Клинок убийцы

Под серым небом дул холодный ветер, теребя сухую траву и кусты на склоне невысокого кряжа. Симон из Гиттона остановил свою полумертвую от усталости лошадь, внимательно оглянулся назад, на восток, после чего спешился. Его преследователей еще не было видно, но они не могли быть слишком далеко. Над всадником, всего в нескольких сотнях ярдов вверх по склону, возвышался, заслоняя горизонт, угловатый каменистый хребет. Если повезет, он сможет затеряться в нем, а после наступления темноты ускользнуть в сторону шумерских долин, лежавших где-то на западе.

Симон шлепнул лошадь по правому боку, и она устало затрусила прочь вниз по склону в юго-западном направлении. Он сам поспешил вверх, по возможности ступая по камням чтобы не оставлять следов и часто оглядываясь на восток с беспокойством в темных глазах.

Едва достигнув первых камней на вершине, он разглядел приближавшиеся с востока силуэты более дюжины всадников. Симон быстро опустился на землю между двумя булыжниками, наблюдая за их приближением, и его губы растянулись в невольном оскале. Рука потянулась к рукояти меча, но нашла только пустоту. Он тихо выругался, сожалея о том, что позволил этим бандитам разоружить его, а не сражался до последнего. Разумеется, он потом сбежал от них, использовав почти магические приемы, которым его обучили персидские наставники, но теперь он был животным, преследуемым попятам охотниками…

Всадники все приближались, их шлемы, кольчуги и наконечники копий блестели в лучах вечернего солнца. Вот они оказались в сотне ярдов под тем местом, где пряталась их добыча, и проскакали мимо, следуя по следу отпущенной Симоном лошади, которая уже пропала за уклоном и теперь, как он надеялся, спешила на запад в поисках сочных лугов Шумера. Симон глубоко вздохнул, смахнул со лба пропитавшиеся потом пряди темных волос и неторопливо выпрямился. Напряжение частично спало, угловатые черты его лица расслабились и Симон был благодарен холодному ветру, трепавшему его черные волосы и темную накидку, скрывавшую его высокую фигуру. Еще мгновение он стоял, глядя как последний всадник скрывается в низине на юго-западе, гаснущие лучи заката прорисовывали резкие черты его чисто выбритого лица.

Закинув на плечо свою легкую суму, Симон продолжил путь к самому высокому гребню, где каменные глыбы лежали особенно часто. Здесь он поужинает остатками своего скудного запаса провизии, потом продолжит путь через перевал и вниз к следующей низине до того, как вернутся его преследователи. Он надеялся, что отпущенная лошадь отвлечет их надолго…

Внезапно его размышления были прерваны высокой фигурой в темном одеянии, появившейся из-за камней в каком-то десятке шагов впереди.

— Баал! — воскликнул Симон, вновь инстинктивно потянувшись к отсутствовавшему мечу. Неизвестный двинулся к нему. С мрачным выражением лица Симон пригнулся, принимая боевую стойку, которой когда-то обучили его ненавистные римские тренеры.

Фигура приблизилась. Симон, разглядев человека, немного расслабился. Это был старик, высокий, с белой бородой, в темно-зеленых одеждах, расписанных символами, которые использовали персидские маги. И все-таки Симон оставался настороже, помня рассказы о колдунах, обитавших среди западных холмов.

— Приветствую тебя, незнакомец, — голос старика был таким же высоким, как завывания ветра. — Зачем пришел ты в земли Первого Города?

— Земли чего? — Симон выпрямился и осторожно приблизился к старику. — О чем ты говоришь?

— И разве ты не слыхал о том, что дух Первого Убийцы, который основал его, все еще живет среди этих утесов, поджидая неосторожных путников?

Симон окинул взглядом стертые погодой камни, редкую сухую траву, сгибавшуюся под порывами леденящего ветра.

— Да, я слышал эти истории. Но конечно же никакого города здесь никогда не было…

— Легенды правдивы. Ни один чужеземец не избежит опасности в этих землях. Ты должен уйти.

— Опасности? — Симон коротко и резко рассмеялся. — Разве ты не видел банды головорезов, что проскакали мимо? И, видит Баал, они охотятся за моей шкурой! Я прискакал сюда в надежде, что легенды их отпугнут, но очевидно им плевать. Но не беспокойся, старик, я не стану задерживаться надолго — только до заката. Потом я незаметно спущусь с холма, пока не вернулись эти ублюдки, догадавшись, что у моей лошади недоставало всадника. К рассвету я буду уже далеко отсюда.

— Не задерживайся, чужеземец. Ступай сейчас.

— Рискуя, что они вернутся и разглядят меня на открытом уклоне? Нет. Кроме того, мне нужен отдых и еда, — Симон оглядел одежды старика, отметив вышитые на ней многочисленные мистические символы. — Отчего ты так торопишься меня спровадить? Твои одеяния выдают в тебе мага, служителя Ахура Мазды. Ты и твои братья-колдуны что-то прячете в этих местах?

— Ничего, что могло бы тебя заинтересовать.

— Ваши секреты меня не интересуют, можешь мне поверить. Спрячь меня на час, после этого я отправлюсь восвояси. Наверняка у тебя есть убежище где-то среди этих скал. Возможно, пещера? Вряд ли такой старик может выжить на этом склоне под ударами зимних ветров.

Колдун едва заметно кивнул:

— Пойдем же.

Вслед за ним Симон прошел короткий путь до громадной расколотой скалы, вокруг которой лежало множество камней, затем в один из узких разломов. За мгновение до того как они скрылись в разломе, Симон успел заметить крупного стервятника, устроившегося на вершине и наблюдавшего за ними черными блестящими глазками. С беспокойством он начал гадать, почему птица не улетела прочь, но потом осознал, что он без сомнения был фамильяром старого колдуна. Симону доводилось слышать, что многие персидские чародеи держали этих птиц, посвященных Ахура Мазде, в качестве помощников.

Через несколько шагов извилистая расщелина закончилась черной дырой пещеры, пол которой имел легкий наклон. Войдя внутрь, Симон заметил, что стены и потолок узкого прохода, хотя и покрытый множеством выбоин, был ровным, как будто его вырубили человеческие руки. Под ногами у него оказались ступени, настолько стертые, что впадина по центру почти превратилась в желоб, по которому ему приходилось передвигаться с большой осторожностью. Затем серый вечерний свет померк, и Симон заметил впереди смутное мерцание факела. В следующее мгновение он следом за своим престарелым проводником вошел в небольшую комнату, вырубленную в скале. Помещение было скудно обставлено: постель, деревянный стол и два табурета. На столе блестели в свете закрепленного на стене факела многочисленные пузырьки, бутыли и плошки, а в тени под столом стоял ящик, заполненный свитками. Рядом стояла жаровня на бронзовой треноге, а у стены — небольшой шкаф, за приоткрытой дверцей которого блестело еще множество склянок и фляг.

— Садись и ешь, — проворчал старик, расчищая угол стола. — Затем тебе надо уйти. Мои заклинания защитят меня от духа Убийцы, но ты будешь беззащитен после наступления темноты.

Симон презрительно фыркнул, сбросив на пол суму.

— Ха! Ты точно что-то скрываешь! Я не обычный путешественник, которого ты можешь запугать своими историями. Смотри, — он откинул плащ и позволил ему соскользнуть с плеча на пол. — Видишь ли, я тоже обучен искусству колдовства — магом из самой Парфии.

Старик пригляделся к вышитым на его красно-коричневой тунике желтым символам, некоторые из которых походили на те, что были вышиты на его собственных одеждах. Стоявший перед ним молодой маг был высок и худощав, но с развитой мускулатурой. Поверх одежды он носил широкий пояс, но ножны для меча и кинжала были пусты.

— Да, теперь я узнаю тебя, — произнес старик с меньшей подозрительностью. — Ты — Симон из Гиттона, ученик верховного мага Дарама. Я видел тебя несколько месяцев назад, когда вместе с несколькими жрецами моего ордена посещал Дарама в Персеполе. Он назвал тебя лучшим своим учеником.

Симон так же позволил себе расслабиться.

— Спасибо. Но твоя память лучше моей. Я помню визит, но не твое имя…

— Я — Кшастра, жрец ордена Верховных Хранителей. По крайней мере один служитель нашего ордена всегда находится здесь, на страже секрета, о котором не следует знать человечеству. Вот уже почти два года мы сторожим его. Это, по крайней мере, я могу рассказать тебе, так как ты посвящен во многие тайны магов. Возможно, я расскажу тебе больше. Но знай, никто в мире не должен ничего узнать — пока орден не решит, что настал правильный момент.

— Понимаю, — Симон достал небольшой сверток со своей провизией и развернул его на столе. — И, без сомнения, вы сами придумали все эти легенды об «Убийце» чтобы отвадить нежеланных гостей?

— Не мы придумали легенду, — ответил Кшастра. — Но должен признать, мы несколько видоизменили ее, добавили правдоподобия. На самом деле дух Убийцы не блуждает в этих скалах, но несколько слишком назойливых и любопытных странников пропали в этих местах, — благодаря нам, — а позднее их трупы без единой раны оказывались где-нибудь неподалеку от караванных путей. Но нам давно не приходилось использовать этот трюк. Ты — первый путник за многие месяцы.

Симон почувствовал пробежавшие по спине мурашки.

— И если бы я был обычным путником…

— То, что ты вовремя представился — большая удача для тебя, — Кшастра сухо улыбнулся. Потом отвернулся и принялся что-то искать в ворохе одеял на постели. Симон мрачно усмехнулся. Он как никто другой знал, что в арсенале колдунов было множество порошков и настоев, которые несли смерть, не оставлявшую никаких следов.

Старик вернулся и выложил на стол хлеб, вяленое мясо и флягу с вином.

— Не тревожься, Симон. Узнав больше, ты поймешь, почему мы вынуждены прибегать к столь отчаянным мерам. Мы делаем это ради блага всего человечества.

Симон кивнул, но, принявшись за еду, брал только провизию, которую принес с собой, запивая ее водой из своего бурдюка. Только после того, как старый маг съел несколько кусочков хлеба и мяса и сделал несколько глотков вина из фляги, он прикоснулся к предложенным яствам. Кшастра улыбнулся подозрительности, горевшей в темных, глубоко посаженных глазах гостя.

— Не бойся. Клянусь Ахура Маздой и его пламенным слугой Атаром, я не желаю тебе зла. Но расскажи, как случилось тебе оказаться среди этих пустынных скал, да еще и холодной зимой.

— Я присоединился к каравану, следовавшему из Персеполя в Сузы. Прошлым вечером на нас напала крупная шайка бандитов, и я попал в плен, — взгляд Симона стал мрачным, обращенным внутрь. — За то, что я оказал сопротивление и убил нескольких их товарищей, они оставили меня на верную смерть, связанным на заснеженном склоне. Мне пришлось увидеть, как они убивали всех мужчин и детей. Затем они изнасиловали женщин и убили и их. Но ночью я сумел освободиться из пут и украл лошадь, привязанную на самом краю лагеря, оставив за собой еще двоих мертвецов. Жаль, что я не успел взять их оружие! Остальные немедленно бросились в погоню за мной как стая волков. По крайней мере, в плаще, привязанном к седлу, оказался сверток с провизией. Я сумел ускользнуть от ублюдков, но они вскоре отыскали мой след, и с наступлением восхода стали меня нагонять. Подозреваю, они хорошо знакомы с этой местностью, и ваша сказка про «Убийцу» их не пугает.

Кшастра нахмурился.

— Должно быть, это Гатак и его «кольчужные всадники». Я наслышан об их кровавых преступлениях, но никогда он или другие бандиты не забредали так далеко от караванных дорог. Я видел лишь шестнадцать всадников, Симон. Должно быть, ты заметно проредил их шайку. Не удивительно, что они хотят отомстить! Дарам хорошо тебя обучил.

— Он обучил меня искусству исчезновения и многому другому, — ответил Симон, и в его глазах появился огонь мрачнее прежнего, — но сражаться и убивать меня научили римляне. Они убили моих родителей и продали меня на арену, где я развлекал их два года, проливая кровь.

— Теперь я вспомнил, — сказал старик. — Твой первый учитель, Доситей Самаритянин, помог тебе бежать и привез в Парфию, к Дараму, его бывшему наставнику. Это было четыре года назад, не так ли? Почему же теперь ты направляешься в Сузы, вопреки властвующим в этих горах бандитам и холодным ветрам?

— Я направляюсь в Рим.

— А, — Кшастра кивнул. — Понимаю. Ты думаешь, что твои тайные знания сделали тебя могущественнее, и ты сможешь вернуться и использовать их чтобы отомстить?

Симон не ответил, но в его глубоко посаженных, блестевших в свете факела глазах вспыхнула яростная ненависть.

— Я прекрасно понимаю, — продолжал колдун. — Твои чувства делают тебя достойным доверия нашего Ордена. Тебе предстоит узнать секрет, в который мы не посвятили даже Дарама или Доситея — это знание даст тебе власть еще большую, чтобы ты помог нам привести в исполнение наш план на благо всего человечества.

— Помог вам? — Симон покачал головой. — Нет, мне дела нет до ваших секретов и планов, я должен попасть в Рим.

— И ты попадешь туда, если пожелаешь. Но если ты решишь присоединиться к нам, твое могущество и твоя месть могут стать настолько величественнее! Не отказывайся прежде, чем узнаешь, что я предлагаю. Пойдем, Симон, следуй за мной.

Сказав это, старик поднялся и, вынув факел из держателя, прошел в угол комнаты, закрытый драным покрывалом. Симон поднялся за ним следом, но нахмурился, когда Кшастра отодвинул полотнище, продемонстрировав скрытый за ним темный ход около двух футов шириной.

— Следуй за мной, — повторил маг.

Симон подчинился. Покрывало упало за ними, а впереди в свете факела открылся узкий коридор. Через несколько шагов они оказались на еще одной лестнице вниз, на этот раз куда круче и длиннее, но куда менее стертую, заворачивающую немного вправо. После того, как они совершили по представлениям Симона около четверти разворота, лестница завершилась открытым пространством. Факел в руках старика едва освещал просторный зал приблизительно круглой формы, со сводчатым потолком.

— Подожди здесь, возле стены, — велел Кшастра, после чего стал обходить помещение, зажигая факелы, закрепленные на стене каждые несколько ярдов. Когда стало светлее, Симон смог разглядеть, что в центре находилась широкая круглая яма, расстояние от края которой до стен составляло около тридцати футов. Впадина до краев была заполнена чем-то, напоминавшим черную воду.

— Здесь во времена Первого Города находился запас воды, — пояснил Кшастра, завершая обход помещения. — Вот все, что осталось: этот зал, моя комната — и обтесанные ветром булыжники, которые ты видел снаружи.

— Невероятно! — пробормотал Симон. Сколько веков должно было пройти, чтобы превратить в бесформенные булыжники… — Целый город?

— По нынешним меркам — небольшое поселение. На самом деле, здесь была крепость, построенная Первым Убийцей, который боялся тех, кто последовал его примеру и теперь хотели убить его.

По спине Симона пробежали мурашки, когда он начал понимать, о чем говорит колдун. У него неожиданно пересохло в горле. Он слушал, не смея перебивать.

— Но Убийца был проклят великим создателем мира, Ахамотом, — продолжал Кшастра, — Демиургом, который создал Первого Человека, чтобы тот служил ему. За его мятеж на Убийцу был наложен Знак, и всякий, кто видел его, в страхе бежал прочь, и в конце концов ему пришлось оставить город и тех, кто последовал за ним, и скитаться по лицу земли, неся ненависть и смерть.

— Ты хочешь сказать, — изумленно воскликнул Симон, — что здесь был… город Енох?..

— Легенды многих исчезнувших рас — все неточные в той или иной степени — называли его множеством имен. Только в написанной столетия назад книге Остана, бывшего когда-то величайшим магом Персии, можно найти предания, которые могут претендовать на достоверность — и даже эти предания были записаны через много веков после того, как Убийца начал скитания по земле. Ты, разумеется, читал Остана, Симон. Помнишь ли ты строки, которые приписываются нечестивому пре-гиборийскому поэту Клемг-н-Экху?

Сказав это, Кшастра принялся декламировать на древне-персидском:

— Довольно! — нетерпеливо отмахнулся Симон. — Разумеется, я читал его. Это древний персидский перевод поэмы, которая якобы была написана много тысяч лет назад на языке, который давно утерян. Но не хочешь же ты, чтобы я поверил…

— Верь только тому, что видишь, — прервал его Кшастра. — Подойди, взгляни в бассейн.

Симон последовал за магом с любопытством, но вместе с тем на удивление неохотно. Кшастра остановился на краю углубления, поднял факел и слегка наклонился вперед, глядя вниз. Подойдя ближе к широкому бассейну, который достигал сорока футов в ширину, Симон с удивлением обнаружил, что вещество, заполнявшее его, не было водой и не отражало окружающих стен и факелов. Кроме того, его поверхность была размытой, так как вещество на поверхности смешивалось с воздухом. Неглубоко под поверхностью находилась площадка, от которой вниз вдоль края бассейна шла спиральная лестница.

— Смотри, Симон! Что ты видишь?

Сохраняя расстояние между собой и колдуном, Симон опустился на колени и заглянул через край. Несмотря на темноту, заполнявшую пространство внизу, он мог четко разглядеть все до самого дна, которое находилось на глубине, равной трем ростам высокого взрослого мужчины. В центре круглого пространства в самом низу находилось каменное возвышение, на котором находилось тело, казавшееся бледным по сравнению с окружавшей его тьмой.

— Что ты видишь, Симон?

Он не мог ответить. Он как будто находился во власти заклятия. Мужчина на возвышении казался высоким, но Симон не мог сказать с уверенностью, так как тело его было поразительно массивно — как будто мышцы трех силачей закрепили на костяке одного человека! И все же он был похож не на гориллу или гнома, а на могучий ствол дуба, который принял человеческую форму. Его торс и верхняя часть бедер скрывались под облегающей кольчугой персидского плетения, поверх которой была надета кожаная куртка. Могучие ноги были обнажены, а на ногах — сандалии, ремешки которых обхватывали икры. Пояс затягивала широкая перевязь, от которой через левое плечо был перекинут кожаный ремень, а из-за правого выглядывала рукоять меча, старинной ковки, судя по той небольшой части, что была видна Симону.

Но наибольшее изумление Симона вызвало лицо — жестокие, грубые и в то же время поразительно выразительные черты, которые даже после смерти казались напряженными и готовыми сложиться в угрожающий оскал. Обрамляли его рыжие волосы по плечо и короткая рыжая борода.

Симон неожиданно испугался, что глаза мертвеца могут вот-вот открыться — и отпрянул от края.

— Это — Убийца, — спокойно сказал Кшастра. — Тысячи лет он скитался по земле под многими личинами, неся людям ненависть и зло. Но два года назад нашему ордену Верховных Хранителей удалось избавить человечество от его проклятия, заманить его с помощью заклинания и иллюзий в этот регион и заключить его в ловушке.

— Но… — с трудом выговорил Симон. — Как?..

— Даже у могучего Убийцы есть человеческие слабости. На рассвете времен он любил женщину по имени Лулуа, с которой он произвел народ, который и основал этот город. Позднее Лулуа была убита Первыми богами за ее неправедность. С помощью магических ритуалов, которые мы отыскали в книгах куда более древних, чем даже писание Остана, наш орден сумел послать манящий образ этой женщины в сны Убийцы и таким образом заманили в эту область и, в конце концов, с помощью предавших его головорезов, в эту яму. Затем мы наложили на него связывающее заклятие и выпустили в бассейн эту смертоносную темную субстанцию, что теперь окружает его. Смотри, — Кшастра опустился на колени и опустил факел в вещество, которое не было похоже ни на жидкость, ни на газ. Огонь тут же замерцал и потух. — Ничто не может дышать там, внизу. Никто не может приблизиться и помочь ему.

— Но… зачем? — сумел наконец произвести Симон.

— Чтобы человечество могло наконец обрести покой! — колдун выпрямился и уставился на него горящими глазами. — Чтобы не было больше убийств, войн, безумия и насилия, которые его бунт против Первого бога принесли в мир!

Симон рассмеялся, парализовавшее его изумление испарилось.

— Что за глупости! Даже если этот мертвец — тот, кто ты говоришь, — чему я совершенно не верю, — что принесли вам ваши усилия? За те два года, которые, как ты говоришь, он был заключен здесь, мир не видел облегчения от насилия и убийств, от войн, грабежей, нападений бандитов вроде тех, что преследуют меня. Более того, сам Рим, средоточие всех земных грехов, за эти два года пережил два самых чудовищных и смертоносных кровопролития, первое из которых было начато префектом Сеяном, второе — безумным императором Тиберием. Во время второго погибла и моя возлюбленная Елена…

Эмоции одолели Симона, и он стоял с горящими глазами, сжимая и разжимая кулаки. Кшастра кивнул с печальным пониманием во взгляде.

— Ты поможешь нам, — сказал он. — Ты понимаешь. Ты поможешь освободить мир от ненависти и зла.

Симон глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться.

— Ты не ответил мне. Если этот мертвец в яме — действительно источник всего зла…

— Он не мертв, Симон. Он даже не спит. Он всего лишь… заторможен. Я уверен, что даже сейчас он способен слышать каждое произнесенное нами слово.

Симона передернуло, но он тут же отогнал страх раздраженным взмахом руки.

— Ты все еще не ответил на мой вопрос, Кшастра! Почему на земле все еще существует насилие?

— Убийца разносил зло в течение многих тысяч лет, — старик пожал плечами. — Можно ли ожидать, что оно сойдет на нет так скоро? Может потребоваться еще много лет…

— И еще, — перебил Симон, — зачем вообще удерживать его здесь живым, если он настолько порочен? Он что, бессмертный бог?

— Нет, Убийца смертен, как любой из нас, хотя, вероятно, он — лучший боец, какого видела земля. Проклятие древнего бога, против которого он поднял свое нечестивое восстание, лишило его надежды на мирную смерть от старости, но только его поразительные воинские навыки и инстинкт выживания позволили ему оставаться в живых все эти годы.

— Тогда я спрошу снова: зачем вы держите его живым?

— Чтобы когда мир очистится от безумия, и на всей земле наступит мир, мы могли предъявить человечеству источник всех их грехов, — Кшастра выпрямился, в его глазах вспыхнул фанатический огонь. — И тогда наш орден сможет показать людям путь, которого им следует придерживаться в будущем, чтобы их не постигло прежнее наказание. И если они отвергнут пути истины, мы сможем вновь пробудить Убийцу!

Симон едва не отпрянул от старика, таким безумием веяло от его влажных глаз и хриплого голоса.

— Другими словами, — заметил он, едва сохраняя ровный тон, — ты и твои собратья по ордену хотите подчинить человечество своей воле.

Кшастра мрачно усмехнулся.

— Мне кажется, Симон из Гиттона, ты составил о нас неверное и извращенное представление. Я надеялся, что ты поймешь. Наш орден думает лишь о благе всего человечества…

Симон услышал скрежет когтей по камням и шелест перьев, и в следующее мгновение крупный стервятник, по всей видимости, тот самый фамильяр колдуна, проковылял с узкой лестницы в зал. Вытянув шею в сторону Кшастры, птица несколько раз хрипло каркнула, хлопая крыльями.

— Орму, мой фамильяр, зовет меня, — пробормотал Кшастра. — Я забыл, что оставил готовиться важное колдовское зелье. Подожди здесь, Симон. Я скоро вернусь.

Сказав это, старик поспешил прочь из зала, сопровождаемый нелепо ковыляющим стервятником.

Несколько секунд Симон стоял неподвижно, прислушиваясь к затихающему звуку шагов Кшастры. В его сознании зарождалось подозрение. Хотя колдун быстро и без всяких сомнений предоставил правдоподобное объяснение своему торопливому уходу, Симон не заметил в верхней комнате следов приготовления какого-либо «колдовского зелья».

Поэтому как только шаги на лестнице стихли он вышел из зала и начал бесшумно красться вверх по ступеням.

Добравшись до верхней площадки, Симон услышал приглушенный голос колдуна, а оказавшись возле дверного проема, он смог разобрать слова:

— … да, да, здесь он, и вы можете получить его, потому что для ордена он бесполезен. Но вам нельзя приходить сюда. Вам что, недостаточно часто повторяли правила ордена?

— Заткнись, сушеная ящерица! — прорычал хриплый голос. — Мы до сих пор следовали твоим правилам, но всему есть предел. Этот ублюдок убил семерых моих людей, и клянусь Ахриманом, я прослежу, чтобы умирал он по меньшей мере столько же дней.

Симон почувствовал, как зашевелились волосы у него на затылке. Он узнал голос Гатака, главаря «кольчужных всадников», и ему не надо было выглядывать из-за занавеса, чтобы увидеть перед собой его украшенное шрамами жестокое лицо, обрамленное косматой черной бородой, безжалостные узкие глаза под густыми бровями и стальной шлем. Негромкое позвякивание доспехов и оружия говорили о том, что в комнате находилось еще несколько человек.

— Замолчи, болван! — зашипел Кшастра. — Я оставил Симона из Гиттона дожидаться в комнате внизу…

— И что же такое хранится в этой комнате? — рявкнул Гатак, хотя и приглушенным голосом. — Может быть, золото? Драгоценности?

— Нет. И орден платит тебе достаточно за то, что ты наводишь такой ужас на этот регион, что ни один человек не смеет сюда сунуться. У тебя нет причин требовать большего.

— Да неужели? — в голосе головореза была насмешка. — Мне кажется, у нас есть отличная причина. Потеря семерых людей требует значительной компенсации. У тебя, старый колдун, там должна быть припрятана куча награбленного…

Симон медленно отступил и спустился вниз по ступеням. У него за спиной общались уже на повышенных тонах, но он наслушался вдоволь. Ему нужно было немедленно найти выход из этой ловушки.

Но внизу, в круглом зале, он понял, что деваться ему некуда. Вся стена была вырезана из сплошного камня без единого стыка. Одного взгляда в яму хватило, чтобы погасить слабую надежду на то, что выход может найтись внизу. Кроме того, кто мог бы остаться в живых в клубящемся тумане, окружавшем бледнокожего мужчину с жестоким лицом?

Внезапно сверху раздался пронзительный вопль — голос колдуна, поднятый в страхе или ярости. За ним последовали странные шипящие и потрескивающие звуки, затем — крики нескольких людей. Шум продолжался всего несколько секунд, затем вернулась тишина.

— Баал! — пробормотал Симон, чувствуя, как на его лбу выступает пот. Он догадался, что спор в верхней комнате перерос в потасовку. Должно быть, колдун попытался защитить себя каким-то заклинанием прежде, чем был убит. Вскоре Гатак и его головорезы решат спуститься вниз. Симон снова выругался, полным ненависти взглядом окидывая факелы на стене. Они не смогут послужить хорошим оружием. Он бы отдал все, что угодно, за меч! За клинок, который позволил бы ему забрать с собой хотя бы нескольких противников.

И тут его посетило воспоминание: рукоять меча, выглядывающая из-за правого плеча человека, лежащего в яме!

Он потратил драгоценную минуту, чтобы сделать несколько глубоких вдохов, задерживая дыхание и медленно выпуская воздух, заставляя свой разум успокоиться, как учил его великий Дарам. После этого он осторожно ступил на площадку примерно в футе под краем ямы. Густая дымка обвилась вокруг его лодыжек, слегка холодя кожу. Тем не менее, субстанция не была похожа на воду и не казалась влажной.

В последний раз набрав полные легкие воздуха, Симон устремился вниз по лестнице, чувствуя, как дымка смыкается над его головой. Несмотря на темный цвет вещества, через которое он теперь продвигался, он мог видеть вокруг себя вполне ясно. Кожа его рук казалась более бледной, звук шагов — приглушенным, и Симон забеспокоился, сможет ли услышать приближение Гатака и его банды со дна ямы.

Потом он оказался на дне и приблизился к человеку, лежащему на вырубленном из камня возвышении. Разумеется, тот был мертв, Симон не мог заметить ни единого признака дыхания или другого движения. Возможно, дымка обладала мумифицирующими свойствами, потому что на теле не было следов разложения. Когда Симон подошел ближе, спокойствие его разума было потревожено невольным благоговейным страхом, покалывающим беспокойством. Обрамленное рыжими волосами и бородой лицо с грубоватыми, но не животными чертами, казалось, излучало достоинство и ум, но в то же время — беспощадность и железную волю. А сам мертвый воин хоть и был немногим выше обычного человека, казался при этом в три раза массивнее, и Симон с беспокойством представил себе, что произойдет, если эта могучая рука пошевелится.

Прогнав эту мысль, он ухватился за рукоять меча и потянул. Оружие с легкостью выскользнуло из ножен, несмотря на вес тела на них. Симон второпях отметил, что меч был старинной ковки, с небольшой гардой и широким, сужающимся к концу лезвием — но клинок блестел как лучшая персидская сталь. Оружие было таким большим, что Симону приходилось держать его обеими руками.

Не раздумывая над этими странностями, он вернулся к лестнице и поднялся наверх так быстро, как мог, стараясь, чтобы его сердце продолжало биться ровно. И все же когда Симон достиг края ямы, его легкие были готовы разорваться. Он рывком преодолел последние несколько ступеней, шумно выдохнул, как только его голова оказалась над поверхностью, и глубоко вдохнул свежий воздух. Тяжелая дымка вилась на уровне его плеч.

И тут же он услышал топот, проклятия и эхо бряцающего оружия. Бандиты спускались из верхней комнаты в зал! Симон присел так, что его лицо едва выглядывало над поверхностью дымки, и постарался дышать как можно тише. Выглянуть из ямы он не рискнул.

— Найдите эту собаку! — взревел Гатак. — Ему некуда деться.

— Здесь негде прятаться, — ответил мужской голос неподалеку от Симона. — Погоди… Тут ступени, прямо в эту яму. Площадка сразу за краем…

Над краем возникла бородатая физиономия с жесткими персидскими чертами, увенчанная стальным шлемом. Бандит только успел выпучить глаза от удивления, как Симон взмахнул мечом, аккуратно сняв его голову с плеч. Тело свалилось в яму следом за головой, из шейных артерий брызнули алые фонтанчики. Симон резко выпрямился и, рыча от злости, прыгнул в гущу противников. Яростно зазвенела сталь, раздались гневные и испуганные крики, и еще один бандит рухнул с проломленной тяжелым клинком головой.

Симон отчаянно уворачивался от дюжины клинков. Один разорвал на нем тунику и поцарапал бок, но в следующий момент он вырвался из круга врагов и развернулся спиной к стене, чтобы напасть вновь. Пока бандиты замешкались, он левой рукой выхватил из настенного держателя факел.

— Живьем! — проорал Гатак. — Взять живьем!

Бандиты двинулись вперед как один. Симон сделал отчаянный выпад, и кончик его тяжелого меча прошел сквозь кольца кольчуги ближайшего головореза, застряв между ребер. Тут же другой перс ударил его дубинкой по предплечью, отчего его рука онемела. Зарычав, Симон ткнул факелом тому в лицо, и бандит завывая отскочил назад, его борода была в огне. Но остальные неумолимо наступали, повалив в итоге Симона на землю ударами кулаков, дубинок и рукоятей мечей.

— Молодцы! — выкрикнул, приближаясь, главарь. — Держите его, по меньшей мере четверо. Не забывайте, что сказал Кшастра — ублюдок обучался в школе гладиаторов! Отлично — а теперь распластайте его.

Гатак вытащил из-за пояса кинжал и навис над Симоном, который тщетно пытался вырваться из рук шести бандитов, прижимавших его к каменному полу. Несколько секунд они смотрели друг на друга полными ненависти глазами.

— Ну что же, Симон из Гиттона, — пророкотал Гатак, облизывая толстые губы, — теперь из-за тебя мертвы уже десять моих людей. Но клянусь Ахриманом, ты не умрешь так же быстро! Для начала ты попробуешь на вкус собственные гонады.

Кончик кинжала медленно двинулся вниз. Как будто зачарованный, Симон не мог оторвать от него взгляда, поэтому едва отдавал себе отчет в том, что происходило вокруг. Бандит с обожженной бородой, упал на колени у края ямы, решив, что она наполнена водой. Взглянув вниз, он вскрикнул:

— Эй, Гатак, здесь кто-то…

Его голос внезапно оборвался, потому что громадная рука схватила его за горло и сдернула вниз. В следующее мгновение раздался новый вопль, сходивший на нет по мере того, как бандит летел вниз, затем звук оборвался глухим треском костей и грохотом металла — и в то же мгновение массивная фигура шагнула через край ямы и устремилась к ним, держа персидский меч в левой руке и кинжал в правой.

Гатак с рычанием обернулся, но тут же охнул и побледнел.

— Боги Ада! — взвизгнул он. — Это…

— А, Гатак. Вот так встреча.

Голос рыжеволосого воина был угрожающим рокотом, его лицо исказилось ухмылкой, полной ненависти. Но горящие голубые глаза… На мгновение Симон почувствовал прикосновение сверхъестественного ужаса. Никогда прежде не приходилось ему видеть столь ужасной ярости, какая исходила от взгляда Убийцы.

Убийцы, что вернулся из наполненной смертью бездны, жаждая крови.

— Я мог озолотить тебя и твоих головорезов, Гатак. Если бы ты не предал меня в руки ордена!

— Убейте его! — заорал главарь бандитов. — Вы все — убейте его!

Четверо из державших его воинов вскочили, чтобы присоединиться к Гатаку, двое оставшихся колебались, ослабив хватку. Симон ловко вывернулся, ударив одного из противников ребром ладони в горло и одновременно откатившись от второго. Первый бандит упал, задыхаясь, второй вытащил кинжал и кинулся в атаку. Симон откатился прочь, едва увернувшись от клинка, и в одно движение оказался на ногах в боевой стойке. Позади себя он слышал вопли и проклятия боровшихся и умиравших людей.

— Сдохни! — выкрикнул нападавший на Симона бандит и прыгнул на него.

И снова он едва увернулся от удара, прыгнул вперед и обхватил противника руками. Вдвоем они рухнули на пол. Симон обхватил рукой правое запястье перса, и несколько мгновений они балансировали на краю ямы. Почувствовав, как пальцы левой руки бандита вцепились ему в лицо, пытаясь отыскать глаза, Симон взревел, перехвалил его руку в захват и навалился всем своим весом. Бандит пронзительно завопил, почувствовав, как его локоть хрустнул и вывернулся в противоположную сторону. Симон торопливо отпрянул и толкнул противника обеими ногами, отправив его за край наполненной дымкой ямы.

Подхватив упавший кинжал, Симон вскочил на ноги. Группа поглощенных сражением людей находилась между ним и выходом. На его глазах очередной перс с криком упал, беспомощно размахивая полуотсеченной рукой в кольчуге. Четверо его товарищей уже были мертвы, заливая каменный пол кровью из ужасающих ран. Оставшаяся группка наседала на Убийцу, заставляя его отступать к стене.

— Убейте его! Убейте его! — хрипел Гатак.

Симон бросился вперед и нанес удар кинжалом, но поскользнулся на залитом кровью полу и потерял равновесие. Кончик кинжала соскользнул по кольчуге. Тут же бандит, на которого он нападал, развернулся и взмахнул мечом, но Симон уже поднырнул под удар, прыгнул вперед и толкнул противника в центр сражения, одновременно вонзив кинжал персу в промежность и живот, не защищенные кольчугой. Он услышал, как Убийца выкрикивает боевой клич на неизвестном ему языке, и почувствовал брызги крови очередного бандита на лице.

Потом последний звон стали и последний крик ужаса и боли — и тишина. Сидя среди хаоса окровавленных тел, Симон обнаружил, что только двое воинов остались в живых: Убийца и Гатак. Бандит с лицом, искаженным от боли, сжимал правое запястье, рядом на земле лежала кисть руки, пальцы которой все еще сжимали рукоять меча.

— Не стоило тебе предавать меня, Гатак! — прорычал громадный воин. Его меч лязгнул об пол в то время, как левая рука схватила бандита за горло. Мощные пальцы сжимались все плотнее, а мышцы на руке вздулись почти до толщины голени обычного человека. Лицо перса стало лиловым, под кожей вздулись вены, а глаза чудовищно выпучились. Затем раздался отвратительный, скрежещущий хруст позвонков.

Презрительно отшвырнув труп бандита, Убийца повернулся к Симону, который мог только гадать, что его ждет. Никогда прежде ему не доводилось встречать такого бойца! На него напали восемь или девять бандитов, и он перебил их всех. Да, его грудь теперь вздымалась от невероятного напряжения, и часть крови была его собственной, сочившейся из нескольких порезов на руках и лице. Это, по крайней мере, значило, что он смертен. И все же Симон понимал, что у него не было шанса победить Убийцу, если тот нападет.

Громадный воин приблизился, и Симон замер в боевой стойке, кинжал наготове. Он внутренне содрогнулся, встретившись глазами с взглядом, в котором все еще тлела невероятная ярость. Массивная фигура замерла в нескольких футах и несколько мгновений залитые кровью бойцы изучали друг друга в молчании.

Убийца ухмыльнулся и протянул левую руку.

— Да убери уже свой ножичек. Ты не думаешь, что должен пожать руку человеку, который только что спас твою шкуру?

Спустя час, ополоснувшись водой, запасенной старым колдуном, и перебинтовав несколько незначительных ран, они сидели в верхней комнате, угощаясь его едой и вином. Сам хозяин лежал в темном углу, из его тощей груди торчал меч, по всей видимости, принадлежавший одному из двух бандитов, чьи странно обожженные трупы валялись здесь же.

— Старый дурак все-таки показал себя напоследок, — проворчал Убийца, не прекращая жевать. — Видимо, ему была известна парочка трюков.

— Кшастра заверял меня, что от тебя происходит вся ненависть и насилие на земле, — заметил Симон.

— Что за бред! — отмахнулся Убийца и издал неприличный звук. — Люди отлично справляются с ненавистью и насилием и без меня.

— Еще он сказал, что если только один способ оживить тебя, но не сказал, какой. Как же это вышло?

— Все благодаря тебе, приятель, — громадный воин поднял над головой меч, лезвие которого теперь было начищено до прежнего блеска. — Когда ты использовал этого красавца чтобы срезать голову тому подонку, я тут же очнулся! Схватил его меч и кинжал и поднялся наверх как раз вовремя, чтобы спасти твою шкуру.

— Понятно. Кровь, — Симон мрачно кивнул. — Но как ты выжил в тумане в яме?

— Так же как ты. Задержал дыхание.

Симон отхлебнул еще вина. Несмотря на непринужденную и даже несколько шутливую манеру рыжеволосого воина, он не чувствовал себя спокойно в его компании. Тлеющая ярость в его взгляде никогда не угасала до конца и могла вспыхнуть с новой силой в любой момент. Внезапно Симон осознал значение этого взгляда: это и был Знак, благодаря которому люди узнавали и боялись Убийцу.

— Твой меч, — заметил Симон, — выглядит древним, но сделан из превосходной стали.

— Я сам его выковал, — кивнул воин. — Когда-то люди забыли, как обрабатывать железо и создавать сталь. Но я помнил и со временем стал знатоком в этом деле, — он провел рукой по клинку почти с нежностью, вглядываясь в его зеркальную поверхность, как будто она хранила его темные воспоминания. — Он со мной уже очень давно.

Беспокойство Симона усилилось. Он поднялся, допил вино, затем затянул на талии персидский пояс с оружием, накинул плащ и взял в руки подготовленный сверток с провизией.

— Нам лучше уйти отсюда. Стервятник колдуна по всей видимости сбежал и сейчас наверняка несет весть о том, что здесь произошло, его братьям по ордену.

Убийца кивнул и поднялся.

— Похоже, ты тоже знаешь кое-что о колдовстве.

Они вышли из комнаты, неся собранные вещи и провизию, и вскоре оказались у выхода из каменного разлома. Ночной воздух был холодным, но ветер стих, на небе проступили звезды, а из-за отдаленной покрытой снегом горы всходила почти полная луна. Тут и там на склоне среди сухой травы паслись оставшиеся без седоков лошади. Потратив всего несколько минут, каждый сумел поймать себе ездовое животное.

— Я отправляюсь на запад, — сказал Симон, — в долины Шумера, а оттуда — в Рим. Присоединишься ли ты ко мне?

— Нет, — Убийца посмотрел на отдаленные горы. — Я поеду на восток. Хочу навестить нескольких членов ордена Верховных Хранителей.

— Понимаю. Ты тоже ищешь отмщения.

Они остановились, глядя друг на друга с новым пониманием.

— Полагаю, что на тебе лежит часть того де проклятия, что движет мной, — сказал громадный воин, — и я вижу часть той же ненависти в твоем взгляде… Ну что же, удачи, Симон из Гиттона, Пусть всех твоих врагов встретят ужас и смерть! И, может быть, однажды один из нас сумеет отыскать богов, что прокляли нас, и покончить с ними.

Они вновь крепко пожали друг другу руки.

— Удачи и тебе, Убийца. Но прежде, чем мы разойдемся, скажи мне свое имя.

Воитель резко рассмеялся.

— Ты уже знаешь его, Симон. Но если ты хочешь, чтобы я произнес его…

Имя прозвучало в ночном воздухе резко, как скрежет стали по камню, и вновь Симон мрачно кивнул. Действительно, он уже знал его.

После этого Каин отвернулся и, вскочив на лошадь, начал быстро удаляться на восток, вниз по склону, залитому лунным светом.