Клуб негодяев

Глава 18 Синий флакон

Кошмар. Всего лишь дурной сон, который забудется под утро. Ничего не было, я дома.

Лёжа в постели, я сквозь полумрак разглядывал свою комнату. Какой бардак на столе, я редко опускаюсь до подобного свинства. И одежда неаккуратно висит на стуле… Наверное, заработался и лёг поздно, бывает такое.

Краем глаза заметил белую кошку, жмущуюся к моему боку. Такая маленькая, а греет, как печка.

Это не могло быть правдой. Накануне я точно не работал. Меня подозревают в убийстве. Я вынужден скрываться, и не могу просто взять и вернуться в поместье тёти.

Тогда почему же всё перепуталось? Или произошло то, чего я не помню?

К чёрту приличия, надо сию же минуту пойти к Элен в спальню и всё разузнать. Конечно, нехорошо будить её, но я не могу со спокойным сердцем валяться в кровати, когда творится такая ерунда.

Чёрт, снова засыпаю и ничего не могу с этим поделать.

Солнечные лучи пытались пробиться через густые заросли винограда. На фоне резных листьев висели большие зелёные кисти, так и манившие к себе. Ягоды были крупные, сочные, но немного недозревшие. Упругая кожица скрывала под собой такую кислую мякоть, от которой пощипывало язык и губы. А мы с Франсуа ели этот виноград да ещё нахваливали его. Два придурка.

Не помню, сколько лет назад это было. Кажется, Франсуа тогда не справил совершеннолетие, а он старше меня. Я снова гулял с ним по винограднику его отца. Снова помогал ему вспомнить автора дурацких стихов и заодно сами стихи.

Мне не нравилось сновидение. Пускай оно безобидное, в нём что-то было не так. Я переживал те мгновения заново, точь-в-точь.

Сознание словно раздвоилось, я одновременно подбирал достойную рифму к слову «чаша» и думал о твари с разными глазами. Может, это он наслал на меня морок? Если да, то зачем? Ведь нет никакого смысла в том, что два подростка упражняются в рифмоплётстве.

— …и крылья чёрные распростёр… Опять не то, ритм пропал, — всё так же сокрушается Франсуа, на ходу сплёвывая косточки. — Крылья чёрные… чёрные… раскрыл. Точно, раскрыл! А кто, не помнишь? То ли ворон, то ли лебедь. Жаль, забыл совсем. Такая вещь…

Но хуже всего был виноград. Кислый-прекислый.

Все чувства вмиг испарились, когда меня вновь затянуло во тьму. Да что происходит? Неужели опять какой-то вампир играет с моим разумом? Хватит! С меня хватит!

— Кристиан! Кристиан!

Элен? Не до конца разобравшись в ощущениях, я слабо пошевелился. Как жарко, и почему-то знобит.

— Он упал, — в отчаянии сказала тётушка.

— Ушибся?

Господи, это папин голос! Я силился открыть глаза, но мне было очень плохо. Это неправильно, я должен его увидеть, надо о многом с ним поговорить!

— Кажется, обморок. Он такой горячий, по-моему, у него жар. Роберт, детка…

Так, я что, на руках у Элен? С ума сойти… Сколько же мне лет?

— Я заметил, что Роберт слишком тихий сегодня. Думал, он переживает из-за отъезда, — отец бережно взял меня у Элен. — Извини, нам придётся задержаться.

— Ради Бога, не извиняйся. Не стоит рисковать здоровьем ребёнка.

— И всё же…

— Ты же знаешь, я бы охотней избавилась от Паскаля, чем от вас. Послушай, я уже говорила, может, вам и не нужно уезжать, раз всё время что-то мешает. Вдруг это знак. Подумай над этим, Кристиан, не за чем испытывать судьбу.

Не могу управлять собой. Не могу ничего изменить. Я заперт в собственной памяти. Больше нет сил это терпеть.

Воспоминание без предупреждения сменилось другим. Надо мной навис взбешённый Ренар.

— Я тебе мозги вышибу, щенок, — он с размаху приложил меня о стену. От страха и боли я не сопротивлялся и позволял обидчику делать с собой, что угодно.

— Пожалуйста, не надо, — проскулил я.

— Знаешь, что с тобой будет, если ты всё расскажешь…

— Я ничего не видел!

— Заткнись, — он встряхнул меня. — Если ты всё расскажешь маркизу или Франсуа, ты труп.

А я и вправду ничего не видел. Только слышал, как Ренар заигрывает с маркизой и, судя по её довольному смешку, лезет к ней с объятьями и поцелуями. В ушах до сих пор звенел её помолодевший от кокетства голос: «Этьен, прекрати. Не здесь». Зря я тогда по просьбе Франсуа заглянул в библиотеку. Потом ещё врать пришлось, будто не нашёл нужную книгу…

— Я никому не скажу. Клянусь.

Поверить трудно. В тот момент, я боялся камердинера так, как будто он олицетворял всё зло в мире. Хотя что можно взять с подростка, который жизни толком не видел?

Насытившись моим жалким положением, Ренар убрал руки.

— По-твоему, я мерзавец, — это был не вопрос, а утверждение. — Предал господина и всё такое. Занимаюсь чёрт знает чем за его спиной. Эй, да не трясись, — он легонько щёлкнул меня по носу. — Всё поймёшь, когда вырастешь. Ещё и на мою сторону встанешь.

Из одной унизительной сцены я переместился в чуть менее унизительную. Шарлотт, тогда ещё новенькая горничная, с ужимками вертится передо мной и наотрез отказывается выполнить простую просьбу. Я мягко стараюсь поставить её на место, но девушка слишком нахальна. Она говорит, что пришьёт оторванную пуговицу, лишь за вознаграждение — за дружеский поцелуй в щёчку. Мне неприятно, что новая служанка откровенно вьёт из окружающих верёвки, но всё равно играю по её правилам. Наклоняюсь, и, чувствуя, как краснею, целую Шарлотт в левую щёку, а не в подставленную правую. За день до этого видел, как в правую её чмокнул лакей Поль. Уж за что, не в курсе.

Теперь я в школе. Сижу за обшарпанным учительским столом и мечтаю под него залезть. Виной тому мсье Марто, который с дотошностью фанатичного инквизитора хочет выведать у меня, что такого весёлого в Великой французской революции.

— Вы язык, что ли, проглотили?! Отвечайте немедленно! — он верещал и гримасничал, как бы пародируя призраков из дома Андрея.

Зрелище нелепое, но тогда я до смерти боялся этого человека.

— Они же дети… — робко начал я, и тут же был прерван.

— И что?! Вы когда-нибудь слышали, чтобы на моих уроках дети смеялись? Нет? Вот и я — нет! Вы — взрослый человек, а ничему научить их не можете! Вы хотите потерять работу?!

«Перестаньте на меня кричать, я не глухой», — так бы я ему сейчас сказал. Увы, раньше мне не хватало на это смелости, а как-то повлиять на прошлое невозможно.

Боже, как можно бояться того, кто даже вести себя достойно не умеет? Не буду доказывать, что во многом превосхожу мсье Марто, однако ничто не даёт ему права самоутверждаться за мой счёт. Ну и что, что он управляющий школы, меня он не уволит, несмотря на угрозы. Вот уйду я, а он останется с пьянчугой Пинсом и будет голову ломать над тем, как не прогневать очередную комиссию из города.

Путешествие от воспоминания к воспоминанию утомляло, и с каждым новым эпизодом из своей жизни я всё больше опасался остаться в таком состоянии навсегда. Ведь пока я в прошлом, мимо проходит настоящее. Я должен во что бы то ни стало проснуться!

Помещение было незнакомым. Небольшой, вполне опрятный подвал, заставленный стеллажами с различными колбами и пузырьками. Освещение в нём было хорошее, скорее всего, газовое или даже электрическое. Наверное, это очень важно для его владельца.

— Доброе утро, молодой человек.

Я обернулся на голос и увидел пожилого человека, вертящего в пухлых пальцах пенсне. Он смотрел на меня подозрительно ласково, почти с отеческой улыбкой, и словно ждал ответа.

— Что это за место? — я удивился тому, что снова могу себя контролировать. — Что вообще происходит?

Я неосторожно опустил взгляд и обомлел. Моё тело было прозрачным! Потеряв дар речи, я поднял перед собой серые ладони, сквозь которые просвечивался земляной пол. Нет, не может быть…

— Все поначалу пугаются, — заметил старик.

— Я… умер?

— Не знаю. Да и вам не всё равно?

— Что со мной произошло?

— Не знаю, — так же беспечно отмахнулся он. — Вас это не должно волновать. С этого дня для вас начинается совершенно новая жизнь. Прошлое теперь не имеет значения.

Я встал, чтобы подойти ближе к нему и наткнулся на невидимое препятствие, почти такое, какое использовала Ивана, когда я был вампиром. Под ногами ничего похожего на зёрна не оказалось. Я находился в круге с начерчённой по центру пятиконечной звездой.

— Выпустите меня.

— Даже не мечтайте, я за вас деньги заплатил, причём немалые.

— Кому? — от шока я не мог угнаться ни за одной мыслью.

Старик надел пенсне и стал медленно прохаживаться вокруг меня.

— Мда-а-а… Внешний вид неидеальный, но могло быть и хуже. Расслабьтесь. И не хмурьтесь, я хочу получше рассмотреть ваше лицо.

Да он сумасшедший!

— Я не товар!

— Дерзить не надо, я этого не люблю. Вы даже не представляете, какой вы счастливый, другим на вашем месте редко так везёт. Вы должны быть благодарны мне за то, что я выкупил вашу душу у демона.

— У какого ещё демона? — прошептал я, с ужасом вникая в каждое его слово.

— Эх, молодость. Душа бунтарская, а память короткая, — гадко хохотнул старик. — У того, кому вы её продали.

— Не было такого!

Он ухмыльнулся, покачал головой и взял с ближайшей полки синий гранёный флакон, безыдейно закупоренный пробкой.

— К чему эта бравада? Вы сейчас никто и ничто, всего лишь бесплотный дух. Если не хотите неприятностей, слушайте меня и перебивайте. Времени мало, а нас ждёт клиент. Всё, что от вас требуется — беспрекословное послушание. Повторяю — беспрекословное. Никаких споров и уж тем более вопросов не по делу. Вести вы себя должны гораздо прилежней, чем сейчас.

— Не то что?

Не запугает. Ситуация сложилась настолько плачевная, что усугубить её уже ничто не сможет.

— Думаете, что вам нечего терять? Напрасно, — этот тип показал рукой на полки, заставленные разноцветными флаконами. — Среди них есть и те, кто тоже решил показать характер. Вместо того чтобы оставаться среди людей, они бесконечно созерцают свою жизнь. Я человек милосердный и даю им второй шанс, однако его надо заслужить. Хотите ещё годик-другой провести в стекле?

Я невольно вздрогнул, представив, что недавно сам был помещён в столь крошечный сосуд.

— Хотите? — напирал старик.

— Нет.

— Вот и славненько. К сожалению, вам придётся ненадолго в него вернуться. До скорой встречи.

Не успел я и глазом моргнуть, как весь подвал сузился до одного синего флакона.

Как надоело быть беспомощным. Сколько можно позволять совершенно посторонним личностям глумиться над собой? За что мне всё это? Риторических вопросов у меня накопилось немало, и их было трудно отделить от более практичных мыслей. А они, как назло, не отличались оптимизмом. Господи, я же не мог умереть, я бы обязательно это заметил… Бред, какой бред. Даже думать об этом не хочу!

А думать мне некогда. Память любезно подкинула эпизод, в котором я без особой надежды на спасение бежал через еврейское кладбище в Праге. Даже зная, что в этой битве Филдвик потерпит поражение, было нелегче. Темно, везде надгробия, и чертовски болит изрезанная рука. Короче говоря, это не то, о чём приятно вспоминать и рассказывать друзьям.

С кладбища я переместился прямиком в поместье де Ришандруа. Здесь вроде всё тихо-спокойно. Никто не действует мне на нервы, как обычно. Только коридор слишком широкий, и картины отчего-то высоко висят… Обычное дело для памяти — вернуться в детство, когда мир кажется таким большим. Наверное, в тот день мужа Элен не было дома, иначе я не могу объяснить, почему осмелился устроить променад. Я бродил по коридору, как по картинной галерее, разглядывая, обрамлённые позолотой, полотна. Мне нравились те, что изображали животных, например, лошадей и собак на охоте, а портреты предков графа вызывали стойкую неприязнь. Не потому, что они состояли с ним в родстве, просто лица у них были слишком суровые и неприветливые. Злые, одним словом.

— Что… Что ты здесь делаешь?

Папа! Я кинулся на голос. Завернул за угол и встал у приоткрытой двери в кабинет. Да, у меня не получится с ним поговорить, но так хочется его увидеть.

— В чём дело, сын? Ты не рад меня видеть?

— Как ты проник сюда?

— Окно было открыто.

— Не паясничай, это второй этаж.

Заинтригованный, я затаил дыхание и припал к стене. Слава Богу, маленький Роберт тогда не прошёл мимо. Если меня не вынесет в другое воспоминание, я увижу главного виновника своих злоключений.

— Успокойся. Ты как будто дьявола увидел.

— Не сказал бы, что твоё общество приятнее.

Дети не умеют отличать мнимую опасность от настоящей, поэтому я зашёл внутрь. Вот и отец, жаль, что не вижу его лица.

Взгляд непроизвольно наткнулся на Родерика. Невысокий, абсолютно седой, он стоял напротив меня в расслабленной позе, опершись о стол. Только сейчас, будучи взрослым, я понимаю, как несолидно выглядел мой дед в почтенном возрасте. Странно наблюдать за старцем с юношескими повадками, даже дико.

Удивительно, я тогда не спрятался за отца, хотя с детства был стеснительным и не любил посторонних. Дети такие непредсказуемые…

— Кто этот юный джентльмен? — Родерик сделал шаг мне навстречу. — Познакомь нас.

— Роберт! — воскликнул отец. Вряд ли он горел желанием представить меня Родерику. Похожий по интонации возглас я спустя годы услышал от него, когда на прогулке ко мне подползла змея.

Проклятый демон! Проклятый старик с флаконами! Рядом со мной люди, с которыми мне надо столько всего обсудить, а я всего лишь наблюдаю за ними в теле неразумного ребёнка. Ужасная пытка. Врагу не пожелаешь.

Родерик протянул руку, чтобы прикоснуться ко мне, но отец схватил его за запястье.

Обрывки памяти без порядка сменяли друг друга, подавляя мою волю и заставляя переживать всё заново. Не знаю, сколько это продолжалось, по-моему, целую вечность. Может, это неправильно, но после такого истязания я даже порадовался, когда вновь увидел своё прозрачное тело. Пусть так, зато я выбрался из ловушки. Для начала было бы неплохо понять, куда я попал в этот раз.

Как на редкий экспонат в музее, на меня смотрели двое: уже знакомый старик из подвала и крепкий, но очень сутулый угрюмец в чёрном костюме. Где я, и что им от меня нужно? Помня наставления, я проглотил оба вопроса. Даже здороваться с этими гадами не буду.

— Сандерс?

— Катрин! — вырвалось у меня.

Девушка находилась рядом, по правую руку. Её вид был способен загнать в гроб любого впечатлительного обывателя. Лицо почти белое, платье какого-то грязно-серого оттенка, а с горла по груди струилось что-то черноё. Не все призрачные тени в Праге производили столь гнетущее впечатление.

Не может быть. Она же мертва, я собственными глазами видел её рану. Неужели это значит, что и я…

— Надо же! — восхитился гадкий старик. — Богом клянусь, и не подозревал, что они знают друг друга. Грех разлучать влюблённых, не желаете приобрести сразу пару? Я сделаю скидку.

Потенциальный клиент ещё сильнее сгорбился и, отвернувшись, погладил узор на лакированном бюро.

— Это всё, что вы можете мне предложить, — утвердительно пробормотал он.

— Я специально отобрал самых лучших. Вы же не себе берёте, а дочке, поэтому я взял на себя смелость предложить самых молодых и привлекательных.

— Хм.

— Поймите, сейчас не сезон, — залебезил продавец. — Да и вряд ли мадемуазель придутся по нраву призраки людей не её круга. К сожалению, плебеев всегда больше, а вида они, как правило, непотребного. Ума не приложу, чем вам не нравятся эти прекрасные создания? Вы только взгляните на это, — он указал на Катрин, — дева, принявшая мученическую смерть. При жизни принадлежала к знатному роду и великолепно играла на фортепьяно.

Несколько секунд покупатель, молча, оценивал Катрин.

— Рану бы прикрыть и кровь смыть, — резюмировал он.

И это всё, что он может сказать. Эти двое что, газет не читают?

— Увы, во внешнем облике невозможно ничего изменить, — с фальшивым огорчением откликнулся старик. — Тогда обратите внимание на юношу.

Я напрягся. Унизительно, когда тебя продают, как лошадь на ярмарке. Ох, лишь бы не нагрубить сгоряча, не хочу возвращаться в стеклянную тюрьму.

— Конечно, не принц благородных кровей, зато очень культурный и благовоспитанный. По профессии школьный учитель. Хорош собой…

— Неодет, — отрезал покупатель.

От возмущения я чуть было не начал спор. Да, я готовился ко сну. Снял жилет, спустил подтяжки — и всё. Больше я ничего не успел сделать, даже не разулся. Вид, конечно, не парадный, но это не повод для того, чтобы косо на меня смотреть.

— Согласен, — покладисто ответил старик, с трудом скрывая беспокойство.

— И я не хотел бы, чтобы возле моей дочери крутился посторонний мужчина.

— Понимаю. Так как насчёт девушки? На первой встрече вы говорили, что ваша дочь обожает готическую литературу. Да она придёт в восторг от призрака с кровавой раной. Тем более, смотрите, в ней нет ничего отталкивающего. И если призрак распустит волосы, рана не будет так бросаться глаза. Вы и не заметите, как привыкните.

Катрин всхлипнула не хуже привидения из готического романа.

— Это просто смешно, — давясь рыданиями, простонала она. — Вы знаете, кто я такая? Я — дочь графа де Сен-Клода. Меня нельзя продавать. Я не буду вещью в этом доме, ни за что!

Слёзы оставляли на её щеках длинные блестящие дорожки, но она словно не замечала этого.

Отчаяние Катрин вызвало во мне столько жалости, что я в порыве чувств был готов простить её за то, что она когда-то хотела убить меня, чтобы угодить Филдвику, и жестоко отомстить Франсуа. Как можно сердиться на бесплотную, трясущуюся от плача девушку?

Продавец же не разделял моего мнения. Его морщинистая физиономия стала похожа на злую маску.

— Катрин, успокойся, — прошептал я в ожидании надвигающейся угрозы.

— Нет, нет, — она уже переходила на крик. — Нет!

Её очертания в мгновение поблекли, и душа девушки струйкой дыма перенеслась во флакон из бордового стекла. Старик закрыл его пробкой и начал суетливо возиться с маленьким чемоданом. От волнения он никак не мог его открыть.

— Паршивый у вас товар, — клиент произнёс это таким тоном, будто был готов сию минуту выставить его за порог.

— Что вы! Что вы! — неудачливый продавец поместил флакон в чемодан и встал с колен. — Брак бывает у всех, так что не надо судить обо всём ассортименте только по одной вещи. Признаю, вероятно, вы ожидали большего, но поймите, я всё же не волшебник. Товар редкий, и поставщики не балуют меня по-настоящему ценными экземплярами. Конечно, вы можете обратиться к кому-нибудь другому, только где гарантия, что вас не обманут, подсунув вместо призрака неизвестно что? Мошенников на этой почве развелось хоть пруд пруди. Вы же не хотите потерять кучу денег и оставить дочку без подарка?

Любящий отец даже не удостоил меня взглядом. Мол, лучше без подарка обойтись.

Меня просто раздирало пополам. С одной стороны, я не желал становиться аксессуаром капризной девчонки, с другой — до ужаса боялся вновь застрять в собственных воспоминаниях. Чёрт, и я даже не в праве выбрать меньшее из двух зол.

— Так ты учитель.

От неожиданности я подумал, что ослышался. Странно, ко мне обратились лично, пускай и на «ты». Ладно, утешусь тем, что я уже не безмолвный предмет в глазах этого человека.

— Да, мсье.

— Будешь заниматься с моим сыном.

Я не ответил, лишь слабо кивнул. Разыгрывать покорного раба было невмоготу, в тот момент я ненавидел себя за беспомощность.

Довольно ухмыляясь, продавец снова потянулся к чемоданчику. К счастью, он извлёк из него не мой флакон, а исписанные листы бумаги с печатью. Погодите, я назвал флакон своим? Боже, что со мной творится!

— Вы не пожалеете, — вдохновенно заговорил старик, надевая пенсне и раскладывая на столе договор купли-продажи. — Прекрасный экземпляр, аж расставаться жалко. И видите, какой послушный, точно ягнёнок.

Я стиснул зубы, подавив возглас возмущения. Надо же было через столько всего пройти, чтобы меня снова сравнивали со скотом… Это нечестно!

Следующие полчаса я, будучи в самом что ни на есть подавленном состоянии, слушал лекцию на тему своего поведения. Почти каждый пункт начинался со слова «нельзя». Итак, мне было запрещено появляться в кабинете хозяина, в его спальне, в спальнях детей, в ванных комнатах и в столовой во время трапезы. Классная комната, коридоры, кухня и подсобные помещения были в моём распоряжении с условием, что я не должен пугать прислугу. Так же строжайше запрещено прикасаться к вещам (наверное, чтобы не сломал и не украл, не иначе). Нельзя выть, стонать, рыдать, смеяться, пока не прикажут. А приказать могут в случае прихода важных гостей. Разумеется, гости попроще будут обходиться без моего присутствия. Раскрыть тайну появления призрака, то есть рассказать о пошлой покупке — верный путь попасть обратно в синий флакон без шанса на дальнейшее помилование.

Помимо запретов, на меня налагались обязательства: составлять компанию дочери хозяина и проверять уроки его сына. При этом мне грозили всяческими карами, в случае если моё влияние дурно на них скажется.

Мне ничего не оставалось, как со всем соглашаться и кивать. Периодически моё негодование вытеснялось недоумением. Нормальный человек купил бы детям собаку или пони, но уж никак не привидение.

Привидение…

Я не верил, что всё закончилось вот так. Жалко и нелепо. Я только недавно разобрался в себе, понял, что способен на многое, увидел свой истинный характер… А теперь всё стало гораздо хуже, чем было до приглашения на собрание клуба. У меня снова нет будущего, и в этот раз меня это не печалит, как раньше, а по-настоящему пугает.

В отличие от Катрин, никаких сделок с демонами я не заключал. Да и, если рассуждать практично, как я мог обещать кому-то свою душу, если даже не получил ничего взамен? Ни умений, ни славы, ни богатства, или что там ещё можно выпросить у нечистой силы. Ничего. Одноглазый забрал душу в ущерб мечте размазать меня по мостовой.

Так получается, что Жак остался в особняке один с моим бездыханным телом. Наверное, он уже обнаружил меня на лестнице и места себе не находит от горя. Бедняга. Сколько прошло времени? Если больше, чем я думаю, то возможно, скорбная новость дошла и до Элен. Она этого не выдержит, ведь у неё больше почти нет родных. С яростью тигрицы она защищала меня от своего супруга, норовившего избавиться от ненужного сироты. Во флаконе я успел увидеть пару таких эпизодов, от которых тоскливо сжимается сердце и хочется закрыть уши руками, чтобы не слышать вопли в духе «Выгоню приблудыша к чёртовой матери!». Надеюсь, Франсуа будет достойным племянником, и никогда не огорчит Элен. Чёрт, Франсуа. Он же с ума сойдёт.

Мне надо быть рядом с ними. А для этого надо сначала вырваться из клетки.

Оставшись без присмотра, я вопреки запретам и угрозам бросился на улицу. Почти как вампир, бесшумный и невесомый, сбежал вниз по лестнице на первый этаж и кинулся в узкую прихожую. Не смогу открыть дверь, так пройду насквозь. К новым трюкам мне не привыкать, как-нибудь уж приспособлюсь.

Перед выходом воздух внезапно уплотнился и, едва я коснулся дверной ручки, как меня отшвырнуло назад. На зависть всем акробатам я сделал сальто до потолка и грузно приземлился, словно находился в привычном человеческом теле. Этот дьявольский коммерсант всё предусмотрел!

Опустошённый, я поднялся со свернувшейся ковровой дорожки.

Старик был прав. Я — никто. Ничто.

Я… Я…

Застыл бесцветной фотографией в этом мире.