. Тогда и будет вкусно.

И она старалась как могла, крутилась на кухне, напевая, да еще успевала кое-что набросать на лицо, чтобы муж спросонья не увидел ее распустехой. И вот зачем она это делала? Как выяснилось, муж совершенно ее стараний не ценил, считал это в порядке вещей. Сколько времени зря потратила…

Тут Мила осознала, что телефон все звонит и звонит. Номер был незнакомый, но отчего-то она решила ответить.

— Это Рожкова? — спросил женский голос.

И хоть он был неофициальным, но Мила сразу поняла, что ничего хорошего ей не сообщат.

— Мила Рожкова? — повторил голос. — Слушайте, не молчите уже, отвечайте, вы это или не вы.

— Да, это я, — спросонья хрипло ответила Мила. — А кто вы и чего вы хотите?

— Я — ничего от вас не хочу! — рассердилась женщина. — Это больной хочет! Хочет, чтобы вы его навестили!

— Больной? Какой больной? — Как-то до Милы с утра плохо все доходило.

— Больной Рожков Павел, — отчеканила женщина, — лежит у нас в Екатерининской больнице в хирургии.

— А что с ним? — Наконец с Милы слетел сон.

— Искусан дикими животными. — Добившись от Милы внимания, женщина успокоилась и заговорила равнодушно.

— Что? — Мила вскочила с кровати. — Почему дикими? Он что — в лесу был?

— Почему в лесу? Бродячие собаки его покусали, — по-свойски объяснила тетя, — а они еще хуже диких, потому как человека не боятся. В общем, придешь к нему?

— Приду…

— Значит, Екатерининская больница, вторая хирургия, пятая палата. Пропуск к нему выписан!

Покусан дикими собаками! Мила только вздохнула. Да, выходные начинаются весело.

Выйдя из душа, она услышала, что звонят в дверь. А потом стукнули ногой, и Клавин голос заорал:

— Милка, открывай, хватит спать!

Клава стояла на пороге полностью одетая, с новеньким чемоданом у ног.

— Ты чего это?

— Уезжаю я. — Клава говорила теперь совершенно другим голосом, и повадки были другие — приличнее, что ли.

— Куда? На море теплое?

— Да нет, пока домой… Эти двое отморозков теперь меня не достанут, а там Борис в больнице… Бабку проведаю, денег ей оставлю и соседке поручу, чтобы присматривала…

Она вздохнула и продолжила:

— Опять же Лешка… они его в мастерской заперли на двое суток, он там чуть совсем с катушек не сошел. А ведь я его втянула в такое дело… С Борисом деньгами поделюсь, и вот еще что, это тебе. — Она протянула увесистую пачку долларов.

— Да мне-то за что?

— Бери, пригодятся…

Клава сунула Миле еще ключи от Витькиной квартиры и вкатила чемодан в подъехавший лифт.

Екатерининская больница оказалась целым комплексом зданий, так что Мила долго искала корпус с хирургией, да еще и хирургии оказалось три, так что когда Мила наконец добралась до нужного отделения, прошло много времени.

Пропуск ей выдали без слов, только тетка в отделении заругалась, что Мила без тапочек; правда, отругавшись, выдала бахилы.

Мила вошла в пятую палату и застыла на пороге.

Помещение было довольно большим, но забито койками, что называется, под завязку. У самой двери квартировал здоровенный мужик с лицом, на котором даже синяки не были заметны, до того оно, лицо, было дубленым и сизым, вероятно от неумеренного потребления спиртных напитков не самого лучшего качества. Из-под несвежей простыни торчала голая нога, размерами напоминающая слоновью, только цвета не серого, а лилового с черными прожилками. Воняло от мужика совершенно невообразимо.

На соседней кровати сидел с виду благообразный старичок с длинной седой бородой, только глаза его были совершенно прозрачные и не моргали из-под повязки на лбу. На коленях у старика лежала яркая картонная коробка с Человеком-пауком, нарисованным на крышке. Старик методично вынимал из коробки кукурузные палочки и кидал их на пол, стараясь попасть как можно дальше. Иногда ему удавалось добросить палочку до следующей кровати, на которой кто-то спал, закрывшись с головой одеялом. Тогда старик радостно хихикал.

— Тебе кого, девушка? — спросил мужик со слоновьей ногой.

— Мне… мне Рожкова, — растерялась на мгновение Мила.

— Какой такой Рожков? — прогудел мужик. — Ты говори конкретно, по какому делу он здесь. С ногой, допустим, или же вот с головой, как у Иннокентьичаа.

— Ой! — взвизгнула Мила, потому что старикан ловким щелчком направил кукурузную палочку прямо ей в лицо. Хорошо хоть по щеке попало, а не в глаз.

— О! — восхитился мужик. — Иннокентьич у нас стрелок меткий! Может и в глаз запулить.

— Так зачем вы ему позволяете? Отобрали бы коробку с палочками этими дурацкими!

— Ой, девушка! — мужик покачал головой, отчего Милу накрыла новая волна зловония. — Если ему ничего не давать в руки, он таким начнет швыряться… лучше тебе не знать. Так кого тебе надо-то?

— Которого собака покусала, — сообразила наконец Мила.

— Это тебе туда, к окну, вон его кровать…

Мила осторожно шла по проходу между кроватями, стараясь не смотреть по сторонам. Павла она не узнала, пока он сам ее не окликнул.

Был он бледен, то есть схож по цвету с несвежей наволочкой на подушке. Поверх одеяла лежала рука, туго забинтованная почти по плечо. На второй руке кисть была в гипсе.

— Ну? — спросила Мила. — И что это значит? Как ты оказался на пути у бездомных собак?

Павел помотал головой и утомленно закрыл глаза. Мила прислушалась к себе и не нашла в душе ни одного малюсенького росточка жалости. Однако тон все же решила сменить.

— Павел, что случилось? — спросила она гораздо мягче и даже во взгляд добавила сочувствия.

— Принеси мне белья свежего, постельное тоже, поесть что-нибудь, тут кормят ужасно, еще бритву там, мыло, щетку зубную… ну, сама там сообразишь! — Он перевел дух и поднял глаза, ожидая, верно, что Мила сейчас начнет суетиться и причитать, а потом стремглав полетит выполнять его задания.

Мила молчала, не получив ответа на свой вопрос, тогда до него кое-что дошло.

— Не видишь, мне плохо… — заговорил он капризно, — некогда все объяснять, потом поговорим.

— Угу, — задумчиво протянула Мила, — а у тебя только руки искусаны или еще что-то есть?

— Еще бок. — Павел отвел глаза и поморщился.

Тут дверь палаты с грохотом распахнулась и вбежала Таисья. В руках у нее был пакет сока, бутылка минеральной воды и булочки в бумажном пакете.

— Пашенька, сейчас покушаем! — она отпихнула Милу плечом и склонилась над братом.

Мила пожала плечами и пошла к выходу из палаты — она хотела найти хоть кого-то из медиков.

— Ты не расстраивайся так, девушка, — сказал разговорчивый мужик у входа, — твоему еще, можно сказать, повезло. Вот сосед его, который с ним был, тот совсем никакой, объели его собачки знатно. Самое нужное отчекрыжили.

— Да неужели? — ужаснулась Мила.

— Ну да, нос и уши. А ты что подумала, девушка?

Мила только отмахнулась, ее взгляд был устремлен на человека, лежащего у стены. Лицо и голову его покрывала повязка, из-под которой торчал только рот. Губы непрерывно шевелились, и низкий голос монотонно гудел:

— Отдай клинок, отдай клинок, он мой, он мой…

— Доктор сказал — это бред у него такой, — пояснил мужик.

Мила узнала этот низкий голос. Ну да, вот что случилось из-за того, что она подменила ключ в шкатулке. И она ни о чем не жалеет.

Однако с Павлом надо что-то решать.

Она вышла в коридор и тут же едва не столкнулась с сутулым человеком лет сорока. Одет он был в неброскую серую куртку, на лбу у него были залысины и смотрел он на Милу глазами печального кокер-спаниеля.

— Вы? — спросили они друг друга хором и засмеялись.

Точнее, засмеялась одна Мила, а капитан Супников — а это был именно он — только искривил немного угол рта, это у него означало улыбку.

— А что вы тут делаете? — спросила Мила по инерции, но тотчас все поняла.

— Расследую дело, — вздохнул Супников, — вот пришел к потерпевшему, которого объявили умершим, а он живой. Как вы можете это объяснить, Милиция Владимировна?

— Вот если еще раз назовете меня этим именем… — зловеще начала Мила.

— Виноват! — тут же перебил он. — Так что с вашим мужем? Вы же опознали труп…

— А вы у него и спросите, — рассердилась Мила, — а опознала я только кольцо. А вот, кстати, и сестрица его идет, которая его опознала, и меня еще обвиняла, что я его убила. Принесли его домой, оказался он живой! Что скажешь на это, а?

Таисья, выскочившая в коридор, тут же была принята в сильные руки капитана Супникова, а Мила принялась искать хоть какого-нибудь врача. И он нашелся — замотанный дежурный врач, который как раз и оказался лечащим Павла.

— Что вам сказать, — начал он, окинув Милу взглядом и отчего-то печально вздохнув, — положение у вашего мужа не очень тяжелое, рану на боку мы зашили, руки в свое время заживут, инфекцию остановили антибиотиками…

— Доктор, так ему можно на выписку? — спросила подскочившая Таисья.

Волосы ее были растрепаны, глаза горели хищным огнем, так что Мила даже слегка забеспокоилась о здоровье капитана Супникова.

— Ну, можно, конечно… — доктор отвернулся от Таисьи и разговаривал исключительно с Милой, — только имейте в виду. Вам нужно будет возить его на перевязки, а потом — на уколы.

— Какие уколы?

— От бешенства. А вы как думали? Собаки бродячие, непривитые. По протоколу полагаются шестьдесят уколов.

— И сколько это будет продолжаться? — снова влезла Таисья.

— Ну, месяца три уж точно, возможно, больше.

Мила представила, как целых три месяца она будет ухаживать за больным в их небольшой двухкомнатной квартирке, как он будет ныть и ворчать, требовать всевозможных разносолов и лакомств, а когда рука и бок заживут, он вовсе и не подумает идти работать — фирма-то закрылась в связи со смертью владельца. И эти уколы… машины теперь нет, придется каждый раз брать такси, а главное — муж все время будет торчать дома, и ей некуда от него деться.

В общем, полный кошмар! Нет, это невозможно допустить.

— А скажите, доктор… — Мила взяла доктора за рукав и аккуратно развернула от Таисьи, — у вас ведь в больнице есть коммерческое отделение? И там можно подержать больного, пока не кончатся все нужные уколы и процедуры?

— Ну да, это вам нужно на третий этаж. Но имейте в виду: три месяца — большой срок, а цены там…

— Ничего страшного, — Мила вспомнила про увесистую пачку долларов, которую сунула ей утром Клава, — я справлюсь.

— С ума сошла, — прошипела ей Таисья, когда доктора позвали из палаты, — где ты возьмешь такие деньги?

— Не твое дело, — ответила Мила.

В больнице на все формальности и перевод мужа в коммерческое отделение ушло полдня, но все же Мила была довольна. За эти три месяца она уж придумает, как устроить свою жизнь.

Во-первых, найдет новую работу поинтереснее. Во-вторых, непременно подаст на развод. Ну и вообще, нужно малость расслабиться и подумать о дальнейшей жизни.

Размышляя так, она вышла из метро и направилась к дому.

Погода была для конца октября очень теплая, светило неяркое осеннее солнышко. Мила шла не спеша, и, когда она решила срезать дорогу через скверик, в ее руку ткнулся чей-то холодный нос.

— Ральф! — она повернулась стремительно и увидела огромного черного пса, который улыбался ей, вывесив розовый язык. — Дорогой, как же я рада тебя видеть!

И тут же присела и стала трепать пса за ушами, а потом поцеловала в черный мокрый нос.

— Ральф, паршивец, куда ты удрал! Как тебе не стыдно! — это подоспел его хозяин.

Теперь он с собакой был точная копия, потому что слегка запыхался и едва не вывесил язык, как ротвейлер.

— Вы только подумайте, увидел вас и тут же удрал прямо через дорогу, ну как так можно? — выдохнул мужчина. — Ой, здравствуйте! — спохватился он.

— Здравствуйте, — улыбнулась ему Мила, — как хорошо, что я вас встретила.

— Да куда же мы денемся, — улыбнулся в ответ хозяин собаки, и Мила увидела, что улыбка очень его красит и что он вовсе не такой старый, то есть не молодой, конечно, но сорока точно нет.

— Я же ведь обещала Ральфу косточку… — вздохнула Мила, — но дома ничего нет.

— Давайте просто погуляем, — предложил он.

— Да я бы с радостью, но есть хочу — просто умираю! — неожиданно для себя призналась Мила.

Отчего-то с этими двумя ей было просто и легко и не хотелось лукавить.

— А в кафе ведь с ним не пустят…

— Ничего, — оживился хозяин Ральфа, — я все устрою.

И они пошли до конца скверика, где притулился небольшой ларек, откуда аппетитно пахло мясом и специями, и они с Ральфом подождали на скамеечке, и его хозяин вынес из ларька две порции шаурмы, и Мила, которая никогда в жизни такого не ела, нашла, что это очень вкусно, и Ральф умильно смотрел на кусочки мяса, и она давала их ему украдкой, потому что хозяин сердился, но только для вида.

А потом он вынес из того же ларька кофе в бумажном стаканчике, и после кофе они сидели на солнышке и вели ленивую беседу, а пес лежал рядом.

И в какой-то момент Мила не заметила, как задремала, а когда проснулась, то увидела, что эти двое тихонько сидят рядом, оберегая ее сон.

— Ой, как неудобно! — вспыхнула Мила.

— Какая ерунда! — отмахнулся мужчина, и Ральф согласно рыкнул.

Мила посмотрела на этих двоих и поняла, что и правда ерунда.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам