Ключи к смыслу жизни

(вместо послесловия)

Несколько слов о недосказанном. Электрон, любовь, удача и свобода.

Данте и Жюль Верн. Упражнение «Капитан Немо»

Разумеется, разговор на вечные темы не может быть окончен, но у каждой книги должен быть свой итог.

Вы прочли всего-навсего еще одну книгу, повествующую о двух состояниях человеческой души. Это еще одна попытка утвердить дихотомию разума и гениальности.

В потоке наших повседневных мыслей существуют точки «прорыва». «Прорывы» ведут к иному, особому состоянию со­знания, которое в этой книге автор называет состоянием гени­альности. Именно эти состояния и только они делают жизнь осмысленной.

Ничего нового в этом нет. Точно такие же дихотомии опреде­лили весь ход мыслей психологии XX века: сознательное — бес­сознательное классического психоанализа; левое и правое по­лушария нейрофизиологии и бихевиоризма; рациональное и трансперсональное сознание трансперсональной психологии... В конце концов, даже в понятиях «фон» и «фигура» гештальт-терапии Фрица Перлза можно проследить аналогичное противо­поставление.

Называя бессознательную тайну творчества гениальностью, я хотел лишь подчеркнуть удивительную осознанность... неосо­знаваемых процессов. Когда современный человек произносит слово «гений», он имеет в виду свершения, бесконечно важные именно для судеб человеческого разума и построенных им ци­вилизации и культуры. Именно прожитую гениально жизнь мы называем осмысленной.

Такая жизнь есть наш долг — долг Богу и другим людям.

Говоря о цивилизации и культуре, мы с легкостью признаем, что в них всегда действовало два начала: рациональное и ирра­циональное. Но при этом мы не готовы перенести абстрактные рассуждения о человеческой культуре на свой разум.

Мы боимся почувствовать, что внутри него может быть об­наружен иной, труднопостижимый привычными структурами мышления разум. Хотя, словосочетание «поиск смысла жизни» предполагает этот самый смысл, как нечто отделенное от при­вычного разума. Боимся до такой степени, что научная цивилиза­ция объявила все проявления другого разума болезнью, которую общество всеми доступными для себя способами пытается изолировать от себя.

Примерно так же, как с древнейших времен изолируют боль­ных проказой. В нашем отечестве, например, руководство боль­шинства «солидных» психологических и психиатрических НИИ категорически запрещает своим сотрудникам вступать в диалог с церковью и богословием. Ученые, которые призваны исследовать человеческую душу, и церковь, которая, в общем-то, призвана за­ниматься тем же, оказываются в глухой изоляции друг от друга, даже не пытаясь найти точки соприкосновения.

Вместе с тем вполне научное понятие инстинкта продолжает потрясать именно ощущением разумности инстинктивной про­граммы существования биологических объектов, а материальной основы, носителя инстинктов никак не удается обнаружить, не­смотря на уже составленные генные карты многих видов. Но сто­ит только предположить, что в основе инстинкта лежит промысел неведомого разума, как сразу приходится с ужасом признать, что точно так же, как и другие инстинктивные проявления человече­ского бытия, этот разум постоянно присутствует у нас внутри... «Царство Божие внутри Вас есть».

И наука, и религия каждая по-своему описывают существо­вание двух орбит, по которым вращается человеческое «Я». Это орбита рассудка или того, что мы называем «ясным разумом», и орбита бессознательного, или гениальности. Переход с орбиты на орбиту — прорыв — всегда происходит в периоды «помутнения» бодрствующего сознания: во сне, после пережитого шока, в меч­тах, в медитации, во время тяжелой болезни, при известных нам переживаниях клинической смерти.

На мой взгляд, у прорывов есть только шесть постоянных каче­ственных характеристик.

Во-первых, с точки зрения человека, который переживает этот переход, он происходит всегда неожиданно. Невозможно предсказать, в какой именно момент усилия интереса приведут к прорыву. Даже сама гениальная личность может создать лишь отдаленно похожую внутреннюю модель состояния, ведущего к переходу. Как правило, гений «цепляется» за обстоятельства внешней реальности, в которых подобный переход произошел впервые (Архимед ложится в ванну, а Глюк выставляет рояль на солнце). Однако почти всегда выясняется, что прорыв нельзя за­планировать. Тем более подобную модель не может создать ис­следователь — внешний наблюдатель процесса.

Возможно, именно с этим связаны тупики исследований «паранормальных» способностей человека. Большинство полученных достоверных результатов изучения телепатии, ясновидения, теле­кинеза и т. д. оказались не воспроизводимы в повторных экспери­ментах. Правда, гениальность и «паранормальные способности» всегда воспринимались как вещи разные, но в древних духовных традициях считалось, что их проявления являются двумя сторо­нами одной медали. То, чего человек добьется в жизни, зависит от того, куда он направит свою жизненную энергию или как ощутит «дао». То есть, говоря языком нашей книги, проявления зависят от того, в какую сторону человек направит свою энергию инте­реса. Говоря другими словами, способности эти бессмысленны. Они — инструменты, как утюг или компьютер, и сами по себе не несут никакой одухотворенности.

Во всяком случае, исследование «паранормальных» способно­стей я считаю одним из полигонов исследования гениальности. Тогда получается, что эксперименты невозможно повторить по­тому, что их результат зависит от прихотей самой гениальности. Если это разумная инстанция, то у нее есть свое, труднопостижи­мое мнение о том, стоит ли проявлять себя или нет. Вполне воз­можно, что одним из факторов, определяющих неудачу, является личность экспериментатора.

Во-вторых, прорыв всегда происходит мгновенно. Нельзя определить отрезок времени, в котором личность пребывает в промежуточном состоянии между «ясным сознанием» и гениаль­ностью, — время скачка на другую орбиту сознания.

Вообще внутри прорыва время, как вы уже убедились, течет по абсолютно другим законам — и это может быть еще одним объ­яснением неудач парапсихологических исследований.

В-третьих, при переходе на другую орбиту личность ощущает себя изменившейся. В зоне прорыва тексты, формулы или ви­дения разворачиваются перед иной личностью, не той, которой считал себя субъект переживания.

Несомненно, выдуманный автором художественного романа герой, по признанию очень многих, начинает вести себя на стра­ницах непредсказуемым для самого автора образом, обретает свой собственный характер, знания и желания, отличные от знаний и желаний писателя.

В-четвертых, эти переживания не являются редкими или уни­кальными. Скорее всего, каждый человек в своей обыденной жизни множество раз совершает прорывы на орбиту гениаль­ности, но мы сохраняем привитую нам культурой способность к психической изоляции подобных переживаний — наша психика изолирует их от сознания точно так же, как это делает культура.

Мы либо просто забываем их, как забываем сюжеты подавляю­щего большинства наших сновидений, либо начинаем от них лечиться, определяя их для себя как «болезненные обманы вос­приятия».

Случайные прорывы вызывают страх, чувство опасного рас­ширения границ в сознании человека, и без того не уверенного в себе. Такое сознание воспринимает труднообъяснимое пережи­вание как угрозу собственному существованию. Чем сильнее «Я» чувствует неуверенность в себе, то есть в своем праве на отдель­ное существование, тем больше защитных оболочек оно пытает­ся создать. Состоят такие оболочки из слов, то есть из системы абсолютно рассудочных представлений о самом себе и о прави­лах собственного поведения; о том, что такое хорошо и что такое плохо, о том, что нормально и что ненормально. Общеизвест­ный парадокс: чем больше словесных оболочек и правил человек создает вокруг себя, тем больше он боится жить, — ведь каждый новый шаг чреват прорывами к иррациональной угрозе. Любая новая ситуация в жизни может оказаться «ненормальной», «за­разной» — в общем, опасной. Вспомните «Человека в футляре»!

Страх всегда иррационален — и, вероятно, именно поэтому че­ловек чаще всего оказывается гениальным в том, чего он больше всего боялся. Страх — это внутренний барьер, «забор», постро­енный вокруг зоны прорыва к гениальности, вокруг подлинных интересов личности, вокруг ее призвания. В самом слове «при­звание» заключен намек на способность услышать «призыв», ис­ходящий из-за грани обыденной жизни.

Забор всегда имеет форму объекта, который он окружает. Сто­ит только немного изменить точку зрения и посмотреть сверху, и это становится очевидно. Иррациональный страх указывает на­правление к гениальности, которая также иррациональна. Таким образом, страх указывает направление к новой жизни личности.

В-пятых, гениальная личность отличается от нас с вами только способностью доверять своим собственным переживаниям. Гений не боится океанской бездны, периодически открывающейся вну­три его сознания. Он воспринимает ее как часть самого себя, и, более того, она ему интересна — он стремится узнать и передать людям ее содержание. Доверие и интерес — две стороны одного и того же феномена.

В-шестых, для того чтобы переход с орбиты на орбиту стал осо­знанным, необходима энергия, которую сознание должно где-то взять. Ее дает интерес, который и является главной движущей силой психического мира человека. Использование этой энергии приводит сознание к прорыву на новую орбиту. Для того чтобы прорыв произошел, человек должен использовать энергию для постоянной работы сознания, то есть приложить усилие, которое в этой книге мы назвали «усилием интереса». Оно поддерживает луч прожектора внимания постоянно, даже во время сна, направ­ленного на определенный круг проблем, значимых для человече­ской личности, — его мы и называем призванием.

Доверие является основной характеристикой «материи» со­знания, а интерес — главной энергией, дающей личности, как отдельной от материального тела субстанции, возможность су­ществовать.

Взгляд автора этой книги на главные законы деятельности че­ловеческой души заключается в том, что именно энергия интере­са, а не либидо, является главной энергией психического мира человека. Следовательно, главной задачей человеческой жизни становится не продолжение рода и не бесконечное воспроизве­дение культуры (свойство родового мышления), а... достижение гениальности, встреча со своим призванием.

Похоже, для того чтобы понять феномен гениальности, пере­стать «изолировать» его от научного и повседневного мышления и рассматривать в терминах психической болезни или, в край­нем случае, в терминах «исключения», которое, как известно «лишь подтверждает общие правила», нам понадобится новый психоанализ. Он будет основан на взаимоотношениях «орбит» личности — повседневного мышления и гениальности. Правда, подобные взгляды могут перевернуть привычную для нас куль­туру, ведь мейнстрим последние 100 лет базировался на взглядах Фрейда...

Но вы не дочитали бы книгу до этих строк, если бы вам, как и очень многим людям на планете, не были очевидны тупики куль­туры, основанной на сексуальном раскрепощении и достижении комфорта. Вы бы ее не открыли, потому что вам было бы неинте­ресно.

В этом «психоанализе» любовь (и в смысле эроса или либидо, и в смысле агапе) из цели существования превратилась бы в сред­ство.

Любовь гениального Данте к Беатриче, единственную любовь его жизни, мы считаем частью его сумасшествия или, по крайней мере, «странностью» — «причудой гения», то есть «изолируем» от наших собственных чувств и логики. Такая изоляция позволяет не задумываться об истинной роли любви в жизни души Данте и... в жизни души каждого из нас.

Действительно, Данте впервые увидел ее, когда они были еще детьми: ему было 9, ей — 8 лет. «Юный ангел», по выражению поэта, предстала перед его глазами в одежде «благородного» крас­ного цвета. По словам Данте, Беатриче сразу стала «владычицей его духа». «Она показалась мне, — говорит поэт, — скорее доче­рью Бога, нежели простого смертного»; «С той самой минуты, как я ее увидел, любовь овладела моим сердцем до такой степени, что я не имел силы противиться ей и, дрожа от волнения, услы­шал тайный голос: «Вот божество, которое сильнее тебя и будет владеть тобою»».

Второй раз Беатриче является ему 10 лет спустя. На этот раз она в белом. Беатриче идет по улице в сопровождении двух жен­щин, поднимает на него взор и, в «неизреченной своей милости», кланяется ему так скромно, что ему кажется, будто он узрел «выс­шую степень блаженства». Опьяненный восторгом, поэт бежит от людского шума, уединяется в своей комнате, чтобы мечтать о возлюбленной, засыпает и видит сон. Проснувшись, он излагает его в стихах.

В первых своих поэтических произведениях, в сонетах и кан­цонах, окружающих поэтическим ореолом образ Беатриче, Данте превосходит всех своих современников не только силой поэтиче­ского дарования, умением владеть языком, но и искренностью и глубиной чувства. Сам он считает свое чувство «могучим рыча­гом» поэзии.

Дальнейшая история любви очень проста. В реальности в ней происходят только незначительные события. Беатриче проходит мимо Данте по улице и кланяется ему; он встречает ее неожи­данно на свадебном торжестве и приходит в такое неописуемое волнение и смущение, что присутствующие и даже сама Беатриче подшучивают над ним — и друг должен увести его оттуда. Одна из подруг Беатриче умирает, и Данте сочиняет по этому поводу два сонета; он слышит от других женщин, как сильно Беатриче горюет о смерти отца... вот, собственно, и все.

Некоторые биографы еще не так давно даже сомневались в действительном существовании Беатриче и пытались считать ее просто аллегорией без реального человеческого содержания. Те­перь считается доказанным, что Беатриче, которую Данте любил, прославил, оплакивал и сделал идеалом высшего нравственного и физического совершенства, несомненно, историческая лич­ность — дочь Фолько Портинари. Ее семья жила по соседству с семейством Алигьери. Беатриче родилась в апреле 1267 года, в январе 1287 вышла замуж, а 9 июня 1290 года умерла в возрасте 23 лет, вскоре после смерти своего отца.

О своей любви Данте повествует сам в «Vita nuova» («Новая жизнь») — сборнике прозы, чередующейся со стихами. По сло­вам Боккаччо, это первое сочинение Данте, заключающее в себе полную историю любви поэта к Беатриче до ее кончины и далее, после смерти. Данте назвал свой сборник «Vita nuova», потому что полагал, будто благодаря чувству к Беатриче он обрел «но­вую жизнь». Любимая для Данте — олицетворение идеала, нечто «божественное, явившееся с неба, чтобы уделить земле луч рай­ского блаженства», «царица добродетели». «Облеченная в скром­ность, — говорит поэт, — сияя красотой, шествует она среди по­хвал, будто ангел, сошедший на землю, чтобы явить миру зрелище своих совершенств. Ее присутствие дает блаженство, разливает отраду в сердцах».

Мысль о любимой дает поэту силу побеждать в себе «любое не­хорошее чувство»; ее присутствие и поклон мирят его со вселен­ной и даже с врагами; любовь к ней отвращает мысль от всего дур­ного. Она одаряет поэта пламенным воображением, уносящим его высоко над землей, в царство мечты. Беатриче для Данте — более ангел, чем женщина; она словно на крыльях пролетает че­рез этот мир, едва касаясь его, пока не возвращается в лучший, от­куда явилась. И поэтому любовь к ней — «дорога к добру, к Богу».

Данте не стремился к обладанию возлюбленной; редкие встре­чи, легкий поклон — вот все, чего он желает, что наполняет его блаженством.

Можно подумать, что Данте, поклоняясь Беатриче, вел недея­тельную, мечтательную жизнь. Вовсе нет — чистая, высокая лю­бовь лишь дает новую, изумительную силу его гениальности.

Благодаря Беатриче, по словам Данте, вышел он «из рядов обы­денных людей». Он начал рано писать, и стимулом его творчества была она. «У меня не было другого учителя в поэзии, — сообщает он в «Vita nuova», — кроме себя и самой могучей наставницы — любви».

Беатриче, по мнению любящего, умирает потому, что «эта скуч­ная жизнь недостойна такого прекрасного существа». Так говорит поэт. И, вернувшись к славе своей на небо, она становится «ду­ховной, великой красотой» или, как Данте выражается в другом труде, «интеллектуальным светом, исполненным любви».

Когда Беатриче умерла, поэту было 25 лет. Смерть любимой была для него тяжелым ударом. Как о потерянном рае плачет Дан­те о своей Беатриче. Другой любви в его жизни не будет. Любовь к Беатриче после ее смерти повлечет за собой, по собственному признанию поэта, страстное увлечение философией...

Даже современники, не понимавшие чувств поэта, интересо­вались: почему же он не женился на своей соседке. Ведь такая возможность была: семьи родителей дружили. Современному прагматику этот факт тем более непонятен. Что это за любовь, которая не жаждет полного обладания любимым?

Но что же здесь непонятного?

Данте сам все объяснил. Даже из приведенных здесь цитат ясно: он любил в Беатриче... музу, позволявшую ему творить. Ее образ был дверью, открывавшей дорогу к гениальности. Любовь выводила его «из рядов обыденных людей»... и он не хотел в них возвращаться.

Ведь именно это имел в виду Христос, когда говорил «Я есмь дверь» (Иоанн, 10:6—10).

Поэт прекрасно понимал, что живая девушка и горящий в душе ангельский образ, способный провести одинокого изгнанника Данте через Ад, Чистилище и Рай «Божественной комедии», не совпадают.

Живая девушка стала смыслом жизни другого человека. Никакой живой человек не может соответствовать поэтиче­ским требованиям Данте... и он, похоже, прекрасно это понимал.

Дело в том, что Данте вовсе не был евнухом, в его жизни были женщины, но любовь была одна.

Христос и Данте утверждают одно: любовь — высшее про­явление доверия к своим чувствам и ощущениям. Может быть, доверие — лишь проявление любви, чувства, являющегося, по нашему утверждению, «материей», в которую может проникнуть энергия интереса? Проникнуть, чтобы вызвать прорыв на новую орбиту бытия — к «Vita nuova», к новому рождению, о котором писали Декарт и Мамардашвили, к гениальности.

Живой человек из плоти и крови, вызвавший любовь, к этим чувствам не имеет никакого отношения. Точнее говоря: может иметь, может и не иметь. Любовь может закончиться обладанием объектом (например, браком), а может и нет. Это не имеет зна­чения. У любви другая роль — она условие, или «катализатор», гениальности.

Данте знал: любовь в браке заканчивается. Начинаются другие, не менее сложные, но тем не менее обыденные отношения. Знал и не хотел этого, точно так же, как этого не хотели ни Леонардо, ни Тесла.

Подчеркиваю: я говорю о любви, а не об инстинкте продол­жения рода. Инстинкт — это гениальность животных, а вовсе не человека. Эти процессы могут совпадать во времени, но вовсе не обязательно! Орбиты инстинкта и гениальности лишь перекры­вают друг друга в точках полета души. Благодаря Фрейду культу­ра, и мы следом за ней, перепутали эти два понятия.

Каждую весну множество молодых людей совершают само­убийства из-за неразделенной любви. Так будет и в этом году. Они сведут счеты с жизнью из-за того, что никто не смог объяснить им разницу между образом любимого (любимой) и живым челове­ком. Они ничего не знают о законах собственной гениальности, хотя многие, как Данте, посвящали любимым первые беспомощ­ные, но щемящие душу стихи. Они не умеют доверять богатству собственных переживаний и приписывают обладание ими друго­му человеку.

Данте умел ценить собственные чувства. Он доверял им и даже не пытался возложить ответственность за них и за себя самого на Беатриче.

Может ли человеческий разум каким-нибудь образом объяс­нить все эти парадоксы: мгновенный переход с орбиты на орбиту, да и само странное сосуществование «орбит» внутри человече­ской души?

Думаю, что у большинства читателей при упоминании слова «орбита» уже возникла ассоциация с квантовой физикой. Это очевидно.

Уже более 100 лет назад в самом начале революционных изуче­ний атома люди обнаружили, что электрон, который вращается вокруг ядра, перемещается на другую орбиту мгновенно — этот процесс получил название «квантового скачка». Это открытие раз и навсегда изменило тот способ познания мира, который мы на­зываем материализмом. Любое материальное тело при перемеще­нии из одного положения в пространстве в другое должно иметь траекторию движения, то есть последовательность движений. Электрон же в эксперименте вел себя точно так же, как ведет себя человеческое сознание во время прорыва в гениальность. Экспе­риментаторы наблюдали, как электрон сначала последовательно перемещался по жестко заданной орбите, потом внезапно исчезал и в ту же самую единицу времени, то есть мгновенно, оказывал­ся на другой орбите, где продолжал двигаться последовательно и непрерывно. Траекторию пути, по которому происходит переход электрона с орбиты на орбиту, не удалось обнаружить и по сей день.

Сама по себе эта ассоциация настолько интересна, что о ней уже написано множество книг, и можно написать еще столько же (уже написав эти строки, я вспомнил, что сама метафора принад­лежит Ошо).

Интересно, например: если у электрона есть сознание, то ис­пытывает ли он страх перед квантовым скачком?

Несомненно одно: жизнь нашего разума, точно так же, как жизнь электрона, не имеет «траектории движения». Наше суще­ствование только кажется нам последовательным, поскольку нам очень хочется считать его таковым.

Как показали психологи и физиологи XX века, человек не реже 1 раза в 90 минут должен отключить рассудок от внешнего мира, погрузившись во вполне иррациональное состояние, которое Милтон Эриксон назвал трансом. Человек должен оторвать про­жектор внимания от внешнего мира, погрузившись внутрь себя, в свои иррациональные и смутные чувства, ассоциации или вос­поминания. Эти паузы-переключения, чаще всего настигающие человека внезапно во время бурной деятельности и концентра­ции внимания, нужны для того, чтобы разложить полученную из внешнего мира информацию по сугубо индивидуальным «файло­вым папкам» памяти.

Транс — абсолютно естественное состояние души. Каждый из нас по-своему организует «культ» трансовых состояний в своей повседневной жизни. Мы оказываемся в трансе, когда делаем за­рядку, слушаем музыку, «давим на кнопки» переключения телеви­зионных программ, не задерживая внимания ни на одной из них, любуемся красотой заката или картины на стене...

Словом, мы оказываемся в трансе всегда, когда нам нужно побыть наедине с самими собой — выпасть из внешнего мира, сделать паузу в своем взаимодействии с внешними обстоятель­ствами.

Самая знакомая и привычная из таких пауз — это курение сига­реты. Само слово «перекур» подразумевает переключение внима­ния от потока информации из внешнего мира внутрь, в глубину самого себя. Курение — это способ остаться наедине с собой и со своими мыслями даже в том случае, когда курящий продолжа­ет разговаривать с кем-нибудь. Если человек во время разговора подносит сигарету ко рту — значит он «ушел в себя», ему нужно о чем-то задуматься.

Но не только. Сигарета дымит, и дым ее поднимается к небу. Человек втягивает этот дым, и это символический акт. Он озна­чал когда-то, что человек не просто задумывается, но советуется с небом. Именно этот смысл несло символическое раскуривание трубки мира на сходках племенных вождей индейцев Северной Америки.

«У карибов Суринама ученики шаманов подвергаются про­грессирующей интоксикации табачным дымом и сигаретами, ко­торые они курят почти непрерывно. Наставницы каждый вечер втирают им в тело красную жидкость; ученики слушают настав­ления своих учителей после того, как хорошо протрут глаза со­ком душистого перца; и наконец, они поочередно, накурившись табака, танцуют на натянутых на разной высоте канатах или рас­качиваются в воздухе, подвешенные за руки. В конце концов они впадают в экстатическое состояние на платформе, подвешенной к крыше хижины на нескольких скрученных вместе веревках, ко­торые по мере того, как раскручиваются, заставляют платформу вращаться все быстрее и быстрее». Это фрагмент из книги Мирчи Элиаде, описывающий шаманскую инициацию. Курение таба­ка — ее начальная стадия, малая часть.

Если в нашей культуре отсутствует представление о духовной инициации как о нормальном этапе человеческой жизни, то в ней сохраняются смутно осознаваемые остатки этого процесса, его внешняя оболочка — протез, лишенный смыслового содержания. Курящий европеец подменяет духовное содержание табакокуре­ния внешней формой, и это, вне всякого сомнения, вредно и не­хорошо...

Может, мне это только кажется, но чем больше запретов на табакокурение вводит культура, тем меньше в ней остается ду­шевной близости, тепла, желания понимать и чувствовать. Од­ним словом, чем меньше дымков, поднимающихся к небу, тем меньше в людях чего-то неуловимого, именуемого «душой» или «романтикой», тем меньше снов об иных состояниях бытия. Неудивительно! Люди стали меньше задумываться. Сколько по­надобится времени культуре, чтобы изобрести новую общепри­нятую краткую церемонию, позволяющую погрузиться в себя... и в небо?

Трансы — это своеобразные «сновидения наяву». Зигмунд Фрейд считал, что именно в этом окончательном переживании — раскладывании по внутренним полочкам бессознательного собы­тий дня — и состоит роль обычных ночных сновидений.

Но эпизод транса прерывает цельность и последовательность дневного восприятия: из линейного и равномерного оно превра­щается в рваное и неровное. Когда мы отключаемся от внешних событий, мы проводим их бессознательный анализ. Значит, наше восприятие событий после такого перерыва будет уже чуточку иным, чем до него. Это очень просто. Например, я пришел до­мой расстроенным какими-нибудь неприятными событиями на работе. В моем восприятии все мои близкие ведут себя непра­вильно, не так, как мне бы хотелось. После этого я погружаюсь в естественный транс, то есть сажусь ужинать или, уединившись в своей комнате, мрачно выкуриваю трубку. Этой паузы мне хвата­ет, чтобы понять достаточно сложные вещи — например, то, что мое восприятие обусловлено событиями на работе, а вовсе не по­ведением близких. И когда я выхожу из-за стола или из комнаты, мое восприятие меняется, и я уже в состоянии воспринимать по­ведение тех же людей с нежностью или иронией.

Во мне живет колоссальный резерв понимания, который в це­лом не соответствует ни моему образованию, ни склонностям. Для нас в этом обыденном эпизоде важно следующее: я подключаюсь к этому резерву иногда одновременно с происходящими собы­тиями. В нем заключена моя удивительная способность смотреть на себя со стороны. Этот резерв выступает в роли наблюдателя.

Этот резерв и есть моя гениальность, к которой я совершил прорыв в своей обыденности. Обыденный прорыв к обыденной гениальности.

Разница между обыденным и необычным не так велика, как кажется. Сколько раз в жизни мы сталкиваемся с необходимо­стью сделать выбор, который кажется невозможным? Сколько бьемся над задачами, которые, как нам кажется, не имеют ника­кого решения? Сколько раз в жизни нам приходится попадать в тупики отношений, которые кажутся нам абсолютно невыноси­мыми? Но мы засыпаем ночью, а утром проблема решается сама собой, и мы никак не можем понять, что заставляло нас прошлым вечером считать эту проблему неразрешимой.

Что проще: создать периодическую систему элементов или вы­яснить раз и навсегда отношения с любимым и близким чело­веком? Если задуматься, то даже количество факторов, которые мозгу надлежит исследовать в обоих случаях, окажется схожим — оно стремительно начнет приближаться к бесконечности. При логическом анализе того и другого невероятно трудно выделить главное. И совершенно неожиданно и в том и в другом случае по­могает... сновидение. Не логический анализ, а вынужденная пауза в напряженной, опять-таки в обоих случаях, энергии интереса.

Квантовый скачок, происходящий в естественном «трансе», помогает уловить главное в актуальной бесконечности. За точ­кой перехода с одной орбиты на другую стоит разумная бесконеч­ность. В XIX веке гениальный немецкий математик Георг Кантор пытался логическим путем обнаружить точку перехода в непре­рывной последовательности цифр на числовой прямой. Он хотел определить момент, во время которого самое большое матема­тическое число переходит в бесконечность. Это потребовало от него проследить, каким образом одно число становится другим.

Он смог доказать, что этот прорыв — превращение одного чис­ла в другое — происходит в бесконечности. Это означало, что бесконечность незримо присутствует в каждом числе. Он при­шел к выводу, что есть точка «алеф», находящаяся в каждой точке пространства и в каждом мгновении времени. В ней существуют одновременно прошлое, будущее, настоящее и все возможные события. Именно из «безумных» исследований Кантора «алеф» и переместился на лестницу в новелле Борхеса.

Если вы задумаетесь, то легко поймете, что для того, чтобы создать периодическую систему элементов или правильно почув­ствовать все причины конфликта с любимым человеком, нужно оказаться в точке «алеф».

Только не раздумывайте над этим слишком долго. Через не­которое время после того, как Кантор сформулировал свои вы­воды, он сошел с ума. В психиатрической больнице оказался и лауреат Нобелевской премии, гениальный математик XX века Джон Нэш, разработавший математический анализ теории игр, в основе которой лежит представление о бесконечном количестве теоретически возможных стратегий игры... Ну, а метафора жизни как варианта азартной игры давно уже стала общим местом.

Беседы мы с вами начали с легенды об Архимеде. Этой притче больше тысячи лет. За это время человечество придумало и за­было миллионы разнообразных историй и анекдотов о великих людях. Притча об архимедовой «эврике» не просто сохранилась, но и стала одной из самых известных. Если вдуматься, то главным в этой истории окажется... отдых. Не напряженный поиск реше­ния, а транс — ванна, в которую Архимед лег, чтобы отдохнуть.

Я никогда не занимался онкологией, но и мне довелось встре­титься с чудом исцеления. Вот почти дословно исповедь моего пациента.

«Это было через 3 месяца после того, как я узнал диагноз, а УЗИ показало отсутствие каких-либо изменений после курса хи­мии. И это был самый страшный вечер в моей жизни. Скомкав в руке абсолютно бессмысленное заключение после обследования, я понял со всей страшной отчетливостью, что умираю. Эта мысль как будто стеной отгораживает тебя от всего остального человече­ства: люди, шум города, проблемы семьи — все кажется мелким и ненужным, «белым шумом». Я вдруг перестал понимать, куда я иду и какая сила меня ведет. Уже потом я обозначил для себя тот вечер как вечер абсолютной покорности судьбе. Я отчетливо чув­ствовал, что внутри меня происходит какое-то движение, которое не было мною. Внутри меня... дул ветер. Я чувствовал шум ветра судьбы в себе, как в пустой коробке, выброшенной на свалку за ненадобностью. Я вошел в квартиру, счастливый только от того, что никого из близких нет дома. Упал на колени перед единствен­ной оставшейся от бабушки иконой (я никогда не был особенно религиозен) — в тот момент она была для меня единственным символом этого самого «ветра судьбы». Я не умею молиться и во­обще не знаю, о чем молятся люди. Поэтому я стоял перед иконой и думал: пусть все будет так, как ты решил. На словах это сказать легко, но до конца искренним я был только тогда. Потом я под­нялся и, продолжая чувствовать эту абсолютную покорность и ветер, рухнул в одежде на постель. Когда я лег, что-то последнее, что связывало меня с необходимостью жить, — потребность дви­гать руками и ногами, сокращать мышцы — куда-то улетучилось. Я лежал, и знакомая откуда-то фраза «на все воля твоя» стучала у меня в висках. Мне больше ничего не хотелось. Наверное, ког­да человека покидают все желания, его покидают и все мысли. Только тогда я узнал, что такое «ни о чем не думать». Ни о чем не думать — это значит ничего не хотеть. Когда пришло это чувство, ветер стих. И его сменило ощущение абсолютного покоя и гармо­нии. Все вокруг исчезло, осталось ощущение светлой и спокой­ной пустоты. Я понял, что это и есть смерть... Дальше? Дальше я ничего не помню, потому что уснул. А утром почувствовал себя настолько бодрым, что даже заехал на работу узнать, как дела. И целый месяц от страха не ходил в диспансер, а через месяц за­ставил себя и пошел. Они долго удивлялись: выяснилось, что нет никаких следов опухоли».

Вот такая история. Хотите верьте, хотите — нет.

Угроза смерти пробудила гениальность исцеления...

Ключевым в этой исповеди, на мой взгляд, является слово «по­корность» — «на все воля твоя». Покорность, а вовсе не активное сопротивление болезни спасла жизнь — вот что когда-то порази­ло меня.

Все родители, воспитывая своих детей, следуют за иррацио­нальным убеждением или, если хотите, главным мифом воспи­тания. Главное, что мы силимся передать своим детям, — это за­поведь о том, что для того, чтобы добиться успеха в этой жизни, нужно много работать и получить хорошее образование. В общем, «без труда не вытащишь и рыбку из пруда».

Однако чисто практический опыт, отнюдь не только сегодняш­них российских реалий, показывает: между количеством затра­ченных усилий и жизненным успехом или процветанием нет ни­какой связи. По крайней мере, нет связи прямой, то есть «Трудом праведным не наживешь палат каменных» или «Работа дураков любит».

Эти пословицы принято считать издевками. Существует обще­принятое мнение, что понимать их смысл необходимо «от про­тивного». Однако в них, быть может, скрывается гораздо более древний смысл. В сущности, тот же смысл, что и у притчи про ванну, которую принимал Архимед, — заключающийся в том, что кроме последовательных усилий, направленных на образование и деятельность, нужно что-то еще.

Что-то, что требует от человека «безделья» или «дурачества», то есть некой паузы в линейных и последовательных усилиях че­ловека. Сама пословица и является такой паузой, трансом, мигом погружения в себя, который требуется для того, чтобы понять ее смысл.

Такой же внутренней паузой является и шутка, которая так часто помогает принять решение после длительного периода серьезных и смертельно скучных «логических рассуждений». Гениальный Фрейд в книге «Остроумие и его отношение к бессознательному» с удивлением сделал вывод, что анекдот взаимодействует с чело­веческой душой по тем же самым механизмам, что и сновидение!

Анекдот, рассказанный «кстати» и встреченный искренним смехом, — это сновидение наяву. Ничего удивительного в этом нет. Наш анекдот — ближайший родственник (а в некоторых случаях просто вариант пересказа) религиозной притчи или коа-на — учебной истории суфиев. Постигая смысл подобной прит­чи, ученик мог почувствовать присутствие бесконечности в себе. Что далеко ходить — хорошо знакомые анекдоты про Ходжу На-среддина являются учебными историями целого ряда суфийских школ.

Но жизнь с точки зрения народной мудрости нельзя проводить только в паузе. В пословицах обязательно присутствует и работа. «Счастливый на карете — а умный пешком» или «Сегодня ты на коне, а завтра конь на тебе».

Народная мудрость называет счастьем или удачей что-то очень похожее на то, что мы с вами назвали прорывом или квантовым скачком.

Историк Саллюстий, первый исследователь жизни гениально­го Юлия Цезаря, оставил нам в качестве крылатой фразы одно из любимых высказываний легендарного правителя: «Человек сам кузнец своего счастья». Но, по словам Саллюстия, тот же... везу­чий Цезарь любил повторять: «Прихоть случая управляет миром».

Удачу, по мнению Цезаря, определяет и то и другое: умение мыслить линейно и последовательно и умение, которое гени­альный Аристотель — учитель и духовный наставник еще одного великого воина Александра Македонского — передал, говорят, своему ученику под названием «покорность судьбе» («фатуму»).

Эти фразы кажутся привычными, но, похоже, все эти века мы не задумываемся над их смыслом. Покорность судьбе у Аристоте­ля — это вовсе не образ жизни, а упражнение, состояние созна­ния, которому можно научить, а следовательно, и научиться. Это и есть состояние прорыва — квантового скачка на другую орбиту. То самое состояние, один из вариантов которого описан выше в исповеди моего пациента... а еще раньше, как я надеюсь, вы смог­ли его ощутить в наших упражнениях.

Что такое неудача? Это то самое, чему мы пытаемся научить своих детей, когда говорим, что главное в жизни — это работа и учеба: «Ты должен выбрать свой путь в соответствии с получен­ными знаниями, упорно трудиться и следовать своим принципам всю жизнь»...

Аристотель, похоже, учил своего воспитанника чему-то иному. Его покорность судьбе — это умение слышать голоса бесконечно­сти, звучащие в глубине состояния абсолютной покорности. Се­годня мы, скорее всего, вместо слова «покорность» использовали бы слово «открытость».

Из глубины этого транса звучат подсказки, которые и ведут к внезапным прорывам — встречам с бесконечностью. Только бла­годаря «тихим голосам», звучащим в глубине души в особом со­стоянии сознания, человек может встретиться со своей гениаль­ностью.

Но «без труда» — без затрат энергии интереса — «рыбку из пру­да» все же не вытащить....

Обратите внимание, какая гениальная метафора присутствует в пословице: «пруд» — традиционный образ бессознательного, «рыбка» — новая формула, оригинальное решение, правильный выбор, одним словом, новая идея, «вытаскивание рыбки» — миг, когда рыбак мгновенно и ловко дергает леску и продукт труда, ко­торый до этого был не виден, блестит и переливается чешуей над поверхностью воды, под которой он скрывался.

Дарвин сделал свои выводы после изнурительного 20-летнего труда, то есть в рамках привычного для нас линейного мышления. Уоллес сформулировал ту же самую теорию за один год, переклю­чившись с биологических изысканий на исследования спиритиз­ма и участие в спиритических сеансах. Чей путь лучше?

Научный мир считает Дарвина и Уоллеса равноправными авто­рами теории эволюции. Да и смысл теории эволюции наверняка открылся Дарвину внезапно (только так можно «вытащить рыб­ку»), но на фоне длительной и упорной концентрации энергии интереса — просто об этом сам Дарвин не оставил записей.

Что произойдет с электроном, если он придет к выводу, что его линейное движение единственно правильное, и перестанет совершать скачки между орбитами? Скорее всего, он рухнет со своей орбиты на атомное ядро и сольется с ним — аннигилирует, исчезнет, не оставив никаких следов своего существования.

Что такое неудача? Это аннигиляция жизни — ее полная бес­смысленность.

Что сделали со своей жизнью Отто Вейнингер и Уильям Си­дис? Каждый из них по-своему отказался от дальнейших кван­товых скачков. Первый пришел к выводу, что познание конеч­но, объявил бесконечностью свои собственные знания о мире и покончил с собой. А второй замкнулся в своей гордыне (то есть точно также объявил бесконечностью самого себя и только себя) и насильственно ограничил свою жизнедеятельность коллекцио­нированием и анализом железнодорожных билетов. Ценность его жизни выразилась в притче о бессмысленности гения. Жизнь ста­ла лишь примером из клинической практики.

Однако и Вейнингер, и Сидис оставили после себя хотя бы притчи. Их обоих, пусть и по разным причинам, продолжают счи­тать гениями, и все потому, что в своей жизни они оба совершили усилие интереса. «Примеров из клинической практики» в реаль­ной жизни гораздо больше. Вместо того чтобы попытаться совер­шить это великое усилие, человек, который даже не задумывается о существовании бесконечности, оказывается не уверен в своем праве на существование. Для того чтобы ощутить себя хотя бы кем-нибудь, он пытается сделать структуру своих взглядов жест­кой, то есть простой и ясной, как... табуретка.

Будьте проще — и люди к вам потянутся.

Для этого человек создает плоскость названий, пытается сфор­мулировать простейшие жизненные правила и определения для себя самого. Мы пытаемся с помощью слов ограничить свою ор­биту, избежать квантовых скачков или контакта с бесконечно­стью. Не только примеры Кантора и Нэша, но и вся современная культура утверждает, что все, что не является прямой и последо­вательной логической цепочкой, приводит к безумию.

Но к безумию приводит и «железная логика» простого мыш­ления. В ней становится чрезвычайно значимым влияние не бес­конечности, на окружающих людей. Всю жизнь, а часто и смерть, влюбленного юноши могут определить неосторожные слова лю­бимой девушки, не говоря уже о том, как определяют нашу жизнь и самооценку столь же неосторожные слова наших матерей.

В попытке определить самого себя и спрятаться от непредска­зуемости будущего человек может назвать себя больным и всю жизнь чувствовать себя таким: сколько человек продолжают пить только потому, что маска алкоголика выгодна, поскольку позво­ляет переложить ответственность за свою жизнь на окружающих.

Эту мысль можно продолжать до бесконечности. В конце концов, человек может ограничить свою судьбу мыслью самой по себе. Ну, например, вместо проявления энергии интереса он может под ударами болезненного самолюбия объявить себя На­полеоном или искренне считать, что он, наконец, стал великим изобретателем. Психиатры называют такое состояние паранойей, но паранойя — это так и не осуществившаяся человеческая мечта о собственной гениальности: мечта детства, которая так и не по­лучила в течение жизни энергии интереса для своего превраще­ния в реальность.

Боясь тратить усилия, человек объявляет мечту реальностью. Так замыкается круг.

Безумие возникает оттого, что человек боится... безумия и де­лает все возможное, лишь бы только отделить себя от бесконеч­ности, почувствовать себя отдельным от ядра, вокруг которого вращается электрон.

В нашей «электронной» метафоре остается смутным и недо­говоренным образ ядра, которое всегда заряжено положительно, по сравнению с электроном, который есть частица извечно от­рицательная (интересно, случайно возникли именно такие ха­рактеристики заряда атомарных частиц или само их возникно­вение — часть той же метафоры, вечно существующей в душах ученых).

Так вот, метафора ядра принадлежит отнюдь не автору этих строк: «...я уверен, что единый Космос объединен в материаль­ном и духовном смысле. В космическом пространстве существу­ет некое ядро, из которого мы черпаем всю силу и вдохновение. Это ядро вечно притягивает нас к себе, я чувствую его мощь и его ценности, посылаемые им по всей Вселенной и этим поддержи­вающие ее гармонию. Я не проник в тайну этого ядра, но знаю, что оно существует, и когда я хочу придать ему какой-либо ма­териальный атрибут, то думаю, что это свет, а когда я пытаюсь постичь его духовное начало, тогда это — красота и сочувствие. Тот, кто носит в себе эту веру, чувствует себя сильным, работает с радостью, ибо ощущает себя частью общей гармонии».

Это слова Николы Теслы, человека, которого, как вы помните, многие исследователи считают одним из двух подлинных гениев истории. Он никогда не считал, что идеи и приборы рождаются в его собственной голове. Тесла полагал, что они приходят из кос­моса — от того начала, которое он именовал ядром Вселенной.

«Мой мозг — только приемное устройство, — говорил Тесла, — а каждый человек лишь автомат космических сил».

Тесла считал, что образы приходят из космоса, но вовсе не обя­зательно через колоссальные расстояния привычного евклидово­го пространства: «Ядро всегда рядом». Они приходят из другого уровня или плана существования. Платон называл «ядро Вселен­ной» миром «эйдосов», миром идеальных форм, еще не овещест­вленных, но уже продуманных и жаждущих своей реализации.

Тесла, в свою очередь, считал Платона одним из величайших гениев человечества и следом за ним был убежден: человек — это не только тело, это прежде всего дух. И как дух он не стеснен какими-либо рамками, не ведает ни пространственных, ни вре­менных ограничений: «Каждый человек способен подробно и неторопливо рассмотреть, что происходит внутри атома или в ядре галактики, — говорил Тесла, — масштаб не имеет значе­ния... только не каждый готов поверить своим собственным ощущениям».

Тесла умел жить в обоих мирах — и в материальном, и в ду­ховном, — и везде чувствовал себя как дома. В этом заключалась его гениальность. Гений был одинок, у него не было ни семьи, ни детей, однако сам он считал, что он находится в процессе не­прерывного общения с другими сущностями с иных орбит или планов бытия. И считал себя счастливым человеком — электро­ном, способным свободно и разумно совершать квантовые скач­ки между орбитами, общаясь с другими электронами и принося им пользу, участвуя в творении разных реальностей.

Все эти взгляды отнюдь не были искусственными, позерски­ми или надуманными. Тесла вообще не очень любил говорить о себе. Все выводы, которые вы только что прочли, были для него абсолютно естественными и следовали из практического опыта постоянных контактов ученого с «тонкими планами существова­ния» — именно так он сам называл свои прорывы или озарения.

Тесла доверялся внезапным непредсказуемым прорывам и чув­ствовал себя счастливым. Несмотря на то, что он иногда зарабаты­вал безумные деньги и бездумно их терял, его жизнь, несомненно, можно считать удачей. И он сам это прекрасно чувствовал.

Однако человек «европейского мышления» и западного обра­за жизни хочет находиться на жесткой и предсказуемой орбите. Мы хотим контролировать свою жизнь и иметь предсказуемое будущее. Мы привыкли к тому, что называем «ясностью»: логи­ке, определенности. Процитированное только что высказыва­ние Тесла мы однозначно относим в область безумия. Однако он считал себя счастливым и удачливым человеком, а подавляющее большинство из нас не считает себя таковыми.

Мы верим в науку, в научное объяснение гениальности и даже не подозреваем, что «наука» давным-давно отказалась от изуче­ния последовательных и предсказуемых событий. Гениальный Ньютон — «отец материалистической физики», гениальный Эйн­штейн — автор теории относительности, гениальные основатели квантовой механики Бор, Гейзенберг, Бом, Шрёдингер и Оппенгеймер считали свои работы вполне совместимыми с мистиче­ским пониманием мира.

«Предсказуемость — основополагающий миф классической науки, — писал гениальный Илья Пригожий, — до сих пор наука занималась изучением причин, теперь она занимается изучением случая». И еще: «Случайность — свобода выбора творца».

Эту мысль Пригожина мне хочется сформулировать немного по-другому: если мы не умеем предоставить свободу гениально­сти — творцу в глубине нашей души, — то нам не видать удачи, как собственных ушей.

Может быть, секрет удачливых людей заключается именно в том, что они поняли, сумели почувствовать взаимосвязь напря­женного интереса и периодов покорности или транса и научились подчинять себе реальность...

Именно это умение мы и называем удачей, не правда ли? «Упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов их погубит».

Так сказано в «Притчах» Соломона — одной из самых мудрых книг в истории человечества. Если для электрона человеческой души смертельно опасны отдельно взятые упорство или беспеч­ность как два варианта образа жизни, то не означает ли это, что в жизни нужно научиться сочетать одно с другим?

Этот факт стал очевидным в тех областях человеческой дея­тельности, где наиболее высока конкуренция, где люди борются за свою удачу. В первую очередь в бизнесе. Успешное ведение дел, продвижение вверх по служебной лестнице требуют от челове­ка отнюдь не меньшего таланта, чем формулировка принципов теоретической физики. Трудно сказать, кому из последователей линейного мышления приходится учитывать большее число фак­торов: математику, доказывающему теорему, или рядовому со­труднику фирмы, рвущемуся в топ-менеджеры.

Наука об управлении бизнесом — менеджмент — занимает се­годня в нашей жизни важное место. По данным опросов, самой желанной профессией для американского школьника является профессия консультанта по управлению бизнесом и финанса­ми. Вовсе не удивительно, что именно в эту сферу направлена энергия интереса младшего поколения. Наиболее успешные бизнес-консультанты получают доход до полумиллиона долла­ров в месяц.

Профессор Ч. Хэнди, один из самых известных в мире экспер­тов в области менеджмента, кроме консультирования постоян­но обучающий студентов науке управления, заявил об отказе от преподавательской деятельности: «Когда-то я думал, что наука менеджмента, стоит ей только научиться, может решить все наши проблемы, — писал он. — Теперь, четверть века спустя, я пора­жаюсь, что когда-то верил в существование универсальной тео­рии менеджмента, только ждущей, когда мы раскроем ее секреты своими упорными исследованиями. Теперь я знаю, например, что можно получить степень магистра делового администрирования, проштудировать все книги по менеджменту и все равно остаться никудышным управленцем. Теперь я знаю, что предоставление этих знаний в виде дипломного образования, в результате которо­го студенты мнят себя профессиональными менеджерами, было трагической ошибкой. Теперь я знаю, что нам нужны люди, уже обладающие качествами, научить которым невозможно».

Наука управления не пыталась разобраться в мыслях царя Со­ломона или Ильи Пригожина, она пыталась и пытается сделать мир бизнеса предсказуемым и управляемым логикой. Но любой реальный руководитель рано или поздно начинает чувствовать, что реальное управление — это не использование наборов мето­дов, а непрерывное решение проблем, предвидеть которые не в состоянии ни одна теория. Маленький неучтенный факт — бо­лезнь ребенка у одного из сотрудников, например, — запросто обесценивает любую тщательно выстроенную рациональную стратегию. Выработка тактики и стратегии бизнеса превращается в интуитивный процесс. Никакой объем аналитической работы не может дать гарантии правильности сделанного выбора.

Для того чтобы менеджер мог принять решение, ему необхо­димо иметь полную информацию о проблеме, а это невозможно. Истина, как это часто бывает, оказывается скрытой не в теории, а в анекдоте. Вот, например, некоторые из юмористических прин­ципов Мерфи: «1. Каждый может принять решение, располагая достаточной информацией. 2. Хороший руководитель принимает решения в случае нехватки информации. 3. Идеальный руководи­тель действует в абсолютном неведении».

Интересно, что никому и никогда не удалось выяснить, ка­кими именно чертами и качествами должен обладать идеальный менеджер. Многочисленные перечни, приведенные в разных ру­ководствах, по сути своей противоречат друг другу. Майкл Флад писал: «Если мне и удалось в чем-то убедиться за 40 лет про­фессиональной карьеры, так это в том, что мало кто из преуспе­вающих менеджеров, с которыми мне довелось познакомиться, походил характером и стилем работы на своих коллег: одни под­держивали безукоризненный внешний вид, а другие одевались всегда небрежно; одни стремились к общему согласию, а другие предпочитали диктовать свою волю; некоторые были превос­ходными ораторами, а иные не могли связать и двух слов, одни пользовались любовью подчиненных, а другие заставляли своих сотрудников трепетать от страха. Единственным общим знаме­нателем руководителей, который мне удалось для себя выяснить, было полное отсутствие какого-либо общего знаменателя».

Но и сами удачливые топ-менеджеры не в состоянии объяс­нить своих технологий, и происходит это потому, что единой тех­нологии в принципе не существует.

Главной способностью этих людей, на мой взгляд, является умение доверять... собственной гениальности. Это означает, что каждый из нас способен почувствовать, на какие именно аспекты бизнеса нужно направить энергию интереса и сопутствующий ей упорный логический анализ. Точно так же мы способны ощутить момент, в который учесть все действующие факторы невозможно, необходимо прекратить упорную аналитическую работу, отвлечь­ся, переключиться, положиться на волю случая.

На это способен каждый из нас. Но мы не доверяем своим бес­сознательным ощущениям и, в зависимости от наших личных склонностей, злоупотребляем или первой, или второй стороной процесса. Либо пытаемся анализировать то, что анализу не под­дается, либо полностью расслабляемся и пускаем все на самотек.

Мы не понимаем, что «беспечность» удачливого менеджера — это своеобразная форма активности сознания. Электрон, заря­женный энергией интереса, должен продолжать свой полет по выбранной орбите в ожидании «квантового скачка», или проры­ва. Человек должен научиться лишь предоставлять собственной гениальности или творцу свободу в его осуществлении. Покор­ность всегда скрывает в себе активность энергии интереса.

Мой пациент испытал состояние, которое сам назвал «покор­ностью» и даже «полным отсутствием мыслей», но несомненно, и в этот миг в его психическом мире продолжал свой полет его главный интерес — он по-прежнему страстно хотел жить! Каким-то похожим состояниям сознания Аристотель учил, наверное, ве­ликого Александра.

Так что всегда модные формы «беспечности» в виде водки и кокаина здесь не годятся. Любое опьянение переводит электрон души на более низкую, «животную» орбиту: «вел себя, как живот­ное», говорим мы. Наркотик обрывает полет интереса к делу.

Он подменяет одну энергию интереса другой. Вместо интереса к проблеме возникает интерес... к самому опьяняющему веще­ству: к беспечности ради самой беспечности. Ловушка кроется в том, что оба состояния внешне схожи: состояние покорности творцу можно описать как состояние опьянения проблемой, ко­торая интересует личность. Так, курение табака внешне схоже с состоянием сознания шамана.

Удачливый менеджер, даже находясь в состоянии «беспечно­сти», продолжает слышать свои ощущения, понимать их, вести с ними диалог, то есть доверять им. Собственно говоря, это и есть интуиция. Многие легендарные топ-менеджеры понимали это, а когда им казалось, что они не могут доверять собственным ощу­щениям, то они делали то же, что делали и Цезарь, и Македон­ский: обращались к прорицателям и гадалкам.

Так поступали, в частности, и Дж. П. Морган, и К. Вандербильд. Последний содержал в своем штате философов-оккультистов и советовался с ними. В одном из своих интервью он сформулиро­вал очень важную для нас мысль: «На самом деле они нужны мне были лишь для того, чтобы подтвердить уже имеющиеся у меня решения».

Многие менее известные менеджеры обращаются к современ­ным гадалкам именно с такой целью. Гадалка в подобной ситуа­ции превращается в психотерапевта, в человека, сама беседа с которым вызывает особое состояние сознания. В процессе гада­ния менеджер обретает способность доверять тому... что сам уже знает. Это способ обрести доверие к собственной гениальности или интуиции (называйте это тем словом, которое вам ближе), и многие «гадалки» это прекрасно понимают.

Майкл Флад предлагал учить менеджеров именно искусству пользоваться интуицией, поскольку «последний акт в деловом суждении всегда, конечно, интуитивен». Это слова А. Стоуна, президента «Дженерал Моторс»...

Теперь мы с вами можем попытаться сформулировать главный закон удачи, он же закон проявления гениальности. В сущности, все очень просто: прежде всего, вам нужен интерес. Ваши усилия должны быть направлены на то, что вам действительно интересно. Потом вы занимаетесь работой, то есть собираете максимум воз­можной информации, анализируете ее и начинаете предпринимать контролируемые действия, осознавая при этом, что вы делаете все возможное, не боясь усталости и дискомфорта. И только находясь на вершине усталости, вы отпускаете вожжи контроля и перехо­дите в состояние покорности... и все совершается само собой.

Эта формула очень проста и невероятно сложна одновременно.

Читатель спросит: «Но если я работаю менеджером по прода­жам и эта работа мне неинтересна, а уходить на другую — значит ощутимо терять в зарплате и нечем будет кормить семью?»

Наверное, это тема для отдельной книги. Скажу лишь, что по­добные тупики всегда только лишь искусственная попытка за­фиксировать свое движение по орбите.

Можно, например, вспомнить ваши детские увлечения и при­вязанности. Ведь если гению что-то интересно, то, как мы уже знаем, это интересовало его всю жизнь, начиная с детства. Какие игрушки вы любили маленьким?

Вспомните подробно. Вы собирали коллекцию солдатиков — значит, вам стоит попробовать найти должность менеджера в компаниях, которые продают военную технику. Вы любили кукол и просили у мамы, чтобы она шила для них новые платья, — вам стоит попробовать себя в индустрии модной одежды. Вы любили собирать конструктор, а потом долго «болели» компьютерными играми — возможно, вам стоит заняться компьютерами или про­дажами интеллектуальной продукции. Вы разламывали по два игрушечных врачебных набора в неделю и пытались делать уколы занятому папе, но врачом так и не стали — вполне возможно, вам следует направить свои усилия менеджера на создание структур платной медицинской помощи... и так далее до бесконечности.

И это только один из приемов (или упражнений), позволяю­щих обнаружить зону ваших подлинных интересов.

Чуть сложнее с желанием тратить усилия. Никто не сможет потра­тить их за вас. В наш век, когда комфорт кажется самой главной це­лью в жизни, заставить себя действовать крайне сложно... но можно.

Мне кажется, что в этом случае, особенно в первое время, очень здорово помогает составленный в письменном виде план действий, повешенный на стену перед собой в качестве немого укора, и ежедневный отчет самому себе по этому плану: все ли я сделал, что мог, в течение дня? Это вопрос, который нужно зада­вать себе каждый вечер.

Впрочем, и это тема для отдельной книги...

Несколько легче с состоянием прорыва или покорности. Ему посвящены все упражнения этой книги. То есть сейчас, когда вы читаете эти строки, вы уже хорошо знакомы с этим состоянием...

Или нет?

Для того чтобы вам захотелось задуматься и вернуться к этим упражнениям, давайте попробуем... проделать еще одно.

Выполнение последнего упражнения, надеюсь, позволит вам пережить удачу, добиться чего-то, что вы давно желали, в при­вычной реальности.

Я надеюсь, что если вам удастся совершить маленькое чудо, то будет легче и интереснее возвращаться к упражнениям, которые вы, вполне возможно, просто пробежали глазами.

Я назвал это упражнение «Капитан Немо».

И оно требует небольшого предисловия.

Создателя жанра научной фантастики, гениального Жюля Вер­на, мы ни разу не вспоминали на страницах нашей книги. Между тем он — личность гораздо более загадочная, чем принято счи­тать. Я считаю его гением, потому что во многом именно его об­разы определили характер моих ровесников, как, впрочем, и веч­ных мальчишек предшествующих поколений.

В кого мы играли в детстве? В д'Артаньяна, Шерлока Холмса и капитана Немо.

Чьи идеалы мы предали, когда стали взрослыми? Все тех же героев.

Возвращение к образу таинственного капитана — всегда воз­вращение в детство, во времена, когда «Я» было подлинным, а гениальность ощущалась как нечто гораздо более близкое, чем сейчас. Но как это случилось? Почему образ таинственного ка­питана не вытеснили другие бесчисленные морские капитаны из книг XX века?

Существует общепринятое мнение, что Жюль Верн был рыцарем науки и прогресса. Воодушевленный научными открытиями свое­го века, он мечтал о будущем и поразительно верно предсказывал развитие техники. Именно это предвиденье и трогает наши души.

Но это лишь очередной миф.

Реальный Жюль Верн был совсем иным человеком. По свиде­тельствам современников, он очень мало интересовался наукой и относился к ней весьма скептически. Его неоконченный роман «Последняя Атлантида» (1903 год) — это книга о безнадежности науки. Жюль Верн всю жизнь интересовался проблемой источни­ков энергии, но при этом полностью игнорировал нефть и газ.

В «20 ООО лье под водой» капитан Немо скажет: «В природе су­ществует сила могущественная, простая в обращении. Эта сила — электричество».

Но эта «научная» фраза является цитатой из трактата XV века, принадлежащего перу алхимика Бернара Тревизана. Под словом «элек­тричество» Тревизан подразумевал «модификацию тайного огня, горящего в душе каждого человека. ..ив каждой точке Вселенной».

Тревизан и капитан Немо имеют в виду энергию, сокрытую в точке «алеф»... В точке Розанова, которая может открыться в лю­бой миг и на любой лестнице мира...

Это, практически то же, что мы имеем в виду под словом «гени­альность». В алхимических трактатах единство Вселенной проявля­ется в этом мире двояко, каждый элемент творения обладает двой­ной природой: мать-земля и отец-океан. Земля дает своим детям жизнь переменчивую и временную; отец-океан — жизнь вечную.

«В морской соли скрыт творящий огонь, дарующий жизнь веч­ную» — так писал гениальный Авиценна.

Сравните это с мыслью, высказанной капитаном Немо:

«Хлористый натрий содержится в морской воде в значитель­ных количествах. Вот этот-то натрий я выделил из морской воды и питаю им свои элементы... В соединении с ртутью он образует амальгаму. Ртуть в таких соединениях не разлагается».

С точки зрения электротехники это полная ересь. Герой Жюль Верна нашел способ извлечения электричества, не зависящего от источников питания, то есть электричества алхимического. Его волшебный подводный корабль оторвался от матери-земли и жи­вет в другой сфере бытия — в вечности, в алхимической сфере океана или «космогонической воды».

Похоже, Жюль Верн — человек невероятно работоспособный, выпускавший по три книги в год и написавший в общей сложно­сти более 200 объемистых томов прозы, — направил свою энер­гию на то, чтобы сохранить в наших душах мужскую парадигму жизни. Капитан Немо бежит от женской стихии Земли в вечность мира идей и гениальности.

Жюль Верн жил в эпоху, когда женское начало выходило на первый план: приземленность наших интересов, наш прагматизм и примитивный материализм являются принципами заботы о себе. В современных декларациях того же принципа мы говорим о правах каждой отдельной личности.

Эти принципы в древних культурах всегда ассоциировались с женским началом — с принципами защиты потомства матерью.

Похоже, что Жюль Верн хотел сохранить в душах своих читате­лей мужскую романтическую мечту о вечности, пользуясь приме­тами и ценностями нового — приземленного мира, приближение которого он чувствовал.

Его подводная лодка «Наутилус» по форме напоминает сига­ру. Со времен Фрейда и Юнга мы знаем, что это форма фаллоса. Фаллическая подводная лодка лишена тестикулов, то есть избав­лена от необходимости оплодотворять; она абсолютно свободна.

Подводный корабль капитана Немо оснащен вечным двигате­лем. Кроме того, он светится собственным светом и имеет смер­тоносный таран, который позволяет ему кромсать на куски каша­лотов, — это воплощение беспредельной хищности материи.

Почему-то Жюль Верн не предоставил в распоряжение своего героя ни перископа, ни торпед, уже хорошо известных ко време­ни написания романа. Скорее всего, это произошло потому, что его мышление было скорее мистическим, чем научным.

Для него реальность — это изменчивый результат беспощадной борьбы двух начал: духа и материи, земли и воды, космического фаллоса и космической вагины.

Построенный капитаном Немо мистический светящийся ап­парат — «подвижный в подвижном» — двигается в мире вечности, в мире духа. «Наутилус» предназначен для выполнения тайных для профессора Аронакса и читателей, но вполне конкретных за­дач: он помогает обрести свободу людям, все еще находящимся во власти земной стихии.

Жюль Верн как будто нарочно создавал символ для внутренне­го путешествия в сферу смысла жизни — символ, позволяющий добиться исполнения мечты.

Любая наша мечта — это всегда только мечта о свободе.

Мечта о деньгах — это иллюзорная мечта о возможности ку­пить себе новые степени свободы. Мечты о власти, приключе­ниях, путешествиях, любви — это мечты о свободе: о свободе от старой любви, свободе в других пространствах, приобретении силы, которая даст нам, бессильным, новую свободу бытия. Даже в своих мечтах об убийстве мы мечтаем об освобождении от тех людей, которые своими обидами или притеснениями ограничи­вают нашу свободу. Наши кровавые революции — всего лишь во­площение нашей мечты о свободе.

Но на Земле свобода невозможна.

Философы говорят, что у понятия «свобода» нет предикатов. Это значит, что мы не можем указать на какой-либо предмет, об­стоятельство или факт и сказать: вот это — свобода. А если мы произносим нечто подобное, то надолго оказываемся в рабстве...

Не только во время революций. Алкоголики считают свободой состояние опьянения, наркоманы видят ту же свободу в наркоти­ках, игроки — в казино.

Юным самоубийцам свобода от скучного родительского мира мнится в любви к представителям противоположного пола...

Но обретает ее лишь Данте, овладевший стихией любви, но свободный от «тестикулов» — своих обязательств перед Беат­риче.

Одинокий Данте, путешествующий по стихии поэзии под за­щитой любви.

Одинокий капитан Немо, путешествующий по стихии океана под защитой своего любимого корабля.

Они путешествуют в стихии гениальности, и мы — читатели — незаметно отправляемся вслед за ними. Каждый из нас может следовать за героями романа или поэмы, продолжая... мечтать о своем, формируя собственные пространства мечты.

Свобода возможна только в океане гениальности. Предикатом свободы является только квантовый скачок сознания.

Желая свободы для всех, мы на самом деле мечтаем о гениаль­ности каждого.

Свободы нет на Земле, но она существует в алхимическом океа­не Жюля Верна, как существует она и в поэзии Данте.

Предисловие получилось сложным, а само упражнение очень простое.

Упражнение «Капитан Немо»

Представьте себе «Наутилус» — светящуюся сигарообразную подводную лодку в глубине ночного океана.

Вы увидите ее из-под воды, как в кино. «Наутилус» находится чуть выше горизонта, справа, в верхнем углу поля внутреннего зре­ния. Толща вод вокруг корабля почти непроницаема для взгляда, в ней ощущается пугающая бесконечность океана. Тьму пронизывают только отдельные движущиеся огоньки и сфера света, окутываю­щая подводную лодку. От сферы в глубину темноты убегают и те­ряются золотистые ниточки света. Зовущая бесконечность этой темноты, как космическая пустота, была бы пугающей, если бы не существовало «Наутилуса» с вашим внутренним капитаном Немо на борту. Сейчас вы не можете его видеть, но знаете, что он всегда там и всегда, в любой ситуации знает, что делать. Нам с вами не­ведомы свойства этой стихии, мы не знаем нравов ее обитателей, иное дело — капитан Немо. Сойдя со страниц романа, он еще в дет­стве стал частичкой нашей души, но он и его подводная лодка — свои в этом темном и загадочном мире. Они — связующее звено, частица, обитающая в двух мирах: в мире нашего повседневного бытия и в загадочном мире таинственных и бесконечных вод нашей души.

Благодаря тому что «Наутилус» — частичка обоих миров, вы способны управлять этим кораблем. Для этого нужно наладить мысленную связь с его капитаном. Обратитесь мысленно к нему по имени и попросите его сдвинуть корабль в выбранном вами направ­лении: вверх или вниз, вправо или влево.

Поставьте любимую спокойную музыку и потратьте не менее 5 минут на то, чтобы почувствовать эту внутреннюю картину. Научитесь обращаться к капитану так, чтобы он отзывался на вашу просьбу.

Вполне вероятно, вы почувствовали, что корабль движется с некоторой задержкой, как будто повинуясь одновременно и вашей, и не вашей воле.

Теперь нам с вами нужно визуализировать мечту.

Представьте себе сцену, в которой ваша мечта сбылась. Напри­мер, если вы мечтаете, как это принято, о деньгах, то кучу банкнот себе представлять не стоит. Например, если вы мечтаете купить яхту на Средиземном море — нужно отчетливо представить себя стоящим на борту этой яхты.

Как чувствует себя при этом ваше тело?

Какая погода сейчас внутри вашей мечты ?

А какое время суток?

Попробуйте почувствовать ветер, соленые брызги и солнце на ва­шей коже.

Если же вы мечтаете о деньгах, чтобы поместить в хорошую больницу маму, то вам соответственно нужно представить себя и ее в нужной вам больнице. Точно так же, создавая в своих ощуще­ниях время дня, обстановку, лица врачей и медсестер, больничные запахи и т. д.

Возникающий образ должен стать отчетливым, а мышцы тела должны немного напрячься, как будто они собираются выполнить действия из воображаемой сценки.

Если это получилось, то отправьте образ вашей мечты в трюм подводной лодки капитана Немо. Не беспокойтесь, там достаточ­но места для любой мечты. Я обычно рекомендую «вырезать» сцен­ку мечты в виде прозрачного кристалла-многогранника. Когда вы почувствуете, что этот кристалл лежит в трюме, его контуры будут слегка просвечивать сквозь «Наутилус».

Если вы убедитесь, что «груз на борту», обратитесь к капитану с просьбой отвезти его по назначению и разместить его в нужной, с его, капитана, точки зрения, точке земной поверхности. То есть где-то в нашей реальности...

Капитан сам выберет нужный маршрут. Но прежде чем закан­чивать упражнение, вы должны услышать или почувствовать его согласие. Вы можете увидеть его лицо (интересно, какое оно?) и кивок головой... Вы можете услышать слова «да» или «я выпол­нил вашу просьбу». И наконец, вы можете почувствовать тепло или какой-то толчок внутри вашего тела. Это ощущение может быть неожиданным, но вы всегда поймете, что это и есть знак согласия.

Ощутив этот сигнал, вы увидите, как светящийся «Наутилус» медленно удаляется от вас с грузом вашей мечты на борту. Когда вокруг станет темно, можете открыть глаза и вернуться в нашу реальность.

Вот, собственно, и все...

Если вы будете повторять это упражнение один раз в несколько дней, то вскоре произойдет что-то, что даст вам возможность осу­ществить мечту. Автор может вам это пообещать. Во всяком слу­чае, мне не известно ни одного случая, когда внутренний капитан Немо обманул своих поклонников.

Существует еще несколько условий успеха при выполнении подобных упражнений. Лучше всего их сформулировала Шакти Гавейн: «Единственный эффективный способ применения сози­дающей визуализации мы можем найти в духе традиции дао — следования потоку. Это означает, что вы не прилагаете усилий с тем, чтобы оказаться там, где вы хотите быть; вы просто ясно из­лагаете Вселенной, где вы хотели бы оказаться, а затем терпеливо и согласованно следуете потоку реки жизни, пока она не вынесет вас туда. Иногда река жизни движется к вашей цели извилистыми путями. Временами может казаться, что она течет в совершенно ином направлении; однако длинный путь в итоге оказывается бо­лее легким и согласованным, чем дорога усилий и борьбы.

Это некое равновесие между ясным удержанием в уме вашего пункта назначения и в то же время переживанием удовольствия от красивых сцен, встречающихся на пути, и даже готовностью изменить сам пункт вашего назначения в том случае, если жизнь начнет уводить вас в другом направлении. Короче говоря, это означает быть твердым и в то же время гибким.

Если вы испытываете большое количество сильных эмоций, угнетающих вас, если вы сомневаетесь, сумеете ли вы достичь цели (то есть будете ли вы расстроены, если не добьетесь ее), то ваша ра­бота будет приносить отрицательные результаты. Своим страхом недостижения того, чего вы хотите, вы можете питать идею недо­стижения цели в той же или большей степени, чем саму цель.

Если вы обнаружили, что слишком эмоционально привяза­ны к цели, возможно, будет эффективнее и уместнее поработать сначала над вашими переживаниями по поводу данной пробле­мы. Возможно, вам придется как следует разобраться в том, что именно пугает вас в недостижении цели, и посмотреть в лицо собственным страхам».

Но и это еще не конец. Возможно, вы захотите продолжить наши беседы... возможно, даже не с автором, но с самими собой, продолжая внутренний диалог со своей гениальностью. Тогда вам полезно знать, что мы с вами о многом не договорили и нам еще предстоит понять, какое отношение к гениальности имеют сле­дующие понятия.

Болезнь и смерть — ведь именно встреча со смертью иницииро­вала в моем пациенте встречу с гениальностью.

Духовная инициация — эта процедура, суть которой в большин­стве древних традиций сводилась к прохождению неофита через символические модели смерти и нового рождения. С точки зрения психологии она была нужна для того, чтобы человек ощутил под­линность присутствия гениальности в себе и научился ей доверять.

Шаманы — «гении» древности, умевшие, как капитан Немо, проникать в область гениальности и действовать в ней. В свою очередь, гениальных людей Нового времени смело можно счи­тать «шаманами европейской культуры»... Какое еще определе­ние можно дать личности Теслы?

Алхимия — «великое делание» европейской и китайской алхи­мии, несомненно, заключалось в достижении единства человека со своей гениальностью. «Философский камень» с точки зрения души — по существу лекарство, которое совершает эти метамор­фозы мгновенно.

«Дао» и гениальность — почти одно и то же.

Правое и левое полушария мозга — Роджеру Сперри в 1981 г. была присуждена Нобелевская премия за исследования межполушарной асимметрии мозга. В соответствии с его теорией в левом полушарии осуществляется привычное для нас последовательное логическое мышление, а в правом и происходят «нелинейные процессы» — прорывы к гениальности, квантовые скачки электрона души.

Душевная болезнь — начинать нужно со знаменитой книги «Ге­ниальность и помешательство» Чезаре Ломброзо. Но и представ­ленные вам выше идеи (с поправкой на терминологию) разде­ляет все больше специалистов в психологии и психиатрии. Рано или поздно они должны радикально изменить не только ставшую привычной гипотезу Ломброзо о гениальности как форме психи­ческого заболевания, но и сами основы теории душевных заболе­ваний и формы помощи нашим пациентам.

Копенгагенская физика — мы совсем не говорили о парадок­сальной способности электрона выступать то в роли частицы, то в роли волны в зависимости от условий эксперимента. Точнее го­воря, от того, каким образом экспериментатор сформулировал свою задачу. Мало того, что в качестве психологической метафо­ры этот факт позволяет описывать целый ряд не упомянутых в этой книге свойств гениального сознания — он позволил Нильсу Бору и группе физиков еще в 20-х годах прошлого века сформу­лировать концепцию новой физики: модели Вселенной, в кото­рой свойства личности наблюдателя влияют на поведение частиц. В этой физике мышление человека становится непосредствен­ным участником творения Вселенной.

Квантовая психология — существует давно. Сам термин введен в оборот Робертом Антоном Уилсоном, но используется многими авторами. В книгах Арнольда Минделла читатель сможет найти множество размышлений и упражнений на эту тему.

Спиритизм — эпидемия общения с духами, разразившаяся в середине XIX века. Судя по тому, что духи не сообщили ничего стоящего, а большинство их пророчеств не сбылось, спириты и их медиумы общались не с духами, а с образами своей гениальности, такими же, как «дух» капитана Немо, который только что отпра­вил в реальность вашу мечту о свободе... и многое другое.

Во всяком случае, автору очень хочется надеяться, что эта кни­га разбудит в читателе энергию интереса к своей собственной душе. И если интерес появится у вас, то мы обязательно найдем возможность договорить