Книга для детей №2

1

Когда папа возвращался с работы, за ним погналась собака. Папа бросился бежать, поскользнулся, упал на какие-то жалкие остатки сугроба и притворился мертвым. Собака подошла, понюхала и затрусила прочь.

Папа встал. Брюки были испачканы, пальто тоже с одного боку было испачкано. Но главное — испортилось настроение.

Носовым платком он смахнул ошметки коричневого снега. Платок стал мокрым и грязным, и засунуть его обратно в карман не представлялось возможным. Папа бросил платок в лужу и чтобы как-то себя успокоить, зашел в кафе. Там он немножко выпил, а потом стоял у окна, облокотившись о шаткий шестиугольный столик, и думал, что будь у него пистолет, он застрелил бы отвратительную собаку без капли жалости.

Этот день никак нельзя было назвать удачным. Утром в троллейбусе на папу напали две противные контролерши, потом порвался шнурок на левом ботинке, а пуговица от пальто, которую папа давно собирался пришить, а пока носил в кармане, куда-то подевалась. Возможно, все дело было в пятнице. Англичане считают пятницу несчастливым днем, а среду почему-то счастливым. Непонятно почему. Во всяком случае, эту пятницу назвать счастливой папа не мог.

Но самая большая неприятность была еще впереди. Вечером, когда папа, почесывая голову, вошел в комнату, вид у него был задумчивый и печальный. Он сказал неуверенно:

— По-моему, у меня педикулез.

— Что ты несешь! — сказала мама. — Перестань болтать ерунду!

— Да? — сказал папа. — Как хотите.

И ушел на кухню.

— Что такое педикулез? — спросила девочка.

— У тебя голова не чешется? — спросила мама.

— У меня от нервов чешется спина. А что такое педикулез?

— Вши! — сказала мама. — Которые заводятся в голове.

— Внутри?! — спросила девочка.

— Снаружи. Они заводятся в волосах.

— Они как червяки?

— Нет, — сказала мама, — это насекомые. Они ползают по голове и пьют кровь.

— Боже! — сказала девочка. — Они крупные?

— Крошечные. Поэтому от них трудно избавиться, — мама почесала голову и закричала:

— Все! Больше никаких вопросов!

Но тут снова вошел папа и сказал:

— Как хотите, но по-моему у меня педикулез.

2

Ужасно, но папа оказался прав. Мама была вне себя.

— Черт! — повторяла она. — Так невозможно жить! Разве так можно жить?

— Да, — соглашался папа, почесывая голову. — Только вывели тараканов и на тебе!

— Я вас убью обоих! — сказала мама. — Кто принес в дом эту гадость?

— Интересно, — сказал папа, — почему это непременно кто-то из нас?

— Ты считаешь, что эту гадость принесла я? Ты это хочешь сказать?

— Упаси Бог! — сказал папа. — Как ты могла подумать такое!

Удивительно, но у мамы педикулеза, кажется, не было. Она поменяла наволочку на своей подушке и прогнала папу с дивана. Папа надул пляжный матрас и улегся на полу в девочкиной комнате.

— Я лично не вижу в этом ничего страшного, — сказал он, ворочаясь. — Не понимаю, зачем обязательно устраивать такую панику? Когда я был маленьким, у меня сто раз были вши, и все как-то обходилось.

— А они не больно кусаются? — спросила девочка.

— Абсолютно ничего не чувствуешь. Просто немного чешется голова. Другое дело — тифозная вошь. Это по-настоящему опасно. Но они сейчас не водятся.

— Как это — тифозная вошь?

— Вошь, зараженная тифом — страшной болезнью. Она кусает человека, и человек умирает. Но сейчас нет тифа.

— А наши вши точно не тифозные?

— Думаю, нет, — сказал папа. — Иначе мы бы уже заметили. Знаешь, какой первый признак тифа? Расстройство желудка.

— Это как? — спросила девочка.

— Понос, — сказал папа. — Спокойной ночи.

Утром, перед уходом на работу мама сказала:

— Отправляйтесь в аптеку! Купите дустового мыла. И специальный шампунь. И на всякий случай раздобудьте керосина. Керосин — лучшее средство от вшей.

— Где я возьму керосин? — сказал папа. — Сейчас керосина никто не держит.

— Где хочешь! — сказала мама.

— А бензин не подойдет?

Мама подумала и сказала:

— Не найдешь керосина — бери бензин. Будем пробовать.

— Ага, — сказала девочка, — на нас!

— А на ком? — сказала мама. — У меня вшей нет!

— Попробуем на Котике! — предложила девочка.

Мама согласилась:

— У Котика блохи. Можете и его покеросинить.

Уже в дверях она по очереди осторожно их поцеловала и сказала:

— Чтобы к моему приходу никаких насекомых!

И ушла на работу.

3

В аптеке папа с девочкой долго спорили — кому спрашивать дустовое мыло. Бросили монету — выпало папе. Он долго мялся у прилавка, а когда, наконец, решился и спросил, то выяснилось, что дустового мыла нет, а есть только шампунь.

— Вы лучше достаньте керосину, — посоветовала продавщица.

Папа купил шампунь и на обратном пути одолжил у соседа бутылку бензина. Керосина, разумеется, ни у кого не нашлось.

Шампунь был в красивом флакончике с красной букашкой на этикетке.

— Какая прелесть! — сказала девочка. — А почему нарисован паук?

— Это вошь, — сказал папа.

— Симпатичная, — сказала девочка. — А как он пахнет?

— Как обыкновенный шампунь. Просто он полезный.

Папа отвинтил крышку и дал девочке понюхать.

— Фу! — сказала девочка. — Ну и вонища!

Папа тоже понюхал:

— Да, — сказал он, поморщившись, — пахнет не совсем как обыкновенный шампунь.

Пообедав, они намазали волосы шампунем, натянули на головы целлофановые пакеты и сели смотреть телевизор.

— Если бы я был лысым, со вшами не было бы проблем, — сказал папа. — Ну ничего, скоро я облысею. Надо бы нам с мамой пожениться, пока этого не случилось, а то на свадебных фотографиях я буду не очень-то красиво выглядеть с лысиной. Может, нам летом пожениться?

— Не поняла! — сказала девочка. — В каком смысле?

— В прямом, — сказал папа. — Как все люди.

— А разве вы не муж и жена?

— Фактически — да. А вообще-то мы не расписывались. В принципе я считаю, что браки заключаются на небесах.

— Надо пожениться, — сказала девочка. — А тогда откуда у мамы свадебное платье в чемодане?

— Ну, это старое платье, — сказал папа. — В нем мама выходила замуж за твоего отца.

— А, — сказала девочка. — А то я смотрю — оно какое-то желтенькое. Ну ничего, в принципе, оно еще сгодится. Можно постирать его с синькой. А так оно красивое.

— Еще не хватало, чтобы на моей невесте было платье, в котором уже один раз женились!

— Другого же нет, — сказала девочка. — И это же она в нем женилась, а не кто-то!

— Нет, — сказал папа, — никаких старых платьев. Лучше я вообще не буду жениться. Мне и так неприятно, что до меня у нее уже был один муж.

— Да ладно! — сказала девочка. — Не хочешь, не надо никакого платья. Можно просто красиво одеться. Лично когда я буду жениться, у меня будет платье как у Коко Шанель. Кстати, имей в виду, у меня начинает расти грудь.

— Вряд ли, — сказал папа, — ты еще маленькая.

— Начинает, — сказала девочка.

— По-моему ты преувеличиваешь, что-то не заметно. Ну-ка, повернись… Ну и где же она?

— Еще пока не видно, но к лету вырастет. Придется покупать новый купальник. Мне бы хотелось розовый.

— Зачем? — сказал папа. — Мы все равно купаемся на голом пляже.

— Я купаюсь в трусах.

— Вот и будешь купаться без трусов, как взрослая.

Через два дня с педикулезом было покончено, и очень вовремя. Еще не выветрился запах бензина, когда пришла телеграмма от бывшей папиной жены. В телеграмме бывшая папина жена сообщала, что посылает к ним погостить папиного сына. Он уже большой мальчик, она за него почти не волнуется. Она попросит проводницу присмотреть за ним в дороге, так что папе нужно будет только приехать на вокзал и встретить ребенка у вагона. Он погостит несколько дней, а потом она за ним заедет и увезет к бабушке.

Папа сильно обеспокоился.

— Что ты переживаешь! — сказала мама. — Ему ехать всего сутки, он уже взрослый и вполне самостоятельный.

— Вот именно, — сказал папа, — вот именно…

Он нервничал весь вечер. Мама с девочкой старались его успокоить.

— Он наверняка возьмет с собой в дорогу комиксы и печенье, — сказала девочка, — и будет спокойно ехать.

— Да, — сказал папа, — конечно. Однажды он залез под диван и прищемил себе язык диванной ножкой. Слава Богу, еще холодно и окна в вагонах заперты.

Дело в том, что папе как-то пришлось сопровождать в поездке двух мальчиков.

Одни мальчик был постарше, его звали Дэвид. Второй был помоложе, его звали Стив и он был толстым. Вообще-то их звали Давидом и Степой, но их мама пыталась научить детей английскому языку и, чтобы это произошло поскорее, называла сыновей на английский манер: Стив и Дэвид.

На вокзал мальчиков привела бабушка. Стив нес тяжелый рюкзак, а Дэвид большую спортивную сумку. Когда они уселись в купе и поезд тронулся, Стив тяжело вздохнул и сказал удовлетворенно:

— Бабушка положила много еды.

Он открыл рюкзак и стал выкладывать на диван свертки. В первом лежали шесть отбивных котлет. Во втором две жареные куриные ноги от очень крупной курицы. В третьем — восемь малосольных огурцов. В четвертом — восемь свежих помидоров. В пятом — полдюжины вареных яиц. В шестом — два нарезанных батона. В седьмом — сушеный инжир. В восьмом — полкило конфет. Еще имелась двухлитровая банка с вареной картошкой, залитой сметаной, и огромная пластмассовая фляжка с вишневым компотом. В отдельном кармане рюкзака торчала смятая пачка печенья.

Стив открыл пачку, набил рот обломками печенья, отвинтил крышку на фляжке и стал пить компот. Он пил долго и напустил полную фляжку крошек. Кроме него всю дорогу компота уже не пил никто.

Именно тогда чуть не случилась первая драка, но папа купил Дэвиду «Пепси-колы», и все утряслось.

Вообще драки возникали периодически. Папа обратил внимание, что периоды агрессии приблизительно совпадали с мельканием за окном крупных железнодорожных станций.

К вечеру папа задремал на верхней полке, а проснулся от громкого сопения. Он свесил голову и увидел страшную картину: долговязый худой Дэвид извивался под толстым Стивом. Одной рукой он старался вырвать Стиву глаз, а второй молотил его по толстому боку. Стив же кряхтел и в свою очередь левой рукой душил Дэвида за горло, а правой пытался открыть перочинный ножик. По полу были рассыпаны пять килограммов яблок из спортивной сумки Дэвида. Проснись папа на несколько минут позже, и в купе произошла бы кровавая драма.

На следующий день мама ушла на работу, а папа с девочкой отправились на вокзал.

Возле подъезда голубым мелком на желтой штукатурке было написано «Ашот — рахит!»

— Кто такой Ашот? — спросил папа.

— Рахит, — сказала девочка. — Читать не умеешь?

— В каком смысле — рахит?

— В прямом. В смысле — баран.

— Ты заблуждаешься, — сказал папа. — Рахит значит совсем не это. Знаешь, что такое рахит?

— Дурак?

— Рахит — это ребенок с кривыми ногами. Если ноги кривые — значит рахит. Вон, видишь, женщина с малышом? Это и есть рахит.

— Бедная, — сказала девочка.

— Да не женщина рахит! Рахит у ее ребенка!

— Бедненький! — сказала девочка.

— Ничего страшного, — успокоил папа. — Рахит — излечимая болезнь.

На вокзале было очень грязно. На деревянных диванчиках сидели и лежали люди. И даже на полу лежали люди. Некоторые ели какую-то отвратительную колбасу. Может быть, колбаса была вкусной, но выглядело это неприятно. Кое-где ходили собаки, а под самым потолком летали воробьи и голуби.

До прихода поезда оставалось еще полчаса, и папа с девочкой коротали время, шатаясь по залам ожидания и разглядывая витрины киосков.

В одном киоске продавались игрушки, и папа с девочкой заспорили: покупать ли мальчику подарок сразу или отложить это на некоторое время. Девочка считала, что откладывать не стоит, папа склонялся повременить.

— Представь, — сказала девочка, — ты куда-нибудь приезжаешь, а тебе сразу — бац! — и дарят что-нибудь хорошенькое!

— Здесь не продают ничего хорошенького! Что же здесь хорошенького?

— Полно! Например, Робот-козел.

— Где?

— Вот! — показала девочка. — Отличный подарок.

— Ужас, — сказал папа.

— Или маски. Можно Кинг-Конга.

— Эта?

— Эта. Или вон та, с волосиками.

— Которая?

— Вон та! — сказала девочка. — Тоже не подходит?

— Что это за маска? — сказал папа. — Когда я покупаю маску, я должен знать, кого она изображает. А эта кого изображает?

— Это сказочное существо, — сказала девочка, — типа вампира.

— Нет! — сказал папа. — Ты ведь не можешь гарантировать, что вы не будете надевать ее дома?

И тут они увидели нечто совершенно необыкновенное. На витрине стояла пластмассовая палка длиной около метра. Внизу она оканчивалась острием, напоминающим жало, а сверху к ней был приделан череп с рогами, полумесяц, звезды, клыки и крылья. На этикетке было написано: «Жезл дьявола. (На батарейках)».

Папа с девочкой разглядывали жезл минут десять.

— Да, — сказал папа, — это серьезная вещь. А зачем батарейки? — спросил он продавца.

— Если здесь нажать — внутри черепа загораются лампочки и раздается вой, — пояснил продавец. Он нажал на кнопку, в пустых глазницах черепа вспыхнул мрачный красный огонь, и действительно что-то завыло.

— Будете брать? — спросил продавец.

— Будем, — сказал папа.

— Вы единственные, кто купил эту штуку, — сказал продавец. Оригинальная игрушка, не всем понятно, что с ней делать.

Папа с девочкой стояли на перроне, высматривая нужный вагон. Девочка держала Жезл дьявола с зажженными глазами. Поезд остановился.

Сначала из вагона выходили посторонние люди: тетки с огромными сумками, какой-то дедушка, несколько грузинов. Потом появился мальчик. Сзади его подталкивала старушка. Мальчик перепрыгнул из вагона на платформу и остановился перед девочкой. Он смотрел на Жезл дьвола — глаза в глаза.

— Привет! — сказал папа. Он шагнул к мальчику, обнял его и поцеловал, Знакомьтесь! — он показал на девочку.

Девочка подошла к мальчику.

— Это тебе! — сказала она и протянула Жезл дьявола. — С приездом!

— Ничего себе! — сказал мальчик и взял Жезл.

Старушка подошла к папе и сказала:

— Вы папа? Знаете, он у вас хороший мальчик. Он, конечно, озорник, но он не хулиган. У него нежная душа и доброе сердце.

Папа немного удивился и сказал:

— Вообще-то да. Это в меня.

Они спустились в метро и сели в вагон, в котором почему-то не горел свет. На перегонах между станциями мальчик включал Жезл дьявола и череп, подвывая, освещал вагон зловещим светом преисподней.

На одной из станций к ним подошел военный и спросил папу:

— Где вы это купили?

— На вокзале, — сказал папа. — Крутая штука.

— Надо своему такое купить. А что это?

— Жезл дьявола, — сказал мальчик.

— С ума сойти! — сказал военный. — Когда мы были маленькими, такое не продавалось. Я, правда, отлил себе череп из свинца и носил его на шее на веревочке. А о таком мы и не мечтали! Просто в голову не приходило. Обязательно куплю своему такой же!

Жезл произвел впечатление даже на маму. Она долго включала и выключала череп и слушала вой, потом покачала головой и сказала:

— Черт знает что! Настоящая мечта сатаниста.

— А кто такой сатанист? — спросил мальчик.

— Я знаю! — сказала девочка. — Сатанисты не верят в Бога, а верят в сатану. Они переворачивают крест вверх ногами и приносят в жертву людей. А если не поймают людей, то собак. А потом вызывают дьявола и ловят какую-нибудь девушку, и она должна родить дьяволу сына. Это будет антихрист. Он станет самым главным колдуном и почти завоюет весь мир. Но потом его обязательно убьют. Только убить его можно специальным ножиком.

— Боже! — сказала мама. — Откуда ты набралась этого бреда?

— Мне папа читал книжку.

— Что за книжки ты ей читаешь? Мало на свете хороших детских книг типа «Винни-пуха»?

— Нормальные книги, — сказал папа. — Ребенок должен развиваться. Откуда бы еще она узнала о культе сатаны?

— В одиннадцать лет совсем не обязательно знать о культе сатаны! сказала мама. — Я, например, до сих пор не знала и как-то обходилась. А сейчас вы что читаете?

— «Заклятье монстра», — сказала девочка. — Интересная книга.

— Эта та, что я нашла в ванной? С жуткой рожей на обложке?

Мама принесла книжку и на задней стороне обложки прочитала краткое содержание: «Двуполый маньяк, наделенный сверхъестественной способностью к телепортации и излучению разрушительной биоэнергии, преследует своего брата, чтобы расквитаться с ним за убийство их матери-ведьмы. Маньяка подталкивают к этому и две его сестрички-извращенки, обладающие даром вселения в сознание животных. В погоне за братом маньяк сеет разрушения и несет смерть детям, женщинам и мужчинам, кровью которых он пополняет свои жизненные силы».

— Да, — сказала мама, — по всему видно — книжка интересная. И эту мерзость ты читаешь ребенку?

— Ну и что? — сказала девочка. — Мы же не заставляем тебя слушать. Это наши личные проблемы!

— Так, — сказала мама, — понятно. Ты тоже любишь книги про маньяков? спросила она мальчика.

— Конечно, — сказал мальчик. — А что такое сестрички-извращенки?

— О Боже! — сказала мама. — Теперь, надеюсь, ты скоро узнаешь!

Убивать животных плохо. Разумеется, кроме тех случаев, когда это совершенно необходимо. Одно дело — в честной схватке убить волка, который собирался тебя загрызть или, умирая в пустыне от голода, напасть на спящего льва, или задушить огромную змею. И совсем другое — повесить кошку. Это недостойный поступок.

Зато убийства насекомых происходят буквально на каждом шагу. На свою голову почти все насекомые или вредители, или разносят заразу, или кусаются, или ядовитые. А иногда все вместе. Поэтому, когда человек прихлопывает насекомое газетой или давит подошвой, он уверен, что приносит пользу. На самом же деле насекомое просто легко убить, если оно не особенно крупное и не слишком ядовитое. Животное же даже небольшого размера убить гораздо труднее. Тем не менее, а может быть, именно поэтому страсть к охоте живет в человеке с раннего детства.

По вечерам мальчик читал Майн Рида, а днем бродил по улицам маленького городка, в котором жила его бабушка. Он был охотником, но дичи в округе практически не водилось.

В траве у заборов рылись куры. Белые куры были простыми бизонами, а черные куры были белыми бизонами — очень редкими. Мальчик подкрадывался к стаду и поражал самых крупных животных травяными стрелами. Спящие на солнце коты были дикими леопардами. Вот только стрелы из травы против них не годились. Другое дело — попасть в них камнем. Но ни бизоны, ни леопарды не могли предстать в виде охотничьих трофеев. А каждому охотнику приятно иметь чучело или голову убитого зверя.

У мальчика были медведь, тигр и собака. Медведь и тигр были плюшевыми, а собака была сделана из чего-то твердого, и шкура у нее была желтая и потертая.

Первым мальчик освежевал медведя. Внутри вместо опилок оказались какие-то тряпки. Мальчик снял с медведя шкуру, вымочил ее в воде, высушил и гвоздиками прибил к коврику над диваном. С собаки снять шкуру не получилось. Собака оказалась деревянной, и шкура была приклеена к туловищу намертво. Мальчик подумал и отрезал собаке голову. Потом он прибил голову к маленькой дощечке и тоже повесил над диваном. Его немного смущало, что на собак не охотятся, но ему нужна была голова хотя бы одного дикого зверя, а отрезать голову тигру он не хотел, потому что из тигра он решил сделать чучело.

Вытряхнув из тигра вату, он набил шкуру сухими листьями, которые нашел в старом ведре за сараем. Чучело получилось вполне приличное, только немного кривое. Мальчик приколотил его к подставке и поставил в книжный шкаф.

Поскольку мясо плюшевых зверей в пищу не годилось, его пришлось выбросить. Оставлено было только туловище собаки. Оно могло пригодиться для создания новых видов животных.

На появление в доме охотничьих трофеев бабушка отреагировала болезненно. Она выругала мальчика и обозвала его «таксодермистом». А когда он обиделся, объяснила, что таксодермист — это тот, кто делает чучела, и ничего тут обидного нет. Раз уж он испортил хорошие игрушки, пусть это останется на его совести. Но собачью голову велела со стены убрать немедлено. Во-первых, потому что на нее неприятно смотреть, а во-вторых, эту бедную собаку бабушке подарила тетя, когда бабушке было девять лет. И никто не разрешал мальчику отрезать головы чужим собакам, которыми ему разрешили временно попользоваться. Это попросту бессовестно. И вообще никаких отрезанных голов в своем доме она терпеть не намерена!

Голову собаки мальчик привез с собой к папе и в первый же вечер повесил ее над своей раскладушкой.

— Что это? — спросила девочка.

— Голова собаки, — сказал мальчик.

— Это была твоя любимая игрушка? А где все остальное?

Мальчик объяснил, что к чему. Девочке голова понравилась. Папе голова тоже понравилась, а мама после «Гиблого места» вообще перстала удивляться. Она даже полезла в свои коробочки и подарила мальчику засушенную рыбу-иглу с отломанным клювом и мертвого жука-носорога. Игла приятно пахла вяленой рыбой, а жук немножко вонял, но мальчику он понравился даже больше, а нюхать его было вовсе не обязательно.

Девочка показала мальчику свои драгоценности. Их было так много, что они с трудом помещались в жестяную коробку из-под печенья. Там лежали янтарные бусы и бусы из разноцветных ракушек, маленькая нитка речного жемчуга, целая куча крошечного блестящего бисера, кусок красного стекла, семь красивых камней, двадцать четыре очень красивые ракушки с крымского побережья, зеленый стеклянный мышонок, зуб неизвестного животного (предположительно кобры) и пятьдесят одна монетка из восемнадцати стран мира.

Мальчик, конечно, не мог привезти все свои сбережения и взял в поездку только самое необходимое. В собственноручно сшитом кисете у него хранились нож, синий стеклянный шарик, свинцовое грузило весом в 12 граммов, увеличительное стекло, железная цифра 7, боевой патрон от автомата Калашникова и спичечный коробок с голой девушкой на этикетке.

После суеты и праздничного ужина спать укладывались поздно.

— Ты что, веришь в Бога? — спросила девочка, заметив, что у мальчика на шее висит маленький крестик.

— Конечно, — сказал мальчик, — уже давно.

— И молишься?

— Нет, — сказал мальчик, — я пока не умею.

— Я тоже, — сказала девочка. — А тебя крестили?

— Видишь — крест.

— А меня не крестили.

— Значит, когда ты умрешь, то попадешь в ад.

— А ты попадешь в рай?

— Ясное дело! — сказал мальчик. — Я же крещеный.

— А грехи? У тебя что, нет грехов?

— Есть, — сказал мальчик, — но они мелкие. А крупных у меня пока нет.

— Папа! — позвала девочка.

Пришел папа и спросил в чем дело.

— Меня надо срочно покрестить, — сказала девочка.

— Чего это ты вдруг решила? — спросил папа.

— Я же верю в Бога!

— Интересно, — сказал папа. — И как же ты в него веришь?

— Обыкновенно. Что он есть. А ты что, не веришь?

— Не знаю, — сказал папа. — Это сложный вопрос. Я пока как-то не определился. Иногда верю, иногда нет. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы он был.

— Кто не верит в Бога, попадет в ад, — сказала девочка. — На всякий случай тебе тоже надо покреститься.

— На всякий случай не крестятся, — сказал папа. — Надо или верить или не верить. А я пока не решил.

— Ну так реши! — сказала девочка. — Но я все-таки считаю, что лучше покреститься. Мало ли что?

— Ты ничего не понимаешь! — сказал папа. — Верить в Бога не так просто. Чему учит Бог?

— Он учит, чтобы все делать правильно: чтобы не воровать…

— Чтобы не воровать, не убивать, не врать, любить друг друга, чтобы быть хорошим человеком.

— Я это и имею в виду.

— Ну и не воруй, не убивай, люби нас с мамой и всех остальных. Можно быть хорошим человеком и просто так. И в Бога верить не обязательно, правильно?

— Правильно, — сказала девочка.

— Ничего не правильно! — сказал папа. — Потому что если Бог есть, все равно попадешь в ад, раз в него не веришь и в церковь не ходишь. Какой-нибудь бандит всю жизнь убивает и грабит, а когда убивать и грабить у него уже не хватает сил, он вдруг вспоминает про Бога и начинает каяться и молиться. И Бог его прощает и отправляет в рай. А я, например, жил хорошо и честно, был очень симпатичным, все меня любили, и каяться мне особенно не в чем, и про Бога я как-то не вспоминал. И вот я умираю и оказываюсь в аду, потому что был некрещенный и в церковь не ходил. Здрасьте! Справедливо это?

— Я и говорю — надо покреститься! — сказала девочка.

Папа посмотрел на нее, махнул рукой и ушел спать.

Утро выдалось пасмурное. В комнате стояли сумерки, и пришлось включить свет. Получилось очень красиво: за окном все было серым и коричневым, шел дождь, а в комнатах все было желтым, и было тепло и уютно.

Девочка и мальчик тихо играли в индейцев. Они погасили в комнате свет и задернули шторы, поставили на пол ночник, включили его, а сверху навалили карандашей как будто это дровишки. Получился костер. В углу стоял Жезл Дьявола, сверкая глазницами. У костра спал связанный Котик, украшенный бусами и ленточками. Его собирались принести в жертву.

Мальчик сидел у костра, завернувшись в одеяльце, на котором мама обычно гладила белье, и «курил» папину трубку. Девочка рисовала на листке бумаги карту прерии. С одной стороны прерия упиралась в горы, а с другой стороны она ни во что не упиралась и исчезала за краем листа. Посреди прерии текла река, на берегу реки стояли вигвамы. В нескольких сантиметрах от вигвамов паслись бизоны, похожие на утюги. Два индейца жарили на костре убитого бизона. Он костра поднимался аппетитный дымок.

Девочке захотелось есть, она поднялась и пошла на кухню. На кухне, пригорюнившись, сидел папа и смотрел в окно.

Девочка зажгла газ, поставила на огонь чайник и стала накрывать на стол. Она высыпала в вазочку печенье, поставила сахарницу, достала из холодильника сливочное масло и банку джема.

— Ты будешь пить чай? — спросила она папу.

— У-у, — сказал папа задумчиво.

— Может, все-таки налить?

— Ну, налей.

Девочка налила всем чаю, позвала мальчика и велела ему нарезать батон.

— Почему мне так тоскливо? — спросил папа, продолжая смотреть в окно. Вам не тоскливо?

— Еще как тоскливо! — сказала девочка. И мальчик сказал:

— Конечно, тоскливо.

— Вам-то чего тоскливо?

— А тебе? — спросил мальчик.

— Мне? — папа вздохнул. — У меня есть множество причин. У каждого взрослого человека всегда найдется тысяча причин для тоски. Или по крайней мере для печали. Например, меня печалит мысль о бессмысленности жизни.

— В смысле, что жизнь бессмысленная? — спросила девочка.

— Именно, — сказал папа. — Жизнь бессмысленна уже потому, что коротка. Человек только разобрался что к чему и не успел еще ничего сделать, а уже пора умирать. Вот мне, например, тридцать лет, а что я сделал в жизни важного?

— А что ты хотел сделать в жизни важного? — спросил мальчик.

— Не знаю, — сказал папа. — Мало ли что? И то и другое. А не сделал ни того ни другого. Я мог бы стать ученым и что-нибудь открыть. Или писателем и что-нибудь написать, или еще кем-то.

— А почему ты не стал ученым? — спросил мальчик.

— В школе у меня были проблемы с математикой, — сказал папа. — И с физикой. И с химией у меня тоже были проблемы. Пожалуй, я не смог бы стать ученым.

— А писателем? — спросила девочка.

— Писателем стать трудно, — сказал папа. — Я пробовал когда-то.

— Ну и как?

— Ничего не получилось.

— А про что ты писал?

— В том-то и проблема! — сказал папа. — Писатели бывают двух видов: одни пишут про то, что выдумали из головы, а другие про то, что с ними на самом деле произошло. Выдумывать я не умею, и ничего интересного со мной тоже не происходило. Ну я и бросил.

— Ладно, — сказала девочка, — зато тебе повезло в личной жизни.

После чаепития мальчик чинил Голову собаки, которая упала и оторвалась от дощечки, разговор зашел об охоте, и папа прочел целую лекцию о стрелковом оружии, взрывных устройствах и ловушках на крупного зверя.

С тех пор как папа сам был мальчиком, многое изменилось. В продаже появились пневматические ружья и капсюльные пистолеты, в киосках навалом петард, и даже фирменные рогатки продаются на каждом углу. А еще совсем недавно всякий уважающий себя молодой человек имел целый арсенал самодельного стрелкового оружия от легкой карманной рогатки до огнестрельного самопала. Приложив усилия, можно было легко обзавестись простеньким присоблением для стрельбы на уроках или грозным боевым оружием.

Самое простое оружие — брызгалки. В дело идет все — от масленки для швейной машинки до велосипедного насоса. Портативную, удобную в обращении брызгалку можно легко изготовить из стержня от шариковой ручки.

Из пустого стержня надо вынуть металлическую часть. Затем иголкой необходимо вытолкнуть из нее шарик и вставить металлическую часть обратно в стержень. Главное при этом — не проколоть себе палец. Шпильку надо распрямить и один конец обмотать ниткой. Получится поршень. Засуньте его в стержень, и брызгалка готова.

Из того же самого стержня можно сделать дротик для игры в дарт. Кстати, во времена папиного детства этой игры в нашей стране не было, и даже слова такого никто не слышал.

Все точно так же, как с брызгалкой. Только в отверстие вместо шарика вставляется иголка, а с обратной стороны нужно засунуть перо.

Рогатки бывают двух видов: стреляющие пульками и стреляющие камнями.

Рогатка, стреляющая пульками, делается в считанные минуты из алюминиевой проволоки и тонкой резинки. Пульки тоже делают из проволоки, и они бывают простыми и белыми. Белые пульки — из проволоки в белой пластмассовой изоляции. Стрелять такими пульками в человека считается жестокостью.

Самая простая рогатка, стреляющая пульками, делается при помощи двух пальцев. С такой рогаткой удобно охотиться за воздушными шарами во время народных гуляний и демонстраций.

Рогатки, стреляющие камнями — грозное оружие. Смастерить такую рогатку не у всякого получится. Для этого нужны классные деревянные рожки, настоящий медицинский жгут, кусочек кожи и умелые руки.

При известной сноровке из такой рогатки можно насмерть убить взрослого человека.

Еще бывают самострелы. Они бывают двух видов: со спусковым механизмом из бельевой прищепки и с настоящим курком.

Еще бывают маленькие самострелы из прищепки. Эта совершенно безобидная игрушка бьет метра на два-три. Убойной силы никакой, к тому же спичка все время падает.

Еще делали различные взрывные бумажные устройства, в основном устрашающего действия. Хлопушки, которые хлопают при резком взмахе, и хлопушки, которые надуваются через дырочку и взрываются при ударе. А также бумажные водяные бомбы. Из тетрадного листа складывается что-то вроде пакета или, точнее, коробочки. Туда наливают воду, а потом бросают эту штуку из окна кому-нибудь на голову. К сожалению, как именно нужно складывать листок, чтобы получилась хлопушка или бомба, папа не помнил. Но, возможно, чьи-нибудь родители помнят и вполне могут научить своих детей этим невинным развлечениям.

Самую главную часть в домашнем арсенале занимало огнестрельное оружие. Элементарный взрыв можно устроить буквально голыми руками. Выдолбите в асфальте неглубокую ямку, начистите туда серы примерно с одного коробка спичек, вставьте гвоздь и стукните по гвоздю кирпичом. Шарахнет очень солидно.

Того же эффекта можно добиться, если поместить серу между двумя болтами, стянутыми гайкой: стукните такой штукой об асфальт или о стену и послушайте. Если недостаточно громко, в следующий раз положите серы побольше.

Ну и, наконец, самопалы или еще их называют — поджиги. Это уже самое что ни на есть настоящее оружие.

Для самопала прежде всего нужна тонкая медная трубка с толстыми стенками. Один конец трубки нужно сплюснуть молотком и немного загнуть. Потом сантиметрах в двух от сплюснутого конца напильником надо пропилить маленькую дурочку. После этого привязать ствол изоляционной лентой к прикладу и самопал готов. В ствол забивается сера от спичек или порох, если его удастся раздобыть, затем туда же надо затолкать пыж и свинцовое рыболовное грузило весом 4 грамма. После этого к стволу нужно привязать годную спичку так, чтобы головка находилась как раз напротив дырочки. Теперь для того, чтобы выстрелить, нужно лишь провести спичечным коробком по спичке и грянет выстрел.

На самом деле самопал опасное оружие в первую очередь для самого стрелка. Если натолкать в ствол слишком много пороха или серы, трубку может разорвать и тогда стрелок рискует остаться без пальцев или без глаз. Слава Богу, сейчас продается столько всяких стреляющих устройств, что самопалы никто уже не делает.

Мальчика папин рассказ заинтересовал. Он срисовал в свой блокнот чертежи самострелов и дал папе обещание никогда не делать самопалов.

— У меня было несколько отличных самострелов, — сказал папа. Даже когда я жил с твоей мамой, у меня еще хранился один самострел.

— А почему ты бросил его маму? — спросила девочка.

— Что значит — бросил? — сказал папа.

— Может, это она тебя выгнала?

— Во-первых, никого я не бросал, — сказал папа. — А во-вторых, никто меня не выгонял. Мы просто расстались. Так бывает. Мне совершенно не хочется об этом вспоминать, да и тебе этот разговор, наверное, не доставит удовольствия? — спросил он мальчика.

— Да нет, — сказал мальчик, — ничего. Мне даже интересно.

— Нет тут ничего интересного, — сказал папа. — Просто я был очень молод. Нельзя заводить семью, пока не стал взрослым.

— Но ты же ее любил? — сказала девочка.

— Конечно, любил! Но любовь дело непростое. Например, она бывает сильной и не очень сильной. Или она может кончиться.

— Ты что, ее разлюбил? — спросила девочка.

— Ну, — сказал папа, — вроде того. Но на самом деле мы тогда не умели любить по-настоящему. Просто понравились друг другу и стали жить вместе. А любить по-настоящему, оказывается, надо еще научиться. Некоторые всю жизнь проживут и не научатся.

— А ты научился? — спросила девочка.

— Думаю, да, — сказал папа.

— Понятно, — сказала девочка. — Когда ты встретил мою маму, то полюбил ее по-настоящему, а его маму разлюбил.

— Ничего тебе не понятно, — сказал папа. — Когда я встретил твою маму, то очень испугался. Я сразу понял, что такую женщину я могу встретить один раз в жизни. Это не потому, что она лучше твоей мамы, — сказал папа мальчику. — Они обе замечательные. Просто, каждому мужчине идеально подходят не так уж много женщин. А каждой женщине идеально подходят не так уж много мужчин.

— А мама тебе идеально подходит? — спросила девочка.

— Почти, — сказал папа. — Кое-что, конечно, можно было бы подправить.

— Подумаешь! — сказала девочка. — У нее к тебе тоже есть претензии!

— Я же не говорю, что я ангел! — сказал папа. — Сейчас речь не об этом. Я хочу сказать, что как только познакомился с твоей мамой, то сразу в нее влюбился. А когда я в нее влюбился, и она в меня, в общем, тоже влюбилась, я испугался. Мне было страшно бросать вас с мамой, — папа посмотрел на мальчика. — И было страшно потерять твою маму, — он посмотрел на девочку. Потому что я был уже не очень молодым и понимал, что такое любовь. Но нужно было решать. И тогда я решил: у меня ведь всего одна жизнь, верно?

— И выбрал мою маму? — спросила девочка.

— Получается так, — сказал папа. — И она ведь тоже меня выбрала. Мне было очень тяжело оставлять вас, — сказал он мальчику, — но если бы я этого не сделал, то потом жалел бы всю жизнь. Я очень надеюсь, что ты на меня не очень обижаешься.

— Да ладно, — сказал мальчик, — я не обижаюсь.

— Да, — сказал папа, — ну, слава Богу! Знаешь, я честно скажу, с женщинами много мороки, но все-таки они украшают жизнь. И вообще, семейная жизнь — это, пожалуй, единственное, чем я доволен. Может быть, больше ничего и не нужно? Жить долго и умереть в своей постели, в окружении детей и внуков…

— А ты бы хотел, чтобы из тебя сделали мумию? — спросила девочка.

— Причем здесь мумии?

— Ни при чем, просто в голову пришло. Ты бы не хотел?

— Я как-то об этом не задумывался, — сказал папа. — Нет, не хотел бы. К тому же у нас мумий не делают. Их делали в древнем Египте.

— Но Ленин же мумия? — спросил мальчик.

— В каком-то смысле мумия, — сказал папа.

— Но не египетская?

— Нет, конечно.

— Вот видишь! — сказала девочка. — А ты б хотел?

— Не хотел! — сказал папа. — Я бы не хотел, чтобы из меня делали мумию, не хотел, чтобы меня кремировали. Я бы хотел, чтобы меня похоронили на самом обычном кладбище и на могиле посадили березку или куст сирени.

— Как это — кремировали? — спросил мальчик.

— Сожгли в крематории. Там человека сжигают, а пепел кладут в специальную урну — такую вазочку с крышкой. На ней обычно пишут: «Ты тихо жил на радость близким! Покойся с миром, милый прах!» И печатают фотографию покойного.

— А потом эту вазу куда девают? — спросил мальчик.

— По желанию родных покойного. Ее можно закопать, можно сдать на хранение в специальный музей при крематории, а можно забрать домой и поставить в буфет. Кто как захочет. Некоторые завещают развеять свой прах над каким-нибудь местом, например, над родным городом.

— Лучше забрать домой, — сказала девочка. — Поставить на полочку и урасить цветами. Если тебя сожгут, мы тебя лучше заберем домой. Можно будет высыпать тебя в какое-нибудь комнатное растение, и ты потихоньку впитаешься и станешь цветком. Мы бы за тобой ухаживали, и я бы не разрешала Котику жевать на тебе листики.

— И мне бы отсыпали половину, — сказал мальчик. — Что я, лысый?

— Половину тебе, половину нам, — согласилась девочка. — По-честному!

— Але! — сказал папа. — Вы что, обалдели? Я пока умирать не собираюсь.

— Да мы просто, — сказала девочка, — на всякий случай.

— Ничего себе — случай! — сказал папа. — Вы бы на всякий случай лучше полы подмели. Случай!

Мальчика отправили в магазин, а папа с девочкой стали мыть посуду. Девочка мыла, папа вытирал чистые тарелки полотенцем и ставил их на полку.

— Что ты можешь рассказать о сексе? — спросила девочка, оттирая от тарелки засохшую яичницу.

— Не понял! — сказал папа. — Что тебя интересует конкретно?

— Ну, родители ведь должны рассказывать детям о сексе, когда у детей наступит подходящий возраст.

— А у тебя уже наступил подходящий возраст?

— Конечно, — сказала девочка.

— Не знаю… — сказал папа. — Если ты так считаешь… Мне, например, никто ничего не рассказывал. Все выяснилось как-то само собой.

— Я тоже кое-что знаю, — сказала девочка, — но может быть, я не все знаю. Ты начинай, а я, если это уже знаю, то скажу.

— Ничего я не собираюсь начинать! — сказал папа. — Только этого не хватало! Девочкам об этом должны рассказывать матери. Пусть тебе мама и рассказывает.

— А ты не будешь?

— Нет.

— Мама тоже не будет, — сказала девочка, подумав. — Если я ничего не буду знать, то когда вырасту, у меня может быть психическая травма.

— Особенно не переживай, — сказал папа, — Я куплю тебе детскую энциклопедию сексуального воспитания.

Из магазина вернулся мальчик. Он принес свежих булок, и все опять уселись пить чай.

— Ты и с ним беседовала на эту тему? — спросил папа, делая бутерброды.

— Нет еще, — сказала девочка.

— О чем? — спросил мальчик.

— О сексе, — сказала девочка.

— А, — сказал мальчик, — нет, не беседовала.

— Слава Богу! — сказал папа. — Впрочем, мы живем в свободной стране.

— Он же мой брат, — сказала девочка. — Мы с ним можем беседовать на любые темы.

— Конечно, — сказал мальчик. — Мы же родственники.

— Родственники, — согласился папа, — но, между прочим, не кровные.

— Как это? — спросил мальчик.

— Так, — сказал папа. — Ты мой сын, в тебе течет моя кровь. А ты — моя дочь, но моя кровь в тебе не течет. В тебе течет мамина кровь и кровь твоего отца. Вот если у нас с мамой кто-нибудь родится, он будет вам обоим кровным братиком или сестричкой.

— Значит, мы не совсем родные? — спросил мальчик.

— В этом смысле не совсем.

— А брат и сестра могут пожениться? — спросила девочка.

— Нет, — сказал папа, — настоящие брат и сестра пожениться не могут.

— А мы можем?

— В принципе, можете, — папа задумался. — В принципе, и мы с тобой можем пожениться. А мама может выйти замуж за мальчика. В принципе, жизнь очень запутанная штука!

— Подумаешь, — сказала девочка, — ничего особенного.

— Не умничай, — сказал папа. — Ты умничаешь, потому что глупая. Человек всю жизнь совершает ошибки. И самые главные ошибки он совершает именно в молодости. К сожалению, так будет всегда. Но кое-каких ошибок можно все-таки избежать, если вовремя посоветоваться с людьми умудренными и прислушаться к их советам. Я, например, всегда готов поделиться опытом.

— Ну, поделись! — сказала девочка.

— Поделюсь, — сказал папа. — И надеюсь, что мой опыт пойдет вам на пользу!

Вечером к двери в девочкину комнату папа приколол два листочка бумаги. Вот что на них было написано:

— Заблуждений у тебя было больше, — сказала девочка, когда прочитала оба листочка.

— Так устроена жизнь, — сказал папа. Но во многом я оказался прав.

— Ты оказался прав только про еду.

— Разве? А про воду? Я еще не все записал. Вот вспомню и допишу.

— Ты бы пока рассказал нам что-нибудь устно, — попросила девочка.

— Не могу, — сказал папа. — Сейчас я занят.

— Чем же ты занят? Ты же ничего не делаешь!

— Я думаю.

— А о чем ты думаешь?

— О деньгах, — сказал папа.

— А что ты о них думаешь?

— Я думаю, что у нас их нет.

— Совсем нет?

— Совсем.

— Но мы же покупаем еду? Значит, у нас есть деньги.

— Да ну, — сказал папа, — я имею в виду совсем другое. Я имею в виду много денег.

— Миллион?

— Больше.

— Сикстиллион?

— Не знаю. Столько, чтобы хватило на всю жизнь.

— А сикстиллиона не хватит?

— Не знаю, — сказал папа. — Сикстиллион — это сколько?

— Это очень много! — сказала девочка.

— Тогда, возможно, хватит.

— А что ты хочешь купить?

— На сикстиллион? — спросил папа. — Но у меня его нет. Это просто мечты. Люди должны мечтать. Ты о чем-нибудь мечтаешь?

— Я мечтаю, чтобы скорее было лето, и мы бы поехали в Италию.

— Но мы не собираемся в Италию, потому что у нас нет денег.

— Ты мечтаешь про сикстиллион, а я мечтаю про Италию.

— А ты про что мечтаешь? — спросил папа мальчика.

— Про воздушку, — сказал мальчик.

— Да, — сказал папа, — получается, что мы все мечтаем об одном и том же. Но твоя мечта не такая недостижимая, как наши.

— Моя тоже недостижимая, — сказал мальчик.

— Да ну, — сказал папа, — теоретически даже я могу купить тебе воздушку.

— Ну, — сказал мальчик. — Вообще конечно…

— А что, — сказал папа, — Я могу. В конце концов, если у моего сына есть мечта… Правда, я собирался купить… Но с другой стороны, почему бы и нет?