Клонк-клонк

I

Пальма выслушала Женщин-Пчел с улыбкой, исполненной восхищения, так что теперь здесь все были счастливы, как она и хотела. Никто не болел, пчелы возвращались домой с медом из леса и из лугов. Луговой мед узнаешь всегда — у него свой привкус и аромат. Да. У пчел было все в порядке. Подержав улыбку, сколько положено, она повернулась и понесла ее обратно к узкой полоске земли между рекой и шалашами, соломенными хижинами и навесами, прилепившимися к скалам. Здесь, на этой полоске, где, как обычно, играли дети, стояли пыль и жара, но пока не такая, как наступит потом, когда солнце поднимется выше. Дети изныли от жары — она поняла это сразу: двое мальчишек тузили друг друга уже отнюдь не на шутку, но расцепились при виде нее и ее улыбки. Еще один — совсем крошка, почти младенец — заковылял к ней, протянув обе руки, в которых сжимал по яйцу.

— Молодец, — сказала она. — Молодец!

Она потрепала его по голове и двинулась дальше. В это время дети ложились спать. Но сейчас старшие играли на берегу — три мальчика и две девочки. Девочки ходили вокруг мальчишек кругами. Зажав палки в правой руке, они дружно вскидывали их вверх. И пели:

— Ра! Ра! Ра!

Один из мальчиков покраснел, по щекам уже текли слезы. Двое других стояли опустив головы и чертили в пыли полосы. Сделав круг, девочки увидели ее, опустили палки и захихикали. Обе отвели глаза и принялись почесывать ногой об ногу. Проходя мимо, она спокойно сказала:

— Поиграйте во что-нибудь другое, хорошо?

Места было много, детей было много — мальчиков, которые занимались метанием или борьбой, девочек, которые возились с куклами, прыгали через скакалку или болтали. Пальма с каждым поделилась улыбкой и прошла мимо. Она поднималась в гору.

Утреннее солнце развеяло над Горячими Ключами плотную, похожую на гриб крышку пара. Только прозрачная дымка осталась на самом верху — там, где бурлил кипяток. Ниже, над цепью котлов, в которых вода, прежде чем потеряться в реке, постепенно остывала, воздух был чист. Но стоило лишь немного подняться вверх от детской площадки, он становился таким свежим, словно его принесло с гор. Потому она решила купаться не на привычном месте, а дальше, в следующем котле. Ей хотелось хорошенько прогреться: в плече появился какой-то скрип, и она надеялась на горячую ванну. Пальма взбиралась вверх с достоинством, грациозно, будто скрип этот ей ничуть не мешал. Шелестела длинная травяная юбка, босые ноги легко ступали по исхоженной каменистой дорожке. И все же, созналась она себе, сердце стало хуже справляться с подъемом. На полпути она остановилась и тронула воду в котле, словно попробовала, горяча ли, или же убрала лист или мошку. Она выпрямилась и внимательно обозрела лежавшую внизу местность, делая вид, будто привыкла смотреть на свои владения именно отсюда, а не сверху, от кипящих ключей.

В лесу и возле Места Женщин работали женщины. Ей их было не видно, но она слышала голоса и, время от времени, взрывы смеха. Там, где лес редел и ручей от горячих источников вливался в реку, по пояс в воде брели девушки и вели сеть. Она видела, как замыкается круг, как бурлит, словно во время дождя, вода, и поняла, что им удалось окружить небольшой косяк. Дальше, внизу, среди соломенных ульев сновали Женщины Пчелы. Много еды, смеющиеся девушки за работой, много детей, две женщины кормят младенцев, одну — беременную — ведут в шалаш, Горячие Ключи, теплый воздух…

Она заговорила сама с собой, что теперь делала чаще и чаще:

— Слишком много еды. Пусть не мяса, но есть рыба, яйца, коренья, мед, листья, семена…

Она положила обе руки себе на живот, поверх травяной юбки. Улыбка стала печальной.

— И я слишком много ем.

«Нет, — подумала она, — просто я старею. В этом все дело. Нельзя быть вечно прекрасной».

Она вновь двинулась вверх мимо котлов по бело-зеленым узорам старой каменистой тропы. Воздух становился теплее. Шум детских и женских голосов постепенно стихал и наконец совсем потонул в хлюпанье, бульканье, плеске кипящей воды. На самом верху возле ключа, на узком и плоском выступе скалы стояла девушка. Тоненькая девушка в травяной юбке, едва достигавшей колен. Длинные черные ее волосы были туго накручены на тонкие палочки. Лицо было широкое, некрасивое, но вся она сияла сиянием юности. Увидев, кто подошел, девушка вытянулась в струнку. Она засмеялась и показала рукой в сторону лугов:

— Там. Где ущелье.

— Ты уверена, детка? Ты ведь знаешь, иногда просто горит трава.

— Это был костер… Пальма.

Имя девушка произнесла нерешительно, будто ей еще было неловко обращаться к Пальме на равных, как взрослая к взрослой. Но Пальма уже отвернулась и молча вглядывалась в противоположный край долины. Губы у нее были сжаты.

— Значит, они пойдут туда, к сухому ущелью. Наверняка сегодня костер будет на прежнем месте. Если, конечно, ничего не случится — они могут передумать, испугаться, передраться, или я уж не знаю что.

Девушка хихикнула:

— Да уж.

Пальма улыбнулась ей:

— Так или иначе, их не будет еще дня два. Можешь снять пока свои палочки.

Девушка раскрыла рот. Лицо приняло озадаченный вид.

— Дня два?

— Может быть, и больше. — Пальма пристально посмотрела на девушку. — Это Сердитый Слон, так?

— О нет… Пальма. Он был Сердитым Слоном, теперь он Яростный Лев.

— А раньше, прежде чем стать Сердитым Слоном, он был, кажется, Работящей Пчелой. Но конечно, тогда он был намного моложе. Откуда тебе знать.

Девушка залилась румянцем. Она повела плечами и хихикнула:

— Ты ведь знаешь, какие они… Пальма?

— Знаю. Кому же знать как не мне. Но только помни, хорошо?

Лицо девушки приняло выражение гордое и торжественное.

— Теперь я женщина.

Пальма согласно кивнула и отвернулась, собираясь идти.

— Пальма…

— Что еще?

— Этот, старый Леопард…

— Который, детка? Здесь их у нас трое.

Девушка показала рукой вниз:

— Вон тот.

Пальма взглянула вниз и среди скал увидела лысую голову, узловатые плечи, тощие ноги, вывернутые ступни. Девушка у нее за спиной сказала:

— Не знаю его имен. Но он давно никуда не уходит. А как дышит! По-моему, он наш. Он теперь снова младенец. Разве не так?

— Молодец, что заметила. Я прослежу, чтобы о нем позаботились. Хорошо. Смотри и дальше как следует.

Она повернулась и пошла вниз — не по той дорожке, которой пришла, а туда, где увидела лысину Леопарда. Он был совсем близко к Жилищу Леопардов. Бедняга, подумала она про себя, старается держаться поближе. Скала стала круче, и Пальма пошла осторожно, от напряжения сдвинув брови. Но брови вновь разошлись, едва она подошла к Леопарду, который полулежал, привалившись к камню и вытянув ноги. Руки беспокойно теребили на бедрах старую грязную полоску из леопардовой шкуры. Рот был открыт, сбоку стекала слюна. Дышал старик быстро и часто. Она опустилась перед ним на колени и приложила руку ко лбу. Внимательно заглянула в глаза, в которых не отражалось ничего. Улыбнулась ему с бесконечной нежностью и прошептала в пустое лицо:

— Спишь?

Она быстро выпрямилась, подошла ко входу и с порога сказала:

— Этот человек, этот старик, бедняга… как его имя? Быстрый Угорь? Конечно, конечно, помню… да, он же Оса и Пламя. Ему нужна ваша помощь. Сейчас же, немедленно.

Она выпрямилась и пошла вдоль цепи котлов. Деловито выбросив из головы мысли о старике. Радость наступавшего полдня принесла с собой чувства и добрые мысли. Эта прелестная малышка на смотровой площадке так мила, так старательна… горячая вода… потом, после купания… есть еще по меньшей мере два спокойных дня… я позабочусь о том, чтобы его было много, чтобы оно было крепкое и хорошее…

Вновь она заговорила вслух, и в голосе ее была печаль:

— Я слишком много пью.

В эту минуту она вспомнила то, о чем забыла, беседуя с Пчелами, детьми, девушкой на смотровой площадке и Леопардом. Тревогу. Теперь тревога выползла из своего угла, захватив все мысли, и Пальма велела улыбке остаться на месте. И подумала: больная кошка лечит себя травой, а я — улыбкой.

Она стояла, словно боясь, что горячая вода принесет лишь разочарование, что все останется так, как и было. Она подняла глаза и сквозь легкую дымку, повисшую наверху, над кипящей водой, посмотрела на гору, над которой тоже вился пар. Пар поднимался огромными волнами от черных склонов, где вспыхивали желтые и красные пятна. Он шел от самой вершины, а кругом лежала снеговая корона. Пальма вдруг поняла, что гора тоже на нее смотрит. Пальма зажала руками рот, но взгляда не отвела; ибо если ты не просто Пальма, а Та, Кто Дает Имена Женщинам, то никогда не отводишь глаз; потом гора снова стала горой, но тревога осталась.

— Я еще достаточно молода, чтобы родить ребенка. Может быть, когда вернутся…

Она быстро взглянула по сторонам, но мужчин рядом не было — ни дряхлого Леопарда, который теперь был способен лишь греться на солнце, ни мальчика, который смог бы запомнить слова Той, Кто Дает Имена Женщинам. Вокруг, в пределах слышимости, в лесу было пусто. Она опустила руки и двинулась вверх по тропе к своей ванне.

Котлы шли к вершине цепью, и каждый следующий был немного — примерно на расстояние локтя — выше предыдущего. Вода наполняла котел и, перелившись через край, непрерывной струйкой стекала по гладким камням в соседний. Иногда ручеек становился шире, словно у земли вдруг менялось настроение; но котлы все равно оставались полными. В этой их полноте был источник радости Пальмы, ибо в ней она видела мощь, богатство и щедрость воды. И хотя вода была только вода, Пальма чувствовала к ней благодарность. Ванна звала. Пальма коснулась талии, распустила пояс травяной юбки, и та легла вокруг ног. Она подобрала волосы, обнажила шею. Но, сложив на скале ряд за рядом шуршавшие ожерелья, помедлила, не спеша окунуться в успокаивающее тепло. Стоя на коленях, перекинула за спину длинные волосы и наклонилась к котлу, где вода была попрохладней. Она повернула голову, подставив лицо солнечному свету, задержала дыхание и потом пристально посмотрела на ту, что выплыла из темноты:

— Я прекрасна.

Прядь волос коснулась воды, и побежавшая рябь закачала отражение. Пальма убрала волосы и вновь заглянула вниз. Огромные темные глаза — темные пятна, — овальное, правильное лицо. Она коснулась его рукой, почувствовала мягкость кожи, почувствовала — не увидела — появившиеся морщинки вокруг рта и на шее, где их скрывали всегда ряды раковин.

— Я все еще прекрасна. Нет… дело не в этом.

Из леса, от Места Женщин, донеслись смех и голоса девушек. Дети тихо спали в тени деревьев. Та, Кто Дает Имена Женщинам, быстро поднялась. Она двинулась вверх — миновав три котла, остановилась, попробовала воду ногой. Шагнула вперед и тотчас прикусила нижнюю губу. От горячей воды бросило в пот. Она скорчилась, приказывая себе перетерпеть боль и ждать, пока кожа привыкнет. Наконец напряжение спало, мышцы обмякли; она откинулась назад, пристроила голову на камне, который именно для этого был положен в котел. Волосы распрямились; тело медленно всплывало наверх — в прозрачной воде светло-коричневое, зеленоватое. Пальма легонько покачивалась, только голова лежала на камне. Прекрасное ее тело лежало в воде, как диаграмма женственности. Она закрыла глаза. И погрузилась в провал, в котором нет времени.

В своем шалаше заухала, будто сова, женщина. Пальма открыла глаза, мысль заработала мгновенно. Скоро я увижу новорожденного. Судя по всему, будет девочка. Надеюсь… Неважно — девочка или мальчик, но мы его сохраним. Я не хочу…

Тревога вернулась — глубокая, сильная, необъятная, как вода. Пальма села, приподняла волосы. Повернулась и сквозь пар посмотрела туда, где белую голову и темные плечи горы окутывал дым. Иногда, подумала она, гора смотрит вверх, в небо, так, будто нас тут и нет, а иногда смотрит вниз — будто нас тут нет!

Пальма качнулась, и вода плеснула через край.

— Гора есть гора! Пальма, ты думаешь как мужчина!

Она нырнула так резко, что ток воды подхватил и распрямил волосы. Потом принялась массировать пальцами лицо, пытаясь на этом сосредоточиться, но мысли сами собой возвращались совсем к другому. Можно радоваться, огорчаться или же ничего не чувствовать, когда ты чего-то ждешь. Но нет смысла тревожиться из-за того, что уже есть.

Только что делать с тем чувством опасности, которое не дает жить спокойно?

Она поднялась, шагнула в следующий котел, где вода была попрохладней, нырнула, вышла и села, ожидая, когда солнце высушит кожу. Она наклонила голову и принялась тщательно расчесывать пальцами волосы. Чувства есть чувства, а волосы должны быть уложены ровно, один к одному. Теперь убрать их, смазать лицо, найти подходящий камешек и обточить ногти.

— Пальма! Пальма!

Это кричала девушка со смотровой площадки — покачиваясь и размахивая для равновесия раскинутыми руками, она, в своей развевающейся травяной юбке, спешила мимо котлов вниз.

— Пальма! Пальма!

«Назвав меня по имени раз, — подумала Пальма, — теперь она будет его произносить когда надо и когда не надо!» Пальма ласково улыбнулась и послала малышке воздушный поцелуй:

— «Пальма, Пальма, Пальма»! Словно меня целый лес!

— Я их видела!

— Они не собираются возвращаться, не так ли? Во всяком случае, не сегодня?

— Нет! Ты была права, Пальма… Пальма, они уходят. Они сейчас очень далеко! Мне плохо было их видно, но… — девушка хихикнула, — сейчас они лазают на дерево!

Пальма улыбнулась в ответ:

— Все? За орехами? Или это игра?

— Я разглядела только одного — очень высоко.

— Значит, за птичьими яйцами.

— Я подумала, лучше сказать тебе об этом.

Одной рукой Пальма откинула волосы, а другой потрепала девочку по щеке.

— Ты правильно сделала… — с усилием она вспомнила имя: — Пескарик. В конце концов, для того ты там и стоишь, не так ли? А теперь помоги-ка мне справиться с юбкой.

— Интересно, может быть, это был Яростный Лев? На таком расстоянии плохо видно. Как ему там, наверное, весело!

Та, Кто Дает Имена Женщинам, застегивала на юбке ракушки.

— Приятно слышать, что они нашли себе развлечение. Но надеюсь, они не забыли, зачем пошли. Хорошо. Идем вместе, посмотрим. Веди.

Снова заухала, будто сова, роженица. «Теперь уже скоро, — подумала Пальма. — Надеюсь…»

Пескарик стояла возле кипящего ключа, приставив к глазам ладонь. Дыхание у нее осталось ровным.

— Там. Видишь, Пальма, большое дерево, с голой вершиной? Вон он, как раз где начинается голый ствол, — неужели не видишь?

— Нет, не вижу, — сказала Пальма. — Но раз уж они туда зашли, им предстоит долгое путешествие. Больше стоять тут нет смысла. Только вечером посмотри, где будет костер.

Пескарик обернулась и робко взглянула на Пальму:

— А что будет, если они… э-э… Если они узнают?

— Не узнают.

Пальма посмотрела вниз, на Жилище Леопардов. Оно было открыто небу и внимательным взглядам с площадки от кипящих ключей. На солнце поблескивали выложенные рядами черепа Леопардов. Она улыбнулась, потом залилась долгим смехом. Рассмеялась и Пескарик. И пока длился смех, обе были ровесницы и сестры.

Пальма умолкла первой.

— Мы не начнем, пока не родится ребенок. Даже тогда… только если ребенок… получит имя.

Лицо у Пескарика стало торжественным.

— Понимаю.

Пальме понравилась ее торжественность, и она улыбнулась. Она подалась вперед и легко коснулась губами губ девушки, отчего та вспыхнула, задохнулась, отступила назад. Пальма повернулась и двинулась вниз — дыхание было ровное, тело изящно раскачивалось, руки раскинуты в стороны. Стены Жилища Леопардов поднялись и скрыли от глаз поблескивающие черепа. Теперь, подумала она, нужно быть осторожной! Нужно меньше пить! И тут, будто мысль вызвала образ из самого воздуха, Пальма живо и четко увидела перед собой кокосовую скорлупу, наполненную темной жидкостью. Она даже ощутила запах, отчего вспыхнула и задохнулась, как недавно Пескарик. «Все дело во мне, — подумала она, — я не такая, как все. С этим я родилась, и никто из всех Назывательниц Женщин не увидел, что я… Я…»

Дряхлого Леопарда возле скалы не было. Дети спали. Пальма стояла на открытой полоске, на которой они играли утром, изящная и грациозная. И ласково улыбалась.