Книга Холмов

На убой Глава одиннадцатая, где Лисы сначала ругаются между собой, а потом с готовностью идут на убой. И случается первый хайп.

— Кто вы такие? — озираясь, повторял Кел. Голос был чужой: низкий и нечеловеческий, в него словно вплетался подвывающий ветер, сдавленный в узком бутылочном горлышке. Повадки и движения жреца стали какие-то звериные, хищные, он пригнулся, выставил руки вперед, готовый ударить первого, кто подойдет.

Но увидел свои побелевшие руки, выступающие кости, обтянутые кожей, потрескавшиеся темные ногти. На белом, как мел, лице, явственно отразился страх.

— Что я здесь делаю? Что… случилось?

Груда металла, лежащего на земле, пошевелилась и с лязгом поднялась.

— Мы друзья, — уверенно гулкнул Дмитриус.

Два странноголосых уставились друг на друга: один с широкой и ярко-желтой улыбкой на груди, второй с маской напряженного недоверия на лице.

— Ты заколдован, Кел, — Алейна не пыталась к нему приблизиться. — Низверг отнял твою память.

Судя по тому, как расширились глаза, он еще помнил, что значит «низверг». Все путешествия Лисов, их задания и контракты были так или иначе связаны с Холмами. Если Кел потерял друзей, клочьями выдранных из его изувеченной личности, он мог позабыть и реалии древней земли. Но нет, Холмы в его памяти остались. Видимо павшие низверги и их тысячелетний плен были выше повседневности, больше, чем просто задания, огромная и довлеющая часть мира вокруг.

— Ты сейчас не помнишь, но мы друзья. Путешествуем все вместе, — Алейна указала в сторону броневагона. — И следим, чтобы чудовища из-под Холмов не вылезли наружу. Не причинили зла людям. Мы ханта!

Белый пытался вспомнить и не мог. Жрица внимательно смотрела в выцветшие, зияющие отчаянием глаза, и замечала повадки, несвойственные человеку: он быстрыми, короткими движениями озирался, принюхивался, протяжно дышал. Как дикий зверь, Кел чувствовал, что глубоко ранен, и каждое мгновение ожидал, что его добьют. Лошади косили глазами на мертвенно-бледного человека и старались не издавать звуков, не привлекать внимание хищника.

— Тебя зовут Кел.

— Я знаю, кто я.

— Уже не знаешь, — покачала головой Алейна. — Ты был мне собратом-жрецом, пока низверг не отнял твою память.

— Я… жрец?

— Ты был посвященным Странника. И в глубине души остался его сыном.

— Что это значит?.. Быть жрецом этого Странника?

— Значит приходить туда, где беда и раздор, и помогать людям услышать и понять друг друга. Помогать заблудшим искать свой путь в жизни.

Глаза Кела сверкнули, она даже выпрямился немного, человеческое перегнуло звериное.

— Кто вы такие?

— Алейна, посвященная Матери.

— Ричард, ваш проводник по земле Холмов, — рейнджер склонил голову.

— Я Анна, воин. Твой друг.

— Дмитриус. Друг.

— А я Винсент, — сказал маг из-под надвинутого капюшона, — и там спереди, в лесу, нас ждет засада из шестнадцати головорезов.

— Што? — если бы только Дмитриус мог поперхнуться. Но и стальное горло дрогнуло от удивления.

— Две крытых фуры, с десяток лошадей, — ответил серый из-под маски, сверяясь со своим вороном, зашедшим на новый круг. — Встали лагерем воон за тем холмом, видите, дымок. Но там только двое женщин, скажем так, потрепанной наружности. Готовят в двух котлах. А остальные ушли в лес, и сейчас поджидают нас впереди по дороге. Хотя не уверен, что именно нас, до них с полчаса пути, мы скрыты за холмами, наверное, еще не приметили.

— У повозок отрядные девки, — не задумываясь, сплюнул Ричард. — Какого цвета тенты?

— Грязного. И подранного. Одна со свежей заплаткой из красного… с каким-то гербом!

— В Ничейных землях ни у кого нет красных стягов. Зато алый — цвет Ройенов, — быстро соображал рейнджер. — Там рука скелета внутри венца?

Винсент пригляделся и кивнул.

— Даника Ройен объявил восстание против правящей династии Леборже, хочет отвоевать свое королевство. Ройенов поддерживают Краузе, отколовшиеся своим баронством от ленов короля, а Леборже заручились поддержкой Стайнборнов, эээ, чего вы на меня так смотрите.

— Кто все эти люди? — суммировала Анна.

— Ну ясное дело, не местные, из высоких родов Севера. Речь о крупном государстве Гундагар, вон там, за Туманными горами, — пояснил Ричард, указав на восток.

— Я уж думала, это беглецы с Антарского фронта сюда притопали, — неуверенно кивнула воительница. — Прорвались из окружения бронеголовых.

— Да нет, это не наши и не из Княжеств. Вообще не с той войны. Антарский фронт далеко на западе от Холмов, дезертирам оттуда проще бежать во Фьорды или на западное побережье, в города-жемчужины. Например, в Кэрниваль. А Гундагар к нам гораздо ближе, просто он за горами. Но горы не зря называют Туманными: нырни в дымку, преодолей не особо и сложные перевалы, и если тебе повезет не попасться одной из шаек разорителей, то зацепишь край леса Грутхайм и въедешь по Белому тракту в самые Холмы.

— Я и не знала, что там тоже война…

— Разве ж это война. Обычное дело для Патримонии, там тьма баронств и свободных ленов, все время кто-нибудь грызется. Хотя Гундагар самый крупный лен, почти настоящая страна. Больше Мэннивея.

— Как же эти заезжие через заставы прошли? — удивилась Алейна.

— Какие заставы, рыжая, наши Кланы тю-тю. Большей частью, кстати, в тот же Гундагар и сбежали. Большинство застав сняли, вычистили как метлой. А в оставшихся по десятку человек, им не до контроля границы. Сидят у себя затворившись и ждут, чего случится, а когда случается, бегут в рунный колокол звонить за подмогой… Не до патрулирования им, в общем. Вот любой хожий-перехожий и проскочит, было бы желание.

— В здравом уме ни у кого такого желания и не возникнет. Какой перехожий в Холмы пойдет, только очень сильный.

— Или очень глупый. Как наши орлы. Вернее, шакалы.

— Откуда ты все это знаешь? — раздался непривычный, пугающий голос Кела. Он внимательно слушал весь разговор и теперь впился испытующим взглядом в лицо рейнджера.

— Я следопыт, из местного братства. Навидался всего тут вокруг, а где не был — знаю по рассказам братьев. Это вы здесь пришлые, а я в Ничейных землях смолоду.

— Нет, как ты понял, что они… шакалы?

— Заплатка из стягов, благородное знамя на фуру переводить? Человек чести до такого не опустится. Засада на дороге в лесу? На кого, войны здесь нет, значит, грабить мирное население. Шакалы. Сброд из низов, как сразу заметил учитель — головорезы.

— Видок у них тот еще, — качнул головой Винсент. — Хотя не страшные, это вам не Меченые с Крушеломами.

Кел молча впитывал выстраивающиеся реалии, переводя взгляд с одного на другого и кажется, пока еще не принял четкого решения. Лисы постарались не бросать на искалеченного друга напряженные взгляды, и вести себя так, будто мороз не продирает по коже всякий раз, когда смотришь на этот обтянутый кожей череп с провалами глазниц и сжатой линией черных потрескавшихся губ…

— И кто эти мародеры? Люди Ройены? — спросила Анна.

— Наоборот, на стороне Леборже воевали. Бойцы Даники, даже беглые, не стали бы его алые стяги лепить на вшивую повозку. Это не только отвратно, но и самоубийственно, потому что Даника некромаг высшей ступени. Узнает, нашлет проклятие, не скроешься, выблюешь гнилые внутренности, да не умрешь при этом, еще с год будешь терзать свою плоть в агонии… А тут видать даже не умысел, а непрошибаемая тупость. Как говорят в Холмах: дурак двухвостой змеи не боится. Это наемники, и скорее всего, бежали из огня боевых действий. Вопрос, почему. Какая именно нелегкая занесла в Ничейные земли. Я думаю, в силу глупости совершили военное преступление, из тех, за которые в лучшем случае на рудники. Все бросили и подались в дезертиры.

— Решили бандой переезжей заделаться? — предположила Алейна. — Размер подходящий, скарб для походной жизни есть. Что еще делать на чужой земле, которую почитают за мирную.

— Не знают они, что у нас тут бывает похуже, чем на войне, — кивнул Ричард.

Серый маг тем временем молчал, потому что его ворон залетел в лес и, осторожно перелетая из кроны в крону, осматривал место засады. Винсент смотрел сквозь него, и наконец-то увидел достаточно:

— Шестеро с одной стороны засели, семеро с другой. Есть лучники. Еще трое дерево будут валить. Причем, не сами, смотри-ка, исхитрились.

— Как?

— Друду поймали.

Алейна вздрогнула и словно очнулась от необязательного и непринужденного разговора. Уставилась на Винсента:

— Какую, древесную?

— Да, зеленоволосую. Заставят обрушить дерево — чисто, быстро, и топорами стучать не надо. Не откажешь в находке ребятам, — усмехнулся маг.

— В какой находке, — шикнула жрица, — совсем обезумели, малый народ трогать. Если не мы их примерно накажем, не жить дурачью.

— Ого, — сказал Винсент. — Это не все. В глубине леса развалины, совсем заросли, и там еще четверо этих. Один здоровый, борода такая, в кольцах, и единственный нормальный доспех. Наверное, главный. С ним два мага вроде. Один точно огненный, выжег все заросли вокруг такой штуки каменной. Второй маг молодая девушка… какой стихии, пока не понятно. И еще там, воин с двумя мечами.

Анна посмотрела с интересом, хотя и немного скептически. Два меча?..

— Стоят и… ну точно им хана. Сизую друду в жертву принесли. Эта штука посередине, что-то вроде алтаря, окропили друдской кровью. Слушайте, там взаправду старинный алтарь, вокруг него сила дрожит, теперь, после жертвы. Что это за руины, Дик?

— Ну… не особо я вглубь Холмов залазил… заставы, даже старые, вокруг идут, а мы внутри. К любому из рунных Холмов они через обелиски не пройдут, ну не верю, отребье же…

— Они и не у Холма, а просто в гуще леса. Недалеко. Камень руин темный, не серый как тут везде. По форме вроде как купол над четырьмя… статуями, на головах у них, сейчас все наполовину обрушилось. Алтарь как раз посередине. Вокруг кольцо из малых обелисков, но я его даже сразу не увидел, все давно мертвые и сильно заросли.

— Акрополь Изгнателей Хаоса, — услышав описание, в момент понял Дик.

У всех резко зачесались руки. Между Лисами аж невидимые искры проскакивать стали.

— И чего они туда полезли?! — воскликнула Алейна.

— Там реликвия в алтаре! Изгнатели когда уходили, окружали свои акрополи защитой, привязанной к Охранной сети. Их штук шесть на все Ничейные земли. И в каждом алтарь стихии ордиса.

— Стабилизирует местность вокруг, — кивнул Винсент.

— А в алтаре реликвия, которая его питает.

— Какой-то предмет?

— Понятия не имею. Что-то, связанное со стихией порядка. Это к учителю, он в магии разбирается.

— Придем и посмотрим, — отрезал Винсент.

— Значит, Охранная сеть рухнула, еще и эти шесть акрополей обнажились, — с азартом подбила итоги Анна, почуявшая добычу. — Никто про них и не вспомнил, потому что кому сейчас до того. А тут дезертиры.

— Ну, — кивнул Дик. — Холмов не знают, краев не ведают, и надо же, напоролись на сокровище.

— Их маг почуял эманации, — пожал плечами Винсент. — Если бы я при стоянке посидел в медитации, тоже учуял бы исток силы. Вот они и повадились в лес.

— А там наткнулись на друдов, и решили, что раз их здесь толпа с вострыми ножиками, то они и хозяева.

Анна молча встала, потянулась, разминаясь, и начала облачаться в доспех. Ох, спину-плечи ломит, ноги что деревянные. Как не старалась Алейна исцелять подругу осторожно и равномерно, все равно перебрала живительной силы, многовато виталиса влилось в израненное тело за два дня. Эффект получался противоречивый: руки-ноги жесткие, неразмятые, мышцы распирает от нерастраченной силы, все ноет и зудит, зовет двигаться, но резкие движения причиняют тупую боль в зажатых мышцах; при этом голову кружит эйфория, энергия пульсирует по жилам, внутри недовольно ворочается зверский аппетит, хочется бежать, драться и любить, в животе вьются бабочки, хорошо хоть не буквально. Хотя кто его знает, виталис переливается под кожей, чистая энергия жизни, может и бабочки уже завелись. Утром от неловкости в деревянных руках порезала ладонь, царапина затянулась так быстро, что теперь была не видна, а привкус у крови оказался сладковатый, ну точно, нектар. Ногти отросли как за неделю, наверняка и волосы удлинились будто за месяц. Зато кожа бархатная, безупречная, лоснится как после дня в салоне «Бархатный рубин» Мерцы Сириан. Ох, как же ломит спина.

Винсент, не дожидаясь просьбы, поднял тень Анны и отдал ей в распоряжение. А тень и без подсказок знала, как помочь хозяйке, не в первый раз облачались.

— Массаж! Сначала массаж!

Сероволосая послушно мяла плечи и спину черноволосой мглистыми кулаками. Они чуть просвечивали на солнце, но были твердые, как живые. Сила мага напитала тень, сделав ее осязаемой и материальной, хотя и ненадолго, постепенно она распадётся — от света, ветра, дождя, от собственного движения. С каждым часом будет более рыхлой, бледной и прозрачной, пока не расползется с легким хлопком в облако туманной мглы, и в конце концов тень вернется к хозяйке, быстрым бледным призраком скользнув ей в ноги. Если Винсент на отпустит ее за ненадобностью раньше.

У готовящихся к бою Лисов внезапно раззуделось в головах, всем передалась эйфория воительницы. Если бой неизбежен, то нужно свято прочувствовать, что наше дело правое. Тем более, что так и есть.

— Как пойдем? — спросила Алейна, которая думала о помощи пленным друдам.

Она мало понимала в тактике боя и всегда следовала плану старших товарищей. К горю Лисов, четкого плана действий у них часто не получалось. Иногда им удавалось напасть как стае варгов, слитным и слаженным броском — но чаще царапали и кусали каждый по-своему. И это была реальная беда, из-за которой нередко приходилось цепляться за жизнь, обламывая когти — вместо того, чтобы проходить препятствия с бокалом вина, исполняя умные, предусмотрительные планы без сучка, без задоринки.

Все беды от отсутствия признанного командира, но что поделать, если ни один не подходит на роль главного?.. Впрочем, общее планирование у ханты конечно было, иначе как бы они дожили до серебряных бирок.

— Устроить бы засаду на их засаду, — задумчиво прикидывал рейнджер. — Судя по этому сброду, если я подлечу под покровом тишины и невидимости, и засяду на дереве, они и не заметят. Если будет хороший прицел, а он скорее всего будет, убью главаря. Половина тут же разбежится.

— Нам не надо, чтобы половина разбежалась, — напомнила Анна. — Мы ханта, бирки носим, чтобы ловить беззаконный сброд.

— Да и разбегутся они сработанными группами, как по Патримонии скитались. И будут грабить поселения Мэннивея, — кивнул Винсент. — Мне-то все равно, но Алейна нас заставит по полям и лесам рыскать в их поисках. Поэтому надо их сразу вычищать.

— И как вы будете их «вычищать»? — тут же осведомился Кел. — Убьете?

— Может убьем, и что? — удивленно поднял бровь маг. — С какой стати тебя заботит судьба грабителей и убийц?

— Я их не видел, не знаю, что за люди, — белое лицо с темными провалами глаз скорчилось в неприятной гримасе. — Про грабителей и убийц это домыслы нашего любителя пострелять.

— Я тебе объяснил уже, светлый ты наш, — терпеливо, но с вызовом и издевкой ответил Дик. — Что это за люди. А хочешь, сходи к ним сам, проведай.

— А кстати, не самая плохая идея, — хмыкнула Анна, которая собственными глазами видела, как о друга ломается нож. — С ним же низверг бессмертием поделился. Что они ему сделают? Если поймают, Кел убедится в том, что они отписные негодяи. А если они не самые плохие люди, просто вляпались и теперь в бегах, то опять же, наш языкастый их разговорит.

— Я готов, — тут же сказал Кел. — Даже негодяю нужно дать шанс. Пойду туда один и проверим.

— Они даже пытать его не смогут, — с оценивающей улыбкой кивнул Винсент. — Не больно ему.

— Давайте-ка удостоверимся, — с удовольствием и готовностью предложил Дик.

Ткнув Кела острием ножа, Лисы убедились, что невероятный и непонятно-щедрый дар Безликого никуда не делся. Дмитриус слабенько врезал ему под дых, худую и страшную фигуру отбросило, но особого дискомфорта он не ощутил. Тогда Стальной придержал его и вдарил уже со всей силы, от таких ударов кости ломались и люди становились калеками. А Келу было хоть бы хны, только отлетел кубарем метра на три.

— Ты вообще боли не чувствуешь? — поразился рейнджер. — Даже дыхалку не перебивает, когда он со всей дури в живот бьет?

Судя по ровному дыханию белого, любое рукоприкладство ему было глубоко безразлично.

— Ну, я пошел?

— Нет, — сказала Алейна.

От неожиданности все повернулись к ней.

— Если они не потерянные души, то и на всех нас не нападут. А если головорезы, и легко убьют ради повозки и вещей, какой смысл нам терять одного из ханты? Убить его не убьют, но к дереву привяжут, и вот он уже в бою на нашей стороне не поучаствует.

Винсент и Анна, не раздумывая, синхронно кивнули. Вслед за ними, как всегда с задержкой на осознание, весомо кивнул Стальной.

— Верно говоришь, — согласился Дик. — Разведка Келом дело хорошее, он их в самом деле разболтал бы. Но по мне, у нас и так прекрасная разведка: ворон садится на ветку и все их разговоры слушает, и учитель через него. Пока мы медленно ползем в их сторону, все уже будем о них знать, всю подноготную. И все их построение, где кто заляжет, где кто спрячется. Тогда и решим, как и куда бить. И бить будем всей пятерней, то есть, шестерней. А не кулаком без одного пальца.

Кел вздохнул, но промолчал.

— Значит, так и поедем в броневагоне? — спросила Анна.

— Так и доедем, в броневагоне. Будто мы ни сном, ни духом, — уже не задумчиво, а твердо предложил Ричард, проверяя налуч и перевязь, перебирая стрелы и перекладывая все четыре хлопушки из сундука в колчан. — Лучники нас не достанут, а когда бойцы окружат, мы их вобба! Из бойниц перестреляем. Стальной, сможешь править?

— Ты курил? — спросил Дмитриус, потому что все знали: для чутких и отзывчивых движений его руки не особо пригодны.

— Я сахры наелся, — усмехнулся рейнджер, чем-то весьма довольный. — Ну а чего, поводья тебе нацеплю, держи да сильно не дергай. Большую часть я сам проеду, перед въездом в лес уйду под покров, и на позицию.

— Подкатывает к засаде броневозка, — произнес Дмитриус, словно начал рассказывать уморительную историю. — И кучер в двойном тяжелом доспехе… Вы откуда, ребята, с холодных краев?

— А ты такой весь из себя тпруу, ноо, они тебя фьюить, фьюить, об тебя стрелы кланц, кланц, ты так здрымм повернулся и кррпш-тыыыщ из руки! Одному грудак пробил навылет, дальше можно врукопашную.

Все смотрели на Хмурого Ричарда удивленно.

— Гым-гым. Тоже сахра?

— Пьянит, как вино.

— Вы там под сахровым кустом не целовались часом? — Анна подозрительно вскинулась, сурово стреляя глазами в обоих. Словно старшая сестра, она пеклась об Алейновой невинности, и в ее сестримональные планы уж точно не входило отдавать рыжее сокровище косматому вылежню из темной гущи лесов.

— Часом мы там и не были, — взвешенно возразил Дик и поскреб спутанные нечёсаные лохмы. — Пару ладоней да ноготок, не дольше.

— Смотри, чтоб эти твои ладони не лезли куда не надо, — все же высказала Анна.

— Это мы бронированные да защищенные приедем, а они лошадок беззащитных постреляют! — словно и не слыша подругу, Алейна волновалась судьбой животинок, неповинных в лисьем раздрае.

— Не станут они неоседланных лошадей валить, больные что ль, — оторопел рейнджер. — Если бы всадник был, весь из себя опасный, тогда еще можно лошадь под ним подстрелить, а тягловую? Себе же потом возьмут. Ну, они так думают. Какой дурак выкинет два десятка собственных полновесных лиоров? Это же два месфца можно пить-есть или месяц дневать-ночевать в бедняцкой корчме с полным постоем. Для таких оборванцев вечно голодных, два месяца при жратве — вечность. В общем, самый верный вариант: в повозке прямо вплотную к ним подобраться. А потом как повыскочим, да как жахнем.

— Только их огнемаг шарахнет внутрь броневагона пламенным смерчем, — скривился Винсент. — В тесном пространстве мало не покажется.

— Ну какой смерч, откуда тут сильный маг в отряде? С бандитами скитается? — не согласился Ричард. — Вместо того, чтобы на барона или дюка работать, сокольское вино из серебряной чаши попивать?

— И для этого он должен в амбразуру попасть, — добавила Анна.

— Во-во. Пущай попробует. Я его поведу, а вы остальных на себя берите.

— Ну вообще-то, — возразила Анна, — огненного лучше давайте мне.

И покачала здоровенными броне-перчатками из опаленной стали.

— Ты чтобы его на грудь принять, должна вовремя перегородить и поймать заклинание!

— Ну и поймаю.

— А если не поймаешь? Поджарит всех изнутри.

— А если ты стрелой промахнешься? То же самое.

— Хватит спорить, мочите его оба, — глухо воззвал Дмитриус. Но в обоих смыслах, глухо.

— Мочить будут нас, потому что вторая магичка водная, — Винсент по-прежнему вел разведку. — Она зачем-то дождь над алтарем соткала.

— Хм, тогда я водяную, — задумался Ричард. — А ты огнивца.

— Я так сразу и говорила, что я его, а ты второго мага!

— Сразу ты не так сказала.

— А вы в курсе, «друзья», что вы ужасные спорщики? — приподняв одну выцветшую бровь, подвывающим хриплым голосом спросил Кел.

— Кто бы говорил!! — воскликнули в один голос сразу четверо, и Анна добавила:

— Если б ты остался в своем уме, мы бы еще спорили, стоит ли с ними вообще идти драться или нет.

— Я до сих пор и не понимаю, почему мы вообще должны идти к ним и драться.

— Гым-гым.

И вот так у Лисов регулярно.

— Потому что другой дороги к девятому Холму нет, вокруг дикие холмы и леса. Нам в любом случае придется ехать через их засаду, — усмехнулся Дик.

— Потому что мы защищаем Холмы, а патрулей сейчас нет и не предвидится, — вздохнула Анна. — Это и есть наши обязанности защищать Холмы и жителей окрестных земель. А сейчас некому вычищать мародеров, кроме нас.

— Потому что они взяли в плен друд, — добавила Алейна. — Надо вернуть их малому народцу. А почему это, кстати, «друзья»?! — возмутилась Алейна.

Кел опустил бровь.

— Потому что я еще не решил, доверять вашим словам или нет, — убийственно спокойно отозвался он. — Может, это вы меня заколдовали и прокляли, лишили памяти, а теперь с помощью манипуляции пытаетесь использовать в своих целях.

— Какой еще «манипуляции»? — не понял рейнджер, хоть и удивительно грамотный для лесохода, но с шибко умными словами все-таки не знакомый. — У нас есть маг мглы и жрица-целительница… но такого они не могут.

— Для этой способности волшебные силы не обязательны, — покачал головой маг, укоризненно глядя на Кела.

— Вы можете просто не понимать, что манипуляция возможна лишь с простыми людьми, — рассуждал тот, словно взвешивая эту неслабую гипотезу наедине с самим собой. — А попытка использовать того, кто сам умеет использовать, выйдет вам боком…

— Ээм, ты сейчас намекнул, что сам манипулятор и при случае собираешься нас обхитрить, — удивилась Анна. Хотя, свидетельствуя самоуверенность их Кели уже в течение долгого времени, могла бы и не удивляться. — Но как же ты сможешь это сделать, если ты уже вслух об этом заявил?

— Предпочитаю честное соперничество, — помолчав, буркнул Кел. — Потому что настоящему мастеру и не такие преграды по плечу.

Даже когда он едва не пересек смертельную черту, даже когда от его личности осталось так мало — но уж хвастовство-то осталось!

— Вы, светлые жрецы, все такие, — буркнул Ричард, слегка задетый за живое. — Всегда видите в людях плохое, потому что сами не так уж и чисты. Ты, между прочим, один раз содрал с крестьян в две шкуры, когда мы с учителем, совсем не светлые, им помощь оказали и всякой награды не требовали. А ты сказал, что раз у них есть возможность, то пусть помогают, чтобы мы не разорились и дальше творили добро.

— Даже если ты не врешь, то используешь вырванный из контекста один частный случай, в попытке спроецировать на меня ложную логику своего постулата, — не моргнув, сказал Кел.

— Чего, мать твою?

— Пытаешься вызвать во мне чувство вины и тем самым заставить поступить, как тебе нужно. А это само по себе уже подозрительно.

— Я просто пытаюсь показать, какие глупые у тебя мысли.

— Мои подозрения совершенно рациональны, — убежденно ответил Кел, обходя броневагон и рассматривая висящие на нем экспонаты. — Вот, например, ваши боевые трофеи, воинские щиты. Даже их наличие говорит многое о характере хозяев повозки. Если они отняты у побежденных врагов в качестве расплаты, то в лучшем случае, отъем такой важной и глубоко личной для каждого воина вещи, как его щит, характеризует вас как людей не кристальной доброты, а скорее недобрых и злопамятных. Если же, хуже, щиты сняты с трупов и развешены напоказ, что вы тогда за люди?

Все уставились на него с открытыми ртами. Нет, ну серьезно, что ли?!

— Совершенно рациональны, — повторил белый, словно убеждая сам себя.

— Слышь, рацион хренов, — покачал головой рейнджер, — глянь каждому из нас на правое плечо. Теперь глянь себе. Приметил?

Кел умильно косил глазами на серебряную бирку, взял ее двумя пальцами и подозрительным взглядом сравнивал с бирками остальных. Даже понюхал.

— Что это? Какая-то воинская отметка? Или награда?

— И то, и другое. И третье, знак братства, — ответила Анна, невольно сжав кулаки, ей внезапно и совершенно некстати вспомнилось, как два дня назад она умирала на Холме, чтобы могли жить остальные. — Мы «Лисы», ханта Мэннивея, одна из лучших, ну ладно, из неплохих хант. Это наш отрядный знак, и ты один из нас. Ты пришел в себя не без сознания, не валяясь на земле, а стоя на ногах, поэтому мы не могли навесить ее на тебя, пока ты валялся. Да и так просто ее не навернешь, она закрепляется, чтобы в бою не слетала. Подергай.

— Ты помнишь все из своей жизни, кроме всего, что связано с нами и со Странником, — добавила Алейна. — Потому что эту память и часть жизни отнял у тебя Безликий. Низверг. Сразу же после того, как мы пытались тебя защитить. Но он нас легко раскидал, выдрал из тебя кусок и ушел…

— Что за слово такое, «ханта», глупо звучит, — с раздраженным подвывом бросил Кел, зажатый в угол. Он не нашел в изложенном явных белых ниток и слабых мест, а потому переключил внимание на другое. — Но «Лисы», говорящее название, значит хитрые, пройдохи, в своей стратегии делающие упор на обман. Название так же вас выдает.

Это было уже слишком. Подвывающий меловой белец в поисках правды покусился на святое. Ну, почти святое, истинно святым была не ханта и даже ее название, а тот, в чью честь Лисы назвали себя.

— ЧТО? — возмутилась Анна, вот теперь уже реально заводясь. — За Лиса можно и в морду! Тем более, что ты к ударам нечувствительный, так что я с удовольствием!

— Спор!!! — гулко воскликнул Стальной, который помимо громогласной перепалки слышал, как учащенно стучат их сердца, а возможно, и как зудит уязвленная гордость.

— Мы не спорим, — отрезал Кел. — Мы дискутируем.

Но было видно, что он в замешательстве и понял, что перегнул палку. Если это действительно друзья, и они только что пытались его спасти, то нехорошо получилось. Какой бы незнакомой и странной не казалась эта компания и все происходящее, нужно не испытывать их терпение, а попробовать заново найти свое место. В этой, как ее… ханте.

— Пока мы тут дискутируем, они там лесной народец в жертву приносят, — Алейна закончила разговор самым простым способом из возможных: развернулась и прошла по дороге вперед, к лесу. Проходя мимо коней, щелкнула пальцем, переключив внимание на себя, чуть присвистнула, и тихим зовом повела их за собой. Тягловозы смирно двинулись за девчонкой, пофыркивая и глядя на нее с искренней привязанностью. Хотя и алая ягода сахры в награду за послушание питала симпатии коняг, но к Алейне звери тянулись как правило и без награды.

Ричард был рад уйти от спора, живо сел на козлы и слегка притормозил повозку, чтобы не способный к быстроходности Дмитриус залез и уселся рядом с ним. Анна уже давно была на крыше, но Книгу Холмов отодвинула, чтобы в нужный момент спрыгнуть внутрь. Винсент флегматично оставался на обочине до последнего, потом вошел в свою тень как в дверь, она скользнула по земле и втекла внутрь броневагона, где он спокойно и вышел, улегшись на собственную кровать.

Кел постоял немного, пожал плечами, догнал повозку, благо ехала она весьма небыстро, и спросил:

— А мне куда?

— Вот койка, — Алейна указала на верхний ярус. — Там в изголовье сундук с твоими вещами, поройся, может что-то вспомнишь.

— Кстати, чернобурка, — сказал все еще слегка покрасневший Ричард. Чернобуркой он звал Анну, которая чаще всего носила длинные волосы собранными в тугой черный хвост. — У тебя же трофей от герртруда. Можешь из бойницы кого-нибудь так шарахнуть, что мозгов не соберет.

— Не люблю беспорядок, — огрызнулась Анна, в прошлом прилежная домохозяйка, все еще не утратившая инстинкты того времени, когда фанатично боролась за чистоту с хаосом, извечно проникающим в дом.

— В лесу убираться не обязательно.

— И это говорит рейнджер. Но ты прав. Покажи, как заряжать эту штуку?

Ричард едва не вскинул руки, чтобы взять огнестрел Ганса Штайнера и старым, заученным движением упереть в колено, да зарядить, как в учебке, за четыре секунды. Руки дернулись, удержались в последний момент, лицо дрогнуло. Комок скверны! Стоило выйти из себя, как уже выпадаешь из образа. Вот почему так опасны чувства. Забудь тренировочный лагерь, ты рейнджер братства; забудь распорядок, ты гордый сын Севера; забудь инструкции, ты лучник и презираешь штрайгеров и огнестрел.

— Еще я этот паскудный кусок железа в руки не брал, — сплюнул Дик. — Мы честные стрелки, а не панцеры с шлемом вместо мозгов. Он еще бежать на расстояние выстрела будет, а я уже до него достану. Пока он заряжает, я восемь стрел пущу!

Кудахтая по-лесному, как правильный глухарь из бродяжьего братства, не признающий иных друзей, кроме своего тисового, он украдкой глянул назад, будто проверяя дорогу, и мазнул взглядом по Анне. Девушка неловко возилась с лучшим огнестрелом, что Ричард видел в жизни. Сын поколений мастеров, их проб и ошибок, озарений и разочарований, унижений и трудов, истинный сын Канзора лежал в ее руках, решительных, но слепых. Анна не станет ему матерью, не поймет и не полюбит его, как всем сердцем любил Дик — граненый шлифованный ствол длинной с полтора локтя, гладкий приклад, пропитанный дымным соком; запах огненной соли, резкий звук выстрела, эхом разносящийся над Холмами, жесткую отдачу, которую нужно правильно принять на плечо. Суровый, преданный характер и послушную умелым рукам мощь, которую обуздало лучшее государство на свете.

— Ну а как заряжать-то, — растерянно спросила Анна, не зная, что делать с этим оружием.

— Ладно, — буркнул он. — Дай посмотрю.

Ричард любил и луки. Как не любить плоть от плоти вольных древ, тугие в натяге, с силой разгибающие плечи, гордо вибрирующие после выстрела в сжатой руке. Дети леса и ветра, поющие песню тетивы под вторящий ей посвист стрел. Натянувший лук — един с природой, он слушает ветер и развитым за годы шестым чувством осязает ландшафт. Щурится от солнца, хмурится под дождем, знает, как поведет себя прихотливая стрела. Стреляющий из длинноствольного штрайга, напротив, отключается от мира и сливается в первую очередь с замершим в руках стволом; мощь выстрела преодолевает силы природы и пробивает доспех, от которого бессильно отскакивают стрелы. Хотя расстояние невелико, но за последние годы оно выросло, Дик в юности стрелял из старых штрайгов, а на коленях у Анны новый, лучший на сегодня образец. Как же хочется взвесить его в руках, рассмотреть, прочистить, никуда не торопясь, засыпать огненную соль, заложить круглую свинцовую пулю, упереть гладкий приклад в плечо — и снова ощутить рявкающую мощь настоящего огнестрела. Почувствовать, как мгновенная нить связует тебя с жертвой, и как эта нить завершается ударом прямо в цель.

Возможно, он еще сделает это.

Низкие зеленые холмы с пологими склонами остались позади, броневагон снова вкатился в густой сосновый лес, как будто и не покидал его. И, мирно поскрипывая колесами под сенью крон, неторопливо ехал в объятия коварной западни.

Лисы готовили себя к бою и насвистывали песенку про лихого короля Робуса, которую принято петь, отправляясь на безрассудное дело, но будучи уверенным, что это дело удастся в лучшем виде:

«Сир Робус был младой король,

Один на всю страну,

И так любил он свой народ,

Что пропил всю казну!

Когда же утром он пришел

С похмелья весь больной,

Народ толпой к нему вошел:

„Дай денег нам, родной!“

Ну ладно, отвечал Король,

Коль царство на кону,

Чтоб злато полилось рекой,

Я съезжу на Луну!

Ведь на небе висит ничей

Огромнейший Опал.

Я отколю большой кусок,

Чтоб к замку он упал!

Я съезжу на небо, друзья,

Мне это по плечу,

И всех, народ мой мне судья,

Я вмиг обогачу!»

Дорога в этой части древней земли оказалась вымощена крупным старым камнем, и сработана великолепно, так, что без всякого ухода сохранила форму больше трех столетий — с тех пор, как Изгнатели окончательно покинули Холмы. Зачем тут замостили дорогу, и каким образом неизвестные мастера добились такой прочности, Лисам было уже не узнать. Но ехать по этой дороге оказалось приятнее, чем обычно. Хотя броневагон и по колдобинам ехал не так уж и тряско — благодаря стараниям одного из Лисов, инженера, который погиб два месяца назад. Впрочем, даже погибший, он остался в ханте, правда, уже в роли в основном воина, а не механика.

Дмитриус в дожелезной жизни был механиком и изобретателем с большим потенциалом. И когда ханта получила в изумленные, но жадно затрепетавшие руки такой подарок судьбы, как броневагон, лисий инженер прикатил ее к лучшему из мэннивеских каретчиков-мастеров. Был это Брон Брыдван, блеклый человек с очень длинными и ловкими пальцами и необычно сильными для своего сложения руками, за что получил прозвище Брон-Две-Клешни.

Каретчиков в торговом городе, стоящем на четырех древних трактах, ясное дело, достаточно, чтобы Дмитриус мог выбрать действительно выдающегося. Через Мэннивей идет по сотне крупных караванов в год, то есть, по жилам города громыхает по несколько тысяч повозок в сезон. Сколько из них требует осмотра и починки, и сколько торговцам приходится делать заново, и не сосчитать. Кроме того, Мэннивей не просто так слывет крупным перевалочным пунктом в том числе и для бесконечного потока контрабанды, поэтому востребованность в каретчиках всегда оставалась стабильно высока.

Пользуясь кратковременным финансовым благополучием Лисов, Дмитриус нанял Брона и его учеников на две недели, и вместе они надумали и воплотили такую подвеску и рессоры, что даже видавший виды Брыдван был доволен замыслом. Поначалу друзья считали инженерные идеи Дмитриуса дорогостоящим излишеством, и громко роптали против таких трат. Но в худощавом и невысоком парне умещалось достаточное количество энтузиазма, чтобы он пересилил. И уже на следующий день после того, как броневагон гордо выплыл из ворот мастерской Брыдвана, лисы с восторгом оценили разницу. Теперь даже паршивая дорога стала «ыыы, но все же терпимой», а на редких хороших участках тяжелый дом на колесах катил плавно и ровно, почти как воздушная баржа.

Оказалось, что решение Дмитриуса лучше тех, что были в арсенале мастера, поэтому после испытаний Брон вернул лису полцены за то, чтобы чертеж не ушел к другим каретчикам.

— От меня-то железно не уйдет. Но зубаря во рту не утаишь, — предупредил инженер, чокаясь с Брыдваном рюмкой крепкой медовухи. — Купят твою карету через подставное лицо, разберут и срисуют механику. Алхимию на рессорах в пружинной стали, наверное, сразу не разберут, особенно, если ты с Мерцей договоришься, чтобы она не рассказала. Но все равно же выяснят рано или поздно. Методом проб и ошибок.

— Пущай пробуют, — сипло ответил Брон. — Пока они ломают, мы продаем.

Говорят, после этого дела и без того удачливого каретчика вовсе пошли на лад. Дошло до того, что он собрался и уехал из Мэннивея, оставив мастерскую на кого-то из учеников. А сам с сыновьями, говорят, основал новую мастерскую в одной из провинций Канзора. Бежал от войны, хоть пока еще она не пришла в Мэннивей. Но все знали, что рано или поздно она придет и сюда. А тертый каретчик очевидным образом показал, на чью победу ставит в этой войне…

— Ну что там, ждут нас?

— Ждут, давно уже заметили, — усмехнулся Винсент. — Сначала суетились, потом старшие вернулись от алтаря и всех расставили по местам. Троих отправили в лагерь за холм, причем, бойцов. Наверное, проверить, нет ли угрозы их скарбу.

— Скатертью дорожка.

— Но они утащили с собой мешок, в котором двое или трое друд.

— Уроды. Ничего, разберемся с засадой, наведаемся к ним в лагерь.

К этому времени, а прошло около получаса, серый ворон успел рассмотреть еще множество подробностей. Во-первых, заплаткой в повозке действительно оказался штандарт Даники Ройена, рейнджер не ошибся. Во-вторых, всеми командовал здоровенный дядька с ухоженной бородой в кольчужных кольцах, а значит, один из Железной Гильдии. Наемник в достаточно дорогом, качественно доспехе, хоть и носившем следы множества боев и отметин оружейников, приводивших его в порядок. Звали дядьку Убой, на боку у него красовался оччень весомый бастард, Анна прямо-таки представляла себе, как тяжелые удары рассекают ее жалкий, кожаный с металлическими пластинами ламеллярный доспех, и ежилась. На другом боку Убоя висел кистень, тоже оружие совсем несладкое для рукопашника, если доведется против него выйти.

Убой показал себя настоящим хозяином, во-первых, не стеснялся раздавать оплеухи и тумаки, его люди явно боялись своего капитана и по возможности держались подальше от него. А во-вторых, у него явно было все самое лучшее: доспех, оружие, одежда, еда. Многие из отряда ходили в обносках и с осунувшимися лицами, а дядька жрал здоровенную птичью голень и чаял это само собой разумеющимся.

— У него два кольца с гербовыми печатками на правой руке, — сообщил Винсент.

— И оба, зуб даю, не его. Громила не из высокородных.

— Ты его даже не видел еще! — подал голос как всегда несогласный Кел.

— Да все с ним понятно, висельник и убийца. Еще и баб насилует среди своих, спорим?

На эту тему никто спорить не стал.

— Вы этого гада на меня не выпускайте, — предупредила Анна. — Чую, мне с ним не сладить. Меч длинный, будет меня на расстоянии держать. Сила как моя, может даже сильнее, и чего я с ним сделаю… Вон пусть Дмитриус против него выходит, будет честный бой.

Магом воды оказалась молодая и очень смазливая девица, да и вообще, среди мародеров насчитали четверо женщин, одна на луке, двое на дрынах, одна водяная, а пятая со шрамами и стриженная накоротко, повсюду сопровождала главного. Два коротких и достаточно легких клинка, что естественно, с женской силой нормальными мечами не помашешь. Вот с ней Анна бы с интересом сошлась, но тут бой был бы изначально нечестный уже для стриженной.

— Так что, учитель. Их здесь аж семнадцать голов осталось?

— Да. Вот смотрите.

Винсент широким жестом разгладил длинную полу своей мантии и заставил ее взлететь. Ровная, как скатерть и плотная, как одеяло, она загустела в воздухе, послушна его рукам. И на этой скатерти маг пальцем чертил то, что видел его ворон: вот ровно идущая широкая дорога, слева ровная земля, поросшая нечастным лесом, там в кустарнике укрылись девять головорезов. Справа невысокий, но довольно крутой склон, там залегли пятеро лучников и маг-огневик. А водяная вместе с главарем и мечницей скрылись в лесу слева, ближе остальных, но глубже в заросли.

— Хотят в спину ударить, когда основная толпа свяжет нас боем?

— Ну замысел у них очевидно такой. Окружить, напасть, обстрелять. Они как-то будут нас заставлять из броневагона выйти. Может, выманят просьбой помочь. А когда драка завяжется, уже сзади добавят эти трое. Видать, они здесь самые сильные.

— Что мы делаем? — спросила Алейна, которой всегда хотелось получить четко поставленную задачу и знать, чего от нее требуется в бою. Ну, кроме спасения жизней своих и чужих.

— Ты сидишь в броневагоне, вместе с Винсентом и Келом, — пожал плечами Дик. — Нам бы Анну к лучникам запустить, она бы навела сверху шороху. И теней поднять ей в сопровождение.

— Запросто, — сказала Анна, стукнув перчаткой о перчатку.

— Дмитриуса выставим позади, чтобы, когда трое прибудут, он их боем связал. Я сверху выцелю этого Убоя и убью, потом водяную, пока их Стальной боем на себе держит. Вот что делать со сворой из девяти мордоворотов слева…

— Сколько-то из них я свяжу, — кивнула Алейна, — как раз хорошо в зарослях засели, там их и опутаем. Но всех девятерых никак не захвачу, не хватит силы.

— Тут бы Келя пригодился, вдвоем вы опутываете ой хорошо.

— Нет Кели, погулять вышел.

— Я могу что-то полезное сделать, не списывайте меня со счетов, — возразил белый.

— Если ты не чувствуешь боли и никак нельзя тебе повредить оружием, то можешь хотя бы пару-тройку мародеров сдержать на время. Одного-двоих может даже сумеешь вырубить. Как выскочишь из двери, беги на левую сторону. Возьми один из малых щитов и какую-нибудь нетяжелую колотушку. И задай им жару.

Ричард посмотрел на белого с сомнением и внезапно эмоционально добавил:

— Только не впадай в жалость и не думай, что их надо судить да рядить! Их зачищать надо, это мрази конченые, ты не представляешь, сколько они народу поубивали, ограбили, изнасиловали на своем пути в Холмы. Сколько горя оставили за собой, как просеку. Помнишь, Винсент сказал, у одной из шлюх в лагере подранное дорогое платье, а по виду явная оборванка. С какой высокородной по дороге сюда они его сняли, и как с той женщиной позабавились? Где теперь ее останки распухшие? Если они прошли через пару деревень, а они в любом случае прошли, то могли и младенца убить, просто ради забавы. Да, Келя, именно так, это крысы войны, разношерстные и вшивые наемники из Патримонии. Они настолько привыкли к постоянной войне и смерти, что не видят в этом того ужаса, что видим мы, мирные. К ним не применим суд нормальных людей.

Все молчали. Алейна не умела убивать, даже самых паршивых людей. Анна уже научилась, потому что пришлось. Но одно дело канзорцы, заставшие их врасплох и едва не стершие с лица земли, тогда счет шел на секунды, жизнь стояла на краю пропасти, и в Анне что-то выключилось, а что-то другое включилось. Она сожгла двоих заживо и не сожалела об этом, хотя уже две ночи видела их искаженные лица и обугленные трупы во сне, и разговаривала с ними под аккомпанемент их стенающих криков. Но там были мы или они — и не мы подло напали из засады.

Сейчас так может и не быть. Эти люди, скорее всего и вправду мрази, хоть их и много, заведомо слабее серебряной ханты. Даже лишенной одного из жрецов. Сложно убивать тех, кого можно просто победить и заставить поступать правильно. Другое дело, что, скрывшись за поворотом, побежденные перестанут делать как их заставили, и снова начнут жить, как привыкли. Но чтобы убить их просто ради страховки, просто на будущее, надо быть таким же чудовищем, как и они. Или просто чрезвычайно трезвым человеком, повидавшим жизнь. Анна ни тем, ни другим не была.

— Ну что, готовы? — спросил Винсент.

— Да.

— Давно уже.

— Конечно.

— Нет, — покачал головой тяжело замерший Кел.

Алейна молча кивнула.

Ричард повернул вокруг пальца медное колечко и исчез. Вернее, никуда он не исчез, но человеческий глаз его теперь не видел.

Анна с тенью спрыгнули, быстро ушли направо в лес, и, пригнувшись, стали взбираться на поросшее густым кустарником всхолмие.

Здоровый, окованный железом броневоз медленно ехал по старой дороге из гладких камней. Четверо тягловых коней неторопливо тянули его, еще четверо цокали сзади, дожидаясь своей очереди.

Стоящая спереди сосна затрещала, жалобно и удивленно, рухнула на дорогу с древесным скрежетом и стоном, с треском ломающихся ветвей. Упала спереди повозки, метрах в десяти, но почему-то кони не испугались, а просто остановились, послушные воле странного возницы, рыцаря в латах, в глухом шлеме с опущенным забралом.

— Вспомогите, господа хорошие, вспомогите! — выскакивая из кустов и махая руками, клянчащим голосом завел оборванный мужик такой висельной презентабельности, что уши вяли при первых звуках его голоса, а из глаз начинала сочиться кровь при первом взгляде на его кривую, щербатую рожу и воспаленные, полные мрака глаза. — Мы лесорубы туточи… братков придавило тамочи… лежат все, кончаются, не побрезгуйте! Доброе дело… угодно!

Манипулятор из него был так себе.

— Иди к двери, поговори с господами, — благосклонно кивнул рыцарь.

Скосив глазами на лучников, залегших по правую сторону, мол, готовсь там, Щербатый, гордясь своим актерским дарованием, прохромал к двери броневагона, за спиной уже выпростав длинный нож из рукава. Нож тускло блеснул, ах, насколько же он отличался от носителя в лучшую сторону: чистый, сбалансированный инструмент, сделанный знающей рукой. Впрочем, державшая его рука также была знающей, и кровь немалое число раз обагряла лезвие.

Из темного нутра высоченной повозки (вероятно битком набитой сокровищами) снизошли один за другим двое: высокий и худой некто, с ног до головы укрытый синим плащом с капюшоном, и второй в темно-серой мантии и маске, еще более закутанный и странный. Маги что ли? Вот незадача, Щербатый отшатнулся, испуганно и униженно кланяясь.

— Не смел беспокоить… высокородных кудесников, — бормотал он, низко опустив голову и стараясь не встречаться с ними взглядами, а руку держа за спиной. — Да вот беда нагрянула нежданно, горе…

— Поможем, поможем, — раздалось из-под синего капюшона странное, свистяще-подвывающее и хриплое. Мародер аж дрогнул с опаски, и между лопаток зачесалось: мож того, бежать? Или все-таки выполнить, что приказал Убой? А то убьет ведь, с него станется, он младшему Кровню за меньшее отрубил руку и со скалы сбросил. Старший Кровень до сих пор тяжело смотрел на главаря, видать-таки привык к братцу, привязался, с детских-то лет.

— Показывай, лесоруб, кого у вас там придавило? — с подвывом запросил все тот же, и хоть мародер уже немало побледнел, лицо говорившего оказалось еще белее… а губы и глазницы черными!

Ээх, бежать надо, подумал Щербатый. Опаска, она ведь это, ни разу не подводила. Но куда бежать-то, от Убоя уйти и одному в Холмах скитаться?

— Вон туда пожалте, — указал он в сторону поваленного дерева, пропустил магов вперед, а сам словно бы случайно замешкался и отступил им за спину. Тут рука худого высунулась из длинного синего рукава — белая, как мел, с черными заостренными когтями. Ах ты… не мети, метла, а лети, пока цела, не зря у ведьм такая пословица!

Мародер хотел махнуть рукой своим, мол, что-то не так с этими проезжими, неладно дело. Но стрелки утомились лежать на пузе и ждать лучшего момента за день — еще бы, наконец развлечение! Заслуженная награда за изнурительный переход через окутанные туманами перевалы, сквозь странные и пугающие видения Кедхеймских гор, под зловещее карканье ворон, тысячами рассевшихся по мертвенно-голым скрученным ветвям высоких деревьев с влажной черной корой. Награда нам, мятежным головам, за голод, сбитые в кровь ноги, слепые пятна усталости в глазах, за болезни, зудящие в грязных, сызмальства неухоженных телах. Что сравнится с забавой расстрелять ни о чем не подозревающих путников едва ли не в упор? И смотреть, как они корчатся, утыканные, падая на землю как поленья в вышибках. Не удивительно, что засевшие над дорогой были рады поскорее начать потеху.

Дисциплина? Какая дисциплина? Да и командир не с нами, а прячется за спинами въехавших в засаду простофиль.

Затренькали тетивы, стрелы шикали в воздухе, одна свистнула над головой мага в маске и вонзилась в деревянный ринданский щит, пара косо ударили и отскочили от четырехугольников тяжелой канзорской пехоты. Но одна стрела вошла в серую мантию, вошла глубоко, сейчас закричит надменный, застонет, да поздно кричать-умолять, лейся, кровушка!

Щербатый уже не думал, опаска сменилась зверством, полыхнувшим в пустой голове. Опыт десятков засад бросил его вперед: как только последняя, шестая стрела влетела в худого, пока стрелки натягивали луки заново, мародер, теперь не опасаясь словить стрелу от своих, подскочил и воткнул магу нож глубоко, в самое мясо чуть выше поясницы. Ни доспеха там, ни костей, ничто не остановит! И ведь филигранно нанес подлый и смертельный, свой любимый удар — так, что огр ножа не подточит

А дальше происходило многое одновременно.

Во-первых, Щербатый сразу понял: все не так. Совсем не так, как должно быть. Шестая стрела отскочила от худого, словно тот был каменный, он повернулся к лучникам, скинув синий капюшон, явил пугающую нечеловечью сущность, и зычно, но страшно прокричал-провыл:

— Сдавайтесь, и мы сохраним вам жизнь! А будете биться, умрете!

И во второго мага стрела воткнулась не с тем звуком, слишком глубоко, он при этом не дрогнул, не закричал; и нож вошел в плотное, но не человеческое тело. Не чавкнуло, не втиснулось мокро, с кровью, в нутро мажьего гаденыша — а ровно и чисто въехало, как в головку сыра. И шатнуло паскуду от удара сильнее, чем должно, капюшон съехал на плечи, и Щербатый увидел темное, почти черное, монолитное тело, на поверхности которого едва заметно клубилась мгла.

Во-вторых, затылок и волосы непонятной твари, стоящей к Щербатому спиной, сморщились, поплыли, и вот уже на него смотрит его собственное слегка оплывшее лицо с клочковатой бородой, как же зашлось в ужасе сердце, дрогнули против воли руки, уйди, уйди, колдовская нечисть! Как-то сразу оно стало к Щербатому уже лицом, он выдернул нож и со всей силы ударил снова, дым-туман потек из раны, но серая ладонь перехватила его свободную руку, а вторая всадила черный, длинный и тяжелый нож мародеру в живот. Филигранно, надо сказать, всадила, прямо его, Щербатого, излюбленным движением. Боль скрутила внутренности.

— АААА! — заорал он, отскакивая, одной рукой прижав кровящие потроха, второй судорожно отмахиваясь от наступающей тени. — Мрааазь!! АААА!!!

В-третьих, в те же мгновения в белого врезался сноп искрящегося, взвихренного огня, охватил грудь, лицо, вскинутые руки… и бессильно угас, с громким шипением развеялся в воздухе, только тлела одежда, но руки, лицо, волосы страховидла были невредимы.

— Охренеть, — гулко раздалось спереди, от рыцаря, — ты теперь и к магии неуязвим?!

Белый как мел злорадно усмехнулся и погрозил огнемагу пальцем с заостренным когтем. Но магу резко стало не до него, потому что, в-четвертых, наверху возник живой ураган, раскидавший троих лучников: один с хрустом врезался спиной в дерево и упал, теперь и сам недвижный, как бревно. Второй отлетел от удара ногой в грудь, со вломанным в тело луком, третий был вколочен мордой в землю резким притопом окованного сапога. Женского, низверг разбери, сапога!

Огнемаг развернулся и всадил в ужасную девку быструю огненную стрелу: сгусток раскаленной субстанции, практически мгновенно испаряющийся в воздухе, но в первый миг неплохо прожигавший почти все на своем пути, и потому способный наделать бед, если повезет и попадешь удачно. И ведь врезал точнехонько в грудь, ох, жалко красавицу… но огонь стек по девке, как живой, вобрался в ее окровавленные латные перчатки, кровь на них вскипела, испаряясь от жара, дурной запах замутил голову.

На лице толстенького, низенького человечка проступил ужас: сразу двое врагов, полностью неуязвимых к его магии! Худший кошмар чародея, который всю жизнь вложил в овладение стихией, и встретил противника, нечувствительного к ее прямому воздействию. Коротышка замахал дрожащими руками, мол, прости госпожа, гримаса у него вышла неожиданно умильная.

— Лежать! — приказала та, и толстячок суматошно упал в траву, зажав пухлые ладони на затылке. Только бы не убили, только бы не тронули. А там видно будет.

Вторая тройка лучников меж тем дала новый залп по фигурам у броневагона. Все вершилось быстро и практически одновременно, стрелки попросту не поняли, что их стрелы не вредят Келу. Краткой очередью три стрелы клюнули в спину белого, убегавшего за повозку, но отскочили, как от стены, причем, одна явно сломалась от силы удара. А белому нелюдю хоть кол на голове теши! В обычное время после такой подставы, стрелки бы грязно ругались, эх, сорвалась потеха, сорвалась — но сейчас, не успев вымолвить и слова, уже дрались с фурией, невесть откуда свалившейся им на головы.

Мимо свалки у броневагона, спокойно лязгая, прошагал рыцарь с внушительным молотом в руках. Шел он назад, как ни в чем ни бывало. И кажется, в животе у него кто-то насвистывал песенку. Да, именно так показалось Щербатому, который уже терял сознание, отступая на подкашивающихся ногах. Вся промежность и бедра были в крови, в голове шумело, он нанес тени несколько ран, но она просто-напросто не чувствовала боли, хотя медленно бледнела, оставляя за собой дымный шлейф из пяти или шести порезов. Но продолжала нападать. Подскочила, приняла удар ножом себе на руку, он хорошо вошел и засел в плече, а тварь только этого и ждала, резко дернула плечом, и рукоять вырвалась из ослабевших и влажных от страха рук мародера. Вторая рука тени, с черным ножом, ударила ему в грудь, Щербатый успел подставить ладонь, и нож проткнул ее насквозь, боль вспыхнула еще и здесь.

— Не убивай, господин! Ааа! — закричал мужик, обеими руками пытаясь отвести трясущуюся пронзенную руку в сторону и терпя адскую боль от режущего ладонь клинка. — Смилуйся!

Лицо сморщилось в самую униженную и жалкую гримасу, которую он только смог вытащить из омутов души. Я ничтожество, чего меня убивать, братишка, ну ошибся, с кем не бывает, все мы люди, все человеки, отпусти, век буду не забуду, все для тебя сделаю, что хочешь, все! Но актер из Щербатого был хуже, чем он думал, так что бешеная ненависть торчала из-под его гримаски, и на самом деле все в нем кричало: «Убью тварь, уничтожу, дай только момент, на клочья порежу, отрежу язык поганый, пальцы откромсаю, кожу буду лоскутами сдирать и кричать тебе в лицо, пока ты сдыхаешь».

Тень ухватила нож обеими руками и нажала, уводя вниз и вдавливая его в тело мародера. Черное лезвие неторопливо удлинялось, входило все глубже в Щербатого, к самому сердцу, а сердце билось как птица в грудной клетке, рвалось сбежать, как будто был на свете способ сбежать от самого себя.

— Смилуй… ся.

Вот сейчас его лицо стало искренним, умоляющим, испуганным, как ребячье. Он все готов был сделать, на все пойти, что угодно исправить.

— Это твоя тень, — сказало его отражение. — Скольких ты помиловал?

Мародер хрипел, булькал и умирал. Четырнадцать человек вот так же булькало перед ним, четырнадцать всяких, в разное время подвернувшихся на его кривом пути. А путь этот, петляя сквозь лабиринт из грязных и обшарпанных дней, месяцев и лет, внезапно привел в загаженный нечистотами тупик, где сам он стал пятнадцатым и последним, погибшим на нем.

— Мраазь… — пролепетал он в луже кровищи, прежде чем испустил дух, с распахнутым щербатым ртом, обращенным к равнодушному небу.

Анна врезала в челюсть невзрачному лысоватому стрелку лет чуть ли не полста, который нервным движением дернул из тула стрелу и рванул тетиву, надеясь успеть. Не успел. От силы удара он опрокинулся на спину, громко охнув, лук вылетел и, кувыркаясь, полетел вниз с обрыва; второй мародер был умнее и просто бросился бежать, а вот третий оказался проворнее — фьюить, железное жало легко пробило кожаный наруч и впилось девушке в правую руку.

«Ааах опять эта проклятая боль, сколь же можно, чертов доспех, не спасает даже от таких коротких луков, даже от выстрела не в полный натяг, схарр тебя разорви, сволочь!» и много чего еще моментально всплеснулось у Анны в голове; она с трудом подавила этот детский взрыв эмоций, и, еще находись под его воздействием, лягнула стрелявшего. Но тот по-прежнему был проворен и отскочил. Девушка с проклятием выдрала стрелу. Тьфу ты, она вошла в руку едва ли на ноготок, у страха глаза велики. Остроносый стрелок, чаявший себя быстрым и ловким, выхватил легкий меч и сам подскочил к воительнице. Она невольно ухмыльнулась, ну держись, гад.

В следующие две секунды остроносый получил два сокрушительных удара в голову и откинулся в кровище и соплях, бессознательно мыча. Мечик, сломанный у рукояти, валялся рядом.

Анна пнула одного из пытавшихся встать, выбив у него из руки палицу (и, кажется, заодно сломав ему пальцы).

— А ну валяться! — заорала она. — Не поняли, с кем связались? Лежать!

Сбежавший так и сбежал, никто его не преследовал. Трое валялись без сознания. Еще один лучник послушно улегся рядом с огнемагом. За неполных десять секунд Анна в одиночку разметала и уложила семерых.

— Ну надо же, — пробормотала девушка, удивляясь самой себе.

Первый из атакованных был мертв, она швырнула его с такой силой, что удар прямой спиной о ствол дерева сломал ему позвоночник. Анна мрачно смотрела на побелевшее лицо незнакомого врага, сердце сжалось. А вдруг он был неплохим человеком, просто попал к Убою и не смог вовремя выбраться?

Она стала воином и научилась побеждать, научилась не сомневаться во время драки, с одинаковой легкостью бить молодого и старого, бить первой, бить в спину — все ради того, чтобы как можно быстрее закончить бой, и чтобы победителями оказались Лисы. Потому что Лисы не трогают побежденных, Лисы спасают раненых, делают все не так, как другие, что рады мучать, насиловать и убивать. Анна научилась в бою быть как мужчина, не размениваться на жалость и сомнения. И рваться к победе с яростью, пугавшей врагов. Но вслед за яростью боя всегда приходил откат и становилось паршиво.

Тут на гребень вступила Аннина тень со снайперским огнестрелом наперевес.

— Ну и чего ты не стреляла? — спросила черноволосая, хотя в общем-то знала ответ. Она сама приказала: «Стреляй в тех, кто будет бить мне в спину. Кто будет представлять для меня наибольшую опасность. Стреляй так, чтобы спасти мне жизнь». Думала, что, оказавшись в гуще боя, неминуемо подставит спину кому-нибудь под удар, тут-то тень ее и спасет. Но вышло так, что опасным для Анны среди семерых залегших на гребне не был никто. В следующий раз думай лучше и отдавай более правильный приказ.

— Стой здесь и стреляй в любого, кто попробует сбежать или причинить тебе вред. Убивай тех, кто ослушается, — она повернулась к лежащим. — Слышали? Радуйтесь, что живы. Будете вести себя послушно, мы вас и не убьем. А ты, коротышка, вставай, пойдешь со мной.

Оставлять тень, особо уязвимую к огню, на страже огнемага, Анна не собиралась. Взяв вскочившего толстячка за шкирку и выставив перед собой, она погнала его вниз по гребню, на дорогу, где Дмитриус в одиночку бился с троими самыми сильными из местной вшивой банды: Убоем и двумя его женщинами, мечницей и водяной.

Пока на правом фронте броневагона все шло без сучка, без задоринки, на левом происходили и вовсе чудеса. Крикнув негодяям сдаваться, Кел погрозил пальцем огнемагу и все-таки бросился выполнять тактическую задачу — принимать на себя атаку почти десятка головорезов. Устрашать их своим внешним видом и вводить в ступор неуязвимостью.

Но, обежав коней, он увидел, что волна захлебнулась, не начавшись. Все девятеро барахтались в диковинном сплетении невообразимо разросшихся зарослей, причем, большая часть буйных ветвей темнела острыми, нехорошего вида шипами. Пойманные в ловушку орали, рубили вездесущие ветви, кололись о шипы и кричали снова.

— Добрая Богиня? — воскликнул Кел, обращаясь к Алейне и Винсенту, зная, что оба услышат через две открытых бойницы с этой стороны. — Такое, значит, ваше добро с шипами?

— Это не я! — возмущенно ответила девчонка, отодвинув Книгу и выскакивая на крышу через люк. — Не мои заросли, мои только в центре, где посветлее. А это друды!

И верно, если улучить время в пылу боя и внимательно оглядеться, на ветвях деревьев можно было заметить с десяток всклоченных, полу-человечков-полуптиц. Зеленые, сизые, серые и даже одна белая — встопорщенные, перья торчат во все стороны. Друды похожи одновременно на обезьянок, птиц и белок-летяг, на маленьких лицах блестят круглые, почти человечьи глаза. Короткие, рудиментарные клювы что-то тихо клекочут, шепчут травам и кустам: расти, расти, терновник, впивайся в тела людей.

Тонкие руки существ были частью крыл. Широко расправив их, друды словно танцевали, раскачиваясь на деревьях, они творили общую магию все вместе. И на этот многоголосый зов природа откликалась гораздо сильнее. Повинуясь синхронным движениям крыльев-рук, шипастые ветви скручивались, сдавливали и истязали пойманных людей, нарастали все больше и больше, погребая их под вздувшимся морем растительности. И люди проигрывали этот бой, лишь три лица из девяти еще проглядывали в месиве, но на них был написан животный страх, они почернели и вздулись от уколов ядовитых шипов. Слабые крики стихали, заглушенные шелестом бешено разрастающейся зеленой гущи.

— Стойте! — крикнула Алейна, но духи, покосившись на крик, вовсе не прекратили мстительно душить убийц своего собрата.

Жрица не могла допустить смертоубийства там, где можно обойтись малой кровью. На секунду она впала в ступор, разрываясь между долгом бежать к подвергающимся опасности друзьям и тем, чтобы спасать гибнущих врагов.

— Справа все под контролем, — крикнул ей Винсент из броневагона. — Спасай мародеров, раз без этого не можешь! Мы справимся.

Девчонка вскинула руки в Молитве принятия, вокруг нее вздулся и закружился игреневый свет, внезапно замелькал целый ворох рыжих перьев; они осели, и подбежавший Кел увидел, что лицо и голова ее изменились. Лохматая, всклоченная, вся в перьях, вылитая рыжая друда, только в пять раз крупнее.

— Свирк-чиривирк!

Или что-то в этом роде. Она кричала духам, голос казался щебетом, заостренный нос-клюв открывался и подрагивал. Удивительно, но и в наполовину птичьем облике Алейна осталась прелестной: ее руки, покрытые рыжим пухом, взволнованно тянулись вверх; задранная головка на трогательно вытянутой шее, с нежным покровом облегающих перьев — все выражало пылкую решимость спасти несчастных, попавших в ловушку. Запечатленная эмоция, она словно сошла с картинки в старой книге сказок.

Услышав миротворческие призывы, сидящие на ветках фигурки недовольно задергали птичьими хвостами, резко закричали на разные голоса. В их разноголосице звучало недовольство, но проскользнуло и сомнение.

Духи знают, что связываться с людьми опасно. Это самые могущественные твари на земле; кроме богов, низвергов и, разумеется, Совы. Людей лучше не злить. Одно дело заманить и утопить в болоте разорителя гнезд, охотника, разжигателя костров — и прочих вредных, нехороших двуногих, которые пришли в наш лес и вредят его обитателям. Другое дело, связаться со стаей, пахнущей железом. Люди не слишком пекутся об отдельных собратьях, но неравнодушны к войне, а нападение на железную стаю всегда расценивается как война. Даже если лес поглотит весь отряд целиком, вслед за ними придет армия. Люди не прощают врагов, и преследуют до тех пор, пока не превратят лес в свою территорию. Поэтому их стоит опасаться.

К тому же, сейчас за попавших в ловушку просит одна из носителей бирок, одна из защитников Холмов. Друды хором выдохнули и сложили крылья. Душащий напор веток ослаб, пусть двуногие пока поживут.

Алейна щебетала, предлагая какое-то решение. Духи леса крикливо отвечали ей, они даже стали спускаться пониже, перелетая с ветки на ветку на нижний ярус крон. Белая друда, самая крупная, вроде была здесь главной, она слетела на невысокое кривое деревце, чтобы сесть ближе к Алейне и вести с ней разговор лицо в лицо.

Их то ли спор, то ли торговля только начались, а за броневагоном кипел бой. И как бы не хотелось Келу поучаствовать в дипломатических переговорах с малым народцем Холмов, но, чувствуя, что для жрицы нет опасности, он оставил ее и помчался на звуки свалки.

Толстячок скатился по землистому склону прямо на дорогу, Анна ловко сбежала следом. Оценила ситуацию: Убой и две его женщины бьются с Дмитриусом и двумя тенями, которых призвал Винсент. И драка медленно принимает неприятный оборот.

Теням нездоровится — одну располосовала ловкая и довольно сильная мечница. Каштановые волосы коротко срезаны и торчат ежиком, на щеке шрам, фигура крепко сбита, совсем не женская. Лицо ничем не порадует ценителей красоты, а тонких ценителей попросту отпугнет, уж больно сурово сверкает зенками и некрасиво кривит изогнутый рот. А, да у нее же губа с заросшим порезом, понятно, почему такая кривая. Короткие клинки бьют сдвоенными ударами, раз-два. «Злюка», насмешливо окрестила ее Анна.

Против Злюки дерется ее собственная тень, тоже, понятно, с двумя клинками, но явно уступает в силе и сноровке, да еще и в находчивости. Тень несет отпечаток личности, умений хозяина, но все же тень — не человек. Мгла хранит не разум, а лишь его бледное подобие, поэтому серое существо владеет всеми приемами и хитростями оригинала, но никогда не сможет поступить нестандартно, придумать что-то. А человек, даже самый предсказуемый и простой — в крайних обстоятельствах может. Так что подлый убийца скорее попадется на неожиданный финт от собственной тени, ведь он у нее эээ, в крови. А прямой и бесхитростный солдат почти всегда победит свое серое отражение, потому что он-таки способен на импровизацию, а отражение — нет.

Зато тени не чувствуют боли, и иногда это выливается в победное преимущество. Но не сейчас. На плечах и бедрах тени уже немало порезов, сочащихся серым дымом, и две сильных раны, откуда мгла исходит клочьями. В лучшем случае пройдет минута, и она, совсем бледная, расползется в бесформенный туман.

Магичка воды оказалась юной светловолосой красавицей с тремя косами и выразительными голубыми глазами. Ей было лет семнадцать; в движениях слишком много эмоций, магия срывалась с унизанных кольцами рук резко, небрежно, плохо держала форму, но была сильная и словно возмущенная, эмоции красотки передавались ее заклятиям. «Неженка», почему-то сразу решила Анна.

Оживлять тень магички Винсент не стал: тень не сможет творить заклинания, в ней нет силы иной стихии, кроме мглы. Поэтому на красавицу наскакивал серый воин, безликий и универсальный солдат с длинным мечом, которого Винсент всегда призывал при отсутствии альтернатив.

Водяная была одета в малый ледяной щит — это значит, что подвижные ледяные чешуи бегали по ней с легким стеклянистым перестуком, словно табун бледно-голубых мышей. Они скользили поверх одежды и подставлялись под удар, парируя и частично смягчая его. С каждым ударом их становилось все меньше, но самопожертвование льдинок дало Неженке время, чтобы пережить смертоносную песнь меча, и обрушить на врага всю мощь своей боевой магии. Хотя, мощи-то как раз не было, она владела исконной магией, не выше.

Воин атаковал быстро и ловко, он умел обманывать такие щиты: наносил ложную атаку в одно место, отвлекая туда ледяные чешуи, и тут же бил истинную в другое, открытое. Серый уже убил бы Неженку, ведь один на один с магом опытный боец обычно выходит победителем — бить выходит быстрее, чем бросать заклинания. Но к моменту, когда Анна появилась рядом с местом боя, слуга Винсента был серьезно ранен, мощный удар разрубил ему грудь от плеча к пояснице. Человека такой удар убивает сразу, а порождение мглы еще сражалось, но слабея с каждой секундой — из раны густо текла мгла.

Нанесшего этот могучий удар было ни с кем не перепутать — широкий, тяжелый полуторный меч в мускулистых руках Убоя со свистом рассекал воздух. Желоб посередине клинка, испещренный рунами, поблескивал бордовыми искрами, пробегающими по рунной вязи. Главарь мародеров был ростом на голову выше Стального, и хотя человеческая сила все же уступала тяжелой мощи ходячего доспеха, но не столь уж и уступала — а вот в скорости он серьезно превосходил Дмитриуса. Главарь мародеров успел и ранить серого воина, спасая свою Неженку, и уклониться от удара молотом сверху-вниз по голове. После чего обрушил карающий меч Стальному в плечо, и пробил верхний зачарованный доспех! К счастью, он еще не понял, что дерется с механическим человеком, и попал просто в руку, а не в укрытый наплечником шарнир, что было бы гораздо неприятнее для Дмитриуса.

Больше на поле боя никого не было: Винсент не может призвать и контролировать больше троих созданий мглы сразу, не хватает магической силы. Да и объять всех троих разумом, направляя их в спорные моменты, принимая моментальные и правильные решения — уже нетривиальная задача.

А Дик висел сверху в воздухе, метрах в восьми над ними, плащ его трепал ветер, покров невидимости уже рассеялся — и ничего не мог сделать. План лучника провалился: еще на гребне Анна видела, как одна за другой три его стрелы уходили резко вбок, не долетая до цели. Это было дрожащее воздушное поле, вроде того, с чем Лисы столкнулись в бою со стаей железных варгов, но не магнитное, а плотная защитная пелена воздуха, она отклоняла летящие в Убоя стрелы гораздо лучше, и более того, защищала тех, кто дрался вокруг него. Сквозь дрожащую пелену сложнее было бросить прицельную магию, и просто сообразить, что и как там происходит.

— Сними защиту! — с угрозой рявкнула Анна, схватив толстячка за химок и поставив на ноги перед собой. — Развей ее!

Развеять магию умеет каждый маг, независимо от стихии, которой он посвятил себя. Вернее, попытаться развеять, а получится или нет, зависело от его мастерства.

— Не смогу, — затараторил пухлый, — это амулет, он мне не по силам! С высокородного сняли.

Амулет наверняка очень ценный, еще бы: прощайте, лучники, до свидания, арбалетчики, до встречи никогда, метатели гренад.

— Пробуй, живо!

Латная перчатка нехорошо сжала его плечо.

Маг забормотал мантру, концентрируясь на нужной волне — любая стихия многогранна, и огонь в том числе: он может пожирать или дарить тепло, может разрушать или вдохновлять на созидание. Сейчас магу требовалась нестабильная, беспорядочная сущность огня, способная смешать структуру воздушной защиты, именно к этой грани стихии и взывал толстячок, вскинув руки в жесте рассеивания. Жест был правильный, хорошо хоть не пытается обмануть, значит, боится. Основные жесты магов Анна уже выучила, сколько раз пришлось драться или видеть чужие драки — пальцев не хватит сосчитать.

Коротышка выбросил вперед сжатые ладони, с напряжением развел, формируя всплеск, между ними закрутились крошечные оранжевые искры, все больше и больше — а маг с силой сжимал руки, как вдруг резко и широко распахнул их, выпуская силу. Бледно-оранжевый поток беснующихся искр вырвался из точки сжатия, ударил прямо в пелену, искры смешались с дрожащим воздухом, они гасли, но своим беснованием нарушали защиту. В мареве воздуха возникла нестабильная прореха, каждую долю секунды менявшая форму. Она затягивалась, не успев как следует раскрыться, но Дик выстрелил прямо туда, в надежде, что стрела пробьет ослабленную пелену.

Стрела прошла сквозь прореху, но пелена словно выпила ее скорость, граненый наконечник-бронебой клюнул главаря в защищенный пластинами живот и упала. Бесполезно. Огнемаг утер пот и глянул на Анну с испугом, мол, я старался, ты же видела.

— Дик! — крикнула черноволосая. — Лети караулить пленников!

И указала на гребень, где оставила троих раненых и одного лежачего мордой в землю.

— А тень к нам, и пусть стреляет из штрайга!

Уже давным-давно Лисы решили, что, призывая новую тень, Висент первым делом повелевает: «Слушайся всех членов ханты». Когда рейнджер отдаст серой Анне приказ, она послушно займет самую выгодную позицию на склоне, выцелит Убоя и нажмет спусковой крючок — вот тогда мы и узнаем, сможет ли пелена, отбивающая стрелы, выдержать пулю из длинного Канзорского огнестрела?

Серый воин подпрыгнул и атаковал одним из своих особых способов: в прыжке нанес сильный колющий удар сверху в плечо, пришедшийся Неженке в спину. Так и было задумано: рука тени, не имеющая костей и ограничений воина-человека, выгнулась дугой и удлинилась прямо во время атаки, с таким хитрым преимуществом он не мог не попасть куда метил.

Водяная не ожидала такого финта и не успела перевести ледяные чешуи на спину и защититься. Серый меч отлично проехался ей по плечу и лопатке, рассекая мышцу — и красавице тут же стало гораздо труднее бросать заклинания.

«Повреди магу руки, и победишь его», на большую часть волшебников это правило действовало безотказно.

Однако, перед тем, как получить коварный удар, Неженка успела врезать подскочившему ледяной магией прямо в грудь. Белые осколки вонзились в серую плоть — и, пролетев после своего удара на два шага вперед, развернувшийся воин пошатнулся. Прореха в его груди была уже смертельной, крупные осколки льда торчали прямо в разрезе от Убоева меча, некоторые из них прошли мглистое тело насквозь. Воин пошатнулся и упал на колени. Целый ручей мглы лился из него, он стремительно бледнел и деформировался.

Вызвать новую тень для Винсента не проблема, но каждая следующая слабее предыдущей, пока маг не восстановит силы. Поэтому нужно держать уже вызванных как можно дольше. Но с серым воином было по сути покончено.

Тем временем в гущу боя, с небольшой палицей и легким деревянным щитом ворвался Кел. Он метил прямо в мечницу, и попал в нее, не в смысле попал по ней мечом, а в том смысле, что она отвлеклась от истязания собственной тени, которая уже разваливалась на куски, и обрушила удары на новенького. Первым ударом отбила его щит чуть ниже от места, где он должен находиться, а вторым провела четкую атаку-тычок в открывшуюся шею. «Труп», наверное, подумала она, уже чувствуя, как меч входит странной белой твари в горло, и вот тут Злюку ждал конкретный облом.

Черноволосая не смотрела, что там дальше происходит, но улыбка изогнула ее губы, когда она услышала изумленное «Тссссс» от мечницы, чья точная и смертельная атака попросту отскочила от беззащитного горла врага.

Анна приняла решение, кратко врезала коротышке по затылку, выводя из боя, чтобы не получить в спину огненный сгусток или чего похуже. И бросилась к Неженке.

Та еще не видела ее, все внимание глазастой ушло на сражение с серым воином; яростно шипя сквозь зубы, воззвала к магии в своей крови, и легким движением заморозила сочащуюся рассеченную рану на спине от плеча до лопаток. Ничего себе, мелькнуло у Анны, так себя не любить, чтобы оледенить рану? Чуть-чуть передержи, и плоть начнет отмирать. Ну и порядки у них в отряде.

Неженка, экспрессивно махнув руками и шипя, сотворила крупную волну; светло-серый пытался вставать, опираясь на меч, бледный и отчасти уже теряющий форму, когда эта вода захлестнула его, повалила и вморозилась в землю неровной глыбой льда с пойманной «рыбиной» внутри. Серый испустил мглистый дух и окончательно распался. Плохо. Если Винсент не успел распустить его самостоятельно, а потерял контроль и связь со своим слугой, то мага настигла отдача, и в ближайшее время он вряд ли сможет призвать еще одну тень.

Густые клубы серого дыма взметнулись над телом воина, закрывая магичку от Анны — но и Анну от нее. Тело черноволосой взлетело в прыжке, она пронеслась сквозь туман и врезалась ногой красотке прямо в грудь. Сюрприз. Неженка с хрипом отлетела назад; упав на землю, черноволосая тут же перекатилась и вскочила. Сбоку просвистел взмах кистеня: главарь осознал, что его подругу сейчас искалечит чужая воительница — и хлестнул длинным оружием, чтобы помешать ей подойти, выиграть секунду для своей светлокосой.

Анна, оказывается, ждала этого удара — она не предвидела его разумом, просто не успела, все происходило слишком быстро — но оказывается, предвидела телом, которое красиво качнулось, как маятник, изогнулось, тяжелый шар с шипами проплыл мимо живота и ушел вниз, к земле.

Дмитриус в этот момент удачно врезал молотом по прямой, без замаха, и вынудил главаря отскочить еще дальше, таким образом, все три пары дерущихся разделились. Вот бы сейчас Дика с его стрелами, теперь никто, кроме Убоя, от них не защищен. Ну почему Лисы всегда крепки задним умом! Черноволосая подлетела ко вскочившей с земли красотке, легко увернулась от града из трех ледяных стрел (вернее, длинных вытянутых осколков, летящих триадой), увидела страх у Неженки в глазах.

Оба других врага закричали, причем, неизвестно, кто яростней: Убой или мечница. Видать, красотка была дорога обоим. Главарь взбугрился мышцами, взъярился криком и нанес Дмитриусу титанический удар такой силы, что пробил нагрудник от и до, огромная зияющая полоса рассечения протянулась от плеча к животу. Даже внутренний доспех и тот был неслабо поврежден, хотя и не пробит. Тяжелый меч Убоя внезапно загудел и стал переливаться бордовым, видать, зачарование меча позволяло пробудить его скрытые силы, когда нанесен особо сильный удар. Ведьмина кровь, в этом человеке слишком много неприятных сюрпризов.

Анна лягнула Неженку в колено, та пошатнулась и едва не упала, балансируя, а черноволосая, прекрасно зная траекторию ее вынужденного движения, схватила красотку за волосы и поймала ее лицо прямо на свой наколенник. Прости, подруга, не до церемоний. Разбитые губы, водяная захлебнулась собственным заклинанием — и тут случился хайп.

Тончайшие радужные нити-всполохи, как прорехи в ткани мироздания, как спазм материи — протянулись от поперхнувшейся заклинанием магички во все стороны.

Если сбить магу заклинание, он может потерять контроль, и тогда сила выплеснется вокруг, всякий раз реализуясь неожиданным образом. Хаос на мгновение проникнет в мир. Это называется хайп, и случиться может совершенно разное, от затейливого танца разноцветных искр до тривиальной аннигиляции, ммм, всего вокруг. У стоящих поблизости могут выпасть зубы или вырасти волосы. Иногда все железо вокруг осыпается, истертое ржой, будто пролежало в склепе десять тысяч лет. Бывает, вскроется разрыв в мироздании, через него проглянет мир одной из стихий, и бывает и прорвется кто-то из обитающих там. Можно стать сильнее или слабее, помолодеть или постареть, внезапно сделаться обладателем прекрасного певческого голоса или получить сотню уродливых родимых пятен по всему телу. Предсказать, чем именно кончится хайп, невозможно.

Говорят, в Патримонии есть королевство, где правят маги, и оно зовется Ольхайм. В том Ольхайме есть Руниверситет, величайшая академия для волшебников. А ректорат Руниверситета издал декрет о награде за каждый подтвержденный случай хайпа с эффектом, не обнаруженным ранее. Если ты принес воспоминание, маги исследовали его, нашли уникальным и внесли в Реестр, то можешь рассчитывать на солидную награду. Если, конечно, у тебя не лопнули все сосуды в теле, ты не превратился в песок, не сгорел и не провалился в грань Хаоса, где неминуемо станешь каплей изменчивого радужного вещества в безбрежном океане первозданной стихии. Тогда ты не сможешь явиться в Руниверситет Ольхайма.

В общем, сердце Анны екнуло, как и у всех вокруг, когда тончайшие радужные нити заполнили все пространство вокруг. Инстинкт бросил черноволосую в сторону, но искрящая многоцветная дуга догнала ее в прыжке, вонзилась Анне в спину, вышла у нее из груди, протянулась в воздухе причудливой ломаной кривой и ударила в Убоя, вышла у него из плеча и дотянулась до Дмитриуса, врезавшись тому в живот. Кто-то крикнул от ужаса, кто-то издал лишь сдавленный вздох.

Неведомая сила импульсом прошла через каждого из них: от Неженки к Анне, от Анны к Убою, от Убоя к Стальному — и внезапно разрядилась в него. Душераздирающий металлический скрежет. Черноволосая с ужасом смотрела, как металл у ходячего доспеха лопается сразу в пяти местах, как повисла на деформированном шарнире рука и вздыбился коленный шарнир на ноге. Он упал на одно колено, опираясь на молот.

Краем глаза Анна увидела, что Неженка лежит лицом вниз, то ли без сознания, то ли мертва. Ни с самой черноволосой, ни с двухметровым бородатым главарем ничего не случилось, они оказались лишь невольными связующими точками в радужной цепи. Пережив мгновенный шок, оба почувствовали, как импульс прошел сквозь них по ломаной радужной дуге, и ушел весь в Стального.

Разъяренный Убой перевел глаза на Анну и сказал:

— Убью.

Он медленно двинулся вперед, поднимая гудящий, объятый бордовыми искрами меч. А Дмитриус не мог даже выстрелить ему в спину, одна рука деформирована, вторая сжимает молот, упершийся в землю, чтобы не упасть. Гремлины высунулись из броневагона и, увидев, что страшный бородач, звеня кольчугой и пластинчатым доспехом поверх нее, уходит — тихонько бросились чинить хозяина.

Злюка тем временем повалила Кела, внезапно проткнув мечом одежду и синий плащ у него прямо под мышкой. Клинок вошел в зазор между двумя камнями, и Кел оказался на половину длины меча пришпилен к дороге. Он начал дергаться, но выдернуть вбитый в твердую землю клинок одной ослабевшей рукой крайне сложно, а вылезти из своей одежды просто невозможно.

Вскочив, мечница побежала к лежащей лицом вниз светлокосой. Анне и самой хотелось знать, жива та или нет, но времени смотреть не было, двухметровый главарь тут же бросился вперед, гораздо быстрее, чем шел — хотел ошеломить внезапностью атаки.

Ошеломить Анну скоростью крайне сложно, Лисы нечасто встречали кого-то быстрее нее. Уйдя с линии атаки в последний момент, черноволосая пнула здоровяка в защищенный кольчугой и поддоспешником зад. Пнула от бессилия, только это она и могла сделать, входить с ним в клинч было слишком опасно, даже со спины, ведь врежет, не оборачиваясь, и убьет с одного удара.

И точно, бородатый с разворота рубанул мечом, но кто бы сомневался, что он так сделает, Анна уже отскочила.

— Жива! — крикнула мечница.

— Ко мне, — буркнул Убой.

Ситуация сразу стала очень неприятной.

Гремлины лихорадочно чинят Дмитриуса, их бормотание и цепкие лапки сращивают металл на плече и на колене, сталь стонет и скрежещет. До остальных пробоин и вмятин сейчас дела нет, лишь бы Стальной побыстрее мог встать и вернуться в бой.

Кел слабо трепыхается, пытаясь вылезти самым простым способом: порезав проткнутую мечом одежду этим же самым клинком. Потому что выдрать его из твердой и сухой земли у обтянутых кожей рук попросту не хватает силы.

Дик завис где-то справа, Алейна занята чем-то слева, Винсент пытается призвать хоть какую-то тень, но, видимо, безуспешно.

А Мечница и Убой заходят к воительнице с боков, отрезая пути к бегству.

«Решили напугать? Не страшно!» сказало лицо черноволосой, злая улыбка изогнула ее губы. Воин должен драться не только кулаками, парировать удары не только щитом. Воля и вера, ухмылка в нужный момент работают не слабее. «Вас двое? Не боюсь».

И разумеется, Анна не ждала, пока сомкнется капкан. А бросилась на мечницу, зная, что у нее три секунды, пока двухметровый бородач преодолеет разделявшие их шесть или семь метров, и нанесет в спину если не убийственный, то калечащий удар.

Злюка была готова, и встретила ее, ударив мечом вперед. Чтобы Анна собственным весом и напором пропорола как минимум бок. Но черноволосая приняла удар на левую латную перчатку, отводя его, меч со звоном отскочил от опаленной стали, не оставив даже царапины. Все-таки сила у некрасивой девки была не та, совсем не так. Оказавшись практически вплотную со Злюкой, которая еще только замахивалась, Анна врезала ей в лицо, та поплыла и начала заваливаться назад, второй удар, мечницу опрокинуло, и она жестко свалилась на мощеный тракт. Свалилась всем телом, и, уже плохо соображая, махнула мечом по ноге черноволосой, но вышло косо и слабо. Пинок ногой в голову, и мечница отрубилась. Вот так, быстро и просто, с трех ударов. Даже тренированной и крепкой, мужеподобной бабе сложно противопоставить что-то настоящей силе удара… которой Анна обладает по воле богов или по прихоти судьбы.

Но пришло время испытать такое же превосходство врага теперь уже на себе. Анна перекатилась в сторону, уходя от тяжелого Убой-меча, но все-таки не успела, лезвие врезалось в ускользающую спину, легко вспороло хлипкий доспех девушки, удар опалил лопатку, и жгучая боль дернула отдачей в ребра и мышцы руки. Правая рука сразу ослабла, чертов мародер проделал с ней примерно то же самое, что серый воин с Неженкой!

Она еще вскакивала, а он уже бил снова, Анна едва отогнулась от меча, миг позже, и он воткнулся бы ей в грудь, а так лишь чиркнул по плечу острием. Хотя у этого полуторника еще и острие заточенное! На плече красовалась широкая царапина.

Убой реально пугал. Двухметровый, в тяжелой кольчуге до колен и в пластинчатом нагруднике поверх нее, в открытом, но мощном шлеме, в кольчужных штанах со стальными поножами и плотных кольчужных перчатках — весь звенящий, с кольцами в бороде, тяжелый — он умудрялся двигаться быстро, бить скупо и точно.

Рраз, еще рраз, Анна едва успевала отскакивать, он не давал ни доли секунды передышки, девушка не могла развернуться и просто броситься бежать. Развернись — и ты труп с пробитой спиной, попробуй перекатиться — получи удар в голову. Удар длинных, могучих рук страшным, сверкающим искрами рунным мечом.

Анну накрыла испарина, страх медленно проникал в нее, хотя девушка уже давно научилась справляться с чувствами во время боя. Сам Убой был весь красный и мокрый, когда же он выдохнется и устанет?! Кольчужный воин звенел, меч крутился со свистом, словно веер смерти, разрубая воздух то в ладони от ее живота, который свело от страха, то в сантиметре от ее лица!

Отскочив от широкой косой атаки сверху-вниз, черноволосая неожиданно получила удар в живот. Убой угадал ее движение, и быстро врезал без замаха, практически плашмя, но сбил равновесие Анны, сломал хореографию ее быстрых, уклончивых движений — и тут же двинул ногой ей в бедро. Девушка испуганно закричала, падая, неловко и больно, задницей на камни, закричала потому что уже предчувствовала, как он, не останавливая крутящийся меч, провернет полный круг в воздухе и обрушит его прямо ей на голову. Жажда жить, как пружина, подбросила воительницу, она откатилась от тяжелого клинка, который врезался в камень, взметнув целый сноп искр.

И в этот момент серая Анна, про которую все забыли, и которая спокойно стояла на гребне и целилась в главаря, спустила крючок. Над холмами пронесся грохот, пуля прошибла воздушную пелену со странным хлопком, и врезалась Убою в грудь именно тогда, когда он был в наклоне и разгибался, перенеся вес на одну ногу. Бородатого опрокинуло, пластинчатая кираса точно была пробита, но… но Убой был вполне еще жив.

Анна вскочила, как будто у нее за спиной выросли крылья, и помчалась к Дмитриусу. Одежда и доспех на спине мокро хлюпали от движений, рассеченная лопатка продолжала кровоточить. В голове немного шумело от слабости, но сжатый клубок нервов внутри слегка отпустило. Только что все могло кончиться. Он мог поймать ее и разрубить до пояса. Или отрубить руку, и она улетела бы, смешно закрутившись в полете, хлеща кровью, в сторону. Анна могла исчезнуть в один миг. Друзья бы жили, а ее бы уже не было, и от осознания этого черноволосая почему-то содрогалась сильнее, чем тогда на семидесятом Холме, сильнее, чем на крыше броневагона в центре взбесившейся вселенной. Потому что в первом случае времени содрогаться и переживать о себе вовсе не было, нужно было спасти друзей. А во втором это было все равно, что землетрясение или цунами. Все равно, что быть раздавленный упавшей с небес Луной. Это было нечто великое вне ее сил. А здесь, наоборот, было нечто малое и мерзкое, этот человечишка, эта отвратительно звенящая машина с лицом и бородой, равнодушно и методично пытавшаяся убить ее, без всякой жалости и сомнения… Нет, больше она с этим ходячим ужасом биться не будет! Пускай его принимает на себя Стальной!

— Иди сюда! — на бегу крикнула она тени. Та не умела перезаряжать огнестрел, потому что и Анна не умела. Так что держать ее на гребне уже не было смысла. Две Анны мчались к Дмитриусу, живая и серая. Гремлины зыркнули на обеих недовольными, нервными рожами, что-то щелкая и клекоча.

Убой, звеня, ругаясь и звякая, поднялся и оценил ситуацию. Как-то не ахти. Подскочив к Неженке, он сграбастал ее и побежал, для разнообразия, вперед.

Анна, раскрыв рот, смотрела, как с ненавистью зыркнувший на нее двухметровый мужик оббегает по дуге столпившихся ее, тень, Дмитриуса и гремлинов, и… вспрыгивает на козлы! Свалив бесчувственное тело магички себе на колени, положив сверху меч, Убой схватил поводья, брошенные Дмитриусом, и стегнул их, но, пошли, проклятые!

— Охренеть, — в третий раз за последний час сказал Дмитриус.

Кони, заговоренные Алейной от страха, чтобы смирно стояли посреди шумного боя и не дергались, послушно тронулись, но их реакции были замедлены, ход заторможен.

— Да пошли вы, но! — орал Убой, и броневагон, скрипя, едва-едва тронулся с места.

Дмитриус встал. Если бы на его железном лице могли играть желваки, они бы играли. Но его шлем, как и все тело, помял и деформировал выплеск хайпа, поэтому безликое железное лицо казалось злобнее некуда, а улыбающаяся рожица на груди, искривленная, выглядела как зловещая ухмылка.

Отчаянно скрежеща погнутыми руками и ногами, Стальной подошел к броневагону и ухватился за борт. Убой стегал безвинных коней, они уже протяжно ржали от боли и возмущения, пытались идти вперед все быстрее и сильнее, но Дмитриус своей нечеловеческой силой держал повозку и не давал.

Главарь понял, что так ему не уйти.

— Ну-ну, — сказал он, слезая с козел и поигрывая мечом. Кольца, вплетенные ему в бороду, прозвенели от прыжка сверху-донизу, как маленький водопад. — Ну давай, голем засранный.

— Пошли, — сказала Анна тени. Все внутри нее протестовало против нужды приближаться к этому человеку, но делать было нечего.

Они двинулись на Убоя впятером. Дмитриус посередине, две Анны с одной стороны, два гремлина с другой. Хрррщ-скрррщ!

— Где же ваше благородство, защитники, — оскалился он. — Пятеро на одного?

Выходит, знал, что за серебряные бирки. Знал, куда пригнал своих людей.

— Шестеро.

Сверху на дорогу упала тень, и это была тень Винсента. Ну то есть, не призванная, а обычная, его. Он вылез на крышу с арбалетом в руках, хоть стрелять особо и не умел, но все-таки, лишняя десятка в лисьем рукаве.

— Там же, где твое, свинья мародерская, — сказал Дмитриус. Он поднял руку и выстрелил железным прутом, но рука была гнутая, и прут глупо и смешно застрял, выбитый примерно на треть. Торчал из рукава, словно маленький ломик.

На броневагон села белая друда.

— Чиривик-сквик! — сказала она с угрозой. Узкое треугольное лицо, пугающе похожее и еще более пугающе не похожее на человечье, слегка склонилось на бок.

— Сдавайся, Убой, — предложила Анна, которую только сейчас наконец отпустило. Она коротко и часто дышала, но была готова протянуть еще какое-то время на ногах.

— Ну-ну, — повторил бородатый, и посмотрел на лежащую без сознания Неженку. — Тьфу ты.

Он пошарил латной перчаткой на шее, выудил из-под доспеха цепочку с тем самым «высокородным» амулетом, и засунул его в рот.

— Бей его! — крикнула Анна и вслед за тенью сама бросилась вперед. Винсент выстрелил, и даже угодил болтом Убою в наплечник. Друды зачивирикали, и вокруг бородатого закрутился целый рой неизвестно откуда взявшихся ос. Дмитриус был уже почти вот-вот на расстоянии удара, но главарь зажмурился, выкрикнул что-то нечленораздельное — и внезапно исчез.

Только осы рассержено жужжали и собирались уже напасть на остальных двуногих, когда белая друда махнула крылом, и их как ветром сдуло.

— Трус, — сказал Стальной, останавливаясь.

Все молчали, пытаясь отдышаться.

— Вы живы? — Алейна оббежала повозку, испуганно глядя на взмыленных коней, и еще более испуганно заглядывая за них, на друзей.

— Да, — успокоила ее Анна. Хотя по-хорошему, надо было сделать строго наоборот. В голове шумело все сильнее. Но жрица уже подбежала и начала отстегивать с ее шеи кожаную бармицу с вклепанной в нее стальной полосой.

— Он ушел эфирным броском, — прокомментировал Винсент. — Значит, ушел недалеко. И бросок делается к метке, которую ставишь заранее. Дай угадаю, где метка?

— В повозке с красной заплаткой, — буркнула Анна и зашипела от боли.

— Вот-вот, — маг взмахнул рукавом, из него вылетел серый ворон, и, заложив вираж, полетел в сторону зеленых холмов.

— Хотя бы реликвию ордиса мы отбили, — сказал Дмитриус. Его гнутая железная ладонь указывала на магичку воды. — Посмотри у нее в поясной сумке.

— Откуда знаешь? — удивилась Анна.

— Слышу. Вокруг нее нет вибраций и звуков. Вообще.

— Эй, хватит болтать! — возмутился распростертый на земле Кел. — Освободите меня!