Клюквенный сад

Пиеса в трёх действиях.

Действующие лица.

Лавр Иппократов: Чиновник особых поручений.

Натали Полонская: Бывший государственный обвинитель.

Г-н Мудинский: Учитель истории гимназии.

Г-н Вольф: Сын присяжного поверенного г-на Эйдельштейна

Кужухет-бек: Отставной майор. Участник крымских баталий.

Суханов: Нигилист, бомбист, революционэр

Г-жа Зозулина: Попечительница дома сирот.

Алекс Пропаданов: Литератор.

Барон Вайнус: Лифляндский помещик, прожектёр и изобретатель.

Мадемуазель Мэри: Исполнительница канкана и калинки.

Ибрагим: Татарин.

Емельян: Мужик с топором

Действие происходит в усадьбе Иппократова.

Действие первое

Часть парка в имении Иппократова. Полдень. Широкая аллея клюквенных деревьев, ведущая по направлению от зрителей в глубину парка к озеру, загорожена эстрадой, наскоро сколоченной для домашнего спектакля, так что озера совсем не видно. Несколько стульев, столик. На эстраде за опущенным занавесом Ибрагим и другие работники; слышатся кашель и стук. Натали и Мудинский идут, возвращаясь с прогулки.

Мудинский — Отчего вы всегда ходите в черном?

Полонская — Это траур по Людовику XVI. Я несчастна. Парадоксально, но изверги, пролившие море человеческой крови, все эти Робеспьеры и Мараты не вызывают такого отторжения, как убиенный со своей семьей, добрый и милостивый король.

Мудинский — Ах, Наталия, исторические взгляды всегда субъективны, в этом и заключается актуальность истории.

Полонская — Для меня невыносимо слышать, что король Франции пытался бежать из Парижа переодевшись в женское платье. Эта ложь разрывает мне сердце, Владимир Ростиславович.

Мудинский — Как я вас понимаю, Наталья Владимировна! Сколько мне пришлось выслушать упрёков невежественных глупцов не понимающих, что критерием положительной или отрицательной оценки исторического события могут быть только национальные интересы России.

Размахивая канотье на алею выходит г-н Вольф.

Вольф — Шампанского, господа, шампанского!

Мудинский — В честь чего же у вас торжество, Владимир Вольфович?

Вольф — Моё почтенье, Наталья Владимировна. Приветствую вас, сударь! Сегодня мой друг Фёдор Фёдорович Рузвельт избран президентом Северо-Американских Соединённых Штатов! Теперь микадо конец! Америка вступит в войну с Японией. Блокада Порт-Артура будет снята! Виктория, господа! Я уже отправил приветственную каблограмму президенту.

Ибрагим приносит серебряное ведёрко с Moet Chandon Imperial, высокие узкие фужеры, шоколадные конфекты “Крем де ризьен”, абиссинские ананасы. Сноровисто откупоривает шампанское, разливает вино по бокалам. Мужчины стоя осушают свои бокалы залпом, г-жа Полонская присев за столик лишь пригубляет благородный напиток. Затем резко встаёт и говорит, глядя прямо в глаза г-ну Вольфу.

Полонская — Вам должно быть стыдно господа! Против русского американец — мизерабль. Да-с милостивые судари — мизерабль! В нем гармонически сочетается хамство, жадность и духовное убожество, причем жадность преобладает. Безнравственная, растленная личность, коварно нарушающая обязательства и готовая совершить любую мерзость. Вот именно, мерзость, господа!

Прижимая к груди портрет маслом Людовика XVI-го г-жа Полонская в слезах бежит к озеру.

Вольф — Хороша, чертовка! Жаль, что рассудком слаба, увы!

Занавес.

Действие второе

Площадка для лаун-тенниса. В глубине направо дом с большою террасой, налево видно озеро, в котором, отражаясь, сверкает солнце. Цветники. Три часа пополудни. Несмотря на конец октября жарко. Сбоку площадки, в тени старой развесистой клюквы, сидят на скамье Г-жа Зозулина и московский литератор Алекс Пропаданов. Г-жа Зозулина исполняет на гитаре “Мы не друзья и не враги, Мы две частички мироздания. Блуждая встретившись, вдруг разожгли огонь забытых, чувственных желаний…”

Пропаданов — Вы богиня, Елена Борисовна, богиня!

Кожухет-бек и барон Вайнус беседуют, сидя на соседней скамейке. Кожухет-бек грозно насупив брови потрясает нумером “Губернских ведомостей”. Ещё одна свёрнутая в трубочку газета выглядывает из-за обшлага сюртука, требующего ежели не замены, то хотя бы основательной чистки.

Кожухет-бек — Что же это такое они себе позволяют, смею вас спросить? Тунисский бей, обстрелял мирный российский аэростат. Один аэронавт убит, другой взят в плен магометанами. Хунхузы выкрали из расположения части двух российских нижних чинов и учиняют над ними всякие непотребства. Я уже не говорю, что они постоянно воруют рельсы и шпалы на Маньчжурской железной дороге, спаивают путевых обходчиков дрянной китайской водкой. Это возмутительно, господа! Русская армия должна наказать негодяев!

Барон Вайнус — Я, я, герр Кожухет-бек. Это есть фозмутительно! Я всегда знать, что русский армия есть самый сильный армий в мире. А скоро она станет ещё сильней. Я быть в Санкт-Питербурх, предлагать военный ведомстфо мой новый изобретений - нойескоп. С его помощь доблестный императорский армий смогут на любой расстояний потрыфать пороховой склат протифник, топить их дредноут…

Зозулина — Учиться и заниматься наукой, Александр Андреевич, вообще не женское дело. Женское дело — рожать и воспитывать детей, а науку и образование оставьте мужчинам. Нам нужны православные здоровые девушки, а не бледные феминистки-заучки.

Пропаданов — Богиня! Такие женщины как вы спасут Россию! Россия – это такая целомудренная дева, которая свои перси прикрывает кружевнопеной, а на неё смотрит страшный, уничтожающий её дракон. Запад такой беспощадный и брутальный. Ненависть Запада к России и русским – она и осмысленная, холодная, она и стихийная. Она онтологическая на Небесах, а здесь, на Земле, носит характер рациональный: мощной военно-политической машины. Преодолима ли эта ненависть, Елена Борисовна? А когда столкнулись рай и ад, райские смыслы и адские, когда столкнулись ангелы и отпавшие от бога ангелы – бесы, когда столкнулись Бог и Сатана – эта рознь преодолима или нет? Возможно установить конвергенцию Бога и дьявола, ангелов и демонов? Конвергенцию людей, исповедующих благодать, свет и Царство небесное – и дьяволопоклонников, исповедующих тьму и преисподнюю? Если можно установить такую конвергенцию, то и ненависть сатанинского Запада к Святой Руси преодолима. Если невозможно, то эта ненависть будет вечной до скончания жизни. Эта ненависть есть содержание истории человеческой…

Кожухет-бек — …Чтобы взять редут, мне пришлось проявить русскую смекалку. Турков было очень много. И чтобы янычары не узнали о своем численном преимуществе, я начал кричать “Ура!” Тогда турки решили, что окружены и немедля сдались…

Барон Вайнус — Я, я, герр Кожухет-бек! Я знать, что русский зольдат мало убить раз, его надо убивать много раз. Это говорить ваш полководец Суворофф.

Подходят Мудинский и Вольф.

Мудинский — Культура, Владимир Вольфович — это… как сказать попроще… это квинтэссенция! Стержень. Это стержень государства.

Кожухет-бек — Ну да к чорту вас, господин учитель! Когда я слышу слово “культура”, моя рука тянется к нагану!

Барон Вайнус — Браво господин майор, браво! Вы мне всё больше и больше нравитесь.

Барон Вайнус произносит эту фразу совершенно без акцента и пристально смотрит своими блекло-серыми, как Балтийское море, глазами на, как это утверждает сам майор, потомка Субэдэйя. Неожиданно раздаются крики. Ибрагим крепко держит плотного человека в кургузой пиджачной паре и смешной кепке.

Мудинский — Бог ты мой! Снова этот Суханов!

Суханов — Сатрапы, душители свободы! Долой самодержавие!

Суханов вырывается, отбегает в сторону и чиркнув шведской спичкой поджигает фитиль бомбы. Бомбу он бросает на теннисный корт. Та, отскочив от сетки, подкатывается к ногам бомбиста, вертится, шипя и далеко разбрасывает огненные искры. Наконец разваливается на две половинки.

Барон Вайнус: Я не ошибаться, если скажу, что ви использовать шимозу, юноша? В Европе ваши коллеги, господин анархист, давно уже пользоваться динамит. Могу дать вам адрес оптовый поставщик.

На террасу выходит Иппократов.

Иппократов — Ибрагим, запри-ка дурака в холодную, пусть остынет.

Занавес.

Действие третье.

Шесть часов пополудни Эстрада уже полностью готова. Гости расселись перед ней в ожидании представления обещанного г-н Иппократовым.

Пропаданов — Елена Борисовна, а вы знаете, что подлые британцы украли у нас, русских, наш нулевой меридиан. Мы должны потребовать у Эдуарда переноса нулевого меридиана на его историческое место, в Крым. Это наш меридиан. Они — периферия, периферия относительно Крыма. И конечно, надо громко об этом заявить и сказать, что в действительности Европа, которая гордится своим первородством, не более чем провинция.

Зозулина — Подумать только! Украсть меридиан! Бритскому лицемерию и обману нет предела, Александр Андреевич.

Вольф — Как вам известно, господа, британский король Георг III просил у русской императрицы 30 тысяч солдат. Екатерина отказала — и это спасло Америку. Конечно, 30 тысяч суворовцев раздавили бы армию Вашингтона. Правильно сделала. Зачем нам сильная Британия?

Появляется Иппократов. Поправляет пенсне.

— Господа, позвольте мне сделать объявление. Прежде чем я приглашу на сцену несравненную мадам Мэри, хочу известить вас, что я решил вырубить свой клюквенный сад…

Полонская — Как можно, сударь? Ваш клюквенный сад, пожалуй, единственное, что достойно внимания в нашей губернии.

Иппократов — …а на его месте разбить плантацию каучуконосной гевеи. Гевеи бразилиенсис. Господа, ХХ век, век моторов, стали, каучука. Век прогресса и новаций. Клюква, друзья мои, это прошлый век. Что мы могли предложить ранее купцам заморским; конский волос, свиную щетину, гусиный пух, войлок, гречу, льняное семя, пеньку, дёготь, мед да воск? Может, оно и надобно янки да тевтонам, в хозяйстве, да не очень. А я предвижу время, когда господа Готлибы Даймлеры да Карлы Бенцы с мистером Фордом за компанию, в очередь встанут, чтобы свои авто в мой, в наш, в российский каучук обуть. Господин Вольф, не надо ждать помощи от мистера Рузвельта. Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача!

За эстрадой играют в рожок.

Иппократов — А сейчас, разрешите мне представить вашему вниманию несравненную мадемуазель Мэри!

Следующие восемь минут, а именно столько времени занимает исполнение классического канкана на сцене мелькают изящные дамские ножки в ажурных черных чулках. Мадемуазель Мэри в энергичном темпе прыгает, вращается, выбрасывает ноги, все выше и выше поднимает юбку, обнажая ножки в чулках и подвязках, а затем падает в шпагат на пол. Занавес опускается. Накал страстей и эротичность танца восприняты блюстителями старой морали как вызов.

Зозулина — Мне кажется, что господину Иппократову не стоило фраппировать общественное мнение таким совершенно неожиданным образом.

Пропаданов — Ах Елена Борисовна, конечно, ни мораль, ни нравственность никуда не исчезли, они просто упали – стали не столь возвышенны, как могут и должны быть.

Мудинский — Господа, что тут скажешь? Раз уж наши декаденты-авангардисты Анну Каренину считают падшей женщиной, дядю Ваню — наркоманом, а трёх сестёр — тремя блудницами!

Гудя клаксонами, выпуская клубы дыма, по аллее мчатся два авто. За рулём первой восседает г-н Иппократов. Он одет в длинное пальто. На голове у него кожаный шлем, а глаза защищают от пыли и ветра “очки консервы”. Рядом с ним мадемуазель Мэри. Она в таких же очках. Модная шляпка “Франциск”. Белый шарф развевается в опасной близости к заднему колесу авто.

Во втором авто барон Вайнус и человек в кургузой пиджачной паре и смешной кепке.

Когда рёв моторов стихает то можно услышать стук топоров. Это рубят клюквенный сад.

Емельян — Ибрагимка, мужики бают, что в городе какие-то самобеглые коляски без овса ездють, и лекстрические фонари светють. Не ндравится мне энто! Не к добру!

Ибрагим — Сегтен инде мине, ычкын мыннан кутакка, Емельян-ага.

Занавес