Книга о похвале мученичеству к Моисею, Максиму и другим исповедникам

Хотя и не прилично, возлюбленнейшие братья, при расположенности говорить, обнаруживать какой-нибудь страх, тем более неприлично уменьшать славу такого пожертвования потому только, что сознаю, что сам я начинаю колебаться; однако ж, я часто говорю (не смотря на то, что дух изнемогает от одного размышления, когда, с одной стороны, воспламеняется страстью к начинающейся похвале, а с другой – сдерживается в слове величием подвига), что и не прилично бывает молчать, и опасно – мало говорить, разве когда имеющему сильное рвение к слову помогает одно обстоятельство, что есть возможность получить извинение тому, кто не побоялся отважиться на это. Почему, возлюбленнейшие братья, хотя сила рассудка подавляется величием предмета, так что, на сколько бы она обнаружила себя в изображении достоинства мученичества, на столько же, будучи стеснена самою важностью похвалы, а равно-будучи приведена в изнеможение и совершенно расстроена суждением о достоинстве тех предметов, о которых всего больше говорят, спутавшись в самой себе, теряет способность говорить, и хотя, по освобождении даже от подобных уз, не выражает открытым словом силы этой похвалы; однако, если не ошибаюсь, в самом изображении будет некая сила, которая, ограждаясь значением дела, находить для себя опору даже в том, в чем неравносильное разуму сознание находило препятствие к слову. Итак, возлюбленнейшие братья, поелику мы, затрудненные столь разнообразными обстоятельствами вооружаемся всею любовью и всем старанием для восхваления превосходных и прекрасных плодов спасения, то я не боюсь уже, чтобы опасения за свою неспособность или отклонило меня от моего намерения, или совершенно уничтожило его во мне, хотя бы кто, пожелавши всмотреться в то, о чем идет у нас речь и, взвесивши – на чем основывается надежда пожертвования и оценивши всю важность его, и удивлялся как нельзя более что я отваживаюсь на это, когда, с одной стороны, устрашала меня обширность предмета, а с другой – ревность к исполнению своего обещания доводила смущенный восторгом ум до смятения духа. Да и кого не устрашит дело это? Кого не поразит оно своею изумительностью? Между тем, если не ошибаюсь, в самой силе сознания действительно есть чудная робость, которая и смущает, и возбуждает нас. И чем глубже будешь всматриваться в могущество сознания, тем более вследствие самого созерцания достойной уважения чистоты его, оно будет предполагать уважение к обязательству своему.

Итак, вы должны подумать о том, сколь велика слава – принятием одного удара очистить какое либо пятно жизни, нечистоту оскверненного тела, – и застарелые от продолжительного нагноения пороков язвы, и преступление, нажитое в продолжительное время; чем может и увеличиться награда и изгладиться преступление. Отсюда все совершенство и достоинство жизни заключается в мученичестве. Оно есть основание жизни и веры, оно есть опора спасения; союз свободы и чести, – и хотя есть нечто и другое, посредством чего можно достигать света, однако достигать обещанной награды гораздо лучше посредством искупительных наказаний. Оцените, сколь велика слава – когда дух, совлекшись похотей сей жизни и отрешившись от всей природы и общения с миром, противостоит нападению противника и не страшится жестокости мучителя, когда человек воодушевляется тем именно мучением, от которого, по видимому, должен был погибнуть, когда он в том именно находит укрепление своих сил, чем наказывающий думает увеличить мучение. Ибо, хотя отскакивающие от твердых ребер когти (род орудия пытки) снова запускаются в рану, и хотя, при ударах бичами, ремень с оторванной частью тела снова возвращается на одно и тоже место, но мучимый стоит неподвижно, мужественно препобеждая казни свои и сосредоточиваясь при этом в самом себе; потому что во время этого торжества палачей, Христос, за которого мучимый страдает, терпит более, чем сам мучимый. И если бы кто отверг когда Христа, то подвергается вине тем самым, чем должен был одержать победу; отсюда необходимо все терпеть тому, для которого от казни зависит победа.

Итак, поелику мученичество есть величайшее дело, то мы должны, как предположили, говорить о нем с трех сторон: что оно такое, каковы его свойства, и какую приносит оно пользу? Итак, что есть мученичество? Окончание грехов, предел бедствий, вождь спасения, учитель терпения, обитель жизни, которым (мученичеством) совершенно уничтожается и то, за что на будущем истязании могло бы последовать мучение. Чрез него дается и подтверждение названию, и восполняется величие названия, не потому, впрочем, чтобы величие это могло уменьшиться само собою, или уничтожиться от преступления отрицающегося, но потому что оно способствует к приумножению славы, поелику страх кругом волнующегося народа смущает самые бесстрашные души, и угрозами злобствующей ненависти к достоинству, которым Христос благоволил увенчать человека, придает то, что ум в борьбе возвышается над самим собою на столько, на сколько мучитель думал победить его. Тогда-то обнаруживается вся твердость веры, тогда-то выявляется и легковерие; и если ты благочестивым умом своим утвердишься против народных безумств, то препобедишь и поборешь то, что невежественная молва взводила на тебя для поношения Христа, подобно тому как плотина противостоит ярости моря, и хотя волны свирепствуют и отраженный прилив снова ударяет в нее, однако укрепление остается непоколебимым, и, будучи покрыто вспененными волнами, не поддается, пока наконец сила волн, разнесшись но скалам, сама сокрушится, и усмиренное море, плескаясь о скалы, взойдет в открытые берега. Что иное и там есть, как не пустая речь, безумный разговор и преступное удовольствие от безумных слов, как и написано: «очи имут, и не видят, уши имут и не слышат. Одебело бо несмысленное сердце их, да не когда обратятся и спасу их» (Псал. 113. 13-14, Ис. 6. 10). Нет сомнения, что сказал он это о всех, у которых всегда черствая душа и постоянно свирепое сердце, при руководстве безумия, при увлечении яростию и наконец при совершенном подавлении ожесточением, которым они увлекаются и возбуждаются, совершенно отступает от жизненного благочестия, чтобы вина воздвигнутого гонения увеличила тяжесть самого наказания, которое они заслуживали делами своими.

Все это относится к похвале мученичества, все это увеличивает славу страдания, в котором усматривается надежда будущей жизни, в котором Сам Христос действует; пред нами опыты оного, которых желаем, пред нами и сила его, которою мы защищаемся. В этом случае довольно нелепо сказать – чрезвычайно велика и достойна удивления почесть эта, так что мы не можем ни умом постигнуть ее, ни словами выразить. Ибо, что большее могла даровать нам щедрая Любовь как не то, что Он первый на Себе Самом показал, что награждает в других? Он соделался смертным, чтобы мы могли быть бессмертными, и подвергся общему человеческому жребию Тот, Который управляет человеческим жребием, чтобы ясно было, что Он для нас совершил то, что претерпел; даровал исповедание, присовокупил и мученичество, наконец благодеяниями рождества Своего, особенным уничижением и божественным достоинством Он обратил в спасительное врачевство все, чем мог помрачиться свет. Tе, которые удостоились этой почести (мученичества), совершенно освободились от отвратительнейшей бездны мира, – они победили уcловие насильственной смерти. Нечего и сомневаться в том, сколько заслуживают у Господа те, которые славу Божию предпочли своему избавлению; истекшая кровь представит, в последний день суда, лучшими тех, которые в смерти своей явились мучениками. Таким образом, смерть соделывает жизнь более безопасною, смерть скорее приводит к славе. Так, каждый раз, когда на стебли хлебные падает дождь, полнеют разбухнувшиеся зерна и созревает летом обильная жатва; так каждый раз, когда на виноградной лозе появляется много побегов и листьев, очищают лозу ножом, и ягода наливается лучше: точно также и в приумножение будущего благополучия обращается то именно, в чем заключается обида. Равным образом, очень часто бывает полезно впускать на поля огонь, чтобы от жара бегущего пламени открылись темные поры земли; полезно сорные травы выжигать огнем, чтобы мог всходить обильный посев, чтобы густая жатва могла красоваться распускающимися колосьями. Так точно бывает и в отношении к мученичеству, – сначала – смерть, а потом – плод для того, кто осуждает жизнь на смерть, чтобы чрез смерть сохранить жизнь.

Может ли что-нибудь быть превосходнее и возвышеннее – как среди стольких пыток палачей с непоколебимою преданностью сохранить всю силу веры? Может ли что-нибудь быть величественнее и прекраснее – как, находясь под мечами стольких мучителей, немолчно исповедать Господа, виновника своей свободы и спасения? И особенно – если будешь представлять, что нет ничего поноснее бесчестия, нет ничего гнуснее рабства, что ты должен желать и просить только одного, чтобы вырваться из этой погибельной жизни, чтобы совлечься зол мира, и чтобы тебе, среди разрушения вселенной, имеющей вот скоро погибнуть, явиться чуждым земной заразы? Ибо на что нужен этот свет тебе, которому обещан свет вечный? Какая нужда тебе в этом соотношении жизни и природы, тебе, которого призывает к себе вся полнота небес? Правда, может удерживать любовь к настоящей жизни, но только тех, которых, во время вечного отмщения злодеяний, будет мучить неизъяснимо яростный огнь; может удерживать пристрастие к этой жизни, но только тех, для которых и смерть – наказание, и продолжение жизни мука. А для тебя, который при всеобщей смертности сохранен собственно для того, чтобы мог быть мучеником, для тебя весь мир теряет значение и земля преходит. Не каждый ли день мы видим похороны? Видим новые кончины, сделавшиеся непрерывными вследствие жестоких болезней; мы видим последствия каждого нового бедствия, видим опустошение населенных городов, чтобы из всего этого могли познать, как высоко должно быть ценимо достоинство мученичества, к прославлению которого побудило нас и настоящее бедствие.

Итак, возлюбленнейшие братья, прошу вас, усерднее присматривайтесь к тому, в чем заключается спасение и в чем полагается преимущество. Мне известно, да и вы также очень хорошо знаете, что мы подлежим суду всех окружающих нас; известен также и заповеданный нам образ поведения, чтобы мы без всякого страха борьбы поддерживали достоинство такого наименования, мы, которых еще прежде сего любовь к вечной памяти должна была отклонять от привязанности к этому свету, которых обетования будущих благ должны были отрывать от всего, которых наконец желаемое общение с Богом должно было отвлекать от всех пороков, если только мы не сомневаемся, что должны пострадать и умереть. Итак, мы должны ценить и с любовью принимать божественные благодеяния, которые, сверх величия своего, заключают в себе такую награду, которую человеческая посредственность едва может выразить словом. Для нашей крови отверсто небо, пред кровью ни во что обращается геенна, и между всякою славою и венцем титло крови является и выше и прекраснее. Так, когда обремененный добычею воин возвращается с поля битвы, то он каждый раз радуется за свои раны; так и мореплаватель, когда только, после продолжительной бури, достигнет спокойных берегов, свое счастье ценит по испытанной опасности, потому что на самом деле, если не ошибаюсь, приятен тот труд, которым достигается благополучие. Итак, должно переносить и терпеть все, и не должно желать кратковременной радости, чтобы потом терпеть всегдашнее мучение. Ты должен помнить, что ты связан некоторого рода обязательством, в котором заключается – или истинное условие получения спасения, или – угроза заслуженного наказания. Ты стоишь на средине между счастьем и несчастьем, находишься между двумя огнями, в одну сторону влечет тебя временная почесть, а в другую – слава небесная. Если боишься потерять спасение, то должен знать, что тебе нужно умереть. Но ты, за которого Христос умерщвлен, должен презирать смерть. Прошу, пусть пред взорами и твоими предстоят вместе – примеры страданий Господа, жертвоприношения, награды и приготовленные мучения, и какое находится между ними различие, посмотри на те и на другие; и ты не мог бы исповедать (Христа), если бы не знал, на сколько повредишь себе, если отречешься (от Него). Мученики радуются на небе, а врагов истины огнь поядает, – рай Божий украшается исповедниками, а наполненная отрекшимися геенна горит вечным огнем.

Не говоря о другом, одно то более всего должно поощрять нас – что краткое (выращенное одним словом) исповедание Христа будет вознаграждено вечным исповеданием, как написано: «иже исповесть Мя (на земли) пред человеки, и Аз исповем его пред Отцем Моим и пред ангелы Его» (Лук. 12. 8; Мф. 10. 32). К довершению изображения славы представляются также и знаки отличия добродетелей, как говорит: «праведные возсияют, и яко искры по стеблию потекут: судят языком и обладают людьми» (Прем. 3. 7, 8). Да, велика, возлюбленнейшие братья, слава – украшать путь вечного спасения доблестью страдания, велико преимущество – пред лицем Божиим, пред очами Христа презирать муки человеческого насилия и не бояться их! Так Даниил постоянством веры победил свирепость рыкающих львов, когда веровал, что нужно почитать одного только истинного Бога (Дан. 6. 26). Так когда (три) отрока ввержены были в пещь, то пламя обратилось на себя, доколе праведные находились в огне, потому что они, веруя в Господа, не боялись геенны. Вследствие сего и получили достойное еще в настоящее время до получения награды вечного спасения. Бог усмотрел в них такую веру, что они заслуживали, находясь еще в теле, видеть то, что предобещали себе после смерти, потому что нельзя было и подумать о какой-либо награде в настоящей беде. Между тем свирепость прекратилась, огонь погас; потому что у всех (отроков) было одно намерение, которого ни насилие не могло сокрушить, ни гнев – уничтожить, и страх смерти не мог отклонить их от сохранения благочестия. Таким образом, по благодати Божией совершилось, чтобы чрез них очевидным образом был наказан царь, когда те, которых он считал погибшими, выходят из пламени невредимыми.

Теперь, возлюбленнейшие братья, приступлю к тому, чем могу удовлетворительно показать, в чем собственно заключается достоинство мученичества. Хотя это достоинство всем известно, и по признакам принадлежащей ему славы должно составлять предмет искания; однако необходимость обстоятельства еще более усиливает намерение; ибо великое благодеяние, если кто увенчается в то время, в которое предполагает себя увенчанным, если умрет мужественно. Итак, если мученичество всегда высоко и важно, то особенно оно важно теперь, когда сам мир приходит в разрушение, когда отчасти поколебалась вселенная, когда изнемогающая природа представляет свидетельства последнего разрушения. Ибо в то время, когда собирается на небе туча, то пасмурный воздух указывает на близость дождя, и каждый раз, когда свирепая буря угрожает колышущемуся морю, молния блестит в темных облаках: равным образом и в то время, когда море начинает сильно волноваться, то мало помалу вздымается водяной вал, мало помалу белеет поверхность моря, и потом уже заметишь, что оно делается так яростным, что в тех скалах, о которые оно ударяет, бросает пену гораздо выше волн, которые выплескивала возмущенная глубина. Ты читаешь, что написано: что мы воздадим «до последнего кондранта» (Матф. 5. 26); но этому жребию не подвергнутся мученики; потому что умилостивительная жертва, принесенная Господом, увенчает, как не причастных общей скорби, тех, которые, в надежде на вечное спасение, победили земные желания.

Итак, возлюбленнейшие братья, вот здесь прежде всего я мог бы рассмотреть, в чем может заключаться значение мученичества. Но для того, чтобы обнять все, мы должны помнить, какая слава – приступить к пречистому Христу, быть участником (Его) страдания, вечно царствовать с Господом, быть непричастным грозных бедствий этого миpa и, во время страшного поражения моровым поветрием, не смешаться с прочими в общем жребии. И как я умолчу о венце, если тебе обещается конец жизни в то время, когда ты находишься среди страшных бедствий природы, – не возрадовался ли бы тогда всею душою? Если бы предстоял тебе покой в то время, когда смущают тебя треволнения этого мира, – не почел ли бы ты смерть врачевством? Находясь между орудиями палачей и истязаний, пребывай тверд и мужествен, размышляя о том, какова казнь отречься в то время, в которое не можешь пользоваться жизнью, ради которой отрекся бы, потому что Господь знал, что для того приготовляются тяжкие мучения и гибельные орудия наказания к погибели нашей, чтобы соделать нас мужественными к перенесению всего. «Сын, – говорит, – приступая работати Господеви пребывай во благочестии и cтрахе, и уготови душу во испытание» (Сир. 2. 1-3). И блаженнейший апостол Павел, восклицая, говорит: «мне еже жити Христос, и еже умрети приобретение есть» (Фил. 1. 21). Почему, возлюбленнейшие братья, нам должно твердою верою, крепкою преданностью противостоять жестоким угрозам века и неистовым крикам гонителей; равным образом не должны быть малодушными те, которым принадлежит надежда бессмертия и жизнь небесная, которые пламенеют любовью к свету и радуются об обещанном бессмертии.

А то, что руки сдавлены сжимающими оковами и окружающие шею тяжелые цепи гнетут своею тяжестью, или – что растянутое на орудии пытки тело трещит на раскаленных досках, – то это не жажда крови, но для испытания. Ибо каким образом мы могли бы познать и самое достоинство мученичества, если бы не побуждались желать его с вредом даже для своего тела? Я видел, и истина не обманывает меня, как часто руки палачей разрывали члены, и свирепый мучитель выворачивал истерзанные суставы; и однако ж не побеждал, не смотря на клики окружающих. Подлинно, великое дело – не быть побеждену страданиями, не пасть под казнями мучителей. Но были и другие возгласы, и думаю: детей имеет, ибо есть у него в доме помощница-супруга, и однако ж он не уступаете пред узами (брачных) обетов, и не оставляет своего намерения при всем препятствии со стороны любви. Нужно понять это обстоятельство, и силы к этому нужно искать очень глубоко, ибо не маловажно то исповедание, за которое человек страдает и готов умереть. Таким образом, возлюбленнейшие братья, сила мученичества такова, что чрез нее побуждается к вере тот, кто хотел убить тебя. Читаем, что написано:«в скорби будь мужествен, и в уничижении своем будь терпелив, поелику огнем искушается злато и сребро» (Сир. 2. 4-5). Итак, поелику Господь искушает нас земными испытаниями, и испытующий Христос избавляет нас от зол этой жизни, то мы должны быть благодарными и радоваться, что Он не только избавляет нас от оных вечных мук, но и радуется, что мы очистились от всякой заразы.

С другой стороны, одной только непорочности Он требует от тех, которых признает участниками вечного наследия и охотно принимает в небесное царство. Он Сам сказал, что все принадлежите Ему, не только то, что растет на низменных местах, и что вьется по скатам гор, но и что находится в необъятном пространстве небес, и что заключается в глубинах клокочущего моря. Вот вследствие того, что все находится в Его власти Он и требует от нас одних только добрых дел; золоту, как Он сказал, мы должны быть подобны. Ибо как золото очищается огнем в горниле, так и мы должны все терпеть, чтобы быть чистыми от всякой скверны, как Он сказал чрез Пророка Своего: «аще пред лицем человеческим и муку приимут, упование их бессмертия исполнено: и вмале наказани бывшее, великими благодетельствовани будут, яка Бог искуси их и обрете их достойны Себе, …и яко всеплодие жертвенное прият я» (Прем. 3. 4-6). Таким образом, если увлекает тебя честолюбие и привязывает множество заключенных в кладовых денег, которые всегда отклоняют от доброго намерения, и преданную Господу своему душу подавляют страхом мучения; то, прошу, повторяй небесные слова, сказанные Самим Христом: «кто погубит душу свою… имене Моего ради, приимет в сей жизни сторицею», а в будущей – «наследит живот вечный» (Матф. 10. 39, 19. 29), что мы должны почитать выше всего, дороже всего и полезнее всего. И пусть на дорогих одеждах будет бросаться в глаза узорами пурпур и золото просвечивать тонкими нитями, пусть дорогие металлы, о которых ты заботишься, находятся в кладовых; но, если не ошибаюсь, все это почтется пустым и бесполезным, если, при изобилии у тебя всего, недостанет у тебя одного спасения. Так и Дух святый говорит, что мы ничего не можем дать вместо души своей. «Аще мир весь приобрящешь, – говорит Он, – душу же свою отщетишь, какая польза тебе? Или что даст человек измену за душу свою» (Матф. 16. 26)?

Суетно все, что видим, и что, будучи основано на непрочном основании, не может поддержать своей прочности; ибо что берет начало свое во времени, временем и сокрушается. Потому, дабы не показалось что-либо приятным или вожделенным, и дабы не предпочесть чего-либо желанию вечного спасения, все отринутое божественными заповедями, не имеет в себе права и законности. Чтобы сын, находясь в пытках, не расстроил отца, и чтобы стесненное сердце, несмотря на твердое, непытанное мужество, не изменило как-нибудь стремлений в чуждую волю, Господь определил законом своим – среди великих мучений хранить одну истину, и одно спасение; в этом определении – и жена, и дети, и внуки, это определение имея в виду нужно, оставляя в стороне всякое потомство, исторгать победу. Ибо и Авраам тем собственно благоугодил Богу, что, искушаемый Богом, не пощадил сына, и если бы усомнился убить его, то едва ли получил бы извинение в этом. Святая преданность вооружила руку, а отеческая любовь, повинуясь повелению Господа, заглушила в себе порывы любви. И не ужаснулся того, что пролил бы кровь сына, и не вострепетал при повелении; между тем Христос не был еще убиен за него. Ибо что может быть вожделеннее того, что Он Сам прежде претерпел то, чему учил, чтобы ты страдал теперь не по принуждению? Что может быть приятнее того, что Он – Бог и Владыка наш – делает сонаследником небесного царства страждущего за Него человека? Я не знаю, пред чем более благоговеть, пред тем ли что сознание едва может постигать, так как оно всегда изумляется пред величием даров, – или пред тем, что величие Божие так неизмеримо, что, сверх всякого ожидания, предлагает даже то, чего несвойственно было желать нам при рассмотрении своих поступков. Ибо, если бы давалось нам только вечное спасение, то за одну вечную жизнь мы должны бы считаться облагодетельствованными. Но теперь, когда в будущей жизни он дарует нам небо и возможность изрекать суд о других, то в чем подобном может проявиться человеческая ничтожность? Если подвергаешься обидам, то Он прежде тебя подвергся им. Если гнетет тебя поношение, то прими дар Божий. Посему, чтобы ты ни претерпел за Него, все это маловажно, потому что ты ничего не можешь сделать больше, кроме того, в чем заключается вечное спасение, так как Он все обещал мученичеству. Наконец Апостол, который всегда о всех заботился, удивляясь величию обещанных даров, сказал: «непщую, яко недостойны страсти нынешняго времени к хотящей славе явитися в нас» (Римл. 8. 18). Ибо он сам с собою рассуждал, как велика награда, когда тому, кому довольно было избежать смерти, не только даруется спасение, но и открывается вход в небо, в Небо, в котором ни день не сменяется ночью, ни ночь – днем, но в котором от прозрачности чистого воздуха, осияваемого огненным светом, существует немеркнущий свет.

Теперь, возлюбленнейшие братья, нам остается показать, какую пользу приносит мученичество. Нам вполне уже известно, что страх будущего побуждает нас стремиться к этой славе – мученичества; потому что кому много обещано, тот особенно многого должен бояться. Воин не прежде вооружается, как когда вражьи стрелы неприятеля побудят его к этому. И корабля никто не ведет в пристань прежде, нежели начнет устрашать волнение моря. Равным образом – и внимательный к своим занятиям земледелец не прежде начинает пахать землю, как когда засохшая почва разрыхлится дождем. Таким образом – совершенно естественное дело – не знать что полезно, если не знаешь что вредно. Потому и святым дается награда в то время, когда нечестивые подвергаются мучениям. Итак, всякий несомненно знает, что Господь обещал своим, но всякому известно также и то, какими он угрожает казнями. И поелику речь дошла до того, чтобы иметь понятие о том и другом (так как я упомянул уже о том и другом), то теперь кратко изложу в чем дело. Страшное место, называемое геенной, стонет от ужасного вопля мучимых, и постоянно извергает невыносимый жар пещи, пламенеющей огнем, изрыгаемым среди густого мрака страшной ночи, – клубы огня сжимаются и разливаются для различного рода казней. Да, там очень много родов жестоких мук, и в то время, когда поедающее пламя начнет терзать жаром своим, каждый остается с самим собою. Тех, которые отвергли слово Божие и презрели повеления Божии, геенна поражает разнообразными муками, и, в возмездие за отверженное спасение, усугубляет ярость свою, – потому что каждое преступление подвергает виновного особому мучению. И действительно, одних гнетет невыносимая тяжесть, других неистовая сила повергает с утеса на утес, а тяжелые, гремящие цепи увлекают в пропасть; иные постоянно вертятся на колесе, а иные, крепко связанные один с другим, сдавливаются в тесных кладях, чтобы таким образом одних терзал огонь, других – железо и прочее множество казней. Напротив, для тех, которые постоянно искали и знали Бога, всегда готова обитель Христова, в которой пребывает благодать, в которой земля, роскошествующая зеленеющими полями, покрывается плодотворною травою и благоухает цветами, в которой высокие рощи, в которой, наконец, деревья покрыты густыми ветвями и листьями, чтобы склонившиеся ветви покрывали тенью раскинутую беседку. Нет там ни холода, ни зноя; не бывает там того, чтобы поля отдыхали во время осени и чтобы плодоносная земля давала плоды при наступлении новой весны; там всегда одинаковое время, там всегда плоды, потому что нет там ни лунных изменений, ни исчисления часами солнечного течения, ни день не сменяется там ночью. Люди наслаждаются радостным покоем, обитают в таком приятном месте, из которого берет начало источник, который сперва прямо струится в своем ложе, а потом, извиваясь в своем течении, быстро падает на излучинах, чтобы разделиться на новые потоки. Вот здесь великая похвала мучеников, здесь славный венец победителей, которым обещано еще больше этого, которым еще приумножатся награды. А что – или тело бросается лютым зверям, или угрожающий меч не возбуждает боязни, то этим обнаруживается достоинство, этим объявляется избрание. Ибо несвойственно остаться при земных пороках и нечистотах тому, кто признан достойным такой награды.

О, славные мученики! По заслугам ни в чем не отказано вам, которых питает надежда вечности и света, преданность которых всецела и ум занят небесным служением. Достойно, говорю, достойно позволено желать всего вам, которые в душе своей презрели этот мир, и отвратили лице от этой жизни. Каким бы образом лишение зрения устрашило того, для которого этот мир служил темницей, а жилище в продолжении всей жизни – заключением? Таким образом, поелику торжествующие приобретают победу, возвышаясь над этими несчастиями, то не тот победитель, которого, при торжественном шествии, возвышало пустое честолюбие или превозносила толпа, но тот, которого, за пламенную любовь к небесному, Господь сопричислил к своему царству. Итак, важно и достойно почтения одно то, что освобождает от смерти, что сообщает жизнь и дарует вечное царство со святыми. То прилично богатым, необходимо бедным и прилично всем, чем восхищаются добрые, возвышаются униженные и венчаются избранные. Пекущийся о всех Бог даровал в мученичестве как бы некое врачевство жизни, когда одним усвояет его за заслуги их, а другим дарует его по милосердию своему. Мы видели, что очень многие, знаменитые своею верою, приступали к почести этого наименования, чтобы смертью запечатлеть покорность обету. Но также часто видели, что иные потому стояли неустрашимо, что желали искупить содеянные грехи чрез омытие в крови своей, и чрез смерть надеялись опять получить жизнь те, которые при жизни считались мертвыми. Таким образом смерть соделывает жизнь более безопасною, смерть возвращает погубленную славу; потому что мученичеством снова получается потерянная уже надежда, мученичеством вполне восстановляется спасение. Подобным образом, – когда на засохших полях начнут пропадать посевы и земля станет разогреваться под поблекшей травой, тогда нужно выкопать источник на высоких холмах и текущими ручьями напоить жаждущую пашню, чтобы орошенное поле покрылось обильным всходом и во время дождя колебалась колосистая жатва.

Итак, возлюбленнейшие братья, что больше представлю вам, что скажу еще? Когда все достоинства мученичества соединяются воедино, то возмущается дух, слабеет чувство, и, при всем моем напряжении, слово – как невыразительное – умолкает. Да и можно ли высказать все вполне? Потому что, когда изобразишь сущность вечного спасения, тотчас приходить на мысль стремление к славе, – если скажешь об этом, то предстоит уже величие. Предметы сходные и вместе приходят на мысль, и не знаешь, что достойно изобразить. Так примеры мученичества с противоположных сторон удержали порывы смелой речи, как бы связавши их. Какое слово, какое напряжение, какие усилия будут достаточны для изображения такого дара? Вследствие краткого исповедания (имени Христова) прекращаются бедствия, начинается радость, открывается царство, уготовляется владычество, оставляется наказание, изгоняется смерть, является жизнь, и разрушаются супротивные оружия беспокойного врага. Если есть прегрешение, оно погибает, – если есть преступленье, оно исчезает. Прошу вас, взвесьте все это в уме своем, и из нашей речи усвойте столько, сколько можете усвоить. Пусть предстанет пред взоры ваши тот день, когда, с одной стороны, непоколебимая преданность, пред очами народа, пред очами всех, будет противостоять земным мучениям и угрозам века, и когда, с другой стороны, устрашенные души и смущенные умы будут трепетать от ужаса при малодушном страхе ободряющих; какое тогда будет беспокойство, какое усильное желание молитв, сколько обетов вспомянется тогда, когда победный венец будет зависеть от колеблющейся победы и от непредвиденных случайностей, и когда пагубный, и яростный крик возжжется гневом, воспламенится безумием и наконец вознеистовствует страшными угрозами. И всякий должен знать, в чем тогда дело: чтобы ни от болезней ран, ни от ударов пыток не поколебались – как бы уже презренная наша немощь и как бы мгновенная вспышка человеческого мужества; нет, нужно быть твердым человеку, и не колебаться, – находиться в пытках, и не быть побеждену, или лучше – в самой казни, которой подвергается, находить для себя укрепление.

Размыслите, возлюбленнейшие братья, о чем говорю я; усвойте себе, в чем заключается твердость мученичества. Вот – при страдании каждого радуются, прежде призванные из этой жизни, мученики, радуются вестники всех благ – ангелы, равным образом радуются избранные, радуется о воине своем Господь, радуется о свидетеле имени своего Христос. Но, возлюбленнейшие братья, что говорю я – мало еще и недостаточно. Так – сколько велико было у меня побуждение говорить, столько же и достойна удивления громадность предприятия; но, прошу вас, пусть не ускользнет от вашего внимания непоколебимость моего намерения при которой я сознавал, что о мученичестве можно говорить не более, как сколько может быть усвоено. Отсюда и причина окончания похвалы мученичеству не в том, чтобы я думал, что вполне изобразил славу его, но в том, что я указал в нем такое достоинство, что, как мне кажется, и в немногих словах сказал об нем весьма много. Предпочитают сохраненную справедливость благу веры, и непорочное девство ставит себя выше всех других похвал; но и то и другое уступает крови, то и другое ниже мучения. Праведники и девственники избрали добро, а мученики подражали самому Христу. Впрочем, возлюбленнейшие братья, да не подумает кто-либо, что я всю надежду спасения полагаю в одном только мученичестве; в этом случае пусть каждый обратит внимание на то, что не я один так говорю, и что порядок вещей не таков, чтобы обещанная надежда спасения имела одностороннюю опору. Но поелику сам Господь засвидетельствовал, что у Отца «обители многи» (Иоан. 14, 2), то я подумал, что нет выше той славы, которою восхваляются там люди недостойные временной жизни.

Итак, возлюбленнейшие братья, ревностно подвизающиеся за веру, соберем все силы и вооружимся терпением. Не должно трогать нас все тленное, что нудится к разрушению не только естественным законом, но и самою кончиною времени. Ап. Иоанн, восклицая, говорит: «уже бо и секира при корени древа лежит» (Мф. 3, 10), указывая этим, что мир находится в последней степени дряхлости. И сам Господь говорить: «ходите, дóндеже свет имате, да тьма вас неимет» (Иоан. 12, 35). Ежели он предъявлял, что в то еще время нужно было идти нам (к свету), то тем более теперь нужно идти. Но возвращусь к похвале мученичества; вот что говорит блаженный ап. Павел: «не весте ли, яко текущия в позорищи, вcи убо текут, един же преемлет почесть? (Вы же) тако тецыте да постигнете» увенчаны будете (1 Кор. 9, 24). И в другом месте, чтобы поощрить к мученичеству, назвал нас сонаследниками Христу. И чтобы не опустить еще чего-нибудь, говорит: «аще убо умросте со Христом, почто аки живуще в (сем) мире стязаетеся» (Кол. 2, 20). Таким образом, возлюбленнейшие братья, ежели мы ожидаем награды воскресения, ежели наконец надеемся царствовать вместе со Христом; то должны умереть для мира. Ибо не можешь ни желать мученичества, если не возненавидишь мира, ни получить награды у Бога, если не возлюбишь Христа. А кто любит Христа, тот не любит мира, потому что мир отверг Христа, как и Христос мир, как написано «мир мне распятся и аз миру» (Гал. 6. 14). Никому не был любезен мир после того, как Господь осудил его, равным образом не мог получить вечного спасения тот, кто получил прославление, живя в миру. Вот слова самого Христа: кто в этой жизни возлюбит душу свою, в будущей погубит ее, – а кто в этой жизни возненавидит ее, в будущей обретет ее (Мф. 10, 39). И св. ап. Павел говорит: «подражатели мне бывайте, якоже аз Христу» (1 Кор. 11, 1). И в другом месте он же говорит: желаю, чтобы все, если можно, подражали мне (1 Кор. 7, 7). Сказал так тот, который терпел и терпел для того, чтобы подражать Господу; потому он желал, чтобы и мы терпели, чтобы чрез это самое явились подражателями Христу. Если ты праведен и веруешь в Бога, то почему боишься пролить кровь свою за Того, Который, как сам знаешь, сколько раз страдал за тебя? В лице Исайи рассечен (претрен пилой) пополам, в Авеле убит, в Исааке принесен в жертву, в Иосифе продан, вообще в человеке пригвожден ко кресту, а о прочем, чего не может выразить слово, ни ум постигнуть, умолчу. Человеческое сознание поражается примером уничижения, и, когда размышляет о том, что случилось во время страдания, удивляется Страдавшему, ради Которого все пришло в смятение. День обратился в ночь, весь свет изменился в тьму, земля, поколебавшись в своем основании, расселась (растрескалась), души усопших пришли в смущение, отверзлись гробницы, и телеса усопших из раскрывшихся, вследствие расторжения земли, гробов возвратились к жизни; во время пролития крови вострепетал мир, и обнажилась вся внутренность храма, когда расторглась висевшая над дверьми завеса. Отсюда – великое дело подражать Тому, Который смертью своею обличил мир. Итак, если всею душою приникнешь к примеру страдания Господа и ко всему свидетельству Христову, то не убоишься пролить кровь свою; пред мученичеством все должно умолкнуть. Слава мученичества неоцененна, величие беспредельное, победа светлая, достоинство знаменитое, наименование (титло) бесценное, торжество бесконечное; потому что как бы самою кровью Христовою украшается тот, кто прославляется своим исповеданием.

Итак, возлюбленнейшие братья, хотя все это, т. е. слава мученичества принадлежит к обетованиям Господа, даруется свыше, получается по Его только распоряжению и не может быть ни постигнута умом, ни выражена словом и всею силою красноречия, но она будет вполне зависеть от вашего благоизволения, от вашей любви, если только захотите вспомнить слова мои, когда Господь начнет прославлять мученичество в лице вашем. Как бы в нежном лоне вы будете обитать во святом алтаре (небе), в этом великом и преславном жилище, вы будете жить вечно, будете там царствовать и торжествовать победу. О, блаженны вы, которым отпущены грехи, если только еще, подражая Господу, грешили вы когда-нибудь! Блаженны вы, которые от начала мира запечатлены кровью Господа, облечены в благодатную белую одежду и украшены светлою ризою! Я созерцаю уже в уме своем славное, божественное зрелище, говорю, созерцаю уже, как доблестное воинство Христово начинает наслаждаться своею славою. Предстанет пред лице Его ликующее множество победителей и все многочисленное воинство это, освещенное как бы взошедшим солнцем, приимет власть. О, если бы мне недостойному удостоиться зреть все это на самом деле! Впрочем, Господь может совершить это, потому что он, вероятно, не отвергнет вашего ходатайства.